Как корабль, входящий в южные воды, немедленно обрастает водорослями и ракушками, так и маркиз Гизонга, попадая в Кассарию, немедленно обрастал сентиментальными привычками, лирическими настроениями и либеральными взглядами.

Проснувшись гораздо позже обычного, он с наслаждением повалялся в пышной постели, размышляя не об отчетах и налогах, а о гописсиной выпечке. Ему предстояло совершить исторический выбор — то ли наведаться в харчевню «На посошок» еще до завтрака и, слегка закусив там, набрать с собою полную корзинку свежей сдобы; то ли направить свои стопы в Виззл уже после завтрака, надеясь, что прогулка взбодрит ослабевший организм и возбудит аппетит, и вернуться до обеда — с полной корзинкой свежей сдобы. То ли поступить нечеловечески мудро: пойти в Виззл вечером, после ужина, и запастись булочками на сон грядущий. В пользу последнего решения говорило и то, что можно будет обоснованно разнообразить ассортимент куркамисами и пончиками, потому что ночи бывают весьма длинными и продуктивными в плане работы, и тогда нужно хорошенько подкрепиться.

В двери бодро постучали. Маркиз накинул халат и пошлепал открывать, но какой-то призрак материализовался перед его носом, распахнул двери и снова исчез. На пороге стоял начальник Тайной Службы Тиронги в настроении, которое в последний раз наблюдалось у него, когда тогдашний король Тифантии по ошибке выпил яду, предназначавшегося его лорду-канцлеру.

— Доброе утро! — весело воскликнул сияющий граф. — Собирайтесь. Пойдемте в Виззл.

— За сведениями?

— За булочками. За булочками пойдете?

— А как же завтрак?

— Не сбивайте меня, — строго сказал граф. — Я полчаса провел в душевных метаниях, но на свое счастье повстречал Такангора, и он дал мне дельный совет: быстро смотаться за свежей сдобой до завтрака, а потом сбегать к Гописсе перед закатом за пончиками, чтобы было чем перекусить ночью.

— Я начинаю думать, что нам довелось жить в одно время с великим мыслителем. Не спрашиваю, как он. Раз речь шла о пончиках, значит, в порядке.

— В полном. Он ждет нас у Гописсы, а после обеда намерен отвести в «Расторопные телеги». Говорит, Фафетус посвятил ему три коктейля, и он не допустит никакого нового катаклизма, пока как следует их не распробует. Собирайтесь быстрее, маркиз. А то наш славный Фафут уже стонет в коридоре на манер страдающего суслика.

На следующей неделе не может быть никакого кризиса.

Календарь моих встреч уже целиком заполнен

Генри Киссинджер

— Бурмасингеры — тоже люди, — донесся из-за дверей обиженный голос. — И они тоже могут испытывать пристрастие к свежей сдобе высочайшего класса, недоступной простому смертному нигде, кроме Кассарии, которая простому смертному, считайте, недоступна. Когда еще его превосходительство откроет аптеку у выхода из Тутумского парка; а откроет, станет ли печь булочки? Вот вопрос, который жизнь ставит ребром перед нашим многострадальным поколением. — И после недолгого размышления, прибавил. — Доброе утро, ваши сиятельства.

— Эк, его крючит без булочек, — посочувствовал маркиз и крикнул в коридор. — Доброе утро, Фафут! Заходите, располагайтесь. Я сейчас переоденусь.

Граф вольготно расположился на маленьком диванчике и принялся насвистывать легкомысленный мотив. Такого он не вытворял даже тогда, когда семнадцать пиратских кораблей Ниспа в шторм сбились с курса и вместо того, чтобы патрулировать прибрежные воды Тиронги с грабительскими намерениями, оказались в море Мыдрамыль, не заплатив положенную пошлину за пользование водами пролива Ака-Боа. В прибрежных поселках Амарифа с нежностью вспоминали тот сказочный день, когда буквально каждая волна выносила на песок груду разнообразного ценного имущества.

— А где генерал? — Маркиз удалился за ширму и оттуда продолжал расспросы, которые полагал совершенно логичными — кому как не начальнику Тайной Службы Тиронги знать, кто и чем занят в данную минуту.

— Судя по всему, уже занял столик в харчевне. И ждет нас с Такангором. Пока он не может расспросить Такангора о его секретах, надеется выспросить, выпросить или украсть интересный рецепт.

— Тогда я за него спокоен. А где же наш король?

— Везде, — улыбнулся граф да Унара. — Сказал, что вырвался на волю и хочет вдохнуть полной грудью. Тем и занят: бегает и дышит. Последний раз его видели вбегающим на кухню, он хотел встретиться с Гвалтезием и всесторонне обсудить с ним какой-то волшебный сливочно-лимонный мусс. Просил принести ему, цитирую, одну-две булочки, можно три, но не больше пяти, хотя он считает двенадцать милым, круглым, симпатичным числом, на котором всегда приятно остановиться. И хотя мне несколько неудобно перед нашими гостеприимными хозяевами — все же нас пригласили сюда по делу, но я понимаю его величество как никто другой. Ну что, побежали?

Если бы эти слова достигли вдруг Булли-Толли и стали достоянием гласности, они произвели бы потрясение не меньшее, чем триумфальный визит Кальфона Свирепого. Но в Кассарии все становились другими, и уже не скрывали этого. В каком-то смысле, они попадали в детство, которого у них не было. И свет этого неподдельного детского счастья, перемешиваясь с золотым светом сентябрьского солнца, лежал сейчас на лицах суровых вельмож.

У детей нет ни прошлого, ни будущего, зато в отличие от взрослых, они умеют пользоваться настоящим

Жан Лабрюйер

* * *

Вам не стать лауреатом Пухлицерской премии и лучшим пером страны, если вы не умеете нюхом чуять завтрашние вкусы читающей публики. Но мало просто почуять, вы должны развить такую бурную деятельность, чтобы, глядя на вас, люди, спасающие свое имущество при пожаре, чувствовали себя ленивыми, неповоротливыми бездельниками.

Бургежа относился к редкой породе счастливцев, которые воспринимают все, происходящее вокруг, исключительно как тему для новой статьи или сюжет для романа — то есть, как дар свыше. И, как всякого незаурядного творца, его время от времени настигало озарение. До сих пор интуиция его никогда не подводила, и специальный военный корреспондент Кассарии уверовал в свою непогрешимость. Князь Тьмы мог бы намекнуть ему по-дружески, что именно так проигрывают битвы при Липолесье, но у него не было случая. А потом стало поздно. Хотя начиналось все мирно, безобидно и даже возвышенно.

За несколько недель до описываемых событий, когда еще ничто не предвещало осеннего обострения разных проблем, Мадарьяга натолкнулся на Бургежу в замковом парке, и опомниться не успел, как был срочно охвачен и вовлечен в творческий процесс.

— Нужен зомби, — прочувствованно сказал Бургежа. — Срочно нужен зомби.

— Чего-чего, а этого добра в замке завались. Вам, вообще, зачем?

— Роман хочу написать. — Бургежа застенчиво поморгал и уточнил. — Великий роман. Свою лепту в дело журналистики я внес, желаю пахать ниву высокой литературы.

— Ну-ну, Тотис в помощь. А о чем книжица?

— Мой роман, — лауреат Пухлицерской премии выделил слово «роман», — называется «Сердце зомби». Великая любовная история, разворачивающаяся на фоне масштабного исторического полотна. Она, скажем, демонесса или гарпия. В общем, подберу что-то популярное в народе и при этом сложное в понимании, чтобы тянуть интригу.

— Амазонка, — выдохнул Мадарьяга во внезапном приливе вдохновения.

— Кстати, отличная мысль. Итак, она — амазонка, а он…

— Амазон!

— Ни в коем случае! Амазонов нет, но не это имеет значение для высокой литературы. Нет проблем придумать амазона, вопрос — для чего? Где трагедия, если нет препятствий? Нет, даже если бы где-то в природе бегали амазоны, герой все равно будет другим. Он совершенно иной, у него свой взгляд на мир, традиции, устремления. И тут мы сразу имеем конфликт. Читатели обожают конфликты — это сближает их с персонажами. Итак, он свирепый, отважный, влюбчивый. Она… — Бургежа описал в воздухе две большие сферы, — с непокорным и воинственным характером.

— Но, — оживился князь, — и это очень важно — прошу заметить… — и он потряс руками, будто подталкивал к потолку огромный арбуз.

— Да-да-да, — не стал упираться Бургежа. — Разумеется, как же. Без этого никак. С нежной и ранимой душой. Иначе мужская аудитория не прочтет всей глубины сюжетных коллизий. В общем, она ему:

— О, нет!

Он ей:

— Да?!!!

Она ему:

—Да нет!!!

Он:

— Нет?

Она — гордо:

— Да!!!

В общем, вот так как-то. Это, так сказать, стратегия.

Мадарьяга посмотрел на него с возрастающим интересом. Он понял, что долгая работа военным корреспондентом в настоящих боевых условиях в окружении выдающихся полководцев не прошла бесследно. Эльфофилин рассматривал литературную деятельность не столько как творческий проект, сколько как крупномасштабную военную кампанию.

— В чем же тактика? — поинтересовался он.

— В способе подачи материала. Я не стану обрушивать на читателя весь роман оптом. Во-первых, кто знает, как произведение такого масштаба скажется на их хрупкой психике, привыкшей к дешевым поделкам, всякой бульварной литературе. Во-вторых, это невыгодно. Продал всего один раз — и что? И все?

Вампир ухмыльнулся. Если в предыдущем пассаже четко просматривалось влияние Такангора, Лилипупса и Галармона, то здесь мощно звучала знакомая симфония Думгар—Архаблог—Отентал «Гимн крупному накопительству и высокой прибыли».

— Опять же, журнал, — продолжал Бургежа. — Для птицы моего полета это удручающе мелко. Журнал выходит всего раз в неделю, продается всего раз в неделю, а, значит, приносит доход и славу всего четыре раза в месяц, и этого никак не изменишь. Нет! Наше будущее кроется в ежедневной газете, среди шелестящих страниц, заполненных рекламой, гениальными корреспонденциями, частными объявлениями на правах рекламы и рекламой.

— Вы уже упоминали рекламу, — вежливо напомнил Мадарьяга.

— Нет, эту еще не упоминал. Это я другую упоминал, а будет много разной. Много…

Реклама — самая интересная и самая трудная

форма современной литературы

Олдос Хаксли