Я принял решение и направляюсь к Тревису каяться в своих грехах.

Кейша и Тревис сидят в гостиной вместе с Ленни. У двери стоят две сумки. Обстановка очень грустная.

— Кое-кто уезжает? — киваю я на сумки и морщусь, понимая, что, как Джонни, сказал «кое-кто».

— Нет, — говорит Кейша. — Ленни только что вернулся.

— Тебя не было в городе? — спрашиваю я.

— Ты слышал о том, что произошло? — игнорирует он мой вопрос.

— Да, Кейша рассказала мне, что ее уволили. Надеюсь, вы скоро передумаете. Она потрясающий человек!

— Мы не об этом.

И Тревис рассказывает абсолютно невероятную историю. Признаюсь, мне не верится, что пельмень, выскочивший у него из горла, пролетел через всю ванную комнату и вдребезги разбил зеркало.

— Потрясающая история!

— А ты-то зачем приехал? — интересуется Ленни.

— У меня тоже есть своя история…

Я открываю портфель, достаю оба контракта Тревиса — настоящий и поддельный — и объясняю, как это сделал. Потом отдаю им подписанное мной письменное признание в том, о чем только что поведал. И прошу их отказаться от сотрудничества с Джонни, потому что с этим человеком не стоит иметь дело.

— Я догадывалась, что что-то не так, — замечает Кейша. — Джонни с утра оставил уже два сообщения. Хочет немедленно говорить с Тревисом и Ленни.

— Значит, он больше не мой менеджер? — уточняет Тревис.

— Нет, не твой. У тебя нет обязательств ни перед кем, кроме самого себя.

— Для чего ты рассказываешь нам об этом? — задает вопрос Ленни. — Только говори правду, парень!

— Я ужасно себя чувствовал, — признаюсь я. — Джонни угрожал меня уволить, а я не хотел снова оказаться на улице, особенно после того, как принес ему в жертву три года жизни. Поэтому в минуту слабости принял неверное решение.

Ленни, естественно, приходит в ярость от моего поступка и кричит, что я козел и он возненавидел нас с Джонни с самого первого дня, едва увидев, и все в таком роде.

— Мне очень жаль. — Вот и все, что я могу сказать.

Неплохая мысль, — вдруг замечает Ленни. — Ты стоишь тут, раскаивающийся и несчастный, а я, преисполненный благодарности, уговариваю братишку подписать с тобой контракт. И все потому, что ты напортачил, но потом во всем признался. И естественно, с этого момента ты начинаешь великолепно работать.

— Не совсем так. Я ухожу из этого бизнеса.

— Полная чушь!

Тревис просит Ленни оставить меня в покое. Говорит, что они должны благодарить меня и радоваться удачному стечению обстоятельств. А потом туманно намекает на какой-то «ослепляющий белый свет».

— Ленни, я действительно ухожу и уже оставил заявление на столе Джонни.

— Чем же ты собираешься заниматься? — спрашивает меня Кейша.

— Даже не знаю, ведь я всегда хотел быть продюсером и, наверное, когда-нибудь им стану. А пока размышляю, не открыть ли зоомагазин.

— Ты разыгрываешь меня, черт возьми?! — кричит Ленни.

— Нет. Во время учебы в средней школе я подрабатывал в зоомагазине и много знаю о животных и рептилиях.

— Правда? — приходит в восторг Тревис. — Мне всегда хотелось иметь ящерицу с вращающимися глазами.

— Это хамелеон, — поясняю я. — За ними не так просто ухаживать. Лучше завести бородатую ящерицу.

— Мне стоило бы сдать тебя полиции, — резко прерывает нас Ленни, устав слушать про ящериц.

— Я не стал бы тебя винить. Но лучше бы ты этого не делал.

— Лен, остынь, — просит брата Тревис. — Оставь меня в покое.

— Мне очень жаль, что все так случилось, — говорю я. — Но теперь вы по крайней мере освободились от Джонни.

— А как насчет Блума? — спрашивает Ленни.

— Его я тоже не слишком люблю. Он недальновидный и не чувствует хороший материал. И дело не в сумме, которую он указывает на чеке. Иногда лучшее предложение исходит от того, кто платит последним.

* * *

— Ты ведь не собираешься уезжать из города? — спрашивает Кейша, провожая меня.

— Нет, конечно. Я позвоню тебе. Должен же кто-то время от времени кормить меня ужином.

— Слушай, Гриф, ты всегда мне нравился, — говорит Тревис. — Не забывай нас.

— Спасибо. Увидимся. И удачи тебе!

— Прости, что меня вырвало тогда в твоей машине.

— Да ладно!

Сажусь в машину, где и через четыре месяца после того случая все еще воняет, несмотря на то что салон мыли трижды. Я направляюсь к Барту. Несколько раз ловлю враждебные взгляды чернокожих, но они меня не волнуют. Сейчас я чувствую себя лучше, чем все предыдущие месяцы. Мне кажется, я могу победить чемпиона Всемирной федерации борьбы Стива Остина по прозвищу Холодный Камень.

Нажимаю на звонок и слышу слабый голос Барта из-за двери:

— Кто там?

— Это я, Гриффин.

— Гриф, — не сразу откликается он, — сейчас не самое подходящее время.

— Я ненадолго.

— Может, позвонишь мне позже?

— Нет, — настаиваю я, — сейчас. «Позже» не будет.

Он молчит. Прижимаю ухо к двери:

— Барт, все в порядке?

— Не совсем.

— Барт, пожалуйста, впусти меня.

Он возится с замком, цепочкой, и дверь со скрипом открывается. Барт отворачивается, но я замечаю, что его левый глаз распух и заплыл, а кожа приобрела характерный оттенок.

— Господи! Что случилось?

Я захожу внутрь и уже собираюсь продолжить расспросы, но замечаю Джонни, сидящего на замызганном диванчике в комнате. Он поднимает на меня глаза и мерзко улыбается. Я в шоке, и у меня на это есть несколько причин. Во-первых, он оказался здесь. Во-вторых, он узнал адрес Барта и предпринял это путешествие. И в-третьих, он сидит на этом диване в костюме стоимостью три тысячи долларов.

— Гриффин, а мы только что тебя обсуждали, — сообщает Джонни.

— Я так понимаю, вы прочли мое заявление об уходе?

— А ты, значит, приехал, чтобы увести у меня моего нового любимого клиента?

— Вовсе нет. Я приехал поговорить с Бартом, узнать, как у него дела. Вам ведь известно, что у него серьезные опасения по поводу пилотного…

Да, да, да, — перебивает меня Джонни, — он боится, что не справится. Ему непонятен сам процесс: подготовка сценария, работа с семнадцатью людьми, которые называют себя продюсерами этого шоу. Но мы с ним все обсудили. Я здесь ради Барта, он это знает, и если понадобится, я буду на съемочной площадке ежедневно. Я прав, Барт?

— Барт, пожалуйста, скажи мне, что не веришь всей этой болтовне, — прошу я. Мне тяжело смотреть на его глаз. — Это Анна сделала?

Он кивает.

— Она была на пробах. Прождала целый час, а потом ее прервали на полуслове. Ужасно, правда?

— Мне очень жаль это слышать, — говорю я.

— Неужели? Джонни утверждает, что это ты все подстроил! Попросил продюсеров посмеяться над ней, потому что мне страшно не повезло с ней в браке.

Поворачиваюсь и потрясенно смотрю на Джонни:

— Ты неподражаем!

— Спасибо, я тоже так думаю. А сейчас, будь добр, оставь нас. Нам с Бартом нужно кое-что отрепетировать.

Это уж слишком! Но он не лжет — замечаю копию сценария с исправлениями на коленях Джонни.

— Пожалуйста, не слушай его! — обращаюсь к Барту. — Он самый самовлюбленный придурок в этом городе и больше всех печется о собственных интересах. Хотя таких, как он, здесь множество! Он и имя твое узнал всего пару недель назад.

— Гриффин, мне жаль тебя, — хмурится Джонни.

— Вы ведь говорили, что не любите эстрадных комиков. Мне силой пришлось протолкнуть его вам в горло!

— Гриффин, ты все время лжешь, — нараспев произносит он.

— А где Анна? — спрашиваю я.

— Она уходит от меня.

— Мне очень жаль. — Не знаю, почему я это говорю. Думаю, когда вы привыкаете ко лжи, она становится вашей второй натурой.

— Все правильно, это твоя вина!

— Барт…

— Не думаю, что сейчас нам стоит волноваться за Анну, — встревает Джонни. — Из-за таких, как она, потерпели крах многие великие мужчины.

Крах?! Это же мое слово!

— Господи, Барт, послушай же меня, — умоляю я. — Ты ведь не хочешь этого шоу! Для тебя это непривычная работа. И думаю, тебе не стоит за него браться. Ты прекрасно заработаешь как эстрадный комик, и только так, если хочешь заниматься именно этим.

— Знаешь, Гриффин, — цедит Джонни сквозь зубы, — еще ведь не поздно предъявить тебе обвинение.

— Иди ты к черту, Тредуэй! — резко обрываю я, не отводя взгляда от искаженного лица Барта. — Барт, ты великолепный комик. Кто сказал, что этого недостаточно? Тебе не нужно шоу, особенно если ты действительно считаешь его банальным. И скажу честно, я с тобой согласен. Из-за бесконечных изменений в сценарии он становится только хуже.

— Гриффин, выметайся отсюда, — вскакивает Джонни. — Повторяю в последний раз!

— Барт, не делай этого. Если уж участвовать в шоу, пусть оно будет достойным. Не берись за дело только потому, что несколько бездушных и бездарных придурков внушают тебе, что оно замечательное. Ты достаточно умен, чтобы иметь свое мнение.

— Разве кое-кто не торопится на биржу труда? — орет Джонни.

Я раздавлен: мне так хотелось помочь Барту, но, судя по всему, это безнадежно.

— Барт, если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, — говорю я, направляясь к двери.

По дороге домой я стараюсь не думать об ужасе последних недель. Пытаюсь сконцентрироваться на будущем. Замечаю, что проехал зоомагазин на бульваре Уилшир, останавливаюсь и захожу в него. Там продается очень забавная маленькая бородатая ящерица. У меня тоже была такая, ее звали Спайк. Есть еще очень красивый королевский питон. Я спрашиваю разрешения посмотреть на него поближе, беру его в руки, и он тут же меня кусает. Парнишка-продавец начинает извиняться, но рана совсем неглубокая и через несколько секунд перестает кровоточить. Может, мне стоит пойти учиться на юриста?

Еду по бульвару Сан-Висенте, замечаю кафе «Стар-бакс» и понимаю, что мне необходимо выпить кофе. Захожу и теряю дар речи: за прилавком стоит знакомая девушка.

— Рейчел, что ты здесь делаешь?

— Ничего особенного. Похоже, Виктория не хочет, чтобы я вернулась.

— Но почему же именно «Старбакс» ?

— А что здесь плохого? Я люблю людей. Вчера, например, готовила фрапуччино для Белицио Эль Торо.

Мне хочется поправить ее, но решаю не делать этого.

— И Дени Де Вито заходил несколько дней назад. Господи, я еще со времен фильма «Такси» знала, что он маленький, но в жизни его рост немного шокирует. Интересно, может, он лилипут? — тараторит Рейчел. — А еще заходил один парень-еврей и держался так, будто все ему противно, хотя он делает это не специально, у него такое лицо.

— Гэри Шэндлинг. — Угадать было совсем несложно.

— Правильно, именно он. С ним была молоденькая девушка, она говорила с британским акцентом и все время умоляла его признаться ей в любви.

— А он?

— Нет, я не слышала, чтобы он сказал это.

— Я бы выпил кофе с пенкой, — говорю я.

— Хороший выбор. Одну минуту!

— Ты ничего не слышала о Виктории?

— Нет, — отвечает она слишком быстро, — я ничего не слышала о Виктории. А ты?

— Я слышал, что с сериалом снова возникли проблемы. Телекомпания не в восторге от того, что героиня страдает неизвестным заболеванием. Они считают, что зрители не так мудры, чтобы вынести такое количество неопределенности.

— Не могу не согласиться, — неохотно произносит Рейчел, и я замечаю странное выражение на ее лице.

— Что-то случилось? — спрашиваю я.

— Ничего, — отворачивается она. — А что могло случиться?

Теперь я понимаю: она что-то скрывает, какую-то информацию о Виктории.

— В телекомпании все очень расстроены, — пытаюсь я найти разгадку на ее лице. — Но Виктория проявляет завидное упрямство, отвергает все три болезни, которые ей предложили.

— Какие же?

— Рак, ботулизм и СПИД.

— Ничего себе, они все ужасны!

Беру кофе и делаю глоток, по-прежнему размышляя о причинах ее подавленности.

— Это лучший кофе, который я пил в жизни, — одобряю я.

— Хочешь знать, в чем секрет?

— Конечно.

— Меньше воды. Все просто, правда? Нужно, чтобы кофе был restreto. Это итальянское слово. Означает «узкий» или «ограниченный». Знаешь, от кого я это узнала?

— От кого же?

— От Паваротти.

— Лучано Паваротти?

— Да, — хвалится Рейчел. — Он ехал на машине во Флориду и остановился выпить кофе в «Стар-бакс» в Шугарленде.

Не знаю, верить ли ее рассказу. Рейчел часто напоминает мне героя одного популярного фильма, но никак не могу вспомнить, какого именно. Замечаю на прилавке сценарий.

— Что это? — спрашиваю я.

— Мой сценарий.

— Твой? А я и не знал, что ты пишешь.

— Именно поэтому я сюда и приехала.

Неприятно, что она так говорит. Каждый дурак думает, что может писать. В Гильдии сценаристов Америки состоит десять тысяч человек, и девяносто процентов из них постоянно сидят без работы. Самое странное, что этим людям порой удается продать свои творения. А на место каждого члена гильдии претендует уже около десяти новых писателей. Вот и посчитайте.

— О чем твой сценарий?

— Да так, ничего особенного. Это история взросления в Шутарленде, штат Техас.

Теперь мне по-настоящему ее жаль. Я знаю, что у каждого писателя в нижнем ящике стола обязательно есть необычная, откровенная и странная история о жизни подростка на Лонг-Айленде или в другом месте, где он пережил период взросления. И похоже, никто из них не понимает, что окружающим нет никакого дела до их первого поцелуя, не говоря уже об ужасном падении из домика на дереве. Люди хотят развлекаться.

— Здорово, — говорю я и замираю в ожидании взрыва в желудке. Но ничего не происходит. Я вдруг сознаю, что не выпил ни одной таблетки антацида с того момента, как положил заявление на стол Джонни. — Кто-нибудь уже читал его?

— Только в Школе кино и телевидения при Калифорнийском университете.

«Этот и семнадцать тысяч других сценариев», — думаю я. Ничего не могу с собой поделать. Иногда у меня бывают негативные мысли, но это результат работы в нашем бизнесе.

— И он им понравился?

— Похоже, — спокойно сообщает она. — Я принята.

— Тебя приняли?! — кричу я. Она растерянно молчит, а мне досадно, что в моем голосе прозвучало такое удивление. С тем же успехом я мог бы назвать ее идиоткой. — Это замечательно!

— Спасибо, — улыбается она.

— А можно, я его почитаю? — спрашиваю я. Не знаю, правда, зачем, ведь я ухожу из этого грязного бизнеса. Но видимо, от старых привычек тяжело отказаться.

— Конечно. Возьми эту копию. Я перечитываю его, пытаюсь что-то исправить, но делала это так много раз, что, похоже, все уже бессмысленно.

Я благодарю ее, забираю сценарий и ухожу. Только позже, уже дома, вспоминаю, что не заплатил за кофе.