В понедельник около полудня герцог остановил машину у ворот приходского дома. Там уже стояла другая машина, за рулем сидел рослый полисмен.

— Привет, Патенхем, — поздоровался герцог. — Неужто начальство пожаловало?

Констебль отдал честь.

— Они в доме, ваша светлость, — сообщил он. — Приехали разбираться.

Герцог с досадой посмотрел в сторону дома. Он недолюбливал начальника полиции. Трудно любить человека, который превратил защиту своих подопечных сначала в хобби, а потом — в манию, так что покоя не стало никому. Так, по крайней мере, казалось герцогу. Он вспомнил, как неделю назад начальник полиции у него в замке за обедом долго жаловался на то, что никто не рвется помочь полиции. В пример он приводил архидиакона Фардля, не сообщившего, во-первых, о святотатстве в приходской церкви, а во-вторых, о бандитском нападении на него самого. Кто-то резонно заметил, что бедный архидиакон лежит в постели, и вот, узнав о том, что тот вернулся к исполнению своих обязанностей, начальник полиции, видимо, решил расследовать оба прискорбных случая по собственной инициативе. Герцогу не хотелось встречаться с ним, но он тут же подумал о спасении Морнингтона и направился к двери. Его проводили в кабинет. Там он застал весьма сердитого начальника полиции, раздраженного до крайности Морнингтона и архидиакона, не изменившего своему обычному спокойствию.

— Герцогу — наше почтение! — оживился полицейский. — Вас-то нам и не хватало. Нет, какую чушь говорят!

Вот полюбуйтесь, у отца архидиакона пропал потир, а он не хочет помочь нам, властям.

— Если вы имеете в виду полицию, — мягко произнес архидиакон, — я действительно не хочу, чтобы они обыскивали мой храм. Вы спросили, что искали грабители в храме, и я ответил вам: старый потир. Вы спросили, верно ли, что потир пропал, и я ответил: да, верно. Но я не просил вас искать его.

Герцог подумал, что среди англиканских священников тоже попадаются приятные люди. В трезвом уме и твердой памяти едва ли нашелся бы человек, рискнувший подвигнуть начальника полиции на какие бы то ни было розыски. Однако грабеж есть грабеж, и хотя англиканского священника и священником-то не назовешь, и служба у них не правильная, но потир остается потиром, искать его все равно надо, а тогда почему бы и не поискать? Впрочем, герцог ничего не сказал, просто кивнул и посмотрел на Морнингтона.

— Вы хотите, чтобы мы его нашли? — утомленно сказал начальник полиции.

— Нет, не хочу, — отвечал архидиакон. — Простите, но вы меня вынудили это сказать. Так вот, я не хочу, чтобы полиция нашла его. Во-первых, я не считаю, что церковь вправе пользоваться силой; во-вторых, я предпочел бы избежать огласки; в-третьих, я знаю, где потир; наконец, в-четвертых, этого нельзя доказать.

— Раз у нас нет доказательств, — резко сказал Кеннет, — какое же мы имеем право обвинять других?

— Вот уж в чем я совершенно неповинен, — откликнулся архидиакон, — я и не думал никого обвинять. Я только сказал, что знаю, где потир.

— И где же он? — нетерпеливо спросил начальник полиции. — А откуда вам известно, что он там?

— Отвечаю по порядку, — смиренно проговорил архидиакон. — Потир — в Калли, у мистера Персиммонса. Возможно, он стоит на полке, в зале, но я не уверен. Что до второго вопроса, отвечу: установить, где он, мне удалось, сопоставив назидательные беседы о воспитании детей, список книг по черной магии, уничтоженный абзац в гранках некоей книги, попытку надуть меня, место предыдущего хранения Чаши, одну угрозу, автомобиль и еще кое-какие мелочи.

Пока начальник полиции тупо моргал, пытаясь понять, откуда взялся Персиммонс, герцог решил задать вопрос.

— Если у вас столько улик, то чего же вам не хватает для уверенности? Хотя бы внутренней, — добавил он, решив, что владелец усадьбы просто не может бить по голове настоятеля церкви, чтобы завладеть его потиром.

— Я вполне уверен во всем, — ответил архидиакон. А вот полиции недостает мотива, — А у вас он, конечно, есть? — с горькой иронией спросил Кеннет.

— У «нас», как вы говорите, он есть, — твердо ответил архидиакон. — Мы знаем, что это за потир, и еще мы знаем, что религии бывают разные.

— Значит, вы уверены, что он — это он? — спросил Кеннет.

— Нет, — ответил священник, — но я решил поверить.

Очень часто это и есть главное для человека: решить, во что верить.

— Я вас правильно понял, сэр? — спросил начальник полиции. — Вы обвиняете в краже мистера Персиммонса? Но зачем ему красть потир? И даже если предположить, что он украл его, зачем держать краденую вещь на видном месте?

— В «Похищенном письме» так и было, — задумчиво проговорил герцог. — Но даже там никто не прикалывал письмо к доске объявлений. А почему бы нам не поехать и не посмотреть?

— Именно это я и собирался предложить, — сказал начальник полиции и встал. — Я понимаю, вы беспокоитесь за церковное имущество. — При этих словах Кеннет неожиданно хихикнул и поспешно отошел к окну. — Всякий бы беспокоился! Насколько я понимаю, потир — древний и представляет антикварную ценность. Но в отношении мистера Персиммонса вы, по-моему, ошибаетесь. Да, да, я уверен. Надеюсь, если мы осмотрим его потир, вы измените свое мнение и предоставите полиции возможность во всем разобраться. — Он с надеждой посмотрел на священника. — Вы не откажетесь сопровождать нас? Это займет не более получаса.

— Я не сделаю ни шагу, — спокойно ответил архидиакон, — до тех пор, пока мы не достигнем полной ясности. Я не обвиняю мистера Персиммонса ни в одном из юридических значений этого слова. Если хотите, я пойду с вами, не могу же я отказаться, когда в просьбе нет греха и просит сам судья — Начальник полиции расправил плечи. — Поскольку у меня нет оснований щадить чувства мистера Персиммонса… честное слово, нет, — пояснил он Кеннету, уже отвернувшемуся от окна, — я бы хотел посмотреть, что за потир стоит у него на полке. Вот и все.

— Понимаю! — одобрил просиявший начальник полиции. — Герцог, вы с нами? Мистер?.. — он нерешительно посмотрел на Кеннета. Герцог тоже на него посмотрел, и Морнинггон ответил именно ему:

— Наверное, мне надо бы пойти. Не хочу вас задерживать, герцог, но думаю, это ненадолго.

— Прекрасно, — кивнул герцог. — Я могу подбросить вас до ворот, подожду, а прямо оттуда поедем ко мне.

В машине архидиакон и начальник полиции говорили о погоде. В другой машине Морнингтон объяснял герцогу ситуацию.

— А сами вы что думаете? — выслушав, спросил герцог.

Морнингтон скривился.

— Certum quia imposibile, — сказал он. — Если уж выбирать чью-то сторону, я бы выбрал архидиакона. Особенно после вчерашнего, — добавил он, не сумев скрыть обиды. — Хотя, честно признаться, вся эта история — бред какой-то. Версия Персиммонса вполне убедительна — но не убеждает. Судите сами: сначала были и абзац в рукописи, и Чаша в церкви, а теперь нет ни того, ни другого.

— Если понадобится моя помощь, чтобы досадить шефу полиции, дайте мне знать, — серьезно произнес герцог. — Однажды он назвал поэзию «непрактичной штукой».

У ворот Калли обе машины остановились.

— Вы зайдете с нами? — спросил начальник полиции У герцога.

— Нет, — ответил тот, — меня это дело не касается.

Управьтесь там побыстрее с вашими дознаниями, опознаниями и прочими делами.

Проводив взглядом небольшую процессию, герцог достал блокнот и углубился в работу над новой пьесой в греческом стиле о Мировой войне и гибели Германской империи. Он специально выбрал классическую форму, намереваясь выразить все как можно сильнее, изобразив при этом и великое, и малое. Сцена будет представлять ближние немецкие тылы во Франции весной 1918 года; хор — француженки с оккупированных земель, а бог из машины — Сен-Дени, св. Дионисий, покровитель Франции, похожий в данном случае на Феба, то есть на Аполлона. Сейчас герцог набрасывал как раз его монолог в самом начале.

От зеленых нив, что уцелели

В злобном шторме, в огненной метели,

Свыше охранимых…

Он задумался, как лучше «Зевсом» или «Богом»?

Тем временем Грегори Персиммонс с холодной учтивостью принимал незваных гостей. Архидиакон, напротив, так и лучился доброжелательностью.

— Это меня вы должны винить за неожиданное вторжение, — говорил он, представляя хозяину начальника полиции. — Полковник Коннерс разыскивает наш украденный потир, он непременно хотел заглянуть к вам.

— Я в общем-то не собирался, — пробормотал полковник, обнаружив себя в столь неловком положении, — просто архидиакон считает, что его потир мог каким-то образом попасть в Калли, вот я и решил внести ясность в это дело.

— Наверное, это Морнингтон рассказал вам о моем потире? — поинтересовался Грегори.

— Нет, зачем же? — удивился архидиакон. — Я и сам видел его у вас. Совершенно особые условия его хранения заставили меня поверить, что он… очень ценен. Должен сказать, у ваших людей есть чувство юмора, — он покачал головой и вдруг забормотал полушепотом:

— Славьте Бога богов, ибо…

Полковник Коннерс посмотрел сначала на хозяина, потом на священника.

— Что-то я вас не вполне понимаю, — начал он раздраженно.

— ..ибо… это неважно, полковник… ибо вовек милость Его, — заключил архидиакон с сердечной улыбкой.

Казалось, что с каждой минутой пребывания в Калли архидиакона охватывает все большая радость. Он весело поглядывал на полковника, ехидно, а то и задорно — на Персиммонса, а когда его глаза останавливались на Морнингтоне, 6 них легко читалось подлинное расположение, они ведь и впрямь успели подружиться и привязаться друг к другу.

Грегори, напротив, смотрел на священника со все возрастающим беспокойством. Он понимал оскорбительную грубость сэра Джайлса, хотя в душе и презирал его за несдержанность (примерно так же оценивал сэр Джайлс притворную любезность самого Персиммонса), но он совершенно не видел, откуда взяться такой восторженности. Снова подумав, не перестарался ли Леддинг и не тронулся ли священник умом, он перевел взгляд на Морнингтона — ну, с этим все ясно: чувствует власть над собой и знает, что ее можно пустить в ход. Немного успокоившись, он выжидательно взглянул на полковника. С минуту все молчали. Первым не выдержал полицейский.

— Я думаю, — не очень уверенно начал он, обращаясь к Персиммонсу, — если бы вы показали нам этот… злополучный сосуд, архидиакон смог бы убедиться в своей ошибке.

— Охотно, — ответил Грегори и пригласил гостей следовать за собой. Подойдя к полке, он сделал широкий жест;

— Вот мой потир. Если угодно, могу рассказать его историю. Мне он достался… — Дальше последовало повторение легенды, которую Кеннет выслушал днем раньше.

— Что вы на это скажете? — укоризненно обратился полковник к священнику.

Архидиакон смотрел на потир, и лицо его было серьезно. Недавняя беспричинная веселость сменялась радостью всеохватной, танец крохотных молекул счастья ширился и готов был захватить его целиком. И снова расслышал он слабый прекрасный звук, но уже не снаружи, и даже не изнутри, а из внепространственного, вневременного, внеличностного бытия. Если это и была музыка, то музыка самого движения — звучали не вещи, а природа вещей. Чем дальше он смотрел, тем больше ощущал себя рекой, бегущей по узкому руслу, а над водою сверхъестественным светом сиял Грааль.

— Да, — тихо промолвил архидиакон, — да, это Чаша.

Грегори пожал плечами и повернулся к начальнику полиции.

— Я могу дать вам адрес человека, который продал мне эту штуку, — предложил он, — а вы можете его допросить, если сочтете нужным.

Полковник поджал губы и негромко ответил:

— Я извещу вас, если возникнет такая необходимость.

Кажется, наше опознание ничего не дало. Насколько мне известно, архидиакон недавно повредил голову?

— К несчастью, это так, — подтвердил Грегори. — Это я нашел его на дороге и привез домой. Может быть, поэтому он считает, что это я его ограбил, — доверительно добавил он. — Конечно, это очень неудобно. Если пойдут разговоры, мне придется продать имение. Знаете, он-то старожил, а я — пришлый, ему скорее поверят. Я уже подумывал отдать ему этот злосчастный потир, но жалко. Люблю старинные вещи — правда, не настолько, чтобы ради них убивать священников.

Что бы вы мне посоветовали в этой ситуации, полковник?

Полковник задумался. Кеннет деликатно отошел, чтобы не мешать их разговору. Архидиакон, отрешившись от всего, смотрел на потир. Частью сознания он ощущал начало некоего движения, узнавал эти признаки и ждал, светло и безмятежно. За долгую практику архидиакон приучил себя, будь то на людях или в одиночестве, за работой или на отдыхе, в разговоре или в молчании, быстро собирать все силы, чтобы переноситься туда, где творится самое действие. Там, отдавшись Предвечной Причине всего сущего, влившись в поток Божественной воли, он легко плыл среди изменчивых человеческих воль, никогда и нигде не теряя совершенства терпения, мудрости, красоты и радости. Там, в этом состоянии, не было сомнений, не было и тревог, одна лишь ясность, там все обретало новые, истинные очертания. Вот и сейчас краем глаза архидиакон видел, как фигура Персиммонса в нескольких шагах от него вдруг начала разрастаться. Нет, на самом деле он и не думал увеличиваться в размерах, это недавно произнесенные им перед Чашей слова отдавались бессмысленным эхом в мироздании? Только Промысел может бросить вызов Промыслу — все другие попытки высокопарны до глупости. Грегори тщетно рвался к незаконной власти, тщетно — и довольно мерзко, как все высокопарное. В мироздании, как и в Фардле, высокопарность считается неприличной; и Грааль, простодушно содрогнувшись, слегка наклонился вперед. Тот же импульс в ту же секунду пронзил и архидиакона и выразился точно таким же движением. Чаша и человек узнали друг друга, они встретились. И всей душой приняв и признав происшедшее, архидиакон с неожиданной прытью метнулся к выходу.

Остальные пришли в движение несколько мгновений спустя. Полковник, надумав наконец нечто, отошел вместе с Грегори в сторонку и наставлял его. Ни один из них ничего не увидел, лишь Кеннет заметил мимолетное движение, которым архидиакон схватил Чашу. Но они услышали, как он бежит, и кинулись вдогонку. Ближе всех к выходу стоял Кеннет, но и он среагировал только после того, как священник прошмыгнул мимо него. Архидиакон, привыкший преодолевать заборы и живые изгороди, мчался по дорожке. А вот Грегори с полковником на первых же шагах сбили дыхание:

Грегори звал на бегу Леддинга, полковник — священника.

Только молодой и длинноногий Кеннет нагнал беглеца на полпути к воротам. До сих пор он не знал, чью сторону занимает в этой истории, но, поравнявшись с архидиаконом, вдруг с непреложной ясностью понял: прав он или нет, никакие силы на свете не заставят его остановить этого симпатичного человека или помешать ему. Приняв решение, он сразу повеселел, в несколько прыжков достиг ворот, распахнул их, подскочил к машине герцога и открыл дверцу.

Герцог, сидя за рулем, писал стихи. Констебль Патенхем неподалеку просто спал на солнышке. Но герцог, размышляя над очередной рифмой, смотрел в сторону ворот и приготовился встретить гостей еще до того, как вопли полковника ворвались в сны констебля.

Едва архидиакон добежал до машины, Кеннет оказался рядом с водителем, захлопнул дверцу и крикнул:

— Гоните вовсю!

Констебль, пробужденный криками «Патенхем», резко выпрямился и увидел начальника, спешащего изо всех сил к воротам.

— Останови его, Патенхем! — орал тот.

Ошарашенный полицейский завертел головой. Вот машина герцога. На заднем сидении — архидиакон, на переднем, рядом с его светлостью, гость, молодой редактор из Лондона. Машина тронулась. Так кого же останавливать?

Не герцога же! Правда, по дорожке впереди полковника бежал Грегори Персиммонс, он как раз появился из-за поворота. Констебль, не долго думая, бросился ему наперерез и поймал.

— Да не меня, обезьяна чертова! — рявкнул на него Грегори.

— Машину держи, бабуин, машину! — сипел подоспевший полковник. — Задержать архидиакона!

Констебль бросил Грегори и кинулся вдогонку за машиной.

— Стой, черт тебя побери! — взвыл полковник. — Назад, кретин!

Совершенно сбитый с толку констебль вернулся на место. Грегори и полковник, отпихивая друг друга, рвались в машину.

— Гони как черт! — крикнул полковник констеблю. — Может, еще поймаем.

— Герцога, сэр? — переспросил на всякий случай ошалевший констебль.

— Этого проклятого лицемера в рясе, — крикнул полковник так, что за четверть мили архидиакон оглянулся, решительно не согласный с таким определением. — Я его сана лишу! — бесновался полковник. — За решетку упеку!

— Да поезжайте вы наконец! — сказал Грегори, с неудовольствием глядя на констебля, и тот поехал.

По английским дорогам уносился прочь Грааль. Охраняли его герцог, архидиакон и редактор, а гнались за ним владелец поместья, начальник полиции и совершенно выбитый из колеи полицейский. Наверное, это нравилось ангелам на небесах.

Во всяком случае, герцогу это нравилось. Спустя две-три минуты он осведомился у Морнингтона:

— Я полагаю, вы знаете, что мы делаем?

— Мы спасаем Святой Грааль, — ответил Морнингтон. — Ланселот, Пелеас и Пелинор, нет, я перепутал, прошу прощения, Боре, Персифаль и Галахад. Вот так правильно. Архидиакон, конечно, Галахад вам герцог, вполне подойдет роль Персифаля, вы ведь не женаты? Ну а мне остается сэр Боре. Правда, я тоже не женат, а у Борса, помнится, была семья. Впрочем, это неважно. С вами-то понятно, вы — поэт, и никем, кроме Персифаля, быть не можете. А Боре был простым работягой, вроде меня. Так что вперед, вперед в Саррас! — воскликнул Морнингтон и, повернувшись к преследовавшей машине, еще раз прокричал:

— В Саррас! Встретимся в Карбонеке!

— Господи! Да о чем это вы, наконец? — взмолился герцог.

Морнингтон собрался ответить, но его опередил архидиакон. Он наклонился вперед, к плечу герцога, и вполне светским тоном сказал:

— Милорд, мне неловко пользоваться вашим благорасположением, тем более что вам неизвестны все обстоятельства, из-за которых мы спешим. Мне неловко торопить вас…

— Да? — перебил его герцог. — А мне определенно показалось, что мы торопимся. Конечно, я могу ошибаться, но пока не имею ничего против. — Говоря это, он, не снижая скорости, вписался в крутой поворот дороги. — Так вот, мы явно торопимся. Быть может, дело в том, что за нами кто-то едет…

Морнингтон! Да перестаньте вы смеяться! Лучше бы объяснили, куда мне ехать!

— Но право же, — запротестовал архидиакон, — не лучше ли высадить меня где-нибудь здесь?..

— Нет, не надо, — сказал Кеннет, прекратив смеяться. — Все в порядке, герцог, я не шучу. У архидиакона там и правда Грааль.

— Грааль? — повторил герцог, а потом снова повторил недоверчиво:

— Грааль?

— Да, да, именно Грааль, — заверил его Морнингтон. — Мэлори, Теннисон, Кретьен де Тру а, мисс Джесси Вестон. Как это у нее? «От романа к реальности»? Ну вот, так и получилось. Честное слово, это очень серьезно.

Герцог бросил на него короткий внимательный взгляд.

Час, проведенный в разговорах о почти забытом поэте, чудесным образом сблизил двух его страстных поклонников. Морнингтон тихо и ясно изложил герцогу ситуацию, и тот, выслушав, пожал плечами:

— Хорошо. Раз вы так говорите… Но все-таки, куда мы едем?

Кеннет повернулся, хотел что-то спросить у архидиакона, но передумал и спросил герцога:

— А сейчас куда мы едем?

— Насколько я понимаю, в Лондон, — ответил герцог.

— В Лондон? — переспросил Морнингтон. — Наверное, у вас там есть дом?

— Несколько, на выбор, — ответил герцог.

— Что ж, поехали. Там и поговорим спокойно. А не могут они с дороги позвонить в полицию? — осведомился Морнингтон у архидиакона.

— Едва ли, — отвечал священник. — Персиммонс не захочет впутывать власти.

— Арестовать им нас не удастся, пока мы не остановимся, — резонно заметил герцог. — Но я не собираюсь останавливаться.

— Арестованы на дороге герцог Йоркширский и настоятель Фардля! — выкрикнул Морнингтон. — Необычайное происшествие! Святой Грааль — в Англии? Свидетельствует отставной издатель! Покупайте вечерний выпуск! Да нет, не посмеют они нас остановить, — закончил он обычным голосом.

— Ну что ж, в Лондон, так в Лондон, — покоряясь неизбежному, сказал герцог.

Кеннет оглянулся на машину преследователей. «Архидиакон, конечно, потеряет свой приход, — подумал он. — Работу я уже потерял, а герцог вот-вот потеряет репутацию. Зато старый Персиммонс уже потерял Грааль, а сэр Джайлс Тамалти поубавит свою спесь, если только я доберусь до него».

В машине, преследовавшей их, Грегори как раз думал о возможной огласке. Ему пришлось остановить полковника, собравшегося повернуть к станции, чтобы позвонить в полицию. Он попытался объяснить Коннерсу масштаб предстоящего скандала.

— Еще неизвестно, чем кончится суд, — говорил он. — Даже если мне удастся вернуть потир, представляете, сколько народа поверит архидиакону? А клерикалы в парламенте?

Давайте все-таки попробуем догнать герцога и все ему объяснить. Должен же он понять, что доводы рассудка на моей стороне. Разве они друзья с архидиаконом?

— Я вообще не знал, что они знакомы, — раздраженно ответил Коннерс. — Герцог, да и все его семейство, — католики. Он же из Норфолков, его мать — урожденная Ховард.

Поэтому мне совершенно непонятен его каприз. Разве что этот чертов священник заморочил ему голову.

Машины неслись по дороге, Грегори пытался сообразить расклад сил. В стане противников только герцог неизвестная величина; но, в конце концов, и на герцога можно найти управу. Сэр Джайлс вхож в самые неожиданные круги.

Грегори вспомнил, как в субботу они заходили в аптеку и обсудили вместе с ее владельцем более убедительную версию, без всяких ссылок на малахольного Стивена. С такой легендой да с полицией за спиной можно играть смело. Он усмехнулся и, прищурившись, поглядел вслед другому автомобилю. Пока он удирает, как белый небесный олень от стаи гончих. Пока. Но надежды у него мало. Позади уже лязгают зубы, кровь выступает на белой шкуре, собаки почувствовали ее вкус, и теперь их не остановишь. С Морнингтоном разберемся в два счета, это ясно, он у нас попрыгает. Архидиакону тоже не сдобровать — правда, не совсем понятно, что с ним сделать. А Грааль вернется на место, в холодное капище, уготованное ему.

Так они и добрались до Лондона. Расстояние между машинами то сокращалось, то увеличивалось, в целом оставаясь неизменньм. По сторонам замелькали предместья. Герцог гнал машину в сторону Вест-Энда на предельно допустимой скорости и, подъехав к дому на Гровнер-сквер, резко затормозил. Морнингтон выскочил, открыл заднюю дверцу и помог выбраться архидиакону, так и не выпускавшему Чашу из рук.

Все трое бросились к парадной двери. Герцог втащил своих попутчиков в прихожую и, схватив за руки, быстро повел через залу к дальней двери. На ходу он бросил дворецкому:

— Твайс, если будут звонить, меня ни для кого нет дома!

— Хорошо, ваша светлость, — ответил тот и направился к входной двери, в которую уже барабанил полковник.

— Герцог, герцог! — завопил полковник, едва перед ними отворилась дверь. Он хотел было ринуться вперед, но наткнулся на широкую грудь слуги, тогда как герцог и его гости удалялись в неясную мглу.

— Его светлости нет дома, сэр, — сообщил дворецкий.

— Как это нет? Да я его только что видел! — возмутился полковник.

— Сожалею, сэр, но его светлости нет дома, — последовал непреклонный ответ.

— Я начальник хартфордширской полиции! — взъярился полковник. — Я представляю официальные власти!

— Сэр, я весьма сожалею, но его светлости нет дома.

Грегори тронул полковника за рукав.

— Это бесполезно. Нам надо было написать или позвонить предварительно.

— Это черт знает что! — выругался полковник. — Слушай, приятель, — обратился он к дворецкому, — я из полиции и должен видеть твоего хозяина по важному делу.

— Сожалею, сэр, но его светлости нет дома, — сказал тот.

— Идемте, — позвал Грегори. — Раз уж мы здесь, убедимся в моей правоте, а потом подумаем, как ее отстаивать.

— Ну погоди, приятель, — с угрозой проговорил полковник. — Торчишь тут, вкручиваешь мне про его светлость! Передай герцогу, что я жду от него объяснений, и чем скорее, тем лучше. Надо мной еще ни разу в жизни так не издевались!

— Сожалею, сэр, но его светлости…

Полковник отскочил от двери, Твайс захлопнул ее и, заслышав колокольчик, неторопливо проследовал в библиотеку.

— Ушли они? — спросил герцог.

— Да, ваша светлость. Осмелюсь заметить, ваша светлость, один из этих джентльменов был очень огорчен. Он просил вас написать ему.

Трое соучастников переглянулись.

— Хорошо, Твайс, — сказал герцог. — Пока меня нет дома ни для кого, — повторил он. — После завтрака посмотрим. А сейчас приглядите, чтобы нам дали поесть, и желательно побыстрее.

Когда дворецкий вышел, герцог поудобнее устроился в кресле и повернулся к священнику.

— Вот теперь, — сказал он, — расскажите мне о Граале.