Сэр Джайлс прибыл на станцию, и первым, кого он встретил там, оказался человек в сером. Они встретились возле касс и воззрились друг на друга с неподдельным интересом.
— Бежите, сэр Джайлс? — громко спросил незнакомец.
— Нет, — сразу ответил сэр Джайлс. — Это вас, что ли, приставили наблюдать за Персиммонсом?
— Нет, — отвечал незнакомец, — скорее за вами. Хочу посмотреть на ваше бегство.
— Я не бегу! — сэр Джайлс почти кричал. — Я давно собирался уехать и сто раз говорил Персиммонсу, что не намерен участвовать в его похождениях. Он мне надоел. Я что-то не припомню, мы с вами разве встречались?
— Встречались, — подтвердил собеседник, — и еще встретимся. Мне интересно наблюдать за работой вашего сознания. Впрочем, оно интересует меня до определенных пределов — пока вы не слишком досаждаете мне.
Сэр Джайлс испытывал противоречивые чувства, но любопытство победило.
— Кто вы такой? — спросил он, подавшись вперед.
— Раз вам так хочется, отвечу, — улыбнулся незнакомец. — Ваше любопытство кажется искренним. Я — пресвитер Иоанн, Грааль и Хранитель Грааля. Любое волшебство, которое пытались совершить с помощью Грааля, похищено у меня, и ко мне же Грааль вернется.
Сэр Джайлс отступил на шаг.
— Чепуха! — сердито воскликнул он. — Надо же придумать… — Пресвитер Иоанн! Ладно, мне нет до этого дела.
А вам бы я посоветовал лучше присматривать за своим Граалем. — Он повернулся и решительно зашагал к платформе.
Громкий голос Иоанна остановил его.
— Мы второй раз встречаемся с вами, Джайлс Тамалти. Предупреждаю: мы встретимся еще раз, и это вам не понравится, потому что кое в чем мы похожи. Забавно наблюдать людей, не правда ли? Чем-то они напоминают насекомых.
Знаете, когда перевернешь камень и те бросаются врассыпную… Ах, как вам предстоит бежать! Бежать до изнеможения.
А Небеса будут наблюдать вас и смеяться, глядя, как вам приходится выбирать совсем не те пути, которые хотелось бы! Вы будете карабкаться по вселенной, словно муравей, упавший на дно Грааля. А стенки скользкие, и никто не подхватит вас, никто не вытащит. Даже в самой глубокой яме можно найти меня, но вам и этого не дано. Вы ведь никогда не падали в яму, вы только сталкивали туда других.
С самых первых слов их странного разговора сэр Джайлс все поглядывал на носильщика, скучавшего неподалеку. Но тот, вроде бы, не обращал на них внимания, и даже сейчас, когда угрожающие слова человека в сером далеко разносились в ясном утреннем воздухе, и ухом не повел. Тогда сэр Джайлс решительно направился к нему.
— Где платформа на Лондон? — резко спросил он.
— Через мост, сэр, — ответил носильщик.
Сэр Джайлс пристально посмотрел на него и понял, что тот просто не слышит человека в сером, хотя он говорит громко.
— Черт знает что мерещится! — пробормотал про себя сэр Джайлс. — Этот Персиммонс совершенно истрепал мне нервы. Надо же придумать — муравей, свалившийся в потир!
Экое гадкое сравнение!
Входя в кассу, сэр Джайлс оглянулся. Человек в сером уходил со станции.
Пресвитер Иоанн, если это и в самом деле был он, неторопливо шагая проселком, добрался до приходского дома на окраине Фардля. Здесь его встретил Бетсби. Священник тут же признал вчерашнего собеседника и бросился к нему чуть ли не с объятиями.
— А-а, вы все еще здесь? — закричал он. — С чем вас и поздравляю! «Где ни гостишь, по дому грустишь», верно? Хотя ваш-то дом вряд ли в Фардле, но любая церковь — наш дом… в Англии, конечно. Бьюсь об заклад, за границей вы ни в одной церкви не почувствуете себя так по-домашнему.
— Это смотря что считать домом, — ответил Иоанн. — Наверное, все-таки, я не имею в виду английский дом.
— Я думаю, у них там нет настоящего чувства семьи, — ляпнул Бетсби. — Как это сказано у одного поэта? «Небеса — наш семейный кров…»
— А что же тогда для вас Царствие Небесное? — поинтересовался его собеседник.
— О, тут надо понимать, — многозначительно произнес Бетсби. Если у Леддинга разговоры с Иоанном вызывали животную ярость, у Персиммонса — ненависть, то на Бетсби они действовали совершенно иначе. Он и без того ощущал себя Великим Учителем, поговорив же с Иоанном две минуты, возложил на себя крест Пророка и Защитника, а в пыли за ним, едва волоча ноги, тащилась убогая, хроменькая Церковь.
— Тут надо понимать, — продолжал он. — Конечно, кое-кто считает, что это — Церковь, но нет, слишком узко, слишком узко! Когда я готовлю свою молодежь к конфирмации, я их учу, что Царствие Небесное — это все хорошие люди, сколько их есть на свете, гм, да, включая женщин, конечно. Да, вот именно так я и говорю. Хоть и просто, зато полезно.
— А хорошие люди — это?..
— Ну, хорошие… сами понимаете, кто же этого не знает? По плодам, как говорится. Не убивают. Не прелюбодействуют. Такие добрые, трудолюбивые, бережливые, честные… хорошие, одним словом. В конце концов, это же видно!
— Значит, ощутить Царствие Небесное можно среди честных и прилежных? Похоже, вы правы. Церковь чудесным образом защищена от ошибок.
— Да, — важно согласился Бетсби, — ибо Вера, некогда врученная… Мы не можем совершить ошибки, если идем проторенным путем. То, что хорошо для апостола Павла, хорошо и для меня.
— Это когда он ослеп после Дамаска? — уточнил незнакомец. — Или когда преследовал христиан в Иерусалиме?
Или когда учил их в Македонии?
— Да ведь все равно, везде и всюду — это один и тог же Павел! — торжествуя, воскликнул Бетсби. — И со мной то же самое. Я могу постареть, но не изменюсь!
— Значит, когда Сын Человеческий придет, он найдет веру на земле? Должен вам сказать, это превосходит Его ожидания.
— А как же пять праведников Содома? — напомнил Бетсби.
— Так ведь не нашлось в Содоме пяти праведников, — вздохнул незнакомец. — «Иерусалим, Иерусалим…»!
— Ну, может и так, — признал немного смущенный Бетсби, — однако притчу ведь надо к чему-то применить. Нельзя же понимать ее буквально, a la lettre, как сказали бы остроумные французы. Боюсь, остроумия в них больше, чем праведности…
Так, непринужденно беседуя, они вошли в деревушку.
Возле трактира стоял, глубоко задумавшись, инспектор Колхаун. Скользнув по прохожим равнодушным взглядом, он вернулся к созерцанию трактирной двери. Однако незнакомец в сером шагнул к нему и по-приятельски окликнул:
— Эй, инспектор, что вы тут делаете?
— Думаете, вас это касается? — критически оглядев незнакомца, промолвил Колхаун. — А вот мне так не кажется. Я что-то не припомню, где мы встречались?
— Да где мы только не встречались! — оживленно воскликнул человек в сером. — Право, я не хотел вас отвлекать. Мистер Бетсби, вы не знакомы с инспектором Колхауном? Инспектор, это мистер Бетсби, он пока присматривает за здешним приходом.
Оба представленных пробормотали нечто неразборчивое, а их общий знакомый продолжал:
— О, вам бы надо подружиться, ведь на вас двоих держится вселенная. Движение — и устойчивость, вдохновение — и порядок…
— Да, да, — подхватил Бетсби. — Я всегда это чувствовал. Знаете, как-то во время службы я так и сказал, что полиция при десяти заповедях нужна не меньше Церкви. Тем более сейчас, когда так мало уважают закон.
— А когда его вообще-то уважали? — подал реплику инспектор. Спешить ему было некуда, и он решил потратить четверть часа на разговор с местным священником. — По-моему, особенно хуже не стало.
— Как сказать, как сказать, — оживился Бетсби. — Конечно, как человек падал лет двадцать. — тридцать назад, так он и теперь падает. Да только после войны кое-что изменилось. Люди уже не хотят слушать, когда их учат.
— Ваша правда, сэр, — ответил инспектор. — Мне как раз и приходится иметь дело с теми, кто не желает ничему учиться. И, надо сказать, многие из них с виду — сущие овечки, — злобно добавил он.
— Да-да-да, — закивал Бетсби, — больная совесть, понимаю… Чувство вины смиряет самых гордых. Счастлив тот, кто успел раскаяться перед концом, и хорошо, если не из страха.
Как это сказано: «Любовью изгоняем страх…» Да, именно страх. Печальное зрелище! Человек, напуганный чем-то…
— По-разному бывает, — сказал инспектор. — Иногда страх ударяет им в голову, и тогда они опасны. Я знал совершенно ничтожного человечишку, который со страха выбил глаз полицейскому.
— Да что вы! — удивился Бетсби. — Весьма прискорбно! А мне, вы знаете, страх совершенно неведом. Видно, такой уж у меня характер.
— Неужели так никого и не боялись? — голос незнакомца удивительным образом наполнил воздух, словно изливаясь во все стороны.
— А вот мне приходилось, и не раз, — вставил инспектор.
— Никого, — ответил Бетсби, подчеркивая это слово. — Конечно, у каждого священника есть кое-какой неприятный опыт. Как-то раз мне пришлось зайти к одному фермеру, и, представьте, в комнату ворвалась свинья. Мы никак не могли ее выгнать. Или вот посетители…
— Ну уж это точно бесовское наваждение, — согласился Колхаун, — черт знает, как замучают.
— Вы-то можете от них избавиться, а нам каково? — Бетсби пригорюнился. — Приходится терпеть. «А кто откажет одному из малых сих, тот получит мельничный жернов на шею». Терпение, благорасположенность, помощь — что нам еде остается?
И снова воздух вокруг них зазвенел вопросом:
— Приходящие к вам страшат вас?
— Да нет, не страшат, — слегка поморщился Бетсби. — Просто иногда обходишься с ними построже. Посоветуешь быть твердым, не сгибаться. Бывают совсем заблудшие. Я как-то встретил одного такого недалеко отсюда. Желтый совсем, больной. Я, конечно, ободрил его, как мог.
— А что же с ним приключилось? — поинтересовался инспектор.
— Довольно забавная история, — сказал Бетсби и задумчиво посмотрел на своего спутника в сером. Тот стоял, прислонясь плечом к стене трактира. — Я так толком и не понял, в чем там дело, но сразу заметил: он не в порядке. Наверное, неврастеник. Но я был суров. Я сказал: «Возьмите себя в руки, сэр!» Он рассказал мне, что обращался к кому-то из веслианцев. — Бетсби выдержал долгую паузу, ожидая, что инспектор признается: «Да я и сам, собственно, веслианец…», дождался, одарил его приятной улыбкой и продолжал:
— Ну что ж, среди них много неплохих проповедников. Правда, их не назовешь уравновешенными. Эмоции, знаете ли, а это ни к чему. Слишком много поэзии… Тут ведь что помогает? Мысль; мозг, интеллект. Вот и этот человек. «Я, говорит, теперь спасен».
Сидит и так нервничает, что дальше ехать некуда.
— А что ж ему нервничать, спасенному-то? — лениво удивился инспектор.
— Немножко смешно звучит, когда говоришь об этом спокойно, — улыбнулся Бетсби. — Он был абсолютно уверен, что его убьют. Правда, он не знал, как, кто, за что и когда, но считал, что примет смерть от дьявола. А тут веслианцы его и спасли. Я, конечно, ободрил его.
Инспектор разом подобрался и резко подался вперед.
Человек в сером слегка переменил позу. От него сейчас исходило не больше энергии (да и не больше любопытства), чем от цветов в палисаднике за забором.
— Кто это был? — напряженно спросил инспектор. — Что вы о нем знаете?
— Да как будто немного, — ответил Бетсби. — Кажется, работал он у кого-то и собирался уезжать в Канаду. Это же было не здесь, не в Фардле, а у меня в приходе. Я дал ему, помнится, две книжечки, «Насущную помощь» и «Песок и скала». У меня их много. Недели через две он прислал мне их из Лондона.
— А письма не было? — спросил инспектор.
— Как же, как же, было. Такая трогательная записочка.
Очень наглядно показывает, насколько идея может овладеть человеком. Мне кажется, она у меня где-то с собой… сейчас, сейчас, — он достал из кармана объемистую кипу бумаг и выудил из нее письмо. — Вот оно.
«Ваше преподобие! Возвращаю вам книги, которые Вы мне любезно одолжили. Конечно, в них все правильно, только вот насчет драгоценной Крови как-то не так. К сожалению, когда придет дьявол, они мне вряд ли помогут. А он обязательно придет за мной, он убьет меня, но Спаситель заступится и возьмет меня к Себе. Оно так и будет, только я не осмеливаюсь думать об этом. Наверное, дьявол не сможет слишком сильно навредить мне. Убьет только… Но я ведь сам этого хотел. А Иисус спасет меня.
Спасибо вам за книги, я их возвращаю. Я не прочитал их до конца, потому что мне очень неспокойно.
Остаюсь с совершенным почтением Джеймс Монтгомери Петтисон».
— Вот такое славное письмо, — закончил Бетсби, складывая листок. — Если бы не дьявол, конечно.
— Извините, сэр, а нет ли там адреса? — спросил инспектор.
— Есть, — с легким удивлением ответил Бетсби. — Вот: 227, Тоббл-Хорст-роуд, Виктория.
— Спасибо. А дата?
— Двадцать седьмое мая.
— М-да, — сказал инспектор, — подумать только, рядом со мной! Так вы говорите, он маленького роста?
— Да, ниже среднего, я бы сказал. И вид такой… простоватый. Вы его знаете?
— Кажется, встречал пару раз. Жил-то он совсем рядом.
Скажите, если мне придется задать вам еще несколько вопросов, где я вас найду?
— В моем приходе, разумеется, в доме священника. Это там же, где замок нашего герцога. Какая жалость, что он папист! Впрочем, чему же тут удивляться? Происхождение…
Можно сказать, он слепым и родился.
— М-да, — снова хмыкнул инспектор. — Ну, мне пора. Всего доброго, сэр, — с этими словами он нырнул в трактир.
На фоне серой стены шевельнулась фигура в сером.
Только теперь Бетсби вспомнил о своем спутнике.
— Экий вы молчальник, сэр, — заметил он. — Все думаете, наверное.
— Думаю, — серьезно ответил человек в сером. — Думаю, что даже у воробья есть тень и что все на свете сходится.
— И все ведет ко благу, — заключил Бетсби.
— К Богу, — поправил его незнакомец и пошел прочь.
А в замке у герцога Кеннет с хозяином пытались говорить о поэзии. Разговор не клеился. Герцог то и дело вспоминал о Граале, Морнингтон — о Барбаре. Какую бы тему они не затрагивали, через две-три минуты каждый говорил о своем. Морнингтон и предположить не мог, что английская поэзия до такой степени связана или с Граалем, или с безумием. За каждым литературным персонажем скрывались либо рыцари Круглого Стола, либо Том из Бедлама. Промучавшись до самого чая, они наконец оставили эти бесплодные попытки и надолго замолчали.
— Хотел бы я знать, как там Барбара, — неуверенно произнес Кеннет.
Герцог пожал плечами.
— Да, интересно бы узнать, только как? Не станете же вызвонить Персиммонсу, интересоваться ее здоровьем.
— Нет. Может, побродить там, а вдруг застану Лайонела одного, — задумчиво проговорил Кеннет. — Выходит же он прогуляться…
— Он-то, может, и выходит, — сказал герцог. — Будь у меня жена, ни за что не оставил бы ее одну с этим чудовищем.
Вашему другу он вроде нравится…
— Дело не в этом, — возразил Морнингтон. — Просто Лайонел не знает того, что знаем мы. Он даже не знает, что меня вышибли с работы.
Герцог нашелся не сразу. Помолчав, он что-то вспомнил и добавил:
— Как подумаю, что этот мерзавец держит Чашу в своих грязных лапах, мне… мне вашего архидиакона удавить хочется. — Он опять помолчал. — Меня наш визит никак не удовлетворил. Ну скажите, что этот знахарь сделал? Я же видел, он и подойти-то к ней не успел, когда она в обморок упала.
Кеннет быстро взглянул на него.
— Вот-вот, я тоже об этом думаю. Конечно, так, на глаз, не сообразишь. Я стоял у нее за спиной, а он — перед нею, ярдах в двух. И тут… Она ведь не просто упала, она мягко так опустилась на пол. Мне вообще показалось, что чувств она лишилась потом.
— Тогда зачем же мы позволили архидиакону отдать им Грааль?! — закричал герцог.
— Но мы обещали ему, если он возьмется за лечение, — растерянно проговорил Кеннет.
— Да не лечил он ее! — воскликнул герцог и раздраженно махнул рукой. Со столика слетела на пол стопка драматургов. — Я прекрасно помню, как все было. Архидиакон говорил с вашим приятелем, и тут она закричала. А он как раз сказал, что с радостью отдал бы любую реликвию, если бы… и больше ничего сказать не успел.
— Ей-богу, верно, — удивленно сказал Кеннет, — и я так помню. Но раз мы ему ничего не обещали, и раз он ничем не помог Барбаре, то…
— Вот именно, — отозвался герцог. — Что они теперь с ним делают?
— Они? — пробормотал Кеннет после недолгого молчания. — Вы считаете, Манассия заодно с Персиммонсом? И это все подстроено? А ведь, пожалуй, верно…
— По-моему, у нас есть все основания отобрать Грааль, — решительно заявил герцог.
— Сказать-то легко, а вот как это сделать? — с сомнением произнес Кеннет. — Мы же ничего не знаем об этом знахаре. Ни кто он, ни откуда… Хотя постойте, постойте…
Когда начальник полиции говорил с Персиммонсом — подумать только! позавчера это было! — я слышал, как Персиммонс назвал адрес: Лорд-Мэр-стрит, 3. Это где-то в Лондоне.
Я, правда, не знаю, что это нам дает. Не можем же мы прийти туда и прямо спросить…
— Почему не можем? — воскликнул герцог. — По крайней мере, посмотрим, что это за место. Может, там на двери табличка: «Доктор Манассия». Зайдем и скажем, что это — наше, а заартачится — отберем. Однажды мы ведь так и сделали, ну не мы, архидиакон, какая разница?
— Он вызовет полицию, — возразил Морнингтон. — На этот раз точно вызовет.
— И что с того? — презрительно бросил герцог. — Дайте мне только добраться до Грааля, они и глазом не успеют моргнуть, а он уже очутится в Риме. Кстати, у Англии до сих пор нет с Ватиканом договора о выдаче преступников.
— Надеюсь… — идея герцога явно захватила Кеннета. — Ну а что с нами сделают в Ватикане?
— Отправят в тюрьму за воровство, — спокойно отвечал герцог, — да и за святотатство. Соберутся епископы, и ваши тоже.
Я мог бы оставить письмецо кардиналу, архиепископу Вестминстерскому. Он стал кардиналом не без помощи моего отца.
— А вдруг потира там нет? — засомневался Кеннет.
— Все равно мы ничего не теряем. В этом случае и до полиции не дойдет, — ответил герцог. — А вот если потир все еще в Калли… Послушайте, Кеннет, может быть, ваш приятель что-нибудь знает? Пойду-ка и я с вами прогуляюсь. Вдруг и правда мы его встретим. — Герцог живо вскочил и направился к двери.
В пешей прогулке не было необходимости, но она давала прекрасную разрядку. Герцог предупредил слуг, что может на ночь отравиться в Лондон, и они пошли. Еще не доходя до границ Калли, они увидели коттедж Рекстоу. Тут герцог, пытаясь подбодрить спутника, заметил, что вполне естественно повидать старого приятеля, для этого вовсе не обязательно входить в парадные двери, есть и другие пути. Пока они это обсуждали, из-за поворота тропинки прямо на них вышли Лайонел и Барбара.
— Добрый день! — воскликнул Кеннет. — Вот так встреча! Не ожидал, что вы так быстро отправитесь на прогулку. Надеюсь, вам лучше?
— Я такая усталая, такая ленивая, — счастливым голосом ответила Барбара, — но внутри у меня так хорошо, — так покойно! Спасибо вам.
— Ну и ну! — Кеннет разулыбался, глядя на Барбару. — Я думал, вы еще в постели.
— Я поспала в кресле, в гостиной, часов до четырех, и проснулась совершенно здоровой, — легко ответила Барбара. — Но какой ужас я пережила! — При этом воспоминании она побледнела.
— Все, все, все, — зачастил Лайонел. — Все уже прошло.
Я выцарапаю у Стивена еще неделю отпуска, и мы уедем к морю. Но только вдвоем!
— А как же Адриан? — испуганно спросил Кеннет.
— Он решил остаться, — объяснил Лайонел. — Завел подружку среди прислуги, а от Персиммонса просто не отходит. Он в восторге от моторов, телефонов, китайских масок и всего прочего.
— И Грегори согласился его оставить? — спросил Кеннет.
— Да. Говорит, привязался к нему. Ну и слава богу. Еще одни такие сутки я не переживу. Нам, правда, надо послезавтра повидаться с врачом, а потом — уедем, — видно было, что Лайонел целиком захвачен мыслями об отъезде.
— Барбара, вы правда думаете, что этот знахарь вам помог? — спросил Кеннет.
— Она и сама не знает, — ответил за жену Лайонел. — В таком состоянии не до наблюдений. И я не знаю. Но если не он, то кто, скажи на милость? Вообще-то, он был в нескольких шагах, просто не пойму, что он мог сделать.
— Я действительно не знаю, Кеннет, — проговорила Барбара. — Стало темно, что-то страшно давило, я словно была на краю пропасти, вот-вот свалюсь. Да я уже падала и думала: это — конец. Нет-нет, Лайонел, не беспокойся, все в порядке! И вот, когда я падала, все в один миг переменилось.
Теперь я падала в полную безопасность. Я была совершенно счастлива. Невозможно передать, как покойно мне вдруг стало. Как будто я узнала кого-то, встретила старого, доброго друга. Знаете, когда говоришь: «Вот радость-то!.. Я вас сразу узнала!»
Трое мужчин внимательно слушали ее. Она помолчала, улыбнулась и заговорила снова;
— Сейчас, когда вспоминаешь, видишь: это похоже на больной зуб. И неприятно, и болезненно, но недолго. Мне совсем не трудно об этом говорить. А вот когда я была там, вокруг была страшная мерзость! Я и думать не думала, что такое может ко мне прицепиться!
— Да ты ведь вообще об этом не думала, — нежно глядя на жену, сказал Лайонел.
Она улыбнулась ему в ответ и слегка потянулась. Потом безотчетно раскинула руки вдоль верхней планки забора запрокинула лицо к вечереющему небу и замерла в сладкой истоме.
Кеннет вздрогнул.
— Барбара, не надо, — попросил он. — Уж очень похоже на распятие.
Не меняя позы, Барбара взглянула на него и вдруг вся подобралась, шагнула вперед и воскликнула:
— Вот радость-то! Я вас сразу узнала… — и остановилась в смущении.
Мужчины удивленно оглянулись. Позади них на тропинке стоял молодой человек в сером костюме и приветливо улыбался Барбаре. Она вспыхнула и, волнуясь, пробормотала:
— Простите меня, ужасно глупо, но я не могу припомнить вашего имени. Я так рада видеть вас! Я даже не знаю, почему я не помню…
— Меня зовут Иоанн, — прозвучал негромкий ясный голос. — Едва ли мое имя вам знакомо, хотя мы встречались несколько раз.
— Знаю, знаю, — Барбара подалась вперед. — Погодите минутку, я вспомню. Это было… это было… как раз перед нашей свадьбой. Да… И потом тоже… Фу, как глупо! Я не помню Лайонел, напомни же мне! — Она повернула к мужу лицо» пунцовое от радости, удивления и смущения. Лайонел решительно покачал головой.
— Да, я знаю вас, — сказал он человеку в сером, — но понятия не имею, откуда.
— Это неважно, — мягко произнес Иоанн. — Главное, чтобы тебя помнили. Я думаю, с этими джентльменами мы тоже встречались.
Кеннет засмеялся.
— Господи, какая нелепость! — воскликнул он. — Когда я только увидел вас, я точно знал, что вы — священник и мы знакомы. Наверное, я ошибся. Я совершенно не помню, где мы встречались.
— В какой-нибудь церкви, — улыбнулся ему Иоанн и взглянул на герцога.
— В Ориэле, — уверенно сказал герцог, — на приеме… подождите, чей же это был прием? По-моему, довольно давно.
— Не так уж и давно, — промолвил Иоанн. — Я рад, что вы не совсем забыли меня, герцог.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — возбужденно сказала Барбара, — но у меня такое чувство… Скажите, вы не были сегодня там, в доме?
— Вы не волнуйтесь, — улыбнулся и ей Иоанн. — Я знаю Персиммонса, да и он скоро познакомится со мной поближе. Скажите лучше, как Адриан?
— Хорошо, спасибо, — ответил Лайонел и неуверенно взглянул на Барбару. — Милая, может быть, тебе лучше вернуться? Вы знаете, — обратился он к человеку в сером, — жена нездорова, она еще не вполне оправилась. По-моему, не стоит ее волновать.
— Я все понимаю, — тихим, но удивительно звучным голосом ответил тот, кто называл себя Иоанном. — Вам не о чем беспокоиться. Ваша жена в безопасности. Эта вселенная несет свое спасение в собственном сердце. — Он посмотрел на Барбару. — Мы встречались в таких местах, о которых непросто забыть, — сказал он, — встречались до вашей свадьбы, встречались и после, сегодня тоже. Этой ночью спите спокойно, врата ада больше не властны над вами. А вы, мой дорогой герцог, вы возлюбили то, чем владею я, и привязанность ваша спасет вас. Как смотрите вы за домом своим, так не оставляйте без присмотра собственное сердце. Молитесь, покуда не придет хозяин Грааля! — Иоанн шагнул к Кеннету. — Для вас у меня нет вести, только весть Грааля: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
Иоанн отступил на шаг, и, когда мужчины, переглянувшись, снова посмотрели на дорогу, она была пуста. Ни один из них не мог сказать, в какую сторону удалился их странный собеседник.
Барбара сияющими глазами смотрела на Кеннета.
— Ох, Кеннет, — выдохнула она, — ведь это он встретил меня на краю пропасти! И он обещал вам: «Ныне же!..»
Кеннет помолчал, потом пожал плечами и рассеянно проговорил:
— Ну что ж, доброй ночи, Барбара, — и Барбара в ответ протянула ему обе руки. — Доброй ночи, Лайонел. Обязательно вытряси из Стивена еще недельку. Вам надо отдохнуть. — Он повернулся к герцогу и тронул его за локоть, — Идемте, герцог. Нам еще в Лондон поспеть надо.
Успело порядком стемнеть, когда архидиакон, бродивший но дорожкам сада, приметил возле калитки царя и священника. Перед тем архидиакон долго глядел на фиолетовую полосу в закатном небе, и теперь ему показалось, что фигура в сером костюме возникла прямо из воздуха синих сумерек. Архидиакон подошел и остановился, слушая слова, заполнившие все его сознание. Он едва ли смог бы сказать, звучат они въяве или их постигает его внутренний слух, как минутой раньше не мог сказать, пришел ли гость по дороге, или явился со вселенских путей, из мира, чьим выражением он являлся.
— Время мое близко, — звучал над садом, а может — лишь в сознании архидиакона ясный голос.
— О пресветлый Владыка, «совершу Пасху с учениками Моими», — ответил архидиакон, — все ведомо Тебе.
— Я только вестник, — мягко прозвучал голос, — но я — предтеча. Я — Иоанн, я — Галахад, я — Мария, я — Хранящий Святыню. В дальних странах, в дальних залах хранил я Грааль, и цари поклонялись мне, а порой я переносил его в сокровенный край человеческой души. Вся святость и вся магия мира не минуют меня. Века прошли с тех пор, как люди унесли Грааль, но ни на минуту не покидал я его. Друг мой и брат, близится ночь Пришествия.
— Много ночей провел я в молитвенном бдении, — ответил архидиакон. — Да пребудет вовеки милость Его.
— Я был с тобою все эти ночи, — молвил голос, — и не только я, а Пославший меня. Молись и сегодня, ибо ночь темна.
Утром второго дня жди, я приду, и мы вместе будем вершить Таинства Господни, а после — свершится воля Его, и ты увидишь, чем все это кончится. Да не покинут тебя стойкость и мужество.
Голос умолк. На дороге за калиткой никого не было.
Архидиакон спокойно смотрел вдаль, привычно шепча строки любимого псалма.