— Он старый. Я его ненавижу.

В ушах у Мартинеса звенел яростный шепот Семпронии. Он ласково поглядел на младшую сестренку.

— Спокойнее, Прони.

— Он ходит за мной по пятам. Что если ему вздумается прикоснуться ко мне?

— Придется тебе это вынести. Подумай о семье.

Семпрония прищурила глаза и бросила на брата бешеный взгляд.

— Я только о семье и думаю. В частности, о тебе — ведь это ты подал эту дурацкую идею.

— А, вот ты где. — ПэДжи материализовался возле Семпронии со стаканами в обеих руках. — Я решил принести тебе еще один коктейль.

Семпрония с ослепительной улыбкой обернулась к ПэДжи:

— О, спасибо. Это так предупредительно! — Она поставила на столик полный до краев стакан с предыдущей выпивкой и взяла в руки новый.

Мартинес восхищался ее умением держать себя в сложных условиях. Семпрония так искусно играла жизнерадостного ребенка, что ему приходилось время от времени напоминать себе, что она и есть жизнерадостный ребенок. Угадать, когда она играет, а когда неподдельно радуется жизни, можно было только по легчайшим движениям мускулов вокруг ее глаз.

ПэДжи, похоже, не слишком интересовало, насколько искренне ведет себя Семпрония. Он просто разыгрывал определенную роль, в данном случае роль заботливого и галантного кавалера. Это был высокий, элегантный мужчина, с изогнутыми уголком бровями и небольшими усиками. Его голове недоставало идеальной сферичности, отличающей большинство представителей семейства Н'гени, и подбородок был чуть меньше, чем у большинства его родственников. На макушке у него уже образовалась небольшая проплешина. Однако при самом придирчивом рассмотрении Мартинесу не удалось найти в нем ничего особо неприятного, кроме узорчатых браслетов и воротничка, сплетенных из обесцвеченных человеческих волос, обычных примет глита.

ПэДжи обратился к Мартинесу.

— Как досадно все вышло с Блитшартсом, — сказал он. — Жаль, что вы не сумели прийти к нему на помощь.

— Мы пришли к нему на помощь, — отозвался Мартинес. — Жаль только, что к этому времени он был уже мертв.

ПэДжи еще выше задрал брови и усмехнулся.

— Блитшартс был славным парнем, — сказал он. — Остроумным. Вроде вас. В свое время я выиграл немало, ставя на него. — Он покачал головой. — Правда, в последнее время все пошло наперекосяк. Ему не везло.

— Значит, вы игрок? — поинтересовалась Семпрония. В ее глазах ясно читался вопрос: «Поэтому вам и нужно мое приданое?»

ПэДжи пожал плечами.

— Время от времени делаю ставки то здесь то там. От джентльмена этого ждут, сами понимаете.

— А чего еще ждут от джентльмена? — Мартинес понимал, что улыбка, сверкающая на лице Семпронии, призвана в основном замаскировать мстительный блеск в ее глазах.

Этот вопрос застал ПэДжи врасплох.

— Ну как, — ответил он. — Хорошо одеваться, конечно. Общаться с людьми. Иметь красивые вещи.

Семпрония протянула ему руку.

— Не может быть, чтобы этим все исчерпывалось. Пожалуйста, расскажите мне все-все-все.

Мартинес глядел вслед Семпронии, которая уводила прочь бедного жениха с явным намерением выведать все его самые порочные секреты. Похоже, ПэДжи придется дорого заплатить за свои матримониальные намерения.

Мартинес был доволен. Лорд Пьер уже включил клан Мартинесов в число приглашаемых на обеды, а значит, Мартинес скоро окажется за ужином рядом с людьми, общество которых ему обычно недоступно; в их числе будут три депутата, судья из верховного суда, командующий легионом справедливости столицы Заншаа, командующая флотом в отставке, а еще капитан и командующий эскадрой, еще вполне действительные.

Мартинес был при форме, чего с ним обычно не случалось на светских раутах, и благодаря этому многие узнавали его. Капитан и командующий эскадрой расспрашивали его о деталях операции по спасению Блитшартса, и Мартинес с удовольствием отвечал им. Он как раз приступал к описанию того, как он использовал виртуальный симулятор для вычислению запутанной траектории «Черного Скакуна», когда прозвенел гонг, призывающий всех к столу.

— Потом я обязательно расскажу вам обо всем остальном, — пообещал Мартинес.

Особенно надо будет постараться выразить свое восхищение решением господина командующего Эндерби завершить свой жизненный путь, и половчее упомянуть, что в результате он остается фактически без назначения.

Мартинес подал руку леди депутату и повел ее из увешанной гобеленами гостиной в столовую, где на паркетном полу из десятков тысяч мелких фрагментов различных древесных пород были выложены портреты выдающихся представителей рода Н'гени. Лорд Пьер посадил Мартинеса между леди избранницей и отставной командующей флотом, невысокой, сухощавой женщиной.

Слуги в ливреях стали расставлять тарелки с супом, и комнату заполнил запах лука и помидоров. Отставная комфлотом — она приходилась лорду Пьеру двоюродной бабушкой — повернулась к Мартинесу и оглядела его с головы до ног. Мартинес заметил пучок длинных седых волос, проросших на ее подбородке.

— Вы тот самый Мартинес, который вернул Блитшартса?

— Да. — Мартинес взял в руки суповую ложку, готовясь опять начать рассказ о спасательной операции.

— Досадно, — произнесла комфлотом. — Лучше бы вы этого не делали.

— Простите, что вы сказали?

Комфлотом хмуро поглядела на него.

— Теперь выплывет на поверхность многое из того, чему лучше бы оставаться скрытым от глаз. То, что окончательно дискредитирует этого беднягу. Лучше бы вы дали ему умереть с миром.

— Конечно же, миледи, — пробормотал Мартинес. Не следует спорить с командующими флотом.

Пожилая леди критически рассматривала содержимое своей тарелки.

— Надеюсь, что суп удался, — пробормотала она. — А то в прошлый раз лук подгорел.

На этом их разговор и закончился. Леди избранница, сидящая по другую руку от Мартинеса, участвовала в сложном споре о разделе законодательства, посвященном защите золотоносных водорослей на Ха-Осе. Оглядев сидящих за столом, Мартинес увидел ПэДжи, которого усадили рядом с Випсанией. Без сомнения, лорд Пьер усадил их рядом исходя из соображения, что будучи самой старшей из сестер, Випсания больше других должна стремиться к замужеству.

Мартинес принялся за суп, обратившись мыслями к Суле и Аманде Таен. Он дважды виделся с Амандой после их первого свидания, и каждый раз эти встречи приносили ему подлинное удовольствие. Но никакие удовольствия тем не менее не могли заставить его забыть кадета леди Сулу.

Ну что ж. Скоро он увидит ее. Может быть, тогда ему будет легче разобраться в своих мыслях.

Закончив торможение, Сула передала «Черного Скакуна» буксирному судну, которое должно было отвести его на карантин. Свой катер Сула поставила на привычное место у причала и почувствовала, пришвартовавшись, что сила тяжести, вдвое большая, чем та, к которой она привыкла за время перелета, придавила ее к амортизационному креслу. Когда наконец причальный тубус присосался к люку ее катера, она сбросила шлем и глубоко, облегченно вздохнула. Швартуя маленькое судно, полагается быть одетым в вакуумный скафандр, а ей всегда стоило немалых усилий заставить себя опустить лицевое стекло шлема.

Сняв шлем, Сула выключила двигатели катера и сгрузила себе в конверты два файла с бортового компьютера.

В одном из файлов был дневник последнего перелета, его она поместила в служебный конверт, который полагалось передать в регистрационный отдел флотской службы, где отчет изучат и заархивируют. В другой конверт легли ее личные записи: письма от Мартинеса и все книги и фильмы, которые он ей прислал.

Личные записи она засунула в маленький пакет с личными вещами, который всегда брала с собой на катер, а пакет засунула в застегивающийся набедренный карман скафандра. Она распахнула дверцу в шлюзовый проход, схватилась за поручень, расположенный над головой, и поднялась с кресла. Шлюз теперь находился «внизу», и в него пришлось проскальзывать в топорщащемся скафандре, выключая по пути свет в пилотской кабине и задраивая за собой люк.

На кабину, в которой ей пришлось провести столько времени, она не бросила ни взгляда. Насмотрелась.

Люк с шипением отворился, и Сула полезла по причальному тубусу, ведущему в дежурное помещение, на фоне белоснежных стен и пола которого любая грязь и пыль делались особенно заметными. Чьи-то руки помогли ей подняться, и только встав на ноги, Сула сообразила, что перед ней стоит Мартинес. Он был одет в служебную форму, а на лице у него сияла широкая улыбка.

У Сулы закружилась голова.

— Господи, — проговорила она.

— Поздравляю с возвращением, кадет. — Поддерживаемая его руками, она сделала несколько шагов, и три равнодушных такелажника в стерильных одноразовых комбинезонах и шапочках надвинулись на нее и принялись деловито помогать ей освободиться от скафандра. Мартинес забрал служебный конверт, в котором лежали дневники перелета. — Твои записи здесь? Тогда я их забираю.

— Мне полагается самой доставить их.

— Я напишу расписку, — ответил Мартинес. — Их нужно доставить в следственную службу, а не в регистрационный отдел.

— А-а-а!

— Юристы, вооруженные до зубов деловыми бумагами, уже накинулись на «Черного Скакуна». Хотя особого толка от этого скорее всего не будет — флотские юристы не хуже прочих, а я уверен, что они уже знают, кому из высших офицеров должна достаться новая игрушка.

Опытные руки обшарили карманы скафандра, вытаскивая оттуда ее личные вещи, инструменты и небольшой баллончик с воздухом. Сперва они отделили дыхательный аппарат и систему рециркуляции воздуха от костюма, закрыли клапаны и после этого отстегнули верхнюю половину скафандра от нижней. Такелажники подняли ей руки и стащили с нее верх костюма.

Стоя с поднятыми руками, Сула неожиданно почувствовала, что пахнет не слишком хорошо. Служащие принялись возиться со штанами, а она опустила руки и обратилась к Мартинесу.

— Не мог бы ты отвернуться?

Мартинес повиновался, и служащие содрали с ног Сулы нижнюю половину скафандра и вмонтированные туда гигиенические приспособления. Потупив взор, Мартинес снял с пояса записную книжку и принялся что-то записывать в нее. Один из такелажников развернул перед Сулой пару чистых кальсон, и она быстро натянула их на себя. Мартинес нажал кнопку на записной книжке, и она выплюнула листок, который Мартинес протянул Суле через плечо.

— Твоя расписка.

— Спасибо, — ответила она, принимая листок. — Можешь повернуться обратно.

Мартинес повиновался. По его вежливо улыбающемуся лицу нельзя было бы догадаться, что он глядит сейчас на немытую, обессилевшую женщину с засаленными волосами, одутловатой кожей, одетой в рубаху, покрытую пятнами засохшего пота, которую не снимали уже много дней подряд. Сула была восхищена его самообладанием.

— Я приготовил тебе комнату в кадетском отделении в штабе, — сообщил он.

— Мне не придется жить на кольце? — обрадовалась Сула. — Спасибо.

— Пользуюсь служебными привилегиями, пока они мне еще доступны. Ты сможешь принять там душ и перекусить, если хочешь, а после этого мы пойдем к моему портному.

— К портному?

— Господин командующий Эндерби собирается наградить тебя на завтрашней церемонии. Не можешь же ты явиться туда в том, что на тебе сейчас надето.

— Да, конечно.

«Чем наградить?» — пронеслось у нее в голове.

— Твой рост, вес и прочее я взял из наших служебных архивов. Форму портной уже пошил, но тебе следует прийти на последнюю примерку.

Лодыжки Сулы сдавили манжеты туфель, которые такелажники, встав на колени, надели ей на ноги. Скафандр унесли, чтобы проверить, стерилизовать, перезарядить и сдать на хранение. Внезапно она испугалась.

— Мне ведь не придется надевать парадную форму?

— Просто полную форму, но не парадную.

— Замечательно. У меня ноги совсем опухли от сидения в кресле, и мне подумать страшно о том, чтобы надевать сейчас сапоги. — Тут Сула вспомнила, о чем хотела спросить.

— Чем наградить? — спросила она.

— Медалью «За заслуги» второго класса. Тебя наградят вместе с девятью другими отличившимися, а после этого будет прием и встреча с журналистами. — Он значительно поглядел на нее. — Представители изданий для яхтсменов. Отвечай на их вопросы спокойно, если ты готова положиться на мой план, который должен принести тебе успех.

Сула бросила на него быстрый взгляд. Последнюю фразу он произнес шутливым тоном, но уж больно энергично.

— Я хотела бы принять душ прямо сейчас, — сказала Сула. Она знала, что при здешних стерильных комнатах должны быть душевые, а все ее тело молило сейчас о мыле и горячей воде.

— Конечно же. Тебе вот сюда.

Он провел ее в раздевалку и вежливо открыл дверь перед ней.

— Я, наверное, на какое-то время здесь застряну, — предупредила она.

— Не торопись. — Он улыбнулся. — Между прочим, я устроил для тебя отпуск начиная с послезавтра. Он будет длиться до смерти Предвосхищения Победы, а потом все равно отпуска у всех закончатся.

Он еще раз улыбнулся и отпустил дверь, сразу захлопнувшуюся за ним. Сула развернулась и, приоткрыв дверь, выглянула ему вслед. Он поглядел на нее, приподняв тяжелые брови.

— Ты всегда такой деловой? — спросила она.

Подумав, Мартинес кивнул головой.

— Да, — ответил он. — По-моему, да.

* * *

Одетая в новую форму, с медалью на груди, Сула сидела в кадетской комнате штаба, где на видеостенах шли одновременно три футбольных матча. Она устроилась на сиденье, сплетенном из пластиковых ремней, со стаканом лимонного напитка в руке, а напротив нее в глубоком мягком кресле устроился кадет Джереми Фути.

— Мартинес? — говорил Фути. — Он что, уже нацелился на тебя?

— Целься! — фыркнул с софы кадет Сильва. — Бах! Одной девственницей меньше!

Сильва, пожалуй, уже изрядно пьян, подумала Сула.

— Девственницей? — переспросил Фути. Он поглядел на Сулу и поднял одну бровь. — Ведь ты же не девственница? Это было бы странно.

— Я чиста, как вакуум, — ответила Сула. Ей было забавно наблюдать за сменой выражений на лице Фути, пытавшегося сообразить, что именно она имеет в виду.

Она забралась в кадетскую комнату, потому что это было одним из немногих мест в штабе, где дозволялось находиться не занятым делом кадетам. Господа офицеры и политики предпочитали работать, выпивать и закусывать, не обременяя себя зрелищем грубых, невоспитанных, прыщавых, да еще и вечно подвыпивших младших офицеров.

Нескольких минут лицезрения кадета Сильвы Суле хватило для того, чтобы поверить, что в чем-то они правы.

— Так что, по-твоему, не так с Мартинесом? — спросила она.

— Да ничего, если ты привлекательная, женственная и товаристая девчонка, — отозвался Фути. — У него есть деньги, определенное обаяние и некоторое чувство стиля. Я полагаю, что тем, с кем он обычно имеет дело, не приходится на него жаловаться. Но на принадлежащих к высшему обществу он едва ли может произвести серьезное впечатление. — Он многозначительно поглядел на Сулу. — Я уверен, что ты могла бы выбрать что-нибудь и получше.

— Троглодит! — провозгласил Сильва. — Вот как мы его называем! — Его голос зазвенел от возбуждения. — Гол! Видали такое? Еще одно очко «Короне»! Вратарь забивает гол руками!

— Троглодит? — переспросила Сула.

Фути тонко улыбнулся и поправил сбившийся на лоб чуб.

— Это из-за его коротких ног. И длинных рук. Ты обратила внимание? Совершенно атавистическая внешность.

— Но он же высокий, — возразила Сула.

— Это все за счет спины. А ноги у него короткие. — Он покивал. — Кроме того, у него хороший портной. Покрой костюма маскирует несуразность, ему не удается только скрыть руки, которые свисают чуть не до колен.

Со стены зазвенел сигнал вызова. Фути велел видеостенам замолчать, поднялся из своего кресла и отозвался на вызов. Потом обернулся к Сильве.

— Посылка во флотском офисе, Сильва, — объявил он. — Нужно доставить ее вручную. Возьмешься?

— Нынче твоя очередь, — ответил Сильва.

На лице Фути проступило раздражение.

— Может, все же сходишь, Сильва?

— Договаривались же по очереди, — возразил Сильва, но поднялся, застегнул куртку и направился к двери.

— Дыхание, Сильва, — наставительно произнес Фути, бросая Сильве маленький серебристый ингалятор, из которого тот, поймав на лету, опрыскал себе нёбо мятным экстрактом. Вернув ингалятор Фути, который тут же спрятал его обратно в карман, Сильва отбыл.

— Ты всегда заботишься о выпивших друзьях? — спросила Сула, когда Фути вернулся на свое место.

Фути удивился.

— Товарищам положено помогать друг другу, — ответил он. — А что до выпивки, то надо же здесь чем-то заниматься, чтобы не умереть от скуки. Что до меня, я подумываю заняться яхтенными гонками. — Эта мысль, похоже, воодушевила его. — А почему бы нам обоим не заняться ими? — спросил он. — Ты показала настоящий класс, охотясь за «Черным Скакуном». Я уверен, что у тебя бы это хорошо получилось.

Сула покачала головой:

— Неинтересно.

— Но почему? — настаивал Фути. — Ты заработала серебряные нашивки — не могла же ты не думать при этом о яхтах. А флот поддержит тебя, помогая оттачивать пилотское мастерство.

Хорошо, думала Сула, что Фути не вникал в историю моего семейства. Ее принадлежность к пэрам была достаточно подлинной, несмотря на то что единственным членом клана Сула была она сама. Ее капиталов хватало на содержание скромной квартирки в верхнем городе, но их никак не хватило бы на яхту.

Она могла бы сказать Фути, что еще не вступила в права наследования, но почему-то ей не хотелось этого делать. Чем меньше Джереми Фути знает о ней, тем лучше.

— Я провела слишком много времени на борту маленьких кораблей, — ответила Сула. — Больше не хочется.

В этот момент в комнату ввалилась рыжая девчонка-кадет и изумленно уставилась на Сулу.

— Я видела тебя по видику этим утром, — сообщила она. — Это ты спасала «Скакуна».

Фути представил Рут Чаттерджи, и та пожелала узнать, вправду ли господин командующий Эндерби так свиреп, как о нем говорят. Сула ответила, что он выглядел достаточно свирепо, но, вешая ей медаль на шею, вовсе не вел себя грубо.

— Ты расскажи, что там было на «Черном Скакуне», — предложила Чаттерджи, — Правда, что у Блитшартса случилась закупорка сосудов и он выблевал все свои легкие?

Сула поднялась на ноги.

— Пожалуй, я пойду. Спасибо, что развлекли меня.

— Настала пора свидания с троглом? — осведомился Фути. Развалясь в кресле, он откинул голову назад и глядел из-под полуопущенных век на проходящую мимо него Сулу. — Ответь мне, — сказал он. — Ответь мне, почему бы мне не устроить тебе приличный вечер? Я нынче вечером ужинаю у своего дядюшки — он капитан «Бомбардировки Дели». Он любит общаться с подающими надежды офицерами — может быть, он сумеет быть тебе полезным.

Сула поглядела на Фути сверху вниз и сладко улыбнулась.

— Капитан Фути с «Дели»? — осведомилась она. Она наморщила лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. — Он не яхтсмен?

— Да. Это он.

Сула позволила улыбке превратиться в гримасу отвращения.

— Не знаю, — проговорила она с сомнением. — Мне всегда казалось, что яхтсмены — самые надоедливые люди в этом долбаном мире.

Переполняемая злой радостью, Сула вышла из комнаты, оставив там изумленно моргающего Фути и тупо уставившуюся перед собой Чаттерджи.

И тем не менее утро, проведенное в кадетской, не прошло без следа. Когда Мартинес пришел за ней, она не смогла удержаться и, шагая вслед за ним по штабу, принялась разглядывать его ноги.

Возможно, они и вправду слегка коротковаты, решила она.

Випсания подняла бокал с вином.

— Прежде чем мы приступим к ужину, — объявила она, — я предлагаю выпить за нашу уважаемую гостью. За леди Сулу, которая столь бесстрашно и ловко вернула «Черного Скакуна» и тела капитана Блитшартса и Апельсина.

Мартинес подавил укол ревности, поднимая бокал и вместе со всеми произнося ее имя. Собственно, подумал он, это же мой план.

Он понимал, что нет смысла ожидать, что Випсания соберется предлагать тост за Мартинеса. В конце концов, он же ей просто брат.

Но зависть сменилась восторгом, когда он взглянул на Сулу, безукоризненно стройную, слегка раскрасневшуюся оттого, что оказалась в центре общего внимания. Она безукоризненно смотрелась посреди гостиной дворца Шелли в темно-зеленом костюме, оттеняющем изумрудный цвет ее глаз. Портной Мартинеса поработал на совесть, подгоняя униформу, а ванная, стрижка и умеренная доза косметики сделали чудо, скрасив бледность лица, естественную после столь долгого и тяжелого перелета.

Мартинес поднес бокал к губам и от всей души выпил за Сулу.

Сула подняла стакан содовой воды, который вертела в руках с самого начала вечера.

— Я хотела бы поблагодарить леди Випсанию, лорда Гарета… — она бросила взгляд на Мартинеса, — и весь клан Мартинесов за их благословенное гостеприимство.

Когда гости подняли бокалы в честь Мартинеса, он скромно удержался от поднятия своего. Осмотрев комнату, он заметил в нескольких шагах от себя ПэДжи Н'гени, пожирающего Сулу блестящими глазами.

— Грандиозно! — расслышал он сквозь говор собравшихся гостей. — Великолепная девушка!

Мартинес улыбнулся сам себе. С этой тебе ничего не светит, старина, подумал он, разве что ты знаком с работами Ква-Зо.

Было похоже, что вечеринка у сестер Мартинеса удалась. Мартинес видел несколько лиц из тех, которые он впервые увидел на обеде у лорда Пьера, да и ПэДжи появился с парой своих дружков, которые еще меньше, чем он, скрывали свою щегольскую натуру. Мартинес видел, как Вальпурга в углу комнаты смеется и улыбается адвокату, с которым она познакомилась во дворце Н'гени — Мартинес уже знал, что тот представляет интересы клана Кайан. Семпрония, стоя возле двери в сад, беседовала с молодым каштанововолосым мужчиной в зеленой форме лейтенанта флота.

А Сула, как видел Мартинес, сразу после того как ее представили обществу, сделалась центром компании молодых людей, в числе которых оказались и двое глитов — дружков ПэДжи. Мартинес уже подумывал, не пора ли прийти ей на помощь, но тут прозвенел гонг, приглашающий на обед, и эта проблема разрешилась сама собой.

За столом им тоже не удалось оказаться рядом — ее усадили между двоими из тех гостей, которых сестры сманили из дворца Н'гени, но он мог постоянно видеть ее. Она чудно смотрелась на фоне спинки кресла из потемневшей слоновой кости с Эскера, очень удачно оттенявшей бледный цвет ее лица.

Даже посреди множества роскошных гостей и изысканного флористического дизайна Кэролайн Сула притягивала к себе внимание.

Мартинес как раз поднимался из-за обеденного стола, собираясь пройти в гостиную, когда до его левой руки легко дотронулась Семпрония.

— Это ты виноват! — прошипела она. — Он хочет, чтобы я пошла с ним гулять в сад!

— По-моему, сад просто прекрасен, — отвечал Мартинес.

— Только когда там нет ПэДжи.

— Кроме того, — продолжал Мартинес, — это ведь затея твоих сестер, и ты отлично это знаешь.

Она окатила его презрительным взглядом.

— А ты должен был за меня заступиться! На что еще нужны братья? — и решительно удалилась.

Обескураженно потоптавшись на месте, Мартинес был уже готов отправиться на поиски Сулы, когда до его правой руки дотронулся ПэДжи Н'гени. Симметрия, подумал Гарет.

— Нельзя ли поговорить с вами? — осведомился ПэДжи, подкручивая усики.

— Конечно.

— Я спросил гм… вашу сестру Семпронию, не составит ли она мне компанию для прогулки по саду.

Мартинес нацепил на лицо приветливую улыбку.

— Чудесная идея.

— Отлично. — ПэДжи помолчал. — Честно говоря, хотя я знаю ее очень недолго, Семпрония мне уже очень нравится.

Мартинес кивнул:

— Ничего странного в этом нет. Она очень милая девушка.

— Я подумал — если мне удастся пригласить ее в сад, то мне можно будет попросить ее руки. — Он сделал паузу. — В смысле женитьбы, — уточнил он.

— Ничего другого я и не подумал.

— Вот я и решил спросить вашего совета, — закончил ПэДжи, ясными глазами глядя на Мартинеса.

Мартинес поглядел на собеседника сверху вниз. Для человека, ведущего, судя по всему, распутный образ жизни, ПэДжи явно не хватало самоуверенности.

— Так в чем же дело? — поинтересовался Мартинес. — Вам ни разу не случалось подъезжать к женщине?

ПэДжи вспыхнул.

— Ну да, — признал он, — бывало. Но я никогда не намеревался жениться, со всеми, — он слегка кашлянул, — вытекающими отсюда обязанностями и ответственностью и… и всем прочим, — на этом ПэДжи уныло закончил. Его голос оборвался, и он опять поглядел на Мартинеса. — Вы не имеете ничего против, если я попрошу руки вашей сестры?

— Нет.

Проси сколько хочешь, подумал Мартинес. Но вот попробуй жениться, и я просто застрелю тебя.

Его ответ отнюдь не успокоил ПэДжи.

— Как вы думаете, она… вы думаете, милая Семпрония не откажет мне? — Он облизнул губы. — Мне кажется, что она просто избегает меня. — Он бросил взгляд через комнату туда, где Семпрония до сих пор беседовала с молодым флотским офицером.

— Она здесь одна из хозяек, и ей приходится заниматься всеми гостями, — изрек Мартинес. — Я думаю, если вы спросите ее, то будете удовлетворены ответом.

Пора было пускать ПэДжи по следу. Мартинес хлопнул собеседника по плечу.

— Идите, — велел он. — Смелей!

Казалось, ПэДжи глядит не на Семпронию, а в пугающую его бездну.

— Вы очень добры, — пробормотал он. — Спасибо.

Он направился к Семпронии, словно шагая к месту собственной казни. Мартинес улыбнулся при мысли об этих двух людях, ни один из которых не хочет жить с другим, но тем не менее движущихся навстречу помолвке, которая должна ублаготворить их семейства. Решив, что не хочет наблюдать болезненную развязку, какой бы она ни оказалась, он отправился на поиски Сулы и обнаружил ее уткнувшейся в чашку кофе и даже, как ни странно, не окруженной воздыхателями.

— Мы не обязаны оставаться здесь всю ночь, — отметил он. — Я знаю местечки в нижнем городе, где можно неплохо повеселиться.

Сула пригубила кофе и опустила чашку на изящное блюдце из желтого фарфора.

— Как ты думаешь, этот узор относится к новой кухонной флористике? — спросила она.

Мартинес поглядел на чашку, словно в первый раз видел ее. Ее окружал узор из фиалок и узкая, изящная пурпурная полоска.

— Не знаю, — ответил он. — По мне, чашка как чашка.

Сула оторвала глаза от блюдца.

— Можно будет спросить у твоих сестер, когда будем прощаться с ними.

Они пожелали доброй ночи Випсании и Вальпурге, которые подтвердили Суле, что чашка действительно из новой флористической серии, и изысканно поблагодарили ее за визит. Присутствие на днях награжденной Сулы, понимал Мартинес, гарантировало, что упоминания об этой вечеринке появятся в завтрашних светских отчетах, и именно это в первую очередь заставило его сестер пригласить Сулу. Они хотели утвердить свой дом как фешенебельный салон до того, как предстоящий траур по последнему шаа на целый год пресечет обычный распорядок светской жизни.

Мартинес повез Сулу на фуникулере в нижний город, и по пути они разглядывали через прозрачные стены вагончика бескрайние просторы огромной сверкающей золотом столицы, вздымающейся вокруг них. Под порывами ветра канат пронзительно скрипел. Потом Мартинес увидел старый дворец клана Сула, возвышающийся на краю верхнего города, — его легко было узнать по куполу, сделанному из витражного стекла, который сейчас светился голубым сиянием, — и, вздрогнув, покосился на Сулу. Вид дворца сразу же напомнил ему, при каких обстоятельствах ее родители умерли, а она потеряла наследственное благосостояние. Сула тоже глядела в сторону дворца, но на ее лице ничего не отражалось. Может быть, по прошествии стольких лет она даже не узнавала его.

Для начала Мартинес повел Сулу в кабачок, расположенный на берегу городского канала, нашел местечко в уголке и потребовал бутылку вина. К его удивлению, когда он попытался налить ей вина, Сула прикрыла свой бокал ладошкой и попросила принести ей содовой.

— Ты что, вообще не пьешь? — спросил он.

— Нет. Я… — она запнулась. — У меня проблемы с алкоголем.

— А… — Повисла неловкая тишина. Он поглядел на бутылку с вином, которую держал в руках, — Но ты не против, если я буду пить? Если против, то я сейчас же…

— Не беспокойся. Делай что хочешь. — Она легонько улыбнулась. — Только не рассчитывай, что я возьмусь доставлять тебя домой.

— Пока что такой необходимости еще ни разу не возникало, — проворчал Мартинес, пытаясь скрыть неловкость за напускной бравадой.

Он пригубил вино, но про себя решил этим и ограничиться. Мысль о том, что он окажется пьян в обществе Сулы, внезапно показалась ему неприятной.

— Итак, — начал он, — ты еще и знаток фарфора? Помнится, я посылал тебе книгу по этой теме.

— Я тот еще знаток, — возразила Сула. — Скорее просто любитель. — Ее глаза вспыхнули, она с радостью заговорила, и он удовлетворенно понял, что скользкая тема алкоголя снята с повестки дня. — Ты в курсе, что искусство изготовления тонкого фарфора родилось на Земле? Что фарфор, вместе с темперированным строем, оказался одной из тех немногих вещей, которые шаа сочли достойным вкладом в сокровищницу межзвездной цивилизации?

— Нет. Этого я не знал. Выходит, что никто не умел делать чашек, пока не завоевали Землю?

Сула поджала губы.

— Конечно же, чашки у них были. И всяческая керамика. Даже с глазурью. Но полупрозрачная, остекленевшая керамика, сделанная из белой глины и шпата, — настоящий фарфор, который звенит, когда ты стучишь по нему ногтем, — его придумали на Земле. — По ее лекторскому тону Мартинес понял, что она слегка разочарована его вопросом.

Мартинес терпеть не мог разочаровывать прекрасных дам и поэтому решил, что не станет уточнять, что такое темперированный строй — чем бы он ни был. Он осторожно отхлебнул из своего бокала и решился на открытый комплимент.

— Я вспоминаю о фарфоре каждый раз, когда гляжу на тебя, — заявил он. — У тебя изумительный цвет лица, теперь у меня есть возможность убедиться в этом лично. Мне кажется, я уже очень давно хотел это сделать.

Она отвела глаза в сторону, и на ее губах появилась двусмысленная улыбка. Потом она усмехнулась, встряхнула головой и поглядела ему прямо в глаза.

— А мои глаза подобны изумрудам, верно?

Мартинес решил ответить осторожно.

— Я сказал бы, они цвета зеленого нефрита.

Девушка кивнула.

— Так-то лучше. — Опять отвернувшись, она пробормотала: — Полагаю, что описание прочих частей моего тела мы можем оставить до другого раза.

Даже столь косвенное упоминание о прочих частях — в этот ли раз, в другой ли — было просто чарующим.

— Значит, ты собираешь фарфор?

Сула покачала головой.

— Нет. Я… Это просто немыслимо при моем образе жизни. Когда делишь квартиру с пятью другими пилотами, трудно ожидать, чтобы столь хрупкие вещи могли уцелеть.

Вероятно к тому же, сообразил Мартинес, что Суле просто не по карману приобретение тех вещей, которые ей по вкусу. Особенно если она живет на кадетское жалованье. Он ведь не знал, сколько денег осталось у нее после казни родителей.

— В музее пластических искусств целое крыло отведено под фарфор, — припомнил Мартинес. — Мы могли бы как-нибудь сходить туда, если ты хочешь.

— Я была там, — ответила Сула. — Я первым делом отправилась туда, когда «Лос-Анджелес» встал здесь на техосмотр.

Посещение музея придется вычеркнуть из повестки дня, отметил Мартинес. Хотя это могло бы быть забавным — разглядывать фарфор в обществе знатока, не менее прекрасного, чем самый прекрасный из экспонатов на витрине.

— Как движутся поиски нового назначения? — сменила тему Сула.

— Никак. Пока никак.

— Это обязательно должна быть штабная работа?

Мартинес покачал головой.

— Я не против службы на судне. Но хотелось бы подниматься наверх, а не опускаться вниз и не топтаться на месте. — Он сложил руки на стол и вздохнул. — К тому же приятно иметь возможность иногда что-нибудь делать. Есть у меня эта смешная потребность быть полезным. Но на нашей службе это не так-то просто. Иногда вообще приходится потрудиться, чтобы найти хоть какое-то дело. Понимаешь, о чем я говорю?

Сула посмотрела на него и кивнула.

— Мы служим в армии, которая не воевала уже тридцать четыре столетия, а до этого большая часть наших подвигов сводилась к тому, что мы обрушивали потоки бомб на головы беспомощных народов. Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Она встряхнула головой, рассыпав по плечам волну прекрасных сияющих волос. — Иногда выпадает кого-нибудь спасти. Хотя едва ли для этого нужны крейсеры и линкоры, верно? Но все эти огромные корабли представляют собой впечатляющую сцену, на которой красуются полные сознания собственной значимости господа капитаны и командующие флотами, а только сознанием собственной значимости и держится вся эта империя.

Мартинес моргнул от неожиданности.

— Звучит грубовато, — отметил он.

— Грубость мне разрешают. Я очень хорошо понимаю свое положение. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Ты все знаешь про мою семью?

Мартинес осторожно кивнул:

— Я заглядывал в твое дело.

— Значит, ты в курсе, что мне дозволена только военная карьера. Но хотя я и считаюсь главой клана, возглавлять-то мне и некого, и влиятельных родственников, которые могли бы оказать мне протекцию, у меня нет. Своими силами я, наверно, сделаюсь лейтенантом, но после сдачи экзаменов мне больше не на что рассчитывать. Если я потрясу всех своими талантами, меня могут сделать каплеем, а полного капитана мне дадут разве что при выходе в отставку. — Она холодно усмехнулась. — Утешаюсь только тем, что могу зато говорить все, что захочу. Это ничего не изменит. Разве что… — задумчиво проговорила она.

— Ну?

— Разве что я совсем уж блестяще сдам экзамены. Какой-нибудь старший офицер может заинтересоваться кадетом, занявшим первое место. Или даже второе.

Мартинес кивнул. Да, такие вещи случались. Даже мещанин может далеко пойти, если найдет себе хорошего патрона.

— Желаю тебе удачи, — сказал он.

— Надеюсь, что удача здесь ни при чем, — ответила Сула. — Если бы я рассчитывала на удачу, то вообще ничего бы не добилась.

— Хорошо, — миролюбиво согласился Мартинес. — Не надо удачи.

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Не за что.

Наступило короткое молчание, а потом Сула опять заговорила.

— За последние несколько дней, как только я вернулась на Заншаа, ко мне стали приходить письма от людей, которые утверждают, что были друзьями моих родителей. — Она покачала головой. — А я ни одного из них не помню. Я вообще плохо помню то время.

— Тебе следовало бы встретиться с ними.

— Зачем?

— Может быть, они смогли бы помочь тебе. Хотя бы из чувства долга перед твоими родителями.

Сула задумалась было над его словами, но вскоре решительно покачала головой.

— Не дело тревожить мертвецов, — ответила она. — Верно?

Суле приходилось постоянно бороться с ощущением, что она все делает не так. Она чувствовала, что испортила весь вечер, и все потому, что просто не знала, как вести себя с человеком, который явно был влюблен в нее.

Когда-то она была совсем другой, но потом решила измениться и с тех пор избегала всего — в том числе алкоголя, — что могло бы вернуть к жизни того человека, которым она когда-то была. Но какой ей нужно стать, она представляла себе слабо, и поэтому все постоянно шло наперекосяк.

«Не дело тревожить мертвецов». Чудесная тема для приятного разговора за коктейлем.

Она напомнила себе, что Мартинес старается сделать как лучше.

Конечно, он к тому же очень настойчиво старался затащить ее в постель. Эта идея была по-своему не лишена привлекательности, но она так давно ни с кем не была, что сомневалась, вспомнит ли, как это делается. Не хватало нынешним вечером испортить еще и это.

С другой стороны, подумала она, в этом вполне можно положиться на Мартинеса. Наверное, тут он все сделает как надо.

Она вполне могла сдаться. Толку от целомудрия не было никакого, а Мартинес едва ли мог сделать ее жизнь хуже, чем она уже была.

К счастью, до того как она успела окончательно испортить их встречу, началось представление. На сцену вышли два певца и группа музыкантов, которые заиграли танцевальную музыку, и похоже, Мартинес был доволен, что она сама предложила ему потанцевать.

Когда-то Сула увлекалась танцами, но за последние годы ей удавалось потанцевать только в академии, а это были те еще танцы: все в форменном платье, нервничают и потеют, скованные строгим этикетом. Ей давно не случалось потанцевать просто ради удовольствия, но тут ей повезло — Мартинес оказался неплохим партнером. Его короткие ноги явно знали свое дело, и это помогло ей преодолеть начальную неловкость. Она заметила, что ее так и тянет подпрыгивать при каждом шаге, и ей пришлось напомнить себе, что при танцах стоит опустить центр тяжести и скользить, а не скакать подобно резвому щенку.

Постепенно неловкость покидала ее, и она отдалась ритму музыки, движений и рукам Мартинеса. Их тела двигались в едином потоке, она почувствовала, что легко отзывается на легчайшие прикосновения его ладоней и бедер. Во время медленных танцев она приникала к нему и чувствовала, как от соприкосновений ее охватывал жар. Похоже было, что на целомудрие стоит забить.

Они протанцевали около часа, а потом вышли из бара, чтобы остудиться. Прямо над головой неслись облака, закрывая кольцо над Заншаа, и уныло завывал ветер. По каналу проплывала прогулочная яхта — в темноте ее не было видно, только светился подсвеченный голубыми неоновыми огнями ее контур, похожий на скелет лодки, видение из другого мира. Мартинес промокнул лоб носовым платком и расстегнул воротник.

— В следующий раз, — объявил он, — оденусь в цивильное.

— Спасибо, что напомнил мне, как здорово бывает повеселиться, — сказала Сула. — Я уже много лет бывала только на официальных балах.

— Танцы в корпусе? — отозвался он. — Они бывают очень занудными, верно? — Он развернулся лицом к каналу, увидел освещенную неоновыми огнями яхту, и его глаза загорелись новой идеей. — У меня есть предложение. Хочешь проехаться по каналу?

— Я…

— Пошли! — Он взял ее за руку и потащил за собой. Она поспевала за ним, не в силах сдержать улыбку.

Неподалеку оказалась лодочная пристань. Мартинес показал пожилому служителю-торминелу свое удостоверение, и им выдали маленькую двухместную лодку с тентом над сиденьем, натянутым над короткой иллюминированной цветными огнями мачтой. Мартинес стер с сиденья брызги воды и помог Суле спуститься с каменного причала, — легкий пластиковый корпус закачался, когда она ступила в лодку, на обросшие мхом камни пристани плеснуло водой. Усадив ее, Мартинес задал автопилоту маршрут и уселся рядом сам.

Запах йода, водорослей, мох, птичий помет, плавающий по поверхности темной ледяной воды мусор, — аромат канала внезапно обрушился на Сулу, пробуждая забытые воспоминания. Она уже очень давно не дышала подобным воздухом. Ей захотелось отказаться от прогулки, но рядом улыбался Мартинес, радуясь своей затее, и она не решилась испортить этот вечер — теперь, когда все пошло на лад.

Бесшумный электромотор мягко разгонял лодку. Сула попыталась расслабиться, опершись о руку Мартинеса.

— Отсюда открывается прекрасный вид на верхний город, — раздался в ее ухе его голос.

«Бросьте его в реку», — сказала Гредель, и в ее голосе кипела годами копившаяся ненависть.

Верхний город закрывали низкие облака. Мартинес разочарованно пробормотал:

— Придется показать его тебе в другой раз.

Ледяной ветер продувал Сулу до костей. Она представила себе тело, бесшумно скользящее под поверхностью Иолы, дробящийся на волнах золотистый свет фонарей, воду, заливающую рот и нос, и неумолимый поток памяти вынес на поверхность ее сознания запах реки и ощущение уходящего времени и смерти.

Леди Сула?

Она была даже не леди Кэроль, она оказалась леди Сулой. Она была не просто пэром, но главой клана.

Гнев Хромуши моментально стих — он умел заводиться и успокаиваться почти мгновенно, — и он поднял Кэроль на руки и понес ее к лифту, не обращая внимания на суетящегося вокруг них привратника. Когда они поднялись на верхний этаж, тот открыл им дверь в квартиру Кэроль, — Хромуша вошел внутрь, словно это была его квартира, и понес ее прямо в спальню. Там он опустил Кэроль на постель, а пока Гредель стаскивала с нее высокие сапоги, накрыл ее шерстяным кашне.

В этот момент Гредель восхищалась Хромушей, как никогда раньше. Он держал себя с непривычной деликатностью, словно и сам был пэром, прямо господин командующий флотом, наводящий порядок после возвращения с секретной операции.

Привратник не позволил бы им остаться. Выходя, Гредель заметила, что в квартире у Кэроль царит ужасный беспорядок, всюду лежат кучи одежды, столы покрыты стаканами, бутылками и грязными тарелками.

— Давай-ка ты завтра вернешься сюда, — сказал ей Хромуша, заводя машину. — Я хочу, чтобы ты стала лучшей подругой Кэроль Сулы.

Гредель и сама собиралась это сделать, но ее удивило, что и Хромуша с ней согласен.

— Зачем?

— Пэры богаты, — просто ответил Хромуша. — Может быть, мы сумеем с этого что-нибудь получить. И дело не только в деньгах. Перед пэрами открыты все двери, и может быть, Кэроль сможет открыть какую-то дверь для нас. Даже если за этой дверью будет только ее банковский счет, все равно попробовать стоит.

Было очень поздно, почти рассветало, но Хромуша все равно довез Гредель до одной из своих квартир. Там они занялись сексом так наскоро, что, по мнению Гредель, ради этого не стоило и раздеваться, а потом Хромуша отвез Гредель к ней домой.

Едва войдя в дверь, она поняла, что вернулся Антоний. В доме появился новый запах, смесь пива, табака, мужского пота и страха. Гредель сняла башмаки у дверей, чтобы не разбудить его, и тихонько прокралась к своей постели. Несмотря на поздний час, она еще долго пролежала без сна, раздумывая о дверях, которые могут открыться перед ней.

Хромуша не знал, чего ждать от Кэроль, он просто руководствовался инстинктом, который подсказывал ему, что Кэроль может быть полезной своими связями, на которые можно опереться. Гредель чувствовала по отношению к Кэроль примерно то же самое, только хотела от нее других вещей. Гредель не хотела на всю жизнь остаться в Фабах. А Кэроль могла показать ей, как преуспеть, как вести себя, одеваться. Ей нужно было понять, как вырваться отсюда — и не просто из Фаб, но вообще со Спэнии; как взлететь с планетарного кольца на ракете, оставляя за собой след сверкающего пламени, и отправиться то ли на Эсли, то ли на Заншаа, то ли на Землю, к той блестящей жизни, которая, Гредель это чувствовала, где-то идет, о которой она мечтает, которая подобна второму, прекрасному рождению.

Она проснулась перед полуднем и, накинув домашнее платье, отправилась принять душ и привести себя в порядок. Из гостиной доносились звуки соревнования по зефирболу, проходящему на весеннем фестивале, — Антоний уже включил телевизор. Умывшись, Гредель вернулась в свою комнату переодеться. Одевшись и накрасившись, она еще долго расчесывала волосы, пока не поняла, что просто оттягивает момент, когда ей придется встретиться с Антонием. Поняв это, она разозлилась на себя и отбросила расческу, сунула свои деньги в карман куртки и вышла из комнаты.

Антоний сидел на продавленном диване и следил за игрой, идущей на видеостене. Перед ним на тарелке лежали остатки сэндвича. Роста он был среднего, но крепко сложен, широкоплеч, и руки у него были крупные. Чем-то он напоминал кирпич на ножках. Вокруг лысины топорщился венчик серых волос, а маленькие глазки постоянно подозрительно поблескивали.

Увидев, что он уже навеселе, Гредель почувствовала облегчение.

— Привет, Антоний, — поприветствовала его она, входя в гостиную.

Он наградил ее свирепым взглядом.

— Куда это ты так вырядилась?

— Иду повидаться с другом.

— С тем другом, что покупает тебе все эти шмотки?

— Нет. С другим. — Она заставила себя остановиться и посмотреть ему в лицо.

В ответ он презрительно ухмыльнулся.

— Нельда говорит, что ты продалась какому-то бандиту. Совсем как твоя матушка.

Гнев ударил Гредель в голову, но она подавила его и спокойно ответила:

— Я никогда никому не продавалась. Никогда.

— Может быть, не за деньги, — ответил Антоний. — Но посмотри, что на тебе надето. И на эти драгоценные украшения. — Гредель почувствовала, что краснеет. Антоний снова уставился на экран. — Лучше бы ты продала всю эту мишуру, хоть денег бы заработала, — пробормотал он. — Хоть как-то отработала бы свое проживание.

Ты бы тут же украл эти деньги, подумала Гредель, но ничего не сказала. Она молча направилась к двери, и уже на выходе до нее долетел последний залп его ругани:

— И не вздумай вынуть имплантант! Забеременеешь — выгоню из дома. Мне не нужен еще один чужой ребенок!

Как будто бы ему нужны были хотя бы свои дети.

Гредель вышла из дома, сжав кулаки, с горящими от злости глазами. Детишки, играющие перед домом, только глянули на нее и тут же расступились, давая ей дорогу.

Она понемногу успокоилась, когда поезд был уже на полпути к Мараникам, и понемногу начала волноваться: а окажется ли Кэроль дома и вспомнит ли она вообще события прошедшей ночи.

На этот раз Гредель быстро нашла Вольты. Привратник — сегодня это был уже другой человек — отворил перед ней дверь и проводил ее до лифта. Похоже, он принял ее за Кэроль.

— Благодарю, — улыбнулась Гредель, пытаясь растягивать слова, как это принято среди пэров.

Ей пришлось несколько раз громко постучаться, прежде чем Кэроль появилась в дверях. Она была в том же платье, что и прошлой ночью, босая, с распущенными волосами и пятном от туши на щеке. Увидев Гредель, она широко распахнула глаза.

— Землянка, — проговорила она. — Привет.

— Привратник принял меня за тебя. Я зашла убедиться, что у тебя все в порядке.

Кэроль распахнула дверь и всплеснула руками, словно говоря: «Сама видишь, я в порядке».

— Заходи, — пригласила она Гредель и направилась на кухню.

В квартире стоял тот же беспорядок, воздух был затхлый. На маленькой кухне Кэроль подошла к раковине и налила себе чашку воды.

— У меня во рту вкус сыра, — пожаловалась она. — Такого, знаешь, с прожилками. Терпеть его не могу.

Пока она пила воду, Гредель прошлась по захламленной квартире. Ей почему-то не хотелось трогать вещи руками, словно она оказалась во сне, который готов растаять при первом прикосновении.

— Ну, — спросила она наконец, — что же ты собираешься делать?

Кэроль прикончила воду и поставила стакан на стойку, уже переполненную грязной посудой.

— Первым делом мне нужен кофе, — ответила она. — Ты не против сходить в кафе на углу и принести нам по чашечке, пока я переодеваюсь?

— А чем плоха кофеварка? — спросила Гредель.

Кэроль удивленно уставилась на комбайн, словно в первый раз его видела.

— Я не знаю, как она работает, — ответила она.

— Я тебе покажу.

— Я никогда не умела обращаться с кухонной утварью, — объясняла Кэроль. — До того как я сюда попала, у меня постоянно была прислуга. У меня и здесь были служанки, но последнюю я обозвала коровой и выгнала.

— А кто такая корова? — поинтересовалась Гредель.

— Они уродливые, толстые и тупые. Совсем как Берта, которую я уволила.

Гредель нашла в буфете кофе и стала настраивать кофеварку.

— Этих твоих коров едят, или зачем они?

— Да, они дают мясо. И еще молоко.

— У нас для этого есть вэйчи и зейги. А еще свиньи и бизоны, но от них только мясо.

Гредель приготовила кофе на них обеих. Кофейные чашки у Кэроль были тонкие, как бумага, и очень изящные, с платиновым колечком по краю, украшенные тремя красными полумесяцами. Кэроль забрала чашку с собой в ванную, и вскоре там зашумел душ. Прихлебывая кофе, Гредель принялась бродить по квартире — комнаты были хороши, но не очень. Хромуша устраивался не хуже, хотя и не в таких роскошных домах, как этот. Из окон открывался вид на Иолу, но тоже не слишком красивый, перед рекой стояли дома, да и оконные стекла были грязными.

Почувствовав, что не может дальше находиться в этой грязи, Гредель начала собирать разбросанную одежду и складывать в стопки. Она уже покончила с этим и засовывала в моечную машину грязные тарелки, когда появилась Кэроль, небрежно одетая в мягкие шерстяные штаны, блузу с высоким воротником и куртку с золотыми пуговицами и множеством карманов, налезающих один на другой. Кэроль изумленно огляделась.

— Ты прибралась.

— Немножко.

— Право, не стоило утруждаться.

— Мне все равно больше нечем было заняться. — Гредель прошла в гостиную. Ее взгляд упал на стопку одежды, и она взяла в руки один из свитеров, которые только что аккуратно уложила на диван. — У тебя тут есть красивые вещички, — отметила она.

— Это с Йормака. Они производят прекрасную шерсть. — Леди Сула оглядела платье Гредель. — Да и то, что на тебе, — оно тоже вполне неплохо.

— Его купил мне Хромуша.

Кэроль рассмеялась.

— Можно было догадаться, что выбирал мужчина.

«А что не так с моим платьем?» — хотела спросить Гредель. Платье было такое же, как все носили, только отличного качества. Через мараникский порт не проходили грузы с одеждой, и ее приходилось просто покупать в магазине.

Кэроль взяла Гредель за руку.

— Давай позавтракаем, — предложила она, — а потом я проведу тебя по магазинам.

Привратник изумленно уставился на Кэроль и Гредель, выходящих из лифта. Кэроль представила Гредель как двоюродную сестру Маргариту с Земли, и когда Гредель обратилась к привратнику с земным акцентом, тот низко поклонился им вслед.

Часом позже в ресторанчике Кэроль, к удивлению Гредель, попросила ее расплатиться за завтрак.

— Мое пособие приходит в начале месяца, — объяснила она. — А деньги, полученные в этом месяце, уже кончились. В этом кафе мне ничего не отпустят в кредит.

— Разве мы не собираемся идти в магазины?

Кэроль ухмыльнулась:

— Одежду я могу покупать и в кредит.

Они направились в пассаж, где дорогие магазины стояли в ряд под изящной сводчатой крышей из полупрозрачного разноцветного пластика, где на каждом шагу цвет освещения празднично менялся, маня посетителей двигаться все дальше. Кэроль представляла Гредель как свою сестру и смеялась, когда та пускала в ход свой земной акцент. Все называли Гредель «леди Марго», и вокруг нее вились целые стаи клерков и администраторов. Она была удивлена и польщена поднявшейся вокруг них суматохой. Вот как, выходит, живется пэрам.

Будь она просто Гредель, служащие тоже сновали бы вокруг нее — но только чтобы проследить, не стащит ли она что-нибудь.

В пассаже обслуживали не только терранцев, здесь были и торминелы, и наксиды, и креи, которые развлекались, бродя по магазинам и переговариваясь друг с другом красивыми музыкальными голосами. Гредель не привыкла сталкиваться с таким количеством негуманоидов сразу, ведь раньше она почти никогда не покидала терранского квартала в Фабах. Но пэры, решила Гредель, были почти что отдельным видом. У них между собой было больше общего, чем между ними и простыми смертными из их рас.

Кэроль купила себе полный комплект одежды и еще два для Гредель, роскошное платье с длинным плащом, стелющимся по полу вслед за хозяйкой, и похожий на пижаму домашний наряд. Гредель представления не имела, куда можно носить такие наряды.

— Сделан из слюны червей, — кивнула Кэроль на пижамный костюм.

— В каком смысле? — спросила встревоженная Гредель.

— Из слюны особых гусениц. Это называется еще «шелк».

Гредель знала о шелке — ей случалось читать о нем в книгах по земной истории, — и она с уважением дотронулась до ткани.

— Ты думаешь, что его сделали на Земле? — спросила она.

— Сомневаюсь, — лениво протянула Кэроль. — Земля просто дыра. Так говорила мне моя мать, а она была там на государственной службе.

Кэроль все покупала в кредит. Гредель обратила внимание, что она подписывается просто Сула, пропуская имя и титул леди. Похоже, ей был открыт кредит в каждом магазинчике пассажа. Когда Гредель стала благодарить ее за покупки, Кэроль ответила:

— Ты можешь рассчитаться со мной, купив мне ужин.

— Не уверена, что это мне по карману, — с сомнением произнесла Гредель.

Кэроль рассмеялась.

— Все лучше, чем пытаться поужинать слюной гусениц.

Гредель не могла понять, почему все с готовностью отпускали Кэроль товары в кредит.

— Они знают, что со мной это стоит свеч, — объяснила та. — Они в курсе, что в конце концов у меня появятся деньги.

— Когда?

— Когда мне исполнится двадцать три. Я тогда выйду из-под опекунства. — Она опять рассмеялась. — Только они все равно ничего не получат. К тому времени меня уже не будет на планете, я буду служить во флоте, и они смогут сколько угодно гоняться за мной по космосу.

Это изрядно заинтриговало Гредель. В Фабах люди, отказывающиеся платить по долгам, обычно имели серьезные неприятности. Может быть, у пэров и здесь все обстоит иначе.

— Выходит, это деньги, оставленные тебе родителями? — спросила она.

Кэроль с сомнением покачала головой.

— Не уверена. Моих родителей поймали на какой-то мошеннической махинации с государственными средствами, и они потеряли все — имущество, деньги… — Она значительным жестом легонько ударила себя по шее. — Все. Меня послали жить к Якову Бисвасу на Голубые Озера.

Голубые Озера были фешенебельным районом в Мараниках.

— Клан Бисвасов был связан с нашим, и па в свое время устроил Бисваса на должность младшего администратора порта. Не знаю, передал ли ему эти деньги мой па, или они пришли от каких-то клиентов и друзей отца, но они лежат в банке на кольце Спэнии, и каждый месяц мне набегают с них проценты.

— Но теперь ты не живешь у Бисвасов. Он что, уехал со Спэнии?

— Нет, он все еще здесь. Но он развелся и опять женился, а я не в ладах с его новой женой — мы с ней цапались каждый день, и старине Якову трудно было это выносить, вот он и устроил меня здесь, в Вольтах, на то время, пока я не отправлюсь на службу во флоте.

Кэроль рассказала, что трем поколениям ее семейства запрещено служить на гражданской службе — с одной стороны, в качестве наказания за преступление родителей, с другой — чтобы подстраховаться от новых краж. Но, будучи пэром, она может без экзамена поступить в любую из флотских академий, и именно так ей и советуют поступить.

— Не знаю, — сказала Кэроль, качая головой. — Не представляю себе, что я буду делать во флоте. Подчиняться приказам, носить форму… Вся эта дисциплина… Боюсь, я там свихнусь за неделю.

Флот, подумала Гредель. Вот способ убраться со Спэнии и через межпространственные тоннели попасть в большой сверкающий мир. Заншаа, Эсли, Земля… При мысли об этом захватывало дух. Ради этого можно было примириться и с униформой.

— Я бы ни на секунду не задумалась, — решила Гредель.

Кэроль удивленно поглядела на нее:

— Почему?

Гредель решила, что есть смысл упомянуть практические преимущества этой идеи.

— Тебя кормят и обеспечивают жильем. У них есть врачи и стоматологи. И они платят за это.

Кэроль пренебрежительно фыркнула:

— Вот ты и служи там.

— Я поступила бы на службу, если бы могла.

Кэроль надменно усмехнулась:

— Так в чем же дело? Ты можешь поступить туда добровольцем.

— Мне нельзя. У моей матери была судимость.

Флот разборчиво подбирал себе рекрутов: людей, которым ежедневное трехразовое питание казалось весьма привлекательным, хватало. Поэтому при вступлении во флот проверялась подноготная каждого добровольца.

Разве что, подумал Гредель, кто-нибудь из ее влиятельных знакомых замолвит за нее словечко. Например, какой-нибудь пэр.

Обратно к Кэроль они поехали на такси, но когда водитель стал припарковывать машину у тротуара, Кэроль юркнула на заднее сиденье, повалила не себя ничего не понимающую Гредель и крикнула водителю, чтобы он ехал дальше.

— Да что случилось? — спросила Гредель.

— Там ко мне пришли. Кое-кто хочет содрать с меня денег. Привратник обычно гонит их прочь, но этих отогнать труднее, чем прочих.

Похоже, что жизнь в кредит имела свои подводные камни, о которых Кэроль забыла упомянуть.

Водитель высадил их в переулке за домом. Там оказался грузовой вход, и у Кэроль был код к дверному замку. Внутри у входа было несколько самоходных тележек, стоящих здесь на случай, если кто-то привезет с собой тяжелый груз.

Они поднялись в квартиру на грузовом лифте и стали искать, нет ли чего поесть. Найти удалось немного, только бисквит и кусок засохшего сыра.

— У тебя дома есть что поесть? — спросила Кэроль.

Гредель колебалась. Эта мысль не казалась ей особенно удачной.

— Еда-то есть, — проговорила она медленно, — но там есть еще и Антоний.

— Кто это такой?

Гредель рассказала. Кэроль приняла надменную позу.

— Если он только приблизится ко мне, — сказала она, — я врежу ему по яйцам.

— Надолго его этим не остановишь, — вздрогнув, ответила Гредель. — Он все равно полезет на тебя.

— Поглядим. — На губах Кэроль опять играла улыбка.

— Я говорю серьезно. Ты же не хочешь его совсем разозлить. Ручаюсь, даже ребятам Хромуши пришлось бы с ним повозиться.

Кэроль потрясла головой и рассмеялась.

— Дурдом. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто мог бы купить нам немного еды?

— Знаю. Это Хромуша.

— Это твой парень, да? Такой высокий?

— Это он принес тебя сюда прошлой ночью.

— Значит, я уже должна ему, — рассмеялась Кэроль. — Он не обидится, если я выпрошу у него еще и ужин? В начале месяца я смогу отдать ему деньги.

Гредель позвонила Хромуше, которого изрядно позабавили их проблемы. Он сказал, что скоро приедет.

Пока они ждали его, Гредель приготовила кофе, разлив его в изящные тонкостенные чашки.

— Расскажи мне о своем Хромуше, — попросила Кэроль.

Так Гредель рассказала Кэроль о занятиях Хромуши.

— У него связи, понимаешь? Он знает нужных людей, и он ведет денежные дела. С портом, с прочими местами. Оказывает людям услуги за хорошую цену. Когда кто-то не может получить кредит, он одалживает ему денег.

— Но ведь это полагается делать главам кланов?

— Иногда они это и делают. Но ты представь себе эти провинциальные кланы, они сами постоянно заняты бизнесом, и их друзья и союзники. Они не станут ссужать деньги тому, кто может стать их конкурентом. А когда начинаешь новое дело, нужно иметь защиту от тех, кто в этом деле уже давно, вот Хромуша занимается еще и этим.

— Защищать людей полагается пэрам, — упрямо заметила Кэроль.

— Кэроль, — ответила Гредель, — ты первый пэр в моей жизни, которого я вижу не по телевизору. Пэры редко оказываются в таких местах, как Фабы.

Кэроль цинично усмехнулась.

— Так этот твой Хромуша постоянно занят добрыми делами? Никому ничего плохого не делает, только помогает людям?

Гредель запнулась. Они коснулись той темы, на которую она обычно старалась не думать. Она вспомнила Мосли и глухой тошнотворный звук, с которым ботинок Хромуши врезался в его тело. И как звенела тогда ее голова от пощечины Хромуши.

— Конечно, — ответила она наконец, — он иногда устраивает людям неприятности. Чаще всего тем, кто пытается что-нибудь украсть у него. Но он вовсе не плохой, — быстро добавила она, — он не буйный, а просто крутой. Он пускает в ход мозги.

— Угу, — кивнула Кэроль. — Так он и с тобой… больше мозгами работает?

Гредель почувствовала, что краснеет.

— Иногда. Он очень вспыльчивый. Но он всегда становится ласковым, когда отходит, и покупает мне разные вещи.

— Угу, — опять кивнула Кэроль.

Гредель старалась не обращать внимания на ехидство Кэроль. Побои от молодого человека — это было нормально, весь вопрос только в том, считает ли он нужным за них потом извиниться.

— Ты его хоть любишь? — спросила Кэроль.

Гредель опять подумала.

— Может быть, — решила она наконец.

— Надеюсь, что хоть в постели он неплох.

Гредель пожала плечами.

— Тут у него все в порядке. — Ей полагалось заниматься сексом, раз уж ее считали красивой и она водилась со старшим парнем при деньгах. Хотя это было и не так здорово, как она когда-то ожидала, это было достаточно приятно, чтобы ей не приходили в голову мысли о том, чтобы бросить эту связь.

— Хромуша слишком молод, чтобы быть хорошим в постели, — объявила Кэроль. — Нужен мужчина постарше, чтобы он показал тебе, что это такое. — Ее глаза вспыхнули, и она недобро хихикнула. — Вроде моего Сергея. Вот это был классный парень! Он научил меня всему, что касается секса.

Гредель удивленно поглядела на нее.

— А кто это такой?

— Помнишь, я тебе рассказывала, что Яков Бисвас женился по второму разу? Ну так сестра его жены была замужем за Сергеем. Мы с ним встретились на их свадьбе и сразу влюбились друг в друга — и нам постоянно приходилось прятаться, когда мы хотели быть вместе. Из-за этого и начались все дрязги в семье. Поэтому-то мне и приходится теперь жить в Мараниках.

— Он был сильно старше тебя?

— Ему было где-то сорок с лишним.

Гредель мгновенно прониклась черной, непреодолимой ненавистью. Она почувствовала, что готова изорвать этого Сергея в клочки ногтями, зубами…

— Это отвратительно, — заявила она. — Просто противно.

Кэроль цинично рассмеялась.

— На твоем месте я бы так не говорила. Сколько лет твоему Хромуше? И в какие дела ему случалось тебя втравливать?

Гредель показалось, что слова Кэроль ударили ее по лицу. Кэроль ухмыльнулась ей.

— Все нормально, — примирительно сказала она. — Мы с тобой просто блещем спокойствием и душевным здоровьем, правда?

Гредель решила сменить тему.

— Какая красивая, — сказала она, беря в руки чашку.

Кэроль не проявила особого интереса.

— Я получила этот сервиз в наследство. Это фамильный знак Сула, вот эти три полумесяца.

— А что они означают?

— Они означают три полумесяца. Если они и значат что-нибудь еще, то мне об этом никто не потрудился сообщить.

К тому времени как Хромуша приехал, настроение Кэроль опять поднялось. Она поблагодарила его за то, что он довез ее до дома вчерашней ночью, и повела их в такой престижный ресторан, что Кэроль пришлось предъявить отпечаток пальца, чтобы их пропустили. Там даже не было обычного меню, просто на столе стояло множество небольших блюд, из которых каждый клал себе на тарелку, что хотел. О некоторых вещах, которые там были, Гредель даже и не слышала. На некоторых блюдах еда была страшно вкусной, а на некоторых — не очень. Кое-что казалось просто несъедобным.

Кэроль и Хромуша легко поладили между собой, к большому облегчению Гредель. Кэроль жизнерадостно болтала, а Хромуша много шутил. Ближе к концу трапезы, неожиданно что-то вспомнив, он полез в карман. Гредель вздрогнула, увидев, что он вытащил оттуда шприц.

— Панда спрашивает, нужен ли тебе еще эндорфин, — сказал Хромуша.

— Ты помнишь, что у меня нету денег? — уточнила Кэроль.

Хромуша демонстративно пожал плечами:

— Я запишу это на твой счет.

«Не надо!» — хотела завопить Гредель.

Но Кэроль только улыбнулась, как кошка, и протянула руку к шприцу в руке Хромуши.

После этого дня Гредель и Кэроль стали встречаться довольно часто. Отчасти потому, что этого хотел Хромуша, но еще и потому, что Кэроль и вправду понравилась Гредель, к тому же у нее было чему поучиться. Она перенимала у подруги манеру одеваться, разговаривать, двигаться. А Кэроль нравилось одевать Гредель словно куклу и учить ее держать себя и разговаривать, словно та и вправду была пэром, ее сестрой Марго. Гредель боролась со своим акцентом, пока ее речь не стала точным подобием речи Кэроль. А вот Кэроль не могла говорить как Гредель, а терранские интонации, с которыми иногда говорила Землянка, неизменно вызывали у нее смех.

Гредель училась тому, что могло помочь ей вырваться из Фаб.

А Кэроль нравилось учить ее. Может быть, потому, думала Гредель, что других дел у нее почти не было. Она бросила школу, потому что была пэром и могла поступить в академию независимо от своих отметок, а друзей в Мараниках у нее не было. Иногда к ней наезжали друзья с Голубых Озер — чаще всего это бывала компания девушек, — но они говорили все больше о том, что происходит у них в школе, а это ей быстро наскучивало.

— Вот бы Сергей мог звонить мне, — говорила Кэроль. Но Сергей никогда не звонил. А самой связываться с ним она отказывалась. — Это его дело, а не мое, — говорила она, и взгляд у нее делался очень жестким.

Кэроль частенько скучала. И это было опасным, потому что, заскучав, Кэроль сразу же решала «сменить музыку». Иногда это значило просто поход в магазин или в клуб, но иногда новой «музыкой» оказывалась пара бутылок вина, или бутылка бренди, или укол шприца в вену, а иногда и все это сразу. Но больше всего ей нравились эндорфины.

Закон не запрещал наркотики, но за их потреблением строго следили, да и стоили они дорого. На черном рынке можно было достать медикаменты по более приемлемым ценам и без лишних бумаг. Кстати сказать, ребята Хромуши торговали не только наркотиками: Нельда доставала у них для Гредель противовирусные препараты, когда та заболевала, и биоускорители, когда однажды сама сломала ногу, — с их помощью она избавилась от значительных расходов на врачей и обычные препараты.

«Сменив музыку», Кэроль делалась ершистым, диким созданием, сплошным комком напряженных нервов, раздираемым на части часто совершенно противоречивыми импульсами. Ее бросало то туда то сюда, с вечеринки в клуб или в бар, то она была самым дружелюбным существом на свете, то могла накинуться с оскорблениями на совершенно незнакомого человека.

Когда наступило первое число следующего месяца, Гредель напомнила Кэроль, что настала пора отдать долг Хромуше. Кэроль только плечами пожала, но Гредель не отступала.

— Это не то же самое, что делать долги в лавке.

Кэроль, прищурившись, поглядела на Гредель, что было явным признаком надвигающейся бури.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда Хромуше не платят, что-нибудь может произойти.

— Например? — вопрос был задан предельно надменным голосом.

— Ну, например, — Гредель помедлила. — Например, то, что случилось с Мосли.

У нее и сейчас желудок начинало выворачивать при одном воспоминании о том случае.

— Мосли заведовал парой лавок, через которые Хромуша сбывал свой товар. А потом Хромуша выяснил, что Мосли утаивает от него часть прибыли. И тогда… — Она вспомнила, как Хромуша вопил на Мосли, как его парни держали бедолагу, пока Хромуша молотил его по лицу и по животу. Как Хромуша продолжал избиение, даже когда Мосли потерял сознание и беспомощно валялся на полу. Ей сделалось плохо, когда она вспомнила тупой звук, с которым ботинки Хромуши втыкались в неподвижное тело.

— И что тогда стало с Мосли? — подтолкнула ее Кэроль.

— Я думаю, он умер. — Гредель с трудом выдавила из себя эти слова: в горле стоял комок. — Парни потом ничего не говорили мне о нем. Его больше никто не видел. Теперь этими лавками заведует Панда.

— И Хромуша может так же поступить со мной? — осведомилась Кэроль. Ей трудно было взять в толк, что люди вроде Хромуши могут вообще иметь к ней какое-то отношение.

Гредель опять помолчала.

— Наверное, не стоит проверять. Он бывает совершенно непредсказуем.

— Отлично, — ответила Кэроль. — Передай ему деньги.

Кэроль подошла к своему компьютеру и выдала Гредель кредитный чек, который Гредель потом отдала Хромуше. Тот изумленно поглядел на него — со своими компаньонами он привык расплачиваться наличными — и велел Гредель вернуть его Кэроль и попросить ее обналичить. Но когда на следующий день Гредель появилась у Кэроль, та была занята и, отмахнувшись, без лишних слов дала Гредель коды к своему счету.

Вот так, запросто.

Когда Гредель увидела сумму, поступившую на счет вчерашним днем, у нее перехватило дыхание. Восемьсот сорок зенитов, ведь этого же могло хватить Нельде и всем ее детям на целый год, да еще и Антонию хватило бы на то, чтобы напиваться каждый день. А Кэроль получала столько каждый месяц.

Гредель стала присматривать за деньгами Кэроль, следить, чтобы оплачивались счета хотя бы некоторым кредиторам, чтобы на кухне постоянно была еда. Она отчистила одежки, которые Кэроль разбрасывала повсюду, следила за тем, чтобы белье своевременно отправлялось в прачечную и возвращалось обратно. Кэроль была восхищена.

— Когда я поступлю во флот, ты поступай тоже, — решила она. — Я сделаю тебя служанкой или еще кем-нибудь.

У Гредель яростно забилось сердце.

— Хорошо бы, — ответила она. — Но тебе придется привлечь какие-то связи — ты ведь помнишь, у моей матери были нелады с законом и все такое.

— Я тебя устрою, — заверила ее Кэроль.

Узнав, как обстоят денежные дела у Кэроль, Хромуша был разочарован.

— Восемь сотен с небольшим, — пробормотал он, — ради такой суммы и на кражу-то идти не стоит. — Он перевернулся на спину (они разговаривали, лежа в постели у него на квартире) и хмуро уставился в потолок.

— Людей убивают и ради меньших денег, — заметила Гредель. — Иногда просто из-за бутылки дешевого вина.

Хромуша пристально поглядел на нее.

— Я и не говорил о том, чтобы кого-нибудь убить, — заметил он. — Я только говорил, что эта сумма не стоит тех неприятностей, которых не избежать, если ты украдешь у пэра. Не стоит и заморачиваться, пока ей не исполнится двадцать два — тогда она вступит в права наследования, но к тому времени она уже будет во флоте. — Он вздохнул. — Вот если бы она уже сейчас служила во флоте, да еще где-нибудь у нас в порту… Тогда мы могли бы через нее получить доступ к флотскому снабжению.

— Я не хочу красть у нее, — заявила Гредель.

Хромуша задумчиво дотронулся до ее подбородка, словно и не слышал ее слов.

— Что ты можешь сделать, так это получить счет в банке на ее имя, но с твоими отпечатками пальцев. Тогда ты переводишь ее деньги на свой счет, забираешь их и исчезаешь в неизвестном направлении. — Он улыбнулся. — Проще простого.

— Мне казалось, ты говорил, что дело того не стоит, — напомнила ему Гредель.

— Из-за восьми сотен — точно, — подтвердил Хромуша и рассмеялся. — Я просто пытался прикинуть, как в случае чего получить назад свой долг.

Поняв, что Хромуша не собирается красть у Кэроль, Гредель почувствовала облегчение. Ей вовсе не хотелось становиться воровкой, а уж тем более не хотелось красть у такого друга, как Кэроль.

— Похоже, у нее здесь нету никаких полезных знакомств, — продолжал вслух размышлять Хромуша. — Разузнай побольше насчет этих Бисвасов. Может, хоть они на что-то сгодятся.

Гредель согласилась. Это задание выглядело вполне безвредным.

Она теперь почти не ночевала у Нельды, оставаясь либо у Хромуши, либо у Кэроль. И это было к лучшему, потому что у Нельды дела шли не очень. Похоже, что Антоний надолго осел дома. Он заболел чем-то связанным с печенью и не мог теперь работать. Нельда все чаще ходила со свежими синяками и царапинами на лице. А иногда перепадало и детям. Иногда, возвращаясь домой поздно ночью, она проходила мимо дивана, на котором лежал Антоний с бутылкой джина в руках. Ей приходилось разуваться в прихожей и тихонько красться мимо него, а он с ненавистью глядел ей вслед. Гредель думала, как просто было бы взять бутылку и ударить Антония по голове, а потом еще и еще, до тех пор пока он уже никому не сможет причинять вред.

Однажды, вернувшись домой, она застала Нельду в слезах. Антоний избил ее и забрал деньги, отложенные на квартплату, и это уже второй раз.

— Нас выселят, — шептала Нельда охрипшим от слез голосом. — Нас всех вышвырнут отсюда.

— Ну уж нет, — твердо заявила Гредель.

Она пошла к Хромуше, рассказала ему обо всем и попросила у него денег.

— Я никогда больше ни о чем не попрошу тебя, — пообещала она.

Хромуша задумчиво выслушал ее, полез в бумажник и протянул ей купюру в сто зенитов.

— Этого хватит? — спросил он.

Гредель, потянувшись было к бумажке, остановилась.

— Это больше, чем нужно, — ответила она. — Я не хочу брать так много.

Хромуша взял ее руку и вложил в нее купюру. Его голубые глаза глядели прямо в ее изумрудные.

— Бери на здоровье, — сказал он. — А на остаток купи себе что-нибудь.

Слезы благодарности заполнили глаза Гредель.

— Спасибо, — ответила она. — Я знаю, что не заслуживаю этого.

— Заслуживаешь, и еще как, Землянка, — ответил Хромуша. Он стал целовать ее, подбирая слезы. — А теперь отнеси-ка ты их агенту домовладельца, хорошо? Не стоит относить их Нельде, а то она может снова отдать их.

— Я так и сделаю, — решила Гредель.

— И еще… — его глаза потемнели. — Не стоит ли мне заняться Антонием? Или, может, его просто поторопить с отъездом? Ты понимаешь, что я имею в виду.

От этих слов Гредель поежилась.

— Нет, — ответила она. — Нет, он и так не задержится.

— Просто запомни, что есть такая возможность, ладно?

Она заставила себя кивнуть в ответ.

Гредель отдала деньги агенту, хмурой маленькой женщине, у которой в их доме был маленький офис, пропахший луком и капустой. Получив расписку в уплате за два последних месяца, которую агент выдала с большой неохотой, Гредель вышла из офиса, думая о Хромуше и о том, как он любит ее.

Как жаль, что он не жилец на этом свете, невольно подумала она.

К сожалению, она понимала, что так оно и есть.

Люди вроде Хромуши не живут долго. Среди этих ребят не так уж много стариков. Рано или поздно их сажают или убивают. А тех, кого они любили — их жен, любовниц и детей, — либо отправляют работать на фермах, как Эву, либо просто наказывают вместе с ними.

Как по заказу, через несколько дней за кражу груза топливных элементов в мараникском порту взяли Кремня. Через две недели состоялся суд, а еще через неделю и казнь. Поскольку кража частного имущества рассматривалась как гражданское преступление, не оскорбляющее праксиса, его не стали подвергать пыткам, которые полагались за нарушение высшего закона, а просто посадили в кресло и задушили удавкой.

Казнь показывали по каналу телевидения, специально предназначенному для трансляции публичных наказаний, и Хромуша заставил всех парней смотреть на это.

— Чтобы были поосторожнее, — прямо объявил он.

Гредель смотреть не стала. Вместо этого она поехала к Кэроль и там, к своему удивлению, помогла ей уговорить бутылку вина. Кэроль это настолько впечатлило, что она всю ночь говорила подруге комплименты и благодарила за все, что та сделала для нее. Гредель ушла от нее, полная хмельной радости. Ей редко бывало так хорошо.

Эйфория длилась до самого дома. А там бушевал скандал. На полу валялись обломки кресла, а у Нельды над глазом кровоточила глубокая рана. Войдя, Гредель окаменела от ужаса, а потом попыталась проскользнуть к себе, не попадаясь на глаза Антонию.

Не тут-то было. Антоний рванулся к ней и ухватил за ворот. Она почувствовала, как затрещала ткань.

— Где деньги? — завопил Антоний. — Ты должна была продать тряпки и выручить мне денег!

Дрожащими руками Гредель вытащила кошелек.

— Вот! Бери!

Все было предельно ясно. Антоний разыгрывал свой сценарий номер один. Ему нужны были деньги на выпивку, а он уже выгреб у Нельды все, что у нее было.

Антоний вцепился в кошелек и высыпал монеты себе на ладонь. На Гредель дохнуло можжевеловым ароматом, сочащимся изо всех пор его тела. Он молча пересчитал монеты, потом бросил кошелек на пол, а деньги пересыпал к себе в карман.

— Я тебя отведу на панель, прямо сейчас, — решил он и ухватил ее за запястье. — Так можно будет заработать побольше.

— Нет! — закричала Гредель, обьятая ужасом, и попыталась вырваться.

Глаза Антония запылали злостью. Он широко замахнулся свободной рукой.

Гредель ощутила удар скорее костями, чем кожей. У нее лязгнули зубы, а ноги сами подогнулись под ней, и она осела на пол.

Тут подоспела Нельда и, визжа, ухватила Антония за руку, пытаясь остановить его.

— Не смей бить ребенка! — выла она.

— Тупая сука! — прорычал Антоний и с разворота врезал Нельде по лицу. — Не смей больше встревать в мои дела с ней!

Со стороны Антония было большой ошибкой отвернуться. Гнев захлестнул Гредель с головой, всепоглощающая ярость придала ей силы и вложила в руки то оружие, которое было ближе всего, — ножку кресла, которое Антоний разломал совсем недавно, чтобы подчеркнуть один из своих нехитрых тезисов в споре с Нельдой. Гредель взвилась на ноги и, ухватив ножку кресла обеими руками, замахнулась ей на Антония.

Нельда разинув рот уставилась на нее и опять завопила. Антоний внял предостережению и начал разворачиваться к Гредель, но было уже поздно. Деревянная ножка ударила его по виску, и он упал на одно колено. Ножка, сделанная из прессованного волокна деджера, обломалась неровно, и зазубренный конец основательно ранил его.

Гредель завизжала и вложила все пятнадцать лет непрерывно подавляемой ненависти во второй удар. Удар пришелся Антонию по лысине. Раздался гулкий стук, и огромный мужчина упал на пол, словно мешок с камнями. Гредель обрушилась коленями на его грудь и стала бить его, еще и еще. Она припомнила, с каким звуком ботинок Хромуши ударялся о Мосли, и теперь хотела только одного — добиться такого же звучания. Острые края сломанной ножки вырывали полосы плоти из бесчувственного Антония. Весь пол и стены были уже забрызганы кровью.

Она остановилась, когда Нельда схватила ее за руки и оттащила от бесчувственного тела. Гредель замахнулась на Нельду — и застыла, увидев слезы в глазах женщины.

При каждом вдохе из груди Антония вырывался булькающий звук. Из его рта медленно вытекала кровь.

— Что нам делать? — завывала Нельда, бессмысленно мечась по комнате. — Что нам делать?

По крайней мере на этот вопрос Гредель знала ответ. Она достала из кармана телефон и, зайдя в свою комнату, позвонила Хромуше. Он оказался неподалеку с Пандой и еще тремя своими парнями. Окинув взглядом разгромленную комнату, лежащего на полу Антония и Гредель, стоящую с окровавленной ножкой кресла в руках, он сразу все понял.

— Чего ты хочешь? — спросил он у нее. — Мы можем посадить его на поезд. Или бросить в реку.

— Нет! — взвилась Нельда, заслоняя тело Антония от Хромуши. Полными слез глазами она умоляюще глядела на Гредель. — Посадите его на поезд. Пожалуйста, милые мои, пожалуйста.

— На поезд, — повторила ее слова Гредель.

— Мы приведем его в чувство и растолкуем ему, что возвращаться не стоит, — сказал Хромуша. Парни подняли тяжелое тело и потащили к двери.

— Где у вас грузовой лифт? — спросил Хромуша.

— Я покажу. — Гредель вышла вместе с ними на площадку к лифту. В доме жили работающие люди, которые ложились спасть в приличное время, и в этот ночной час безмолвное здание казалось вымершим. Парни дотащили Антония до грузового лифта и переводили дыхание, запыхавшись под грузом тяжелого тела.

— Хромуша, — позвала Гредель.

— Что?

Она поглядела в его жесткие голубые глаза.

— Бросьте его в реку.

Что-то плыло по поверхности воды, но Сула отвела глаза. Мартинес обнял Сулу и стал осыпать поцелуями. Девушка пыталась забыться, отвечая ему. Внезапно ей на руку упала холодная дождевая капля. Она вздрогнула.

— Тебе холодно? Давай я подниму тент.

Мартинес дернул за ручку, и над лодкой раскрылся пластиковый полог, защищающий пассажиров от ветра. Внезапно ей стало не хватать воздуха. Сула рванулась и с криком опустила тент.

— Что случилось? — встревоженно спросил Мартинес.

— Лодка! — приказала Сула. — К пристани! Быстрее!

Паника билась в ее груди, как разорванный парус под ударами ветра. На лицо падали дождевые капли. Мартинес взял ее за руку.

— Что случилось? С тобой все в порядке?

— Нет! — выкрикнула она, вырывая руки. Лодка скользнула к причалу, и Сула рванулась на твердую землю. Упала. Ободранная лодыжка вспыхнула болью, но она не стала обращать на это внимания, а поспешно поднялась на ноги и проворно побежала прочь. Мартинес остался стоять в лодке, смешно раскинув руки для равновесия.

— Что я сделал не так? — крикнул он озадаченно.

По ее лицу хлестал холодный дождь.

— Ничего! — бросила она, ускоряя шаги.