Мамочка К. стояла на лестничной площадке, оглядывая пол хранилища. Псы Агона, как они решили себя назвать, тренировались под ее неусыпным оком. Отряд сократился до ста человек, и Мамочка К. не сомневалась, что теперь о его существовании хорошо известно.

— Думаешь, они готовы? — спросила она генерала, который с трудом поднимался по лестнице, опираясь на трость.

— Дополнительная подготовка сделает их лучше. Сражение ускорит дело. Но это будет стоить жизней, — ответил он.

— А твои охотники на ведьм?

— Они не иммурцы. Это иммурец может изрешетить человека стрелами с дистанции в сотню шагов, пуская лошадь галопом прочь от цели. Надеяться я могу в лучшем случае на то, что десять воинов подойдут на дальность выстрела, остановятся, выпустят стрелы и продолжат идти, пока в них не начнут бросать зажигательные ядра. Мои охотники не стоят луков, которые несут, — и все равно они чертовски лучше, чем все, что у нас есть.

Мамочка К. улыбнулась. Агон приуменьшал возможности своих людей. Она видела, как те стреляют.

— Как насчет твоих проституток? — спросил Агон. — Готовы ли они пожертвовать собой?

Он стоял рядом с ней, наблюдая за тренировкой.

— Ты был бы крайне удивлен, если бы видел их лица, Брэнт. Я словно вернула им души. Они умирали и теперь вернулись к жизни, все сразу.

— От Джарла пока ни слова?

Голос Агона звучал напряженно, и Мамочка К. видела, что, несмотря на стычки с юношей, генерал за него беспокоился.

— И не будет. До поры до времени.

Она положила руки на поручень и случайно коснулась его пальцев.

Брэнт посмотрел на свою руку, затем в ее глаза и быстро отвел взгляд.

Мамочка К. поморщилась и убрала руку. Десятилетия назад Агон был слегка высокомерен — полон юношеской уверенности, что чуть ли не все может делать лучше, чем кто-либо другой. Сейчас это ушло. На смену пришла трезвая оценка своих сильных и слабых сторон. С годами он стал закаленным. Гвинвера знавала мужчин, погубленных женами. Мелочные женщины, ощущая постоянную угрозу, так долго, годами подрывали авторитет мужей, что те в конце концов переставали в себя верить. Такие женщины обогатили Мамочку К. Знавала она и мужчин, ставших постоянными клиентами, у которых были прекрасные жены, и мужчин, пристрастившихся к борделям так же, как другие — к вину. Однако основной бизнес делался на мужчинах, отчаявшихся оттого, что их не считали мужественными, сильными, благородными. Хорошими любовниками.

Таков был один из многих нюансов ее дела. За всем этим они приходили в бордель.

Мужчины, верила Мамочка К., слишком простодушны, чтобы удержаться от соблазнов дома наслаждений. Ее задачей было сделать эти соблазны многогранными, и она справлялась на «отлично». В число заведений входили не только публичные дома, но и переговорные, курительные комнаты, салоны, беседы на все темы, любимые мужчинами. Еда и напитки — всегда лучше, чем у конкурентов. Цены — ниже. В элитные заведения она приглашала шеф-поваров и винных дел мастеров со всей Мидсайру. Как ресторатора, Мамочку К. преследовали сплошные неудачи. Эта часть ее бизнеса из года в год приносила убытки. Однако мужчины, заходившие в бордели поесть, оставались, чтобы потратить деньги иначе.

Те немногие Брэнты Агоны, что еще попадались, не трахали ее девочек по двум причинам: они были счастливы в семье и пропускали дам вперед. Мамочка К. не сомневалась, что Агона за это высмеивали. Над мужчинами, которые редко посещают дома наслаждений, всегда издеваются те, кто там частый гость.

Брэнт был целостной натурой — честный, убежденный. Он напоминал ей Дарзо.

Мысль копьем пронзила сердце. Дарзо нет в живых уже три месяца. Как же она по нему тосковала! В любви к нему она была совсем беспомощна. Дарзо был единственным, кто ее понимал. Мамочка К слишком этого боялась, чтобы позволить любви окрепнуть. Она оказалась трусихой: лишала их дружбу искренности. И дружба, как растение в пустом горшке, зачахла. Дарзо стал отцом ее ребенка и узнал об этом лишь за несколько дней до смерти.

Теперь Мамочке К. пятьдесят, почти пятьдесят один. Годы ее щадили. Обычно она выглядела моложе лет на пятнадцать. Ну, на десять — уж точно. Захотела бы совратить Брэнта, все еще при ней — так ей казалось.

«Став однажды шлюхой, остаешься ею навсегда. Верно, Гвин?»

Обычно Мамочка К. презирала старых женщин, цепляющихся за потерянную молодость лакированными ногтями. Теперь она сама такая же. Отчасти ей хотелось совратить Брэнта, лишь бы только доказать себе, что еще способна на это. Ведь прошли годы с тех пор, как она принимала в своей постели мужчину. Тысячи раз это была работа, но лишь изредка ей нравился сиюминутный любовник. Потом — Дарзо. В ту ночь, когда они зачали Ули, он так перестарался с грибами, что на любовника почти не тянул. И все же мысль о том, что в постели рядом с ней любимый мужчина, переполнила ее чувствами. Любовь и печаль так пронзили душу, что во время физической близости она плакала. Даже под кайфом Дарзо прервался и спросил, не делает ли ей больно. После чего Мамочке К. пришлось включить все мастерство, чтобы заставить его продолжить. Дарзо был нежным и заботливым любовником.

Теперь их ребенок воспитывался Кайларом и Эленой. Единственный обман, о котором Мамочка К. не сожалела. С этими двумя Ули будет хорошо.

И все же она устала обманывать. Устала брать и никогда не отдавать. Нет, Брэнта совращать не хочется. Мамочка К. знала, что он ее желает, да и жена его, скорей всего, мертва. Как долго такой мужчина, как Брэнт Агон, будет ждать любимую женщину?

«Вечно. Он такой».

…Тридцать с чем-то лет назад они встретились на вечеринке, первой для нее в доме знатного вельможи. Тот влюбился с первого взгляда. Мамочка К. позволила за собой поухаживать, ни словом не обмолвившись, чем занималась, кем была. Мужчина оказался галантным, уверенным в себе. Явно настроенным оставить след в этом мире. Он был так трогательно осторожен в ухаживании, что целый месяц не просил о поцелуе.

Мамочка К. дала волю фантазии. Вельможа женится на ней, оградит от всех ужасов, которые она так отчаянно хотела оставить позади.

В ночь первого поцелуя знатный дворянин отнесся к ней словно к самой любимой проститутке, которую когда-либо снимал.

Брэнт прослышал, вызвал его на дуэль и убил. Гвинвера бежала. На следующий день Брэнт узнал всю правду. Он добровольцем ушел на войну и попытался с честью погибнуть, сражаясь на кьюрской границе.

Однако Брэнт Агон оказался слишком живуч. Несмотря на презрение Агона к политиканству и лизоблюдству, за боевые заслуги его неоднократно повышали в звании. Он женился на простой девушке из семьи торговца. По общему мнению, их брак был счастливым.

— Сколько времени займет подготовка? — спросила она.

Мамочка К. надеялась, что безрассудная страсть Брэнта умерла. Она поможет ему слукавить. В конце концов, в этом ей нет равных.

— Гвин.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. Маска на месте, взгляд холодный.

— Да?

Он выдохнул полной грудью.

— Я любил тебя годами, Гвин, даже после…

— Моего предательства?

— Твоего опрометчивого шага. Сколько тебе тогда было? Шестнадцать, семнадцать? Ты прежде всего обманула себя и, думаю, страдала больше моего.

Она фыркнула.

— Несмотря на это, — продолжал Агон, — зла я на тебя не держу. Ты прекрасная женщина, Гвин. Даже прекраснее моей Лизы. Так восхитительна, что я чувствую: когда бежишь трусцой, мне надо лететь что есть духу, чтобы не отставать. С Лизой совсем по-другому. Ты мне… глубоко небезразлична.

— Тем не менее.

— Да. Тем не менее, — сказал он, — я люблю Лизу, и она меня — тоже, через тысячи испытаний. Она заслужила все, что я могу дать. Есть у тебя нежные чувства ко мне или нет, я сохраню надежду, что моя Лиза жива, буду просить — нет, умолять! — чтобы ты помогла мне остаться ей верным.

— Ты выбрал нелегкий путь, — заметила она.

— Не путь, а сражение. Жизнь иногда — поле боя. Мы должны делать то, что знаем, а не то, что хотим.

Гвинвера вздохнула, но на душе стало легче. Попытка избежать внимания Брэнта свободно могла превратиться в стремление избежать самого Брэнта, а ведь сейчас им надо работать бок о бок. Неужели оставаться честной так легко? Могла ли она сказать просто: «Дарзо, я люблю тебя, но боюсь, что погубишь»? Брэнт только что показал, в чем его уязвимость, признался, что неравнодушен к ней, однако выглядел при этом не слабее, а сильнее. Как такое может быть? Неужели в правде столько силы?

И тогда она поклялась сердцем, что не будет искушать этого человека ради своего тщеславия. Ни голосом, ни случайными прикосновениями, ни платьем. Пора сложить все оружие в арсенал. От такой решимости Мамочка К. почувствовала себя странно-хорошо.

— Спасибо, — сказала она и приветливо улыбнулась. — Когда они будут готовы?

— Через три дня, — ответил Брэнт.

— Тогда заставим ночь побагроветь!