Я стояла перед зеркалом и изучала собственное отражение. Девушка в зеркале выглядела точно как я, но уже не была той Люси, которую я помнила. Что-то испортилось во мне за часы, что прошли с ухода Джуда. Что-то жизненно важное, то, что делало меня мной.

Я чувствовала себя совершенно опустошенной, потерянной, неспособной испытывать вообще никакие эмоции. Все, над чем я работала и чего добивалась, рухнуло, и я оказалась в беспросветном тупике. Впервые в жизни я задумалась: а заслуживает ли спасения тот мир, который я пытаюсь спасти?

– Люси в небесах? – Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. – Ты готова?

«Нет», – хотелось ответить мне, но я бы никогда так не сказала. Когда дело касалось моего брата, я просто не могла ответить «нет». Ни когда меня попросили сказать прощальную речь на похоронах Джона, ни каждый год в день его смерти, когда мы с отцом навещали могилу. Только так я могла сказать брату, что люблю его и думаю о нем каждый день.

В последний раз взглянув на девушку в зеркале, я отвернулась. Та девушка – уже не я.

– Привет, пап, – поздоровалась я, открывая дверь. Как и четыре предыдущих раза, отец оделся в черный костюм и даже ухитрился почти правильно завязать галстук. – Мы снова вдвоем?

Я окинула взглядом прихожую. Мама никогда не ходила с нами на могилу Джона и, насколько я знаю, ни разу не была там с того самого дня, как гроб опустили в землю.

– Твоя мама справляется с этим по-своему, – ответил папа, вытирая ладони о пиджак. – Мы с тобой – по-своему.

Мне очень часто хотелось справляться с этим как мама.

– Пойдем, а то уже поздно.

Он стал спускаться по лестнице. Захватив сумочку, я пошла следом.

– Ты за рулем, – предупредил отец, хотя в этом давно не было нужды. В последний раз он водил машину в день смерти Джона.

Кладбище находилось в часе езды от дома. Но в машине рядом с отцом, в полной тишине, этот час казался мне целым днем. Отец молчал, весь уйдя в раздумья, а я смотрела вперед, на дорогу, стараясь вообще ни о чем не думать, потому что мои мысли неизменно сворачивали на один и тот же путь.

Кладбище было совершенно пустым. Остановившись на парковке, я поглядела на отца. Положила руку ему на плечо:

– Пап, ты готов?

Он вздрогнул, взгляд прояснился – отец вернулся в наш мир.

– Готов.

Я выбралась из машины и обошла ее спереди. Я ждала.

И ждала.

И ждала.

Последние пять лет раз в год я вот так практиковалась в терпении. Уже получалось почти идеально.

Отец, покачиваясь, стоял у пассажирской двери, сражаясь с демонами, атаковавшими его душу. Мне самой требовалась уйма времени, чтобы подойти к могиле Джона, но мучениям, которые испытывал отец, посвящены целые книги – о психических болезнях. На часы я не смотрела, но, думаю, в среднем это занимало минут пятнадцать. Сегодня папе понадобилось раза в три меньше времени. Он подошел ко мне, поглядел вдаль.

– Пойдем поздороваемся, – сказал он, в который раз поправляя галстук.

Могила Джона находилась совсем недалеко, шагах в пятидесяти. Здесь мы с отцом оба опустились на колени. Было похоже, что папа вот-вот грохнется в обморок, но я знала, что этого не случится. Он сумеет сдержаться. Всегда умел.

Мы никогда ничего не говорили, но я знала: Джон слышит все, что я хочу сказать. Пели птицы, светило солнце, уже начавшее клониться к закату, а я вспоминала брата, все то, что привязывало нас друг к другу, то, что я никогда не смогу забыть. Моя жизнь превратилась в катастрофу – то ли меня кто-то проклял, то ли жизнь сама по себе такая. А я зачем-то верила, что один человек может изменить весь мир, чтобы в конце обнаружить, что на самом деле мир – отстой.

– Не хочешь рассказать мне, что не так? – тихо спросил отец, положив ладонь мне на колено.

Я на секунду впала в ступор, удивившись его прикосновению или тому, что он нарушил тишину.

– Все в порядке.

Угу, тогда почему мне так трудно говорить своим обычным голосом?

– Люси, я никогда не слышал, чтобы ты говорила «все в порядке». У тебя все либо восхитительно, либо отвратительно, либо несправедливо, либо злобно и кошмарно, либо как угодно еще, но никогда – в порядке. – Отец поглядел куда-то вверх. – Ты страстный человек. В этом смысле ты почти догнала меня. – Улыбка тенью мелькнула по его лицу. – Или, по крайней мере, того, кем я когда-то был. – Он замолчал, вздохнул пару раз и повернулся ко мне. – Что случилось?

– Как ты узнал? – спросила я, попутно размышляя, что из всех людей на планете мой отец последним бы заметил, что под внешним благополучием развивается тяжелое воспаление.

– Когда не даешь себе чувствовать собственные эмоции, как я сейчас, например, появляется больше возможностей ощущать чужие, – спокойно ответил он. – И это здорово отравляет жизнь.

Это был первый нормальный разговор, который случился у нас с отцом за последние пять лет. А если вспомнить о времени и месте, где он происходил, я невольно начинала подозревать, что Джон приложил к этому руку.

– Речь о Джуде, – сказала я, перебирая пальцами траву вокруг надгробья Джона.

– Думал, вы с ним больше не встречаетесь. – Отец откашлялся. Нет, он серьезно ведет родительский разговор с дочерью-подростком!

– Мы и не встречались, но прошлой ночью… пересеклись. – Может, отец и строит из себя бодрячка, но я жутко боялась, что новость о нашем с Джудом воссоединении еще на пять лет отправит его в летаргию. – Мы вроде как все уладили, но потом, сегодня утром, обнаружили, что есть кое-что, чего мы никогда не сможем уладить, как бы ни старались.

Я осознавала, что то, что я сейчас скажу, может вновь забрать у меня моего нормального отца, того сильного и уверенного человека, каким он был пять лет назад и каким я его еще помнила.

Он кивнул.

– И что же это?

Я резко выдохнула. Буквы на могильном камне Джона потускнели, расплылись.

– Настоящая фамилия Джуда – Джеймисон.

Даже произнеся вслух, я не могла в это поверить. Я не хотела в это поверить.

Папа вздохнул.

– Я знаю.

Я непроизвольно вскинула голову:

– То есть как?

– Я знаю об этом, детка, – повторил он. – Давно знаю.

Так, похоже, отец снова выпал из реальности. Иначе зачем бы он стал так откровенно мне врать? Мне настоятельно требовалась ясность.

– То есть ты знаешь, что отец Джуда – Генри Джеймисон?

– Да, – подтвердил он. – Имя Джуда показалось мне очень знакомым, но понадобилось время, чтобы все кусочки встали на место. Я все выяснил несколько месяцев назад, когда рылся в коробке с вещами Джона и заметил газетную вырезку с подробным описанием убийства. Там упоминалось, что у Генри Джеймисона был сын-подросток по имени Джуд. Вот так я и понял, что его Джуд и твой Джуд – один и тот же человек.

Интересно, насколько глубоко я еще могу провалиться в кроличью нору?

– Почему ты ничего мне не сказал?

Он подался вперед.

– Я не знал как, Люси. Я хотел защитить тебя и не хотел, чтобы ты страдала. И то и другое одновременно мне было не под силу, поэтому я выбрал второе – сделать так, чтобы тебе не было больно. Потому что страданий, которые ты уже пережила, хватило бы на пять жизней. – Он помолчал. – Может быть, мое решение действительно было неправильным. Хотя поначалу мне так не казалось, да и ты вроде пришла в себя, стала встречаться с Сойером. Но я точно знаю: если однажды вы с Джудом снова встретитесь, уверен, у вас получится во всем разобраться.

Я в досаде прикусила губу.

– Уже разобрались.

Папа погладил меня по ноге.

– И ты жалеешь об этом?

Я склонила голову.

– Потому что он тебе небезразличен и ты хочешь быть с ним?

Еще один кивок. Я собрала все силы, чтобы держать себя в руках. Мысли так круто изменили ход, что здравый ум мог отключиться в любую секунду.

– Надо было мне рассказать, пап.

– Наверное, ты права. – Отец схватил меня за руку. – Никого нельзя судить по тому, кто его отец. То, что сделал Генри Джеймисон, простить невозможно, но это не значит, что Джуд получил то, что заслуживал. Мы потеряли Джона. Он потерял отца. – Голос его дрогнул, но отец справился с собой. – В тот день все что-то потеряли, и я рад был увидеть, что хоть одно семечко взошло на этом пепле.

Но у этого семечка не было возможности пустить корни.

– Он обвиняет тебя.

– А ты обвиняешь его отца, – возразил он. Папин взгляд переходил с могилы Джона на меня и обратно.

– Потому что его отец убил Джона, – ответила я. – У меня есть полное право его обвинять.

И это меньшее, что я могу сделать с ним за то, что он убил моего брата.

– Не важно, кто виноват, когда дело касается вас с Джудом, сердце мое. Тут важно только то, чего хотите вы оба. Но вы зациклились на поиске легких путей – и ты, и он, – потому что сложные вас пугают. – Отец поглядел в мои глаза с такой участливостью и симпатией, которая, как мне казалось, давно уже ему недоступна. – Когда о ком-то заботишься, это пугает, потому что вы оба знаете, каково это – за один удар сердца потерять того, кто тебе дорог. Но ты не должна позволять страху диктовать тебе, как жить, иначе закончишь, как я. Не надо жить, прячась за прошлым. Надо жить настоящим. Когда встречаешь человека, с которым хочешь провести вечность, нельзя отпускать его, потому что тогда вечность придется коротать в одиночестве. – Он положил ладонь на могилу Джона. – Нельзя запрещать себе любить кого-то только потому, что боишься его потерять.

Уайат Ларсон, который мог разговаривать с кем угодно о чем угодно, человек, который некогда заправлял крупнейшей строительной компанией в штате, пока его мир не покатился ко всем чертям, читает мне лекции о том, что надо жить настоящим и не бояться будущего из-за прошлого! Но я знала, что отец никогда не стал бы лицемерить. Он действительно верил в то, что говорил. Просто сейчас уже не мог так жить.

– Я его потеряла, пап, – призналась я, невольно задумавшись: а был ли вообще Джуд когда-нибудь моим, чтобы его терять?

Папа поглядел вдаль, его лицо разгладилось.

– Меня всегда восхищало, как то, что, по нашему мнению, мы навсегда потеряли, вдруг однажды нас находит.

Я улыбнулась – печально, но искренне. Отец говорил мне эти слова бессчетное количество раз, впервые – когда я была совсем крошкой и потеряла любимую игрушку. И он ведь был прав. Как только я смирилась с тем, что мистер Тедди навсегда меня покинул, он вдруг появился на своем обычном месте, словно и не пропадал.

– Даже если мы снова будем вместе, – сказала я, – разве можно уйти от всего того, что лежит в нашем прошлом? Разве я смогу спокойно принять тот факт, что его отец – Генри Джеймисон? И разве он может спокойно принять меня, зная, что моя семья – причина того, что он остался без отца?

– Ты знаешь, я, наверное, непроходимо глуп, но я верю, что любовь может преодолеть все на свете, – признался отец.

Я рассмеялась негромко, но прозвучало так, словно я пытаюсь сдержать слезы.

– Ну разве же ты глуп, пап?

Он говорил утешительные слова, но его плечи горбились. Передо мной была лишь тень того человека, которого я когда-то знала. Но сейчас я и этому была рада.

– А что с тобой случилось, пап?

Его взгляд затерялся среди облаков. Я не понимала, что он ищет – форму? ответ? возможность сбежать? – но что-то отец явно старался найти.

– Когда умирает ребенок, родитель теряет часть себя, – наконец ответил он. – Весь прежний мир перестает существовать, и от тебя остается только оболочка, видимость человека, которым ты был раньше. Каждый из нас боролся с этим по-своему: мама – одним путем, я – другим, ты – третьим. – Отец отнял руки от могилы Джона и поднялся. – Твоя мама ненавидит мир, я – избегаю, ты – пытаешься спасти.

– Только не особо получается, – пробормотала я.

– Я знаю, почему ты пытаешься это сделать, милая. – Он протянул ко мне руку. – Ты чувствуешь себя виноватой в смерти Джона и хочешь искупить свою вину. Но ты не виновата в том, что произошло в тот день.

Я опустила глаза, посмотрела на даты рождения и смерти Джона. Совсем короткая жизнь, а все потому, что я повела себя в тот день как капризный ребенок.

– Я пока никого не спасла.

– Ты спасла себя. Спасла меня. Знаешь, в первый год единственной причиной, что заставляла меня каждое утро вставать с постели, была ты.

Я глядела на протянутую отцом руку, понимая, что не могу ее принять.

– Я не спасла Джона.

– Ох, милая моя. Джон не был твоим, чтобы ты могла его спасти, – возразил он. – Я его не спас. Бог его не спас. Сколько еще вина за прошлое будет мешать тебе жить в настоящем?

Я не сводила глаз с отца – поседевшего, морщинистого, печального. За пять лет он постарел на тридцать.

– Я могу задать тебе тот же вопрос.

– Знаю. – Он снова протянул мне руку. – Но ты сильнее меня, моя Люси в небесах. Ты сильнее, чем сама думаешь.

На этот раз я ухватилась за отцову ладонь, позволила поднять себя на ноги.

– Ты тоже, пап, – сказала, наклонившись и целуя его в висок. – Ты тоже.