Надпись на экране: «После неудачи…»
ТОМ стоит на площадке лестницы, перед дверью.
Том. После неудачи с Торговым колледжем Рубикэма у мамы был один расчет: чтобы у Лауры появился молодой человек, чтобы он приходил к нам в гости. Это стало наваждением. Подобно некоему архетипу «коллективного бессознательного», образ гостя витал в нашей крохотной квартире.
На экране — молодой человек.
Редкий вечер дома проходил без того, чтобы так или иначе не делался намек на этот образ, этот призрак, эту надежду… Даже когда о нем не упоминали, присутствие его все равно ощущалось в озабоченном виде матери, скованных, словно она в чем-то виновата, движениях Лауры, и нависало над Уингфилдами как наказание! У мамы слово не расходилось с делом. Она стала предпринимать соответствующие шаги. Мама поняла, что потребуются дополнительные расходы, чтобы выстелить гнездышко и украсить птенчика, и поэтому весь конец зимы и начало весны вела энергичную кампанию по телефону, улавливая подписчиков на «Спутника хозяйки дома» — одного из тех журналов для почтенных матрон, где публикуются серии сублимированных упражнений литературных дам, у которых вечно одна песня: нежная, как две чашечки, грудь; тонкие, словно ножка у рюмки, талии; пышные, упругие бедра; глаза, точно подернутые дымком осенних костров; роскошные, как этрусские скульптуры, тела.
На экране — глянцевая обложка журнала.
Входит АМАНДА, в руках телефонный аппарат на длином шнуре. Она освещена лучом прожектора,
сцена затемнена.
Аманда. Ида Скотт? Говорит Аманда Уингфилд! Какая жалость, что тебя не было в понедельник на собрании «Дочерей». Не можешь себе представить! У бедняжки, наверное, свищ, сказала я себе. В каком ты состоянии? Боже милосердный, какой ужас… Ты просто великомученица, право же, великомученица! Кстати, я тут случайно заметила, что у тебя скоро истечет подписка на «Спутник»! Да-да, кончится на следующем номере, дорогая… А ведь как раз сейчас они собираются печатать с продолжением совершенно чудесный роман Бесси Хоппер… Нет, дорогая, его непременно надо прочитать! Помнишь, как всех захватили «Унесенные ветром»! Нельзя было выйти из дому, если ты не прочла. Все только и говорили о Скарлет О'Хара! Так вот, эту книжку критики сравнивают с «Унесенными ветром». Понимаешь, это «Унесенные ветром» — только послевоенного поколения! Что?.. Горит?.. Дорогая, их никак нельзя пережаривать. Пожалуйста, загляни в духовку, а я подожду у телефона… Господи, она, кажется, повесила трубку!
Затемнение. Надпись на экране: «Неужели ты думаешь, что я без ума от 'Континентальной обуви'»?
В темноте слышны крайне возбужденные голоса АМАНДЫ и ТОМА. Они о чем-то яростно спорят за портьерой.
А по эту сторону ЛАУРА стоит, ломая руки; с лица ее не сходит ужас.
На протяжении всего эпизода на нее падает яркий свет.
Том. Какого дьявола, откуда я знаю…
Аманда (повышая голос). Может быть, ты будешь…
Том…что можно сделать?!
Аманда…выбирать выражения! Я не потерплю их…
Том. О! о! о!
Аманда…в моем присутствии! Ты просто с ума сошел!
Том. Вы кого угодно доведете!
Аманда. Что ты болтаешь? В чем дело?.. Идиот ты этакий!
Том. Послушай… У меня в жизни нет ничего…
Аманда. Говори потише!
Том…ровным счетом ничего своего, понимаешь? Все, все идет…
Аманда. Перестань кричать!
Том. Вчера ты утащила мои книги! Как у тебя хватило…
Аманда. Да, я отнесла эту грязную книжонку обратно в библиотеку! Он пишет чудовищные вещи, он ненормальный, твой мистер Лоуренс.
Полубезумный смешок Тома.
К сожалению, не в моей власти запретить эти штучки больного воображения, я не могу приказать людям…
Том смеется безумным смехом.
Но я не потерплю непристойностей у себя в доме! Ни за что!
Том. Дом, дом… А кто платит за него? Кто гнет спину, чтобы…
Аманда (вдруг переходит да визг). Да как ты смеешь?!
Том. Вот именно! Мне и рта раскрыть не дают! Я только знай себе…
Аманда. Ну, вот что я тебе скажу…
Том. Я ничего не желаю слушать! (Резко раздвигает занавеси.)
В глубине сцены — неясное красноватое свечение. На голове у Аманды бигуди, одета она в старый купальный халат, слишком просторный для ее худенькой фигурки. Халат — это все, что осталось от неверного мистера Уингфилда. На раздвижном столе пишущая машинка, в беспорядке раскиданы рукописи. Ссора началась явно из-за того, что Аманда помешала Тому творить. На полу опрокинутый стул. Красный свет отбрасывает на потолок их яростно жестикулирующие тени.
Аманда. Нет, ты будешь слушать…
Том. Не буду! Я ухожу!
Аманда. Ты никуда не пойдешь.
Том. Я ухожу, потому что…
Аманда. Том Уингфилд, немедленно вернись. Я еще не все сказала…
Том. Иди-ка ты…
Лаура (в отчаянии). Том!..
Аманда. Перестанешь ты дерзить или нет? А то у меня лопнет терпение!
Том (подходит к матери). А у меня, думаешь, не лопнет? А моему терпению, думаешь, конца не будет, мама? Я знаю, тебе совсем не интересно, что я делаю и что я хочу делать. Ты думаешь, это одно и то же?
Аманда. Я думаю, что у тебя совесть нечиста. Поэтому и грубишь, дерзишь мне. И я не верю, что ты каждый вечер ходишь в кино. Где это видано — каждый вечер в кино. Если человек в здравом уме, его не потянет в кино так часто. Кто же пойдет из дому на ночь глядя, и разве сеансы кончаются в два часа ночи? А когда ты возвращаешься, то бредешь, как пьяный, и что-то бормочешь себе под нос. Точно маньяк какой-то! Поспишь три часа, и уже на работу. Могу себе представить, как ты работаешь — вялый, сонный. У тебя же нет сил!
Том (кричит). Да, у меня нет больше сил!
Аманда. А какое ты имеешь право манкировать своей работой и подвергать опасности наше благополучие? Как мы будем жить, если тебя…
Том. Неужели ты думаешь, что я счастлив оттого, что работаю в магазине? (В ярости надвигается на ее тщедушную фигурку.) Неужели ты думаешь, что я без ума от «Континентальной обуви»? Неужели ты думаешь, что я жажду проторчать пятьдесят пять лет в этих целлотексовых хоромах с дневным светом? Знаешь, как иногда хочется, взял бы кто-нибудь железный лом да хватил меня по голове. Все лучше, чем каждый день тащиться в магазин! И все-таки я тащусь; каждое утро ты входишь со своим проклятым «Вставай с улыбкой!». «Вставай с улыбкой, думаю я, до чего счастливы мертвые»! Но — встаю. И иду! За шестьдесят пять долларов в месяц я отказываюсь от всего, о чем я мечтаю и мечтал всю жизнь! А ты — «эгоист», «о себе только и думаешь…». Да если бы я думал только о себе, знаешь, где бы я был, мама? Там же, где и он. (Показывает на фотографию отца.) У черта на куличках! (Хочет уйти. Аманда хватает его за рукав.) Пусти меня, мама!
Аманда. Ты куда?
Том. В кино.
Аманда. Ты лжешь!
Том (угрожающе надвигается на крошечную Аманду. Та в испуге отшатывается.) Да, лгу. Я иду в опиумную хазу — вот так! В притон, где одни проститутки и преступники. Я теперь в банде у Хогана, мама, — наемный убийца, таскаю томми в футляре от скрипки! А в Долине у меня несколько собственных борделей! Меня прозвали убийцей — убийцей Уингфилдом! Я веду двойную жизнь: днем — незаметный добропорядочный приказчик в обувном магазине, а ночью неустрашимый Царь дна! Я наведываюсь в игорные дома и просаживаю в рулетку целые состояния! Я ношу черную повязку на глазу и фальшивые усы! Иногда я даже приклеиваю зеленые бачки! Тогда меня зовут — Дьявол! О, я мог бы такого порассказать, что глаз не сомкнешь ночью. Мои враги замышляют взорвать наш дом. Когда-нибудь ночью нас как поднимет — прямо до небес! Я буду счастлив, безумно счастлив, да и ты тоже. Ты вознесешься кверху и помчишься на помеле над Блу-Маунтин со всеми своими семнадцатью поклонниками! Ты… ты… старая поганая ведьма!.. (Неистово дергается, хватает пальто, кидается к двери, распахивает ее.)
Женщины застыли в ужасе. Том хочет надеть пальто, но рука застряла в рукаве. Он яростно, разрывая по шву плечо, сбрасывает пальто и швыряет его. Пальто попадает в этажерку, на которой расставлены зверушки сестры. Звон бьющегося стекла. Лаура вскрикивает, будто ее ударили.
Музыка. На экране надпись: «Стеклянный зверинец».
Лаура (пронзительно). Мой стеклянный… зверинец… (Отворачивается, закрыв лицо руками.)
Аманда (после слов «поганая ведьма» остолбенела и вряд ли видела, что произошло. Наконец она приходит в себя. Трагическим голосом). Я знать тебя не хочу… пока не попросишь прощения! (Уходит в другую комнату, плотно задернув за собой занавеси.)
Лаура припала к каминной полке, отвернулась. Том смотрит на нее, не зная, что делать. Подходит к этажерке и на коленях начинает собирать упавшие фигурки, то и дело поглядывая на сестру, будто хочет сказать что-то и не находит слов. Несмело возникает мелодия «Стеклянного зверинца». Сцена темнеет.