Дженин не разделяла его страстной любви. Ведь всего месяц назад она была девственницей, и Дориан убеждал себя, что причина кроется в отсутствии опыта. Просто она не успела обучиться искусству любви. С каждым днем это оправдание становилось все менее убедительным, ведь Дориан чувствовал, что они с Дженин подходят друг другу, а сам он ненасытен в любви. Но когда он склонялся над женой, она отводила взгляд, не в силах ответить на призыв, светившийся в его глазах. Дориан зарывался лицом в ее волосы, стараясь не замечать, что она остается холодной и не может вместе с ним достичь вершины любви.

Потом он долго держал Дженин в объятиях, наслаждаясь ароматом ее тела и пытаясь отбросить мысли о своем одиночестве.

Дженин никогда ему не отказывала, даже если Дориан приходил по два или три раза на день, и от ее покорности на душе становилось еще тяжелее. Она не притворялась, что испытывает удовольствие, но даже когда достигала наивысшего наслаждения, настоящей супружеской близости не получалось, и пропасть между ними не уменьшалась. Дженин ничего не говорила, однако Дориан видел, как отчаянно жена старается полюбить его и дать возможность окрепнуть их любви.

Даже сейчас, когда он владел Дженин, она удерживала его невидимыми узами еще крепче. Дориан испробовал все способы, кроме вира, чтобы заставить жену разделить с ним любовь и испытать то же, что чувствует он сам. А ведь нужно управлять страной и защищать ее, обучать солдат и раскрывать заговоры, проводить реформы и упражняться в магии. Несмотря на многочисленные дела и обязанности, он каждый день выкраивал несколько часов для Дженин. Они подолгу разговаривали, танцевали, Дориан читал стихи и рассказывал разные истории, они вместе слушали бардов и много смеялись и только потом занимались любовью. Как ни странно, это способствовало установлению близости. Дженин чувствовала себя более свободно, радовалась общению, по достоинству оценивала юмор. Казалось, все идет хорошо, пока не наступал момент, когда супруги отправлялись в спальню. Может быть, все дело в юном возрасте Дженин, ведь ей всего шестнадцать лет, и супружеская любовь является для нее чем-то новым, или же их любовь — такой же обман, как смерть Логана? Возможно, все идет как надо, и он отравляет себе душу нелепыми подозрениями? А что, если Дженин любит его, а он просто погружается в бездну безумия?

— О чем ты думаешь? — спросила Дженин.

Дориан приподнялся, опираясь на локоть, и поцеловал ее грудь, стараясь выиграть время для ответа. Если сказать, что он думает о том, как сильно любит Дженин, это будет лишь частью правды. Сказать: «Я думаю о том, как сильно тебя люблю, а ты меня не любишь»? Нет, это слишком жестоко, но любовь не может питаться ложью. Он потер раскалывающуюся от боли голову и тихо проговорил:

— Я думаю о том, как сильно ты стараешься и как высоко я ценю твои старания.

Дженин разрыдалась и крепко прижалась к мужу. В ее порыве не было притворства.

Логан восседал на новом троне, который мастера изготовили за три недели и едва успели к назначенному сроку. Поначалу Логан хотел, чтобы это был простой и прочный трон из обычного дерева без всяких украшений, но герцогиня Кирена принялась убеждать, что трон властелина Сенарии не может выглядеть как стул, на котором сидят во время обеда, и он уступил. Мастера изготовили элегантный королевский трон из сандалового дерева, отполированного до блеска. Боковины и поручни украшали крупные рубины. По какому-то неизвестному Логану волшебству трон идеально подошел для его огромной фигуры, и он в душе пожалел правителей, которые придут ему на смену и не будут обладать столь внушительной статью. Да, усевшись на трон Логана, они почувствуют себя карликами.

Логан многозначительно посмотрел на Лантано Гаруваши, который стоял на коленях на простой циновке, расстеленной на полу по правую руку от короля. Поза казалась неудобной, но, похоже, Гаруваши к ней привык и чувствовал себя превосходно. Он кивнул, и Логан махнул рукой.

Лэ'нот прислал из Уирту, который считался столицей, а на самом деле представлял собой полуоседлый лагерь, нового посла. Посол прибыл в точно назначенное время и ни на час раньше.

— Приветствую ваше величество, — начал посол свою речь, а потом принялся перечислять все титулы и звания Логана и свои собственные, а также своего господина, повелителя Джулуса Ротанса.

Во время всей речи Логан сохранял бесстрастное выражение лица. Пойти на Халидор войной без Лэ'нота равносильно самоубийству. К весне, если повезет, Логан соберет пятнадцатитысячную армию, к которой прибавится шеститысячное войско Гаруваши. И на всех менее тысячи лошадей. Только у сенарийских дворян есть время и деньги, чтобы выучиться и стать хорошими кавалеристами, но большинству из них на все наплевать. Многие опытные воины погибли во время бесполезной борьбы с Гэротом Урсуулом. С другой стороны, Лантано Гаруваши привлек на свою сторону главным образом крестьян и захудалых са'кьюраев, не имеющих хозяина. Его армия считалась лучшей в Кьюре, пусть и не самой богатой. По донесениям, поступавшим от шпионов герцогини Кирены, у халидорцев имеется двадцатитысячная армия и тысячи чародеев.

Воинам Гаруваши поручили подготовку армии Логана, и они будут обучать его людей воинскому искусству в течение трех или даже четырех месяцев, если зима будет суровой. Для обучения армии, состоящей из крестьян, это целая вечность. Однако Логана не радовала перспектива встретиться с превосходящими силами противника и чародеями на территории Халидора. Воины Лэ'нота использовали так называемую Броню Неверия, которая делала их менее восприимчивыми к действию магических сил. Если им удастся нейтрализовать майстеров, в рядах простых халидорских солдат начнется паника. Они привыкли идти за чародеями, которые сокрушат противника, прежде чем воины успеют выхватить мечи из ножен. Чем дольше Логан думал над сложившейся ситуацией, тем очевиднее становилась горькая правда жизни: чтобы вернуть Дженин, надо привлечь на свою сторону Лэ'нот.

— Внимательно изучив ваши предложения, — продолжал посол, — высшее командование приняло решение…

Логан резко поднялся с трона и приказал стражникам:

— Вышвырните его вон!

Гвардейцы тут же схватили дипломата под руки.

— Вы даже не дослушали! — завопил посол, когда его поволокли к выходу.

— Ах да! — откликнулся Логан, задумчиво почесывая подбородок. — Действительно. Продолжайте, но поторопитесь. Вы наводите на меня тоску.

Услышав, что посол употребил слово «предложения» — во множественном числе, — он понял, каков будет ответ Лэ'нота.

— Мы полностью согласны с первым и вторым пунктами, а вот в третьем имеются незначительные детали, которые нарушают крайне важные принципы Лэ'нота, касающиеся понятий чести. Вы требуете, чтобы мы осквернили свято чтимые Лэ'нотом принципы. Не сомневаюсь, это сделано непреднамеренно и без злого умысла.

— Неужели? — удивился Логан. — Продолжайте, сэр. Я не хотел никого оскорбить. Какие именно пункты вызвали недовольство?

— Как я уже сказал, мы считаем Халидор нашим общим врагом и согласны, что настало время решительных действий. Мы согласны…

— Короче. Вы мне надоели. — Логан сделал нетерпеливый жест.

— Речь идет всего лишь о нескольких проблемах, связанных с распределением наших сил.

— Правда?

Логан не сомневался, что такие проблемы у Лэ'нота непременно возникнут. Генерал Агон имел весьма нелестное мнение о верности Лэ'нота своему слову и предложил условие, по которому его силы будут раздроблены и перейдут под начало сенарийских и кьюрских офицеров. С точки зрения военных, такое решение представляло собой компромисс. Сенарийские командиры не смогут использовать отряды уланов так же эффективно, как это сделали бы офицеры Лэ'нота, так как никогда прежде не командовали такими родами войск и не знали их достоинств и слабых сторон. С другой стороны, при подобном распределении сил пойти на предательство не так-то легко, особенно если учесть расторопность шпионов герцогини Кирены.

— Ваше величество, если позволите быть откровенным, то мысль о передаче уланов под командование ваших офицеров равна самоубийству.

— Справедливое замечание, — согласился Логан.

Посол был человеком опытным и не показал удивления, вызванного неожиданной сговорчивостью короля Сенарии.

— Есть еще ряд мелочей, не представляющих особой важности. Однако теперь, когда мы пришли к общему согласию в отношении основных пунктов, я могу встретиться с должностными лицами Сенарии, чтобы обсудить…

— Разве в этом есть необходимость? — возразил Логан.

Дипломат в растерянности замолчал.

— Встретиться и подробно обсудить вопросы о нашем союзе, — робко закончил он, не желая выставить Логана полным идиотом.

— О каком союзе идет речь? — не понял Логан.

Дипломат открыл рот, но слова застряли в горле.

— Ошибаетесь, сэр, — пояснил Логан. — Это не союз, а война. Вы отвергли мои условия, и нынешним летом, после того как са'кьюраи Гаруваши разграбят Уирту и перебьют всех ваших офицеров, я предложу их снова, но с одним небольшим дополнением. Знаете каким? Уланы навсегда останутся под командой сенарийских офицеров. И если вы снова откажетесь принять мои условия, я перебью всех. Ясно?

Стражники снова ухватили посла под руки, намереваясь вышвырнуть из зала.

— Ваше величество, подождите! — завопил он.

Логан поднял палец, и дипломата отпустили.

— Меня удовлетворит только один ответ. Вы должны сказать: «Ваше величество, мы принимаем ваше предложение». Если хотите сказать что-то еще, можете сообщить свои соображения Дайносу Ротансу, который приехал с вами. Странно, почему он решил нарядиться в одежду слуги, хотя занимает более высокое положение, чем вы, да и брат к нему прислушивается. Передайте, что ему следовало бы набраться смелости и прийти ко мне самому. Вероятно, он решил, что, если дела пойдут совсем плохо, вот тогда-то он и вмешается. Я считаю такое поведение оскорбительным. Меня тошнит от лэ'нотских лизоблюдов. Передайте, что ему запрещается появляться при моем дворе. Даю вам полчаса времени на размышления. Потом либо снова приходите сюда со словами, которые я хочу услышать, либо седлайте коней и возвращайтесь к своему повелителю.

Логан кивнул стражникам, и они вывели посла из зала. Когда дверь за ним закрылась, Гаруваши обратился к Логану:

— Похоже, вам это доставляет удовольствие.

— Напротив. Меня едва не вырвало от омерзения.

— Правда? Потому что вы пытались развязать войну из-за какого-то бессмысленного пункта в договоре?

— Я знавал одного парня. Он был мал ростом, посмотреть не на что! И вот однажды кто-то к нему пристал, и он налетел на обидчика с такой яростью, словно потерял рассудок.

— И что, малыш победил?

— Его побили. Но к малышу больше никто не приставал, потому что парень воспринимал каждое оскорбление, как будто от победы над обидчиком зависит его жизнь. При драке с ним не существовало правил, потому что ему было наплевать даже на самые жестокие побои. И он победил. Я всегда был выше и сильнее других детей, но дрался честно и сразу же прекращал драку, если противник признавал мою победу. Мне пришлось драться гораздо чаще, чем этому парню.

— Значит, ваше решение в отношении Лэ'нота основано на красочных образах из детства? — осведомился Гаруваши.

— Вот потому-то мне и тошно.

Логан прекрасно понимал, что по-другому поступить не мог, так как без помощи Лэ'нота ему никогда не вернуть назад жену.

— Вот мы тут обсуждаем вопросы, вызывающие тошноту, а я получил известие, что некоторые члены Высшего совета предлагают регенту отправить посла, чтобы выяснить, не являюсь ли я пропавшим королем Кьюры, — сообщил Гаруваши.

— По твоему виду можно подумать, что это плохая новость. У Сенарии полно внутренних врагов, неприятели наступают с севера и востока, и Логану меньше всего хотелось, чтобы угроза пришла еще и с юга.

— Скорее всего, вместе с послом они снарядят армию. — Гаруваши понизил голос. — Посол пожелает увидеть Кьюр'келестос.

— Ну и что? — не понял Логан.

— А разве Кайлар вам не рассказал?

— Что именно?

— Жаль, что вы приговорили к смерти такого человека, ваше величество. На свете не много людей, которые станут беспокоиться о чести того, кому ничем не обязаны. — Гаруваши смущенно откашлялся, и Логан был готов поклясться, что рыжеволосый великан покраснел. — Дело в том, что у меня больше нет Небесного меча. Кайлар забросил его в лес Эзры. Потом один маг пошел в лес и сказал, что сам безумный Эзра явился к нему с пророчеством и объяснил, как сделать для меня другой меч. Маг ушел, да так и не вернулся.

— Но у тебя на поясе…

— Ножны с эфесом. Если придется показать меч, можно считать меня покойником. Если тайна раскроется, мне не позволят лишить себя жизни, чтобы избежать позора.

«А я потеряю лучшую часть своей армии», — подумал Логан.

— Понимаю, — проговорил он вслух. — Сделаем все возможное, чтобы у мага хватило времени на выполнение этой миссии. Уверен, он возвратится. Никто не дает опрометчивых клятв Лантано Гаруваши.

Они сидели молча, каждый со своими мыслями.

— А как проходит кампания против Са'каге? — спросил наконец Гаруваши.

— Ничего не могу сказать, кроме того, что пока еще жив, как и все мои советники. Эта война может нам помочь, так как мы получим возможность предложить кое-что людям, единственным ремеслом которых всегда было насилие. Мы называем это заслуженным помилованием. В зависимости от совершенного преступления они отслужат определенное количество лет. Я не знаю, каким образом мы будем оплачивать регулярную армию в течение последующих пяти лет, но этих людей надо чем-то занять. И пусть уж лучше убивают моих врагов, чем соотечественников.

— Вы наберете в армию ненадежных людей?

— Да. Но ведь многие из твоих са'кьюраев низкого происхождения и не имеют покровителей. Разве в Кьюре нет людей, которых называют не имеющими чести? Все, что я могу, — это дать шанс людям, которые хотят изменить свою жизнь, помочь им прокормить семьи. Пусть попытаются. Ни один из тех, кто являлся членом Са'каге, не будет допущен в городскую стражу, а если стражник попадется на взятке, его повесят. У нас полно проблем, но на данный момент многие люди испытывают такую сильную ненависть к Халидору, что станут сражаться на моей стороне, чтобы разбить его, а уж потом снова примутся чинить козни против меня.

— Вы думаете, что одержите победу, — констатировал Гаруваши.

— До тех пор пока живут герцогиня Кирена и граф Дрейк, скорее одержу верх я, а не Са'каге, — пожал плечами Логан.

Гаруваши хмыкнул, и этот звук можно было принять за одобрение или проявление интереса. А возможно, он хотел выразить нечто совсем другое. Так они просидели в ожидании еще некоторое время.

Массивная дверь, ведущая в тронный зал, открылась, и на пороге появился дипломат. С момента его ухода прошло всего пятнадцать минут. Глаза дипломата горели ненавистью.

— Ваше величество, — заявил он, отчеканивая каждое слово, — мы принимаем ваше предложение.