Джорджина проснулась через три часа после ухода Мэнна. Стрелки на циферблате показывали время ленча. Она вылезла из постели и отправилась в душ. Потом захотела есть. Обыскала все шкафчики на кухне, но обнаружила лишь пачку лапши-полуфабриката и коробочку чая «Эрл грей». Впрочем, ей хватило и этого. Поев и выпив чаю, Джорджина уселась в гостиной в кресло Мэнна и стала ждать его возвращения. Ей нужно было обсудить с ним множество разных вопросов, и девушка надеялась, что хозяин не заставит ждать себя слишком долго.

* * *

Настала вторая половина дня. В окно заглянуло солнце, и в комнате стало душно, но Джорджина продолжала терпеливо ждать. Убеждала себя, что детектив скоро придет, хотя минуты ожидания складывались в часы, а его все не было. Чтобы скоротать время, она включила телевизор, хотя то и дело отвлекалась от него и прислушивалась: не идет ли?

Сгустились сумерки, но она все так же сидела в полном одиночестве. Прошел еще час, и ею стала овладевать паника. В самом ли деле Мэнн хотел, чтобы она осталась? Уж наверное пришел бы пораньше, если бы хотел. Поднявшись с места, Джорджина прошлась по комнате. Длинные вечерние тени вызвали чувство дискомфорта: она почувствовала себя одинокой и покинутой, квартира же показалась ей бездушной и негостеприимной. Потом она задалась вопросом, только ли Джонни и его квартира повинны в нахлынувшем на нее тягостном чувстве. Возможно, все дело в том, что Гонконг не принял ее? В самом деле, город обошелся с ней весьма сурово. Что называется, изжевал и выплюнул. Быть может, пора возвращаться домой? Девушке захотелось, чтобы побыстрее пришел Мэнн и разуверил ее, убедил в том, что ей нужно остаться, дал ответы на все мучившие вопросы, сказал, что ей нужно делать. С другой стороны, она нисколько не была уверена, что инспектор сможет или захочет заниматься всем этим.

Мэнн заглянул в бар «Альберт» и увидел Питера Фаррингдона. Но последний не заметил его, так как в этот момент сердечно приветствовал пожилого китайца. Детективу почудилось нечто странное в том, как они пожимали друг другу руки. Приглядевшись, инспектор понял, что вызвало удивление — при рукопожатии хирург незаметно постукивал кончиком мизинца по тыльной стороне руки визави.

— Как там наша девочка, Джонни? — Мэнди вышла из-за стойки, у которой толпились посетители, чтобы поприветствовать старого друга и перемолвиться словом.

— Джорджина прошла через многие испытания, и ей понадобится время, чтобы оклематься. Тем не менее я не сомневаюсь, что в конце концов она придет в норму. Я, знаешь ли, верю в нее.

— Она останется в Гонконге?

— Это ей решать…

— А ты хочешь, чтобы она осталась?

— Я буду рядом, если понадоблюсь ей, но принимать важные решения относительно собственной персоны ей придется самой. Она уже большая девочка и, хотя многое перенесла, сумела выжить. Ее внутренняя сила еще проявится, уверен в этом.

— Но что, на твой взгляд, ей надо делать?

— Прежде всего надо остаться такой же милой и прекрасной, какой ее создало небо. — Он наклонился к Мэнди и поцеловал в щеку в знак того, что уходит. Подойдя к двери, повернулся и бросил еще один взгляд в сторону, где находился доктор Фаррингдон. Выяснилось, что хирург тоже на него смотрит. Мэнн выдержал взгляд и некоторое время смотрел в упор — так долго, что доктор стал чувствовать себя не в своей тарелке. Интересно, подумал инспектор, до конца ли он понимает, во что ввязался? Похоже, что нет. А между тем следует иметь в виду, что: «Тому, кто ездит верхом на тигре, опасно слезать».