— Давай сюда мочу. Ты не такой, как все, Недомерок, — заявил Хоппер, высокий, худой седоволосый старик евнух, обучавший Дориана, то есть Недомерка.

Евнух протянул ему ночной горшок.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Недомерок.

— Два горшка с дерьмом. — Хоппер протянул еще два ночных горшка, и Недомерок разделил мочу поровну и разлил по горшкам, а потом покрутил каждый в воздухе и вылил содержимое в огромный чан, стоявший на подставке, сплетенной из ивовых прутьев. — Одна порция мочи на каждые два горшка с дерьмом. Остальная моча расходится быстро. Горшки легкие. Если обнаружишь рвоту или понос, ополосни двумя порциями мочи. Никому неохота нюхать эту дрянь целый день.

Дориан решил, что так и не дождется ответа на свой вопрос, но, опустошив все горшки в глиняные чаны, которых сегодня оказалось шесть, что означало для Недомерка еще одну дополнительную ходку, Хоппер, немного помедлив, проговорил:

— Даже и не знаю. Посмотри, как прямо ты держишь спину, когда сидишь.

Выругавшись про себя, Дориан покорно ссутулился. Опять забыл, как нужно держаться в его положении. Тридцать два года он сидел прямо, с гордо поднятой головой, как и положено сыну короля, — сейчас эта привычка может сослужить дурную службу.

Конечно, Хоппер общается с ним больше остальных, но если старый евнух заметил его прямую спину, что произойдет, когда необычная осанка раба привлечет внимание Зурги, одного из надсмотрщиков, какого-нибудь майстера или этелинга? Из-за внешности, характерной для племени фейри, все старались держаться от него подальше. На Недомерка взваливали самую тяжелую и грязную работу и регулярно били за якобы совершенные проступки. Редко выдавалась ночь, когда от побоев не ныло все тело.

— Смотри сам не обмочись. Опять кто-то нарыгал. В толк не возьму, где это девицы умудряются раздобыть вина. — Хоппер поднял по очереди обутые в сандалии ноги и пошевелил большими пальцами. Кроме них, других пальцев на ступнях не осталось. Как-то раз его застигли за весьма неблаговидным занятием. Хоппер решил обучить танцам скучающих обитательниц гарема и отделался так легко только потому, что нравился Зурге, а во время танца он не прикасался к женщинам и не заводил с ними разговора. По словам самого Хоппера, других евнухов убивали и за куда менее серьезные провинности. — Прошло двадцать два года с тех пор, как меня некстати потянуло в танцы. Все это время я выношу ночные горшки и буду коротать с ними век до самой смерти. А теперь помоги мне разделаться с пустыми горшками. Надеюсь, ты помнишь процесс?

— Одной порцией чистой воды ополаскиваем десять горшков из-под мочи или четыре из-под дерьма.

— Ишь какой сообразительный! Помоги ополоснуть первые сорок штук, а потом можешь их уносить.

Они работали в полном молчании. Дориан так и не напал на след женщины, которая станет его женой. В Цитадели имелось два не сообщающихся между собой гарема, а несколько женщин вообще содержались отдельно. Недомерка приставили к обычному гарему.

Здесь жило более сотни жен и наложниц Гэрота Урсуула. Женами считали женщин, родивших сыновей, а наложницами — тех, которые родили девочек или вообще остались бесплодными, что рассматривалось как одно и то же. Если учесть, что Гэроту Урсуулу было около шестидесяти лет, его женщины поражали молодостью. О том, какая участь постигла старших жен, никто не упоминал.

Дориан испытывал странное чувство, находясь в гареме отца. Он наблюдал за неизвестной, очень личной стороной жизни человека, который во многом способствовал формированию его характера. Подобно большинству халидорцев, король отдавал предпочтение упитанным женщинам с пышными бедрами и ягодицами. У жителей севера пользовалась популярностью пословица: «Мужчине нужны лошади и невесты, на которых можно ездить верхом». Большинство публичных женщин были халидорками, но в гареме короля собрались девушки всех национальностей, за исключением фейри. Все они были красивы, с большими глазами и пухлыми чувственными губами, и, по словам Хоппера, король предпочитал делить с ними ложе, как только они созреют.

Жизнь в гареме имела мало общего с историями, которые рассказывают южане. Жизнь, полная роскоши и страшной скуки.

Каждый день, вынося горшки из комнат наложниц, Недомерок украдкой поглядывал на женщин. Первое, что бросалось в глаза, — они всегда были полностью одеты. Короля-бога в городе не было, и стремительно приближалась зима. Женщины знали, что их услуги в ближайшее время не потребуются, и некоторые перестали даже причесываться и переодеваться после сна. И все же они опасались общественного порицания, которое служило сдерживающей силой и не давало совсем опуститься.

— Раньше они сидели там всю зиму полуобнаженные, раскрашенные, как шлюхи, ежились от холода возле камина и дрожали, словно выброшенные на снег щенки, — рассказывал Хоппер. — Сейчас, как только мы узнаем о прибытии короля-бога, сразу подаем им сигнал. Подожди, сам увидишь, как они забегают. В жизни не встречал такой резвости. А если одну из них потребуют к его величеству и назовут по имени, все остальные бросаются к ней и окружают плотным кольцом. Клянусь кровью Хали, минут пять ее совсем не видно, а когда девушка выходит из круга, можно подумать, что перед вами предстала сама богиня. Конечно, они ненавидят друг друга, плетут интриги и сплетничают, но когда король-бог призывает одну из них, девушки всеми силами стараются помочь друг другу. Одно дело — злословить и собирать сплетни… — Хоппер опасливо оглянулся и заговорил шепотом: — И совсем другое — стать причиной того, что кто-нибудь из девушек попадет в руки этелингов.

Внутри у Дориана все сжалось. Итак, им известно о развлечениях этелингов. А как же иначе? Он помнил, как королевских отпрысков обучали сдирать кожу с дерзкой наложницы. Дориану, как первому из клана, досталось лицо. Никогда не забыть чувства гордости, которое он пережил, предъявляя наставнику Нефу Даде совсем не поврежденное лицо, на котором сохранились даже веки и ресницы. Десятилетний Дориан надел его, как маску, и пришел на ужин, где они шутили и смеялись вместе с другими отпрысками короля-бога, а Неф смотрел на них и ободряюще улыбался. Господи, спаси и помилуй! Ему доводилось совершать и более страшные вещи.

Что он делает здесь, в этом гиблом месте? Как только народ все терпит? Как можно поклоняться богине, которой страдания людей приносят наслаждение? Дориан иногда и сам начинал верить, что каждая страна имеет вождей, которых заслуживает. Как это характеризует Халидор с его насквозь прогнившим племенным строем и местными предрассудками, который держится только на страхе, испытываемом перед людьми, провозгласившими себя королями-богами? А как это характеризует самого Дориана? Это его страна, его народ и культура, которые должны были принадлежать ему по праву первородства. Ему, Дориану Урсуулу, удалось выжить, уничтожив по очереди всех соперников. Он натравливал сводных братьев друг на друга, пока не остался в одиночестве. Дориан исполнил уурдтан, священный обряд коронования, и подтвердил свое право называться королевским сыном и наследником. Все вокруг могло принадлежать ему, но Дориан ни секунды не жалел о потере.

Дориан любил в Халидоре многое: музыку, танцы, гостеприимство бедноты, мужчин, которые от души смеются и плачут, не скрывая чувств, и причитающих женщин, когда они оплакивают покойников. В таких случаях южане хранят молчание, как будто им все безразлично. Он любил картины, изображающие животных, татуировки, которые живущие на равнинах племена наносят синей краской из дикой вайды, и холодных, голубоглазых девушек с молочно-белой кожей и неистовым темпераментом. Дориану многое нравилось в соплеменниках, однако порой ему казалось, что мир станет гораздо лучше, если их всех поглотит морская пучина.

Сколько первенцев, надрывающихся от плача, оставили у погребального костра Хали голубоглазые женщины, принося новорожденных сыновей в жертву, чтобы домашний скот не болел и давал приплод? Сколько чувствительных мужчин в надежде собрать богатый урожай сажали своих престарелых отцов в гробы, сплетенные из ивовых прутьев, и смотрели, как они тонут в болоте? Совершая убийство, они рыдают, но продолжают убивать и дальше. Когда умирает мужчина, закон чести требует, чтобы его жена, если ее не захочет взять глава клана, взошла на погребальный костер супруга. Дориан стал свидетелем, как четырнадцатилетняя девочка не выдержала; в решающий момент мужество ей изменило. Она была замужем меньше месяца за стариком, которого никогда не видела до свадьбы. Отец избил ее до крови и сам швырнул в костер, проклиная за позор, который дочь навлекла на его голову.

— Эй, — окликнул его Хоппер, — ты начал думать! Перестань. Здесь это не нужно. Работай больше и ни о чем не думай. Понял? — Недомерок послушно кивнул. — Тогда давай привяжем тебе эту штуку на спину, и берись за дело.

Вместе они принялись прилаживать сплетенную из ивовых прутьев корзину Недомерку на спину. К корзине были приделаны ремни, которые перекидывались через плечи и закреплялись вокруг бедер, чтобы они выдержали немалую тяжесть заполненного нечистотами глиняного чана. Хоппер пообещал подготовить еще один чан, когда Недомерок вернется после первой ходки.

Он медленно тащился по холодным и темным базальтовым коридорам, которые освещались всего несколькими факелами, чтобы рабы не столкнулись друг с другом.

— Мне надоело колотить беззубых рабов, — послышался впереди чей-то голос. Группа людей стояла на пересечении двух коридоров. — Я слышал, в Тигриную башню привезли новую девушку. Говорят, она — красавица.

— Тави, ты же знаешь, башню запрещено так называть! — ответил другой голос.

Бертольд Урсуул, прадед Дориана, совсем рехнулся, решив, что вознесется на небеса, если построит высоченную башню и украсит ее исключительно шкурами гаранских саблезубых тигров. Безумное желание отца не вызвало восторга у Гэрота Урсуула, и он приказал называть это сооружение Бертольдовой башней, и никак иначе.

Дориан остановился. На перекрестке горел факел, и проскользнуть незамеченным или повернуть назад было невозможно. Этелинги, которых Дориан сразу же узнал, так как никто больше не мог позволить себе такой надменный тон, шли прямо на него. Избежать встречи с королевскими отпрысками не представлялось возможным.

И тут Дориана осенило: ведь окружающие видят в нем всего лишь раба-евнуха. Вобрав голову в плечи, он стал молиться, чтобы этелинги прошли мимо. Хорошо бы превратиться в невидимку!

— Говорю все, что пожелаю, — огрызнулся Тави, подходя к перекрестку одновременно с Недоноском.

Раб остановился и отступил в сторону, стараясь не поднимать глаз. Тави представлял собой классический образец этелинга: красивый, несмотря на хищный ястребиный нос, лощеный и роскошно одетый. Мальчишке не больше пятнадцати лет, а он уже привык повелевать и живет в предвкушении огромной власти, которую намерен получить. Это чувство окутывает юнца подобно смрадному облаку. Недомерок с первого взгляда оценил его по достоинству. Именно Тави станет первым в клане, и именно его Дориан постарался бы уничтожить раньше остальных. Однако излишняя самонадеянность может сыграть с Тави злую шутку. Он слишком дерзок и обожает хвастаться. Такому не уцелеть, когда начнется уурдтан, во время которого прореживаются ряды этелингов.

— И буду спать с тем, с кем захочу! — заявил Тави и остановился, оглядываясь по сторонам.

Похоже, этелинги заблудились. Недомерок в страхе застыл на месте. Свернуть было некуда, и встреча с королевскими отпрысками становилась неизбежной.

— Кроме того, гаремы тщательно охраняются, — продолжил свою мысль Тави, — а башню сторожат два урода, которые стоят внизу, да глухонемой евнух, приставленный к девушке.

— Он убьет тебя, — откликнулся второй этелинг, которому очень не нравилось вести подобные разговоры в присутствии раба.

— А кто ему скажет? Девушка? Тогда придется убить и ее! Черт побери, где мы?! Бродим здесь уже минут десять, и все коридоры выглядят абсолютно одинаково.

— Я же говорил, что надо идти другим путем, — заметил второй этелинг.

— Заткнись, Ривик! Эй, ты! — обратился Тави к Недомерку, который исправно вздрогнул, как и положено рабу. — Во имя Хали, как же от тебя воняет! Как пройти на кухню?

Недомерок неохотно показал на коридор, откуда появились этелинги.

Ривик злорадно засмеялся.

— Далеко? — спросил Тави.

Раб по имени Недомерок нашелся бы что ответить, но Дориан не сдержался и сказал:

— В десяти минутах ходьбы.

Ривик захохотал еще громче. Тави наотмашь ударил Недомерка.

— Как тебя звать, недомерок?

— Милорд, ничтожный раб так и зовется Недомерком.

— Ух ты! — взревел Ривик. — Нам попался живой раб!

— Ему недолго таким оставаться, — заверил Тави.

— Если вздумаешь его убить, я все расскажу, — предупредил Ривик.

— Расскажешь? — недоверчиво переспросил Тави, и его лицо исказила презрительная гримаса, по которой Дориан понял, что дни Ривика в качестве закадычного друга сочтены.

— Он меня рассмешил, — сказал Ривик. — Пойдем, мы и так опоздали на урок. Ты же знаешь, что Дрэф не упустит случая обратить это против нас.

— Хорошо, подожди секунду.

На коже Тави ожил и заиграл вир, и он начал нараспев говорить заклинания.

— Тави! — предостерег Ривик.

— Не бойся, я не собираюсь его убивать.

Облако магии образовалось в нескольких дюймах от груди Недомерка. В следующее мгновение он почувствовал удар, который отбросил его к стене, словно тряпичную куклу. Ивовые прутья не выдержали, и глиняный чан рухнул на пол, разлетевшись на куски и окатив раба и стену потоком человеческих нечистот.

— Нужно не забыть эту шутку, когда снова станет скучно! — хохотал Ривик. — Клянусь грудью Хали, как же здесь воняет! Представляешь, если разбить такой вот чан в комнате у Дрэфа?

Этелинги двинулись дальше, а Недомерок остался лежать на полу, ловя ртом воздух и вытирая с лица зловонную жижу. Прошло минут пять, и вдруг он стремительно вскочил на ноги. Из-за страха, а вернее, попытки его изобразить он упустил самое важное. Новой наложницей могла быть только одна женщина. Его будущая жена находится в Бертольдовой башне, и ей грозит смертельная опасность.