Сентябрь 1994

Сижу у окна в «Бургер Кинг», в глухом конце Кэмден-Хай-Стрит. Снаружи темнота. Двое мужчин, смеясь, перебегают через дорогу, направляются в «Черную чашку». Еще двое сидят за соседним столиком. Входит третий и присоединяется к ним. На них бейсбольные кепки, из-под которых видны неопрятные волосы и наушники; говорят о бизнесе, музыкальном бизнесе, точно парни-переростки. Я заметил, как кто-то еще проскользнул мимо. Хотел войти внутрь, но развернулся и пошел через дорогу, даже не взглянув по сторонам.

Это был всего лишь мимолетный взгляд, и десять лет – долгий срок, но я знал, кто это. Я никогда не встречал других женщин с такой походкой, с широкими, уверенными шагами, с паучьими ногами, столь нелюбимыми ею.

Пока я добрался до двери, она уже скрылась. Я пошел на север, выглядывая ее по сторонам и попутно замечая все те вещи, на которые обычно не обращаешь внимания. Книжные и обувные магазины, взбудораженные дети, болтающиеся возле станции подземки, торговцы, закрывающие свои лавочки, ярко освещенные пивнушки.

Я вспоминал, сколько воды утекло с тех пор, как это место было нашим. Не только моим и Фрэнк – так звали ее, паучьеногую и черноволосую, Фрэнк от Франческа – но всех нас. Всех, кто достиг совершеннолетия в годы между панками и Волосатыми. Бездомные и панки, каждый со своей группой, для каждого дом – грязная улица, с захудалым танцзалом, превращенным в рок-н-ролльную блошиную яму, с хипповским книжным магазином и салоном звукозаписей, с кошмарными ирландскими пабами и отвратительными кафешками.

И теперь я видел, что мы натворили. Выжили мясника, пекаря и индийского бакалейщика, лишились слесаря, торговца рыбой и телевизионного мастера. Разрушили мелкие магазинчики, типографии и мусульманскую лавочку. Променяли их на магазины с кожаными куртками и разноцветный торговый центр «Доктора Мартинса», столицу молодой культуры Европы, рынок крутости.

Я искал Фрэнк у «Бака», и в «Элефанте», и в Оксфорде. Я пытался вспомнить, когда все изменилось. Вспомнить начало восьмидесятых. Вспомнить Невилла, выросшего на этих улицах и так глупо погибшего. И вспомнить Фрэнк, ведь она была в самом сердце этого… того, что случилось со мной. Того, что случилось с нами.

И я не мог понять, почему теперь, в эти дни, так трудно думать даже о нас.