Будь я сейчас в Айове, встал бы спозаранку, выгулял перед работой собаку, позавтракал бы с Люси — яичница, кофе, апельсиновый сок. Потом сел бы в свой пикап и отправился в магазин. Там отворил бы дверь в пахнущий нагретым деревом и пылью зал, сделал бы себе еще кофе и взялся за счета на кассе. В полицейском участке Рейтсуэйта таких приятных запахов не водилось. Мы сидели впятером — двое полицейских, человек в костюме, мама и я — в маленькой, очень жаркой комнате. Вопросы задавал один из полицейских.

— Какие отношения связывали вас с Джейком?

— Мы дружили.

— Шестнадцатилетний парень и мальчик восьми лет?

Я кивнул и произнес:

— Да. — Голос был как будто не мой — слишком высокий и какой-то скрипучий.

— И ты не видел в этом ничего предосудительного?

— Нет, не видел.

— Ты понимаешь, что значит «предосудительное»?

Я снова кивнул.

— Ты проводил много времени на детской площадке недалеко от его дома, так?

— Да, иногда.

— Ты ведь слишком взрослый, чтобы торчать в таких местах, разве нет?

Я промолчал.

— Почему именно на этой площадке? Она почти в двух милях от твоего дома.

— Я хожу по всему городу. Бываю в разных местах.

— И на все детские площадки заходишь?

— Нет. Просто хожу по разным улицам.

— Шестнадцатилетние и восьмилетние обычно не заводят между собой дружбу.

Я не знал, что ответить.

— Ты подошел к нему или он к тебе?

— Не помню.

— Но кто-то из вас должен был заговорить первым? Сегодня первым из нас двоих заговорил я. Кто это был тогда — ты или Джейк?

— Мы просто однажды разговорились в библиотеке. Я часто видел его там, и мне казалось, что ему одиноко. Его мать им не занималась, не заботилась о нем.

— И тогда им решил заняться ты? Стал заботиться о нем?

— Да, вроде того. Время от времени.

— Значит, первым заговорил все-таки ты, когда тебе показалось, что ему одиноко?

— Может быть. Я точно не помню.

— Разве у тебя нет друзей твоего возраста?

— Почти нет.

— Почему?

Я подумал о Нептуне посреди огромного, безмолвного пространства.

— Не знаю, — ответил я.