В начале 1962 года Битлы возвратились из своей очередной поездки в Гамбург. С ними приехали Стюарт Сатклифф и прекрасная Астрид. Было видно, что они очень любят друг друга. Меня поразило физическое состояние Стюарта: он был похож на мертвеца. В кегельбане, куда мы все зашли, я отвел его в сторону и сказал:

«Стюарт, ты плохо выглядишь. Точнее, ты просто ужасно плохо выглядишь. В чем дело?» «Я знаю, Алан, знаю. Это все из-за проклятой головной боли. Она все не проходит. И ничего нельзя сделать. Я был у английских врачей, но они говорят то же, что и немецкие: ничем не можем помочь.»

Я видел: Стю на пороге смерти. И, несмотря на это, он отказывался говорить о себе, переводя разговор на БИТЛЗ. Он прямо преображался, говоря о том, как хорошо идут у них дела. Нет, он не жалел, что оставил группу. Он знал, что гитариста из него не выйдет и через миллион лет.

Потом Битлы и Стюарт с Астрид опять уехали в Гамбург, а спустя несколько недель я получил от Астрид телеграмму. В ней говорилось: «Моя Стюарт умер». Это случилось 10 апреля 1962 года. Он умер от кровоизлияния в мозг на пути в больницу в карете скорой помощи.

«Пятый Битл» умер, когда ему было всего 20 лет. Он прожил так мало. Ему не суждено было увидеть взлет БИТЛЗ к славе. Он был бы так рад этому. И не завидовал бы, не испытывал никакой горечи, что они сделали это без него.

Надо было сообщить о смерти Стюарта его матери Милли. Эту печальную миссию пришлось выполнять мне. Она рыдала на моем плече. Я тоже не мог удержаться от слез.

Миссис Сатклифф вылетела в Гамбург вместе с Брайаном, который отправлялся туда, чтобы повидать БИТЛЗ. Они встретили их в аэропорту все в слезах.

Битлы не были на похоронах Стюарта, которые состоялись в Ливерпуле, на хьюстонском кладбище. Они даже не прислали хотя бы букетики цветов юноше, который их так любил. Битлы — не из тех людей, кто ходит на похороны. Но они очень переживали эту утрату.

Астрид, которая часто говорила мне: «Стюарт для меня — все», была безутешна. Она и Милли Сатклифф никогда особенно не дружили. Даже смерть дорогого человека не сблизила их, и Астрид остановилась у жены Джона, Синтии, в Вирроле.

После похорон я поехал по ливерпульским кабакам и порядком набрался. Поздно ночью я очутился в Бланделсэндсе, где провел с ребятами столько веселых часов на пляже, где мы когда-то жгли костры и пели озорные песни. С канала Кросби доносились звуки туманного горна и печальные гудки пароходов. Я развел маленький костер и сидел у него, вспоминая человека, который пошел работать мусорщиком, чтобы «узнать настоящих людей». Так, у костра, я и заснул.

Проснулся я только на рассвете. Пес лизал мне щеку. Наверное, он думал, что я мертв. Когда я возвращался в город, из-за облаков вдруг выплыло солнце.

После смерти Стюарт стал своего рода культовой фигурой для молодых ливерпульцев. В некрологе на смерть Стюарта «Ливерпул Дэйли Пост» писала:

«В 15 лет он получил Аттестат об общем образовании в Прескотской грамматической школе. В 16 был студентом Ливерпульского Художественного колледжа. В 17 стал бас-гитаристом БИТЛЗ. Через два с половиной года он ушел из группы, чтобы учиться в гамбургском Колледже Искусств, где подавал большие надежды. Спустя 10 месяцев он умер от кровоизлияния в мозг.

Так трагически оборвалась жизнь Стюарта Сатклиффа, одну из картин которого купил сам Джон Мурс.

Ранние работы Сатклиффа напоминают Джона Брэтби… Его последние, гамбургские, работы сделаны в абстрактной манере и полны теплой задумчивости…

Днем он ходил на занятия, а вечером и до поздней ночи играл с БИТЛЗ в ночном клубе Гамбурга. Потом его учитель, профессор Эдуардо Паолоцци, посоветовал ему бросить БИТЛЗ и сосредоточиться на живописи. Он так и сделал. Но он был уже серьезно болен. Ему оставалось жить всего 10 месяцев.

Предстоящая посмертная выставка Стюарта Сатклиффа в „Блюкоут Чеймберс“ организована его матерью, бывшей школьной учительницей, женой мистера Чарльза Сатклиффа, судового инженера.»

Билли Харри, основатель и владелец поп-газеты «Мерси Бит», ныне большой человек в лондонском шоу-бизнесе, писал в своей газете:

«Я помню Стю как человека впечатлительного, сложного, талантливого… Это большая потеря — нет, не для музыки, но для искусства вообще.

Он любил БИТЛЗ. Счастливейшим моментом в его короткой жизни был тот, когда он продал одну свою картину, купил на эти деньги гитару и примкнул к БИТЛЗ.

Он много дал БИТЛЗ — не как музыкант, но как личность. В нем шла внутренняя борьба между любовью к музыке и любовью к живописи. Последняя победила… Многие ведущие искусствоведы восхищались его работами.

Он был очень молод. Из него мог выйти крупный художник. Его смерть была ударом для всех… Его мать Милли, кроме воспоминаний о сыне, хранит много его работ. У меня самого есть несколько картин Стю. С ними я никогда не расстанусь.»

По случаю выставки работ Стюарта гамбургского периода (1961–1962 гг.) в ливерпульской галерее «Нептун» в 1969 году известный искусствовед Айвор Джонс писал:

«Между 23 июня 1940 года, годом рождения Стюарта в Эдинбурге, и 10 апреля 1962 года, годом его смерти в Гамбурге, лежит пора его детства и отрочества, учеба в Прескотской школе и Ливерпульском Колледже искусств, краткий период работы с БИТЛЗ и, наконец, последний год, год бурной творческой активности в гамбургской Школе искусств.

Нельзя недооценивать разнообразные влияния, которые он испытал: преданность матери, всегда верившей в талант сына; ученичество в Колледже искусств; битловский период — особенно дружба с Джоном Ленноном. И все же именно в гамбургской Школе искусств он нашел себя. В 1961 году он поступил в класс профессора Эдуардо Паолоцци. Музыка отступала на задний план по мере того, как он все больше внимания уделял искусству, с одержимостью работая в своей эксцентричной „черной студии“ на чердаке дома, где жили супруги Кирххерр, с дочерью которых, Астрид, фотографом по профессии, он обручился. То было время триумфа над отчаянием, период горения и одержимости своей работой.

Почти вся его выставка в галерее Уокер в 1964 году была отдана его работам гамбургского периода, и этот факт сам по себе примечателен, потому что именно в Гамбурге наступил его Ренессанс — к сожалению, слишком короткий.

Работы, демонстрируемые на нынешней выставке, это всего лишь маленькая частичка его обширной творческой продукции гамбургского периода, и я испытал большое волнение, осматривая их.

Выставка в галерее „Уокер“ была достойной данью памяти этому интересному художнику с чрезвычайно ранимой душой. Она не была рекламным трюком, рассчитанным на то, что толпы тинейджеров сбегутся отовсюду, чтобы поглазеть на работы бывшего Битла: члены организационного комитета Джон Вилетт, Николас Хорсфилд и Джон Джейкоб слишком порядочные люди, чтобы марать свое честное имя ради дешевой рекламы.

Устроители нынешней выставки в „Нептуне“, спустя 7 лет после смерти Стюарта, руководствуются теми же мотивами: дать ему хоть немного признания, которого он так заслуживает.»