Когда Джулиан вернулся из Нью-Йорка, я сидела на старой каменной ограде, на том же самом месте, что облюбовала накануне.

Сегодня к вечеру стало заметно прохладнее. Я надела одни из свежекупленных джинсов и кашемировый свитер Джулиана — как раз тот, что он вчера накинул мне на плечи, — и теперь сидела, вдыхая его запах, наблюдая огненный разлив заката на горизонте и отчаянно жалея, что не в силах отмотать время на двадцать четыре часа назад.

Я слышала, как прошуршал по подъездной дорожке «Мазерати», как рыкнул напоследок мощный движок, прежде чем Джулиан его заглушил. Слышала мягкий хлопок автомобильной дверцы, шаги по гравию в сторону парадной двери. Стоял ясный вечер, и прозрачный загородный воздух прекрасно доносил все звуки.

Должно быть, минуту-другую Джулиан бродил по дому, пытаясь меня найти. Я сидела не шевелясь, представляя, как он переходит из комнаты в комнату, как поскрипывают половицы под его начищенными ботинками, как он выкликает мое имя своим изысканным голосом со странным ностальгическим оттенком. С оттенком аристократизма.

Наконец я услышала, как где-то в ста шагах открылась французская дверь, и закрыла глаза, неподвижно, с нарастающим волнением ожидая, пока он подойдет.

— Вот ты где, — обнял он меня сзади, легко коснувшись подбородком моей головы. — Прости, что задержался. Я мчался к тебе как мог быстрее. Через Фэрфилд просто невозможно проехать, жуткие пробки.

— Угу… — Я бы сказала и больше, но голос меня не слушался.

— Я ужасно по тебе скучал, — сказал Джулиан, целуя меня в висок, как мне очень нравилось. — Может, пойдем в дом и поужинаем?

Я все так же не могла ни заговорить, ни двинуться с места. Могла лишь чувствовать Джулиана: его руки, его дыхание, губы, тепло его тела, слышать звук его голоса, вдыхать запах его кожи.

— Милая, ты все еще злишься на меня? Я ведь только пошутил насчет храпа. Правда. Если б я сказал тебе, как оно было на самом деле, ты бы насмешливо закатила свои прекраснейшие глазки: как я долго лежал рядом, вслушиваясь в твое дыхание и жалея, что не смею тебя разбудить.

Тогда я чуточку повернула к нему голову, чтобы он мог меня услышать, и сипло выдавила:

— Лучше б посмел.

Он шумно вздохнул, крепче сжав меня в объятиях.

— Родная, я не мог… Мы не можем…

— Скажи… — оборвала я его и, кашлянув, протолкнула засевший в горле комок. — Расскажи мне о Флоренс Гамильтон.

Джулиан на миг обмер.

В наступившей паузе было слышно, как на ближайшем дереве выразительно, в полную силу распевает какая-то птица.

— А… — уныло выдал он, все сказав этим единственным звуком.

Я не стала нарушать окутавшее нас молчание, не желая торопить Джулиана с ответом.

— И где ты слышала это имя? — наконец, как бы вскользь, спросил он.

— Перед самым моим отъездом мне прислали пакет. — Подняв с колен книгу, я вложила ее в оказавшиеся передо мной ладони.

— А-а… — снова выдохнул он.

— Поначалу я думала, это какое-то забавное совпадение или что это какой-то твой предок. Но потом я увидела твою записку, и почерк на ней выглядел… Ну, не совсем таким же, но, очевидно… — Тут голос у меня оборвался.

— Умная ты моя девочка, — произнес он тихо, не выпуская меня из объятий, горячих и нежных. Я ощущала слабый мускусный запах кожи, приставший к нему за время долгого сидения в машине. Джулиан провел большими пальцами по обложке. — И много успела прочитать?

— Только аннотацию да вкладку с иллюстрациями. На большее меня не хватило.

Очень бережно он отложил книгу в сторону на камень, перебрался через стену и встал передо мной на колени в траву.

— Скажи мне только одно, — почти шепотом произнес он, взяв в ладони мои дрожащие руки. — Это важно?

Я готова была разразиться слезами.

— Важно?! Разумеется, это важно! Мне важно, кто ты, Джулиан! Ты… Я ведь читала о тебе еще в школе, даже писала эссе по этому твоему стихотворению. У меня просто не укладывается в голове! Просто принять на веру? Бог ты мой!.. Еще недавно ты был для меня всего лишь хеджевым гигантом, миллиардером, не более того. А теперь ты вдруг — Джулиан Эшфорд! То есть, как, скажи на милость, может очутиться здесь Джулиан Эшфорд? Как он может любить меня? Ведь это просто немыслимо, невероятно!

— Это не невероятно. — Глаза его блеснули на меня с горячей убедительностью. — Это самая суть моей жизни.

— Нет. Не надо… Ты же был помолвлен, Джулиан. Как я вообще могу сравниться с Флоренс Гамильтон? Я ведь когда-то о ней читала. Она же просто кумир! В «Таймс» была статья о ней, несколько недель назад…

— Поговорим о ней позднее, если тебе будет угодно, — сказал он с холодком. — Но тебе все же следует знать, что она никогда не была моей невестой. Разве что, пожалуй, в ее собственном воображении.

— В любом случае… — в отчаянии произнесла я и попыталась встать, но Джулиан все так же крепко держал меня за руки.

— Это все, из-за чего ты растревожилась? — спросил он. — Или ты сомневаешься в моих чувствах к тебе?

— Конечно, я не сомневаюсь. И это ерунда в сравнении с… со всем прочим. Как и почему такое произошло? Что довелось тебе вынести? Ведь передо мной теперь совсем новый Джулиан, которого я даже не знаю.

— Но ты-то как раз меня знаешь. Я ничуточки не изменился. — Он настойчиво потер большими пальцами мои кисти вдоль косточек. — Взгляни на меня, любимая. Это же я. Я тот же самый человек, и ты хорошо меня знаешь.

— Так не бывает. Такого правда не может быть.

Я посмотрела на наши крепко сцепленные руки. На его руки. На те руки, что швыряли гранату, спускали курок винтовки «Ли-Энфилд», писали знаменитое каноническое стихотворение в записной книжке пехотного офицера.

На руки Джулиана Эшфорда.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он через мгновение.

— Сейчас уже лучше. В три часа меня вырвало.

— Прости, Кейт… — Опустив голову, он поцеловал мои ледяные пальцы. — Если б ты знала, как это не давало мне покоя, как я мучился, гадая, надо ли тебе все это рассказывать! И как об этом рассказать? Сознавая при этом, какой же я болван, что вообще тебя добиваюсь.

— Положим, не так уж сильно пришлось тебе добиваться, — подняла я на него глаза. — Так что не сокрушайся так. И ты ни в чем не виноват.

— Я пытался избегать тебя. И мне действительно лучше было бы держаться подальше.

— Без тебя я чувствовала себя несчастной.

— А теперь разве для тебя лучше?

— Я привыкну. Дай мне только время. — На последнем слове мой голос дрогнул.

— Я готов ждать хоть всю жизнь.

— Я свыкнусь с этим. Придется свыкнуться, — зажмурилась я. — У меня просто нет иного выбора.

— Почему же, есть. Я бы понял.

— Ох, ради бога… Это бы все равно не помогло. — Я отняла от него руки и потерла пальцами виски, словно надеясь тем самым как-то раздвинуть свой разум, чтобы он в состоянии был все это охватить.

— Я совершенно серьезно, Кейт. Тебе необязательно здесь оставаться, если для тебя все это чересчур.

Я снова открыла глаза. Сквозь стоявшие в них слезы я увидела перед собой его лицо, широкий лоб, прочерченный от волнения морщинками, его зеленовато-голубые глаза, в которых сейчас отражался шедший от дома свет.

— Да, конечно. Но, видишь ли, в том-то все и дело: я уже очень давно не могу жить без тебя. Что бы там ни было и кем бы ты ни был.

Джулиан на миг опустил веки. Потом поднялся с колен и, развернувшись, прислонился к стене рядом со мной, вытянув вперед, в траву, свои длинные ноги. Под темными шерстяными брюками костюма рельефно проступили квадрицепсы. От его руки, лежавшей позади меня на холодном камне и почти не касавшейся моей спины, исходило ощутимое тепло.

— Я полагаю, у тебя есть вопросы, — сказал он.

— У меня миллион вопросов. Но я не знаю, о чем спрашивать. Я вообще не представляю, как в это поверить. Даже теперь, осязая тебя рядом с собой — такого реального, теплого, сильного… такого настоящего, — я все равно никак не могу отделаться от мысли, что это не может быть правдой. Этого просто не может быть! Потому что только прошлой ночью, этим утром мы лежали с тобой рядом… — Продолжать я не могла, воспоминания были слишком трогательны.

— Может, пойдем в дом? Обсудим все это за бутылочкой вина?

Прозвучало это так обыденно — впрочем, что еще нам оставалось делать?

Я согласно кивнула, и Джулиан, подхватив меня со стены, поставил на ноги и взял за руку. В молчании мы пошли к дому.

Все между нами теперь как будто перемешалось и переоценивалось, голова буквально шла кругом. Почему-то я никак не ожидала, что он в этом признается. Вопреки всякой вероятности, я предполагала услышать от него какое-нибудь смешливое объяснение, пусть даже это будет неправдой, и мы оба будем знать, что это неправда. Почему-то я надеялась, что все само собою утрясется и мы будем, как прежде, просто Джулианом и Кейт.

Он привел меня в библиотеку, усадил на диван. Через минуту вернулся с графином красного вина и двумя бокалами.

— Лафит восемьдесят второго года, — сообщил он, наполняя мне бокал. — Берег для особого случая.

— Вроде того, что ты объявишь своей подружке, что ты с 1916 года герой войны? — съязвила я.

Джулиан глянул на меня с улыбкой.

— О, к тебе возвращается чувство юмора, — сказал он, отставляя емкость с вином на кофейный столик, и уселся подле меня. — Хороший знак. Хотя, сказать по правде, я налил его в графин еще утром, до отъезда. — И он с наслаждением поводил носом над бокалом.

— То есть ты в любом случае планировал сегодня мне это рассказать?

— Нет. — Джулиан тихо улыбнулся. — Просто был очень растроган, увидев тебя на рассвете на моей подушке.

Он протянул ко мне свой бокал, и мы чокнулись.

— Не представляю, за что мы сейчас пьем, — усмехнулась я.

— Думаю, за правду. Знаешь, для меня это немалое облегчение. Особенно учитывая то, что ты, похоже, восприняла это так неплохо.

— Я просто еще не оправилась от шока. Может, я еще впаду в истерику попозже. — Я медленно потянула вино. — Боже, какое чудо! — выдохнула я, восхищенно глядя в бокал. Источаемый им густой фруктовый аромат благодатно окутывал сознание.

— Да, восхитительное вино, — согласился Джулиан и, осторожно повертев бокал, глотнул еще вина. — Итак, пожалуйста, первый вопрос.

— Первый, пожалуй: как? В смысле, на этом я пока просто застопорилась. Как такое может быть? Как ты можешь сидеть тут рядом со мной? Это что, какое-то непостижимое физическое явление? Какой-то ключ к вечной молодости? Или что-то типа… — Я даже наклонила голову, не решаясь выговорить это слово. — Магии?

— Как ни странно, в этом я сам толком не разобрался. Я услышал, как над головой зловеще взвыл снаряд, подумал, что мне крышка. А следующее, что я осознал: что очухался во французском госпитале. Точнее, в современной больнице, под Амьеном.

— То есть… — Я сделала еще глоток, уже более долгий. — То есть ты совершил путешествие во времени.

Мой мозг словно дистанцировался, слыша эти слова с изрядного расстояния и дивясь нелепой будничности тона. Как будто мы обсуждали, как сыграли «Янкиз». Чего там — классный «хоумран»! Классное путешествие во времени!

У Джулиана же на лице застыло удивление, словно он никогда и не рассматривал подобный вариант.

— Да. Думаю, произошло именно то, как ты это назвала. Вероятно, кто-то обнаружил меня на поле с сочащейся из ушей кровью и вызвал санитаров.

— Кто?

— Не знаю. Тот человек исчез. Однако на следующий день в больницу доставили адресованное мне письмо, отпечатанное на машинке, с наставлением не распространяться о моем прошлом. В конверт был вложен ключ от камеры хранения на амьенском вокзале. Когда я спустя неделю открыл нужный шкафчик, то обнаружил в нем рюкзак с одеждой, деньгами и документами: то есть все более-менее необходимое, чтобы начать новую жизнь.

— Словно все было каким-то образом спланировано. Странно… — Я саркастически усмехнулась. — Хотя тут это слово, пожалуй, неуместно. Сверхъестественно.

Джулиан провел пальцем по ободку бокала.

— Некоторое время я был просто в шоке, чего, собственно, и следовало ожидать. Это в высшей степени дезориентирующее в жизни событие, какое только можно себе вообразить. Поначалу я решил, что просто сплю. Или что я умер. Потом лишь радовался тому, что остался жив. Наконец мало-помалу стал размышлять о разных вещах. О том, что оставил позади. О том, что, возможно, ожидает меня в будущем.

— И ты отправился в Нью-Йорк.

— Да. Покрутился немного на Уолл-стрит и вскоре основал «Саутфилд».

— Ты очень даже неплохо приноровился к новой жизни… — Тут я запнулась и помотала головой.

— Что такое?

— Мне просто не верится, что мы ведем сейчас этот разговор. Это же безумие! Или, может, я сплю? Ты в самом деле Джулиан Эшфорд? Тот самый Джулиан Эшфорд?

— Боюсь, что да.

— «Тела полуприсыпаны землей». Что это было? «И рты, разверстые в беззвучном крике». Это твое?

— О, так ты, выходит, знаешь это стихотворение?

— Джулиан, я тебя умоляю… — Я склонила голову набок, изумленно разглядывая его. — И ты все это время был жив? И заправлял в Нью-Йорке хедж-фондом?!

— Ну, надо же мне было чем-то заняться.

Я улыбнулась, невольно испустила короткий нервный смешок, потом еще один. Сперва Джулиан недоуменно уставился на меня, наконец его губы смешливо изогнулись. Не переставая смеяться, я наклонилась вперед, уткнувшись лбом себе в предплечья.

— Извини. Это в каком-то смысле очень оригинальная насмешка судьбы. Надо ж чем-то заняться! Взяться за хедж-фонд! Я чего смеюсь: а чем, по-твоему, занят Руперт Брук? Серфингует в Нижней Калифорнии?

Джулиан мотнул головой и, небрежно хохотнув, ответил:

— Брук — болван.

— Так ты его знал?! — Я села, развернувшись к нему и упершись коленом в диван.

— Мы какое-то время учились вместе в Кембридже. — Он протянул руку, коснувшись моей ладони, накрыв пальцами костяшки кисти.

— Ах да, естественно, — выдохнула я. — Ты же всех там знал. Может, ты еще и водил дружбу с Черчиллем?

— Ну, он все-таки был меня постарше. Хотя мы были с ним знакомы.

— И каким он был?

— Да более-менее таким, как ты его и представляешь. Настойчивый. Самоуверенный. Упрямый. На скучном ужине — чертовски милый сотрапезник. — Джулиан принялся мягко потирать мои пальцы, отчего по всей руке пробегали мурашки, отдаваясь приятным покалыванием в коже головы. — Знаешь, крайне приятно было выяснить, что он и дальше продолжал спасать «свободный мир» и все такое, — добавил он, скривив губы в невеселой улыбке.

«Как мог бы делать ты», — мелькнуло в голове.

Теперь, когда наконец все открылось и Джулиан облегчил душу, он стал заметно непринужденнее; его широкие плечи, обтянутые белой сорочкой, вольготно расправились на спинке дивана. Хотя он и ослабил свой синий галстук, жесткий воротник рубашки по-прежнему упирался в шею, контрастируя белизной с бледно-золотистой кожей. Твердый решительный подбородок чуть вздернулся кверху, как будто перебираемые воспоминания один за другим уносились с него к оштукатуренному потолку. Мягкий свет лампы, словно притянутый неотразимой внушительностью Джулиана, окружил его голову сияющим ореолом.

У меня было странное ощущение, будто передо мной приоткрывается целый мир. Мне даже подумалось, что шокирующее откровение Джулиана на самом деле вовсе не ужасно, а, напротив, замечательно и все прекрасно объясняет. Что мне, сидевшей на диване рядом с этим потрясающим мужчиной, блистательным и могучим, точно сказочный принц, неожиданно, ни за какие такие особые добродетели, вверен драгоценнейший подарок, и мне понадобятся целые годы, чтобы до конца его раскрыть.

— Расскажи мне все, — склонилась я к нему. — Я все хочу знать. — Я опустила взгляд на его руку, неторопливо ласкающую мою кисть, скользнула пальцами под рукав. — Скажи, что на самом деле стряслось с твоей рукой?

— Шрапнель.

— Ну да, очевидно, шрапнель, — сказала я, стараясь придать словам обыденность. Отставив бокал, я высвободила из петли запонку и закатала ему рукав, как уже делала каких-то пару дней назад. Провела, едва касаясь, по шраму кончиком пальца. — Какой все же рваный рубец.

— На самом деле поверхностная рана. Мне повезло. Я тогда всего неделю пробыл в окопах. Знаешь, как это унизительно, когда тебя так скоро отсылают в тыл!

— Унизительно… При том, что тебя могли убить или… или ты вообще мог остаться без руки.

— Да, шрапнель — пакостная штука, — согласился Джулиан, глянув на свой шрам. — Зашили меня очень даже ловко. Хотели оставить в госпитале, но мне претило так надолго отлучаться с фронта.

— И ты настоял на том, чтобы тебя отправили обратно. Несмотря на повреждение нерва и все прочее.

— На самом деле все было не так уж страшно. С виду намного хуже.

Долгое мгновение я смотрела ему в лицо, пытаясь избавиться от ужасающей картины, тут же возникшей в моем воображении: истекающий кровью Джулиан с открытой рваной раной, стиснутые от боли зубы скрипят на грани агонии.

— Слава богу… Слава богу, что с тобой случилась эта непонятная штука, которая доставила тебя сюда целым и невредимым, пока еще что-то не стряслось.

Джулиан сжал на миг губы.

— Ты так думаешь? — обронил он.

— Господи, конечно! Ведь ты сидишь сейчас рядом со мной вместо того, чтобы лежать где-то во французской земле под белым солдатским камнем. Сложись все иначе, я никогда бы не узнала тебя.

— Кто знает, может, так оно было бы и лучше.

— Нет. Нет! — с горячностью замотала я головой и схватила его за руку, да так сильно, что от моих ногтей на его коже остались крохотные серпики. — Не начинай! Я не дам тебе снова соскользнуть в эту хандру от комплекса вины выжившего.

— Вины выжившего? — недоуменно переспросил Джулиан.

— Ну, знаешь, уцелевшие нередко испытывают чувство вины от того, что остались живы, в то время как все остальные…

Отняв у меня руку, Джулиан откинулся на спинку дивана.

— Кейт, мы не обсуждаем сейчас некое абстрактное психическое состояние. Я бросил тех, кто в тот момент во мне нуждался.

— Но не по своей же воле, Джулиан!

Он вперился взглядом в пустой камин.

— У меня даже не хватило духу разузнать, что сталось с моей давней ротой: кто погиб, а кто всю оставшуюся жизнь страдал так называемым военным неврозом.

«Погиб», «военный невроз»… Эти чуждые слова эхом отдавались у меня в ушах. Почувствовав повисшую между нами отчужденность, я повернулась и прижалась к нему спиной. Приподняла его тяжелую расслабленную руку и, обняв себя ею, крепко сцепила наши пальцы. Лопатками я ощущала, как ровно поднимается и опускается его грудь, и впитывала его тепло, его живую энергию, наслаждаясь самим фактом, самим чудом того, что он вообще остался жив.

— А тебя мучает военный невроз? — спросила я спустя некоторое время.

Под моим ухом шевельнулось его плечо.

— Не совсем. Разве что случаются порой ночные кошмары. Да еще вызывают страх отдельные звуки, что бывает довольно-таки неприятно.

— Что же там было, на войне? И каким ты был тогда?

Джулиан горько усмехнулся.

— Что было на войне? Грязь, мерзость… И запах! Господи, я до сих пор помню тот трупный запах, как в покойницкой! Этот страшный дух разложения целой массы мертвых тел, буквально пропитавший землю вокруг нас! Это невозможно представить. И невозможно описать… А потом эти долгие часы беспросветной тоски, бессмысленных административных обязанностей, нескончаемого ожидания. И вдруг поднимается тревога… или идешь в какой-нибудь рейд, балансируя на острой грани между жизнью и смертью. Тут и возбуждение, и страх, и величие духа! И вместе с тем — безнадежная тоска.

Я прикрыла глаза, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

— Что ж, это многое проясняет, — заключила я, задумчиво поглаживая его кисти между пальцами. — Скажи, трудно это было — стрелять в людей?

— Ты хочешь спросить, доводилось ли мне действительно кого-то убивать?

— В общем, да. Но ты не обязан отвечать.

— Обязан.

— Тебя это беспокоит?

Некоторое время Джулиан молчал, собираясь с мыслями.

— Не совсем, — наконец ответил он. — Как бы это сказать… Возможно, доводилось, но как-то абстрактно или, скорее, неумышленно. Но уж точно не по осознанному внутреннему побуждению. В конце концов, они ведь пытались нас убить… А для тебя это важно?

— Нет. Если бы я увидела, что кто-то хочет тебя убить, мне бы сразу захотелось поднять ружье и самой его пристрелить.

— Это моя роль, дорогая. И как раз тебя я и должен защищать.

— Нынче век двустороннего движения, — тихо улыбнулась я. — Хотя, пожалуй, у тебя это получится гораздо лучше. И ты не так давно это наглядно доказал. В парке, я имею в виду, — добавила я и смешливо фыркнула, припомнив те события. — Бедный мужик! Он ведь даже не представлял, кто его противник. — Я хихикнула, неверяще тряхнув головой. — Пехотный капитан Первой мировой войны! Боже правый! Кого ж только не встретишь в этом сумасшедшем городе!

Его губы коснулись моего уха еле ощутимым поцелуем.

— Я же тебе говорил, у меня непростое прошлое.

— И все же, как ни странно, путешествие во времени мне в голову не приходило, — с легкостью отшутилась я, однако эти слова словно повисли между нами томительной неопределенностью.

— То есть ты готова это принять? — тихо спросил после некоторой паузы.

— Принять? Джулиан, я… Мне просто ничего иного не остается. Ведь ты же здесь, рядом со мной. Ты никакая не галлюцинация. И ты не можешь лгать — это слишком уж невероятно и сложно, да и нет в этом ни малейшей необходимости. Или, может, мне все снится? Хотя это совсем не похоже на сон. — Я немного помолчала. — И знаешь что? Теперь странным образом все сходится. Ты же совершенно четко был не такой, как все, и я никак не могла тебя постичь. Это, знаешь, как будто смотришь кино в 3D, еще не надев стереоочки: перед глазами все размыто и неразборчиво. А теперь я как будто в очках — и ты сразу стал для меня куда более зримым, куда более реальным, понятным и живым, нежели прежде. Все как будто разом обрело смысл.

— И тебя это не пугает?

— Не пугает?! — выдохнула я с изумленным смешком. — Джулиан, я просто в ужасе! Стоит мне закрыть глаза и подумать: «Он родился сто лет назад и попал сюда сквозь некий временной туннель или нечто подобное», — это кажется совершенно неправдоподобным, немыслимым. Такого не может быть! Причем не столько сам факт, что ты очутился здесь, а то, кто ты такой. Ты же историческая личность! И я не представляю, как мне с этим быть. Если ты сейчас меня отпустишь, у меня случится нервная трясучка.

В ответ он привлек меня к себе крепче, склонил голову, прижавшись ко мне щекой.

— Кейт, любимая, это всего лишь я, и не надо…

— А потом я открываю глаза, — прервала я его, — и ты снова становишься совершенно реальным, и я знаю тебя, как никого иного. Ты для меня самый близкий и знакомый человек на свете. — Я обернулась к нему лицом, и наши щеки почти соприкоснулись. — И я вспоминаю, как ты держал меня в объятиях прошлой ночью и что я тогда чувствовала. И что чувствую теперь.

— Что же?

— Твою нежную заботу, свою безопасность. Когда страх уходит прочь, и все это кажется… почти в порядке вещей. — Я покачала головой, словно не совсем еще веря в собственное убеждение. Взгляд остановился на оставшемся на дне моего бокала вине, темно-рубиновом, неподвижном, и я потянулась пальцами прихватить бокал за ножку. — Итак, ладно, я это принимаю. Ты — Джулиан Эшфорд. Что на самом деле — если рассуждать об этом объективно — просто классно.

— Круто? — рассмеялся он, потряхивая мне при этом спину. — Это лучшее, что ты можешь в связи с этим высказать? Круто?

— Прошу прощения, — тоже засмеялась я. — И впрямь жалкое определение. А если так? Ты — Джулиан Эшфорд, и это замечательно, восхитительно, чудесно. Ничего поразительнее со мною в жизни не происходило, и я невероятно этим польщена. Ты — Джулиан Эшфорд, и ты жив, слава богу. И хвала небесам, ты сидишь сейчас рядом со мной, и… — Я запнулась, как будто потеряв голос.

— И?

— И ты — мой… — Последнее слово непроизвольно дернулось тоном вверх, прозвучав вопросом.

— Кейт, — заговорил он, прильнув ко мне теснее и снова прижавшись ко мне лицом. — Я твой, только твой, поверь же наконец.

Чувственное тепло его щеки передалось и мне, связав нас воедино, и внезапно я и впрямь в это поверила. Я разом все постигла. То, что прежде казалось загадочной головоломкой, вдруг прояснилось, обретя свою глубинную, абсолютную определенность: что я существую для того, чтобы дать бесприютной душе Джулиана Эшфорда надежное пристанище в современном мире, что некой таинственной сверхъестественной силой его счастье вверено в мои руки. Что он и правда мой, а я — его.

Я подняла руку к другой его щеке, удерживая его лицо.

— Так и что ты обо всем этом думаешь? — полюбопытствовала я.

— О чем?

— О современной жизни. Ну, как говорится, секс, наркотики, рок-н-ролл? Развитие техники? Женщины, живущие ради карьеры?

— Так ведь не ты же все это изобрела, дорогая. К тому же, когда я был еще мальчиком, чуть ли не каждую неделю провозглашалось какое-нибудь открытие или техническое изобретение. То была пора всевозможных переворотов — и в технике, и в жизни общества. Самое захватывающее время, чтобы жить! Я читал разные журналы, книги. Герберта Уэллса и тому подобное. А музыка! — Он весело усмехнулся. — Мои родители от всего этого пребывали в жутком шоке. Регтайм, масса новых танцев.

— Ты что! Не может быть! — глянула я на него с азартом, крутанув головой. — Только не говори, что ты танцевал тёрки-трот.

Джулиан возвел глаза к потолку.

— Признавайся! Точно танцевал. Вот умора! — Я откинулась на диван, всем телом содрогаясь от хохота. — Тёрки-трот! С ума сойти! Ты мне покажешь?

— Категорически нет. — Уголки рта у него смешливо вздернулись.

Отсмеявшись наконец, я снова с лукавой улыбкой глянула на Джулиана:

— Но ведь ты не был блудником и безобразником, правда? С нынешними раздолбаями небось и не сравнить!

— Пожалуй, что нет.

— Подозреваю, особенно изменились девушки. Барышни твоего круга… — Протянув руку к столику, я подхватила бокал и поднесла к губам. — Стыдливых робких дев нынче днем с огнем не сыщешь!

— Да уж, теперь это крайне редкие экземпляры.

— И тебя это удручает?

Джулиан немного помедлил с ответом, явно подбирая слова.

— Кейт, я не смею винить тебя за принадлежность к другому миру. Мой мир тоже не был совершенен. И не думаю, что человечество когда-либо имело хоть какое-то представление, как управлять сменой эпох со всеми влекомыми последствиями. — Он потер висок и неожиданно признался: — Знаешь, я чрезвычайно ревнив. Но я постараюсь на этот счет быть современным человеком.

— А ты… Скажи… у тебя там кто-то был?

— Да. Была одна, — понял он, о чем я спрашиваю. — Во время войны.

— И с тех пор никого? При том числе охочих до тебя женщин, что встречаются тебе на каждом шагу?

— С тех пор — никого.

— Сколько же это времени, если точно?

Он помолчал и наконец напряженно ответил:

— Двенадцать лет.

— Правда, что ли? — Я даже чуть отстранилась, чтобы развернуться и заглянуть ему в лицо.

— А что тебя так удивляет? Ты же знаешь, я нигде не бываю.

— Но ведь у тебя есть природные потребности. То есть ты же мужчина…

— Справлялся, — лаконично ответил он.

— Ну что же, по крайней мере ты не станешь со мной разыгрывать девственника.

Лицо его смягчилось.

— Нет, не стану.

Несколько секунд я поразмышляла.

— Большинство мужчин на твоем месте колотили бы себя пятками в грудь, набивая цену, и всячески себя бы услаждали.

— Я б так не сумел.

— Отчего же?

Джулиан сдвинул брови, задумчиво глядя на меня.

— Потому что я не могу разделить ложе с женщиной, не сказав ей всей правды. Это было бы нечестно. И до сих пор мне не удавалось встретить такую женщину.

— Что значит «такую женщину?»

— Напрашиваешься на комплименты, да? — улыбнулся Джулиан.

— Нет, я просто хочу знать. Потому что на самом-то деле ты не сказал мне правды, верно? Я случайно выяснила это сама. — Я замолчала, чтобы глотнуть вина, чувствуя, как стремительно багровею. — И в принципе это нормально. Ты ведь прекрасно знал, откуда я происхожу… И мне следовало так же… Кстати, гостевая постель была очень удобная.

— Милая, ты все это неверно поняла.

— Должно быть, я показалась тебе чересчур распущенной, — быстро проговорила я. — Что приставала к тебе. Да еще… эта сегодняшняя чушь по телефону…

— Я вовсе не это подразумевал…

— Я просто хочу, чтоб ты знал: у меня тоже несколько лет никого не было. С самого колледжа. Потому что ты абсолютно прав: секс — это серьезное событие. А для меня — даже слишком серьезное. И потому это всегда заканчивалось для меня страданиями. И мне очень жаль…

— Жаль чего?

— Что тогда я тебя не знала. Ты был бы, вероятно, куда бережнее со мной.

— Бережнее?

— Ну, когда бы все закончилось. Когда бы ты со мной расстался.

Долгое мгновение Джулиан изучал меня взглядом. Затем забрал у меня бокал и вместе со своим поставил на кофейный столик. Обхватив меня одной рукой за бедра, он наклонился к самому моему уху:

— Скажи, что я должен сделать, чтобы убедить тебя в моей искренности?

Я невольно расплылась в улыбке:

— Можно попробовать перейти к умопомрачительной ночи любви.

— Кейт, Кейт, ты меня просто убиваешь! — засмеялся он, щекотнув дыханием мне шею.

— Почему же нет? Или ты не веришь мне? Или это такой моральный принцип? Никакого секса до свадьбы? — Последнее само сорвалось с языка, не успела я опомниться.

Джулиан долго смотрел на меня своими ласковыми зеленоватыми блестящими глазами, так что я начала чувствовать, как под его взглядом вспыхиваю каждой клеточкой своего тела.

— Когда я впервые увидел тебя тогда, в конференц-зале, — заговорил он наконец тихим бархатным голосом, — все, о чем я мог думать: «Вот она! Я наконец ее нашел». Я собирался ухаживать за тобой, Кейт, как полагается. Жениться на тебе. На тот момент — в полной эйфории от того, что отыскал тебя, — я напрочь позабыл, что я эдакий каприз природы, а не нормальный человек. Что просить тебя остаться со мной, быть моей, означает заставить тебя разделить это со мной. Причем кто знает, что мне еще уготовано? Я просто не мог просить тебя об этом.

— И ты решил отделаться от меня.

Сердце у меня отчаянно заколотилось, будто торопясь к неведомому пока предназначению. Я взяла в ладони мужественные изгибы его скул, обхватив пальцами прекрасное лицо, в котором сейчас горело страстное желание, бурлящая, но сдерживаемая страсть. Опустила веки, полнее ощущая ладонями его плоть, такую жаркую и манящую.

— И что же изменило твое решение? — спросила я.

— Я увидел, как на тебя бросился тот мерзавец в парке, — резко, не раздумывая ответил он. — Ничего подобного я прежде не испытывал. Даже на войне, в самые суровые ее моменты…

Соскользнув ладонями с его лица, я провела пальцами по его горлу. Потом развязала на Джулиане галстук, стянула с шеи.

Он закрыл глаза:

— Я самый эгоистичный на свете тип, раз так невыносимо желаю, чтобы ты была рядом.

— Нет, это не так. — Я расстегнула верхнюю пуговицу сорочки, затем, не торопясь, следующую. — Просто ты измучился одиночеством. — Я прильнула губами к ямочке на его горле и почувствовала, как он весь дрожит. Такой большой, сильный и всемогущий мужчина — и я заставляю его трепетать! — Тебе это необходимо. И тебе нужна я.

— У меня больше нет сил сделать все как полагается. Теперь я даже не представляю, как все должно быть…

— Так все и должно быть. — Я коснулась его языком.

— Это не может быть правильным.

— В моем веке — может. В том веке, в котором ты сейчас живешь.

— Это необдуманно с твоей стороны.

— Мне и не нужно об этом думать. — Я продолжала ласкать губами его грудь, силясь отыскать верные слова, чтобы окончательно убедить Джулиана. — Это не то, о чем надо раздумывать. В смысле, кто читает весь проспект, строчку за строчкой, уже решив приобрести предложенное. — Я вновь ощутила губами дрожь его тела. — Ты тот, кто ты есть. И для меня важна лишь сама твоя суть. Тот человек, что в тебе сидит. Тот мужчина, которого я обожаю. Все остальное — лишь детали, мелочи.

— Мелочи?! То, что я родился столетие назад? Что я всегда буду скрывать кое-какие вещи и хранить секреты даже от самых близких наших друзей? А что, если это случится снова, причем без всякого предупреждения? Ты только подумай, Кейт, как все это осложнит твою жизнь!

Я отклонилась назад, серьезно посмотрев ему в лицо.

— Это в любом варианте усложнило бы мне жизнь, Джулиан.

— Ох, не напоминай, — с горечью ответил он. — Мне следовало все рассказать тебе, пока не было поздно. И держаться от тебя подальше, чтобы не причинить страданий.

— Ничего бы не вышло. Потому что поздно было с того самого дня, как мы впервые встретились.

— А что будет через десять, двадцать лет, когда ты устанешь хранить мои секреты?

Я даже не стала на это отвечать.

— Твое прошлое, Джулиан, я не расцениваю иначе как дар судьбы, потому что как раз оно и привело тебя ко мне. Это то, что делает тебя именно тобой, непохожим ни на одного человека в мире.

— Кто-то ведь может все выяснить.

— Мы с этим справимся.

— Кейт, это невыносимый груз…

— Что ж, я не позволю тебе нести его в одиночку. Джулиан, я здесь, с тобой! Ты уже это сделал — ты привязал меня к себе, и то, что я сегодня узнала, ничего ровным счетом не меняет. Так что пересиль это в себе, ладно? Уведи меня в свою спальню. Мне необходимо… — Непрошеные, беспричинные слезы снова навернулись на глаза. — Мне необходимо, чтобы это произошло. Мне нужно… Я не могу это объяснить… Я уже вся измучилась… Я просто жду этого. И мне нужно только, чтобы ты взял меня на руки и всего лишь… Прошу тебя… соедини же нас. — Схватив его за руки, я крепко сцепила наши пальцы, словно пытаясь слиться с ним.

— Кейт, любимая, не надо… Я больше не в силах устоять перед тобой…

— И не надо, не противься. Я бы не стала просить тебя, умолять, если бы дело было просто в сексе. И ты прекрасно это знаешь. Ты знаешь, чего я прошу.

Джулиан крепко зажмурил глаза.

— Я знаю, родная, я тоже этого хочу, со всей страстью хочу. Ты и представить не можешь…

Я потянула его за руки, пытаясь подняться с дивана вместе с ним.

— Нет, погоди, — глубоко вздохнув, остановил он меня. — Даже если все это в порядке вещей, остается еще кое-что…

— Еще кое-что? — Я откинулась обратно на диван и в отчаянии уставилась в потолок. — Что же на сей раз? Кровожадные вампиры?

Джулиан смешливо фыркнул.

— Нет, нечто куда более прозаическое.

— О нет, — простонала я. — Умоляю, не надо угрызений совести. Я и так уже, можно сказать, падшая женщина, Джулиан. Мне нет нужды блюсти целомудрие. Как, собственно, и тебе, формально.

— Ну и это тоже, конечно. Но я уж опустил этот пункт — плоть все-таки слаба. Нет, вопрос куда более практический…

Я ждала продолжения, однако Джулиан смущенно умолк, уставившись на свои руки.

— И что? — не выдержала я.

— Кейт, я, конечно, не знаток, но, по-моему, когда два человека… когда мужчина и женщина… — Тут он сбился и попытался начать снова: — Кейт, ты не думала, что может так получиться…

Я невольно захихикала.

— Джулиан, ты же эдвардианец — сказала я язвительно, — ты что, пытаешься убедить меня предохраняться?

Его щеки вмиг запунцовели, и я не удержалась от смеха.

— Джулиан, не волнуйся, я принимаю таблетки. Так что веди уж меня в спальню наконец, бога ради!

— Кейт, я…

Не дослушав, я поднялась с дивана и подняла ладонь:

— Джулиан Лоуренс… То есть Джулиан Эшфорд! Кто бы ты ни был, меня, по правде, это больше не беспокоит. Сейчас же пойдем наверх — иначе можешь искать себе другую подружку.

— Подружку? — недоуменно дернулся он, напряженно уставясь на меня.

Наконец Джулиан принял решение. Вскочив с дивана, он подхватил меня и легко перекинул через плечо.

— Что ж, хорошо, — проворчал он. — Да будет так, на твою голову.

И понес меня через полутемный холл к лестнице, где решительно устремился вверх, перешагивая через ступени.

Амьен

— Итак, — заговорил Джулиан по пути к дому, — я угостил вас недурным ужином и весь вечер старательно развлекал, внимая вашим дразнящим откровениям. Так что теперь, полагаю, я вполне заслужил в награду ваше доверие. Кто же вы все-таки на самом деле, Кейт из Америки? Могу я хотя бы узнать ваше полное имя?

— Как раз это уж точно можно оставить на потом, — ответила я и предусмотрительно обогнула серебрящуюся в лунном свете лужу, оставленную сегодняшним дождем. — Вы пока явно не готовы мне поверить. А даже если и поверите, это вмиг сотрет с вашего лица эту чарующую улыбку. В припадке гнева вы начнете буйствовать или, чего доброго, помчитесь в ближайший полицейский участок.

— Послушайте, Кейт, тут в любом случае чересчур много секретов для такого открытого и прямолинейного человека, как я. Еще немного, и я могу рассвирепеть. Можете вы просто сказать мне как есть?.. Осторожно, — добавил он, предлагая свою руку, чтобы помочь мне преодолеть наполненную водой вымоину. — Общественные работы в совершенно запущенном состоянии! Что ж поделать, c’est la guerre.

Я подхватила Джулиана под локоть, ощутив под ладонью шершавую шерстяную ткань его мундира, и перескочила препятствие. После чего, однако, я не высвободила его руки — да и он не пытался ее отнять.

— Расскажите мне о своем муже.

— О своем муже? — эхом отозвалась я.

— Помнится, вы говорили, что вы вдова.

— Да… — В горле тут же застыл саднящий комок. — Знаете, сейчас я, пожалуй, не стану говорить об этом… Если вы не возражаете. Я все еще не свыклась с этим.

— Мне ужасно жаль, — тут же послышалось раскаяние в его голосе. — С моей стороны это непростительная глупость. Простите меня. От этой армейской жизни душа поистине огрубевает.

— Прощаю. Это был вполне естественный вопрос. И я непременно расскажу вам о нем, только позднее. — Я помолчала мгновение. — Я очень сильно его любила.

— Несомненно, этому счастливчику крайне повезло.

Наши шаги синхронно отстукивали по влажным булыжникам мостовой. Опустив голову, я наблюдала, как рядом с его большими ботинками то появляются, то снова исчезают носки моих добротных закрытых туфель. Из-за дома впереди во влажном вечернем воздухе до нас донесся чей-то беспокойный смех, разорвавший неестественную для военной поры тишину. А ведь к тому времени, как я появлюсь на свет, все эти люди, их судьбы, события жизни — все обратится в прах…

— Хорошо, Эшфорд, — внезапно заговорила я. — Раз уж вы просите, слушайте. Я скажу вам. Вы ведь покидаете Амьен в четверг, верно?

— Да, так я и говорил.

— Вы отправитесь на линию фронта, в Альбер, и там будете в окопах ждать, когда придет ваш черед идти в рейд. На совещании с майором Хаггардом вы, рассчитывая добыть важную информацию, спланируете на субботу ночную вылазку на германскую линию за «языками». Выход будет назначен на два часа ночи. Так вот, теперь я вам скажу: если вы, как условитесь, пойдете в этот разведрейд, то уже не вернетесь к своему окопу.

— Ну да, я понимаю, вы, Кейт, обладаете некой сверхъестественной способностью предсказывать будущее, — сказал он с раздражением. — И мне было бы любопытно узнать, будет ли все так, как вы сказали. Но как? Откуда вам это знать или хотя бы предполагать такое?

— Нет, погодите, это еще не все. И я должна вам сказать, чтобы вы поверили: я правда знаю то, что будет дальше. Джулиан, я знаю, когда и чем закончится эта война. И знаю, когда и как начнется следующая. Я знаю… что Флоренс Гамильтон в 1921 году выйдет замуж за человека по имени Ричард Кроуфорд и родит ему троих детей: Робина, Артура и Софию. И Робин в пятидесятых годах сделается членом парламента от Хатерли, однако через пять лет после избрания окажется вовлеченным в шпионский коммунистический скандал.

Услышав все это, Джулиан застыл посреди мостовой, точно монумент полководцу на городской площади.

— Боже правый! — изумленно пробормотал он.

— Через год, — продолжала я, — большевики затеют в России революцию, установив коммунистическую диктатуру. В 1929 году обрушатся мировые фондовые рынки, и это явится первым финансовым бедствием в десятилетней Великой депрессии. В 1969 году человек высадится на Луну и даже пройдет по ее поверхности.

— Боже правый, — тихо повторил Джулиан.

— Что еще вам сказать? А вот хорошая новость: в 1979 году в Великобритании впервые выберут премьер-министром женщину. А ваш принц Уэльский унаследует трон — уж не помню, в каком точно году, где-то в тридцатых, — и через год от него отречется, чтобы жениться на разведенной американке. Уж извините, я затрудняюсь проследить верную хронологию тех событий. Суть в том, Джулиан, что я хочу донести до вас нечто совершенно неординарное. Нечто, во что попросту невозможно поверить. Хотя я могу это подтвердить, у меня есть при себе доказательства. Послушайте, Джулиан: я родилась в 1983 году.

Он развернулся, уставившись на меня как на призрак.

— Да, я родилась в 1983 году, — повторила я, — и могу поведать вам едва ли не о чем угодно вплоть до 2008 года, когда я и унеслась сюда, в прошлое. Произошло это всего неделю назад по моему времени. Всего неделю назад я рыскала по просторам Интернета, попивая кофе… Чудесно бодрящий, свежезаваренный… кофе… — Голос у меня словно надломился.

— Вы появились на свет в 1983 году, — не сводя с меня пристального взгляда, медленно произнес Джулиан.

— Я знаю, знаю… Я чувствовала примерно то же самое, когда я… Когда со мной случилось подобное. Когда кое-кто однажды мне такое сообщил. — Я обхватила его кисти и подступила на шаг, ощутив теплый и приятный винный дух его дыхания и прижав Джулиана к себе, пока он не отшатнулся. — Ну пожалуйста, Джулиан, — прошептала я, — постарайтесь мысленно отстраниться от того, как это могло быть. От невероятности этого. Просто преодолейте это препятствие, попытайтесь понять…

— Но это же чудесно, изумительно! — горячо воскликнул он, сам хватая меня за руки. — Чертовски изумительно! Бог ты мой! Прямо как в книжке! Так вы, значит, из будущего? Неужто такое стало возможно?

Я открыла рот, но замешкалась с ответом, почувствовав, как в этот момент мне прямо на пробор, словно настойчиво о чем-то напоминая, тяжело упала и соскользнула по волосам одиночная дождевая капля.

— Вы верите мне? Так вот просто — верите?

— Все сразу обретает смысл! Вы же совершенно не такая, как все, вы исключительно своеобразны. Ну конечно! Как я сразу не сообразил! И впрямь — второе зрение! — восторженно рассмеялся Джулиан. — Расскажите же мне все! Расскажите… о Марсе. Вы уже успели побывать на Марсе?

Я с подозрением оглядела своего спутника: дикая безумная улыбка, расширившиеся глаза, лихорадочно блестящие в слабом свете от ближайшего окна.

— Вы точно сумасшедший! Вы часом не свихнулись?

— Ну, это, конечно же, необычайно, сверхъестественно, хотя я всегда считал, что где-то через сотни лет люди найдут способ проделывать такое… — Джулиан изумленно покачал головой. — Вы никому больше об этом не говорили? Скажите, а где вы еще успели побывать? Или, лучше спросить, в какой эпохе? — Он снова восторженно рассмеялся. — Это просто потрясающе!

Не удержавшись, я расхохоталась вместе с ним.

— Джулиан Эшфорд, — выдохнула я сквозь смех. — Вы никогда не перестанете меня удивлять! Я-то ожидала жуткую волнующую сцену, представляя, как вы с воплями побежите прочь, а я буду умолять вас вслед, увещевать… Как часами буду втолковывать вам, что к чему, пытаясь что-то доказать…

Тут он вдруг прижал меня к груди, потом в избытке чувств крепко обхватил и принялся кружить вокруг себя в неистовом веселье.

— Расскажите же мне все, все! — приговаривал он. — У меня столько вопросов, я даже не знаю, с чего начать! У вас где-то оставлена, наверно, ваша машина времени? Могу я ее увидеть?

— Должна сказать, — заметила я, пытаясь, пока не задохнулась, как-то высвободиться из его медвежьих объятий, — вы восприняли это куда лучше, нежели когда-то я сама. Лично меня в тот момент ужасно вывернуло.

Чуть отстранившись, Джулиан удивленно уставился на меня:

— Надо же, у вас на редкость слабый желудок. Это что, для людей будущего в порядке вещей?

— Скажем, это, скорее, вы так на меня подействовали, — сухо ответила я. — Послушайте, может, мы куда-нибудь пойдем и побеседуем? Мне кажется, опять начинается дождь.

— Милая, милая Кейт! — Джулиан снова схватил меня за руки и поцеловал каждую. — Восхитительная, загадочная Кейт! Я хочу этого больше всего на свете.

И, взявшись за руки, мы побежали сквозь нарастающий дождь к высокому и узкому зданию на рю де Огюстен. Пока Джулиан у двери нащупывал в кармане ключ, мне показалось, будто невдалеке под фонарем замаячила какая-то фигура в темном. Но вот дверь открылась, Джулиан быстро пропустил меня вперед, и смутное видение исчезло.