Пролог

Шаа было последним из своего рода. Оно возлежало на диване в великом пристанище, огромном куполообразном здании, возвышающемся посреди гранитной гущи верхнего города, твердыни, откуда шаа когда-то отправились в мир, чтобы основать свою империю, откуда они правили судьбами биллионов и куда — наконец — вернулись, чтобы умереть.

Его звали Предвосхищением Победы — оно было рождено в молодые дни праксиса, когда шаа стали готовиться к великому походу, но еще не выступили в него. За свою долгую жизнь оно стало свидетелем всех триумфов и побед, выпавших на долю его народа. Прочие расы одна за другой склонялись под могучей дланью шаа и облекались единообразным клеймом власти.

Само Предвосхищение Победы столетиями не покидало великого прибежища. Его постоянно окружали слуги и чиновники — представители покоренных народов, доставляющие донесения и запросы и передающие его приказы в дальние пределы его владений. Прислужники умывали и одевали шаа, обслуживали обширную компьютерную сеть, с которой были связаны его нервы, и доставляли отборную пищу, пытаясь вызвать его аппетит. Ему не случалось ни на секунду остаться одному, и тем не менее шаа жестоко страдало от одиночества.

Не осталось никого, кто понимал бы его. Никого, с кем можно было бы разделить воспоминания о днях былой славы.

Оно отлично помнило эти дни. Помнило лихорадку, охватившую пэров, неудержимое стремление согнуть всех прочих, подмять под себя саму вселенную — все во имя великой истины праксиса. Оно помнило величие первых побед, когда к покорности были приведены дикие наксиды, как пали затем терранцы, торминелы, лайоны и многие другие расы.

И в то же время с каждой победой уменьшался восторг достижения, слабел огонь, горевший в глубине сердца шаа. Каждую расу следовало привести к пониманию ее обязанностей, кропотливо, словно выращивая дерево из крохотного саженца, направляя и подвязывая его ветви, чтобы оно достигло совершенной гармонии с праксисом. И словно дерево, покоренную расу следовало подрезáть, подрезать пулями, кнутом и формовочным ножом, огнем аннигиляции бомб из антиматерии, изнуряющим пламенем радиации, постоянным гнетом истощающего голода. Безмерный труд, громадная тяжесть и постоянная неуверенность в результате.

Если бы только у шаа было больше времени! Если бы у них было еще несколько тысяч лет, чтобы довести свой сад до совершенства, тогда Предвосхищение Победы могло бы умереть в уверенности, что его благородная задача выполнена.

Но этого времени у них не было. Старшие сдавались первыми, им отказывала память. Не воспоминания о былом — эти оставались ясными до конца, — но новые впечатления, которые ускользали, не находя себе места в их уставшем сознании.

Шаа оказались не в силах вместить в свою память исполнение своей мечты. Они теряли — не прошлое, а настоящее.

Они пытались прибегнуть к искусственным средствам — мощнейшие компьютеры, подсоединенные к их нервной системе, вмещали в себя память об их жизнях во всех подробностях. Но со временем становилось все тяжелее обращаться к этим хранилищам былой памяти, все болезненней делались усилия, затрачиваемые ради сомнительного результата.

И вот великая плеяда шаа начала меркнуть. Шаа, которые не колеблясь посылали других на смерть, и сами не боялись встретить ее лицом к лицу. Поняв, что делаются грузом на крыльях своей былой мечты, они выбирали смерть, а умирали они с помпой.

Предвосхищение Победы было последним. Лежа на диване, среди изумительных машин, хранящих его память, оно понимало, что приходит время сложить ответственность со своих плеч.

Оно сделало все, что могло, направляя юные расы по верному пути. В свое время оно заслуживало и великие награды, и тягостные наказания. Оно создало когда-то систему, которая могла утвердить Праксис и после его смерти, сохраняя стабильность империи.

Оно могло только надеяться, что после его смерти ничего не изменится.

Ничего. И никогда.

 

Глава 1

— Разумеется, после смерти великого господина я покончу с собой.

Лейтенант Гарет Мартинес, шагая рядом с длинноногим командующим флотом Эндерби, споткнулся и едва не упал, услышав это.

— Что, милорд? — Он решительно приказал ногам не дрожать и снова пристроился к Эндерби слева. Их каблуки опять в унисон отбивали шаг по мощенному астероидным камнем полу штаба.

— Я сам это предложил, — объяснил Эндерби своим сухим, прозаичным голосом. — Мое семейство должно выставить представителя на погребальный костер, и я являюсь самым подходящим кандидатом. Я достиг вершины своей карьеры, мои дети хорошо устроены, и моя жена дала мне развод, — Он спокойно посмотрел на Мартинеса. — Моя смерть послужит тому, что мое имя, равно как и фамилия, будут почитаться в веках.

И поможет забыть о финансовом скандальчике, в котором замешана твоя жена, подумал Мартинес. Какая обида, что его семья не может пожертвовать женой Эндерби вместо того, чтобы выставлять командующего флотом.

Обиднее всех было самому Мартинесу.

— Мне будет не хватать вас, милорд, — сказал он.

— Я поговорил о тебе с капитаном Тарафой, — продолжал Эндерби. — Он согласился взять тебя к себе на «Корону» на должность главного связиста.

— Благодарю вас, милорд, — ответил Мартинес, пытаясь не выдать голосом охватившего его смятения.

Семейство Мартинеса принадлежало к пэрам, группе избранных кланов, которую великие господа, шаа, вознесли над всеми прочими созданиями. Но хотя все пэры были равны с точки зрения шаа, сами пэры не разделяли их олимпийского похода к вещам. Быть просто пэром было еще недостаточно. Надо было еще стать истинным пэром. А Мартинес определенно к ним не принадлежал. Всесильный для своих сородичей, обитающих на далекой планете Ларедо, его клан был провинциальной шишкой на ровном месте для высокопоставленных пэров, чьи дворцы украшали верхний город на Заншаа. Эта разница в статусе, очевидная для любого из пэров, не имела законной силы, но менее значительной от этого не становилась. По праву рождения Мартинесу полагалось место в военной академии пэров, окончив которую он получил звание офицера, но этим все и заканчивалось.

За шесть лет службы он поднялся до лейтенанта. Его отец добрался до этой высоты после дюжины лет тяжелого труда, после чего Марк Мартинес подал в отставку и в разочаровании вернулся на Ларедо, где занялся бизнесом.

Чего не хватало Мартинесу, так это могущественного патрона, который мог бы продвинуть его по служебной лестнице. Он полагал, что нашел такого патрона в лице командующего флотом Эндерби, на которого, казалось, произвели такое впечатление его способности, что он готов был не обращать внимания на его скромное происхождение и проклятый провинциальный акцент, от которого Гарет, как ни старался, так и не смог избавиться.

Что можно сделать, когда твой командир заявляет о намерении совершить самоубийство, гадал Мартинес. Попытаться разубедить его?

— Тарафа хороший офицер, — продолжал Эндерби. — Он позаботится о тебе.

Тарафа сам только лейтенант-капитан, подумал Гарет. Даже если Тарафа решит, что Мартинес является самым блестящим офицером из всех, которых он встретил за свою жизнь (а особой надежды на это не было), он не сможет присвоить ему более высокое звание. Он сможет только рекомендовать Мартинеса своему начальству, а у этого начальства и без того полно желающих получить повышение в чине.

Похоже, я влип, решил Мартинес. Разве что удастся отговорить командующего флотом от сомнительной идеи взойти на погребальный костер шаа.

— Милорд, — начал он, но тут их прервал другой офицер, старший командующий эскадрой Элкизер, приблизившийся к ним в окружении своей свиты. Элкизер и его команда были наксидами, первой расой, с которой шаа когда-то начали свои завоевания, и Мартинесу пришлось подавить непроизвольную неприязнь, когда они подкатились к Эндерби, семеня по полированному полу. Мало того что их прервали в такой важный момент — Мартинес всегда чувствовал себя неуютно рядом с наксидами.

Может быть, просто из-за их внешности. У наксидов было шесть пар конечностей, четыре ноги и еще одна пара отростков, которые они могли использовать и как руки, и как ноги. Несмотря на это, казалось, для них существуют только две скорости — стоять на месте или очень, очень быстро бежать. Когда они двигались, четыре их ноги находились в постоянном движении и усердно скребли по земле, независимо от рельефа, по которому они сейчас перемещались. А если наксидам нужно было двигаться особенно быстро, они опускались на землю всеми шестью ногами и превращались из кентавров в змееподобных существ, извивающиеся движения которых вызывали у Мартинеса непроизвольную дрожь.

Тела наксидов были покрыты черными каплевидными чешуями, на которых постоянно вспыхивали красные узоры. При помощи быстро меняющихся алых узоров наксиды общались между собой, причем представители других рас обычно оказывались не в состоянии постичь этот графический язык. Чтобы одежда не мешала общаться, наксиды носили форму из хамелеоновой ткани, моментально передающей вспыхивающие под ней узоры.

У себя дома, находясь в первобытном состоянии, наксиды ходили стаями под водительством одного вожака — да они и сейчас действовали так же. Даже не видя знаков различия на форме, по манере держать себя можно было уверенно определить, кто из них является вожаком. Высокопоставленные наксиды держались крайне надменно, а низшие по чину — покорно и даже раболепно.

Командующий эскадрой Элкизер подкатился к командующему флотом Эндерби и резко остановился, откинувшись назад, открывая горло для удара.

Убей меня, если хочешь, господин — так эта раса представляла себе идеал субординации.

Свита Элкизера (Мартинес с трудом удерживался, чтобы не сказать «свора») повторила жест своего предводителя. Вытянувшись по стойке «смирно», они доставали до подбородка Эндерби — по размеру тела они больше всего походили на очень крупных собак.

— Вольно, господа, — приветливо произнес Эндерби и принялся обсуждать с Элкизером, какие из крейсеров его эскадры окажутся в полете в момент смерти великого господина — и, само собой разумеется, самоубийства самого Эндерби. Все осложнялось тем фактом, что никто не знал, когда именно наступит смерть великого господина, хотя все были уверены, что ждать ее уже недолго.

— Надо успеть закончить все дела, — сказал Мартинесу Эндерби после того, как теплокровные рептилии отправились по своим делам. — Ты не возражаешь, если я попрошу тебя помочь мне в моих приготовлениях?

— Конечно нет, милорд. — Значит, черт подери, встречу с прапорщиком Амандой Таен придется отложить.

— Мы не знаем дня, — продолжал Эндерби, — но когда это произойдет, мы должны быть готовы.

Мартинес почувствовал, как на него опять навалилось уныние.

— Да, милорд, — ответил он.

В офисе Эндерби мягко пахло чем-то душистым, вроде ванили. Он располагался в юго-восточном крыле штаба, с закругленным окном, простирающимся сразу на две стены. Из офиса открывался роскошный вид одновременно и вниз, на бескрайний, раскинувшийся по планете нижний город, и вверх, на кольцо ускорителя — тонкую серебряную полосу, прорезающую зеленоватое небо, опоясывая всю планету.

Но Эндерби был равнодушен к красотам открывающегося из окна вида. Он располагался на своем рабочем месте спиной к громадному окну, лицом ко внутренним помещениям штаба и почти опустевшему великому прибежищу господ, к своим непосредственным обязанностям.

Здесь Мартинесу каждый раз приходилось подавлять в себе восторг перед грандиозным видом за окном. У Эндерби был дар оставаться равнодушным ко всему, кроме непосредственных обязанностей, а Мартинес легко отвлекался. Он мог бы целыми днями глазеть наружу.

Мартинес заведовал связью командующего, контролируя переписку между Эндерби и его обширной командой, включающей в себя дюжину кораблей флота метрополии, установки на планете и в других точках системы; военизированные подразделения службы антиматерии, обслуживающие кольцо ускорителя; службы, доки и склады на самом кольце; подъемники, доставляющие персонал и грузы с поверхности планеты на кольцо и обратно; кроме того, он обеспечивал связь Эндерби с управлением флота.

Однако все эти сложные и многочисленные обязанности, возложенные на Мартинеса, не отнимали у него слишком много времени. Флот метрополии жил своей упорядоченной, рутинной жизнью, отлаженной до мелочей за тысячелетия владычества шаа. Большая часть посланий, попадающих на стол Мартинеса, касалась дел, не заслуживающих внимания Эндерби: стандартные докладные, складские доклады и запросы, просьбы о вспомоществовании, сообщения о приеме и выпуске учеников в училищах. Все эти бумаги Мартинес оформлял, даже не выводя их на экран командующего. Внимания Эндерби заслуживали сообщения от друзей или клиентов, доклады о потерях в различных инцидентах — на них командующий флотом всегда реагировал выражением личного соболезнования, а самое главное — апелляции на приговоры за нарушение дисциплины или преступные действия. Эндерби всегда обращал внимание на подобные послания, нередко реагируя на них резкими запросами к следователям, и часто результатом этого бывало снятие обвинения.

Когда такое происходило, Мартинес испытывал облегчение. Он достаточно пообщался с военным правосудием, чтобы понимать, насколько жестоким оно может быть и как ленивы бывают офицеры следствия. Если бы ему случилось попасться под суровую руку закона, то как здорово было бы, если бы кто-нибудь вроде Эндерби присматривал за происходящим.

При этом за то время, что Мартинес служил помощником командующего, ничего действительно серьезного не нарушило рутинного хода дел. Все шло своим чередом.

Но дела, которыми занимался сегодня Эндерби, с трудом вписывались в неторопливый ритм обычного рабочего дня Мартинеса. Проработав бок о бок с Эндерби многие месяцы, он до сих пор даже не подозревал, какую сложную жизнь вел его начальник.

Эндерби нужно было разобраться с кучей вопросов: распределение наследства между друзьями, детьми, родственниками, подчиненными и нахлебниками. Он был невообразимо богат; Мартинес раньше даже и не представлял себе масштабов его владений. Хотя в штабе командующий флотом занимал очень скромные апартаменты, в верхнем городе у него был дворец, который он, конечно, закрыл после развода. Он завещал его старшей дочери, занимающей высокий пост в министерстве рыбного хозяйства, но прочим его детям было даровано пожизненное право пользоваться личными апартаментами во дворце. И предстояло еще разобраться с владениями на Заншаа и с другими, разбросанными по всему миру, со счетами в банках и ценными бумагами, долговыми расписками и целой горой прочих денежных бумаг.

Мартинес сидел за своим столом в офисе Эндерби и, разгребая поток документов, относящихся к наследству начальника, одновременно просматривал свою каждодневную корреспонденцию. Он даже ухитрился включить в регулярную переписку письмо к прапорщику Аманде Таен с просьбой о переносе сегодняшней встречи.

Младший лейтенант Гупта, уже много лет выполняющий обязанности секретаря Эндерби, разбирался с какими-то другими делами шефа — подводить итоги этой долгой жизни оказалось не так-то просто.

Офицерам такого масштаба, как командующий флотом, дозволялось при выходе в отставку рекомендовать определенное число своих подчиненных к повышению. Но если список рекомендованных лиц и был составлен, через руки Мартинеса он не проходил, а Мартинес был не настолько глуп, чтобы спрашивать у Гупты, не попадался ли тому заветный листок.

Но знать, значится ли в нем его имя, хотелось чрезвычайно.

В этот день Мартинесу поступило одно личное письмо. Не от прапорщика Таен, к сожалению, а от родной сестры Випсании. Она лениво поглядела на него с настольного экрана и заученным жестом поправила сбившуюся прядь черных волос.

— В начале следующего месяца мы устраиваем вечеринку. — Это казалось невозможным, но при каждой их новой встрече ее голос звучал все изысканнее. — Мы будем в восторге, если ты придешь, Гарет, крошка, но я боюсь, что ты будешь занят и не сможешь выкроить время на нас.

Мартинес не стал посылать ответ. Он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы понять, что услышанное им было приказом ни в коем случае не появляться на их вечеринке (на тот случай, если он не догадался бы об этом, его и назвали «крошкой»).

Випсания и две другие сестры Мартинеса, Вальпурга и Семпрония, прибыли на Заншаа всего через несколько месяцев после того, как Мартинес устроился на службу. Они сняли половину дворца Шелли и принялись внедряться в общество Заншаа. Считалось, что Семпрония посещает университет, а две прочие приглядывают за ней, но если она что и изучала, то явно не учебники.

Мартинес помнил своих сестер еще детьми — приставучими, умненькими, иногда приятными, а чаще докучливыми, надо признаться, но все равно детьми, девчонками. Но эти стильные молодые женщины, устраивающие приемы во дворце Шелли, казались не просто выросшими — он не мог бы сказать, сколько им теперь лет, — подобно нимфам, украшающим фонтаны, они казались предвечными, стоящими вне потока времени.

Предполагалось, что им понадобится помощь Мартинеса, чтобы устроиться в столице. Но они прибыли с рекомендательными письмами, и его помощь не потребовалась — оказалось, что он вообще им не нужен. Все, чего они от него хотели, — чтобы он держался от них подальше. Казалось, они избавились от ларедского акцента еще по дороге в столицу, а его выговор только напоминал им об их провинциальном происхождении, выставляя их в невыгодном свете перед их новыми друзьями.

Иногда Мартинесу казалось, что он не любит своих сестер. Но разве нимф, резвящихся в фонтане, заботит, любят их или нет? Они просто есть, и все тут.

К тому времени как Эндерби разобрался со своими делами, солнце уже село, а серебряное кольцо ускорителя, опоясывающее Заншаа, казалось полосой сверкающих искр, протянувшейся по небу. За окном уже шныряли ночные птицы, вылетающие на охоту в сумерках. Ладони Мартинеса были в высохшем поту, темно-зеленая форменная куртка липла к телу. Ныл намятый жестким стулом крестец. Мартинес мечтал о душе и чтобы потом прапорщик Таен размяла его плечи длинными умелыми пальцами.

Командующий флотом Эндерби расписался на распечатках последних документов и заверил их отпечатком большого пальца. Мартинес и Гупта засвидетельствовали, что все оформлено как полагается. После этого Эндерби выключил мониторы на своем столе и поднялся со своего места, расправив плечи, как и полагалось в официальном присутствии.

— Благодарю вас, господа, — объявил он и обратился к Мартинесу: — Лейтенант, могу я попросить вас проследить, чтобы приглашения командирам судов были доставлены вовремя?

У Мартинеса упало сердце. Эти «приглашения» были не из тех, которыми какой-нибудь командир осмелился бы пренебречь: речь шла о собрании, на котором обсуждался день смерти великого господина, и доставлять их полагалось лично в руки.

— Конечно, милорд, — ответил он. — Я доставлю их на кольцо, как только напечатаю.

Командующий флотом обратил на Мартинеса взгляд снисходительных карих глаз.

— Вам вовсе не обязательно заниматься этим лично, — заметил он. — Пошлите одного из дежурных кадетов.

Спасибо и на этом.

— Благодарю вас, господин командующий.

Младший лейтенант Гупта, с которым Эндерби уже попрощался, отдал честь и ушел. Мартинес зарядил в принтер плотную бумагу, специально изготовленную для таких оказий (она была сделана из настоящей древесной целлюлозы), и распечатал приглашения Эндерби. Разложив плотные листки по конвертам, он поднял глаза и увидел Эндерби, сосредоточенно глядящего в громадное окно в две стены. Свет мириад огней, зажегшихся в нижнем городе, мягко освещал профиль командующего. У него было непривычное, чуть ли не растерянное выражение лица.

Теперь Эндерби мог сколько угодно стоять в своем офисе и глазеть на открывающийся вид. Никакие дела больше не ожидали его.

Он все уже сделал.

Мартинесу было любопытно, испытывает ли человек, проживший жизнь столь успешно, как Эндерби, сожаления о прошедшем, когда эта жизнь подходит к концу. Даже принимая во внимание его происхождение из очень привилегированного клана, надо было признать, что и сам он сделал немало для того, чтобы преуспеть. Все те привилегии, которые полагались ему по праву рождения, еще не гарантировали чина командующего флотом. Он был богат, принес славу своему роду, все его дети были устроены в жизни и счастливы. С женой была проблема, это правда, — но растрата, совершенная женой, не бросала тени на командующего флотом, следователи сделали все, что могли, чтобы доказать это.

Может быть, он любит ее, подумал Мартинес. Браки среди пэров обычно устраивались исходя из интересов рода, но иногда это не исключало любви. Может быть, о любви командующий все-таки сожалеет.

Но сейчас было не время размышлять о личной жизни командующего. Настало время Мартинесу пустить в ход все лукавство, все обаяние, которое он рассчитывал обратить сегодня на прапорщика Таен.

Сейчас или никогда, решил Мартинес, собираясь с духом.

— Милорд? — проговорил он.

Эндерби вздрогнул от неожиданности и повернулся к нему.

— Да, Мартинес?

— Вы что-то сказали сейчас, но я не разобрал, что именно.

Мартинес не знал, с чего начать разговор, и решил представить все так, словно Эндерби сам обратился к нему.

— Разве я что-то сказал? — удивился Эндерби и покачал головой. — Пустое. Наверное, просто подумал вслух.

Мартинес отчаянно пытался привлечь внимание командующего.

— Похоже, что для нашей организации наступают тяжелые времена, — заметил он.

Эндерби кивнул.

— Возможно. Но у нас достаточно времени на то, чтобы приготовиться к ним.

— В это тяжелое время нам понадобятся командиры, подобные вам.

Эндерби неодобрительно скривил губы.

— Во мне нет ничего особенного.

— Позволю себе не согласиться, милорд, — ответил Мартинес, делая шаг к командующему. — Мне выпала большая честь работать с вами последние несколько месяцев, и я надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что такие дарования, как ваши, на дороге не валяются.

Эндерби снова скривил губы и высоко задрал брови.

— Но вы ведь вроде не работали с другими командующими флотом, не правда ли?

— Нет, но я работал со многими людьми, милорд. И со многими пэрами. И… — Мартинес чувствовал, что увяз. У него вспотели подмышки. Он набрал полную грудь воздуха, не в силах остановиться, — и я могу судить о том, как ограничено большинство из них. И о том, насколько ваш кругозор шире, милорд, что бесконечно важно для интересов службы и для…

Мартинес запнулся под ледяным взглядом Эндерби.

— Господин лейтенант, — произнес тот. — Не будете ли вы так любезны перейти к сути своей речи?

— Суть, милорд командующий, — промямлил Мартинес, — суть в том… — Он собрался с духом (по правде говоря, он был уже перепуган выше меры) и закончил: — Суть в том, что я надеялся разубедить вас уходить в отставку.

Он надеялся, что взгляд Эндерби смягчится, когда тот столкнется с подобной заботой. Может быть, отеческая рука ляжет на плечо Мартинеса и нерешительный голос спросит: «Это действительно так много для тебя значит?»

Но вышло не так. Лицо Эндерби словно закоченело, он словно раздулся изнутри, всегда прямая спина натянулась струной, он выпятил грудь и выдвинул нижнюю челюсть, обнажая при разговоре ровный ряд ослепительно белых зубов.

— Да как ты осмеливаешься подвергать сомнению мое решение? — прогремел он.

Мартинес до крови вонзил ногти в ладони.

— Господин командующий, — ответил он. — Я подумал, что нам нельзя лишаться столь замечательного руководителя в это тревожное время…

— Да неужели же ты не понимаешь, что я ничего не значу? — выкрикнул Эндерби. — Ничего! Неужели ты не усвоил даже таких основ нашей службы? Мы — все вот это… — Он разъяренно махнул рукой в сторону окна, охватывая одним жестом все миллионы жителей нижнего города, огромную дугу кольца ускорителя, корабли и далекие станции при межпространственных тоннелях… — Все это мусор! — прошипел Эндерби. Он произнес это почти шепотом, как будто охватившее его волнение лишило его дара речи. — Мусор, и не больше, по сравнению с истиной, с вечностью, с тем единственным, что придает смысл нашему ничтожному существованию…

Эндерби поднял руку, и Мартинес испуганно подумал, что сейчас командующий флотом набросится на него.

— С праксисом! — выговорил Эндерби. — Только праксис имеет значение, только он истинен, только он прекрасен! — Эндерби опять простер руку вперед. — Это знание выстрадали наши предки! Ради него нас проводили через мучения! Миллионы умерли в муках, прежде чем великие господа выжгли истину праксиса в наших душах. И если еще миллионам — даже биллионам! — дóлжно умереть, дабы утвердился праксис, то нашей обязанностью является обречь их на смерть!

Мартинесу хотелось сделать шаг назад, чтобы его не опалил огонь, пылающий в глазах командующего флотом. Отчаянным усилием воли он заставил себя устоять на месте и только поднял подбородок, открывая незащищенное горло.

Он почувствовал на своей шее брызги слюны разъяренного Эндерби.

— Всем нам суждено умереть! — воскликнул тот. — Но придать жизни смысл может только смерть, которая послужит праксису. Благодаря моему положению в этот самый момент мне выпала честь умереть почетной смертью, такой, которая придает смысл и моему существованию, и праксису, — ты хоть понимаешь, как редко человеку выпадает такая возможность? — Он снова махнул рукой в сторону окна, в сторону миллионов невидимых сейчас обитателей города внизу. — Многим ли из них выпадет случай умереть осмысленно, как ты думаешь? Да никому скорее всего!

Командующий флотом Эндерби подошел поближе к Мартинесу.

— И ты хочешь лишить меня возможности умереть осмысленной смертью? Смертью, достойной пэра? Кто ты такой, чтобы требовать этого, лейтенант Мартинес?

Насмерть перепуганный Мартинес почувствовал, что нужно сейчас же найти нужные слова. Он еще ребенком усвоил, что, если тебя поймали, нужно признать поражение и тут же просить прощения, и чем убедительнее, тем лучше. А честность, как он выяснил тогда же, вполне способна вызвать симпатию.

— Я чистосердечно раскаиваюсь в своих словах, господин командующий, — ответил он. — Я вел себя как эгоист и думал только о своей выгоде.

Эндерби несколько мгновений сверлили Мартинеса тяжелым взглядом, но все же сделал шаг назад.

— Я постараюсь в ближайшие же несколько часов забыть о вашем существовании, лейтенант, — сказал он. — Проследите, чтобы эти письма были доставлены.

— Есть, господин командующий.

Мартинес развернулся и направился к двери, подавляя желание побежать.

Чтобы я еще раз хоть пальцем шевельнул, пытаясь спасти твою дурацкую жизнь, думал он.

И вообще, будь он проклят, этот праксис.

Эти чужаки, шаа, великие господа, навязали землянам свою абсолютистскую этику, праксис. Земля сдалась на их милость после того, как аннигиляционные бомбы разрушили Дели, Лос-Анджелес, Буэнос-Айрес и еще дюжину других городов. Человечество оказалось вторым разумным видом, до которого дотянулись жесткие руки шаа. Первыми были чешуйчатые кентаврообразные наксиды, которые к моменту завоевания Земли были уже укрощены настолько, что их командами было укомплектовано большинство кораблей шаа.

Никто не знал, откуда взялись шаа, а сами шаа не любили распространяться о своей истории. Безусловно, планета Заншаа, на которой располагалась их столица, город Заншаа, не была их родиной. Наверное, они выбрали ее еще в давние времена из-за удобного расположения поблизости от ворот восьми межпространственных тоннелей, которые связывали шаа с их владениями. То, что шаа называли годом, не имело никакого отношения к периоду обращения Заншаа вокруг ее светила, как, впрочем, и к периодам обращения любой другой планеты в пределах их империи. А к тому моменту, как подчиненные расы получили доступ к их письменным источникам, все ссылки на происхождение великих господ были уже стерты оттуда.

Странным был и принятый у шаа календарь, начинавшийся с таинственного Торжества Праксиса, имевшего место где-то за четыреста тридцать семь лет до их появления в небесах над родиной наксидов. Отсюда можно было сделать вывод, что было время, когда праксис еще не завладел умами шаа, но сами шаа никак не комментировали это умозаключение. И еще они никак не почитали память того шаа (если это был шаа, конечно), который первым сформулировал истины праксиса, даже не помнили его имени.

Ведь шаа были твердо убеждены, что все живые существа — и не только они, вообще все мироздание — должны подчиняться требованиям праксиса. В итоге целые отрасли технологии оказались под запретом — искусственный интеллект, перенесение естественного интеллекта в механические или электромагнитные формы, построение механизмов, способных манипулировать материей на молекулярном или атомном уровне. Запретными оказались и генетические эксперименты — шаа предпочитали неторопливый процесс естественной селекции, и чем безжалостнее она осуществлялась, тем лучше.

Они не уставали снова и снова демонстрировать железную волю, стоящую за этими запретами. Восставшие против праксиса наказывались смертью, как правило жестокой и публичной, поскольку сам праксис гласил, что «те, кто нарушают основной закон, должны понести наказание более тяжелое, чем само их преступление, дабы зрелище казни укрепило нравственность оставшихся». К тому же ни шаа, ни их приверженцы никогда не стеснялись использовать для внедрения своей этики самые губительные и разрушительные средства: аннигиляционные бомбы порой уничтожали целые города за преступления отдельных горожан, а однажды, когда небольшую группу терранцев застигли за попытками вывести инфекцию, способную поразить шаа, то всю их планету уничтожили, подвергнув интенсивной бомбардировке, после которой пелена дыма и пыли закрыла солнце, обрекая выживших на длительную смерть от холода посреди отравленной радиацией планеты.

Решительная манера шаа расправляться со своими подданными произвела сильное впечатление на уцелевших терранцев, и они были просто счастливы, что под горячую руку господам не попалась Земля.

Выучка шла успешно. После медленной смерти планеты Дандафис никто уже не бросал открытого вызова технологическим запретам, налагаемым праксисом.

Большое внимание праксис уделял организации общества, в котором каждое разумное существо получало свое место в стройной иерархии, где один клан располагался над другим, а надо всеми прочими стояли пэры. Вышестоящим поручалась забота о благосостоянии тех, кто оказался ниже них по иерархической лестнице, а стоящим внизу было положено покорно почитать пэров и шаа.

Отдельная статья праксиса запрещала разумным существам «обрекать себя на проклятие бессмертия» — любопытный запрет, ведь сами шаа были бессмертны. Но те из шаа, кто иногда брались обсуждать собственные запреты, всегда признавали, что их бессмертие является ошибкой, допустить повторения которой среди других рас они не могут, — и ружьями, метательными ножами и аннигиляционными бомбами боролись с попытками других народов обрести персональное бессмертие.

О себе шаа никогда ничего не рассказывали. Почему эти бессмертные создания, благословленные абсолютной властью, начали один за другим убивать себя, для всех было загадкой. Сами шаа не делали из своей смерти трагедию. «Никакое создание не должно быть бессмертным», — отвечали они на все вопросы.

Каковы бы ни были движущие ими причины, великие господа умирали один за другим, и смерть каждого из них сопровождалась смертями дюжины преданных подданных. И вот теперь, к году двенадцать тысяч четыреста восемьдесят первому от Торжества Праксиса, остался только один из них.

И судя по всему, он не собирался надолго задерживаться на этом свете.

В вестибюле штаба на стене висела карта империи, на которой были изображены связанные межпространственными тоннелями миры, подчиненные Заншаа. Она имела мало общего со схемой расположения галактик вокруг Заншаа: межпространственные тоннели не вели в ближние галактики, поскольку могли связывать любые две точки во вселенной. Многие из галактик, указанных на карте, были расположены так далеко от Заншаа, что затруднительно было бы сказать, где именно в пространстве они расположены. И не только в пространстве — тоннели шаа шли не только сквозь расстояние, но и сквозь время, и тоннель, покрывающий восемьсот световых лет, мог вести к тому же и на 800 лет назад, а может быть, вперед — или на любой другой отрезок времени в этих пределах.

В этом не было никакого парадокса. Свет распространяется с конечной скоростью, и добраться до другой звезды достаточно быстро для того, чтобы повлиять на ее историю, невозможно — разве что если воспользоваться межпространственными тоннелями, но в таком случае обязательно обнаружишь, что шаа побывали там раньше тебя.

От шаа никуда нельзя было деться. И никуда не деться было от истории, волей которой Гарет Мартинес родился провинциальным пэром, объектом покровительственного отношения более родовитых господ. Нельзя было вернуться в прошлое и исправить допущенную им ошибку, из-за которой командующий флотом Эндерби разъярился на него.

Нельзя было исправить ни своих ошибок, ни ошибок, совершенных цивилизацией или даже самой историей. Оставалось только жить с ними.

Тяжелые конверты с приглашениями оттягивали его левую руку. Он перебросил их в правую и двинулся дальше, к помещению, где дежурили кадеты. По пути он взглянул на нарукавный дисплей, не пришло ли на его имя новых сообщений.

«Может быть, в другой раз».

Послание прапорщика Таен светилось на левом рукаве форменной куртки Мартинеса, сотканной из хамелеоновой ткани. К ним не прилагалось звука или изображения, по которым он мог бы угадать, разозлилась Аманда Таен или нет, но раз написала, значит, видимо, на этот раз не собирается порвать с ним.

Может быть, хотя бы за эту незадачу удастся отыграться.

Мартинес нажал серебряную кнопку на рукаве, включающую одновременно и микрофон, и видеокамеру, и послал полноформатный ответ.

«Я наконец освободился. Еще не слишком поздно для свидания? Если для тебя поздновато, я позвоню завтра, и мы сможем договориться на другой раз».

Цветы, прикидывал он. Если Аманда сейчас не ответит, надо будет послать цветов и извинения в письменном виде.

Он отключил дисплей, и рукав его куртки снова сделался темно-зеленым, цвета неба над Заншаа. В это позднее время в штабе уже почти никого не осталось, и стук его каблуков по мраморному полу эхом разносился по пустым коридорам. Перед дверью он поправил воротник с красными треугольными петлицами, знаком ранга, выпрямил спину и вошел.

Четверо дежурных кадетов не видели его. Как Мартинес и предполагал, они смотрели спортивную передачу, выведенную на настенный экран, — Мартинес помнил по своей кадетской молодости, что постоянно смотреть спортивные передачи или самому заниматься спортом было их постоянным занятием: любого кадета, не проявляющего к спорту должного внимания, тут же отмечали как зубрилу, мягко говоря — как чудака.

Здесь таких не было. С одной стены неслись звуки футбольного матча, по другой транслировали вольную борьбу, на третьей шла гонка на яхтах. Кадеты валялись на софе, которую развернули лицом к стене, на которой гнались друг за другом яхты, возлежа на диванных подушках в расстегнутых куртках и с жестянками пива в руках.

Кадеты-выпускники различных военных училищ, не имеющие еще служебного опыта, представляли собой серьезную проблему. Им нужно было предоставить такую работу, на которой они могли бы дозреть до готовности, не подвергая опасности ни себя, ни окружающих. Считалось, что за три года, отделяющие окончание училища от экзаменов на чин лейтенанта, кадеты могут набраться опыта, постигая технические тонкости своей профессии, но многие предпочитали потратить отпущенное им время на обучение искусству пьянства и мотовства, проигрывая в карты свои капиталы. Таких парней называли глитами.

Мартинес отлично помнил, как сам проходил через эти искушения, — было время, когда он совсем было сдался перед ними. Он уже стал было вполне типичным глитом, и только врожденная установка на то, что человек должен приносить пользу, спасла его от превращения в законченного паразита.

Дежурных кадетов использовали на посылках, пока для них не находилась какая-нибудь работа. Если кому-то нужен был посыльный, он мог позвонить сюда и велеть кадету явиться за депешей, что давало одному из этих лоботрясов шанс оторваться от выпивки, привести форму в порядок и превратиться в некоторое подобие подтянутого, энергичного офицера, перед тем как предстать перед начальством.

Никто не заметил, как Мартинес вошел и остановился у дивана. Приятное чувство собственной правоты переполняло его. Еще бы, ведь он выследил лентяя-кадета прямо в его логове, где тот бездельничал и терял человеческий облик, забыв и думать о непосредственных обязанностях.

— Смирр-на! — прикрикнул Мартинес. Офицерское звание этим кадетам еще не было присвоено, и обращаться к ним по уставу на «вы» он не был обязан, хотя все они, конечно же, были пэрами.

Все четыре кадета — одна девушка и трое юношей — мигом вскочили с дивана, браво расправили плечи и выставили вперед открытые шеи.

— Да, милорд! — хором выдохнули они.

Мартинес холодно оглядел их. Совсем недавно старший по званию подверг его чувство собственного достоинства тяжелому испытанию, и теперь он испытывал такое сильное, такое естественное желание выместить обиду на первом попавшемся под руку. Он немного помолчал, давая им возможность расслабиться, поняв, что перед ними стоит простой лейтенант — к тому же явный провинциал.

Кадеты стояли навытяжку. Богатый Фути, как всегда, с растрепанным светлым чубом и надменным выражением лица. Веснушчатая Чаттерджи со спадающими на шею рыжими космами. Оставшихся двоих Мартинес не знал.

Наконец он удостоил их звуками своего голоса:

— Чья очередь сегодня бегать по поручениям?

— Моя, милорд. — Говорил один из незнакомых мальчишек, маленький, тощий, с шоколадным цветом кожи. Поднимаясь с софы, он пролил пиво из жестянки себе на грудь, и в комнате еще сильнее запахло суслом.

Мартинес шагнул поближе, возвышаясь над кадетом. Мартинесу повезло с ростом, и он любил смотреть на людей сверху вниз — у него это получалось очень естественно.

— Как тебя зовут, клоп? — вопросил он.

— Сильва, милорд.

Мартинес продемонстрировал пачку конвертов.

— Эти письма нужно лично доставить на все суда кольцевой станции. И вручить либо капитанам, либо их помощникам. При этом нужно собрать расписки в получении и доставить их в офис господина командующего Эндерби. — Он подчеркнуто оглядел залитые пивом куртку и блузу стоящего перед ним кадета. — Ты достаточно трезв для того, чтобы справиться с этим, кадет Сильва?

— Да, милорд! — Изо рта Сильвы за версту несло хмелем и ячменем, но он даже не покачнулся, стоя навытяжку перед нависшим над ним Мартинесом. Похоже, он был все-таки не настолько пьян, чтобы подвести и сам себя, и Мартинеса, и штаб Эндерби.

— Следующий рейс на подъемник отправляется через полчаса, клоп, — сказал Мартинес. — У тебя еще есть время принять душ и переодеться, — Тут ему в голову пришла новая мысль, и он добавил: — Ты ведь не настолько пьян, чтобы сблевать на подъемнике, а, насекомое?

— Нет, милорд!

Мартинес вручил ему письма.

— Да уж, смотри у меня. Лучше, пожалуй, засунь бумаги в водонепроницаемый пакет.

— Прошу прощения, милорд… — произнесли у него за спиной. Это говорил Джереми Фути, высокий блондин со сбившимся направо чубом. Даже стоя по стойке «смирно», он ухитрялся разговаривать в своей обычной манере, лениво растягивая слова. Наверное, он еще в колыбели научился говорить этим породистым, самоуверенным голосом, навевающим мысли о шикарных курительных комнатах, балах-маскарадах и молчаливых прислужниках. Мысли о мире, в который Мартинесу, хоть он и был пэром, доступа не было, как бы он ни выслуживался перед своими высокопоставленными патронами.

Мартинес развернулся на каблуках:

— Что, кадет Фути?

— Я мог бы сам доставить эти письма, милорд, — произнес Фути.

Мартинес достаточно знал Фути, чтобы понимать, что за этим благородным жестом явно что-то кроется.

— С чего бы это такое великодушие? — осведомился он.

Фути надменно дернул уголком рта.

— Мой дядюшка служит капитаном на «Бомбардировке Дели», милорд, — ответил он. — Я хотел бы позавтракать с ним после того, как разнесу письма.

Вполне в его духе вот так небрежно похвастаться своими связями, подумал Мартинес. Ну и черт с ним, и с его связями тоже.

До того как Фути влез со своим предложением, Мартинес собирался ограничиться короткой лекцией об одежде и манерах, приличествующих кадету, находящемуся на дежурстве. Но теперь он получил отличный повод для того, чтобы ввергнуть во мрак и ужас всех собравшихся в дежурке.

— Боюсь, что тебе придется отложить приватный семейный завтрак на другой раз, кадет Фути, — отрезал Мартинес. Он снова повернулся к Сильве и протянул ему пачку конвертов.

— Отправляйся на вокзал, Сильва, — приказал он. — И если ты не поспеешь к следующему рейсу подъемника, то будь уверен, я об этом узнаю.

— Что вы, милорд! — Сильва схватил приглашения и выскользнул из комнаты, на ходу застегивая куртку. Мартинес пристально оглядел оставшихся троих.

— У меня есть занятие и для вас, — промурлыкал он. — Давайте-ка посмотрим на яхтенную гонку, если вы не против.

Кадеты четко развернулись на каблуках — кроме Чаттерджи, пьяновато пошатнувшейся на повороте. Настенные экраны создавали иллюзию присутствия в трехмерном пространстве, в котором сейчас пытались обогнать друг друга шесть гоночных яхт, несущихся вокруг планеты и ее лун на фоне, очень похожем на звездное небо.

— Дисплей, — сказал Мартинес, обращаясь к стене. — Отключить звук. — Скороговорка комментатора резко оборвалась. — Отключить футбол, — продолжал Мартинес. — Отключить борьбу.

Яхты продолжали теперь нестись в полной тишине, скользя между двенадцатью лунами покрытого желтыми полосами газового гиганта Вандриса, шестой планеты системы Заншаа. Собственно, к лунам маршрут гонки не был привязан. Но каждое судно должно было пройти на определенном расстоянии от искусственных спутников, выведенных на орбиту этих лун. А для того чтобы гонка не вырождалась в элементарное решение навигационной задачки, которую лучше бы поручить бортовым компьютерам, спутники были запрограммированы на то, чтобы время от времени случайным образом менять свою орбиту, что требовало от пилотов моментальной реакции и превращало состязание в скорости между компьютерами в битву характеров.

Мартинес издавна интересовался гонками на яхтах, отчасти потому, что сам собирался ими заняться, и не только потому, что это было престижно, — он считал, что у него это может неплохо получиться. Он получал наивысшие оценки на имитаторе боевых маневров и еще кадетом заработал серебряные нашивки пилота боевого катера. Он постоянно выходил победителем на гонках катеров, проходивших во время его службы на «Бомбардировке Дандафиса», а эти катера не так уж далеки от спортивных яхт — и те и другие были созданными для быстрого передвижения тщательно спланированными конструкциями с местом для одного пилота (прочее пространство было занято запасами антивещества, ходовыми машинами и системами жизнеобеспечения).

Мартинес мог позволить себе завести яхту — отец снабжал его деньгами на карманные расходы и, если попросить, мог и добавить. Но эти небольшие лодки были очень накладными игрушками, нужно было содержать наземную команду обслуживания и постоянно их ремонтировать, к тому же Мартинесу пришлось бы вступить в яхт-клуб, что требовало солидного вступительного взноса и постоянных отчислений в пользу клуба. А еще оплата места в доке и расходы на горючее и на сервис. И, скорее всего, его не примут всерьез самые престижные клубы — вроде того, что спонсировал передаваемую сейчас гонку.

Так что пока Мартинес не торопился становиться яхтсменом, надеясь, что дружба с командующим флотом Эндерби окажется для него не менее полезной, чем спортивная карьера. Но, похоже, теперь, когда после попытки отговорить Эндерби от самоубийства его имя вызывает у командующего одно отвращение, настало время вспомнить о былых замыслах.

Мартинес впился глазами в дисплей. Репортаж шел вживую с места гонки и тем не менее запаздывал на двадцать четыре минуты — столько времени требовалось сигналу, чтобы добраться от Вандриса до Заншаа.

— Кадет Чатгерджи, — обратился к девушке Мартинес, — как можете вы истолковать стратегию гонщика, идущего под номером два?

Чаттерджи облизнула губы.

— В каком смысле истолковать, милорд?

Мартинес вздохнул.

— Объясните нам, что сейчас делает этот пилот.

Гонщик номер два (на дисплее не было указано имя пилота, а Мартинесу было не разобрать сверкающей красной эмблемы на борту судна) просто менял траекторию, и ходовой двигатель его яхты как раз сейчас вспыхнул.

— Он тормозит, милорд, — ответила Чаттерджи.

— А зачем он это делает?

— Он сбрасывает ускорение, чтобы, чтобы… — она облизнула губы. — Для облегчения маневра, — запинаясь, проговорила она.

— А для облегчения какого маневра он тормозит?

Чаттерджи отчаянно впилась глазами в экран.

— Увеличение ускорения увеличивает степень свободы, милорд… — уцепилась она наконец за трюизм, который вдолбили ей в голову в классе тактики; видимо, это было первое, что пришло ей на ум.

— Отлично, Чаттерджи, — похвалил девочку Мартинес. — Я думаю, твой инструктор по тактике был бы горд, узнав, что ты сохранила в голове хотя бы малую толику тех познаний, которыми он вас пичкал. Но, — добавил он вкрадчиво, — наш пилот сейчас сбрасывает ускорение и, следовательно, уменьшает степень свободы. Так зачем же он это делает, кадет Чаттерджи?

Чатгерджи уставилась в экран и не произнесла больше ни слова.

— Я посоветовал бы тебе пересмотреть свою жизненную стратегию, кадет Чаттерджи, — сказал Мартинес. — Настойчивость в конце концов может и окупиться, но в твоем случае это утверждение едва ли верно. Ты там, глист, как тебя? — обратился он к кадету, имени которого он еще не знал.

— Паркер, милорд.

— Понятно, Паркер. Может быть, ты поможешь Чаттерджи разобраться в тактике нашего пилота?

— Он сбрасывает ускорение, чтобы попасть в поле тяготения В9.— Так называлась девятая луна Вандриса, если считать начиная от ближайшей к центру. Шаа не слишком заботились о том, чтобы имена астрономических объектов звучали поэтично.

— А зачем ему попадать в поле тяготения В9, Паркер?

— Он намеревается использовать эффект рогатки, чтобы перелететь к спутнику возле В11, милорд.

— А номер четвертый — это, должно быть, капитан Чии: на борту яхты виднелась очень знакомая серебряная с синим эмблема, — Почему он не сбрасывает ускорения? Почему он разгоняется вместо этого?

— Видимо, — сглотнул Паркер, — видимо, он рассчитывает на что-то другое.

Мартинес демонстративно вздохнул.

— А на что именно, глист ты этакий, он рассчитывает? Ответ перед тобой на экране. Это же очевидно.

Паркер бессмысленно глазел на экран, и затянувшееся молчание прорезал вялый голос кадета Фути:

— Капитан Чии ускоряется, милорд, потому что рассчитывает проскочить мимо В9 и получить очко, пройдя между В11 и спутником. Поскольку у В11 есть атмосфера, он, видимо, попытается затормозить в ней, чтобы отметиться на ее спутнике.

Мартинес резко повернулся к Фути и бросил:

— Твоего мнения я пока не спрашивал, кадет Фути!

— Прошу прощения, милорд, — протянул Фути.

Мартинес в смятении осознал, что Фути сделался-таки главным героем этой дуэли. Мартинес собирался просто нагнать немного страха на раздолбаев, застигнутых за выпивкой во время дежурства, но Фути каким-то образом смешал ему карты. Как у него это получилось?

В школьных историях всегда присутствовал хулиган, мучивший младших, и герой, пытающийся встать между злодеем и его жертвами. Фути сначала пытался помочь Сильве, а только что поддержал Паркера.

А я как раз и есть этот злодей, подумал Мартинес. Тот самый злобный старший офицер, издевающийся над беззащитными подчиненными, чтобы прочувствовать свою значимость.

Фути, осознал Мартинес, легко раскусил его.

Но если ему суждено сыграть в этой маленькой драме роль злодея, он, по крайней мере, сыграет ее хорошо.

— Паркеру следует понять, что ты не всегда будешь рядом, готовый спасти его от его собственной тупости, — поучительно выговорил он Фути. — Но раз уж ты высказал свое мнение, может быть, скажешь заодно, удастся ли капитану Чии этот маневр?

— Не удастся, милорд, — без запинки ответил Фуги.

— Значит, не удастся? — насмешливо повторил Мартинес. — А почему, собственно?

Голос Фути оставался невозмутимым.

— Спутник В11 сменил курс, но Чии этого не видит, поскольку в этот момент находился по другую сторону луны. А когда он увидит свою ошибку, исправлять ее будет уже слишком поздно. — Фути заговорил почти доверительно. — Похоже, капитан Блитшартс предусматривает такой поворот событий. Он не разгоняется так сильно, и это дает ему больше возможностей для маневра.

Мартинес поглядел на судно номер один и разглядел на его борту блестящий черный рисунок, окруженный желтой каймой, — знаменитую эмблему Блитшартса. Прославленный и удачливый гонщик, глит высшей пробы, он был известен не только победами, но и тем, что всегда брал с собой на борт пса, черного ретривера по имени Апельсин, для которого на «Черном Скакуне» был оборудована специальная амортизационная камера, рядом с хозяйской. Блитшартс утверждал, что собаке по вкусу большие перегрузки, — во всяком случае, по собаке нельзя было сказать, что ей не на пользу космические приключения.

Кроме того, Блитшартс был известен своими шутками. Однажды какой-то яхтсмен-энтузиаст спросил его, почему он зовет пса Апельсином.

Блитшартс посмотрел на любопытствующего и удивленно поднял брови.

— Потому что это его имя, — ответил он.

Ну да, подумал Мартинес, остряки не часто водятся в яхт-клубах.

— Ты полагаешь, что Блитшартс победит? — спросил Мартинес.

— На этом этапе — скорее всего да.

— Я полагаю, что с ним ты не в родстве? — осведомился Мартинес.

Фути впервые помедлил, прежде чем ответить.

— Нет, милорд, — ответил он.

— Он был бы польщен, — заметил Мартинес, — услышав, что ты зовешь его просто по имени, — У кадета густо зарделись уши и открытая шея.

Чии влетел в углеводородную атмосферу В11, и за его судном потянулся светящийся шлейф. Конечно, он слишком поздно сообразил, что спутник, на который он целился, сменил курс. Яхта развернулась и включила подачу антиматерии, пытаясь оставить на мишени пометку. Наверное, кости капитана трещали от чудовищной перегрузки, но на несколько секунд он все равно опоздал.

Блитшартс вошел в атмосферу с безукоризненной точностью, отметил спутник и пронесся мимо, похоже, даже не запыхавшись. И не теряя ускорения, начал удаляться от успешно взятой цели.

— Может быть, кадет Фути, ты сделаешь нам одолжение и проведешь тактический анализ дальнейших действий Блитшартса? — скрывая раздражение, осведомился Мартинес.

— Пожалуйста, милорд. Он… — Голос Фути прервался. Под судном Блитшартса вырос огромный столб аннигиляционного пламени, и он стремительно уходил из плоскости эклиптики. Фути пораженно глядел на экран. Похоже, что Блитшартс направлялся совсем не в сторону следующей цели — он уходил вообще от всех своих целей.

— Блитшартс теперь… он… — Фути никак не мог найти нужных слов. — Он…

— Проклятье, — выговорил Мартинес и вылетел за дверь.

 

Глава 2

Диспетчерское управление было расположено вне терранского крыла штаба, но в это время там дежурили терранцы, и они ничего не знали о произошедшем — до тех пор, пока в дверь отдела не ворвался Мартинес. Дежурный офицер, лейтенант Арт Абаша, развалился, задрав ноги на стол, и виртуозно срезал кривым ножичком кожуру с яблока. Спираль кожицы сползала на платок, расстеленный у него на коленях, а три дежурных техника дремали над своими экранами, демонстрирующими работу автоматической системы управления полетами.

Мартинес смел с пути ноги Абаша и устремился к свободному столу. Завитки яблочной кожуры брызнули на пол, и Абаша наклонился за ними. На одном из дисплеев на столе суетились футболисты, — Мартинес припомнил, что Абаша был заядлым фанатом Андирона.

— В чем дело, Гарет? — раздался из-под стола голос Абаша.

— Гонки на Вандрисе. Яхта вышла из-под контроля. — Мартинес упал в кресло, рассчитанное вообще-то на лайонов, и включил дисплеи.

— Да? — удивился Абаша. — А чья?

— Блитшартса.

Абаша вытаращил глаза.

— Вот черт, — сказал он и, вскочив со своего стула, встал у Мартинеса за спиной.

Телеметрическая связь с «Черным Скакуном» была порвана, и Мартинесу пришлось разыскивать яхту при помощи локаторов с кольца ускорителя Заншаа. Основной двигатель на яхте Блитшартса был выключен, но корабль не останавливался. Судя по тому как яхту бросало из стороны в сторону, можно было предположить, что маневренные двигатели работают на всю катушку. Может быть, таким образом Блитшартс пытался справиться с управлением, но ему это явно не удавалось. Каждый новый маневр только усугублял ситуацию.

И все это, напомнил себе Мартинес, происходило двадцать четыре минуты назад, и задержка только увеличивалась по мере того, как «Черный Скакун» уходил на юг в глубь галактики.

Мартинес попросил компьютер рассчитать, какой должна быть перегрузка, приходящаяся сейчас на Блитшартса. Ответ был — не больше 7,4 — тяжело, но не смертельно, особенно для тренированного гонщика. Может быть, Блитшартс еще жив.

На столике Абаша зазвенел сигнал вызова. Абаша подскочил к столу и переключил связь на нарукавный монитор.

— Диспетчерское. Лейтенант Абаша.

В нарукавном дисплее Абаша раздался голос:

— Милорд, это Панжит Сисс из редакции передачи «Спортивные Новости Заншаа». Вы в курсе, что яхта капитана Блитшартса «Черный Скакун» вышла из-под контроля?

— Да, мы как раз занимаемся этим вопросом.

Краем уха прислушиваясь к разговору, Мартинес дал компьютеру задание вычислить, где может оказаться «Черный Скакун» через полчаса, и подсветить этот квадрат пространства лазерами низкой энергии, установленными на кольце. Так спасателям будет легче обнаружить судно.

Снова прорезался голос репортера:

— Кто занимается этим вопросом, милорд?

Абаша посмотрел на экраны через плечо Мартинеса.

— Прямо сейчас этим занят лейтенант Мартинес.

— Всего лишь лейтенант, милорд?

— Он служит помощником сеньора командующего флотом Эндерби, — в голосе Абаша послышалось нетерпение. Чего им еще надо — в конце концов, два пэра заняты этим делом.

Мартинес затребовал список всех судов, находящихся в радиусе трех световых часов от Вандриса. Ближе всего к Блитшартсу были другие яхтсмены, но они еще не закончили гонку, к тому же их яхты не годились для спасательных работ. Наверное, они уже заметили исчезновение Блитшартса, но едва ли стали раздумывать над причиной, по которой он изменил траекторию, — одним конкурентом меньше, и хорошо. Большое судно, доставившее яхты на Вандрис, первым делом должно собрать закончившие гонку яхты, и к тому же оно приспособлено для комфортных перелетов, а не для сильных ускорений и маневров. Да и сообщение Мартинеса доберется до них только через двадцать четыре минуты, а за это время Блитшартс будет уходить все дальше на юг.

Наконец Мартинес увидел на экране то, что искал: старший капитан Кандинский на «Бомбардировке Лос-Анджелеса», тяжелом крейсере-бомбардировщике, только что вышедшем из доков на кольце и направляющемся при ускорении 3 g к пятому межпространственному тоннелю Заншаа, ведущему к третьей базе флота на Феларусе. Сейчас движется со скоростью около 0,08 световой и направляется к югу от плоскости эклиптики, курсом прямо на тоннель. В течение 4,2 стандартных часов спасательное судно, отправленное с борта «Лос-Анджелеса», сможет воспользоваться преимуществом начальной скорости, заданной движением корабля-матки, идущего сейчас по направлению к «Черному Скакуну». Не самая лучшая стартовая позиция для спасателей, но и это уже неплохо.

Кандинский и сам вроде был яхтсменом — его «Лос-Анджелес» сиял как начищенный и снаружи, и изнутри, украшенный бело-синей эмблемой, за которую Кандинский выложил круглую сумму из своего глубокого кармана. Даже катера и ракеты были украшены этим блестящим голубым рисунком. Может быть, ему будут небезразличны Блитшартс и его сверкающая яхта.

Потянувшись к терминалу, Мартинес активизировал нарукавный дисплей.

— Сообщение для «Лос-Анджелеса», — произнес он. — Уровень секретности: открытый. Приоритет: особо важное сообщение, лично капитану.

— Представьтесь, — запросил связной автомат.

— Гарет Мартинес, лейтенант, помощник господина командующего Эндерби.

Короткая пауза, и наконец: «Принято».

— Можете вы сказать, какие меры уже приняты? — долетел до Мартинеса голос Сисса, все еще разговаривающего с Абаша.

Мартинес не стал обращать на него внимания.

Опять зазвонил терминал, еще кто-то хотел узнать последние новости.

— Мы очень заняты, — проговорил Абаша. — До свидания.

— Позвольте нам хотя бы слушать, что происходит! — бешено закричал Сисс. Мартинес быстрым движением поправил прическу, проверил, не сбился ли воротничок.

— Передача, видео и аудио, — приказал он.

Дождавшись оранжевой вспышки нарукавного дисплея, сообщавшей, что камеры готовы к приему, он повернулся к дисплею и начал говорить:

— Капитан Кандинский, это лейтенант Гарет Мартинес из штата командующего Эндерби. Яхта «Черный Скакун» под управлением капитана Эрлера Блитшартса вышла из-под контроля и направляется к югу от Вандриса. С ней нет телеметрической связи, и от капитана Блитшартса не поступало сообщений с момента потери яхтой управления. Может быть, он все еще жив, но не способен справиться с судном. Если обстоятельства позволяют вам, вышлите один или несколько катеров для проведения спасательных работ. Я буду высылать вам поступающие сведения о курсе яхты. Пожалуйста, как можно скорее известите управление о предпринятых вами действиях. Говорил лейтенант Мартинес из диспетчерского управления. Конец сообщения.

Мартинес знал, что его сообщение уже отправлено на «Лос-Анджелес» военными лазерными передатчиками, но пройдет еще двадцать четыре минуты, прежде чем его сообщение (с учетом красного смещения) достигнет крейсера, и еще по крайней мере столько же, прежде чем Мартинес узнает, какое решение принял Кандинский.

Он добавил к сообщению наблюдаемый курс Блитшартса и рассчитанный прогноз движения и закончил передачу. Он попытался откинуться и чуть не упал — кресла, сделанные для лайонов, плохо подходили людям. Абаша резко оборвал разговор с очередным любопытствующим.

— Принимать сообщения только по военному каналу, — приказал он коммуникатору. — Прочие только регистрировать.

— Так точно, милорд.

Абаша развернулся к Мартинесу:

— И что теперь?

Мартинес встал и отпихнул свое кресло.

— Теперь мы будем ждать целый час, пока придет ответ, и отбиваться от фанатов Блитшартса, которые станут звонить именно к нам. — Тут ему в голову пришла неожиданная мысль. — Ой! — добавил Мартинес. — Мне кажется, сейчас самое время поставить в известность командующего Эндерби.

Мартинес не заметил, когда в диспетчерском управлении появился Эндерби: он был занят расчетом траектории яхты Блитшартса, что должно было облегчить спасателям процедуру стыковки. Оптические следящие устройства, размещенные на кольце, плохо годились для этой работы. Они только время от времени улавливали солнечные блики, отраженные черными бортами яхты, и делать расчеты на основании этих наблюдений было трудновато. Даже трехмерные экраны диспетчерской были слишком малы, чтобы разглядеть в необходимых подробностях далекое судно, поэтому Мартинес вытащил из запасников наушники (рассчитанные на людей) и спроецировал картину на зрительный центр мозга. В его сознании возник образ бесконечной темной пустоты. Он создал в ней образ яхты, используя изображение и технические параметры корабля, взятые при помощи личного кода Эндерби из архива регистрации судов. Сотворив «Черного Скакуна», он расположил под соответствующим углом солнце и велел модели кувыркаться до тех пор, пока не добился, чтобы сверкание светила на ее обшивке не стало давать приблизительно ту же картину, которую он наблюдал через телескопы на кольце. Эту картину можно будет уточнить, когда подоспеют данные, полученные с лазерных дальномеров, прочесывающих сейчас предполагаемую траекторию яхты.

В нормальных условиях сближение с яхтой не представляет для служебных катеров особой сложности. Это небольшие суда, приспособленные для одной и той же цели — быстрой транспортировки одного пилота, — способные выдержать большие ускорения и частую смену курса. Яхта должна быть способна на резкие изменения направления, иначе ей не выиграть гонку; а военный катер должен быть достаточно крепок, чтобы не развалиться до того, как выполнит любое неожиданное задание.

Но Мартинес понимал, что еще никто не пытался произвести сближение судов в таких дурацких условиях. Яхта кувыркалась таким заковыристым образом, как будто специально задалась целью обескуражить любого, кто попытается подойти к ней. Наверное, при этой болтанке Блитшартс давно уже потерял сознание. На «Черном Скакуне» был только один люк, и лодка постоянно крутилась, не давая подойти к ней с нужного бока. Люк располагался спереди от центра тяжести яхты, и подобраться к нему было не легче, чем ухватиться за кончик палки, которой размахивает взбалмошный ребенок.

Мартинес отчаянно пытался придумать, что делать с этой бултыхающейся в пространстве посудиной. Построив модель стандартного флотского катера, он попытался подвести ее к яхте, но раз за разом катер разбивался вдребезги, так и не добившись успеха.

Если бы это происходило на самом деле, погибли бы сразу два пилота — и Блитшартс, и водитель спасательного катера.

От дальнейших экспериментов его отвлек запах яблока. Наверное, того самого, которое чистил Абаша, или запах рассыпавшихся по полу очистков — этот запах напомнил ему, что он в последний раз ел полдня назад.

Сохранив модель, он сорвал с головы наушники.

— Арт, — спросил он, поворачиваясь к столику Абаша, — у тебя, случайно, не осталось яблока? Или еще чего-нибудь поесть?

И тут до него дошло, что на мундире стоящего перед ним человека многовато галунов для простого лейтенанта.

— Господин командующий!

Мартинес вскочил, выпятив подбородок. Многострадальное седалище, больше часа вынужденное провести на стуле, сделанном для неземлян, отчаянно заныло.

Командующий флотом Эндерби снисходительно посмотрел на Мартинеса.

— Вольно, лейтенант, — сказал он.

— Слушаюсь.

Эндерби посмотрел на экраны, на которых красовалась нарисованная Мартинесом незадачливая яхта.

— Непростая задачка, верно?

— Похоже на то, сэр.

Мартинес скрипнул зубами от боли. От гнева, охватившего Эндерби во время их последнего разговора, не осталось ни следа: командующий снова был самим собой, информированным обо всем, что происходит в его ведомстве, но не вникающим в детали, которые были делом нижестоящих. Мартинес так и не смог решить для себя вопрос, было ли это результатом особой тупости или мудрости командующего.

— Боюсь, что для Блитшартса это последняя гонка, — заметил Эндерби. — Я не могу позволить флотскому катеру разбиваться, пытаясь вытащить яхту из явно безнадежной ситуации. — По лицу Эндерби промелькнуло выражение сострадания, затем он снова перевел взгляд на Мартинеса: — Позвони в буфет и закажи чего-нибудь, если хочешь. Можешь сослаться на меня.

— Слушаюсь, милорд, — рука Мартинеса задержалась над нарукавным дисплеем. — Заказать вам чего-нибудь, господин командующий?

— Нет, спасибо. Я уже пообедал.

Мартинес почувствовал, что изрядно проголодался. Он заказал суп, салат, несколько сэндвичей и чашку кофе. Пытаясь не хромать, ступая на отсиженную ногу, он убрал лайонское кресло и заменил его другим, рассчитанным на людей. Аккуратно опустившись в него, он опять посмотрел на картинку, застывшую на экране.

В ноздри ему опять ударил запах яблок. Он покосился на Абаша, по-прежнему сидящего за столом. Абаша глядел на рабочие экраны, но по прямой осанке и нарочитой внимательности его жестов было понятно, что он всей кожей чувствует присутствие в помещении командующего флотом метрополии.

Носовой платок Абаша с горкой яблочных очисток лежал возле него на столе. Мартинес протянул к нему руку — это был рефлекторный жест, въевшаяся в натуру забота о том, чтобы рядом с командующим флотом не было никакого мусора, — и огляделся по сторонам, прикидывая, куда бы его выбросить.

Его взгляд остановился на горке очисток, лежащих кучкой на белой ткани, и, холодея от волнения, он неожиданно понял, что нужно делать дальше.

— Господин командующий, — медленно проговорил он, — мне кажется, я знаю, что делать.

Кэролайн Сулу мучил ночной кошмар, в котором ее душила подушка, мягко зажимая ей нос, рот, наваливаясь на грудь и не давая ей сделать вдох.

Она проснулась с воплем, отбиваясь от невидимого врага. Вспомнив, что находится в космическом катере, пристегнутая ремнями к креслу пилота, она сообразила, что значит эта темнота перед глазами, и стала усиленно массировать челюсть и шею, чтобы свежая кровь поскорее добралась до уставшего мозга. Наконец окружившая ее темнота начала рассеиваться, и она увидела перед собой обзорный экран. Незнакомый человек глядел на нее оттуда и говорил: «Вам нужно просто ввести его внутрь», — а потом главный двигатель ожил, катер застонал в ответ, и ее охватил ужас перед снова заливающей ей сознание чернотой.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем она снова очнулась, судорожно глотая воздух, пытаясь столкнуть навалившуюся на грудь свинцовую плиту. В ее скафандре были датчики, отслеживающие ее состояние: бортовому компьютеру ее катера вменялось в обязанность сохранить ее живой; заботы о комфорте его программа не предусматривала.

Посреди окутавшей ее темноты было пятно света. Сула повернула голову, чтобы в этом пятне оказалась приборная доска, и увидела, что катер шел с ускорением 6,5 g, — видимо, компьютер считал, что так и сохранит ей жизнь, и поскорее доставит, куда надо.

Темнота немного отступила. Она попыталась вдохнуть поглубже. И еще очень хотелось писать.

Отчаянным усилием Сула перевела взгляд на экран отсчета скорости. Глаза еле поворачивались в глазницах. Оказывается, скорость ее катера достигла только 0,076 световой.

Какая жалость. Значит, быстро это не кончится.

* * *

Наконец ужасная перегрузка прекратилась. Скафандр Сулы, мягкий, но прочный как сталь, помог ей выдержать давление, и вот оно отпустило ее руки и ноги, по ним побежали мурашки, возвещающие, что кровь снова приливает к задыхающимся мускулам. Коротковолновые импульсы, излучаемые амортизационным ложем, помогали телу разгонять кровь по сосудам, предотвращая пролежни и застой кровотока, и она с облегчением почувствовала, что парит, удерживаемая только пристежными ремнями. Мрак отступил от ее глаз, и она наконец-то смогла вдохнуть полной грудью.

Она посмотрела на индикатор основных жизненных показателей. Усиленное сердцебиение и повышенное давление крови, но все в общем в пределах нормы. Это испытание не сломало ее — ведь бывало, что на нем спотыкались и самые крепкие кадеты, — а у нее вот ни сердечных шумов, ни даже аритмии.

Корпус корабля затрещал, расправляясь после ускорения. Сула внимательно изучила дисплеи и подняла руку, посылая сообщения на «Лос-Анджелес» и в диспетчерскую на Заншаа.

— Докладывает кадет Сула. Диагностер регистрирует нормальное состояние по окончании перегрузок. — Спасибо, что не прикончили меня, добавила она про себя.

Она растянулась на амортизационном ложе, пытаясь расслабиться. Рубка в катере была совсем крошечная, и Сула, одетая в громоздкий скафандр, занимала в ней почти все место. Было даже теснее, чем обычно, потому что она летела на двухместном тренировочном катере на тот случай, если ей придется брать на борт Блитшартса.

Забавно. Она вызвалась дежурить на катере не в последнюю очередь потому, что хотела высвободить для себя побольше времени, чтобы оказаться подальше от тесных кают на корабле, в которые кадетов напихали как сельдей в бочку. Но оказалось, что здесь, посреди бесконечного пустого пространства, не было места даже для того, чтобы свободно вытянуть руки над головой.

На приемнике мигал огонек: значит, ей пришло сообщение. Она увидела его сразу, как только закончилось ускорение, но только сейчас почувствовала себя в силах общаться с начальством.

Она включила экран и обнаружила, что ей прислали подробную реконструкцию траектории кувыркающейся яхты Блитшартса, составленную наблюдателями с кольца Заншаа. Другое сообщение было из диспетчерского управления, оно было прислано прямо на катер и продублировано копией, принятой офицером связи с «Лос-Анджелеса».

Сула просмотрела сообщение. С экрана на нее глянул чернобровый, узколицый молодой человек. На воротнике у него нашиты форменные петлички, знак любимцев господина командующего, и поэтому смотреть на него было особенно противно.

Лейтенант заговорил:

— От лейтенанта Мартинеса из диспетчерского всем пилотам-спасателям. Я проанализировал траекторию потерявшей управление яхты, и результаты анализа выглядят не слишком утешительно.

На экране появилось реконструированное изображение «Черного Скакуна», и Сула подалась вперед, пытаясь разобрать, в какую переделку попал на этот раз капитан Блитшартс.

Голос продолжал звучать:

— Я не вижу возможности подобраться к люку судна; он расположен в носовой части, наиболее нестабильной в пространстве. В лучшем случае вас просто отшвырнет; в худшем вы погибнете сами и погубите и Блитшартса, и его пса Апельсина.

Ха-ха, подумала Сула. У любимчика господина командующего есть чувство юмора. Превосходно.

— Я предлагаю способ состыковаться хотя бы с яхтой, если люк недоступен, — продолжал Мартинес. — Вам нужно сперва в точности повторять на своем катере все кувыркания яхты Блитшартса, а потом проскользнуть внутрь описываемой ею фигуры. — К изображению яхты добавилось изображение катера, он повторял вращательные движения судна Блитшартса, одновременно сближаясь с ним, а затем проскальзывал внутрь волчка, описываемого носом взбесившейся яхты.

— Вам нужно просто ввести его внутрь этой фигуры, — объяснял Мартинес, и Сула вспомнила, что уже слышала это сообщение, когда оно поступило, — просто она лежала в тот момент почти что в обмороке и ничего не поняла.

— Из этого положения вы тоже не сможете добраться до люка, — продолжал Мартинес, — но когда вы состыкуетесь с ним, вы сможете использовать свои маневренные двигатели, чтобы погасить раскачивающееся движение судна Блитшартса. А взяв его судно под контроль, вы сможете выдвинуть свой катер вперед и добраться до люка яхты.

Сула хмуро глядела на реконструкцию, на которой спасательный катер бодро выполнил описываемые манипуляции. Это выглядело осуществимым, но ее опыт показывал, что рисунки реконструкций обычно имели весьма отдаленное отношение к реальности.

Модель исчезла, и на экране снова появился Мартинес.

— Здесь есть две сложности, — говорил он. — Во-первых, маневренные двигатели «Черного Скакуна» до сих пор не погашены, и к тому моменту, как вы туда доберетесь, его движение может сделаться еще более хаотичным.

Боже милостивый, пронеслось в голове у Сулы. Вот так будешь подбираться к нему, и тут яхта запустит двигатели, и столкновения не миновать.

— Вторая сложность, — Мартинес сделал паузу, — в том, чтобы не потерять сознания. Если вы будете пытаться повторить движения яхты, на вас лягут те же перегрузки, что испытывает сейчас Блитшартс, вызванные сочетанием вращения, бросков и рыскания по курсу. Опасность отключиться будет очень велика.

Ой. Боже мой. Сула закрыла глаза и уронила голову.

В ушах все еще звучали последние слова Мартинеса:

— Последнее слово остается за вами, пилотами-спасателями. Только вам решать, следует ли выполнять этот маневр. Я должен передать вам от имени командующего флотом метрополии, что никто не обвинит вас, если вы сочтете спасательную операцию слишком рискованной.

Сула открыла глаза. Господин командующий флотом метрополии…

Конечно же, на них не оказывают никакого давления. Ей просто придется выбирать: или покончить с собой, или сыграть труса, опозориться раз и навсегда — на глазах у того, кто командует самым большим подразделением флота, защитника столицы, от кого зависит и ее будущее.

Большое за это спасибо.

Лицо Мартинеса смотрело на нее с экрана.

— Я буду постоянно высылать вам показания наших локаторов, но сведения, что вы будете получать от меня, будут запаздывать на час. Боюсь, что я мало чем смогу быть вам полезен. Вам придется полагаться только на себя. Желаю удачи.

Изображение исчезло, и на экране повис оранжевый знак конца передачи.

Сула протянула палец к кнопке передатчика. «Спасибо тебе за то, что ты послал меня на это задание, где у меня есть возможность выбора между самоубийством и бесчестьем. Если ты такой крутой, почему ты не взялся за это дело сам?»

Она еще немного помедлила и наконец надавила на кнопку.

— От кадета Кэролайн Сулы лейтенанту Мартинесу, диспетчерское управление. Ваше сообщение получила. Благодарю вас.

Тупицей она все-таки не была.

Пройдя мимо северного полюса Вандриса, катер опять начал разгоняться, используя эффект рогатки, чтобы догнать яхту Блитшартса. На этот раз Сула попыталась не потерять сознания, только до хруста стискивала зубы от боли.

К ней стали поступать данные от лазерных локаторов, отслеживающих «Черного Скакуна», и она могла теперь вносить поправки в построенную Мартинесом модель движений пляшущей яхты. Качало ее сильно. Похоже на то, что маневренные двигатели то включались, то выключались, усложняя и вовсе запутанную траекторию полета.

Она могла только гадать, что заставляет яхту вести себя так странно. Смысла в этих рывках не было. Если бы автопилот запустил программу борьбы с качкой, двигатели действовали бы более слаженно, ослабляя вихляния яхты — а они их только усиливают.

Может быть, сам Блитшартс пытается справиться с бедой? Приходит в себя и судорожно хватается за управление, но не может совладать с ситуацией и делает только хуже?

Это было самое правдоподобное объяснение.

Она внимательно изучила модель. Съела несколько галет. Немного вздремнула. Терпеть уже не было сил, поэтому она помочилась прямо в костюм.

Она ненавидела отправлять естественные потребности в скафандре. Она отлично знала, что промежность каждого космического костюма наполнена сорбентами, окружена водозащитными пленками и населена бактериями, которые с восторгом переработают мочу в чистую воду плюс безвредные соли, и ее тело станет в итоге «более чистым, чем было до этого» — именно так и было сказано в инструкции к костюму.

До чего этого, злилась она. До того, как ее затолкнули в этот огромный, неуклюжий, устойчивый к вакууму подгузник? Если бы управление обеспечило ей нормальный туалет, она бы и сама могла подтереться, спасибо им за заботу.

Перед тем как катер приступил к торможению, Сула включила радары, чтобы самой полюбоваться на кувыркающуюся в пустоте цель. А потом катер развернулся, подкорректировал курс и начал торможение.

Она снова почувствовала, как скафандр мягко обжимает руки и ноги, направляя поток крови к мозгу. Опять на грудь навалилась тяжесть, во много раз превышающая ее вес. В глазах вновь потемнело, и можно стало разглядеть только то, что находится прямо перед тобой.

Снова начало казаться, что к лицу прижата подушка, загоняющая рвущийся наружу стон обратно в грудь.

Блитшартс, подумала она, только не помирай, чтоб тебе было пусто.

Эндерби уже ушел спать. На рассвете появились сменщики — это были лайоны, нелетающие птицы. Ростом они были выше человека, покрыты серым пухом с черными пятнами, а в их удлиненной пасти сверкали острые зубы.

Лайоны оказались единственной расой за всю историю завоеваний, с которой флоту пришлось повоевать. Всех прочих войска шаа приводили к повиновению, подвергая их планеты бомбардировке из безопасных пространств космоса. Даже те, чья технология позволяла выходить в космос, — например, обитающие на Земле примитивные человеческие племена — не располагали вооруженными силами, способными задержать шаа хоть на несколько мгновений. Но для лайонов, хоть сами они и не могли летать, космос был просто продолжением тех воздушных просторов, которые населяли их предки и родичи. Они уже освоили свою солнечную систему, и у них был военный флот, предназначенный для защиты новых поселений. Если бы они открыли межпространственные тоннели, ворота которых открывались вблизи их звезды, то могло статься, что не шаа добрались бы до них, а наоборот.

Говоря по чести, когда шаа вылезли в их звездной системе из межпространственных тоннелей, лайоны устроили основательную драку. Они были прирожденными тактиками, птицам вообще легче мыслить категориями трехмерного пространства. К тому же у них был опыт междоусобных войн, в ходе которых они вырабатывали свои военные доктрины. Единственным их недостатком оказались легкие, пустотелые кости, приспособленные к полету, но не выдерживающие тяжелых перегрузок, без которых не бывает космических сражений.

Шаа рассчитывали подавить сопротивление за считанные часы. А на деле прошло шесть дней, прежде чем был уничтожен последний военный корабль лайонов и те капитулировали. Именно лайоны придумали использовать для военных действий катера, маленькие маневренные суденышки, с которых так удобно обстреливать цель ракетами, в то время как большой корабль-матка может притаиться на расстоянии нескольких световых минут вне зоны контакта.

В тактическом отношении катера были очень удобны, но победить с их помощью лайонам все же не удалось. Однако теперь, когда война с лайонами ушла в прошлое, все больше становилось кадетов, стремящихся получить серебряные нашивки пилота катера, сделавшиеся и символом статуса, и пропуском в модный и чарующий мир яхтенного спорта.

Конечно, еще не известно, много ли набралось бы желающих стать пилотами катеров, если бы на горизонте маячила новая война. Мартинес считал, что тогда их было бы сильно меньше.

Сидя за монитором в диспетчерской рядом с птичьей сменой, Мартинес пожалел, что команда «Лос-Анджелеса» укомплектована людьми, а не птицами. Лайонам было легче справиться с разработанным Мартинесом планом спасения «Черного Скакуна», такая работа была как раз для них.

А так за дело придется взяться какому-то человеку, почти наверняка неопытному кадету. Мартинес уже почти раскаивался, что разработал этот план — если бы он этого не сделал, не пришлось бы подвергать риску жизнь пилота-спасателя.

За все это время он получил два письма. Во-первых, официальное сообщение с «Лос-Анджелеса», что по запросу господина командующего на спасательную миссию выслан катер. А второе — от пилота этого катера, короткое уведомление голосом, что послание Мартинеса получено.

Кадет Кэролайн Сула. Фамилию Сула Мартинес явно где-то слышал, но не помнил — где. В верхнем городе был дворец Сула, а значит, Сула были старым родом, принадлежащим к пэрам высшего ранга. Но ни в правительстве, ни среди чиновников, ни в военном ведомстве людей с фамилией Сула не было, что необычно для столь высокопоставленного рода. Может быть, эта девушка — последняя в их роду?

Немного помешкав, он воспользовался личным кодом командующего Эндерби, чтобы получить доступ к ее делу. Могут же Эндерби понадобиться сведения о пилоте.

Мамочка моя. Мартинес как сидел в кресле после бессонной ночи, так и подскочил, чтобы получше разглядеть лицо Кэролайн Сулы, появившееся на экране. Какая необычная внешность — бледная, почти просвечивающая кожа, изумрудно-зеленые глаза, золотистые волосы, падающие на воротник. Фотография запечатлела ее с легкой улыбкой, как будто она собирается отпустить остроту по поводу фотографа. А снимок вышел великолепный — Мартинес перевел его в трехмерное изображение и развернул картинку, но подо всеми углами Сула была одинаково хороша.

Только бы она не оказалась замужем — было первой мыслью Мартинеса. А затем он подумал, что и это бы его не остановило.

И только после этого он обратил внимание на украшающий ее официальные документы титул. Кэролайн, леди Сула. Почему он ничего о ней не слышал?

Он быстро просмотрел служебные сведения о ней. Не замужем — так, это хорошо. Происхождение из семьи пэров давало ей право на место в военной академии, там она и училась — в первый год на так себе, второй на «хорошо» и третий на «отлично». Ее выпустили с хорошими рекомендациями — слова «умная» и «способная» говорили о многом, — хотя были и два замечания, касающиеся «неумеренного чувства юмора». Поступила на курсы пилотов катера после первого года обучения и окончила их с отличием, — посмотрев на ее оценки по ориентированию в сложных пространствах и по сопротивлению перегрузкам, Мартинес слегка успокоился насчет ее участия в этой операции.

Казалось, она изо всех сил старается сделаться хорошим, даже отличным офицером. Но Мартинес не понимал зачем. Среди пэров высокого ранга не принято слишком стараться. Тот, у кого есть дворец в верхнем городе, будет расти в чинах и не прикладывая к этому особых усилий.

Он решил познакомиться со сведениями о ее семье и там-то и нашел разгадку.

Родители Сулы, высокопоставленные чиновники в министерстве труда, были признаны виновными в махинациях, направленных на кражу в размере нескольких миллионов у правительственного подрядчика. Девять лет назад они и их подельники были публично казнены в нижнем городе — с них содрали кожу и четвертовали. Имущество было конфисковано, а остальных членов семьи изгнали с Заншаа.

Мартинес мысленно присвистнул. Дворец Сула больше не принадлежал семейству Сула.

Может быть, ему больше ничего не принадлежало.

Кадет Кэролайн Сула глядела во все глаза на яхту капитана Блитшартса, кувыркающуюся перед ней в ледяной пустоте. Она направила на нее свои прожекторы и смотрела, как та рыскает и дергается из стороны в сторону. На первый взгляд с «Черным Скакуном» все было в порядке, никаких внешних повреждений, которые могли бы подсказать, почему яхта вышла из-под контроля. Снаружи все было чисто.

Что бы ни было причиной этого безобразия, искать эту причину нужно внутри. Проклятье.

Она развернула катер так, чтобы он оказался точно на оси, вокруг которой вращался «Скакун». Теперь, осторожно двигаясь вперед, она должна состыковаться с беглой яхтой. Сигнализация надрывалась, предупреждая о недопустимом сближении, и Сула выключила ее.

Хотя, может быть, сигнализация права. Этот мотающийся по кругу нос яхты, которая делается все ближе с каждым ударом сердца, и вправду действует на нервы.

Сула решила не глупить и принять препарат, противодействующий укачиванию. Когда адреналиновая атака закончится, будет хотеться спать, но лучше сонливость, чем тошнота.

Или смерть.

Она заполнила шприц стандартным противорвотным препаратом и приставила его к шее, прямо к сонной артерии. Замерла.

Прошло несколько секунд. Трясущимися руками Сула оторвала шприц от шеи.

Что угодно, только не это.

Она вернула шприц обратно в аптечку и вынула пару медикаментозных пластырей. Сняв шлем, содрала с пластырей защитную пленку и налепила их на кожу, за ушами.

Эти примочки действуют не так быстро, но зато потом хоть кошмары не будут мучить.

Во рту пересохло. Она отпила глоток воды из торчащего возле сиденья патрубка, надела и закрепила шлем и нагнулась к связному устройству, готовясь передать свое решение диспетчерскому управлению.

Она еще раз обдумала свое положение. Она здесь одна. Ее послали сюда одну. Ее сообщение полчаса будет добираться со скоростью света до диспетчерского управления, а ответ возвратится сюда не раньше, чем через час. Они уже ничем не могут помочь ей.

«Вам нужно просто ввести его внутрь этой фигуры». Эти слова всплыли из памяти Кэролайн, и она рассмеялась.

Ну, лейтенант Мартинес, кем бы ты ни был, получай.

Она нажала на кнопку «передача», включающую и звук, и изображение.

— Кадет Сула лейтенанту Мартинесу, диспетчерское управление. Собираюсь сблизиться с «Черным Скакуном». В ходе маневра буду вести постоянную телеметрическую передачу. — Она пристально поглядела в глазок камеры. — Учтите, пожалуйста, что в такие фигуры мне еще не случалось ничего вводить.

Она оборвала связь и назначила на постоянную передачу координаты судна и данные радара, недвусмысленно отключив и телекамеры внутри катера, и датчики скафандра. Если ей случится вырубиться, сморозить какую-нибудь глупость, запачкать штаны или просто удариться в панику, по крайней мере господину командующему Эндерби нечего на это любоваться.

Сула глубоко вдохнула безвкусного воздуха из дыхательного аппарата скафандра. Во рту опять пересохло.

Чтобы лучше разглядеть, что происходит снаружи, она решила переключиться на визуальную реконструкцию. Контуры рубки катера исчезли, сменившись четкой картиной, создаваемой бдительными камерами внешнего обзора. Она даже подумала, что напрасно это сделала — изображение «Черного Скакуна» сделалось даже немного более четким, чем в реальности, а ощущение того, что все это происходит внутри твоей головы, делало картину еще более пугающей. Лучше было бы просто смотреть на нее из иллюминатора. Она чувствовала тяжесть раскачивающегося носа яхты, в движении этой железной махины было что-то недоброе, направленное лично против нее…

Возьми себя в руки, сказала себе Сула. Она решительно подавила охвативший ее страх и глубоко вдохнула, чтобы успокоить отчаянно бьющееся сердце. Потянулась к пульту управления, расположенному перед соседним креслом. Попыталась определить частоту раскачивания носа «Черного Скакуна». И наконец включила маневренные двигатели.

Начнем с одного измерения. Маневр сближения предусматривал синхронизацию вращения, раскачивания и биения. Она начала с вращения, сжав рукоять управления в левой руке. Когда ее судно закувыркалось, она почувствовала легкую тошноту, но сумела быстро подавить ее. Теперь движения «Черного Скакуна» уже не казались такими резкими. Она удерживала внимание на экране внешнего обзора и на индикаторе вращения, все увеличивая скорость своего катера, пока тот не стал крутиться с такой же скоростью, что и яхта Блитшартса на модели Мартинеса.

Очень хорошо. Но это было самое простое. Ее внутреннее ухо довольно быстро освоилось с вращением вокруг одной оси, но когда она начнет добавлять раскачивание и биение, рубка катера — расположенная, как и на яхте Блитшартса, прямо в носу судна — начнет выписывать кренделя, словно эксцентричный маятник.

Сула осторожно потянула рычаг, зажатый в правой руке. Сначала она почти ничего не чувствовала, но по мере того как диаметр кругов, которые описывал нос катера, возрастал, у нее закружилась голова. Ей стало страшно. Она же не сможет выдержать это, если ей придется последовательно раскачивать нос катера, а потом усиливать биения.

Сделаем все сразу, подумала она. Работая обеими руками, она усилила раскачивание носа и добавила движения вправо-влево. Теперь она глядела только на «Скакуна», пытаясь не обращать внимания на звезды, бешено пляшущие перед глазами. Движения яхты начали замедляться, пока «Черный Скакун» наконец не замер перед ней, его нос больше не дергался, а ровно висел на фоне танцующего звездного неба.

Мир несколько раз перевернулся вокруг своей оси и нехотя встал на место. Скафандр мягко обжал руки и ноги, чтобы кровь поскорее добралась до головы. В глазах прояснилось. Пора было заканчивать с этим делом.

Она взялась за рукояти управления и, двигаясь кормой вперед, начала приближаться к яхте. Подавив порыв внутренностей вывернуться наизнанку, Сула судорожно вздохнула и почувствовала, что на глаза ей навернулись слезы. Еще несколько секунд, и она состыкуется с яхтой, и тогда можно будет попытаться остановить вращение яхты.

В этот момент она увидела расцветающее пламя, которое затмило даже свет ее прожекторов, и по-настоящему испугалась. Включились маневренные двигатели — двигатели на яхте Блитшартса. Нос яхты начал раскачиваться. Кэролайн в ужасе рванула рукояти на себя, пытаясь убрать катер подальше, и услышала, как тяжелая яхта ударила носом по ее катеру. Тот жалобно загудел, по всему его корпусу пробежала дрожь. По напряженным нервам резанул сигнал ожившей аварийной сигнализации. Несколько секунд она всем телом чувствовала, как давят друг на друга два корабля, а потом внезапно обнаружила, что ее катер освободился от объятий «Скакуна».

Какое-то время она просто ничего не видела. Ей пришлось на ощупь бороться с болтанкой, трясущей катер, одновременно подавляя мучительное головокружение. Она поняла, что выровняла движение судна, когда темнота отступила от глаз и она снова смогла войти в видимый мир.

Рот был заполнен желчью. Она отключила сигнал опасной близости, вырубила виртуальные дисплеи и опять очутилась в рубке своего катера. После этого она легла на амортизационную койку и стала глубоко дышать, подавляя неудержимые позывы ко рвоте. Ей все же удалось остановить тошноту, напомнив себе, что со рвотными массами ее скафандр справляется куда хуже, чем с мочой.

Наконец ей стало немного полегче, а сердце перестало так бешено биться о ребра. Она сняла шлем и вытерла с лица пот, и лишь затем подумала, что стоило бы сперва проверить целостность корпуса после столкновения и только потом расстегивать скафандр.

Она бросила взгляд на дисплеи и включила диагностер. Никаких повреждений не было. Включив экраны внешнего обзора, она увидела длинную царапину на корпусе катера там, где по нему скользнул нос яхты; голубая эмблема — гордость Кандинского — оказалась соскоблена, вместо нее сиял светлый материал остова.

Сула еще раз промокнула лицо. Переключив внешний обзор на «Черного Скакуна», она увидела, как тот не спеша удаляется от нее. Было видно невооруженным глазом, что траектория движения яхты сделалась еще более сложной после столкновения с катером и очередного включения маневренных двигателей.

Проклятье. Она опять вытерла лицо, пытаясь привести себя в порядок. Не хотелось в очередном сообщении представать перед Эндерби испуганным новичком с вытаращенными глазами.

Она включила связное устройство и прижала подбородок к груди, чтобы не дрожал голос.

— Кадет Сула — диспетчерской службе. Сближение не удалось, поскольку Блитшартс запалил двигатели в момент выполнения маневра. Произошло столкновение, но целостность корпуса не нарушена, и механизмы корабля исправны. Я исследую движение «Черного Скакуна» и попытаюсь решить, возможно ли еще раз попытаться сблизиться с ним.

Сула закончила передачу, поглядела на кувыркающегося в пустоте «Скакуна» и пришла к выводу, что теперь-то она уже никому ничего не должна. На записи телеметрии, которую она непрерывно посылала в диспетчерское управление, видно, что двигатели Блитшартса зажглись во время сближения, сорвав тем самым маневр. Едва ли ее можно обвинить в том, что она не станет пытаться повторить маневр теперь, когда движения яхты стали еще более непредсказуемыми.

Операция провалилась, и это не ее вина. Ей оставалось только посмотреть теперь вслед уходящему «Черному Скакуну» и решить, что приближаться к нему слишком опасно.

И виноват будет только сам Блитшартс. «Никто не обвинит вас…» На этот раз, может быть, впервые за всю ее служебную карьеру, это заявление может оказаться правдой.

Она вольна отказаться от этого поручения.

Прислушиваясь к легкому шуму кондиционера, она удивилась тому, что не чувствует радости. Взявшись за рычаги управления, она направила катер вслед яхте и опять пристроилась к оси, вдоль которой та описывала круги. Да, движения яхты действительно стали более сложными. И более опасными.

Если еще раз попробовать сблизиться, придется делать это быстрее, чтобы голова еще работала к концу маневра.

Что значит «если», спросила она у себя. Я же не собираюсь этого делать.

— Дисплей, в виртуальный режим, — приказала она.

В голове возникла картина внешнего пространства, а стены рубки померкли и растворились в пустоте. Перед ней была кувыркающаяся на фоне звезд яхта.

— Дисплей, показывать только предметы, находящиеся в пределах одной световой секунды.

Звезды, и даже самая яркая из них (это был Вандрис), погасли. Когда катер начинает крутиться, бешеная пляска звезд только отвлекает и укачивает.

— Дисплей, остановить движение. Дисплей, связать указатель с рукоятями управления. Дисплей, указатель наведен на цель. Дисплей, связать гирогоризонт с целью под указателем. Дисплей, возобновить движение. Дисплей, связать рукояти управления с маневренными двигателями.

Этими командами Сула соединяла указатель на экране с рукоятями управления, привязывая яхту Блитшартса к искусственному горизонту — оранжевой разметочной сетке на экране. Последний сразу же начал танцевать на экране, послушно повторяя движения яхты.

Затем она приказала искусственному горизонту сжаться до оранжевой полосы на экране, направленной точно на указатель, с которым его теперь нужно было совместить.

— Дисплей, — скомандовала она, — обратить угол. — Тут же перспектива изображения изменилась, и на экране осталась только безумная пляска гирогоризонта. Ничто на дисплее не отвлекало ее, ни один корабль не крутил носом, угрожая ей столкновением. Все, что от нее теперь требовалось: это привести движение катера в соответствие с пляской гирогоризонта и двигаться вдоль оранжевого ковра, пока не уткнется в «Скакуна».

И еще, конечно, не угробиться самой. Это обязательно.

Только тут Сула наконец осознала, что решилась сделать вторую попытку, и удивилась, как сумела этого не заметить. У нее были все мыслимые оправдания, если бы она отступила, — к тому же не было никаких оснований полагать, что капитана Блитшартс жив, — а опасность угробиться была более чем реальной.

Только очень осторожно, подумала она. Очень осторожно.

— Кадет Сула — диспетчерскому управлению. Собираюсь сделать вторую попытку.

Едва закончив передачу, она протянула руки к рычагам управления и быстро — пока не передумала — активизировала двигатели. На сей раз она не будет тратить время, последовательно вводя раскачивание после вращения и добавляя к ним биения траектории; она задаст все три типа движений сразу. Не думай об этом, приказала она себе, просто сделай.

Сразу же закружилась голова. Отяжелели щеки и губы, костюм опять обжал руки и ноги. Она вцепилась глазами в танцующую оранжевую полоску, сосредоточившись на одной задаче — прекратить ее бешеную пляску.

Теперь оранжевая полоса перемещалась только в двух измерениях. К горлу подступила разъедающая горечь, но усилием воли ей удалось загнать ее обратно. Теперь гирогоризонт раскачивался только в одной плоскости, подпрыгивая вверх-вниз как буек на волнах, но вот ей удалось утихомирить и это раскачивание. Желудок попытался выбраться через рот наружу, и пришлось потратить несколько секунд на подавление бунта плоти.

— Дисплей, обратить угол. — Это был уже не приказ, но мольба о помощи. Угол зрения внезапно изменился, и перед ней в черной пустоте возник неподвижный «Черный Скакун» с оранжевой полоской, прикрепленной к корме. Она надавила на рычаги, и яхта начала приближаться. По ее щекам катились слезы, выдавливаемые из глаз отчаянной перегрузкой, и краем сознания она порадовалась, что эти слезы не могут помешать ей смотреть на виртуальный дисплей, горящий перед ее мысленным взором.

А вот перегрузка может. Оранжевая полоса светилась уже не так ярко, как раньше. Все темнело перед глазами. Она уже с трудом различала черный нос «Скакуна», приближающийся к ней. Она притормозила, надеясь приостановить свой катер, и когда перед глазами все окончательно померкло, выкрикнула: «Выбросить кошки!»

Корпуса яхт и катеров флота сделаны из плотного пластика, усиленного для прочности продольными тяжами углеродистых полимеров, — и поэтому на них не действуют магнитные присоски. Но вдоль корпуса проходят размагниченные железные полосы, отклоняющие потоки радиации, и за них можно уцепиться кошками.

Корпуса судов соприкоснулись с оглушительным гулом, и вслед за этим в наушниках раздался писк, показавшийся Суле волшебной музыкой, — сигнал того, что кошки закрепились на корпусе яхты. Она снова схватила рычаги управления двигателями, пытаясь утихомирить пляску двух судов, соединенных теперь в одно целое.

— Дисплей, удалить гирогоризонт! Дисплей, показать плоскость эклиптики! — Сула едва смогла выдавить из себя эти слова. Два судна весят больше, чем одни катер, и ими куда тяжелее управлять. Она едва различала плоскость эклиптики, хотя изображение подавалось прямо на зрительный центр ее мозга, зеленая сетка так и металась взад и вперед…

Пытаясь справиться с раскачивающейся махиной, она вдруг с ужасом осознала, что к пассивному сопротивлению вцепившихся друг в друга кораблей добавилось кое-что еще — на «Скакуне» снова заработали двигатели. Блитшартс сопротивлялся ей. Она пришла в ярость. Она отчаянно боролась с этой бешеной качкой, стараясь не потерять сознания, но в глазах все темнело… К горлу подступил вопль, в который она вложила все свое отчаяние и ужас.

Корабль дрожал и стонал, перегрузка начинала сказываться и на нем. И тут Сула радостно вскрикнула, поняв, что к ней снова вернулось зрение, а плоскость эклиптики просто вращается вокруг нее, а не пляшет во все стороны… Она толкнула рычаг от себя, чтобы остановить вращение, и смешанный с усталостью триумф теплом разлился по ее телу, когда зеленая координатная сетка остановилась, ровным ковром заполнив все пространства от нее до горизонта.

Яхта Блитшартса сделала последнюю попытку включить двигатели, но Сула легко подавила эту попытку восстания, чувствуя только легкое раздражение.

Отключив наконец виртуальный дисплей, она первым делом была вынуждена потрясти головой, чтобы убрать пот и слезы, заливающие ее глаза. Перебарывая усталость и позывы желудка к тошноте, она включила диагностер. Никаких повреждений, корпус без трещин, утечек антиматерии нет.

Она отбросила шлем и с наслаждением вытерла лицо. Рот разъедала кислота, и она жадно ухватилась за патрубок с водой. Может быть, теперь желудок наконец успокоится.

Приведя лицо в порядок, она склонилась к передатчику.

— Кадет Сула — диспетчерскому управлению. Стыковка завершена. Оба судна стабилизированы. Сейчас я подберусь к люку «Черного Скакуна» и попытаюсь войти внутрь.

Выключив передатчик, она посидела немного, дожидаясь, пока уймется головокружение и уляжется буря в животе. Затем она отсоединила кошки, перевернула катер «головой вниз» и повела его вдоль корпуса яхты, чтобы состыковать корабли верхними люками.

Снова пристегнув шлем скафандра, Сула нажала кнопку передатчика:

— Это опять кадет Сула. Я встала люк к люку с «Черным Скакуном». Попытаюсь перейти на яхту.

Она включила камеру на шлеме, чтобы в диспетчерском управлении могли видеть то же, что видела она, отстегнулась от амортизационного сиденья и, невесомая, поплыла через рубку. Стараясь не задеть ногами панель управления, она перекувырнулась, откатила щит радиационной защиты, закрывающий выход из рубки, и скользнула в коридорчик, ведущий к шлюзовой камере. Задраив за собой внутреннюю дверь, она зажгла фонарь на шлеме и приказала внешней створке люка открыться.

Люк послушно откатился, и она оказалась прямо перед верхним люком яхты Блитшартса. Подплыв к нему, она поглядела на индикаторы и приказала люку открыться.

Команда тут же была выполнена. Сула подтянулась на руках и проникла в шлюзовую камеру «Скакуна», уперлась ногами в стенки шлюзовой камеры и надавила на рычаг, открывающий люк, ведущий вовнутрь яхты. Тот не сдвинулся с места. Тревожно завыли аварийные индикаторы. Сула поглядела на дисплей шлюзовой камеры и ошеломленно вздрогнула.

— Управление, сообщаю, что проникновение может занять какое-то время, — проговорила она. — Там внутри вакуум.

 

Глава 3

Сердце Сулы болезненно сжалось. Она знала, что увидит внутри.

Первым делом она отключила аварийный сигнал.

— Сейчас мне придется закрыться в кессоне и сбросить давление, — сообщила Сула тем, кто следил за ее действиями. — Закрытый люк помешает передаче, поэтому я сделаю запись и перешлю ее вам позже.

Она закрыла за собой люк яхты и прислушалась к шипению выходящего в вакуум воздуха. Звук делался все тише по мере того, как пустел кессон. Сула опять уперлась ногами в стены шлюзовой камеры и дернула за рукоятку люка. Внутренний люк молча открылся наполовину и застыл.

В отличие от флотского катера на «Черном Скакуне» люк открывался прямо в рубку. Просунув шлем за край комингса, Сула могла видеть амортизационное сиденье Блитшартса и висящий на ремешках рядом с ним шлем. Левая рука Блитшартса парила над панелью управления двигателями, как будто он до сих пор был готов пустить корабль в пляс.

Сула повернулась всем телом, чтобы осветить налобным прожектором остальную часть рубки, и невольно вздрогнула.

Интерьер кабины был выполнен безукоризненно, все было спланировано специально для Блитшартса, подогнано под размеры его тела и окрашено в его любимые цвета, кремовый с элементами красного, зеленого и желтого. Но сейчас рубка была разворочена — как будто кто-то прошелся по ней с кувалдой в руках. Панели управления и даже стены были покрыты царапинами и выбоинами, и даже некоторые индикаторы, сконструированные специально для использования в условиях перегрузки, были поломаны.

Хуже того, повсюду были клочья волос, а на экранах виднелись пятна недвусмысленного вида — это была кровь! Сула в ужасе пыталась сообразить, кто бы мог убить Блитшартса. Кто зарезал его — и чем? Непонятно, как вообще удалось устроить такой погром.

Она попыталась рывком отворить люк и почувствовала, как что-то мешает ей сделать это. Что-то сорвалось с места и застряло за люком, мешая теперь открыть его до конца.

Сула на ощупь просунула в люк руку, одетую в неуклюжую перчатку скафандра. Сначала под рукой было пусто, и ей пришлось изогнуться дугой. Двигаться в скафандре неудобно, избитые перегрузкой мускулы отчаянно стонали. Она сопела, пот опять заливал лоб и глаза. Наконец она нащупала то, что заклинивало люк, — оно было влажным, покрытым шерстью и кровью и мертвым, безнадежно мертвым.

Пес Апельсин. Хотя непросто было признать собаку в этой раздавленной груде окровавленного мяса — видно, его швыряло о стенки рубки при каждом повороте яхты, и жестокие перегрузки, следующие одна за другой, превратили его в отбивную.

Это его тело разгромило интерьер рубки, разбило рукояти управления и вымазало стены кровью. Это оно включало маневренные двигатели, обрушиваясь на панель управления, и вызывало своими движениями беспорядочное движение лодки.

Увидев, во что превратился Апельсин, Сула поняла, что Блитшартс тоже мертв. Капитан лежал, пристегнутый к амортизационному креслу, с забралом шлема, открытым окружающему вакууму. Лицо Блитшартса, хоть и было забрызгано собачьей кровью, осталось невредимым — его защищал шлем. На нем застыла болезненная гримаса обиды. Видно было, что он уже давно мертв.

Говорят, что смерть от гипоксии легка, что страдающий от недостатка кислорода мозг впадает в эйфорию и в последние мгновения умирающий испытывает блаженство.

Но Сула помнила другое. Она-то помнила, как корчится задыхающееся тело, как пятки выбивают судорожную дробь, как отчаянно сокращается диафрагма, заставляя работать измученные легкие…

Она помнила, как ревела в подушку, под которой боролась за жизнь ее подруга. Помнила пружинистую мягкость подушки, упругой, как человеческая плоть. Подушки, которую Сула прижала к лицу подруги, чтобы прикончить ее.

К началу следующей смены командующий Эндерби отозвал Мартинеса из диспетчерского управления, но разрешил ему следить за спасательной операцией, когда он не будет занят своей обычной работой по флотским коммуникациям.

И вот он глядел на экран, где Кэролайн Сула тормозила, выравнивая скорость своего катера по «Черному Скакуну», как она приближается к кувыркающейся яхте.

Он немного надеялся, что она не станет пытаться провести стыковку. Ему не хотелось, чтобы из-за его идеи кто-нибудь погиб.

А потом пришло сообщение, адресованное лично ему. Сула, которая выглядела ослепительно прекрасной даже за стеклянным шлемом скафандра, произнесла: «В такие фигуры мне еще ничего не случалось вводить». Она хмурила при этом брови, а в ее зеленых глазах плясали чертики.

Мартинесу казалось, что он удержался от смеха, но, поймав взгляд Эндерби, понял, что выдал себя, и поспешно надел на себя маску непроницаемой серьезности.

Лицо Сулы исчезло с дисплея, и Мартинес стал отслеживать по телеметрическим сообщениям, как она работает маневренными двигателями, пытаясь синхронизировать движения своего катера с бултыханиями яхты. Его руки невольно подергивались, пытаясь ухватиться за рукояти управления катера. А когда двигатели «Скакуна» зажглись и яхта стала наваливаться на катер Сулы, словно огромный кит на рыболовецкую лодку, его сердце чуть не выскочило из груди. Уходи, уходи, отчаянно твердил он про себя, в ужасе глядя на столкновение. Он перевел дыхание только после того, как Сула высвободилась и выровняла свое судно.

«Я попробую еще раз». Она неплохо выглядела в вакуумном скафандре, но бесенят в глазах уже не было — она уже поняла, что дело ей предстоит нешуточное. Мартинес не мог решить, восхищаться ли ее отвагой или прийти в отчаяние от этой безрассудной глупости.

Но нужно было признать, что она прекрасно справилась с заданием — на этот раз быстрее, она училась прямо на ходу, и на этот раз судно заплясало сразу в трех плоскостях. Потом стыковка, борьба с инерцией раскачивающейся яхты и, наконец, триумфальный полет двух кораблей, летящих вместе сквозь безмолвную пустоту космоса.

Мартинесу хотелось завопить от восторга и пуститься в пляс. Он даже поглядел на Эндерби, словно ждал его позволения, — но господин командующий молча сидел за своим столом, слегка нахмурившись, глядя на настольные дисплеи, а что на них было, Мартинес не видел. Похоже, пляска не входила в его сегодняшнюю программу.

Следующее сообщение Сула надиктовала, лежа на амортизационном кресле, измученная, с прилипшими к потному лбу прядями чудных золотых волос. Можно было представить, какую битву она только что выдержала. Но зато ее глаза снова блестели, и ее взгляд был взглядом победителя.

— Попытаюсь перейти на яхту.

Битва осталась позади, теперь осталось только забрать приз.

Сообщение о том, что в рубке Блитшартса нет воздуха, не особенно поразило Мартинеса. Он и не надеялся, что яхтсмен окажется живым.

Из-за закрытого люка передачу вести было невозможно, и между этим сообщением и следующим прошло какое-то время.

— Блитшартс и его собака мертвы, — Сула снова была в рубке своего катера, теперь она висела прямо перед камерой передатчика. — У него образовалась протечка в корпусе, стекло шлема он поднял, а все аварийные сигналы отключил. Я полагаю, в ходе гонки естественно отключать сигнализацию — аварийное сближение, превышение перегрузки и все такое, — и когда сработал датчик разгерметизации, он, наверное, выключил звук, даже не посмотрев на надпись. И еще он как-то выпустил собаку из амортизационного кресла, но я думаю, он тогда уже потерял сознание — видимо, это случилось как раз перед первым длительным ускорением, — Она пожала плечами, но в скафандре этот жест выглядит не слишком убедительно. — Присоединяю к этой передаче запись, сделанную на борту «Черного Скакуна». Кадет Кэролайн Сула, конец отчета.

Мартинес зачарованно глядел на нее. Кадет Сула, диктующая это сообщение, была не похожа на ту женщину, которую он видел на экране до этого. Она не была похожа ни на шаловливого кадета, ни на усталого воина-победителя, скорее она выглядела потерянно… она казалась одновременно и старше, и младше своего возраста. Старше потому, что выглядела измученной, почти больной. А младше — из-за беспомощного выражения во взгляде, делающего ее похожей на обиженного ребенка.

Может быть, она верила, что найдет Блитшартса живым, гадал Мартинес. А может быть, она знала или даже любила его…

Ему захотелось еще раз просмотреть последнее сообщение, чтобы получше разобраться, почему она так болезненно восприняла случившееся.

— Лейтенант Мартинес, — позвал его Эндерби.

Мартинес вздрогнул:

— Что, господин командующий?

— Пожалуйста, передайте кадету Суле мои поздравления с успешным завершением маневра. Она проявила и ловкость, и отвагу.

Мартинес ошеломленно смотрел на Эндерби.

— Да, господин командующий.

— Я решил наградить ее медалью «За заслуги»… — Эндерби подумал. — Второго класса. Пожалуйста, подготовьте мне необходимые документы к концу этой смены.

— Так точно, господин командующий.

Так, значит, Эндерби все время следил за происходящим, понял Мартинес. И просматривал все сообщения, как всегда невозмутимо сидя за столом.

— Подготовьте материалы для публикации во «Флотских Новостях», — продолжал Эндерби, — и дайте мне их просмотреть.

— Слушаюсь, господин командующий.

— Да, и еще.

— Что именно, милорд?

— Пожалуйста, укажите кадету Суле на неуместность одного из ее замечаний. В официальных сообщениях не место легкомысленным шуткам.

— Слушаюсь, господин командующий.

Мартинес вдруг понял, что ему и вправду будет недоставать старикана, когда того не станет.

Эндерби рано отпустил домой Мартинеса и Гупта, чтобы успеть на футбольный матч между командами «Славы праксиса» и «Истины праксиса», двух ведущих линкоров флота метрополии.

Мартинес и сам частенько посещал футбольные матчи, но сейчас ему хотелось только встать под душ и нырнуть сразу после этого в постель, а если подумать — то еще выпить немного, чтобы расслабить желваки на мускулах. Выходя из штаба, он завернул в клуб младших офицеров и натолкнулся там на Арта Абаша, подкреплявшегося перед сменой в диспетчерском управлении. Абаша увидел его уже у входа и усиленно замахал рукой, так что Мартинес взял себе стул и направился к нему, морщась на ходу от боли в ногах, натруженных чужеземными сиденьями в диспетчерской.

— Взять тебе выпивку?

— Спасибо, Арт. Сейчас я не отказался бы пропустить по стаканчику.

Перед Мартинесом возник стакан красного вина. Это были знаменитые штабные стаканы с белым керамическим ободком под цвет столиков бара, украшенные к тому же полосками того самого светло-зеленого цвета, что и ковер, — считалось, что на фоне этих, цветов особенно выигрышно смотрится темно-зеленая форма офицерских мундиров.

— Ты меня слышишь, Гари? — в голосе Абаша была странная неуверенность.

Мартинес поднял глаза от стола:

— Что, Арт?

Абаша усмехнулся.

— Не знаю, раздражает ли тебя это — по мне, так это просто забавно, — но ты, похоже, стал знаменитостью.

Мартинес с трудом поднял слипающиеся веки:

— Я? Знаменитостью?

— Боюсь, что так. Ты помнишь, как вчера этот парень из «Спортивных новостей» позвонил в диспетчерское управление?

Мартинес поскреб двухдневную щетину.

— Кажется, его звали Панжит?

Абаша нервно хохотнул.

— Да, Панжит Сисс. Ты помнишь, мы были заняты до предела, и я собирался уже повесить трубку. Но он попросил оставить его на канале связи, и как выяснилось, я так и сделал. Автоматически. И он слышал все.

— Все, — повторил Мартинес, пытаясь вспомнить, не сказал ли он по ходу дела чего-нибудь лишнего.

— Все, вплоть до того момента, как моя смена кончилась и я ушел. «Спортивные новости» транслировали все, что мы делали.

— А цензоры не…

— Видимо, по ночам цензура не работает. А может быть, они смотрели футбол — ты же знаешь, Лоудстоун играл против Андирона.

Мартинес осторожно, словно дотрагиваясь кончиком языка до больного зуба, проговорил:

— Но я… то есть мы… мы же не говорили ничего такого…

— Да нет же, — рассмеялся Абаша. — Ничего такого, за что нас стали бы пинать. Ты правда действовал очень решительно, например потребовал у Кандинского проведения спасательной операции, даже не сообщив Эндерби о катастрофе.

Мартинес попробовал рассмеяться, но по сравнению со смехом Абаша его дребезжащий смешок выглядел недостоверно, а сам он судорожно пытался просчитать ситуацию.

Знал ли об этом Эндерби? Если и не знал, кто-нибудь должен был сказать ему об этом. Но конечно же, Эндерби уже знает, что кто-то обратился к Кандинскому с просьбой о спасательных действиях.

Если только в это дело не сунули нос его информаторы. Если только кто-то не толкнул его локтем во время футбольного матча и не сказал дружески:

«Право же, Эндерби, вы даете своим подчиненным слишком много свободы».

Но кто-то должен был это сделать. Флот плавает не только в звездной пустоте, но в первую очередь в море слухов, сведений, домыслов, сплетен, интриг и заговоров. Не прикладывая к этому особых усилий, Мартинес тем не менее был в курсе множества секретов, некоторые из которых (если только они были правдой) были просто леденящими кровь. Но ведь в том-то и дело, что не важно, являлись ли они правдой или нет, достаточно было того, что весь флот знал их. Было известно, что командующий флотом наксидов Точвин, разочаровавшись в сыне, отрубил своему наследнику голову и съел его; было известно, что командующий эскадрой Рэн время от времени приказывает своим кадетам связать его и высечь, а что до жены Эндерби… ну, о ней тоже было известно многое…

То, что у Мартинеса были веские основания не верить всем этим историям, ничего не меняло: во флоте всегда рассказывали истории про флот, и истории эти, как правило, были мрачноваты. Флоту были нужны подобные рассказы, и вот вам еще один: про то, как господина командующего Эндерби выставил идиотом один из подчиненных.

Мартинесу всегда хотелось сделаться героем какой-нибудь истории, но все-таки не такой.

Он чувствовал, что его карьера, в последнее время начавшая ускользать из рук, теперь решительно повернулась к нему спиной.

Но печалиться всерьез сейчас не было сил. Он слишком устал для этого.

Попрощавшись с Абаша, Мартинес взял такси, добрался до квартиры, которую снимал в верхнем городе, сбросил на пол одежду, предоставив наводить порядок ординарцу, и рухнул в постель.

Ординарец разбудил его в положенный час, и Мартинес, кряхтя, поднялся к завтраку. Лейтенантам полагалось два прислужника, оплачиваемых флотом, — флот привык проявлять щедрость к офицерам, — но неизбалованному Мартинесу хватало одного. Его слугу звали Хал ид Алихан, старший оружейник с тридцатилетним стажем. Когда списывали на берег команду старого «Кризиса», Мартинес избавил его от перспективы отставки, взяв к себе. Это был высокий, сдержанный мужчина с проседью в волосах, с изогнутыми усами и эспаньолкой, какие были в моде среди старшин и прапорщиков флота.

Алихан был неплохим слугой: следил за чистотой, держал в порядке форму Мартинеса, хотя готовил средненько, а манеры и выговор оставляли желать лучшего. Но дело было не в этом — для приемов Мартинес всегда мог нанять более элегантного слугу. А вот три десятка лет, проведенных в оружейных отсеках боевых кораблей, в гуще флотских передряг, неисчерпаемая кладовая бесценного опыта и флотской мудрости, которыми Алихан охотно делился с Мартинесом, — это было действительно неоценимым кладом.

Мартинес не знал никого, кто помнил бы больше флотских сплетен, чем Алихан.

— Вам пришло несколько сообщений, господин, — сказал Алихан, подавая утренний кофе. — Начали поступать еще вчера утром.

Слова Алихана напомнили Мартинесу о вчерашних тревогах, и он невольно поежился:

— Наверное, репортеры?

— Да, господин.

Алихан подал на завтрак овсянку и маринованного карпа. Желеобразная рыбина, зеленоватая в утреннем свете, упорно пыталась перевалиться через край тарелки Мартинеса.

— Я видел передачу про вас, господин, — сказал Алихан. — Когда вы не пришли домой, я включил видео — вдруг вас задержал какой-нибудь кризис.

— Ну и как, завлекательно? — спросил Мартинес, засовывая в рот ложку с овсянкой. Он привык завтракать, почти не просыпаясь, и редко обращал внимание на вкус того, что ел по утрам. Похоже, что сегодняшняя трапеза по вкусу мало отличалась ото всех предыдущих.

— Ну, — отозвался Алихан, — телевизионщики толком не знали, что делать с этим материалом, но для любого человека с опытом, — он имел в виду опыт службы во флоте, — для любого, кто понимает, что к чему, это было… — Он сделал решительный жест своей ручищей. — Это было захватывающе, господин. Очень любопытно.

— Будем надеяться, что господин командующий не слишком любопытен, — грубо отозвался Мартинес.

— Он может решить, что вы просто находка для корпуса, господин, — предположил Алихан. Впрочем, похоже было, что он, как и Мартинес, не слишком верит в это.

— Может, — согласился Мартинес, но тут же добавил: — Он наградил этого кадета, Сулу… но ничего не было сказано о том, чтобы наградить меня.

Маринованная рыба угрюмо колыхалась на тарелке. Мартинес допил свой кофе, и Алихан опять наполнил его чашку.

— Люди вами интересуются, — сообщил он. — Так вот.

— Я думаю, ничего плохого в этом нет. Но для корпуса это не играет особой роли.

— Но эти люди могут быть, как бы это сказать… полезны для вас.

Что-то в голосе Алихана заставило Мартинеса выпрямиться.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Ну, — начал Алихан, — я припоминаю лейтенанта со старой «Славы», его звали Саласар. У них возникли проблемы с ракетной пусковой установкой во время учений — ракета перегрелась в стволе, от нее шло сильное гамма-излучение, она вот-вот могла взорваться… Саласар был командующим офицером, он принял на себя ответственность и удалил ракету из ствола — а это были старые пусковые установки семнадцатого калибра, господин, очень капризные и ненадежные, если их не вылизывать каждый день, а там этого не делали. И что же, следовательская комиссия рассмотрела это дело, и двух офицеров рангом выше Саласара разжаловали, а старшего оружейника и еще двух простых оружейников первого класса понизили в чине.

— Значит, дело было серьезное, — отозвался Мартинес. По его сведениям, оружейников довольно часто понижали в чине, но если они разжаловали двух пэров, вместо того чтобы просто назначить их на какую-нибудь незначительную должность, то можно быть уверенным, что они и вправду серьезно провинились.

— Из-за этого сорвались большие флотские учения, — объяснил Алихан. — Госпожа командующая Фанагия — старейшая в клане того Фанагии, который командовал эскадрой наксидов на Магарии, — была подвергнута позорному наказанию прямо перед старшим командующим флотом Эль-каем. И кроме того, мы же могли потерять «Славу». Уже было установлено, что в гибели «Поиска» повинна установка семнадцатого калибра, и предупреждения о ее ненадежности были разосланы по всему флоту.

— Понятно, — отозвался Мартинес. — И как это сказалось на Саласаре?

— Ну, его наградили, конечно, — герой дня и все такое. Он стал очень известен. Но я хотел рассказать о том, что он сделал со своей известностью.

Мартинес позабыл про завтрак.

— И что же он сделал? — спросил он.

— У него взяли интервью. И в этом интервью он обратил внимание на дисциплину во флоте, возросшую под командованием Фанагии, на выдающиеся достоинства своих начальников, упомянул о высокой квалификации инструкторов, учивших его обращаться с ракетными установками.

— Никого не забыл, — проворчал Мартинес.

— Он исхитрился представить дело так, что вместо позора для флота оно обернулось прославлением всего корпуса. Фанагия распорядилась присвоить ему капитан-лейтенанта, хотя он всего девять месяцев как был представлен к званию лейтенанта.

Мартинес решил, что совет Алихана стоит обдумать. Он многозначительно подмигнул Алихану.

— А что стало с Саласаром? Я никогда не слышал этого имени.

— Он умер, господин, умер через несколько месяцев. Получил слишком сильную дозу гамма-излучения.

По крайней мере, в этом Мартинесу повезло больше — под облучение он не попадал.

— Я не могу говорить с репортерами, не посоветовавшись с господином командующим, — отозвался Мартинес.

— Да, я бы советовал вам попросить у него разрешения на это, господин, — согласился Алихан.

— Но черт бы побрал Абаша! — решительно заключил Мартинес. — Это он во всем виноват.

Алихан воздержался от комментариев.

Мартинес снова обратился к завтраку. Если вдуматься, он был вполне ничего себе.

* * *

Эндерби разрешил Мартинесу общаться с репортерами, рассчитывая отчасти на то, что цензоры флота всегда успеют вырезать лишнее. Мартинес решил воспользоваться разрешением, когда командующего вызвали на собрание, а никаких дел, кроме контроля текущих сообщений, у него не было.

Мартинес поговорил с несколькими репортерами, пользуясь переговорным устройством в офисе Эндерби. Он сообщил им, что организовывал спасательную операцию, вдохновляемый примером командующего флотом Эндерби и других своих начальников. Эндерби следит за тем, чтобы флот метрополии был дисциплинирован и выучен, чтобы все было на высоте. Именно Эндерби можно сказать спасибо за то, что флот метрополии готов к любым неожиданностям.

— Мы должны благословлять праксис за то, что сферы компетенции у нас четко очерчены, — говорил он. — Я выполняю свою работу и ответственен перед господином командующим, а другие делают свое дело, отвечая за него передо мной. Когда я берусь за задание, я помню, что оно поручено мне господином командующим, и делаю все от меня зависящее, чтобы оправдать его доверие.

Репортеры слушали его и почтительно что-то записывали — хотя бы для того, чтобы предъявить записки цензорам. Они задавали вопросы про жизнь Мартинеса, про его семью. Но не меньше их интересовали и кадет Кэролайн Сула, и судьба собаки Апельсина. Они хотели знать, нельзя ли взять интервью у кадета Сулы.

— Я уточню этот вопрос, — ответил Мартинес. — Но я должен напомнить вам, что она все еще далеко отсюда. Едва ли у вас получится бойко побеседовать с человеком, до которого ваши вопросы идут целых полчаса да и ответы возвращаются не быстрее.

Он сообщил репортерам о Суле столько, сколько считал уместным, ни словом не обмолвившись о злосчастной судьбе ее родителей. Он передал им ее портрет, не сомневаясь, что он подогреет их интерес к ней — и едва ли дело ограничится чистым интересом.

А поглядев на портрет, на это чудное лицо, он и сам начал думать о кадете Суле. Она была там одна, на маленьком суденышке, на которое даже письма добираются чуть ли не с часовым опозданием. Одна, в обществе трупа…

О чем она думает сейчас, гадал он. Судя по ее последнему сообщению, где она выглядела такой утомленной и странно постаревшей, можно было предположить, что ей сейчас не слишком сладко.

Если она и думает сейчас о чем-то, рассудил он, то может быть, думает и о том, кого зовут Гарет Мартинес. Стоит послать ей сообщение.

Он потянулся к переговорному устройству.

Сула лежала в темной рубке и боялась уснуть. Она выполнила задание: успешно восстановила картину катастрофы, произошедшей на яхте, без проблем возвратилась на свой катер и отправила в диспетчерское управление короткий доклад об увиденном. Отцепив яхту, она удобно развернула катер, снова взяла «Черного Скакуна» на буксир и наконец запустила главный двигатель.

«Черный Скакун», потерявший управление, с погибшей командой, прицеплен к флотскому судну. Значит, он стал трофеем, собственностью флота. Ее дело — доставить его на Заншаа, где яхту, может быть, продадут, а скорее всего — отдадут какому-нибудь высокопоставленному флотскому командиру.

Внимательно наблюдая за состоянием магнитных захватов, Сула начала наращивать ускорение и с удовлетворением обнаружила, что, не растягивая тросы, может довести ускорение до половинной силы тяжести.

Половинную силу тяжести переносить легко, особенно после недавно перенесенных тяжелых перегрузок, от которых до сих пор ныли кости и болели мускулы. Она прикинула в уме, сколько займет перелет при ускорении в 0,5 g.

Тринадцать с половиной дней до середины пути, потом разворот и еще тринадцать с половиной дней торможения.

Двадцать семь дней провести одной, в тесноте.

После того как траектория была введена в компьютер, а двигатель зажжен, ей больше ничего не нужно было делать. И тогда память начала запускать в ее сознание холодные, неторопливые, как в кошмаре, щупальца…

Хуже всего было то, что она отлично понимала, что с ней происходит. Она сознавала, что вид бездыханного тела Блитшартса разбудил в ней воспоминания, которых она страшилась больше всего, воспоминания о прошлом, которое она изо всех сил пыталась похоронить, похоронить в самой глубине своего второго «я»… похоронить их там, как труп.

Впереди двадцать семь дней пути до Заншаа. Это время ей предстоит провести во мраке пустого пространства, наедине с мертвым человеком и ожившими воспоминаниями. Если бы можно было выбирать, то покойник был бы более приятной компанией.

Сула поразмыслила, не принять ли какое-нибудь снотворное, но ее страшил момент, наступающий перед тем, как лекарство окончательно подействует, волна темноты, застилающей беспомощное сознание.

Уж больно это напоминает удушье. Она снова и снова запускала диагностер, не затем, чтобы обнаружить неполадки — их не было, — а в надежде на то, что усталость от работы позволит ей забыться сном без сновидений. Конечно, это не помогло. Видимо, ей суждено было вспомнить былое.

Вспомнить о девочке, которую звали Гредель.

* * *

Самые ранние воспоминания Гредель были о том, как она прячется в темноте, а за тонкой дверью бушует яростная битва. Антоний вопит на Нельду, разносятся звуки оплеух, которые он отвешивает Нельде, треск мебели, сокрушаемой ударами о другую мебель или об стены.

Мебель Антоний вообще не жалел.

Гредель в отличие от многих других детей, с которыми она была знакома, встречала своего отца, и это был вовсе не Антоний. Она виделась с отцом дважды, когда он проездом оказывался в Фабах. Оба раза он давал Нельде денег, и тогда Нельда покупала для Гредель мороженого у Бонифация в Мараниках.

Гредель растила Нельда, потому что мать девочки, Эва, постоянно отсутствовала. Приезжая, Эва обычно привозила Нельде денег, но если Эва приезжала и с пустыми руками, Нельда ничего ей не говорила.

Эва и Нельда вместе ходили в школу. «Твоя мама была красавицей, — говорила Нельда. — Все ее любили. — Она глядела при этом на Гредель и вздыхала, поглаживая ее по гладким щечкам. — Похоже, что и с тобой будет та же беда. Слишком много людей будут любить тебя, да все не за то».

Нельда жила в Фабах, громадном квартале типовых жилых домов, похожих друг на друга как две капли воды, расположенном на берегу реки Иолы чуть ниже по течению, чем Мараники. В Фабах жили бедные люди, но по крайней мере на квартплату денег у них хватало. Те, у которых совсем не было денег, спали просто на улицах, пока их не забирали патрули и не отсылали работать в аграрные коммуны, которых было полно на материках Спэнии.

Правда, патрули не слишком часто заглядывали в Фабы, и иные ухитрялись околачиваться на улицах годами.

Мать Гредель, Эва, тоже провела немало времени в аграрной коммуне, не потому, что не имела денег, а просто она оказалась замешанной в какие-то дела отца Гредель. Его не арестовали, но ему пришлось на долгое время покинуть Фабы. Нельда говорила, что у отца Гредель были «связи», из-за которых патруль не арестовал его, но Эвы эти связи, видимо, не касались. «Кому-то приходится платить за все, — объясняла Нельда, — и люди решили, что на этот раз платить выпало твоей матушке».

А когда Гредель захотела понять, кто решает такие вещи, Нельда заявила, что это дело запутанное, а она и сама толком всего не знает.

Нельда работала электриком, и когда работа была, ей хорошо платили. Но чаще работы не было, и она зарабатывала на жизнь, втихаря подключая людей к электромагистралям.

Антоний, тот самый, кто грохотал и ревел и бил Нельду, был ее супругом. Но он не часто бывал дома, скитаясь из города в город, меняя одну работу на другую. А в Фабы он заворачивал, если работы совсем не было, и ему приходилось брать у Нельды деньги на выпивку. Когда он пил, благоразумнее было не попадаться ему на глаза.

Когда мать Гредель, Эва, вернулась из коммуны, где отбывала заключение, по ней нельзя было сказать, что она там сильно страдала, — Эва была по-прежнему златовласа и смугла, как и ее дочь, и по-прежнему прекрасны были ее зеленые с голубым огромные глаза. Она была замечательно одета — синее платье с высоким воротником, переходящим в великолепную, украшенную самоцветами сетку для волос, и подчеркивающая ее изящную фигуру юбка, дважды обернутая вокруг ее тонкой талии. Длинные, изящно закругленные ногти были выкрашены сине-зеленым, под цвет глаз. А запах от нее исходил такой, что Гредель хотелось застыть и только вдыхать его. Мать Гредель уже успела найти кого-то, кто мог позаботиться о ней.

Эва посадила Гредель на колени и осыпала поцелуями. Она рассказала Гредель, чем занималась в коммуне.

— Я делала еду, — объяснила она. — Растила злаки для наксидов и делала соевый творог для терранцев. Работа там вовсе не тяжелая, только скучновато.

Большая часть труда на фермах автоматизирована, рассказывала Эва. Людей там нужно совсем мало, потому-то в сельской местности пустовато, а большинство людей живут кучно в городах, по большей части таких же, как Фабы.

Гредель обожала мать, но пожить с ней вместе не удавалось. Тот человек, что заботился об Эве (а за последующие годы их сменилось несколько, все с какими-то «связями»), не хотел, чтобы рядом с ним крутились дети, а когда у Эвы никого не было, она не хотела брать к себе Гредель, потому что так труднее было найти следующего мужчину.

Гредель не особенно расстраивалась, что никак не может подолгу бывать с матерью. Ей неплохо жилось у Нельды, а приезды Антония случались не так уж и часто. У Нельды было два собственных ребенка, мальчик и девочка, и кроме того, у нее на попечении жил еще сын ее друзей, которого звали Яков. Нельде нравилось, когда вокруг нее толклись дети. Она заботилась о том, чтобы все дети были накормлены, одеты и исправно посещали школу.

Школу Гредель любила за то, что там можно было узнавать про другие части мира, не похожие на Фабы. Она часами просиживала за экраном и в школе, и дома, работая с учебными программами, проходя материал, изучаемый в классе, или просто глядя на что-нибудь интересное.

Кроме того, если тихо сидеть за экраном, Антоний может и не обратить на тебя внимания.

Как-то раз она натолкнулась на картинку македонской арки с тройными башнями. Ее поразило это зрелище: настолько внушительная, мрачная архитектура арки отличалась от того, что окружало ее в Фабах. Даже на Мараники это было совсем не похоже.

Она перевела дисплей в трехмерный режим и внимательнее вгляделась в изображение башен, украшенных бельведерами, словно сделанными из белой глазури, и на ниши под ними, в которой стояли македонские колоссы.

Колоссы, как она с удивлением узнала, были терранцами. Луи XIV, читала она подписи. Генри VIII, Марк Порций Катон, Ши Хуанджи, Владимир Ленин, Александр, сын Филиппа, Мао Цзедун, Марк Аврелий, Конфуций… Все это были герои Земли, которые еще до прихода шаа привнести в жизнь что-то подобное праксису, который, конечно же, был самой совершенной из мыслимых форм правления.

Она узнала, что Земля называлась также Терра — это слово значило то же самое в одном из мертвых языков планеты — видимо, когда-то на Земле было множество языков, из-за чего, должно быть, ее обитателям, было непросто поговорить друг с другом. Именно с Земли пришли когда-то ее предки.

Она увлеклась Землей. Это была не слишком значимая планета в империи шаа, потому что межпространственные тоннели, открывающиеся возле нее, вели в далекие и бесперспективные области, но на планете и в ее окрестностях до сих пор жили биллионы терранцев. Причем большинство из них, как с разочарованием выяснила Гредель, жили в поселениях, больше напоминающих Фабы, чем македонскую арку, но в то же время там до сих пор существовали древние города, великие и прекрасные — Византия, Нанкин, Сасоо, Лима…

Гредель поглощала все, что могла найти про Землю. Она знала преемственность династий Китая, выучила имена королей Франции и легко могла отличить фальконет от демикульверина. Она даже выучилась говорить с земным акцентом, просматривая видеозаписи с земными людьми. В очередной раз навещая дочь, Эва была поражена тем, что ее маленькая девочка говорит о придворных Капета так же запросто, как о своих соседях.

Друзья стали называть ее Землянкой. Сомнительный комплимент, но Гредель это не волновало. История Земли была по крайней мере не менее интересна, чем то, что происходило вокруг нее в Фабах.

Но пришло время, и ее интерес к земной истории угас, поскольку начало сбываться предсказание Нельды.

Гредель подрастала и делалась — как говорили — все прекрасней. И, как и предсказывала Нельда, ее любили, да все не за то.

— Привет, Землянка! Я нашел кое-кого, с кем тебе стоит встретиться!

Кремень был возбужден. Как всегда. Он был подручным Хромуши, и на его счету уже было похищение груза, пришедшего морем в мараникский порт, и его реализация через каналы Хромуши в Фабах. На нем были мягкие войлочные сапоги, дутая куртка с рядом маленьких звонких колокольчиков, звеневших, когда он двигался, и круглая пластиковая шапка без полей, форма, которую носили все люди Хромуши, когда хотели быть позаметнее.

Гредель вошла в комнату, опираясь на руку Хромуши. На этот раз он одел ее в платье из короткошерстной кожи кантарана, красоту которого подчеркивали белые сатиновые манжеты и воротник, крупные белые глиняные побрякушки, инкрустированные золотом, и сверкающие пластиковые сапожки на высоких каблуках. Последний крик моды — по крайней мере так считали в Фабах.

Хромуша любил делать покупки для Гредель. Он раза два, а то и три в неделю водил ее по магазинам и покупал ей новое платье.

Свое прозвище Хромуша заработал давным-давно, потому что прихрамывал при ходьбе. Заработав денег, он первым делом исправил этот дефект, и к тому моменту, как Гредель встретилась с ним, он уже рассекал, как подобает принцу, ступая подчеркнуто неторопливо, словно шагал по рисовой бумаге и старался не порвать ее. Хромуше было всего двадцать пять лет по исчислению шаа, но он уже обзавелся сетью посыльных, и у него были связи, выводящие его в конце концов прямо на пэров, ответственных за порядок в таких местах, как Фабы. У него были миллионы, припрятанные в виде наличных в надежных местах, три особняка и полдюжины небольших магазинов, в которых сбывалось добро, приобретаемое его шайкой.

А еще у него была семнадцатилетняя девушка, которую звали Землянкой.

Хромуша предлагал поселить ее в особняке, но Гредель пока осталась жить с Нельдой. Она не могла сказать точно сказать почему. Может быть, Гредель полагала, что сможет защитить Нельду от нападок Антония. А может быть, потому, что, поселившись в принадлежащем Хромуше доме, ей пришлось бы проводить там все время, поджидая, когда он захочет заглянуть к ней. Она не сможет никуда уйти из страха, что он зайдет и рассердится, не застав ее на месте; и пригласить к себе друзей она не сможет, потому что, застав их у нее, он может просто сойти с ума от ярости.

Именно так жила Эва, поджидая в каком-нибудь особняке, пока к ней не заглянет какой-нибудь мужчина. И именно из-за этого Эва не могла видеть свою дочь, когда хотела. А Гредель хотелось жить иначе. Она не представляла себе, как этого добиться, но она была наготове, поджидая своего шанса.

Гредель по-прежнему посещала школу. И каждый день, когда она выходила из школы, ее поджидал в автомобиле Хромуша или кто-нибудь из его парней, готовых отвезти Гредель туда, где он ждет ее.

То, что она ходит в школу, Хромушу сильно забавляло. «Я вожусь со школьницей», — смеялся он, а иногда даже сам сажал ее делать домашние задания, когда ему приходилось отправляться со своими парнями на какое-нибудь дело. Но в целом времени на учебу оставалось немного. Ее оценки становились все хуже, и дело шло к тому, что она могла вылететь из школы, так и не успев ее окончить.

В тот вечер, накануне праздника весны, Хромуша повез Гредель на вечеринку во дворце Панды. Панда был одним из подельников Хромуши, он занимался доставкой и распространением добычи. Он навел Кремня и его ребят на склад с вином, доставленным с Кавадо, и лекарствами, предназначенными к поставке во флотский госпиталь на кольце Спэнии. Продать импортное вино оказалось непросто, в Фабах было не так уж много магазинов, торгующих таким изысканным товаром, зато лекарства бойко расходились по каналам Панды, и все пребывали в праздничном настроении.

— Давай, Землянка! — тянул ее Кремень. — Тебе обязательно надо на нее поглядеть!

Гредель с тревогой заметила, что все присутствующие на вечеринке смотрят на нее и глаза у них блестят не только от выпитого за вечер. Эти взгляды явно что-то предвкушали, и это ей не понравилось. Гредель выпустила руку Хромуши, выпрямилась — она не хотела казаться испуганной — и пошла за Кремнем.

— Землянка! — звонко произнес Кремень. — Это Кэроль! — Он возбужденно подпрыгивал на месте, и перед тем как повернуть голову туда, куда он указывал, она подарила его долгим холодным взглядом, чтобы он почувствовал, что ведет себя уже недопустимо.

Когда наконец Гредель повернулась в указанном направлении, ее первой мыслью было: «Как она прекрасна». И только после этого сообразила, чем поразило ее лицо этой девушки.

— Ух ты, — проговорила она.

Кэроль поддразнивающе улыбнулась ей. У нее были длинные золотые волосы, зеленые глаза и гладкая кожа цвета сливок…

— Она твоя двойняшка! — чуть не вопил Кремень. — Ты скрывала от нас, что у тебя есть сестра-двойняшка!

Гредель смотрела на девушку так изумленно, что все вокруг рассмеялись, но Кэроль только поглядела ей в глаза и спросила:

— Ты и вправду с Земли?

— Нет, — ответила Гредель, — я здешняя.

— Помоги мне построить пирамиду.

Гредель пожала плечами:

— Почему бы и нет?

На Кэроль были короткое платье, поношенная куртка с черными металлическими пряжками и высокие сапоги до колен — смотрелось это солидно. Она стояла перед обеденным столом и аккуратно собирала хрустальные бокалы в пирамиду.

— Я как-то раз видела, как это делается, — пояснила она. — Льешь вино в бокал, стоящий на вершине, а то, что переливается через края, заполняет остальные. Если все сделать правильно, все бокалы наполнятся и не прольется ни капли вина.

Говорила Кэроль нарочито не спеша, как пэры или богатые люди, которых показывают по телевизору.

— Как бы нам не устроить тут болото, — засомневалась Гредель.

— Что за беда, если и устроим, — пожала плечами Кэроль.

Когда пирамида была готова, Кэроль скомандовала Кремню открывать бутылки. Это было то самое вино, которое увели со складов в мараникском порту, цвета светлого серебра, в бокалах оно казалось ртутью.

Кэроль начала аккуратно разливать вино, но, как и предсказывала Гредель, налила огромную лужу, драгоценное вино струями полилось со стола на ковер. Похоже, Кэроль находила это забавным. Наконец все бокалы были наполнены, и она отставила бутыль и позвала всех к столу. Аплодируя, гости разобрали бокалы, и комнату наполнили смех и тонкий звон стекла о стекло. Налито было до краев, и на ковер обрушился новый водопад вина.

Кэроль взяла один бокал себе, второй сунула в руку Гредель, потом взяла себе еще один и устроилась с Гредель на софе. Гредель осторожно глотнула вина — было в его вкусе что-то заставляющее вспомнить о весенних полях, о свежести растущих трав и деревьев. Такого вина ей раньше пробовать не приходилось.

Слишком соблазнительный вкус для алкогольного напитка. Второго глотка она не сделала.

— Итак, — начала Кэроль, — мы родственники?

— Не думаю, — отозвалась Гредель.

Кэроль одним глотком отпила половину бокала:

— Не бывал ли твой па на Заншаа? Готова ручаться, что моего сюда никогда не заносило.

— Я лицом в маму, а она никогда нигде не бывала, — ответила Гредель. И, внезапно осознав смысл слов собеседницы, подалась вперед:

— Так ты с Заншаа?

Кэроль поджала губы и едва заметно пожала плечами. Гредель решила, что это значит «да», и спросила:

— А где родители?

— Их казнили, — ответила Кэроль.

Гредель примолкла.

— Мне очень жаль, — вымолвила она наконец. Видимо, родители Кэроль тоже имели разные связи. Понятно теперь, почему она оказалась в этой компании.

— А мне-то как! — беззаботно хохотнула Кэроль, тут же прикончила вино, оставшееся в первом бокале, и сразу отпила глоток из второго. Потом она подняла глаза на Гредель:

— Может быть, ты слышала о них? Семейство Сула?

Гредель попыталась вспомнить кого-нибудь из известных людей с такой фамилией, но не смогла.

— Извини, но не помню, — ответила она.

— Понятно, — отозвалась Кэроль, — Это на Заншаа фамилия Сула что-то значила, а здесь, в провинции, о них и слышно не было.

Кэроль Сула прикончила второй бокал, взяла из пирамиды еще два и разом осушила их, а потом поглядела на Гредель.

— Ты пить-то собираешься?

— Я не пью помногу.

— Почему?

Гредель подумала.

— Не люблю быть пьяной.

Кэроль пожала плечами:

— Резонно. — Она допила вино из бокала Гредель и поставила его на соседний стол, рядом с остальными. — Не то чтобы я любила быть пьяной, — объявила она, словно только сейчас придя к этому выводу, — но я ничего не имею против этого. Вот чего я действительно не люблю, — добавила она уверенно, — так это стоять на месте. Не двигаться. Не изменяться. Я сразу начинаю скучать. Нет ничего хуже покоя.

— Похоже, сейчас ты попала куда хотела, — отметила Гредель.

Нос у нее острее, чем у меня, думала Гредель. И кожа не совсем такая. На самом деле она не так уж на меня и похожа. Но пари готова держать, ее куртка мне бы пошла.

— Ты живешь где-то здесь? — спросила Гредель.

Кэроль покачала головой.

— В Мараниках.

— Хотела бы я жить в Мараниках.

Кэроль изумленно уставилась на нее.

— Почему?

— Потому что это… не здесь.

— Мараники просто дыра. Глупо хотеть попасть туда. Если уж мечтать, то о Заншаа. Или о Сандамаре. Или об Эсли.

— Ты там бывала? — замирая, спросила Гредель. Она почти надеялась услышать в ответ «нет», потому что знала, что ей самой никогда не попасть в эти места, даже в Мараники она сможет перебраться только по очень большому везению.

— Бывала, когда была маленькой, — сказала Кэроль.

— Хотела бы я жить в Византии, — сказала Гредель.

Кэроль опять внимательно поглядела на нее.

— А где это?

— На Земле. На Терре.

— Терра просто дыра, — отрезала Кэроль.

— А я хотела бы попасть туда.

— Пожалуй, это все же лучше, чем Мараники, — решила наконец Кэроль.

Кто-то включил танцевальную музыку, и Хромуша пригласил Гредель на танец. Еще несколько лет назад он не мог нормально ходить, но теперь сделался хорошим танцором, и Гредель нравилось танцевать с ним, выделывая сложные па во время быстрых танцев и приникая к нему, когда музыка замедляла свое течение.

Кэроль тоже танцевала то с одним парнем, то с другим, но Гредель видела, что она не умеет толком танцевать, а просто подпрыгивает вверх-вниз в руках партнера.

Но через некоторое время Хромуша отошел побеседовать о делах с Ибрагимом, парнем, который вроде бы знал в Мараниках кого-то, через кого можно было сбыть краденое вино, и Гредель опять оказалась на диване рядом с Кэроль.

— У тебя не такой нос, — сказала Кэроль.

— Знаю.

— Но ты симпатичнее меня.

Гредель считала иначе. Ей часто говорили, что она прекрасна, и, видимо, они действительно так считали, но когда она гляделась в зеркало, то видела только кучу изъянов.

В соседней комнате раздался женский визг и звон бьющегося стекла. Настроение Кэроль внезапно переменилось: она поглядела в сторону криков чуть ли не с ненавистью.

— Пора сменить музыку, — проговорила она. Порывшись в карманах, она вытащила шприц. Внимательно глядя на его дисплей, она выбрала нужный индекс и приставила шприц к горлу, напротив сонной артерии. Гредель почувствовала легкую тревогу.

— Что это там у тебя? — спросила она.

— Какое тебе дело? — огрызнулась Кэроль. Ее глаза замерцали зелеными искрами.

Она нажала на кнопку, и через мгновение ее ярость погасла, а на губах заиграла вялая улыбка.

— Вот так-то лучше, — отметила она. — Товар у Панды что надо.

— Расскажи мне о Заншаа, — попросила Гредель.

Кэроль лениво покачала головой:

— Нет. Уж больно поганые воспоминания у меня об этом месте.

— Тогда расскажи об Эсли.

— Идет. Попробую что-нибудь припомнить.

Кэроль рассказывала о черных гранитных пиках на Эсли, с вершин которых не прекращающийся ни на день ветер сдувает белые полотенца снежной пыли, и о живущих там косматых йормаках, пасущих стада скота, такого же лохматого, как хозяева. Она рассказывала о ледниках, незаметно сползающих в горные долины, тающих на границах высокогорий, покрытых душистыми звездчатыми цветами, о холодных озерах, вода в которых так прозрачна, что видно все до самого дна.

— Конечно, я там была только на горном курорте, всего несколько недель, — добавила Кэроль. — Остальная планета, насколько я знаю, покрыта обожженной пустыней.

Хромуша опять захотел танцевать, а когда Гредель вернулась на софу, Кэроль лежала без сознания со шприцем в руке. Она ровно дышала, улыбаясь во сне. Потом появился Панда и принялся лапать ее, но Гредель отбросила его руки.

— В чем дело? — осведомился тот.

— Не прикасайся к моей сестре, когда она в отключке, — ответила Гредель. Панда удивленно рассмеялся, но послушно убрался.

Когда вечеринка закончилась, Кэроль все еще спала. Гредель попросила Хромушу помочь ей, и они перетащили Кэроль к нему в автомобиль, а потом она велела рулить в Мараники, чтобы доставить Кэроль к ней домой.

— А что мы будем делать, если она не очнется, когда понадобится показать, где ее дом? — осведомился Хромуша.

— Должно же ее снадобье рано или поздно выветриться.

— А если это случится только на следующей неделе? — проворчал он, но машину не развернул, держа курс на Мараники, а Гредель сидела на заднем сиденье, пытаясь привести Кэроль в чувство. Наконец та пришла в себя настолько, чтобы пробормотать, что живет в Вольтах. Хромуша заплутал, разыскивая это место, и попал вместо этого в поселение торминелов. Торминелы ведут ночной образ жизни, для них как раз наступило самое активное время, и Хромуша сильно злился, что они разглядывают его своими огромными глазами, пока он петлял по их улицам.

Когда они наконец добрались до жилья Кэроль, Хромуша был уже просто в ярости. Он распахнул заднюю дверцу и почти что потащил Кэроль на тротуар. Гредель выбралась из машины и попыталась пристроить руку Кэроль себе на плечо, чтобы поднять ее на ноги.

От дома к ним подскочил привратник.

— Что-нибудь случилось с леди Сулой? — осведомился он.

Хромуша ошеломленно глядел на него. Привратник посмотрел на Гредель, потом на Кэроль, пораженный их сходством. Но Гредель глядела только на Кэроль.

«Леди Сула?» — повторяла про себя она.

Ее двойняшка оказалась пэром.

Ух ты, думала она. Ух ты.

Холодное прикосновение шприца.

Прикосновение к горлу.

И негромкое шипение…

Кадет Сула с трудом выбиралась из захлестнувших ее кошмарных воспоминаний. Мигающий огонек на панели управления и негромкий сигнал.

Входящее сообщение, так, понятно.

— Дисплей, — произнесла она.

Это был опять тот худощавый штабной лейтенант, Мартинес.

— Кадет Сула, — говорил он, — я подумал, что тебе, может быть, одиноко.

От удивления Сула грубо расхохоталась. Одиноко? Да как вы только могли такое подумать?

— Я посылаю тебе кое-что для развлечения, — продолжал Мартинес. — Это все записи из моей коллекции. Я не знаю, что именно ты предпочитаешь, так что посылаю побольше и того и другого. Если ты сообщишь мне, какого рода записи тебе нравятся, я попытаюсь достать их.

— Развлекайся, — улыбнулся он и, помолчав, продолжил: — Ко мне поступают запросы от репортеров, которые хотят взять у тебя интервью в связи со спасением яхты Блитшартса. Господин командующий дал согласие, так что решай сама, хочешь ли ты с ними общаться. Похоже, что ты стала популярна. — Он опять улыбнулся ей. — Сообщи мне, если тебе что-то нужно. Постараюсь добыть что угодно, кроме горячей ванны.

Передача закончилась. Сула поглядела на дисплей связи и увидела мигающий огонек, свидетельствующий, что буфер связи полон сжатыми аудио- и видеофайлами.

Развлекаться?

В конце концов, все что угодно будет лучше, чем лежать здесь наедине с воспоминаниями.

Она полюбовалась на Спэйта в простодушной комедии «Экстраверт», наслаждаясь его великолепной координацией движений, полных жизни и грации, на Лорели Панга и лайонца Фар-фрака, играющих в мелодрамах «Расследование доктора Ан-ку» и «Доктор Ан-ку и загадочный череп». Поглазела на Эйми Маршанта в глубокомысленной комедии «Флотские учения», в которой жизнь боевого корабля была перевернута с ног на голову, на Фейерверка Ли в классическом «Сумасшедшем отпуске» и решила, что последнюю ленту сильно переоценивают. Драмы «Добродетель» и «Жизнь во зле» она отложила в сторону — суровые экскурсы в мир отчаяния и насилия сейчас ее не прельщали, даром что цензоры гарантировали счастливый конец в обеих лентах.

— Вышли мне Спэйта, — сказала она в личном письме Мартинесу. — А репортерам передай, чтобы шли подальше.

Мартинес оказался настоящим знатоком низкопробной комедии. В дополнение к спэйтовским лентам он прислал Дьяволят во «Всяких парнях» и Мэри Ченг в «Откуда покойник?»

Это произошло, когда Спэйт исполнял свой знаменитый грибной танец в «Рогатках». Смеясь, Сула внезапно почувствовала, что печаль покидает ее, смытая потоками смеха. Она хохотала, пока от смеха у нее не начались колики в животе, а из глаз не потекли слезы. Она чувствовала, как тоска слабеет, отступает и теперь ее можно опять сжать в кулак и спрятать подальше, отгородившись от нее привычной железной стеной.

Спасибо тебе, Мартинес, подумала она. Спасибо за то, что спас меня… от меня самой.

 

Глава 4

Прошлой ночью во дворце Н'гени была вечеринка, и повсюду еще висели праздничные декорации. Из-под сводчатого потолка большого зала свисали золотые люстры в форме огромных соцветий, на колоннах, поддерживающих балкончики, развевались золотые и белые ленты, а полы темно-красного мрамора скоблила бригада слуг под руководством облаченного в ливрею даймонга. От горы увядших цветов, сваленных в урну, стоящую возле главной двери, доносился смешанный запах благоухания и гниения.

Судя по оставшимся следам, вечеринка была изрядная, гости толпились во всех коридорах и залах. Обращай Мартинес внимание на выпуски новостей, он мог бы, наверное, ознакомиться этим утром с восторженными описаниями декораций, костюмов и самих гостей, посетивших дворец прошедшей ночью.

Может быть, Мартинесу следовало бы познакомиться со сводками последних новостей, хотя бы проглядеть списки гостей. Было бы любопытно порассуждать, кто получил приглашение, а кто нет — и почему.

Мартинеса, например, не пригласили, хотя он и был одним из клиентов лорда Н'гени. Здесь, в столице, Н'гени и его клан представляли интересы клана Мартинеса.

Но лорд Н'гени сейчас отсутствовал — глава клана Н'гени сделался губернатором Плэтиденьга и поручил ведение дел клана своему сыну, лорду Пьеру Н'гени. Именно он и устраивал вчерашнюю вечеринку.

Дворцовый мажордом провел Мартинеса через внутренний двор, мимо аккуратных рядов подстриженных кустов и величественных статуй предков Н'гени, к офису лорда Пьера. В зале перед приемной уже сидело несколько ожидающих аудиенции, и не все они были гуманоидами, и далеко не все выглядели респектабельно. Ждать Мартинесу не пришлось.

Пьер Н'гени был широкоплечим, круглоголовым молодым человеком со звучным баритоном и челюстями как у мастифа. Как и отец, он носил темно-красный костюм, полагающийся ему как депутату — члену парламента, группы, представляющей верхушку имперской администрации, которой дозволено обращаться с петициями к шаа. Если петиция принималась шаа, она становилась законом. Парламент будет править империей, когда последний из великих господ завершит свой жизненный путь.

Костюм у лорда Пьера был элегантный, но вовсе не безупречный — по крайней мере глитом Пьер не был. Напротив, это был сухой, серьезный мужчина, выглядящий постоянно занятым. Его стол был покрыт аккуратными стопками бумаги, а рядом сидели два секретаря, готовые записывать его слова или помогать ему разбираться с бумагами.

— Милорд, — произнес Пьер, поднимаясь из-за стола.

— Господин депутат. — Мартинес по-военному напрягся, задрав подбородок, как перед старшим по чину.

— Садитесь, пожалуйста.

Мартинес сел в жесткое кресло с прямой спинкой, видимо специально сконструированное для того, чтобы у сидящих в нем посетителей не возникало желания отнять у лорда депутата слишком много времени. Кресло лорда Пьера было куда более уютным, и его подушки зашелестели, принимая на себя вес его тела. Пьер откинулся назад и устремил взгляд на Мартинеса. У него были карие ласковые глаза.

— Я видел вас в последних новостях, — отметил он. — Эта спасательная операция, которую вы координировали, — о ней немало говорили.

— Благодарю вас, лорд Пьер.

— Жаль, что вы не смогли сохранить в живых Блитшартса или хотя бы его собаку.

Все обитатели Заншаа, или по крайней мере все терранцы, крайне скорбели по собаке Апельсину — куда сильнее, похоже, чем по ее хозяину.

Мартинес пожал плечами:

— К сожалению, это было не в нашей власти.

— Понимаю. — Наступила короткая пауза, после которой Пьер с деловым видом придвинулся вместе с креслом к столу. — Чем я могу быть вам полезным в данный момент?

— Я надеялся, что вы сможете подобрать мне новое назначение.

Этот ответ, похоже, застал лорда Пьера врасплох.

— Насколько я помню, — проговорил он медленно, — моему отцу стоило определенных усилий рекомендовать вас господину командующему Эндерби.

— И я крайне ему за это признателен, милорд.

Во взоре Пьера появился укор.

— Но у вас ничего не вышло? Эндерби за что-то невзлюбил вас?

— Насколько мне известно, нет, — уклончиво ответил Мартинес. — Все дело в том, что господин командующий Эндерби решил уйти в вечность вслед за последним из шаа.

Лорд Пьер изумленно моргнул.

— Ага. Теперь понимаю. — Он задумчиво почесал подбородок. — Как это неудобно, после всего, что мы сделали. А он не намекал, намерен ли он дать вам хорошую рекомендацию в посмертной записке?

— Я не могу рассчитывать на такую рекомендацию, — осторожно подбирая слова, ответил Мартинес, разглаживая складки на брюках. — Он намерен рекомендовать меня на пост офицера связи на «Короне». Это примерно та же работа, которую я выполняю сейчас, но это маленькое судно, и его командир в невысоких чинах, и…

— И это вовсе не такое престижное место, как должность помощника командующего флотом метрополии, — закончил Пьер.

— Да.

— Похоже, что он сделал все, чтобы понизить вас в должности, — отметил Пьер, обвиняюще глядя на Мартинеса.

— Может быть, он полагает, что мне стоит поработать на судне, — устало проговорил Мартинес.

— Я попробую найти что-нибудь для вас, — решил Пьер. — Но дело в том, что в данный момент мое влияние на флот очень ограничено — моя двоюродная бабушка отошла от дел, а никто в корпусе сейчас ничем нам не обязан. — Он нахмурился и понизил голос, словно разговаривая сам с собой. — Вот если бы вы претендовали на место в государственной службе, у меня было бы больше шансов подыскать вам что-нибудь подходящее.

— Я с благодарностью приму все, что вы сможете мне предложить, милорд, — ответил Мартинес. — И кроме того, может быть, моя… нынешняя популярность… облегчит эту задачу.

Лорд Пьер вздернул бровь при этих словах и крепче уцепился за подлокотники кресла, словно намереваясь подняться и выкинуть Мартинеса из офиса, а заодно и из своих мыслей, но в последний момент, похоже, передумал и покрепче устроился на своем месте.

— Кстати, как поживают ваши сестры? — осведомился он. — С тех пор как вы ввели их в общество, я вижу их то тут то там, но мне ни разу не представился случай поговорить с ними.

— У них все неплохо, — ответил Мартинес. — Они очень активно участвуют в светской жизни столицы.

— Вы уже подумали об их замужестве?

На этот раз врасплох был застигнут Мартинес.

— М-м-м… нет, — ответил он. — Пока ничего еще не придумал.

Я бы и не решился им что-нибудь предлагать, подумал он.

— У меня есть родственник, — начал лорд Пьер, — которому, как я считаю, женитьба пошла бы на пользу. Его тоже зовут Пьер, как и меня, поэтому мы называем его ПэДжи.

Мартинес прищурился.

— О которой из моих сестер вы думаете?

Лорд Пьер пожал плечами.

— Я полагаю, это не важно, лишь бы она обладала определенным достатком. И я полагаю, что ваш уважаемый отец сможет устроить нашего ПэДжи на Ларедо?..

В голове у Мартинеса зазвенели тревожные колокола.

— Может быть, вы расскажете о вашем ПэДжи поподробнее? — предложил он.

Лорд Пьер произнес немало теплых слов о лучезарной личности ПэДжи и его многочисленных житейских достижениях. Это был славный малый, внушающий любовь всем, кто с ним встречался. После многочисленных наводящих вопросов Мартинеса сделалось ясно, что этот ПэДжи почти что закончил университет и не избрал ни одного из двух поприщ, на которых пэры обычно делали карьеру, — ни военной, ни государственной службы. Он вообще не думал о карьере.

Выяснив это, Мартинес почувствовал, как кровь в его венах закипает от ярости. Этот родственник лорда Пьера был бесполезным глитом, растратившим свое наследство и вызывающим отвращение у всех близких своим поведением, а семье Мартинеса полагалось убрать его долой с глаз Н'гени — и, по-видимому, быть еще благодарными за такого знатного жениха. Упоминание о «достатке» и о необходимости устроить ПэДжи где-нибудь в провинции недвусмысленно указывало на то, что клану Мартинеса придется и дальше поддерживать этого типа, если он породнится с ними.

Мартинесу очень хотелось засунуть это выгодное предложение обратно в лорда Пьера, чтобы оно застряло в его превосходных зубах, но он только произнес:

— Очень хорошо, я поговорю с сестрами, но не знаю, готовы ли они уже к замужеству.

Лорд Пьер слегка нахмурился:

— Надеюсь, вы не доверяете им решать столь важные вопросы?

Первой мыслью Мартинеса было: «Будь ты их братом, ты бы запел иначе». Но вслух он сказал:

— В любом случае это будет решать мой отец. Я подробно изложу ему все обстоятельства вашего предложения.

— Да, может быть, нам стоит ввести ПэДжи в их круг. Они ведь часто устраивают приемы?

— Для своих знакомых, — ответил Мартинес.

Если лорд Пьер думает, что Мартинес сам приведет этого ПэДжи на вечеринку к своим сестрам, то он очень сильно ошибается. Нет, решил Мартинес, тебе придется пригласить нас сюда, ты слишком долго от этого отлынивал.

Лорд Пьер нахмурился сильней, но не успел ничего сказать — его прервал один из секретарей.

— Господин депутат, — произнес он, — прошу прощения, но я только что получил сообщение, что парламенту приказано быть на месте в полном составе к трем часам.

При этих словах и Мартинес, и лорд Пьер невольно подтянулись. На свете оставался только один имеющий право приказывать парламенту, это был Предвосхищение Победы, последний из великих господ.

— Отмените сегодняшний прием, — решительно произнес лорд Пьер. Вставая, он повернулся к Мартинесу: — Прошу прощения, милорд…

Мартинес тоже поднялся.

— Я все понимаю.

Было только одно дело, ради которого стоило сейчас созывать парламент, — объявление срока, к которому последний из великих господ намерен покончить с собой.

Выйдя из дворца, Мартинес направился вверх по склону, в сторону штаба. Он знал, что сейчас нужен там.

— Сорок один день, — сообщил Мартинес Суле. — Достаточно времени для того, чтобы новости дошли до самых дальних уголков империи, и еще останется дней двадцать на приготовления.

Сорок один — простое число, а шаа любят простые числа и все, что с ними связано. Мартинес помрачнел:

— Мне остается сорок один день на то, чтобы получить назначение получше, чем то, которое приготовил мне Эндерби.

Подумаешь, решила Сула. Неприятности вышестоящих офицеров редко вызывали ее сочувствие.

По крайней мере, у Мартинеса уже было назначение, пускай и не вполне его устраивающее. А вот у нее не было никаких перспектив после того, как она доставит яхту Блитшартса на верфи кольцевой станции Заншаа. Все ее знакомые во флоте остались на борту «Лос-Анджелеса», на Заншаа она не знала никого, кроме Мартинеса, да и с тем ни разу не виделась лично.

Ее могли куда-нибудь назначить, а могли и никуда не назначить — это зависело от прихоти корпуса.

Сула не стала отвечать Мартинесу. От нее до Заншаа было еще пятьдесят световых минут, и поддерживать на таком расстоянии нормальное общение было невозможно. Мартинес слал ей видеописьма, темы которых зависели от его настроения. Ее ответы были значительно короче, новостей при ее образе жизни было немного.

В голосе Мартинеса появились вкрадчивые интонации:

— Если у тебя есть какие-нибудь соображения о причине утечки воздуха с «Черного Скакуна», то, может быть, ты хочешь прислать мне дополнительный рапорт, помимо того, что я уже получил? А если хочешь проявить инициативу, можешь попробовать сама на месте расследовать этот вопрос. А то тут уже возбуждено несколько судебных дел из-за имущества Блитшартса.

«Да неужто?» — подумала Сула. Она невольно приподнялась с сиденья, перебирая возможные варианты.

— Похоже на то, что Блитшартс был банкротом и сидел по уши в долгах, — продолжал Мартинес. — Он ставил на гонки, и не слишком удачно. Его кредиторы уже в очередь выстроились, готовясь отобрать у него «Черного Скакуна», — похоже, что это была его последняя гонка. Теперь они атакуют корпус прошениями вернуть им яхту.

Но это вряд ли, казалось, говорила улыбка Мартинеса, ведь флот не привык расставаться со своей добычей.

— Его страховая компания настаивает на экспертном исследовании яхты, и господин командующий Эндерби склонен удовлетворить их просьбу. Если удастся доказать, что Блитшартс повредил свою яхту, намереваясь совершить самоубийство, то страховой компании не придется выплачивать сумму страховки. Кредиторы, напротив, заинтересованы в выплате страховки, ведь деньги должны достаться им, так что если обстоятельства смерти Блитшартса не будут недвусмысленного установлены, этот вопрос будет решаться в суде.

Интересно, подумала Сула. В конце концов, неожиданную смену курса с последующим ускорением действительно можно расценить как попытку осложнить работу спасателям, а при желании можно сказать, что и последующие кувыркания яхты предпринимались исключительно ради того, чтобы сокрыть суицидальные намерения хозяина яхты.

Но если даже Блитшартс действительно совершил самоубийство, доказать это будет непросто. Не так уж и трудно ослабить где-нибудь крепление кабеля или проглядеть неплотный контакт… если только Блитшартс не оставил недвусмысленных следов вроде дырки в корпусе, проделанной ручным лазером, доказать факт злоумышления будет непросто.

— Друзья Блитшартса, конечно, уже готовы к драке, — говорил Мартинес. — Их основным аргументом будет утверждение, что Блитшартс никогда не пошел бы на такую преднамеренную жестокость, как убийство своего пса.

В ответ на это Сула по-волчьи оскалилась. Если Блитшартс был законченным эгоистом — а свидетельств обратному не было, — он должен был рассматривать Апельсина всего лишь как часть собственной драгоценной персоны. Скорее всего, о судьбе собаки он и не задумывался.

Мартинес выдержал паузу и пожал плечами.

— Может быть, — предположил он, — ты найдешь что-нибудь, что прольет свет на эту загадку.

Сула отчетливо понимала, что заставить ее опять отправиться на корабль к мертвецам может только прямой приказ, да и получив его, она бы два раза подумала. Она только что выкарабкалась из одного кошмара и влезать в другой не собиралась. Загадку, если она и есть, разрешат и без нее.

Мартинес тем временем сменил тему.

— Я уже послал тебе всего Спэйта, которого сумел найти, — говорил он. — Осталось только старое интервью с ним, я высылаю его тебе с этой передачей. Еще там для тебя две комедии с Дьяволятами, одна из них просто шедевр, и еще последний выпуск «Оберона» плюс последние новости о предстоящих похоронах великого господина. — На его лице появилось светская маска. — Надеюсь, у вас там хорошая погода. Я выйду на связь, когда буду посвободнее.

Экран потемнел. Сула поразмышляла, не просмотреть ли сообщение по второму разу, и решила отложить это на потом, когда сделается по-настоящему одиноко.

Кроме регулярного наблюдения за работой двигателя и системы жизнеобеспечения, изометрических упражнений, выполняемых дважды в день, да поедания очень скудного рациона, делать на катере было нечего, а ходить некуда. Это судно было предназначено для коротких операций, а не для длительных перелетов. Передачи Мартинеса, долетающие до нее дважды в день, были единственной ниточкой, связывающей ее с людьми, и такими они скорее всего и останутся до того момента, как верфи, расположенные на кольце Заншаа, вышлют ей рекомендуемый маршрут швартовки.

Конечно, она задумывалась, из-за чего хлопочет Мартинес. Разумеется, мужчины своим вниманием постоянно напоминали ей о том, что она кажется им достаточно привлекательной, но ведь на Заншаа есть и другие женщины, а кроме того, ухаживание на дистанции светового часа все-таки производило сильное впечатление.

Может быть, ему просто жаль ее, оставшуюся в одиночестве посреди кромешной пустоты в компании мумифицированного в вакууме трупа.

Но — с удивлением обнаружила Сула — ей было в общем все равно, какими мотивами он руководствуется. Он появлялся перед ней дважды в день на экране и приносил с собой новости, сплетни и человеческое тепло; он ничего не требовал взамен; он помогал ей держаться посреди окружающего мрака. Она была очень благодарна ему за это. Еще немного, и она перестанет замечать его акцент.

— Было бы здорово, если бы ты выслал мне несколько текстов, — говорила Сула. — Я не могу постоянно смотреть развлекательные ленты, какими бы замечательными они ни были. Мне нужно чем-то занять мозги.

Расправляясь с коктейлем, Мартинес проглядел список, прилагаемый к сообщению. «Пятая книга математических головоломок Ква-Зо», «Труды семнадцатой конференции по структурному картированию межпространственных образований», «Земной фарфор до эпохи завоевания: Азия». Не самое легкое чтение.

Он начал верить, что кадет Сула действительно была зубрилой.

— Если у тебя будут какие-нибудь затраты в связи с этими текстами, я их возмещу, — добавила Сула.

Если за скачивание нескольких текстов и придется платить, то это будут сущие пустяки, но все равно приятно, что Сула об этом подумала.

Мартинес поглядел на дисплей. Сула лежала в амортизационном кресле, сняв шлем и верхнюю часть вакуумного костюма — нижняя половина была одета, наверное из соображений гигиены. Ее волосы свалялись, одежда скомкалась и покрылась пятнами пота — видно было, что ей не повредил бы душ, но взгляд был свежим и оживленным — она больше не походила на бледную тень, которая докладывала ему о том, что Блитшартс найден мертвым в рубке своей яхты.

— Спасибо, что заботишься обо мне, — продолжала Сула. — Я радуюсь твоим письмам и благодарна за все, что ты мне посылаешь, и хотела бы отвечать тебе такими же интересными и радостными письмами, как твои. Но, — слегка вздохнула девушка, — боюсь, что новости отсюда несколько однообразны. Самым ярким событием дня здесь обычно бывает опорожнение кишечника, но я предпочту избавить тебя от подробного изложения здешней светской хроники, поскольку не думаю, что у тебя настолько развито нездоровое любопытство.

Отлично, значит, она еще может шутить, отметил про себя Мартинес. Это почему-то воодушевило его. В честь этой мысли он сделал еще один глоток коктейля.

Сула слегка приподнялась в кресле — при половинной силе тяжести ее движения выглядели особенно легкими.

— Спасибо за сообщение о страховой компании Блитшартса и его кредиторов, но я не собираюсь обшаривать «Черного Скакуна»: не хочу, чтобы официальные следователи проклинали не в меру ретивого кадета, изничтожившего все возможные улики. — Она легонько улыбнулась ему. — Надеюсь, ты простишь меня за то, что я отказываюсь от шанса разнообразить свое бытие этим расследованием.

Мартинес пожал плечами. Сам он в подобной ситуации облазил бы «Черного Скакуна» с увеличительным стеклом вдоль и поперек, пытаясь выяснить, что на самом деле произошло с Блитшартсом. По крайней мере скопировал бы себе содержимое бортового компьютера.

Ну что же. Может быть, Сула лишена любопытства такого рода.

— Еще раз спасибо, что держишь меня в курсе, — говорила Сула. — Попытаюсь припасти к следующей передаче что-нибудь интересное. — Ее глаза скользнули в сторону от объектива камеры. — Компьютер, — скомандовала она, — конец передачи.

На экране появилась заставка окончания связи.

Мартинес откинулся на спинку кресла, и пневматические амортизаторы недовольно вздохнули. Он сидел за столом в своей квартире, пережидая время между окончанием смены и тем моментом, когда настанет пора отправиться на деловой обед к сестрам.

Он поразмыслил, не ответить ли Суле, но решил, что еще слишком рано для этого. Допив коктейль, он был уже готов отключить экран, но тут на нем появился знак входящего сообщения. Он отозвался и увидел перед собой прапорщика Аманду Таен.

— Алло? — проговорила она, — Я вернулась на станцию. — Увидев на экране Мартинеса, она расплылась в широкой улыбке.

Мартинес немного растерялся, пытаясь переключить внимание с Сулы на женщину, за которой он до последнего времени настойчиво ухаживал. Прапорщик Таен почти во всем была прямой противоположностью кадету Суле: Сула была бледнокожей блондинкой, а Таен пышноволосой брюнеткой с черными глазами и смуглой кожей. Фигура Сулы — насколько Мартинес мог судить по видео — была несомненно женственной, но достаточно тонкой. Другое дело пышные, цветущие формы прапорщика Таен. Она просто лучилась озорством и готовностью как следует повеселиться. Мартинес был уверен, что она представления не имеет о пятой книге математических головоломок Ква-Зо.

— Откуда ты на этот раз? — поинтересовался он.

— Техническое обслуживание спутников. Как всегда.

Прапорщик Таен была помощником командира небольшого судна, в обязанности которого входили установка, замена и починка сотен ретрансляционных и локаторных спутников в системе Заншаа. Она частенько пропадала в дальних рейсах, зато и отпуска у нее были длинными, что с лихвой искупало неудобства ее работы.

— Этим вечером я занят, — сказал Мартинес. — А вот что ты делаешь завтра ночью?

Улыбка Таен сделалась еще шире. Она поглядела на него настолько откровенно, что он почувствовал ее взгляд скорее низом живота, чем глазами.

— У меня еще нет планов, — ответила она. — Я надеялась, что ты что-нибудь придумаешь.

Мартинес так и поступил, испытывая, впрочем, сожаление, что не Сула только что приземлилась на планету, соскучившаяся и ничем не занятая.

Что же, подумал он. Флот явно не принимал во внимание интересы младших офицеров, разрабатывая расписание полетов. Таен была здесь, а Сула нет, и он был бы идиотом, отказывая себе в одном удовольствии только потому, что до другого была половина светового часа лету.

После разговора с Амандой Таен Мартинес переоделся в строгий вечерний костюм — общаясь с модницами-сестрами, пренебрегать внешностью ни в коем случае не следовало — и взял такси до старого дворца Шелли, где устраивали приемы его сестры.

По пути Мартинес проехал мимо знаменитой статуи великого господина, вручающего праксис прочим народам, изображающей шаа в полный рост — вдвое больший, чем у землянина, — с толстыми ногами, поднявшего тяжелую голову к небу. Серые складки ткани живописно свешивались с руки, предъявляющей миру скрижаль, на которой был выгравирован сам праксис, начинающийся с гордого и довольно зловещего заявления: «Все действительно важное уже известно». Перед великим господином стояли коленопреклоненные представители покоренных рас, застывшие в позах изумления и восторга.

Мартинес угрюмо покосился на статую и двинулся дальше.

Дворец Шелли был огромным старинным комплексом из нескольких зданий, соединенных галереями и переходами. Он строился нескольких столетий, по мере его постройки сменялись архитектурные стили, и рогатые демоны резвились на его крыше рядом с гладкими металлическими абстрактными фигурами в духе моды Девиса. Лорд и леди Шелли жили сейчас в небольшом, вполне современном доме на более фешенебельной улице, а парадную часть старого дворца сдавали сестрам Мартинеса, отдав задние помещения старым слугам и безденежным родственникам, которые иногда появлялись во дворцовом саду, подобные древним, бездомным призракам.

Мартинеса встретила молодая служанка, обладающая завидной невзрачностью — ни одной женщине из челяди не дозволялось отвлекать своей внешностью внимание гостей от великолепия сестер Мартинес. Его провели в южную гостиную, с видом на нижний город, где его уже ждали Випсания и Вальпурга. Они поднялись на цыпочки, чтобы он мог поцеловать их в щеки.

— Коктейль? — осведомилась Випсания.

— Отличная идея.

— Мы как раз приготовили кувшин «Голубой дыни».

— Как раз то, что надо.

Мартинес взял выпивку — которая вовсе не была голубой и даже не пахла дыней — и развернулся на стуле лицом к сестрам.

На Випсании были лиловые одежды, а Вальпурга была в платье цвета бирюзы. В остальном сестры были похожи друг на друга — с оливковой, как и у Мартинеса, кожей, темноволосые и черноглазые. Может быть, черты лица Випсании были немного поострей, а подбородок у Вальпурги немного помассивней. Как и Мартинес, они были высокого роста и, как и он, имели длинный позвоночник и относительно короткие ноги. Обе они были скорее импозантны, чем прекрасны, и скорее интеллигентны, чем нет.

Мартинес никак не мог взять в толк, как получилось, что он является их родственником.

— У нас вести от Роланда, — сообщила Вальпурга. — Он прибывает на Заншаа.

Роланд был старшим братом Мартинеса, предполагаемым наследником феодальных привилегий клана Мартинесов на Ларедо.

— Зачем? — поинтересовался Мартинес.

— Он хочет застать кончину великого господина.

Мартинес быстро посчитал в уме.

— Весть об этом не могла еще дойти до Ларедо.

— Так и есть. Он это просто предчувствовал.

— Он хочет быть при этой смерти?

— Для начала, — объяснила Вальпурга. — А потом он хочет просить парламент об организации заселения Чии и Холмии.

Под руководством Мартинесов, конечно же. Это было ясно само собой.

Чия и Холмия были обитаемыми мирами, открытыми поисковой службой в пору расцвета планетарных исследований, несколько веков назад. Насколько удалось выяснить, добраться туда можно было только через межпространственные тоннели, открывающиеся в системе Ларедо. Оба этих мира были предназначены к заселению, но по мере того как великих господ становилось все меньше, уменьшались и их амбиции. Экспансия понемногу остановилась, а поисковая служба сжалась до размера небольшого исследовательского отдела.

Клан Мартинеса давно лелеял мечту выйти в покровители освоения этих почти забытых миров. Покровительство трем мирам должно было вывести их на высший уровень иерархии среди пэров.

— Не думаю, что депутаты станут так решительно идти против политики великих господ, — высказался Мартинес.

Випсания покачала головой:

— Накопилось множество незавершенных дел. Не только освоение планет, конечно же, но и новые назначения, заключение контрактов, раздача грантов, вопросы о правах наследования, о сборе и распределении доходов… Если Роланд с помощью лорда Пьера сможет найти союзников среди депутатов, я полагаю, этот проект вполне может пойти в ход.

Мартинес поморщился.

— Надеюсь, что Роланду будет от лорда Пьера больше толку, чем мне, — проговорил он. — И кстати, о лорде Пьере, у него обнаружился кузен, которого зовут ПэДжи, и он…

— Гарет!

Мартинес поднялся из кресла при виде влетевшей в комнату Семпронии, своей младшей сестры. Она обняла его и крепко прижалась к нему. Он с удовольствием обнял ее в ответ.

Генетики перерыли всю родословную Мартинесов, пытаясь сообразить, в кого же пошла Семпрония. Ее волнистые светло-каштановые волосы отливали на солнце золотом, карие глаза блестели золотыми искрами, при этом и волосы, и глаза резко выделялись на оливковой коже, такой же как у всех Мартинесов. Нос у нее был со вздернутым кончиком, губы полные, а ноги длинные. В ней, единственной из всех сестер, Мартинес готов был признать одну из тех бойких девчонок, которых он оставил несколько лет назад дома, на Ларедо.

— О чем вы тут без меня говорите? — поинтересовалась Семпрония.

— Я как раз собирался обсудить вопрос о вашем замужестве, — ответил Мартинес.

Глаза Семпронии расширились.

— Нашем замужестве?

— По крайней мере одной из вас. Не так уж и важно, чьем. — Он рассказал о кузене лорда Пьера. — Не понимаю, зачем нам брать в родню человека из семейства, которое нас даже во дворец не приглашает, — заключил он, — особенно такого субъекта, который будет только обузой для своих ближних.

— Это еще не факт, — отозвалась Випсания. Слегка нахмурившись, она обратилась к Вальпурге:

— Что ты знаешь об этом ПэДжи?

— Общительный тип, — отозвалась та. — Довольно известный, по-моему, — хорошо одевается, со связями, неплохо выглядит. Я могу расспросить о нем Фелицию — она должна лучше его знать.

— Не будете же вы всерьез воспринимать эту дурацкую идею, — запротестовал Мартинес.

Випсания перенесла нахмуренный взгляд на него.

— Пока еще нет, — коротко ответила она. — Но семейство Н'гени может оказаться полезным для нас при решении вопроса о Чии и Холмии.

— Но ведь они наши патроны. Они и так должны нам помочь.

— И тогда нам придется делиться с ними всеми доходами с этого дела, — вставила Вальпурга. — Не исключено, что дешевле помочь им сбыть с рук этого ПэДжи.

— Какая из вас, — осведомился Мартинес, — собирается выйти замуж за этого прыща на ровном месте?

— Только не я! — заявила Семпрония, — Я еще учусь в школе!

Мартинес ухмыльнулся.

— Хорошо тебе!

Випсания проговорила еще мрачнее:

— Есть вещи и похуже, чем замужество с известным мужчиной со связями, даже если он и вправду остался без средств.

— Ну так и выходи за него сама, — решила Семпрония. Мартинес улыбнулся: именно это он хотел и не мог решиться сказать.

Випсания пожала плечами:

— Не исключено, что именно так я и сделаю.

— Не надо торопиться, — предложила Вальпурга. — Пока что я не вижу особых преимуществ, которые должен бы нам обеспечить этот брак.

— Справедливо, — согласилась Випсания. — Я не собираюсь вступать в брак с человеком из семейства, которое не оказывает нам достаточных знаков внимания. — Она обратилась к Мартинесу: — Из этого следует, Гарет, что ты должен связаться с лордом Пьером и сообщить ему, что мы хотим быть представленными его кузену, но так как лорд Пьер — единственный из семейства Н'гени, которого мы знаем, то представлять нас должен он лично.

— Очень хорошо, — ответил Мартинес. Наверное, виной тому был стакан «Голубой дыни», пришедшийся поверх коктейля, который он выпил еще дома, но он не мог отвязаться от пришедшей ему в голову мысли. Он поглядел на Семпронию.

— На эту встречу в первую очередь придется идти тебе, — решил он. — Это самое разумное решение.

Семпрония, моргая, уставилась на него.

— Я не выйду за него замуж! Я же сказала, что не выйду!

Мартинес улыбнулся Семпронии, глядя на нее через стекло бокала.

— Я же не сказал, что тебе надо выходить замуж, — отметил он. — Я сказал, что тебе следует быть представленной этому жениху.

Випсания сузила глаза.

— Объясни-ка получше, Гарет.

— Быть представленными этому ПэДжи нужно для того, чтобы получить доступ, — ответил Мартинес. — Доступ к кругу Н'гени. А лучший способ получить этот доступ надолго — это сватовство. Длительное сватовство.

Випсания медленно, задумчиво кивнула.

— Продолжай.

— Нет никаких препятствий к тому, чтобы ты или Вальпурга женились на ПэДжи сразу же, после недолгого знакомства, особенно если и Роланд появится здесь, — объяснял Мартинес. — Значит, представлять ПэДжи нужно Семпронию, которая сможет убедительно заявить, что не выйдет замуж, пока не окончит школу. — Он поглядел на Семпронию: — Сколько лет тебе еще учиться, Прони?

— Два, — ответила девушка, подозрительно глядя на него.

— Может быть, ты сумеешь завалить несколько экзаменов и сделать из двух три, — решил Мартинес. — А после этого необходимым штрихом, завершающим твое образование, окажутся какие-то дополнительные курсы. И конечно же, наши адвокаты смогут после этого растянуть переговоры об условиях брачного контракта еще на несколько лет.

Глаза Випсании подозрительно засверкали.

— А тем временем?

— А тем временем, — отозвался Мартинес, — мы становимся вхожи в самое привилегированное общество верхнего города. Роланд сможет представить свой проект освоения новых планет самым влиятельным депутатам, и, вероятно, одна из вас, — он поглядел на Випсанию и Вальпургу, — одна из вас найдет себе в этом обществе супруга. Или вы обе — в ваших способностях я не сомневаюсь. И подыщете кого-нибудь, кто, с вашего позволения, поможет мне сделать карьеру или устроиться на работу в штаб или и то и другое. А затем… — он улыбнулся Семпронии. — Имея дело с таким человеком, каким я представляю себе этого ПэДжи, ты легко найдешь реальный повод для того, чтобы разорвать помолвку. Пьяные выходки, неблаговидные факты из прошлого, тайная любовница, чрезмерное количество внебрачных детей, что-нибудь еще. Если, конечно, — добавил он для полноты картины, — ты не влюбишься в эту скотину: тогда мне придется как брату лично упаковать тебя в посылочный ящик и отправить обратно на Ларедо.

Наступила минута тишины, в течение которой все три сестры глядели на Мартинеса. Наконец Випсания легонько кивнула и обернулась к Семпронии.

— Мы еще поговорим об этом, Прони.

— Нет, не поговорим! — парировала Семпрония.

Вальпурга согласно кивнула вслед за Випсанией.

— Поговорим, поговорим, — промурлыкала она.

Семпрония отчаянно поглядела на Мартинеса.

— Я не верю, что ты хочешь заставить меня делать это!

— Я этого вовсе не хочу, — ответил Мартинес. — Что до меня, я бы этого ПэДжи пнул так, что он бы с планеты улетел за то, что осмеливается мечтать о женитьбе на моих драгоценных сестрицах. Но раз уж Випсания и Вальпурга настаивают на том, что его стоит принять всерьез, я решил свести к минимуму возможные неприятные последствия этого знакомства.

— Спасибо и на том.

— Не за что! — лучезарно улыбнулся ей Мартинес и уткнулся в свой бокал.

Бедный ПэДжи, подумал он. Он даже и не подозревает, что ему тут готовят.

Тут колокольчик на дверях зазвенел, и начали собираться гости. Появился юрист Геллимер, очень предупредительный по отношению к Випсании, две девушки — школьные подруги Семпронии, пара престарелых родственниц Шелли, живущих в задних помещениях дворца, — они выступали здесь в роли дуэний, присутствие которых позволяло молодым девушкам принимать в гости мужчин. Чуть позже появился некто по имени Кастро из министерства финансов, увлекающийся яхтингом и сразу же накинувшийся на Мартинеса с просьбой рассказать, как же им удалось настичь ушедшую с курса яхту Блитшартса. Изображая траекторию «Черного Скакуна» при помощи столового ножа, зажатого между большим и указательным пальцами, Мартинес поймал на себе взгляд Випсании.

— Ты хорошо знаешь леди Сулу? — спросила она.

Мартинеса удивил ее вопрос.

— Мы переговариваемся время от времени, — ответил он. — Насколько это возможно, ведь она отсюда в половине светового часа.

— Как ты думаешь, она захочет как-нибудь зайти на нашу вечеринку?

Мартинес удивился еще больше.

— Я спрошу ее, — ответил он и улыбнулся.

Его сестрам редко удавалось дать ему такой дельный совет.

— Уже собираешься представить меня своей семье? — спросила Сула. — Полагаю, мне следует быть польщенной. — На ее усталом лице была неподдельная радость. — Хорошо, — ответила она, — почему бы и нет. Если флотские дела позволят, я почту за честь принять это приглашение.

Мартинес улыбнулся. Его душу переполняло радостное тепло, и он готов был даже признать, что и от сестер иногда бывает польза.

Прослушав до конца короткое сообщение Сулы, он посмотрел на часы, чтобы прикинуть, когда вернется командующий Эндерби. Еще не сейчас — в данный момент они с Гуптой должны быть на очередном бесконечном заседании, посвященном кончине великого господина, в то время как Мартинес сидел здесь и следил за входящими сообщениями, дожидаясь их возвращения. Время было, и он позвонил лорду Пьеру. Он чувствовал, что мог бы управиться сейчас и с дюжиной лордов.

— Мои сестры согласны быть представленными вашему кузену, — сказал он.

Лорд Пьер казался озадаченным, словно не мог сообразить, о чем говорит Мартинес, но вот наконец на его лице появилось осмысленное выражение.

— Могу ли я привести его… — он замялся. — Где, извините, живут ваши сестры?

Мартинес удивился.

— Нельзя же приводить ПэДжи во дворец Шелли для осмотра, словно племенного жеребца. — Хотя кто же он еще, как не жеребец, подумал Мартинес. — Боюсь, что принимать гостей придется вам. И мне кажется, ПэДжи будет не слишком уютно, если мои сестры появятся перед ним, словно три парки, так что лучше бы на приеме было не меньше шести гостей.

— Шести? — поднял бровь лорд Пьер. — Вы собираетесь присутствовать при этом лично?

— Вам не кажется, что присутствие сопровождающего при подобном деле более чем уместно?

Лорд Пьер нахмурился.

— Вы собираетесь настаивать на соблюдении всех формальностей?

— Это мои сестры, — добродетельно ответствовал Мартинес.

Мартинесу трудно было понять, зачем вообще в любовных делах нужны компаньонки и сопровождающие: во флоте этих проблем не возникало, кабинки для уединения имелись на каждом звездолете. Но родовитые семейства настаивали на безупречной чистоте своих родословных, и без свидетельства о невинности их члены в брак не вступали.

Лорд Пьер уступил, раздраженно хлопнув ладонью по столу.

— Отлично, — сказал он. — Я рассмотрю свое расписание и перезвоню вам.

— Благодарю вас, господин депутат, — Мартинес постарался улыбнуться как можно более сладко.

Закончив разговор, он записал очередное письмо Суле, поговорив о том, о сем, и послал его с приложением «Пятой книги математических головоломок Ква-Зо» и «Земного фарфора до эпохи завоевания: Азия».

Вернувшись домой, он увидел приготовленный вечерний костюм с благоухающим букетиком цветов и удивленно вспомнил о предстоящем свидании с Амандой. Выходит, он был так поглощен мыслями о встрече с Кэролайн и о фиктивном сватовстве Семпронии, что просто вымел из головы все мысли об Аманде. Несправедливо, подумал он и остаток вечера провел, стараясь эту несправедливость загладить.

Он велел Алихану приготовить холодные закуски и остудить бутылку шипучего вина. Алихан, которому такие указания были не в новинку, молча кивнул. Мартинес еще раз побрился, потом переоделся в штатский костюм с вышитыми воротничком и манжетами, надел эластичные подвязки, поддерживающие сверкающие башмаки, — в общем, приоделся как модник, если не сказать прямо — глит, и вызвал такси, чтобы забрать Аманду с ее казенной квартиры. Она была в оливково-коричневом платье, оснащенном всеми последними достижениями научных изысканий в области модной одежды: оно подчеркивало соблазнительные детали ее пышной фигуры и мягко скрадывало все, на что не стоило обращать внимания. Спереди платье скромно поднималось до самого горла, а вот спины у него не было вовсе. Ее прическа держалась на длинных золотых спицах, увенчанных кристаллами искусственного рубина величиной с грецкий орех — это была дешевка, но она производила эффект, тем более что рубины и золото сверкали и на достойных восхищения руках и шее.

Улыбка Аманды сверкала еще ярче, чем ее драгоценности.

— Я не слишком строго одета? — осведомилась она.

— Вовсе нет. — Положив руку на ее обнаженную талию, он помог ей забраться в такси.

Он отвез ее в театр теней на эротическую комедию, принадлежащую к тому типу фарсов, которые так нравятся людям, в то время как остальные расы никак не могут понять, в чем там дело. Аманда хохотала до упаду.

После представления Мартинес повел ее ужинать в ресторан в верхнем городе — не в одно из тех безусловно первоклассных заведений, где все слишком чопорно и благородно, чтобы как следует повеселиться, а в большой, шумный зал с подвесными галереями и деловито улыбающимися официантами. По опыту Мартинеса, тут всегда отменно кормили. Арт Абаша сидел за выпивкой в баре и, увидев даму Мартинеса, молча отсалютовал ему бокалом в знак одобрения. Мартинес ел мало, больше глядел на Аманду, расправляющуюся с бизоньим бифштексом, и размышлял о том, как ему повезло встретить барышню с таким здоровым аппетитом.

Потом они отправились танцевать в клуб, а потом к нему на квартиру, где быстро забрались в постель. Он снял с нее одежду, и ее пышная плоть наполнила его руки. Она оказалась как раз такой, как он и предполагал, веселой молодой самкой, знающей, чего она хочет, и со щедрым весельем получающей желаемое.

Вечер был бы просто превосходен, если бы не то обстоятельство, что в глубине души он никак не мог забыть о Суле, ее лице и глазах, о ее голосе и запахе, который он ей придумал, — сладкой смеси возбуждающего аромата чистой кожи и сирени.

А Сула тем временем сидела в пропахшей кислятиной рубке своего катера и гадала, почему Мартинес не прислал ей своего очередного вечернего письма. Она уже привыкла слышать его голос по два, а то и по три раза на дню и только сейчас, не получив очередного послания, поняла, насколько ей его недостает.

Она решила, что ему пришлось допоздна работать с командующим, и она открыла файл с книгой про земной фарфор. Проходили часы, а она все глядела на изображения ваз, кубков и кувшинов, немыслимо древних и драгоценных. Она мысленно прикасалась к этим великолепных предметам, гладила гладкие и граненые сосуды, лаская кончиками пальцев изделия чьих-то невероятно искусных, незнакомых и давно уже мертвых рук.

 

Глава 5

— Он старый. Я его ненавижу.

В ушах у Мартинеса звенел яростный шепот Семпронии. Он ласково поглядел на младшую сестренку.

— Спокойнее, Прони.

— Он ходит за мной по пятам. Что если ему вздумается прикоснуться ко мне?

— Придется тебе это вынести. Подумай о семье.

Семпрония прищурила глаза и бросила на брата бешеный взгляд.

— Я только о семье и думаю. В частности, о тебе — ведь это ты подал эту дурацкую идею.

— А, вот ты где. — ПэДжи материализовался возле Семпронии со стаканами в обеих руках. — Я решил принести тебе еще один коктейль.

Семпрония с ослепительной улыбкой обернулась к ПэДжи:

— О, спасибо. Это так предупредительно! — Она поставила на столик полный до краев стакан с предыдущей выпивкой и взяла в руки новый.

Мартинес восхищался ее умением держать себя в сложных условиях. Семпрония так искусно играла жизнерадостного ребенка, что ему приходилось время от времени напоминать себе, что она и есть жизнерадостный ребенок. Угадать, когда она играет, а когда неподдельно радуется жизни, можно было только по легчайшим движениям мускулов вокруг ее глаз.

ПэДжи, похоже, не слишком интересовало, насколько искренне ведет себя Семпрония. Он просто разыгрывал определенную роль, в данном случае роль заботливого и галантного кавалера. Это был высокий, элегантный мужчина, с изогнутыми уголком бровями и небольшими усиками. Его голове недоставало идеальной сферичности, отличающей большинство представителей семейства Н'гени, и подбородок был чуть меньше, чем у большинства его родственников. На макушке у него уже образовалась небольшая проплешина. Однако при самом придирчивом рассмотрении Мартинесу не удалось найти в нем ничего особо неприятного, кроме узорчатых браслетов и воротничка, сплетенных из обесцвеченных человеческих волос, обычных примет глита.

ПэДжи обратился к Мартинесу.

— Как досадно все вышло с Блитшартсом, — сказал он. — Жаль, что вы не сумели прийти к нему на помощь.

— Мы пришли к нему на помощь, — отозвался Мартинес. — Жаль только, что к этому времени он был уже мертв.

ПэДжи еще выше задрал брови и усмехнулся.

— Блитшартс был славным парнем, — сказал он. — Остроумным. Вроде вас. В свое время я выиграл немало, ставя на него. — Он покачал головой. — Правда, в последнее время все пошло наперекосяк. Ему не везло.

— Значит, вы игрок? — поинтересовалась Семпрония. В ее глазах ясно читался вопрос: «Поэтому вам и нужно мое приданое?»

ПэДжи пожал плечами.

— Время от времени делаю ставки то здесь то там. От джентльмена этого ждут, сами понимаете.

— А чего еще ждут от джентльмена? — Мартинес понимал, что улыбка, сверкающая на лице Семпронии, призвана в основном замаскировать мстительный блеск в ее глазах.

Этот вопрос застал ПэДжи врасплох.

— Ну как, — ответил он. — Хорошо одеваться, конечно. Общаться с людьми. Иметь красивые вещи.

Семпрония протянула ему руку.

— Не может быть, чтобы этим все исчерпывалось. Пожалуйста, расскажите мне все-все-все.

Мартинес глядел вслед Семпронии, которая уводила прочь бедного жениха с явным намерением выведать все его самые порочные секреты. Похоже, ПэДжи придется дорого заплатить за свои матримониальные намерения.

Мартинес был доволен. Лорд Пьер уже включил клан Мартинесов в число приглашаемых на обеды, а значит, Мартинес скоро окажется за ужином рядом с людьми, общество которых ему обычно недоступно; в их числе будут три депутата, судья из верховного суда, командующий легионом справедливости столицы Заншаа, командующая флотом в отставке, а еще капитан и командующий эскадрой, еще вполне действительные.

Мартинес был при форме, чего с ним обычно не случалось на светских раутах, и благодаря этому многие узнавали его. Капитан и командующий эскадрой расспрашивали его о деталях операции по спасению Блитшартса, и Мартинес с удовольствием отвечал им. Он как раз приступал к описанию того, как он использовал виртуальный симулятор для вычислению запутанной траектории «Черного Скакуна», когда прозвенел гонг, призывающий всех к столу.

— Потом я обязательно расскажу вам обо всем остальном, — пообещал Мартинес.

Особенно надо будет постараться выразить свое восхищение решением господина командующего Эндерби завершить свой жизненный путь, и половчее упомянуть, что в результате он остается фактически без назначения.

Мартинес подал руку леди депутату и повел ее из увешанной гобеленами гостиной в столовую, где на паркетном полу из десятков тысяч мелких фрагментов различных древесных пород были выложены портреты выдающихся представителей рода Н'гени. Лорд Пьер посадил Мартинеса между леди избранницей и отставной командующей флотом, невысокой, сухощавой женщиной.

Слуги в ливреях стали расставлять тарелки с супом, и комнату заполнил запах лука и помидоров. Отставная комфлотом — она приходилась лорду Пьеру двоюродной бабушкой — повернулась к Мартинесу и оглядела его с головы до ног. Мартинес заметил пучок длинных седых волос, проросших на ее подбородке.

— Вы тот самый Мартинес, который вернул Блитшартса?

— Да. — Мартинес взял в руки суповую ложку, готовясь опять начать рассказ о спасательной операции.

— Досадно, — произнесла комфлотом. — Лучше бы вы этого не делали.

— Простите, что вы сказали?

Комфлотом хмуро поглядела на него.

— Теперь выплывет на поверхность многое из того, чему лучше бы оставаться скрытым от глаз. То, что окончательно дискредитирует этого беднягу. Лучше бы вы дали ему умереть с миром.

— Конечно же, миледи, — пробормотал Мартинес. Не следует спорить с командующими флотом.

Пожилая леди критически рассматривала содержимое своей тарелки.

— Надеюсь, что суп удался, — пробормотала она. — А то в прошлый раз лук подгорел.

На этом их разговор и закончился. Леди избранница, сидящая по другую руку от Мартинеса, участвовала в сложном споре о разделе законодательства, посвященном защите золотоносных водорослей на Ха-Осе. Оглядев сидящих за столом, Мартинес увидел ПэДжи, которого усадили рядом с Випсанией. Без сомнения, лорд Пьер усадил их рядом исходя из соображения, что будучи самой старшей из сестер, Випсания больше других должна стремиться к замужеству.

Мартинес принялся за суп, обратившись мыслями к Суле и Аманде Таен. Он дважды виделся с Амандой после их первого свидания, и каждый раз эти встречи приносили ему подлинное удовольствие. Но никакие удовольствия тем не менее не могли заставить его забыть кадета леди Сулу.

Ну что ж. Скоро он увидит ее. Может быть, тогда ему будет легче разобраться в своих мыслях.

Закончив торможение, Сула передала «Черного Скакуна» буксирному судну, которое должно было отвести его на карантин. Свой катер Сула поставила на привычное место у причала и почувствовала, пришвартовавшись, что сила тяжести, вдвое большая, чем та, к которой она привыкла за время перелета, придавила ее к амортизационному креслу. Когда наконец причальный тубус присосался к люку ее катера, она сбросила шлем и глубоко, облегченно вздохнула. Швартуя маленькое судно, полагается быть одетым в вакуумный скафандр, а ей всегда стоило немалых усилий заставить себя опустить лицевое стекло шлема.

Сняв шлем, Сула выключила двигатели катера и сгрузила себе в конверты два файла с бортового компьютера.

В одном из файлов был дневник последнего перелета, его она поместила в служебный конверт, который полагалось передать в регистрационный отдел флотской службы, где отчет изучат и заархивируют. В другой конверт легли ее личные записи: письма от Мартинеса и все книги и фильмы, которые он ей прислал.

Личные записи она засунула в маленький пакет с личными вещами, который всегда брала с собой на катер, а пакет засунула в застегивающийся набедренный карман скафандра. Она распахнула дверцу в шлюзовый проход, схватилась за поручень, расположенный над головой, и поднялась с кресла. Шлюз теперь находился «внизу», и в него пришлось проскальзывать в топорщащемся скафандре, выключая по пути свет в пилотской кабине и задраивая за собой люк.

На кабину, в которой ей пришлось провести столько времени, она не бросила ни взгляда. Насмотрелась.

Люк с шипением отворился, и Сула полезла по причальному тубусу, ведущему в дежурное помещение, на фоне белоснежных стен и пола которого любая грязь и пыль делались особенно заметными. Чьи-то руки помогли ей подняться, и только встав на ноги, Сула сообразила, что перед ней стоит Мартинес. Он был одет в служебную форму, а на лице у него сияла широкая улыбка.

У Сулы закружилась голова.

— Господи, — проговорила она.

— Поздравляю с возвращением, кадет. — Поддерживаемая его руками, она сделала несколько шагов, и три равнодушных такелажника в стерильных одноразовых комбинезонах и шапочках надвинулись на нее и принялись деловито помогать ей освободиться от скафандра. Мартинес забрал служебный конверт, в котором лежали дневники перелета. — Твои записи здесь? Тогда я их забираю.

— Мне полагается самой доставить их.

— Я напишу расписку, — ответил Мартинес. — Их нужно доставить в следственную службу, а не в регистрационный отдел.

— А-а-а!

— Юристы, вооруженные до зубов деловыми бумагами, уже накинулись на «Черного Скакуна». Хотя особого толка от этого скорее всего не будет — флотские юристы не хуже прочих, а я уверен, что они уже знают, кому из высших офицеров должна достаться новая игрушка.

Опытные руки обшарили карманы скафандра, вытаскивая оттуда ее личные вещи, инструменты и небольшой баллончик с воздухом. Сперва они отделили дыхательный аппарат и систему рециркуляции воздуха от костюма, закрыли клапаны и после этого отстегнули верхнюю половину скафандра от нижней. Такелажники подняли ей руки и стащили с нее верх костюма.

Стоя с поднятыми руками, Сула неожиданно почувствовала, что пахнет не слишком хорошо. Служащие принялись возиться со штанами, а она опустила руки и обратилась к Мартинесу.

— Не мог бы ты отвернуться?

Мартинес повиновался, и служащие содрали с ног Сулы нижнюю половину скафандра и вмонтированные туда гигиенические приспособления. Потупив взор, Мартинес снял с пояса записную книжку и принялся что-то записывать в нее. Один из такелажников развернул перед Сулой пару чистых кальсон, и она быстро натянула их на себя. Мартинес нажал кнопку на записной книжке, и она выплюнула листок, который Мартинес протянул Суле через плечо.

— Твоя расписка.

— Спасибо, — ответила она, принимая листок. — Можешь повернуться обратно.

Мартинес повиновался. По его вежливо улыбающемуся лицу нельзя было бы догадаться, что он глядит сейчас на немытую, обессилевшую женщину с засаленными волосами, одутловатой кожей, одетой в рубаху, покрытую пятнами засохшего пота, которую не снимали уже много дней подряд. Сула была восхищена его самообладанием.

— Я приготовил тебе комнату в кадетском отделении в штабе, — сообщил он.

— Мне не придется жить на кольце? — обрадовалась Сула. — Спасибо.

— Пользуюсь служебными привилегиями, пока они мне еще доступны. Ты сможешь принять там душ и перекусить, если хочешь, а после этого мы пойдем к моему портному.

— К портному?

— Господин командующий Эндерби собирается наградить тебя на завтрашней церемонии. Не можешь же ты явиться туда в том, что на тебе сейчас надето.

— Да, конечно.

«Чем наградить?» — пронеслось у нее в голове.

— Твой рост, вес и прочее я взял из наших служебных архивов. Форму портной уже пошил, но тебе следует прийти на последнюю примерку.

Лодыжки Сулы сдавили манжеты туфель, которые такелажники, встав на колени, надели ей на ноги. Скафандр унесли, чтобы проверить, стерилизовать, перезарядить и сдать на хранение. Внезапно она испугалась.

— Мне ведь не придется надевать парадную форму?

— Просто полную форму, но не парадную.

— Замечательно. У меня ноги совсем опухли от сидения в кресле, и мне подумать страшно о том, чтобы надевать сейчас сапоги. — Тут Сула вспомнила, о чем хотела спросить.

— Чем наградить? — спросила она.

— Медалью «За заслуги» второго класса. Тебя наградят вместе с девятью другими отличившимися, а после этого будет прием и встреча с журналистами. — Он значительно поглядел на нее. — Представители изданий для яхтсменов. Отвечай на их вопросы спокойно, если ты готова положиться на мой план, который должен принести тебе успех.

Сула бросила на него быстрый взгляд. Последнюю фразу он произнес шутливым тоном, но уж больно энергично.

— Я хотела бы принять душ прямо сейчас, — сказала Сула. Она знала, что при здешних стерильных комнатах должны быть душевые, а все ее тело молило сейчас о мыле и горячей воде.

— Конечно же. Тебе вот сюда.

Он провел ее в раздевалку и вежливо открыл дверь перед ней.

— Я, наверное, на какое-то время здесь застряну, — предупредила она.

— Не торопись. — Он улыбнулся. — Между прочим, я устроил для тебя отпуск начиная с послезавтра. Он будет длиться до смерти Предвосхищения Победы, а потом все равно отпуска у всех закончатся.

Он еще раз улыбнулся и отпустил дверь, сразу захлопнувшуюся за ним. Сула развернулась и, приоткрыв дверь, выглянула ему вслед. Он поглядел на нее, приподняв тяжелые брови.

— Ты всегда такой деловой? — спросила она.

Подумав, Мартинес кивнул головой.

— Да, — ответил он. — По-моему, да.

* * *

Одетая в новую форму, с медалью на груди, Сула сидела в кадетской комнате штаба, где на видеостенах шли одновременно три футбольных матча. Она устроилась на сиденье, сплетенном из пластиковых ремней, со стаканом лимонного напитка в руке, а напротив нее в глубоком мягком кресле устроился кадет Джереми Фути.

— Мартинес? — говорил Фути. — Он что, уже нацелился на тебя?

— Целься! — фыркнул с софы кадет Сильва. — Бах! Одной девственницей меньше!

Сильва, пожалуй, уже изрядно пьян, подумала Сула.

— Девственницей? — переспросил Фути. Он поглядел на Сулу и поднял одну бровь. — Ведь ты же не девственница? Это было бы странно.

— Я чиста, как вакуум, — ответила Сула. Ей было забавно наблюдать за сменой выражений на лице Фути, пытавшегося сообразить, что именно она имеет в виду.

Она забралась в кадетскую комнату, потому что это было одним из немногих мест в штабе, где дозволялось находиться не занятым делом кадетам. Господа офицеры и политики предпочитали работать, выпивать и закусывать, не обременяя себя зрелищем грубых, невоспитанных, прыщавых, да еще и вечно подвыпивших младших офицеров.

Нескольких минут лицезрения кадета Сильвы Суле хватило для того, чтобы поверить, что в чем-то они правы.

— Так что, по-твоему, не так с Мартинесом? — спросила она.

— Да ничего, если ты привлекательная, женственная и товаристая девчонка, — отозвался Фути. — У него есть деньги, определенное обаяние и некоторое чувство стиля. Я полагаю, что тем, с кем он обычно имеет дело, не приходится на него жаловаться. Но на принадлежащих к высшему обществу он едва ли может произвести серьезное впечатление. — Он многозначительно поглядел на Сулу. — Я уверен, что ты могла бы выбрать что-нибудь и получше.

— Троглодит! — провозгласил Сильва. — Вот как мы его называем! — Его голос зазвенел от возбуждения. — Гол! Видали такое? Еще одно очко «Короне»! Вратарь забивает гол руками!

— Троглодит? — переспросила Сула.

Фути тонко улыбнулся и поправил сбившийся на лоб чуб.

— Это из-за его коротких ног. И длинных рук. Ты обратила внимание? Совершенно атавистическая внешность.

— Но он же высокий, — возразила Сула.

— Это все за счет спины. А ноги у него короткие. — Он покивал. — Кроме того, у него хороший портной. Покрой костюма маскирует несуразность, ему не удается только скрыть руки, которые свисают чуть не до колен.

Со стены зазвенел сигнал вызова. Фути велел видеостенам замолчать, поднялся из своего кресла и отозвался на вызов. Потом обернулся к Сильве.

— Посылка во флотском офисе, Сильва, — объявил он. — Нужно доставить ее вручную. Возьмешься?

— Нынче твоя очередь, — ответил Сильва.

На лице Фути проступило раздражение.

— Может, все же сходишь, Сильва?

— Договаривались же по очереди, — возразил Сильва, но поднялся, застегнул куртку и направился к двери.

— Дыхание, Сильва, — наставительно произнес Фути, бросая Сильве маленький серебристый ингалятор, из которого тот, поймав на лету, опрыскал себе нёбо мятным экстрактом. Вернув ингалятор Фути, который тут же спрятал его обратно в карман, Сильва отбыл.

— Ты всегда заботишься о выпивших друзьях? — спросила Сула, когда Фути вернулся на свое место.

Фути удивился.

— Товарищам положено помогать друг другу, — ответил он. — А что до выпивки, то надо же здесь чем-то заниматься, чтобы не умереть от скуки. Что до меня, я подумываю заняться яхтенными гонками. — Эта мысль, похоже, воодушевила его. — А почему бы нам обоим не заняться ими? — спросил он. — Ты показала настоящий класс, охотясь за «Черным Скакуном». Я уверен, что у тебя бы это хорошо получилось.

Сула покачала головой:

— Неинтересно.

— Но почему? — настаивал Фути. — Ты заработала серебряные нашивки — не могла же ты не думать при этом о яхтах. А флот поддержит тебя, помогая оттачивать пилотское мастерство.

Хорошо, думала Сула, что Фути не вникал в историю моего семейства. Ее принадлежность к пэрам была достаточно подлинной, несмотря на то что единственным членом клана Сула была она сама. Ее капиталов хватало на содержание скромной квартирки в верхнем городе, но их никак не хватило бы на яхту.

Она могла бы сказать Фути, что еще не вступила в права наследования, но почему-то ей не хотелось этого делать. Чем меньше Джереми Фути знает о ней, тем лучше.

— Я провела слишком много времени на борту маленьких кораблей, — ответила Сула. — Больше не хочется.

В этот момент в комнату ввалилась рыжая девчонка-кадет и изумленно уставилась на Сулу.

— Я видела тебя по видику этим утром, — сообщила она. — Это ты спасала «Скакуна».

Фути представил Рут Чаттерджи, и та пожелала узнать, вправду ли господин командующий Эндерби так свиреп, как о нем говорят. Сула ответила, что он выглядел достаточно свирепо, но, вешая ей медаль на шею, вовсе не вел себя грубо.

— Ты расскажи, что там было на «Черном Скакуне», — предложила Чаттерджи, — Правда, что у Блитшартса случилась закупорка сосудов и он выблевал все свои легкие?

Сула поднялась на ноги.

— Пожалуй, я пойду. Спасибо, что развлекли меня.

— Настала пора свидания с троглом? — осведомился Фути. Развалясь в кресле, он откинул голову назад и глядел из-под полуопущенных век на проходящую мимо него Сулу. — Ответь мне, — сказал он. — Ответь мне, почему бы мне не устроить тебе приличный вечер? Я нынче вечером ужинаю у своего дядюшки — он капитан «Бомбардировки Дели». Он любит общаться с подающими надежды офицерами — может быть, он сумеет быть тебе полезным.

Сула поглядела на Фути сверху вниз и сладко улыбнулась.

— Капитан Фути с «Дели»? — осведомилась она. Она наморщила лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. — Он не яхтсмен?

— Да. Это он.

Сула позволила улыбке превратиться в гримасу отвращения.

— Не знаю, — проговорила она с сомнением. — Мне всегда казалось, что яхтсмены — самые надоедливые люди в этом долбаном мире.

Переполняемая злой радостью, Сула вышла из комнаты, оставив там изумленно моргающего Фути и тупо уставившуюся перед собой Чаттерджи.

И тем не менее утро, проведенное в кадетской, не прошло без следа. Когда Мартинес пришел за ней, она не смогла удержаться и, шагая вслед за ним по штабу, принялась разглядывать его ноги.

Возможно, они и вправду слегка коротковаты, решила она.

Випсания подняла бокал с вином.

— Прежде чем мы приступим к ужину, — объявила она, — я предлагаю выпить за нашу уважаемую гостью. За леди Сулу, которая столь бесстрашно и ловко вернула «Черного Скакуна» и тела капитана Блитшартса и Апельсина.

Мартинес подавил укол ревности, поднимая бокал и вместе со всеми произнося ее имя. Собственно, подумал он, это же мой план.

Он понимал, что нет смысла ожидать, что Випсания соберется предлагать тост за Мартинеса. В конце концов, он же ей просто брат.

Но зависть сменилась восторгом, когда он взглянул на Сулу, безукоризненно стройную, слегка раскрасневшуюся оттого, что оказалась в центре общего внимания. Она безукоризненно смотрелась посреди гостиной дворца Шелли в темно-зеленом костюме, оттеняющем изумрудный цвет ее глаз. Портной Мартинеса поработал на совесть, подгоняя униформу, а ванная, стрижка и умеренная доза косметики сделали чудо, скрасив бледность лица, естественную после столь долгого и тяжелого перелета.

Мартинес поднес бокал к губам и от всей души выпил за Сулу.

Сула подняла стакан содовой воды, который вертела в руках с самого начала вечера.

— Я хотела бы поблагодарить леди Випсанию, лорда Гарета… — она бросила взгляд на Мартинеса, — и весь клан Мартинесов за их благословенное гостеприимство.

Когда гости подняли бокалы в честь Мартинеса, он скромно удержался от поднятия своего. Осмотрев комнату, он заметил в нескольких шагах от себя ПэДжи Н'гени, пожирающего Сулу блестящими глазами.

— Грандиозно! — расслышал он сквозь говор собравшихся гостей. — Великолепная девушка!

Мартинес улыбнулся сам себе. С этой тебе ничего не светит, старина, подумал он, разве что ты знаком с работами Ква-Зо.

Было похоже, что вечеринка у сестер Мартинеса удалась. Мартинес видел несколько лиц из тех, которые он впервые увидел на обеде у лорда Пьера, да и ПэДжи появился с парой своих дружков, которые еще меньше, чем он, скрывали свою щегольскую натуру. Мартинес видел, как Вальпурга в углу комнаты смеется и улыбается адвокату, с которым она познакомилась во дворце Н'гени — Мартинес уже знал, что тот представляет интересы клана Кайан. Семпрония, стоя возле двери в сад, беседовала с молодым каштанововолосым мужчиной в зеленой форме лейтенанта флота.

А Сула, как видел Мартинес, сразу после того как ее представили обществу, сделалась центром компании молодых людей, в числе которых оказались и двое глитов — дружков ПэДжи. Мартинес уже подумывал, не пора ли прийти ей на помощь, но тут прозвенел гонг, приглашающий на обед, и эта проблема разрешилась сама собой.

За столом им тоже не удалось оказаться рядом — ее усадили между двоими из тех гостей, которых сестры сманили из дворца Н'гени, но он мог постоянно видеть ее. Она чудно смотрелась на фоне спинки кресла из потемневшей слоновой кости с Эскера, очень удачно оттенявшей бледный цвет ее лица.

Даже посреди множества роскошных гостей и изысканного флористического дизайна Кэролайн Сула притягивала к себе внимание.

Мартинес как раз поднимался из-за обеденного стола, собираясь пройти в гостиную, когда до его левой руки легко дотронулась Семпрония.

— Это ты виноват! — прошипела она. — Он хочет, чтобы я пошла с ним гулять в сад!

— По-моему, сад просто прекрасен, — отвечал Мартинес.

— Только когда там нет ПэДжи.

— Кроме того, — продолжал Мартинес, — это ведь затея твоих сестер, и ты отлично это знаешь.

Она окатила его презрительным взглядом.

— А ты должен был за меня заступиться! На что еще нужны братья? — и решительно удалилась.

Обескураженно потоптавшись на месте, Мартинес был уже готов отправиться на поиски Сулы, когда до его правой руки дотронулся ПэДжи Н'гени. Симметрия, подумал Гарет.

— Нельзя ли поговорить с вами? — осведомился ПэДжи, подкручивая усики.

— Конечно.

— Я спросил гм… вашу сестру Семпронию, не составит ли она мне компанию для прогулки по саду.

Мартинес нацепил на лицо приветливую улыбку.

— Чудесная идея.

— Отлично. — ПэДжи помолчал. — Честно говоря, хотя я знаю ее очень недолго, Семпрония мне уже очень нравится.

Мартинес кивнул:

— Ничего странного в этом нет. Она очень милая девушка.

— Я подумал — если мне удастся пригласить ее в сад, то мне можно будет попросить ее руки. — Он сделал паузу. — В смысле женитьбы, — уточнил он.

— Ничего другого я и не подумал.

— Вот я и решил спросить вашего совета, — закончил ПэДжи, ясными глазами глядя на Мартинеса.

Мартинес поглядел на собеседника сверху вниз. Для человека, ведущего, судя по всему, распутный образ жизни, ПэДжи явно не хватало самоуверенности.

— Так в чем же дело? — поинтересовался Мартинес. — Вам ни разу не случалось подъезжать к женщине?

ПэДжи вспыхнул.

— Ну да, — признал он, — бывало. Но я никогда не намеревался жениться, со всеми, — он слегка кашлянул, — вытекающими отсюда обязанностями и ответственностью и… и всем прочим, — на этом ПэДжи уныло закончил. Его голос оборвался, и он опять поглядел на Мартинеса. — Вы не имеете ничего против, если я попрошу руки вашей сестры?

— Нет.

Проси сколько хочешь, подумал Мартинес. Но вот попробуй жениться, и я просто застрелю тебя.

Его ответ отнюдь не успокоил ПэДжи.

— Как вы думаете, она… вы думаете, милая Семпрония не откажет мне? — Он облизнул губы. — Мне кажется, что она просто избегает меня. — Он бросил взгляд через комнату туда, где Семпрония до сих пор беседовала с молодым флотским офицером.

— Она здесь одна из хозяек, и ей приходится заниматься всеми гостями, — изрек Мартинес. — Я думаю, если вы спросите ее, то будете удовлетворены ответом.

Пора было пускать ПэДжи по следу. Мартинес хлопнул собеседника по плечу.

— Идите, — велел он. — Смелей!

Казалось, ПэДжи глядит не на Семпронию, а в пугающую его бездну.

— Вы очень добры, — пробормотал он. — Спасибо.

Он направился к Семпронии, словно шагая к месту собственной казни. Мартинес улыбнулся при мысли об этих двух людях, ни один из которых не хочет жить с другим, но тем не менее движущихся навстречу помолвке, которая должна ублаготворить их семейства. Решив, что не хочет наблюдать болезненную развязку, какой бы она ни оказалась, он отправился на поиски Сулы и обнаружил ее уткнувшейся в чашку кофе и даже, как ни странно, не окруженной воздыхателями.

— Мы не обязаны оставаться здесь всю ночь, — отметил он. — Я знаю местечки в нижнем городе, где можно неплохо повеселиться.

Сула пригубила кофе и опустила чашку на изящное блюдце из желтого фарфора.

— Как ты думаешь, этот узор относится к новой кухонной флористике? — спросила она.

Мартинес поглядел на чашку, словно в первый раз видел ее. Ее окружал узор из фиалок и узкая, изящная пурпурная полоска.

— Не знаю, — ответил он. — По мне, чашка как чашка.

Сула оторвала глаза от блюдца.

— Можно будет спросить у твоих сестер, когда будем прощаться с ними.

Они пожелали доброй ночи Випсании и Вальпурге, которые подтвердили Суле, что чашка действительно из новой флористической серии, и изысканно поблагодарили ее за визит. Присутствие на днях награжденной Сулы, понимал Мартинес, гарантировало, что упоминания об этой вечеринке появятся в завтрашних светских отчетах, и именно это в первую очередь заставило его сестер пригласить Сулу. Они хотели утвердить свой дом как фешенебельный салон до того, как предстоящий траур по последнему шаа на целый год пресечет обычный распорядок светской жизни.

Мартинес повез Сулу на фуникулере в нижний город, и по пути они разглядывали через прозрачные стены вагончика бескрайние просторы огромной сверкающей золотом столицы, вздымающейся вокруг них. Под порывами ветра канат пронзительно скрипел. Потом Мартинес увидел старый дворец клана Сула, возвышающийся на краю верхнего города, — его легко было узнать по куполу, сделанному из витражного стекла, который сейчас светился голубым сиянием, — и, вздрогнув, покосился на Сулу. Вид дворца сразу же напомнил ему, при каких обстоятельствах ее родители умерли, а она потеряла наследственное благосостояние. Сула тоже глядела в сторону дворца, но на ее лице ничего не отражалось. Может быть, по прошествии стольких лет она даже не узнавала его.

Для начала Мартинес повел Сулу в кабачок, расположенный на берегу городского канала, нашел местечко в уголке и потребовал бутылку вина. К его удивлению, когда он попытался налить ей вина, Сула прикрыла свой бокал ладошкой и попросила принести ей содовой.

— Ты что, вообще не пьешь? — спросил он.

— Нет. Я… — она запнулась. — У меня проблемы с алкоголем.

— А… — Повисла неловкая тишина. Он поглядел на бутылку с вином, которую держал в руках, — Но ты не против, если я буду пить? Если против, то я сейчас же…

— Не беспокойся. Делай что хочешь. — Она легонько улыбнулась. — Только не рассчитывай, что я возьмусь доставлять тебя домой.

— Пока что такой необходимости еще ни разу не возникало, — проворчал Мартинес, пытаясь скрыть неловкость за напускной бравадой.

Он пригубил вино, но про себя решил этим и ограничиться. Мысль о том, что он окажется пьян в обществе Сулы, внезапно показалась ему неприятной.

— Итак, — начал он, — ты еще и знаток фарфора? Помнится, я посылал тебе книгу по этой теме.

— Я тот еще знаток, — возразила Сула. — Скорее просто любитель. — Ее глаза вспыхнули, она с радостью заговорила, и он удовлетворенно понял, что скользкая тема алкоголя снята с повестки дня. — Ты в курсе, что искусство изготовления тонкого фарфора родилось на Земле? Что фарфор, вместе с темперированным строем, оказался одной из тех немногих вещей, которые шаа сочли достойным вкладом в сокровищницу межзвездной цивилизации?

— Нет. Этого я не знал. Выходит, что никто не умел делать чашек, пока не завоевали Землю?

Сула поджала губы.

— Конечно же, чашки у них были. И всяческая керамика. Даже с глазурью. Но полупрозрачная, остекленевшая керамика, сделанная из белой глины и шпата, — настоящий фарфор, который звенит, когда ты стучишь по нему ногтем, — его придумали на Земле. — По ее лекторскому тону Мартинес понял, что она слегка разочарована его вопросом.

Мартинес терпеть не мог разочаровывать прекрасных дам и поэтому решил, что не станет уточнять, что такое темперированный строй — чем бы он ни был. Он осторожно отхлебнул из своего бокала и решился на открытый комплимент.

— Я вспоминаю о фарфоре каждый раз, когда гляжу на тебя, — заявил он. — У тебя изумительный цвет лица, теперь у меня есть возможность убедиться в этом лично. Мне кажется, я уже очень давно хотел это сделать.

Она отвела глаза в сторону, и на ее губах появилась двусмысленная улыбка. Потом она усмехнулась, встряхнула головой и поглядела ему прямо в глаза.

— А мои глаза подобны изумрудам, верно?

Мартинес решил ответить осторожно.

— Я сказал бы, они цвета зеленого нефрита.

Девушка кивнула.

— Так-то лучше. — Опять отвернувшись, она пробормотала: — Полагаю, что описание прочих частей моего тела мы можем оставить до другого раза.

Даже столь косвенное упоминание о прочих частях — в этот ли раз, в другой ли — было просто чарующим.

— Значит, ты собираешь фарфор?

Сула покачала головой.

— Нет. Я… Это просто немыслимо при моем образе жизни. Когда делишь квартиру с пятью другими пилотами, трудно ожидать, чтобы столь хрупкие вещи могли уцелеть.

Вероятно к тому же, сообразил Мартинес, что Суле просто не по карману приобретение тех вещей, которые ей по вкусу. Особенно если она живет на кадетское жалованье. Он ведь не знал, сколько денег осталось у нее после казни родителей.

— В музее пластических искусств целое крыло отведено под фарфор, — припомнил Мартинес. — Мы могли бы как-нибудь сходить туда, если ты хочешь.

— Я была там, — ответила Сула. — Я первым делом отправилась туда, когда «Лос-Анджелес» встал здесь на техосмотр.

Посещение музея придется вычеркнуть из повестки дня, отметил Мартинес. Хотя это могло бы быть забавным — разглядывать фарфор в обществе знатока, не менее прекрасного, чем самый прекрасный из экспонатов на витрине.

— Как движутся поиски нового назначения? — сменила тему Сула.

— Никак. Пока никак.

— Это обязательно должна быть штабная работа?

Мартинес покачал головой.

— Я не против службы на судне. Но хотелось бы подниматься наверх, а не опускаться вниз и не топтаться на месте. — Он сложил руки на стол и вздохнул. — К тому же приятно иметь возможность иногда что-нибудь делать. Есть у меня эта смешная потребность быть полезным. Но на нашей службе это не так-то просто. Иногда вообще приходится потрудиться, чтобы найти хоть какое-то дело. Понимаешь, о чем я говорю?

Сула посмотрела на него и кивнула.

— Мы служим в армии, которая не воевала уже тридцать четыре столетия, а до этого большая часть наших подвигов сводилась к тому, что мы обрушивали потоки бомб на головы беспомощных народов. Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Она встряхнула головой, рассыпав по плечам волну прекрасных сияющих волос. — Иногда выпадает кого-нибудь спасти. Хотя едва ли для этого нужны крейсеры и линкоры, верно? Но все эти огромные корабли представляют собой впечатляющую сцену, на которой красуются полные сознания собственной значимости господа капитаны и командующие флотами, а только сознанием собственной значимости и держится вся эта империя.

Мартинес моргнул от неожиданности.

— Звучит грубовато, — отметил он.

— Грубость мне разрешают. Я очень хорошо понимаю свое положение. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Ты все знаешь про мою семью?

Мартинес осторожно кивнул:

— Я заглядывал в твое дело.

— Значит, ты в курсе, что мне дозволена только военная карьера. Но хотя я и считаюсь главой клана, возглавлять-то мне и некого, и влиятельных родственников, которые могли бы оказать мне протекцию, у меня нет. Своими силами я, наверно, сделаюсь лейтенантом, но после сдачи экзаменов мне больше не на что рассчитывать. Если я потрясу всех своими талантами, меня могут сделать каплеем, а полного капитана мне дадут разве что при выходе в отставку. — Она холодно усмехнулась. — Утешаюсь только тем, что могу зато говорить все, что захочу. Это ничего не изменит. Разве что… — задумчиво проговорила она.

— Ну?

— Разве что я совсем уж блестяще сдам экзамены. Какой-нибудь старший офицер может заинтересоваться кадетом, занявшим первое место. Или даже второе.

Мартинес кивнул. Да, такие вещи случались. Даже мещанин может далеко пойти, если найдет себе хорошего патрона.

— Желаю тебе удачи, — сказал он.

— Надеюсь, что удача здесь ни при чем, — ответила Сула. — Если бы я рассчитывала на удачу, то вообще ничего бы не добилась.

— Хорошо, — миролюбиво согласился Мартинес. — Не надо удачи.

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Не за что.

Наступило короткое молчание, а потом Сула опять заговорила.

— За последние несколько дней, как только я вернулась на Заншаа, ко мне стали приходить письма от людей, которые утверждают, что были друзьями моих родителей. — Она покачала головой. — А я ни одного из них не помню. Я вообще плохо помню то время.

— Тебе следовало бы встретиться с ними.

— Зачем?

— Может быть, они смогли бы помочь тебе. Хотя бы из чувства долга перед твоими родителями.

Сула задумалась было над его словами, но вскоре решительно покачала головой.

— Не дело тревожить мертвецов, — ответила она. — Верно?

Суле приходилось постоянно бороться с ощущением, что она все делает не так. Она чувствовала, что испортила весь вечер, и все потому, что просто не знала, как вести себя с человеком, который явно был влюблен в нее.

Когда-то она была совсем другой, но потом решила измениться и с тех пор избегала всего — в том числе алкоголя, — что могло бы вернуть к жизни того человека, которым она когда-то была. Но какой ей нужно стать, она представляла себе слабо, и поэтому все постоянно шло наперекосяк.

«Не дело тревожить мертвецов». Чудесная тема для приятного разговора за коктейлем.

Она напомнила себе, что Мартинес старается сделать как лучше.

Конечно, он к тому же очень настойчиво старался затащить ее в постель. Эта идея была по-своему не лишена привлекательности, но она так давно ни с кем не была, что сомневалась, вспомнит ли, как это делается. Не хватало нынешним вечером испортить еще и это.

С другой стороны, подумала она, в этом вполне можно положиться на Мартинеса. Наверное, тут он все сделает как надо.

Она вполне могла сдаться. Толку от целомудрия не было никакого, а Мартинес едва ли мог сделать ее жизнь хуже, чем она уже была.

К счастью, до того как она успела окончательно испортить их встречу, началось представление. На сцену вышли два певца и группа музыкантов, которые заиграли танцевальную музыку, и похоже, Мартинес был доволен, что она сама предложила ему потанцевать.

Когда-то Сула увлекалась танцами, но за последние годы ей удавалось потанцевать только в академии, а это были те еще танцы: все в форменном платье, нервничают и потеют, скованные строгим этикетом. Ей давно не случалось потанцевать просто ради удовольствия, но тут ей повезло — Мартинес оказался неплохим партнером. Его короткие ноги явно знали свое дело, и это помогло ей преодолеть начальную неловкость. Она заметила, что ее так и тянет подпрыгивать при каждом шаге, и ей пришлось напомнить себе, что при танцах стоит опустить центр тяжести и скользить, а не скакать подобно резвому щенку.

Постепенно неловкость покидала ее, и она отдалась ритму музыки, движений и рукам Мартинеса. Их тела двигались в едином потоке, она почувствовала, что легко отзывается на легчайшие прикосновения его ладоней и бедер. Во время медленных танцев она приникала к нему и чувствовала, как от соприкосновений ее охватывал жар. Похоже было, что на целомудрие стоит забить.

Они протанцевали около часа, а потом вышли из бара, чтобы остудиться. Прямо над головой неслись облака, закрывая кольцо над Заншаа, и уныло завывал ветер. По каналу проплывала прогулочная яхта — в темноте ее не было видно, только светился подсвеченный голубыми неоновыми огнями ее контур, похожий на скелет лодки, видение из другого мира. Мартинес промокнул лоб носовым платком и расстегнул воротник.

— В следующий раз, — объявил он, — оденусь в цивильное.

— Спасибо, что напомнил мне, как здорово бывает повеселиться, — сказала Сула. — Я уже много лет бывала только на официальных балах.

— Танцы в корпусе? — отозвался он. — Они бывают очень занудными, верно? — Он развернулся лицом к каналу, увидел освещенную неоновыми огнями яхту, и его глаза загорелись новой идеей. — У меня есть предложение. Хочешь проехаться по каналу?

— Я…

— Пошли! — Он взял ее за руку и потащил за собой. Она поспевала за ним, не в силах сдержать улыбку.

Неподалеку оказалась лодочная пристань. Мартинес показал пожилому служителю-торминелу свое удостоверение, и им выдали маленькую двухместную лодку с тентом над сиденьем, натянутым над короткой иллюминированной цветными огнями мачтой. Мартинес стер с сиденья брызги воды и помог Суле спуститься с каменного причала, — легкий пластиковый корпус закачался, когда она ступила в лодку, на обросшие мхом камни пристани плеснуло водой. Усадив ее, Мартинес задал автопилоту маршрут и уселся рядом сам.

Запах йода, водорослей, мох, птичий помет, плавающий по поверхности темной ледяной воды мусор, — аромат канала внезапно обрушился на Сулу, пробуждая забытые воспоминания. Она уже очень давно не дышала подобным воздухом. Ей захотелось отказаться от прогулки, но рядом улыбался Мартинес, радуясь своей затее, и она не решилась испортить этот вечер — теперь, когда все пошло на лад.

Бесшумный электромотор мягко разгонял лодку. Сула попыталась расслабиться, опершись о руку Мартинеса.

— Отсюда открывается прекрасный вид на верхний город, — раздался в ее ухе его голос.

«Бросьте его в реку», — сказала Гредель, и в ее голосе кипела годами копившаяся ненависть.

Верхний город закрывали низкие облака. Мартинес разочарованно пробормотал:

— Придется показать его тебе в другой раз.

Ледяной ветер продувал Сулу до костей. Она представила себе тело, бесшумно скользящее под поверхностью Иолы, дробящийся на волнах золотистый свет фонарей, воду, заливающую рот и нос, и неумолимый поток памяти вынес на поверхность ее сознания запах реки и ощущение уходящего времени и смерти.

Леди Сула?

Она была даже не леди Кэроль, она оказалась леди Сулой. Она была не просто пэром, но главой клана.

Гнев Хромуши моментально стих — он умел заводиться и успокаиваться почти мгновенно, — и он поднял Кэроль на руки и понес ее к лифту, не обращая внимания на суетящегося вокруг них привратника. Когда они поднялись на верхний этаж, тот открыл им дверь в квартиру Кэроль, — Хромуша вошел внутрь, словно это была его квартира, и понес ее прямо в спальню. Там он опустил Кэроль на постель, а пока Гредель стаскивала с нее высокие сапоги, накрыл ее шерстяным кашне.

В этот момент Гредель восхищалась Хромушей, как никогда раньше. Он держал себя с непривычной деликатностью, словно и сам был пэром, прямо господин командующий флотом, наводящий порядок после возвращения с секретной операции.

Привратник не позволил бы им остаться. Выходя, Гредель заметила, что в квартире у Кэроль царит ужасный беспорядок, всюду лежат кучи одежды, столы покрыты стаканами, бутылками и грязными тарелками.

— Давай-ка ты завтра вернешься сюда, — сказал ей Хромуша, заводя машину. — Я хочу, чтобы ты стала лучшей подругой Кэроль Сулы.

Гредель и сама собиралась это сделать, но ее удивило, что и Хромуша с ней согласен.

— Зачем?

— Пэры богаты, — просто ответил Хромуша. — Может быть, мы сумеем с этого что-нибудь получить. И дело не только в деньгах. Перед пэрами открыты все двери, и может быть, Кэроль сможет открыть какую-то дверь для нас. Даже если за этой дверью будет только ее банковский счет, все равно попробовать стоит.

Было очень поздно, почти рассветало, но Хромуша все равно довез Гредель до одной из своих квартир. Там они занялись сексом так наскоро, что, по мнению Гредель, ради этого не стоило и раздеваться, а потом Хромуша отвез Гредель к ней домой.

Едва войдя в дверь, она поняла, что вернулся Антоний. В доме появился новый запах, смесь пива, табака, мужского пота и страха. Гредель сняла башмаки у дверей, чтобы не разбудить его, и тихонько прокралась к своей постели. Несмотря на поздний час, она еще долго пролежала без сна, раздумывая о дверях, которые могут открыться перед ней.

Хромуша не знал, чего ждать от Кэроль, он просто руководствовался инстинктом, который подсказывал ему, что Кэроль может быть полезной своими связями, на которые можно опереться. Гредель чувствовала по отношению к Кэроль примерно то же самое, только хотела от нее других вещей. Гредель не хотела на всю жизнь остаться в Фабах. А Кэроль могла показать ей, как преуспеть, как вести себя, одеваться. Ей нужно было понять, как вырваться отсюда — и не просто из Фаб, но вообще со Спэнии; как взлететь с планетарного кольца на ракете, оставляя за собой след сверкающего пламени, и отправиться то ли на Эсли, то ли на Заншаа, то ли на Землю, к той блестящей жизни, которая, Гредель это чувствовала, где-то идет, о которой она мечтает, которая подобна второму, прекрасному рождению.

Она проснулась перед полуднем и, накинув домашнее платье, отправилась принять душ и привести себя в порядок. Из гостиной доносились звуки соревнования по зефирболу, проходящему на весеннем фестивале, — Антоний уже включил телевизор. Умывшись, Гредель вернулась в свою комнату переодеться. Одевшись и накрасившись, она еще долго расчесывала волосы, пока не поняла, что просто оттягивает момент, когда ей придется встретиться с Антонием. Поняв это, она разозлилась на себя и отбросила расческу, сунула свои деньги в карман куртки и вышла из комнаты.

Антоний сидел на продавленном диване и следил за игрой, идущей на видеостене. Перед ним на тарелке лежали остатки сэндвича. Роста он был среднего, но крепко сложен, широкоплеч, и руки у него были крупные. Чем-то он напоминал кирпич на ножках. Вокруг лысины топорщился венчик серых волос, а маленькие глазки постоянно подозрительно поблескивали.

Увидев, что он уже навеселе, Гредель почувствовала облегчение.

— Привет, Антоний, — поприветствовала его она, входя в гостиную.

Он наградил ее свирепым взглядом.

— Куда это ты так вырядилась?

— Иду повидаться с другом.

— С тем другом, что покупает тебе все эти шмотки?

— Нет. С другим. — Она заставила себя остановиться и посмотреть ему в лицо.

В ответ он презрительно ухмыльнулся.

— Нельда говорит, что ты продалась какому-то бандиту. Совсем как твоя матушка.

Гнев ударил Гредель в голову, но она подавила его и спокойно ответила:

— Я никогда никому не продавалась. Никогда.

— Может быть, не за деньги, — ответил Антоний. — Но посмотри, что на тебе надето. И на эти драгоценные украшения. — Гредель почувствовала, что краснеет. Антоний снова уставился на экран. — Лучше бы ты продала всю эту мишуру, хоть денег бы заработала, — пробормотал он. — Хоть как-то отработала бы свое проживание.

Ты бы тут же украл эти деньги, подумала Гредель, но ничего не сказала. Она молча направилась к двери, и уже на выходе до нее долетел последний залп его ругани:

— И не вздумай вынуть имплантант! Забеременеешь — выгоню из дома. Мне не нужен еще один чужой ребенок!

Как будто бы ему нужны были хотя бы свои дети.

Гредель вышла из дома, сжав кулаки, с горящими от злости глазами. Детишки, играющие перед домом, только глянули на нее и тут же расступились, давая ей дорогу.

Она понемногу успокоилась, когда поезд был уже на полпути к Мараникам, и понемногу начала волноваться: а окажется ли Кэроль дома и вспомнит ли она вообще события прошедшей ночи.

На этот раз Гредель быстро нашла Вольты. Привратник — сегодня это был уже другой человек — отворил перед ней дверь и проводил ее до лифта. Похоже, он принял ее за Кэроль.

— Благодарю, — улыбнулась Гредель, пытаясь растягивать слова, как это принято среди пэров.

Ей пришлось несколько раз громко постучаться, прежде чем Кэроль появилась в дверях. Она была в том же платье, что и прошлой ночью, босая, с распущенными волосами и пятном от туши на щеке. Увидев Гредель, она широко распахнула глаза.

— Землянка, — проговорила она. — Привет.

— Привратник принял меня за тебя. Я зашла убедиться, что у тебя все в порядке.

Кэроль распахнула дверь и всплеснула руками, словно говоря: «Сама видишь, я в порядке».

— Заходи, — пригласила она Гредель и направилась на кухню.

В квартире стоял тот же беспорядок, воздух был затхлый. На маленькой кухне Кэроль подошла к раковине и налила себе чашку воды.

— У меня во рту вкус сыра, — пожаловалась она. — Такого, знаешь, с прожилками. Терпеть его не могу.

Пока она пила воду, Гредель прошлась по захламленной квартире. Ей почему-то не хотелось трогать вещи руками, словно она оказалась во сне, который готов растаять при первом прикосновении.

— Ну, — спросила она наконец, — что же ты собираешься делать?

Кэроль прикончила воду и поставила стакан на стойку, уже переполненную грязной посудой.

— Первым делом мне нужен кофе, — ответила она. — Ты не против сходить в кафе на углу и принести нам по чашечке, пока я переодеваюсь?

— А чем плоха кофеварка? — спросила Гредель.

Кэроль удивленно уставилась на комбайн, словно в первый раз его видела.

— Я не знаю, как она работает, — ответила она.

— Я тебе покажу.

— Я никогда не умела обращаться с кухонной утварью, — объясняла Кэроль. — До того как я сюда попала, у меня постоянно была прислуга. У меня и здесь были служанки, но последнюю я обозвала коровой и выгнала.

— А кто такая корова? — поинтересовалась Гредель.

— Они уродливые, толстые и тупые. Совсем как Берта, которую я уволила.

Гредель нашла в буфете кофе и стала настраивать кофеварку.

— Этих твоих коров едят, или зачем они?

— Да, они дают мясо. И еще молоко.

— У нас для этого есть вэйчи и зейги. А еще свиньи и бизоны, но от них только мясо.

Гредель приготовила кофе на них обеих. Кофейные чашки у Кэроль были тонкие, как бумага, и очень изящные, с платиновым колечком по краю, украшенные тремя красными полумесяцами. Кэроль забрала чашку с собой в ванную, и вскоре там зашумел душ. Прихлебывая кофе, Гредель принялась бродить по квартире — комнаты были хороши, но не очень. Хромуша устраивался не хуже, хотя и не в таких роскошных домах, как этот. Из окон открывался вид на Иолу, но тоже не слишком красивый, перед рекой стояли дома, да и оконные стекла были грязными.

Почувствовав, что не может дальше находиться в этой грязи, Гредель начала собирать разбросанную одежду и складывать в стопки. Она уже покончила с этим и засовывала в моечную машину грязные тарелки, когда появилась Кэроль, небрежно одетая в мягкие шерстяные штаны, блузу с высоким воротником и куртку с золотыми пуговицами и множеством карманов, налезающих один на другой. Кэроль изумленно огляделась.

— Ты прибралась.

— Немножко.

— Право, не стоило утруждаться.

— Мне все равно больше нечем было заняться. — Гредель прошла в гостиную. Ее взгляд упал на стопку одежды, и она взяла в руки один из свитеров, которые только что аккуратно уложила на диван. — У тебя тут есть красивые вещички, — отметила она.

— Это с Йормака. Они производят прекрасную шерсть. — Леди Сула оглядела платье Гредель. — Да и то, что на тебе, — оно тоже вполне неплохо.

— Его купил мне Хромуша.

Кэроль рассмеялась.

— Можно было догадаться, что выбирал мужчина.

«А что не так с моим платьем?» — хотела спросить Гредель. Платье было такое же, как все носили, только отличного качества. Через мараникский порт не проходили грузы с одеждой, и ее приходилось просто покупать в магазине.

Кэроль взяла Гредель за руку.

— Давай позавтракаем, — предложила она, — а потом я проведу тебя по магазинам.

Привратник изумленно уставился на Кэроль и Гредель, выходящих из лифта. Кэроль представила Гредель как двоюродную сестру Маргариту с Земли, и когда Гредель обратилась к привратнику с земным акцентом, тот низко поклонился им вслед.

Часом позже в ресторанчике Кэроль, к удивлению Гредель, попросила ее расплатиться за завтрак.

— Мое пособие приходит в начале месяца, — объяснила она. — А деньги, полученные в этом месяце, уже кончились. В этом кафе мне ничего не отпустят в кредит.

— Разве мы не собираемся идти в магазины?

Кэроль ухмыльнулась:

— Одежду я могу покупать и в кредит.

Они направились в пассаж, где дорогие магазины стояли в ряд под изящной сводчатой крышей из полупрозрачного разноцветного пластика, где на каждом шагу цвет освещения празднично менялся, маня посетителей двигаться все дальше. Кэроль представляла Гредель как свою сестру и смеялась, когда та пускала в ход свой земной акцент. Все называли Гредель «леди Марго», и вокруг нее вились целые стаи клерков и администраторов. Она была удивлена и польщена поднявшейся вокруг них суматохой. Вот как, выходит, живется пэрам.

Будь она просто Гредель, служащие тоже сновали бы вокруг нее — но только чтобы проследить, не стащит ли она что-нибудь.

В пассаже обслуживали не только терранцев, здесь были и торминелы, и наксиды, и креи, которые развлекались, бродя по магазинам и переговариваясь друг с другом красивыми музыкальными голосами. Гредель не привыкла сталкиваться с таким количеством негуманоидов сразу, ведь раньше она почти никогда не покидала терранского квартала в Фабах. Но пэры, решила Гредель, были почти что отдельным видом. У них между собой было больше общего, чем между ними и простыми смертными из их рас.

Кэроль купила себе полный комплект одежды и еще два для Гредель, роскошное платье с длинным плащом, стелющимся по полу вслед за хозяйкой, и похожий на пижаму домашний наряд. Гредель представления не имела, куда можно носить такие наряды.

— Сделан из слюны червей, — кивнула Кэроль на пижамный костюм.

— В каком смысле? — спросила встревоженная Гредель.

— Из слюны особых гусениц. Это называется еще «шелк».

Гредель знала о шелке — ей случалось читать о нем в книгах по земной истории, — и она с уважением дотронулась до ткани.

— Ты думаешь, что его сделали на Земле? — спросила она.

— Сомневаюсь, — лениво протянула Кэроль. — Земля просто дыра. Так говорила мне моя мать, а она была там на государственной службе.

Кэроль все покупала в кредит. Гредель обратила внимание, что она подписывается просто Сула, пропуская имя и титул леди. Похоже, ей был открыт кредит в каждом магазинчике пассажа. Когда Гредель стала благодарить ее за покупки, Кэроль ответила:

— Ты можешь рассчитаться со мной, купив мне ужин.

— Не уверена, что это мне по карману, — с сомнением произнесла Гредель.

Кэроль рассмеялась.

— Все лучше, чем пытаться поужинать слюной гусениц.

Гредель не могла понять, почему все с готовностью отпускали Кэроль товары в кредит.

— Они знают, что со мной это стоит свеч, — объяснила та. — Они в курсе, что в конце концов у меня появятся деньги.

— Когда?

— Когда мне исполнится двадцать три. Я тогда выйду из-под опекунства. — Она опять рассмеялась. — Только они все равно ничего не получат. К тому времени меня уже не будет на планете, я буду служить во флоте, и они смогут сколько угодно гоняться за мной по космосу.

Это изрядно заинтриговало Гредель. В Фабах люди, отказывающиеся платить по долгам, обычно имели серьезные неприятности. Может быть, у пэров и здесь все обстоит иначе.

— Выходит, это деньги, оставленные тебе родителями? — спросила она.

Кэроль с сомнением покачала головой.

— Не уверена. Моих родителей поймали на какой-то мошеннической махинации с государственными средствами, и они потеряли все — имущество, деньги… — Она значительным жестом легонько ударила себя по шее. — Все. Меня послали жить к Якову Бисвасу на Голубые Озера.

Голубые Озера были фешенебельным районом в Мараниках.

— Клан Бисвасов был связан с нашим, и па в свое время устроил Бисваса на должность младшего администратора порта. Не знаю, передал ли ему эти деньги мой па, или они пришли от каких-то клиентов и друзей отца, но они лежат в банке на кольце Спэнии, и каждый месяц мне набегают с них проценты.

— Но теперь ты не живешь у Бисвасов. Он что, уехал со Спэнии?

— Нет, он все еще здесь. Но он развелся и опять женился, а я не в ладах с его новой женой — мы с ней цапались каждый день, и старине Якову трудно было это выносить, вот он и устроил меня здесь, в Вольтах, на то время, пока я не отправлюсь на службу во флоте.

Кэроль рассказала, что трем поколениям ее семейства запрещено служить на гражданской службе — с одной стороны, в качестве наказания за преступление родителей, с другой — чтобы подстраховаться от новых краж. Но, будучи пэром, она может без экзамена поступить в любую из флотских академий, и именно так ей и советуют поступить.

— Не знаю, — сказала Кэроль, качая головой. — Не представляю себе, что я буду делать во флоте. Подчиняться приказам, носить форму… Вся эта дисциплина… Боюсь, я там свихнусь за неделю.

Флот, подумала Гредель. Вот способ убраться со Спэнии и через межпространственные тоннели попасть в большой сверкающий мир. Заншаа, Эсли, Земля… При мысли об этом захватывало дух. Ради этого можно было примириться и с униформой.

— Я бы ни на секунду не задумалась, — решила Гредель.

Кэроль удивленно поглядела на нее:

— Почему?

Гредель решила, что есть смысл упомянуть практические преимущества этой идеи.

— Тебя кормят и обеспечивают жильем. У них есть врачи и стоматологи. И они платят за это.

Кэроль пренебрежительно фыркнула:

— Вот ты и служи там.

— Я поступила бы на службу, если бы могла.

Кэроль надменно усмехнулась:

— Так в чем же дело? Ты можешь поступить туда добровольцем.

— Мне нельзя. У моей матери была судимость.

Флот разборчиво подбирал себе рекрутов: людей, которым ежедневное трехразовое питание казалось весьма привлекательным, хватало. Поэтому при вступлении во флот проверялась подноготная каждого добровольца.

Разве что, подумал Гредель, кто-нибудь из ее влиятельных знакомых замолвит за нее словечко. Например, какой-нибудь пэр.

Обратно к Кэроль они поехали на такси, но когда водитель стал припарковывать машину у тротуара, Кэроль юркнула на заднее сиденье, повалила не себя ничего не понимающую Гредель и крикнула водителю, чтобы он ехал дальше.

— Да что случилось? — спросила Гредель.

— Там ко мне пришли. Кое-кто хочет содрать с меня денег. Привратник обычно гонит их прочь, но этих отогнать труднее, чем прочих.

Похоже, что жизнь в кредит имела свои подводные камни, о которых Кэроль забыла упомянуть.

Водитель высадил их в переулке за домом. Там оказался грузовой вход, и у Кэроль был код к дверному замку. Внутри у входа было несколько самоходных тележек, стоящих здесь на случай, если кто-то привезет с собой тяжелый груз.

Они поднялись в квартиру на грузовом лифте и стали искать, нет ли чего поесть. Найти удалось немного, только бисквит и кусок засохшего сыра.

— У тебя дома есть что поесть? — спросила Кэроль.

Гредель колебалась. Эта мысль не казалась ей особенно удачной.

— Еда-то есть, — проговорила она медленно, — но там есть еще и Антоний.

— Кто это такой?

Гредель рассказала. Кэроль приняла надменную позу.

— Если он только приблизится ко мне, — сказала она, — я врежу ему по яйцам.

— Надолго его этим не остановишь, — вздрогнув, ответила Гредель. — Он все равно полезет на тебя.

— Поглядим. — На губах Кэроль опять играла улыбка.

— Я говорю серьезно. Ты же не хочешь его совсем разозлить. Ручаюсь, даже ребятам Хромуши пришлось бы с ним повозиться.

Кэроль потрясла головой и рассмеялась.

— Дурдом. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто мог бы купить нам немного еды?

— Знаю. Это Хромуша.

— Это твой парень, да? Такой высокий?

— Это он принес тебя сюда прошлой ночью.

— Значит, я уже должна ему, — рассмеялась Кэроль. — Он не обидится, если я выпрошу у него еще и ужин? В начале месяца я смогу отдать ему деньги.

Гредель позвонила Хромуше, которого изрядно позабавили их проблемы. Он сказал, что скоро приедет.

Пока они ждали его, Гредель приготовила кофе, разлив его в изящные тонкостенные чашки.

— Расскажи мне о своем Хромуше, — попросила Кэроль.

Так Гредель рассказала Кэроль о занятиях Хромуши.

— У него связи, понимаешь? Он знает нужных людей, и он ведет денежные дела. С портом, с прочими местами. Оказывает людям услуги за хорошую цену. Когда кто-то не может получить кредит, он одалживает ему денег.

— Но ведь это полагается делать главам кланов?

— Иногда они это и делают. Но ты представь себе эти провинциальные кланы, они сами постоянно заняты бизнесом, и их друзья и союзники. Они не станут ссужать деньги тому, кто может стать их конкурентом. А когда начинаешь новое дело, нужно иметь защиту от тех, кто в этом деле уже давно, вот Хромуша занимается еще и этим.

— Защищать людей полагается пэрам, — упрямо заметила Кэроль.

— Кэроль, — ответила Гредель, — ты первый пэр в моей жизни, которого я вижу не по телевизору. Пэры редко оказываются в таких местах, как Фабы.

Кэроль цинично усмехнулась.

— Так этот твой Хромуша постоянно занят добрыми делами? Никому ничего плохого не делает, только помогает людям?

Гредель запнулась. Они коснулись той темы, на которую она обычно старалась не думать. Она вспомнила Мосли и глухой тошнотворный звук, с которым ботинок Хромуши врезался в его тело. И как звенела тогда ее голова от пощечины Хромуши.

— Конечно, — ответила она наконец, — он иногда устраивает людям неприятности. Чаще всего тем, кто пытается что-нибудь украсть у него. Но он вовсе не плохой, — быстро добавила она, — он не буйный, а просто крутой. Он пускает в ход мозги.

— Угу, — кивнула Кэроль. — Так он и с тобой… больше мозгами работает?

Гредель почувствовала, что краснеет.

— Иногда. Он очень вспыльчивый. Но он всегда становится ласковым, когда отходит, и покупает мне разные вещи.

— Угу, — опять кивнула Кэроль.

Гредель старалась не обращать внимания на ехидство Кэроль. Побои от молодого человека — это было нормально, весь вопрос только в том, считает ли он нужным за них потом извиниться.

— Ты его хоть любишь? — спросила Кэроль.

Гредель опять подумала.

— Может быть, — решила она наконец.

— Надеюсь, что хоть в постели он неплох.

Гредель пожала плечами.

— Тут у него все в порядке. — Ей полагалось заниматься сексом, раз уж ее считали красивой и она водилась со старшим парнем при деньгах. Хотя это было и не так здорово, как она когда-то ожидала, это было достаточно приятно, чтобы ей не приходили в голову мысли о том, чтобы бросить эту связь.

— Хромуша слишком молод, чтобы быть хорошим в постели, — объявила Кэроль. — Нужен мужчина постарше, чтобы он показал тебе, что это такое. — Ее глаза вспыхнули, и она недобро хихикнула. — Вроде моего Сергея. Вот это был классный парень! Он научил меня всему, что касается секса.

Гредель удивленно поглядела на нее.

— А кто это такой?

— Помнишь, я тебе рассказывала, что Яков Бисвас женился по второму разу? Ну так сестра его жены была замужем за Сергеем. Мы с ним встретились на их свадьбе и сразу влюбились друг в друга — и нам постоянно приходилось прятаться, когда мы хотели быть вместе. Из-за этого и начались все дрязги в семье. Поэтому-то мне и приходится теперь жить в Мараниках.

— Он был сильно старше тебя?

— Ему было где-то сорок с лишним.

Гредель мгновенно прониклась черной, непреодолимой ненавистью. Она почувствовала, что готова изорвать этого Сергея в клочки ногтями, зубами…

— Это отвратительно, — заявила она. — Просто противно.

Кэроль цинично рассмеялась.

— На твоем месте я бы так не говорила. Сколько лет твоему Хромуше? И в какие дела ему случалось тебя втравливать?

Гредель показалось, что слова Кэроль ударили ее по лицу. Кэроль ухмыльнулась ей.

— Все нормально, — примирительно сказала она. — Мы с тобой просто блещем спокойствием и душевным здоровьем, правда?

Гредель решила сменить тему.

— Какая красивая, — сказала она, беря в руки чашку.

Кэроль не проявила особого интереса.

— Я получила этот сервиз в наследство. Это фамильный знак Сула, вот эти три полумесяца.

— А что они означают?

— Они означают три полумесяца. Если они и значат что-нибудь еще, то мне об этом никто не потрудился сообщить.

К тому времени как Хромуша приехал, настроение Кэроль опять поднялось. Она поблагодарила его за то, что он довез ее до дома вчерашней ночью, и повела их в такой престижный ресторан, что Кэроль пришлось предъявить отпечаток пальца, чтобы их пропустили. Там даже не было обычного меню, просто на столе стояло множество небольших блюд, из которых каждый клал себе на тарелку, что хотел. О некоторых вещах, которые там были, Гредель даже и не слышала. На некоторых блюдах еда была страшно вкусной, а на некоторых — не очень. Кое-что казалось просто несъедобным.

Кэроль и Хромуша легко поладили между собой, к большому облегчению Гредель. Кэроль жизнерадостно болтала, а Хромуша много шутил. Ближе к концу трапезы, неожиданно что-то вспомнив, он полез в карман. Гредель вздрогнула, увидев, что он вытащил оттуда шприц.

— Панда спрашивает, нужен ли тебе еще эндорфин, — сказал Хромуша.

— Ты помнишь, что у меня нету денег? — уточнила Кэроль.

Хромуша демонстративно пожал плечами:

— Я запишу это на твой счет.

«Не надо!» — хотела завопить Гредель.

Но Кэроль только улыбнулась, как кошка, и протянула руку к шприцу в руке Хромуши.

После этого дня Гредель и Кэроль стали встречаться довольно часто. Отчасти потому, что этого хотел Хромуша, но еще и потому, что Кэроль и вправду понравилась Гредель, к тому же у нее было чему поучиться. Она перенимала у подруги манеру одеваться, разговаривать, двигаться. А Кэроль нравилось одевать Гредель словно куклу и учить ее держать себя и разговаривать, словно та и вправду была пэром, ее сестрой Марго. Гредель боролась со своим акцентом, пока ее речь не стала точным подобием речи Кэроль. А вот Кэроль не могла говорить как Гредель, а терранские интонации, с которыми иногда говорила Землянка, неизменно вызывали у нее смех.

Гредель училась тому, что могло помочь ей вырваться из Фаб.

А Кэроль нравилось учить ее. Может быть, потому, думала Гредель, что других дел у нее почти не было. Она бросила школу, потому что была пэром и могла поступить в академию независимо от своих отметок, а друзей в Мараниках у нее не было. Иногда к ней наезжали друзья с Голубых Озер — чаще всего это бывала компания девушек, — но они говорили все больше о том, что происходит у них в школе, а это ей быстро наскучивало.

— Вот бы Сергей мог звонить мне, — говорила Кэроль. Но Сергей никогда не звонил. А самой связываться с ним она отказывалась. — Это его дело, а не мое, — говорила она, и взгляд у нее делался очень жестким.

Кэроль частенько скучала. И это было опасным, потому что, заскучав, Кэроль сразу же решала «сменить музыку». Иногда это значило просто поход в магазин или в клуб, но иногда новой «музыкой» оказывалась пара бутылок вина, или бутылка бренди, или укол шприца в вену, а иногда и все это сразу. Но больше всего ей нравились эндорфины.

Закон не запрещал наркотики, но за их потреблением строго следили, да и стоили они дорого. На черном рынке можно было достать медикаменты по более приемлемым ценам и без лишних бумаг. Кстати сказать, ребята Хромуши торговали не только наркотиками: Нельда доставала у них для Гредель противовирусные препараты, когда та заболевала, и биоускорители, когда однажды сама сломала ногу, — с их помощью она избавилась от значительных расходов на врачей и обычные препараты.

«Сменив музыку», Кэроль делалась ершистым, диким созданием, сплошным комком напряженных нервов, раздираемым на части часто совершенно противоречивыми импульсами. Ее бросало то туда то сюда, с вечеринки в клуб или в бар, то она была самым дружелюбным существом на свете, то могла накинуться с оскорблениями на совершенно незнакомого человека.

Когда наступило первое число следующего месяца, Гредель напомнила Кэроль, что настала пора отдать долг Хромуше. Кэроль только плечами пожала, но Гредель не отступала.

— Это не то же самое, что делать долги в лавке.

Кэроль, прищурившись, поглядела на Гредель, что было явным признаком надвигающейся бури.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда Хромуше не платят, что-нибудь может произойти.

— Например? — вопрос был задан предельно надменным голосом.

— Ну, например, — Гредель помедлила. — Например, то, что случилось с Мосли.

У нее и сейчас желудок начинало выворачивать при одном воспоминании о том случае.

— Мосли заведовал парой лавок, через которые Хромуша сбывал свой товар. А потом Хромуша выяснил, что Мосли утаивает от него часть прибыли. И тогда… — Она вспомнила, как Хромуша вопил на Мосли, как его парни держали бедолагу, пока Хромуша молотил его по лицу и по животу. Как Хромуша продолжал избиение, даже когда Мосли потерял сознание и беспомощно валялся на полу. Ей сделалось плохо, когда она вспомнила тупой звук, с которым ботинки Хромуши втыкались в неподвижное тело.

— И что тогда стало с Мосли? — подтолкнула ее Кэроль.

— Я думаю, он умер. — Гредель с трудом выдавила из себя эти слова: в горле стоял комок. — Парни потом ничего не говорили мне о нем. Его больше никто не видел. Теперь этими лавками заведует Панда.

— И Хромуша может так же поступить со мной? — осведомилась Кэроль. Ей трудно было взять в толк, что люди вроде Хромуши могут вообще иметь к ней какое-то отношение.

Гредель опять помолчала.

— Наверное, не стоит проверять. Он бывает совершенно непредсказуем.

— Отлично, — ответила Кэроль. — Передай ему деньги.

Кэроль подошла к своему компьютеру и выдала Гредель кредитный чек, который Гредель потом отдала Хромуше. Тот изумленно поглядел на него — со своими компаньонами он привык расплачиваться наличными — и велел Гредель вернуть его Кэроль и попросить ее обналичить. Но когда на следующий день Гредель появилась у Кэроль, та была занята и, отмахнувшись, без лишних слов дала Гредель коды к своему счету.

Вот так, запросто.

Когда Гредель увидела сумму, поступившую на счет вчерашним днем, у нее перехватило дыхание. Восемьсот сорок зенитов, ведь этого же могло хватить Нельде и всем ее детям на целый год, да еще и Антонию хватило бы на то, чтобы напиваться каждый день. А Кэроль получала столько каждый месяц.

Гредель стала присматривать за деньгами Кэроль, следить, чтобы оплачивались счета хотя бы некоторым кредиторам, чтобы на кухне постоянно была еда. Она отчистила одежки, которые Кэроль разбрасывала повсюду, следила за тем, чтобы белье своевременно отправлялось в прачечную и возвращалось обратно. Кэроль была восхищена.

— Когда я поступлю во флот, ты поступай тоже, — решила она. — Я сделаю тебя служанкой или еще кем-нибудь.

У Гредель яростно забилось сердце.

— Хорошо бы, — ответила она. — Но тебе придется привлечь какие-то связи — ты ведь помнишь, у моей матери были нелады с законом и все такое.

— Я тебя устрою, — заверила ее Кэроль.

Узнав, как обстоят денежные дела у Кэроль, Хромуша был разочарован.

— Восемь сотен с небольшим, — пробормотал он, — ради такой суммы и на кражу-то идти не стоит. — Он перевернулся на спину (они разговаривали, лежа в постели у него на квартире) и хмуро уставился в потолок.

— Людей убивают и ради меньших денег, — заметила Гредель. — Иногда просто из-за бутылки дешевого вина.

Хромуша пристально поглядел на нее.

— Я и не говорил о том, чтобы кого-нибудь убить, — заметил он. — Я только говорил, что эта сумма не стоит тех неприятностей, которых не избежать, если ты украдешь у пэра. Не стоит и заморачиваться, пока ей не исполнится двадцать два — тогда она вступит в права наследования, но к тому времени она уже будет во флоте. — Он вздохнул. — Вот если бы она уже сейчас служила во флоте, да еще где-нибудь у нас в порту… Тогда мы могли бы через нее получить доступ к флотскому снабжению.

— Я не хочу красть у нее, — заявила Гредель.

Хромуша задумчиво дотронулся до ее подбородка, словно и не слышал ее слов.

— Что ты можешь сделать, так это получить счет в банке на ее имя, но с твоими отпечатками пальцев. Тогда ты переводишь ее деньги на свой счет, забираешь их и исчезаешь в неизвестном направлении. — Он улыбнулся. — Проще простого.

— Мне казалось, ты говорил, что дело того не стоит, — напомнила ему Гредель.

— Из-за восьми сотен — точно, — подтвердил Хромуша и рассмеялся. — Я просто пытался прикинуть, как в случае чего получить назад свой долг.

Поняв, что Хромуша не собирается красть у Кэроль, Гредель почувствовала облегчение. Ей вовсе не хотелось становиться воровкой, а уж тем более не хотелось красть у такого друга, как Кэроль.

— Похоже, у нее здесь нету никаких полезных знакомств, — продолжал вслух размышлять Хромуша. — Разузнай побольше насчет этих Бисвасов. Может, хоть они на что-то сгодятся.

Гредель согласилась. Это задание выглядело вполне безвредным.

Она теперь почти не ночевала у Нельды, оставаясь либо у Хромуши, либо у Кэроль. И это было к лучшему, потому что у Нельды дела шли не очень. Похоже, что Антоний надолго осел дома. Он заболел чем-то связанным с печенью и не мог теперь работать. Нельда все чаще ходила со свежими синяками и царапинами на лице. А иногда перепадало и детям. Иногда, возвращаясь домой поздно ночью, она проходила мимо дивана, на котором лежал Антоний с бутылкой джина в руках. Ей приходилось разуваться в прихожей и тихонько красться мимо него, а он с ненавистью глядел ей вслед. Гредель думала, как просто было бы взять бутылку и ударить Антония по голове, а потом еще и еще, до тех пор пока он уже никому не сможет причинять вред.

Однажды, вернувшись домой, она застала Нельду в слезах. Антоний избил ее и забрал деньги, отложенные на квартплату, и это уже второй раз.

— Нас выселят, — шептала Нельда охрипшим от слез голосом. — Нас всех вышвырнут отсюда.

— Ну уж нет, — твердо заявила Гредель.

Она пошла к Хромуше, рассказала ему обо всем и попросила у него денег.

— Я никогда больше ни о чем не попрошу тебя, — пообещала она.

Хромуша задумчиво выслушал ее, полез в бумажник и протянул ей купюру в сто зенитов.

— Этого хватит? — спросил он.

Гредель, потянувшись было к бумажке, остановилась.

— Это больше, чем нужно, — ответила она. — Я не хочу брать так много.

Хромуша взял ее руку и вложил в нее купюру. Его голубые глаза глядели прямо в ее изумрудные.

— Бери на здоровье, — сказал он. — А на остаток купи себе что-нибудь.

Слезы благодарности заполнили глаза Гредель.

— Спасибо, — ответила она. — Я знаю, что не заслуживаю этого.

— Заслуживаешь, и еще как, Землянка, — ответил Хромуша. Он стал целовать ее, подбирая слезы. — А теперь отнеси-ка ты их агенту домовладельца, хорошо? Не стоит относить их Нельде, а то она может снова отдать их.

— Я так и сделаю, — решила Гредель.

— И еще… — его глаза потемнели. — Не стоит ли мне заняться Антонием? Или, может, его просто поторопить с отъездом? Ты понимаешь, что я имею в виду.

От этих слов Гредель поежилась.

— Нет, — ответила она. — Нет, он и так не задержится.

— Просто запомни, что есть такая возможность, ладно?

Она заставила себя кивнуть в ответ.

Гредель отдала деньги агенту, хмурой маленькой женщине, у которой в их доме был маленький офис, пропахший луком и капустой. Получив расписку в уплате за два последних месяца, которую агент выдала с большой неохотой, Гредель вышла из офиса, думая о Хромуше и о том, как он любит ее.

Как жаль, что он не жилец на этом свете, невольно подумала она.

К сожалению, она понимала, что так оно и есть.

Люди вроде Хромуши не живут долго. Среди этих ребят не так уж много стариков. Рано или поздно их сажают или убивают. А тех, кого они любили — их жен, любовниц и детей, — либо отправляют работать на фермах, как Эву, либо просто наказывают вместе с ними.

Как по заказу, через несколько дней за кражу груза топливных элементов в мараникском порту взяли Кремня. Через две недели состоялся суд, а еще через неделю и казнь. Поскольку кража частного имущества рассматривалась как гражданское преступление, не оскорбляющее праксиса, его не стали подвергать пыткам, которые полагались за нарушение высшего закона, а просто посадили в кресло и задушили удавкой.

Казнь показывали по каналу телевидения, специально предназначенному для трансляции публичных наказаний, и Хромуша заставил всех парней смотреть на это.

— Чтобы были поосторожнее, — прямо объявил он.

Гредель смотреть не стала. Вместо этого она поехала к Кэроль и там, к своему удивлению, помогла ей уговорить бутылку вина. Кэроль это настолько впечатлило, что она всю ночь говорила подруге комплименты и благодарила за все, что та сделала для нее. Гредель ушла от нее, полная хмельной радости. Ей редко бывало так хорошо.

Эйфория длилась до самого дома. А там бушевал скандал. На полу валялись обломки кресла, а у Нельды над глазом кровоточила глубокая рана. Войдя, Гредель окаменела от ужаса, а потом попыталась проскользнуть к себе, не попадаясь на глаза Антонию.

Не тут-то было. Антоний рванулся к ней и ухватил за ворот. Она почувствовала, как затрещала ткань.

— Где деньги? — завопил Антоний. — Ты должна была продать тряпки и выручить мне денег!

Дрожащими руками Гредель вытащила кошелек.

— Вот! Бери!

Все было предельно ясно. Антоний разыгрывал свой сценарий номер один. Ему нужны были деньги на выпивку, а он уже выгреб у Нельды все, что у нее было.

Антоний вцепился в кошелек и высыпал монеты себе на ладонь. На Гредель дохнуло можжевеловым ароматом, сочащимся изо всех пор его тела. Он молча пересчитал монеты, потом бросил кошелек на пол, а деньги пересыпал к себе в карман.

— Я тебя отведу на панель, прямо сейчас, — решил он и ухватил ее за запястье. — Так можно будет заработать побольше.

— Нет! — закричала Гредель, обьятая ужасом, и попыталась вырваться.

Глаза Антония запылали злостью. Он широко замахнулся свободной рукой.

Гредель ощутила удар скорее костями, чем кожей. У нее лязгнули зубы, а ноги сами подогнулись под ней, и она осела на пол.

Тут подоспела Нельда и, визжа, ухватила Антония за руку, пытаясь остановить его.

— Не смей бить ребенка! — выла она.

— Тупая сука! — прорычал Антоний и с разворота врезал Нельде по лицу. — Не смей больше встревать в мои дела с ней!

Со стороны Антония было большой ошибкой отвернуться. Гнев захлестнул Гредель с головой, всепоглощающая ярость придала ей силы и вложила в руки то оружие, которое было ближе всего, — ножку кресла, которое Антоний разломал совсем недавно, чтобы подчеркнуть один из своих нехитрых тезисов в споре с Нельдой. Гредель взвилась на ноги и, ухватив ножку кресла обеими руками, замахнулась ей на Антония.

Нельда разинув рот уставилась на нее и опять завопила. Антоний внял предостережению и начал разворачиваться к Гредель, но было уже поздно. Деревянная ножка ударила его по виску, и он упал на одно колено. Ножка, сделанная из прессованного волокна деджера, обломалась неровно, и зазубренный конец основательно ранил его.

Гредель завизжала и вложила все пятнадцать лет непрерывно подавляемой ненависти во второй удар. Удар пришелся Антонию по лысине. Раздался гулкий стук, и огромный мужчина упал на пол, словно мешок с камнями. Гредель обрушилась коленями на его грудь и стала бить его, еще и еще. Она припомнила, с каким звуком ботинок Хромуши ударялся о Мосли, и теперь хотела только одного — добиться такого же звучания. Острые края сломанной ножки вырывали полосы плоти из бесчувственного Антония. Весь пол и стены были уже забрызганы кровью.

Она остановилась, когда Нельда схватила ее за руки и оттащила от бесчувственного тела. Гредель замахнулась на Нельду — и застыла, увидев слезы в глазах женщины.

При каждом вдохе из груди Антония вырывался булькающий звук. Из его рта медленно вытекала кровь.

— Что нам делать? — завывала Нельда, бессмысленно мечась по комнате. — Что нам делать?

По крайней мере на этот вопрос Гредель знала ответ. Она достала из кармана телефон и, зайдя в свою комнату, позвонила Хромуше. Он оказался неподалеку с Пандой и еще тремя своими парнями. Окинув взглядом разгромленную комнату, лежащего на полу Антония и Гредель, стоящую с окровавленной ножкой кресла в руках, он сразу все понял.

— Чего ты хочешь? — спросил он у нее. — Мы можем посадить его на поезд. Или бросить в реку.

— Нет! — взвилась Нельда, заслоняя тело Антония от Хромуши. Полными слез глазами она умоляюще глядела на Гредель. — Посадите его на поезд. Пожалуйста, милые мои, пожалуйста.

— На поезд, — повторила ее слова Гредель.

— Мы приведем его в чувство и растолкуем ему, что возвращаться не стоит, — сказал Хромуша. Парни подняли тяжелое тело и потащили к двери.

— Где у вас грузовой лифт? — спросил Хромуша.

— Я покажу. — Гредель вышла вместе с ними на площадку к лифту. В доме жили работающие люди, которые ложились спасть в приличное время, и в этот ночной час безмолвное здание казалось вымершим. Парни дотащили Антония до грузового лифта и переводили дыхание, запыхавшись под грузом тяжелого тела.

— Хромуша, — позвала Гредель.

— Что?

Она поглядела в его жесткие голубые глаза.

— Бросьте его в реку.

Что-то плыло по поверхности воды, но Сула отвела глаза. Мартинес обнял Сулу и стал осыпать поцелуями. Девушка пыталась забыться, отвечая ему. Внезапно ей на руку упала холодная дождевая капля. Она вздрогнула.

— Тебе холодно? Давай я подниму тент.

Мартинес дернул за ручку, и над лодкой раскрылся пластиковый полог, защищающий пассажиров от ветра. Внезапно ей стало не хватать воздуха. Сула рванулась и с криком опустила тент.

— Что случилось? — встревоженно спросил Мартинес.

— Лодка! — приказала Сула. — К пристани! Быстрее!

Паника билась в ее груди, как разорванный парус под ударами ветра. На лицо падали дождевые капли. Мартинес взял ее за руку.

— Что случилось? С тобой все в порядке?

— Нет! — выкрикнула она, вырывая руки. Лодка скользнула к причалу, и Сула рванулась на твердую землю. Упала. Ободранная лодыжка вспыхнула болью, но она не стала обращать на это внимания, а поспешно поднялась на ноги и проворно побежала прочь. Мартинес остался стоять в лодке, смешно раскинув руки для равновесия.

— Что я сделал не так? — крикнул он озадаченно.

По ее лицу хлестал холодный дождь.

— Ничего! — бросила она, ускоряя шаги.

 

Глава 6

Катафалк последнего великого господина катился вперед, в тишине скользя вдоль бульвара праксиса, ведущего от стоящего на акрополе великого прибежища к вечному пристанищу, расположенному на другом краю верхнего города. Над громадным катафалком высилось изображение последнего шаа в две натуральные величины. Тяжелое тело в полулежачем положении, покрытое тяжелыми складками провисшей серой кожи, приплюснутая, квадратная голова, приподнятая над телом, как холм посреди ровного поля, взгляд, устремленный вперед, в будущее, видное только тем, кто обладает мудростью шаа.

Похоже, Мартинес уже много часов простоял под серым небом. На нем был траурный мундир с эполетами и парчовым плащом, сапоги с высокими ботфортами и высокий черный кожаный кивер на голове. На траурном мундире цвета поменялись местами, и вместо зеленой куртки и штанов с серебряными пуговицами и шнурами на Мартинесе был траурно-белый костюм с зеленым воротником, манжетами и прочими украшениями. Белый плащ, украшенный зелеными полосами, был со специальными грузиками по краям, чтобы не терял форму.

Катафалк медленно полз, сопровождаемый оркестром, состоящим исключительно из креев, гудели моторизованные литавры и двуязычковые флейты, завывающие причудливыми голосами. Их монотонное пение наводило на мысли о похоронных ритуалах каких-то полудиких рас, дошедших до нас из незапамятных времен. За ними следовала платформа, на которой лежали странные механизмы, с которыми — если слухи не врали — Предвосхищение Победы был соединен под конец своей жизни. Они были прикрыты белым саваном, и их предстояло сжечь вместе с последним шаа, чтобы их секреты никому не достались.

Мартинес старался не думать об этом, но все равно испытывал досаду. Шаа всегда были очень скрытны, когда дело касалось их анатомии и психики, не говоря уже об их непостижимом способе мыслить. После смерти каждого шаа вместе с ним положено было сжигать его слуг и все личные вещи, и оставшиеся в живых шаа строго следили за выполнением этого требования. Что там скрывалось под этими складками кожи и тем более внутри их неуклюжих голов, оставалось тайной, ведомой только шаа.

Но теперь не осталось шаа, способных проследить за тем, чтобы останки покойного были уничтожены. Превосходная возможность для проведения посмертного вскрытия, раз уж не суждено заняться изучением их анатомии при жизни. Завись все от Мартинеса, он бы на несколько недель, а то и месяцев отложил и похороны, и траурную процессию, дав возможность патологоанатомам расследовать все секреты физиологии шаа, а лучшим кибернетикам мира — заняться машинами и выяснить, вправду ли они были хранилищами памяти великих господ.

Но от Мартинеса ничего не зависело, так что секретам шаа предстояло исчезнуть вместе со смертью последнего из их рода.

Следом за платформами с Предвосхищением Победы и его машинами шагали плакальщики в траурных костюмах с обращенной расцветкой. В белом с пурпурным шествовали господа депутаты, в белом с коричневым шли представители гражданских ведомств, в белом с зеленым был флот. Каждая группа была представлена всеми видами, идущими в порядке их покорения. Первыми шли наксиды, вихляя вытянутыми телами, чтобы удержаться в медленном темпе шествования, за ними шагали терранцы, следом торминелы, и так далее. Отсутствовали здесь только йормаки, которым много столетий назад было дано особое разрешение не покидать своей планеты.

Лорд Пьер Н'гени был где-то среди господ депутатов, но его Мартинес не разглядел. Среди одетых в белые мундиры флотских офицеров он увидел господина командующего флотом Ярлата, нового командующего флотом метрополии. Он был торминелом и, как ночной житель, прятал огромные глаза под темными очками. Его пухлое, покрытое густым мехом туловище было до самого подбородка укрыто траурным мундиром. Тяжелый официальный костюм, надетый поверх плотного меха, мог вызвать у представителя его вида опасный перегрев, и в менее официальной обстановке торминельские офицеры обычно ограничивали свой костюм жилетом и короткими штанами, так что, наверное, в мундир командующего были встроены охлаждающие элементы. Многим торминелам, занимающим официальные должности, на период траура пришлось перекрасить свой черно-бурый мех в белый цвет, чтобы не получить теплового удара.

Мартинес ничего не знал о командующем флотом Ярлате, да и знать не хотел. Достаточно было того, что Ярлат вступал в должность, которую раньше нес командующий флотом Эндерби, и поэтому с завтрашнего дня Мартинесу придется спороть с воротника красные нашивки, полагающиеся ему как офицеру по особым поручениям.

За представителями флота шагали одетые в белое с голубым работники поисковой службы, а за ними сверкали позолотой на черном работники легиона справедливости. Они не носили траура, что должно было лишний раз подчеркнуть, что даже великое горе не может оторвать их от постоянной заботы — выслеживания врагов праксиса.

Следом за плакальщиками везли тела тех, кто решил покончить с собой вместе с великим господином, и первой среди них была предводительница парламента, самая высокопоставленная особа во всей империи, если не считать шаа. Ее катафалк не спеша двигался по улице, и ветер перебирал редкие перья на ее теле. Следом за умершими депутатами двигались похоронные дроги высокопоставленных гражданских служащих. Все они приняли большую порцию яда и умерли, надо полагать, в окружении преданных родственников, готовых насильно влить яд в их горло, если бы самоубийцам вдруг захотелось уклониться от своей участи.

Впервые в жизни Мартинес почувствовал удовлетворение от мысли, что его клан не принадлежит к числу самых знатных. Он не мог удержаться от мысли, что если бы пришлось выдвигать кандидата на похороны великого господина, его родня вручила бы эту чашу ему. Его брат Роланд должен был унаследовать власть на Ларедо, и его смерть была бы слишком большой потерей, а его сестры всегда были готовы объединиться перед лицом любой неприятности, и победить любой ценой. Весьма вероятно, семейный совет решил бы, что бедолага Гарет, без толку ошивающийся во флоте и не способный помогать родне в осуществлении ее честолюбивых притязаний, является самой подходящей кандидатурой для жертвоприношения.

От дальнейших мрачных размышлений его отвлекло появление знакомого лица — ПэДжи Н'гени, одетый во все белое, медленно шествовал с необычно торжественным выражением на блеклом лице. Он шагал среди прочих Н'гени, сопровождающих гроб с представителем их клана, пожилым человеком с седыми усами, одетым в костюм отставного гражданского служащего. Странно, что у клана Н'гени нашелся кто-то, кем они пожертвовали охотнее, чем ПэДжи.

Переговоры ПэДжи с Семпронией в саду при дворце Шелли увенчались успехом — явно большим, чем речная прогулка Мартинеса, — и теперь с ПэДжи надо было обращаться как с будущим зятем. Не знай Мартинес, что вся эта затея была сущим блефом, он был бы глубоко оскорблен, а так испытывал к ПэДжи почти приятельские чувства. Чего нельзя было сказать о Семпронии, которая недвусмысленно старалась не подпускать жениха к себе. Что думал сам ПэДжи о помолвке с девушкой, явно избегающей его общества, Мартинес еще не знал.

Следом за гражданскими служащими нес своих мертвых флот. Командующий флотом Эндерби, сделавшийся непривычно миролюбивым, как-то сразу усох и выглядел очень печально. Мартинес почувствовал острый укол жалости.

Что бы ему последовать моему совету, подумал Мартинес.

За гробом шла дочь Эндерби, неплохо смотрящаяся в траурном одеянии государственной служащей. Она держала за руку свою дочку, девочку девяти или десяти лет.

Скандально известной жены — точнее, уже вдовы — нигде не было видно.

— Отряд — вперед! — провозгласил старший капитан, стоящий справа от Мартинеса, и Мартинес шагнул вперед вместе с прочими членами семьи Эндерби и его служащими. Небольшой отряд, состоящий из тех, кто по долгу службы стал вторым семейством Эндерби, сделал разворот через левое плечо и влился в процессию позади дочери и внучки покойного.

Рядом в процессию вливались другие отряды. Мартинес заметил мелькнувшего в толпе кадета Фути. Видимо, его семейство тоже пожертвовало одним из своих членов ради вящей славы клана, но даже скорбь по этому поводу не смогла ничего сделать с непокорным чубом кадета.

Двигаться было приятно, даже таким неспешным шагом. Шагать в похоронной колонне полагалось торжественно, на каждом шаге задерживая ногу в воздухе. Высокие лакированные сапоги выглядели очень романтично, но на деле были изрядно тяжелыми, и не так-то просто было удерживать их на весу. Да и остальные детали костюма тоже не были рассчитаны на то, чтобы облегчать жизнь тому, кто его носит: когда процессия достигла просвета между дворцами, стоящими по краям дороги, ветер ударил в его высокую шляпу и хлестнул по лицу взметнувшимся плащом идущего перед ним плакальщика.

Вздрогнув, он торопливо принялся приводить себя в порядок, заработав недовольный взгляд стоящего справа капитана.

Процессия медленно двигалась вперед. Ножны кривого меча при каждом шаге били по ноге. Вдоль дороги для поддержания порядка выстроились ряды кадетов, и Мартинес невольно искал глазами среди них светлую прическу и зеленые глаза кадета Сулы. Не найдя ее, он решил вообще о ней не думать.

Он порядком разозлился на нее, когда она убежала, оставив его одного, как дурака, в прогулочной лодке. Его настроение не улучшилось при виде ужина на двоих, оставленного Алиханом, когда он вернулся к себе домой. Ужин он без церемоний засунул в холодильник и отправился спать.

Утром злость прошла, осталось только легкое раздражение, и тут ему пришло письмо от Сулы. Оно было написано разборчивым, стандартным почерком и послано без видеосопровождения. Может быть, она не хотела, чтобы он глядел на нее, пусть даже на экране.

«Во всем виновата я, — писала она. — Раз я никому не могу составить компанию, постараюсь провести остаток отпуска подальше от столицы, готовясь к экзаменам».

Через несколько часов он успокоился настолько, чтобы написать ей ответ — похоже, что манера писать от руки оказалась заразной, — в котором сообщал, что будет счастлив поговорить с ней, как только она этого захочет.

Но, видимо, она не слишком жаждала общения, поскольку после этого от нее не было ни слуху ни духу. Он решил утешиться с Амандой Таен: с ней было так легко…

Он так и не увидел Сулы, пока продолжалось шествие, но в этом как раз ничего странного не было. Все кадеты, все офицеры, прапорщики и старшины и даже рекруты были задействованы в этом мероприятии, и только малая часть их присутствовала в верхнем городе. Задействованы оказались даже служащие легиона, все полицейские независимо от чина и даже немногочисленные работники поисковой службы. Все общественные места нужно было взять под охрану, к тому же выделить по вооруженному отряду на каждый подъемник, ведущий на кольцо. Все были готовы к… К чему угодно.

Мартинес начал осознавать, что, по правде говоря, никто не знает, что будет после смерти последнего представителя той власти, которая правила столь жестоко и беспрекословно последние десять тысяч лет. Все ожидали отчаяния и паники. Предсказывались массовые самоубийства, восстания и мятежи. Господин командующий Эндерби и другие старшие офицеры немало потрудились, передислоцируя флот так, чтобы боевые корабли можно было перебросить в любую точку империи, где они могут понадобиться.

Сам Мартинес полагал, что ничего особенного не должно произойти. Да, будут психопаты, которые попытаются покончить с собой, в большинстве своем безуспешно; и наверное, кто-то выйдет из-под контроля, полагая, что после смерти последнего шаа жизнь должна превратиться в сказку. Подобные типы, безусловно, существовали, но сталкиваться с ними Мартинесу не приходилось.

Большинство замерло в ожидании, не представляя, чего ждать от смерти Предвосхищения Победы.

Он вспомнил, как стоял в фойе штаба, разглядывая карту имперской системы межпространственных тоннелей, и размышлял о том, что от шаа никуда не деться.

Может быть, подумал он, ему все же удалось это сделать. И ему, и всем остальным. Может быть, груз истории, лежащий на плечах всех членов империи, сделается теперь немного полегче.

Эта мысль так захватила его, что он почти не заметил, как долгое, неторопливое шествие приблизилось наконец к вечному пристанищу, длинному прямоугольному мавзолею, облицованному белоснежным мрамором, где тела великих господ сжигали и упокоивали в вечности. Мавзолей ступенчато поднимался ввысь, а над входом возвышалась огромная двухстворчатая арка. Катафалк неспешно подкатился по пандусу к входным воротам, въехал внутрь через арку, а сопровождающие стали выстраиваться рядами на ступенях мавзолея.

Тело Эндерби вплыло под арку, и группа, в которой находился Мартинес, последовала за дочерью командующего на свое место на ступенях. Справа от Мартинеса раскинулся нижний город, а над ним нависло осеннее небо, закрытое низко плывущими облаками. Становилось холодно. Процессия двигалась так медленно, что согреться на ходу не удалось.

Наконец тяжелые стальные двери закрылись за последним покойником. Наступила длительная пауза. Провожающие стояли ровными рядами, а их плащи и куртки трепетали на холодном ветру. А потом в воздухе возник резкий звук, как будто ветер, устав бесцельно трепать одежду собравшихся, устремился в узкий тоннель, и вслед за этим над крышей мавзолея вспыхнуло пламя, горячим белым столбом поднявшееся к зеленому небу.

Раздался громкий вздох — все собравшиеся одновременно перевели дыхание. Эра шаа закончилась.

Столб пламени сник, развеяв по ветру расщепленное на отдельные атомы тело Предвосхищения Победы. Прозвучало несколько отрывистых команд, и похоронную процессию распустили. Мартинес в числе многих прочих подошел к дочери Эндерби, чтобы, согласно принятым правилам, выразить ей свое восхищение поступком того, кто решил сам уйти вслед за великим господином, но почувствовал, что его поздравления звучат как-то слишком траурно, и поспешил отправиться обратно в верхний город.

Он прошел мимо дворца Шелли, где его сестры вместе с ПэДжи Н'гени сейчас, по его сведениям, проводили прием в честь его брата Роланда, появившегося в городе за три дня до похорон. Это не было вечеринкой, поскольку вечеринка в день смерти последнего из шаа была бы плохим тоном. Это было скорее траурное собрание, что-то вроде поминок, и согласно обычаю, присутствовать там могло не больше двадцати двух гостей.

Мартинес не входил в их число. Флот был по-прежнему мобилизован, и ему предстояло провести ближайшую смену в штабе, следя за поступающими сообщениями и ожидая, не случится ли где что-нибудь чрезвычайное.

Потом ему нужно будет сдать штабной пропуск, по которому он до сих пор входил в это здание, а затем вернуться к себе на квартиру и отдать Алихану куртку, чтобы слуга распорол тонкие нитки, которыми к его воротнику были пришиты красные лычки.

* * *

Сула стояла в караульном наряде на вокзале подъемника, ведущего на первый уровень кольца ускорителя Заншаа. Кольцо состояло из двух ярусов: нижний ярус вращался с той же скоростью, что и планета, поэтому сила тяжести там почти не чувствовалась; там размещались генераторы антиматерии, склады и вспомогательные службы. Внешний ярус скользил вокруг внутреннего, как минутная стрелка вокруг часовой, в девять раз быстрее, чем сама планета, обеспечивая работающим там нормальную силу тяжести. На внешнем ярусе размещались доки, ремонтные службы, и жилье здешних служащих.

Дюжина рекрутов, подчиненных Суле, были вооружены шокерами, а она сама щеголяла висящим на поясе пистолетом и темно-зеленым шлемом. Она не могла отделаться от мыслей о том, что если сюда со внешнего кольца ринется обезумевшая толпа, намеренная захватить подъемник, то все это трогательно вооруженное войско ничего не сможет сделать, кроме как доблестно погибнуть на месте.

Но ничего не происходило. Гражданских рейсов почти не было, военных тоже, а вскоре появился отряд наксидов, вооруженных пулеметами Гатлинга и гранатометами.

Наксиды шутить не любят, подумала Сула.

Она увела свой отряд на внешнее кольцо, где наконец смогла отстегнуть пистолет и шокер и задуматься, что делать дальше. По случаю траура все развлечения на планете и в окрестностях были отменены, а отели переполнены, так что даже получить комнату стало проблемой.

В конце концов она решила остановиться в общежитии для путешествующих кадетов, где застала с полдюжины пьяных молодых людей, играющих в кости. Дождавшись, пока они упьются, она обыграла их дочиста и залезла на свою койку с почти забытым, приятным чувством полного удовлетворения.

— На вахту на «Короне» явился, милорд.

Откинув голову, Мартинес вытянулся по уставной стойке перед своим новым начальником, капитаном «Короны», упершись взглядом в тяжелый блестящий предмет, стоящий на полке за спиной капитана, — кубок флота метрополии, выигранный футбольной командой «Короны» в прошедшем спортивном сезоне, внезапно оборванном смертью последнего шаа.

Другой флотский кубок красовался на парадной полочке в углу, привинченный к месту, чтобы не падал при перегрузках. На полочке рядом стоял кубок второго ранга. И еще множество кубков меньшего ранга, увенчанных сверкающими хрустальными фигурками футболистов, заполоняло стол Тарафы.

— Вольно, лейтенант Мартинес, — сказал капитан-лейтенант Фэйд Тарафа, и Мартинес наконец опустил подбородок и смог посмотреть в лицо своему новому начальнику. Это был плотный, отлично сложенный мужчина лет тридцати, с бритой головой и ухоженной бородкой. К левому рукаву его мундира был приколот футбольный значок, право на ношение которого в течение этого года команде «Короны» давала недавно одержанная победа.

— Вы уже доложились Гарсии? — спросил Тарафа. Речь шла о вахтенном офицере.

— Да, милорд. Она показала мне, где я буду жить, и выдала мне коды от моего сейфа. После вахты она собирается более детально ввести меня в курс дела.

— Да уж, нам нужен второй офицер, который сможет стоять на вахте. Ваши документы и приказы уже в моем компьютере?

— Да, милорд.

Тарафа расстегнул воротник, вытащил висящий на шее капитанский ключик и вывел на дисплей личное дело Мартинеса. Он впился глазами в экран, наверняка вчитываясь в оценки характера и способностей Мартинеса, сделанные его бывшими начальниками, — все эти записи Мартинес принес с собой в личном деле, но у него не было кода, дающего возможность их прочесть.

— Каким спортом вы занимались в академии? — спросил Тарафа. Мартинес знал, что от ответа на этот вопрос будет зависеть его дальнейшая судьба.

— Полностью зациклен на футболе, — с симпатией сказал Арт Абаша, когда Мартинес при встрече в клубе младших офицеров стал расспрашивать его о Тарафе, — Использует все связи, которые имеет, чтобы заполучить к себе на корабль лучших игроков, а когда связи не помогают, выкладывает деньги наличными. Говорят, он купил капитану Винфилду новую яхту в обмен на обещание перевести к нему нового приглашенного нападающего.

Абаша сам был неравнодушен к футболу и, если бы не прирожденная лень, сам бы, наверное, стал футболистом, все равно кем — игроком, тренером или менеджером. А так он довольствовался тем, что знал о любимом предмете абсолютно все — имена игроков, тренеров и судей, счеты игр, — и был поистине неисчерпаемым кладезем сведений о спорте для своих друзей-офицеров.

Внешний вид «Короны» только подтвердил данную Абаша оценку. Тарафа выкрасил свой корабль в зеленый цвет, но не в темно-зеленый цвет неба Заншаа, а в светло-зеленый цвет свежеподстриженного футбольного поля, с белой полосой, разделяющей фрегат по длине, как поле, и с изображениями футбольных мячей по бокам.

«Корона» была маленьким судном, но ее команда была очень сильной.

Когда вся команда на судне состоит из шестидесяти одного человека, набрать первоклассную команду из одиннадцати игроков, не считая запасных и тренеров, способную претендовать на кубок первенства флота метрополии против кораблей, команда на которых раз в десять больше, — серьезная заявка, требующая недюжинного упорства и солидно набитого кармана.

— Я занимался плаванием и фехтованием, милорд, — ответил Мартинес. Это были виды спорта, в которых длинные руки и короткие ноги работали за, а не против него.

Он решил не упоминать, что в школе был чемпионом по гипер-турнирам, абстрактной позиционной игре, действие которой целиком происходило в компьютере. Похоже, что гипер-турниры были немного слишком интеллектуальной игрой для «Короны» вообще и для Тарафы в частности.

— Мы на «Короне» занимаемся футболом, — заметил Тарафа. Это прозвучало немного напыщенно, как если бы он сказал: «Мы в легионе справедливости занимаемся изуверством».

— Да, милорд, — подтвердил Мартинес. — Ваша команда известна по всем флоту.

Не слишком явная лесть, подумал Мартинес. Но порой лучше начинать с малого, опытным путем выясняя, какая доза лести окажется приемлемой для твоего начальника.

Комплимент заставил Тарафу по крайней мере предложить Мартинесу сесть. Мартинес пододвинул к себе кресло и сел, не спуская с капитан-лейтенанта взгляда, выражающего должную дозу преданности.

Тарафа уперся ладонями о стол и слегка подался вперед.

— Я считаю, что никакой офицер не способен преуспеть сам по себе, лейтенант, — сообщил он. — Мне кажется, что экипаж судна подобен команде в игре, где каждый полагается на других ради общего успеха.

— Совершенно верно, милорд. — Мартинес постарался изобразить на своем лице выражение, свидетельствующее о том, что с этой свежей мыслью он сталкивается впервые в жизни.

— Именно поэтому я считаю, что все мы должны принимать дела команды близко к сердцу. Хорошая команда представляет всех нас в выигрышном свете, точно так же как полированная обшивка и идеально чистые полы создают репутацию судна, которое всегда на высоте. Вы меня понимаете?

— Да, милорд. И я надеюсь, что смогу способствовать успехам команды. Я понимаю, что не гожусь в игроки, но я надеялся, что смогу работать тренером, или менеджером…

Мартинес умолк, заметив неодобрительный взгляд Тарафы.

— Я сам тренирую команду и сам управляюсь с ней, — сообщил тот. — Да еще мне помогает оружейник Манцини.

— Я вас понял, милорд, — пробормотал Мартинес, чувствуя, как его шансы выслужиться в этом рейсе катастрофически падают, и решил пойти с последнего козыря. — По крайней мере, — сказал он, — я беру с собой только одного слугу.

Тарафа недоуменно поглядел на него.

— Да? Вы хотите, чтобы второго слугу вам подобрал помощник капитана?

— Нет. Я просто подумал, что если вам нужен еще один запасной игрок, вы можете оформить его моим вторым слугой.

— Ага. — Тарафа задумался над новой перспективой. — Это может оказаться полезным, — признал он. — Я намереваюсь выиграть в этом году второй чемпионат флота, что будет проходить в Магарии.

Мартинес ошеломленно поглядел на капитана.

— В Магарии? Так мы улетаем отсюда?

— Да. Нам нужно занять место «Непобедимого», который отправляется в ремонт. У вас есть шесть дней на то, чтобы уладить свои личные дела и довести вверенную вам службу. до совершенства.

— Есть, милорд.

Тарафа нажал на кнопку на столе.

— Я настроил вам ключ третьего лейтенанта. Вот он.

Мартинес принял ключ, подвешенный на эластичном ремешке, и подумал о том, что ему, похоже, предстоит долгое, очень долгое путешествие.

— Превосходно. Просто превосходно. Уверен, что ваши родители были бы довольны.

— Хотелось бы думать, что это так, — ответила Сула.

— Вы не позволите предложить вам еще выпить?

— Спасибо, мне вполне хватает воды.

Лорд Дурвад Ли долил воды в стакан Сулы, а себе плеснул бренди.

— Такая жалость, что сейчас траур, — сказал он. — Обычно у нас бывают просто тучи гостей, но теперь только двадцать два гостя, и баста.

— Двадцать два, — пробормотала Сула. — Интересно, почему. Шаа обычно предпочитали простые числа.

— О, да вы, похоже, не знаете этой истории? Видите ли, много лет назад, вскоре после покорения торминелов…

Прихлебывая свою воду, Сула стала вполуха слушать болтовню лорда Дурвада.

После неудачи с Мартинесом она уехала из столицы в горный курортный городок. В то время как прочие курортники гуляли по окрестностям, нежились в общем бассейне да любовались горным ландшафтом, Сула почти не выходила из своей комнаты, дни напролет готовясь к экзаменам на чин лейтенанта.

Устав от зубрежки так, что уже не было сил смотреть на экран, она ложилась и пыталась отдохнуть.

Но стоило ей закрыть глаза, как она видела стоящего в лодке Мартинеса, раздраженно протягивающего к ней руки.

Глупо, глупо. Давно уже надо было научиться вести себя с людьми.

Она вспомнила про приглашения, полученные ею после возвращения, и подумала, что, возможно, Мартинес и прав, считая, что стоит откликнуться на них. Друзья ее родителей могут помочь ей, и в любом случае хорошо бы пообщаться с кем-нибудь, кроме сослуживцев. Всяко лучше, чем крутиться в кадетской комнате, где засел Фути со своей компанией.

Она разослала свои извинения с отказом в ответ на все приглашения, пришедшие к ней перед похоронами великого господина, что позволило сразу отсечь тех, кто приглашал ее просто ради украшения своих салонов, раз уж она стала в этом сезоне знаменитостью. А затем, пользуясь открытыми базами данных, внимательно изучила оставшихся, и выяснила, что клан Ли пользовался раньше покровительством клана Сула, а после падения клана Сула получил покровителей в лице клана Чен. Подумав, она откликнулась на приглашение лорда Дурвада.

Похоже, что за время, прошедшее после смерти лорда Сула, клан Ли расцвел. Новый дворец Ли, построенный на месте прежнего, выходил парадным входом прямо на бульвар праксиса. Фасад был сложен из полупрозрачного светлого камня с розовыми прожилками, который светился в ночи, словно здание было живым.

Войдя в приемную, Сула сперва решила, что та задрапирована гобеленами и вышивкой, но, присмотревшись, поняла, что стены залы сделаны из кремового, зеленого и розового мрамора, которому придана форма свисающей складками ткани, и все мелкие детали узора вырезаны из камня. Сулу ошеломила мысль о десятках тысяч человеко-часов, потраченных на эту работу.

Гостиная оказалась менее впечатляющей, с плюшевой мебелью и изображениями коней и сельских видов, развешенными по стенам. Мебель была предусмотрительно расставлена по залу так, что три находящихся в гостях наксида — леди Кашди, депутатка, выбравшаяся в город на похороны великого господина, и ее родственники — могли спокойно перемещаться, не опасаясь что-нибудь перевернуть. Сула восхищенно глядела на искрящиеся фарфоровые кувшины, каждый ростом выше человека, стоявшие в углах комнаты.

— То есть, понимаешь ли, — закончил лорд Дурвад, — все дело в двадцати двух мучениках, отдавших жизнь за совершенство праксиса. В их честь принято приглашать во время траура по двадцать два гостя, чтобы они чувствовали, что не зря отдали свою жизнь.

— Понимаю, — подтвердила Сула.

— Ага, — лорд Дурвад шевельнул рыжими бровями, поворачиваясь ко входной двери, в которой появился флотский капитан с элегантной молодой женщиной под руку. — Вы уже знакомы с моим сыном Ричардом? — И тут же улыбнулся. — Ну конечно же, знакомы. Я и забыл.

Сула отчаянно пыталась вспомнить, где она могла встречаться раньше с капитаном Ричардом Ли. Он был не из тех людей, которых легко забыть, раз увидев: ростом еще выше отца, темноволосый, с приятным, чистым лицом, которое будет еще долго оставаться моложавым.

— Кэроль, — приветствовал ее лорд Ричард, пожимая руку, — Рад видеть тебя после всего, что было.

Сула рефлекторно ощетинилась, но тут же строго приказала себе вести себя как подобает.

— Кэролайн, — поправила она. — Я теперь больше не Кэроль.

Уголки глаз лорда Ричарда пошли веселыми морщинками.

— Ты совсем меня не помнишь?

— Боюсь, что нет. — Держись, повторила она себе. Эти люди хотят дружить с тобой.

У лорда Ричарда была на редкость белозубая улыбка и очень синие глаза.

— Я сажал тебя на твоего первого пони в нашем саду в Миерии.

— Неужели? — расширила глаза Сула. — Так это был ты!

— По-моему, я не так уж и изменился с тех пор, — заметил он. — Ты все еще ездишь верхом?

— Уже много лет не случалось.

Лорд Ричард бросил взгляд на отца и снова обратился к Суле:

— Мы до сих пор держим конюшни в Миерии. Если захочешь развеяться и погулять, мы с радостью примем тебя. У нас к тому же замечательная рыбалка.

Лорд Дурвад согласно кивнул.

— Спасибо, — ответила Сула. — Я подумаю об этом. Но это все было так давно…

Лорд Ричард повернулся к стоящей рядом с ним девушке. Она была высокая и стройная, с темными миндалевидными глазами и прекрасными, спадающими волной черными волосами.

— Это моя нареченная, леди Терза Чен. Терза, это Кэролайн, леди Сула.

— Очень приятно. Я видела тебя по телевизору. — У леди Терзы был низкий и мягкий голос, а дружелюбно протянутая рука оказалась теплой и уверенной, несмотря на неторопливость жеста.

Сула понимала, что нет смысла ненавидеть ее, возмущаться непринужденностью и легкостью, которые светились в каждом жесте Терзы, но ничего не могла с собой поделать. Отвали, сестренка, подумала она. Думаешь, ты можешь втереться между мной и человеком, который посадил когда-то меня на моего первого пони?

— Какое чудесное ожерелье, — сказала Сула. Это была первая пристойная мысль, пришедшая ей в голову.

Лорд Ричард обожающе поглядел на свою невесту.

— Хотел бы иметь возможность сказать, что это я подарил его ей, — признался он. — Но она выбирала его сама — вкус у нее куда тоньше, чем у меня.

— Тебе повезло, — только и сумела выговорить Сула.

Но про себя решила, что не станет поддерживать отношения с этой дамой.

Появились подтянутый широкоплечий мужчина в костюме депутата и леди Амита, жена лорда Дурвада. Новопришедшего представили как Мауриция, лорда Чена, отца Терзы. Сула смутно представляла себе систему иерархических отношений кланов пэров, но даже ей было понятно, что клан Ченов находится на вершине пирамиды. Потом лорд Чен, лорд Ричард и лорд Дурвад затеяли короткий, но бурный спор о том, кто сумеет сказать Терзе самый изысканный комплимент. Глядя на них, Сула не смогла удержаться от рукоплесканий. Потом лорд Чен обратился к Суле и произнес несколько вежливых фраз о ее родителях и о ее роли в спасении «Черного Скакуна».

Очень вежливая компания, подумала Сула.

— Беда в том, — сказала она, — что это дело, похоже, скоро не закончится. Я дала показания следственной комиссии, но при этом пообщалась и с адвокатами, представляющими страховую компанию лорда Блитшартса. Они хотят доказать, что это было самоубийство.

— А вы полагаете, что это не так? — поинтересовалась леди Амита.

— У меня нет оснований утверждать то или иное. — Сула постаралась сдержать дрожь, охватившую ее при воспоминании о былом.

— Все это очень запутанно, — заявила леди Амита, — но я так рада, что эту медаль заслужили вы, а не этот ужасный человек.

— О каком ужасном человеке вы говорите? — озадаченно спросила Сула.

— О том, кто говорил все время, пока шла спасательная операция. О человеке с этим отвратительным голосом.

— А, — сообразила Сула. — Это, наверное, лорд Гарет Мартинес.

— В новостях постоянно утверждали, что он принадлежит к пэрам, — Леди Амита скривилась. — Но я не понимаю, как пэр может говорить таким голосом, да еще с таким страшным акцентом. Мы с такими людьми, во всяком случае, не общаемся. У него голос, как у преступников из «Неподкупной Семерки».

Лорд Дурвад похлопал жену по плечу.

— Некоторые из этих захудалых провинциальных пэров даже хуже преступников, можешь мне поверить.

Сула почувствовала, что должна защитить Мартинеса.

— Лорд Гарет не такой, — быстро проговорила она. — Я думаю, он в своем роде гений.

Леди Амита широко распахнула глаза.

— В самом деле? Надеюсь, нам не придется встречаться с такими гениями.

Лорд Дурвад покровительственно улыбнулся ей.

— Я защищу тебя от них, дорогая.

Основной задачей этого вечера, похоже, было продемонстрировать представителям семейства Ли и их друзьям добродетели леди Терзы. После ужина, сервированного на модных тарелках с узорами из фруктов и орехов, все собрались в небольшом, уютном театральном зале, расположенном в задней части дворца Ли. Зал был выполнен в форме подводной пещеры, где стены и авансцена были украшены узорами из морских раковин, а светильники для вящего эффекта были сине-зеленого цвета. Все слушали леди Терзу, которая встала перед небольшим камерным ансамблем и сыграла на арфе — и сыграла очень хорошо, насколько могла судить Сула. Терза вся ушла в музыку, ее взгляд сделался чужим, почти яростным — она была совсем не похожа на то безмятежное существо, каким явилась пред очи будущих родственников и их друзей.

Сула плохо разбиралась в камерной музыке, путая ее с исполнением песен на собственные слова. Но вид сосредоточенной на исполнении Терзы неожиданно умиротворил ее. Глядя на то, как Терза задерживает дыхание перед паузами, как удовлетворенно кивает, слушая затухающие аккорды, как она уходит в себя перед сложными пассажами и облегченно расслабляется, благополучно их миновав, Сула чувствовала, что музыка проникает в нее, лаская ее душу, одновременно успокаивая и подбадривая.

Когда представление закончилось и над залом повисла тишина, Сула первая зааплодировала.

— Я очень удачно наняла оркестр, — доверительно сказала ей в перерыве хозяйка, леди Амита. — Сейчас, во время траура, у музыкантов не слишком много работы.

Сула раньше никогда не задумывалась о трауре с этой точки зрения.

— Как хорошо, что вы даете им возможность поработать, — отозвалась она.

— Эту мысль предложила мне Терза. У нее столько друзей среди музыкантов, и она очень заботится о них. — На ее лице появилось озабоченное выражение. — Конечно, мы полагаем, что после свадьбы она не станет проводить свое время с… — она тактично замяла окончание фразы, — с людьми подобного рода.

Перерыв закончился, и оркестранты снова заиграли. Терза сосредоточенно склонилась над струнами, а Сула перевела взгляд на публику. Мауриций Чен и лорд Ричард восхищенно смотрели на изящную фигуру артистки. Сула понимала, что ни одно из ее достоинств не могло бы вызвать у них такого восторга — она была хорошим пилотом и очень не слабо секла в математике, но недавно своими руками порушила всякую надежду на развитие отношений с единственным встреченным ею человеком, для которого эти качества хоть что-нибудь значили.

Видимо, с Мартинесом у нее ничего не получится, и уж определенно ей не светит связь с людьми, подобными лорду Ричарду. Она уже давно обнаружила, что ее внешность привлекает вполне симпатичных парней, но только до того момента, когда их родители выясняют, что у нее нету ни денег, ни перспектив, после чего интерес молодых людей к ней резко падает. Как ни забавно, после этого ею часто заинтересовывались их отцы, мужчины, женившиеся когда-то на родовитых невестах, а теперь, овдовев или разведясь, желающие завести себе в преклонные годы любовницу посимпатичнее, чтобы не зазорно было появиться с нею на людях.

Если бы Сулу интересовали мужчины в возрасте, она, наверное, могла бы очень неплохо устроиться. Но она знала, что обязательно потеряется в сложном, запутанном мире, в котором жили эти люди. Она не выросла в нем, у нее не было их опыта — а быть ничего не понимающей глупой куклой, с которой красуются в обществе и развлекаются в постели, а когда появляется серьезное дело, посылают развлечься в магазины или к парикмахеру, чтобы не мешала, она не хотела.

Служба во флоте, при всех ее сложностях и неудобствах, была по крайней мере чем-то понятным. Флот был той сферой, где она могла, если бы ей представился хоть малейший шанс, занять достойное место.

После концерта Сула высказала Терзе восхищение ее игрой.

— А на каком инструменте вы играете? — поинтересовалась та.

— К сожалению, ни на каком.

Терза казалась озадаченной.

— Вы не учились музыке в школе?

— Мое обучение было… несколько фрагментарным.

Недоумение Терзы усилилось.

— Вас учили дома, леди Сула?

Определенно никто не потрудился просветить

Терзу относительно прошлого Сулы.

— Я училась в школе на Спэнии, — сказала Сула. — Школа была не из лучших, и я не стала в ней задерживаться.

Видимо, что-то в тоне Сулы подсказало Терзе, что лучше не развивать эту тему. Сула оглядела свою чашку с кофе.

— Это ведь виганский фарфор, верно?

После этого разговор естественно перекинулся на тему фарфора вообще и закончился осмотром семейной коллекции фарфора под руководством лорда Ричарда.

Лорда Акзида единодушно выбрали предводителем депутатов. У него не было противников, и все были довольны его кандидатурой. Господин депутат Акзид был членом славного и родовитого клана наксидов, из которого вышло множество образцовых государственных служащих и высокопоставленных флотских офицеров, он посвятил парламенту большую часть своей жизни, и он был одним из выдающихся представителей администрации парламента во время правления предшествовавшей леди избранницы.

Высказывалось несколько разных точек зрения, почему Акзид не подал в отставку или не покончил жизнь самоубийством вместе со сверстниками. В частных беседах высказывалось предположение, что занять высокий пост лорду Акзиду хотелось еще сильнее, чем смешать свой прах с прахом великого господина. Но в то же время все соглашались, что он вполне заслужил это назначение и дела администрации при нем должны течь ровно, без всяких ненужных новшеств. Новшества в парламенте не слишком жаловали, особенно теперь, когда граждане империи пребывали в растерянности после смерти последнего из шаа, и стабильность в делах была так необходима.

Когда результаты голосования были объявлены, Мауриций, лорд Чен, поднялся со своего места и стоя аплодировал, пока Акзид занимал свое место за кафедрой, где его облачили в тугую парчовую мантию предводителя и вручили ему длинный жезл из полированной меди, сверкающий серебряными кольцами, при помощи которого предводителю положено призывать парламент к порядку, предоставлять слово ораторам и управлять системой трансляции, доносящей слова ораторов до шести тысяч тридцати одного члена парламента.

За кафедрой, на которую поднялся Акзид, возвышался полупрозрачный щит с видом нижнего города и торчащей на горизонте башней Апсзипар. Здание парламента представляло собой большое веерообразное здание, раскинувшееся рядом с великим прибежищем, а в нем, в центре каменного амфитеатра, как в точке фокуса, помещалось кресло предводителя парламента. Серые гранитные плиты здания были покрыты резьбой в виде абстрактных геометрических фигур, перемежающихся врезками из мрамора, порфира и лазурита. Каждому депутату полагалось сиденье, рассчитанное на представителя его расы, а также соответствующие стол и дисплей.

Когда аплодисменты стихли, лорд Акзид приступил к приветственной речи, а лорд Чен опустился на свое место и углубился в свои бумаги. Когда подошел его черед, он поднялся, поздравил лорда предводителя с назначением в должность и выразил уверенность в успехах лорда Акзида на новом поприще. Если повезет, то и ему перепадет от новоизбранного назначение на более солидную должность, чем председатель отдела океанографии и лесоводства, которым он сейчас руководил.

После произнесения всех поздравлений был объявлен перерыв в работе парламента. Акзиду понадобится несколько дней на то, чтобы сформировать новое правительство и назначить своих людей куда он сочтет нужным.

Выходя из зала, лорд Чен обнаружил, что движется параллельным курсом с лордом Пьером Н'гени. Молодой депутат шел, опустив голову, хмуро сжав челюсти, словно его одолевала какая-то неприятная мысль.

— Лорд Пьер, — приветствовал его Мауриций Чен, — надеюсь, ваш отец в добром здравии.

Пьер вздрогнул и поднял глаза.

— Прошу прощения, лорд Чен. Я задумался о… впрочем, это не важно. С моим отцом все в порядке, хотя мне жаль, что сейчас его нет здесь. Впрочем, он определенно войдет в это новое правительство, в то время как я, увы, еще слишком молод для этого.

— Я на днях встретил одного из ваших подопечных. Лорда Роланда Мартинеса.

— Ах да. — Тяжелые челюсти молодого депутата снова пришли в движение. — Конечно же, лорд Роланд. Он недавно прибыл с Ларедо.

— Трехмесячное путешествие, по его словам.

— Да.

— Кажется, он брат того парня, который помогал Кэролайн Суле, когда она пыталась спасти Блитшартса?

Лорд Пьер скривился, словно его тошнило.

— Да, это его брат. Его зовут лорд Гарет.

Мауриций Чен махнул рукой знакомому, проходящему по вестибюлю.

— Ужасный у него акцент, — заметил он.

— У второго брата не лучше. У сестер голоса послаще, но они и поупорнее.

— Вы ведь жените ПэДжи на одной из них, насколько мне известно?

Лорд Пьер пожал плечами:

— ПэДжи нужно жениться хоть на ком-то. А семейство Мартинесов — это лучшее, на что он может рассчитывать.

Лорд Чен провел Пьера в рекреацию, где законодатели могли, с удобством расположившись перед баром, пообщаться с посетителями. Поймав взгляд официанта, он заказал две порции, как обычно.

— Я слышал, что эти Мартинесы очень богаты, — начал он.

— И они демонстрируют это всюду, где только могут, — кисло подтвердил собеседник.

— Насколько я могу судить, они все же не слишком вульгарны. Они не делают ошибок, которые отличают совсем неотесанных новичков.

Подумав, лорд Пьер вынужден был согласиться.

— Да, ничего особо неуклюжего за ними не замечено. Кроме акцента, конечно.

— Лорд Роланд говорил мне о своих планах освоения Чии и Холмии.

Лорд Пьер удивленно уставился на Чена.

— Он совсем недавно говорил об этом мне. Я только-только начал обдумывать эту идею.

— На мой взгляд, идея у него продумана вдоль и поперек.

— Он должен был бы дать мне время обсудить ее с людьми, чтобы предусмотреть всякие неожиданности. Но Мартинесы всегда так торопятся. — Лорд Пьер покачал головой. — У них не хватает терпения, такта — вечно они спешат. Мой отец говорил, что у него были такие же проблемы с их отцом, нынешним лордом Мартинесом.

— Лорд Роланд не может надолго задерживаться на Заншаа. Конечно, ему хочется разобраться с этим делом до отъезда. Все, что можно было подготовить дома, он сделал.

Принесли выпивку. Лорд Пьер поднес бокал к губам, сделал глоток и задумался.

— Простите, лорд Чен, — спросил он, — вы что, заинтересованы в Роланде Мартинесе?

Лорд Чен развел руками.

— Просто он показался мне очень… основательным молодым человеком. Он успел поучаствовать во множестве проектов, которые не удалось довести до конца из-за общей косности и по случаю смерти великих господ. Включая строительство на Чойоне, где уже много лет назад должно было быть достроено автономное кольцо по производству антиматерии.

Лорд Пьер не моргая глядел на Мауриция Чена через толстые стекла тяжелых очков.

— Похоже, Чойон затрагивает ваши флотские интересы, — предположил он.

— А кроме того, у меня есть суда, которые можно сдать в аренду колонизаторам Чии и Холмии.

— Вот как. — Лорд Пьер сделал неторопливый, основательный глоток из своего стакана и задумался, опустив его на стол. — Раз уж вы так заинтересованы в клане Мартинесов, — сказал он, — думаю, вы сможете помочь мне в деле с лордом Гаретом.

— А что нужно лорду Гарету?

— Лорду Гарету нужна протекция. А у меня в семье действительно никто не может этого сделать с тех пор, как моя двоюродная бабушка вышла в отставку. — Он попытался улыбнуться, но только плотнее сжал губы. — Но у вас, если мне не изменяет память, среди родни есть командующий эскадрой.

— Да, моя сестра Миши.

— А ваша дочь выходит замуж за капитана, как я припоминаю.

— Но лорд Ричард не может сейчас ему помочь. В данный момент он не имеет никакого влияния на командование.

— Зато ваша сестра может, и влияние у нее есть.

— Не исключено, что моя сестра сможет это сделать, — уточнил лорд Чен. — Я спрошу у нее, что она думает по этому поводу.

— Я буду вам крайне признателен.

— А я уже признателен вам. За то, что принимаете близко к сердцу мои хлопоты.

— Не за что.

Оставшись сидеть в рекреации, лорд Чен пришел к выводу, что дела идут, в кои-то веки, очень неплохо.

Теперь бы еще разделаться с океанографией и лесоводством и заняться чем-нибудь более дельным.

Сула подняла стакан за новоиспеченного младшего лейтенанта лорда Джереми Фути и пожелала ему удачи. Фути настоял, несмотря на ее протесты, на том, чтобы в стаканы было налито шампанское. Она дотронулась губами до вина и поставила стакан на стол.

— Спасибо, — ответил Фути. — Я благодарен всем вам за то, что вы пришли на мою отвальную. — Он сверкнул белозубой улыбкой. — Хотя интересно, набралось бы столько же гостей, если бы я не платил за ужин.

Гости разразились хохотом, и Сула тоже позволила себе улыбнуться.

Отказываться от приглашения Фути было бы невежливо. Во флоте ей не нашлось другой работы, кроме как быть на посылках в штабе, поэтому ей приходилось ежедневно торчать в кадетской комнате. После нескольких откровенных попыток затащить ее в постель и еще нескольких столь же неудачных поползновений свалить на нее свою работу Фути, похоже, понял, что ей неинтересно играть в его игры, и стал обращаться с ней с фамильярностью старшего брата, видимо рассчитывая досадить ей таким образом. Однако они все же сумели выжить в кадетской и не зарезать друг друга, что Сула рассматривала как достижение, ради которого стоило поднять тост-другой, особенно если учесть, что больше они скорее всего не встретятся.

Надо было признать, что Фути неплохо смотрелся в новой белой форме с темно-зеленым воротничком и манжетами, с узкими шевронами младшего лейтенанта на широких плечах. Фути не стал опускаться до такой прозы, как сдача экзаменов на чин: его дядюшка, командир «Бомбардировки Дели», имел право ежегодно производить в лейтенанты двух кадетов, если у него были для них вакансии на его судне, и Фути давно было обещано одно из этих мест. Завтра Фути займет место штурмана на «Дели», и, наверное, вышколенные подчиненные и мощные компьютеры помогут ему не направить тяжелый крейсер прямиком на ближайшую звезду.

На прощание Фути устроил пышную вечеринку. Он снял отдельный зал в восьмисотлетнем ресторане «У Нового Моста» в верхнем городе и нанял шестерых музыкантов, от стараний которых у Сулы под ногами ходуном ходили половицы. На стол был подан обед из четырнадцати блюд (Сула не поленилась сосчитать), а выпивке вообще не было ни конца ни края. Кадет Паркер, похоже, заказал вдобавок к еде и выпивке еще и женщин — по крайней мере, Сула не могла представить себе женщину, которая оделась бы так по собственной воле, — и ей было любопытно, заплатит ли Фути еще и за это.

Когда Фути начал хватать гостей за шиворот и заталкивать их под длинный стол, чтобы они спели оттуда «Поздравляем» на мотив «Лорд Шампанский удаляется на отдых», Сула соскользнула со своего стула и вышла на балкон. Вслед ей неслось пьяное пение, и, облокотившись на резные железные перила с латунными полированными набалдашниками, она принялась разглядывать ночной город. Пэры, пешком или на автомобилях, кружили по каждодневным маршрутам вечеринок, торжественных обедов и частных свиданий; служащие втискивались в фуникулеры, которые развозили их по домам, в нижний город; компании молодых людей, пританцовывая, шли на поиски ночных приключений.

Давно уже Суле не случалось ходить в такой компании, и сейчас она задумалась, не жалеет ли она об этом.

Временами, решила она наконец. Временами ей и вправду не хватает компании.

Один раз она видела Мартинеса в Империале на спектакле «Элегия Хо-Со». В первый месяц после смерти великого господина это было самое крупное дозволенное светское представление. Сула сидела в ложе семейства Ли с леди Амитой и несколькими ее друзьями и увидела внизу в партере Мартинеса, сидящего в обществе женщины с восхитительной фигурой, напоминающей песочные часы, и густыми черными волосами. Так вот какие ему нравятся, подумала Сула и тут же устыдилась своей мысли — судя по всему, она нравилась Мартинесу, до того как сама все испортила.

Скорее всего Мартинес тогда не заметил ее. Она не выходила из ложи во время антракта, сделав вид, что заболталась с леди Амитой, а когда представление закончилось, ушла из театра одной из последних.

Кто-то, подойдя сзади, молча обнял Сулу. Она невольно отдалась объятиям, но Фути все испортил, заговорив.

— Ты выглядишь так одиноко, — сказал он. — Такие вечеринки, похоже, не в твоем вкусе?

— Были когда-то, — ответила Сула. — До того как мне стукнуло семнадцать.

— Мы там спорили о тебе. — Фути уткнулся носом в ее волосы, и его голос зазвенел колоколом у нее в ушах. — Многие считают, что ты действительно девственница. Я заключил пари с теми, кто полагает, что это не так.

— Проиграл, — отозвалась Сула. Она освободилась из его объятий и развернулась к нему лицом, с яростным удовлетворением подумав: «Вот и открой с ним сезон».

Фути отряхнул с нового костюма несуществующую пушинку и поглядел на город.

— Твой старый дом там, за фуникулером? Вон тот, с синим куполом?

Сула не стала оборачиваться.

— Может быть, — отозвалась она нехотя. Он пристально поглядел на нее.

— Я знаю все о твоей семье. Я наводил справки. Сула изобразила на лице недоверчивую мину.

— Не делай из меня дурочку. Тебе — и самому наводить справки? Наверное, ты заплатил кому-то, чтобы он выполнил работу за тебя.

Фути явно был задет ее словами, но попытался это скрыть.

— Тебе бы не вредно подружиться со мной. Я могу помочь тебе.

— Ты хочешь сказать, что мне может помочь твой дядюшка-яхтсмен.

— Он сделает это, если я его попрошу. А я мог бы это сделать, кстати. У меня сильная протекция, я двигаюсь вверх настолько быстро, насколько это дозволено правилами, и несколько следующих шагов уже считай что сделаны. Скоро я буду в состоянии сам помогать людям. А у тебя нету покровителя во флоте. Тебе нужно приобретать друзей, или ты так навсегда и останешься лейтенантом. — Он участливо поглядел на нее. — Ты являешься главой одного из старейших терранских кланов. Такого же знатного, как и мой. Просто несправедливо, чтобы человек с такими предками, как у тебя, не достиг никаких высот.

Сула сладко улыбнулась.

— И сколько раз мне нужно встретиться с тобой в трахальных кабинках, чтобы исправить эту несправедливость?

Фути открыл рот и молча захлопнул его.

— Шести раз в месяц достаточно? — продолжала Сула. — Можно заключить контракт. Но тебе тоже придется взять на себя определенные обязательства — если меня не сделают лейтенантом при первой же подвернувшейся возможности, ты платишь пеню, скажем, десять тысяч зенитов, идет? И двенадцать тысяч, если меня не сделают каплеем, и так далее. Что скажешь? Пошли к моему адвокату?

Фути повернулся лицом к стеклянной двери, за которой шумела вечеринка, и прислонился спиной к перилам балкона, скрестив на груди руки. Его благородный профиль был по-прежнему невозмутим.

— Не понимаю, зачем ты говоришь об этом так.

— Я просто думаю, что лучше, чтобы все было ясно и понятно с самого начала. Деловые соглашения всегда имеет смысл оформлять в виде контракта.

— Я просто хотел предложить тебе помощь.

Сула рассмеялась:

— Мне такую помощь каждую неделю предлагают. И обещают обычно больше, чем ты.

Это было, мягко говоря, сильным преувеличением, но Сула решила, что в сложившихся обстоятельствах нет смысла вникать в детали. А сейчас стоило удалиться, пока Фути не соберется с мыслями. Она издевательски похлопала его по руке и прошествовала через дверь в столовую.

За исключением Паркера и его компании, гости уже выбрались из-под стола. В зале было шумно. Сула села на место, отхлебнула своей шипучки и обнаружила, что кто-то долил в ее стакан спирта.

Ох уж эти молокососы со своими шутками, устало подумала Сула.

Она поразмыслила, не выпить ли питье, а потом еще залакировать нетронутым шампанским. Что-то в этой идее определенно было. Она вспомнила, какой она была, когда пила в последний раз, и улыбнулась… этим ребятам она такая определенно бы не понравилась.

Беда была в том, что хотя бы в этом она была с ними солидарна.

Она опустила стакан на стол и через мгновение опрокинула его вместе с содержимым на колени соседа.

— Ой, извини, — сказала она. — Хочешь, дам тебе спичек?

— Команда с флагмана, милорд, — сказал Мартинес. — Второе подразделение, измените курс эшелона на два-два-семь от один-три-ноль и начинайте ускорение при двух целых восьми десятых силы тяжести. Начало маневра в 27:10:000 по корабельному времени.

— Сообщение принято, — отозвался Тарафа. Он сидел во вращающемся амортизационном кресле посреди командной рубки, квадратной комнаты с мягкой обшивкой. Здесь было непривычно тихо, свет горел неярко, чтобы не отвлекать внимания от пастельных огней индикаторов на пульте — зеленых, оранжевых, желтых, синих. Мартинес сидел с поднятым забралом шлема, и его нос ловил запах машинного масла, исходящий от недавно смазанных амортизаторов их кресел, смешивающийся с запахом пластика его скафандра.

Мартинес сидел позади капитана и видел, что тот напряжен настолько, что защитная решетка и подпорки его амортизационного кресла дрожат в такт подрагиванию его конечностей.

— Вас понял, каплей, — отозвался Мартинес. «Каплей», обычное сокращение чина Тарафы, звучало в рабочей обстановке уместнее, чем официальное «капитан-лейтенант».

Тарафа глядел на экраны, слегка подергивая щекой, что было видно, потому что Тарафа своего шлема не надел, каковое нарушение инструкции было позволительно только капитану. Что-то было в позе капитана от футболиста, сосредоточенно разглядывающего схему сложной игры. Мартинес подумал, что Тарафа отчаянно боится не справиться с предстоящим маневром, что было вполне возможно, поскольку многие из унтер-офицеров, от действий которых главным образом и зависело судно, были непроходимыми тупицами.

По счастью, среди подчиненных Мартинеса был только один осел. Связист первого класса Серенсон, больше известный как центральный форвард «Короны». При этом нельзя было сказать, что Серенсон не хотел научиться выполнять свои официальные обязанности — это был дружелюбный и общительный парень в отличие от некоторых других игроков, — просто, похоже, он был не способен вникнуть во что-нибудь, связанное с техникой.

Впрочем, подумал Мартинес, это тоже не совсем так. Серенсон прекрасно разбирался в сложной системе боковых пасов, применяемых командой Тарафы при наступлении, и это было достаточно технично — и, кроме того, Мартинес готов был снять шляпу перед человеком, способным постичь запутанные правила, поправки и основы прецедента, необходимые для понимания правил офсайда. Просто Серенсон не способен был понять ничего сложного, если оно не касалось футбола, к которому он казался прямо-таки предназначенным самим провидением.

Все было бы ничего, если бы Серенсон состоял в чине не выше рекрута первого класса. Но Тарафа хотел поощрять своих игроков деньгами помимо тех изрядных кусков, которые он, без всякого сомнения, втихомолку им вручал, и повысил восьмерых основных игроков в ранг специалистов первого класса. Можно не сомневаться, что он бы сделал их и старшими специалистами, если бы это звание не требовало обязательного экзамена, который непременно выявил бы их полную профнепригодность.

Если исключить старшего лейтенанта Козловского, который был не только классным вратарем, но и знающим офицером, оставалось еще десять основных игроков плюс запасной (вторым запасным был кадет, свежеиспеченный выпускник академии Ченг Хо) и еще тренер, зачисленный в должность оружейника второго класса. Все вместе они представляли собой изрядный балласт для команды судна, состоящей всего из шестидесяти одного человека.

Теперь Мартинес знал, что имел в виду капитан Тарафа, говоря, что хочет, чтобы все члены экипажа принимали дела команды близко к сердцу. Это значило, что все должны выполнять за игроков их долю работы.

Мартинес справился бы без проблем, если бы речь шла только о том, чтобы прикрывать добродушного, но бестолкового Серенсона. Но на судне Тарафы, увлеченного футболом, все вертелось вокруг футболистов, а это значило, что на Мартинеса ложилась и изрядная часть работы Козловского, и даже часть дел самого капитана. Иногда ему приходилось выстаивать за них вахту.

А ведь футбольный сезон еще и не открылся. Мартинес с ужасом думал о том, что будет, когда начнутся игры.

Еще он завидовал второму помощнику капитана, Гарсии. Эта небольшая смуглая женщина не была футболисткой, а ее провинциальный акцент был даже посильнее, чем у самого Мартинеса, но она была в глазах капитана чем-то вроде Болельщика Номер Один. Она следила за тем, чтобы неиграющая часть экипажа посещала игры и приветствовала там команду «Короны», делала значки и знамена и устраивала вечеринки в честь членов команды. Таким образом она добивалась благоволения капитана, хотя ей приходилось помимо этого стоять на вахте и делать свою работу, и еще работать за футболистов.

— Пилот, разверните судно, — приказал Тарафа.

Немного рановато, подумал Мартинес. Другие суда в подразделении еще не приступили к маневру. Впрочем, ничего плохого в этом пока не было.

— Разворачиваю судно, — доложила второй пилот Анна Биги, выполняющая работу первого пилота Констанца, длинноногого полузащитника, сидящего за ней в кресле запасного пилота: на его дисплее красовался один из старых номеров «Спортивной Классики».

Амортизационные кресла легонько качнулись при развороте. Мартинес не отрывал глаз от работающих перед ним дисплеев.

— Курс два-два-семь относительно один-два-ноль, лорд каплей, — доложила Биги.

— Ходовой отсек, приготовьтесь к ускорению, — произнес Тарафа.

— Двигатели готовы, — доложил прапорщик второго класса Мабумба, собирающийся вскоре сдавать экзамены на звание прапорщика первого класса.

Тарафа пристально глядел на секундомер, включившийся на дисплее перед ним.

— Двигатели, ускорение по моей команде, — сказал он, и когда отсчет дошел до 27:10:000, приказал: — Ходовой отсек, включайте двигатели.

На грудь навалилась тяжесть, противоперегрузочные костюмы плотно обжали руки и ноги — не догадаться, что включились двигатели, было невозможно, но Мабумба тем не менее доложил об этом, как полагалось по правилам. Амортизационные кресла просели под возросшим весом тел экипажа и принялись незаметно пульсировать, предотвращая застой крови в тканях. Второе подразделение восемнадцатой крейсерской эскадры, выстроившись в походном порядке, так чтобы ни один корабль не мог случайно опалить своими двигателями соседей, устремилось к цели.

Мартинесу было видно, что Тарафа заметно расслабился после того, как убедился, что двигатели успешно запустились. Конечно, не было никаких оснований опасаться, что они не запустятся: угрюмый, грубоватый старшина ходового отсека Махешвари держал машинное отделение в своих руках, невзирая на наличие среди его подчиненных двух футболистов, один из которых занимал должность начальника ходового отсека и был сейчас, надо полагать, на вахте.

Проблемы могли бы возникнуть, если бы пришлось пустить в ход оружие. Поскольку «Короне» никогда не приходилось стрелять, боевой отсек считался самым подходящим местом для футболистов, и их там было выше всякой меры.

Но если действительно придется запускать ракеты, то делать это будут люди под руководством фиктивных оружейников, и Мартинес полагал, что если что-то пойдет не так, то именно там.

Мартинес пытался предотвратить неприятности, определив своего ординарца, Алихана, в оружейный отсек, вместо того чтобы, как принято, прикрепить его к лазарету. Алихан ушел в отставку в чине старшего оружейника, и Мартинес полагал, что он может очень пригодиться в оружейном отсеке «Короны».

Но все же Мартинес надеялся, что до применения антиматерии дело не дойдет.

Он незаметно вывел на свой дисплей сигнал с контрольной видеокамеры оружейного отсека. Пристроив изображение в угол дисплея, он переключился на текущую работу: на дисплее уже мерцало новое сообщение.

— Команда с флагмана, — доложил он. — Второе подразделение, изменить курс эшелона на один-ноль-ноль от ноль-восемь-ноль, исполнять немедленно.

Мартинес нажал на кнопку, передавая новый курс одновременно капитану, пилоту, навигатору и рабочим ходового отсека, чтобы исключить возможность искажения информации при последовательной передаче.

— Команду принял, — ответил Тарафа. — Ходовая часть, отключить двигатели.

— Двигатели отключены, лорд каплей. — Все неожиданно утратили вес и удерживались в креслах только за счет того, что были пристегнуты.

— Пилот, разворачивайте судно.

— Разворачиваю, лорд каплей. Новый курс один-ноль-ноль от один-девять-ноль от ноль-восемь-ноль.

— Ходовой отсек, запускайте двигатели.

Снова тяжелый толчок в солнечное сплетение, опять амортизаторы распластываются на опорах. Раздался легкий скрежет металла.

— Двигатели запущены, милорд. — Как обычно, об этом можно было бы и не докладывать.

Через плечо Тарафы Мартинесу были видны навигационные дисплеи. Суда второго отделения сменили курс не слишком синхронно и теперь вместо ровного строя летели растрепанной стаей. «Корона» летела с фланга и направлялась прямо на противника, строго в соответствии с планом.

— Оружейники, — скомандовал Тарафа, — приготовиться к запуску ракет.

Мартинес подумал, что, если бы Тарафа не заботился так о том, чтобы его фиктивные прапорщики не потеряли лица, эта операция не вызвала бы ни малейших затруднений.

* * *

В ближайшем будущем Мартинесу предстояло увидеть Магарию, где размещалась новая база «Короны». Сама по себе планета особого внимания не заслуживала, ее сделали одной из основных флотских баз просто потому, что в ее системе открывались ворота целых семи удобных межпространственных тоннелей, всего одним меньше, чем в системе Заншаа, и вторая эскадра флота, расположившись между этими воротами, могла держать в повиновении фактически всю империю.

Когда Магарию открыли, это была дьявольски горячая планета, укутанная кислотными облаками, сотрясаемая постоянными тайфунами, и тысячелетия возни с ее климатом не сделали ее особенно пригодной для жизни. На кольце ускорителя вокруг Магарии насчитывалось больше обитателей, чем на всей планете. Несколько миллионов поселенцев существовали на средства, выделяемые военными, либо работали в крупном грузовом порту и обитали в нескольких городках, примостившихся вблизи станций планетарных подъемников. Единственной их работой было обслуживание флотских кораблей. Это были в основном наксиды, которые легче, чем другие виды, переносили здешний горячий сухой климат.

Флотом на этой планете командовал тоже наксид, госпожа командующая флотом Фанагия, известная педантка, которая правила планетой, не выходя из роскошных апартаментов на борту «Величия праксиса», огромного боевого корабля, способного огнем орудий обратить в пыль целую планету и в то же время обустроенного со всем комфортом, без которого немыслима жизнь старших офицеров корпуса.

Поскольку никто толком не знал, чего ждать после смерти последнего шаа, подразделения флота распределили по всей империи, чтобы иметь возможность предотвратить предполагаемые беспорядки. Теперь, когда становилось похоже, что все остается на своих местах и без вмешательства флота, эскадры начали снова собираться вместе, но все еще держались в состоянии боевой готовности. Две эскадры, подчиненные комфлотом Фанагии, стояли теперь на базе около Магарии и в ходе объявленных ею учебных маневров противостояли другим трем размещенным здесь эскадрам. Это было вполне справедливо, ведь корабли наксидов были основательно вооружены, и их эскадры состояли только из линкоров.

«Корона» прибыла на базу как раз к началу маневров и, к вящему беспокойству Тарафы, сразу оказалась самым маленьким судном второго подразделения: прочие корабли были как минимум малыми крейсерами.

Флот не так уж часто проводил маневры. Добираясь до базы, корабли больше месяца разгонялись при больших ускорениях, а потом столько же тормозили. До этого Мартинес только один раз участвовал в маневрах, и это было давно, когда он был кадетом на «Дандафисе».

Упражнения в прицельной стрельбе, особенно в обстановке, приближенной к боевой, явно не были коньком Тарафы. Мартинес ничуть не удивился, услышав напряжение в голосе капитана, обращающегося к офицерам, командующим орудиями.

— Орудия, это учение, — объявил Тарафа по форме. — Приготовиться к залпу номер один по цели, следующей за вражеским крейсером. Это учение.

— Это учение, милорд. Орудия готовы к залпу номер один по цели, следующей за вражеским крейсером.

— Орудия, это учение. Залп номер один.

Мартинес поглядел сектор своего дисплея, который транслировал изображение из орудийного отсека. Там ничего не происходило, что само по себе было хорошим знаком, все оружейники были в безопасности за укрепленными щитами.

Ракеты вышли на запрограммированную траекторию, сопровождаемые наблюдающим катером. Конечно, они не станут взрываться по-настоящему — разве что кто-нибудь в артиллеристском управлении что-нибудь основательно напутал, — но взрыв будет по крайней мере сымитирован.

Хотя как поведут себя ракеты, особой роли не играло: судьба каждого судна, не говоря уже о ракетах, была предрешена заранее. Штаб командующей флотом Фанагии основательно потрудился, расписывая сценарий этих маневров вплоть до последней детали. Обе эскадры наксидов, названные «защитниками праксиса», должны были защищать вход в один из межпространственных тоннелей от «мятежников», и праксису, равно как и эскадрам Фанагии, суждено было на этот раз вновь испытать триумф.

Что до «Короны», она примет участие в атаке на вражескую легкую эскадру. Ракетам, пущенным с обеих сторон первым залпом, суждено уничтожить друг друга, создав искусственную аннигиляционную вспышку, путая показания датчиков и затрудняя наблюдение за маневрами противника, — на деле ракеты взрываться не станут, и расстройство системы наблюдения было запрограммировано заранее. Второй залп вражеских орудий будет почти полностью нейтрализован системой противоракетной защиты, но одна из ракет взорвется неподалеку от «Короны» и повредит орудийный отсек, что вызовет необходимость в дренаже одного из хранилищ антиматерии, каковой и произведет ремонтный расчет корабля.

«Корона» будет продолжать сражение, даст еще несколько ракетных залпов, пока ее не поразит прямым попаданием ракета с вражеского флагмана ровно в 29:00:021. Все это сражение можно было бы зарядить в судовые компьютеры и воспроизвести вообще без единого приказа со стороны господ офицеров, но это было строжайше запрещено. Офицерам полагалось попрактиковаться в отдавании приказов, пускай и написанных заранее.

— Орудия, это учение. Второй залп. Это учение.

Офицеры старались скрупулезно точно проговаривать свои приказы. Их самих и их суда будут судить по тому, насколько точно они следуют плану. Цель участия в маневрах заключалась не в том, чтобы выиграть, но в том, чтобы точно следовать предписаниям.

— Это учение. Залп номер два произведен, милорд каплей. Это учение.

Получив известия об успешном попадании первых двух залпов, командование немного расслабилось.

— Вражеская легкая эскадра выпустила ракеты, — докладывал навигатор. — Ракеты направляются в нашу сторону. Предполагаемое время столкновения восемь точка четыре минуты.

Упомянутые ракеты на самом деле вылетели уже несколько минут назад, но лучи радара, распространяясь с ограниченной скоростью, близкой к скорости света, только сейчас донесли до «Короны» эту новость.

— Они разлетаются, милорд каплей! — Навигатор пытался изобразить изумление в голосе. — Вражеские корабли разлетаются!

Имелось в виду, что эскадра противника, обнаружив направляющиеся к ней ракеты, пыталась теперь поскорее разгруппироваться в пространстве. Обычно, стремясь держать свои суда под контролем, командующие эскадрами держали свои корабли в куче, на расстоянии не больше пары световых секунд, — но тесно скучившиеся суда представляли собой идеальную цель, в пределах которой одним взрывом можно было задеть сразу несколько судов. Вопрос о том, когда следует разгруппировывать корабли в эскадре, а когда нет, непрестанно обсуждался господами младшими офицерами в кают-компаниях. Что до старших офицеров, то они если и задавались этой проблемой, то не подавали вида.

Тарафа нахмурился, глядя на экраны.

— Орудийный отсек, это учение. Привести в готовность защитные лазеры.

— Это учение, милорд каплей. Защитные лазеры к бою готовы.

Когда второй залп противника долетит до них, защитные лазеры выстрелят лучами низкой энергии, может быть, даже просто иллюминационными зарядами. Все равно, попадут в них или нет, эти ракеты объявлены уничтоженными за несколько дней до того, как запущены, и предусмотрительно дезактивированы. Попадут в нее или нет, одной ракете суждено прорваться через защиту и взорваться, и ее холостой взрыв должен разрушить систему управления двигателем номер два, вызвав потенциальную утечку антиматерии, что потребует выбросить в пространство содержимое топливного бака. Кроме того, этот взрыв выведет из строя все ракетные установки и их датчики на одном борту фрегата.

На экране Мартинеса замерцало новое сообщение. Он с облегчением зачитал его Тарафе.

— Общее сообщение с флагмана «Величие праксиса». — Этот заголовок нужен был для того, чтобы не спутать свой флагман с тяжелым крейсером, командующим эскадрой мятежников. — «Бомбардировка Кашмы» не спустила с борта катер номер три. Всем судам действовать так, словно этот катер был запущен.

— Сообщение принято, — отозвался Тарафа. Он с трудом скрывал улыбку облегчения. Другое судно допустило промашку, к тому же это было судно из эскадры Фанагии.

Дела обстояли не так уж и плохо. Даже если «Корона» и допустит какую-то ужасную ошибку, она все равно будет не одна.

Через двенадцать минут эта ужасная ошибка и была допущена, когда корабль имитировал повреждение восьми ракетных пусковых установок. Такое повреждение невозможно исправить силами экипажа, поскольку сильные и непредсказуемые перегрузки, испытываемые боевым кораблем в сражении, могут по ходу ремонтных работ размазать ремонтников по шпангоутам. Вместо этого оружейники, укрывшись за толстыми стенками защитных камер, извлекли заклиненные ракеты из стволов при помощи дистанционно управляемых роботов, массивных машин, передвигающихся, подобно паукам, на множестве ножек от одной поликарбонатной опоры судна до другой, цепляясь силовыми манипуляторами за корпус судна, а специализированными щупальцами выполняя ремонтные работы.

Поначалу два ремонтных робота отлично справлялись с заданием. Один из роботов двигался очень медленно, зато безукоризненно точно. Заменив «поврежденные» системы управления, роботы начали вытаскивать ракеты из стволов. При этом одна из машин-многоножек зацепилась за другую и, пытаясь освободиться, повредила центральный гидравлический привод товарища. Гидравлическая жидкость разлетелась по всему ракетному отсеку, превратившись в условиях невесомости в веер прекрасных голубых брызг, и второй робот умер.

В итоге оба робота оказались выведенными из строя, поскольку умерший робот загораживал собой дорогу оставшемуся.

Мартинес зачарованно глядел трансляцию происходящего в ракетном отсеке, как глядел бы на любую катастрофу, которую не имел возможности предотвратить. Футболисты, которыми Тарафа укомплектовал оружейный отдел, имели сейчас все шансы пресечь карьеру своего покровителя.

Мартинес оторвался от экрана, чтобы сообщить о произошедшем Тарафе, но не стал этого делать. Капитан все равно не мог ничем помочь беде в оружейном отсеке, по крайней мере сейчас, когда он командует операцией. Может быть, ему будет спокойнее не знать сейчас об этом.

А кроме того, припомнил Мартинес, ему не полагается подглядывать за работой других служб.

Внезапно его внимание привлекло какое-то движение в оружейном отсеке. Там, паря в невесомости, двигались облаченные в скафандры фигуры.

Та из них, что была за главного, одной рукой держалась за опору, а другой, активно жестикулируя, управляла действиями остальных. По уверенной осанке командира и по некоторым его знакомым жестам Мартинес понял, что это был не кто иной, как его собственный ординарец, Алихан. Отставной оружейник пытался справиться с ситуацией.

Сколько еще осталось до следующего цикла ускорения? — с ужасом попытался сообразить Мартинес. Его пальцы уже протянулись к экранам, пытаясь вывести на них распорядок маневров.

Проклятье, ничего не получилось. Тарафа все держит под капитанским ключом. Мартинес в отчаянии поглядел на экран.

Две фигурки вытащили ракету из ствола и теперь протаскивали ее через путаницу конечностей покойного робота. Хорошо еще, что в ракету не было загружено антиматерии и поэтому она была не слишком тяжелой.

Сколько еще? — стиснул зубы Мартинес. Он подумал, не заорать ли: «Люди в оружейном отсеке!» — по крайней мере это предотвратило бы возможность неожиданного ускорения.

Нет. Без команды Тарафы корабль не пойдет на ускорение, а когда Тарафа отдаст приказ, Мартинес успеет предупредить его об опасности.

Он надеялся, что это так.

Еще одну ракету извлекли из ствола, человечек на экране просто расставил ноги пошире и вытащил ее за хвост. По крайней мере, какое-то применение физической силы этих футболистов.

На экране появилось новое сообщение.

— Команда с флагмана, — услышал он свой собственный голос. — Второе отделение, измените курс эшелона на два-два-семь от три-один-ноль. Ускорение четыре и пять десятых g. Приступить к выполнению в 28:01:000 корабельного времени.

Он взглянул на часы. Оставалось еще шесть минут.

Никогда еще он не был так благодарен уставу, согласно которому его шлем сейчас был опущен. Он нажал на кнопку передачи и проговорил во встроенный в шлем микрофон:

— Служащий Алихан!

— Да, милорд, — послышалось в ответ почти сразу.

— Вам осталось пять минут до следующего ускорения.

Несколько мгновений Алихан молчал, подсчитывая шансы успеть.

— У нас осталось три ракеты. Мы не справимся.

— И не надо. Отправляй людей в амортизаторы, а я потом расскажу капитану, что произошло.

Мартинес поглядел на неуклюжих людей в вакуумных скафандрах, протаскивающих ракеты среди раскинувшихся ног робота, — похоже, дело было безнадежное — и добавил:

— Нет, подожди-ка. — Он быстро обдумал только что пришедшую в голову мысль. — Сделай вот что. Пусть кто-нибудь возьмет на себя управление роботом. А остальные пусть вытаскивают ракеты из стволов и передают их роботу — пусть он держит их в манипуляторах, пока не закончится маневр. В них нету антиматерии, так что они безопасны, а по окончании маневров можно будет все доделать вручную.

— Так точно, господин. — Алихан сразу же отключился от связи, и Мартинес в тишине глядел на происходящее. Алихан сам направился к роботу и стал управлять его работой. Остальные открывали люки, вытаскивали ракеты и аккуратно передавали их оставшемуся в живых роботу. Руки-манипуляторы робота хватали ракеты и замирали.

Наконец фигурки в скафандрах выбрались из оружейного отсека и скрылись в защитных капсулах. Мартинес поглядел на часы.

26:51:101.

Осталось еще две минуты.

— Да, ну и бардак же в оружейном отсеке, господин, — рассказывал Алихан, начищая вторую пару сапог своего хозяина. — Никого из командования. Старший оружейник был настолько пьян, что не мог отдать ни одного осмысленного приказа. Один из двух оружейников первого класса — футболист, так же обстоят дела и с оружейниками второго класса. А двух кадетов, на которых обычно можно было положиться, — славные ребята, кстати, и быстро учатся — запихнули в катера и отправили куда-то прочь с судна.

— Я рад, что мне пришло в голову послать туда тебя, — ответил Мартинес. — Но ведь ты мог там угробиться.

Алихан поставил второй начищенный сапог рядом с первым и постучал пальцем по выключенному коммуникационному дисплею на левом рукаве.

— Я оставил Махешвари на связи. Он остановил бы ускорение, если бы кто-нибудь остался в оружейном отсеке.

Мартинес медленно кивнул. У унтер-офицеров были свои связи, своя разведка, свои собственные способы сохранить жизнь офицерам, которых флот поставил над ними.

«Если ты сумеешь найти старшего специалиста, который не будет пьяницей и у которого мозги будут в порядке, — поучал Мартинеса отец, — хватай его обеими руками».

Уже не в первый раз Мартинес благословлял отца за этот совет.

Мартинес достал виски из потайного сундучка темного дерева, который прятал под низкой кроватью. Приняв командование, капитан Тарафа заново облицевал офицерские каюты, равно как и свою, дорогим красным деревом, на фоне которого красиво смотрелись латунные ручки и темные изразцы с красно-белыми геометрическими узорами. Теперь в офицерских каютах постоянно пахло ароматическим лимонным маслом, которым полировали латунные накладки.

Мартинес считал, что заслужил пару глотков, выстояв две вахты подряд, пока «Корона» собирала все запущенные в космос катера, а Тарафа со старшими лейтенантами посещали флагманское судно, где комфлотом проводила совещание капитанов. Неразбавленный виски обжег горло, и комки напряженных мышц наконец-то начали расслабляться.

— Хорошо, что это была не настоящая война, — сказал Мартинес. — Вас бы всех пожгло гамма-излучением.

— Будь это настоящая война, — отозвался Алихан, — мы бы и не вылезли из укрытий, а просто воспользовались бы другой пусковой установкой.

Мартинес потер подбородок.

— Как ты думаешь, капитан узнает о том, что произошло?

— Нет. Роботов починили, как только закончилась тревога. Испорченные ракеты как-нибудь спишут — есть куча способов оформить исчезновение ракет.

— Меня это не слишком радует, — задумчиво ответил Мартинес, сделав еще один глоток. — Тебе не кажется, что капитану стоит обо всем узнать?

Что означало: «Тебе не кажется, что капитан должен знать, что это мы спасли его во время маневров?»

Алихан спокойно покачал головой.

— Не хотелось бы портить карьеру тридцатилетнему парню, которого просто выгонят в отставку. Ведь обвинят во всем старшего оружейника, а не футболистов.

— Это верно, — согласился Мартинес. Ему было противно подумать, что никто никогда не узнает, какой он умный. Но если старшего оружейника выгонят, обидится Алихан, а Мартинес слишком ценил Алихана, чтобы пойти на это.

— Ну что же, — он пожал плечами, — значит, так и оставим. Будем надеяться, что «Короне» не придется участвовать в войне до отставки старшего оружейника.

— Это маловероятно, господин, — Алихан бережно расправил усы. — Кроме того, «Корона» пережила капитанов и похуже Тарафы. Не беспокойтесь, мы переживем и это.

— Да, но переживу ли я? — задумчиво спросил Мартинес. Вздохнув, он засунул руку в стоящий под кроватью ларец красного дерева и вытащил новую бутылку виски. — Возможно, это поможет вам в ваших нелегких трудах, — сказал он. — Только не делись ни с кем из оружейного отсека.

Алихан торжественно принял бутыль.

— Благодарю вас, господин.

Мартинес допил стакан и решил больше не наливать, по крайней мере не сразу. Пример старшего оружейника был слишком нагляден.

— Жаль только, что это единственная твоя награда за спасение капитана от бесчестья.

— Обычно я получаю еще меньше, — заметил Алихан, ехидно улыбнулся и, отсалютовав, вышел.

Двумя днями позже, когда закончились совещания, на которых старшие офицеры обсуждали результаты маневров, командующая флотом Фанагия объявила об открытии спортивного фестиваля, который будет проходить на базе флота на планете. В фестивале примут участие команды со всех судов эскадры Фанагии, а футболисты «Короны» встретятся на специальном матче с магарийскими чемпионами — командой «Бомбардировки Пекина». Тарафа заявил, что команда немедленно приступает к интенсивным тренировкам — даже не дожидаясь, пока судно войдет в доки.

Вернувшись этой ночью со своей вахты, Мартинес не ограничился одной выпивкой. Да и двумя тоже.

Увенчанное куполом здание банка было построено из гранита в виде уменьшенной копии великого прибежища. Видимо, оно должно было символизировать постоянство власти, но теперь, когда великих господ больше не было, оно, похоже, символизировало что-то другое. Мистер Уэсли Уэкман, распорядитель, был чрезвычайно серьезным молодым человеком, хотя по его сверкающим ботинкам и модному браслету из человеческих волос можно было предположить, что вне стен банка он все же не столь чопорен, как в рабочее время.

— Ваша прибыль оставалась трехпроцентной с момента поступления в академию, — объяснил он. — И поскольку вы все это время не забирали полагающегося вам дохода, я могу с удовольствием сообщить, что сумма, лежащая на вашем попечительном фонде, превышает теперь двадцать девять тысяч зенитов, и всю эту сумму я смогу вручить вам в руки в день вашего двадцатитрехлетия.

Значит, через одиннадцать дней. По-террански — она знала когда-то одну особу, которая любила все считать в земных днях, — ей было бы двадцать лет.

Сула быстро прикинула, что можно купить на двадцать девять тысяч зенитов. Скромное жилье в верхнем городе или целый дом в приличном районе нижнего города. Или небольшую виллу с порядочным участком земли в провинции.

По меньшей мере дюжину костюмов от самых модных дизайнеров Заншаа.

Или одну подлинную розовую вазу в стиле помпадур, из Винсенны, датирующуюся четырьмя столетиями до покорения Терры, если поискать на аукционах в конце месяца.

Цены на фарфор были очень высоки, ведь аннигиляционные бомбы произвели в свое время массу разрушений на планете.

Потратить все наследство на вазу было странной фантазией, но Сула так упорно стремилась к этому моменту, что могла теперь позволить себе немного пофантазировать.

— Что мне нужно сделать, чтобы получить этот капитал? — поинтересовалась она.

— Заполнить небольшую бумагу. Если хотите, я могу оформить все прямо сейчас, и в день вашего рождения она вступит в силу.

Сула улыбнулась.

— Почему бы и нет?

Уэкман распечатал необходимые бумаги и протянул их Суле вместе с толстой ручкой с золотым пером. Потом он включил сканер, считывающий отпечатки пальцев, и толкнул его по столу к ней.

— У вас есть мои отпечатки пальцев? — изумленно спросила Сула. — Вы их хранили все это время?

Уэкман на всякий случай бросил взгляд на свои экраны.

— Да. Конечно.

— Не помню, чтобы у меня их когда-нибудь брали. — Сула закинула ногу на ногу, положила бумаги на колени и внимательно прочла их. Потом она вернула документы на стол, занесла ручку над строкой, где полагалось поставить подпись, и задумалась.

— Видите ли, — произнесла она, — я даже не знаю, что мне делать с этими деньгами.

— В нашем банке работает несколько консультантов по инвестициям, — ответил Уэкман. — Я могу представить вас мисс Мандолине — она сейчас как раз здесь.

Сула завинтила ручку.

— Дело в том, что я здесь проездом. Я даже еще не знаю, куда меня направят в следующий момент. — Она вернула ручку на стол Уэкмана. — Может быть, стоит оставить деньги на счету, по крайней мере до тех пор, пока я не сделаюсь лейтенантом?

— В таком случае вам вообще ничего не нужно делать.

— Ничего, если я возьму себе эти бумаги?

— Разумеется.

Она поднялась и вышла, провожаемая поклоном Уэкмана.

Что бы я стала делать с этой вазой, спрашивала она себя. У нее не было даже цветов, чтобы поставить в нее.

Надо будет зайти на аукцион и попрощаться.

Нечего было позволять себе мечтать.

— Бросьте его в реку, — сказала Гредель. — И проследите, чтобы он оттуда не выбрался.

Хромуша поглядел на нее с молчаливым одобрением, обнял и поцеловал в щеку.

— Я все сделаю хорошо, — заверил ее он.

Едва ли это возможно, подумала она, просто сделай это как можно лучше.

На следующее утро Нельда выгнала ее. Глядя на нее из-под налепленной поверх раны на лбу полосы лекарственного пластыря, она сказала:

— Я просто не могу больше видеть тебя здесь. Просто не могу.

В первый момент Гредель в ужасе решила, что тело Антония всплыло где-нибудь в районе Старого

Моста через Иолу, но тут же сообразила, что дело не в этом. Просто случившееся прошедшим вечером поставило Нельду перед необходимостью решить, кого она любит больше, Антония или Гредель. Она выбрала Антония, еще не зная, что выбирать его больше не имеет смысла.

Гредель отправилась к своей матери, и, увидев синяк на щеке дочери, Эва не стала возражать против ее появления. Гредель рассказала ей, что случилось, — благоразумно опустив часть рассказа, касающуюся разговора с Хромушей на лестнице, — и Эва обняла ее и сказала, что гордится такой дочерью. Они долго колдовали с косметикой, стараясь скрыть синяк.

А потом она повезла Гредель в Мараники, в кафе-мороженое Бонифация.

Хромуша и Панда помогли перетащить пожитки Гредель к Эве. Вещей оказалось много, у них все руки оказались заняты свертками и коробками с одежками, купленными для Гредель Кэроль и Хромушей. Блузы, штаны, платья, куртки, плащи, шляпки и туфли да еще драгоценности — все барахло, которое уже давно переполнило шкафы в ее комнате у Нельды и лежало аккуратными кучами на старом, потертом ковре.

Панду поразило, как аккуратно у нее все было разложено.

— У тебя тут все прямо систематизировано, — высказался он.

Эва на данный момент была в очень удачном положении. Ее мужчина был женат, посещал ее в строго определенные дни и ничего не имел против того, чтобы она проводила свободное время с друзьями или в кругу семьи. Но друзей у Эвы было немного — предыдущий ее мужчина не позволял ей ни с кем общаться, — и она была только рада, что сможет пообщаться с дочерью.

Хромушу поразило, что Гредель не захотела перебраться в один из его домов.

— Мне сейчас нужно побыть с мамой, — сказала ему Гредель, и, похоже, его удовлетворило это объяснение.

А про себя подумала: «Не хочу жить с тем, кто должен вскорости умереть». Конечно, ради нее он пошел на убийство, но значит ли это, что она должна оставаться с ним на всю жизнь?

Кэроль тоже была удивлена.

— Тебе нужно было перебраться ко мне! — объявила она.

Гредель обрадованно поглядела на подругу.

— Ты не станешь возражать?

— Конечно, нет! — с энтузиазмом воскликнула Кэроль, — Будем сестрами! Можно вместе ходить за покупками и развлекаться — вышло бы забавно.

Какое-то время Гредель наслаждалась заботой Кэроль и матери. Она проводила почти все время или с одной из них, или с другой, так что Хромуша даже начал ревновать или по крайней мере делать вид, что ревнует, — с ним трудно было разобрать, когда он серьезен, а когда прикидывается.

— Кэроль просто похитила тебя, — полушутливо жаловался он по телефону. — Вот ужо пошлю парней, чтобы отобрать тебя обратно.

Когда Эва была занята со своим мужчиной, Гредель ночевала у Кэроль. Места в ее большой кровати хватало. Тут она обнаружила, что Кэроль, вместо того чтобы засыпать, предпочитает доводить себя до комы: она набирала в шприц эндорфин и вводила себе дозу за дозой, пока не теряла сознание. Гредель пришла в ужас.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она однажды, когда Кэроль достала шприц.

— Потому что мне это нравится, — раздраженно огрызнулась Кэроль. — Я без этого не могу заснуть.

Гредель отвела глаза. Ей совсем не хотелось раздражать Кэроль.

Как-то раз Хромуша взял их обеих на вечеринку.

— Придется брать с собой Кэроль, — сказал он Гредель. — А то я и тебя не увижу.

Вечеринку устроили по поводу того, что ресторан и клуб, в устройство которых Хромуша в свое время вложил деньги, прогорели и закрывались. В наследство ему осталась целая кладовая выпивки и полная холодильная камера закусок. Чтобы это добро не пропало, он созвал буквально всех, кого знал. Он заплатил персоналу за еще одну ночь работы и объявил гостям, что еда и выпивка бесплатные.

— Мы хорошо повеселимся сегодня, — сказал он, — а с завтрашнего дня я стану подыскивать кого-нибудь, кто занялся бы этим местом.

Это была последняя вечеринка, на которой Гредель была с Хромушей и его компанией. В большой зале было полно съестного, играла музыка, и все веселились от души. Смех звенел, отражаясь от покрытых ржавчиной железных перекрытий, усиливающих потолок клуба, — они не были декоративными, просто помогали держать вес размещенных этажом выше машин. Гредель ничего не пила, но все равно опьянела от общения с множеством веселящихся и подвыпивших гостей. Голова ее кружилась, как она кружилась в танце с Хромушей, отдавшись его умелым, сильным рукам. Наклонившись к ее уху, он негромко говорил ей:

— Живи вместе со мной, Землянка.

Улыбаясь, она качала головой:

— Не теперь.

— Я хочу жениться на тебе. Иметь от тебя детей.

По спине Гредель пробежала радостная дрожь. Она ничего не ответила, только обняла Хромушу и опустила голову ему на плечо.

Гредель не знала, чем она заслужила столько любви. Хромуша, Кэроль, мать — все они заполняли ужасную пустоту в ее душе, пустоту, о существовании которой она даже не подозревала, пока ее не заполнили теплом и нежностью.

Хромуша танцевал и с Кэроль, точнее, водил ее по танцевальной площадке, пока она прыгала в его руках вверх-вниз, что в ее представлении и было танцем. Кэроль веселилась как могла. За всю ночь она выпила всего пару бутылок вина, что для нее было очень умеренной дозой, а все остальное время танцевала с Хромушей и его ребятами. Уходя из клуба, она пылко поцеловала Хромушу, благодаря его за приглашение. Хромуша обнял обеими руками Кэроль и Гредель.

— Я рад доставить удовольствие двум моим прекрасным сестренкам, — сказал он.

Они отвезли Кэроль в Вольты и собрались после этого возвратиться в Фабы, чтобы провести остаток ночи у Хромуши. Но Кэроль почему-то не торопилась вылезать из машины, удобно усевшись между Хромушей и Гредель. Они болтали и смеялись, и привратник тоже мешкал, ожидая, пока понадобится открыть двери перед леди Сулой. Наконец Хромуша объявил, что пора уезжать.

— А чего ради вам тащиться обратно в Фабы? — спросила вдруг Кэроль, — Вы вполне можете устроиться в моей кровати. А я перебьюсь как-нибудь на софе.

Хромуша внимательно поглядел на нее.

— Мне неприятна мысль о том, чтобы выгонять из постели столь прекрасную женщину.

Кэроль громко, вызывающе рассмеялась и, повернувшись к Гредель, поцеловала ее в щеку.

— Все зависит только от нее.

Ха-ха. Интересно, подумала Гредель, удивленная тем, что не чувствует особого удивления.

Хромуша, казалось, внимательно разглядывал подкладку своего пиджака. Подумав, Гредель пожала плечами.

— Я не против, — объявила она.

И Хромуша повел Гредель и Кэроль наверх и там занимался любовью с ними обеими. Гредель смотрела, как бледная задница ее парня ходит вверх-вниз над телом Кэроль, и не понимала, почему это зрелище почти не волнует ее.

Наверное, потому, что я не люблю его, решила она. Если бы я его любила, тогда все было бы иначе.

Потом ей в голову пришла мысль: может быть, Кэроль любит его. Может быть, она захочет остаться с Хромушей в Фабах, а Гредель сможет занять ее место в академии и отправиться на Землю.

Может быть, тогда все они были бы счастливы.

Когда Хромуша на следующий день уехал, Кэроль принялась извиняться.

— Я была отвратительна вчера, — сказала она. — Я даже не знаю, что ты теперь обо мне думаешь.

— Все нормально, — ответила Гредель. Она собирала одежду Кэроль и складывала ее стопкой. Прибираюсь после оргии, подумалось ей.

— Я иногда бываю такой шлюхой, — говорила Кэроль. — Ты, наверное, теперь думаешь, что я пытаюсь увести у тебя Хромушу.

— Я этого не думаю.

Кэроль обошла Гредель сзади и положила руки ей на плечи. Склонив голову на плечо Гредель, она спрашивала лепечущим голосом раскаивающейся девочки:

— Ты простила меня?

— Да, — ответила Гредель, — Конечно.

Внезапно Кэроль преисполнилась желания что-нибудь сделать для Гредель. Она запрыгала по комнате, танцуя вокруг подруги, собирающей с ковра ее одежду.

— Я сделаю это для тебя! — объявила она, — Возьму тебя туда, куда ты захочешь! Чего тебе сегодня хочется? Пройтись по магазинам?

Гредель задумалась над неожиданным предложением. Новые вещи ей сейчас не были нужны — ее уже начала тяготить гора появившихся в последнее время шмоток, — но, с другой стороны, Кэроль так радовалась, делая для нее эти покупки. И тут ей в голову пришла другая идея.

— Пойдем к Годфри, — ответила она.

У Кэроль заблестели глаза:

— Отлично!

Был чудесный день — начиналось лето, теплый ветерок, наполненный ароматами распускающихся цветов, веял сквозь поднятые жалюзи отдельной залы у Годфри, лаская кожу Гредель. Они с Кэроль начали с парилки, потом сходили к косметологу, сделали кожные маски, затем последовал массаж всего тела, начиная с головы и заканчивая кончиками пальцев ног. А потом, пока они лежали на кушетках, болтая и хихикая, попивая фруктовый сок, их ласкал тот же летний ветерок, а улыбающиеся девушки делали им маникюр и педикюр.

Каждая пядь кожи Гредель, казалось, дышала летом и радостью жизни. Вернувшись в Вольты, Кэроль одела Гредель в один из своих костюмов, его дорогая ткань так и переливалась вокруг молодого, упругого тела. Когда Хромуша приехал за ними, Кэроль вложила руку Гредель в руку Хромуши и проводила их обоих до дверей.

— Приятной ночи вам, — сказала она.

— Ты не поедешь с нами? — спросил Хромуша.

Кэроль покачала головой и рассмеялась. Ее зеленые глаза на мгновение встретились с глазами Гредель — и Гредель увидела во взгляде подруги радость и общую тайну, которую Хромуше никогда не будет дано постигнуть.

Хромуша несколько секунд глядел на закрывшуюся дверь.

— С Кэроль все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила Гредель. — А теперь давай пойдем поищем, где бы потанцевать.

Пока они шли к лифту, ей казалось, что она летит, а не идет по полу. Она была непривычно счастлива — так счастлива, как еще никогда не была.

И все это просто благодаря тому, что не стало Антония.

Первая трещина прошла по этому новому счастью через два дня, когда она добралась в Вольты с сильным опозданием — на железнодорожной ветке в Фабы случилась какая-то авария. Войдя, Гредель увидела Кэроль, которая хрипела, лежа на постели. Кэроль была одета для выхода, но похоже, она заскучала, поджидая Гредель, — по крайней мере, на полу валялась пустая бутылка вина, а в правой руке был зажат шприц.

Гредель окликнула Кэроль, потом потрясла ее. Никакой реакции. Кэроль была бледная, даже голубоватая, и похолодевшая.

Раздался еще один хриплый стон, от которого сердце у Гредель ушло в пятки. Она подняла шприц и посмотрела, чем он был заправлен, — оказалось, что аналогом эндорфина, фенилдорфином-зет.

Кэроль опять захрипела, и тут ее дыхание оборвалась. Гредель застыла от ужаса.

Ей никогда не приходилось самой сталкиваться со случаями передозировки, но разговоров на эту тему она слышала предостаточно. Например, народная мудрость советовала положить льда в штаны пострадавшему. Лед на гениталиях кого угодно приведет в себя. Но может быть, это касается только мужчин?

Гредель развернула Кэроль и стала хлестать ее по лицу.

Ей самой чуть не сделалось дурно от получающихся звуков, зато Кэроль вздрогнула, ее глаза приоткрылись и она с шумом втянула ртом воздух.

Гредель опять хлестнула ее по щекам. Кэроль закашлялась на вдохе и наконец открыла глаза. Смотреть в них было страшно, такие они были зеленые, со зрачками, сжавшимися в точку.

— Что такое, — проговорила Кэроль, — что ты делаешь?

— Тебе надо встать, — Гредель соскочила с постели и схватила Кэроль за руки. — Тебе надо встать и идти со мной, понимаешь?

Кэроль лениво рассмеялась:

— Что за… Что…

— Вставай!

Гредель попыталась силой приподнять Кэроль. Та с трудом поднялась на ноги, и Гредель, взвалив подругу на плечи, потащила ее по комнате. Кэроль опять рассмеялась.

— Музыка! — фыркнула она. — Если мы хотим потанцевать, надо включить музыку!

Она согнулась пополам от смеха, но Гредель снова распрямила ее и стала водить по комнате. Они вышли в гостиную и несколько раз обошли вокруг софы.

— Ты такая забавная, Землянка, — выговорила Кэроль сквозь смех. — Забавная, забавная… — Она никак не могла прекратить смеяться. У Гредель уже онемело плечо под тяжестью тела Кэроль.

— Помоги мне, Кэроль, — велела она.

— Забавная-забавная. Забавная Землянка.

Когда силы у нее кончились, Гредель бросила Кэроль на софу и побежала на кухню, чтобы сварить кофе. Вернувшись в гостиную, она обнаружила, что Кэроль опять уснула. Она похлопала Кэроль по щекам, и та открыла глаза.

— Да, Сергей, — проговорила она. — Давай. Делай что хочешь.

— Тебе надо встать, Кэроль.

— Почему ты не хочешь поговорить со мной? — спросила Кэроль. В ее глазах стояли слезы. Гредель снова поставила ее на ноги и начала ходить с ней по комнате.

— Я позвонила ему, — рассказывала на ходу Кэроль. — Я больше не могла этого вынести и позвонила ему, а он не захотел со мной разговаривать. Его секретарь сказал, что его нет, но я по голосу поняла, что он лжет.

Прошло несколько часов, и у Гредель понемногу отлегло от сердца. Кэроль уже могла ходить сама и разговаривала почти нормально, разве что казалась немного подавленной. Оставив ее сидеть на софе с чашкой кофе в руках, Гредель вернулась в спальню. Она подобрала шприц и еще два других, которые нашла в ванной, взяла ампулы фенилдорфина-зет и всех других препаратов, которые смогла найти, и спрятала все это под горой полотенец, чтобы можно было вытащить их оттуда, когда Кэроль не будет рядом. Она бы спрятала и всю выпивку, но это было слишком сложно сделать. Может быть, потом удастся вылить все в раковину?

— Ты вообще перестала дышать, — объясняла она подруге. — Тебе надо прекратить это, Кэроль.

Кэроль кивала, склонившись над чашкой кофе. Ее зрачки немного расширились, и глаза теперь выглядели почти нормально.

— Да, я, похоже, немного переборщила.

— Я ни разу в жизни так не пугалась. Тебе надо остановиться.

— Со мной все будет в порядке, — пообещала Кэроль.

Через три дня, когда Гредель уже засыпала, Кэроль вытащила откуда-то шприц и приставила его к шее. Гредель в ужасе рванулась к подруге и вырвала шприц у нее из рук.

— Кэроль! Ты же сказала, что больше не будешь!

Кэроль улыбнулась и примирительно рассмеялась.

— Все в порядке. Я тогда была очень расстроена и немного перебрала. Но теперь-то я не расстроена. — Она попыталась вытащить шприц из рук Гредель. — Отдай его, — попросила она. — Со мной все будет в порядке.

— Не надо, — умоляла ее Гредель.

Кэроль со смехом разжала пальцы Гредель, прижала шприц к шее и нажала на клавишу. Она смеялась, а Гредель чувствовала, как ледяная рука сжимает ее сердце.

— Видишь? — смеялась Кэроль. — Ничего плохого не случилось.

На следующий день Гредель поговорила об этом с Хромушей.

— Перестань продавать ей наркотики, — просила она.

— А что толку? — возразил Хромуша, — Она их доставала и до того, как познакомилась с нами. А если она захочет, то сможет просто пойти и купить их в аптеке по полной цене. — Он взял руки Гредель в свои и с сочувствием поглядел в глаза. — Ты не можешь помочь ей. Никто не может помочь наркоману, который зашел так далеко. Ты же и сама это знаешь.

Его слова наполнили Гредель тревогой. Она не хотела, чтобы это было правдой. Она постарается быть очень осторожной и проследит, чтобы с Кэроль больше не случалось подобных историй.

Счастье Гредель закончилось скоро, в первый же теплый день наступившего лета. Гредель и Кэроль, потные и усталые, как раз возвратились из пассажа, и Кэроль, побросав покупки на софу, объявила, что собирается надолго залезть в холодную ванну. По пути в ванную комнату Кэроль прихватила с кухни бутылку охлажденного вина, предложила Гредель выпить — та отказалась — и удалилась в ванную с бутылкой и бокалом.

Из ванной комнаты доносился звук льющейся воды. Гредель хлебнула сока папайи и от нечего делать уставилась на видеостену.

Показывали драму из жизни флота, но, как на беду, героев, подавляющих мятеж, играли наксиды. А у них вся игра сводилась к смене цветов на чешуях, покрывающих их тела, так что трудно было понять что к чему. Однако фильм был о флоте, и это обратило мысли Гредель к академии, в которую должна была поступить Кэроль. Она переключилась на деловой канал и стала изучать требования к поступающим в академию Ченг Хо, которую, согласно традиции, заканчивали члены семейства Сула.

Когда наконец Кэроль вышла из ванной, Гредель переполняло желание поделиться полученной информацией.

— Тебе стоит найти портного, Кэроль, — объявила она. — Погляди на форменные костюмы, которые тебе полагается носить. — На видеостене одна за другой замелькали картинки. — Парадная форма, рабочая одежда, — перечисляла Гредель. — Корабельный комбинезон, планетарная форма, официальный обеденный костюм, парадный костюм — ты только погляди на эту шляпу! А ведь Ченг Хо расположен в умеренной зоне, так что тебе понадобится еще и шинель, и высокие сапоги на зиму, и удобная одежда для занятий спортом и плюс еще гора другого обмундирования. Обеденный распорядок! Если ты даешь званый обед, полагается посуда с фамильным гербом.

Кэроль недоуменно глядела на экран, как будто у нее внезапно обнаружились проблемы со зрением.

— О чем ты говоришь? — спросила она наконец.

— О том, как ты будешь жить, когда попадешь в академию Ченг Хо. Кстати, ты знаешь, кем был Ченг Хо? Я тут поглядела. Он…

— Перестань болтать. — Гредель изумленно глядела на надменно поджавшую губы Кэроль. — Я вовсе не собираюсь поступать ни в какую идиотскую академию, — бросила та. — Так что забудь все это, договорились?

Гредель уставилась на нее.

— Но ты же должна, — настаивала она. — Это же твоя карьера, единственная, которая тебе дозволена.

Кэроль презрительно присвистнула.

— На что мне эта карьера? Я и так всем довольна.

День был жаркий, Гредель устала и в отличие от подруги не успела еще отдохнуть в ванной или выпить, поэтому она не обратила внимания на тревожные знаки, свидетельствующие о том, что Кэроль не только выпила в ванной бутылку вина, но и приняла еще что-то, что сейчас скручивало жгутом ее нервы и заставляло злиться все сильнее.

— Но мы же собирались, — настаивала Гредель. — Ты поступаешь во флот, а я буду твоим ординарцем. Мы сможем обе убраться с этой планеты и…

— Я не желаю больше слушать этот бред! — завизжала Кэроль. Она вопила так громко, что Гредель сразу замолчала, только сердце ее отчаянно колотилось в груди. Кэроль наступала на Гредель, в ее зеленых глазах сверкали молнии. — Так ты думаешь, я собираюсь во флот? Во флот, просто ради тебя? Да кем ты себя считаешь?

Кэроль нависла над Гредель. Ее руки гневно устремились к лицу подруги.

— Ты здесь постоянно просиживаешь задницу! — заходилась она. — Ты — ты носишь мои шмотки! Ты роешься в моем банковском счете — да, кстати, где мои деньги! Мои деньги!

— Я никогда не притрагивалась к твоим деньгам! — возмущенно вскрикнула Гредель. — Я не брала ни цента! Я вообще никогда…

— Врешь! — Кэроль ударила сидящую перед ней Гредель, и звук пощечины прозвучал как выстрел. Гредель ошеломленно уставилась на подругу, не в силах даже поднять руку к горящей щеке. Кэроль вопила во всю глотку:

— Ты суешься всюду — ты пролезла во всю мою жизнь! Ты решаешь, что мне делать, сколько потратить, — у меня больше и друзей своих не осталось. Вокруг все твои друзья! — Она схватила сумку с сегодняшними покупками и швырнула ею в Гредель. Гредель закрылась руками, и вещи из сумки высыпались на пол. Кэроль подхватывала их и опять швыряла, и Гредель ничего не оставалось, как складывать пакеты себе на колени. Вскоре она оказалась окружена целой горой дорогих тряпок и кожаных вещей ручной работы.

— Забирай свое барахло и выметайся! — визжала Кэроль. Схватив Гредель за руку, она стащила ее с софы. Свободной рукой она подхватывала свертки, но пока Кэроль тащила ее к двери, несколько из них все же просыпалось на пол. — Я больше не желаю тебя видеть! Убирайся! Убирайся!

Дверь с треском захлопнулась. Гредель стояла в коридоре, прижимая к груди пакеты с покупками, словно ребенка. Было слышно, как внутри квартиры Кэроль в ярости швыряет на пол все, что подворачивается под руку.

Она не знала, что делать. Первой ее мыслью было открыть дверь — она знала коды — и попытаться успокоить Кэроль и объясниться с ней.

Я не брала твоих денег, мысленно возражала она. Я никогда ни о чем не просила.

В дверь изнутри стукнулось что-то тяжелое, та даже задрожала от удара.

Кэроль не собирается во флот. От одной этой мысли опустились руки и закружилась голова. Значит, и ей придется остаться здесь. На Спэнии, в Фабах. Придется…

А что же завтра? — отчаянно подумала она. Поутру они с Кэроль собирались сходить в новый бутик. Может быть, теперь они уже никуда не пойдут?

Внезапно она осознала бессмысленность этого вопроса, и ею овладел гнев, гнев на собственную глупость. Надо было думать головой, а не соваться к Кэроль, когда та находится в таком состоянии.

Она вернулась к матери и побросала там покупки. Эвы дома не было. Гредель обуревали гнев и отчаяние. Она позвонила Хромуше и попросила прислать кого-нибудь за ней, и он весь вечер развлекал ее.

Утром она вернулась в Вольты к тому часу, на который у нее было назначено свидание с Кэроль. В вестибюле стояла толкотня — в дом въехали новые жильцы, и их пожитки загромождали несколько мотокаров с золочеными эмблемами Вольт. Гредель обратилась к привратнику тоном, каким обычно разговаривают пэры, и тот назвал ее «леди Сула» и освободил для нее одной следующий подъемник.

Перед дверями Кэроль она помедлила. Она понимала, что придется унижаться, хотя она ничем этого не заслужила.

Но это было ее единственной надеждой. Разве у нее был выбор?

Она постучала и, не дождавшись ответа, постучала еще раз. За дверью послышались шаркающие шаги, и перед ней возникла хмельная Кэроль, моргающая спросонья за завесой спутанных волос. На ней была та же одежда, что она накинула вчера после ванной, она стояла у входа босиком.

— Почему ты не вошла сама? — вместо приветствия спросила Кэроль. С этими словами она повернулась и пошла в глубь квартиры. Гредель шагала за ней, ее сердце тревожно стучало в груди.

За дверями царил полный разгром. Разбитые бутылки, подушки, какие-то пакеты, обломки фарфоровых чашек с фамильным гербом семейства Сула.

Еще больше бутылок валялось на столах, из них расползался тот же запах можжевельника, которым, казалось, насквозь пропахла Кэроль.

— Я чувствую себя ужасно, — сообщила та. — Кажется, немного перебрала этой ночью.

Неужели она забыла, гадала Гредель. Или просто притворяется?

Кэроль потянулась за бутылкой джина и, звякая о стакан, дрожащей рукой налила себе на два пальца.

— Мне нужно прийти в себя, — объяснила она и выпила.

Мысль пронзила Гредель, словно откровение. Она же просто пьяница, подумала она. Просто еще одна проклятая пьяница…

Кэроль поставила стакан на стол, вытерла рот и хрипло рассмеялась.

— Теперь можно пойти повеселиться, — объявила она.

— Да, — согласилась Гредель. — Пойдем.

Она начала подозревать, что больше ей уже никогда не будет весело.

Наверное, тогда-то Гредель и начала ненавидеть Кэроль, а может быть, этот случай только высвободил ту неприязнь, которая незаметно зрела в ней уже какое-то время. Но теперь Гредель трудно было провести в обществе Кэроль даже час, чтобы не начать злиться. Неаккуратность Кэроль заставляла стискивать зубы, а ее смех только действовал на нервы. От пустых дней, которые они проводили, бессмысленно перебираясь из лавки в ресторан, а из ресторана в клуб, хотелось кричать в голос. Ее стала возмущать необходимость прибираться за Кэроль, а делать это приходилось непрерывно. Постоянные смены настроения Кэроль, ее способность мгновенно переходить от смеха к ярости и дальше к угрюмой отстраненности доводили Гредель до белого каления. Даже любовь Кэроль и ее импульсивную щедрость стало непросто выносить. «Чего это она так суетится вокруг меня? — думала Гредель. — А что будет через минуту?»

Но Гредель предпочитала держать все это при себе, и временами ей снова начинало нравиться общество Кэроль, иногда она ловила себя на неподдельной радости, которую ей доставляло это существование. Тогда ей оставалось только дивиться, как два таких разных чувства, любовь и ненависть, ухитряются одновременно существовать в ней.

Наверное, что-то подобное происходит с ее так называемой красотой, решила она. Как правило, люди обращали на нее внимание из-за внешности, но ведь это не была она сама. Она была тем, что оставалось внутри: мыслями и мечтами, принадлежавшими только ей, а вовсе не внешней оболочкой, доступной всем. Но люди видели только эту оболочку, и большинство из них только о ней и думали, только ее и любили или ненавидели. Та Гредель, которая общалась с Кэроль, тоже была такой же оболочкой, машиной, которую она создала для общения с подругой, даже не задумываясь об этом. Эта оболочка вовсе не была ненастоящей, но это была не она.

Сама она ненавидела Кэроль. Теперь она знала это твердо.

Если Кэроль и замечала смятение подруги, то не подавала вида. Да она и нечасто бывала в состоянии замечать что-нибудь особое. С вина она перешла на крепкие напитки и потребляла их все больше и больше. Когда ей хотелось напиться, она желала напиться сразу — это была ее обычная манера, — а крепкие напитки действовали быстрее. Перепады настроения все учащались, и это не проходило даром. Ее больше не пускали в престижный ресторан, за то что она громко разговаривала и пела там, а на просьбу официанта вести себя потише запустила в него тарелкой. Ее вышвырнули из клуба за драку с женщиной в женском туалете. Гредель так и не смогла выяснить, из-за чего завязалась драка, но в течение нескольких следующих дней Кэроль гордо демонстрировала всем синяк под глазом, оставленный кулаком вышибалы.

Как правило, Гредель удавалось теперь избегать гнева Кэроль. Она уже могла распознавать тревожные сигналы и к тому же научилась понемногу манипулировать настроением Кэроль. Она могла теперь сама «менять музыку» Кэроль или по крайней мере отводить вскипающий гнев подруги от себя на кого-нибудь другого.

При этом она теперь проводила в обществе Кэроль почти все свое время. Хромуша был в бегах. Она поняла это по тому, что он прислал Панду забрать ее от Кэроль, вместо того чтобы приехать самому. Панда отвез ее в Фабы, но не в человеческий квартал: они направились в здание, в котором обитали лайоны. Пока она ждала лифта в вестибюле, ее внимательно разглядывало семейство гигантских птиц. В воздухе резко пахло нашатырным спиртом.

Хромуша окопался в маленькой квартирке на верхнем этаже, вместе с парой охранников и лайонами. Птица переступала с ноги на ногу, глядя на входящую Гредель. Хромуша выглядел обеспокоенным. Он ни слова не сказал Гредель, только кивком подбородка показал на дверь в заднюю комнату.

В квартире было по-летнему жарко. Сильно пахло аммиаком. Хромуша подтолкнул Гредель к постели. Она села, но Хромуше не сиделось: он расхаживал взад и вперед, постоянно натыкаясь на стены маленькой комнатки. Его обычной элегантной походки как не бывало, он запинался и прихрамывал.

— Как ни неприятно, — произнес он наконец, — но надо признать, что происходит что-то не то.

— Тебя ищет патруль?

— Не знаю. — Он плотно сжал губы. — Вчера арестовали Бурделя. Его забрал легион справедливости, а не патруль, значит, его поймали на чем-то серьезном, на чем-то, за что полагается казнь. Есть сведения, что он имел дела с администрацией префекта.

Он снова сжал губы. Такие парни, как Хромуша, не должны были иметь дел с префектурой, им полагалось идти на казнь с закрытым ртом.

— Кто ею знает, что он им там наврет, — продолжал Хромуша. — Но он напрямую связан со мной, и он может продать и меня, и любого из моих парней. — Он остановился и потер подбородок. — Я пытаюсь сейчас выяснить, кого именно он назовет, — объяснил он.

— Понятно, — сказала Гредель.

Хромуша поглядел на нее. Его голубые глаза лихорадочно блестели.

— С этих пор тебе нельзя звонить мне. Мне нельзя звонить тебе. Нам нельзя показываться вместе на людях. Если я… захочу тебя, я пошлю кого-нибудь из своих людей за тобой к Кэроль.

Гредель подняла на него глаза.

— Но, — начала она, — когда?

— Когда… я… захочу… тебя… — проговорил он настойчиво. — Я не знаю когда. Тебе просто нужно оказаться там, когда ты мне понадобишься.

— Да, — ответила Гредель. У нее в голове все перемешалось. — Я буду там.

Он присел рядом с ней на постель и обнял ее за плечи.

— Ты нужна мне, Землянка, — сказал он. — Ты действительно нужна мне сейчас.

Она поцеловала его. Его кожа горела, как при лихорадке. Она чувствовала вкус его страха. Нетвердыми пальцами Хромуша начал расстегивать пуговицы на ее платье. Ты скоро умрешь, подумала она.

Если только ей самой не придется принять наказание вместо него, так же как Эва когда-то расплатилась за грехи своего мужчины.

Гредель поняла, что ей стоит подумать о себе, пока еще не поздно.

* * *

Когда Гредель уходила от Хромуши, он дал ей двести зенитов наличными.

— Я не могу сейчас ничего купить тебе, Землянка, — пояснил он. — Купи себе что-нибудь приятное за меня, хорошо?

Гредель вспомнила, как Антоний обвинял ее, будто она продается за деньги. Теперь она не могла бы сказать, что это неправда.

Человек Хромуши отвез Гредель домой к матери. Гредель пошла вверх по ступенькам, не вызывая лифта, — ей нужно было подумать. Когда она добрела до дверей квартиры Эвы, в ее голове начала созревать идея.

Но сперва она должна была рассказать матери о Хромуше и объяснить ей, почему она переезжает к Кэроль.

— Конечно же, лапушка, — ответила Эва. Она взяла Гредель за руки и сжала ее ладони в своих. — Конечно, тебе нужно быть там.

Эва всегда была верна своим мужчинам, подумала Гредель. Ее арестовали и приговорили к нескольким годам исправительных работ за человека, которого она с тех пор и не видела. Она провела свою жизнь, сидя одна и дожидаясь, пока не объявится ее очередной мужчина. Она была красива, но при ярком солнечном свете Гредель были видны первые прорехи в фасаде ее красоты, тонкие морщинки в уголках глаз и вокруг рта, которые время будет теперь только углублять. Когда исчезает красота, исчезают и мужчины.

Эва сделала ставку на свою красоту и на мужчин, но ни на то ни на другое нельзя было надеяться. Если Гредель останется с Хромушей или с любым парнем, похожим на него, она пойдет по той же дорожке, что и мать.

На следующее утро Гредель взяла с собой пару сумок и отправилась к Кэроль. Та еще спала и не проснулась, когда Гредель прошла в спальню и взяла ее кошелек с документами. Выскользнув из квартиры, Гредель направилась в банк, открыла там счет на имя Кэролайн, леди Сулы, и положила туда три четверти той суммы, которую ей дал Хромуша.

Когда ее попросили поставить отпечаток пальца, она поставила свой.

 

Глава 7

— Разрешите обратиться, милорд? — произнес кадет Сейшо. — Я просматриваю корреспонденцию, и тут рекрут Левойзер делает о капитане высказывание, относительно которого я затрудняюсь принять решение…

Мартинес вгляделся в появившееся на нарукавном дисплее лицо молодого кадета.

— Она говорит, что собирается убить капитана, изувечить или оскорбить его или же не подчиняться его приказам? — уточнил Мартинес.

Сейшо заморгал.

— Нет, милорд. Тут… нечто более личное.

— Более личное? — заинтересовался было Мартинес, но тут же решил, что лучше, пожалуй, остаться в неведении.

— Если речь не идет об оскорблении достоинства, угрозе жизни или саботаже, значит, это не может считаться особо тяжким преступлением. Пропусти как есть.

Сейшо кивнул:

— Слушаюсь, милорд.

— Что-нибудь еще?

— Нет, милорд.

— Тогда до свидания.

Рукав сделался траурно-белым, и Мартинес вернулся к своей работе — или, точнее говоря, к работе Козловского. Старший лейтенант приступил к тренировкам, и Мартинес теперь выстаивал смены и за себя, и за Козловского.

Надо сказать, что, принимая дела команды близко к сердцу, приходилось не только выстаивать чужие смены. На Мартинеса навалили чертову прорву судовых поручений. Он сделался библиотекарем и офицером-затейником, военным полицейским и шифровальщиком — последнее было хоть в какой-то степени по его профилю. Он состоял в качестве действительного члена в совещательном совете кают-компании и в совещательном совете офицерской столовой. Он отслеживал счета офицерской и общей кухонь, для чего требовался особый бухгалтерский талант, которым он, кстати, вовсе не обладал. Он же был включен в состав совета по корпусу и совета по оружейной безопасности, да еще и в конфликтный совет по делам кадетов, конфликтный совет по делам солдат срочной службы и в совет шифровальщиков.

Как член адаптационного совета он должен был помогать людям справляться со стрессовыми ситуациями, в результате чего все срочники осаждали его со своими горестными историями, надеясь выдоить из него хоть немного денег.

А в довершение ко всему он был назначен старшим ответственным за цензуру корабельной почты, но эту работу он с удовольствием свалил на Сейшо и пару других кадетов. На деле он перепоручал кадетам и надежным прапорщикам почти всю свою работу, хотя все касающееся распределения денежных средств, естественно, приходилось делать самому.

В данный момент он как раз сидел над счетами кают-компании. Требовалось собрать с трех лейтенантов взносы на общий стол, а собранную сумму потратить главным образом на выпивку и деликатесы, хотя часть денег должна пойти на негласную оплату услуг стюарда кают-компании, профессионального повара, а другая часть уйдет на ставки на футбольные матчи. В этом сезоне «Корона» много выигрывала, и большая часть ставок давала прибыль.

Больше всего Мартинесу досаждали проблемы с инвентарными списками. Для офицерского стола было закуплено довольно много продуктов, которых теперь на складе не оказалось. Может быть, их подворовывал рядовой персонал, хотя это и казалось маловероятным, если учесть, что эти запасы хранились в отдельном, запираемом помещении. Может быть, их таскал стюард, у которого имелся ключ от этих запасов. Но поскольку большая часть пропаж произошла после того, как «Корона» встала у причала магарийской кольцевой станции, Мартинес подозревал, что несунами были сами офицеры, которым эти деликатесы могли понадобиться в качестве подарков женщинам на кольцевой станции или в поселениях при подъемниках на планете.

Но в таком случае почему эти офицеры не расписывались в ведомости? В конце концов, они же сами платили за эти продукты.

Мартинес своими глазами видел, что исчезнувшие продукты существовали. Он расписывался за них. А теперь они исчезли.

Он побарабанил пальцами по дисплею. Об этом, пожалуй, тоже стоило побеседовать с Алиханом.

Экран на его левом обшлаге опять запищал, и Мартинес, предполагая, что это опять Сейшо со своими вопросами, раздраженно отозвался на сигнал:

— Мартинес. Что еще?

Возникший на экране человек ответил извиняющимся взглядом.

— Это говорит Дитрих от шлюзовой камеры, милорд. Военная полиция привела троих из наших людей, отпущенных в увольнение.

Дитрих был одним из двух охранников, стоящих у выхода на кольцевую станцию.

— Они что, на ногах не держатся? — уточнил Мартинес.

Дитрих оторвал взгляд от камеры, поглядел куда-то в сторону и снова повернулся к Мартинесу.

— Сейчас уже держатся, милорд.

Мартинес удержался от вздоха.

— Я подойду через минуту и распишусь за них.

Таковы трудовые будни военного полицейского на корабле.

Он положил счета кают-компании обратно в защищенные паролем конверты и встал со стула. «Корона» стояла, пришвартовавшись носом к кольцевой станции, и, следовательно, передний люк находился «над» командной рубкой, где Мартинес нес сейчас вахту. На время стоянки в доке в просвете центрального тоннеля был установлен портативный эскалатор — по сути дела, просто мотостремянка, — и Мартинес встал на него, чтобы подняться к переднему люку «Короны».

Такелажник первой степени Дитрих поджидал его на входе — при пистолете, наручниках и шокере, висящих на широком алом поясе, с красной повязкой военного полицейского на рукаве.

— Жоу, Ахмет и Надьян нарушали порядок в нетрезвом виде. Разнесли бар в ходе драки с бандой с «Неистового Шторма».

Жоу, Ахмет и Надьян. Мартинес не слишком долго служил на судне, но уже давно не испытывал никакой симпатии к этой троице.

Поднявшись по длинному подъемнику на станцию, он увидел трех скованных наручниками рекрутов, одежда на всех была порвана, губы разбиты, глаза заплыли синяками. У Надьяна был вырван клок волос с головы. После того как их обработали деятели с «Неистового Шторма», полицейские-наксиды, подоспевшие к шапочному разбору, видимо, добавили еще и от себя. Поганцы провели ночь в местной тюрьме, и воняло от них теперь соответственно.

Срочнослужащих во флоте в зависимости от их выдающихся заслуг классифицировали «орешками», «дыролазами» или — в особо тяжелых случаях — «горбушками», «тюрями» и «оладьями». Но как бы их ни называли, все они относились к одному из нескольких хорошо всем известных типов. Что касается Жоу, Ахмета и Надьяна, то их характеризовала склонность к скандалам, запрещенной игре в кости, выпивке, краже из корабельных кладовых и связям с женщинами легкого поведения. Не будь их типы столь хорошо изучены поколениями офицеров, Мартинес, может быть, и испытал бы хоть какое-то негодование при виде этой троицы. А так он не испытывал ничего, кроме отстраненной брезгливости.

Мартинес ознакомился с обвинениями в адрес арестованных, предъявленными констеблем полиции. Подписав протокол, выведенный на огромном дисплее, предъявленном констеблем, и документ, заверяющий факт взятия арестованных полицией под стражу, по напрягшейся позе наксида он понял, что за его спиной появился кто-то еще. Он обернулся.

По кольцевой станции в окружении двух десятков подчиненных офицеров шествовал командующий эскадрой Кулукраф, капитан флагманского судна в команде Фанагии. Было заметно, что наксиду стоит большого труда удержаться от прямого низкопоклонства в присутствии столь высокопоставленного лица.

Мартинес послал электронные копии документов на свое рабочее место на «Короне» и вернул полицейскому дисплей.

— Вы можете снять с них наручники, констебль, — сказал он.

— Слушаюсь, милорд.

Освобожденные от наручников «горбушки» массировали запястья и провожали взглядами свиту наксидов, словно прикидывая, не дать ли им пинка теперь, когда руки свободны. Мартинес решил пресечь эти размышления, предложив парням какую-нибудь новую идею.

— У вас есть двадцать минут на то, чтобы принять душ и почиститься, после чего поступаете в распоряжение хозчасти. Утром капитан выслушает ваши дурацкие извинения и назначит вам наказание. Пошевеливайтесь.

Рекруты заторопились. Мартинес усмехнулся, прикидывая, какие туалеты нужно нынче почистить и где латунь потускнела, взывая к руке полировщика. Везде, решил он.

Он повернулся к полицейскому:

— Благодарю вас, констебль. Вы можете…

Он заметил, что констебль вытянулся по стойке «смирно», развернувшись в сторону кольца, равно как и пришедшие с ним полицейские. Мартинес развернулся и тоже вытянулся.

Командующий эскадрой Кулукраф приблизился и черной чешуйчатой рукой указывал на люк «Короны». Наксидские офицеры переводили глаза с Кулукрафа на «Корону», потом на свои нарукавные дисплеи и опять обращали взор на Кулукрафа. По их черным грудным чешуйкам бегали сменяющиеся красные узоры, высвечиваемые хамелеоновой тканью их костюмов. Никто из них не произнес ни слова.

Не обращая внимания на Мартинеса и прочих, застывших в приветствии возле люка, Кулукраф двинулся дальше, семеня ножками по прорезиненному покрытию основной дорожки кольцевой станции. Проводив его глазами, Мартинес расслабился и опять повернулся к полицейским.

— Благодарю вас, констебль, — повторил он. — Вы можете идти.

— Слушаюсь, милорд. — Констебль бегло отсалютовал, развернулся и засеменил вслед за Кулукрафом.

Мартинес недоуменно глядел ему вслед. Наксидский комэскадрой остановился возле следующего причального тубуса, к которому был пристыкован легкий крейсер «Перигей», и так же остановился возле корабля, оглядывая его и обмениваясь беззвучными замечаниями со свитой.

— Комэскадрой уже был здесь вчера, только с другой компанией, — доложил Дитрих.

— Да? — перевел на него взгляд Мартинес. — Ты не в курсе, что он затевает?

— Ни малейшего представления, милорд лейтенант. Они просто стояли и мигали друг на друга, совсем как сегодня.

Мартинес подумал, не затевается ли большая неожиданная инспекция. Но со стороны комфлотом было бы полным свинством устраивать инспекцию за два дня до спортивного фестиваля.

Верно. А ведь Фанагия никогда и не славилась особым сочувствием к нуждам своих подчиненных, верно?

Пожалуй, стоило бы переговорить с прапорщиками, возглавляющими корабельные службы. И заодно убедиться в том, что проходящие по его ведомству устройства связи, и главное, и вспомогательное, находятся в безукоризненном состоянии, а его подчиненные все в полном порядке.

— Разрешите обратиться частным образом?

Кроме Сулы на этом приеме только лорд Ричард Ли был одет в траурные белые одежды, причем Сула носила белую форму только потому, что у нее не было достаточно роскошного и элегантного наряда для этой встречи. Но у лорда Ричарда, надо полагать, были другие причины так одеваться.

— Частным образом? — изумленно поглядела на него Сула. — Да, конечно.

На этот прием в роскошном дворце Чен ее пригласила Терза Чен, невеста лорда Ричарда, но вскоре она удалилась, ненавязчиво оставив Сулу в обществе лорда Ричарда.

Лорд Ричард взял Сулу за руку и провел ее из приемной в библиотеку, где были деревянные панели с резьбой в форме остролиста и древние, переплетенные в кожу книги, стоящие за стеклом, в атмосфере инертных газов, предохраняющих старинную бумагу от порчи. Увидев эту комнату, Сула почувствовала нестерпимое желание усесться в эти кресла, раскрыть шкафы и устроить оргию чтения.

На столе журчал маленький фонтан, вода бежала по небольшим камням, наполняя воздух морским ароматом. Полюбовавшись на фонтан, лорд Ричард обернулся к Суле.

— Вы хотели поговорить со мной, лорд Ричард?

— Вы уже в курсе, какое заключение вынесли по делу «Черного Скакуна»? — спросил он. — Флотская следственная комиссия объявила смерть Блитшартса результатом несчастного случая, произошедшего по причине неисправности сальника водозаборника.

— К сожалению, это только первое заключение по делу «Черного Скакуна», — ответила Сула. — Придется провести судебный процесс, чтобы страховые компании расстались со своими деньгами. Они утверждают, что Блитшартс намеренно повредил водозаборник. Так что я застряла тут надолго, прежде чем вернуться на судно, придется без конца давать показания по этому делу.

По чеканному лицу лорда Ричарда промелькнула улыбка.

— Да, кстати, — сказал он, — я ведь только что из штаба. Потому-то я и в форме. Официально об этом объявят только потом, но мне уже сообщили, что я вступаю в командование «Неустрашимым», как только он выйдет из ремонта. Корабль войдет в состав второго крейсерского подразделения флота метрополии.

— Поздравляю вас, милорд. — «Неустрашимый» был новым тяжелым крейсером, проходящим сейчас первое переоснащение, в ходе которого все узлы, в которых обнаружились неисправности, были отремонтированы, заменены или перепланированы. Шаг вперед в карьере лорда Ричарда, демонстрирующий, что он действительно пользуется доверием командующего флотом Ярлата.

— Полагаю, вы отлично справитесь с этим назначением, — вежливо произнесла Сула.

— Спасибо. — Склонив голову, лорд Ричард взглянул на Сулу. За его спиной тихо журчал фонтан.

— Вы знаете, наверное, — сообщил он, — что я смогу, когда войду в должность, произвести двоих в лейтенанты на «Неустрашимом». И поскольку ваша семья долгое время была очень добра к моей, я хотел бы предложить вам одно из этих мест.

От изумления у Сулы забилось сердце. Капитанские рекомендации обычно совершались в рамках договоренностей типа «услуга за услугу», заключаемых между семействами или внутри них, — например, «я порекомендую вашего мальчика, а вы проследите, чтобы мой кузен получил договор на поставку спутниковых станций на Сандаму». Но Суле нечего было предложить взамен — со стороны лорда Ричарда это был чистый акт доброй воли.

Застигнутая врасплох, Сула попыталась наскоро подобрать слова благодарности. К сожалению, она была не слишком сильна по части любезных слов.

— Благодарю вас, лорд Ричард, — выговорила наконец она. — Я… я признательна вам… за оказанное доверие.

Он улыбнулся, сверкнув превосходными белыми зубами. Сула заметила, что когда он улыбается, вокруг его глаз собираются тонкие морщинки.

— Значит, будем считать, что мы договорились, — подытожил он.

— Но, милорд… — она почувствовала, что краснеет. — Вы знаете, я сейчас готовлюсь к экзаменам.

— Да. Ну, теперь это не обязательно. Можете радоваться жизни. — Лорд Ричард шагнул по ворсистому тапийскому ковру, направляясь к выходу.

— Я хотела бы побороться за первенство, милорд, — выговорила Сула. Лорд Ричард остановился на месте.

— Серьезно? — спросил он.

— А… да. — Она чувствовала, что ее щеки пылают, как сверхновая.

— Вы полагаете, у вас есть шанс?

Это был серьезный вопрос. Кадет, завоевавший первенство на лейтенантских экзаменах, проходящих раз в году по всей империи, сразу приобретал известность в пределах корпуса и мог рассчитывать на определенную поддержку. Если ей удастся добиться своего, она не будет зависеть исключительно от рекомендации лорда Ричарда: перед ней сразу откроются многие двери, не только эта.

— Я сдавала предварительные экзамены, и там все было неплохо, — сказала Сула. — Хотя, конечно, первенство… ну… на это трудно рассчитывать.

— Да. — Он сдвинул брови. — Ну хорошо, ведь экзамены будут где-то через десять дней, верно?

— Верно, милорд.

Он сдержанно пожал плечами.

— Тогда мое предложение остается в силе. В ближайшие десять дней мне не понадобятся лейтенанты, а если я заполучу на судно победителя первенства за 12 481-й год, то престиж «Неустрашимого» только вырастет.

— Я… Спасибо вам, милорд. — Благодарность определенно было трудновато выражать словами.

Лорд Ричард опять взял ее за руку и повел к дверям.

— Удачи вам в этом деле, Кэроль… хм… Кэролайн. Мне самому науки никогда особо не давались, поэтому я-то был счастлив, когда мой дядя Отис предложил мне лейтенантство.

Сула удивилась самому допущению, что лорду Ричарду что-то может не даваться, но тут же списала это высказывание на счет скромности капитана.

Когда Сула и лорд Ричард вернулись к лорду и леди Чен и их двадцати двум гостям, им навстречу выплыла Терза, поглядела на Сулу и спросила:

— Все решено?

— Лорд Ричард очень добр ко мне, — ответила Сула.

— Я так рада, — улыбнулась Терза и пожала ей руку.

Внезапно Сула поняла, что идея рекомендовать ее в лейтенанты принадлежит леди Терзе.

— Он сможет обеспечить твою карьеру, — сказала леди Терза.

— Так или иначе, пускай и не без некоторого труда, — произнес лорд Ричард, — но леди Сула сделает карьеру, и довольно быстро.

Помешкав, Терза решила улыбнуться в ответ на его слова.

— Что же, — просияла она, — все просто отлично.

Сула невольно поежилась, увидев леди Випсанию

Мартинес, которая вошла, опираясь на руку щегольски одетого мужчины с высоким залысым лбом. Заметив Сулу, леди Випсания от удивления широко раскрыла глаза, а затем решительным шагом направилась прямо к ней, таща мужчину за собой.

— Леди Сула, — начала она, — я полагаю, вы знакомы с женихом Семпронии, лордом ПэДжи Н'Гени.

Сула знать не знала лорда ПэДжи, но тем не менее согласно кивнула:

— Конечно же. А Семпрония тоже здесь?

На вытянутом лице ПэДжи отразилась печаль.

— Она там. Среди офицеров. Он кивнул в угол комнаты.

Повернувшись, Сула увидела Семпронию, разговаривающую с двумя незнакомыми мужчинами в штатском.

— Разве они офицеры? — спросила она.

— Все они офицеры, — с тоской в голосе проговорил ПэДжи.

— Поди позови ее, дорогой, — посоветовала Випсания. — Наверное, она рада будет поговорить с леди Сулой.

— Какое прелестное платье, — сказала Сула. Это не было лестью. Не исключено, что какая-нибудь пожилая белошвейка потеряла зрение, расшивая платье тысячами бисерин.

— Благодарю. — Випсания казалась слегка встревоженной. — Нам так жаль, что вы не могли в последнее время посещать наши скромные вечеринки.

— Я уезжала из города, — объяснила Сула, — Готовилась к экзаменам.

— Вот оно что, — с видимым облегчением кивнула головой Випсания. — Значит, это никак не связано с моим братом.

Сердце Сулы бешено застучало.

— С лордом Гаретом?

— Он опасается, что чем-то оскорбил вас. Временами он бывает полным идиотом.

— Кто это у вас полный идиот? — осведомилась подошедшая вместе с ПэДжи Семпрония. — Вы, наверное, говорите о Гарете?

Сула решила внести ясность в поднятый вопрос. По крайней мере насколько это было возможно.

— Он вовсе не оскорбил меня, — решительно заявила Сула. — И меньше всего он похож на идиота.

Семпрония прищурилась.

— Терпеть его не могу, — высказалась она. — Не желаю слышать ни слова в его защиту. — Говоря это, она улыбалась, но ее прищуренные карие глаза глядели серьезно.

Лорд Ричард, похоже, был слегка смущен, оказавшись посреди разгорающейся семейной сцены.

— Что же вы имеете против моего брата-офицера? — поинтересовался он наконец.

Семпрония бросила на ПэДжи мимолетный взгляд.

— Это сугубо между мной и Гаретом.

— Иногда мне кажется, что я собираюсь жениться на стае тигриц, — посетовал ПэДжи. — Мне приходится быть настороже и днем, и ночью.

Семпрония похлопала его по руке.

— Не теряй этого ощущения, дорогой, и тогда мы славно поладим.

ПэДжи сосредоточенно оправил пиджак, потом слегка ослабил воротничок, как будто ему сделалось слишком жарко.

— Леди Сула, — негромко заговорила подошедшая Терза. — Ричард говорил мне, что вы интересуетесь фарфором. Не хотите ли вы поглядеть на нашу коллекцию?

— С удовольствием, — ответила Сула, благодарная Терзе за то, что та так деликатно сменила тему разговора. — А скажите, — отважилась она, — нельзя ли поглядеть еще и на ваши книги?

Терза изумленно поглядела на нее.

— Что? А, да, конечно. Почему бы и нет?

— А у вас есть книги, выпущенные на старой Терре?

— Да. Но они все на языках, на которых теперь никто не читает.

Сула удовлетворенно улыбнулась.

— Я бы с удовольствием просто поглядела картинки.

Куда пропадали припасы, Мартинес выяснил, зайдя вечером в кают-компанию за чашечкой кофе и обнаружив так капитан-лейтенанта Тарафу, роющегося в стальном буфете. Тарафа только что вернулся с командой после дневной тренировки и сейчас укладывал в корзину, которую держал его ординарец, пару колбас копченого сыра. Мартинес заметил, что в корзине уже лежат три бутылки вина и две бутыли первоклассного бренди.

— Милорд? — обратился Мартинес к капитану. — Вам помочь?

Тарафа поглядел на него через плечо и, подумав, кивнул.

— Помогите, лейтенант Мартинес, — Он опять залез в буфет и вытащил оттуда две банки старого кашмента. — Какой вы предпочитаете, маринованный или пропитанный вермутом?

— Маринованный, милорд, — ответил Мартинес, ненавидевший названное блюдо всей душой, радуясь возможности поскорее его извести.

Маринованный кашмент отправился в корзину, вслед за ним туда же попало несколько упаковок бисквитов с джемом, фиолетово-черная икра с Цендиса и головка голубого сыра.

— Вот теперь хорошо, — удовлетворенно заметил Тарафа, закрыл тяжелую дверь буфета и запер ее своим ключом.

У капитана ключ подходит и к буфету кают-компании, и к винному бару, отметил про себя Мартинес. Любопытно.

Аромат копченого сыра витал над корзиной, поставленной на низкий столик вишневого дерева, предназначенный для трапез трех лейтенантов «Короны» и в случае необходимости пары гостей. Мартинес вызвал ведомость на экран и быстро составил опись содержимого корзины.

— Милорд? — спросил он. — Вы не распишетесь за продукты?

— Не могу. Я же не приписан к трапезам в кают-компании.

Это было правдой. Мартинес опять отметил про себя, что капитан четко понимает положение.

Спокойствие, подумал он, вопрос очень деликатный.

— Разве капитанские припасы подходят к концу, милорд?

— Нет, — ответил капитан, засовывая ключ в карман формы. — Я и от себя добавляю немало.

— Добавляете к чему, лорд каплей?

Тарафа нетерпеливо поднял глаза на Мартинеса.

— К нашим совместным трапезам с офицерами «Непоколебимого». Они выставляют на игры судей и служащих, поэтому нам лучше быть с ними в добрых отношениях.

— Вот оно как. Понимаю.

— Главный судья очень тонко разбирается в вопросах офсайда. Нам нужно заручиться его симпатией. — Тарафа протиснулся мимо Мартинеса в коридор, ведущий к его каюте. — Козловский, Гарсия и я — мы сегодня не вернемся допоздна. Этой ночью на вахте вы, правильно?

— Вообще-то нет, милорд. — Но Тарафа ушел, сопровождаемый ординарцем, прежде чем Мартинес сумел объяснить, что он уже отстоял двойную вахту, а ночью дежурить по «Короне» должен старший оружейник, который напьется в рубке до потери сознания, в то время как кадет Вондерхейдте будет выполнять все необходимые по ходу дела процедуры, советуясь при необходимости со вспомогательным постом.

Тарафу эти детали мало интересовали.

Полюбовавшись на широкую спину удаляющегося капитана, Мартинес вернулся в кают-компанию и списал все исчезнувшие запасы как «расходы капитана на благотворительность». Потом он расписался за банку икры (последнюю), упаковку миндального печенья, пачку крекеров, банку копченых красных перцев, утку, консервированную в собственном жире, связку сыров, пару бутылок вина и бутылку бренди и устроил из всего этого великолепный холодный ужин, остатки которого припрятал в своей каюте.

Если уж ему приходится платить за чужие обеды, по крайней мере можно не стесняясь поесть и самому.

Надзирающая за экзаменами была даймонгом, и ее присутствие наполняло помещение легким гнилостным запахом ее непрерывно умирающей и возрождающейся плоти. С ее запястий и длинной-длинной шеи свисали невесомые полоски высохшей светло-серой кожи, похожие на пустые шкурки насекомых, а круглые, глубоко посаженные черные глаза неотрывно следили за собравшимися кадетами, источая присущую только даймонгам смесь меланхолии и тревоги.

— Все электронные устройства следует выключить, — звучно объявила она. — Работа любого электронного устройства будет зафиксирована, а его хозяин квалифицирован как мошенник.

Предосторожность почти излишняя, ведь пронести в экзаменационную комнату электронное устройство было бы очень непросто. Кадеты — в этой комнате присутствовали только терранцы — были одеты в черные экзаменационные костюмы, шелковые с зелеными полосками у пэров и одноцветные, сделанные из синтетики — у прочих. Их переодели в эти костюмы несколько минут назад, и до конца дня им придется ходить в них. Кроме костюмов, на них были войлочные туфли и мягкие, круглые шапочки, у пэров украшенные зелеными помпонами.

Сула прикинула, что смогла бы, возможно, протащить какую-нибудь шпаргалку, спрятав в нижнем белье, но ей трудно было представить, как она исхитрилась бы разглядеть хоть что-то через плотную черную ткань экзаменационной одежды.

Даймонг проверила показания электронных сканеров. Видимо, результаты удовлетворили ее, потому что она сразу же скомандовала:

— Активируйте свои столы.

Экзаменационные задания существовали только в электронной форме, и лишь несколько секунд назад надзирающая сама сгрузила их экзаменуемым. Конечно, при решении экзаменационных задач можно было использовать настольные компьютеры, но в их памяти не содержалось никакой полезной информации, они годились разве что для произведения арифметических вычислений.

Первое задание было по математике — наверное, ничего сложного не спросят. Потом астрофизика, с акцентом на динамику межпространственных тоннелей, затем теория и практика навигации, представляющие собой сочетание математики и астрофизики. Предметы, в которых Сула не сомневалась.

На следующий день будут история, военное право и технология, предметы, по которым она чувствовала себя уверенно. На третий, заключительный день будет собеседование по вопросам тактики и единственный предмет, вызывавший у Сулы дрожь: «Праксис: теория, история и практика». Это был, как гласила старая студенческая присказка, единственный экзамен, где за несколько неправильных ответов полагалась смертная казнь. Хотя считалось, что праксис вечен и неизменен, на деле его интерпретации менялись со временем, и Сула до последнего штудировала учебные пособия, надеясь постичь нынешнюю официальную линию.

— Вы можете приступать к первому вопросу, — сообщила даймонг. — У вас есть два часа и двадцать шесть минут, чтобы ответить на него.

Сула нажала на кнопку, и на экране появилось первое задание:

При каких условиях тождество f(x)-f(x 1 ) + (х-х 1 ) [x 1 x 2 ] + (x-x 1 )(x-x 2 ) [x 1 x 2 x 3 ] + (x-x 1 )(x-x 2 )(x-x 3 ) [x 1 x 2 x 3 x 4 ] + R 4 (x)

вырождается в:

f(x 1 ) + (x-x 1 ) [x 1 x 2 ] + (x-x 1 )(x-x 2 ) [x 1 x 2 x 3 ] + (x-x 1 )(x-x 2 )(x-x 3 ) [x 1 x 2 x 3 x 4 ]

Ответ лежал на поверхности: когда х = х 1 , х 2 , х 3 и так далее, a R 4 (x) исчезает. Так она и написала.

Потом внимательно перечитала вопрос, чтобы убедиться, что в нем нету никакого скрытого подвоха.

Интересно, подумала она, дальше все будет так же просто?

Заступив на следующий день на вахту, Мартинес первым делом проверил, хорошо ли работает дисплей, на который выведены показания камеры, установленной около входного люка. Если высшее командование решит провести неожиданную проверку в его вахту, то он будет заранее предупрежден о его приближении.

На всякий случай он приготовился как мог. Поделился своими подозрениями с первым лейтенантом, Козловским, а Апихан поговорил с унтер-офицерами и прапорщиками, и в итоге вся команда «Короны» — по крайней мере те, кто не был занят сейчас футболом, — принялась вместе с Жоу, Ахметом и Надьяном яростно чистить, скрести и полировать лимонным маслом все, что могло попасться на глаза инспекции.

Даже ракеты в пусковых установках выкрасили вручную, замазав царапины, оставленные автопогрузчиками на их светло-зеленых цилиндрических телах.

И вот наконец показались наксиды. Суетливо топоча ногами, они стремительно перемещались по внешней дорожке кольцевой станции. Покачнувшись, они резко затормозили возле люка «Непоколебимого», крейсера, стоящего неподалеку от «Короны». На дисплее Мартинеса отчетливо отображались их мундиры из хамелеоновой ткани, передающие мерцание чешуй наксидов, оглядывающих люк «Непоколебимого».

Он не мог понять, что они делают. Но на инспекцию это похоже не было.

Потянувшись рукой к джойстику, управляющему камерой наблюдения, Мартинес вывел крупным планом стаю наксидов.

Стало видно, что на этот раз их возглавляет не Кулукраф, а какой-то капитан, сопровождаемый дюжиной лейтенантов, и еще любопытная подробность, парой дюжин прапорщиков. Как и вчера, они осматривали корабль и совещались, беззвучно мерцая. Чем бы они ни были заняты, это, похоже, требовало присутствия специалистов. Он уже собрался нацелить камеру на прапорщиков, чтобы рассмотреть нашивки на их мундирах, указывающие на специальность, но тут стая опять пришла в движение и экран опустел.

Мартинес направил камеру им вслед и увидел, что теперь они остановились в пятнадцати шагах перед люком «Короны». На их мундирах уже мелькали красные узоры, и Мартинес остро пожалел о том, что не может разобрать, что они говорят.

Внезапно он припомнил, что существует простенькая программа перевода наксидского графического языка и, может быть, она установлена на компьютерах «Короны». Он нажал на кнопку «запись», решив, что разберется с программой потом, и вывел крупным планом нашивки на рукавах прапорщиков, почтительно скучившихся позади господ офицеров.

Судя по нашивкам, это были оружейники, специалисты по двигателям и военные полицейские, только без форменных красных поясов, которые они носили при исполнении обязанностей.

Почему именно они? Можно было предположить, что оружейники и мастера по двигателям могут помогать при обследовании оружейных и двигательных отсеков, хотя он никогда не слышал, чтобы их включали в состав подобных инспекций. Но в любом случае при чем здесь полиция?

Наксиды перешли к стоящему рядом «Перигею» и снова замерцали возле люка корабля. Мартинес навел на них камеру, продолжая вести запись мерцающих красных узоров, и тут ему пришла в голову мысль: «А чем еще занимаются сейчас наксиды?»

Со своего поста он имел доступ к большинству камер на других постах, и он начал тут же выводить их показания на свои экраны.

Наксидские патрули двигались по кольцу, действуя точно так же, как те, которые только что посетили «Корону». Посетители толпились и вокруг легкой терранской эскадры, и возле тяжелой дивизии даймонгов.

Зато на причалах, к которым были пришвартованы две наксидских дивизии, было спокойно. Группы наксидов посетили только те причалы, у которых стояли ненаксидские корабли, те, которые изображали «мятежников» во время последних учений.

Оружейники, подумал он. Механики. И полиция.

Тому, кто собрался брать судно на абордаж, в первую очередь стоит позаботиться о ракетах с их смертельно опасными боеголовками с антиматерией, и для этого понадобятся оружейники. Механики возьмут под контроль двигатели, использующие антиматерию в качестве топлива, ведь их факельные хвосты тоже могут стать опасным оружием. Офицеры могут занять места в главной и вспомогательных рубках. А наличие вооруженных полицейских сильно упростит специалистам их работу.

Мартинес не на шутку встревожился. Нацелив все доступные камеры на группы наксидов, он включил запись, а сам принялся копаться в программах, подыскивая переводчик наксидского языка.

Сразу же оказалось, что язык рисунков, светящихся на чешуях, переводу поддавался с трудом. Графический язык развивался у стайных наксидов, имея главной целью облегчить координацию действий внутри стаи, преследующей дичь в сухих степях их родной планеты, и был полон идиом, смысл которых зависел от контекста беседы. К примеру, было около двадцати пяти способов сказать «да» в зависимости от обстановки и от того, к кому обращалось высказывание, и один и тот же узор мог означать все что угодно, от простого «да» до фразы типа «недостойный потрясен глубокомыслием суждений вашего сиятельства».

Существовал определенный набор узоров, не подлежащих инотолкованию, которые полагалось использовать в военной обстановке, когда требовалась абсолютная четкость высказываний, но на записях Мартинеса они не были представлены. Здесь преобладала неформальная, сленговая лексика, и это было подозрительно, если учесть, что в беседах участвовали и офицеры, и рядовые. Для наксида естественно раболепствовать перед лидером своей стаи, который в свою очередь всегда очень высокомерно относится к своим подчиненным. Мартинесу трудно было представить, с чего бы наксидский вожак стал говорить с нижестоящими неформальным языком.

Единственной причиной использования столь идиоматичного строя языка, которая приходила на ум, было стремление наксидов по возможности скрыть смысл своих беззвучных переговоров от посторонних.

И тем не менее кое-что удалось перевести. Несколько раз повторялся узор, который означал «дальние координаты», «пыльную землю» или «цель», — и Мартинес мог бы поручиться, что в данном случае верен последний перевод. Прочие узоры были менее двусмысленны: «двигаться быстро», «обеспечить безопасность», «скучиться» — по поводу последнего узора программа отметила, что он описывает стратегию охоты, применяемую при преследовании крупной дичи. Было еще несколько узоров типа «беспрекословно повинуемся вашей светлости» и «недостойный потрясен вашим величием», а также «окорок», но все они казались не имеющими отношения к данной ситуации.

Были также ссылки на «холодный океан» и «курительную комнату», были фразы настолько идиоматичные, что программа-переводчик отказалась подобрать к ним даже приблизительный смысловой эквивалент. В конце концов программа перестала пытаться разобраться с предложенным материалом.

Мартинес следил за группами наксидов через видеокамеры, пока они не закончили свой обход. Рядовые вернулись на свои суда, но все офицеры направились на «Величие праксиса», корабль командующей флотом Фанагии, видимо, с докладом.

Хмуро посидев над опустевшими экранами, Мартинес сохранил все записи и все попытки перевода в личный файл. Он выключил камеры, еще подумал и включил нарукавный дисплей.

— Связь с Алиханом, — произнес он.

Алихан отозвался через пару секунд.

— Да, господин.

— Немедленно приходи во вспомогательную рубку.

Алихан ничем не выдал удивления таким необычным приказом.

— Слушаюсь, господин.

Мартинес встал со своего места и окинул взглядом рубку. Кадет Вондерхейдте сидел перед пультом контроля корабельных систем, согнувшись над экранами, — скорее всего, занимался цензурой личной переписки экипажа. Второй сигнальщик, Бланшард, прямой подчиненный Мартинеса, дремал над пультом связи. Кроме них, в рубке никого не было.

— Вондерхейдте, — позвал Мартинес.

Невысокий светленький кадет встрепенулся и выпрямился на своем месте.

— Да, лорд лейтенант.

— До моего возвращения ты принимаешь вахту под свою ответственность.

— Есть принять вахту, милорд.

Мартинес опустил дисплеи на своем столе и вышел из защитной решетки вокруг своего места в рубке. Дойдя до выхода, он вспомнил, что хоть Вондерхейдте и стоял уже на вахте, но каждый раз его подстраховывали либо Козловский, либо сам Мартинес, либо кто-нибудь из старых прапорщиков.

— Вондерхейдте, — произнес Мартинес.

— Да, милорд?

— Если произойдет что-нибудь важное или просто необычное, свяжись со мной — я буду во вспомогательной рубке. Особое внимание проявляй, если кто-то попросит разрешения подняться на борт.

Кадет изумленно заморгал.

— Слушаюсь, милорд.

Мартинес спустился по центральному эскалатору во вспомогательную рубку, бронированную камеру в кормовой части судна, которую предполагалось использовать в случае, если основная рубка будет разрушена врагом или захвачена повстанцами. Он постоял немного перед люком, заглянул в серию из шести длинных, с низкими потолками помещений, официально именуемых «помещениями естественного отдыха». Но сейчас здесь никого не было, никто не возился и не сопел — что неудивительно, если учесть, что все оставшиеся на судне вымотались до предела, наводя на корабль глянец, — любовь до гроба всех «оладий» на судне была бы Мартинесу обеспечена, прознай они, что этот аврал был его идеей.

Подошел Алихан, и Мартинес отпер вспомогательную рубку своим лейтенантским ключом. Свет автоматически зажегся, и за ними бесшумно захлопнулась бронированная дверь.

Вспомогательная рубка была меньше основной, рабочие столы потеснее и кресла стояли почти рядом друг с другом. Но прутья защитных клеток сверкали и приятно пахло полировкой: еще сегодня утром здесь все вылизали до полного блеска.

— Я хотел бы знать твое мнение, Алихан, — начал Мартинес, протиснувшись между клетками и усевшись на рабочее место за переговорным пультом. — Сядь рядом со мной, посмотри одну запись и скажи мне, что ты по этому поводу думаешь.

Алихан втиснулся в соседнее кресло и выдвинул перед собой дисплеи. Мартинес открыл свои частные файлы и показал Алихану видеозапись группы наксидов, двигающихся вдоль рядов судов — офицеры, оружейники, механики и полицейские. Показал результаты работы программы-переводчика, но никак не откомментировал показанное.

— Что ты скажешь? — спросил он у ординарца.

Алихан хмуро глядел на экраны.

— Я не люблю болтать языком о таких вещах, милорд, — ответил он.

— Говори, Алихан, — промолвил Мартинес. — Мне сейчас очень нужна твоя помощь.

Алихан встопорщил густые усы, вздохнул и наконец коротко кивнул.

— Они собираются захватить корабли, милорд. — В его голосе странным образом переплелись отчаяние, ужас и трепет перед увиденным. — Они собираются захватить все терранские и даймонгские суда. Видимо, завтра, когда команды судов большей частью будут на Магарии, вместе с футболистами.

Мартинес облегченно вздохнул. Он больше не был одинок в этом безумии, у него был теперь союзник.

— Но зачем? — спросил он. — Это восстание? Или Фанагия пытается предотвратить восстание?

— Не знаю, — покачал головой Алихан.

— Дивизии терранцев и даймонгов в ходе учений играли роль «повстанцев». А наксиды защищали от захватчиков входы в межпространственные тоннели. Значит, они ожидают контратаки со стороны флота метрополии после того, как захватят второй флот?

Алихан поглядел в глаза Мартинесу:

— Во флоте метрополии тоже есть наксидские эскадры, милорд.

По спине Мартинеса пробежал холодок. Об этом он как-то не подумал.

— Здесь наксиды составляют две пятых от всех войск, — задумчиво произнес он, надеясь, что его голос звучит оптимистично. — Но во флоте метрополии их относительно немного.

Лицо Алихана казалось нарочито бесстрастным.

— Это верно, господин.

Мартинес опять поглядел на экраны, где между судами как раз проходила очередная группа наксидов.

— Мне придется поговорить с капитаном.

Выражение лица Алихана не изменилось.

— Возможно, капитан не воспримет это… достаточно серьезно, — предостерег он.

— Если будет возможность, я сперва переговорю с Козловским.

— А если первый тоже не захочет слушать?

Мартинесу очень захотелось вскочить с амортизационного кресла и пройтись по комнате. Ему было легче двигаться и думать одновременно. Но все пространство рубки было загромождено амортизационными клетками, и он ограничился тем, что резко вырубил экран, по которому маршировали наксиды.

— Я думаю, на кого из офицеров можно положиться, — проговорил он. — Сейзман с «Судьи Ди». Арагон и Минг с «Декларации». Мукержи-младший с «Непоколебимого». — Он в отчаянии стиснул подлокотники кресла. — Проклятье, и ведь больше никого, — пробормотал он, обращаясь больше к себе, чем к Алихану. — Я был на курсе шифровальщиков с Айдепоном с «Бомбардировки Утгу», но с ним я почти не знаком. И я не знаю ни одного из капитанов. А хуже всего то…

Холодный голос Алихана прервал этот поток слов:

— А как вы собираетесь связываться с этими офицерами, господин? Возможно, наксиды прослушивают каналы связи.

Отчаяние сдавило сердце Мартинеса, и он безнадежно обвел глазами окружающую их бронированную комнату. Он не мог даже воспользоваться шифрованной связью: во всем втором флоте использовались одни и те же способы шифровки и приспешники Фанагии могли прочитать все, что бы он ни написал.

Вздохнув, он уселся в кресле поудобнее и положил руки на панель управления, словно собирался немедленно увести «Корону» из доков. На правом рукаве его кителя блеснул футбольный мяч, присуждаемый чемпионам флота метрополии.

— Верно, — ответил он. — Так как же нам спасти наше судно?

— Поговорите с офицерами. А я поговорю с прочими.

Мартинес решил уточнить:

— А с кем ты поговоришь?

— С Махешвари. Если нам придется удирать, я не хотел бы уводить судно из доков, пока он не окажется в ходовом отсеке.

— Это верно. А еще?

Алихан, казалось, колебался.

— Насколько я понимаю, выбирать следует из тех, кто будет на судне завтра, во время спортивных состязаний?

Мартинес кивнул.

— На данный момент лучше считать так.

Алихан решительно ответил:

— В таком случае больше ни с кем. Махешвари — единственный, у кого достанет… хм… серьезности, чтобы принять эту ситуацию.

Мартинес побарабанил пальцами по панели управления.

— Я вышлю тебе копию этих записей и переводов. Покажи их Махешвари.

— Слушаюсь, господин.

Мартинес погасил экраны и задвинул их на место. Он чувствовал сильное облегчение: наконец-то он предпринял нечто серьезное против внезапно нависшей угрозы.

Он поднялся на ноги как человек, выходящий из тюрьмы. И тут же вспомнил, что впереди у него разговор с капитаном. Его сердце тревожно сжалось.

Капитан-лейтенант Тарафа оторвался от салата из бобов окоба.

— А, это вы, лейтенант Мартинес. Я как раз хотел поговорить с вами.

В сердце Мартинеса вспыхнула безумная надежда. Тарафа только что вернулся со всей командой с дневных тренировок и усаживался за обеденный стол вместе с лейтенантами Козловским и Гарсией, тут же был и тренер, оружейник первого разряда Манцини. Они все были в футболках с блестящими значками «Короны» на груди и пахли улицей и усталостью. Стол капитана был уставлен бутылками и тарелками с холодными закусками вперемежку с бумагами и схемами игры.

А теперь оказывается, что Тарафа сам хочет поговорить с ним. Мартинес опасался вызвать возмущение попыткой отнять драгоценное время у капитана, а выходит, капитан не совсем еще забыл о нем.

— Слушаю вас, лорд каплей, — ответил он.

Тарафа холодно поглядел на него.

— На Заншаа, поступая на судно, вы предложили мне оформить игрока как одного из ваших слуг, — произнес он. — Если вы не против, сейчас я бы воспользовался этим предложением.

Мартинес удивился. Он-то уже давно списал эту затею с местом второго слуги в разряд неудавшихся хитростей.

— Разумеется, лорд каплей.

— Очень хорошо. Если у нас что и не в полном порядке, то это защита, и Кэнингэм с «Судьи Джеффери» согласился обменять нам одного из своих бэков. Он будет вашим ординарцем до тех пор, пока его… м-м-м… не удастся устроить получше.

То есть пока не удастся повысить его до звания специалиста первого разряда в каком-нибудь несчастном отделении, подумал Мартинес. Будем надеяться, что не в моем.

Но вслух он поспешил согласиться, и как можно более охотно.

— Когда он переберется на судно?

— В ближайшие дни, так что когда сезон откроется, он будет уже с нами.

— Отлично, милорд.

Повар капитана внес горячее — дымящуюся кастрюлю, распространяющую благоухание гвоздики и лука, — и поставил ее перед капитаном.

— Говяжье рагу, лорд каплей, — объявил он и неуверенно скосил глаза на Мартинеса. — Поставить стул лейтенанту Мартинесу, милорд?

Тарафа благосклонно улыбнулся Мартинесу, сверкнув ослепительно белыми зубами.

— Конечно. Почему бы и нет?

— Благодарю вас, лорд каплей.

Пока стюард сервировал для него прибор и наливал из кувшина, стоящего посреди стола, стакан темного эля, Мартинес присел с краешку. Прочие пребывали в приподнятом настроении: тренировка сегодня прошла очень хорошо. Мартинес боролся с нервным желанием повертеть в руках столовое серебро.

Бритая голова Тарафы склонилась над тарелкой с рагу, а потом он распрямился, встретился взглядом с Мартинесом и с воодушевлением заговорил.

— Лорд Гарет, — начал он, — я могу с гордостью сказать вам, что просмотрел записи всех игр «Пекина» за прошлый сезон — и теперь знаю, в чем их слабость! Три раза за сезон их левый полузащитник и левый защитник одновременно отрывались со своей позиции — и все три раза команда получала гол! До меня этого никто не заметил!

— Превосходно, милорд, — заметил Мартинес. — Вы очень проницательны.

— В нашем случае это будет означать от Серенсона к Вилле, от него к Ямане, оттуда к обратно к Серенсону и от него к Дигби — и гол! — Тарафа в восторге взмахнул вилкой. — Мы весь день сегодня это отрабатывали.

— Восхитительно, лорд каплей! Поздравляю! — Мартинес поднял свой стакан. — За нашего тренера!

Тарафа прямо светился, когда все за столом чокались с ним. Мартинес набрал в грудь воздух. Лучшего момента нечего было и ждать.

— Кстати о тактике, — начал он, — Я тут заметил, что наксиды творят что-то странное. Можно, я покажу вам?

— Покажете? — переспросил Тарафа, опять склонившийся над тарелкой.

— Вы не против, если я воспользуюсь вашим дисплеем? — Не дожидаясь ответа, Мартинес протянул руку над розовой лысиной толстяка Манцини и дотронулся до кнопки включения стенного экрана. Активировав свой нарукавный дисплей, он подключил к нему стену.

— Последние три дня, — начал Мартинес, — офицеры наксидов проделывали престранные прогулки по причалам, у которых стоят ненаксидские суда. В первые два дня командующий эскадрой Кулукраф водил по причалам группы офицеров, а сегодня офицеры водили с собой унтер-офицеров. Эти записи я сделал сегодня после полудня…

Он предъявлял полученные факты один за другим, как недавно с Алиханом. Остальные молча ели и слушали его речь, Манцини и Гарсии приходилось постоянно оборачиваться, чтобы разглядеть экран, к которому они сидели спиной. Наконец на экране застыл последний кадр: офицер наксидов, на мундире которого мерцал символ «цель», и Мартинес обернулся к капитану.

— Интересно, лорд каплей, — произнес он, — что вы думаете об этом?

Тарафа промокнул салфеткой мясной соус со своей эспаньолки.

— А я должен что-то думать об этом?

— Похоже, они к чему-то готовятся, — нерешительно проговорила Гарсия.

— То, к чему они готовятся, требует участия оружейников, механиков и полицейских, — добавил Мартинес.

Первый лейтенант Козловский нахмурился. Он был длинноног и рукаст, как и полагается вратарю.

— Этим утром, — заметил он, — вы говорили мне, что полагаете это репетицией перед внезапной инспекционной проверкой…

Не успел он договорить, как Тарафа стукнул по столу так, что тарелки подпрыгнули.

— Прямо перед игрой? Когда все и так на нервах? Эта Фанагия просто злобное чудовище! — Он ошеломленно поглядел на Козловского. — Выходит, мне придется самому проверять корабль завтра утром перед завтраком, когда я надеялся провести последнюю беседу с командой.

— Лорд первый лейтенант и я уже приготовились к инспекции, — быстро сказал Мартинес. — Сегодня команда весь день работала над этим.

Тарафа слегка расслабился.

— Вот это хорошо. Но я все равно не могу поверить, что Фанагия может воспользоваться спортивным фестивалем для таких дел. Тут что-то не так!

— Милорд, — проговорил Мартинес, — я больше не считаю, что наксиды планируют провести внезапную инспекцию.

Тарафа недоуменно уставился на него.

— Что? — спросил он. — А зачем тогда вы нас морочите?

Мартинес попытался объяснить еще раз, подоходчивее.

— Чтобы провести инспекцию, не нужны оружейники или механики, да и полицейские тоже, лорд каплей, — сказал он. — Оружейники нужны, чтобы контролировать оружейные отсеки. Механики — чтобы управляться с двигателями. А полицейские — чтобы справиться с командой — и с офицерами.

Пытаясь осознать услышанное, Тарафа сосредоточенно наморщил лоб.

— Да. Это верно. Но к чему это все?

Мартинес выдохнул:

— Я думаю, что наксиды хотят захватить судно. Захватить все суда, которые пока не в их руках.

Тарафа недоуменно нахмурился.

— Но зачем Фанагии это делать? Ей не нужно захватывать наши суда, она и так нами командует.

Мартинес уперся руками в гладкую поверхность стола, чтобы они не дрожали от напряжения.

— Может, она собирается подавить мятеж, который, по ее мнению, мы собираемся поднять, — ответил Мартинес. — А может, это будет какое-то восстание.

Манцини, тренер, казался еще более озадаченным, чем капитан.

— На спортивном фестивале? — осведомился он тонким сварливым голосом. — Восстание во время спортивного фестиваля?

— А почему бы и нет? — ответил контрвопросом Мартинес. — Большая часть команды и все господа офицеры как раз уйдут со своих судов, чтобы поглядеть на игру.

— Но наксиды сами участвуют в фестивале, — сказал Козловский. — У них будет большущий турнир по лигмании и… и по другим видам спорта, которые у них есть.

— Во время спортивного фестиваля? — повторил Манцини. — Испортить футбольный матч и так разочаровать болельщиков? Нелепее идеи и не придумаешь.

— Все это не имеет значения, — возразил Тарафа. — Для чего Фанагии поднимать восстание? Она же и так достигла всех мыслимых высот в своем деле — ради всего святого, она же командующий флотом!

— Не знаю, — повторил Мартинес. Он помолчал — то, что он собирался сказать, звучало предельно абсурдно, но других аргументов у него не оставалось. — Может быть, дело здесь не в Фанагии, — произнес он наконец. — Может быть, все наксиды решили восстать.

Все собравшиеся ошеломленно уставились на него. А затем Козловский прищурил глаза и покачал головой, недоверчиво улыбаясь.

— Все наксиды? — буркнул он. — Слишком смешно.

— Да ведь наксиды — самые большие ортодоксы по части праксиса, — заметил Тарафа. — Во всей их истории не было ни одного восстания.

— Они же стайные животные, — добавил Козловский. — Они всегда подчиняются авторитетам.

— Они не посмеют сорвать футбольный матч, — провозгласил Манцини и со вкусом допил свой эль.

— Тогда что же означают их действия? — спросил Мартинес. — Другого объяснения я не вижу.

— Это не значит, что его вовсе нет, — рассудительно заметил Козловский. — Может быть, Фанагия решила научить своих солдат брать вражеские суда на абордаж. Может быть, они просто так осматривают всех новоприбывших. Кто знает?

Тарафа с облегчением согласился со своим голкипером.

— Во всех этих рассуждениях мало проку, — объявил он. — Я не собираюсь гадать, что на уме у Фанагии или у Кулукрафа. — Он повернулся к Мартинесу: — Лорд Гарет, я ценю ваше… усердие. Но мне кажется, что вы дали слишком много воли своему воображению.

— Лорд каплей, — отчаянно оправдывался Мартинес. — Я…

— Пожалуй, нам стоит вернуться к обсуждению завтрашней игры, — решительно заявил Тарафа. — А то мы уж слишком далеко забрались.

Мартинес подавил в себе желание швырнуть стаканом капитану в лицо.

— За нашу победу в игре! — сказал Манцини, поднимая стакан. — От Серенсона к Вилле, от него к Ямане, оттуда к обратно к Серенсону и от него к Дигби — и гол!

Мартинес выпил вместе со всеми, пытаясь заглушить отчаянные беззвучные вопли, раскатывающиеся под сводами его черепа.

Засиживаться за ужином он не стал, и когда каплей предложил еще раз посмотреть записи игры с командой «Пекина», Мартинес извинился и отправился к себе в каюту. Оттуда он отправил письма офицерам, с которыми был здесь знаком, с предложением встретиться в одном из здешних баров. Сейзман не отозвался, Минг извинился, что не сможет, Арагон ответил, что принимает завтра участие в турнире по у-шу и поэтому должен лечь пораньше. Айдепон готовился к соревнованию по фатугу. Прийти смог только Мукержи. Судя по звукам, проникающим в микрофон, он уже находился в баре.

Мартинес нашел его в Притоне, темном, дымном и шумном местечке, где грохотала музыка и непрерывно шли танцы. Мукержи пропустил три порции выпивки, просматривая на нарукавном экране Мартинеса сделанные им записи и выслушивая его комментарии к ним. Выслушав, он дружески обнял Мартинеса за плечи.

— Я всегда знал, что ты сумасшедший! — весело объявил он. — Ты совсем сошел с ума!

— Скажи хотя бы своему капитану! — перекрикивая музыку, закричал Мартинес. — Я могу сейчас дать тебе эти данные! Может быть, он сумеет спасти свой корабль!

— Совсем сошел с ума! — повторил Мукержи, приглядываясь к парочке девушек-кадетов, стоящих у стойки бара. — Если это последняя ночь, когда мы на свободе, то стоит получше поразвлечься. Тебе какая больше нравится — рыженькая или та, что рядом с ней?

Мартинес извинился и отправился на кольцевую станцию.

Может быть, он и вправду сошел с ума, думалось ему. Ни один офицер не разделял его подозрений относительно наксидов, и не исключено, что они правы, а он несет ахинею. Немыслимо, чтобы самый послушный и преданный праксису вид внезапно восстал против его закона.

Ему пришлось признать, что он не любит наксидов, да и не любил никогда. Нельзя не согласиться и с тем, что это было просто предубеждением. Может быть, он дал своим антипатиям слишком много воли.

Он опять подумал о группах наксидов, расхаживающих по проходу кольцевой станции, и при мысли о них им овладела холодная уверенность в своей правоте.

Нет. Он не может ошибаться. Наксиды собираются захватить их корабли. Может быть, у них есть другие причины сделать это, не имеющие отношения к восстанию, которые просто не приходят ему в голову, но захват состоится, это несомненно.

И если кто и предотвратит его, то только Мартинес.

Он вернулся в свою каюту на «Короне» и связался с Алиханом.

— Что скажете, господин?

— С капитаном ничего не получилось. Да и со всеми прочими тоже.

Алихан ничуть не удивился.

— Я поговорил со старшим механиком.

— И?

— Махешвари согласен с вашей светлостью, — Алихан говорил осторожно, учитывая, что их могут подслушивать.

Мартинес вздохнул. По крайней мере с ними есть еще один человек.

— Очень хорошо, — ответил он. — Дай мне знать, если… — он замолчал, не зная, что сказать, и неловко закончил: — Дай мне знать, если что-нибудь случится.

— Слушаюсь, милорд.

На дисплее Мартинеса замерцал оранжевый знак окончания передачи, и он выключил нарукавный экран.

Раздевшись, он аккуратно повесил одежду в крошечный стенной шкаф, не сомневаясь в том, что делает это в последний раз, и лег в постель.

В его голове роились планы спасения «Короны», но все совершенно несерьезные.

От Серенсона к Вилле, от него к Ямане, оттуда к обратно к Серенсону и от него к Дигби, подумал он.

И гол!

 

Глава 8

Стоя вместе со всем экипажем возле люка «Короны», Мартинес провожал аплодисментами футболистов, которые под предводительством Тарафы отправлялись на игру. Тарафа, одетый в безукоризненно белый спортивный костюм с эмблемой «Короны» на груди и приколотыми на плечи капитан-лейтенантскими погонами, улыбался и махал руками, как будто он уже выходил на стадион, где на него смотрит десять тысяч болельщиков. Игроки шагали вслед за Козловским.

— «Корона»! «Корона»! — скандировали провожающие. Мартинес хлопал, пока не отбил себе ладони.

Команда затрусила к остановке кольцевого поезда, который довезет их до подъемника. Замыкал шествие тренер, Манцини. Лейтенант Гарсия, одетая в белую траурную форму, закричала, размахивая над головой своей фуражкой.

— Пойдемте! — выкрикивала она. — Давайте поддержим «Корону»!

Почти все провожающие тут же ринулись вслед за командой, оставив на корабле только кадетов, которым положено было провести этот день на борту, и Дитриха с его напарником Хонгом, сильно удрученных перспективой заниматься охраной судна, пока вся команда развлекается.

Так им и надо за то, что они такие большие и красивые, подумал Мартинес. Поскольку из всей команды посторонние чаще всего видели охранников, стоящих на люке, Тарафа поставил их на это место, имея в виду скорее их импозантную внешность, а не особые таланты по части защиты судна.

Сама лейтенант Гарсия, хлопая в ладоши и подбадривая устремившуюся за футболистами корабельную команду, оставалась около люка. Когда все разошлись, она подошла к Мартинесу.

— Возьмите, — негромко сказала она, и Мартинес почувствовал, что она засунула ему в руку какой-то теплый металлический предмет. — На случай, если вы окажетесь правы.

Мартинес заглянул себе в ладонь и увидел там полагающийся Гарсии ключ второго лейтенанта. У него моментально пересохло во рту, и он зажал ключ в горсти.

— Козловский не берет свой ключ с собой на игру, — прошептала Гарсия. — Я не знаю, где он держит его. Поглядите в его сейфе.

Мартинес слабо кивнул.

— Спасибо, — сказал он.

Темные глаза Гарсии глядели прямо ему в душу.

— Если они захватят флот, — сказала она, — спалите все. Корабли, кольцо, все.

Мартинес глядел ей в глаза. Ему казалось, что его нервы готовы разорваться как перетянутые скрипичные струны.

— Я все понял, — выдавил из себя он.

Гарсия быстро нервно кивнула, и побежала вслед за толпой.

Мартинес тяжело вздохнул, глядя на толпу флотских, текущую по краю кольца. Они смеялись и кричали, неся с собой флаги и эмблемы, и с ними шагали их офицеры, радуясь возможности дать своим подчиненным поразвлечься. Это было первое официальное празднество с начала траура, и теперь они отчаянно хотели развлекаться, уже пьяные ощущением свободы и предвкушением праздника.

Провожая их взглядом, Мартинес пытался представить себе, что случится, если он подбежит к ним и закричит: «Возвращайтесь к себе на корабли! Затевается мятеж! Если вы сейчас спуститесь на планету, то все пропало!»

Если повезет, над ним просто посмеются. А если не повезет, полицейские стукнут его по голове и утащат в тюрьму.

«Спалите все», — звучало у него в ушах. На судах и на кольцевой станции сейчас находились тысячи служащих, да еще миллионы штатских — и все это обратится в пар или сгорит — если, конечно, он прав в своих предположениях о предстоящем восстании. Если его опасения оправданы, все это уже потеряно.

Кроме, может быть, «Короны». Может быть, ему удастся сохранить судно.

Он положил ключ Гарсии в карман и развернулся лицом к люку. Дитрих и Хонг стояли, вытянувшись перед офицерами, рядом с ними стоял прапорщик первого класса Сааведра, усатый мужчина средних лет, выполняющий работу секретаря «Короны» и одновременно возглавляющий интендантскую службу корабля, а также кадет Келли, долговязая и неуклюжая пилот катера, несущая должность командира оружейного отсека вместо вечно пьяного старшего оружейника.

— Келли. Сааведра. Прошу вас. — Мартинес указующе взмахнул рукой, и оба младших офицера послушно развернулись и направились к люку. Мартинес двинулся вслед за ними, но задержался перед охранниками. Дитрих и Хонг вытянулись под его испытующим взглядом.

— Я хочу, чтобы вы поняли получше, — произнес Мартинес. — Ни одна душа не должна входить на «Корону» без моего разрешения.

— Так точно, милорд лейтенант, — хором ответили, выкатив глаза, оба стража.

— Я имею в виду буквально никто, — продолжал Мартинес, надеясь, что его решительный тон не звучит фанатично или болезненно напряженно. — Если бы сам Предвосхищение Победы восстал из мертвых и потребовал бы, чтобы его пропустили на борт, то вы не должны были бы впускать его, не заручившись моим согласием.

Стражники изумленно моргнули.

— Слушаемся, милорд лейтенант, — произнес Дитрих.

Мартинес медленно переводил взгляд с одного охранника на другого. Во рту было сухо, но он надеялся, что его голос не сорвется.

— Более того, — продолжал он, — вы можете и должны приложить все силы к тому, чтобы воспрепятствовать проникновению на корабль тех, кто не получил моего разрешения войти. Вы меня поняли?

— Да, милорд лейтенант, — снова ответили они хором, причем, судя по их распахнувшимся глазам, они решили, что их лейтенант сошел с ума.

— И вот еще что, — сказал Мартинес. — Если я решу, что вам следует покинуть ваш пост и пройти через люк на корабль, я передам вам: Бьена Виста, — Он значительно поглядел на них и с ударением повторил: — Бьена. Виста. Повторите эти слова, пожалуйста.

— Бьена. Виста.

— Бьена Виста, — еще раз произнес Мартинес. Это было имя дома, в котором он появился на свет на Ларедо, сочиненное его романтической матушкой на старинном терранском языке, на котором теперь никто не говорит и который только иногда изучают школьники.

Он физически ощущал, как, не проронив ни звука, охранники приходят к совместному заключению, что их начальник рехнулся.

— Вот и отлично, — заключил Мартинес. — Алихан будет регулярно приносить вам что-нибудь подкрепиться. Не забывайте, что я вам сказал.

Между ним и «Короной» было четыре двери, две на шлюзе со стороны кольца — возле них и стояли на страже Дитрих и Хонг — и две на носовом шлюзе корабля, их соединял причальный тубус. Преодолев эти барьеры, Мартинес наконец вошел в свое королевство.

Королевство с девятнадцатью подчиненными, которым предписано уставом находиться на любом судне, готовом к плаванию на случай непредвиденных маневров. Дюжина из них обслуживала корабль, а остальные — пара охранников и кухонные работники — заняты сейчас приготовлением праздничной трапезы, которую предполагалось подать после победы «Короны».

Мартинес открыл лейтенантским ключом маленький корабельный арсенал и позвал туда Алихана и Махешвари. Дожидаясь их, он расписался за пистолет и нацепил его на себя вместе с красным полицейским поясом. Потом он выписал еще два на Алихана и Махешвари, а когда Алихан появился, вручил ему пистолет, красную повязку констебля и шлем.

— Собираюсь послать тебя к шлюзу, — сказал он. — Тем парням, что там стоят, может понадобиться подкрепление.

— Слушаюсь, господин. — Поглядев на регистрационный журнал, Алихан расписался за свое оружие и прижал большой палец к идентификационному сканеру.

— И вот еще что, — сказал Мартинес. — Зайди в такелажную мастерскую и подбери что-нибудь, чем можно взломать сейф первого лейтенанта.

Алихан кивнул.

— Сделать это прямо сейчас, господин?

— Нет. — Взломать личный сейф первого лейтенанта в поисках его ключа было, помимо всего прочего, серьезным преступлением, и если оно откроется, то отдел борьбы с преступлениями и легион справедливости станут оспаривать друг у друга право убить его. А Мартинес еще не был готов своими руками надеть на себя удавку.

— Просто принеси все необходимое для этого в каюту милорда лейтенанта. Если нам придется срываться отсюда, лучше иметь все необходимое под рукой, а не тащить это железо в каюту Козловского при тяжести в три с половиной g.

— Слушаюсь, господин.

Появился Махешвари и с порога отдал честь Мартинесу. Он был маленький, краснолицый, с седеющими кудрями, остроконечной бородкой и рыжеватыми усами. Мартинес вручил ему пистолет.

— Надеюсь, его не придется использовать, — заметил он.

— В моем отделении проблем быть не должно, — ответил Махешвари, расписываясь за оружие и проставляя отпечаток пальца на сканер. — Но отвечать за людей из других отделений я не могу.

— Я собираюсь вскорости объявить учения по подготовке двигателей. Чтобы запустить холодный двигатель, нужно около сорока минут, верно?

Махешвари улыбнулся, сверкнув ослепительно белыми зубками.

— Это можно сделать значительно быстрее, милорд.

— Не надо. Я хочу, чтобы учения выглядели по возможности естественно.

Ключевым здесь, конечно, было слово «по возможности». Учения, проводимые во время спортивного фестиваля, не могут выглядеть естественно.

— Электрические и электронные соединения разрываются за три минуты сорок секунд, насколько я помню, — сказал Мартинес. — Мы начнем учения, а потом сделаем задержку на четыре минуты.

— Прошу прощения, милорд, — заметил Махешвари, — но на то, чтобы отсоединить воду и воздух, уйдет четыре минуты двадцать секунд.

— А, да. Верно. Значит, мы сделаем задержку в пять минут.

— Так точно, милорд.

Отключение воды, воздуха, электричества и прямой связи с кольцевой станцией будет первым знаком, что «Корона» собирается покинуть причал. Мартинесу хотелось посильнее оттянуть момент, когда этот знак будет подан.

По крайней мере он был уверен в том, что в случае необходимости можно будет отчалить в любой момент, независимо от степени готовности двигателей. Шестьсот сорок один год назад огонь внезапно охватил помещение управления на кольцевой станции Заншаа, перекинувшись после этого на семь стоящих на причале кораблей, сгоревших прямо на месте вместе с командами. Суда не могли отчалить или хотя бы задраить люки без разрешения управления, которое было в тот момент уже уничтожено огнем.

С этих пор инструкциями предусматривалось, что в случае опасности судно может без разрешения покинуть причал, и теперь воздушные шлюзы управлялись непосредственно с самих судов. Мартинес мог снять «Корону» с причала, вопрос был только в том, дадут ли ей уйти остальные боевые суда.

Мартинес как мог постарался сделать невозмутимое лицо офицера, которому все нипочем, и уверенно улыбнулся старшему механику.

— Удачи, Махешвари.

Ответ старшего механика был безукоризненно вежлив.

— И вам того же, лорд лейтенант.

Махешвари отдал честь и ушел к себе в двигательный отсек.

Мартинес запер арсенал и подошел к эскалатору, чтобы подняться в рубку, но тут его посетила новая мысль, и он остановился, ощупывая пояс, на котором висели пистолет и шокер.

Если в таком виде он заявится в рубку, все точно решат, что он сошел с ума. Если наксиды не станут ничего делать или если у их действий обнаружатся резонные мотивы, то от дурной славы ему не избавиться до конца дней. Он просто сделается посмешищем.

Стоя у люка, он почти слышал этот смех, который не стихнет, пока он не покинет корпуса. Если окажется, что он ошибается, этого не избежать. То, что делают Фанагия и Кулукраф, может объясняться полностью законно — ну, может быть, не совсем законно, но по крайней мере рационально. Если это так, если наксиды вовсе не замышляют восстания, конца разговорам не будет. Эта история сделается одной из тех легенд, которые сопровождают человека по флоту, куда бы он ни пошел, вроде слухов о командующем эскадрой Рэне, приказавшем кадетам связать и избить себя.

Мерно шуршала лента эскалатора. Внезапно ему очень захотелось возвратиться в арсенал, вернуть свой пистолет и отправиться в кают-компанию смотреть трансляцию фестиваля и болеть за команду «Короны».

Пропади оно пропадом, решил он наконец. Он уже и так сделался посмешищем для всей команды.

Он встал на ползущую наверх ступеньку, взялся руками за поручни и выехал в центральный коридор. Сойдя с эскалатора двумя уровнями ниже, он сразу увидел Жоу, одного из драчунов, освобожденных им из-под ареста два дня назад. Тот чистил серебряные приборы в офицерской столовой, расположенной через коридор от рубки.

Восхитительно, подумал Мартинес. У него в подчинении оказались теперь и Жоу, и Ахмет, и Надьян, и все другие раздолбай, которых капитан наказал, оставив работать на корабле, когда прочие ушли глазеть на игру.

Жоу, отложив работу, с недоумением поглядел на Мартинеса. Увидев пояс с пистолетом, он широко раскрыл глаза. Мартинес отрывисто кивнул ему и вошел в рубку.

— На пост в рубке заступил, — объявил он.

— Дежурный офицер пост передал, — отозвался кадет Вондерхейдте от своего кресла перед переговорным устройством. Рубку наполнял густой аромат кофе, распространяющийся из кружки, которую он держал в руке.

Мартинес вошел в клетку, защищающую капитанское кресло.

— Состояние? — осведомился он.

Вондерхейдте, место которого было как раз напротив капитанского, увидел пояс и тоже удивленно уставился на него.

— М-м-м… корабельные системы в порядке, — ответил он. — Ах да! На камбузе полетела посудомоечная машина, ее сейчас чинят.

— Благодарю вас, Вондерхейдте. — Он развернулся спиной к кадету и уселся в капитанское кресло. Пневматические подушки негромко вздохнули, он поудобнее пристроил пистолет и поднял капитанские дисплеи.

На один из них он вывел канал камеры у входа. К остановке кольцевого поезда все еще стекался народ. Ничего подозрительного не было заметно, но Мартинес и не ожидал ничего в течение ближайших нескольких часов — до тех пор, пока экипажи кораблей не спустятся на планету, а оставшиеся не будут полностью поглощены передачей спортивного фестиваля.

Он откинулся в кресле.

— Сейчас у нас будет учение по подготовке двигателей к работе, — объявил он и прислушался к глубокой, ошеломленной тишине, которая в ответ на его слова повисла над кораблем.

От Серенсона к Вилле, от него к Ямане, оттуда к обратно к Серенсону и от него к Дигби — и гол. Мартинесу было слышно, как восторженно завопил Вондерхейдте, когда мяч пролетел мимо вратаря «Пекина» и врезался в сетку ворот.

Прапорщик второго класса Мабумба молотил кулаками по воздуху. Он сидел перед пультом управления двигателем и от восхищения вторым голом, забитым командой «Короны» даже забыл, что дуется на затеявшего учения Мартинеса, из-за которого ему пришлось сидеть в рубке, а не в салоне, откуда он мог бы наблюдать игру со всеми удобствами, да еще с кружкой пива в руках.

Махешвари в своем ходовом отсеке держал двигатели в пятиминутной готовности. Можно было не сомневаться, что Мартинес заслужил стойкую любовь всех механиков, заставив их просидеть весь день спортивных соревнований на рабочих местах в ходовом отсеке.

Мартинес только один раз отлучился из рубки, помогая Алихану отнести еду и кофе охранникам, стоящим у люка. Заодно он уведомил Дитриха и Хонга, что любые приказы, исходящие от Алихана, следует исполнять беспрекословно, как если бы они исходили непосредственно от него, Мартинеса.

Уже двое на корабле свихнулось, было написано на лицах молчаливых стражников.

Затем Мартинес проверил, сможет ли послать сигнал тревоги в другие подразделения флота, например на Заншаа. Сведения, полученные от поисковой службы, обслуживающей станции лазерной связи при межпространственных тоннелях, соединяющих империю воедино, были неутешительны. У него не было никакой возможности связаться с кем-нибудь вне системы Магарии. За последние несколько месяцев на всех станциях были поставлены новые экипажи — наксидские.

Правда, была и другая возможность. В систему Магарии приходили и уходили гражданские суда. Он мог послать свое сообщение на любое из них в надежде, что хоть какая-то информация таким образом окажется за пределами системы. Всего на Магарии было шестнадцать гражданских судов. Проверив портовые файлы и вычеркнув из списка три больших транспортных судна, принадлежащих корпорации «Первичная Аксиома», штаб-квартира которой располагалась на родной планете наксидов, он составил список судов, к которым можно было обратиться.

Когда придет время, он расскажет им все. А кроме того, у него оставалась непосредственная связь с теми флотскими судами, которые стояли здесь же, на причале кольцевой станции. Может быть, ему еще удастся спасти хотя бы некоторые из них.

На втором дисплее перед Мартинесом сменяли друг друга показания внешних камер, в том числе тех, которые отслеживали территорию кольцевой станции, занятую наксидами. Флотские корабли опустели: всем, даже гражданским рабочим, были выданы билеты на спортивный фестиваль, и повсюду объявили выходной. Только около гермошлюзов, ведущих на корабли, стояло по двое часовых.

На третьем дисплее шла трансляция футбольного матча между «Короной» и «Пекином». Наступательная стратегия Тарафы позволила команде «Короны» забить два гола, не получив ни одного взамен. Мартинес невольно восхищался стратегическим талантом капитана — тот был действительно превосходным спортивным организатором.

Четвертый, самый маленький дисплей демонстрировал по очереди репортажи с остальных игр, идущих сейчас на фестивале. Его приятель Арагон с «Декларации» выиграл соревнования по у-шу во втором раунде, а вот у команды Айдепона с «Утгу», выступающей в матче по фатугу, дела шли не очень хорошо. В этой игре полагалось гонять по полю большой овальный мяч клюшками, напоминающими огромные чайные ложки, особенно нелепые в худых руках даймонгских игроков. Двое из команды Айдепона были объявлены мертвыми, что при игре в фатугу является только временной мерой, но сейчас их противники, получив численное преимущество, вырвались по очкам вперед.

Госпожа командующая флотом Фанагия, окруженная свитой во главе с Кулукрафом, сидела на возвышении над стадионом, где две наксидские команды-победительницы состязались в лигмании, активной позиционной игре, которую можно было бы сравнить разве что со странной смесью шахмат и регби, — игроки, украшенные черными или белыми щитами, то начинали запутанно и сложно маневрировать на зеленом поле, то с яростью кидались в общую схватку. Время от времени камера показывала крупным планом Фанагию, словно для того чтобы продемонстрировать маловерам, что она здесь, любуется состязаниями, а вовсе не затевает, к примеру, восстание, сидя на борту «Величия праксиса».

Однако Мартинес почти не обращал внимания на все эти дисплеи. Он сосредоточенно работал с пятым, центральным экраном, на котором велись навигационные расчеты. Мартинес пытался придумать для «Короны» путь к отступлению после того, как он выведет ее из доков, и пока что не особенно преуспел в этом занятии. Вход в межпространственный тоннель, ведущий на Заншаа, был заблокирован крейсером «Судья Кубик», три дня назад снявшимся со станции и отправившимся в метрополию.

Второй после Заншаа по величине флотских подразделений была система Феляруса, где расквартировался сейчас четвертый флот, но Фанагия благоразумно заблокировала и этот тоннель тяжелым крейсером «Бомбардировка Турмага», производящим сейчас пробный полет после ремонта. Мартинесу казалось, что этот ремонт пришелся слишком вовремя — как раз в срок, чтобы предоставить Фанагии возможность вывести корабль из доков.

Значит, возвращаться «Короне» придется кружным путем, через четвертый межпространственный тоннель, а потом еще через три тоннеля, открывающихся в ненаселенных или малонаселенных системах. Это удлинит путешествие на двадцать — сорок дней, в зависимости от того, при каком ускорении вести корабль.

А значит, не исключено, что когда Мартинес наконец появится в системе Заншаа, столица будет уже в руках восставших. В этом случае у него будет возможность выпалить имеющимися ракетами по кольцевой станции Заншаа и попытаться уничтожить как можно больше вражеских кораблей, прежде чем подстрелят его самого, а он со своим кораблем войдет в историю как величайший олух всех времен и народов.

Строить маршрут было непросто, в частности, еще и потому, что у него не было реального навигационного опыта, только тренировочные занятия, да и те много лет назад. Мартинес дважды, а то и трижды просматривал все расчеты, заставляя компьютер проверять все за собой. Внезапно он понял, что какое-то время уже не обращает внимания ни на что, кроме расчетов, и потянулся было к звонку, чтобы попросить принести с офицерского камбуза термос с кофе, но тут его глаза уловили движение — и по коже побежал леденящий холод. На его втором экране мелькали картинки, передаваемые камерами, расположенными в наксидской зоне кольца, и вдруг эти картинки пришли в движение.

Все до одной.

Наксиды вылезали из своих кораблей длинными колоннами по четыре в ряд.

Он едва успел зажать в горле отчаянный вопль. Это все-таки случилось, подумал он.

— Проклятье! Черт подери! — это ругался Мабумба, и пораженный Мартинес не сразу сообразил, что тот всего лишь реагирует на гол, только что забитый командой «Пекина».

Мартинес потянулся к кнопке тревоги и промахнулся, больно ударившись пальцем прямо по металлу пульта. Тогда он обрушился на кнопку ладонью, нажал изо всех сил, и по кораблю разнеслись яростные, тревожные звуки сигнала. Мабумба чуть не выскочил из своего кресла, изумленно уставившись на Мартинеса широко раскрытыми глазами.

Мартинес схватил наушники со встроенными в них микрофоном и проекторами виртуальной реальности, натянул на голову и застегнул под подбородком. Помедлив мгновение, чтобы немного прийти в себя, он заговорил в микрофон.

— Коммутатор, — обратился он к компьютеру. — Обращение ко всему кораблю.

Выждав еще пару секунд, он заговорил.

— Общее построение, — объявил он. — Говорит дежурный офицер. Все по своим рабочим местам.

Он подумал, не добавить ли слова «это не учение», но потом решил, что сейчас не время испытывать степень доверчивости команды.

Он дважды повторил объявление и отключил сигнал тревоги, который только действовал ему на нервы — а они и так уже были на пределе.

— Конец обращения, — сказал он и добавил: — Коммутатор. Вызвать рядового Алихана.

На дисплее появилось лицо Алихана.

— Да, господин.

— Ты нужен у шлюзов. Там сейчас может начаться ситуация под кодом «Бьена Виста».

— Слушаюсь, господин.

— Конец передачи.

Мартинес начал лихорадочно перенастраивать дисплеи, чтобы задействовать побольше камер, отслеживающих действия наксидов. А они были повсюду — выстраиваясь под командой своих офицеров, направлялись по направлению к электропоездам, передвигающимся вдоль станционного кольца.

Когда первый из поездов пришел в движение, дверь рубки распахнулась и на пороге появился стажер-навигатор Дием в сопровождении пилота второго класса Эрукена. В их взглядах явственно читались раздражение и сомнение в здравости рассудка Мартинеса.

— Не могли бы вы объяснить, что происходит, милорд? — решился наконец на вопрос Эрукен.

— Пока еще нет, пилот. Займите свои места.

Мартинес раздумывал, стоит ли предупреждать прочие суда. Этим он только выдаст себя наксидам, другим кораблям уже поздно что-то менять.

— Связист, — окликнул Мартинес Вондерхейдте. — Дайте мне межкорабельный канал.

— Слушаюсь, милорд.

Прошло несколько секунд, и внезапно помещение заполнили вопли огромной толпы и скороговорка возбужденных дикторов, которые довели до сведения Мартинеса, что вратарь Козловский только что взял совершенно невероятный мяч.

Долговязый кадет Келли, пробирающаяся к своему месту за оружейным пультом, одобрительно улыбнулась.

— При чем тут игра, Вондерхейдте?! — крикнул Мартинес. — Дайте мне этот долбаный…

— Извините, милорд! — Вондерхейдте приходилось перекрикивать ворвавшийся в рубку гомон. — Кто-то вывел на межкорабельный канал трансляцию игры.

— Тогда давайте запасной канал!

Динамики зашуршали, переключаясь с одного канала на другой, и снова раздались вопли игроков.

— Прошу прощения, милорд! На запасном канале то же самое!

Мартинес сжал кулаки.

— Дайте любой канал.

Но он уже понял, что трансляция игры окажется теперь на любом канале. Можно попытаться выкрикнуть слова предостережения другим судам, перекрикивая толпу и дикторов, но разве кто станет слушать.

— Прямой канал, связист, — приказал он. Кабели, соединяющие корабль с кольцевой станцией, еще не были отключены.

Он слышал, как за его спиной Вондерхейдте стучит пальцами по кнопкам на своем пульте.

— Прямая связь оборвана, милорд.

— Да что тут происходит? — нарочито громко пробормотал Мабумба.

— Наши линии связи перерезаны, — объяснил ему Мартинес. — Давайте подумаем минутку, кто мог бы это сделать и зачем.

Все присутствующие обменялись недоуменными взглядами. В этот момент в рубку вошли наблюдающие операторы Трэйси и Клер и молча заняли свои места.

Мартинеса переполняло нервное возбуждение. Ему так не хотелось ждать, он хотел, чтобы все на судне пришло в движение. Он вызвал Махешвари.

— Да, милорд?

— Можете считать, что уже началось.

Махешвари кивнул:

— Я слышал сигнал тревоги, милорд.

Мартинес осознал, что вызывал старшего механика не столько для того, чтобы успокоить Махешвари, сколько ради того, чтобы немного успокоиться самому. Ему нужно было связаться с ходовым отсеком, чтобы немного успокоиться, поглядев на человека, который в курсе происходящего, рядом с которым он не будет чувствовать себя таким одиноким в этот решающий момент.

Но это не помогло.

— Держите пятиминутную готовность, — сказал он за неимением лучшего. — Конец связи.

Он отключил экран, потому что в этот момент первый управляемый компьютерами поезд кольцевой дороги влетел на терранский участок кольцевой станции. Не останавливаясь, он промчался до занимаемой даймонгами территории, где располагались тяжело вооруженные суда, и там начали тормозить.

Экран на рукаве Мартинеса негромко зазвенел, и на нем появилось лицо Алихана.

— Наксиды проехали мимо, милорд. Я насчитал девять вагонов.

— Знаю. Кстати, они отрубили все каналы связи с кораблем.

— Не стоит ли увести охранников на корабль, милорд?

Мартинес задумался над этим вопросом. Наксиды выгрузились в районе размещения даймонгских кораблей и приближались к ним в колоннах группами по тридцать — сорок солдат, во главе с офицерами. Они не выстраивались в боевой порядок и пока что ничем не демонстрировали намерения напасть на часовых и штурмовать люки кораблей.

Они еще не показали зубы. Всему этому еще могло быть разумное объяснение. И Мартинес, преодолевая страх и борясь с бушующим в крови адреналином, до сих пор надеялся, что оно найдется.

— Так как же, господин? — уточнил Алихан.

— Нет еще, — решил Мартинес. — Когда они подойдут, тяни резину. Пусть все будет спокойно. Скажи им, что тебе нужно доложить дежурному офицеру, и зайди внутрь. Но на судно не возвращайся и следи, чтобы внешний люк был открытым, когда я скомандую «Бьена Виста».

На этот раз настала очередь Алихана впадать в задумчивость.

— Слушаюсь, милорд, — ответил он наконец.

— Конец передачи, — сказал Мартинес, возвращаясь взглядом к дисплеям. Наксиды грузились в новые поезда, которые на этот раз направлялись к средней эскадре.

К средней эскадре, в составе которой «Корона» была самым малым судном.

Возле даймонгских кораблей первые группы наксидов приблизились к люкам. Между охранниками кораблей и офицерами наксидов начались переговоры.

Нервы Мартинеса скручивались в тугую пружину. Держитесь, мысленно заклинал он даймонгов. Не пускайте их. Держитесь.

Охранники, стоящие у люка «Бомбардировки Катунга», флагмана тяжелой эскадры, отдали честь и отступили на шаг, глядя на то, как наксиды вливаются в проход.

— Нет. — Эти слова сами собой вырвались у Мартинеса. — Нет, не пускайте их.

На кораблях, стоящих по сторонам от «Катунга», стражники, видя, как наксиды входят на флагман, уступили дорогу пришедшим.

Камера, расположенная перед «Короной», показала поезд, тормозящий перед ближайшей остановкой. В вагонах с открытым верхом было черно от наксидов.

Мартинес опять переключился на корабли даймонгов. Уже по меньшей мере шесть кораблей были занято наксидами. Возле люков остальных судов шли вежливые переговоры. Нигде не происходило ничего похожего на насилие. Впрочем, на изображении, выведенном крупным планом, было видно, что по меньшей мере у половины наксидов на поясе висело оружие.

Что бы там ни происходило, а неожиданной инспекцией это не было. Идя на инспекцию, оружия не надевают.

Экран на рукаве опять зазвенел.

— Личная связь, отозваться, — произнес он.

Это был Алихан.

— Они приближаются, господин.

— Очень хорошо. Потуши свой экран, но держи канал связи включенным.

Мартинес настроил нарукавник, чтобы тот не вел передачу его речи. Это позволяло ему отдавать приказы прочим, не опасаясь, что офицеры наксидов услышат их через приемник Алихана.

Затем он вывел на большой экран камеру, показывающую происходящее возле люка. На других экранах было видно, что наксиды поднялись на палубы еще двух даймонгских кораблей.

На первом экране наксиды, семеня, приближались к «Короне». Остановившись перед охранниками, колонна с грохотом остановилась, а приведший их офицер небрежно отсалютовал в ответ на приветствие охранников.

Всего-навсего лейтенант, отметил про себя Мартинес. Старшие офицеры все на играх, красуются перед камерами, создавая иллюзию того, что все в порядке.

— Лейтенант Ондакаал, — представился наксидский офицер. — По приказанию командующей флотом Фанагии должен подняться на борт вашего судна и произвести инспекцию.

Через переговорник Алихана все было отлично слышно.

— Есть ли у лорда лейтенанта подписанный приказ? — осведомился Алихан.

— Едва ли это необходимо. — Тон у лейтенанта был высокомернее некуда, казалось, его слова пропитаны кислотой. — Я имею приказ непосредственно от командующей флотом.

— Прошу прощения у лорда лейтенанта, — ответил Алихан, — но вы-то не командующий флотом и не являетесь нашим начальником. Не могли бы вы дать мне письменный приказ, чтобы я смог предъявить его дежурному офицеру?

Ондакаал дернул головой, выискивая на рукавах Алихана знаки различия. Разглядев красную нашивку старшего и эмблему старшего оружейника, он кивнул.

— Что ж, старший оружейник, — проговорил он. — Если вы настаиваете

Он вытащил из кармана письмо, которое вручил Алихану.

— Вы можете убедиться, — надменности в его голосе только прибавилось, — на этом письме стоит личная печать командующей флотом.

— Вы правы, милорд, — ответил Алихан. — Подождите, пожалуйста, со своим отрядом здесь, пока я покажу его дежурному офицеру.

С этими словами Алихан сделал шаг назад и исчез за дверью люка прежде, чем Онадакаал успел сообразить, что происходит. Мартинес заметил, как наксиды напряглись, собираясь ворваться в открывшуюся дверь, но Алихан захлопнул ее слишком быстро, и момент был упущен.

— Открыть письмо, господин? — судя по запыхавшемуся голосу Алихана, трудно было предположить, что он не прибежал издалека, а просто сделал несколько шагов через люк.

— Обязательно.

Глядя на экраны, Мартинес не видел ни единого следа сопротивления захватчикам со стороны даймонгов. Целая тяжелая эскадра сдалась наксидам без единого выстрела.

Камера над люком показывала крупным планом Ондакаала, разбирающегося с Дитрихом и Хонгом. Мартинес приказал дисплею транслировать звук.

— Вы же видите сами! — гневно рычал Ондакаал. — На «Перигее» уже пустили инспекторов на борт. И вам достаточно отойти в сторону и дать нам пройти.

— Боюсь, что так не выйдет, милорд. — Мартинесу захотелось зааплодировать, не столько словам Дитриха, сколько его гордой, широкоплечей осанке, в которой не было ни следа виноватости или готовности уступить требованиям наксида.

— У меня есть очень четкий приказ никому не позволять подняться на борт без дозволения дежурного офицера, — объяснял тем временем Дитрих.

— Как вы смеете не подчиняться приказам командующей флотом! — воскликнул Ондакаал. Он взмахнул рукой, указывая часовому на соседний корабль. — Вы же сами видите, что и «Непоколебимый» пустил на борт особую инспекцию!

По другому каналу Алихан зачитывал приказ Фанагии. Видимо, это действительно было подлинное письмо.

— Достаточно, — прервал Алихана Мартинес. — Дожидайтесь «Бьена Висты».

Ондакаал продолжал запугивать охранников. Мартинес решил, что лучше вмешаться раньше, чем Дитрих и Хонг сдадутся, и нажал кнопку трансляции звука.

— Что там происходит? — требовательно спросил он. — Кто вы, черт подери, такой, лейтенант, и какого черта вы беспокоите моих людей?

При звуках начальственного голоса Ондакаал автоматически принял почтительную позу.

— Я лейтенант Ондакаал, милорд, — ответил он. — Я назначен госпожой командующей флотом Фанагией…

— Можете вы мне объяснить, что происходит? — вопросил его Мартинес. — Все коммуникации испорчены. У меня отказала даже линия прямой связи!

— Милорд, я не в курсе, что именно…

— Единственное сообщение, которое я получил, — прервал его Мартинес, — это «приготовиться к Бьена Висте». Вы можете мне объяснить, что это значит: «Приготовиться к Бьена Висте?»

Удивленный Ондакаал не заметил ни напряженного взгляда, которым при этих словах обменялись Хонг и Дитрих, ни того, что теперь они стояли, готовые одним прыжком ринуться к люку.

— Милорд, боюсь, я не знаю, что означают эти слова, — ответил Ондакаал. — Но если вы пропустите наших инспекторов на борт, то я постараюсь…

— Бьена Виста! — закричал Мартинес. — Бьена Виста! — и услышал через наручный переговорник, как вслед за ним те же слова выкрикивает Алихан.

Дитрих и Хонг отскочили назад и исчезли из кадра. Ондакаал сообразил, что происходит, но слишком поздно: он рванулся вперед, сопровождаемый своими подчиненными но, видимо, Алихан вовремя запер люк, потому что вскоре Ондакаал появился в поле зрения камеры, а двух терранских констеблей рядом с ним уже не было.

Мартинес решил перейти в наступление. Пока он заговаривает зубы Ондакаалу, наксиды не станут предпринимать ничего решительного.

— Какого дьявола, а вот это что значило? — потребовал он ответа. — Объяснитесь, лейтенант!

Мартинес неожиданно осознал, что ему чем-то нравится эта ситуация.

Наконец-то он не был провинциалом среди важных и привилегированных особ, младшим лейтенантом, покорным своим начальникам. Да, он играл роль, но эту роль никто ему не навязывал, он придумал ее сам. На сотни световых лет вокруг он единственный понимал, что происходит, и мог спокойно валять дурака перед Ондакаалом.

И пока Ондакаал бушевал и разорялся по поводу сбежавших часовых, Мартинес убрал звук с внешней связи и переключился на личный канал связи с Алиханом.

— Алихан, где вы? У вас все в порядке?

— Мы целы, господин, все трое. Мы заперли обе шлюзовые двери и спускаемся по эскалатору причального тубуса.

— Отлично. Как только подниметесь на борт, закрывайте шлюзовые двери «Короны». Дитрих и Хонг пусть сдадут тебе оружие, демонтируют эскалатор в центральном проходе и отправляются по своим местам. Когда оружие окажется у тебя, займись особым делом, которое я поручил тебе раньше.

То есть взломом сейфа в каюте первого лейтенанта. Задание, о котором, пожалуй, не стоит говорить громко, по крайней мере пока.

— Слушаюсь, господин, — ответил Алихан.

Мартинес повернулся к Мабумбе, глядевшему на него со смесью подозрительности и благоговения. Этот взгляд потешил тщеславие Мартинеса.

— Двигатели, — сказал он, — начать отсчет времени.

Мабумба вздрогнул, поняв, что обращаются к нему, но тут же собрался и обернулся к своему пульту.

— Отсчет времени начат, — отозвался он.

Мартинес обратился к пилоту второго класса Эрукену:

— Как только люки «Короны» будут задраены, приготовьте причальный тубус к разгерметизации и втягиванию.

Эрукен склонился над своим столом.

— Есть приготовиться к разгерметизации и втягиванию причального тубуса.

Мартинес снова включил звук на внешней камере, как раз чтобы услышать, как Ондакаал вновь взывает к авторитету командующей флотом и требует впустить его на борт.

— Лорд лейтенант! — обратился к нему Мартинес. — Объяснитесь! Почему вы пытались прорваться через шлюз на «Корону»!

— Вы отозвали своих охранников! — вопил Ондакаал, — Что за самоуправство?

— Подача воды и воздуха отключена, — доложил Мабумба вполголоса, чтобы Ондакаал не смог расслышать, — Внешние клапаны запечатаны.

— Я отозвал охранников из-за ваших угроз и оскорбительного поведения, — ответил Ондакаалу Мартинес. — Об этом я собираюсь доложить вашему начальству.

— Командующая флотом Фанагия приказала произвести инспекцию на вашем судне.

— Ерунда! — ответил Мартинес. — Я ничего не слышал ни о какой инспекции.

— Но это неожиданная инспекция, — говорил Ондакаал. — Я уже пытался объяснить это вашему старшему оружейнику…

— Внешний шлюз закрыт, — чуть ли не шепотом доложил Эрукен, подражая Мабумбе. Мартинес прикрыл микрофон рукой, чтобы Ондакаалу не было слышно.

— Разгерметизируйте и уберите посадочный тубус. Предупредите команду, что скоро мы окажемся в невесомости.

— Слушаюсь, лорд лейтенант.

— Все маневренные двигатели активизированы, — доложил Мабумба. — Давление на головках двигателей номинальное. — Внезапно пронзительно взвыл предостерегающий гудок и тут же стих. — Сигнал перехода к невесомости подан.

— Если ваш старший оружейник показал вам приказ командующей флотом… — продолжал Ондакаал. Мартинес убрал руку с микрофона.

— Оружейник Алихан только что принес мне приказ, — проговорил Мартинес. — Сейчас я прочту его, и уверен, что после этого никаких проблем не останется. Пожалуйста, подождите.

Ондакаал умолк, недоуменно опустив руки. Видимо, он решил принять на веру, что приказ Фанагии сможет открыть люки «Короны», но по его позе было видно, что в этой вере он не очень тверд.

— Посадочный тубус убран, — доложил Эрукен. — Судно в полной ходовой готовности. Электрические соединения отключены. Внешние разъемы запечатаны.

Мартинес поглядел на дисплеи. У дверей даймонгских кораблей уже стояли наксидские стражники — значит, даймонгские охранники арестованы или отозваны. Экраны уже не могли сказать ему ничего такого, чего он не знал бы сам.

Он принялся готовить свои дисплеи к старту и маневрам.

— Электронные соединения отключены, — сообщил Эрукен. — Внешние порты опечатаны.

Мартинес заметил, что Ондакаал вздрогнул и начал энергично что-то говорить в свое переговорное устройство. Затем он удивленно уставился в камеру, висящую над люком.

— Вы отсоединили подачу воды и воздуха на ваше судно! — проговорил он. — Что это значит?

Мартинес позволил себе легкую усмешку.

— Я отъединяюсь от станции вплоть до выяснения некоторых вопросов.

— Вы не имеете права! — разъярился Ондакаал. — Вы обязаны открыть люки инспекторам!

— Пожалуйста, объясните мне, — попросил Мартинес, — зачем вы хотите провести ко мне на судно вооруженных солдат? Ведь чтобы произвести инспекцию, не нужно оружие, лейтенант.

— По приказу командующей флотом! Вы должны без вопросов подчиняться ее приказам!

— Ходовой двигатель активизирован, — доложил Мабумба. — Проверка готовности проведена успешно. — И почти сразу же: — десятисекундная готовность.

— Отчаливаем, — приказал Мартинес.

— Отчаливаем? — повторил Ондакаал. — Что значит «отчаливаем»?

Мартинес выключил звук с внешней камеры.

— Двигатели готовы к запуску, — доложил Мабумба.

— Зажимы отсоединены, — сказал Эрукен. — Магнитные присоски отключены.

Корона была пришвартована носом к внешнему краю внешнего кольца ускорителя Магарии, которое вращалось со скоростью, в девять раз превышающей планетарную. Вращение кольца создавало центробежную силу, обеспечивающую ощущение нормального тяготения на судах. Чтобы отчалить от кольца, судну не требовалось включать маневренные двигатели: достаточно было просто отсоединиться от кольца и позволить центробежной силе швырнуть судно в пространство.

При этом действие силы тяжести на судне прекращалось. Мартинес понял, что «Корона» отсоединилась от станции, ощутив, что парит над своим креслом, и поняв, что пренебрег собственным распоряжением и забыл пристегнуться. Он поспешно застегнул привязные ремни.

Защитные клетки тихонько поскрипывали на своих подвесах, освободившись от привычного веса.

— Корабль отсоединился от кольца, — доложил Эрукен. — Миновали «Перигей». — Суда стояли на причале в шахматном порядке и могли отшвартовываться, не опасаясь задеть друг друга, и тем не менее теперь, когда маневр прошел успешно, все почувствовали облегчение.

— Пилот, погасите остаточную инерцию, — приказал Мартинес.

Ему не хотелось, чтобы «Корона» парила над кольцом, представляя собой превосходную медленно движущуюся мишень для обстрела. Он надеялся, что наксиды не станут сейчас использовать ракеты с антиматерией, ведь анигиляционные боеголовки могут обратить в пар не только «Корону», но и доки, и причаленные поблизости суда вместе с изрядным куском кольца в придачу. Но оборонные лазеры, установленные на боевых судах, они вполне могут пустить в ход, равно как и антипротонные излучатели, установленные на самых крупных кораблях. Наверное, энергии лазеров не хватит на то, чтобы уничтожить фрегат, а вот за антипротонное излучение ручаться не стоит, а в сложившейся ситуации любое повреждение может оказаться фатальным для планов Мартинеса.

Единственным средством против антипротонного излучения было сильное магнитное поле, применяемое в обычных условиях для защиты от радиации. Мартинес распорядился включить его, хотя, конечно, оно бы не защитило корабль от прямого удара излучателей вражеского корабля.

Мартинес ощутил, как привязные ремни слегка напряглись, а потом сила тяжести опять исчезла. Эрукен погасил остаточную инерцию «Короны», и она теперь зависла над кольцом, вращающимся у нее прямо по курсу.

— Пилот, включайте маневренные двигатели, — сказал он. — Курс на юг от кольца.

Опять легкое натяжение ремней.

— Двигаемся на юг, милорд.

Мартинес пробежался пальцами по клавишам.

— Штурман, посылаю вам проект курса к четвертому тоннелю. Введите его, пожалуйста, в ваш компьютер.

— Как… да, милорд. — Дием растерянно уставился на свои экраны, и Мартинесу пришлось вспомнить, что он имеет дело со стажером, еще не получившим даже сертификата навигатора второго класса.

Целых два неопытных штурмана в одной рубке, если считать самого Мартинеса. Не слишком удачный расклад по сложившимся обстоятельствам.

Сзади послышался голос Вондерхейдте, и Мартинес даже подпрыгнул: он забыл, что за его спиной еще кто-то есть.

— Милорд, к вам с жалобой обращается кок капитана, — доложил он. — Торжественный обед уничтожен невесомостью. Он говорит, что соус по-английски размазался по потолку.

— Связист, передайте коку, чтобы он задраил все кастрюли и ложился на амортизатор. Сейчас начнется перегрузка. — Он обернулся к Эрукену: — Пилот, дайте команде сигнал приготовиться к ускорению.

Зазвучал раздирающий уши сигнал тревоги. Перегрузка может оказаться смертельной для тех, кто не успел улечься на амортизатор, а Мартинес не хотел сейчас угробить кого-нибудь из своих подчиненных.

Наконец сигнал стих, оставив ощущение гнетущей тишины. Дием со все возрастающим отчаянием глядел на штурманский пульт, а Эрукен грыз губы, рассматривая пульт управления. Мабумба бросал через плечо отчаянные взгляды на Мартинеса, точнее говоря, на пистолет, невесомо парящий над его бедром.

Да ведь никто из них, вспомнил Мартинес, не понимает, что происходит. Вообще никто на корабле ничего не понимает.

— Коммутатор, общекорабельное объявление, — приказал он и, начав говорить, услышал, как эхо общей трансляции разносит его голос по всему кораблю.

— Говорит лейтенант Мартинес из рубки управления, — начал он. — К сожалению, должен сообщить вам, что несколько минут назад на кольцевой станции Магарии произошло восстание. Повстанцы воспользовались тем, что большинство офицеров со своими командами собраны на спортивном фестивале, и захватили большую часть кораблей, находящихся на станции. — Мартинес облизнул губы. — Может быть, все суда, кроме нашего. Теперь нашей обязанностью является вернуть «Корону» на Заншаа, чтобы предупредить флот и правительство об опасности, которую представляют собой мятежники, и принять участие в освобождении захваченных судов.

Отлично, подумал он, фактически все так и есть. Но он чувствовал, что говорит не то что нужно. Настоящий лидер, думалось ему, произнес бы сейчас зажигательную речь, поднял бы команду на отчаянную борьбу, заслужив своим красноречием немеркнущую любовь подчиненных. Интересно, может ли он, Гарет Мартинес, стать таким вожаком.

Какого черта, подумал он. Сейчас все и выяснится.

— И еще вот что, — добавил он. — Поскольку мятежники овладели кольцевой станцией, они в состоянии теперь обрушиться превосходящей силой на планету. Нам придется считать, что капитан Тарафа и остальные члены команды потеряны для нас, и только надеяться, что захватчики станут достойно обращаться с ними.

Вот так зажигательная речь, подумал он, прислушиваясь к наступившей тишине. Стоило бы слегка обнадежить их, а не то они все дружно покончат с собой или немедленно перейдут на сторону мятежников.

— На судне нас осталось немного, — сказал Мартинес. — Нам предстоят немалые опасности. Нам придется работать не покладая рук весь месяц, который займет дорога до Заншаа, но я хотел бы, чтобы вы помнили: капитан и все попавшие с ним в плен пожелали бы нам успеха. Потому что мы теперь представляем «Корону» — мы команда «Короны». Нам придется потрудиться и забить решающий гол. Конец сообщения.

Ему хотелось съежиться в своем кресле и не показывать глаз наружу, щеки отчаянно горели. Кто дергал его за язык заканчивать речь этой дурацкой спортивной метафорой? Какое тут красноречие — просто избитый, отвратительный шаблон, «горбушкам» на смех. Надо было просто сообщить про мятеж и заткнуться.

Но окинув взглядом рубку он увидел, что все не так плохо. Мабумба решительно уставился на свои дисплеи и больше не пялился на пистолет Мартинеса. Эрукен выпрямился в своем кресле и решительно взялся за рычаги управления двигателями. Даже Трэйси и Клер, которым пока нечего было делать, разве что глазеть на пустые экраны радаров, казались теперь поглощенными своим делом, а Келли, офицер-оружейник, казалась вполне вдохновленной его речью.

Один только Дием ничуть не приободрился, но он, похоже, не расслышал ни слова, охваченный ужасом при виде переданного ему проекта курса.

Может быть, команда была не столь изощрена в ораторском искусстве, как профессор риторики в старой академии, которую закончил Мартинес.

Зазвенел нарукавный дисплей и раздался голос:

— Это Алихан, милорд. Я выполнил то небольшое поручение, которое вы мне дали.

На дисплее появилось изображение, но не Алихана, а сейфа Козловского. Дверца с него была отодрана напрочь.

— Ну и как, Алихан? — спросил Мартинес.

— Никак, господин. Ничего нет.

Похоже, настала пора удариться в панику. Во флоте все было устроено мудро, и младший лейтенант вроде него просто не мог по своей воле пустить в ход ужасное оружие, которым была оснащена «Корона». Достаточно было кодового ключа капитана или одного из лейтенантов, чтобы получить доступ к оружию, но чтобы пустить его в ход, требовалось задействовать как минимум три из четырех ключей одновременно.

Даже оборонительное оружие, вроде защитных лазеров, нельзя активировать без трех ключей. А ведь очень скоро, можно не сомневаться, наксидские суда начнут палить в него.

— А в других местах посмотрел? — быстро спросил Мартинес. — В комоде? Под матрасом?

— Да, господин. Нигде нет. Я могу перейти в капитанскую каюту и поискать там.

— Нет, сейчас начнется ускорение.

— Дайте мне хотя бы пару минут, тогда я смогу перенести туда инструменты. Когда начнется ускорение, я прыгну на капитанскую койку. Там не так комфортно, как на настоящем амортизаторе, но кое-как сойдет.

Сойдет на пару часов, которые нам остались, подумал Мартинес.

— Отлично, — сказал он вслух. — У тебя есть две минуты. — И оборвал связь.

— Мы отошли от кольца, — доложил Эрукен.

— Пилот, погасите остаточную инерцию.

— Есть погасить остаточную инерцию, милорд.

— Две минуты до ускорения. Пускайте отсчет.

— Есть две минуты до ускорения, — отозвался Мабумба, но тут поднял руку Дием, словно школьник, который хочет попросить разрешения выйти из класса.

— Вы позволите, милорд? — начал он. — Я проглядел ваш курс и… — Он сморщился, словно опасаясь, что его стукнут по голове за наглость возражать старшему. — Это против правил, — выдохнул он. — Вы… мы… пролетим ближе к кольцу, чем положено по правилам безопасности.

Мартинес поглядел на него, пытаясь сделать невозмутимое лицо.

— И что, есть шанс, что мы действительно во что-то врежемся?

— Ну… — Дием смущенно уставился на экран перед собой. — Нет… этого не должно случиться. Столкновений не будет. Просто проблемы… излишней близости.

— В таком случае, Дием, будем придерживаться уже принятого плана, — Он развернулся к пульту механика: — Мабумба, объявите команде минутную готовность.

— Слушаюсь, милорд. — Опять завыла сирена, а голос Мабумбы, раскатываясь по коридорам, проревел:

— Одна минута до перегрузок. Одна минута.

Через минуту, подумал Мартинес, я стану или величайшим героем, или величайшим преступником за всю историю флота со времен Таггарта с «Верности».

— Всем принять лекарства.

Он потянулся за шприцем, лежащим в нише подлокотника его кресла, и ввел в сонную артерию препарат, поддерживающий на нормальном уровне давление крови при сильных перегрузках. Все остальные в рубке сделали то же самое.

— Эрукен, убрать радарные отражатели.

— Радарные отражатели убраны.

Сам по себе полимерный корпус «Короны» не отражал радиоволн, и для облегчения навигационного и диспетчерского контроля на его корпусе были размещены специальные отражатели. Мартинес решил, что не стоит сейчас облегчать жизнь тем, кто видит в его корабле только мишень для прицельной стрельбы.

— Двадцать секунд до пуска двигателей, — доложил Мабумба.

— Ходовой отсек, зажигайте запальник двигателя, — приказал Мартинес.

— Запальник зажжен, милорд.

— Пилот, произвести десятисекундное предупреждение.

И снова звук сирены разнесся по всему кораблю. Бешено застучало сердце.

— Между прочим, штурман, — заорал он, перекрикивая сигнал тревоги, — теперь сигнализацию опасной близости к внешним объектам можно и отключить.

И тут словно огромный сапог с размаху ударил его по спине, сообщая о том, что двигатели запущены, и «Корона» отправилась в путь.

 

Глава 9

При каких обстоятельствах офицер может казнить подчиненного на месте?

— По рекомендации официально назначенной следственной комиссии.

— Когда подчиненный восстает с оружием в руках против законного правительства.

— Когда офицер располагает сведениями, что подчиненный повинен в преступлении, наказуемом смертной казнью.

— При любых обстоятельствах.

Сула дотронулась стилом до четвертого, верного ответа и нажала на иконку, вызывающую на экран следующий вопрос. Пускай военный закон и не был самым сильным ее местом, но, на удачу, он был настолько жесток, что ошибиться или даже усомниться в ответе было трудно.

Правда, на практике военный закон был не столь суров, как в теории. Немногие капитаны отваживались запросто сносить головы своим подчиненным, поскольку теоретически каждый гражданин империи имел патроном какого-нибудь пэра, основная обязанность которого — следить за благополучием своих подчиненных. Хотя Суле по опыту было известно, что многие пэры никогда не заботятся о таких мелочах, тем не менее существовала вероятность того, что пэр, узнав об учиненной над его клиентом несправедливости, станет наводить справки и устроит неприятности, вплоть до гражданского дела, которое может растянуться на десятилетия. Капитан, желающий основательно наказать своего подчиненного, может прикрыть свои тылы, назначив следственную комиссию, и хотя исполнение рекомендаций комиссии не было обязательным, все старались исполнять их во избежание дальнейших осложнений.

Сула быстро расправилась с несколькими следующими вопросами, чувствуя, что отлично справляется с экзаменом. Военный закон был самым слабым ее местом, кроме, конечно, трактовки праксиса, но пока что вопросы попадались несложные.

Похоже, что первое место у нее в кармане.

Она постукивала тупым концом стила по экрану, размышляя над очередным вопросом, касающимся юрисдикции различных военных и околовоенных организаций на кольцевых станциях, и тут дверь экзаменационной комнаты с треском распахнулась.

— Смиррр-на!

Спасибо годам тренировок: Сула могла думать над вопросом, даже вскочив на ноги и задрав подбородок по стойке «смирно».

— Что случилось, милорд? — даймонгская надзирающая была изумлена не меньше, чем кадеты. — Почему вы…

Вошедший был терранцем в форме полного капитана.

— Чрезвычайная ситуация, — объявил он. — Экзамены отменяются. Всем служащим флота явиться по своим местам. Тем, кто на данный момент не имеет постоянного места службы, явиться с докладом в штаб кольца, сектор персонала.

— Но, милорд… — попыталась протестовать надзирающая.

— Живее, вы! — эти слова капитана были обращены уже к кадетам, а не к ней.

Кадеты поднялись со своих мест и направились к выходу. Проблема юрисдикции на кольцевых станциях постепенно отступила на второй план, и ошеломленная Сула попыталась понять, что происходит.

Надзирающая за экзаменами явно не знала, что делать. Она пыталась связаться с кем-то через свой настольный аппарат, но похоже, ей это не удавалось.

Чрезвычайная ситуация, подумала Сула и побежала в гардероб за своей одеждой. По инерции она продолжала мыслить в рамках экзаменационных вопросов.

Экзамены на чин лейтенанта, размышляла она, могут быть прерваны по следующим причинам:

— По прихоти вышестоящего офицера.

— Потому что потому.

— Экзамены на чин лейтенанта никогда не прерываются.

Верным был, конечно, третий ответ.

Экзамены на чин лейтенанта никогда не прерываются. А раз их все-таки прервали — значит, случилось что-то действительно серьезное.

«Корона» мчалась вдоль южного края кольца Магарии — неясный контур, сопровождаемый сияющим хвостом аннигилируемой материи. Перегрузка все глубже вдавливала Мартинеса в амортизационное кресло, словно кусок воска в форму. Отяжелевший пистолет больно врезался в правое бедро.

Когда перегрузка достигла десяти g, Мартинес ненадолго потерял сознание, но это длилось недолго, просто «Короне» нужно было набрать скорость отрыва и выйти на курс, ведущий ко входу в четвертый межпространственный тоннель системы Магарии.

Мартинес до последнего старался оставаться вблизи кольца, понимая, что, пока держится в его тени, наксиды не станут стрелять в него, опасаясь повредить кольцо. А когда «Корона» наконец вышла из укрытия и ринулась к тоннелю, между ней и эскадрой наксидов встала плоскость кольца.

Теперь «Корона» двигалась с ускорением в шесть g, что было особенно мучительно для команды, поскольку все в полном сознании переживали вместе с судном мучительную тяжесть форсажа.

На восемнадцатой минуте полета наконец прорезались наксиды.

— Экстренное сообщение по связному лазеру, милорд, — прорезался в наушниках Мартинеса голос Вондерхейдте. — Из штаба кольца.

Только лазерный луч мог пробиться сейчас через хвост горячей плазмы, оставляемый «Короной».

— Скажи, чтобы подождали, я сам поговорю с ними.

— Слушаюсь, милорд.

— Каналы локальной радиосвязи между судами еще забиты этим мусором?

— Нет, милорд. Каналы очистились две минуты назад, на тот момент «Корона» выигрывала при счете три к одному.

Мартинес улыбнулся, но его улыбка погасла, когда он сообразил, что это означает. Операция захвата завершена, и больше нет нужды перекрывать каналы, по которым можно было бы передать сигнал тревоги.

Теперь «Корона» осталась совсем одна во вражеском лагере.

Выждав две минуты — еще две минуты в тщетной попытке оттянуть неминуемое, — он велел Вондерхейдте вывести канал связи со штабом на свой дисплей и, дождавшись, пока замерцает красный огонек, сигнализирующий, что ведется запись, ответил.

— Говорит Мартинес, — сказал он.

На его дисплее появился наксид в форме старшего капитана. Запаздывание сигналов еще почти не замедляло их разговора.

— Лорд лейтенант Мартинес, — произнес наксид, — я старший капитан Дегбал, командующий кольцом Магарии. Вы без разрешения покинули кольцо и совершаете бессмысленные маневры, угрожающие безопасности вашего судна и кольцевой станции. Вам надлежит немедленно вернуться.

— Мне казалось, что кольцом командует капитан Ан-Чэр, — ответил Мартинес.

— Капитан Ан-Чэр временно отсутствует, — последовал после небольшой запинки ответ. — Сейчас кольцом командую я. И я приказываю вам вернуться.

— Можете ли вы заверить меня, что лорд лейтенант Ондакаал находится сейчас под арестом? — спросил Мартинес. — Он открыл стрельбу по охранникам, стоящим на страже нашего входного люка, и ранил одного из них. Он сказал, что наше судно нужно захватить, а нас всех убить на месте.

Беспардонная ложь Мартинеса застала Дегбала врасплох, тот даже слегка растерялся.

Что угодно, лишь бы смутить наксидов и насолить Ондакаалу, думал Мартинес. А самое главное — выиграть время. Время. Оно стало теперь его основной заботой.

— Теперь все под контролем, — наконец выдавил из себя Дегбал. — У вас нет оснований тревожиться. Вы можете спокойно вернуть «Корону» на место.

Преодолевая навалившийся на грудь свинец, Мартинес сделал глубокий вдох.

— Лорд старкап, мой капитан не велел мне пускать кого-либо на борт судна без его специального приказа. Не могли бы вы предъявить мне этот приказ?

Голос Дегбала наполнился гневом.

— Обойдетесь без приказов вашего капитана! Достаточно и моего!

Мартинес сделал вид, что всерьез обдумывает услышанное, и жалобно посмотрел в камеру.

— Но, лорд старкап, — печально произнес он, — мне действительно необходим приказ моего капитана, чтобы подчиниться вам.

— Я ваш старший офицер! Вы обязаны подчиняться моим приказам. А если вы откажетесь это делать, последствия для вас и вашего судна могут оказаться весьма неприятны!

Мартинес подумал, осмеливался ли кто-нибудь до сих пор отказаться выполнять приказы Дегбала. Наверное, нет. Может быть, стоит сыграть на отсутствии у него привычки к неповиновению и прикинуться дурачком. Он изобразил на лице тупую, упрямую решимость.

— Мне нужен приказ капитана Тарафы, — сказал он. — Пусть он скажет, что мне делать. — Взгляд на камеру: — Конец связи.

Не доиграться бы, озабоченно думал он, представляя себе разъяренного Дегбала, сыплющего проклятиями при виде появившегося на экране оранжевого знака «окончание связи». Если он переборщил, то Дегбал может со злости отдать приказ обстреливать «Корону» ракетами, пока фрегат не будет уничтожен.

Поглядев на Трэйси и Клер, сидящих перед экранами наблюдения, он велел:

— Если увидите ракеты, сообщите мне об этом сразу.

Расширив глаза, они поглядели на него, прижатые перегрузкой к амортизаторам, — одинаково темноволосые и широкоплечие, девушки были очень похожи друг на друга, хотя и не состояли, по его сведениям, в родстве, — и молча повернулись к своим экранам.

Мартинес связался с Алиханом, использовав для этого корабельную систему связи — это давало ему возможность пользоваться головным микрофоном, а не нагибаться к ручному переговорнику. На экране появился потолок каюты Тарафы — больше ничего не было видно, ведь сам Алихан лежал на капитанской койке, придавленный силой тяжести в семь раз большей, чем стандартная.

— Удалось что-нибудь найти?

Алихан с трудом выдавливал слова.

— Я перенес инструменты в капитанскую каюту, господин. Но времени хватило только на то, чтобы осмотреть стол — там ничего не оказалось.

— Как ты полагаешь, если я уменьшу ускорение до двух g, ты сможешь удержать в руках… инструменты?

— Думаю, что смогу, господин.

— Отлично. Конец связи. — Он возвысил голос, чтобы привлечь внимание Эрукена. — Ходовая часть. Снизить ускорение до двух g.

— Слушаюсь, милорд. — В голосе Эрукена слышалось явственное облегчение. Невыносимая тяжесть перестала давить на грудь, остов «Короны» застонал, стряхивая с себя напряжение.

— Милорд? — в наушниках Мартинеса раздался голос Вондерхейдте. — Разрешите мне выйти в туалет? Я пил кофе, когда проверял корреспонденцию, и…

Мартинес усмехнулся. Бытовые мелочи вечно губят всю романтику.

— Разрешаю, — ответил он. — На время отсутствия переключи каналы связи на мой пульт. Да иди поаккуратнее.

Двигаться при удвоенной тяжести — все равно что ходить, таская на плечах еще одного человека, — возможно, но стоит соблюдать осторожность. В такой обстановке растяжения связок и переломы — обычное дело, а в сложившихся обстоятельствах все члены экипажа нужны были Мартинесу целыми и невредимыми. Доктор «Короны» — на самом деле всего лишь фармацевт второго класса — был заодно и доктором футбольной команды, и он остался вместе с футболистами на Магарии.

Но не вести же корабль с описавшимся экипажем.

— Кому еще нужно в туалет? — почти все подняли руки. Сильные перегрузки всегда плохо сказываются на мочевых пузырях.

Начав думать на эту тему, Мартинес пришел к выводу, что и ему не мешало бы дойти до туалета. Он сделал общекорабельное объявление, что наступившую передышку стоит использовать, чтобы оправиться, опять-таки соблюдая особую осторожность.

Если «Короне» суждено уцелеть в ближайшие часы, он оденет всю команду в скафандры со встроенными санитарными принадлежностями.

Уже четыре члена экипажа успели по очереди посетить туалет, когда пришел сигнал от Алихана.

— Я открыл сейф, господин. Но там этого нет.

Мартинесом овладела слепая ярость. Эта неудача может стоить жизни им всем.

— Обыщи комнату, — приказал он. — А потом его офис.

— Слушаюсь, господин. А в офисе у него есть сейф?

— Не знаю. Если есть, сам знаешь, что с ним делать.

Мартинес был последним в очереди в туалет. Согнувшись под собственным весом, он как раз добрался до рубки, когда на связь опять вышел командующий кольцом.

— Там наш каплей, милорд! — радостно воскликнул Вондерхейдте, как будто появления на экране изображения Тарафы было достаточно, чтобы справиться со всеми бедами и решить все проблемы, с которыми пришлось столкнуться «Короне».

— Не лезь в разговор, — приказал Мартинес. Осторожно опустившись на амортизатор, он освободил подвес своего сиденья, чтобы сидеть поудобнее, и опустил дисплей на уровень лица.

Что будет, если посреди беседы выкрикнуть: «Где ваш капитанский ключ?» Успеет ли Тарафа ответить, прежде чем мятежники его оттащат или вырубят связь? Да и решится ли Тарафа ответить ему?

Кроме того, задав этот вопрос, он тем самым подтвердит худшие подозрения командующего кольцом, и тот может незамедлительно выпустить целую стаю ракет, направленных на «Корону».

Пожалуй, лучше не спрашивать.

— Мартинес на связи, — сказал он.

С экрана на него сердито глядел Тарафа, изображение слегка дрожало и подергивалось. Видимо, он разговаривал сейчас в чью-то нарукавную камеру, ведь на нем самом был только безрукавный тренировочный костюм. Сзади доносились крики толпы. Тарафа был в каком-то помещении официального вида, и его голос отдавался эхом от стен — наверное, это было где-нибудь в коридоре футбольного стадиона.

— Чего это мне тут говорят, что ты запустил «Корону» и летаешь, как шутиха, над кольцом? — потребовал ответа Тарафа.

Время, подумал Мартинес.

— Я слышал, что «Корона» выигрывает при трех к одному, милорд, — сказал он, — Позвольте принести мои поздравления — ваша идея приносит отличные плоды.

— Теперь уже четыре к одному, — тщеславно отметил Тарафа, слегка умеряя свой гнев.

— От Серенсона к Вилле, от него к Ямане, оттуда к обратно к Серенсону и от него к Дигби — и гол. Блистательно, милорд.

— Благодарю вас, — проворчал Тарафа. — Но мне нужно скорее вернуться к команде — надо проследить, чтобы нам не забили гол в последние минуты матча.

— Конечно, милорд. Как жаль, что вас оторвали от игры.

— Мой корабль, — Тарафа прищурился. — Что там происходит с моим кораблем?

— Вооруженные наксиды пытались проникнуть на борт «Короны», милорд. Мне пришлось увести ее из дока.

Тарафа снисходительно улыбнулся:

— Все разъяснилось. Это была неожиданная инспекция.

— Они были вооружены, милорд, — настаивал Мартинес. — Зачем инспекции приходить с оружием? Они штурмовали все корабли на станции. Группами аж по сорок на каждое судно. Наксиды. Только наксиды. И все вооруженные.

Тарафа бросил беглый взгляд в сторону на кого-то стоящего рядом.

Мартинес осторожно уточнил:

— Скажите, милорд, это наксиды рассказали вам о происшедшем? И сейчас вы тоже среди наксидов?

Тарафа задумался и снова посуровел.

— Конечно же, наксиды, — решительно ответил он наконец. — Они же служащие командующей флотом Фанагии. — В его голосе появились обвиняющие нотки. — Вы заставили комфлотом вникать в это дело, Мартинес! Вы хоть соображаете, что это значит?

Раздался восторженный рев бушующей неподалеку толпы, и на лице Тарафы появилось нетерпение.

— Мне нужно вернуться к игре. А вы разворачивайте «Корону» назад и возвращайтесь на станцию — возвращайтесь, и все утрясется.

У Мартинеса упало сердце. Он понял: вот та грань, за которой уже нельзя медлить.

— Вы говорите свободно? — осведомился он. — Никто не принуждает вас говорить мне это?

— Конечно, — фыркнул Тарафа. — Возвращайте «Корону» на кольцо, и мы все устроим как надо.

— Да, милорд, — ответил Мартинес, почти физически чувствуя горечь при мысли о том, что ему придется сказать в следующий момент. Время, напомнил он сам себе. Время решает все. Ему так нужно время.

— Только скажите пароль, — подтолкнул он Тарафу, — и я разверну судно и начну торможение.

Тарафа, уже почти развернувшийся от камеры в сторону футбольного поля, резко обернулся обратно.

— Сказать что? — спросил он.

Мартинес старался сохранить простодушное выражение на лице.

— Пароль, — ответил он. — Пароль, о котором мы договорились с вами прошлой ночью.

Тарафа с недоумением поглядел на него:

— О чем вы говорите, Мартинес?

— Вы же не забыли? — настаивал Мартинес. Ему приходилось делать доверчивое и открытое лицо, в то время как на сердце скребли кошки. — Помните, мы разговаривали вчера за обедом? Когда я поделился с вами своими опасениями насчет шевеления наксидов, и вы велели мне никого не пускать на борт «Короны» без вашего пароля.

— Я не знаю никакого пароля! — заявил Тарафа. — Что вы такое несете?

Он был не шутя сбит с толку. Мартинес чувствовал отчаянный стыд и сердечную боль. Тарафа даже не понимал, как жестоко предает его Мартинес.

— Я говорю о пароле, который докажет мне, что вы свободны и не говорите под чьим-то принуждением, — сказал Мартинес. — Вам придется сказать мне пароль, милорд, чтобы я развернул «Корону».

— Но я же не давал вам никакого… — лицо Тарафы на экране дернулось. — Никакого пароля. Я… — Он опять поглядел на кого-то стоящего рядом с ним, — Я требую, чтобы вы развернули «Корону» и возвратили ее на кольцевую станцию!

— Требуете без пароля? — спросил Мартинес, позволив своему лицу продемонстрировать всю горечь, переполняющую его душу, — Я все понял, лорд каплей. Конец связи.

Он мог бы прогнать разговор по этому кругу еще несколько раз, но у него просто не хватило на это духу.

Он купил себе время и сделал это за счет капитана. Наксидам понадобится время на то, чтобы выбить из Тарафы пароль, не в последнюю очередь потому, что этого пароля просто не существует.

Мартинес представил себе, как Тарафу лупцуют шокерами, заковывают, избивают. Он видел Тара-Фу, который, обливаясь кровью, продолжает утверждать, что никакого пароля не было.

Время. Главным сейчас было то, что Мартинес выиграл еще немного времени.

Он опять связался с Алиханом.

— Нашел что-нибудь?

— В офисе каплея был сейф, милорд. Но там ничего нет, только документы.

— А сам офис осмотрел?

— Именно этим сейчас и занят, милорд.

— Послать тебе помощников?

— А кому вы можете доверить эту работу, господин?

Этот вопрос застал Мартинеса врасплох. Действительно, кому он может доверять? Ключи капитана и лейтенантов — самая опасная вещь на корабле. За использование ключей, тебе не принадлежащих, полагалась смертная казнь — со сдиранием кожи и четвертованием. Есть ли среди членов экипажа такие, кто сознает необходимость пойти на это и подчинится его приказу?

Мартинес задумался над возникшей проблемой — и неожиданно рассмеялся. Уточнив в судовом расписании, где расположены нужные рабочие места, он вызвал Жоу и Надьяна. На помятых лицах, появившихся на экране, читалось неприкрытое изумление.

— Явитесь в офис капитана к Алихану и поступаете в его распоряжение, — приказал им он.

Эти головорезы оторвутся на славу, разнося капитанский офис по кусочкам.

— Милорд! — неожиданно пискнула старший оператор Трэйси. — «Свирепый» отчалил!

«Свирепый», крейсер, вдвое больший, чем «Корона».

— Куда он направляется? — спросил Мартинес.

— Он еще не запустил двигателей, милорд. Просто отделился от кольцевой станции.

— Дайте мне знать, когда он ляжет на какой-нибудь курс.

— Есть, милорд.

Наксиды решили пустить «Свирепого» в дело, и Мартинес чувствовал, что это связано с «Короной».

Подумав, он вызвал Сааведру, секретаря капитана:

— Сааведра, вы понимаете, в какой ситуации мы оказались?

Сааведра внимательно поглядел на него, поджав губы, обрамленные густыми усами.

— Я понимаю, какой она представляется вам, лорд лейтенант.

Мартинес решил, что ему не нравятся прапорщики, вникающие в такие тонкие оттенки речи вышестоящих офицеров.

— Вы хоть понимаете, что «Корона» в опасности? — осведомился он. — Что по нам могут открыть огонь.

Сааведра коротко кивнул:

— Понимаю, милорд.

— Для того чтобы привести в действие защитное вооружение, мне нужен ключ капитана. Вы не знаете, где он его прячет?

Взгляд Сааведры сделался угрожающим, он выставил вперед челюсть.

— Я этого не знаю, милорд.

— Вы в этом уверены? Возможно, речь идет о жизни всех находящихся на судне.

— Я не знаю, где этот ключ, милорд.

— И вы никогда не видели, чтобы он вынимал его, скажем, из ящика стола или из сейфа?..

— Единственным местом, где мне приходилось видеть этот ключ, являлась цепочка на шее у капитана.

Мартинес понял, что прапорщики, употребляющие такую формальную манеру речи, ему не нравятся тоже. Он прикинул, не стоит ли добраться до Сааведры, где он там сидит, и продырявить ему колено, может, память у того и прояснится. К сожалению, это была только фантазия: покидать сейчас рубку было слишком рискованно.

Действовать кнутом было нельзя, нужно было подобрать подходящий пряник.

— Вы должны подумать, — настаивал Мартинес. — Поразмышляйте, где капитан хранит важные вещи.

Куда он прячет самое важное, что у него есть. Подумайте, не можете ли вы сказать мне это.

Сааведра на дисплее бросил надменный взгляд на Мартинеса.

— Я пороюсь в своей памяти, милорд.

— Сделайте одолжение. Конец связи.

В течение следующих четырнадцати минут «Свирепый» отдрейфовывал от кольцевой станции, не производя никаких маневров. Алихан, даже с помощью двух помощников, пока ничего не нашел, и Мартинес предложил ему простукать стены на предмет тайников и взломать капитанский погребец. Будь в офисе ковры, он посоветовал бы изрезать их в клочки.

В это время на связь опять вышел штаб кольца.

— Это Дегбал, милорд, — доложил Вондерхейдте.

— Скажи ему, чтобы он подождал.

Выждав полторы минуты (больше оттягивать разговор он не отважился), Мартинес ответил:

— Говорит Мартинес, милорд.

Черные с зеленью глаза Дегбала мерцали в свете ламп штабного офиса.

— Ваш капитан вспомнил, о каком пароле он условливался с вами, — заявил он. — Это «Офсайд».

Мартинес постарался изобразить всем своим существом радостное облегчение, как будто названный пароль и был тем самым, что он хотел услышать сильнее всего на свете, а не первым словом, которое выплыло на поверхность сознания Тарафы, когда он был уже не в силах переносить боль.

— Благодарю вас, милорд, — выдохнул Мартинес. — А можно ли мне услышать этот пароль от лорда каплея Тарафы?

— До лорда Тарафы сейчас не добраться, — ответил Дегбал. — Ваша команда одержала победу со счетом четыре — один. На поле все просто неистовствуют, празднуя победу. Не думаю, что мы смогли бы найти в этой толпе капитана Тарафу, даже если бы захотели.

Мартинес надел на лицо самую неподдельную заискивающую улыбку, на которую был сейчас способен.

— Если можно, я все-таки хотел бы услышать пароль от капитана.

— Нельзя! — не задумываясь, грубо отрезал Дегбал. — Вы зашли уже слишком далеко. Сейчас же возвращайте «Корону» на причал.

— Но я очень хотел бы услышать капитана.

— Немедленно возвращайтесь! — резкое шипение, вырывающееся изо рта капитана Дегбала, было эквивалентно рыку млекопитающих. — На сегодня уже достаточно игр! — Дегбал пригнулся к камере: — Если вы откажетесь повиноваться, я отдам приказ открыть по вашему кораблю огонь.

— Откроете огонь за то, что я хочу поговорить с моим капитаном? — изумился Мартинес. Он недоверчиво распахнул глаза. — Позвольте мне только перекинуться с ним парой слов, и все будет в порядке.

— Вам придется подчиниться моему приказу, иначе пеняйте на себя. — Сверкая глазами, Дегбал отстранился от камеры.

Мартинес ничего не ответил, просто откинулся на амортизатор и стал безучастно глядеть в камеру. Он не мог придумать больше ничего, чтобы оттянуть развязку. Какое-то время они с Дегбалом ели ДРУГ друга глазами… Мартинес считал время: прошло восемь секунд. Затем Дегбал презрительно взмахнул рукой.

На экране замерцал оранжевый знак конца связи, и Мартинес велел экрану погаснуть.

Ну вот мы и пропали, решил он.

Но пока ничего особого не происходило. Еще девять минут «Корона» спокойно рассекала пространство.

— «Свирепый» маневрирует, милорд! — сообщила Трэйси.

— «Свирепый» включил ходовой двигатель! — эхом ей отозвалась Клер.

Мартинес попытался утихомирить внезапно бешено забившееся сердце.

— На каком курсе?

— Ноль-ноль-один к ноль-ноль-одному в абсолютном исчислении. Курс на север, милорд. Ускорение при двух g. — На разбитом на 313 делений компасе шаа не было нулевой отметки, вместо нее стояла единица, нечетное число, остающееся при делении простого числа на себя. Единица, конечно, означала единственно истинный путь праксиса.

«Свирепый» и не думал гнаться за ними, он просто уходил на север — так быстрее всего можно выйти из тени кольца и открыть огонь.

— Вызываю Сааведру, — сказал Мартинес. На экране появилось надменное лицо прапорщика.

— Скоро по нам откроет огонь крейсер, вдвое превосходящий нас по мощности, — сказал ему Мартинес. — Если у вас появились какие-то идеи по поводу того, где капитан мог бы хранить свой ключ, самое время поделиться ими со мной.

— У меня нет никаких идей, лорд лейтенант, — ответил Сааведра. — Я никогда не хотел знать, где капитан хранит свой ключ, и поэтому и не обращал внимания на это.

— Ракетный залп! — сообщила Клер, — Три, пять, шесть… восемь ракетных следов, милорд!

— В нашу сторону выпущено восемь ракет, — пояснил Сааведре Мартинес. — Если у вас есть мысли по поводу ключа, лучше не держите их при себе.

Сааведра холодно поглядел на Мартинеса.

— Вы можете сдаться, милорд, и возвратиться на базу, — ответил он. — Я уверен, что комфлотом прикажет остановить ракеты, если вы подчинитесь ее приказаниям.

Непрошибаемая дубина, разозлился Мартинес. Ему бы не колено, а башку прострелить.

— Осталось четырнадцать минут до взрыва, милорд, — сообщила Трэйси.

— У вас осталось меньше четырнадцати минут на то, чтобы сообразить, где мы еще не искали, — бросил Сааведре Мартинес. — Потом можете умереть вместе со всеми. — Он отключил связь и обернулся к Келли: — Оружейники, приготовьте один из катеров к спуску в качестве ложной цели.

— Слушаюсь, милорд. — Она растерянно помолчала, потом спросила:

— Милорд, но… что конкретно я должна делать?

— Мы запустим катер тем же курсом, каким идем сами, только с меньшей скоростью. Будем надеяться, что ракеты взорвут его вместо нас.

Не имея на руках капитанского ключа, Мартинес мог запустить только эти два корабельных катера. К сожалению, вооружения на них не было, поэтому использовать их можно только в качестве пассивной мишени, а шансы, что одна из ракет ошибочно примет катер за фрегат, исчезающе малы.

Келли задумчиво заморгала.

— Наверное, я сумею это сделать, милорд.

— Отлично. Когда все приготовите, скажите мне, я проверю вашу работу.

Она заметно приободрилась.

— Слушаюсь, милорд.

Мартинес вызвал Алихана:

— Вы обыскали каюту Козловского по второму разу?

— Да, господин.

— Есть еще какие-нибудь идеи?

— Никаких, господин.

— Тогда прямо сейчас укладывайтесь на офицерские койки. Я попытаюсь выжать из корабля немного скорости. — Обращаясь к Мабумбе, он добавил: — Перегрузочное предупреждение.

Раздался отчаянный вой сирены, предупреждающей о начале ускорения.

— Слушаюсь, милорд.

Он довел ускорение «Короны» до шести g, отчаянно пытаясь найти путь к спасению. Тело было придавлено к амортизатору перегрузкой, но в мозгу лихорадочно толкались идеи — развернуться назад, соорудить фальшивую мишень для ракет, направить катер с пилотом-самоубийцей на борту прямо на кольцевую станцию, — но все это было бессмысленно. Единственное, чего он добился, — уменьшения скорости сближения ракет с фрегатом, что давало команде несколько лишних минут жизни.

— Двенадцать минут, милорд. — Минут жизни оставалось крайне мало.

Мартинес понимал, что быстро перескакивая с одной мысли на другую, едва ли добьешься толку. Надо было заставить себя думать медленно, шаг за шагом двигаясь вперед.

Гарсия сказала ему, что Козловский никогда не носит своего ключа на игры. Только о нем было достоверно известно, что на нем сейчас нет ключа, и поэтому Мартинес должен сейчас размышлять о Козловском.

Чтобы надежно спрятать ключ, самым разумным для Козловского было запереть его в сейф в своей каюте, но, видимо, Козловский был не настолько разумен. Он не спрятал его и в других удобных местах. Куда же он мог его подевать? Куда вообще ходят офицеры? Кают-компания. Кают-компания. Там офицеры кушают и отдыхают. Там есть закрывающийся буфет, в котором офицеры хранят выпивку и деликатесы.

Но кают-компания слишком ненадежное место, низшие чины приходят туда, чтобы навести порядок, а к буфету кают-компании подходят ключи кока и стюардов. Очень маловероятно, что ключи спрятаны там.

Может быть, Козловский отдает ключи кому-нибудь, кому он доверяет. Но все, кому он мог бы доверить ключ, сейчас участвуют в игре.

— Осталось десять минут, милорд.

Отлично, продолжал размышлять Мартинес, но если офицеры не носят свой ключ, они должны сдавать его капитану. Если предположить, что Козловский действует как положено, то давайте подумаем, куда кладет ключи Тарафа?

В его сейфах ключей нет. И в письменном столе тоже. Нет их в его личном буфете. Нету их ни под матрасом, ни в тайнике, спрятанном за обшивкой красного дерева в его каюте.

Он их… вешает на шею. С упавшим сердцем Мартинес представил себе, как Тарафа вешает ключ на шею, рядом со своим, и прячет его под футболку, на своей волосатой груди…

Нет. Эту мысль надо было оставить. Ключ должен быть где-нибудь здесь.

— Девять минут, милорд. — Корпус «Короны» дрожал от перегрузки.

Примет ли Фанагия их капитуляцию? Навряд ли. Скорее всего она не откажется получить фрегат обратно. Но — и этот вопрос казался ему жизненно важным — примет ли она его капитуляцию?

Едва ли. Когда Фанагия назначит на судно нового капитана, его кровь послужит прекрасным украшением для стен штаба. Возможно, самым простым выходом для всех было бы, если бы он взял в руки пистолет и сам вышиб бы себе мозги.

Нет. Отставить. Где может быть ключ?

Он представил себе каюту Козловского, она точно такая же, как у него… маленькая, с подвесной койкой, Умывальником, гардеробом с кучей форменной одежды на разные случаи жизни. Сундуки с барахлом, которое офицер таскает с собой с одного места службы на другое. Полки, маленький столик с компьютером.

В каюте трудно было что-нибудь спрятать. Она для этого слишком маленькая.

Надо полагать, что каюта капитана чуть побольше — сам он ни разу не бывал там, — но едва ли она была обставлена принципиально иначе.

И еще оставался офис капитана. Стол с компьютером. Сейф. Полки, заставленные призовыми футбольными кубками.

Кубки. Эти блестящие украшения, привинченные к полкам, чтобы не упали, для Тарафы важнее всего на свете, включая, может быть, экипаж его судна. Ими он любуется каждый день, как святынями.

Мартинес так углубился в размышления о кубках, что не расслышал, что ему говорят.

— Прошу прощения, — рассеянно отозвался он. — Что ты сказала?

— Я говорю, что настроила катер, как вы сказали, — повторила Келли.

— Отлично. Подожди немного.

Он вызвал Алихана.

— Ты не заглянул в кубки? — быстро спросил он.

— Куда, господин?

— Ты не заглянул в кубки? Призовые футбольные кубки — они же чаши, верно?

Тяжело переводя дыхание (шесть g — это не шутки), Алихан с досадой ответил:

— Нет, господин. Не догадался.

— Двигатели! — крикнул Мартинес. — Уменьшить ускорение до одного g!

— Есть уменьшить ускорение до одного g, милорд, — ответил Мабумба.

Корабль вздохнул, сбрасывая непомерную тяжесть. Оказалось, что просто вдыхать воздух, не прикладывая к этому усилий, — уже большое наслаждение. Мартинес отдышался и нетерпеливо потянулся к переговорнику:

— Нашел что-нибудь, Алихан?

— Я сейчас снимаю крышку с кубка, господин. Так… посмотрим, что там внутри…

В наступившей тишине, нарушаемой только яростным стуком сердца, Мартинес отчетливо слышал, как скребутся по металлу кубка пальцы Алихана. Потом Алихан громко задышал (Мартинес замер, вслушиваясь в каждый звук)…

— Осталось шесть минут, милорд, — доложила Трэйси мертвенным голосом, и сразу же:

— Они оба здесь, лорд Гарет, — торжествующе воскликнул Алихан.

Несколько секунд Мартинес не мог стряхнуть с себя оцепенение отчаяния, а затем электрическим током по телу пробежало сознание победы, и он едва удержался от радостного крика.

— Активируй стол капитана, — приказал он. — Вставь его ключ. Приготовься повернуть его по моей команде. Оружейники! Келли! Держи!

Кадет Келли не отрываясь смотрела на Мартинеса, вытаскивающего из кармана ключ Гарсии. Ее лицо светилось, как будто она видела Мартинеса, спускающегося в сиянии с небес на радужном облаке. Мартинес вложил ключ в ее тоненькую руку:

— Вставь и будь готова повернуть по моей команде.

— Слушаюсь, милорд!

Мартинес расстегнул рубашку и, вытащив собственный ключ, висящий на груди, вставил его в прорезь на серебристом пульте управления.

— Оружие. Алихан. Поворачивайте ключи по моей команде. Три. Два. Один. Поехали.

Келли расплылась в улыбке, когда оружейный пульт, стоящий перед ней, наконец ожил. На пульте Мартинеса загорелся огонек индикатора, демонстрирующий готовность оружия к бою.

— Алихан, пристегнись к койке.

— Слушаюсь, господин.

Чувствуя, как по всему телу пробегает радостный трепет, Мартинес повернулся к Келли.

— Активировать защитные лазеры! — приказал он. — Это не учения! — Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не сбиться на невнятную скороговорку.

— Это не учения, — повторила Келли, сияя улыбкой во все лицо. — Активирую защитные лазеры.

— Сканировать радарами зону за кормой.

— Радары развернуты назад, милорд.

— Это не учение. Зарядить первую ракетную батарею антиматерией.

— Это не учение. Заряжаю первую ракетную батарею антиматерией… ракеты заряжены, милорд.

Ракеты заряжались антиматерией — тем же топливом, на котором двигался фрегат. Антиводород, заряженный дополнительной дозой позитронов, отлично удерживался в статическом поле внутри микроскопических полых кремниевых гранул. Их можно было без опаски хранить десятилетиями, причем гранулы были такими крохотными, что их можно было разглядеть только в микроскоп, а их взвесь вела себя как жидкость. Антиводород был для ракет одновременно и топливом, на котором они летели к цели, и взрывчаткой, которая детонировала в конце их пути.

«Корона» двигалась на том же антиводороде, только гранулы были побольше, что позволяло двигателю развивать большую мощность.

— Наблюдатели, — спросил Мартинес, — каков разброс ракетного роя?

— Летят сомкнуто, милорд, — ответила Трэйси.

Мартинес вызвал на экран показания радара. Приближающиеся ракеты действительно шли сомкнуто, как в строю. Одной встречной ракеты будет достаточно, чтобы разделаться с ними, но, может быть, стоит не рисковать и запустить для верности две.

Он вывел на свой пульт управление орудиями и начал программировать ракеты.

— Мы дадим с первой батареи три залпа по две ракеты, — пояснил он Келли. — Первые две для того, чтобы справиться с догоняющими нас ракетами, а вторые будут разгоняться до тех пор, пока не встретятся с вражескими, после чего, погасив двигатели, они по инерции пройдут через облако взрыва и выйдут с той стороны, неотличимые на радарах противника от осколков. По крайней мере я рассчитываю на это. Следующие две будут направлены прямо на кольцевую станцию, и их, наверное, собьют, но зато они будут отвлекать внимание от второй пары. А четвертую пару мы пока прибережем.

Келли ошеломленно поглядела на него.

— Слушаюсь, милорд, — проговорила она наконец.

— Когда будете перезагружать стволы, загрузите в орудие номер один имитатор.

Не отрываясь от клавиатуры, девушка кивнула:

— Есть, милорд.

На большом судне о таких деталях думал бы тактический офицер. Но сейчас все приходилось делать самому, и разрабатывая план, а потом вводя его в управляющий компьютер, Мартинес опять ощутил, что очень доволен собой и теми сюрпризами, которые он приготовил для наксидов.

«Сожгите все». Последние слова Гарсии до сих пор звенели у него в ушах, и он понял, что не сможет радоваться долго. Ведь он собирался уничтожить не только восставших наксидов, но и команды кораблей, которые они взяли в плен, и еще миллионы штатских жителей планеты. Если его хитроумный план сработает, все они умрут.

Он отчетливо представил себе, как это произойдет: вспышка, огненный шар, потоки гамма-излучения. Кольцевая станция разваливается на куски, одни летят в космос, другие обрушиваются на поверхность планеты…

— Осталось три минуты, милорд, — вернул его к действительности голос Трэйси.

— Это не учения, — произнес Мартинес. — Огонь из орудий номер один и номер два.

— Залп из орудий номер один и номер два произведен, милорд. Это не учения. — Последовала пауза, в ходе которой ракеты выскальзывали из орудийных пазов, ориентировались в пространстве и включали двигатели. — Ракеты активировались и легли на курс.

На экране перед Мартинесом были видны хвосты уходящих в пространство ракет.

— Орудия, это не учения. Огонь из орудий номер три и четыре.

Ракеты исправно вылетали и исчезали в пустоте. Мартинес решил, что стоит уйти подальше от предстоящего взрыва.

— Двигатели, предупреждение о перегрузке. — Завыла сирена.

— Есть предупреждение о перегрузке, милорд.

Мартинес решил возобновить шестикратное ускорение.

А вот теперь, подумал он, когда свинцовая тяжесть ушестеренного веса навалилась ему на грудь, посмотрим, что они сделают.

Наксиды увидят, как они запускают ракеты, и будут знать, что у «Короны» теперь есть зубы. Они должны сообразить, что плотный строй их ракет будет неизбежно уничтожен ответным залпом «Короны». Но у них еще есть время отреагировать: они могут дать указание своим ракетам разойтись, разделиться, чтобы их нельзя было уничтожить одним ударом.

Ничего подобного не произошло. Первая пара ракет, запущенных с «Короны», взорвалась прямо посреди строя вражеских снарядов и уничтожила их все. В пространстве повисло облако раскаленной плазмы, возникающее, когда антиводород соприкасается с вольфрамовой оболочкой боеголовки. Между «Короной» и Магарией повисло облако жесткой радиации, через которое нельзя было увидеть, что делается на другой стороне.

Но постепенно облако остывало, и поток радиации иссякал. Наконец наблюдатели смогли разглядеть среди дыма огненные хвосты пятой и шестой ракет, уходящих по направлению к кольцу. И почти сразу же стали видны еще восемь ракет, выпущенных «Свирепым».

— До столкновения осталось двадцать четыре минуты, милорд.

Значит, есть еще предостаточно времени, чтобы расправиться с ними.

Не прошло и четырех минут, как радары «Короны» наконец засекли третью и четвертую ракеты, которые с погашенными двигателями шли к Магарии, постепенно ускоряясь под действием силы тяготения.

— Ракеты противника все еще идут строем, милорд.

Потерпев неудачу в первый раз, наксиды пытались повторить тот же самый маневр второй раз. Мартинесу оставалось надеяться, что они будут и дальше продолжать в том же духе.

Мартинес начал понимать, что и он, и наксиды в той или иной степени импровизировали. Базисная тактическая задача, рассматривающаяся обычно во флоте, предполагала, что обе противостоящие стороны двигаются на субсветовых скоростях и идут на относительно сходящихся курсах. Считалось, что самой большой проблемой в бою будет определить реальное положение вражеского судна, поскольку к тому моменту, как луч радара или наблюдающего лазера, отразившись от цели, вернется к наблюдателю, противник может коренным образом сменить курс. В таких условиях пользоваться лазерными пушками фактически бесполезно — при скоростях больше 0,3 световой нетрудно увернуться от светового луча, который распространяется хоть и быстро, но только по прямой, поэтому боевые действия предполагалось вести при помощи самонаводящихся ракет, способных преследовать уворачивающуюся цель. Лазерам отводилась роль защитного оружия, сбивающего приближающиеся ракеты. Ракеты были способны маневрировать, следуя за движениями цели, и уворачиваться от защитных лазерных лучей, прячась за экранирующим радары хвостом корабля.

Никому не приходило в голову рассматривать тактическую задачу, в которой одна из сторон убегает с поля боя, а вторая, оставаясь на месте, прямой наводкой бьет ракетами по уходящему кораблю, расстояние до которого не превышает световой секунды. Забавно, что применить к столь простой задаче изощренные тактические наработки военной мысли последних столетий было невозможно. Что здесь подошло бы лучше всего, так это боевые лазеры, увернуться от лучей которых на таком расстоянии было невозможно, но таких больших лазеров просто не существовало. Оставалось вести этот дурацкий поединок — великан против гнома, лупящие друг друга с расстояния в несколько дюймов.

Чтобы выжить, гному стоит думать побыстрее и двигаться попроворнее, решил Мартинес.

Он решил было направить против строя ракет противника две своих, но передумал. Пожалуй, одной будет достаточно. У него было по шесть зарядов на каждую ракетную установку, что в сумме составляло девяносто шесть. Шесть из них он уже потратил. Трудно сказать, сколько ракет у противника, но их количество должно измеряться тысячами, и еще больше хранится на складах магарийского кольца.

Не стоит расходовать больше одной ракеты на приближающийся рой. На каждую его ракету наксиды могут посылать по восемь, и у них еще немало останется в запасе.

Одна ракета, и хватит.

— Еще два ракетных следа, милорд.

Эти, наверное, направлены на перехват пятой и шестой ракет, которые он направил на кольцо. Он знал, что их заметят и уничтожат, и не печалился об этой потере. Вместо этого он определил точку в пространстве, где произойдет пересечение траекторий ракет, и решил, что сможет использовать предстоящий взрыв. Он выпустил ракету навстречу вражеским и запрограммировал ее так, чтобы встреча с ними произошла до того, как перехватчики противника подобьют пятую и шестую ракеты.

А в точке, закрытой теперь от противника густым облаком радиации, образовавшимся при аннигиляции девяти боевых ракет, он запустил прямо по курсу снаряд имитатора, сам взял на двадцать три градуса левее, оставаясь в плоскости эклиптики, и увеличил ускорение до десяти g.

Все находящиеся на борту, включая Мартинеса, потеряли сознание. Когда облако, образовавшееся при взрыве, рассеялось, перехватчики противника подбили пятую и шестую ракеты, еще на несколько минут закрыв «Корону» от наблюдателей. А когда и это облако радиации рассеялось, бортовые автоматы выключили двигатель, и «Корона» легла в дрейф.

Теперь наксиды видели на своих экранах имитатор, ракету, создающую на радарных экранах изображение корабля размером приблизительно с «Корону», идущую прежним курсом с прежним ускорением в шесть g. Конечно, они могли видеть и «Корону», но Мартинес надеялся, что они сочтут ее изображение не заслуживающим внимания. Она была просто точкой на их экранах, и противник мог счесть ее несущественным космическим мусором. То ли дело имитатор, нарочито привлекающий к себе внимание наблюдателей. Может быть, они примут ее за осколок, образовавшийся при взрыве, и им придется специально настроить свои радары, чтобы заметить, что размеры этого осколка как раз совпадают с размерами фрегата.

А тем временем, напомнил он сам себе, третья и четвертая ракеты молча и скромно падают на Магарию. Зеленые снаряды с белыми изображениями футбольных мячей на носу.

Дожидаясь ответа наксидов, он сделал общекорабельное объявление, приказав всей команде облачиться в скафандры. Вскоре отозвался Махешвари, сообщив, что расчет ходовой части уже облачен.

С тех пор как «Корона» отошла от причала, это был первый признак жизни из ходового отсека.

— Отлично, — ответил ему Мартинес, не зная, что еще сказать, и пошел сам надевать скафандр, висящий в шкафчике здесь же, в рубке. Чтобы залезть в него, требовалось снять штаны и пояс, на котором висел пистолет. Пистолет можно было пристегнуть поверх скафандр, но, наверное, он был больше не нужен.

Его команда, его маленькое царство в девятнадцать человек, шла за ним в этой безумной авантюре. Может быть, причиной тому была привычка повиноваться приказам, может быть — уверенное выражение его лица посреди всей этой неразберихи… а может быть, они просто боялись, что он пустит в ход пистолет. Но теперь обратного пути не было, и пистолет стал просто тяжелой штукой, успевшей набить синяк на бедре Мартинеса.

Он скрутил оружейный пояс и повесил пистолет в шкаф.

Когда он прилаживал к нижней половине костюма гигиенические приспособления, Клер, наблюдавшая за экранами, пока ее напарница переодевалась, неожиданно воскликнула:

— Ракетные следы. Очень много! Они идут от «Свирепого», от «Каилмы», от «Величия» — они все открыли огонь, милорд!

Мартинес схватил скафандр в охапку и влетел в защитную клетку, вызывая на экран показания наблюдающих радаров. Действительно, все корабли наксидской эскадры одновременно дали ракетный залп.

— Сколько ракет нацелено на нас? — уточнил Мартинес.

— А… пока не сказать точно, милорд.

Растопырившись в клетке, Мартинес продолжил прилаживать к скафандру гигиенический пакет, пока позволяло время. Скоро стало очевидно, что его уловка с имитатором особого успеха не имела. Одним залпом были выпущены сто шестьдесят четыре ракеты, и почти все они были нацелены на «Корону», а на имитатор — всего несколько.

Но наксиды все-таки допустили ошибку, выпустив так много ракет сразу. Хотя на некоторых кораблях их и настроили на то, чтобы они не летели сомкнутым строем, как в первых залпах «Свирепого», но в целом снаряды надвигались сплошной волной, что давало Мартинесу возможность каждой ракетой-перехватчиком выводить из строя целую стаю вражеских снарядов.

С их стороны было бы умнее стрелять по очереди, с интервалом секунд в десять. Тогда «Короне» потребовалось бы потратить куда больше ракет на защиту.

Облака радиации заволокли экраны, но ответный удар «Короны» уничтожил почти все ракеты, нацеленные на фрегат. Четырнадцать вражеских ракет все-таки уцелело, и их расстреляли из оборонного лазера. Оказалось, что кадет Келли ловко обращается с лазерами и отлично чувствует обходные маневры, при помощи которых ракеты пытались избегнуть своей участи. Вскоре не осталось уже ни одного вражеского снаряда.

К этому времени вся команда уже облачилась в скафандры, и «Корона» опять начала ускорение, направляясь к четвертому тоннелю. Все те же шесть g. У Мартинеса осталась восемьдесят одна ракета.

И еще оставалось две ракеты, падающие на кольцо Магарии, и за их изображениями на экранах он следил с особым интересом. Если хоть одна из них доберется до цели, с восстанием будет покончено, а можно сказать, что покончено будет с жизнями пяти миллионов разумных существ, оказавшихся сейчас на планете.

Похоже, наксиды наконец заметили, что на них летит что-то похожее по размеру на ракету, поскольку ракета номер четыре была сбита оборонным лазером, а хранящийся в ней запас антиматерии без взрыва разлетелся по пространству, вспыхнув огромным радиоактивным облаком. Видимо, это облако сбило с толку радары противника или наблюдателей за этими радарами, и ракета номер три смогла подойти поближе и включить двигатель, направляясь прямо на кольцевую станцию.

Оборонные лазеры запоздали и сумели зацепить ее только за несколько секунд до контакта с целью. Ракета все-таки взорвалась, на ее месте возник огненный шар почти такого же размера, какой вырастает, если происходит управляемый взрыв боеголовки. Мартинес тревожно грыз пальцы, наблюдая, как радиоактивное облако обволакивает кольцевую станцию подобно морской волне, накатывающейся на берег.

— Первая батарея — огонь, — скомандовал Мартинес. Восемь ракет, нацеленных на кольцо, соскользнули в пространство и включили двигатели. На эти ракеты сведения о пункте назначения загружались уже после запуска, по радио.

Продолжая грызть пальцы, Мартинес глядел, как медленно рассеивается облако вокруг кольца. Оно по-прежнему было невредимо, на серебристой полоске, обегающей планету, не было видно ни единого изъяна.

Но и ответного удара не последовало. Пусковые установки наксидских кораблей безмолвствовали.

Восемь запущенных «Короной» ракет были сбиты оборонными лазерами кольца, даже не успев приблизиться к планете.

Но ни одно судно не пустилось в погоню. Мартинес пытался понять, не удалось ли ему все-таки ненароком убить их.

Проходили часы. Теперь, когда угроза близкой смерти отодвинулась, Мартинес вспомнил о своем намерении сообщить в империю о произошедшем. Гражданские суда, находящиеся в системе, только что стали свидетелями сражения. Мартинес послал им всем при помощи лазера обращение, в котором сообщал, что восставшие наксиды захватили кольцевую станцию и флот, что ретрансляционные станции при межпространственных тоннелях, возможно, тоже подчиняются мятежникам, и просил капитанов кораблей передать его сообщение ближайшему флотскому подразделению, как только они выйдут из системы Магарии.

Прошло пять часов, и стало ясно, что противник еще вполне жив. «Величие праксиса», флагманское судно Фанагии, разразилось залпом из дюжины ракет, каждая из которых летела к «Короне» по своей траектории. Они были выпущены одна за другой, и у Келли с Мартинесом, управляющих защитными лазерами, было достаточно времени, чтобы сбить их все, кроме одной, которая благополучно долетела до ставшего уже бесполезным имитатора и взорвала его.

Ракеты, запускаемые с неподвижного корабля, не успевали набрать в пути достаточную скорость, чтобы прорваться через защитную систему «Короны». Охота за ними на ходу превращалась в некий спорт: Мартинес получал огромное удовольствие от той слаженности, с которой он и Келли разбирались каждый со своей мишенью; кроме того, ему нравилось смотреть на сияющую улыбку, с которой она прицеливалась и стреляла, и слушать короткий восторженный возглас, которым она сопровождала каждое попадание.

Когда со всеми ракетами было покончено, Мартинес снизил ускорение до половины g и, позвонив коку, осведомился, что сталось с праздничным обедом, который готовился для трапезы после фестиваля. Кок ответил в том смысле, что ужин, предназначавшийся капитану и офицерам и состоящий из нежных салатов и приправ, за время пребывания корабля в невесомости равномерно размазался по стенам кухни и спасти его нет никакой возможности; а вот более плотные блюда, которыми предполагалось кормить остальную команду, можно попробовать реанимировать. Мартинес велел ему заняться этим, и когда с камбуза доложили об успехе, объявил команде, что можно снять скафандры и пообедать.

Сам он поел во вторую смену, поставив Вондерхейдте стоять на вахте и велев в случае любой неожиданности срочно вызывать его, Мартинеса. За столом их было всего восьмеро плюс три повара в качестве прислуги. Обедали в столовой для срочнослужащих, и офицеры, и рядовые, все вместе. Едоков было немного, а шума предостаточно, все были в приподнятом настроении по поводу только что избегнутой опасности. Только один из присутствующих, секретарь капитана Сааведра, говорил мало, хмурился за трапезой и сосредоточенно размышлял о своем.

Мартинес оказался за столом напротив Келли. С ее лица еще не сошла радостная улыбка, которой она сопровождала каждое попадание по вражеской ракете, да и Мартинес еще полон был недавней победой, и они вместе обсуждали каждую ракету противника и каждый свой выстрел. Они воодушевленно рисовали в воздухе траектории особенно удачных выстрелов и, перебивая друг друга, делились впечатлениями от прошедшего боя.

Жив! — думал Мартинес. Только теперь он позволил себе поверить в это чудо. Да, я жив!

— Я так боялся, что ты не пустишь в ход ключ, который я тебе дал, — признался Мартинес. — Думал, вдруг вспомнишь про инструкции и откажешься.

— Вспоминать про инструкции, когда на нас летели восемь ракет? — расхохоталась Келли. — Я уважаю правила, как и все, но не настолько.

«Жив!» — восклицал про себя Мартинес. Восторг жизни пьянил как шампанское.

Вместе с Келли они вошли в лифт и стали подниматься на главную палубу, чтобы вернуться в рубку.

— Спасибо, — сказал он ей, — было очень приятно работать с тобой.

— Пожалуйста, — ответила она, и прибавила быстро: — Милорд.

Лифт доехал до главной палубы и остановился. Мартинес стал выходить, но остановился в дверях и поглядел на Келли, охваченный новой мыслью.

— Не пойми меня неправильно, — сказал он, — но может быть, ты не против того, чтобы спуститься этажом ниже и… хм… отпраздновать наше спасение?

Помещения для естественного отдыха находились палубой ниже, прямо у них под ногами. Келли удивленно поглядела на него.

— Вам не кажется, что сейчас у нас для этого дела слишком полные животики?

— Ты можешь забраться на меня сверху, — парировал Мартинес. — Тогда я не буду наваливаться на тебя своим весом.

Она недоверчиво хохотнула и выглянула из лифта в коридор, не слышит ли их кто-нибудь.

— Вообще-то говоря, лорд лейтенант, — ответила она, — у меня на Заншаа есть парень, и похоже, «Короне» все-таки удастся вернуться туда.

— Понимаю.

— И вообще как-то не принято делать это со старшими по чину.

— Разумно, — кивнул головой Мартинес.

Она поглядела на него снизу вверх, поблескивая черными глазами. Широкая улыбка все еще держалась на ее лице, как приклеенная.

— А знаете что? — сказала она. — Черт с ним со всем. Мы и так уже нарушили все правила, какие могли.

— Верно, — согласился Мартинес, — было дело.

Помещения для естественного отдыха, пользующиеся устойчивой дурной славой среди штатских и являющиеся темой постоянных шуток как для флотских, так и для всех прочих, вовсе не были порождением похотливого сознания какого-нибудь дыролаза. Скорее они являлись плодом откровенной растерянности великих господ. Покорив Терру, шаа встали в тупик перед разнообразием проявлений сексуальности своих новых подданных и проявили высокую мудрость, даже не попытавшись как-нибудь регулировать эту сторону человеческой жизни. Они ограничились тем, что весьма практично, не разводя сантиментов, постарались свести к минимуму возможные последствия: каждой терранке женского пола по достижении четырнадцати лет вживлялся контрацептивный имплантант. После двадцати трех лет, возраста официальной зрелости, женщина могла в любой момент удалить его у врача, а девушкам, не достигшим этого возраста, требовалось разрешение родителей или опекунов. Число нежеланных детей в результате хотя и не уменьшилось до нуля, но сделалось относительно приемлемым.

Флот относился к сексуальности еще более прагматично, чем шаа. Хотя официально провозглашалось, что кто с кем спит — это личное дело каждого, века выработали традиции, направленные на обуздание по крайней мере двух проявлений сексуальности служащих. Начальникам предписывалось воздерживаться от сношений с подчиненными, чтобы и любимчиков не заводилось, и нижестоящие чины не пытались оказывать влияние на своих руководителей. Сношения между офицерами и срочнослужащими также не поощрялись, по крайней мере если оба служили на одном судне, — в этом отношении связь Мартинеса с прапорщиком Таен по флотским меркам была худо-бедно приемлемой. Если же капитан вступал в связь с одним из членов команды своего судна, это было не просто оскорблением всех принятых обычаев, но попросту вызовом судьбе.

Но дыролазы тоже служили во флоте, ведь каждому офицеру полагалось по двое слуг, интимные отношения с которыми никого не волновали. Однако этой возможностью пользовались реже, чем можно было бы предположить.

Мартинес полагал, что дело было в том, что в сосуществовании с наемным слугой было слишком много от брака в худших его проявлениях, ведь на небольшом военном корабле никуда не деться от скуки, неизбежной, когда постоянно живешь с одной и той же женщиной и нет возможности развлечься, навещая любовницу.

На «Короне» было восемь кабинок, две из них, получше, зарезервированы для офицеров. Заходя в кабинку, Мартинес зарегистрировался, чтобы Вондерхейдте в случае необходимости мог вызвать его. Каждое мгновение можно было ожидать нового ракетного залпа или любой другой неожиданности, так что времени на длительные ласки не было. Его поразило охватившее его жестокое вожделение, яростное и неожиданное. Видимо, Келли тоже испытывала нечто подобное. Едва войдя в кабину, она обхватила его тонкими, изящными руками. «Жив! — повторял он про себя. — Жив!»

Пока Келли отдыхала, прильнув к его груди, он прикидывал, сколько еще может позволить себе отдыхать здесь. Ему очень хотелось остаться здесь, в маленькой круглой комнатке, среди запахов чистого белья и дезинфекции, закрыть глаза и позволить избитым перегрузками мускулам расслабиться. Было слегка любопытно, сколько еще кабинок на судне занято такими же, как и они, торжествующими победу над казавшейся неминуемой смертью.

Однако из дремоты его вывел не вызов из рубки, но раздавшийся невдалеке треск, какой мог бы произвести, разваливаясь на части, набитый под завязку шкаф. А следом за этим треском раздался громкий, захлебывающийся хохот.

Так. Этого сегодня в программе не значилось.

Мартинес оделся и, выбравшись из кабинки, пошел на звук хохота к каюте капитана, где обнаружил Жоу и Надьяна вместе с их сообщником Ахметом. Все трое были вдрызг пьяны, набравшись выпивки из капитанских запасов, а Жоу уже валялся на полу, не в силах говорить или двигаться.

— Привет, лейтенант, — пригласил его Ахмет, гостеприимно взмахнув рукой. — Присоединяйтесь!

Мартинесу пришлось напомнить себе, что секс был не единственным способом отметить праздник жизни.

По приказу Мартинеса они сегодня перерыли в поисках капитанского ключа буквально весь корабль, в том числе и личный бар капитана. И едва их отпустили пообедать, как они вернулись туда, где обнаружили непревзойденную возможность напиться до потери сознания.

Мартинес вызвал Алихана.

— Дотащить поганцев до коек, привязать и убедиться, что они не могут дотронуться ни до какой кнопки, — велел он. — А потом собрать всю выпивку, какая есть на судне, и сдать кокам, чтобы заперли понадежнее.

— Слушаюсь, господин.

— Включая то, что хранится у меня в каюте. И у Гарсии тоже.

— Есть, господин. Немедленно этим займусь.

Мартинес поспешил вернуться к Келли — та уже оделась и сейчас натягивала башмаки. Он погладил ее ногу — в тесной кабинке ни до чего другого ему было не дотянуться — и постарался как можно сердечнее поблагодарить ее за то, что она составила ему компанию.

— Да я вроде тоже не без удовольствия провела время, — ответила она.

Вернувшись в рубку, Мартинес дождался Келли и отдал экипажу приказ надеть скафандры, собираясь начать длительный бросок с ускорением. Имело смысл убраться подальше от наксидов, пока они не начали новой атаки.

На то, чтобы запихнуть в скафандры троих алкоголиков и пристегнуть их к койкам, ушло около десяти минут, и еще сколько-то времени ушло на то, чтобы подготовить к перелету камбуз. После этого Мартинес отдал приказ начать ускорение, на этот раз при четырех g — его животик, решил он, и впрямь слегка переполнен для того, чтобы сделать его в шесть Раз тяжелее.

Проходили часы. Мартинес не отрываясь глядел на экраны с изображениями магарийского кольца, неспешно вращающегося вокруг планеты, и гадал, почему бездействуют наксиды.

— Милорд, — доложила Трэйси, — «Судья Кубик» Увеличил ускорение.

«Судья Кубик», крейсер, посланный Фанагией к первому тоннелю, чтобы «Корона» не могла вернуться на Заншаа прямым путем.

— В направлении тоннеля? — уточнил Мартинес, переключая изображения на дисплеях, пытаясь найти канал, на который сейчас был выведен «Кубик».

— Нет, милорд. Сейчас он направляется к Барбасу.

Барбас был следующей от солнца планетой после Магарии, этакий неудавшийся газовый гигант с огромным твердым ядром и атмосферой, в которой постоянно бушевали яростные штормы. В данный момент он располагался приблизительно между Магарией и первым межпространственным тоннелем, через который пролегал самый прямой путь из системы к Заншаа. В ближайшие месяцы Барбас можно будет использовать для пертурбационных маневров, и отправляющиеся с Магарии суда смогут набирать скорость, направляясь к нему, а потом проскакивать мимо по направлению к тоннелю.

— Изменения курса есть?

— Нет, милорд.

Мартинес вывел наконец «Судью Кубика» себе на экран и стал рассматривать, постепенно проникаясь неприятным подозрением. Зачем бы это наксидскому крейсеру разгоняться по направлению к межпространственному тоннелю? С чего это он так внезапно захотел отправиться на Заншаа?

Нескольких минут работы со штурманским компьютером оказалось достаточно, чтобы подозрения переросли в уверенность. «Кубик» стартовал с Магарии три дня назад и шел сейчас быстрее «Короны», хотя для этого ему не пришлось прибегать к столь суровым перегрузкам. Может быть, крейсер развернется перед Барбасом и направится к первому тоннелю.

А может быть, и это казалось куда более вероятным, «Судья Кубик» в последний момент слегка изменит курс, развернется вокруг Барбаса и направится к четвертому межпространственному тоннелю, на перехват «Короны».

Навигационный компьютер сделал все необходимые расчеты. Если «Кубик» будет идти дальше с тем же ускорением, что и теперь, то через три-пять дней он сможет сделать разгонный маневр вокруг Барбаса и еще через восемь-десять дней встретится с ними. Мартинес проверил самый неблагоприятный сценарий. С каким ускорением нужно им идти, чтобы нырнуть в тоннель раньше, чем их догонит крейсер?

Не так уж и страшно. Чтобы обогнать «Кубик» на полдня, даже если крейсер прибегнет к самым суровым ускорениям, Мартинесу придется ближайшие четырнадцать дней идти с ускорением три целых восемь десятых g. Что ж, он и сам уже начал увеличивать скорость, даже не зная о том, что его преследуют.

Но сообщать наксидам о том, что он разгадал их трюк, не хотелось, и следующие три дня он придерживался стандартного графика: ускорение при четырех g, кроме перерывов на трапезы, во время которых восстанавливалась нормальная сила тяжести, и трижды в день ускорение на полчаса увеличивалось до шести g. Его тело стонало, суставы трещали и щелкали при ходьбе, но все-таки команда «Короны» держалась, хотя им приходилось несладко.

К тому времени как «Кубик» вошел в вираж вокруг Барбаса, его команда изнемогала под одиннадцатикратной силой тяжести, создаваемой совместным действием перегрузки и тяготением планеты, а у «Короны» была уже солидная фора. Мартинес к тому же начал наращивать длительность перегонов, совершаемых при шести g. «Кубик» увеличил ускорение, но Мартинес мог пропорционально увеличить ускорение своего корабля, чтобы сохранить разрыв между ними, и его грела мысль, что, как бы плохо ни было ему и его людям, наксидам приходится еще хуже.

Но выдерживать постоянные перегрузки было очень тяжело. Он чувствовал себя избитым, сознание притуплялось. Сон сделался неспокойным, постоянно снилась какая-то гадость, а наяву никуда было не деться от свинцовой тяжести немытого тела.

Наксиды признали, что проигрывают эту гонку, снова открыв огонь по «Короне». Корабли, находящиеся на кольцевой станции, выпустили сто девятнадцать ракет, а чуть позже и «Кубик» дал два залпа по тридцать две ракеты и сбавил ускорение, выходя тем самым из соревнования. На этот раз стратегия обстрела была основательно продумана, каждая ракета шла на «Корону» своим курсом, и все они должны были атаковать корабль с разных сторон в течение одного часа. К моменту встречи с беглым фрегатом они наберут большую скорость, не то что в прошлый раз, и попасть в них будет непросто.

К счастью, у Мартинеса было два дня на то, чтобы подготовиться к защите. Вместе с Келли, Алиханом и еще несколькими членами экипажа он обсуждал возможные ситуации, устраивал имитации нападения и снова обсуждал их результаты. Он открыл заградительный огонь, когда ракетам наксидов оставалось четыре часа лета, и когда в ход пошли оборонные лазеры, им осталось не так уж много работы.

На этот раз у него уже не было сил волноваться, как раньше. Душевный подъем, охвативший их в первые дни побега, спал, и теперь людям, измученным постоянной перегрузкой, смерть казалась просто способом избавиться от навалившейся усталости, от необходимости напрягаться при каждом вдохе. Экраны были все в облаках взрывов, источающих смертоносную радиацию. За пультами оборонных лазеров сидели Мартинес, Келли и все, кто хоть немного смыслил в боевой технике, а оставшиеся лазеры пришлось доверить автоматике. Вокруг «Короны» сияла паутина скрещивающихся лучей, каждый из которых заканчивался пятном взрыва. В спорных случаях Мартинес не задумываясь запускал ракеты.

Битва тянулась уже несколько часов, наксидские ракеты исчезали во вспышках пламени и гамма-лучей, а из черных облаков выныривали новые, и их тоже нужно было взять на прицел и уничтожить. Мощные радары «Короны» обшаривали пространство, отлавливая рыскающие из стороны в сторону смертоносные аннигиляционные снаряды. Фронт вражеских ракет делался все ближе и ближе. Роями стартовали ракеты-перехватчики, в окутавшем корабль мраке сверкали лазеры. Мартинес вел огонь, не успевая смахнуть пот, заливающий глаза, и дико глядел на экраны, каждую секунду ожидая увидеть надвигающийся нос пропущенной ракеты, но тут Келли усталым голосом издала некое подобие победного вопля. Она глядела на него с улыбкой, казавшейся бледной тенью того сияния, которое украшало ее лицо несколько дней назад, и он понял, что они победили, ракет больше не будет, а «Корона» свободна.

Мартинес приказал уменьшить ускорение до половинной силы тяжести и подать обед. Он отдал приказ добыть из-под замка спиртное и выдать каждому, даже трем злополучным бедокурам, по глотку отравы. Его встретили аплодисментами. Усталыми, но аплодисментами. Сквозь утомление он почувствовал гордость за себя, слушая их приветствия.

О том, чтобы уединиться с Келли, вопрос не вставал: оба они были вымотаны до предела.

Через пятнадцать дней и четыре часа после злополучного старта «Корона» достигла четвертого межпространственного тоннеля системы Магарии и мгновенно перенеслась в систему Пасваля. На борту фрегата было двадцать человек, считая и командующего лейтенанта, и у них оставалась еще тридцать одна ракета. Они набрали уже две десятых скорости света и вполне могли рассчитывать оказаться у причалов Заншаа уже через месяц — все зависело от того, какой режим торможения выберет Мартинес.

Сейчас ему не хотелось никуда спешить. Он послал лазером сообщение на почтовую станцию, расположенную у межпространственного тоннеля на другом конце системы, начисто вымылся, уменьшил силу тяжести до одной десятой от нормы и поплыл отсыпаться в свою постель, в первый раз с того момента, как он украл «Корону», — это было целых пятнадцать дней назад, на спортивном фестивале.

 

Глава 10

Капитан лорд Ричард Ли был свидетелем события, которое спасло Заншаа и флот метрополии. Командующий флотом Ярлат, пытаясь разобраться в причине задержки работ, идущих в доках, собрал всех руководителей верфи, гражданских конструкторов и офицеров судов, которые строились или находились сейчас в ремонте, но их уклончивые ответы лишь все сильнее раздражали его.

— Вы разбираетесь в своем деле или нет? — спросил он наконец. Мех на его лице встал дыбом, отчего он сделался похож на щетку для волос с двумя огромными черными глазами. Он слегка шепелявил, поскольку говорил не разжимая клыков, но смешным это никому не казалось — скорее зловещим. — Почему превышены сметы по работам с «Судьбой» и «Возмездием»? Почему никто не может сообщить мне четкой даты завершения работ над «Неустрашимым» и «Великолепным»?

Но никто не мог дать ему четкого ответа. Ничего более вразумительного, чем «все это зависит от разных обстоятельств», командующий флотом метрополии не услышал в ответ на простой вопрос: когда же будут завершены работы над «Неустрашимым»; эту же фразу лорд Ричард слышал уже много раз с момента назначения в должность капитана судна. Его корабль был полон шума и снующих туда-сюда работяг, вони горячего металла и громыхания стальных колес по пластиковым плитам временного пола, но не похоже было, чтобы работы приближались к завершению.

Лорда Ричарда уже стала поторапливать частная фирма, с которой он договорился об отделке его люкса, установке сундука, буфета, бара и отделке ванной комнаты прекрасным шероховатым шиферным кафелем, специально подобранным для него Терзой, а также о покраске корпуса, катеров и ракет в его личный цвет, бордовый, оттененный полосками пурпурного. Фирма не могла приступить к работам, пока не закончится ремонт, и теперь при сообщении о новых задержках намекала, что если такое продлится, то они займутся другими клиентами, а к его заказу смогут приступить только через несколько месяцев.

Это было уже чересчур. Лорд Ричард решил, что хотя бы новый комфлотом должен иметь представление о том, что творится у него в доках.

— У меня просто не хватает авторитета, чтобы добиться от этих людей простого ответа на вопрос, — пожаловался он Ярлату. — Но вам-то им придется ответить.

И теперь он глядел на командующего флотом метрополии, у которого, оказывается, тоже не хватало авторитета.

— Я им ревизию устрою! — рычал Ярлат, шагая по кольцевой дороге к остановке подъемника. — У них, похоже, сплошное воровство. Только почтение к корпусу удерживает меня от того, чтобы обратиться в легион справедливости!

Ярлат представлял собой сильное зрелище. Чтобы не носить жаркой траурной одежды, он обесцветил свой мех, и на нем были только трусы и жилетка форменного зеленого цвета, обвисшие под тяжестью многочисленных нашивок, полагающихся ему по рангу. Энергично перебирая мускулистыми ногами, он двигался вперед, переполняемый решимостью покончить с бардаком в доках.

У лорда Ричарда Ли были все основания гордиться собой. Он уже видел ванну, установленную на борту «Неустрашимого», шиферную плитку, сантехнику, сверкающую медью и фарфором, ароматный дым, поднимающийся над водой, в которую он с наслаждением погружается… и тут Ярлат увидел старшего командующего эскадрой Элкизера, и на этом сладкие мечты лорда Ричарда закончились.

Командующий тяжелой эскадрой наксидов стоял прямо перед массивным шлюзом, ведущим на флагман самого Ярлата, «Славу праксиса». Элкизер указывал рукой на шлюз, и его куртка из хамелеоновой ткани сияла красным, передавая узоры, вспыхивающие на черных чешуях Элкизера.

Ярлат заметил подчиненного и направился к нему. Один из наксидов увидел приближающегося комфлотом и доложил Элкизеру, и тот развернулся на месте, проворно переступая всеми четырьмя ногами, и вытянулся в официальном приветствии. На его куртке мелькнул и исчез последний узор. Ярлат удивленно замер, а потом, опустив голову, продолжил путь к Элкизеру.

— Что вы имели в виду под «простофилей»? — осведомился он.

Вопрос Ярлата удивил лорда Ричарда, но его удивление не шло ни в какое сравнение с реакцией командующего эскадрой Элкизера, ошеломленно отшатнувшегося от Ярлата, сгибаясь перед ним в дугу.

— Прошу прощения, лорд комфлотом, — ответил он, — но я не употреблял этого знака.

Нависнув над Элкизером, Ярлат быстро покачал головой. Счесть это приветствием было невозможно, просто при помощи этого жеста ночные хищники, к которым принадлежал комфлотом, уточняли во время охоты местоположение своей жертвы.

— Милорд, я провел три года в фестопасской академии, где торминелы и наксиды жили вместе в общих спальнях, — прошипел Ярлат. — Можете мне поверить, что я не преувеличиваю, утверждая, что за эти три года я выучил все оскорбительные выражения из наксидского словаря, что сослужило мне немалую службу, когда я несколько лет назад стал президентом академии. — Его губы растянулись, обнажая клыки. — Так что будьте так любезны объяснить мне, что вы имели в виду, просигналив: «Тише. Простофиля идет».

Прежде чем заговорить опять, Элкизер замер на несколько секунд.

— Милорд, — выдавил он из себя наконец, — я настаиваю на том, что не употреблял этого знака.

— Тогда что это был за знак?

Опять последовало продолжительное молчание — видимо, Элкизер лихорадочно искал подходящий ответ.

— Этот знак означает также «лужайку», — промолвил он.

— Верно. И что же вы имели в виду, просигналив «лужайка идет»?

Элкизер попытался зайти с другого бока.

— Я не имел в виду ничего оскорбительного для вас, милорд.

Ярлат совсем рассвирепел.

— Для меня? Или для лужайки?

Лорд Ричард в ужасе наблюдал за ссорой, ему очень хотелось либо убежать, либо вступить в бой. Наксиды происходили от стайных хищников, а предки торминелов были когда-то одиночными ночными охотниками, безжалостными и бесстрашными, бродившими на своей планете по непроходимым лесам. Недавно, во время стычки с директором верфи, лорду Ричарду казалось, что Ярлат разгневан — но теперь стало ясно, что тогда он, по меркам его народа, был совершенно невозмутим.

Лучше его никогда не злить, подумал лорд Ричард.

Ярлат словно только что снизошел заметить наксидов, толпящихся за спиной Элкизера, представляющих собой странную смесь офицеров высокого ранга и старших сержантов.

— А это кто такие? — требовательно спросил он. — Ради чего вы здесь собрались?

— Милорд, — был ответ, — это ознакомительная экскурсия. Для нового персонала.

Ярлат медленно обвел взором собравшихся.

— Я вижу здесь младшего командующего эскадрой Фарнаи, уже шесть лет прослужившего во флоте метрополии. И капитана Тирзита, служившего когда-то младшим офицером здесь, в управлении кольца. Капитан Рензак — вы служите здесь уже второй срок, разве не так? — Он снова обратил взор огромных глаз на Элкинзера: — Меня удивляет, что ознакомительная экскурсия потребовалась офицерам, которые провели здесь уже не один год.

— Нет, милорд, это для остальных, — быстро вставил Элкизер. — Мы инструктируем… вот этих служащих.

— Унтер-офицеров? — уточнил Ярлат. — Констеблей? — Он снова мотнул головой, нацеливаясь прямо на горло Элкизера. — Давайте условимся сразу: я вам не простофиля — и не лужайка к тому же. Чем вы здесь занимаетесь, лорд командующий?

Судя по наступившей длительной паузе, лорд Ричард сделал вывод, что Элкизер растратил все снаряды и в его оружейном чулане остались только пыль да ржавчина.

— Милорд, мы не хотели проявить неуважение к вам, — решился наконец ответить Элкизер. — Мы полагали, что вы сейчас в штабе.

На Ярлате весь обесцвеченный мех встал дыбом, и он завыл на высокой ноте, как выли его доисторические предки, чтобы парализовать звуком намеченную жертву. Лорд Ричард чувствовал, как все находящиеся в радиусе доброй сотни шагов замерли и обернулись на звук.

— Никакого неуважения? — визжал Ярлат. — А эта подлая лживость! А это сборище, причину которого вы отказываетесь объяснить! А эта возня у меня за спиной, когда вы полагаете, что я в своем офисе на Заншаа! — Ярлат поднял тяжелую белую длань. — Вы что-то затеваете, милорд.

Элкизер вытаращил черные на красном фоне глаза:

— Милорд, я…

— Мне больше не нужно ваших жалких объяснений, — прервал его Ярлат, — даже если на этот раз вы соберетесь сказать правду. Мне ясно как белый день, что вы и прочие… здесь собравшиеся… участвуете в этом безобразии, чем бы оно ни было, потому что вам нечем занять свободное время. Поэтому ваша эскадра — равно как и эскадра, которой командует Фарнаи, — покинет кольцевую станцию сегодня в 17:00 и будет упражняться в проведении маневров. Каковые начнутся с перелета при шестикратной перегрузке по направлению к Вандрису, продолжатся пертурбационным маневром вокруг него, после чего будут проведены военные игры между вашими эскадрами, причем мои сотрудники спланируют их так, чтобы нагрузка на все судовые системы — включая команду — была максимальной.

— Милорд! — взмолился Элкизер. — У нас все команды распущены!

— Ну так соберите их! У вас есть еще четыре часа. — Ярлат опять обнажил клыки. — Пошевеливайтесь!

Наксиды подались назад, топоча обутыми ногами по пластиковому покрытию дороги, но оставаясь лицом к Ярлату.

— Милорд, — сделал последнюю попытку Элкизер, — вы забыли про обед…

— Срал я на ваш обед! — удовлетворенно прорычал Ярлат, глядя вслед наксидам, удаляющимся от него на повышенной скорости.

В течение следующего часа, зажатый в одной кабинке подъемника вместе с Ярлатом и его свитой, лорд Ричард вынужден был выслушивать гневные тирады комфлота о том, что в штабе все прогнило, о том, что он отлично чувствует вонь разложения на верфях и о том, как это погано сказывается на наксидских эскадрах.

— Дисциплина! — повторял Ярлат. — Приказано — выполнено! Отныне это должно стать девизом флота метрополии.

— А я-то раньше считал торминелов милыми плюшевыми мишками, — позднее делился лорд Ричард впечатлениями с Терзой. — Поверь мне, дорогая, разъяренный Ярлат был просто страшен.

Через четыре часа, подчиняясь приказу Ярлата, две наксидские эскадры отчалили от кольца Заншаа и, направляясь к Вандрису, начали прописанное им в качестве наказания ускорение.

Выбора у Элкизера не было. Он должен был поднять восстание только в четыре часа пополудни, одновременно со всеми наксидами по всей империи. Начни он раньше, известие об этом могло достичь других планет и там смогли бы принять меры до того, как наксиды успеют выступить.

К тому же у него был четкий приказ не причинять вреда Заншаа и ее кольцу. Заншаа была столицей империи, местом упокоения великих господ, там заседал парламент и именно там был провозглашен праксис. Напасть на эту планету или разрушить ее кольцо было немыслимым святотатством. Соблазнительно, конечно, было дать ракетный залп по флоту метрополии, спокойно стоящему у причалов, но это разрушило бы кольцо и навсегда подорвало бы авторитет наксидов.

У него был разработан план. Как и все наксиды, вовлеченные в заговор, Элкизер никогда не устраивал революций и не участвовал в реальных боях. Его тревожил недостаток жизненного опыта, и он выработал детальный план, в котором все было продумано до мельчайших деталей.

В отличие от Фанагии, действующей на Магарии, Элкизер не был командующим флотом и не мог взять и организовать спортивный фестиваль, на который со всех кораблей собрались бы старшие офицеры и их подчиненные. Поэтому он решил устроить праздничный обед в честь дня провозглашения праксиса на Сандаме и пригласил на него всех командующих, капитанов и лейтенантов. Он рассчитывал продержать господ офицеров в плену все время, пока его подчиненные возьмут штурмом штаб кольца и стоящие у причалов боевые суда, после чего предводитель парламента должен был провозгласить новый порядок, установленный в империи. Господа депутаты едва ли стали бы возражать, учитывая, что флот метрополии, кольцевая станция и тысячи ракет с аннигиляционными зарядами будут к тому моменту в руках у наксидов.

Серьезную угрозу этому плану могла представлять утечка информации, и Элкизер решил — точно так же как и Фанагия — посвящать своих подчиненных в заговор лишь настолько, насколько это было необходимо. Он несколько раз обошел со своей командой кольцевую станцию, указывая цели, назначая каждому конкретное задание. Потом он повел следующую группу, состоящую из старших командиров и самых важных для дела унтер-офицеров, и тут-то на них и наткнулся командующий флотом Ярлат. Если бы Элкизеру не помешали, каждый из проинструктированных им сообщил бы о плане своим подчиненным и круг посвященных начал бы расширяться, пока о предстоящем восстании не узнали бы тысячи. Большинство рядовых из участвующих в абордаже должны были узнать об истинном значении своих действий только под конец, когда Элкизер объявил бы о своей победе.

План был разработан очень детально, но совершенно не предусматривал вероятности того, что на момент начала восстания Элкизера не будет на месте. Возвращаться на Заншаа было бы самоубийством, поэтому обе эскадры пролетели Вандрис, снизили ускорение до комфортного и неторопливо направились к третьему межпространственному тоннелю системы Заншаа, пройдя который и сделав еще три перехода они должны были встретиться с госпожой Фанагией, командующей флотом Магарии.

Через три часа в штабе сообразили, что все идет не так, как задумано, но дежурный офицер решил не тревожить Ярлата, бомбардируя вместо этого Элкизера запросами, почему тот отказывается придерживаться оперативного плана.

Когда через шесть часов наконец стало ясно, что Элкизер не собирается отвечать и подчиняться приказам, на заседании парламента было провозглашено восстание, и на время все забыли об Элкизере.

Предводитель парламента поднял голову и оглядел заполненный депутатами амфитеатр.

— Предполагалось, что сегодня парламент будет обсуждать создание единой тарифной сетки при экспорте лужана из Антопона и Эль-Ваша, но я хочу воспользоваться своей привилегией и предложить на ваше рассмотрение другой вопрос.

Лорд Мауриций Чен оторвался от лежащего перед ним на столе списка гостей, приглашаемых на очередной прием во дворец Чен, — это ограничение количества участников приема до двадцати двух гостей и неудобно, и обидно, неизбежно кого-то придется не звать, рискуя нанести обиду. «А как же тарифы?» — удивленно подумал он. Его клан участвовал в вывозе лужана с Эль-Ваша и был кровно заинтересован в том, чтобы тариф для Антопона не снижался. Все, что задерживало разрешение этого вопроса, было ему только на руку.

Предводитель парламента Акзид поднялся со своего кресла. Неторопливо, насколько это возможно для наксида, он приблизился к кафедре, волоча за собой по полу края парчовой мантии, и двумя руками поднял свой медный с серебром жезл, направив его, как копье, в зал.

— Я хотел бы сейчас поговорить о праксисе, — сказал Акзид. — Многим из нас стало казаться, что сам праксис находится теперь в опасности.

Лорд Чен слушал предводителя с растущим изумлением. «Какая еще угроза праксису?» — думал он.

— Когда впервые было провозглашено величие праксиса, — говорил Акзид, — уже ясно было, что не все виды способны принять его глубокую правду. Первыми праксис постигли шаа, которые в мудрости своей решили донести свое видение истины до всего сущего, — первым оказался мой вид, а за ним и все прочие. Ведь праксис основывается в первую очередь на вечном принципе субординации, и шаа постигли эту истину задолго до любого из нас. Шаа были превыше всех нас, но и над ними возвышался праксис.

Кивая в ответ на произносимые предводителем банальности, лорд Чен вдруг заметил странное движение среди группы депутатов-наксидов. Около дюжины из них встали со своих мест и высыпали на середину залы. Предводитель тем временем продолжал.

— Но с уходом великих господ эту величественную картину сменила другая, не столь великолепная. Вместо совершенного порядка, при котором представители вида, первым постигшего истину праксиса, несут эту истину всем остальным, мы имеем теперь совсем другой порядок, при котором виды, представленные в парламенте, равны между собой.

Все новые и новые наксиды выступали вперед, образуя перед кафедрой предводителя парламента ровную шеренгу. Лорд Чен огляделся вокруг — на лицах коллег было написано недоумение.

— Где же основной принцип субординации? — вопрошал Акзид. — Где подчинение младших старшим? Вот почему, когда стало ясно, что последний шаа собирается уйти, на Наксасе был учрежден комитет спасения праксиса.

Лорд Чен ошеломленно выпрямился, не в силах еще осознать смысл услышанного. Но другие оказались проворнее: старый лорд Сайд уже стоял на ногах, яростный оскал перекосил его орлиное лицо, украшенное густыми усами. Старейший представитель древнего, крайне консервативного клана, он не мог сидеть спокойно при виде таких новшеств, как провозглашение самозваного комитета по спасению праксиса, в то время как праксис уже давно неплохо существовал под контролем самого Сайда и прочих лордов депутатов.

— Это что, измена? — вопросил он звучным голосом, яростно оглядывая зал.

Акзид не удостоил его вниманием.

— Чтобы спасти праксис, нужно восстановить основной принцип субординации! На место шаа должны встать те, кто дольше всех был верен праксису!

— Измена! Измена! — выкрикнул Сайд. Прочие вторили ему. Один из представителей торминелов вскочил на стол и размахивал мохнатыми руками. Все депутаты-наксиды, а их было чуть больше сотни, уже выстроились перед кафедрой. Остальные казались растерянными: кто озирался, вскочив на ноги, кто сидел на своем месте.

— Вам не было предоставлено слово, — бросил Акзид, указывая жезлом на Сайда. Дотронувшись до серебряного кольца на жезле, он включил усилитель голоса и заговорил, перекрывая поднявшийся в зале шум.

— Сейчас по всей империи, — объявил он, — верноподданные граждане ради спасения праксиса делают все, что могут, подчиняясь приказу нашего комитета! В наших руках боевые корабли, кольцевые станции и прочие стратегические сооружения! — Он обвел жезлом собравшихся. — Ваша непосредственная обязанность — подчиниться приказам комитета спасения праксиса! Приказываю вам занять ваши места и покориться мне!

— С меня довольно! — Поставленный ораторский голос Сайда перекрыл звучание усилителя. — Не знаю, что думают прочие, но я знаю, что мне делать, когда я вижу предателя!

И, невзирая на свои восемьдесят с лишним лет, седовласый депутат схватил кресло и, размахивая им над головой, шагнул в проход между рядами.

— Смерть предателям! — ревел он.

Предводитель парламента Акзид собирался предъявлять свои требования, предполагая, что за его спиной будет мощь тысяч аннигиляционных ракет, находящихся на вооружении эскадр Элкизера и Фарнаи. Акзид и его товарищи продемонстрировали невероятную отвагу, следуя инструкциям своего комитета и требуя капитуляции парламента в то время, когда эскадры, на которые они рассчитывали, были уже в четырех часах пути от планеты, а все боевые ракеты оставались в руках флота.

Не располагая военной силой, лорд Акзид мог бы попытаться вооружиться сам или вооружить своих приспешников. Но в его инструкциях про оружие ничего не говорилось, да комитет и не собирался устраивать резню в парламенте. Они хотели покорности и намеревались ее добиться. Мысль о том, что господа депутаты найдут в себе отвагу противостоять им, просто не приходила самозванцам в голову.

Вот так и получилось, что Акзид оказался против всего парламента, вооруженный лишь отвагой да медным жезлом. А когда лорд Сайд, пробежав по проходу, метнул свой стул в предводителя парламента, тот и вовсе утратил контроль над ситуацией.

— Я требую, чтобы вы немедленно возвратились на свои места! — кричал он. — Те, кто откажется повиноваться, будут наказаны!

Но ему уже почти никто не внимал. За первым стулом последовало еще несколько. Лорд Чен, двигаясь словно во сне, поднял свой стул, побежал вперед и бросил его в наксида в парчовой одежде, который, стоя на кафедре и размахивая жезлом, бессильно призывал парламент к порядку. Похоже, что наксиды, столпившиеся перед кафедрой, на которой возвышался их предводитель, не знали, как реагировать на это, — они молчали и не двигались, как и все прочие, не в силах поверить в то, что происходит.

Предводитель парламента отдавал приказы, но ему не повиновались. Никто не сталкивался прежде с подобной ситуацией, и никто не знал, что делать дальше.

Получилось так, что именно стул лорда Чена попал в голову предводителю парламента, и Акзид обрушился на пол. Одобрительный гул прокатился по рядам, и верноподданные депутаты бросились вперед.

Это было уже непосредственное столкновение, и наксиды наконец опомнились. Лорд Чен, стоявший посреди амфитеатра и изумленно глядящий на дело рук своих, внезапно обнаружил, что его окружили наксиды. Он упал, на него навалилась толпа четвероногих. Он прикусил язык и почувствовал острую боль.

Ощущение нереальности сразу исчезло. Ощутив во рту вкус собственной горячей крови, лорд Чен начал сражаться за свою жизнь.

Хотя не меньше половины депутатов осталось на своих местах или убежало, верноподданных все равно было больше, чем наксидов. Стулья, может быть, и не самое лучшее оружие, но у сгрудившихся возле кафедры наксидов и того не было.

Лорда Чена чуть не вырвало от острого запаха гниющей плоти, но, по счастью, этот запах исходил от размахивающего стулом даймонга, сбросившего с лорда Чена навалившихся на него наксидов. Раздавались вопли, рев, глухие звуки ударов по плоти, визг разъяренных торминелов, звон голосов взволнованных даймонгов. Лорд Чен попытался подняться, и стена тел прижала его к кафедре.

Акзид был уже на ногах, он кричал и размахивал жезлом, не обращая внимания на кровь, хлещущую из раны в его голове. Но происходящее полностью вышло из-под его контроля. Никто не понимал, что творится; даже парламентский пристав стоял растерянный: ему полагалось защищать парламент от внешней угрозы, а не участвовать в драке, которую затеяли депутаты.

— На террасу! — Разносился над гвалтом мощный баритон Сайда. — Гоните их на террасу!

Ломая мебель, разгневанные депутаты вытолкали растерявшихся наксидов из амфитеатра, оттеснили к парапету и начали перебрасывать через край на каменные утесы с высоты в полтораста шагов. Акзида в изорванном церемониальном плаще сбросили вниз вместе со всеми, там же нашли свою смерть и около дюжины верноподданных депутатов, переброшенных через парапет в пылу сражения или увлеченных в пропасть наксидами, отчаянно цепляющимися за противников.

Задыхаясь, лорд Чен облокотился о парапет и поглядел вниз. При виде мешанины кентаврообразных тел, разбившихся о камни, у него закружилась голова. Ярость, охватившая его в пылу сражения, улеглась, и теперь он глядел на лежащие внизу тела коллег с растущим ошеломлением, поражаясь не только тому, что произошло буквально несколько минут назад, но и тому, что он сам принимал в этой драке участие.

Он, Мауриций Чен, принадлежал к клану Чен, который уже тысячи лет занимал самое высокое положение в империи. Все это время Чены служили в парламенте, представляя там интересы своего рода и клиентов, постоянно покорные праксису.

Никогда ни один из них не принимал участия в беспорядках в зале собрания. Ни одному из них не случалось убить голыми руками коллегу-депутата. За всю долгую историю империи ни разу не происходило ничего напоминающего сегодняшний день. Случившееся было совершенно беспрецедентно.

Лорд Чен понял, что там, внизу, на камнях, лежат разбитыми не только тела недавних законодателей, но и весь старый порядок.

— Нам нужно немедленно собраться! — Это опять кричал Сайд. — Нужно заново выбрать парламент!

Депутаты потянулись обратно. Поломанная и разбитая мебель грудой старых костей валялась вокруг кафедры спикера. Депутаты выбрали стулья поцелее и расселись на своих местах. Лорда Сайда временно провозгласили председателем, хотя ему пришлось вести собрание без председательского жезла, найти который так и не удалось.

Первым делом парламент в порядке устного голосования объявил вне закона комитет спасения праксиса, кто бы в него ни входил и что бы он собой ни представлял. Тут же проголосовали за то, чтобы участие в этом комитете каралось расчленением.

Кто-то предложил сдирать кожу заживо, и депутаты обсудили сравнительные достоинства расчленения и свежевания. Потом терранская депутатка с потемневшими глазами и в изорванной тунике предложила: раз уж первую партию изменников сбросили на скалы, так же поступать и с остальными.

И настолько захватывающим оказался этот вопрос для депутатов, что за день было принято целых десять законов, а о том, что стоит связаться со штабом и сообщить флоту об опасности, угрожающей империи, догадались только через час. И прошел еще час, прежде чем командующему флотом Ярлату сообщили о мятежной эскадре наксидов.

Опыта по подавлению восстаний у империи было не больше, чем у Элкизера — по их организации.

Ярлат немедленно выслал вдогонку Элкизеру три крейсерские эскадры, которые сорвались с кольца и при ускорении в десять g с неполным составом экипажей направились к Вандрису, но не прошло и часа, как Ярлат понял, что погоня бесполезна, и отозвал суда назад.

Вскоре Ярлат начал догадываться, что, возможно, недооценивает опасность. Собирая информацию о том, что Акзид называл комитетом по спасению праксиса, он обнаружил, что в его деятельность было вовлечено множество наксидов. Припомнив прогулку Элкизера по кольцевой станции с группой старших офицеров и констеблей, он с изумлением понял, что Элкизер собирался атаковать и захватить все не принадлежащие наксидам суда.

Во флоте был всего четыреста тридцать один боевой корабль. И из них шестьдесят восемь, около двадцати процентов, было укомплектовано командами наксидов, всего восемь эскадр, по шесть — десять кораблей в каждой, плюс еще сколько-то отдельных судов в служебных командировках. Две эскадры входили в состав флота метрополии на Заншаа, две — во второй флот, стоящий на Магарии, одна в четвертый флот на Харзапиде, одна в третий флот на Феларусе, одна стояла сейчас на Наксасе, в родном мире наксидов, и последняя на Комадоре.

Переговорные лазеры немедленно послали срочные сообщения командующим флотами и эскадрами на Харзапиде, Феларусе и Комадоре. На каждое из судов, находящихся на удаленных заданиях, тоже было послано предупреждение. Ответы вернутся только через несколько дней, несмотря на то что будут идти со скоростью света через ретрансляционные станции, расположенные у входов в межпространственные тоннели, и Ярлат полагал, что эти ответы могут ему сильно не понравиться.

Он задумался, стоит ли посылать сообщения Фанагии и командующему на Наксасе. Но по здравому размышлению пришел к выводу, что ничего не выигрывает, сохраняя молчание. Он составил запрос Наксасу, подобающий его статусу, и послал Фанагии сообщение о мятеже двух эскадр, приказав ей перехватить их, если они появятся в ее владениях.

Потом он опять прикинул расстановку сил и опять остался недоволен результатом.

Все зависит от Магарии, решил он. Если Фанагия со своими войсками останется лояльной, то империя справится с происходящим.

А если нет… Что ж, Ярлат постарается оправдать оказанное ему доверие.

И только тогда, через девять часов после того, как Элкизер отказался повиноваться приказам и рванул за Вандрис, Ярлат припомнил, что на станции остался еще один боевой корабль наксидов, новенький легкий крейсер «Судьба», которому осталось всего десять дней до схода со стапелей — по крайней мере именно так уже целый месяц говорил директор верфей. Команда и офицеры уже собрались на судне, но оно еще не было снаряжено ракетами и оборонным оружием, и ему лишь предстояло пройти ходовые испытания с заряженным антиматерией двигателем.

Ярлат приказал военной полиции арестовать судно. Офицеры встретили полицейских огнем личного оружия. Команда «Судьбы» разбежалась по докам и стала разбрасывать повсюду самодельные взрывчатые и зажигательные снаряды. Прошло два часа, прежде чем их всех окружили и расстреляли. Пришлось списать на восемь миллионов зенитов пострадавшего оборудования и припасов.

Едва закончив отчет о произошедшем инциденте, Ярлат получил выговор за то, что расстрелял мятежников, вместо того чтобы сбросить их со скалы, как предписывается новым законом, принятым парламентом сегодня пополудни.

Этим закончился первый день.

В следующие дни в штаб стали поступать сведения о происходящем. Письмо, отправленное на Магарию Фанагии, шло двадцать часов в одну сторону и столько же обратно до Заншаа. Фанагия выражала тревогу по поводу мятежа Элкизера и Фарнаи и сообщала, что высылает второй флот на перехват мятежников.

— Вот и хорошо, лорд командующий, — высказался лорд депутат Мауриций Чен, который ввиду продемонстрированной им воинской доблести, выразившейся в том, что он попал главе мятежников стулом по голове, был наконец сочтен достойным продвижения из своего отдела океанографии и лесоводства в правление флота. — Отрадно знать, что Магария в безопасности.

— Я этого не знаю, — ответил Ярлат, яростно накручивая шерсть на пальцы. — Я не знаю, стоит ли доверять письмам Фанагии, точнее говоря, хочу ли я им доверять.

Он приказал Фанагии представить подробные отчеты о состоянии каждого судна в ее флоте, при этом следовало подавать их в форме видеозаписей, а съемка должна была производиться непосредственно капитанами судов. По его мысли, это должно было показать, свободны ли капитаны.

Ответа не последовало, что подтвердило худшие его опасения. Он объявил лорду Чену и прочим членам правления, что Магария находится в руках мятежников.

На Магарии было пять эскадр. Если наксиды захватили их, то силы Фанагии сейчас равны силам флота метрополии, где тоже осталось пять эскадр, а когда к мятежникам присоединятся Элкизер и Фарнаи, они получат значительный численный перевес.

А значит, можно оставить мысли о том, чтобы вернуть Магарию. Его сил должно еле-еле хватить на то, чтобы удержать Заншаа.

Следующим пришло сообщение от третьего флота, расположившегося у Феларуса. Там наксидская эскадра неожиданно покинула станцию под предлогом проведения учений и внезапно открыла огонь по оставшимся судам третьего флота, стоящим на причалах у кольцевой станции. Они пустили в ход антипротонные излучатели, предназначенные для противоракетной защиты, и прямой наводкой расстреляли станцию. Из строя были выведены жизненно важные узлы кольцевой станции и большая часть кораблей. При этом мятежники отнюдь не пустили в ход всю имеющуюся у них силу, что можно было рассматривать либо как свидетельство сочувствия к товарищам, либо как знак того, что они намереваются вернуться и захватить разгромленное кольцо Феларуса. Но, несмотря на проявленную нападающими сдержанность, половина кораблей третьего флота была уничтожена, а все оставшиеся серьезно повреждены. А так как ремонтные мастерские кольца тоже сильно пострадали, пройдут еще многие месяцы, прежде чем суда третьего флота можно будет использовать в боях против мятежников.

Командующий кольцевой станцией на Комадоре прислал запутанное сообщение, из которого следовало, что размешавшаяся там наксидская эскадра внезапно снялась с места и удалилась в неизвестном направлении, а на попытки установить с ней связь ничего не отвечает. Командующий станцией хотел знать, следует ли понимать происходящее в том смысле, что эскадра улетела на задание, о котором его не известили.

Эскадра на Наксасе, видимо, тоже была потеряна.

Только с Харзапида пришли хорошие новости. Командующий единственной стоящей там наксидской эскадрой, не имея никакого опыта организации восстаний, как и все во флоте, и лишенный возможности посоветоваться со своими представителями на Наксасе, ворвался с приспешниками в штаб кольца и объявил, что берет власть в свои руки. Командующий четвертым флотом, оправившись от удивления, организовал штурмовые отряды и отбил здание штаба. После этого здесь тоже разгорелась битва с использованием антипротонных излучателей, но на этот раз верноподданные не были захвачены врасплох. Корабли наксидов удалось уничтожить — правда, при этом пострадало около трети верноподданных. Но оставшихся кораблей хватило, чтобы организовать из них две эскадры.

Ярлат отдал приказ, согласно которому всех пленных мятежников следовало сбрасывать со скалы, ежели таковая подвернется, а в противном случае — расстреливать на месте.

С победой Харзапида у Ярлата стало на две эскадры больше, четыре поврежденных судна было исправлено, и Ярлат немного воспрял духом. Теперь было ясно, что в распоряжении врага имеется только девяносто судов, считая и находящиеся в одиночных рейдах, и эскадру, удравшую с Комадора — системы столь удаленной, что пройдут месяцы, прежде чем беглые корабли смогут появиться на арене боевых действий. Сюда же входили три эскадры, захваченные мятежниками на Магарии, которые еще нужно было основательно переоборудовать, чтобы ими могли пользоваться кентаврообразные наксиды.

Ярлат отозвал с Зерафана эскадру даймонгов, но пройдет еще минимум десять дней, и это при условии, что корабли пойдут при самом жестком ускорении, прежде чем флот метрополии получит подкрепление в пятьдесят четыре корабля, чего будет достаточно, чтобы удержать Заншаа. Эскадра лайонов под командованием Дофага, размещающаяся на Превине, могла добраться до столицы только за сорок дней, ведь хрупкое сложение лайонов не позволяло им выдерживать сильные перегрузки. Еще можно было собрать все находящиеся в индивидуальных рейсах суда и временно сформировать из них легкую эскадру.

К сожалению, до четвертого флота, размещенного на Харзапиде, было минимум три месяца лета. Но через эти три месяца Ярлат сможет атаковать Магарию, и у него будут все шансы на успех.

В настоящее время мысль о Магарии угнетала его. Кольцо вокруг Магарии было огромным складом ракет, запчастей, там были размещены доки и ремонтные мастерские — все, что могло понадобиться повстанцам. В системе Магарии было целых семь межпространственных тоннелей, через которые противник мог послать свои отряды почти в любую точку империи. Отвоевав Магарию, Ярлат мог бы считать, что победа у него в кармане.

А пока приходилось принимать меры по укреплению обороны Заншаа. Загрузив суда под завязку оружием, топливом и провиантом, он взошел на борт своего огромного флагмана и через пять дней после неудавшегося восстания Акзида отправился к Вандрису. Преследовать Элкизера, конечно, было бесполезно — он уже давно вне досягаемости, но стоило придать флоту метрополии небольшое ускорение, чтобы в случае вражеской атаки не сидеть на месте удобной мишенью.

Первые несколько дней после объявления чрезвычайного положения Сула опять простояла, охраняя станцию подъемника. Только на этот раз вместо шокеров ее отряду выдали автоматы, а одному старшине с густыми усами доверили даже установленную на треножном лафете аннигиляционную пушку, с помощью которой можно было уничтожить даже бронированный корабль — собственно говоря, с ее помощью можно было уничтожить что угодно. Пропускать можно было только военных по предъявлению удостоверения личности, а наксидам пользоваться подъемником было категорически запрещено при любых обстоятельствах.

Официальные сообщения были на редкость невнятны и противоречивы — видимо, происходило что-то такое, что цензоры просто не знали, как им выкрутиться. Самая распространенная версия сводилась к тому, что предводитель парламента с группой последователей пытались захватить власть в правительстве и убили уже нескольких депутатов, но тут их сбросила со скалы толпа возмущенных законодателей. Две эскадры флота метрополии восстали, но были обращены в бегство. Командующий флотом Ярлат скоро соберет силы и отправится наводить порядок, неся справедливое возмездие бунтовщикам.

Сула полагала, что это является правдой или хотя бы частью правды — кроме рассказов о героизме депутатов, собственноручно расправляющихся с предателями. Члены парламента никогда не делали грязную работу своими руками, так с чего бы им браться за нее теперь? Но сводки новостей изобиловали такими деталями, что ни за что нельзя было ручаться.

Она знала, что обе восставшие эскадры принадлежали наксидам. В списках депутатов-предателей числились только наксиды, в то время как среди депутатов, павших жертвой повстанцев, ни одного наксида не было. У Сулы был приказ не допускать наксидов до стратегически важного подъемника. Из всего этого можно было сделать определенные выводы.

Сула считала быстрее Ярлата, и ей очень не нравилось, как выпадали числа в этом раскладе.

К концу второго дня дежурства на полупустой станции подъемника она получила сообщение от капитана лорда Ричарда Ли.

— Я хочу повторить свое предложение занять место на «Неустрашимом», — сказал он. — Мы заканчиваем комплектацию команды, и я полагаю, что в ближайшие дни отправимся в путь. — Помедлив, он добавил: — Официально это еще не объявлено, но я слышал, что результаты ваших экзаменов не будут засчитывать. Если ты захочешь экзаменоваться снова, тебе придется ждать следующего тура несколько месяцев.

Как ни горько было это признавать, но он был прав.

— Я все понимаю, — проговорила она. Фактически у нее не было выбора. Нужно было принимать предложение лорда Ричарда и отправляться с ним на войну. Понятно, что у отличившихся в битве окажется заметно больше шансов быть замеченными и продвинутыми. Не попасть на эту войну значило пустить карьеру на ветер.

Лорд Ричард улыбнулся:

— Прежде чем ты скажешь «да» или «нет», я хочу сообщить тебе все плохие новости. Я не могу взять тебя на должность лейтенанта. Господин командующий Ярлат настаивает на том, чтобы все экипажи были укомплектованы опытными офицерами, — он не хочет, чтобы кто-нибудь учился на ходу — слишком много жизней будет зависеть от нашего успеха или поражения. Должен сказать, что я с ним согласен. Так что я могу взять тебя на судно только пилотом катера. — Глядя на Сулу с нарукавного дисплея, он подбадривающе улыбнулся ей.

— Я не забуду об обещании повысить тебя в чине при первой же возможности, — продолжал он. — Как только какой-нибудь из моих лейтенантов сменится или уйдет с «Неустрашимого» на повышение, ты займешь его место.

Это в том случае, подумала про себя Сула, если она не навернется на катере. А это еще бабушка надвое сказала, особенно если им и вправду предстоит война с настоящими космическими сражениями.

И тем не менее это было назначение в команду идущего в гору молодого офицера, к тому же с надеждой продвижения по службе — другой перспективы у нее не было. И это было несомненно лучше, чем стоять на станции подъемника и размышлять о том, чем закончились бы несостоявшиеся экзамены.

Она решительно улыбнулась.

— Я согласна. Куда мне явиться?

По крайней мере, это назначение избавит ее от участия в разбирательстве по делу Блитшартса, которое, судя по всему, должно состояться в следующей декаде.

На все поручения, которые после этого выпадали Суле, ей приходилось являться с оружием. Едва попав на «Неустрашимый», она сделалась надсмотрщицей над гражданскими рабочими. На второй день после восстания Ярлат с гневом вспомнил о посещении верфи и о своем обещании сделать слова «дисциплина» и «порядок» девизом новой администрации — и решил, что боеготовность «Неустрашимого» и «Судьбы» ему сейчас важнее доброй славы среди докеров. Он отдал распоряжение, согласно которому капитаны судов, стоящих на ремонте, могли задерживать гражданских рабочих на борту без права контакта с друзьями и семьями вплоть до завершения работ, причем принимать работу должны были сами капитаны.

Получив этот приказ, лорд Ричард возликовал и поставил к грузовым и пассажирским люкам вооруженную стражу, а ремонтникам заявил, что если они не закончат работу к тому моменту, когда командующий флотом объявит старт, то им придется отправиться на войну вместе с судном. И теперь Суле приходилось каждый день стоять у грузового люка с висящим на поясе пистолетом и выслушивать жалостные объяснения причин, по которым тому или иному труженику обязательно нужно было покинуть судно. Это бесконечное нытье так ей надоедало, что никакой жалости к оказавшимся в заключении трудящимся она уже не испытывала. В конце концов, окинув их холодным взглядом зеленых глаз, она сказала:

— Все шансы за то, что я погибну в битве. Почему бы мне не прихватить с собой кого-нибудь из вас? — После этого к ней уже никто не подходил.

Ярлат объявил об отправлении меньше чем за сутки, чем привел работяг в полное неистовство. Последним заданием, которое Сула получила перед стартом, было проследить за грузчиками, перетаскивающими на склад ящики с шиферным кафелем, которым предполагалось отделать капитанскую ванну. Теперь придется ждать, пока у «Неустрашимого» появится другая возможность на пару недель встать в доки. Лорд Ричард с печалью глядел на то, как их выносят: предыдущий капитан использовал кафель из астероидного камня с вкраплениями ярко блестящего пирита, что было явно не в его вкусе, равно как и обивка его каюты, выполненная из древесины чеса, надраенного аммановой мастикой. Это был не его стиль.

Вскоре Сула решила, что лорд Ричард — хороший капитан. Он лично посетил все отсеки на судне и со всеми разговаривал, доброжелательно улыбаясь. Кроме того, у него был дар отличать важные дела от несущественных, и он ни к кому не придирался по мелочам. Не то что ее предыдущий капитан, Кандинский, который в упор не видел людей на своем судне, считая их чем-то вроде весьма несовершенного механизма для полировки столового серебра и обшивочных панелей в своей каюте. К подчиненным он обращался только когда хотел дать им нагоняй.

«Неустрашимый» собирался стартовать по расписанию, вместе со всем флотом метрополии. Сула подумала и решила, что ей не жалко улетать с Заншаа. Ей не слишком везло в столице.

Хотя навряд ли на «Неустрашимом» ей повезет больше.

— Парламент хочет знать, когда вы собираетесь атаковать Магарию. — К Ярлату обращался престарелый командующий флотом Торк, даймонг с вытянутым, скорбным лицом, выражение которого совсем не подходило к решительному тону его звенящего голоса. Торк был председателем совета правления флота, одним из пяти офицеров, входящих в состав правления вместе с четырьмя дипломатами.

Ярлат вел переговоры с борта «Славы праксиса». Он полулежал в амортизационном кресле, глядя на голографическое изображение конференц-зала правления флота. За четыре дня непрерывного ускорения его траурно обесцвеченный мех подрос и просвечивал черным, отчего Ярлат чувствовал себя не в лучшей форме, разговаривая с руководством.

— Враг превосходит нас по численности, — ответил Ярлат. — Когда к нам присоединится эскадра с Зерафана, у меня будет пятьдесят четыре корабля. А у Фанагии, благодаря Элкизеру, уже сейчас пятьдесят девять кораблей, не считая эскадр с Наксаса и Феларуса, которые наверняка тоже присоединятся к ним.

— Вы исходите из предположения, что к моменту вашего появления Фанагия успеет переоборудовать захваченные суда под наксидские команды.

— Милорд, — коротко ответил Ярлат, — я не имею права надеяться на обратное.

— К тому же вы предполагаете, что она сможет укомплектовать все имеющиеся у нее суда экипажами.

Ярлат почувствовал, как головная боль мягко наваливается на затылок. Он уже с десяток раз говорил обо всем этом со своей командой.

— Ее людям придется напрячься, но они могут с этим справиться, — ответил он. — Если она привлечет к делу работающих на кольцевой станции, она сможет укомплектовать суда боеспособными командами, хотя ремонтные службы при этом, естественно, останутся без работников.

— Но если она привлечет к делу служащих кольцевой станции, у нее не хватит рабочих для переоборудования захваченных судов.

— Она сможет привлечь рабочих с планеты. Большинство обитателей Магарии — наксиды, и надо полагать, они симпатизируют вражескому комитету.

— Не забывайте, что в вашем распоряжении эскадра линкоров.

Ярлат устало прикрыл глаза веками.

— Не забываю.

— У вас по шесть первоклассных линкоров на один вражеский. — Голос Торка триумфально зазвенел. — Каждое ваше боевое судно стоит целой эскадры.

Тогда давайте пошлем в бой одни линкоры, и пусть они одержат блистательную победу, яростно подумал Ярлат, но сдержал гнев и приподнял утомленные веки.

— Прямое попадание аннигиляционной ракеты равно уничтожает и фрегат, и линкор.

— Вы слишком боязливы, милорд командующий.

Ярлат раздвинул губы, и под действием удвоенной силы тяжести они сами сползли вниз, обнажив его клыки. Хорошенького понемногу.

— Если господа члены правления отдадут приказ немедленно атаковать врага, письменный приказ, то я, безусловно, подчинюсь ему.

Повисла неловкая пауза. Первым ее прервал лорд Чен:

— Я прошу вас понять, что парламент очень встревожен. Потеря Магарии сразу отрежет от нас треть империи. На территории, контролируемой повстанцами, у многих из нас остались друзья, клиенты и начатые дела.

Лорд Чен и сам выглядел изрядно обеспокоенным. Ярлат припомнил, что Чены владеют судоходством и, наверное, часть принадлежащих им кораблей и грузов оказалась на территории противника.

— У меня тоже остались друзья по ту сторону Магарии, — ответил Ярлат. — Что за радость для них, если мы сейчас без толку угробим флот метрополии?

По окончании совещания Ярлат долго спрашивал себя, не ошибается ли он. Может быть, его оппоненты правы и с повстанцами можно покончить одним ударом по Магарии. Может быть, наксиды еще не готовы к обороне. Ярлату и самому хотелось пойти в атаку. Но он не был уверен в победе.

Через восемь дней, ни на минуту не выключая двигателей и непрестанно наращивая скорость, Ярлат добрался до Вандриса и, обернувшись вокруг него, направил свои корабли обратно к Заншаа. Он двигался уже с одной четырнадцатой скорости света и собирался разгоняться, крутясь по системе, пока не наберет хотя бы половину скорости света, при которой у него появится возможность уклониться от прямого нападения кораблей Фанагии, которые могут появиться со стороны Магарии, набрав по дороге скорость, приближающуюся к восьми десятым световой.

В это время пришло сообщение с «Короны», управляемой лейтенантом Мартинесом. Улетев с Магарии в систему Пасваля, он смог хотя бы послать отчет через ретрансляционную станцию, не контролируемую Фанагией.

Парламент с восторгом отреагировал на его сообщение. Мартинес, «Корона» и вся команда судна были удостоены официальной благодарности парламента. Каждому члену команды была тут же обещана награда, а самому Мартинесу присвоен золотой шар — высочайшая военная награда империи, присуждать которую имел право только парламент и которая вот уже восемьсот лет как не находила для себя достойной груди. Мартинесу и его потомкам было даровано право упокоивать свой прах в вечном пристанище, неподалеку от великих господ. В верхнем городе решено было воздвигнуть монумент «Короне», где — предстояло решить позже.

К тому же, повторно рассмотрев дело по спасению капитана Блитшартса, парламент счел, что Мартинес заслужил своим участием в нем медаль «За заслуги» первого класса. Поскольку присвоение этой награды лежало вне сферы его компетенции, парламент порекомендовал правлению флота произвести награждение героя.

— Ну что ж, — решил лорд Чен, — мы можем утвердить его в должности капитана «Короны». В конце концов, надо же туда кого-то назначить.

— А вы хоть слышали, как он разговаривает? — запротестовал лорд командующий Пеццини, единственный, кроме Чена, терранец в составе совета правления. — Разве можно быть командиром с таким прононсом? У него акцент как у какого-нибудь докера.

— Он пэр, — заметил лорд командующий Торк, — а все пэры равны перед праксисом.

Пеццини надулся, но спорить не стал. Он уже понял, что спорить с Торком о том, что имеет отношение к праксису, не имеет смысла. Представления Торка о праксисе были, как и сам праксис, тверды, непреклонны и неизменны, как, впрочем, и вообще все идеи Торка.

— Кроме того, — добавил лорд Чен, — как я понял из его дела, его последний начальник, лорд командующий Эндерби, в предсмертном письме советует при первой же возможности повысить его в должности. Насколько я понимаю, во флоте принято по возможности следовать таким рекомендациям.

— Да и вообще будет странно, — добавил кто-то, — если мы не повысим его в должности. Куда он тогда вообще денется? Какой капитан захочет взять лейтенанта с золотым шаром?

— Давайте проголосуем, хотим ли мы выполнить рекомендации парламента и лорда командующего Эндерби, — предложил Торк. — Кто за то, чтобы произвести лейтенанта лорда Гарета Мартинеса в чин капитан-лейтенанта, датируя производство в чин днем восстания?

Никто не выступил против, хотя Пеццини и повел выразительно бровями.

— Никому из его родни не удавалось до сих пор так далеко продвинуться во флоте, — отметил он. — Мы создаем этим прецедент.

Торк поднял руку, распространяя по залу легкий запах непрестанно разлагающейся плоти, сопровождающий каждого даймонга. Чен незаметно поднес руку к лицу и прыснул на себя из спрятанного в рукаве флакончика с одеколоном.

— Голосуем за то, чтобы доверить капитан-лейтенанту Мартинесу «Корону»! — спросил Торк. — Или будут другие предложения?

— Пусть он командует судном, если так надо, — ответил Пеццини. — Но можно ли убрать его подальше от столицы? Я не хотел бы без лишней надобности еще раз услышать этот голос.

Остальные, проигнорировав эти слова, проголосовали «за».

После этого управляющий совет быстро разобрался с прочими делами. Лорд Чен, как новичок, голосовал, глядя на старейших членов правления, хотя у него создалось уже впечатление, что они сами не очень-то понимают, за что именно голосуют.

У лорда Чена были все основания для таких подозрений, ведь в отличие от остальных флотских офицеров в составе правления он входил еще и в парламент. Со дня восстания парламент заседал почти непрерывно, чуть ли не каждый час производя на свет законопроекты, один значительнее другого. Легиону справедливости и местной полиции были даны неограниченные права производить аресты и допрашивать подозреваемых. Поисковую службу и службу антиматерии объявили военными организациями и подчинили их флоту, который с удовольствием воспринял сам факт расширения границ своей власти, но не выработал еще определенного мнения по вопросу о том, что делать с новообретенными департаментами. По военным контрактам отпускались огромные суммы, не только на содержание имеющихся судов, но и на постройку новых взамен уже потерянных и тех, которые будут потеряны в предстоящей битве. Постройка такого количества новых судов требовала реконструкции старых верфей и постройки новых, к тому же требовались новые учебные площади, на которых предполагалось готовить команды новых судов. И нельзя было забывать о формировании мастерских, обслуживающих новые суда, и о рабочих, которым предстояло приводить в движение эти мастерские, а кроме того, работу, которую раньше выполняли наксиды, теперь нужно было поручить кому-нибудь другому — в общем, требовалась целая прорва рабочих рук.

Флот еле справлялся с потоком хлынувших на него пожертвований. Уйма денег девалась неизвестно куда, и единственное, в чем лорд Чен был уверен, было то, что к нему они не попадут. У него имелись судостроительные заводы, прекрасно приспособленные для производства военных кораблей, но все они располагались в той части империи, которая теперь оказалась под властью наксидов. Вся область, которую он представлял в парламенте, оказалась в руках повстанцев, вместе со всеми его клиентами и недвижимостью.

Если Ярлат не двинет сейчас флот метрополии на спасение захваченных территорий, во владениях лорда Чена останутся одни руины.

— Я хотела бы поднять вопрос о бедах моих клиентов и избирателей, — сказала леди Сан-Торас. Она была единственной лайонкой в составе совета и представляла в парламенте родную планету лайонов Хон-бар.

— Хон-бар расположен на одинаковом расстоянии от Магарии и от Заншаа, — начала она. — Население Хон-бара жаждет сохранить верность праксису, но опасается врага. А флот ничего не сделал, чтобы защитить их, — в системе Хон-бара сейчас только один военный корабль, и это легкий крейсер, находящийся на ремонте, — он будет в состоянии сражаться не раньше чем через три месяца.

— Защищая Хон-бар, мы ослабим позиции Заншаа, — сказал Торк.

— Если Хон-бар будет отдан без боя, — возразила лайонка, — доверие всех жителей империи — а особенно лайонов — к парламенту и его правлению будет поколеблено.

— Не один Хон-бар оказался в таком положении, — добавила леди Сейкиин. — Если падет Хон-бар, то под угрозой окажется Хон Рейч.

Лорд Чен почувствовал, как по его спине ползет неприятный холодок. Клан Ченов вложил немало средств в Хон Рейч, являясь патроном самых крупных городов планеты.

Если Хон Рейч будет потерян, это будет сильным ударом по клану Ченов.

— Рейч нужно защитить, — не задумываясь заявил лорд Чен. — Мы не должны отдавать Хон-Бар.

— Ничто не указывает на то, что повстанцы собираются захватить Хон-бар, — заметил кто-то.

— Откуда вы узнаете, что они собираются делать, пока они это не сделают? — спросила леди Сан-Торас. — Повстанцы, знаете ли, не шлют нам отчетов с перспективными планами на ближайший месяц.

— Они могут захватить Хон-бар, послав туда одно судно, а на Рейч — малую эскадру, — сказала леди Сейкиин. — Неужели же мы не можем выделить несколько кораблей на их защиту, раз уж лорд командующий Ярлат все равно с ними ничего не делает?

Лорд Чен вдруг сообразил, что леди Сейкиин, депутат торминелов, сама родом с Деваджио, находящегося в системе Хон Рейч. Значит, она его союзник, как и леди Сан-Торас.

А кто еще? Кто еще поможет им защитить Хон Рейч?

Лорд командующий Пеццини, сообразил он. Племянник лорда командующего, нынешнего лорда Пеццини, патронирует по меньшей мере один город на Деваджио.

— Я считаю, что мы должны потребовать от лорда командующего Ярлата защиты для Хон Рейча, — заявил лорд Чен. — Тем более что атаковать Магарию в ближайшее время он не собирается.

Пеццини согласился с этим, но больше никто из членов совета их не поддержал. Хотя четырех голосов было недостаточно для того, чтобы провести предложение в собрании из девяти членов, Торк все же взялся довести мнение совета до Ярлата.

— Отряжая корабли на захват Хон Рейча, повстанцы только ослабляют свои позиции на Магарии, — заметил Ярлат. Он разговаривал с Торком во время перерыва на обед, когда ускорение было снижено, так что сила тяжести составляла всего 0,8 от нормальной, и отдыхал от боли и давления, угнетающих тело и мысли все остальное время. Он сидел в удобном кресле посреди роскошной столовой и в блаженном одиночестве вкушал трапезу из куска постного мяса, печенки и нарезанных ломтиками почек, нагретых до температуры тела и приправленных дымящейся кровью.

Торк появился над правым плечом Ярлата как маленький назойливый призрак. К тому же раздражала трехминутная задержка, с которой сигнал шел от одного из них до другого. Командующий флотом вынужден был глядеть на нервничающего Торка, а Торк — любоваться Ярлатом, пожирающим сырое мясо. Ни тому ни другому это не доставляло особого удовольствия.

— Не исключено, что позиции повстанцев на Магарии и так не особенно крепки, — заметил Торк. — Лейтенант Мартинес чуть было не разбил весь флот Фанагии ракетой. Может быть, он нанес им непоправимые повреждения.

— Нет никаких оснований так думать.

Торку не нужно было слышать ответ Ярлата, чтобы угадать его и приготовиться к контратаке.

— Армия Фанагии несколько дней не реагировала на залпы Мартинеса. Ни один из ее кораблей не снялся с причала.

— Но когда они наконец собрались ответить, то выпустили около двухсот ракет, — отпарировал Ярлат. — Судя по этому, не похоже, чтобы он серьезно повредил им.

— Огонь вели только две эскадры, изначально принадлежавшие Фанагии. Захваченные суда не были готовы к бою.

— Нельзя утверждать, что они не готовы и сейчас.

К тому времени когда ответ лорда командующего Торка добрался до флагмана, Ярлат расправился с первым и приступил к десерту, состоящему из мозговых костей. Он высасывал их содержимое, а остатки перемалывал черными молярами. Попутно он думал о том, что зубы его еще крепки и, значит, у него впереди еще немало времени.

— Лорд командующий Ярлат. — Голос Торка неприятно зазвенел интонациями неприкрытой угрозы. — Вы должны хоть что-нибудь сделать. Я прослужил во флоте больше сорока лет, и я понимаю ваши соображения, даже если и не согласен с ними. Но депутаты рассуждают не так, как мы с вами. Они хотят решительных действий прямо сейчас. Если вы не пойдете им навстречу, они могут приказать вам, и кто знает, что именно они прикажут. Уязвимость Хон-бара перепугала их, и я боюсь, что некоторые из них — в том числе входящие в состав правления — не способны сейчас мыслить здраво. Сегодня им не хватило всего одного голоса, чтобы отдать приказ, обязующий вас отправить часть флота на защиту Хон-бара.

Торк наклонился к камере, не меняя скорбного выражения, застывшего на его лице, но его голос звенел от ярости.

— Хон-бар может сдаться на милость повстанцам просто из страха, а Рейч последует за Хон-баром, если тот решит дезертировать. Умоляю вас, направьте эскадру на защиту Рейча или атакуйте Магарию. Я выбрал бы последнее, но предлагаю вам самому решать, что делать.

Обгрызая аппетитную мозговую кость, Ярлат со всех сторон обдумывал слова Торка. Уменьшенная сила тяжести и превосходный обед привели его в отличное расположение духа, и ему захотелось, чтобы Торк считал, будто чего-то добился этим разговором.

— Я хочу сам расспросить этого Мартинеса о том, насколько серьезно он мог повредить флоту Фанагии, — заявил он. — А пока что я прикажу увеличить ускорение. Если уж лететь на Магарию, то по крайней мере лететь быстро.

Ярлат даже не подозревал, что, отдавая приказ увеличить ускорение, он пересекает невидимую черту, отделяющую нежелание нападать на Магарию от приготовлений к атаке.

А переступив эту черту, сделать шаг назад стало практически невозможно.

 

Глава 11

Оставшуюся часть пути до Заншаа «Корона» пролетела с ветерком. Правда, послав через транслятор системы Пасваля свой доклад, Мартинес провел немало часов в тревожном ожидании ответа. Но теперь, получив сообщение о том, что попытка восстания на Заншаа закончилась неудачей и флот метрополии стоит стеной между силами наксидов и столицей, Мартинес твердо знал — у «Короны» есть дом, куда она может вернуться. Получив это сообщение, он понял, что может наконец поздравить себя и свою новую команду.

Он определил порядок дежурств и на шесть дней установил силу тяжести на корабле в половину от нормы, чтобы все могли оправиться от изматывающего пятнадцатидневного перегона, оставшегося за спиной.

За исключением персонала ретрансляционных станций, обслуживающих входы в межпространственные тоннели, в системе Пасваля не было ни одной живой души, только мертвые планеты вокруг яркой звезды, расположенной в центре шаровидного скопления. Никто не смог толком установить, как соотносится Пасваль с прочими системами империи: межпространственные тоннели могли вести куда угодно и в пространстве, и во времени. Звездное небо здесь представляло собой яркое зрелище: миллионы звезд, образующих скопление, были расположены так тесно, что казались сияющей алмазной стеной. Темно здесь никогда не бывало, все пространство заливал рассеянный свет, и близкорасположенные звезды выглядели сверкающими самоцветами на фоне россыпи алмазных огоньков. Иногда Мартинес засыпал, не снимая виртуального проектора, транслирующего окружающую корабль панораму, тогда и в сны его тоже проникала сияющая ночь, окружившая корабль.

Прошло три дня, и он уступил искушению заглянуть в свое личное дело. Капитанский ключ Тарафы давал доступ к личным делам, и Мартинес решил, что раз теперь он командует судном, то просто обязан познакомиться с делами своих подчиненных. Осторожно начав с кадетов, он перешел к прапорщикам, а затем и к рекрутам. Сюрпризов оказалось мало, хотя несколько неожиданностей все же было: например, он выяснил, что кадет Вондерхейдте за время службы в корпусе, продолжавшейся всего три года, успел уже два раза жениться и развестись.

После недолгих колебаний Мартинес вызвал на экран свое дело — и обнаружил, что Тарафа характеризовал его как «способного офицера, честно выполняющего свои обязанности, пусть иногда ему и не хватает блеска в обществе». Его уязвила такая оценка. Когда это капитан ухитрился наблюдать его в обществе? Разве были у Тарафы реальные основания выносить такие суждения? Он подумал, не стереть ли последнюю фразу, но решил, что это слишком опасно. По дате последней правки файла можно было заметить, что она произведена тогда, когда Тарафа находился уже в руках врагов.

Надувшись, он перешел к записи Эндерби, которая оказалась куда длиннее и подробнее. «Исключительно талантливый и перспективный офицер, — значилось там. — Сделает прекрасную карьеру, если сумеет справиться со склонностью интриговать из-за наград, которые ему и так ему достанутся в свое время».

Вот это, нехотя признал Мартинес, было правдой.

Читая последнюю волю Эндерби, он даже покраснел. Там содержалась рекомендация совету правления флота назначить Мартинеса на руководящий пост, как только появится подходящая вакансия. Выходит, старик действительно хорошо относился к Мартинесу и сделал все от него зависящее, чтобы он сделал карьеру… в свое время. Может быть, даже перевод во второй флот, на «Корону», имел целью предоставить Мартинесу дополнительные шансы: в периферийных частях чаще открываются вакансии. Переполняясь благодарностью к миру, Мартинес подумал, что и это оказалось правдой.

Несколько дней после этого у него было хорошее настроение.

На седьмой день он решил, что команда уже отдохнула, и увеличил ускорение, так что тяжесть возросла до нормальной. После этого он прошелся по кораблю, посещая все отсеки по очереди. Придумал наказание для лоботрясов Жоу, Ахмета и Надьяна — им предстояло ликвидировать последствия разгрома, учиненного в каютах капитана и первого лейтенанта. В поисках ключей офицерские каюты перевернули вверх дном, так что ремонтные работы грозили затянуться до окончания перелета, — при этом, естественно, от необходимости держать вахту негодяев никто не освобождал, так что заниматься реставрационными работами им предстояло в свободное от дежурства время. Управление восстановительным процессом он поручил секретарю капитана Сааведре, понимая, что дотошные и скрупулезные манеры Сааведры должны особенно сильно раздражать провинившихся.

А еще через несколько дней он получил сообщение, что парламент наградил его золотым шаром. Алихан и Махешвари на несколько часов заперлись в слесарной мастерской и в тот же день за обедом устроили для Мартинеса торжественную церемонию вручения самодельного подарка.

Мартинес видел золотой шар — он был выставлен в музее флота в нижнем городе, в зале славы. Это был украшенный резьбой жезл, увенчанный полупрозрачной сферой, заполненной золотистой жидкостью, которая переливалась и клубилась в ответ на малейшее движение, реагируя даже на шаги проходящего перед витриной кадета. Завихрения, вьющиеся внутри сферы, как движения облаков по поверхности газового гиганта, уходили в глубь бесконечными фрактальными структурами, и смотреть на них можно было без конца.

Но больше Мартинеса тогда поразила другая особенность шара: старшие офицеры — и даже депутаты — должны были встать по стойке «смирно» и отдать честь при встрече с его обладателем. От такой власти он бы не отказался.

— Мы хотим подарить вам это в благодарность за спасение наших жизней и судна, — так сказал Махешвари, протягивая подушечку, на которой лежал самодельный шар. Конечно, ему было далеко до покрытого резьбой волшебного шара, которым Мартинес когда-то любовался в музее флота, — блестящий металлический шар на вершине такого же жезла, — но когда выстроившаяся перед ним команда разразилась аплодисментами, Мартинес неожиданно почувствовал детский восторг.

— Насколько я знаю, в таких случаях обычай требует произносить речь, милорд, — сказал Алихан с невозмутимой улыбкой садиста.

И пришлось Мартинесу встать и произнести речь, не зная даже, с чего начать и о чем говорить. Он начал с того, что выразил команде благодарность за участие и за подарок. Он сказал, что даже если бы весь парламент собрался в полном составе и вручил ему подлинную награду, он не был бы тронут больше. Он поблагодарил их за то, что они следовали его приказам, даже когда казалось, что он просто сошел с ума.

— А мы и думали, что вы сошли с ума, милорд, — заметил Дитрих. — Но у вас тогда был большой пистолет, помните?

Послышался смех.

— Ну что же, — вывернулся Мартинес. — Если вы не чтите офицера, то по крайней мере сохраняете почтение к оружию.

Смех усилился. По счастью, публика была простая.

Мартинес решил, что настало время выразить личные благодарности. Он пространно изложил свое мнение о том, что в боевых условиях, о которых он до последнего времени знал только понаслышке, равно как и его слушатели, от команды требуются отвага, умение, выдержка и стойкость перед лицом серьезной опасности и постоянной угрозы смерти. Он намекнул, что, на его взгляд, команда «Короны» в избытке этими качествами наделена. Заявил, что ничего не смог бы сделать без поддержки команды «Короны», что ни одного из них он не забудет и гордится правом назвать их всех своими товарищами.

— Даже тебя, — добавил он, обращаясь под общий хохот к Ахмету.

Заканчивая речь, он выразил надежду, что команда «Короны» дойдет в нынешнем составе до окончания военных действий, что они еще вернутся на Магарию, вытеснят повстанцев-наксидов с планетной станции и освободят капитана и остальных членов экипажа «Короны».

Под гром аплодисментов он возвратился на свое место за столом и приказал Алихану отпереть кладовую со спиртным, чтобы все могли поднять тост за возвращение на Магарию.

На следующий день пришло сообщение, что ему присвоили звание капитан-лейтенанта и назначили капитаном «Короны». Алихан позаимствовал погоны с запасной формы Тарафы и приделал их к форменной куртке, которую Мартинес и надел, отправившись на обед.

— Я слышал, что в подобных случаях полагается речь, милорд, — заявил он опять, сияя мрачноватой улыбкой.

«Я уже сказал все, что хотел», — подумал Мартинес, но выбора у него не было. Пришлось вставать и говорить снова. Он превознес отвагу и добродетели команды «Короны» еще выше, чем во вчерашнем выступлении, еще сильнее сгустил краски, описывая ужасы избегнутой ими опасности, и расписал прямо-таки радужными тонами перспективы, ожидающие их по возвращению на Магарию. Окончательно иссякнув, он опять приказал открыть запасы спиртного.

Но назавтра он получил известие, что совет правления флота наградил его медалью «За заслуги» первого класса за участие в спасении капитана Блитшартса и «Черного Скакуна».

— В подобных случаях речи не полагается, — решительно сказал он Алихану, прежде чем тот успел вставить слово, и сразу же, под общие аплодисменты, велел подать выпивку.

Дабы ни у кого не возникло ощущение, будто он собирается превратить «Корону» в притон пьяниц и бездельников, на следующее утро он собрал всю команду на поверку, проинспектировал жилые отсеки и щедрой рукой раздал гору дисциплинарных взысканий.

По лазерной связи на него сыпались поздравления от друзей и родных из столицы. Пришло сдержанно-почтительное поздравление от лорда Пьера Н'гени. По-семейному его поздравили Випсания, Вальпурга и брат Роланд. ПэДжи прислал дурацкое видеописьмо. Пришли доброжелательные поздравления от Аманды Таен. Видеописьмо от Семпронии было несколько иного рода.

— Я было подумала простить тебя, раз уж ты заделался таким героем, — говорила она, — но потом мне пришлось провести часок с ПэДжи, и я передумала. — Она помахала ладошкой перед камерой. — Приветик!

И ни слова от Кэролайн Сулы. Только не получив от нее письма, он понял, что ждал его и что ее молчание больно его задело.

Чтобы развлечься, Мартинес стал думать о том, что теперь в качестве капитан-лейтенанта имеет право каждый год производить одного кадета или прапорщика в чин младшего лейтенанта. Он стал думать о Вондерхейдте и Келли и понял, что ни об одном из них не знает ничего, кроме того, что два месяца проработал плечом к плечу с одним из них, а с другой успел переспать.

Заглянув в личное дело Келли, он понял, что ее еще рано производить в лейтенанты, даже несмотря на то что она проявила недюжинный талант при обращении с корабельными орудиями. Служба на «Короне» была ее первым назначением, и ей стоило еще год-другой потереться на корабле, прежде чем принимать на себя лейтенантские обязанности.

А вот у Вондерхейдте опыта было побольше. Он успел поработать и пилотом-навигатором, и в двигательном отсеке, прежде чем стать вторым связистом. На службе под командой Мартинеса он не вызвал никаких нареканий, да и прежние его командиры не нашли причин для недовольства им. Он вполне мог сдать экзамены и имел уже достаточно опыта, чтобы нести вахту, отвечая за корабль.

Единственным недостатком этой кандидатуры было то, что Вондерхейдте происходил, как и Мартинес, из провинциального клана, и скорее всего клан Вондерхейдте не сможет отблагодарить клан Мартинесов за любезность, оказанную их отпрыску.

К тому же производство Вондерхейдте может задеть Келли. Может быть, она считает, что он чем-то ей обязан — из-за связавшей их постели, или из сентиментальных соображений, или из честолюбия, или…

Все так резко изменилось за несколько дней. Келли с Мартинесом сблизились, чувствуя себя изгоями, чудом избегнувшими угрозы аннигиляции. А теперь он был капитаном, а она — самым младшим офицером в его команде.

Перебирая все эти возможности, он вдруг сообразил, о ком следовало бы подумать в первую очередь, после чего вызвал к себе в каюту Алихана и предложил ему чин лейтенанта.

— Я ведь отставник, господин, — заметил Алихан. — Тридцать лет отслужил. Я пошел к вам ординарцем просто ради денег и чтобы было чем заняться.

— Я полагаю, что теперь любой отставной дыролаз, не имеющий справки о полной непригодности, будет призван на службу. Так что вопрос стоит не о том, служить или нет, а о том, где и в каком чине. Если ты станешь лейтенантом, то сможешь привести «Корону» в надлежащий вид, а когда решишь раз и навсегда уйти в отставку, то платить тебе будут совсем по-другому.

Алихан ненадолго задумался над этим, но тут же решительно покачал головой:

— При всем уважении к вам, господин, я не могу представить себя сидящим за одним столом с молодыми офицерами. Это будет неудобно и мне, и им.

— Но «Короне» нужен старший оружейник.

— Нет, господин, — на этот раз ответ Алихана прозвучал более твердо. — Я тридцать лет оттрубил по оружейным отсекам. Я отставник.

— Ну что ж, — Мартинес встал. — Надеюсь, по крайней мере ты останешься на своем нынешнем месте.

— Конечно же, лорд каплей. — По усам Алихана пробежала тень улыбки. — Что бы я делал без своего хобби?

Мартинес не знал, как отнестись к тому, что он оказался хобби Алихана, и предложил чин лейтенанта Махешвари, но механик отверг его предложение, даже не задумываясь.

— Офицерам слишком часто приходится пачкаться в дерьме, — отрубил он, осклабившись на последнем слове.

Итак, оставался один Вондерхейдте, если Мартинес вообще собирался кого-нибудь повышать в чине. Он вызвал к себе кадета и завел разговор о его планах и надеждах. Вондерхейдте собирался держать экзамены, как только позволит служба. Как раз перед восстанием он готовился по тем предметам, в которых был слабоват, но в последнее время стало немного не до того.

— Вы полагаете, что еще будут экзамены, милорд? — спросил он.

— Не знаю. Но, наверное, лучше считать, что будут.

Мартинес предложил Вондерхейдте свою помощь в составлении плана занятий, пообещал натаскать его по любому предмету, в котором тот чувствует себя неуверенно, и отпустил, так и не приняв окончательного решения. Вместо этого он вызвал Келли, поговорил с ней о ее планах и предложил ей организовать свое время так, чтобы позаниматься вместе с Вондерхейдте.

Она сверкнула своей ослепительной улыбкой:

— А когда? Мы же с ним поочередно стоим на вахте.

— Да, неудобно, — вынужден был признать Мартинес и добавил: — Я постараюсь помочь, как только смогу.

Помедлив, он продолжил:

— Обидно, что я не могу произвести тебя в младшие лейтенанты сейчас, когда вокруг полно освободившихся мест, но у тебя еще просто не хватает опыта.

— Ну конечно. — Она пожала плечами. — Жалко, что повстанцы не подождали до следующего года.

Помолчали.

— Вы думаете продвинуть Вондерхейдте?

— Я не слишком хорошо его знаю. А что ты об этом думаешь? — Келли служила на «Короне» с момента выпуска и знала Вондерхейдте дольше, чем Мартинес.

— Вон будет неплохим лейтенантом, — ответила она. — Он добросовестно работает и просто восхищается вами.

— В самом деле? — Мартинес почувствовал себя польщенным, но тут же вспомнил про двух бывших жен Вондерхейдте и осведомился:

— Ты в курсе его личной жизни? Знаешь что-нибудь о его бывших женах?

— Женах? — удивилась Келли. — Видимо, он рассказывал только о самой последней. — Тут она замялась. — Пожалуй, лучше не повторять того, что он говорил мне тет-а-тет.

— Я не прошу тебя торговать его доверием, — поспешно проговорил Мартинес. — Просто скажи, не слышала ли ты от него чего-нибудь, что было бы аргументом против его повышения?

Она облегченно вздохнула, поняв, что он не настаивает на развитии этой темы.

— Нет, лорд каплей.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. — И, не раздумывая особо, продолжал: — Может быть, нам стоит поговорить о том, что было между нами несколько дней назад?

Она улыбнулась, не разжимая губ.

— Я все думала, решитесь ли вы… ладно. Продолжайте.

— На что я должен решиться?

Она покачала головой:

— Вы сами начали, милорд.

Он поглядел ей в глаза.

— Ладно. Ты не хочешь это повторить?

На этот раз она ухмыльнулась, показав разом все зубы, и скептически расхохоталась, совсем как тогда, когда он в первый раз заговорил с ней на эту тему. И тут же придала своему лицу серьезное выражение.

— Видите ли, лорд каплей, — сказала она, — как я уже упоминала, у меня есть парень на Заншаа. И с каждым часом мы делаемся все ближе к нему.

— Да уж.

— К тому же теперь вы капитан, а… — она покусала губы. — Теперь ведь совсем другое дело, верно?

— Верно.

Повисло молчание.

— Честное слово, я испытываю сильное искушение, — сказала она. — Но наверное, лучше не стоит.

Уязвленное тщеславие боролось в душе Мартинеса с облегчением. Он предпочитал считать себя неотразимым и всегда болезненно реагировал на доказательство обратного. Ему нравилась Келли, но иметь на корабле любовницу было бы слишком хлопотно.

— Пожалуй, ты рассуждаешь более трезво, чем я, — вымолвил он.

«Демонстрирует зрелость суждений», — записал потом Мартинес в ее деле. В первый раз пользуясь новообретенным правом патронажа, он послал в правление флота письмо, в котором рекомендовал наградить Келли за доблесть и самообладание при отражении ракетной атаки медалью «За доблесть».

Но кого производить в лейтенанты, он так и не решил. Его мысли занимала Кэролайн Сула. Ей нужны были и поддержка, и покровитель в корпусе, а ее дело было просто безупречно.

Но трудно оказывать поддержку тому, кто даже не хочет с тобой разговаривать. Он размышлял, не написать ли ей письмо с предложением помощи, но боялся отказа или, того хуже, молчания в ответ.

В конце концов все решилось само собой. Он получил сообщение, что ему на корабль назначили новых людей взамен оставшихся на Магарии — в основном старых «орешков» из числа отставных и новобранцев, еще не успевших пройти до конца курс в училищах. Они уже ждут его на Заншаа. Из трех назначенных ему лейтенантов двоих Мартинес не знал, зато хорошо помнил третьего, Плешкина, с которым они когда-то служили кадетами. Этот Плешкин был недружелюбным, язвительным занудой, на служебные обязанности он не обращал внимания, зато обладал талантом перекладывать вину за свои многочисленные ошибки на других.

Мартинес тут же сообщил в ответном письме, что уже произвел в лейтенанты кадета Вондерхейдте и поэтому, к сожалению, не имеет уже возможности принять на борт лейтенанта Плешкина. И сразу же отправился в рубку и сообщил Вондерхейдте о его новом статусе.

На этот раз речь за обедом пришлось произносить Вондерхейдте. Мартинес получил массу удовольствия, слушая его. Винную кладовую отпирать не стали, но, как выяснилось, кое-кто обошелся и своими силами.

— Мне кажется, Жоу и Ахмет гонят самогон, господин, — сообщил на следующее утро Алихан, убирая постель Мартинеса. — Они покупают на кухне объедки и обрезки и делают брагу.

— На деньги, которые выигрывают в кости. — О распространившейся заразе азартных игр Мартинес уже был наслышан.

— Именно так, господин.

— Интересно, когда они спят.

Мартинес подумал.

— Если их пьянство не станет серьезной проблемой, то до конца перелета закроем на это глаза. А потом определим наказания и штрафы всем провинившимся, а выигранное в кости пойдет в общий котел.

Алихан одобрительно ухмыльнулся:

— Отлично, господин.

— Если придумаешь, как избавить карманы коков от тяжести незаконного заработка, поделись со мной рецептом.

Улыбка на лице Алихана стала еще шире.

— Обязательно, господин.

А через двадцать один день отверстие второго межпространственного тоннеля системы Пасваль поглотило «Корону» и началось торможение. Мартинес не хотел возвращаться на Заншаа в таком же жестоком режиме, в каком улетал с Магарии, и поскольку командование его особо не торопило, решил весь остаток пути пролететь с нормальной силой тяжести.

После Пасваля «Корона» попала в Лоатин, систему с восемью биллионами жителей, обитающих на двух планетах и трех лунах. «Корона» провела там только восемь дней, которые потребовались ей для того, чтобы преодолеть расстояние от третьего межпространственного тоннеля до второго, являясь все это время единственным вооруженным кораблем на всю систему, поскольку охранявший ее фрегат «Ментор» сразу после начала беспорядков был отозван на Заншаа.

В последний час своего пребывания в Лоатине экипаж «Короны» стал свидетелем вторжения противника, появившегося из первого тоннеля. На самом деле корабли появились четырнадцатью часами раньше — расстояние между воротами первого и второго межпространственных тоннелей слегка превышало четырнадцать световых часов. Они двигались быстро, со скоростью 0,4 скорости света. Судя по карте межпространственных тоннелей, появившиеся корабли должны были быть эскадрой наксидов с Феларуса, в системе которого размещался третий флот.

Цензура не пропускала сведений о том, что произошло с третьим флотом, но теперь, увидев наксидскую эскадру, Мартинес мог сам догадаться, что к чему.

Их появление вызвало у него бурю неприятных чувств, но подсчеты показали, что они не могут настичь его, разве что полетят за ним до Заншаа, где им придется столкнуться со всем флотом метрополии, который сейчас кружил по системе на полной боевой скорости. Через ретрансляционную станцию он послал на Заншаа сообщение о появлении эскадры с Феларуса.

«Корона» спикировала во второй тоннель и оказалась в полностью необитаемой системе Протипана. Протипан был красным карликом, почти незаметным в видимом спектре. На предыдущей стадии своего существования, будучи красным гигантом, он поглотил все ближние планеты, непомерной гравитацией превратил в бесформенные булыжники среднеудаленные, а ледяную атмосферу дальних планет основательно прожарил, в результате чего планетная система состояла из одних безжизненных обломков камня и льда, вращающихся на почтительной дистанции от звезды.

Самое сильное впечатление здесь производило занимавшее треть неба красное облако, по краям отливающее голубым и пурпурным. Это были остатки сверхновой, разлетающейся со скоростью, близкой к половине световой. Через восемьдесят тысяч лет она должна была добраться до системы Протипана, но уже сейчас выглядела как огненный рот, разинутый в небе, чтобы поглотить красного карлика. За это сверхновую прозвали Пастью.

В системе Протипана «Корона» провела всего четыре часа, понадобившиеся ей, чтобы преодолеть расстояние между двумя открывавшимися здесь тоннелями. Работники ретрансляционных станций были Уже предупреждены о нашествии наксидов, хотя шансы убраться из системы до появления противника были только у тех, кто обслуживал дальний, второй тоннель. Мартинес не знал, что наксиды делают с трансляторами, захватив их, но предполагал, что они постараются использовать возможности связной системы, объединяющей огромную империю.

Из Протипана «Корона» проскользнула в систему Сейшо, где провела два дня, прежде чем вышла через четвертый межпространственный тоннель в систему Заншаа, под надежную защиту флота метрополии.

Тогда Мартинес решил, что настало время разобраться с незаконным самогоноварением на «Короне».

Они будут здесь через тридцать часов, думал Шушаник Северин. У меня есть еще время приготовиться к неприятным сюрпризам.

— Говорит прапорщик Северин с Протипанадва, — доложил он по связному лазеру. — Благодарю за предупреждение, капитан Мартинес. Примите мои поздравления лично вам и «Короне» и пожелания удачи во всем.

Трудно было винить Мартинеса за то, что он убегает перед лицом неприятельской эскадры, в восемь раз превосходящей его по численности. Жаль только, что самому Северину приходится оставаться здесь.

Северину было двадцать восемь лет, и он командовал ретрансляционной станцией на Протипане-два. Он и шестеро его подчиненных обслуживали мощные коммуникационные лазеры и компенсаторы массы, обеспечивающие стабильность межпространственного тоннеля. Обычно они работали сменами по четыре месяца, и восстание произошло как раз в начале их смены. Теперь все спуталось, и было непонятно, надолго ли они здесь застряли.

Станции, обслуживающие межпространственные тоннели, находились в ведомстве поисковой службы, организации со славным прошлым, которая, однако, ничего больше не исследовала. Ее бюджет все уменьшался по мере того, как шли века и шаа теряли интерес к расширению пределов своей империи. Теперь основным занятием службы было отслеживание тоннелей и связных систем, а команду двух оставшихся исследовательских судов составляли кадеты, вдохновленные легендами о героических походах былых веков.

Северин не имел бы ничего против спокойной работы, и на станцию, обслуживающую только что открытый тоннель, он пошел главным образом из-за своей тети, командующей, которая имела возможность обеспечить ему здесь быструю карьеру. Платили хорошо, а тратить деньги во время четырехмесячных вахт было не на что. Хорошая была служба, спокойная и нужная, и все работающие на Сейшо знали друг друга в лицо и жили дружно.

Он даже не знал, как отнестись к тому, что на время беспорядков поисковую службу объявили военной организацией и подчинили флоту. Наверное, можно жить и так, если будет не слишком много идиотских приказов от этих дурацких пэров.

При всем при том он обнаружил, что ему хочется принять участие в происходящем. В былые времена поисковая служба была бы первой в борьбе с повстанцами. Его возмущала мысль, что он может провести всю войну, глядя на круглый проем Протипана-два.

Протипан-два был необычен тем, что имел тороидальную форму с дырой посредине. Большинство межпространственных тоннелей, загадочных структур, оставшихся с тех времен, когда вселенная еще только формировалась, имели форму круга и выглядели как на рисунке из учебника — их всегда описывали как «кусок звездного неба, на которое смотрят через круглый аквариум». Были еще четырехгранные и восьмигранные или цилиндрические тоннели, но единственным известным тороидальным был Протипан-два. Знаменитый яхтсмен Минх как-то раз сделал двойную петлю сквозь дырку в центре, проскользнув через нее как через огромную пуговицу. Северин любил смотреть из окон своего кабинета на это странное зрелище — висящее в пространстве кольцо из звезд, расположенных где-то совсем в другом месте вселенной. Он чувствовал гордость при мысли, что является хранителем самого необычного тоннеля на всю империю.

Узнав из сообщения «Короны», что вскорости ожидается появление наксидов, он созвал своих сотрудников на совещание.

— Я думаю, мы должны сразиться с врагом, — сказал он. — Надо сделать что-нибудь достойное доблестных традиций нашей службы.

— Например? — скептически осведомился прапорщик второго класса Граст.

Северин протянул Грасту кусок острой чесночной колбасы, которой подкреплялся в тот момент, когда пришло сообщение.

— Например, можно отодвинуть тоннель, — сказал он.

Одной из задач, стоящих перед обслуживающей станцией, являлось поддержание стабильности тоннеля. Межпространственный тоннель мог потерять стабильность, если в одном направлении сквозь него проходило больше материи, чем в другом. Этой проблемы фактически не существовало, пока тоннели пропускали только звездный ветер да малость космической пыли. Но когда через них начали летать корабли, положение изменилось. Если в одну сторону пролетало больше кораблей, чем в другую, тоннель мог изменить форму, сместиться в пространстве или вообще захлопнуться.

К счастью для империи, было найдено простое решение: нужно было просто перебросить в нужном направлении тело, соответствующее разнице масс пролетающих кораблей, чтобы сохранить равенство потоков. Каждая станция при межпространственном тоннеле была оборудована установками, которые могли перебрасывать заключенные в стальные рубашки тяжелые брикеты астероидного материала в другую звездную систему, где они начинали вращаться вокруг звезды по орбите, с которой их можно было снять и отправить в случае нужды опять на другую сторону тоннеля. Эти снаряды были такими тяжелыми, что быстро перебросить их через тоннель было невозможно — но это и не требовалось. Достаточно было того, чтобы идущие к тоннелю суда не рисковали напороться на движущийся навстречу камень.

— Отодвинуть тоннель? — повторил Грает. — Разве мы можем это сделать?

— Я думаю, что да.

Грает задумчиво откусил кусок колбасы.

— Это порушит им все планы. Если они промажут мимо тоннеля — а здесь нет планет, вокруг которых они могли бы развернуться, — то у них уйдут месяцы на то, чтобы затормозить и вернуться.

Северин уже перешел к следующей мысли:

— Почему бы вам не заняться подготовкой спасательной шлюпки, пока я прогреваю пусковую установку?

На экзаменах, которые Северин сдал, чтобы получить нынешнюю должность, требовалось основательное знание теории межпространственных тоннелей. Теперь настало время применить эту теорию на практике. Первым делом он начал разгонять свои тяжелые, медлительные кегли-снаряды по направлению к зияющему в небе тору и только потом принялся подсчитывать, сколько их нужно, чтобы переместить тоннель в пространстве. Он рассчитывал, что первые несколько грузов дестабилизируют тоннель, что должно было облегчить дальнейшую работу.

Произведя подсчеты и выяснив, куда нужно целиться, он начал систематический обстрел тоннеля, запуская один груз за другим. И только после этого он связался со своим начальством в системе Сейшо, чтобы получить их согласие на свои действия.

Через четыре часа пришло ответное письмо, в котором Северину категорически запрещалось дестабилизировать тоннель. К этому моменту он успел перебросить на ту сторону уже тысячи тонн материи, и тор начал понемногу смещаться.

Распространяя аромат чеснока, в диспетчерскую вошел Граст.

— Шлюпки готовы, — доложил он, глядя в окно на то, как очередной огромный снаряд выскользнул из пусковой установки и направился к жутковатому обручу, колышущемуся в пространстве.

— Присмотри пока за пусковой установкой, — сказал Северин. — Хочу перенести на шлюпку свои пожитки.

На шлюпках было не так уж и тесно: они были предназначены для того, чтобы смена станционного персонала могла с комфортом добраться до места работы, а лететь приходилось около месяца. Там была удобная кухня и тренажерный зал, библиотека с видеофильмами, книгами, музыкой и прочими удобствами.

Северин отнес туда защитные костюмы, одеяла с подогревом и теплые носки. После этого вернулся в диспетчерскую.

— Тоннель движется, — сообщил Граст.

— Я знаю.

К тому времени как Северин выпалил в тоннель весь заряд грузов, тоннель сместился на семь диаметров и наклонился относительно плоскости эклиптики. Начальство, заметив целый состав грузов, переправленных в их систему, слало откровенно перепуганные сообщения. К счастью, они постепенно переставали доходить: по мере того как тоннель смещался, связные лазеры постепенно теряли друг друга.

Северин и его подчиненные в последний раз пообедали на станции лапшой с огненным томатным соусом чили, запив ее темным, терпким пивом, приготовленным из ячменя, привезенного на станцию одним из сотрудников.

В поисковой службе было принято компенсировать отсутствие шикарного общества доброй едой.

— Знаете, — объявил Северин, — я начинаю думать, что нам не стоит покидать систему Протипана.

— Если мы здесь останемся, — заметил Граст, — они возьмут нас в плен.

— Я не говорю, что мы должны оставаться здесь, на станции, — ответил Северин. — Думаю, нам стоит сесть в шлюпку и прицепиться к одному из этих булыжников, которые летают по системе. Таким образом мы сможем держать противника под наблюдением, а когда флот вернется, мы им все расскажем. А если противник уйдет, мы просто вернемся на станцию.

— Вы говорили о месяцах, — заметил кто-то.

Последовала короткая дискуссия. Северину вовсе не хотелось провести три или четыре месяца с людьми, которые против своей воли подчинились его приказу. Но в конце концов он сумел настоять на своем, не прибегая к решительным мерам. Все сотрудники имели привычку к скученной жизни, и все согласились, что ради того, чтобы сорвать планы противника, стоит потерпеть временные неудобства.

— К сожалению, будет холодновато, — сказал Северин. — Чтобы нас не засекли, придется расходовать как можно меньше энергии.

— Нужно взять с собой одеяла, — сказал кто-то.

— Я их уже упаковал.

Наступило молчание.

— Ну что ж, по крайней мере, когда мы вернемся, получим зарплату сразу за большой срок, — с надеждой сказал Граст.

Они погрузили на шлюпку запас еды на шесть месяцев и отчалили. Северин заранее присмотрел подходящую скалу, железный астероид под именем 302948745AF — даже небольшие куски камня и металла в системе Протипана были зарегистрированы, ведь они могли понадобиться на изготовление грузовых болванок.

Флотилия наксидов ворвалась в систему раньше, чем шлюпка успела причалить к новому дому, но Северин, предвидя это, заранее произвел торможение. Теперь они не спеша дрейфовали по направлению к 302948745AF. Подойти вплотную к астероиду можно будет и при помощи маневренных двигателей, не включая привлекающего внимание аннигиляционного двигателя.

Плавая в невесомости по шлюпочной рубке, Северин не сводил глаз с длинных аннигиляционных факелов, приближающихся к тоннелю. Наксиды летели быстро, они тормозили, но все равно двигались с четвертью световой скорости. Подсчитав, куда ведут их траектории, Северин увидел, что они летят туда… где должен был быть тоннель.

Они еще могли заметить, что тоннель переместился. Они могли просто увидеть это или подсчитать привносимое им искривление пространства-времени. Но, твердил себе Северин, им просто незачем это делать. Тоннель стоял неподвижно с той поры, как его открыли, и не было никаких оснований ожидать, что он стронется со своего привычного места.

Но по мере того как шли минуты и огоньки на экране все приближались, во рту у него пересохло, и он судорожно стиснул в ладонях острые ребра пульта управления. Чтобы попасть в тоннель, им нужно только чуть-чуть подкорректировать курс, и они могут сделать это в любой момент…

Он затаил дыхание, и эскадра наксидов пролетела мимо входа в тоннель. Экипаж шлюпки разразился радостными воплями. Северин мог только гадать, что почувствуют повстанцы на своих кораблях, когда поймут, что с ними случилось.

Наксиды включили тормозные двигатели на полную мощность, но Северин знал, что, какими бы ни были их планы, он отсрочил их выполнение минимум на три месяца, а то и больше.

Это был триумф. Он нанес врагу удар без всякого оружия, а если повезет, он сможет и дальше продолжать в том же духе.

После разговора с Торком Ярлат со своей командой усиленно разрабатывал планы нападения на Магарию и, рассматривая планы операции, уже не находил в себе сил отказаться от них от всех сразу.

Отчет Мартинеса с прилагающейся к нему видеозаписью, полученный через несколько дней, не дал ответа на вопрос, произвела ли его единственная долетевшая ракета хоть какие-то повреждения, но у Ярлата возникло ощущение, что что-то эта ракета все же сделала. Почти все радиационные экраны на кольцевых станциях располагаются на внешнем кольце, защищая обитателей от солнечной радиации, а ракета «Короны» почти задела северный край внутреннего кольца. Потоки нейтронов и гамма-излучения высокой энергии, высвободившиеся при взрыве, может быть, и не нанесли кораблям серьезных повреждений, а вот их экипажи и служащие кольца, которые в этот момент не находились в защитных укрытиях, могли получить смертельную дозу облучения. Не исключено, что этот взрыв нанес серьезный урон живой силе противника и тем гражданским служащим, которые находились в этот момент на кольце. Потери среди работников верфей и прочих специалистов, на которых по сути держится флот, могли оказаться очень высоки. Надежные военные машины, возможно, и не пострадали, а вот обычная электроника, наверно, пришла в негодность — начиная с систем освещения и силового питания и заканчивая грузовыми электрокарами. В этих условиях наксидам будет нелегко заниматься переоборудованием захваченных судов.

Если влететь туда очень быстро, думал Ярлат, если флот метрополии ворвется туда так стремительно, что застанет Фанагию врасплох, то у них есть шансы. Единственное, что она может сделать, чтобы противостоять внезапному появлению флота метрополии, — разогнать свои суда до такой же скорости, подвергая их экипажи таким же мучительным перегрузкам, которые обрушил на плечи своих подчиненных сам Ярлат. Но суда Ярлата были полностью укомплектованы, его люди могли хоть как-то отдыхать, в то время как на судах Фанагии, если она формировала команды захваченных кораблей за счет экипажей своих эскадр, будет катастрофически не хватать рабочих рук. К тому моменту, когда они вступят в битву с Ярлатом, от них почти ничего не останется после месяца перегрузок и постоянного несения вахты и по сравнению с его относительно свежими людьми они окажутся практически небоеспособными. Они не будут представлять для Ярлата серьезной опасности. А три эскадры будут укомплектованы судами, вообще приспособленными для представителей других видов, и наксидам будет очень непросто управлять ими.

Правда, рассуждал он, у их положения есть определенные преимущества. В данный момент две большие планеты системы Магарии, Барбас и Ринконелл, располагались с двух сторон первого межпространственного тоннеля системы на расстоянии сорока световых минут. Фанагия могла запустить свои эскадры в постоянное вращение вокруг этих двух планет или вокруг Барбаса, Ринконелла, Магарии и солнца, удерживая их таким образом в готовности нанести удар по флоту Ярлата, как только он появится из тоннеля.

Ярлат со своими советниками постарался продумать серию маневров, которые должны были свести это преимущество к минимуму.

Больше всего он по-прежнему опасался численного превосходства противника. Но тут как раз пришло сообщение — опять от Мартинеса, — что эскадра неприятеля из Феларуса находится не на Магарии, а в системе Протипана, а значит, не все вражеские корабли сейчас под рукой у Фанагии. Похоже, что наксиды не особо спешили сосредоточить свои силы.

А значит, имело смысл поскорее захватить Магарию, чтобы не дать противнику возможности собрать все силы воедино.

Появление эскадры с Феларуса в системе Протипана вызвало у парламента истерику. Если повстанцы так разбрасываются своими войсками, значит, нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Парламент потребовал от совета правления флота, чтобы были приняты меры. («Защищать все подряд», — пробурчал Торк и выругался.)

Решено было послать войска на защиту Хон-бара, чтобы заткнуть рты крикунам. Эта миссия была поручена лайонской эскадре из системы Преовина, не успевшей еще добраться до Заншаа, и эскадре, наскоро сколоченной из отдельных судов, оказавшихся в окрестностях столицы. Возглавлять эту эскадру Должен был взятый в плен наксидский крейсер «Судьба», переоборудованный под команду торминелов, которая должна была вскоре занять свои места на его борту. Именно к этой эскадре была прикреплена «Корона» с ее доблестным и увешанным свежими наградами капитан-лейтенантом Мартинесом.

 

Глава 12

Стоя на трибуне перед собранием парламента, Мартинес купался в приветственных криках и аплодисментах. Он поднял над собой золотой шар — настоящий, тяжелый жезл со стеклянным шаром, в котором переливалась золотистая жидкость, — и в ответ на его салют собрание опять разразилось приветственным гулом.

Командующий флотом лорд Торк, председатель совета правления флота, вручил ему награду в усыпанном бриллиантами кейсе, а лорд Пьер Н'гени, патрон семейства Мартинесов, лично представил его собранию. Родственники Мартинеса, сестры и брат, стояли в галерее для гостей и аплодировали вместе со всеми.

Мартинес внимательно следил за своей улыбкой — ей полагалось излучать уверенность и мудрость, а она вместо этого норовила расплыться в широкую имбецильную ухмылку. Похоже, в основном ему удавалось с ней справиться.

Наконец аплодисменты смолкли, и Мартинес неожиданно услышал, как громко бьется его сердце. Сделав глубокий вдох, он повернулся к новому предводителю парламента, лорду Сайду.

— Насколько мне известно, в подобных случаях обычай требует произнести речь, — сказал Мартинес. Он почти слышал эти же слова, произносившиеся на «Короне».

Лорд Сайд, похоже, был удивлен самой мыслью о том, что может существовать подобный обычай, но вида не показал.

— Лорд Гарет, собрание пэров радо выслушать вас.

Мартинес повернулся к аудитории: к депутатам в бордовых костюмах, к стоящим в галерее родственникам и флотским офицерам, к предводителю парламента и командующему флотом Торку, стоящим неподалеку, — все они казались темными силуэтами на фоне яркого света бьющих в глаза прожекторов, направленных на трибуну. И разумеется, кроме них незримо присутствовали биллионы глядящих на него по видео.

После стольких лет, полных борьбы, опасностей и тяжелого труда, Мартинес наконец дождался своего звездного часа. В этот миг вся империя ждала, когда же он заговорит.

А он не мог вымолвить ни слова. Гладкие фразы, которые он приготовил заранее, вдруг куда-то делись, и он ощущал только напряжение, с которым самые важные персоны империи ожидают, что он сделает ошибку. Продемонстрирует всем, что как был, так и остался неотесанным провинциалом.

Вокруг звенела тишина, и только стук сердца громом отдавался в ушах. Он с усилием раскрыл рот и заставил себя заговорить.

— Милостивые государи депутаты, — начал он, обвел аудиторию взглядом и остановил глаза на Сайде и командующем флотом Торке. — Милорд предводитель, — произнес он. — Милорд командующий. — Скользнул взглядом по галерее, он продолжил: — Друзья.

И когда он убедился, что возможно говорить и перед этой аудиторией, слова потоком хлынули из него. Сначала их было немного — на поверхность сознания выплыло только несколько первых фраз, но по мере того как он говорил, начали появляться новые. Очень удачно, что Мартинесу уже дважды пришлось в последнее время говорить речи — это помогло ему быстро войти в ритм. Говорить перед парламентом оказалось несложно: его слушатели сами недавно выдержали битву, прямо на этом самом месте, и он мог смело предполагать в них ту же отвагу, сноровку и таланты, за которые он уже благодарил команду «Короны».

Под конец речи слова лились с его губ рекой, как будто он всю жизнь только и делал, что обращался к парламенту.

— Я чувствую это сердцем, — сказал он в заключение своей речи. — С такими мудрыми руководителями, как собравшиеся здесь, и с такими отважными и умелыми исполнителями, как те, с кем мне посчастливилось бок о бок сражаться на «Короне», мы обязательно победим!

Одобрительные крики и аплодисменты, наполнившие залу, звучали еще громче, чем в прошлый раз. Мартинес опять нацепил мудрую и уверенную улыбку и отсалютовал собранию золотым шаром.

Хоть вам и не нравится акцент, подумал он, придется его проглотить.

А потом был прием во дворце Н'гени. Дворец благоухал ароматом тысяч букетов, а оригинальные светильники в форме снежинок, среди которых не было двух одинаковых, парили под потолком, освещая серебристым светом собравшуюся толпу. За окнами шел настоящий снег, он лежал на карнизах и сверкал на ветках деревьев, растущих в саду. Залы и галереи были заполнены депутатами, высокопоставленными представителями флота и высшими чинами администрации.

Никто не носил траура. Парламент решил раньше срока прекратить траур по последнему из великих господ, а значит, и ограничения на число гостей тоже были сняты. Официально это было сделано потому, что военное положение имело приоритет над всем прочим. Хотя, если бы Мартинес был депутатом, он стремился бы прервать траур просто во избежание недоразумений. Ведь теперь не так-то просто было сообразить, скорбит ли кто-либо по великому господину, или по погибшим на войне, или по умершим повстанцам-наксидам, или просто по мирному порядку старой империи.

Не задаваясь больше вопросом, как отобрать двадцать два гостя на любой прием, общество на радостях старалось извлечь все доступные удовольствия из зимы и восстания.

Да и Мартинесу было приятно опять облачиться в зеленое.

— Я и не знал, что ты собираешься произносить речь, — сказал ему старший брат Роланд.

— Я собираюсь сам когда-нибудь стать депутатом, — ответил он. — Вот я и подумал: стоит им показать, что я могу разговаривать на людях и говорить дельно, и вообще мы на Ларедо не страдаем от нервного тика или заикания.

— Честно говоря, это я собирался стать первым депутатом с Ларедо, — сказал Роланд. Он был немного выше Гарета — за счет длинных ног. У него был очень сильный ларедский акцент. — Надеюсь, ты уступишь мне эту честь по старшинству.

— Возможно, — ответил Мартинес. — Но если выйдет иначе, я сделаю все, чтобы протащить туда тебя. Теперь самое время: тут освободилось много вакансий.

Он и сам толком не знал, насколько серьезно говорит. Капитан-лейтенант лорд депутат Гарет Мартинес? Нынче это казалось вполне возможным. Парламент был сейчас благорасположен к ним. Он уже заказал ларедским верфям постройку трех фрегатов и обещал клану Мартинесов и их подопечным солидную поддержку.

Может быть, наконец-то планы лорда Мартинеса начнут приносить плоды. Отец Мартинеса, столкнувшись с пренебрежительным отношением к себе во Флоте и на Заншаа, вернулся на Ларедо с твердым решением стать таким богатым, чтобы уже никто не смел пренебрегать им. И он-таки сделался фантастически богат, даже по меркам пэров, и его дети тоже были частью его плана, направленного на то, чтобы завоевать столицу и пробиться через неприступные стены, отделяющие высшую знать, но до сих пор Мартинес не думал всерьез, что достичь высокого положения могут те, кто не происходит из старинных родов вроде Н'гени и Ченов.

Так и было раньше. Но похоже, после восстания все сделалось возможным.

Подошел лорд Пьер Н'гени и поднял бокал за кавалера золотого шара. Мартинес поднял в ответ жезл и только сейчас заметил, что к нему пристал клочок плоти командующего флотом Торка. Мартинес стряхнул его на пол и произнес:

— Мы тут решили, что первый депутат с Ларедо должен быть обязательно из числа ваших клиентов.

Лорд Пьер задумался. Теоретически это он представлял в парламенте Ларедо, являясь патроном клана Мартинесов, хотя, конечно, лорд Пьер никогда не был на Ларедо, да и не собирался туда.

— Пожалуй, — наконец согласился он.

— Вам не помешают лишние союзники в парламенте, — сказал Мартинес.

Лорд Пьер повернулся к Роланду.

— Теперь, получив подряды для своих верфей, вы возвращаетесь домой? — спросил он.

— У меня ушло бы три месяца на то, чтобы добраться туда, — ответил Роланд, — а к этому времени ваши фрегаты будут уже почти готовы. Там я сейчас не нужен — мой отец отлично справится со всем. Нет, — улыбнулся Роланд, — я пока что останусь в столице. Может быть, застряну здесь на несколько лет.

Лорд Пьер, похоже, был отнюдь не в восторге от этой новости.

— Но вам, лорд капитан, вскоре придется собираться в дорогу? — спросил он у Мартинеса.

— Через два дня надо присоединиться к новой эскадре. А я еще только познакомился со своими новыми офицерами.

Надо сказать, Мартинес был не особо впечатлен новыми подчиненными: один лейтенант с сединой в волосах, вот уже шестнадцать лет в этом чине, а другой — едва оперившийся юнец, едва ли не моложе Вондерхейдте. С ними явно предстояло немало возни.

— Как вы полагаете, Ярлат атакует Магарию? — спросил лорд Пьер. — Похоже на то, что он скоро решится.

— Я думаю, что, нанося удар, он не промахнется, — ответил Мартинес.

Роланд ехидно улыбнулся:

— А я-то думал, ты скажешь, что мы обязательно победим.

— Мы можем победить, если возьмемся за дело.

Когда из танцевального зала донеслись звуки взявшегося за дело оркестра, Мартинесу захотелось, чтобы в его объятиях сейчас была Аманда Таен. Но прапорщику Таен предстояло еще не меньше месяца заниматься на своем корабле ремонтом спутников, а у Мартинеса не было времени заводить новую связь, разве что сделать это прямо сейчас. Но стоило ему двинуться на звуки музыки, как перед ним возник ПэДжи Н'гени. На его лице застыла ставшая уже привычной меланхолия, и Мартинес не сомневался, что причиной тому является регулярное общение с его сестрами. Мартинес мог себе представить, каково сейчас бедняге.

— Послушай, Гарет, — окликнул его ПэДжи.

— Что?

— Классную речь ты закатил сегодня утром.

— Спасибо.

— Мне даже захотелось… сделать что-нибудь, если ты понимаешь, что я имею в виду. Сделать что-нибудь полезное в этой войне.

Мартинес внимательнее поглядел на него.

— Вступить во флот?

— Не думаю, чтоб я… — ПэДжи запнулся. — Я имею в виду сделать что-нибудь. — ПэДжи поправил воротник. — Я не знаю, можно ли у тебя проконсультироваться. По личному вопросу.

Мартинес поднял брови.

— Пожалуйста.

— Я хочу узнать, нормально ли для кого-нибудь с Ларедо — например, для молодой женщины — демонстрировать свою общественную и внутреннюю независимость.

Мартинес постарался спрятать ухмылку.

— Конечно, — ответил он. — Ларедяне славятся своей независимостью и в мыслях, и в поступках.

— А… я так и думал. Видишь ли, — ПэДжи нахмурился, — я так редко вижу ее. Я имею в виду Семпронию. Только официальные встречи. Она позволяет поцеловать себя в щеку, и все. — Его голос дрогнул, но он взял себя в руки. — Но у нее есть друзья, и она проводит кучу времени с ними, а со мной никогда… — Он поспешно добавил: — Конечно, она учится в школе и говорит мне, что рада повидаться со своими школьными товарищами. Я ничего не могу на это возразить, потому что сам до сих пор дружу со старыми товарищами… — Он смущенно поглядел на Мартинеса. — Но у нее так много друзей-офицеров. И они-то не учатся в школе.

В душе Мартинеса шевельнулось что-то вроде сочувствия к ПэДжи Н'гени. Но он напомнил себе, кем является его собеседник, и сочувствие рассеялось, как вишневый цвет на весеннем ветру.

— Я полагаю, тебе стоит проявить терпение, — сказал он. — Семпронию балует вся семья, и она привыкла делать все по-своему. — Он ободряюще похлопал ПэДжи по плечу. — Со временем она подрастет и оценит твои добродетели. А что до офицеров — я думаю, она просто хочет повеселиться в их компании, пока они не отправятся на войну.

— Хм. — ПэДжи тяжело задумался. — Ну, может быть, и так.

А после завтрака Мартинес услышал еще кое-что об одном из этих офицеров. Он собирал вещи, намереваясь направиться на совещание, созываемое новым командующим эскадрой, капитаном Фарфангом с «Судьбы», и тут в его двери тихонько постучали.

— Да?

— Это я. — Голос Семпронии звучал приглушенно из-за толстых тиковых дверей.

— Заходи.

Семпрония нерешительно отворила тяжелую дверь и вошла. Увидев, что серебряные пуговицы его кителя расстегнуты, она подошла и принялась приводить его в порядок, слегка прикусив нижнюю губу и комически серьезно скосив глаза. Управившись с последней пуговицей, она поправила воротник и отступила на шаг, оценивая свою работу.

— Спасибо, — поблагодарил Мартинес.

— Не за что. — Она скрестила руки на груди и нахмуренно поглядела на него. Он подошел к туалетному столику и взял в руки золотой диск на ленточке, который он мог теперь носить, когда не собирался брать с собой золотой шар.

— Ты не будешь носить шар с собой?

Мартинес повесил диск на шею.

— Шар предназначен для торжественных случаев. Носить его с собой повсюду — явное чванство.

— Но, Гарет, — возразила сестра, — ты ведь действительно очень чванливый.

Мартинес решил, что мудрее будет не возражать на это обвинение. Вместо этого он спросил:

— С чем ты пришла ко мне, Прони?..

— Ой. — Она помолчала. — Я хотела поговорить с тобой об одном из твоих офицеров.

— Об одном из моих офицеров?

— Его зовут Никкул Шанкарашарья.

— Вот оно что.

Это был его второй офицер, с которым он познакомился пару дней назад, но не успел еще толком поговорить. Младший лейтенант, возведенный в чин всего шесть месяцев назад, с тонкими усиками и нерешительными манерами. При первой встрече Шанкарашарья не произвел сильного впечатления, хотя Мартинес успел подумать, что этот, похоже, будет нормально работать.

— Это твой друг? — спросил Мартинес.

Щеки Семпронии слегка порозовели.

— Да. Я надеялась, что ты сможешь, как бы это сказать, слегка присмотреть за ним.

— Это моя работа, — ответил Мартинес. — А что, за этим Шанкарашарьей нужно особо присматривать?

Семпрония загорелась румянцем.

— По-моему, он очень талантливый. Но он такой робкий и не любит выставляться. Ты можешь растоптать его и даже не заметишь.

— Хорошо, я обещаю глядеть под ноги, чтобы не наступить на него ненароком.

Покопавшись в памяти, он смог вспомнить Семпронию беседующей с черноволосым офицером на их семейном приеме в честь Кэролайн Сулы.

Ее глаза беспомощно бегали по его комнате.

— Он так тебя уважает. Он специально просил своего патрона, лорда Пеццини, чтобы его назначили на «Корону». — Уголки ее губ поползли вниз. — Конечно, он не знает тебя, как я.

Мартинес подошел к Семпронии и, подняв ее подбородок, заглянул ей в глаза.

— Этот Шанкарашарья и правда много для тебя значит, Прони?

Она плотно сжала губы и кивнула. Мартинес поцеловал ее в лоб.

— Ну и отлично, — сказал он. — Я сделаю для него, что смогу.

Она порывисто обняла его.

— Вот здорово, — проговорила она. — Если ты присмотришь за Никкулом, я, может быть, прощу тебя за ПэДжи.

Она выбежала из его комнаты, а он упаковал свой чемодан и вызвал слугу, чтобы тот отнес его вещи в такси, которое довезет его до станции подъемника. Алихана с ним не было — Мартинесу было спокойнее, когда тот приглядывал за «Короной» в его отсутствие. Он перекинул через руку зимнее пальто и, подхватив кейс с золотым шаром, спустился по широкой лестнице в фойе попрощаться с семьей.

Снаружи падал снег, поблескивая под темно-зеленым небом Заншаа. В небе висела ленточка кольца, и там в доках стояла наскоро собранная эскадра, к которой принадлежала теперь и «Корона». Завтра эскадра отправится на особое задание. Мартинес не знал куда, известно было только, что они не присоединятся ко флоту метрополии — их эскадра подчинялась Дофагу, лайонскому командующему, а не Ярлату. Он полагал, что им предстоит еще долго набирать скорость, прежде чем они узнают о пункте назначения, разве что капитан Фарфанг вдруг решит проинформировать своих капитанов на предстоящей встрече.

Но получилось так, что капитан Фарфанг уже ничего не сказал ему, поскольку был мертв.

— Как вы знаете, «Судьба» была наксидским судном и ее только что переоборудовали для команды торминелов, — рассказывал ему Далкейт, старший лейтенант средних лет. Он говорил возбужденно, но негромко, почти шептал. — В последнюю очередь доделывали жилые отсеки, поэтому «орешки» жили рядом, на станции, и только нынешней ночью поднялись на борт, чтобы привыкнуть к кораблю. Как вы знаете, торминелы предпочитают температуру пониже, чем наксиды, — из-за меха.

— Так это был саботаж?

— Если и так, то саботажник был одним из команды и умер вместе со всеми. Когда выставляли температуру жилых помещений, кто-то проставил лишний нолик, и температура на «Судьбе» опустилась в десять раз ниже, чем полагается.

Мартинес озадаченно поглядел на него.

— Но температура должна была падать постепенно, и можно было успеть… ой.

— Да, — подтвердил Далкейт. — При понижении температуры торминелы рефлекторно впадают в спячку. Когда становится холодно, они только крепче засыпают. Но даже в состоянии спячки они не могут перенести такого мороза.

Мартинес поежился:

— Они все умерли?

— Все. Сто двадцать с небольшим, все замерзли в своих койках.

— А как же охранники у люков?

— Официально «Судьба» должна была войти в строй только сегодня. Снаружи к ней поставили стражу от полицейского корпуса, а изнутри охранников не было. До сегодняшнего утра туда никто не заходил.

А зайдя, они увидели наледь на стенах и замерзших торминелов, на мехе которых блестел иней. Мартинесу хотелось откинуться в кресле и подивиться жестокой прихоти судьбы, лишившей эскадру разом двух тяжеловооруженных кораблей и командующего. Но нужно было сделать так много: две трети его подчиненных были новичками на судне, в том числе и офицеры. Насколько ему было известно, «Корона» должна была отправиться вместе с эскадрой поутру — время отлета никто не менял. Нужно было сделать очень многое.

— Кто теперь командует эскадрой? — спросил он.

— Старший капитан у нас Камарулла. Но официально ничего не объявлено.

Он поднялся из-за своего стола, позади которого по-прежнему стоял ряд футбольных кубков, привинченных к полкам. Номера Тарафы переделать еще не успели, и он пока поселился здесь, убедившись предварительно в крепости замков и запоров на винном ларце.

— Значит, — сказал он, — проверка перед отправлением в 26:00.

— Так точно, лорд каплей.

Собираясь на проверку, он взял с собой золотой шар — не тот, который ему вчера вручили на заседании парламента, а самодельную награду, которую Махешвари с Алиханом сделали для него в корабельных мастерских. Он хотел, чтобы команда понимала, что сделанным ими подарком он дорожит больше, чем даром парламента.

Результаты проверки оказались несколько более утешительными, чем он опасался, но докончить ее он не успел — подключился Вондерхейдте и сообщил, что пришло срочное конфиденциальное сообщение от командующего эскадрой Дофага. Мартинес сказал «вольно» своим «горбушкам», в том числе и тем, проверить которых еще не успел, и велел переслать сообщение себе в офис.

Младший командующий эскадрой Дофаг стоял во главе эскадры лайонских крейсеров, сразу после восстания вылетевших из системы Преовина по направлению к Заншаа. Пустотелые кости лайонов не выдерживали перегрузок больше двукратной, и весь свой путь они прошли на предельном для себя ускорении. Добравшись до Заншаа, Дофаг не стал снижать скорость: он будет большими кругами двигаться по системе, а когда флот прикажет, устремится к одному из межпространственных тоннелей. Подчиненной ему легкой эскадрой он тем временем командовал на расстоянии.

Вопрос о том, как Дофаг будет управлять своими эскадрами, если ему придется вступить в битву, до сих пор был открытым — ведь в его подчинении оказываются виды с совершенно разными тактическими возможностями. Но лайоны еще со времен достопамятной лайонской войны считались искусными стратегами, и в любом случае не Мартинесу было думать об этом.

При помощи капитанского ключа Мартинес расшифровал сообщение командующего лайонской эскадрой, находящегося сейчас на расстоянии шести световых минут от Заншаа. Наконец изображение появилось на экране — Дофаг оказался относительно молодым для своего поста лайоном, что было видно по окружающим его приплюснутую макушку темным пушистым волосам, которые выпадают у окончательно созревших лайонов. У него были золотистые глаза, а широкий рот, полный острых зубов, был окружен морщинами — почти тридцать дней постоянных перегрузок никогда не проходят бесследно.

— Лорд капитан Мартинес, — начал он. — Позвольте поздравить вас с повышением и высокой наградой — золотым шаром. Надеюсь, что, если служба позволит, буду иметь честь когда-нибудь встретиться с вами лично.

Мартинес с удовольствием выслушал его вежливые слова. Всегда приятно узнавать, что вышестоящие офицеры хорошего о тебе мнения и не ленятся сказать об этом. Его начальники чаще делали вид, что его просто не существует.

Дофаг опустил на глаза кожистые веки.

— Потеря «Судьбы» вынуждает меня к принятию сразу нескольких неприятных решений. Одним из них является признание того факта, что лорд капитан Камарулла не способен командовать эскадрой.

Изумленно уставившись на экран, Мартинес нажал на кнопку вызова.

— Алихану пройти в офис капитана.

Дофаг продолжал говорить утомленным голосом:

— Конечно, есть другие капитаны, старше вас по званию, которые вполне подходят для этой роли. Но им недостает опыта боя — у нас у всех нет этого опыта. У всех, кроме вас.

Дофаг поднял веки, и его блестящие золотом глаза впились в Мартинеса.

— Я хочу, чтобы легкой эскадрой командовали вы, лорд капитан Мартинес, — сказал Дофаг. — Я отдаю себе отчет в том, что вы можете счесть это чрезмерной тяжестью, если учесть те проблемы, с которыми вы сейчас сталкиваетесь на «Короне» с новым экипажем. Вы можете отказаться, не опасаясь быть понятым превратно…

Услышав стук в дверь, Мартинес нажал на паузу. Велев ординарцу войти, он с порога спросил:

— Что такого было между Дофагом и Камаруллой?

Алихан подумал, потом молча закрыл за собой дверь.

— Это началось с маневров в семьдесят третьем году, милорд, — ответил он. — Из-за неправильно понятного приказа учения были сорваны. Флот обвинил во всем Дофага, а Дофаг утверждал, что виноват был Камарулла, который в ту пору служил тактическим офицером на «Славе».

А теперь между ними оказался я, подумал Мартинес. Этой мысли не удалось огорчить его.

Не удалось это сделать и мыслям о новой и неопытной команде, об офицерах, которых он толком не знает, об обидах других капитанов, которых он обошел, и о неизбежной вражде со стороны Камаруллы. Он чувствовал только радостное возбуждение и легкий звон крови в ушах, думая о трудностях, сопряженных с предложением Дофага.

— Спасибо, Алихан, — сказал он.

Когда Алихан вышел, Мартинес проговорил, обращаясь к пульту:

— Ответить лично командующему эскадрой Дофагу, — и нажал кнопку шифрующего устройства.

Загорелся огонек начала записи, и он постарался изобразить на своем лице мужественную уверенность в своих силах.

— Хотя мне и кажется, что вы оказываете мне слишком большое доверие, — сказал он, — я тем не менее почитаю за честь принять ваше предложение. Я и эскадра, мы ожидаем ваших приказов.

Он почти уже сказал «моя эскадра», но в последнюю секунду остановился.

Пожалуй, это и вправду прозвучало бы чванливо.

Вслед за этим ему позвонил капитан-лейтенант Камарулла. У него было квадратное лицо, усики и седеющие виски, из чего можно было заключить, что гнев Дофага основательно испортил ему карьеру — капитан-лейтенантов обычно повышают в чине до того, как в их волосах заводится седина.

— Вы можете отказаться от этого предложения, — сказал Камарулла.

— Простите, капитан, — ответил Мартинес, — но вы же понимаете, что в этом случае Дофаг назначит на это место кого-нибудь другого.

— Вы все можете отказаться, — настаивал Камарулла. — Если вся эскадра встанет против него, у него не будет выбора.

— Я очень сожалею, — сказал Мартинес, — но я уже принял предложение лорда командующего.

Камарулла плотно сжал губы.

— Сожалеете, — повторил он. — И еще будете жалеть.

Мартинес холодно поглядел на собеседника.

— Утреннее собрание капитанов назначено в 6:00 на «Короне». Если хотите, можете прислать своего старшего лейтенанта.

В случае чего для пущей важности придется достать из футляра настоящий золотой шар, подумал он.

А если и это не поможет, можно будет стукнуть им Камаруллу по голове.

За два часа до утреннего собрания Мартинеса разбудил посыльный с запечатанным приказом из правления флота. Он натянул халат, расписался в получении приказа, сломал печать и прочитал, что пунктом назначения эскадры является Хон-бар.

Хон-бар. Дофаг поведет две эскадры на Хон-бар, а это больше месяца пути. У него будет время на то, чтобы привести в порядок свое судно и всю эскадру, чтобы к моменту прибытия на место они все были готовы.

Он позвонил стюарду и заказал себе кофе.

А потом начал строить планы на будущее.

Тем временем флот метрополии продолжал разгоняться, раскручиваясь сперва между Заншаа и Вандрисом, а потом, все увеличивая диаметр кругов, вокруг Шаамы, солнца системы, и других планет. К ним на ходу присоединилась эскадра даймонгов с Зерафана, которая появилась уже на высокой скорости и легко вошла в общий строй кораблей Ярлата.

Появилась лайонская эскадра под командованием Дофага, которая будет защищать столицу, пока флот метрополии будет отсутствовать. После месяца жестоких перегрузок и непрестанных совещаний со своими офицерами и (по видео) капитанами соседних кораблей, после разработки бесчисленных моделей предстоящей атаки Ярлат уже и не думал о том, чтобы отказаться от мести. Сама мысль о том, что вся проделанная работа и все преодоленные трудности были зря, казалась столь отвратительной, что ее даже не рассматривали. Он испросил разрешения атаковать Магарию, и это разрешение ему с радостью дали.

Через сорок дней после старта с Заншаа, двигаясь со скоростью 0,56 световой, флот метрополии в последний раз развернулся вокруг Вандриса и направился к третьему межпространственному тоннелю системы Заншаа, ведущему по направлению к Магарии. Они будут наращивать ускорение всю дорогу и столкнутся с флотом Фанагии уже при скорости 0,7 световой.

Усталый и измученный, Ярлат в последний раз проверял свои планы. Впереди была тяжелая битва, но он оставил сомнения, уверенный, что победа будет за ним.

Единственным, что он и его приближенные отказывались брать в расчет, было то, что их планы основывались на предположении, что противник будет делать ошибки, что ему будет недоставать квалифицированного персонала или оборудования или что он не сможет переоборудовать и укомплектовать полноценными экипажами захваченные суда.

А допускать такое было опасно, особенно если вспомнить, что планы своего восстания наксиды вынашивали долго, очень долго.

Фанагия полностью использовала отпущенное ей время. Ракета Мартинеса, почти попавшая в цель, причинила немалый ущерб, но все же кольцо уцелело. Электромагнитный импульс, образовавшийся во время взрыва, ударил по проводам электронных сетей кольца и сжег их. Все корабли, кроме «Свирепого», стояли в этот момент на причале и были связаны со станцией электрическими кабелями. Электрический импульс, сжегший коммуникационные кабели, повредил и электронную аппаратуру на кораблях.

Системы военной связи должны быть защищены от подобных ударов, и на станционной сети была предусмотрена система защиты. Но в течение веков эксплуатации многие предохранительные сооружения были выключены из работы, чтобы не возиться с ними, и в результате наксидское командование буквально онемело.

А систему обеспечения безопасности штаба кольца переделывали совсем недавно, при этом трубы системы охлаждения были выведены наружу без всякой защиты. Само здание штаба было окружено щитами, закрывающими его от излучения, а вот внешние радиаторы не были защищены от потока нейтронов и гамма-лучей, хлынувших на станцию после аннигиляционного взрыва. Хладагент моментально вскипел и хлынул в здание штаба, где сжег насмерть всех присутствующих, включая старшего капитана Дегбала. Об этой катастрофе узнали только много часов спустя, когда наксиды, починив поврежденные системы связи на своих кораблях и поняв, что штаб не отвечает на их сигналы, ворвались в укрепленное здание и обнаружили Дегбала и его подчиненных лежащими там, где их настигла волна вскипевшей отравы.

Но этим все в основном и исчерпывалось. Станция находилась в состоянии боевой готовности, ее обслуживающий персонал, равно как и экипажи кораблей, пребывал в укрытиях, и все укрытия, кроме здания штаба, были построены надежно. От радиации пострадали только несколько штатских, пленники с захваченных кораблей и стражники, конвоирующие их на станцию подъемника, который должен был доставить пленников на планету. «Свирепый» лишился внешних датчиков, но не средств связи, — правда, до тех пор пока отвечать на его сигналы было некому, это преимущество было трудно использовать.

Сама Фанагия почти не пострадала, если не считать унизительного положения, в которое она попала, застряв в кабине подъемника, идущего с планеты на кольцо. Посреди пути управление подъемником вдруг отключилось, и она одиннадцать часов провисела в магарийской тропосфере.

Но в течение считанных часов связь с остальными частями флота была восстановлена. Через несколько дней три судна с Наксаса, возглавляемые «Основной Аксиомой», пристали к кольцевой станции, и из них вылезли тысячи наксидских рабочих, которым предстояло занять места на захваченных кораблях.

Они были по большей части молоды и относительно неопытны, а частично это были спешно призванные отставники, и им только несколько часов назад сообщили, что они теперь подчиняются не командованию или парламенту, а комитету спасения праксиса.

Когда они появились, бригады рабочих уже трудились, переоборудуя захваченные суда для того, чтобы их могли использовать наксиды. Мало было убрать все стулья и заменить их кушетками: нужно было полностью переделать защищенные от радиации помещения, в которых команде полагается укрываться во время битвы, чтобы там могли разместиться наксиды.

Фанагия со своими старыми эскадрами снялась со станции через два дня после того, как пришло подкрепление, и с этого момента управляла ходом событий со своего флагмана, именуемого «Величием праксиса». Эти две эскадры начали разгоняться, курсируя между Магарией, Барбасом и Ринконеллом, готовые оказать сопротивление флоту метрополии, если он появится со стороны Заншаа. Потом появились, уже на высокой скорости, две эскадры Элкизера. А затем одна за другой к ним стали присоединяться эскадры переоборудованных судов.

Эскадры с Феларуса и Комадора были направлены в другой регион, но с Наксаса на Магарию была отправлена половина эскадры из десяти кораблей; другие пять были оставлены защищать столицу. Кроме того, на Магарию направились все суда, бывшие в это время в одиночных рейсах. В сумме это дало Фанагии около семидесяти кораблей. По ее подсчетам, Ярлат на Заншаа командовал примерно пятидесятые пятью кораблями, если к нему уже присоединились даймонги с Зерафана, и она уже собиралась идти в наступление. Убийство наксидских депутатов оскорбило ее, и теперь она жаждала отомстить негодяям, которых противник превозносил как героев, причем сбрасыванием со скалы они бы не отделались. Ее удерживало только то, что недавно переоборудованные корабли еще не успели набрать той же скорости, что ее эскадры, — она поджидала, пока они разгонятся, чтобы просить у комитета разрешения на захват Заншаа.

Одновременно она укрепляла оборону. В пространство были запущены мишени-имитаторы, изображающие собой целые эскадры, — тому, кто появится в системе и поглядит на экраны своих радаров, должно показаться, что в пространстве между Ринконеллом и Барбасом курсирует втрое больше судов, чем на самом деле. Всем судам было велено обходиться без радаров — для того чтобы их увидеть, новоприбывшим придется ждать, пока радарный сигнал дойдет до цели и вернется назад, а на это уйдут часы. Фанагия расставила свои эскадры так, чтобы противник, когда бы он ни появился из первого межпространственного тоннеля, оказался между двух огней — одна эскадра спереди, другая сзади.

Захваченные корабли с новыми экипажами на борту постепенно набирали скорость. Еще один день, и Фанагия собиралась подать в комитет просьбу разрешить ей напасть на столицу, когда с ретрансляционной станции, расположенной на той стороне первого тоннеля, пришло сообщение о том, что флот метрополии движется к ним, и движется быстро.

Значит, через несколько часов флот метрополии появится здесь, и Фанагия сможет проверить, хорошо ли она приготовилась к встрече.

 

Глава 13

К реальности Сулу вернуло настойчивое блеяние сигнализации в головных телефонах. От испуга отчаянно колотилась сердце. Она попыталась вывернуться из-под навалившейся на лицо и не дающей дышать подушки и наконец окончательно пришла в себя, вспомнив, что сидит в рубке своего катера, а компьютер требует, чтобы она на что-нибудь решилась. Она сжала зубы, чтобы кровь прилила к голове, и попыталась сосредоточиться на дисплеях. Основной навигационный дисплей был выведен на виртуальный экран — казалось, что картина окружающей вселенной светится на внутренней поверхности черепа: непривычно пустой мир с одним солнцем и несколькими планетами и астероидами, заполненный цветными кляксами, изображающими суда, рядом с которыми светились числа, соответствующие значениям их направления, скорости, массы и ускорения.

Сула озадаченно осознала, что невесомо парит над своим креслом. Двигатель катера был выключен. Она потрясла головой и постаралась понять то, что сообщал ей компьютер.

Имитаторы. Значит, она вместе с роем из двадцати четырех ракет летела по направлению к имитатору, а ее компьютер, анализируя поступающие к нему данные, только теперь сообразил, что к чему.

Проклятье. Если уж придется умирать — а скорее всего так оно и будет, — она хотела бы прихватить с собой побольше врагов.

Прямо по курсу перед ней летели ракеты, и они продолжали удаляться от нее, хотя их двигатели были выключены с того момента, как обнаружился обман. Им требовались теперь новые инструкции. Она всмотрелась в экраны, пытаясь найти новую цель. Целей было много, но как определить, какие из них настоящие?

В скафандре противно пахло кислятиной. Непрерывное ускорение, длившееся почти два месяца, измучило и обессилило ее. Другие кадеты постоянно подшучивали над тем, что, принимая противоперегрузочные препараты, она использовала медикаментозные примочки вместо того, чтобы вводить их в сонную артерию при помощи шприца, называя ее «припаркой». Хорошо еще, что, подлетая к Магарии, Ярлат устроил два дня почти полной невесомости, чтобы все смогли немного отдохнуть и собраться с силами перед предстоящей битвой. Во время этого перерыва Сула то кидалась в который раз проверять готовность своего катера, то блаженно парила над койкой, прислушиваясь к тому, как ее мускулы и связки, натянутые как струны, медленно расслабляются, что, впрочем, само по себе было довольно болезненно.

Но после долгих часов непрерывного ускорения, предшествовавших проникновению флота в систему Магарии через межпространственный тоннель, и последовавшей затем гонки на катере при сублетальных перегрузках все мышцы опять сжались в болезненный комок. Пользуясь наступившей невесомостью, тело пыталось расправиться, и Сула чувствовала себя как отсиженная нога. Пытаясь не обращать внимания на боль, она постаралась сосредоточиться на дисплеях, но разобраться в пляске цифр на экранах было непросто.

В последний ее полет на катере она была надолго заперта в нем рядом с телом мертвого человека. Даже сейчас об этом было трудно забыть. Ей стоило усилия воли просто войти в катер и закрыть за собой дверцу люка.

Нет, лучше уж глядеть на экраны.

А там из расходящегося облака плазмы, образовавшегося после взрыва первой волны ракет, посланных через тоннель вперед эскадры, выдвигалась вторая крейсерская эскадра, состоящая из девяти тяжелых крейсеров, в числе которых был и «Неустрашимый». Ракеты взорвались, едва войдя в систему, что служило сразу двум целям: во-первых, чтобы помешать вражеским ракетам наводиться на цель, а во-вторых, чтобы скрыть маневры флота, которые должны были застать противника врасплох. Ярлат решил бросить вперед основную огневую мощь, и вот вслед за тяжелыми крейсерами второй эскадры из огненного облака появилось десять крейсеров первой эскадры, идущих курсом, почти параллельным курсу кораблей второй эскадры. А в глубине расширяющейся тучи виднелись потоки пламени, источаемого линкорами первой эскадры, шестью огромными кораблями, на мощь которых Ярлат возлагал в этой битве особые надежды.

Перед ними были наксиды, их было неожиданно много, и они заполняли все пространство между Барбасом и Ринконеллом. Но пока разглядеть их толком не удалось: противник не использовал активных радаров, и флоту метрополии приходилось ждать, пока лучи их собственных радаров нащупают противника и, отразившись от него, вернутся обратно.

Похоже, что большинство видимых целей было имитаторами, такими же как те, за которыми гналась Сула. Она прокрутила назад показания приборов и обнаружила, что рой ракет-имитаторов, к которому ее послали с группой боевых ракет, начиная с того момента, как «Неустрашимый» появился из облака плазмы, маневрировал, изображая эскадру легких судов, движущихся к флангу.

Тем временем радары флота метрополии начали выявлять местоположение судов противника, и Сула стала прикидывать, к какому из них стоит направиться. Но передовой отряд нападающих уже обстрелял две ближайшие цели, и присоединять свои ракеты к их мощным залпам показалось Суле излишней роскошью. Она решила продолжать движение нынешним курсом и ждать подходящей возможности вступить в схватку. Своим ракетам она приказала ненадолго развернуться и включить двигатели, чтобы они не разлетелись слишком далеко.

Ей было отлично видно, как разворачивается битва, как на экранах появляются обнаруженные радарами вражеские эскадры, а в пространстве вспыхивают облака раскаленной плазмы, пронизанной гамма-лучами, — начали взрываться первые ракеты. Корабли и несущие смерть ракеты маневрировали, обходя радиоактивные облака. Из облаков появлялись ракеты и взрывались, пойманные лучами антипротонных излучателей.

Две эскадры тяжелых крейсеров приближались к кораблям противника, в которых компьютер катера Сулы распознал перебежчиков из флота метрополии — эскадры, ведомые Элкизером и Фарнаи. Противники шли пересекающимися курсами, направляясь к Барбасу, чтобы, развернувшись вокруг него, направиться внутрь планетной системы.

«Разлетайтесь в стороны, — пробормотала Сула сквозь зубы. — Разлетайтесь немедленно». Но корабли флота летели сомкнутым строем, на расстоянии не больше световой секунды, так же держались и повстанцы. Между сближающимися эскадрами висело раскаленное радиоактивное облако, полностью не прозрачное для лучей радаров. Словно фейерверки, сверкали лазеры и антипротонные лучи.

«Разлетайтесь немедленно». И, словно услышав ее, корабли начали расходиться, включать двигатели и разлетаться в разные стороны. Сула не увидела самой ракетной атаки, только яркие вспышки, которые выжгли все сенсоры на правом борту ее катера. Большинство надписей на ее дисплее погасло, сменившись блеклыми числами экстраполяционных показателей. Это было серьезным шоком, как удар по лицу. Когда половина вселенной, сверкающей у нее в голове, погасла, ей показалось, что перестала работать часть ее собственного мозга.

— Компьютер, вывести на дисплей показания радиационного детектора! — Ее поразила паническая нотка, прозвучавшая в ее голосе, и она постаралась взять себя в руки.

Радиационный детектор, по крайней мере, работал нормально, свидетельствуя о том, что ее окружают потоки гамма-лучей, нейтронов и пи-мезонов, образующихся при соприкосновении антиводорода и обычной материи. Каждая волна соответствовала взрыву одной ракеты, и Сула насчитала уже дюжину.

Дождавшись, пока радиация спала, она активизировала дополнительный комплект сенсоров — создатели катера допускали, что его сенсоры могут выйти из строя, и приняли на этот случай целый ряд предосторожностей. Похоже было, что она находится посреди чудовищно раскаленного разлетающегося облака плазмы, возникшего на месте взрыва целого роя ракет. Не исключено, что в этом облаке находились и другие корабли, надежно скрытые друг от друга бушевавшим вокруг штормом электромагнитных полей.

Усилием воли пыталась она проникнуть в глубину облаков. Может быть, там есть кто-то живой. Может быть, там, за облаками, свои корабли, пускай ослепшие, с поврежденной электроникой, но полные живых людей, уцелевших под прикрытием мощной брони…

Проходили минуты. В ушах бешено стучал пульс, пересохшие губы горели. Постепенно расширяясь, газовое облако остывало, и сенсоры катера начинали видеть, что творится вокруг. А потом катер без предупреждения вырвался из облака, и нарисованная радаром картина мироздания снова вспыхнула под сводами черепа.

И туг у нее бешено забилось сердце — из облака появилось еще одно судно, судя по траектории — один из кораблей второй крейсерской эскадры. А следом за ним еще одно. Сула переключилась с радара на оптический экран, пытаясь подробнее рассмотреть появившиеся корабли. Она с надеждой вглядывалась в изображение: может быть, один из этих кораблей окажется «Неустрашимым»?

Но ничего было не разглядеть. Компьютер безуспешно пытался восстановить целостную картину по обрывочным показаниям телескопа. Но что-то в получавшемся изображении казалось странным. Оба судна как будто мерцали, словно за ними, как за кометами, тянулся хвост сверкающих искр.

Суле понадобилось переключиться на инфракрасный локатор, чтобы понять, в чем дело. Оба крейсера были раскалены, они просто источали жар, в то время как по коже Сулы пробежал холодок, когда она поняла, что с ними происходит. Она не знала, при какой температуре начинают плавиться прочные корпуса боевых крейсеров, но похоже, что они раскалились выше точки плавления. Если бы в космосе был кислород, они бы уже пылали. Укрытия могли защитить их команды от радиации, но не от этого жара.

В этот момент первый корабль взорвался, и высвободившийся запас аннигиляционного топлива разлетелся очередным радиоактивным облаком. Сула поспешно отключила сенсоры, чтобы их не выжгло излучением, а когда радиационный детектор показал, что излучение ослабло, осторожно включила их обратно. От первого корабля ничего не осталось, а во второй, видимо, попал крупный осколок, поскольку теперь он летел, беспомощно кувыркаясь из стороны в сторону.

Больше из облака ничего, кроме осколков, не появилось.

Никого не осталось, подумала Сула. От девятнадцати кораблей флота метрополии не осталось ни следа. Не так уж и важно, что при этом погибли восемнадцать кораблей повстанцев.

Невесомо паря над креслом, Сула пыталась постичь случившееся. Нельзя сказать, чтобы за несколько недель полета, проведенных преимущественно в амортизационных креслах, где все силы постоянно уходили на то, чтобы сделать очередной вдох, она успела сблизиться со своими товарищами. Нет, она не потеряла близких друзей. Но все же «Неустрашимый» был ближе всего к тому, что она могла бы назвать своим домом, а теперь его не стало вместе с четырьмя сотнями людей, составлявших его экипаж.

Не стала и капитана лорда Ричарда Ли. Если у нее и был покровитель во флоте, то это был он, и теперь с обещанным лейтенантским чином можно было попрощаться.

Он посадил меня когда-то на моего первого пони, подумала Сула и мрачно рассмеялась.

Нужно забыть и про пони, и про лейтенантский чин. Эти слова потеряют смысл, если она не выживет в ближайшие несколько часов.

Пока она говорила себе это, какая-то часть ее сознания занималась подсчетами. От пятидесяти четырех кораблей флота метрополии теперь осталось тридцать пять. У противника изначально было где-то от шестидесяти до девяноста кораблей — распространение лучей радара ограничено скоростью света, и еще не все они появились на экране, — а теперь их осталось от сорока до шестидесяти. Остановимся на среднем и будем считать, что их теперь пятьдесят.

Пятьдесят четыре против семидесяти было значительно лучше, чем тридцать пять против пятидесяти. Сула не могла избавиться от чувства, что наблюдает начало агонии своего флота.

Впереди начинала разворот вокруг Барбаса тяжелая эскадра наксидов, возглавляемая особенно крупной кляксой, которая соответствовала, скорее всего, вражескому флагману «Величие праксиса». Противник тормозил, явно чтобы дождаться оставшихся судов флота метрополии и навязать им бой. Сула подумала, не послать ли им вдогонку свои ракеты, но поняла, что смысла в этом не было. Она не могла одна воевать с целой эскадрой, а флот метрополии был уже близко, скрытый сейчас остывающим облаком, расплывающимся там, где недавно взорвался «Неустрашимый».

Сула запрограммировала катер и оставшиеся у нее ракеты на мягкое ускорение при двух g, чтобы оставаться на одном курсе со своим флотом, пока она не решила точно, что делать дальше.

Вскоре из облака за ее спиной показались две легкие эскадры, состоящие из фрегатов и легких крейсеров. Аппаратура ее катера ощутила, как лучи их радаров коснулись корпуса. И тут же один из крейсеров выпустил в пространство целый рой ракет. Вспыхнули и погасли химические стартовые заряды и заработали аннигиляционные двигатели. Проследив за направлением их движения, Сула увидела, что одна группа ракет летит к тем имитаторам, за которыми изначально погналась и она сама. Вторая группа направлялась к другому имитатору, летящему неподалеку.

А третья летела прямо на Сулу.

Она протестующе вскрикнула, не раздумывая, развернула катер и врубила двигатель на постоянное ускорение в шесть g. Корпус застонал, преодолевая инерцию движения, а скафандр, реагируя на перегрузку, обжал ее руки и ноги. Только развернувшись, она послала по лазеру сообщение на обстрелявший ее крейсер, шедший во главе небольшого отряда фрегатов.

— Говорит кадет Сула с «Неустрашимого»! — сказала она. — Вы открыли огонь по мне! Немедленно деактивируйте свои ракеты! — Она старалась говорить спокойно, но похоже, не очень в этом преуспела.

Ракеты продолжали лететь сомкнутым строем, и оторваться от них на катере было невозможно. Эскадра продолжала палить, судя по показаниям приборов Сулы, просто в пустоту, где не было вообще ничего. Похоже, тактический офицер, управляющий эскадрой, совершенно потерял голову.

Используя и голосовые команды, и ручное управление, Сула принялась поспешно разворачивать свои ракеты навстречу угрозе. Тот, кто следил за ней с крейсера, понял, что его ракеты находятся в опасности, и приказал им рассредоточиться. Сула скорректировала траектории своих ракет, приказала оставшимся ракетам убраться подальше от флота метрополии и задала катеру ускорение, при котором она заведомо должна была потерять сознание. На нее навалилась неимоверная перегрузка, в панике бешено забилось сердце, и последним движением она успела отключить сенсоры катера.

Когда заданное программой ускорение закончилось, остатки воспоминаний о недавно пережитом ужасе помогли ей выбраться из бархатной темноты обморока. Скафандр мягко ослабил хватку на ее конечностях. Радиационный датчик свидетельствовал, что недавно вблизи от нее произошел крупный взрыв, а судя по показаниям приборов, корпус катера был основательно нагрет. Сула слышала, как рокочет система охлаждения кабины. Ничего нельзя было разглядеть, и она опять приказала катеру сделать рывок вперед. Когда она пришла в себя на этот раз, и радиация, и жар исчезли. Только теперь она рискнула включить сенсоры. Половину неба позади катера занимало пышущее жаром пятно взрыва. Оттуда никто не появлялся — единственные ракеты, летящие неподалеку, принадлежали ей.

Она не выключала двигателя, пока облако не рассеялось, а потом остановила его, надеясь, что на маленький катер с выключенным двигателем никто не станет обращать внимания. Она чувствовала, что вся мокра от пота, особенно под мышками и между грудями, а сердце до сих пор колотилось, словно хотело выскочить наружу.

Из рассеивающейся дымки появился авангард флота метрополии. Идущий во главе эскадры флагман, ни на секунду не прерываясь, сыпал ракетами, целясь в тяжелую эскадру наксидов. С точки зрения

Сулы, шансов на успех было немного, поскольку ракеты шли по траектории, огибающей Барбас, вслед за противником, в то время как следовало срезать дорогу и пустить их напрямую.

И тут еще одна стая ракет отделилась от корабля и легла на курс.

Прямо на Сулу. Опять.

Бешеный гнев переполнял душу Сулы, пока она программировала свои ракеты на маневр перехвата. На этот раз она вышла на связь сразу со всеми шестнадцатью кораблями, входящими в состав обеих летящих рядом с ней эскадр.

— Слушайте, вы, долбаные придурки, — говорить приходилось, преодолевая навалившуюся на грудь непомерную тяжесть перегрузки. — Это говорит леди Сула с «Неустрашимого». Вы только что второй раз подряд обстреляли меня! — Она оскалилась в камеру и завизжала: — Я что, сильно похожа на какого-то долбаного наксида, вы, куски вонючего говна? Перестаньте паниковать, возьмите себя в руки и отзовите свои ракеты! — Она сделала неприличный жест в объектив камеры. — Надеюсь, я проживу достаточно долго, чтобы увидеть, как вас предают за это военному суду, ублюдки!

Отведя душу, она почувствовала себя лучше, но ракеты по-прежнему продолжали приближаться. Она задала компьютеру катера программу предельного ускорения и выключила сенсоры. Откинув голову на подушечку, выстилающую заднюю поверхность шлема, она почувствовала, как амортизатор завибрировал под ее весом. Сула стиснула зубы и стала бороться с наваливающейся на ее сознание темнотой.

В этот раз она медленнее приходила в себя, выкарабкиваясь из забытья, сильно похожего на смерть. Потребовалось значительное усилие, чтобы сосредоточиться на дисплее, хотя изображение и так было спроецировано прямо на зрительные центры ее мозга. Уровень радиации был достаточно высоким, и корпус успел разогреться, но не так сильно, как в прошлый раз.

Тем не менее Сула порадовалась, что ее рубка экранирована массивными щитами радиационной защиты.

Включив сенсоры, она увидела очередное расплывающееся за спиной облако дыма, опять заслонившее от нее битву. Чужих ракет на ее хвосте не было, и у нее еще оставалось восемнадцать своих. Когда облако наконец рассеялось, стало ясно, что свои потеряли к ней всякий интерес: теперь все шестнадцать кораблей палили по оказавшимся перед ними наксидам. По ту сторону от Барбаса все кипело от взрывов ракет двух противоборствующих сторон.

Сула хотела тоже развернуться вокруг Барбаса, но, убегая от ракетных атак, она основательно отошла от оптимальной траектории полета. В итоге она заложила широкий вираж и легла на траекторию, идущую вокруг солнца Магарии.

Прошло уже два часа с тех пор, как Сула влетела в систему через межпространственный тоннель. Она позволила себе выпить воды и съесть половину пайковой галеты. Она была пропитана таким синтетическим запахом клубники, что доедать ее до конца Сула не стала. Чтобы поесть, пришлось откинуть колпак шлема, и оказалось, что в кабине жарко как в бане.

Перед Сулой теперь были две легкие эскадры, огибающие Барбас по меньшему радиусу. Вслед за ними двигались шесть огромных линкоров, а замыкали шествие две крейсерские эскадры — легкая и тяжелая, — и за обеими, судя по числу ракет, висящих у них на хвосте, гнались преследователи.

Непрерывный огонь с кораблей легкой эскадры наконец прекратился — видимо, там наконец сообразили, что их боеприпасы все же имеют конец, но все равно пространство между ними и кораблями эскадры Фанагии было заполнено огненными шарами взрывов.

Все произошло так быстро, что Сула даже не заметила, что случилось, — просто внезапно корабли преследователей объяло пламя, и огромный взрыв скрыл от взгляда их эскадры.

Из облаков пламени уже никто не вышел. Шестнадцать кораблей разлетелись на кусочки.

Сула ошеломленно глядела на это, а потом ее обуял гнев. Ей хотелось выть, колотить руками бронированные стены рубки своего катера. Но усилием воли она заставила себя вместо этого подумать и разобраться, что же произошло.

Наверное, ракеты подобрались незамеченными под прикрытием облаков плазмы, решила она сначала. А потом поняла, что все было не так.

Ракеты летели с выключенными двигателями. Их запустили под прикрытием взрывов, они быстро разогнались и потом просто дрейфовали навстречу приближающимся судам. С точки зрения наблюдателей на корабле они выглядели как обломки, которых сейчас было полно в пространстве. А ракеты позволили легкой эскадре нагнать их, а потом взорвались.

Точно таким же образом Мартинес дотянулся до кольца Магарии, подумала Сула: запустил ракету, а потом она с выключенным двигателем дрейфовала к планете, никем не замеченная. Фанагия успешно переняла у своего противника этот трюк.

Соотношение сил было теперь не в пользу флота метрополии — девятнадцать кораблей против пятидесяти с чем-то, — и Ярлат не мог этого не понимать. Эскадра линкоров разделилась на два отряда по три корабля, которые начали жесткое ускорение, направляясь к судну Фанагии, «Величию праксиса», которое защищали восемь тяжеловооруженных крейсеров. Сула с трепетом глядела на показания приборов: при таких ускорениях все на линкорах должны были уже потерять сознание, и только компьютеры остались следить за курсом.

То, что пытался сделать Ярлат, казалось Суле вполне здравым. Отряду линкоров нужно было расправиться с тяжелой эскадрой противника, иначе уже никому не уйти из системы Магарии живым. Сула задала катеру новый курс и полетела наперерез эскадре наксидов, выстроив свои ракеты полусферой перед собой. Опять заработал аннигиляционный двигатель, вдавливая ее в кресло амортизатора. Опять ей приходилось бороться с чернотой, неумолимо наваливающейся на нее, лишая сознания.

На этот раз она очнулась от боли и от настойчивого сигнала тревоги, звучащего в наушниках. Отчаянно пытаясь набрать в грудь воздуха, она поняла, что болит грудная клетка, которой тяжело подниматься под собственным весом.

Постепенно к ней возвращалась память о происходящем. Взглянув на красные огоньки на дисплее, она вдруг сообразила, что они высвечивают показатели ее состояния.

Выругавшись, Сула поднялась с кресла, забыв, что дисплей проецируется прямо ей в голову и нет никакого смысла наклоняться к пульту управления, чтобы лучше разглядеть его. Дождавшись, пока в голове прояснится, она прочла, что ускорение было прервано, когда приборы зафиксировали пик артериального давления, представляющий опасность для жизни даже очень здорового человека. Ее тело просто не выдержало предельной перегрузки.

Однако текущие показатели не внушали опасений. С наступлением невесомости опасное для жизни состояние прекратилось, хотя в ближайшее время следует не испытывать судьбу и ограничиваться очень умеренными перегрузками. Оглядевшись, она обнаружила, что ее ракеты по-прежнему летят вперед, на противника.

Правда, смысла в этом уже не было. Ярлат с эскадрой своих линкоров встретился с противником и сейчас обстреливал его потоками ракет. На каждом линкоре было больше шестидесяти девяти пусковых установок, и все они сейчас непрерывно изрыгали огонь, выпуская одну ракету за другой.

Корабли Фанагии отвечали тем же. Проследить за ракетными следами было невозможно — их были сотни и они летели по сотням различных траекторий, одни прямо, а другие в обход, чтобы поразить противника со всех сторон.

Сула велела своим ракетам прекратить ускорение. Лучше приберечь их для последнего удара по противнику, если в таком возникнет необходимость.

С бортов кораблей Ярлата срывались лучи антипротонных излучателей, и корабли слегка разошлись, чтобы не задевать друг друга. Потеря двух эскадр чему-то научила Ярлата, и теперь все напоминающее обломки уничтожалось на большом расстоянии от кораблей.

Два корабля Ярлата погибли первыми, и Сула отчаянно закричала, увидев, как на том месте, где они только что были, вспыхнули два огромных огненных шара. Но и флагман Фанагии пал, пораженный ракетным ударом, а три крейсера повстанцев, находящиеся неподалеку от него, были разрушены взрывной волной.

А после этого обе стороны потеряли способность защищаться от атак противника. Ракеты заполонили все пространство. Ярость, триумф и горечь переполняли душу Сулы при виде того, как один за другим взрывались корабли — и свои, и чужие.

Под конец не осталось никого. Первая эскадра линкоров прекратила свое существование вместе с эскадрой тяжеловооруженных кораблей Фанагии.

Осталась одна Сула, дрейфующая со своими восемнадцатью ракетами к солнцу Магарии.

Похоже, пора было покидать поле боя. У наксидов оставалось еще как минимум сорок кораблей, а у флота метрополии не больше тринадцати — а может быть, и меньше, — за спиной Сулы по-прежнему сверкали огни сражения. Нужно было развернуться вокруг солнца Магарии, потом вокруг Ринконелла и лететь через первый тоннель к Заншаа. Похоже, что единственным ее вкладом в битву были шесть ракет, потраченных на отражение бессмысленных атак, предпринятых идиотами со своих кораблей.

От отвращения к собственной бесполезности сжимало горло. Она с трудом сдерживала слезы отчаяния. Вокруг нее были только смерть и руины, но даже к ним она не имела особого отношения — так, не более чем сторонний наблюдатель. Это было даже хуже смерти. Она оказалась недостойной даже аннигиляции.

Тянулись часы. Преодолевая отвращение, Сула ела галеты и пила соленую воду, которая должна была компенсировать организму потери соли на потение. Она чуть не потеряла сознание, раскручиваясь вокруг солнца, но удержалась, отчего ощущение собственной бесполезности сделалось еще сильнее.

Битва за ее спиной стихла. Может быть, у всех просто кончились ракеты. Судя по показаниям ее приборов, осталось всего шесть кораблей флота метрополии, преследуемых стаей вражеских судов.

Шесть кораблей, подумала она, из пятидесяти четырех. Целые миры перестали существовать сегодня.

Включая ее собственный. Она ненавидела флот так же сильно, как и любила, но он по крайней мере обеспечивал уверенность, стабильность, давал опереться на свои традиции, не говоря уже о таких низменных вещах, как еда и приличное жалованье. Все это теперь исчезло. Сула плыла посреди пустоты, защищенная только тоненькой скорлупкой, в сопровождении восемнадцати ни на что не годных смертоносных ракет.

Ее охватило отчаяние. Она чувствовала, как его холодные пальцы касаются ее лица. Выходит, что все, что она сделала, все, что пережила, было ради этого бессмысленного дня.

Наверное, смерть в долгу у меня, подумала она. Смерть задолжала ей не только это одиночество, не только этот полет по выжженному аннигиляцией пространству.

Смерть и Сула давно знали друг друга. Хотя раньше ей казалось, что Смерть могла бы быть не таким уж плохим компаньоном.

Вернувшись из банка, в котором она открыла счет на имя леди Сулы, Гредель увидела, как Кэроль дрожащими руками заваривает себе первую чашку кофе. Взяв кофе с собой, Кэроль направилась в ванную, чтобы отмыться от застрявшего в порах запаха алкоголя. Гредель вернула на место ее кошелек, включила компьютер и перевела со счета Кэроль на свой небольшую сумму, всего десять зенитов, — просто чтобы убедиться, что все работает.

Все работало как надо.

Я только что совершила преступление, подумала она. Преступление, следы которого выводят на меня.

Все, что было раньше, не шло с этим ни в какое сравнение.

Когда Кэроль вышла из ванной, они с Гредель отправились в кафе завтракать. Гредель рассказала подруге, что Хромуша теперь в бегах, и спросила, можно ли пока пожить у нее, чтобы Хромуша мог ее найти. Кэроль была восхищена. Она сказала, что в жизни не слышала ничего столь романтического.

Романтического? — подумала Гредель. Скорее вся эта история была предельно отвратительной.

Но Кэроль не была в затхлой маленькой комнатке в лайонском квартале, пропахшей аммиаком, и не на нее капал там пот Хромуши. Пусть остается при своих иллюзиях.

— Спасибо, — сказала Гредель. Но она понимала, что если останется с Кэроль, то скоро надоест ей, и та сделается злобной или обидчивой. Если что-нибудь делать, то нужно действовать быстро.

— Не знаю, как часто Хромуша сможет посылать за мной, — сказала она. — Но надеюсь, что в твой день рождения этого не случится. Я бы хотела отпраздновать его вместе с тобой.

Как Гредель и предполагала, в ответ на эти слова Кэроль моментально ощетинилась.

— День рождения? Мой день рождения был зимой. — Она помолчала и хмуро добавила: — Это был последний раз, когда мы с Сергеем были вместе.

— День рождения. — Повторила Гредель голосом Землянки — Я хотела сказать — земной день рождения.

И когда Кэроль нахмурилась совсем угрожающе, быстро объяснила:

— Твой день рождения по земному календарю. Я подсчитала, когда он будет, — понимаешь, это вроде игры. И по земному счету на той неделе тебе исполнится пятнадцать. — Гредель улыбнулась. — Так нам, выходит, поровну — мне исполнилось пятнадцать земных лет как раз перед тем, как я повстречала тебя.

Это было неправдой — по земному счету ждать дня рождения Кэроль пришлось бы еще целых три месяца, — но Гредель знала, что Кэроль никогда не станет затрудняться подсчетами. Скорее всего, она даже не знает, как это подсчитать.

Кэроль не знала очень многого. Эта мысль доставляла Гредель какое-то дикое удовольствие. Кэроль вообще ничего не знала, она не знала даже, как ее ненавидит ближайшая подруга. Она не знает, что

Гредель всего час назад украла ее деньги и имя и не собирается на этом останавливаться.

Дни проходили, и Гредель даже стала получать удовольствие от этой странной, никчемной жизни. Ей казалось, что она наконец-то поняла, каково это — быть Кэроль, которая ни к чему не привязана, у которой полно времени, но все равно, чем его занять. Подходит любая мысль, случайно пришедшая в голову. Гредель теперь и сама была такой же — в душе она обрезала уже все нити, связующие ее с прежней жизнью, и чувствовала себя свободной от всего.

Во избежание неприятностей Гредель старалась во всем угождать Кэроль, и та с удовольствием принимала ее хлопоты. На душе у Кэроль было безоблачно, она постоянно смеялась и шутила, одевая Гредель словно куклу, совсем как раньше. Но за ласковой маской Гредель скрывалось презрение к Кэроль, которой было так легко манипулировать. «Какая ты тупая», — думала она.

Угождая Кэроль, Гредель сама попала в переделку. Когда парни Хромуши приехали за ней, Гредель стояла под дождем в квартале торминелов, пытаясь купить для Кэроль упаковку аналога эндорфина — с тех пор как дела Хромуши пошли плохо, она уже не могла брать наркотики у Панды.

Когда посыльные наконец нашли Гредель и доставили ее туда, где прятался Хромуша, — теперь он жил, по крайней мере, в терранском районе Фаб, — он уже потерял терпение, прождав ее несколько часов. Затащив ее в спальню, он первым делом избил ее, приговаривая, что она сама виновата, что она должна постоянно быть там, где он может легко найти ее, когда захочет.

Лежа в постели, Гредель позволяла ему делать с собой, что хочет, и размышляла: «Вот так и будет всю жизнь, если я не выберусь отсюда». Ее взгляд упал на пистолет Хромуши, лежащий на столике возле кровати, и она подумала, не схватить ли его и не вышибить ли ему мозги. Или себе. Или просто выйти на улицу с пистолетом и начать вышибать мозги всем подряд.

Нет, сказала она себе. Все строго по плану.

Прощаясь, Хромуша дал ей пятьсот зенитов. Наверное, чтобы загладить вину.

На обратном пути, в машине, с распухающей щекой, зажав деньги в кулаке, ощущая, как слизь, исторгнутая Хромушей, стекает по ее бедрам, она подумала, не позвонить ли в легион справедливости и не сообщить ли им, где скрывается Хромуша. Но вместо этого она велела водителю завезти ее в аптеку неподалеку от жилья Кэроль.

Зайдя туда, она выбрала себе упаковку пластыря на синяки и подошла с ним к кассе, стоящей перед выходом. Пожилая женщина, сидящая за кассой, с пониманием поглядела на ее лицо.

— Что-нибудь еще, милочка?

— Да, — ответила Гредель. — Две ампулы фенил-дорфина-зет.

Для того чтобы сделать эту покупку, ей пришлось расписаться в книге продажи наркотиков за получение аналога эндорфина, и она небрежно поставила там подпись: «Сула».

Синяки на лице Гредель привели Кэроль в ярость.

— Если Хромуша вздумает сюда явиться, я надаю ему по яйцам! — кричала она. — Я изобью его стулом!

— Забудь об этом, — устало ответила Гредель. Ей не нужна была демонстрация лояльности Кэроль. Она и так была в смятенных чувствах: она не хотела сейчас испытывать симпатию к Кэроль.

Кэроль провела Гредель в спальню и умыла ее, потом нарезала пластырь и наклеила его подруге на лицо. Пластырь оказался неплохим, синяки и царапины под ним заживали так быстро, что на следующий день, когда его сняли, от них не осталось почти ничего, кроме легких теней, которые можно было запросто скрыть косметикой. Но лицо все равно болело, а еще болели ребра и солнечное сплетение, по которым ей заехал разозленный Хромуша.

Кэроль принесла из кафе завтрак и так суетилась вокруг нее, что Гредель захотелось кричать.

Если хочешь помочь мне, мысленно взывала она к Кэроль, устройся в академию и забери нас обеих отсюда.

Но Кэроль не слышала ее призывов. А к полудню, открыв первую за день бутылку, она забыла про заботливость. На этот раз это была водка с бизоновой травой, что объясняло странный запах пушечного масла, которым пахло от кожи Кэроль в последние дни. Ко второй половине дня Кэроль почти прикончила бутылку и уснула на кушетке.

Все это очень обрадовало Гредель. Полезно было вспомнить, за что именно она ненавидит свою подругу.

На завтра приходился земной день рождения Кэроль, поддельный, конечно. Это ее последний шанс, думала Гредель. Последний шанс вспомнить про академию. Но Кэроль ни словом не обмолвилась на эту тему.

— Я хочу расплатиться с тобой за все, что ты сделала. Устрою тебе земной день рождения за мой счет, — сказала она Кэроль, обняв ее.

— Я все уже продумала, — добавила она.

Они начали этот день с заведения Годфри и прошлись там по полной программе: массаж, косметические маски, парикмахеры и все прочее. Потом в бистро с медными перилами неподалеку от пассажа был ланч: горячий сыр, пузырящийся на едва обжаренном ростбифе, хрустящие хлебцы и салат из маринованных цветов деджера. К удивлению Кэроль, Гредель заказала бутылку вина и даже налила немного себе.

— Ты пьешь?! — удивленно воскликнула Кэроль, — Что с тобой происходит?

— Хочу поднять бокал за твой земной день рождения, — ответила Гредель.

Может быть, выпив, будет легче решиться, подумала она.

Едва прикладываясь к своему стакану, она усердно подливала Кэроль, и вскоре бутылка закончилась. После этого Гредель повела Кэроль в пассаж и купила ей шелковое летнее платье, расшитое цветами и птицами, жакет, переливающийся золотыми блестками, которые очень шли к цвету глаз и волос Кэроль, и две пары туфель. Заодно она и себе приобрела комплект обновок.

Забросив покупки на квартиру, где Кэроль наскоро хлебнула бизоновой водки, они отправились обедать в один из престижных клубов. Кэроль еще пускали туда, но метрдотель был настороже и усадил их за столик подальше от всех прочих посетителей. Кэроль заказала коктейли, две бутылки вина и еще чего-нибудь выпить после обеда. У Гредель голова шла кругом после нескольких осторожных глотков, которые ей пришлось сделать, и ей страшно было подумать, каково сейчас Кэроль. Чтобы добраться до танц-клуба, который был следующим пунктом повестки дня, оглашенной Гредель, Кэроль пришлось сделать инъекцию бензедрина, но после этого она вполне устойчиво держалась на ногах.

Потанцевав немного, Гредель заявила, что устала, и, отшив толпу обожателей, собравшуюся вокруг них, подруги сели в такси и поехали домой.

Пока Гредель принимала душ, Кэроль опять принялась за бизоновую водку. Бензедрин взбодрил ее, и она без труда прикончила бутылку. А Гредель облачилась в шелковую пижаму, которую купила ей Кэроль в первый их поход по магазинам, и положила в карман ампулы с эндорфином.

Кэроль лежала на кушетке, там же, где ее оставила Гредель. Глаза у нее блестели, но когда она заговорила, ее речь была очень неразборчива.

— У меня есть еще один подарок для тебя, — сказала Гредель. Она вытащила ампулы из кармана. — По-моему, тебе это нравится. Но я не уверена, что купила то, что надо.

Кэроль рассмеялась.

— Ты весь день сегодня заботилась обо мне, а теперь еще даришь мне хороший сон! — Она потянулась и обняла Гредель. — Ты моя любимая сестренка, Землянка. — От Кэроль пахло смесью бизоновой травы, пота и косметики, и Гредель изо всех сил держалась за свою ненависть, хотя ее сердце и готово было выскочить из груди.

Кэроль вытащила шприц, вставила в него одну из ампул фенилдорфина-зет и сразу же сделала себе инъекцию. Эндорфин начал действовать, и ее веки отяжелели.

— Как здорово, — пробормотала она. — Какая хорошая сестренка.

Через несколько минут она сделала себе еще одну инъекцию. Она попыталась сказать еще что-то, но голос уже не слушался ее. Она ввела себе еще дозу и, упав на подушку, уснула, разметав золотые волосы по лицу.

Гредель вынула шприц из разжавшихся пальцев Кэроль и аккуратно смела волосы с ее лица.

— Хочешь еще? — спросила она. — Хочешь еще, сестренка Кэроль?

Кэроль что-то неразборчиво пробормотала в ответ. На ее губах расцвела улыбка, а когда Гредель ввела ей в сонную артерию еще дозу, эта улыбка сделалась еще шире, и она зарылась в подушки софы, как счастливый щенок.

Гредель протянула руку к переносному компьютеру Кэроль. Она связалась с банком и оформила закрытие счета Кэроль с одновременным переводом лежащих на нем денег на тот счет, который недавно открыла сама. Потом она написала письмо в попечительскую компанию Кэроль, что была на кольце Спэнии, с просьбой переводить все новые поступления на новый счет.

— Кэроль, — позвала она. — Кэроль, приложи сюда свой пальчик, пожалуйста.

Она растрясла Кэроль и помогла ей приподняться и дважды приложить большой палец к сканеру. Потом Гредель вручила Кэроль шприц, и та сама сделала себе еще один укол.

Вот теперь я действительно преступница, подумала она. Все следы вели отныне прямо к ней.

Но даже теперь она не могла довести дело до конца и оставляла себе лазейку. Пусть Кэроль сама этого захочет, решила она. Я не буду давать ей наркотик, если она скажет «нет».

Кэроль вздохнула и зарылась поглубже в подушки.

— Хочешь еще немного? — спросила Гредель.

— М-м-м, — ответила Кэроль, счастливо улыбаясь.

Гредель вынула из ее руки шприц и ввела ей еще дозу.

Вскоре первая ампула закончилась, и она вставила в шприц вторую. Каждый раз перед тем, как сделать укол, она трясла Кэроль за плечо и спрашивала, хочет ли она еще. Кэроль вздыхала, смеялась или бормотала что-то, но ни разу не сказала «нет». И Гредель вводила ей дозу за дозой.

Когда закончилась вторая ампула, Кэроль начала хрипеть, ее дыхание сделалось неровным и глубоким, а грудь вздымалась и опускалась как кузнечные меха. Гредель уже слышала этот хрип как-то раз, когда Кэроль перебрала эндорфина, и воспоминания о том случае заставили ее вскочить с софы и пройтись по квартире, растирая руки, которые неожиданно похолодели.

Хрипы продолжались. Гредель нужно было чем-то занять себя, и она отправилась на кухню и сварила себе кофе. А потом неожиданно хрип прекратился.

Гредель задрожала. Она вскочила и, встав в дверях кухни, уставилась на свисающие с софы золотые волосы. Все кончено, подумала она.

И тут Кэроль повернула голову, и у Гредель упало сердце. А Кэроль провела рукой по волосам, потом раздался булькающий звук, и снова раздался хрип.

Ужас охватил Гредель, но она повторяла себе: «Уже скоро, долго это продолжаться не может».

Почувствовав, что не в силах больше стоять и смотреть, она прошлась по квартире, наскоро наводя порядок. Купленные сегодня платья отправились в стенной шкаф, туфли на решетку для обуви, пустые бутылки в мусор. Но куда бы она ни шла, ее повсюду преследовали хрипы. Иногда они на несколько секунд прекращались, но каждый раз все начиналось сначала.

Наконец Гредель поняла, что не может больше оставаться в квартире, и, надев туфли, отправилась к грузовому лифту, спустилась в подвал и взяла там самоходную тележку из тех, на которых в доме возили мебель и тяжелые сумки. В подвале валялось много ненужных и забытых вещей, и Гредель нашла там моток крепкой деджерной веревки, старый компрессор и кусок бронзы, достаточно тяжелый, чтобы служить якорем для небольшой лодки.

Гредель положила все это на тележку и повела ее к лифту. Подходя к квартире Кэроль, она слышала хрипы даже через толстую стальную дверь. Когда она набирала код на замке, ее пальцы дрожали.

Кэроль по-прежнему лежала на софе и так же тяжело дышала открытым ртом. Гредель бросила тревожный взгляд на часы. До наступления рассвета оставалось не так много времени, а для того, что она задумала, была необходима темнота.

Гредель села в ногах у Кэроль, прижав к себе подушку, и прислушалась к ее дыханию. Кэроль была совсем бледна, на ее лице проступила испарина. Пожалуйста, взмолилась Гредель безмолвно, пожалуйста, умри. Пожалуйста.

Но Кэроль не умирала. Она упорно дышала, и наконец Гредель почувствовала ненависть к ней. Как это похоже на нее, думала она. Кэроль даже умереть нормально не может.

Стенные часы глядели на нее, как пушечное дуло. Скоро рассветет, подумала она, и пушка выстрелит. Или ей придется провести целый день в одной квартире с трупом — а даже подумать об этом было страшно.

Дыхание Кэроль опять прервалось, и Гредель замерла, мучительно прислушиваясь к происходящему. Тут Кэроль, булькая легкими, набрала полную грудь воздуха, и Гредель поняла, что ее уловки не сработают. Ей придется сделать все своими руками.

У нее уже не оставалось ни гнева, ни ненависти — никаких эмоций, кроме усталого желания, чтобы все это поскорее кончилось. Подушка была уже у нее в руках, такая теплая и уютная.

Она бросила последний взгляд на Кэроль, еще раз подумала: «Пожалуйста, умри», — но Кэроль не ответила ей, как никогда не отвечала ни на одну из ее невысказанных просьб.

Неожиданно для себя Гредель упала на софу и, не раздумывая над тем, что делает, словно повинуясь инстинкту, прижала подушку к лицу Кэроль и навалилась на нее своим весом.

«Пожалуйста, умри», — повторяла она про себя.

Кэроль почти не сопротивлялась. Она выгнулась дугой и подняла руки, но не стала бороться, а просто уронила их на спину Гредель, словно легко обнимая ее.

Гредель было бы лучше, если бы Кэроль боролась. Тогда она могла бы испытывать к ней ненависть.

Всем телом она чувствовала, как — тук-тук-тук — дергается диафрагма Кэроль, пытаясь набрать в грудь воздух, дергается еще и еще раз. Дергается часто, потом все реже, потом опять чаще. Ноги Кэроль задергались. Гредель чувствовала, как затряслись руки, лежащие у нее на спине. Из ее глаз полились слезы.

Потом все прекратилось. Дрожь замерла.

Гредель на всякий случай полежала на подушке еще немного. Подушка уже пропиталась слезами. Когда она наконец отбросила ее в сторону, та бледная, холодная вещь, которая обнаружилась под ней, уже ничем не напоминала о Кэроль.

Кэроль стала теперь просто грузом, а не человеком. Когда она поняла это, ей стало легче справляться со всем остальным.

Гредель и представить себе не могла, как тяжело управляться с податливым телом покойника. Пока она взвалила его на тележку, вся запыхалась, пот заливал глаза. Она прикрыла тело Кэроль покрывалом с дивана и положила на тележку еще несколько пустых чемоданов и сумок. Потом Гредель спустила тележку на грузовом лифте и вышла с ней через черный ход.

— Меня зовут Кэролайн, леди Сула, — который раз повторяла она свою легенду. — Переезжаю на новое место, потому что мой любовник избил меня.

Правоту ее слов должны были подтверждать следы синяков, еще оставшиеся на лице, и лежащие на тележке сумки, внизу под которыми скрывался прикрытый покрывалом и незаметный предмет.

Но Гредель не понадобилась эта легенда. На улицах было пусто, и она спокойно спустилась вместе с тихо жужжащей тележкой вниз к реке.

Дороги шли высоко над берегами Иолы, а к набережной вели короткие съезды. Выбрав один из них, Гредель подвезла тележку к краю воды. В этом фешенебельном районе Мараников на берегу не было ни сараев, ни бездомных бродяг, ни — в этот час — рыболовов. Гредель стоило опасаться только неожиданной встречи с влюбленными, прячущимися под мостами, но время было такое позднее, что даже и они уже разбрелись по своим постелям.

Вытащить Кэроль из тележки было не проще, чем втащить ее туда, но наконец она упала в воду, увлекаемая на дно привязанным к ней компрессором, и черная вода почти беззвучно сомкнулась над ней. В каком-нибудь драматическом фильме Кэроль бы немного поплавала, трогательно прощаясь с миром, но это было не кино — только черная глубина и негромкий всплеск, заглушаемый шумом текущей воды.

Кэроль была не из тех, кто прощается подолгу.

Гредель с тележкой побрела обратно в Вольты. Несколько водителей притормозили было возле нее, но, поглядев на ее лицо, поехали дальше.

Вернувшись в квартиру, она попыталась заснуть, но от постели пахло Кэроль, и уснуть там было невозможно. На софе совсем недавно умерла Кэроль, и Гредель старалась не подходить к ней. Она провела несколько часов тревожного сна в кресле, а потом женщина, которую звали теперь Кэролайн Сула, встала и начала свой новый день.

Первым делом она сообщила в академию Ченг Хо, что намерена воспользоваться своим правом поступить туда.

В тот же день она упаковала два чемодана и отправилась с ними в мараникский порт, а оттуда на пароме через море Крэссоу прямо в Вайдэлию. Там она села на скорый поезд, который отвез ее через хребет Хайак на плато Квайла, где тропическая жара экваториального континента смягчалась за счет большой высоты над уровнем моря. Почти над головой висело планетарное кольцо.

Пэйсек был зимним курортом, но снег здесь не выпадал до тех пор, пока не подуют северо-восточные муссоны; она сняла небольшой коттедж в Лy'-стреле и провела там два месяца. Она купила себе новую одежду, не те экстравагантные одеяния, которыми был полон городской пассаж в Мараниках, а практичную куртку сельского типа и удобные ботинки. Она нашла себе портного, и он начал работать над большим гардеробом, который понадобится ей, когда она поступит в академию.

Она не хотела, чтобы в Мараниках волновались по поводу исчезновения леди Сулы, и вскоре послала письмо опекуну Кэроль, Якову Бисвасу, в котором сообщала, что нашла Мараники слишком шумным городом, поэтому ей и пришлось уехать в Лy'-стрел, чтобы подготовиться к поступлению в академию. В этом же письме она отказывалась от квартиры в Мараниках и предлагала ему забрать что угодно из того, что она там оставила.

Не слишком полагаясь на свою способность сыграть роль Кэроль перед теми, кто хорошо ее знал, она не воспользовалась видео, а напечатала письмо от руки и послала опекуну только текст.

Бисвэс откликнулся почти сразу же, но она не ответила ни на его звонок, ни на другие звонки, последовавшие за ним. Всем звонившим она отвечала короткими записками примерно того содержания, что извините, но меня не было дома, когда вы звонили, провожу почти все время в библиотеке за зубрежкой.

И это было не так уж далеко от правды. Требования к поступающим в военные академии удалось запросить по компьютерной сети, а большинство нужных курсов можно было достать в форме видеофайлов. Она знала, что отстала почти по всем предметам, и работала изо всех сил.

Она ответила только на один звонок, когда, стоя около автоответчика, сообразила, что звонит Сергей. Она высыпала на него весь набор ругательств, которые знала, а когда первая злость прошла, стала тщательнее подбирать слова, чтобы посильнее задеть его. Под конец разговора он заплакал и долго глотал слезы над переговорным устройством, из которого неслись уже только короткие гудки.

Авось пойдет ему на пользу, решила она.

Куда больше, чем Сергей или Бисвас, ее беспокоил Хромуша. Каждый день она ждала, что он ворвется в дверь и потребует Землянку. Но он так и не появился.

Бисвас все-таки настоял на том, чтобы встретиться с ней, когда она улетала со Спэнии. Он пришел к подъемнику провожать ее вместе со своей семьей. Она коротко постриглась, облачилась в форму академии Ченг Хо и полностью замазала лицо косметикой. Ничего удивительного, если Бисвасу показалось, что перед ним стоит совсем незнакомая девушка.

Он держался очень доброжелательно и не задавал никаких вопросов. Сказал ей только, что она выросла и что он гордится ею. Она поблагодарила его за то, что он был добр к ней, и обняла и его, и его дочерей, которых он привел с собой.

У его жены, сестры Сергея, хватило такта постоять в стороне.

И только потом, когда подъемник уже вез ее к кольцу Спэнии и ускорение прижало ее к сиденью, она сообразила, что сегодня как раз земной день рождения Кэроль, на этот раз настоящий.

Земной день рождения, которого Кэроль так и не дождалась.

Вздрогнув, Сула очнулась от видений. Ей показалось, что в катере запахло как от Кэроль. В глазах Сулы стояли слезы, а вытерев их, она увидела, что на экранах появилось кое-что новое.

А именно — пять точек, разворачивающихся вокруг Барбаса с внешней стороны системы. Эти пять кораблей шли с огромным ускорением и огибали планету-гигант под необычным углом. Сперва Суле показалось, что они направляются к Магарии. Но нет — они пройдут мимо.

— Ага, — сказала она.

Они обходят Барбас, направляясь к Ринконеллу. Наверное, они уже давно закладывают виражи вокруг планет системы, чтобы набрать нужную скорость. И теперь Сула видела, что они намереваются сделать.

Они собирались встать между первым межпространственным тоннелем и шестью судами, оставшимися от флота метрополии. Беглецам придется принять бой, и остатки флота метрополии будут уничтожены. Эти пять кораблей скорее всего тоже погибнут, если только на флотских кораблях еще остались ракеты, но в любом случае от флота метрополии не останется вообще ничего.

Сула с бешеной скоростью принялась за подсчеты. Ее собственные ракеты летели в трети световой минуты впереди нее, и понадобится время, чтобы ее команды дошли до них. Нужно, чтобы противник не видел их маневров, а это значит, что она должна развернуть их, пока противник будет в тени Ринконелла, газового гиганта.

У Сулы ушло почти три часа на то, чтобы вычислить траектории, три раза проверить расчеты и по лазерному лучу передать инструкции ракетам. Она не сможет выдержать ускорения, с которым полетят ее ракеты, поэтому она не сможет лететь за ними — она опять будет зрителем, что бы ни произошло.

И она стала ждать. Прошло девять часов, прежде чем рыжеватый Ринконелл превратился на ее дисплеях в полумесяц, а восемнадцать ее ракет развернулись как одна и, выполнив молниеносный маневр, легли на новые траектории. А через несколько секунд после этого двигатель катера тоже включился, и она опять провалилась в мучительный кошмар.

Но того, что случилось потом, стоило дожидаться. В своем безумном витке вокруг Барбаса корабли наксидов набрали скорость, почти приближающуюся к половине световой. А летящие им навстречу ракеты двигались со скоростью 0,7 световой. Скорость сближения была столь велика, что наксиды, возможно, даже не видели, что к ним приближается, и заметили ракеты только за несколько секунд до столкновения, когда сделать что-нибудь было уже невозможно.

Отчаянная злая радость охватила Сулу, когда она увидела, как все ее восемнадцать ракет взорвались посреди группы наксидских кораблей. От врага не осталось ничего, кроме раскаленной плазмы, светящимся облаком расползающейся в космическом мраке.

Она нагнулась к переговорному устройству и ткнула кнопку радиопередачи, активирующей межсудовой канал, связывающий ее и с кораблями наксидов, и с уцелевшими кораблями флота метрополии, и со стынущими атомами, бывшими когда-то «Неустрашимым» и «Славой праксиса», и со всеми прочими, нашедшими смерть в яростной схватке у Магарии.

— Сула! — прокричала она в микрофон. — Это сделала Сула! Запомните мое имя!

Потом она задала катеру курс на межпространственный тоннель и нырнула в него.

 

Глава 14

Через пять часов после выхода из первого тоннеля системы Магарии катер Сулы взяла на борт «Бомбардировка Дели». Она устало вылезла из своего маленького катера, и когда такелажники помогли ей пройти в раздевалку, в тусклом свете аварийного освещения она увидела, что ее кто-то ждет. Ей показалось, что это Мартинес, и ее сердце бешено застучало, но она тут же сообразила, что память сыграла с ней злую шутку, подсунув ей воспоминание о том, как Мартинес встречал ее, когда она вернулась на Заншаа после погони за «Черным Скакуном».

Стоящий в тени сделал шаг вперед, и она поняла, что перед ней стоит другое ожившее воспоминание, на этот раз — Джереми Фути.

— Это ты, — сказала она и разразилась хохотом.

Фути нетерпеливо поглядел на нее. Он был не похож на того безукоризненного кадета, каким она видела его на вечеринке, устроенной в честь его производства: теперь на нем не было форменной куртки, а штаны были измазаны сажей и изорваны. Его чуб засалился, он ходил с засученными рукавами, на его запястье было грязное пятно, отпечаток которого повторялся на лбу — видимо, Фути вытирал рукой пот со лба.

Такелажники стащили с нее шлем и перчатки.

— Мне нужны твои отчеты о полете, — сказал ей Фути, почти не растягивая слов. — Первый послал меня за ними.

— Я забыла их в катере, — ответила Сула. — Извини. — Она повернулась к тубусу, собираясь вернуться на катер.

— Я заберу их сам, — сказал Фути. — Не беспокойся.

Он нырнул в причальный тубус и на несколько минут исчез. Такелажники подняли руки Сулы и стащили с нее верхнюю половину костюма. Сула поморщилась, почувствовав исходящий от ее тела едкий запах, в котором аромат застоявшегося пота смешался со страхом и отработанным адреналином. Такелажники принялись за нижнюю половину скафандра.

Из причального тубуса вынырнул Фути.

— Отвернись, — велела ему Сула.

Казалось, Фути обиделся.

— Мне случалось видеть женщин и раньше, — сказал он.

— А меня ты не видел, — ответила Сула, — и похоже, не увидишь.

— Тогда говори «отвернитесь, милорд», — протянул Фути, но тем не менее повернулся к Суле спиной.

Молчаливые такелажники стащили с Сулы низ скафандра и вручили ей пару чистых кальсон.

— Простите, я забыла о вашем происхождении, милорд. — Сула залезла в кальсоны и затянула потуже резинку на поясе. — Должно быть, от радости снова вас увидеть.

Каменные лица такелажников осветились довольными ухмылками. Она подмигнула тому, кто стоял перед ней, и они улыбнулись ей в ответ.

Фути бросил взгляд через плечо, убедился, что она одета, и повернулся к ней лицом.

— Первый лейтенант говорит, что представил тебя к награждению, — сказал он. — Он говорит, что ты спасла нас.

— Передай ему мою благодарность, — ответила Сула. — Но ведь к наградам обычно представляет капитан?

— Капитан мертв, — коротко ответил Фути.

Сула сообразила, что капитаном на этом судне был капитан Фути, яхтсмен, на поддержку которого рассчитывал юный Джереми.

— Я сожалею о твоем дяде, Фути.

— Нас в последнее время стало намного меньше, — хмуро кивнул Фути. — Если ты в порядке, то тебе придется заняться ремонтными работами.

— Мне бы какую-нибудь обувь, — ответила Сула, — и я готова к работе.

«Бомбардировка Дели» осталась без капитана, второго и третьего лейтенантов и всех, кто был в рубке. Передняя треть судна была разгерметизирована, у оружейников осталась только дюжина ракет и всего один катер — тот, на котором прилетела Сула.

Суле пришлось напомнить себе, что всем судам флота, кроме «Дели» и еще пяти вернувшихся из боя кораблей, не повезло еще больше.

Следующие два дня она проверяла, чинила, латала и заменяла без остановки. К концу второго дня ее группе удалось проникнуть в отсек, в котором размещалась рубка, проникнуть в саму рубку и вынести оттуда тела капитана Фути и тех, кто был с ним. Они умерли от перегрева — не задохнулись, поскольку шлемы у всех у них были закрыты, а просто от ужасного жара. В рубке не было ничего воспламеняющегося, но даже сталь горит, если ее нагреть до достаточно высокой температуры, а в рубке в какой-то момент стало очень жарко. Стены рубки были изборождены следами от капель расплавленного металла.

Ссохшиеся останки тел, хрустящие и скрюченные, как эмбрионы, упаковали и унесли к грузовому люку. Суле было странно, что среди мертвых она чувствует себя как дома. Она поглядела на следы угля на своих ладонях. Убери воду, подумала она, и это все, что от нас остается.

Почему-то эта мысль доставила ей удовольствие.

— Жизнь коротка, но праксис вечен, — читал слова панихиды первый лейтенант. — Да будет нам утешением и опорой мысль о том, что все действительно важное уже известно.

Останки мертвых развеяли в пространстве. А после этого первый лейтенант отвел Сулу в сторону и сказал ей, что командующий эскадрой производит ее в младшие лейтенанты, чтобы она могла занять одну из освободившихся на «Дели» вакансий.

Воистину, подумала она, никогда не угадаешь, где выгадаешь.

А днем позже, без сил лежа на своей койке после тяжелой смены, она услышала, как девушка-кадет с соседней койки говорит о результатах своих экзаменов. Девушка успешно выдержала их и была рада, что ее скоро произведут и ей не придется больше завидовать Суле.

Сула поглядела на нее внимательнее и вдруг вспомнила ее лицо.

— Подожди-ка, — сказала она. — Не с тобой ли мы сдавали экзамены на Заншаа? Те самые, результаты которых были признаны недействительными?

Девушка удивленно поглядела на нее.

— Разве тебе не сообщили? Совет решил их признать. Им сейчас слишком нужны новые офицеры. А вместо результатов экзамена по праксису они будут полагаться на рекомендации со стороны вышестоящих офицеров.

— Ага, — сказала Сула.

Она подскочила к ближайшему компьютеру, затребовала результаты экзаменов и обнаружила, что заняла первое место.

Она подумала о Кэролайн Суле, исчезнувшей в холодных бурых водах Иолы. Интересно, сравнялся ли теперь счет? Равна ли идеальная карьера и пара тысяч мертвых наксидов смерти одной бесполезной богатой девчонки?

Все действительно важное уже известно. Видимо, этот вопрос не входит в число самых важных.

Чуть позже в тот же день она руководила работами по замене электрического кабеля, пробитого коротким замыканием во время битвы. Им пришлось поднять весь паркет в проходе, чтобы добраться до служебного пространства под ним, и работать приходилось очень осторожно, балансируя на палубных балках, чтобы не прикоснуться нечаянно к идущим под ними трубам, несущим перегретую охладительную жидкость от двигателей к компрессорам и теплообменникам.

Миновал полдень, а работа еще не была закончена. Сула послала рабочих обедать, а сама осталась и присела на балку. От трубы поднимался жар, от которого на ее лице сразу выступили капельки пота. Она задумчиво поглядела на свою правую руку, на завитки предательских, опасных отпечатков пальцев Гредель.

Пот ручейками стекал по щекам. Она сделала глубокий вдох, наклонилась и прижала большой палец к трубе.

Я споткнулась на балке и упала, повторяла она про себя. Просто несчастный случай.

Она держала палец прижатым к трубе, пока не почувствовала запах горящей плоти, и только после этого позволила себе закричать.

Пасть занимала полнеба, окрашивая красным изморозь, покрывшую уже половину окошка в кубрике шлюпки. Впрочем, прапорщик Северин привык к холоду, привык к тому, что из его рта вылетает морозный пар, а из носа постоянно течет. Он привык даже в постели натягивать на себя ворох одежды и постоянно заворачиваться в одеяла с подогревом, что придавало ему сходство с ходячей палаткой. Он привык, что на стенах шлюпки постоянно оседает иней, а в системе Протипана хозяйничает эскадра наксидов.

Восемь их кораблей наконец затормозили и вернулись в систему, где легли на отдаленную орбиту вокруг красного карлика, за самыми крайними планетами системы. Они знали теперь, где находится тоннель, но не выказывали ни малейшего желания туда соваться. Каковы бы ни были их изначальные планы, теперь они явно изменились.

К наксидам прибывало подкрепление. Еще три военных корабля и пара объемистых грузовых барж с огромными контейнерами на прицепе, в которых, по мнению Северина, должны были храниться топливо и провиант. Баржи вывели контейнеры на орбиту и неторопливо захватили ретрансляционные станции. Значит, в ближайшее время вестей из других систем ждать не приходится.

А наксиды тем временем запустили в пространство несколько имитаторов, разбросав их по разным орбитам в пределах системы Протипана. Тем, кто проникнет в систему, придется потратить изрядное время, пытаясь отличить реального противника от подделок, может быть, даже слишком изрядное для того, чтобы остаться в живых.

Непривычные к превратностям судьбы цензоры не знали, как им быть с известиями, полученными из Магарии. Мартинес получил отчет, в котором результаты прошедшей битвы были названы блистательной победой, и неясно было, почему Магарию при этом так и не захватили, а оставшимся на Заншаа нужно готовиться к дальнейшим сражениям. Он сделал запрос в управление флотом с просьбой сообщить ему, как командующему эскадрой, участвующей в наступлении, о реальном положении дел.

Они сообщили. Оправившись от шока, он прикинул, когда стоит ждать появления наксидов у Заншаа. Им придется затормозить и причалить к кольцу Магарии, чтобы заправиться боеприпасами и топливом, а потом разгоняться опять.

Вышло три месяца. Через три месяца, а может быть, чуть позже флот наксидов начнет битву за Заншаа.

«Корона», возглавляющая четырнадцатую легкую эскадру, была уже на полпути к Хон-бару. На торможение уйдет слишком много времени. Вместо этого четырнадцатая эскадра развернется вокруг солнца Хон-бара или вокруг гигантских планет системы и продолжит свой путь обратно к столице.

Вероятно, они успеют появиться как раз перед вторжением наксидов. Наксидов, у которых сейчас значительно больше кораблей, чем у всех прочих верноподданных народов.

Он послал Роланду и сестрам письмо, в котором настаивал на том, чтобы они с первым же кораблем отправлялись на Ларедо, и сосредоточился на управлении своей эскадрой. Он провел ряд виртуальных маневров, в ходе которых команды всех судов одновременно участвовали в действиях, проходящих по одному сценарию. Он заставлял их сражаться и друг с другом, и с имитациями эскадр наксидов. Они выбивались из сил, и Камарулла даже начал жаловаться на него другим капитанам. Но может быть, остальным доставлял удовольствие тот факт, что «Короне» с ее новой командой, еще не притершейся к кораблю, не удавалось блеснуть в ходе этих маневров, и Мартинесу оставалось только покрепче стискивать зубы. Но не ему одному было обидно за «Корону»: как-то раз он услышал, как Ахмет жаловался Надьяну на проклятых новичков, которые вечно мешаются под ногами и выставляют судно не в лучшем свете.

Если бы только лейтенант Далкейт был поэнергичнее! Если бы Шанкарашарья и Вондерхейдте были поопытнее! Если бы он не разрывался между своим судном и управлением эскадрой!

В довершение ко всему Сааведра обнаружил, что две тонны муки из числа судовых припасов оказались использованным машинным маслом, которое уже вообще ни на что не годилось. Кто-то делал свой бизнес на поставках продовольствия флоту, но экипажу от этого было не легче.

Мартинес потерял голову от гнева. Разъяренное рычание, с которым он прошествовал из своего офиса к продуктовому складу и обратно, обратило в бегство даже самых закаленных «горбушек» — все попрятались кто куда, освобождая ему дорогу.

Вечером, делая запись в бортжурнале, он увидел, что ему пришло письмо, и с изумлением обнаружил, что это видео от Суды.

На ней были погоны младшего лейтенанта; значит, она успешно сдала экзамены. Одна рука у нее была перевязана, и она придерживала ее другой рукой.

На ее безупречном лице горел легкий румянец, и при взгляде на нее у него перехватило дыхание. Ее зеленые глаза горели странным лихорадочным огнем. Может быть, ей просто было больно.

— Итак, — начала она, — я жива. С моего корабля я одна осталась в живых. Меня подобрали на «Дели», и они тоже потеряли немало людей.

Она помолчала, и Мартинес внезапно понял, что Сула и была тем самым пилотом катера, который уничтожил целую вражескую эскадру. В отчете, который ему прислали из управления, имена не упоминались.

Сула провела остреньким язычком по губам и продолжала:

— И вот что я поняла: во всей вселенной я вторая, если судить по выпавшему мне везению. А знаешь, кто самый везучий? — В темно-зеленой глубине ее глаз мелькнул задорный огонек. — Ты. Ты, Гарет Мартинес. Ты. Капитан «Короны», кавалер золотого шара. Ты. — Ее губы раздвинулись в улыбке.

Она не знает, что я командую эскадрой, ведь это нигде не было объявлено, сквозь изумление понял Мартинес.

— Когда я поняла это, я приняла несколько решений, — говорила Сула. — Вот первое из них: больше не ныть. Не жаловаться на своих начальников, на то, что у меня нет покровителей или на то, что у меня меньше денег, чем у любого другого офицера во флоте. Не ныть больше, — запнулась она, — о моем прошлом. На что мне жаловаться? Я вторая по везучести во всей империи.

Она слегка придвинулась к камере.

— И тебе тоже не стоит жаловаться. Ты очень забавно это делаешь, мне всегда было смешно на это глядеть, но поводов для жалоб у тебя не было и тогда, и будь я проклята, если тебе есть на что пожаловаться теперь. Ты самый везучий человек во вселенной, так на что же тебе жаловаться?

Она откинулась в кресле, и, видимо, это движение причинило ей боль — она слегка вздрогнула и принялась баюкать больную руку. Потом загадочно поглядела в объектив.

— А второе, что я решила, — объявила она, — это найти тебя, как только судьба и флот позволят. Два таких везунчика, как мы, — чего только мы не сможем!

Она отвела глаза от камеры и проговорила:

— Конец связи.

Неподвижно, пытаясь привести свои мысли в порядок, Мартинес долго глядел на значок окончания связи, мерцающий на экране. Он протянул было руку, чтобы еще раз включить письмо, но раздумал.

Потом он подумал, что на письмо нужно ответить, но он не знал, что сказать в ответ.

В этот момент запищал местный коммутатор.

— Говорит Мартинес, — сказал он, и перед ним на экране появилась встревоженная Келли.

— В оружейном отсеке полный бардак, милорд. Чау окончательно угробил одного из роботов во время перезарядки пушек и теперь сидит под арестом за драку с Типпелем, но мы все равно не можем придумать, как быть с роботом. Он слишком большой, и его никак не убрать с прохода.

Ради всего святого, а я-то что с ним сделаю? — хотелось закричать Мартинесу.

Но потом он подумал: «Не ныть» — и, встав из-за стола, пошел делать свое дело.

 

Приложение

Структура календаря шаа

Как всем известно, «год» в календаре шаа представляет собой неясно каким образом выбранный отрезок времени, не совпадающий со временем обращения по орбите ни одной из известных планет или с каким-нибудь другим естественным процессом. Он длится 0,84 земного года, или 306,6 земных дней. Кэролайн Суле, двадцати трех лет по меркам шаа, было всего 20 по земному счету.

У каждой планеты, входящей в империю шаа, имелся свой календарь, по которому отсчитывались локальные годы и смена сезонов; но все официальные расчеты основывались на имперском календаре.

Год шаа разделяется на произвольно выбранное число частей, выбор которого свидетельствует о любви шаа к простым числам. Их год делится на 11 «месяцев», каждый из которых равен 27,9 земным дням, а в каждом месяце содержится 23 дня шаа, каждый длительностью в 1,21 земного дня. День шаа состоит из 29 часов (длительностью 59,98 земных минут) и каждый час делится на 53 минуты (каждая по 67,9 земных секунд). В свою очередь минута шаа делится на 101 секунду, каждая из которых равна 0,67 земных секунд.

В календаре шаа отсутствует такое понятие, как неделя, хотя в локальных календарях многих планет империи такой период имеется.

В данной книге все меры времени, если это не оговаривается особо, приведены в единицах, принятых шаа. Читателя можно утешить тем, что, хотя день шаа немного длиннее, чем двадцатичетырехчасовой земной день, длительности часов и минут в них фактически совпадают.