До того:

Сьюзен: У тебя есть план?

Синовал: У меня всегда есть план. Просто потребовалось долгое время, чтобы он оформился. Теперь он закончен.

Сьюзен: Что ж, тогда неплохо бы его услышать. Если, конечно, ты не планируешь держать меня в неведении.

Синовал: И в мыслях не было. Я собрал столько врат, сколько смог. Несколько врат остается у ворлонцев, включая главные врата.

Сьюзен: Главные врата?

Синовал: Кажется, я это тебе уже объяснял.

Сьюзен: Может быть, я не расслышала.

Синовал: Догадываюсь. Меньшие врата — это шары, зеркала и тому подобное. Враг может смотреть сквозь них, говорить сквозь них, распространять сквозь них частицу своей воли. Они не могут пройти сквозь них во плоти, если не проведены соответствующие ритуалы и нет соответствующей обстановки. Требуются кровавые жертвы, безумие и смерть.

Сьюзен: Забавно.

Синовал: Ворлонцы использовали эти врата, чтобы проводить сквозь них Чужаков. Чем больше силы есть у Чужака — тем больше силы требуется для этого. Те, которые уже появлялись в этой вселенной — не более, чем пехота. Их генералы, повелители и жрецы остаются в их вселенной. Обо всем этом догадывалась Тиривайл. И, по большей части, она была права.

Сьюзен: Замечательно. Итак, эти главные врата...?

Синовал: Как они и называются. Главные врата. Материальный проход в ту вселенную. Если они открыты — пройти сквозь них может что угодно. Все армии, флоты и все повелители той реальности — даже сам их господин, если он того пожелает.

Сьюзен: Так почему же они еще не открыты?

Синовал: Потому что, как и многие проходы, они позволяют проходить туда, точно так же, как и оттуда. Меньшие врата — путь медленный, но более контролируемый. И я считаю, что через меньшие врата я смогу заставить главные врата открыться и пропустить нас в их вселенную.

Сьюзен: Перенести бой на вражескую территорию. Прекрасно. Мне это нравится.

Синовал: Благодарю. Твоего одобрения мне очень не хватало.

Сьюзен: Сарказм тебе не идет. Итак, что мы будем делать, когда туда попадем?

Синовал: О, вот тут и начинается самая важная часть.

* * *

Они ждали у врат. Если про таких существ, как он, учитывая их возраст и мощь и фанатическую убежденность, можно было бы сказать, что они чего—то боятся — они боялись этого.

Вторжения в их вселенную. Осквернения их мира—склепа — самого священного их места, памяти о священной миссии, что они начали и давным—давно исполнили, мира—кладбища, где были погребены тела и души всех бесчисленных рас, которых они уничтожили в этой вселенной.

Боялись нападения.

Их флоты ждали у врат. Они терпеливо ждали двенадцать лет — не так уж и много по их счету. Они могли открыть главные врата двенадцатью годами ранее и затопить новый космос объединенной яростью небес и преисподней.

Но дверь открывалась в обе стороны, и, создавая выход для себя, они могли позволить войти другим. И потому они ждали. Были иные способы, иные пути, иные врата — быть может, более медленные, менее срочные и точные но у этих существ было время, сны и бессмертие и они могли подождать. Так будет лучше — решили они.

Никто из них и представить не мог, что враг сможет ворваться силой, взломав главные врата ритуалом, могуществом и мощью.

Никто из них и представить не мог, что враг посмеет напасть на них, на их собственной территории, в месте их величайшей победы.

Не мог представить этого даже сам Бог—Император, черный и ужасающий в мертвом небе под безжизненными звездами.

В его, подобном планете, мозгу промелькнула мысль. Ощущение, для которого у него не было ни слова, ни описания. Это было чем—то, подобным предвкушению, но непохожим на него. Оно было сродни неизвестности, но в нем было что—то еще. Оно было неизведанным, загадочным, чужим.

У вторгнувшихся было для этого слово, хотя все они — даже и Синовал — не стали бы спешить, приписывать подобную... мирскую эмоцию такому созданию.

Такое простое слово: "страх".

* * *

Глаз между мирами был открыт, открыт насильно, событие, которое никто себе не представлял, которое никогда не представлялось возможным.

Слишком долго. Он слишком долго был в одиночестве, в компании лишь своих раболепных последователей, а они не давали ему ничего кроме поклонения и лести. Сколько же прошло времени?

Миллионы лет прошли с тех пор, как тут существовали разумные, те кто имел технологии, цивилизацию или же мудрость, да и те были жалки перед его мощью. Они знали законы, языки и философию, но перед ним это было ничто.

До них, до тех рас разумных, были расы, стремившиеся к звездам, путешествовавшие к иным мирам в их системах силой механики, ракет или телепортации. Но они были детьми, еще только ползавшими, не смевшими взглянуть на величие вселенной.

Сколько прошло времени с тех пор, как здесь существовала раса, которая могла бы посмотреть на него которая, могла бы понять, чем он действительно являлся, которая могла бы оценить его величие и его божественность, пусть даже и не благоговея перед ним?

Сколько прошло времени с тех пор, как ему действительно бросали вызов?

Сколько прошло времени с тех пор, как исчезли Изначальные этой вселенной?

А теперь сюда пришли другие, старейшие существа той новой галактики. И они пришли не с миром, не как дипломаты, не в восхищении, не с благоговением, и не с изъявлением покорности — они пришли принести войну и огонь.

Сколько прошло времени с тех пор, как он сражался — не просто убивал или приносил в жертву, но сражался?

Сколько прошло времени с тех пор, как он видел кого—либо, кто отваживался посмотреть в ответ?

Сколько?

Он не мог вспомнить.

Сколько прошло времени с тех пор, как он пробуждался от своей вечной спячки, вырванный из нее таким грубым вмешательством?

Он пошевелился и начал двигаться, мысли и образы молниями вспыхивали в его мозгу. Ему удалось выделить из всего их потока одну простую вещь.

В его цитадель вторглись. Место его покоя было в опасности. Враг был близко, и само его тело вскоре может подвергнуться нападению.

Это богохульство и ересь. Эти создания должны умереть, должны познать благословение и священное забвение смерти.

Но здесь было что—то еще. Что—то древнее, что—то странно родственное его миру—склепу, место посвященное мертвым — но иное. Похожее, но не такое же, чересчур иное, чтобы его описать, объяснить или выразить.

Эта сила должна быть уничтожена. Очищение новой галактики может подождать. Эти существа были той силой, из—за которой глаз оставался закрытым. Когда они будут уничтожены, обессмерченные в вечности — более не останется помех. Ничто более не помешает его явлению в новую вселенную.

Когда эти силы будут уничтожены.

Все остальное было второстепенно. Все остальное не было важно. Сейчас все решало время и только время. Его слуги, солдаты и жрецы были нужны здесь. Очищение иного пространства могло подождать до тех пор, пока эти создания не умрут.

Всем следовало вернуться, чтобы защищать Бога—Императора и мир—склеп.

Это будет сделано, эти создания будут уничтожены, и он снова сможет думать.

Странное ощущение, которое он не мог назвать "страхом", ушло и он начал обдумывать то, что сделает, когда они будут уничтожены.

Возможно, где—то в новой вселенной можно будет создать новый мир—склеп.

Да, это действительно было бы прекрасно.

* * *

Враг ждал их за вратами, собравшись в оборонительные порядки, черные, ужасающие, отталкивающе древние твари, само присутствие которых наводило страх.

Никто здесь не знал страха. Ветераны двенадцатилетней войны, все они узнали потери и горе, видели как умирают их друзья, семьи и миры.

Потери дали им силы. Потери придали им упорство и ярость. Каждый из них знал какова будет их судьба когда они соглашались на это задание.

Возвращения не будет.

Они войдут во вселенную Чужаков, ожидая смерти, и они найдут ее там.

Этот леденящий шепот прозвучал в разуме каждого из них. Шепот Чужаков.

Смерть мерть мерть ть ть...

Маррэйн ответил за всех, и все они слышали его ответ.

— Смерть? — расхохотался он. — Я уже был мертвым, глупцы! За свои жизни я видал вещи пострашнее, чем вы!

Флоты ринулись вперед, не ради победы — ради того, чтобы захватить плацдарм.

Опорный пункт во Вселенной Смерти.

* * *

Теперь Синовал мог почувствовать их совершенно отчетливо. Он мог услышать их шепот, словно от разговора в соседней комнате. Дверь была открыта, и их слова долетали до него.

Слова, умоляющие о поминовении, об уничтожении, о единственном последнем шансе — миллиарды разных голосов, просивших о миллиардах разных вещей, но все они были счастливы от того, что наконец нашелся кто—то, кто мог услышать их.

— Терпение. — прошептал он. — Скоро я буду рядом.

Скоро.

* * *

— С ними что—то случилось. — прошептала Деленн.

Шеридан кивнул, следя за спадом в течении битвы. У ворлонцев вырвали сердце. "Темные Звезды" и оборонительные системы станции обратились против них. Корабли ворлонцев умирали — окруженные и избиваемые.

Битва была выиграна.

Битва была выиграна. Война велась другими, где—то в ином месте. Он хотел бы в этом участвовать. Снова участвовать в войне, иметь явного противника...

Но нет, все будет не так просто. Синовал вернул его не для того, чтобы он был воином. Синовал вернул его, чтобы он был лидером.

Лидером в мирное время, не на войне.

— Должно быть, все закончилось. — сказал он с оттенком горечи. — Синовал отправился в иные края.

Он вздрогнул, когда Деленн коснулась его руки. Ее кожа показалась ему очень горячей.

— Оставь ему его войну. — проговорила она. — У него нашлась отвага оставить нашу войну — нам.

Он хотел что—то ответить, но в итоге промолчал и, отвернувшись, вновь стал рассматривать битву.

— Ты слышишь меня?

Он вздрогнул от звука, отвлекшего его внимание. Какое—то мгновение он оглядывался, затем понял, что слышит его по комм—каналу. Голос был раздражающе знакомым, но он не мог его узнать.

— Есть тут кто—нибудь? —

— Я здесь. — ответил он. — Это... это... Деленн, на каком уж мы корабле?

— "Поминовение".

— Это "Поминовение". — продолжил он. — Джон Шеридан на связи. Я... ладно, я командующий.

— Шеридан? Я думал, что ты умер. А, ладно. Кто я такой, чтобы рассуждать о возвращении из бездны? Что ты хочешь сделать с этой кашей? —

— О чем вы?

— Ворлонская Сеть под моим контролем. Как часть сделки, которую заключили мы с Синовалом, я отключил оборонительные системы станции и освободил "Темные Звезды". Теперь они сделают то, о чем я попрошу. Я в отличном настроении, так что решил согласовать с тобой свои действия прежде чем что—то делать дальше. Хочешь, чтобы я уничтожил станцию? —

— Что? Нет! Ворлонцы не могут контратаковать?

— Я их отлично вижу. У них остались их собственные корабли, но ничего больше. Они чересчур полагались на одно оружие, а сейчас это оружие повернулось против них. Поэтично, не правда ли? В этом есть своего рода урок. —

— Кто вы?

— Я разочарован тем, что ты меня не вспомнил; впрочем, пребывание среди мертвых имеет тенденцию действовать на память. Я Альфред Бестер, новый правитель ворлонского пространства. —

— Новый кто?

— Да, нам пожалуй понадобится подобрать титул получше. Может быть "Пожизненный Президент"? "Высочайший Лорд—Император"? Лично мне нравится как звучит "Король Альфред"... Ах, ладно. Ты победил. Я победил. Можем мы позволить себе немножко дружеской болтовни после победы, или нет? —

— Война еще не закончена. — холодно проговорил Шеридан.

— Наша часть — да. И я верю в Синовала. —

— А если он не справится, то у тебя будут бессчетное количество планет в ворлонском пространстве, чтобы там спрятаться, верно? И покуда ты в безопасности, ты и не вспомнишь про нас, остальных?

— Примерно так. Тем не менее, я верю в Синовала, и если он проиграет, то я продолжу сражаться в этой войне всеми доступными мне силами. Я бы предпочел поддерживать добрые отношения с вами, остальными, но если это невозможно — путь будет так. У моего народа теперь есть свой мир. В остальных мы не нуждаемся. —

Шеридан выпрямился. У него засосало под ложечкой.

— Значит, ворлонцы теперь практически беспомощны? Везде? Не только здесь?

— У них осталось несколько планет. Со временем я доберусь и до них. Я зачистил их родной мир, насколько успел, и я отобрал у них Сеть, по крайней мере, ту ее часть, что все еще работает. —

— Прекрасно. Я бы хотел, чтобы ты оставил все здесь в целости. Не уничтожай станцию, но придержи оставшихся у нас за спиной ворлонцев, если они попробуют что—нибудь выкинуть.

— Хорошо. Считай эту услугу подарком. За будущие услуги придется платить. —

— Джон. — прошептала Деленн. — У тебя есть план?

— Неужели, пока я был мертвым, про меня успели всё забыть? — его глаза блеснули бешеной яростью. — Когда это у меня его не было?

* * *

Корабли Чужаков были ужасающими и зловещими, древними, страшными и непостижимыми.

Но они сражались с теми, кто знал войну и смерть, поражение и победу. И Чужаки потеряли изрядную часть своей ужасности за прошедшие годы. Их побеждали — пусть и великой ценой, но их побеждали. Они бывали ранены, они истекали кровью и умирали.

А как только тварь продемонстрирует что она смертна, что она уязвима — она теряет свою загадочность, свое волшебство. Свою силу. Чужаки были все так же сильны, все так же быстры, так же смертоносны, но они больше не были непобедимы.

Их медленно оттесняли, выбивая их защитные порядки у устья врат. Открытие врат Синовалом смутило их, так же, как оно смутило их Бога—Императора.

Атаку возглавляли Изначальные, обрушив на Чужаков ливень энергии, разрывая в клочья их защиту. Жрецы, генералы и, разумеется, сам Бог—Император владели силами, равными силам Изначальных, но их здесь не было. Те же корабли, что были здесь — были относительно невелики.

Присутствие их богов вдохновляло смертных воинов армии Синовала куда больше, чем деморализовало их присутствие демонов. И они атаковали — настолько быстро и настолько отчаянно, как только могли.

Собор же... На высочайшей башне Собора неподвижно сидел и ждал Синовал. Он медитировал, собирая силы и волю, ожидая своего часа.

Наконец, оборона Чужаков был сломлена. Они отступили, осторожно и неохотно оставляя свои позиции. Рассыпавшиеся силы Синовала перегруппировались и собрались около врат.

Они выстроились в оборонительный строй и разошлись, позволяя Собору первым войти в эту странную, чуждую, новую вселенную.

* * *

возвращайтесь возвращайтесь все мир—склеп в опасности возвращайтесь по воле вашего бога

все остальное второстепенно ничто иное не важно мир—склеп в опасности

возвращайтесь по воле вашего Бога

* * *

И они возвращались. Через всю галактику они услышали зов и повиновались, они возвращались в свою вселенную, к их миру—склепу, внимая голосу который они не могли не услышать, которому они не могли отказать.

Были жрецы в мертвых мирах, таких как Кара и Трессна, составлявшие списки убитых и разрушенного. Они отложили свою работу и вернулись.

Были существа в Сети, скрывавшиеся и пропавшие, бежавшие туда с Проксимы десятилетием ранее. Они услышали зов их Бога—Императора, последовали ему, и, наконец, нашли дорогу домой.

Был Повелитель у Центаври Прайм, пробивший разрыв между мирами, готовый обрушить гнев, мощь и величие Бога—Императора на этот жалкий мир. Он услышал зов Бога—Императора и оставил Центаври Прайм.

Они все вернулись домой — кто—то сразу, кто—то чуть задержавшись, но вернулись все.

* * *

Тварь умирала.

Огромная и жуткая, в прорехе в небесах она выглядела такой же грандиозной и могучей, как и прежде, но она умирала. Марраго чувствовал это. Видения, которые наполняли его разум, которые отдавались в его чувствах, все они говорили об одном.

Тварь умирала.

Он почти был уверен, что между ним и этим чудовищем установилась какая—то связь, как бы смехотворно ни звучала эта мысль. Оно было гигантом, рядом с которым он был не более чем мошкой. Но все же, он мог что—то почувствовать.

Оно было повелителем, могучим даже среди своего народа, древним даже по стандартам его бессмертной расы. Оно стерилизовало целые миры, счищая с них всякую жизнь во имя своей чудовищной веры. И все же, оно почти что любило тех существ, которых оно убивало.

Управляя битвой, Марраго чувствовал, как в его душе рождается откровение. Прозрение.

Эти твари не убивали из страсти к убийству. Они не жаждали крови, они не были исполнены страсти или желания.

Они поклонялись смерти, боготворили ее. Они убивали из странного, извращенного чувства любви. Жизнь и смерть были взаимосвязаны. Эти твари были бессмертны. Старость не могла коснуться их. Их не убивали болезни. Они поклонялись единственной вещи, в которой им отказала природа.

Странно представить себе уничтожение того, что ты любишь... но затем рассудок Марраго подсказал ему воспоминание о убитой Линдисти и Сенне, залитой ее собственной кровью, и он чересчур хорошо понял эту тварь.

Эта тварь, их Повелитель, уничтожила бы всякую жизнь на Центаври Прайм. Самих центавриан, их домашних любимцев, их скот, растения, даже бактерии. Умные и глупцы, разумные и неразумные, высшие и простейшие — тварь убила бы всех.

И где—то, среди неведомых звезд, за порогом врат и разрывов пространства, оно поставило бы знак, место где пребудет вовеки память о родном мире Центавра, обессмертив так тех существ, которые были им убиты.

Но тварь умирала. Оно нанесло страшные потери флоту Марраго, выхватывая из пространства корабль за кораблем, разрывая их на части, пробивая молниями их хрупкие корпуса. Оно было гигантом, которого жалили муравьи — и все же муравьи убивали его. Самоубийственный таран Карна был началом, но другие продолжили битву. Они были мужчинами и женщинами, и все они были солдатами, у которых не осталось ничего, ради чего стоило жить или умирать. Эти твари и ей подобные лишили их надежд и разрушили жизни.

Марраго прикрыл глаза. Тьма вокруг него не стала ни больше, ни меньше. Она была вязкой и давящей, наполненной запахами крови Сенны и духов Линдисти. Тварь была повсюду, ее чувства были куда сильнее, чем собственные чувства Марраго.

"Если ты можешь это слышать," — подумал он, — "я хочу, чтобы ты знал — я не ненавижу тебя. Я не ненавижу то, что ты есть или то, что ты делаешь. Мы ничто по сравнению с тобой. Но мы живем — для себя."

"Я хочу, чтобы ты это запомнил."

Ответа не было, но он и не ожидал его всерьез. Он вздохнул и хотел было открыть глаза — ему для этого потребовалось собраться с храбростью. Он боялся того, что мог увидеть, но еще больше он боялся того, что не увидел бы.

А затем психический взрыв выхлестнул из разрыва в пространстве. Марраго не смог бы описать это ощущение ни словами, ни даже эмоциями. Это была смесь древности, вечности, мощи и привязанности, страха, заботы и эмоций, для которых у него просто не было слов.

Это швырнуло его через всю рубку, приложив его головой о дальнюю стену и заставило сочиться кровь из его глаз и рта.

Долгие минуты он лежал без сознания. Он не понимал, что он действительно был связан с одним из Повелителей Чужаков, и что его коснулась крошечная частица психической мощи призыва Бога—Императора. И все же, когда он, наконец, пришел в себя, стер кровь с глаз, выплюнул ее изо рта, и получил доклад о том, что тварь исчезла, а разрыв закрылся — он был не так уж и удивлен.

* * *

Я знаю, что вы меня слышите. Не делайте вида, что это не так.

Теперь вы проиграли, и вы это знаете. Чего вы добьетесь, продолжая сражаться? Вы потеряли свой флот, свой мир, вашу Сеть. Но более всего — вы потеряли свой моральный авторитет, если он когда—либо стоял для вас на первом месте.

Когда—то это было важным, не так ли? Вы не просто проснулись однажды утром и решили захватить галактику. Вы хотели совершить что—то достойное и правильное. Отлично. Вы провалились, и с треском, но не в этом дело. Вы попытались.

Но кроме вас, то же самое пытались сделать Тени. Они тоже попытались. И, когда—то, их мотивы были так же благородны. Но они сбились с пути. Они проиграли, и в конце концов, когда они осознали это, они остановились и ушли. Вы это помните. Вы были там, не так ли?

И знаете что? Они победили! В итоге этой бесцельной, бессмысленной войны, которую вели вы двое — победили они! Они признали свою неправоту, и они смогли что—то с этим сделать.

Есть две вещи, которые вы можете сделать сейчас. Можете сражаться — и мы можем стереть эту станцию в пыль. Или же — вы можете быть разумными. Вы можете сдаться и мы обсудим условия. Возможно, мы даже позволим вам ее покинуть, и убраться за Предел.

И, для тех из вас, кто считает, что ваши союзники—Чужаки идут вам на помощь — оглядитесь вокруг. Вы их не увидите. Не так ли? Их более нет в этой вселенной, и с этим вам ничего не сделать.

Итак, решение за вами. Не тяните с ответом.

* * *

Шеридан отошел от комм—панели. Повисло молчание. Ворлонские корабли оставались неподвижны, ожидая их приказов. Оставшиеся корабли альянса висели неподвижно, ожидая его приказов.

Он не хотел принимать командование, но почему—то все, кто оставался, смотрели на него в поисках воодушевления. Почему он?

— Итак. — сказал он, глядя на Деленн. — Что ты думаешь?

— Они не послушают. — печально ответила она. — Они скорее умрут, чем признают, что были неправы.

— Тени не стали умирать.

— Тени не поклонялись этим Чужакам. Они поклоняются смерти, Джон. Они будут рады умереть, и еще более будут рады захватить с собой кого—нибудь из нас.

— Я думаю, что есть шанс... кто—то из них должен быть готов согласиться, что они ошибались. Кто—то из них должен помнить — кем они были. Я даю им шанс, Деленн, шанс взглянуть в мысленное зеркало и понять — кто они есть, кем они были и кем они хотят быть.

Она посмотрела на него, он увидел отражение в ее глазах, и он знал, что в его глазах она видит то же самое. Он взял ее за руку. Он почти не мог дышать.

Двенадцать лет. Двенадцать лет потерянной памяти внезапно исчезли, будто их и не было. Даже годы предшествовавшие им, годы ненависти, гнева и потерянного ребенка — даже эти годы исчезли.

Было время, оставшееся сейчас в таком далеком прошлом, что они едва могли его вспомнить, когда они были друг для друга всем, когда они искренне верили, что могут изменить галактику к лучшему, когда у них все еще была надежда, и когда одно лишь присутствие одного из них меняло другого.

Медленно, нежно, с любовью, словно не было последних пятнадцати лет, а они были молоды и любили в первый раз, они поцеловались.

Затем они отступили друг от друга, смущенно и неохотно, просто глядя друг на друга.

Молчание нарушил Джон.

Смехом.

— Мне не хватало тебя, Деленн. — проговорил он. — Боже, как мне тебя не хватало.

Она не ответила ничего. Но ее глаза, зеленые, бездонные — и снова живые — они сказали все, что следовало сказать.

Через несколько секунд тишины ответили ворлонцы.

"Мы обсудим условия."

* * *

Это был мир, целиком отданный мертвым, город где не было никого и ничего живого. В центре его стояла огромная башня, полночно—черная, протянувшаяся к звездам.

Если у него и было имя — оно не было известно никому, ни даже Синовалу. У каждой расы, собиравшей флот, чтобы принести войну и возмездие Чужакам, было свое собственное название для этого места, и большинство этих названий несло лишь один смысл:

Ад.

Лишь Синовал звал его иначе. Он видел в нем что—то совершенно иное. И у него были на то причины.

У него был план, весьма проработанный и сложный боевой план, разработанный, главным образом, Синовалом, Маррэйном, другими капитанами и Изначальными. Сьюзен оказалась в стороне от того обсуждения. Однако план в целом сводился к двум простым вещам:

Подвести Собор к планете насколько возможно близко.

и

Удержать его там.

Корабли ждали их, и они дорого платили за каждый шаг. Но, понемногу, армия пробивалась вперед.

На самой высокой башне, стоя на краю бездны, Синовал смотрел, как мир—склеп становился все больше и больше.

"Насколько близко нам надо подойти?" — послышался голос Сьюзен, донесшийся до него сквозь стены, камни и кости Собора.

"Ближе." — ответил он. Он потянулся и попытался коснуться того, что искал. Нет. Еще нет. Слишком далеко для него. — "Ближе." — подтвердил он.

"Помнится, ты говорил что нужное место там, где их повелитель."

"Да. Говорил."

"Ну и где он?"

"Наверху." — Синовал мог чувствовать Бога—Императора, злобного, омерзительного и до ужаса знакомого. У очень многих рас галактики была поговорка, ставшая весьма популярной за двенадцать лет его изгнания. Он не верил в то, о чем она говорила, но все равно, в ней была толика правды.

<<На его месте мог бы оказаться я, когда б не милосердие Господне.>>

"В небе?"

Синовал вновь потянулся вперед. Он все еще не мог найти того, что искал, но он мог почувствовать Бога—Императора. Тот двигался, думал и звал. Собор и Изначальные ограждали всех, кого только могли, от убийственной психической мощи этого зова и от простого ужаса, вызванного близостью такой твари.

Тот двинулся, вытягивая одно длинное, усеянное шипами щупальце. Синовал медленно и протяжно выдохнул. Звезды мерцали, танцевали и смещались.

"Нет, Сьюзен."

Один из глаз Бога—Императора открылся. Мертвые звезды заискрились снова, когда он взглянул на них, на всех, кто вторгся в его священное место. Они двигались и мерцали в этом чудовищном шаре, единственном глазе размером со звездную систему, мертвые миры кружились вокруг мертвых звезд.

"Он — это небо."

* * *

кто ты живой но мертвый чужой так долго с тех пор как был чужой так долго

"Как много слов ты произносишь теперь. Я ждал этого момента двенадцать лет. Немного, по твоему счету, но достаточно долго — по моему. И знаешь... Я просто не знаю что сказать."

ты бог

"Нет, но мог бы стать, если бы захотел; если бы мне меньше повезло в выборе компаньонов, и если бы мне меньше повезло с компаньонами, которые выбрали меня."

ты это я

"Нет, но близко к тому. Мы похожи и различны, как образы в зеркале — темном, кривом зеркале, отражающим почти то же самое."

кто ты

"Я не могу на это ответить. Больше не могу. А кто ты?"

Бог Император. Бог—Император.

"Нет. Ты ничто. Ничей бог и повелитель ничто. Мне жаль тебя. Ворлонцы, Тени — когда они проиграли, когда они поняли, что проиграли — у них, по крайней мере, была другая галактика, куда можно уйти. Столько загадок, столько тайн, второй шанс, возможность обрести искупление. У тебя нет даже этого. Ты побывал в других галактиках и уничтожил всё.

дар смерти забвения благословения

"Убийство. Но все это чистая семантика. Тебе не следовало приходить в нашу вселенную. Тебе не следовало пытаться сделать с нами то, что ты сделал здесь."

нас звали

"Тебе не следовало отзываться."

смерть свята благословенная вечность покоя священная задача для нас все должны познать смерть где бы они ни были кем бы они ни были

"Даже Бог?"

все...

"Ты размышляешь, верно? И сколько это заняло?"

ты здесь...

"Да?"

чтобы убить меня

"Нет, но близко к тому. Или, с другой точки зрения, совершенно не для этого."

Синовал потянулся, и на этот раз он оказался достаточно близко.

* * *

Они все собрались вокруг Собора, в оборонительную сферу. Чужаки яростно атаковали их, исполненные праведного гнева и злобной ярости от подобного осквернения их мира—склепа. Их отбивали снова и снова. Мощь Изначальных была почти равной мощи этих тварей, и их ярость и упорство удерживали строй.

В небе над ними мерцали мертвые огни, когда Бог—Император наблюдал и неспешно двигался. Но он пока что еще не вступал в бой. Возможно, его внимание было приковано к чему—то иному.

К Чужакам прибыло подкрепление, и некоторые корабли в нем были больше и мощнее других. Одна огромная тварь, которая была сплошной массой щупалец и шипастых гребней растущих из длинного, костяно—белого тела, была размером с суда Изначальных, древняя, могучая, и все же оно было не более, чем слугой Бога—Императора.

Но она было уже ранена, истерзана бесчисленными ударами в битве за целую вселенную отсюда. Ее шипы оборвали жизни двух кораблей — одного дрази, другого — Охотников за Душами, но Изначальные обрушили на него свой благословенный огонь и она сдохла, отправившись в медленное падение на планету, для защиты которой она отдала жизнь..

Чужаки продолжали атаковать, они накатываясь, как прилив и, как отлив, отступали. И все это время Бог—Император не двигался.

Он ждал, как и все они.

Ждал Синовала.

* * *

В какой—то момент во время боя:

Они были готовы умереть. И он и она. Они знали, что это было заданием, с которого не вернется никто, ни даже сам Синовал. Он не возражал, но в конце концов — он никогда не боялся смерти. Это стало бы смертью более славной и величественной, чем он мог мечтать, и он не мог упустить такой шанс.

Впрочем, была одна вещь, которая могла бы заставить его задержаться, одна возможность к тому, чтобы он переменил свое решение: если бы она попросила его остаться. Но она этого не сделала. Более того, она настояла чтобы отправиться с ним.

Всю свою жизнь она знала страх, но это не был страх смерти. Она боялась поражения, слабости и себя, но она никогда не боялась смерти.

Никто из них не говорил об этом, ибо сказать было нечего. И он, и она понимали, или считали что понимают, и этого было почти достаточно. Им обоим было не по себе от этого, перед друг другом и перед самими собой. Никто из них не имел опыта в подобных вопросах.

Кроме того... могло ничего и не получиться. Их любовь была выкована на войне, закалена в боях и смертельном риске. В мирное время она бы могла бы рухнуть и рассыпаться во прах. Все—таки, никто из них не был приспособлен к миру.

Был один короткий разговор, где—то во время битвы, во время короткого затишья, когда можно было перевести дух и собраться с мыслями.

— Ты веришь, — спросила она. — что у нас будет иной шанс, иные жизни? Что мы сможем все начать сначала, и все сделать правильно?

— Нет. — ответил он. — Какой новый шанс сравнится с этим? О какой новой жизни я мог бы мечтать, кроме этой? О какой иной смерти я мог бы мечтать, кроме этой? И с кем еще рядом я мог бы мечтать умереть?

Ей вспомнились имена, но она не произнесла их. Вместо этого она подошла к нему, нежно коснулась его руки и мягко поцеловала его; ее потрескавшаяся, обожженная кожа коснулась его юного лица и нестареющей души.

Никто из них не сказал больше ничего, ни единого слова.

Слова были не нужны.

* * *

нет что ты делаешь

Синовал игнорировал голос, насколько это было возможно. Голос шипел в его черепе, древний, мощный и непередаваемо чуждый, но он, как только мог, старался не обращать на него внимания.

что ты делаешь

Теперь он мог чувствовать их всех. Их воспоминания, их жизни. Они тоже были чужими — отличавшимися от него в миллиардах разных деталей по миллиардам разных причин, но он мог почувствовать их всех.

что ты посмел

Собранные с одного мертвого мира за другим, с одной мертвой звезды за другой, собранные и принесенные сюда, как мемориал во имя их смертей, жест поклонения и религиозного рвения.

Я Бог Бог здесь и нет ни плана ни хитрости ни пожелания что может противостоять Мне

Их тела давно исчезли, распавшись в прах и пепел. Их кости — у тех, у кого были кости — рассыпались и смешались с черной землей планеты—кладбища.

ни пощады ни посмертия ничего после ничто и ничто и вечное ничто

Все они были разными. Их тела, генетика и разумы — все было разным. У кого—то были глаза, у кого—то их не было. У кого—то были кости, у кого—то нет. У некоторых были органы, исполнявшие функции, которых он не мог себе даже представить. Некоторые были почти такими же, как он.

ни блаженства ни боли все их верования были неверны все их надежды были тщетны они испытали как мимолетно течение времени и этому они научились у Меня

Но было одно, что имелось у каждого из них, всех до единого.

и ты также должен узнать это ты должен познать смерть ибо это все что есть

Душа.

ты познаешь смерть

Синовал стоял на самом краю пропасти, его руки были вскинуты вверх, глаза закрыты, его сердце оглушительно колотилось, достаточно громко, чтобы перекрыть даже голос Бога—Императора.

мерть мерть ерть ерть ть ть

— Живи. — прошептал он.

* * *

Бог—Император вздрогнул, совершенно незнакомые ощущения пробежали по его древнему телу. Он вытянул щупальца, длинные как континенты, усеянные шипами размером с горы.

Он хлестнул им, разрубив четыре корабля в один миг.

Щупальца потянулись вперед, хватая и оплетая корабли врагов. Он не обращал внимания на те жалкие уколы, которыми они пытались уязвить его кожу.

Но он не посмел коснуться того, что его страшило. Пока что.

* * *

Под толстым слоем черной земли мира—склепа послышался звук движения. Тихий, медленный, скребущий.

Словно начинала двигаться сама земля.

Это была не просто земля, не просто камни и минералы покрывали мир мертвых. Это были миазмы смерти и страдания, отсутствия жизни. Души мертвых покоились там, заключенные в удушливом безмолвии и неподвижности так долго, что они начали забывать что есть что—то иное.

Синовал просто напомнил им.

И они начинали просыпаться.

* * *

Молнии трещали вокруг него; невидимый ветер бушевал вокруг него, сбивая его с ног. И все же, несмотря на бурю, он удерживал равновесие. Ничто не могло сдвинуть его с места. Ничто не могло помешать ему.

Он многое сделал неверно, и многое из сделанного им было злом. Он знал смерть, знал ее куда лучше и ближе, чем он знал любого из его немногих друзей и тем более немногих любимых. За многое ему не было прощения.

Но он попытается.

Он попытается воскресить целую планету, более того — целую вселенную мертвых.

Он запрокинул голову, глядя закрытыми глазами прямо на усеянное звездами тело Бога—Императора.

— Живи. — прокричал Синовал.

* * *

И Исток Душ, молчавший так долго, добавил к его голосу свой, крича из сочувствия к своему уродливому, кривому, изломанному близнецу.

ЖИВИ!

* * *

Бог—Император не мог этого вынести. Он ощущал зуд внутри своей головы, шепот, тихие голоса.

Звук существ, которые двигались, звуки существ которые оживали вновь.

Все свое бытие он приносил смерть живым. Никогда, даже в самых глубоких снах, он не представлял, что существует что—то, что может принести жизнь мертвым.

нет этого не должно быть это не позволено

Но голос продолжал звучать.

* * *

Живи живи иви иви ви ви и и и и и

* * *

Здесь был один корабль тамиакинов, золотая сфера с несколькими спутниками. Они были древней расой — мудрой, но равнодушной. Они были жестоко изранены при Голгофе, но никогда не искали мести. Они ушли в себя, отступили в их забытые, заброшенные миры у дальних границ Предела.

Они пришли в ответ на зов Синовала, принужденные к действиям убийством Лориэна. Они никогда не искали сражений, но, тем не менее, они сражались, более двенадцати лет что было долго для смертных и еще дольше для Тамиакинов. Все, кто остался от их расы, были здесь, сражающиеся и готовые к смерти.

Во времена неимоверно древние, до того как раса Тамиакинов вышла к звездам, среди них ходила легенда о черной и бездушной твари, что пожирает свет в небесах. Они боялись Мертвого Бога, некоторые из них поклонялись ему, но они встретили Лориэна и его расу, они сами отправились к звездам, и они отбросили прочь глупые суеверия.

Небо корчилось и кипело от конечностей Мертвого Бога, и они знали теперь, что некоторые суеверия все же не были глупы.

Щупальца Бога—Императора оплели корабль тамиакинов и потащили его вверх, выдергивая его из оборонительного строя. Что—то сдвинулось в его неуязвимой, твердой коже, открывая пасть, полную зубов размером с астероиды.

Тамиакины больше не верили в богов, за исключением Лориэна. И они не молились ему, когда они погибли и Бог—Император пожрал их души.

Со временем, если он это переживет, новый знак будет установлен в мире—склепе в память о тамиакинах, и новая душа будет заключена там.

Это будет единственным памятником, которого удостоятся тамиакины.

* * *

ЖИВИ!

* * *

Сердце планеты, так долго неподвижное, начало пробуждаться. Наверху духи миллиардов мертвых посмотрели ввысь, прислушиваясь к зову.

* * *

Прежде:

Синовал: По ту сторону главных врат есть мир. Родной мир Чужаков, как я полагаю. Для них — это священное место. Я считаю: что их правитель находится там, хоть я и не могу говорить уверенно, пока я сам не окажусь там, на месте.

Сьюзен: Интересно будет узнать.

Синовал: Это лишь испугает тебя.

Сьюзен: Меня не так просто напугать. В конце концов, я же выношу тебя.

Синовал: Верно. Я посещал этот мир — в бестелесной форме, используя силу меньших врат. Это... неприятное место, полная противоположность Истоку Душ. Чужаки взяли по одной душе из каждой расы, что они уничтожили в своей вселенной и заключили их там, поместив в своего рода музее; как мемориал того, что они совершили.

Сьюзен: Звучит... не очень.

Синовал: Хуже того. Словами это не описать, и я был там только как дух. Души заперты там, привязанные навечно к моменту смерти. Какие—то из них слабые, даже не полностью разумны.

Сьюзен: У неразумных рас есть души?

Синовал: У всего живого есть своего рода душа. Хоть слово "душа" и не может передать точный подтекст, но это лучшее слово, которое мы можем использовать. Как я сказал, какие—то из этих душ слабы, но есть и сильные, действительно очень сильные. В той вселенной, так же, как и в нашей, были свои Изначальные. Сами Чужаки ближе к расе Первых, но там были многие другие, почти настолько же древние, и они уничтожили целую вселенную, не просто одну галактику.

Сьюзен: И?

Синовал: Я освобожу их. Пожалуй, я должен сказать "мы". Я изучил ритуал, что был использован чтобы создать Исток Душ, чтобы вернуть им свободу и самосознание.

Сьюзен: О боже.

Синовал: Я собираюсь создать новый Исток Душ из их мира—склепа.

* * *

Оборонительная сфера полностью развалилась, корабли рвались на куски, разлетались на части. Силы самих Чужаков в большинстве своем отступили назад, частью из уважения, частью из благоговейного ужаса. Их Бог—Император проснулся и вступил в бой.

Ничто не могло устоять перед ним. Ничто не могло даже попытаться противостоять. Изначальные наносили ему удар за ударом, и все чего им удалось добиться — это едва ли поцарапать шкуру Бога—Императора. Он сокрушал их корабли своей массой и поглощал их.

Из всех Изначальных оставались только те, кого смертные звали Странниками. Они заложили вираж, стараясь выпустить последний, единственный залп энергии. Четыре щупальца оплели их корабль и сокрушили его, и их жизни.

Теперь Изначальные, старейшие существа галактики, погибли все до единого, и сейчас они жили лишь в сферах Истока Душ и воспоминаниях Бога—Императора.

Сам Собор еще не получил повреждений, но его защитников почти не осталось.

На высочайшей его башне стоял Синовал. Он не замечал ничего, его руки были вскинуты к небу, голова запрокинута, его голос и разум слились в едином несмолкающем крике.

Из его глаз начали сочиться кровавые слезы.

* * *

ЖИВИ.

* * *

Все свое существование Исток был одинок. Разумеется, у него был его Примарх и бесчисленные души внутри него, но при всем уважении к ним — он был одинок. Не существовало ничего, что было бы равным ему. Проклятый знанием, бессмертием и могуществом, он был одинок. Даже твердыни и хранилища Охотников за Душами были не более чем продолжением его воли.

Теперь он пел с радостью, несмотря на боль, пронизывавшую его.

Здесь будет другой, ему подобный. Рождался новый Исток.

Души пробуждались и восставали из могил мира—склепа.

* * *

Взор Синовала затянула алая пелена. В его пальцы словно бы начали вонзаться иглы. Он рискнул взглянуть и увидел что кожа на его руках начинала осыпаться, черный пепел отлетал, падал и рассеивался в космосе.

Его тело истлевало, разрушалось от энергии, которую он направлял.

Его руки исчезли, распавшись на атомы и частицы, что меньше атомов.

Он вскинул голову и продолжал звать.

ЖИВИ!

ИВИ ИВИ ИВИ ВИ ВИ ВИ И И И

ИВИ ИВИ ВИ ВИ ВИ И И И

ИВИ ВИ ВИ ВИ И И И

ВИ ВИ ВИ И И И

ВИ ВИ И И И

ВИ И И И

И И И

И И

И

ЖИВИ.

* * *

Маррэйн был не из тех, кто умирает в слабости и с плачем. В первый раз он умер в пожаре, в бреду и безумии, и залы его крепости стали для него погребальным костром. Он провел тысячу лет мертвым, запертым среди собственного безумия, пока его не вернули назад, спасли от сумасшествия и смерти, подарили второй шанс.

Третьего не будет, он знал это. Он никогда не рассчитывал и на второй.

Он был воином, и он умрет в битве, величайшей из всех. О чем еще он мог бы просить?

Бог—Император над ними корчился и хлестал щупальцами. Маррэйн знал свои приказы: не подпускать тварь к Собору так долго, насколько это будет возможным. Он увидел как одно из щупалец вытягивается вниз, почти нерешительно, словно тот был...

...испуган...

Бог—Император убил всех Изначальных, уничтожил их, разорвал в клочья или поглотил. Могло ли такое существо знать страх?

Маррэйн задумался об этом на мгновение, и понял что ему все равно. Он бросил свой корабль на врага, которого он не мог уничтожить, не мог ранить, не мог даже оцарапать.

Шип размером с саму "Широхиду" ударил в борт корабля.

Маррэйн почувствовал, как рука Тиривайл сжала его плечо. Они умерли вместе.

* * *

Сьюзен Иванова сидела в своем полутемном зале. Ей больше нечего было делать. Ее задача была координировать бой, следить за тем, чтобы все обеспечивали безопасность Собора, пока Синовал проводит ритуал. Это было исполнено. Просто больше не оставалось никого, кем можно было бы управлять, кроме самого Собора. И они разве что лишь поцарапали тварь, которая заполняла небо.

И потому она сделала то, чего она не делала уже давным—давно.

Она опустилась на колени. Она молилась.

Она видела богов, демонов и чудовищ. Синовал, по некоторым меркам, был богом, и она достаточно хорошо знала его, чтобы видеть все его пороки и всю его чудовищную надменность. Лориэн был богом, и она знала его мудрость и сострадание. Она знала почти столько же о метафизике вселенной, сколько знал любой из живущих. Она знала, что нет создателя, нет милостивого и великодушного существа, которое ждет их по ту сторону смерти и которое отправит в Рай добродетельные души.

И все же она хотела верить что такое существо есть. Вера — могучая вещь.

И потому она молилась.

* * *

Прежде:

Сьюзен: Кто—нибудь из нас вернется оттуда?

Синовал: Нет.

Синовал: Никто.

* * *

Кровь наполнила его рот. Он не мог говорить, но клич продолжался. Теперь он мог слышать их, мог услышать всех. Он мог видеть их, поднимающихся к поверхности их мира, карабкающихся вверх — не к свету, ибо здесь не было света.

Пока что.

Его руки уже исчезли, рассыпавшись в прах. Он чувствовал, как развоплощается он сам. Странно, но боли не было.

Зов продолжался.

* * *

это не позволено все умирает смерть единственное что постоянно нет ничего иного ни план ни схема ни мастерство не могут препятствовать ей

их души мои

Мгновенная боль, крошечный укол, секундное неудобство — напоминание о давно ушедших временах; давным—давно, в самом начале всего, когда он смотрел на звезды и думал о том, как потушить их свет.

Звезды, которые позже он поглотил, вобрал внутрь себя, впитал в свое существо, обессмертив их мертвые черные останки.

Внутрь себя.

Внутри.

Себя.

На этот раз понимание пришло куда быстрее, и чувство неудобства начало нарастать.

* * *

Исток, первый Исток, умирал. Энергии, бушующие здесь были чересчур велики, чтобы их можно было представить. Потребовались объединенные силы мертвых всей галактики, чтобы направлять их.

Один за другим, огни гасли, становясь черными и мертвыми, энергия душ поглощалась мощью, проходившей сквозь Синовала.

Исток умирал, но по мере того, как умирал он — рождался другой.

Вспыхнула и начала разгораться первая звезда внутри Бога—Императора.

* * *

Знаю, я давно этого не делала, и, наверное, у меня это получается не очень. Я не боюсь, и я готова к смерти. Просто я хочу кое—что сказать.

Я сделала много того, чем не могу гордиться. Я причиняла зло людям. Я добровольно служила Теням. Я сделала многое, позволив ненависти к минбарцам, ворлонцам и пси—корпусу ослепить меня.

Я причинила зло Маркусу, Лите и Деленн.

И Дэвиду. Я жестоко обошлась с ним.

Я готова умереть.

* * *

В конце концов, Бог—Император ударил по Собору; что—то, похожее на страх, все же подвигло его к этому. Зов исходил из этого места, и если Собор мог быть уничтожен, то может быть, исчез бы и зов.

Удар проломил одну из стен крепости.

* * *

С каждой прошедшей секундой умирала очередная сфера души.

* * *

Прошу.... если только мне позволено о чем—то просить... если я могу просить хотя бы об одной вещи... пусть Дэвид получит мое письмо. Я сказала все, что хотела сказать.

Хотела бы я знать, получил ли он его.

Хотела бы я знать, понял ли он.

Хотела бы я знать, простил ли он меня.

* * *

Он уже ослеп, кожа осыпалась с его черепа и глаза заливало кровью. И все же он продолжал звать.

* * *

Земля мира—склепа расступилась и восстали души. Они смотрели вверх. Небо было черным, и не было видно ничего.

Затем вспыхнула искра света.

* * *

Еще одна звезда вернулась к жизни внутри Бога—Императора. Одно щупальце выгнулось в пароксизме боли и разорвалось на части, когда внутри него зажглась звезда. Другое смахнуло с Собора одну из его башен.

* * *

Умерла еще одна сфера души.

И еще одна.

* * *

ЖИВИ ЖИВИ

ИВИ ИВИ

ВИ ВИ

И И

И

и

и

* * *

И все же... мы неплохо управились верно? Мы победили. Все прошедшие годы, вся эта война, все эти смерти...

И мы победили.

* * *

Корчась от боли, от огня и жизни, выжигающих его изнутри, Бог—Император в неистовстве и бешенстве снова ударил по Собору. Сьюзен не подняла головы, когда одно из щупалец проломило стену ее зала, и обратило ее тело в пыль.

* * *

нет

нет

это не

случится

так

* * *

Он больше не чувствовал своего тела. Не осталось ничего, кроме его воли...

И его души, давным—давно обещанной Охотникам за Душами.

Он подался вперед и упал в Бездну.

И Бездна ринулась навстречу, чтобы поглотить его.

* * *

Они роились над поверхностью мира, глядя в небеса. Кто—то из них взлетал в небеса на крыльях, кто—то всплывал, кто—то даже шел.

И небо было полно огней.

* * *

Бог—Император умирал.

Еще одна звезда зажглась вновь.

И Бога—Императора не стало.

* * *

Наступил одно мгновение покоя. А затем к ним вернулись голоса и мысли.

* * *

Все было закончено. Ворлонцы сдались.

Сделать надо было еще многое, но из них постепенно вытрясли соглашение на весьма жестких условиях. Выбора у них не было. Их вожди были мертвы, союзники бросили их и они сознавали двойную угрозу со стороны Синовала и Бестера, которые более чем охотно посвятят остаток жизни тому, чтобы стереть с лица галактики всех ворлонцев до последнего.

Они оставят эту галактику и уйдут за Предел. Их родной мир будет принадлежать Бестеру и его народу. Их Сеть будет демонтирована и уничтожена, духи Чужаков внутри нее будут вычищены. Остальные их планеты останутся нетронутыми — впрочем, сам Джон сомневался в том, что они простоят нетронутыми хоть сколько—то долго. Ворлонцам дадут достаточно времени, чтобы забрать то, что им потребуется из их бывших владений.

И прежде всего — они откажутся от всяких попыток учить или контролировать Младшие Расы.

Разумеется, кто—то из Культа Смерти останется и будет пытаться вернуть их Повелителей, и если Синовал потерпел неудачу — это может стать большой проблемой, но они будут к этому готовы. С теми, кто останется или же вернется — можно будет справиться.

Шеридан не сомневался, что большинство ворлонцев уйдет. Они узнали потерю своего родного мира, почувствовали горе и страдание, которые они причинили столь многим другим расам. Теперь они были бездомными, точно так же как нарны и...

И люди.

Бестер прослушивал их переговоры, время от времени вмешиваясь и высказывая свое мнение. Джону это не нравилось, но присутствие Бестера постоянно напоминало о том, что могло быть сделано с ворлонцами, если они решат продолжать сражаться.

Очевидно, Культ Смерти был не настолько широко распространен, как полагал Синовал.

Война была закончена. Эта война была закончена. Будет иная, здесь всегда будет какая—то иная война, но эта — была закончена.

Наконец—то.

— Ты совершаешь ошибку, Шеридан. — сказал Бестер по комм—каналу. — Их следовало бы уничтожить полностью. —

— Смертей было достаточно. — просто ответил он. — Они проиграли, и они знают это. Когда—то у них были такие великие мечты, а сейчас они превратились в прах и пепел. Это достаточное наказание для любого.

— Верно. — Джон был уверен что вслед за этим должен был последовать смешок. — Теперь их мир — наш Шеридан. Не пытайся его у нас отобрать. Мой народ заплатил достаточно, чтобы наконец обрести родной дом. —

— Вы его заслужили, и что до меня — я и не попытаюсь вас останавливать. Но пойдете против нас — и вы об этом пожалеете.

— Вооруженный мир, не так ли? Тебе не о чем волноваться, Шеридан. У вас нет ничего, что было бы нам нужно. Ни единой вещи.—

— Представь себе, Шеридан. Мы... становимся. —

Разговор закончился, и Джон обернулся к Деленн. Выражение ее лица выдавало ее сомнения. Очевидно, она верила Бестеру не больше, чем он.

Но это была проблема для иного времени, и вполне вероятно — для другого человека.

А пока что, они вдвоем войдут на Вавилон—5, принимая капитуляцию ворлонцев, словно победивший король и его королева.

* * *

Ощущение радости захлестнуло его, когда он вновь ступил на землю родного мира. Все вокруг несло печать разрушения и безумия. Здания все еще горели, мужчины и женщины все еще кричали, вокруг лежали недвижные и безмолвные тела.

Это было картиной из ночного кошмара, но это был его дом, и, вернувшись домой, Джорах Марраго никогда уже не покинет его вновь.

Небо было все еще темным, небеса все еще время от времени озарялись вспышками молний, но эффекты от разрыва пространства уже утихали. Внимание Чужаков было обращено в иное место, и от этого их влияние начинало сходить на нет.

Марраго не чувствовал ничего, кроме печали, радости и странного ощущения от слез, бегущих по лицу.

В сопровождении своих охранников он направлялся во дворец. Он был рад видеть, что многие его солдаты чувствуют, то же что и он. Это была долгая война.

Большая часть центра столицы уже была зачищена силами вторжения, так что они могли идти без помех. Город был разрушен и выгорел, в его привычном силуэте зияли дыры. Быть может, город придется оставить, или же снести до основания и отстроить заново. Быть может, даже сам мир больше не будет пригодным для жизни. После такой войны, может статься, что народу Центавра придется покинуть свой родной мир и искать себе новые, более благоприятные миры.

Марраго не думал об этом. Он был дома.

Он добрался до дворца и был удивлен, обнаружив, что он едва ли не бежал. Укол страха омрачил его радостное настроение. Что он обнаружит там? Жив ли еще Лондо? Сможет ли он вынести вид того места, где умерла Линдисти? Что, если...

Что, если он найдет там лишь мертвых?

Неважно. Все неважно. Каким—то образом ему удалось установить контакт с Врагом, и это закалило его. Он выучился тому, что разделять чувства врага для генерала вернейший путь к поражению, но в данном случае он он был рад этому. Это понимание дало ему твердость, которая требовалась, чтобы вытерпеть все, с чем он столкнется здесь.

И все же он был удивлен, увидев то, что ждало его у входа в тронную залу. Поначалу он совершенно не заметил их, но затем он остановился и оно оказалось здесь, черное и бесплотное, как сами Тени. Он потянулся к мечу, но удержал руку. Война была закончена. У него больше не осталось врагов.

— Я Лорд—Генерал Джорах Марраго. — сказал он. — Я прошу аудиенции Императора.

Безликий сделал движение, которое можно было бы посчитать кивком, и отступил, позволяя Марраго пройти. Он вошел.

Тимов сидела на троне. Дурла стоял рядом с троном, с другой стороны стоял з'шайлил. Марраго запнулся, холодная ярость и ледяной страх сражались внутри него. Он прищурился. Нет, не Морейл. Но, тем не менее — один из вассалов Теней.

Тимов выглядела... старше. Бессмысленное замечание, разумеется. Она и была старше. Как и все они. Но в ней это ощущалось. Она выглядела худой, уставшей и побитой жизнью, но все же она держалась величественно. Что—то в ее глазах излучало мощь и властность. И вместе с тем — печаль.

Какую—то секунду он просто смотрел на нее, а затем склонился в поклоне.

— Леди—Консорт. — сказал он, просто и официально.

— Лорд—Генерал. — сказала она, в один прекрасный миг возрождая его титул и авторитет, и аннулируя его изгнание. — Приветствую ваше возвращение на Центаври Прайм.

— Вернуться — большая честь, леди. — ответил он, выпрямляясь. Он долго смотрел на нее, пытаясь прочитать выражение ее лица. Ему не удалось. Слишком многое смешалось в ее взгляде, и она всегда была куда искусней в Большой Игре, чем он. Он был создан для игры на поле боя, она — для Двора.

Наконец, не сумев определить истину по одной лишь ее осанке, он задал вопрос, не зная хочет ли он услышать на него ответ.

— Император...?

— Он будет жить. — прошептала Тимов, и его сердца возрадовались. — Возможно. Он не в лучшем состоянии, и ему недостает сил, но пока что — он жив. Г'Кар тоже здесь. Он тоже будет жить. Возможно.

— Хорошо. — проговорил Марраго. Он не знал что еще сказать, и потому, запнувшись, повторил: — Хорошо.

— Хорошо, что вы вернулись, Лорд—Генерал. — сказала она. — Республика нуждается в вас.

Он попытался было открыть рот, чтобы сказать... что? Он больше не любил войну, и не имел желания быть вождем. Отставка и сад давным—давно заждались его. Но со смертью Карна не оставалось законных наследников...

Он просто не мог найти слов.

К счастью, ему не дали шанса произнести их. Шаги тех, кто вошел в тронную залу, привлекли его внимание, он обернулся, и его сердца на мгновение остановились.

Их было трое. Двое из них были Безликими, и их туманные, размытые фигуры стояли по обе стороны от третьего.

— Нашли. — проговорил кто—то из них. — В подземельях. Сидел в камере — похоже, что по своей воле. Привели вам, леди.

Тот выглядел слабым и изможденным, в его глазах оставался огонек безумия. Одна рука была обрублена, и от раны несло тяжелым запахом. Он был весь в царапинах, а кроме того, было видно и несколько свежих синяков. Он выглядел сломленным, совершенно подавленным и потерянным, человеком, который сдался отчаянию.

Это был Морден.

* * *

Прости!

Мама!

Декстер Смит вздрагивал во сне, пот покрывал все его тело. Его мучили кошмары и десятилетия страшных воспоминаний.

Он убил ее. Он убил Деленн. Он выстрелил в нее и она умерла. Была часовня, посвященная ей на Проксиме, часовня в ее честь. Некоторые звали ее Святой.

И он убил ее.

Он видел чудовищ. Он видел тварей из иного пространства, и он не смог выстоять против них. Он смотрел на них, и он видел самую страшную тварь, которую только мог представить.

Себя.

Он не был героем. Он был жалким, слабым человеком. Он не был героем.

Он застонал, когда увидел как от теней чернеет небо. Вопли взлетели над землей, и воздух наполнился запахом смерти и умирания. Небо было живым от массы хлещущих щупалец и обломков мертвых кораблей.

А затем все они исчезли. Оставался лишь Собор; разрушенный и изломанный, мертвый, он плыл в пространстве. Ничего больше не осталось.

Кроме огней в небесах...

Огней...

Их не было там раньше. Небо было черным, шевелящимся и страшным. И в нем не было огней.

Теперь они появились, а внизу, в городе, неведомые существа двигались, выползали из земли, разрывая поверхность. Становились живыми.

— Живи. — сказал голос который мог принадлежать ему.

— Живи.

Он проснулся, дрожа, c чувством вновь вернувшегося беспокойства. Образы его сна угасали, но память о...

...о целой вселенной, возвращающейся к жизни...

...она оставалась с ним.

Он глубоко вздохнул, и вспомнил где он был. Место исцеления и надежды, где пытались отобрать жизнь у смерти, и рассудок у безумия.

Он вспоминал то, что он видел, и он пытался плакать — слезами не горя, но радости, прощения и надежды на чистое и ясное будущее.

* * *

За свою жизнь Деленн узнала немало горя и немного счастья. Она видела, как умирают любимые, и она чувствовала страшную, сокрушающую душу безнадежность от неспособности противостоять вселенской тьме и амбициям таких, как Синовал.

Но, несмотря на все то горе и потери, что она испытала, были и моменты радости — пускай их и было немного, но все же они были. Любить Джона, ощущать созидание чего—то нового, ее жалкие попытки простить мистера Уэллса, когда он был при смерти...

Эта победа была более великой чем все прочие. В самое ближайшее время — знала она, цена ее станет болезненно очевидной, но пока что — это была победа. Ворлонцы сдались, их силы были разбиты. Уже несколько часов прошло с того момента, как Синовал увел свои силы во вселенную Чужаков, и больше о них ничего не было слышно. Что бы ни случилось — Чужаки исчезли, а если они вернутся...

То она будет готова встретить их.

Идти по Вавилону—5 было как—то... правильно. Она провела на станции не так много времени, и большая часть того времени была наполнена болью, страхом и ужасным холодом, но на этот раз...

Это казалось правильным.

Это было похоже на возвращение домой.

Чтобы встретить ее, собирались толпы. Изможденные, с ввалившимися глазами. Испуганные и растерянные. Те, кто остались тут много лет назад, те, кто последовал за ворлонцами по своему выбору, из долга или веры, те, кто видел, как их мечты рушатся и умирают, те, кто жил в тени вездесущей угрозы со стороны Инквизиторов, Чужаков и самих ворлонцев.

Конечно, были и другие. Сами инквизиторы, коллаборационисты, культисты. Работы будет много. Трибуналы за военные преступления — возможно, хотя от этой фразы у Деленн пробежал холодок по спине. Может быть, ворлонцы заберут их последователей с собой, за Предел. Это было бы... удобным решением.

Охранники шли, окружив их. Джон и Деленн шли вперед, к посольским покоям чтобы официально принять капитуляцию ворлонцев. Один из ворлонцев ожидал их, рядом с ним стоял человек в потрепанной одежде. Он выглядел... знакомо.

— Генерал Шеридан. — сказал человек. — Я Инквизитор на службе Светлых Кардиналов Ворлона. Это Посол Улькеш.

Деленн взглянула на ворлонца. Глазной выступ у того бесстрастно поворачивался. Она услышала далекий, медленный взмах крыльев.

— Я тебя знаю. — проговорил Джон, обращаясь к человеку. — Ты... ты пытал нас. Ты...

— Я был назначен испытать вас. — ответил человек. — Я был назначен уроком послушания и веры.

— Нет. Ты ошибаешься. — холодно проговорила Деленн; теперь и она вспомнила его. — Ты был для нас предостережением. Кош послал тебя, чтобы предупредить нас о том, что на самом деле есть ты и твои хозяева. Мы не прислушались, разумеется. — она вздохнула. — Пока не стало слишком поздно.

Инквизитор моргнул. Единожды. Казалось, он лишился дара речи.

— Это неважно. — сказал Джон. — Мы здесь, чтобы принять вашу капитуляцию. В обычном случае, полагаю, тут последовало бы подписание договора или что—то в этом роде, но сейчас нам стоит воздержаться от формальностей. Вы проиграли. Соглашайтесь с этим и убирайтесь.

"Мы были побеждены." — проговорил ворлонец. — "Мы были преданы."

— Объясните — в чем разница? Вы проиграли.

"Мы были побеждены."

— Вы покинете эту галактику, и никогда не вернетесь назад. У вас есть время, чтобы собрать то, что вам понадобится, но мы следим за вами. Попытаетесь вернуться — и мы вас встретим.

Глазной выступ ворлонца повернулся снова, и невидимые крылья взмахнули чуть громче.

"Да."

— И в будущем мы обойдемся без вас.

"Вы проиграете. Вы угаснете и умрете, поглощенные случайностью и хаосом. Вы будете звать нас, чтобы мы защитили вас, но будет слишком поздно. Вы недостойны нас, и мы предаем вас вашей судьбе."

— И, по—моему, это прекрасно.

Улькеш повернулся и направился к дверям. Их охранники отчетливо вздохнули. Деленн пристально следила за ним, так же, как и за Инквизитором.

Что—то зудело у нее в подсознании. Она не могла точно сказать — что, но она чувствовала себя неспокойно.

Джон повернулся к ней, и взял ее за руки. Она посмотрела в его глаза, и, не обращая внимания на окружающих, нежно обняла его. Все закончено.

— Мы победили. — сказал он, почти что выкрикнув это. — Все закончено, Деленн.

Зудящее ощущение становилось болезненным.

— Да. — ответила она, рассмеявшись. — Все закончено... Это...

Что—то взметнулось перед ними, утопив все в своей тени. Она не могла разглядеть — что это было Оно было огромным.

Вспыхнул свет, ослепительный и обжигающий.

Деленн вздрогнула и память, наконец, подсказала ей.

Давным—давно. На Вавилоне—4.

Воспоминание о будущем, надолго забытое.

Видение.

Джон отбрасывает ее в сторону, и поворачивается, встречая это...

Нет! Не надо больше! Она не потеряет его вновь.

Джон попытался отбросить ее в сторону. Она устояла и оттолкнула его изо всех сил. Он отлетел назад, к дальней стене.

Она не потеряет его вновь.

Как там говорил Синовал?

Ничто не высечено в камне...

...а даже если и так — камни можно разбить.

Свет убивал ее.

И больше не было ничего.

* * *

Он двигался, не раздумывая, отреагировав со скоростью мужчины вдвое моложе его, ударив с мастерством и точностью, которым позавидовал бы он сам, позавидовал бы и в молодости. Его навыки дуэлянта всегда оставляли желать лучшего, и возраст многое отнял у него.

Но этот удар был великолепен, безупречен. Лучший удар за всю его жизнь.

Глаза Мордена успели распахнуться, а рот двинуться, словно пытаясь что—то сказать. Но было уже слишком поздно, и его голова слетела с плеч.

Марраго взглянул на безголовое тело и с легким потрясением понял, что на его мече не осталось крови. Двое Безликих стояли перед ним, готовые напасть, но даже они выглядели удивленными, если подобные твари вообще были способны на такие эмоции.

Странно. Он должен что—то почувствовать. Может быть — радоваться. Наконец, спустя столько лет он все же отомстил за Линдисти. И все же, эта месть не вернет ее назад. Она могла бы порадовать ее дух, где бы тот сейчас ни находился, но он не слишком верил в подобные вещи. С тех пор, как она умерла, прошло очень много времени.

Он не чувствовал опустошенности или облегчения. Он не чувствовал удовлетворения. Он не чувствовал ничего. Задача была выполнена. Вот и все.

Он повернулся к трону. Даже Тимов выглядела удивленной. Должно быть, она вымоталась — подумал он. Обычно она играла в Игру куда лучше. Дурла выглядел потрясенным, и Марраго мог заметить, что тот вынужден пересмотреть свое мнение о нем.

— Простите, леди. — сухо и безо всяких эмоций проговорил Марраго. — Я не могу служить Императору, да будет его правление долгим. Желаю вам удачи в выборе наследника.

Он глубоко поклонился и положил меч к ее ногам. Затем он выпрямился, оставив меч на месте, и пошел прочь. Он был уже у дверей, когда она окликнула его.

— Джорах, ты хочешь что—нибудь передать Лондо?

Он остановился, раздумывая. Он и Лондо были старыми друзьями. Когда—то они оба были молоды и мечтали — как и все юнцы. Теперь они были стариками, а сегодняшняя молодежь больше не мечтала. Он, Лондо и прочие создали этот мир, и молодым приходилось его терпеть.

И все же, Лондо был его другом, и его Императором. Марраго был рад, что Лондо еще сможет пожить, но он слишком хорошо знал — какую ношу жизнь может взвалить на плечи.

— Ничего, что стоило бы сказать. — ответил он.

А затем он покинул трон и тронную залу, и на этом он навсегда ушел из центаврианской политики и центаврианской власти.

* * *

— Эй, босс! Проснитесь!

— Я не спал. Что такое, Зак?

— Вам стоит пойти и посмотреть на это.

— А ты не мог бы просто сказать мне — в чем дело? Может, это было бы проще?...

— Вот что вам надо видеть. Не замечаете, что что—то не так?

— Я только что получил сообщение, которое кое—кто мне оставил. Оно... ммм... запутанное... Ну так и что я должен был увидеть?

— Это небо!

— Ну?

Ворлонцы там.

— И?

— Они ушли.

* * *

Вспышка света из скафандра Улькеша угасла. Пошатываясь, с кружащейся головой, Джон поднялся на ноги, пытаясь понять — что же случилось. Он обнимал Деленн, а затем ворлонец повернулся к ним. Его скафандр открылся, полыхнула вспышка света...

Он попытался оттолкнуть Деленн в сторону, больше из инстинкта, нежели сознательно, и...

...и...

...и она уперлась и отшвырнула его назад. Он ударился о стену, и...

...и...

Деленн. Он озирался по сторонам, но ее нигде не было. От нее ничего не осталось. Совершенно ничего.

Его охранники рванулись вперед, целясь в невозмутимую фигуру Улькеша. Ворлонец ждал.

— Нет! — выкрикнул Шеридан опередив их. — Нет! Не стрелять. — Охранники нерешительно отступили. Шеридан вперился в ворлонца пылающим взглядом.

— Что ты сделал?

"Смерть." — глубоким голосом произнес Улькеш. — "Святая, божественная, благословенная. Разрушение — есть спасение всего. Вы прогнали нас прочь, но вам не скрыться от конца всего."

— Ты говоришь это мне? Я был мертв, помнишь? Двенадцать лет!

"Святая."

— Ах вот что... Молчать! — Он не кричал. Он был взбешен достаточно, чтобы кричать, но не повышал голос. — Вы это сделали не ради какой—то святой цели. Это была всего лишь маленькая месть, вот и все. Чтобы отплатить той же монетой..

— О, подожди секунду. Нет, не так. Ты хотел, чтобы мы убили тебя. Вот в чем дело. Вы хотели, чтобы мы убили вас, потому что сами вы слишком боитесь посмотреть смерти в лицо!

"Мы не знаем страха."

— А теперь я знаю что это ложь. Ты жалок. Ты просто... ничтожество. Все вы ничтожества. — Он развернулся к охране. Что бы ни случилось, что бы он ни сделал — не убивать его. Пусть они проваливают. Они проиграли.

И они не стоят того, чтобы я тратил на них время.

Он пошел прочь, зеваки в гнетущей тишине расступались перед ним. Улькеш мог напасть на него в любую секунду. Он знал это. Он был в этом совершенно уверен.

Тот, разумеется, не напал. Джон победил в конце концов, отняв у ворлонцев все, что у них оставалось.

Нет, это была победа Деленн.

Лишь позже, много позже, бессмысленность ее смерти сокрушила его и пришло время для слез.