Картина первая
Там же, несколько недель спустя, днем. Столик и стул унесены в кондитерскую.
Лейди у телефона. Закончив разговор, вешает трубку.
Вэл стоит в дверях. Оборачивается и входит.
Неподалеку от лавки упряжка мулов вытаскивает на обледеневшее шоссе соскользнувший с обочины грузовик.
Слышен крик негра: «Давай-давай-давай-давай!..»
ВЭЛ (идет к окну). Грузовик с прицепом сполз ночью в кювет. Шестеро мулов тащат — никак не вытащат… Здоровенный, дьявол! (С интересом смотрит в окно.)
ЛЕЙДИ (выходит из-за прилавка). Мне только что нажаловались на вас, мистер. Серьезно нажаловались. Одна покупательница заявляет, что не будь она вдова, ее муж пришел бы сюда и исколошматил вас до смерти.
ВЭЛ (шагнув к ней). Такая низенькая, с розовыми волосами?
ЛЕЙДИ. Вы хотите сказать: с розою в волосах?
ВЭЛ. Нет — с розовыми. Низенькая женщина с волосами розового цвета, в пестром жакете с перламутровыми пуговицами — мешковат он ей.
ЛЕЙДИ. Я разговаривала с ней по телефону. Она не уточняла своих примет, а сказала, что вы позволяете себе лишнее. Я спросила: «В разговоре или в обхождении?» Она ответила — и то, и другое. Этого-то я и опасалась, когда предупреждала вас на той неделе, чтобы вы не позволяли себе здесь фокусов.
ВЭЛ. Эта низенькая женщина с розовыми волосами покупала у меня валентинку, и я ей только сказал, что меня самого зовут Вэл — Валентин. Через несколько минут входит какой-то негритенок и передает мне эту самую валентинку — на ней уже что-то написано, Я ее вроде еще не выбросил — погодите, сейчас найду. (Ищет в карманах и дзет ее Лейди.)
Прочитав записку, Лейди яростно рвет ее в клочки.
Вэл закуривает сигарету.
ЛЕЙДИ. Вместо подписи — поцелуй: отпечаток накрашенных губ!.. Ничего себе! И вы ходили на это свидание?
ВЭЛ. Нет, мэм. Потому-то она и нажаловалась. (Кидает спичку на пол.)
ЛЕЙДИ. Подымите спичку!
ВЭЛ. Вам бы ротой командовать! (С подчеркнутой тщательностью поднимает спичку и выбрасывает за дверь.)
Лейди неотступно следует за ним взглядом.
Вэл лениво идет обратно.
ЛЕЙДИ. Вы и при ней вот так ходили?
ВЭЛ (у прилавка). Как это «вот так»?
ЛЕЙДИ. Вразвалочку! Вразвалочку!
Вэл смотрит на нее пристальным, добродушно-недоумевающим взглядом.
И стояли перед ней тоже так? Так же близко?.. И в этой… в этой же позе?
ВЭЛ. В какой позе?
ЛЕЙДИ. Во всем у вас словно какой-то намек.
ВЭЛ. На что намек?
ЛЕЙДИ. А на то самое, с чем вы, по вашим словам, покончили, — на… Да вы сами знаете… Для чего, думаете, я дала вам этот костюм — одела как приказчика?..
ВЭЛ (с грустью). Э-эх!.. (Вздохнув, начиняет снимать свою синюю куртку.)
ЛЕЙДИ. Зачем снимаете?
ВЭЛ. Вот вам ваша куртка, пойду брюки переодену. (Вручив ей куртку, идет к нише.)
ЛЕЙДИ. Постойте! Простите меня! Слышите? Я плохо спала ночь! Постойте! Я ведь сказала: извиняюсь! Слышите? (Зашла в нишу и выходит с гитарой Вэла.)
ВЭЛ (следует за ней). Отдайте гитару, Лейди. Вы находите у меня слишком много недостатков, как я ни стараюсь угодить вам.
ЛЕЙДИ. Я ведь уже извинилась. Вам надо, чтоб я упала на колени и башмаки вам лизала?
ВЭЛ. Ничего мне не надо, гитару только отдайте.
ЛЕЙДИ. У меня к вам никаких претензий. Я довольна вами. Вполне.
ВЭЛ. Что-то не видно.
ЛЕЙДИ. У меня нервы издерганы. (Протягивает руку.) Мир!
ВЭЛ. Значит, я не уволен и могу оставаться?
По-мужски пожимают друг другу руки.
Она отдает гитару.
Молчание.
ЛЕЙДИ. Понимаете, мы ведь… не знаем друг друга. Еще только… только знакомимся.
ВЭЛ. Вот-вот. Обнюхиваемся, как пара животных… (Подходит к прилавку, облокачивается, убирает гитару за прилавок.)
ЛЕЙДИ (ей неловко от подобного сравнения). Не совсем так, но…
ВЭЛ. Не знаем друг друга… А как узнаешь? Когда-то я думал — на ощупь.
ЛЕЙДИ. Как, как?
ВЭЛ. Ощупью…ощупывая друг друга.
ЛЕЙДИ (садится в кресло для примерки обуви, передвинутое направо, к окну). Вы хотите сказать… в близких отношениях?
ВЭЛ. А потом мне стало казаться, что это еще больше отчуждает… Да-да, Лейди, еще больше отчуждает…
ЛЕЙДИ. Так как же, по-вашему, люди узнают друг друга?
ВЭЛ (сев на прилавок). Знаете, как я ответил бы на ваш вопрос? Никому никогда не дано узнать никого. Все мы приговорены к пожизненному одиночному заключению в собственной шкуре! Поняли, Лейди? Уверяю вас, это правда, и мы должны взглянуть ей в глаза: каждый из нас осужден отбывать пожизненный срок в этой одиночке: в собственной шкуре. Пожизненный!
ЛЕЙДИ (подойдя к нему). Я не такая уж оптимистка, но со столь печальным выводом согласиться не могу. Нет, не могу!
Светлая, строгая сосредоточенность придает им обоим сходство с детьми. Лавка погружена в полумрак.
Лейди садится на стул справа от прилавка.
ВЭЛ. Слушайте, что я вам расскажу. Было это давно, когда я был еще мальчишкой и жил на Ведьминой заводи. Родню мою разметало кого куда, как цыплячий пух по ветру, и жил я один, промышляя охотой да прячась от властей: ружье мое и силки не знали сезонных запретов. И все эти одинокие дни, все эти одинокие ночи я жил предчувствием какой-то перемены, я… я ожидал чего-то.
ЛЕЙДИ. Чего?
ВЭЛ. Чего мы все ожидаем? Что вот-вот что-то вдруг стрясется и какое-то событие придаст смысл нашему существованию. Мне трудно вспомнить сейчас это ощущение — дело прошлое, но я словно ожидал чего-то, как ответа на заданный вопрос… Но либо вопрос не тот, либо задан он не тому, кому следует, и ответа все нет как нет. Разве жизнь прекращается из-за того, что нет ответа? Нет, идет себе своим чередом, словно ответ уже дан: день за днем, ночь за ночью… А мы все ждем ответа на свой вопрос и живем как ни в чем не бывало, словно уже получили ответ. И вот в один прекрасный день…
ЛЕЙДИ. Что?
ВЭЛ. Нам начинает казаться — вот он, ответ на наш вопрос. Но этот ответ — липа.
ЛЕЙДИ. Как — липа?
ВЭЛ. Не притворяйтесь — сами знаете.
ЛЕЙДИ. Любовь?
ВЭЛ (положив ей руку на. плечо). Да, она самая — липовый ответ. Не только мы с вами, Лейди, немало еще глупцов попалось на эту липу. Это сущая правда, и чем скорее вы уверуете в нее, Лейди, тем лучше.
Лейди смотрит на него, размышляя.
Садится на табурет перед прилавком.
Там, на заводи, я встретил девушку. Мне тогда было четырнадцать. В тот день у меня было такое чувство, что стоит мне еще два-три раза оттолкнуться багром, и лодка моя пристанет к той самой земле, по которой я так долго тосковал.
ЛЕЙДИ. И ответом на ваш вопрос оказалась та девушка на заводи?
ВЭЛ. Она заставила меня поверить в это.
ЛЕЙДИ. Как?
ВЭЛ. Она выбежала из хижины нагая, как и я в своей плоскодонке. Выбежала и постояла немного. Тело ее лучилось в солнечном свете, и мне мерещилось, что оно сияет как небеса. Видели вы когда-нибудь, как бела внутри раковина? Ее тело отливало такой же перламутровой белизной. О боже, я помню, как изо мха вспорхнула птица, тень ее крыльев скользнула по телу девушки — и птица пропела одну только ноту, очень высокую и чистую, а девушка — словно только и ждала, чтоб до меня донесся этот призывный сигнал, — повернулась с улыбкой и ушла в хижину.
ЛЕЙДИ. А вы — за ней?
ВЭЛ. А я — за ней! Как хвост за птицей! Мне казалось, что в ней я найду ответ на томивший меня вопрос, но потом я уж не был в этом уверен, да и сам вопрос стал не более ясен, чем ответ на него, и…
ЛЕЙДИ. И что?
ВЭЛ. Пятнадцати лет я покинул Ведьмину заводь. Издохла моя собака, я продал лодку и ружье, натянул куртку из змеиной кожи и отправился в Нью-Орлеан. Узнать, почем фунт лиха — недолго.
ЛЕЙДИ. Что же вы узнали?
ВЭЛ. Узнал, что промышлять можно не только змеиной кожей и шкурами всей той дичи, которую я брал на заводи. И пустился во все тяжкие. Вот вам и ответ…
ЛЕЙДИ. Нет, это не ответ!
ВЭЛ. А если нет, может, вы мне и ответите?
ЛЕЙДИ. Ответить вам я не могу, а только знаю, что распутство — не ответ. Если бы я думала, что иного ответа не существует, то взяла бы пистолет Джейба или его морфий и…
ЖЕНЩИНА (врывается в лавку). Можно от вас позвонить?
ЛЕЙДИ. Звоните, что спрашивать.
Женщина подбегает к автомату, опускает монету.
ЛЕЙДИ (Вэлу). Принесите мне бутылочку кока-колы из холодильника.
Вэл идет направо. Среди гама и суматохи последующей сцены Лейди и Вэл остаются, как завороженные, словно все еще обдумывая свой разговор.
А тем временем на улице где-то вблизи уже минуту или две не прекращаются громкие автомобильные гудки.
ЖЕНЩИНА (в трубку). Поместье Катриров!.. Мне нужно поместье Катриров!.. Дэвид Катрир или его жена — безразлично, кто бы ни подошел к телефону.
С улицы вбегает Бьюла.
БЬЮЛА. Лейди, Лейди! Где Лейди? Кэрол Катрир здесь и…
ЖЕНЩИНА. Тише, пожалуйста! Я как раз звоню ее брату.
Лейди садится у столика в кондитерской.
(В трубку.) Кто у телефона? Очень хорошо. Я насчет вашей сестры, Кэрол Катрир. Она сидит в своей машине у заправочной станции «Красная корона» и сигналит без умолку, потому что мой муж запретил обслуживать ее машину, и она сигналит, и сигналит, и сигналит, уже собралась целая толпа; а я-то думала, мистер Катрир, вы с вашим отцом приняли меры, чтобы она не показывалась больше в Двуречном графстве —…ей же лучше будет… — и все у нас так думали…
Автомобильный гудок.
БЬЮЛА (возбужденная, с одобрением прислушиваясь к женщине). Так!.. Хорошо!.. Скажите им, если…
ДОЛЛИ (вбегает). Она вышла из машины и…
БЬЮЛА. Тс-ссс!
ЖЕНЩИНА. Да, но я просто хотела предупредить вас, мистер Катрир: она снова в городе, и снова от нее житья нет, а мой муж уже звонит из «Красной короны» шерифу…
Долли выходит за дверь и всматривается в даль.
…и если ее снова заберут, я тут ни при чем: я вас предупредила.
Гудок машины.
ДОЛЛИ (снова входит). Да что же это делается?!
БЬЮЛА. Что? Вышла? Куда теперь подалась?
ЖЕНЩИНА. Вам лучше поторопиться, мистер Катрир. Да-да, постараюсь. Надеюсь, вы понимаете, мистер Катрир, мы, конечно, очень уважаем и вас, и вашего отца, и миссис Катрир, но обслуживать Кэрол не станем, просто отказываемся, она не… Алло!.. Алло!.. (Со злостью вешает трубку.)
БЬЮЛА. Ну что? Приедет за ней?
ДОЛЛИ. Надо позвонить шерифу!
Бьюла выходит за дверь.
Возвращается Вэл с бутылкой кока-колы, подает ее Лейди. Облокачивается на проигрыватель-автомат.
(Подойдя к двери, Бьюле.) Что там теперь?
БЬЮЛА (у двери). Глядите, глядите! Вон как навалились на ее машину… А то весь проезд загородила, дрянь этакая!..
Они долго и возбужденно обсуждают эту новость, совсем позабыв о Лейди.
Низенькая женщина с заправочной станции стремительно выбегает из лавки.
ДОЛЛИ. А сама она где?
БЬЮЛА. Входит в аптеку «Под белой звездой».
Долли кидается к телефону.
(Подойдя к Лейди.) Дайте мне слово, Лейди, что, если сюда явится эта девка Катрир, вы ее не пустите. Ладно?
ЛЕЙДИ. Нет.
БЬЮЛА. Как? Вы позволите ей войти?
ЛЕЙДИ. Ко мне в магазин вход никому не заказан.
БЬЮЛА. Вот как? Хотелось бы знать почему?
ДОЛЛИ. Тсссс! Я звоню.
БЬЮЛА. Куда?
ДОЛЛИ. В аптеку «Под белой звездой»! Хочу удостовериться, что мистер Дубинский не станет обслуживать эту девку. (Разыскав монету и опустив ее.) Дайте мне звезду под белой аптекой!.. (Топнув ногой.) То есть аптеку «Под белой звездой»! Я так разволновалась, что язык заплетается…
Лейди отдает бутылку Вэлу.
Бьюла у окна.
Занято.
Она еще не вышла?
БЬЮЛА. Нет, еще в аптеке.
ДОЛЛИ. Может, они сами догадаются не обслуживать ее?
БЬЮЛА. Как же, ждите! Дубинский обслужит краснозадую макаку, если та выложит на прилавок медяк и ткнет пальцем во что-нибудь!
ДОЛЛИ. Я, например, знаю, что когда она последний раз была здесь и зашла в кафе «Синяя птица», то битых полчаса просидела за столиком, и ни одна официантка даже близко не подошла!
БЬЮЛА. Нашли с кем равнять! Они ведь местные, а Дубинский — чужак!
Долли подходит к прилавку.
Грош цена нашему бойкоту, если не все будут заодно. Вот и Лейди сию минуту сказала, что обслужит ее, если она явится сюда.
ДОЛЛИ. Не может быть!
БЬЮЛА. Спросите сами. Мне она заявила, что лавка открыта для всех, в том числе и для Кэрол.
ЛЕЙДИ (внезапно встает и, повернувшись к ним, кричит). Какое мне дело, что вам она всем не по душе?! А мне вот нравится эта дикарка: я в восторге от того, что она доставляет столько неприятностей своему братцу! (После этой вспышки отошла за прилавок.)
ДОЛЛИ (у телефона). Тс-ссс!.. Мистер Дубинский? Говорит Долли Хэмма, жена мистера Песика Хэмма.
Неслышно входит Кэрол.
Скажите, пожалуйста, Кэрол Катрир случайно не у вас в аптеке?
БЬЮЛА (предостерегающе). Долли!
КЭРОЛ. Ее там нет.
ДОЛЛИ. Что?
КЭРОЛ. Ее там нет. Она здесь.
Бьюла проходит в кондитерскую.
Кэрол направляется к Вэлу.
ДОЛЛИ. Ах!.. Нет-нет, ничего, мистер Дубинский, я… (В ярости вешает трубку и идет к двери.)
Молчание. Взгляды всех — где бы кто ни стоял — прикованы к Кэрол. Она ехала всю ночь в открытой машине: волосы у нее разметались, лицо пышет жаром, глаза горят лихорадочным огнем. Держит она себя в этой сцене, словно загнанный зверек: смесь отчаяния с бесстрашием.
Молчание наконец прерывает Лейди.
ЛЕЙДИ (спокойно). Здравствуйте, Кэрол.
КЭРОЛ. Здравствуйте, Лейди.
ЛЕЙДИ (с вызывающей сердечностью). Я думала, вы в Нью-Орлеане.
КЭРОЛ. Да, была. Еще вчера вечером.
ЛЕЙДИ. Как же вы так быстро добрались?
КЭРОЛ. Гнала всю ночь.
ЛЕЙДИ. В этакую бурю?
КЭРОЛ. Ветром сорвало крышу с машины, но я не остановилась.
Она не сводит глаз с Вэла, а он упорно не обращает на нее внимания: отворачивается, ставит бутылку кока-колы на стол.
ЛЕЙДИ (с нарастающим раздражением). Случилось что дома? Кто-нибудь болен?
КЭРОЛ (отсутствующе). Нет… Насколько я знаю, нет… Если бы что и случилось, я бы не знала: они… Можно присесть?
ЛЕЙДИ. Да, пожалуйста.
КЭРОЛ (подходит к стулу у прилавка, садится). Они ведь платят мне, чтобы я не появлялась здесь…
Молчание.
Вэл неторопливо проходит мимо нее и идет к нише.
У меня, кажется, жар… Простудилась, должно быть, в дороге… Все вокруг словно в тумане…
Снова молчание, и только из глубины лавки, куда отошли Долли и Бьюла, ползет их приглушенное, свистящее шушуканье.
ЛЕЙДИ (сдерживаясь). Вам что-нибудь нужно?
КЭРОЛ. Все так далеко-далеко…
ЛЕЙДИ. Я спрашиваю, Кэрол, вам здесь нужно что-нибудь?
КЭРОЛ. Простите!.. Да.
ЛЕЙДИ. Да? Что именно?
КЭРОЛ. Нет-нет, не беспокойтесь, пожалуйста, я подожду…
Вэл выходит из ниши, на нем синяя куртка.
ЛЕЙДИ. Чего?.. Чего вы ждете, Кэрол? Вам не придется ждать: скажите только — что, и если у меня есть, извольте…
Звонит телефон.
КЭРОЛ (неопределенно). Спасибо… не надо…
ЛЕЙДИ. Снимите трубку, Вэл.
Долли шепчет что-то Бьюле.
БЬЮЛА (встает). Нет, я должна сама убедиться в этом.
ДОЛЛИ. Но ведь она уже сказала: извольте.
БЬЮЛА. Все равно я подожду.
ВЭЛ (в трубку). Да, сэр, она здесь. Хорошо, передам. (Вешает трубку. Лейди.) Это ее брат. Ему сообщили, что она здесь, и он едет за ней.
ЛЕЙДИ. Дэвид Катрир сюда не войдет!!!
ДОЛЛИ. О-о-о!
БЬЮЛА. Дэвид Катрир был когда-то ее любовником.
ДОЛЛИ. Да-да, помню, вы говорили.
ЛЕЙДИ (внезапно оборачивается к ним.). Бьюла! Долли! Что вы там расшипелись, как гусыни?! (Выходит из-за прилавка.) Ступайте лучше в «Синюю птицу» — там и наболтаетесь всласть за чашкой кофе!
БЬЮЛА. Вот как?! Нас, кажется, выгоняют?
ДОЛЛИ. Я никогда не навязываюсь, и уж если мне где показали на дверь, больше там не бываю!
Обе выходят, хлопнув дверью.
ЛЕЙДИ (после паузы). Зачем вы сюда явились?
КЭРОЛ. Мне надо сообщить кое-что…
ЛЕЙДИ. Мне?
КЭРОЛ. Нет.
ЛЕЙДИ. Кому же?
Кэрол медленно переводит взгляд на Вэла.
Ему?.. Ему?..
Кэрол слегка кивает.
Ну, так и сообщайте, пожалуйста, за чем дело стало?
КЭРОЛ. Это носит… частный характер. Мне бы хотелось поговорить с ним с глазу на глаз.
ЛЕЙДИ (сняв с вешалки платок). Сделайте одолжение, ради бога! Брат ваш доедет сюда со своей плантации минут через десять. Его голубой кадиллак — приданое богачки-жены — уже, наверно, в пути. Но сюда я его не впущу! Я не желаю, чтобы он даже прикоснулся к дверной ручке… А насчет вашего «сообщения» — хоть оно и носит «частный характер» — мне все ясно. И ему тоже. Должна только предупредить: товару в лавке много, выбирайте любой, но парень этот не продается. А теперь пойду на шоссе поджидать голубой кадиллак. Увижу — распахну дверь и заору что есть мочи, а вы, как услышите, выметайтесь мигом, чтобы духу вашего здесь не было! Понятно?
Лейди выходит. Гулкий стук захлопнувшейся двери еще резче оттеняет наступившую тишину.
Рассеянное безразличие Вэла нельзя назвать враждебным: оно несколько нарочито. В его отношении к Кэрол есть что-то и от стремления соблюсти себя и от нежелания ввязываться — своих забот хватает!
Гитару он держит с подчеркнуто озабоченной сосредоточенностью, берет тихий аккорд. Девушка смотрит на него, он издает негромкий, на одной ноте, свист и, прислушавшись, подтягивает струну, не глядя на Кэрол.
ВЭЛ (поглощенный своим занятием, тихо). Вы, кажется, сказали хозяйке, будто должны сообщить мне что-то. Это правда, мисс?
Кэрол встает и нерешительно делает несколько шагов по направлению к нему. Он снова свистит, пробует струну, подтягивает колок.
КЭРОЛ. Вы осыпали пеплом свой новый синий костюм.
ВЭЛ. Это вы и хотели мне сообщить?
КЭРОЛ (отступив на шаг). Нет. Нет, это… это был просто предлог, чтобы прикоснуться к вам. А сообщить мне вам надо, что…
ВЭЛ. Ну?..
Начинает звучать гитара.
КЭРОЛ…что хотелось бы мне держать что-либо в руках так же нежно и заботливо, как вы гитару… Что хотелось бы так же нежно и бережно обнять вас… (Рука ее бессильно упала ему на колено: он еще раньше поставил ногу на табурет у прилавка.) Потому что вы… вы околдовали меня!
ВЭЛ (за тоном, которым он обращается к ней и который не назовешь грубым, — долгая история его отношений с женщинами: романтическая восторженность, с какой он воспринимал поначалу признания, подобные сделанному только что Кэрол, превратилась постепенно в нынешнюю настороженную подозрительность. Он кладет гитару и становится рядом с Кэрол). Кому вы голову морочите! Да если мужчина навалится, из вас дух вон. (Небрежно берет ее за руку у запястья и приподнимает рукав.) Что это? Запястье, кисть? Нет. Тонкая веточка — двумя пальцами переломишь. (Таким же небрежно-легким жестом оттягивает воротник ее пальто, обнажая шею. Проводит пальцем по вене.) Девочка… Маленькая хрупкая девочка. Вы же вся просвечиваете, каждую жилку видать. Да вы хрустнете под мужчиной, как охапка хвороста…
Музыка постепенно стихает.
КЭРОЛ (не отводя от него взгляда, пораженная его проницательностью). Как странно!.. Вы и вправду видите меня насквозь! Да, отдаваться мужчине — такая мука! Но я вынесла бы все: и боль, и муки, и опасность, — только бы на миг, хоть на единый миг уйти от одиночества… Да и опасность — видите, какая я, беременности мне не выдержать.
ВЭЛ. Так улетай же, пташка, улетай, пока тебя не смяли. (Снова занят только гитарой.)
КЭРОЛ. Почему я вам так постыла?
ВЭЛ (обернувшись к ней). Никто мне не постыл, пока не сует носа в мои дела.
КЭРОЛ. А что я вам сделала дурного? Разве сказала кому хоть слово, когда увидела на вас часы моего кузена?
ВЭЛ (снимая часы). Хотите верьте, хотите нет, но я сказал вам правду и повторю еще раз. Мне стукнуло тридцать, и я расплевался и с теми заведениями, где мы встречались, и с их завсегдатаями. «Укромное местечко», погребок «Под звездами», «Музыкальный бар» и прочие ночные кабаки… Вот (протягивает ей часы.) — возьмите этот хронометр со всеми его стрелками, со всеми его сутками, неделями и месяцами, со всеми его идиотскими лунными фазами. Возьмите! Я не был вором, и, украв эти часы, понял: пора выбираться из трясины, пока не засосала. Возьмите и передайте вашему кузену Берти… (Пытается силой вложить часы ей в руку. Она не разжимает стиснутый кулак, вскрикнула от боли, но по-прежнему с яростным отчаянием смотрит ему прямо в глаза. Вдохнув со свистом воздух, в бешенстве хватил часами об пол.) С приветом! — вам и всей этой своре, с которой вы там крутите!
КЭРОЛ (сбрасывает пальто). Ни с кем я не кручу! А хотела бы. С вами…
Гитара смолкает.
Вам здесь погибель, Змеиная Кожа. Вы сняли куртку, которая кричала: «Я свободен и одинок!», теперь на вас красивая синяя арестантская форма!.. Вчера среди ночи я вдруг проснулась от мысли о вас… снова о вас. Я гнала всю ночь, чтобы предупредить вас об опасности… (Прикрывает рот дрожащей рукой.) Я ехала к вам как вестник — с предостережением!.. Надеялась, что вы не останетесь глухи, дадите увезти вас отсюда, пока не поздно…
ЛЕЙДИ (распахивает дверь и с криком врывается в лавку). Уходите! Брат ваш идет! Сюда я его не пущу!
Кэрол подбирает пальто и, плача, идет в кондитерскую.
Вэл идет к входной двери.
Заприте дверь! Не впускайте его!
Кэрол в кондитерской, уронив голову на столик, плачет.
Лейди взбегает по лестнице, но едва она поднимается до площадки, как в лавку входит Дэвид Катрир. Это высокий мужчина в охотничьем костюме. Он и ныне почти так же красив, как и в юности, но появилось в нем и что-то ущербное: сила узника, облеченного властью над другими узниками. В лице и глазах его есть что-то, напоминающее ту же отчаянную, вымученную ожесточенность, с которой Лейди идет одна против всех.
ДЭВИД. Кэрол?
ВЭЛ. Она там. (Кивком показывает на полуосвещенную кондитерскую.)
ДЭВИД (двинулся к кондитерской). Кэрол!
Она встает со стула, медленно выходит из-под арки.
ДЭВИД. Ты нарушила соглашение.
Кэрол слегка кивает головой, глядя на Вэла.
(Жестко.) Ладно. Я отвезу тебя. Где твое пальто?
Кэрол пробормотала что-то невнятное, не отводя взгляда от Вэла.
Где ее пальто? Пальто моей сестры?
Вэл берет пальто, которое Кэрол уронила на пол, и отдает Дэвиду.
Тот грубо набрасывает пальто ей на плечи и подталкивает Кэрол к выходу.
Вэл отходит в глубину.
ЛЕЙДИ (внезапно, резко). Подождите, пожалуйста!
Подняв глаза, Дэвид застывает на месте.
Лейди сбегает вниз.
ДЭВИД (тихо, хрипло). Как… поживаете, Лейди?
ЛЕЙДИ (повернувшись к Вэлу). Вэл, уйдите!
ДЭВИД. Подожди в моей машине, Кэрол. (Открывает дверь, пропуская сестру.)
Кэрол бросает на Вэла последний безутешный взгляд.
Вэл быстро проходит через кондитерскую.
Хлопнула дверь.
Слегка кивнув, словно бы с грустью ответив самой себе на мучивший ее вопрос, Кэрол выходит.
Пауза.
ЛЕЙДИ. Я ведь вам запретила появляться здесь.
ДЭВИД. Я пришел за сестрой. (Поворачивается к выходу.)
ЛЕЙДИ. Нет, постойте!
ДЭВИД. Боюсь оставлять ее одну на шоссе.
ЛЕЙДИ. Я должна вам сказать кое-что, чего никогда не говорила раньше. (Подходит к нему.)
Дэвид снова оборачивается к ней, затем отходит чуть дальше, вглубь.
В то лето, когда вы меня бросили, я… носила под сердцем вашего ребенка.
Молчание.
ДЭВИД. Я… не знал.
ЛЕЙДИ. Да, я вас не уведомила письмом — горда была, еще имела тогда гордость. Но у меня под сердцем был ваш ребенок — в то лето, когда вы меня бросили, в то лето, когда сожгли в винограднике отца и вы умыли руки, решив больше не знаться с дочерью Итальяшки-бутлегера, и… (ей не хватило дыхания, голос прервался, они делает яростный жест, через силу продолжая)…взяли в жены девицу из благородных, на деньги которой отстроили свое фамильное поместье и которая наплодила вам… (переведя дух)…таких родовитых наследничков…
ДЭВИД. Я… не знал.
ЛЕЙДИ. Так знайте! В то лето, когда вы меня бросили, у меня был под сердцем ваш ребенок, и когда мне… когда я его лишилась, нож, который вырезал его из моего тела, вырезал вместе с ним и мое сердце!
ДЭВИД. Я… не знал.
ЛЕЙДИ. Я хотела тогда умереть. Но смерть не приходит, когда зовешь ее, а всегда не вовремя и без приглашения. Я не хотела жить, смерть была бы наилучшим исходом, но покончить с собой не могла, и решилась на сделку немногим похуже смерти. Вы продали себя! Я — себя! Вас купили! Меня купили! Продажной дешевкой — вот кем вы сделали нас обоих.
ДЭВИД. Я… не знал.
Мандолина — чуть слышно: мелодия итальянской песенки.
ЛЕЙДИ. Все это было и быльем поросло. Недавно случилось мне проехать ночью мимо тех мест: вдоль берега, где был виноградник. Помните? Помните виноградник моего отца?
Дэвид не отводит от нее глаз.
Она отворачивается.
Не помните? Даже этого не помните?
ДЭВИД. Только это… только это я и вспоминаю, Лейди…
ЛЕЙДИ. Отцовская мандолина, песни, которые мы с ним распевали в винограднике…
ДЭВИД. Только это я и вспоминаю, Лейди… Только это!..
ЛЕЙДИ. «Core ingrata!» «Come la rosa!» И мы с вами прятались где-нибудь, а он звал: «Лейди! Лейди!» (Поворачивается к нему.) Могла ли я отозваться, если губы мои были прижаты к вашим! (Глубоко, со всхлипом, вздохнула, глаза ее широко раскрылись, рука зажата рот, словно сказанное только что непереносимо для нее.)
Дэвид резко отворачивается.
Музыка обрывается.
Джейб начинает стучать, вызывая ее наверх.
Она идет к лестнице, останавливается и снова оборачивается к нему.
Я не из тех, кто прощает зло! Не смейте появляться здесь снова! А если ваша распустеха-сестра заглянет сюда, — пусть за ней приезжает кто угодно, только не вы, только не вы! Я не хочу снова ощущать в себе этот нож!
Она тяжело дышит, прижав руку к груди.
Дэвид отворачивается от нее и идет к двери.
Она делает шаг по направлению к нему.
Но жалеть меня нечего! Дела мои не так уж плохи. Мне есть чем заполнить жизнь! Вот эта лавка! А весной откроется кондитерская, она сейчас переоборудуется: я превращу ее в место, где будет встречаться молодежь, она станет похожа…
Взявшись за ручку двери, он медлит, повернувшись к ней спиной.
…станет похожа на отцовский виноградник, где народ собирался по вечерам пить вино и где вы оставили самое лучшее, что было в вашей жизни!
ДЭВИД. Лейди, это…
ЛЕЙДИ. Да?
ДЭВИД…правда! (Открывает дверь.)
ЛЕЙДИ. Теперь идите. Я просто хотела, чтобы вы знали — я еще поживу.
Дэвид выходит под непрекращающийся стук Джейба.
Она застыла на месте, оглушенная.
Медленно входит Вэл, она не сразу замечает его.
(Шепотом.) Какая же я дура!..
ВЭЛ. Что?
ЛЕЙДИ (идет к лестнице). Какая дура!.. (Тяжело ступая, с усилием поднимается по лестнице.)
Освещение сцены медленно меняется, обозначая разрыв во времени между картинами.
Картина вторая
Свечерело.
Вэл один, видимо, собирается уходить.
За окном яростно пламенеет закат.
Большая, грузная женщина открывает дверь и останавливается на пороге, глядя прямо перед собой испуганными, словно ослепшими глазами.
Это Ви Толбет.
ВЭЛ (оборачиваясь). Здравствуйте, миссис Толбет.
ВИ. Что-то у меня с глазами. Ничего не вижу.
ВЭЛ (подходит к ней). Позвольте, помогу. Вам, наверно, било в лицо заходящее солнце, когда ехали сюда. (Ведет ее к креслу для примерки обуви у окна, справа.) Вот сюда, присядьте, пожалуйста.
ВИ. Спасибо… Большое спасибо.
ВЭЛ. Я вас не видел с тех пор, как вы привели меня сюда узнать насчет работы.
ВИ. Священник к вам еще не заходил? Отец Тукер? Я взяла с него слово обязательно побывать у вас. Я ему сказала, что вы у нас недавно и еще не приписаны ни к одному приходу. Мне бы хотелось, чтоб вы посещали нашу церковь.
ВЭЛ. Это… очень любезно с вашей стороны, миссис Толбет.
ВИ. Епископальную…
ВЭЛ. Да-да, конечно.
ВИ. Разверните, пожалуйста, эту картину.
ВЭЛ. Сейчас. (Срывает бумагу, которой обернута принесенная ею картина.)
ВИ. Вот она, наша церковь… Такой она рисуется в моем воображении. Вы знаете, Джейб и Лейди не ходят в церковь, и, мне кажется, эту картину следует повесить у Джейба, пусть смотрит. Быть может, глядя на нее, бедняга хоть перед смертью обратит свой взор к Иисусу.
Вэл ставит картину к стулу, справа от прилавка и, присев на корточки, долго и серьезно всматривается.
Ви нервно покашливает, встает, нагибается, чтобы взглянуть на свое творение, неуверенно садится опять.
Вэл тепло улыбается ей, снова смотрит на холст.
ВЭЛ (наконец). А это что нарисовано? Вот здесь?
ВИ. Это церковный шпиль.
ВЭЛ. А-аа!.. Разве он красный?
ВИ. Нет, но…
ВЭЛ. Почему же вы нарисовали его красным?
ВИ. Видите ли, я… (Нервный смешок, она возбуждена, как ребенок, и возбуждение ее все растет.) Просто он представился мне красным… Я рисую не то, что на самом деле, а то, что чувствую… Внешность обманчива, глазам доверять нельзя. Я рисую, когда мне привидится что-нибудь, когда меня посетят видения…
ВЭЛ. Да-да, привидится… видения… (Встает, кивает головой с подчеркнутой серьезностью.)
ВИ. Моя живопись основана на видениях, я художник-визионер.
ВЭЛ. Да?
ВИ (со скромной гордостью). Как раз за это меня так и хвалят в нью-орлеанских и мемфисских газетах. Мой стиль называют примитивным, основанным на видениях. Одна из моих работ выставлена в музее Одюбон-парка, и меня просили дать еще. Но я не могу писать по заказу: мне надо дождаться видений… Я не могу рисовать без видений… Я не могу жить без видений!
ВЭЛ. И всегда они у вас были?
ВИ. Нет, только с тех пор, как я появилась на свет… (Останавливается, сама пораженная нелепостью своего ответа.)
Оба внезапно смеются.
Поспешно продолжает, беспокойно вертясь на своем стуле и жестикулируя стиснутыми руками; большая грудь ее тяжело вздымается от какого-то странного возбуждения.
Я появилась на свет в сорочке. Это такая пленка, тонкая-тонкая, вроде вуали, она покрывала мне глаза. Это называется сорочкой. Если человек родится в сорочке, значит, его будут посещать видения, и они меня действительно посещали…
Останавливается, чтобы набрать дыхание.
Чуть меркнет свет.
Когда я была еще маленькой, умерла моя сестра, она прожила всего сутки после появления на свет. Пришлось крестить ее ночью, чтобы спасти ее душу.
ВЭЛ. У-гу… (Сидит напротив нее и внимательно слушает, улыбаясь.)
ВИ. Священник пришел в полночь. Закончив обряд, он дал мне чашу со святой водой и попросил вылить — только обязательно на землю. А я не послушалась. Мне было страшно выходить ночью из дому, когда рядом… когда рядом — смерть! И я потихоньку прошла в кухню и вылила святую воду в раковину. Грянул гром, раковина сразу почернела, стала черная-черная!..
ТОЛБЕТ (появляется на пороге). Киска?! Ты что здесь делаешь?
ВИ. Разговариваю.
ТОЛБЕТ. Выйди, подожди в машине. Мне надо на минутку к Джейбу. (Поднимается наверх.)
ВИ (медленно встает, берет холст и движется к прилавку). Понимаете… с тех пор, как я занялась живописью, весь мир кажется мне совсем другим… Я не могу вам объяснить, но вокруг все точно… переменилось…
ВЭЛ. Не объясняйте. Я вас понимаю. Пока вы не начали рисовать, все не имело смысла…
ВИ. Что?.. Что не имело смысла?
ВЭЛ. Существование!..
ВИ (тихо). Да… Да-да… Существование не имело смысла… (Кладет холст на гитару, лежащую на прилавке, и садится на стул.)
ВЭЛ (встает и подходит к ней).
Вы живете в Двуречном графстве. Жена местного шерифа, — каких только ужасов вы ни нагляделись!
ВИ. Ужасов!.. Нагляделась!..
ВЭЛ. На ваших глазах людей забивали насмерть!
ВИ. Да!
ВЭЛ. Линчевали!
ВИ. Да!
ВЭЛ. Травили сбежавших из тюрьмы собаками, и те рвали их в клочья.
ВИ (впервые в жизни ей удалось выразить весь свой ужас). Собаки! Тюремные собаки!..
ВЭЛ. Да.
ВИ. Разрывали беглецов!..
ВЭЛ. Да.
ВИ. В клочья! (Привстала было, но, ослабев, снова падает на стул.)
Вэл глядит мимо нее в темную лавку, в его светлых глазах угрюмый огонь.
ВЭЛ (отступает на шаг). Бывает — взрыв ярости, но бывает и ярость без взрыва, сплошная, привычная, ровная… Смерч — не всегда вихрь: порой он движется медленно. Людские сердца точит гнилью, и гниют они медленно, постепенно…
ВИ. Откуда вам…
ВЭЛ. Известно? Я это видел. Я это знаю!
ВИ. И я видела! И я знаю!
ВЭЛ. Мы с вами видели это представление из первого ряда партера. (Опускается перед ней на корточки и касается ее лежащих на коленях рук; она вздрагивает.) И вот вы стали рисовать не то, что было явью, а то, что вам виделось. Сами не зная зачем, без всякой подготовки — вы стали рисовать, словно сам бог коснулся ваших пальцев. (Медленно и бережно он приподнимает ее руки.) И двумя этими нежными женскими руками вы стали претворять в красоту это мрачное захолустье…
На лестничной площадке появляется Толбет. Молча смотрит вниз.
Да, вы сумели сотворить красоту… (С какой-то странной бережностью подносит ее руки к губам.)
У нее перехватило дыхание.
ТОЛБЕТ. Эй!
Ви вскакивает, тяжело дыша.
(Спускаясь, Вэлу.) Тебе что — делать больше нечего?
Вэл отходит.
(К Ви.) Марш в машину! Я сейчас. (Пристально смотрит на Вэла.)
Ви, спотыкаясь, словно ничего не видя перед собой, направляется к выходу.
(После долгой паузы.) Джейб Торренс просил хорошенько поглядеть на тебя. (Подходит к Вэлу.) Вот я и поглядел! (Короткий кивок. Выходит.)
Лавка сейчас едва освещена.
Вэл берет холст, заходит за прилавок и кладет его на полку.
Взяв гитару, садится на прилавок.
Медленно меркнет свет, обозначая конец картины.
Аккомпанируя себе на гитаре,
Вэл поет «Райские травы».
Картина третья
Когда Вэл заканчивает балладу, с лестницы спускается Лейди.
Он встает и включает лампочку под зеленым абажуром.
ВЭЛ. Долгонько вы.
ЛЕЙДИ. Дала ему морфий. Он, должно быть, совсем из ума выжил. Говорит такие ужасные вещи. Сказал, что я желаю его смерти.
ВЭЛ. Вы уверены, что это не так?
ЛЕЙДИ. Я никому не желаю смерти! Это так ужасно — умереть! (Медленно идет к окну справа.)
Вэл берет гитару и направляется к двери.
Вы уходите?
ВЭЛ. Да, я запаздываю.
ЛЕЙДИ. Куда запаздываете? Свидание?
ВЭЛ. Нет…
ЛЕЙДИ. Тогда обождите немного. Сыграйте что-нибудь. У меня совсем нервы развинтились…
Он идет обратно и облокачивается на прилавок.
Едва слышно звучит гитара, сопровождая их разговор.
Какую я сегодня разыграла дуру!..
ВЭЛ. Когда приходил брат той девушки?
ЛЕЙДИ. Да… Как я могла себя так унизить?..
ВЭЛ. Сестрица его сказала, что приехала предостеречь меня. Не пойму — от чего?..
ЛЕЙДИ (садится в кресло для примерки обуви). Боже мой, что я ему наговорила!.. Где была моя гордость?
Каждый из них думает о своем.
Тихо звучит гитара.
ВЭЛ. Последнее время я, бывает, просыпаюсь по ночам от собственного крика… Сердце колотится, и, только взяв гитару, прихожу в себя… Что-то никак не привыкну к вашему городку… Не чувствую себя здесь в безопасности… Но и уезжать неохота… (Резко останавливается.)
За дверью захлебывающийся собачий лай.
ЛЕЙДИ. Собак спустили с цепи. Кто-то удрал из тюрьмы — гонятся…
ВЭЛ. Беги, приятель, беги! Быстрее беги, братишка! Тебе уж не бегать, если догонят! Никогда… (берет гитару под мышку и идет к двери)…не бегать!..
Собачий лай переходит в свирепое, на одной ноте, рычание.
Взяли!.. (Пауза.) Рвут в клочья!..
Снова пауза.
Рычат собаки. Выстрел. Собаки смолкают.
Он останавливается с рукой, протянутой к двери, кидает взгляд на Лейди и распахивает дверь.
Сумеречную тишину нарушает лишь завывание ветра.
ЛЕЙДИ. Погодите!
ВЭЛ. Да?
ЛЕЙДИ. Где вы устроились?
ВЭЛ. Как «устроился»?
ЛЕЙДИ. Где ночуете?
ВЭЛ. Снимаю комнату в мотеле на шоссе.
ЛЕЙДИ. Вам там нравится?
ВЭЛ. Да.
ЛЕЙДИ. Что именно?
ВЭЛ. Удобная постель, теплая печурка, холодильник, душ.
ЛЕЙДИ. Хотите сэкономить деньги?
ВЭЛ. Вот уж никогда не удавалось!
ЛЕЙДИ. Удастся, если перейдете сюда.
ВЭЛ. Что значит «сюда»?
ЛЕЙДИ. Сюда, в мой дом.
ВЭЛ. Где же вы меня поместите?
ЛЕЙДИ (показывая на нишу). Там, за занавеской.
ВЭЛ. В примерочной?
ЛЕЙДИ. Там есть раскладушка. На ней спала сиделка, когда у Джейба была первая операция… И ванная тоже здесь, внизу… Позову водопроводчика, проведет душ — холодный и горячий… Я все устрою… Вам будет хорошо… (Встает, подходит к лестнице.)
Пауза.
Вэл отпускает дверь, она захлопывается.
Смотрит на Лейди.
ВЭЛ. Не люблю быть… обязанным.
ЛЕЙДИ. Что вы! Это я вам буду обязана. Мне будет спокойнее по ночам, когда в доме еще кто-нибудь. А вам это ничего не будет стоить. Сэкономите деньги, которые платите за квартиру. Сколько вы платите? Десять долларов в неделю? Вот видите! За два-три месяца можете накопить столько, что… (Короткий, словно испуганный, смешок. Широкий жест.) Ступайте взгляните, подойдет вам или нет…
Но он остается недвижим, думая о чем-то своем.
Дрожа от холода и обхватив себя руками.
Куда здесь только тепло уходит?
ВЭЛ (погруженный в свои размышления). Тепло уходит наверх.
ЛЕЙДИ. Вам, с вашей собачьей температурой, холод, наверно, нипочем. А меня так и пробирает!
ВЭЛ. Д-да…
ЛЕЙДИ (теряя терпение). Ну что ж, посмотрите комнатушку или нет?
ВЭЛ. Посмотрю комнатушку… (Направляется к нише, проходит за занавеску. Включает там свет, отчего занавеска с причудливым стилизованным рисунком — золотое деревцо с алыми плодами и белыми птицами — становится полупрозрачной.)
С ревом пронесся грузовик, лучи фар скользнули по замерзшему окну.
Громко вздохнув, Лейди достает из-под прилавка бутылку и стакан, ставит на прилавок с шумом, который заставляет ее саму испуганно вскрикнуть и так же испуганно рассмеяться. Наливает себе и садится на стул справа от прилавка.
Свет за занавеской гаснет.
Выходит Вэл. Лейди сидит, не глядя на него, словно окаменела. Он не спеша бредет обратно, заходит за прилавок и кладет гитару. Держит себя с какой-то мягкой грустью, как если бы ему снова — в который раз! — довелось испытать знакомое и давно загаданное про себя разочарование. Медленно садится на край прилавка, берет бутылку и, вздохнув, наливает себе. Громкий скрип сжимающихся от холода досок.
Голос Лейди хрипл и отрывист, ей с трудом удается скрыть нетерпение.
ЛЕЙДИ. Ну как, подойдет?
ВЭЛ. Всегда считал, что дареному коню в зубы не глядят… Нравится мне эта картина, что висит там на стене. Где только не встречал ее. «Сентябрьское утро» называется. Ха!.. Боюсь, беспокойно будет спаться по соседству с такой картиной… Захочется включить свет и снова взглянуть. Как она съежилась там, эта девчоночка: вода, должно быть, ледяная!.. Ха-ха!.. Не даст она мне заснуть, эта картина…
ЛЕЙДИ. Что вам с вашей собачьей температурой, с вашим самообладанием какая-то картина! Чтобы лишить вас сна, нужно что-нибудь посильнее.
ВЭЛ. Я просто шучу.
ЛЕЙДИ. Я тоже просто шучу.
ВЭЛ. Только я ведь, знаете, холостяк. А холостяки, бывает, приводят по ночам не только собственную тень.
Пауза.
ЛЕЙДИ (отпивает из стакана). К вам туда ходят женщины?
ВЭЛ. Пока нет. Но не хочется и стеснять себя насчет этого. Привычка, знаете! Работа была всегда ночная, а когда работаешь в городе по ночам — живешь в ином мире, чем те, что работают днем.
ЛЕЙДИ. Да-да… Представляю себе…
ВЭЛ. Город ночью и город днем — разные города, хоть носят одно и то же название. Они непохожи, как ночь и день. Есть что-то дикое в наших краях, ведомое лишь ночному люду.
ЛЕЙДИ. Знаю.
ВЭЛ. Мне тридцать лет, но измениться мгновенно нельзя. Нужно…
ЛЕЙДИ. Время. Да, это так…
Небольшая пауза, которая приводит ее в замешательство.
ВЭЛ (соскальзывая с прилавка). Вы были добры ко мне, Лейди. Не пойму только, зачем я вам здесь по ночам?
ЛЕЙДИ (защищаясь). Я сказала зачем.
ВЭЛ. Чтобы проводить их вместе?
ЛЕЙДИ. Да… то есть, чтобы… чтобы охранять по ночам магазин.
ВЭЛ. За ночного сторожа, значит?
ЛЕЙДИ. Не совсем так, но…
ВЭЛ. Вам здесь не по себе, одной, ночью?
ЛЕЙДИ. Еще бы! Джейб по ночам кладет рядом с собой револьвер, но если в лавку ворвутся грабители, ему даже и не подняться. А я смогу только кричать. Кто меня услышит? У нашей ночной телефонистки сонная болезнь, наверно. А почему, собственно, вы так недоверчивы? Вы на меня так смотрите, будто я невесть что замышляю. Ведь есть же на свете порядочные люди. Я и сама… (Она сидит на стуле, не шелохнувшись, натянутая, как струна, губы ее плотно сжаты, глаза с силой зажмурены; дышит она громко и прерывисто: ей неловко и за себя и за него.)
ВЭЛ. Я понимаю, Лейди, но… Что это вы так напряженно сидите?
ЛЕЙДИ. Ха!.. (Отрывисто засмеявшись, откидывается на спинку стула.)
ВЭЛ. Все еще напряжены.
ЛЕЙДИ. Знаю.
ВЭЛ. Освободитесь. Расслабьте мышцы. (Подходит к ней ближе.) Хотите, покажу вам кой-какие уловки, которым меня научила моя знакомая, остеопат, — я и сам ими пользовался.
ЛЕЙДИ. Какие уловки?
ВЭЛ. Манипуляции с суставами — после них чувствуешь себя свободно, как отпущенная струна.
Заходит сзади нее.
Она наблюдает за ним.
Вы что — не доверяете мне?
ЛЕЙДИ. Нет-нет, полностью доверяю, но…
ВЭЛ. Хорошо. Наклонитесь вперед. Поднимите вверх руки. Сядьте боком.
Она выполняет все это.
Опустите голову. Совсем опустите. (Он устанавливает ей в определенное положение шею и голову.) Теперь позвоночник. (Упирает ей в поясницу колено и с силой надавливает.)
Она издает короткий испуганный смешок.
ЛЕЙДИ. Ха-ха!.. Такой звук, точно… точно доски в стенах скрипят от холода… ха-ха!
ВЭЛ. Легче?
ЛЕЙДИ. О да… Большое спасибо.
ВЭЛ (поглаживая ее шею). Какая у вас шелковистая кожа! И светлая… Прямо не верится, что вы итальянка.
ЛЕЙДИ. Здесь, в Америке, считают, что все итальянцы непременно смуглые. Совсем не обязательно. Есть смуглые, а есть совсем и не смуглые. У родителей отца была смуглая кожа, а у родителей матери — светлая… (Бессмысленный смешок.)
Он понимающе улыбается ей.
Она продолжает говорить, чтобы скрыть смущение.
Он присаживается рядом с ней на прилавок.
Когда я была совсем маленькой, к нам приехала из Монте-Кассино сестра моей бабушки по материнской линии. Она приехала сюда, на чужбину, чтобы умереть в кругу родных. Я, правда, думаю, что, умирая, человек все равно одинок: что, с родными, что без них. Она, я помню, лежала в своем углу долго-долго и все не умирала, так долго, что все мы почти позабыли о ней. Ее совсем не было слышно, она лежала и о чем-то думала. Помню, я как-то спросила у нее: «Zia Тереза, как себя чувствуют люди, когда умирают?» Только ребенок может задать такой вопрос. И как ответила она мне — тоже помню. «Очень одиноко они себя чувствуют», — вот что она сказала мне в ответ. Ей, наверное, хотелось обратно в Италию, чтобы умереть там, на родине… (Смотрит ему прямо в глаза, впервые с тех пор, как завела разговор о нише.)…Ванная, значит, у нас тут имеется, только позвать водопроводчика провести горячий душ. Так… (Встает и неловко отходит от стула.)
Он на нее теперь не смотрит: мысли его заняты, по-видимому, чем-то другим.
Схожу наверх за чистым бельем для вашей постели.
Быстро идет, почти бежит, к лестнице. Как только она скрылась наверху, он, пробормотав себе что-то под нос, идет к кассе. Громко кашляет, чтобы заглушить звук выдвигаемого ящика. Берет оттуда в кулак несколько бумажек и, снова кашлянув, задвигает ящик. Взяв гитару, выходит.
Сверху спускается Лейди с бельем в руках. Тоскливая темнота ползет в комнату сквозь оставшуюся открытой дверь. Лейди идет к двери, выходит на улицу, остановившись за порогом. Смотрит в одну и в другую сторону вдоль темного шоссе. В бешенстве входит обратно, произносит какое-то итальянское ругательство, ногой или локтем захлопывает за собой дверь и швыряет белье на прилавок. Быстро подойдя к кассе, рывком открывает ящик и, обнаружив пропажу, яростно захлопывает его.
ЛЕЙДИ. Вор! Вор! (Поворачивается к телефону, срывает с рычага трубку, мгновение держит ее и с силой опускает на место. В отчаянии бредет обратно к двери и, открыв ее, стоит, вглядываясь в темную, беззвездную ночь.)
Свет на сцене постепенно меркнет. Вступает гитара: блюз.
Картина четвертая
Той же ночью, через несколько часов.
В лавку входит Вэл. В руках гитара. Не совсем твердыми шагами идет к кассе.
Достав из кармана внушительную пачку денег, отсчитывает несколько бумажек и кладет в ящик кассы. Оставшуюся, большую часть снова сует в карман.
Наверху шаги. На площадку падает свет.
Вэл быстро отходит от кассы.
На площадке появляется Лейди в белом атласном халатике, в руках карманный фонарик.
ЛЕЙДИ. Кто там?
Гитара стихает.
ВЭЛ. Я.
ЛЕЙДИ (освещает его фонариком). Бог мой, как напугали вы меня!
ВЭЛ. Не ждали разве?
ЛЕЙДИ. Откуда же мне знать, вы это или кто-то другой?
ВЭЛ. Вы предлагали мне комнату.
ЛЕЙДИ. Вы ушли, не сказав, берете ее или нет. (Спускается вниз, луч фонарика все еще держит на Вэле.)
ВЭЛ. Разве я не сказал насчет дареного коня?
ЛЕЙДИ. Сказать — сказали, но придете ли вы, — я так и не знала.
ВЭЛ. Я думал, вы сочли это само собой разумеющимся.
ЛЕЙДИ. Я никогда ничего не считаю само собой разумеющимся.
Он направляется к нише.
Постойте, я спущусь. (Идет вниз, луч фонарика на его лице.)
ВЭЛ. Вы меня ослепите своим прожектором. (Смеется.)
Она не отводит от него луч. Он снова двинулся к нише.
ЛЕЙДИ. Постель не готова: я не ждала вас.
ВЭЛ. Ничего.
ЛЕЙДИ. Когда я спустилась с бельем, вы уже улизнули.
ВЭЛ. Да, я…
Она берет белье с прилавка.
Дайте-ка сюда. Я сам постелю. А завтра вам придется подыскивать нового приказчика. (Берет у нее белье и идет к нише.) У меня выдался удачный вечерок. (Показывает пачку денег.)
ЛЕЙДИ. Ого!
Он останавливается у входа в нишу.
Она подошла к кассе, включает лампочку под зеленым абажуром.
Вы открывали только что ящик кассы?
ВЭЛ. Почему вы спрашиваете?
ЛЕЙДИ. Минуту назад мне послышалось, что его открывают. Вот я и спустилась.
ВЭЛ. Прямо так — в белом атласном халатике…
ЛЕЙДИ. Я спрашиваю: это вы открывали?
ВЭЛ. Интересно, кто же, если не я?..
ЛЕЙДИ. Если не вы, то никто, а ящик все-таки открывали!.. (Выдвигает ящик и поспешно пересчитывает деньги. Ее трясет от возбуждения.)
ВЭЛ. Как это вы сегодня не заперли выручку в сейф наверху?
ЛЕЙДИ. Забываю иногда…
ВЭЛ. Опасная забывчивость, Лейди.
ЛЕЙДИ. Зачем вы открывали ящик кассы?
ВЭЛ. Я открывал его дважды: перед уходом и только что. Я позаимствовал у вас малую толику и вернул долг. Остаток — при мне. (Показывает деньги.) Мне удалось сегодня сорвать банк пять раз подряд. С таким уловом можно на время удалиться от дел… (Снова кладет деньги в карман.)
ЛЕЙДИ. Младенчик вы, младенчик! Жалко мне вас.
ВЭЛ. Жалко?
ЛЕЙДИ. Жалко. Потому что вам уже никто не сумеет помочь. Вы тронули меня своей… необычностью, своими странными речами. Помните — птицы без лапок, спят на ветре… Вы показались мне такой же неприкаянной пичужкой, и мое глупое итальянское сердце раскисло: захотелось помочь вам… Дура я, дура!.. И поделом мне! Вы обобрали меня, пока я ходила наверх за простынями для вашей постели.
Вэл двинулся к двери.
Даже мое разочарование в вас — глупо! Надо же быть такой идиоткой!
ВЭЛ (останавливается, швыряет белье на прилавок). Вы разочаровались во мне, я — в вас!
ЛЕЙДИ (выходит из-за прилавка). Чем же это я вас разочаровала?
ВЭЛ. Не было там раньше за занавеской никакой раскладушки. Вы все подстроили!
ЛЕЙДИ. Была! Вы просто не замечали. Она стояла за зеркалом, сложенная!
ВЭЛ. Не стояла она ни за каким зеркалом. И вы…
ЛЕЙДИ (перебивая). Я нарочно оставила деньги в кассе, чтобы выяснить, можно ли вам доверять.
ВЭЛ. Все ваши деньги я вернул сполна…
ЛЕЙДИ. Нет-нет-нет, теперь я убедилась: доверять вам нельзя. А если я кому не доверяю, — он может убираться на все четыре стороны.
ВЭЛ. И отлично! Рекомендательных писем я не жду.
ЛЕЙДИ. Нет, почему же, я дам. Я напишу, что податель сего — отъявленный говорун! Но я не назову вас усердным и честным! Я напишу, что податель сего — отъявленный лентяй и ловко заговаривает зубы, пока лапа его тянется к кассе.
ВЭЛ. Я взял у вас меньше, чем вы должны мне.
ЛЕЙДИ. Нечего увиливать! Я раскусила вас, мистер, и знаю теперь, кто вы такой!
ВЭЛ. И я раскусил вас, Лейди, и знаю теперь, кто вы такая!
ЛЕЙДИ. Кто же я, по-вашему, такая?
ВЭЛ. Вы и вправду хотите услышать?
ЛЕЙДИ. Умираю от нетерпения!
ВЭЛ. Женщина уже не первой молодости, не избалованная мужской лаской и подрядившая первого попавшегося, прямо с большой дороги, на двойную работу без сверхурочных: днем — за прилавком, по ночам — в постели…
ЛЕЙДИ. Нет!.. Нет!.. Вы… (Замахнулась.) Клянусь богом, нет!.. Вы гнусный… (Ей не хватает слов, она бросается на него с кулаками.)
Он схватил ее за руки у запястий.
Несколько мгновений она борется с ним, пытаясь вырваться, затем, рыдая, бессильно падает на стул.
Он осторожно отпускает ее руки.
ВЭЛ. Это естественно. Вы так одиноки…
ЛЕЙДИ (судорожно рыдает, уронив голову на прилавок). Зачем вы вернулись?
ВЭЛ. Положить обратно деньги, которые брал из кассы. Не хотелось оставлять по себе недобрую память. (Берет гитару и направляется к двери.)
Она переводит дыхание, затем внезапно вскакивает, бежит к выходу и, раскинув руки, преграждает ему дорогу, словно распятая на двери.
ЛЕЙДИ. Нет! Нет!.. Не уходите!.. Я не могу без вас!..
Несколько секунд он смотрит ей прямо в лицо. Взволнованный неподдельной страстью, прозвучавшей в ее крике, поворачивается и медленно идет к нише. Отдергивает занавеску и, обернувшись, смотрит на нее.
…Жить!.. Жить!.. Снова жить!!!
Чуть слышно вступает гитара: «Любовная песнь Лейди».
Вэл заходит в нишу, задергивает занавеску. Включает свет, отчего занавеска становится полупрозрачной. Видно, как он садится с гитарой в руках.
Лейди берет белье и медленно, как завороженный ребенок, движется к нише. У самого входа останавливается, застывает на месте в нерешительности, в смятении.
Но он начинает нашептывать слова песни — вполголоса и с такой нежностью, что она наконец находит в себе силы откинуть занавеску, войти к нему. Вэл смотрит на нее долгим пристальным взглядом.
Она задергивает за собой занавеску.
Освещенный лампочкой, висящей в глубине ниши, слегка светится причудливый рисунок: золотое деревцо с алыми плодами, белые невиданные птицы.
Еще несколько мгновений тихо звучит гитара. И — умолкает.
Сцена погружается в темноту, только рисунок на занавеске все еще светится.
Занавес