#img_45.jpeg

Рис. А. Гилева

Игорь Тарабукин

ЮБИЛЕЙНОЕ

Стихотворение

Михаил Аношкин

ИСТОРИИ, РАССКАЗАННЫЕ ИВАНОМ БЕГУНЧИКОМ, КЫШТЫМСКИМ СТАРОЖИЛОМ

Заяц так заяц

Погоди, погоди, а ты разве не знаешь? А говоришь — кыштымский. Мало ли что давно здесь не живешь. Меня еще и до войны каждый пацан знал. Я же Ваня Бегунчик. Не старею. Это ты, братишка, верно подметил. Меня со старшим сыном путают, с Семкой. Намедни бабка Савуниха спрашивает: «Ванька ты али Семка?» Ванька, Ванька, талдычу, протри глаза свои. А она головой качает: «Ох-хо-хо, смутность несусветная — сына от отца не отличу». Я на Сугомакскую гору могу запросто забежать и оттудова кубарем скатиться. И хоть бы хны! Вон Андрюшка Мыларщиков, одногодок мой, вместе кашу хлебали в армии, до войны еще. Какой охотник был! Ммм! Бывало, шастает по лесу, а сам с ног до головы белками обвешан, ну прямо только нос торчит да дуло берданы. Везло мужику. Теперь не то чтобы в лес, а в огород-то без внучонка дошаркать не может. Одряхлел. А я, братишша, по осени за зайцем ходил, с Пустобрехом своим. Вот кобелина. Здоровый, а глупый. Вылупит гляделки да хвостом пыль заметает. Ищи, науськиваю, ищи, кому говорю! Он, правда, крутнулся разок возле моих ног, хвост трубой и в соснячок. Я бердану наизготовку, крадусь следом. Думаю, выскочит косой, я его тут и припечатаю из обоих стволов.

Да, была, понимаешь, потеха. Вижу, бежит Пустобрех. Шагах это в десяти останавливается возле меня и морду кверху. Я обомлел: не взбесился ли? Укусит сдуру, а там и сам бешеным станешь. Долго ли до греха? На всякий случай попятился. Уж не рад, что на охоту пошел. И то сказать, старуха отговаривала, а я — назло. И началась тут фантазия, братец мой. Выскакивает из сосняка заяц, скок-поскок и сел на свой хвостик-пуговку рядом с Пустобрехом. Ушами шевелит, усы топорщит и вроде бы улыбается, ехидно так. У меня на лоб глаза полезли. Пустобрех глядит на меня жалобно и поскуливает, что тебе малый ребенок плачет. И до того обозлился я на зайчишку, думаю, укокошу сейчас. А он, словно бы понял, да поближе к Пустобреху. Выстрелишь — обоих наповал. Пожалел кобеля. Как ни говори, а со щенка я его выпестовал. Хоть и глуп, а вот дорог. А заяц скок-поскок и ко мне под ноги. Сел и вроде бы головой трется о сапог. Не верю ни в черта, ни в бога. А вот перед нахальным косым, сознаюсь, струсил. Поверишь, братишша, зуб на зуб не попадает, трясет меня всего лихоманка. Не иначе нечистый дух или болотный леший принял личину куяна и хочет меня извести. Хоть я человек и не молодой, пожил на свете достаточно и всякого нагляделся, а вот сгинуть ни за что ни про что неохота все ж. И припустился я что есть мочи домой. Бегать я горазд, не зря кличут по-улошному Бегунчиком. А про Пустобреха и говорить нечего — пулей. Возле своей избы отдышался, пришел в себя. Гляжу, а косой сидит себе на задних лапках, ушами прядет и опять вроде бы улыбается. Плюхнулся я на скамейку да как заору:

— Кыш, поганый! Кыш отсюда!

А тут старуха — сует авоську да выталкивает из дома: беги, мол, до базару и купи кое-какого товару. Помчался, а зайчишка за мной. Шуганул я его, чтоб домой вернулся, да куда там! Скок-поскок и за мной. Ладно, думаю, леший с тобой. Все веселее, живая душа рядом. Откуда ни возьмись Степка Седельников навстречу вышагивает. Увидел косого, даже подпрыгнул, ей-богу. Да как закричит на всю-то улицу:

— Куяша! Здорово, Куяшенька! Где тебя черти носили?! — А косой уши к спине и скок-поскок к Седельникову. Тот радуется: нашелся, косой. Ну, я Степке обсказал, как и что было. Он меня за рукав да к себе домой тащит.

— Хоть поглядишь, — говорит, — на моих зверушек. Не пожалеешь. Собралась, скажу тебе, компания знаков препинания.

И вправду. Кого только не было у Степки! И белка-вертихвостка, и филин-старый дурак, и бурундук-полосатик, и дятел-спятил, и лисичка-огневка, и ворон-вещун, и заяц-косой куян. Ну как тебе в Ноевом ковчеге: семь пар чистых и семь нечистых. И все они, братишша, Степку понимают. Удивительно даже!

С той поры как надумаю в лес да встречу там какую живность, так меня будто под локоть толкнут: не домашняя ли?

Подавай четыре колеса

Помнишь, наверно, что до войны у нас про автобусы и слыхом не слыхивали. Нужно тебе на Нижний или на Верхний, сапоги под мышку и айда на своих двоих — за тобой пыль только вьется! И жаловаться не надо: сам себе шофер и сам себе кондуктор. А нонче что? Во, погляди у сквера, в самом центре-то, что деется. Народу тьма. В ранишние-то времена, ну, в военные, что ли, столько за хлебом не стояло. И все автобуса ждут. Ну, старухи куда ни шло, а то ведь молодцы толкутся. На них пахать — не умаются. А до Нижнего на своих не хотят. Ему подавай транспорт. Четыре колеса. Да чтоб культурно было, чтоб локтем в бок никто не толкал и на любимую мозоль не наступал. А чуть — жалобу в «Кыштымку» строчит. А там пропечатают. Тем только попадись на зуб, живо ославят.

Вот других осуждаю, а сам-то стал не лучше. Я на ходу прыткий, люблю поразмяться, а вот поди ты — тоже подавай четыре колеса.

Намедни старуха на базар послала. А Семка, старшой мой, на Нижнем живет. Думаю, дай-ка я его навещу, давно внучку не видел. Подхожу к скверу, на остановку, а там народу тьма-тьмущая. На машиностроительном смена кончилась. Как это у вас в больших городах зовется — «пики», Да? Ага, часы пик. Автобус прикатил, а его штурмом — только стенки похрустывают. Поглядел я на такую давку. Э, нет, думаю, старого воробья не мякине не проведешь. И навострился двинуть на своих двоих. Надежно и выгодно, все равно, как хранить деньги в сберкассе. Не копишь еще капиталец? И не торопись, успеешь. Так, значит, навострил я лыжи на Нижний, только, замечаю, у горкома партии дремлет черная «Волга». В кабине Колька Ерошкин, шофер, книжку почитывает. Грамотей страшенный. Знаешь одну байку? Возил шофер начальство. А начальство-то заседало и заседало. Сюда приедет — заседает полдня. Туда приедет — еще полдня. А в третье место — прихватывает и полночь. А шоферу, что? Сиди и жди. Так тот шофер хитрый попался. Начальство заседает, а он книжки зубрит. Потом раз — и диплом в карман. Видал? Начальство-то прозаседало все царство небесное, ну, его и вытурили: какой из него прок, коли оно только одно и умеет — заседать.

Вот Колька Ерошкин тоже грыз науку, пока начальство заседало. Так, варнак, вгрызался — никого и ничего не замечал. Меня и осенило: дай, думаю, попробую. Подошел я к этой «Волге», открываю заднюю дверцу, а сам с Кольки глаз не спускаю. Читает себе! Усаживаюсь и так это ласково его по плечу:

— Трогай, Коля!

Ну, он книгу побоку, за руль — и айда на Нижний. Только шины по бетонке шуршат. Вот жисть! Едешь один, покачиваешься на мягком сиденье, ни давки тебе, ни тряски. Мне шибко понравилось. А Колька нет-нет да вякнет:

— Ну как, попало вам, Андрей Павлович?

— Аха, — бурчу в ответ. Вроде бы я сердит, не лезь ко мне со своими дурацкими вопросами. А тот не унимается:

— Перемелется — мука будет.

— Аха, мука.

— Куда вас: на завод или домой?

— Аха.

Тут я, конечно, невпопад влез. Колька обвернулся, глаза округлил… И стоп телега.

— Где Андрей Павлович?

— Нету.

— А вы зачем тут?

— Да к Семке на Нижний собрался.

— Вылазьте!

— Это пошто же?

— Вылазьте, пока я не разошелся!

Смотри-ка ты! Еще и голос повышает. На кого, кричу в ответ, повышаешь?! Сопляк ты этакий! Я полжизни на том электролитном заводе проработал, чуть увечье не получил — и не имею права хоть единожды на легковушке прокатиться? А легковушка твоя личная, да? Или Андрея Ахмина, директора твоего? Государственная она, народная. А я, стало быть, тоже народ, тоже хозяин. Вези и баста!

— Не повезу, дядь Вань. Не могу. Пожалуйста, сами не орите. Залезли, понимаешь, в чужую машину да еще разоряются. Вот возьму да вытряхну, а то милиционера позову. И припаяют вам, дядь Вань, за хулиганку пятнадцать суток!

— Не посмеешь!

— Это почему же?

— Да потому, пустая твоя голова, что мы с твоим отцом старые дружки, вместе в бабки играли, когда тебя в проектах-то не было. Отец-то, поди, на пенсию вышел?

— На пенсию.

— А я вот еще в сторожах хожу. Все, наверно, рыбу ловит?

— С озера не вылазит. Только вы, дядь Вань, зубы мне не заговаривайте. Андрей Павлович кончит заседать, а меня нет. Что подумает?

— А что он может подумать?

— Подумает — налево я ездил, а я в жисть не калымил.

— Скажи — меня возил. Как-никак когда-то он у меня в учениках ходил. Это когда я медь плавил.

Думаю про себя: все равно повезешь, не отвертишься, уж коль я в машине. У Ерошкиных у всех такой настырный характер; поначалу для виду поерепенятся, цену набьют, а потом уважат. И отец у Кольки такой же, знаю я их породу. А Колька, варнак, возьми да спроси про самое обидное:

— Дядь Вань, взаправду говорят, будто вы лесную девку к себе домой приволокли?

Вот же стервец! Как это называется? Ну, когда не по правилам? Во-во, удар ниже пояса. У меня от обиды в глазах помутнело.

— Эх ты, — кричу, — у тебя на плечах вешалка для шляпы, а не голова! Пошто чужим умом живешь?

— Хватит и своего, — а сам ехидненько улыбается. Знал ведь чем донять. Я кубарем выкатился из машины да так двинул дверцей, сам даже испугался — думал, легковушка набок завалится. Колька ручкой мне помахал, улыбается во всю рожу — и был таков.

Ну, чего смотришь на меня так? Не знаешь, что ль, ахинею про лесную девку? Тьфу, придумают же, прости господи. И какому варнаку такая глупость в голову взбрела? Узнал — свернул бы я эту башку. Сказка тут давным-давно складена, еще дедами нашими. Будто у Сугомакского озера лесная девка живет. Ходит телешом, в чем мать родила. А красоты неописуемой. Парней молодых к себе сманивает. Сманит и уведет к себе. И парень-то больше домой не вертается. А девка, глянь, уже другого сманивает. Ну, будто бы я ту девку-то и решил выкрасть. Будто знал я такой наговор, что чары девкины меня взять не могут. Будто пошел я к озеру, подкараулил лесную девку, в охапку ее и — домой. Так нагишом и приволок. А старуха моя будто глянула на бесстыдницу ну и давай молотить нас обоих кочергой. Чего ты смеешься? Брехня все это. Выдумали дурь для потехи и сами же гогочут. Намедни Андрюшка Мыларщиков, ведь песок из него сыплется, а туда же. Встретился, завесил свои глаза седыми бровищами да и спрашивает:

— Али вправду девку-то лесную приволок? А старуха-то что, согласилась?

— Дурак, — говорю, — старый, вот вытяну батогом по спине, будешь изгаляться.

Покрутил я у виска пальцем: мол, рехнулся ты на старости лет. А он понимающе так это хихикает. Веселость, вишь ли, на него нашла. Христом-богом прошу: никому эту байку не рассказывай, а то ведь со света сживут, не дай бог еще пропечатаешь где. И так проходу уж не дают. Ну, а Колька-то Ерошкин, к слову сказать, парень головастый. Техникум, слышь, кончил, а теперь гаражом заведует. Иду как-то по улице Республики, замечтался малость. Слышу — бжихх: возле меня «Москвич» остановился. Колькина рожа высовывается, лыбится.

— Дядь Вань, — говорит, — айда на Нижний прокачу!

— Не по пути, — отвечаю. — Когда надо было — увернулся.

— А то бы с ветерком! — и опять ручкой сделал и умчался. Да, дружками были мы когда-то с его отцом. Характерами вот не сошлись: он рыбалку любит, а я — с ружьишком походить. Вот и разошлись-разъехались. Теперь сынок возит его на личном «Москвиче», а я, понимаешь, на автобусах маюсь. Ты бы там покритиковал начальство, чтоб поболе к нам автобусов-то прислали. А то маловато их. Не забудешь?

Илья Герчиков

СМЕЙТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА!

Смех — могучий источник здоровья и материального благоденствия. По последним данным медицинской мысли, час смеха равен по калорийности двум десяткам яиц или двумстам граммам несоленого сливочного масла высшего сорта (1520 калорий). Следовательно: если ежедневно смеяться только по пятнадцать минут, то за год, не покупая масла, можно сэкономить деньги на тридцатипроцентную путевку в дом отдыха на Южном побережье Крыма…

По-смешному о многом

Пример авторской скромности: оставаться инкогнито, когда тебя интервьюирует «Крокодил в трамвае».

* * *

Он питался плодами своих размышлений — жил на голодной диете.

* * *

Косметика космического века способна придать женщине неземной вид.

* * *

Рационализаторское предложение: бутылка с тремя горлышками.

* * *

Новый дом иногда бывает подобен памятнику архитектуры — и тот, и другой надо реставрировать.

* * *

Прикидывался дурачком и жил, как в сказке.

* * *

Роза ветров пахла дымом.

* * *

В своем детективном романе писатель опустился до уровня мировых стандартов.

* * *

Молчание — знак безгласия.

* * *

Первыми стремятся узнать секрет изобретателя его будущие соавторы.

* * *

Страдания молодого ветеринара: бык или не бык?

* * *

Гарантия звучит как твердое обещание… неизбежности гарантийного ремонта.

* * *

У нее была феноменальная память: она могла слово в слово повторить то, чего вы никогда не говорили.

* * *

Не любил брать взяток у своих подчиненных — немедленно возвращал их в виде премий.

* * *

Чем меньше извилин в мозгу, тем легче в них заблудиться.

* * *

Истина много теряет от того, что говорят ее не в глаза, а на ухо.

* * *

«Я знаю, что я все знаю» — бахвальство.

* * *

«Я знаю, что я ничего не знаю» — кокетство.

* * *

«Я знаю, что кое-что знаю» — всегда истина.

* * *

Скрывая свое имя, анонимщик раскрывает свою сущность.

* * *

Игрушки стали настолько сложны, что разобрать их отваживается только ребенок.

* * *

Хорошо, когда в знак внимания дарят вещь со знаком качества.

* * *

У людей, не любящих мыслить, немало единомышленников.

* * *

Заставь дурака смотреть в корень — он примется деревья корчевать.

О пользе

Подавился волк костью. Случилось то, чего в зверином царстве ждали с превеликим нетерпением. Возликовали звери. Особенно обрадовался аист… но кость из волчьей пасти вытащил: «Не я — другой подлец найдется, вытащит. Так уж пусть хоть мне от этого какая-то польза будет».

Переводы с болгарского, польского и чешского

— Алло, кто это?

— Обувной магазин.

— …Извините, я перепутала номер.

— Ничего, принесите — обменяем.

* * *

— И вы можете утверждать, что ваш муж осмелился вас обидеть?! Но ведь он полнейший инвалид!..

— Да, но до того, как осмелился, он был совершенно здоров…

* * *

Укротитель львов оправдывается перед женой:

— Милая, я вчера задержался на работе и, чтобы не будить тебя, лег спать со львами.

— Жалкий трусишка!

* * *

— Завтра наша серебряная свадьба!

— А может, нам потерпеть еще пять лет и отпраздновать тридцатилетнюю войну?!

* * *

— Сегодня я стал счастливым отцом!

— Поздравляю, а как себя чувствует супруга?

— Отлично! Она пока об этом ничего не знает.

* * *

— И после этого вы прыгаете в реку, — дает режиссер указания исполнителю главной роли.

— Но я не умею плавать!

— Неважно. Так или иначе — эта сцена последняя.

* * *

— Доктор, у меня выпадают волосы!..

— И у меня тоже.

* * *

— Я накопил деньги, дорогая жена, и завтра иду покупать стиральную машину.

— Выбрось эту глупую мысль из головы! Ты ведь хорошо знаешь, что врач рекомендовал тебе физический труд.

* * *

Психиатр:

— Может быть, вы все же скажете, кто вы?

— Если я вам это скажу, вы же упрячете меня в сумасшедший дом.

* * *

Врач — даме:

— У вас есть многое — головная боль, гастрит, высокое кровяное давление… позвольте, сколько вам лет…

— Двадцать девять.

— …и значительная потеря памяти, — заканчивает врач.

* * *

— Купите лотерейный билет. Главный выигрыш — автомобиль.

— Но мне не нужен автомобиль!

— О, не беспокойтесь — его выигрывают далеко не все.

Из „Непричесанных мыслей“ Станислава Ежи Леца

Все в руках человека. Поэтому надлежит руки мыть чаще.

* * *

Человек любит смеяться. Над другими.

Владимир Милютин

БАСНИ