В тишине пыхтели двигатели маленьких подводных буксиров, медленно, но верно тащивших нас к пологому склону морского дна в открытом море. Уже наступил рассвет, небо окрасилось в мягкие пастельные тона, а над горизонтом, подернутый тонкой облачной дымкой, повис огромный золотой диск солнца.

— В Маринии? — переспросил Боб. — Так, значит, ты оттуда… Но как же ты оказался здесь?

— Я родился в подводном городе Кермадек-Доум, на юге Тихого океана, — спокойно объяснил Крэкен. — А в академию попал по спецнабору. Здесь есть курсанты из Европы, Азии, Южной Америки. И один из Маринии — это как раз я.

— Я понимаю. Но…

— Вы решили, что я сухопутная крыса, которая никогда не видела моря? — усмехнулся Крэкен. — Скорее, наоборот: всего два месяца назад я ничего не видел, кроме моря. Я же говорю, что родился на шестикилометровой глубине. Поэтому и солнце, и звезды — это для меня такая же экзотика, как для вас морские змеи.

— Да не держи нас за малых детей! — вспыхнул Боб. — Морское дно давным-давно изучено.

— Нет! — В голосе молодого курсанта появились умоляющие нотки. Он очень хотел, чтобы мы поверили ему. — На дне океана построено несколько городов, связанных подводными коммуникациями. Во впадинах работают геологи и горняки, рядом с подводными городами находятся плантации водорослей и подводные, фермы. Но площадь океанского дна в три раза больше, чем площадь всей земной суши. Что-то можно засечь сонаром, что-то увидеть невооруженным глазом. Большая же часть океана так же слабо заселена и изучена, как Антарктика…

Наш разговор прервал тревожный сигнал судового гудка. Мы поспешили к люку. Над палубой грохотал усиленный динамиками голос лейтенанта Блаймэна:

— Очистить палубу! Немедленно очистить палубу! Всем курсантам пройти профилактическую инъекцию. Погружения начнутся через десять минут.

У трапа нас нагнал худощавый темноволосый курсант.

— Дэвид! — обратился он к Крэкену. — Куда ты пропал? Мы все должны идти делать укол!

— Познакомьтесь — мой друг Илэдио Энджел, — улыбнулся Крэкен.

— Привет, — бросил на ходу Боб. Я молча кивнул головой.

— Лэдди так же, как и я, попал в академию по спецнабору.

— Что, он тоже из Маринии? — удивился Боб.

— Нет, — улыбнувшись, ответил Крэкен. — Он из Перу. Оттуда так же далеко до Маринии, как от Маринии до Бермуд. Я…

Он неожиданно замолчал и посмотрел в сторону кормы. Мы все остались у самого трапа. На корме что-то происходило. Матросы искали лейтенанта Блаймэна.

Вскоре по трапу, меча громы и молнии, поднялся Блаймэн. Мы пропустили его, и он быстрой походкой направился на корму.

Один из эхолотов исчез. Мы слышали крики и ругань матросов. Они уже установили на палубе первый прибор. Второй, еще не установленный, остался на короткое время без присмотра. И исчез… Сорок килограммов сверхсложной аппаратуры и корпус из особо прочного материала… вдруг словно бы растворились в воздухе.

Но нам надо было сделать укол. В очереди на инъекцию все только и говорили, что о пропаже эхолота.

— Виноваты матросы, — убежденно сказал курсант-капитан Фэрфэйн. — Они не принайтовали его, налетел шквал, и…

— Но шквал а-то не было, — тихонько пробормотал Крэкен.

— Разговорчики! — встрепенулся Фэрфэйн. — Слишком много травим баланду!

Все примолкли. Но Крэкен был прав. Шквала не было, сорокакилограммовый, прибор не мог сам свалиться с кормы. И все-таки он» Исчез: Я вспомнил, что это не первый случай такого рода. Неделю назад с академического пляжа исчез одноместный подводный скутер с пневматическим двигателем. Как знать, может быть, эти две пропажи были как-то связаны между собой? Воспользовавшись скутером, злоумышленник мог незаметно пристроиться за кормой нашей баржи, всплыть, когда матросы были заняты монтажом первого прибора, и украсть второй…

Нет. Это было практически невозможно. Во-первых, потому, что пляжный пневматический скутер не смог бы угнаться даже за тихоходной баржей. Во-вторых, его бы засек сонар. Теоретически украсть прибор мог только хорошо тренированный аквалангист, заранее поджидавший нас в открытом море и воспользовавшийся «мертвой зоной» сонара. Но какой аквалангист мог оказаться так далеко от берега, в Атлантике?

В какой-то момент я даже вспомнил о фантазиях Крэкена — что он там говорил нам о морских ящерах?.. Но это было очевидной чепухой.

Зазвенел корабельный колокол, и наше неуклюжее судно начало погружение. Возле нас по-прежнему дрейфовали подводные буксиры — один из них всплыл на поверхность, а другой остался на одной с нами глубине. Буксиры сопровождали нас на случай непредвиденного появления какого-нибудь судна или для экстренных спасательных работ.

Можно было начинать сдачу нормативов.

Пресловутые инъекции оказались легким уколом в плечо, после которого немного зудела кожа. Укол нисколько не повлиял на мое самочувствие. Боб перед уколом поморщился, но потом держался молодцом. Когда мы вышли из судового лазарета и направились в отсек для хранения водолазного снаряжения, он был явно в приподнятом настроении.

Палуба у нас под ногами сильно дрожала: маломощные двигатели нашего судна не могли обеспечивать движение баржи по курсу, но удерживали ее на глубине. Приток свежего воздуха с поверхности прекратился, и я стал чувствовать характерный резкий запах самого корабля. Я без труда представил себе, как зеленоватые морские волны начали перекатываться через верхнюю палубу, а за бортом открылся огромный и загадочный мир океанских глубин.

Боб подтолкнул меня локтем и улыбнулся. Он мог ничего не говорить, меня охватывали точно такие же чувства: мы снова погружались в море!

Наше внимание отвлек курсант-капитан Фэрфэйн. Только что он о чем-то разговаривал с лейтенантом Блаймэном, но меня это мало интересовало — я решил, что они продолжают обсуждать пропажу эхолота.

Но, как видно, я ошибся. Фэрфэйн с решительным видом приблизился к нам. Его красивое лицо исказила гримаса отвращения, глаза недобро сверкали.

— Иден! Мне нужно поговорить с тобой!

— Слушаюсь, сэр! — выпалил я.

— Не вытягивайся! Это личный, мужской разговор.

Меня это удивило. Роджер Фэрфэйн никогда не был моим другом. Когда мы с Бобом вернулись в академию, он встретил нас вполне дружелюбно, но потом ни с того ни с сего резко переменил свое отношение ко мне. Боб подозревал, что он увидел во мне претендента на должность курсанта-капитана, хотя я сам так не считал. Получить эту должность мог только курсант с авторитетом и выдающимися физическими способностями, а Фэрфэйн славился своими спортивными достижениями. Боб недолюбливал его. Может быть, потому, что считал его богачом. Отец Фэрфэйна работал в крупной компании, занимавшейся грузовыми подводными перевозками. Роджер никогда не уточнял, что это за должность, но всегда говорил об отце уважительно.

— Что за разговор, Роджер? — поинтересовался я, вешая в шкаф свою куртку.

— Иден! — все с той же злобой заговорил Фэрфэйн. — Нас хотят оставить в дураках! Тебя и меня!

— Оставить в дураках? — не понял я.

— Да, именно так. Оказывается, этот салага, Крэкен, плавает как морской черт! Он не оставит нам никаких шансов.

— Послушай, Роджер, но у нас здесь не состязания, — возразил я. — Какое нам дело до того, что этот Крэкен нырнет на несколько метров глубже…

— Не знаю, как тебе, но мне до этого есть дело! Послушай, ведь он даже не американец! Он из Маринии, его приняли по спецнабору. На глубине он чувствует себя увереннее, чем инструктор Блаймэн. Я хочу, чтобы ты подошел к лейтенанту и заявил протест. Скажи ему, что Крэкен не имеет права сдавать с нами нормативы.

— А почему ты не хочешь сказать об этом сам?

— Почему, почему! — Фэрфэйн еще больше разозлился. — Мне это не очень удобно. Все-таки я курсант-капитан и все такое. Кроме того…

— Кроме того, ты уже говорил с ним, — вмешался Боб. — И он дал тебе от ворот поворот. Верно?

— Даже если и так… — нахмурился Фэрфэйн. — Я не сказал, что протестую, я только… Да какая, к черту, разница! Главное, что тебя, Иден, он послушает, а про меня может подумать, что я ищу какую-то выгоду.

— А ты не ищешь? — не удержался Боб.

— Ищу! — со злостью рявкнул Фэрфэйн. — Я должен пользоваться большим авторитетом, чем этот маринийский салага и его дружок-перуанец. И я не позволю, чтобы меня оставили в дураках. Мы должны состязаться с людьми, Эсков, а не с рыбами.

Видя, что Боб начинает закипать, я слегка сжал его запястье.

— Извини, Роджер, но я вряд ли смогу тебе помочь.

— Но ты же племянник Стюарта Идена! Блаймэн обязательно пойдет тебе навстречу.

Несмотря на отличные оценки по всем предметам, Фэрфэйн так и не смог усвоить одну простую истину. Он думал, что если я племянник Стюарта Идена, то в академии мне будут давать бесплатные леденцы. Но академия не смотрит на то, кто твой родственник. Она смотрит на тебя и на то, что ты умеешь делать.

— Мне пора надевать снаряжение, — сказал я. — Извини…

— Ты еще будешь жалеть, что так церемонился с этим Крэкеном, — угрожающе рявкнул Фэрфэйн. — Он знает о подводном мире такое…

Он неожиданно замолчал, бросил на нас негодующий взгляд и пошел к своему шкафу.

Мы с Бобом переглянулись и пожали плечами. Комментировать этот разговор было некогда: другие курсанты уже собирались в команды возле переходного шлюза.

Мы быстро надели свое водолазное снаряжение. Оно не отличалось сложностью — ласты, маска и портативный акваланг. Эти акваланги появились в подводном флоте совсем недавно. Они брали кислород прямо из морской воды, в результате ее электролиза. Специальное устройство — дехлоратор — удаляло из соляного раствора ядовитый газ. Новый акваланг был легче старого и почти беспредельно увеличивал возможности подводника: морская вода на восемь девятых состояла из кислорода, а ее электролиз осуществлялся с помощью мощной стронциевой батареи.

Боб надевал свой акваланг без особого удовольствия. Я знал почему. Как заметили еще в давние времена аквалангисты, дышать чистым кислородом было довольно рискованно. На тех, кто имел склонность к «экстазу глубины», кислород действовал во много раз сильнее, чем обычный воздух. Оставалось надеяться на профилактическую инъекцию…

Разделившись на команды по двадцать человек, мы стали заполнять переходный шлюз. По палубе зашлепали ласты. Судя по тому, что нас заставили надеть еще и специальные термокостюмы, предстоящее погружение было не совсем обычным. Мы должны были опуститься на ту глубину, где царили беспощадный холод и опасное для организма давление.

Присев на сырые скамейки, установленные по периметру низкого и темного переходного шлюза, мы выслушали последние наставления инструктора Блаймэна:

— У каждого из вас есть свой номер. После того как шлюз заполнится водой и откроется люк, вы поплывете к надстройке на носу, где установлена панель со светящимися номерами. Когда вы нажмете кнопку под своим номером, лампочка погаснет и задание будет выполнено. После этого вы должны возвратиться в шлюз.

Это все, что от вас требуется. На тот случай, если кто-то из вас захочет заблудиться, существует направляющий линь. Пока вы видите этот линь, вы не заблудитесь. Если нет… — Он посмотрел на нас своим взглядом голодной акулы. — Если вы заблудитесь, придется снаряжать специальную поисковую команду, которая будет разыскивать вас или ваше тело.

Он подождал нашей реакции на эти слова. Мы промолчали. Шансов потеряться практически не было…

Или все-таки были? Один из эхолотов пропал. Обычно его использовали как составную часть судового сонара. Без этого прибора отыскать заблудившегося в открытом море курсанта будет очень сложно. А если этот курсант будет в состоянии глубинного опьянения…

Я посмотрел краем глаза на Эскова.

— Вопросы? — прорычал Блаймэн. Вопросов не было. — Прекрасно. Надеть маски! Открыть впускные клапаны шлюза!

Мы опустили на лицо маски и взяли в рот загубники. Курсант у пульта управления повернул две пластмассовые ручки. В шлюз торопливо вступило море.

Оно вступило туда двумя бурлящими, белыми от пены фонтанами, с неистовой силой бившими в переборки. Вспененная соленая вода заливала стекло наших масок, закручивалась в водовороты возле наших ног.

Блаймэн уже покинул шлюз и теперь наблюдал за нами из контрольного отсека через толстое стекло иллюминатора. В заполненном водой шлюзе мы услышали в динамиках его измененный до неузнаваемости голос:

— Открыть внешний люк.

Зажужжали моторы, и створки люка стали разъезжаться.

— По одному, с интервалом — выходи!

Прямо передо мной, четвертым номером в нашей команде, шел Эсков. Я услышал, как его рука четыре раза отстучала по переборке и он стал протискиваться в люк.

Я отстучал пять раз и последовал за ним.

«Экстаз глубины»! Для меня это был не только смертельно опасный синдром. Нормальное, здоровое чувство воодушевления охватывало меня всякий раз, когда я оказывался один на один с морем.

Я сделал глубокий вдох и почувствовал, что начинаю подниматься к поверхности, до которой было не меньше сорока метров. Я выдохнул, и мое тело снова опустилось на палубу баржи. За спиной раздавалось бульканье и шипение акваланга, отмеривающего необходимые дозы кислорода и поддерживающего мою жизнь на глубине, равной десятиэтажному дому. На поверхности было ясное, солнечное утро, но здесь меня окружала сплошная бледно-зеленая муть. Палуба нашего судна, до погружения металлически-серая и скучная, превратилась в пещеру Синдбада. Под ногами плыл серо-зеленый пол, светились зеленоватые стены. Прямо передо мной змеился протянутый над палубой направляющий линь — он тоже был зеленого цвета, хотя и выделялся на бледном фоне воды.

По правде говоря, я даже не ощущал, что нахожусь в воде, мне не было «мокро». Скорее, я парил в невесомости. Я оттолкнулся от палубы и поплыл вдоль направляющего линя.

Боб был всего в нескольких метрах впереди меня. Он плыл очень медленно, то и дело касаясь линя рукой. Я нетерпеливо ждал, пока он наконец доберется до носовой надстройки и отыщет контрольное устройство. Там на специальной панели светились голубоватые цифры наших номеров. В бледно-зеленой воде их нельзя было не заметить, но у Боба что-то не ладилось.

Я хотел броситься ему на помощь, но в академии существовал неписаный кодекс чести, суровый и непреклонный: каждый курсант выполняет свое задание самостоятельно, работа, сделанная с посторонней помощью, в зачет не идет. Наконец Боб нашел нужную кнопку, и его номер погас.

Обратно я плыл в двух метрах позади него. Он с трудом двигался, хватался за линь и беспорядочно взмахивал руками. И это на глубине в тридцать метров! При сдаче первого норматива! Что же будет с ним на девяностометровой глубине? Или на глубине ста пятидесяти метров?

Постепенно мы все собрались в Переходном шлюзе. С тихим гудением заработали помпы. Когда уровень воды понизился до пояса, из динамиков раздался голос лейтенанта Блаймэна:

— Иден, Эсков! Какого черта вы валандались, как медузы? Вы задерживали всю команду!

Все в ручейках воды, мы с Бобом стояли на скользком дощатом настиле в ожидании упреков и насмешек своих товарищей. Но судьба избавила нас от этого. Один из курсантов коротко вскрикнул и повалился на пол. Судовые врачи прибыли в шлюз еще до того, как из него полностью ушла вода. Я поддерживал голову потерявшего сознание товарища, не давая ей опуститься под воду. Врачи отстранили меня, быстрыми грубыми движениями стащили с парня маску. Его лицо было искажено от боли.

В шлюз с руганью ворвался лейтенант Блаймэн. Врачи еще хлопотали возле пострадавшего, а Блаймэн уже учил нас уму-разуму:

— Заглушки для ушей! Без них не обходятся ни в одной команде! Я уже говорил вам сто раз — и все-таки не сумел вдолбить, что на глубине больше двух метров заглушки не только бесполезны, они вредны! Сынки, если вы не переносите море, не пытайтесь помочь себе заглушками для ушей. Все, что они дают — это возможность вынести чуть-чуть большее давление, но потом у вас рвутся барабанные перепонки и вы навсегда прощаетесь с морем. И с академией! Так же, как Доррит!

Да, Дорриту не повезло, но он отвел от нас грозу.

К сожалению, очень ненадолго.

Мы и на метр не отошли от входа в шлюз, когда Боб зашатался и стал опускаться на пол. Я подхватил его под локоть и попытался помочь ему пройти хотя бы несколько шагов — пока мы не скроемся с глаз лейтенанта Блаймэна.

— Боб! Держись, парень! Ну, что с тобой?

Он ответил мне странным, отрешенным взглядом. Тут же его глаза закрылись, и он без чувств повалился на палубу.

Мне разрешили сопровождать его до лазарета, даже позволили взяться за одну ручку носилок.

Боб очнулся, когда мы поставили носилки, и стал искать меня глазами. В какой-то миг мне показалось, что он лишился рассудка.

— Джим! Джим! Ты слышишь меня?

— Конечно, слышу, Боб. Я…

— Я не могу понять, где ты! Ты где-то далеко! — Он в упор смотрел на меня лихорадочно блестящими глазами. — Это ты, Джим? Я что-то ничего не вижу! Какой-то зеленый туман и вспышки, яркие вспышки… Где ты, Джим?

Я попытался вернуть его к реальности:

— Мы в судовом лазарете, Боб. Рядом с тобой я и лейтенант Сэксон. Мы не бросим тебя…

Врач сделал Бобу инъекцию, он закрыл глаза и почти сразу заснул. Перед этим Боб Эсков все же прошептал несколько слов:

— Глубинное опьянение… Я знал, что не справлюсь с ним.

Лейтенант Сэксон сокрушенно покачал головой.

— Жаль, конечно, но…

— Вы хотите сказать, что его отчислят?

— Повышенная чувствительность к давлению — это серьезно. Извини, Иден, но тебе пора возвращаться к своим ребятам.