На экране — кумир школы.
Том. И вот на следующий вечер я привел к нам Джима обедать. Я немного знал его еще по средней школе. Там он был кумиром. Он отличался неистребимым ирландским добродушием и огромным жизнелюбием, был всегда вычищен и вымыт, как статуэтка. Джим постоянно находился в центре всеобщего внимания. Он блистал в баскетболе, руководил дискуссионным клубом, числился председателем общества выпускников и кружка пения — ему непременно поручали ведущую мужскую партию в опереттах, которые ставились у нас ежегодно. Джим словно не умел ходить шагом — всегда бегом или вприпрыжку; казалось, он вот-вот взлетит в воздух, преодолев земное тяготение. Он с такой скоростью мчался сквозь юность, что по логике вещей должен был годам к тридцати оказаться не иначе как в Белом доме. Но после окончания Солдана брать препятствия стало, очевидно, труднее. Скорость его заметно снизилась. И шесть лет спустя он занимал должность, которая была не многим больше моей.
На экране — экспедитор.
Джим — единственный человек в магазине, с кем я был на дружеской ноге. Я что-то значил для него как свидетель его былой славы, который собственными глазами видел, как он выигрывал в баскетбольных матчах и получил серебряный кубок за победу в дискуссии. Он знал, что я имел обыкновение — когда в магазине не было запарки — запираться в одной из кабинок нашей уборной и сочинять стихи. Он относился ко мне с юморком, звал Шекспиром, тогда как другие взирали на меня недоверчиво. Но постепенно его добродушие заразило других и враждебность уступила место снисходительности; глядя на меня, они улыбались, как улыбаются люди, завидя поодаль чудную собачонку, которая перебегает им дорогу. Я знал, что Джим и Лаура были знакомы в школе, и не раз слышал, как она восторгалась его голосом. Не знаю, помнил ли он ее. Лаура была слишком незаметной, а Джим слишком блистал. Если он и помнил ее, то конечно, не знал, что Лаура — моя сестра: когда я пригласил его к обеду, он засмеялся и сказал: «Ей-ей, Шекспир, никак не думал, что у тебя есть родственники». И вот теперь ему предстояло убедиться в этом.
Сцена постепенно освещается. Надпись на экране: «Звук приближающихся шагов».
Пятница, пять часов пополудни. Наступает теплый весенний вечер, один из тех, когда, как сказал поэт, «небо исписано стихами». Квартира Уингфилдов залита нежно-лимонным светом. Аманда потрудилась, как каторжная, готовясь достойно принять гостя. Результаты поразительны. На видном месте стоит новый торшер с розовым шелковым колпаком, фонарь из цветной бумаги скрывает обрывок провода на потолке, ветерок с улицы колышет белоснежные занавеси на окнах; стулья и диван с двумя новыми подушками покрыты ситцевыми чехлами. По комнате раскиданы какие-то коробки и мятая бумага. Посредине стоит ЛАУРА, подняв руки, а перед ней торжественно, словно священнодействуя, присела АМАНДА, прилаживая новое платье.
Оно скроено по-старинке, из цветастой материи. Волосы у Лауры уложены не так, как обычно, прическа мягче и больше ей к лицу. В облике Лауры проступила какая-то хрупкая, неземная красота, она сейчас словно кусочек стекла, которого коснулся луч света, и он заиграл мимолетным призрачным блеском.
Аманда (раздраженно). Ты вся дрожишь!
Лаура. Я просто нервничаю.
Аманда. Из-за чего?
Лаура. Ты так хлопочешь… словно какое важное событие!
Аманда. Я отказываюсь тебя понимать. Нельзя же торчать целыми днями дома? А стоит мне что-нибудь затеять, упираешься. (Поднимается.) Ну-ка, посмотри на себя в зеркало! Нет, подожди минутку. Мне пришла в голову мысль.
Лаура. Ну что еще, мама?
Аманда достает две пуховки, заворачивает каждую в платок и засовывает Лауре в платье.
Что ты делаешь?
Аманда. Их называют «Веселые обманщицы».
Лаура. Не надо мне их!
Аманда. Нет, надо!
Лаура. Но почему?
Аманда. Потому что — не в обиду будь сказано — у тебя плоская грудь.
Лаура. Можно подумать, что мы расставляем ловушку.
Аманда. Всякая хорошенькая девушка — ловушка, и мужчины рады попасться в хорошенькую ловушку!
Надпись на экране: «Хорошенькая ловушка».
А теперь, мадемуазель, посмотрись-ка в зеркало! Лучше не придумаешь! Да, мне еще самой надо переодеться. Погоди, я сейчас удивлю тебя. (Весело напевая, скрывается за портьерами.)
Лаура медленно подходит к большому зеркалу и пристально глядит на себя.
Сквозь раскрытые окна повеяло ветерком, заколыхались белые занавески, словно кто-то вздохнул, едва слышно и печально.
(За сценой.) Еще почти светло.
Лаура медленно поворачивается, тревожно вглядываясь в свое отражение.
На экране надпись: «Это моя сестра! Скрипки, играйте в ее честь!» Музыка.
Аманда (смеясь, за сценой). Погоди, сейчас увидишь. Вот будет выход!
Лаура. Что ты там надумала?
Аманда. Потерпи, душечка — увидишь! Я раскопала это в старом чемодане. В конце концов, моды изменились не так уж сильно… (Раздвигает портьеры.) Полюбуйся на свою мать!
Аманда надела свое девичье платье из бледно-желтой вуали с голубым шелковым поясом. В руках у нее — букетик нарциссов, словно ожившая легенда о ее молодости.
(Лихорадочно.) В этом платье я открывала котильон и дважды брала приз за кекуок в Сансете. А однажды надела его на весенний губернаторский бал в Джексоне… Как я скользила по залу, Лаура! (Жеманно приподнимает юбку и делает несколько шажков по комнате.) Я надевала это платье по воскресеньям, когда ко мне в гости приходили молодые люди. И была в нем в тот день, когда познакомилась с твоим отцом… Это было весной, когда я заболела малярией. Мы приехали из Теннесси в Дельту Миссисипи… Сказалась перемена климата… Сопротивляемость организма понизилась. У меня постоянно была чуть повышенная температура… конечно, ничего серьезного… Просто немного кружилась голова, дурно спала. А со всех сторон так и сыпались приглашения!.. По всей Дельте давали вечера… Мама, бывало, говорит: «Полежи, у тебя же лихорадка!» А я ни в какую… Приму хинина и снова — вечера, танцы, а днем прогулки верхом… Заезжали далеко-далеко… Какие устраивали пикники! Как чудесно там было в мае!.. Кизил в цвету. И нарциссы, нарциссы, нарциссы. В ту весну я была без ума от нарциссов. Они стали просто наваждением. Мама говорит: «Твои нарциссы уж некуда ставить!» А я все приношу — еще и еще… Как увижу, кричу: «Остановитесь, остановитесь, — нарциссы!» Я заставляла молодых людей… и они тоже собирали нарциссы. Надо мной даже стали подшучивать: Аманда с нарциссами! В конце концов в доме не осталось свободных ваз… Всюду, в каждом углу нарциссы. Не хватает ваз? Ну что ж, а руки на что! А потом… (Останавливается перед фотографией мужа.)
Музыка.
А потом я познакомилась с твоим отцом! Малярия… нарциссы… и этот юноша… (Зажигает лампу под розовым колпаком.) Хорошо, если они успеют до дождя (Уходит в глубину сцены и ставит букетик в вазу на столе.) Я дала Тому денег на такси.
Лаура (изменившись в лице). Как его зовут, я забыла?
Аманда. О'Коннор.
Лаура. А имя?
Аманда. Не помню. Хотя, постой, вспомнила… Джим — вот как!
Лаура покачнулась, схватилась за стул. Надпись на экране: «Не может быть!»
Лаура (едва слышно). Не может быть…
Аманда. Да-да, Джим. Ты знаешь, все Джимы очень милые!
Зловещая музыка.
Лаура. Ты уверена, что его зовут Джим О'Коннор?
Аманда. Ну конечно! А в чем дело?
Лаура. Это тот самый, с которым Том был знаком в школе?
Аманда. Том ничего об этом не говорил. По-моему, они познакомились в магазине.
Лаура. Был один Джим О'Коннор, с которым мы оба учились в школе. (С усилием.) Если это тот, я не выйду к столу, ты не сердись, пожалуйста!
Аманда. Что за чепуха!
Лаура. Помнишь, ты спрашивала, неужели мне никто не нравился. И я показала фотографию, помнишь?
Аманда. В ежегоднике?
Лаура. Да.
Аманда. И ты, доченька, была в него влюблена?
Лаура. Не знаю, мама. Но если это он, мне будет не по себе.
Аманда. Да не он это, не он! Ничего похожего. Но в любом случае ты сядешь с нами за стол. Я не разрешу…
Лаура. Придется разрешить, мама.
Аманда. Я не намерена потакать твоим прихотям, Лаура. И так я столько терплю от тебя и твоего братца! Сядь, успокойся. Том забыл ключ, откроешь им дверь.
Лаура (в полнейшей панике). Ой, нет! Дверь откроешь ты!
Аманда (беспечно). Я буду занята на кухне.
Лаура. Ну, пожалуйста, мама, открой ты! Мне не хочется!
Аманда (направляясь на кухню). Мне нужно приготовить гарнир к лососине. Подумаешь, сколько шума из-за одного гостя.
Дверь захлопывается за ней. Лаура одна. Надпись: «Вот ужас!»
У Лауры вырывается стон. Она выключает лампу и осторожно садится на краешек дивана, сплетя пальцы. Надпись: «Открыть дверь». На ступеньках лестницы появляются ТОМ и ДЖИМ. Они поднимаются на площадку. Услышав их шаги, Лаура в панике вскакивает и хочет прошмыгнуть за портьеры. Звонок. Она затаила дыхание и схватилась за горло. В оркестре барабанная дробь.
Аманда (из кухни). Лаура, звонят!
Лаура уставилась на дверь, но не двигается с места.
Джим. Мы как раз успели до дождя.
Том. Угу. (Нетерпеливо звонит.)
Джим, насвистывая, достает сигарету.
Аманда (с наигранным оживлением). Лаура, это твой брат и мистер О'Коннор! Может, откроешь им?
Лаура (подходит к двери кухни. Сдавленным голосом). Мама, лучше ты…
АМАНДА выбегает из кухни и негодующе смотрит на Лауру.
Потом величественным жестом показывает, чтобы та шла к двери.
Ну, пожалуйста…
Аманда (яростным шепотом). Что с тобой, дура ты несчастная?..
Лаура (в отчаянии). Открой ты. Я прошу тебя!
Аманда. Я уже сказала, что не собираюсь потакать твоим капризам. Что стоишь как истукан? Нашла время!
Лаура. Открой ты, ну, пожалуйста, пожалуйста!
Аманда. Я не могу.
Лаура. Но я тоже не могу!!
Аманда. Почему?
Лаура. Мне дурно!
Аманда. Мне тоже дурно… от твоей глупости! Почему ты и твой братец — не как все люди? Вечные прихоти, капризы… Абсурд какой-то! Можешь ты мне толком объяснить…
Том дает длинный звонок.
(Отзывается сладким голосом.) Идем, сию минуту!.. Почему ты боишься встретить их? Иди, открывай!
Лаура. О боже… (Кидается в переднюю комнату, неистово крутит ручку граммофона и ставит пластинку.)
Аманда. Лаура Уингфилд, ты сейчас же откроешь дверь!
Лаура. Хорошо, хорошо, мама.
Шипящие звуки, отдаленно напоминающие «Дарданеллу», как бы разряжают обстановку и дают Лауре возможность собраться с силами. Она спешит к двери и робко открывает ее.
Том (входит с гостем, Джимом О'Коннором). Это моя сестра, Лаура… Лаура, это Джим.
Джим (переступая порог). А я и не знал, что у Шекспира есть сестра!
Лаура (от смущения впадая в церемонный тон, дрожащим голосом). Добрый вечер.
Джим (простецки протягивая руку). Привет.
Лаура робко пожимает ее.
Лаура, у вас холодные руки!
Лаура. Я… я заводила граммофон.
Джим. Должно быть, ставите классическую музыку? А вы попробуйте какой-нибудь классный свинг — сразу согреетесь!
Лаура. Прошу извинить меня… Я там не закончила… с граммофоном… (Неловко поворачивается и поспешно уходит в комнату. Задерживается на секунду у граммофона, потом, затаив дыхание, как испуганная лань, скрывается за портьерами.)
Джим (улыбается). Что с ней?
Том. Что? А, Лаура… Она у нас ужасно застенчивая.
Джим. Правда? Теперь не часто встретишь застенчивую девушку. Ты, кажется, не говорил, что у тебя есть сестра.
Том. Ну, так сам узнал! Познакомился. «Пост диспэтч» хочешь посмотреть?
Джим. Давай!
Том. Какую страницу? Комиксы?
Джим. Нет, спорт! (Просматривает страницу.) Старик Диззи Дин не в форме.
Том (равнодушно). Да? (Закуривает сигарету, идет к выходу.)
Джим. И ты сматываешься?
Том. Я на площадку.
Джим (идет за ним). Послушай, Шекспир… Хочу запродать тебе кое-что.
Том. Что именно?
Джим. Хочешь заниматься вместо меня? Все заплачено вперед.
Том. Чем?
Джим. Ораторским искусством… Знаешь, магазин — не для нас. Негде развернуться.
Том. Спасибо на добром слове. А при чем тут ораторское искусство?
Джим. Может пригодится, устроишься где-нибудь на административную должность.
Том. Ух ты!
Джим. Точно тебе говорю! Мне это здорово помогло.
На экране администратор за письменным столом.
Том. В каком отношении?
Джим. Во всех! Ты когда-нибудь задумывался, какая разница между тобой или мной и теми, кто сидит внизу, в правлении? Думаешь, мозги другие? Нет! Умения больше? Тоже нет. Все дело в одной штуке…
Том. Что это за штука?
Джим. Главное — уметь себя держать! Понимаешь, уметь разговаривать с разными людьми, сохранять собственное достоинство, где бы ты ни был!
Аманда (за сценой). Том!
Том. Что, мама?
Аманда. Это вы с мистером О'Коннором пришли?
Том. Да.
Аманда. Располагайтесь пока там поудобнее.
Том. Хорошо.
Аманда. Спроси у мистера О'Коннора, не хочет ли он вымыть руки.
Джим. Нет, ничего, спасибо. Я еще в магазине мыл… Слушай, Том…
Том. Угу?
Джим. Мы разговорились с мистером Мендозой… Он о тебе говорил.
Том. И что же?
Джим. А как ты думаешь?
Том. Откуда я знаю…
Джим. Тебя вышибут с работы, если не проснешься.
Том. Я уже просыпаюсь…
Джим. Не вижу признаков.
Том. А они — внутри.
На экране — корабль с пиратским флагом.
Да, я стану совсем другим. (Облокотился на перила, говорит, едва сдерживая возбуждение. Пылающие рекламы кинозалов отражаются на его лице. В нем появилось что-то от заправского путешественника.) Еще немного, и я отдамся будущему, в котором нет места ни магазину, ни мистеру Мендозе, ни даже вечерним занятиям по ораторскому искусству.
Джим. О чем ты болтаешь?
Том. Мне надоело ходить в кино!
Джим. В кино?
Том. Да, в кино! Посмотри… (делает жест в сторону чудес на Главной улице). Вся эта шикарная компания… с ними случаются самые романтические приключения… Они берут от жизни все, а у других ничего нет! И знаешь, что получается? Люди ходят в кино, смотрят бегущую ленту, а сами ни с места! Приключения случаются только с голливудскими героями, а простые смертные сидят в темных залах и смотрят, смотрят… Смотрят до тех пор, пока не начнется война! Вот тогда — пожалуйста, романтика становится доступной массам! Блюдо для всех, не только для Гейбла. И люди выходят из темноты, чтобы самим пуститься во все тяжкие… Теперь наша очередь — острова Южного моря, далекие экзотические страны, охотничьи экспедиции… А у меня больше нет терпения. Я не хочу ждать. Мне надоело смотреть, как живут на экране, я хочу жить сам! Я уеду!
Джим (недоверчиво). Уедешь?
Том. Да.
Джим. Когда?
Том. Скоро.
Джим. И далеко?
Пока Том размышляет, музыка, в которой звучит тема дороги, словно отвечает на вопрос Джима.
Том (шарит в карманах). У меня что-то закипает внутри. На вид я сонный, но внутри… все кипит, понимаешь?.. Придешь в лавку, возьмешь в руки ботинок, и дрожь пробирает от мысли, что жизнь — коротка, а я занимаюсь вот этим!.. Я не знаю, в чем смысл жизни… Но я знаю, что ботинки — это ничто… Они нужны только на ноги путешественникам! (Достает какую-то бумагу.) Посмотри…
Джим. Что это?
Том. Членская книжка.
Джим (читает). «Союз моряков торгового флота».
Том. Мне надо было оплатить счет за электричество, а я сделал взнос за этот месяц.
Джим. Выключат свет, пожалеешь!
Том. Меня уж тут не будет.
Джим. А как же мать?
Том. Я в отца. Отец прохиндей и сын прохиндей! Глянь, как он скалит зубы. Шестнадцать лет, как смотался от нас.
Джим. Хватит заливать, никуда ты не поедешь! А что мать скажет?
Том. Тише, она идет!.. Она еще ничего не знает.
Аманда (раздвигая портьеры). Куда вы все подевались?
Том. Мы здесь, мама! (Входит в кабинет вместе с Джимом.)
Аманда приближается к ним. Том явно шокирован ее внешностью. Даже Джиму несколько не по себе. Он впервые сталкивается с оживленностью и обаянием, каким славятся девицы из Южных штатов, и, несмотря на вечерние занятия ораторским искусством, оглушен неожиданным водопадом светскости. Джим пытается быть столь же галантным, но пока его попытки тонут в милой болтовне и звонком смехе Аманды. Том растерян до крайности. Джим, преодолев первое смущение, быстро находит верный тон. Шутит, говорит комплименты, смеется, словом, полностью покорен хозяйкой. На экране — Аманда в юности.
Аманда (игриво улыбаясь, тряхнув по-девичьи уложенными локонами). Так, так, вот он какой, мистер О'Коннор… Не надо церемоний! Мой сын так много о вас рассказывал. В конце концов, я и говорю ему: «Боже ты мой, Том, почему ты не пригласишь эту знаменитость из магазина к нам поужинать. Ты так его нахваливаешь, что мне захотелось познакомиться с этим образцом совершенства!» Понятия не имею, почему у меня сын такой бука!.. У нас, на Юге, это не принято. Может быть, присядем?.. Здесь, кажется, немного душно… Том, оставь дверь открытой! Ведь только что был приятный свежий ветерок. Что-то сейчас не чувствуется! Лето еще не настало, а как тепло, правда? Представляю, что будет в июле… Мы просто изжаримся! Ну что ж, пора за стол… Так, легкий ужин. Знаете, в это время года я предпочитаю что-нибудь легкое. И в одежде тоже что-нибудь легкое. В такую теплынь лучше всего — легкое платье и легкая еда! За зиму кровь так застаивается, что приходится некоторое время привыкать к перемене погоды! А в этом году так быстро стало тепло, что я не сумела ничего приготовить. Не успела оглянуться, боже, почти лето! Кинулась к чемодану, достала вот это платьице… Ужасно старомодное! Почти доисторическое. Но в нем, знаете, так удобно и прохладно…
Том. Мама…
Аманда. Что, дорогой?
Том. Как насчет ужина?
Аманда. Спроси, пожалуйста, у сестренки. Ты же знаешь, что сегодня она готовит ужин. Скажи ей, что мужчины голодны. (Джиму.) Вы уже познакомились с Лаурой?
Джим. Видите ли, она…
Аманда. Ах да, она же открывала вам дверь! Ну и прекрасно, значит, познакомились. Лаура у нас такая хозяйка! Теперь редко встретишь девушку, чтоб и миловидная была и хорошая хозяйка. Слава богу, на Лауру жаловаться не приходится. А вот я совсем не умею хозяйничать, никогда не умела! И готовить не умела… питалась манной небесной! На Юге у нас было так много прислуги! Где теперь та благодатная жизнь? Все, все ушло! Даже следа не осталось… Я была совершенно не подготовлена к трудностям, которые ожидали меня. Молодые люди, бывавшие у нас в доме, принадлежали к солидным плантаторским семьям. И я, конечно, предполагала, что выйду замуж за одного из них и заживу с семьей в большом поместье со множеством слуг. Но женщина предполагает, а руку мужчина предлагает… если несколько переиначить старую пословицу. Я не вышла замуж за плантатора. Моим мужем стал молодой человек, который служил в телефонной компании!.. Видите этого галантного улыбающегося джентльмена? (Показывает на фотографию.) Телефонист, который влюбился в расстояния! Он сейчас путешествует, даже не знаю где!.. Впрочем, кому это интересно… мои горести. Расскажите лучше о себе… У вас, конечно, никаких забот нет! Том!
Том (приближаясь). Что, мама?
Аманда. Ну как, готов ужин?
Том. Вроде бы уже на столе.
Аманда. Сейчас посмотрим. (Изящно поднимается с места и заглядывает сквозь портьеры в столовую.) Ой, как красиво! А где сестренка?
Том. Лаура неважно себя чувствует, говорит, что ей лучше побыть у себя.
Аманда. Какая чепуха! Лаура… Лаура!
Лаура (за сценой, слабо). Я здесь, мама.
Аманда. Иди ужинать! Мы не сядем, пока ты не придешь. Проходите, мистер О'Коннор. Прошу вас, садитесь, вот здесь… Лаура Уингфилд! Ты заставляешь себя ждать!
Медленно открывается боковая дверь, входит ЛАУРА. Она в полуобморочном состоянии, губы дрожат, глаза широко раскрыты и устремлены в одну точку. Нерешительно направляется к столу.
На экране надпись: «Вот ужас!»
Быстро надвигается гроза. Вздуваются белые занавески, за окнами сгустились синие сумерки, слышны протяжные звуки, словно вздохи… У Лауры вдруг подкосились ноги, со слабым стоном она хватается за стул.
Том и Аманда } (одновременно). Лаура!
Раздается удар грома. Надпись: «Ах!»
Аманда (в отчаянии). Дорогая, тебе совсем плохо, да? Том, отведи ее в гостиную! Побудь там немного… отдохни на диване. Ну и ну! (Гостю.) Постояла над горячей плитой — и вот тебе!.. Я ведь говорила ей: сегодня слишком душно…
Том возвращается. Лаура на диване.
Ну как, ей лучше?
Том. Кажется, да.
Аманда. А что там, дождь? Смотрите, какой приятный прохладный дождь! (Неуверенно смотрит на гостя.) Пожалуй… мы можем начать…
Том тупо уставился на нее.
Том, дорогой, прочти молитву ты!
Том. О-ох!..
Все наклонили головы. Аманда исподтишка кидает испуганный взгляд на Джима.
В гостиной Лаура, вытянувшись на диване, прижимает ко рту кулак, сдерживая подступающие рыдания.
Да святится имя твое…
Сцена темнеет.