11

Иногда дети ведут себя жестоко.

— Эй, узкоглазый! — бывало, дразнился Арни. — Да ты черный с ног до головы. Пойди умойся!

Мы все созидатели, как говаривал отец, клоны, созданные, чтобы возродить Землю. Очередное поколение — в этот раз нас шестеро — подрастало на станции Тихо на Луне, готовясь к своей великой миссии: терраформировать планету, с лица которой единственный смертоносный удар смел все живое.

Кейси, лицом вылитый китаец, был черен как темная лунная ночь, и Арни частенько его поддразнивал. Хотя, говоря по правде, все мы внешне отличались друг от друга: Пеп — такой смуглый, что загар его не брал. Таня — девочка с черными, как у Пепа, глазами и темными прямыми волосами. Арни и Диана — бледнолицые, как и их родители, которых мы видим на голограммах.

Кейси терпеливо сносил насмешки, пока не узнал историю своего отца.

Мы все тогда собрались в голографической рубке, и общавшийся с нами через накопитель информации отец поведал следующую историю. Человек, назвавшийся Кейси Келлом, работал ночным сторожем на базе Белые Пески в Нью-Мексико. Падение астероида застало его как раз на службе, на стартовой площадке. Кейси перекрывал доступ паникующей толпы на спасательный корабль. Люди пытались пробиться на борт и дрались за место. В самую последнюю минуту творившегося тогда безумия он оставил свои обязанности и прорвался на борт вместе с подругой, назвавшейся Моной Лизой Бриллиант.

— Кейси был вооружен, — рассказывал отец. — Пистолет — чем не пропуск на Луну. Каль Дефорт не располагал ни временем, ни возможностью заставить парочку сойти с корабля или отправить их с Луны. Он нашел для них место на станции и впоследствии даже решил, что эти двое проявили сильный ген выживания, который может пригодиться будущим поколениям клонов. Он поместил их клетки в криокамеру. — Отец с симпатией взглянул на Кейси. — Вот поэтому ты и здесь.

Своих физических родителей мы знали благодаря их роботам и голограммам, но не видели ни Келла, ни Мону до того момента, как отец загрузил их голограммы в компьютер. Келл стоял там и с усмешкой смотрел на нас, коренастый и мускулистый, как Кейси, с тем же смуглым лицом и китайскими чертами. Он был раздет по пояс — в таком виде Келл, по словам отца, и проник на борт. На его гладкой черной груди красовались татуировки: флаг Мексики и флаг Китая, а над ними красными буквами было выведено имя: Эль Чино.

Мона стояла, прижавшись к нему, а он обвивал рукой ее стан. Мона, на полголовы выше Кейси, была одета в желтый парашютный костюм. Светлокожая, словно Диана, с распущенными золотистыми волосами, на вид она казалась старше Келла, а вокруг ее голубых глаз цвета моря, которое мы видели на старой Земле, притаились усталые морщинки. На мой взгляд, Мона была прекрасна. Кейси полюбил ее с первого взгляда. Он спросил моего отца, почему ее не клонируют вместе с ним.

— Спроси у компьютера, — пожал плечами отец, — здесь всем он заправляет. Хотя, может быть…

— Что «может быть»? — переспросил Кейси, когда отец нахмурился и умолк.

— Изначально все члены команды были или учеными, или специалистами, прошедшими отбор на пригодность для данной миссии. — Отец нахмурился и взглянул на Мону и Келла. — А они не вписывались в эти рамки.

— Почему?

Отец вновь помрачнел и с сомнением добавил:

— Келл мало о себе рассказывал, но все же не отрицал, что раньше работал наемником на один международный наркосиндикат.

— Наемником? Это как?

— Профессиональным убийцей.

Хотя у нас сохранилось много справочных работ о жизни на Земле, некоторые темные стороны ее общественного устройства были нам непонятны, и отцу приходилось объяснять самому:

— Законодатели запретили обращение определенных наркотических веществ, которые хотели использовать многие люди. И торговля ими стала нелегальным, но чертовски прибыльным делом. Многие преступные синдикаты боролись за право контролировать ситуацию на рынке сбыта. Келл признавал, что работал на один из синдикатов наемником и шпионом. Что касается Моны…

Отец кивнул в ее сторону. Мона и Эль Чино стояли в информационном отсеке и казались столь же реальными, как и мы сами. В отличие от наших собственных голографических родителей у них не было своего программного интерфейса, и их изображения не могли вступать с нами в контакт из-за того, что не хватало каких-то анимационных программ, потому и выглядели они не совсем живыми.

— Мона происходила из семьи бедняков, жившей в гористом районе на востоке Северной Америки. На паспорте, который она предъявила, значилось имя Фейрин Сатт. Прежде она работала танцовщицей. Ее импресарио придумал имя Мона Лиза, чтобы как-то увязать ее амплуа с татуировкой да Винчи на ее животе, которую Мона сделала много лет назад. Они с Келлом были не в ладах с законом. Похоже, эти двое пробрались на нашу базу в Нью-Мексико, чтобы смыться на Луну, еще до того, как показался астероид и предоставил им такую возможность.

— Келл убивал людей? — прошептала Диана и попятилась прочь от темной молчаливой фигуры Келла, который все одно не мог ее видеть. — За деньги?

— Земля прошлых лет была неспокойным местом, — вздохнул отец. — Люди дрались за власть, территорию или просто оттого, что поклонялись разным богам.

— Наш мир будет лучше, — широко улыбнулся Кейси, глядя на отца. — Мы сделаем его таким.

— Ты? — оскалился Арни. — Жалкий клон черного громилы. Да из-за таких, как он, мир был плохим.

— Может, он и убивал людей, — пожал плечами Кейси, пытаясь сохранить остатки здравомыслия, — но те, кого он уничтожал, были еще хуже — они продавали ни в чем не повинным людям наркотики.

— Ага! Конечно! — фыркнул Арни. — Хороших киллеров не бывает.

— А может, у него не было выбора, — снова пожал плечами Кейси, — потому что жил он среди недобрых людей. А мы создадим мир, где мне никогда не придется убивать.

— Так тебе больше нравится быть трусом, — загоготал Арни. — Снаружи — чернокожий, а внутри — желторотый.

Таня и Диана смотрели на них, не отрывая взгляда. Таня что-то шепнула Диане на ушко, и та хихикнула. Арни осклабился в их сторону и погрозил Кейси кулаком:

— Кишка тонка у тебя, чтобы киллером стать. Попробуй ударь меня, если я не прав.

С минуту Кейси стоял, неподвижно глядя на Келла, Мону и моего отца в рубке. Губы его дрожали, будто он вот-вот расплачется, и тут на черном лице проступила решимость.

— Благодарю вас, сэр, — вежливо обратился он к моему отцу. — Мне радостно сознавать, что отцом моим был Эль Чино, и я горжусь, что я его клон. И если ему пришлось в старом недобром мире стать убийцей, то я должен сделать то, что должен. Прямо сейчас.

С этими словами он крепко сжал кулак и отвалил Арни такую оплеуху, что тот отлетел в противоположный угол комнаты с расквашенным носом.

* * *

Хотя Арни и Кейси никогда не были друзьями, они все же ладили, по крайней мере большую часть времени. Мы слушали рассказы своих родителей в голографической рубке, читали оставленные ими записи, постигали свое предназначение и причины пребывания здесь, на станции, занимались науками, учились пользоваться приборами, которыми была забита обсерватория.

Кейси учился вместе со всеми, но ему всегда хотелось большего. Парнишка вновь и вновь просматривал голограммы Моны и своего физического отца, жадно внимая каждому их слову. Они, всего лишь привидения в голографической рубке, никогда не отвечали на вопросы и даже, казалось, не слышали его. Но все же Кейси выдумывал свои собственные романтические истории об этой парочке. Он превращал их в героев.

— Думаю, тот болид свалился как раз оттого, что мир был неправильно устроен, — сказал он мне. — Люди умирали от голода, хотя где-то лежало полным-полно еды, болели, несмотря на все лекарства, воевали без должной причины. Эль Чино и Мона оказались вне закона, потому что законы были плохими. Забирая деньги у богатых, Кейси с Моной отдавали их бедным. Они любили друг друга и спасались от злодеев, которые хотели убить их. Они дрались, рисковали жизнью, чтобы пробраться на спасательный корабль. Твой отец понял, насколько великими они были, и сохранил их клетки, потому что они нужны для выполнения нашей задачи. Может, Эль Чино и убийца, но я рад, что ношу его гены.

Кейси всегда хотелось выбраться из узких тесных тоннелей станции. Он частенько поднимался в купол обсерватории и оттуда долго и неотрывно смотрел на ангары, космические корабли и взлетную полосу на каменистой тверди Луны — там, по ту сторону кратера. Паренек часами просиживал над наставлениями по боевым искусствам. А когда стал достаточно взрослым, начал тренироваться в симуляторе полетов. Он залезал в космический скафандр и выходил в воздушный шлюз.

— Люблю я сидеть в пилотской кабине и рассматривать там всякие штуковины, — говаривал он. — Когда придет черед лететь на Землю, я, чур, пилот.

Думаю, так он хотел доказать всем, что родился с геном выживания Эль Чино.

* * *

Пять клонов прошлого поколения — весь персонал станции — тысячу лет назад улетели на Землю, оставив станцию под присмотром Робо. А теперь что-то снова поразило планету. Огромная неподвижная Земля висела на нашем чернеющем небосводе. Каждый раз, когда мы поднимались в обсерваторию, чтобы взглянуть на Землю, она казалась такой близкой, словно ее можно было коснуться рукой. Она прибывала и убывала по мере того, как мы медленно обходили ее по нашей лунной орбите, и вращалась, повинуясь своим собственным дням и ночам. Поверхность ее производила ужасающее впечатление: невооруженным глазом мы видели, что на материках больше нет ничего зеленого. Моря оставались по-прежнему синими, а вот суша побелела и стала почти неотличима от ослепительных спиралей облаков в атмосфере.

— Снег и лед? — спросил Пеп моего отца, когда тот привел нас в обсерваторию, чтобы мы сами взглянули на это непонятное явление через телескопы. — Снова настал ледниковый период?

— Нет, нечто более странное.

— На что похоже? — спросил Арни.

Мой Робо-папа казался мне довольно странным существом. Он представлял собой застывшую фигуру из серого пластика размером с человека, пока компьютер не запускал электронную программу взаимодействия, установленную еще до столкновения болида с Землей. Но когда Робо одушевлялся, я забывал, что он не такой же человек, как и я. Сейчас он на миг застыл, пока компьютер не встряхнул его и не вернул тем самым к жизни.

— Неизвестно, — пробормотал отец. — Никаких поясняющих данных.

* * *

Мы собрали всю доступную информацию. Таня и Пеп просмотрели все компьютерные записи за последнюю тысячу лет, с того момента как наши собратья-клоны обнаружили в устье Нила восстановленную человеческую цивилизацию.

— Что-то столкнулось с Землей, — сказал Пеп. — Нешуточное произошло столкновение.

Нас собрали на короткое совещание в куполе обсерватории, возвышающемся далеко на северной стене кратера. Огромная мертвенно-бледная Земля в своей полной фазе ярко освещала наш темный ночной небосвод, а безжизненные кратеры внизу отбрасывали серые призрачные тени. Тогда мы были только подростками. Но Таня и Пеп относились к нашей миссии со всей серьезностью взрослых и не желали тратить время впустую.

Пеп, худенький мальчишка, ниже Тани ростом, с тяжелым сердцем осознавал всю серьезность сложившейся ситуации. Таня же успела превратиться в настоящую женщину с нежной кожей и полной грудью, гораздо более привлекательную, чем Диана. Я был безнадежно влюблен и страдал, потому как сердце ее принадлежало Пепу.

Мы собрались вокруг большого телескопа с мониторами, на которых транслировалась поверхность Земли. Пеп пересказал для нас историю последней экспедиции. Вся команда спустилась на Землю. Обратно они так и не вернулись. Хотя немалая часть планеты была заражена каким-то странным мутирующим видом насекомых, в радиопередачах на Луну говорилось о колонии людей, процветающей в устье Нила. Поселение сосредоточилось вокруг похожего на башню храма Луны и гигантских серебряных статуй Пятерых.

— Похоже, следующие четыре сотни лет все у них шло неплохо. — Заняв место у монитора рядом с Пепом, Таня показала снимки земной поверхности, сделанные роботами. — Паразитирующих насекомых в конце концов победили.

Снимок за снимком черные пятна становились все меньше и в конечном итоге исчезли вовсе. Зелень распространилась по материкам, а за ней — и поселенцы. Таня увеличила островки Восточной Азии и Южной Америки, куда указывал Пеп, где, по его словам, находились дороги и города.

— И все говорило о том, что работа наша завершена, — рассказывала Таня. — Как вдруг что-то пошло не так. Всего за один год с Земли исчезла вся растительность, и планета превратилась в то, что вы видите перед собой.

— Она мертва? — Арни взглянул на белую, цвета слоновой кости, Землю и отшатнулся. — Что послужило причиной?

— У нас есть одно предположение. — Таня подтянула другую картинку, и красная крошечная стрелка ее лазерной указки заплясала по изображению. — Взгляните-ка сюда. Что это, по-вашему?

Лазер указывал на небольшую яркую точку на белой поверхности. Изображение сменилось. Таня снова отыскала ее — теперь черную на белой пустоши тропической Индии, повращала ручку прибора, и точка распухла до размеров крохотного черного шарика.

— Астероид? — предположил Арни — Так близко?

— Слишком близко, — подтвердила Таня. — А может, и не астероид.

По просьбе Пепа она прокрутила еще три кадра, отслеживающих движение объекта по поверхности полной Земли.

— Серьезный повод для беспокойства, — нахмурился Пеп, глядя в монитор. — Наблюдается явно выраженное быстрое передвижение на низкую орбиту. Объект опускается на Землю. Возможно рассчитать диаметр — чуть меньше километра.

— Ну и? — пробормотал Арни. — А если не астероид?

— Не нравится мне его форма, — сказала Таня. — Абсолютно правильная сфера. Естественное образование такого размера не может быть таким — гравитация мала.

— Если только это не кусок льда, — сказал Пеп. — Или какой-нибудь природный сплав.

— Вы предполагаете, что объект имеет искусственное происхождение? — Арни сердито взглянул на маленький черный диск, который теперь находился над белой спиралью огромного тайфуна в синеве Тихого океана. — Космический корабль инопланетных пришельцев? Чужаки опустошили Землю?

— Мы подумали и об этом, — покачала головой Таня, — но выяснилось, что в Солнечной системе мы единственные. Звезды расположены так далеко друг от друга, что любая звездная война представляется маловероятной.

— Что еще?

— Непонятно, — ответил Пеп. — В поисках ответов мы изучили спектр Земли. Содержание атмосферного кислорода понизилось, углекислого газа — возросло. Лед на полюсах тает. Глобальная температура повысилась. Сдвинулись климатические зоны, увеличилась площадь пустынь. Впрочем, модели циркуляции воздушных потоков и океанических масс в целом изменились мало. На планете появились огромные скопления белесой пыли, скрывающие порой целые горные системы. Сплошные загадки. — Он сдвинул брови и покачал головой. — Решения не найдено. Мы не обнаружили ничего, что могло бы убить планету, однако все говорит о том, что ничего живого на Земле не осталось.

* * *

Когда нам исполнился двадцать один год, мы вновь собрались под куполом обсерватории станции. Чернильная тень заливала жерло кратера. Полная Земля находилась на своем обычном месте — высоко в черном северном небе — и ярко освещала изломанную стену кратера, которая, закругляясь, уходила на восток и запад от нашей высоченной обители.

Африка расстилалась широким белым ковром на поверхности планеты цвета морской волны. Озеро Виктория казалось крупнее, чем изображали его старинные карты, — большой синий лазурит, сияющий в самом сердце материка.

В очередной раз пытаясь обнаружить следы пребывания на Земле человеческой расы, мы просматривали район Нила. На наших картах от самой пустыни до дельты реки и моря простиралась живая зеленая полоса. Теперь она стала лишь тонкой черной полосой. Мы не обнаружили ни дамб, ни города, ни зеленых возделанных полей.

Средиземное море превратилось в крупное соленое озеро, изолированное сушей, ввиду того, что какой-то геологический спазм приподнял Гибралтар над уровнем океана. Вновь образованный изгиб повернул Нил в Красное море. В телескоп просматривались нескончаемые белые дюны пустынь к западу от реки и завитки белой пыли, что тянулись далеко в сторону Азии. Мы просканировали то место, где когда-то наши собратья обосновали новый город — там, где раньше стояла Александрия, — но не обнаружили и намека на что-нибудь живое.

Мой трехмерный отец созвал нас всех в голографический отсек столовой, чтобы поговорить о нашей операции. Арни, стоящий во главе длинного стола, косился на экран своего портативного компьютера и просматривал самые последние данные: результаты измерения температуры воздуха, отчеты о циркуляции океанических масс, об отступлении ледниковых шапок и планетарном альбедо. Кейси спросил, что он обо всем этом думает.

— Не знаю, что и думать. — Арни — массивный и светловолосый, точно оживший предок-викинг, хотя скорее не такой храбрый, — рассвирепел. Будто лично для него этот вопрос был оскорбителен. — Мне страшно об этом думать. Надеюсь, мы так никогда этого и не узнаем.

— Но знать-то нужно.

— Может, и нет. — Арни стал еще серьезнее. — Подумай о том, какая на нас возложена ответственность. Мы не обнаружили местной жизни. Очень вероятно, мы — единственная горстка живых существ во всей Солнечной системе. И, насколько мне известно, на данный момент — единственные живые существа во вселенной. Мы должны сохранить это.

— Мы должны выполнить свою миссию, — очень тихо проговорил Кейси. — Что бы там ни поразило планету, мы обязаны все исправить. Раз с лица Земли стерта жизнь, наш долг — вернуть ее.

— Если это в наших силах. — Лицо Арни сделалось упрямым. — То, что сгубило планету, весьма вероятно, убьет и нас.

— Мы не нашли доказательств внеземного вторжения, — сказал Пеп.

— Что бы ни произошло с Землей, — напомнил Кейси, — наша задача — восстановить ее.

— Мы здесь для того, чтобы выполнять свою работу. — На лице Арни застыло упрямство. — Мы должны сохранить свои жизни ради будущего Земли. Наша непосредственная задача на данный момент — сбор данных, насколько возможно, без угрозы для жизни, и запись их для последующих поколений. Если таковые будут. Мы еще молоды, перед нами целая жизнь, чтобы выполнить это. Задача первостепенной важности — позаботиться о себе.

— Нет, мы можем сделать большее. — Кейси помотал головой. — Мы в состоянии спроектировать посадочные зонды для сбора данных и отправить их на Землю. Но, когда придет время, нам все же придется отправиться на Землю и самим взглянуть, что там творится.

— Ни в коем случае. — Арни часто заморгал и напрягся. — Не забывай об опасности. Даже зонд может выдать наше присутствие. Пришельцы нас уничтожат, как только обнаружат.

— И что с того. — Кейси повысил голос. — Что ты предлагаешь?

— Отсидеться в безопасном месте. Ничего не предпринимать, не выдавать своего присутствия. И надеяться, что будущее поколение узнает о чужих достаточно, чтобы их победить.

— Сидеть и ждать сложа руки? — Кейси жестом отмел предложение Арни. — Нам неизвестно наверняка, что на планету обрушилось нечто, имеющее инопланетное происхождение, и если мы ничего не предпримем, то провалим миссию. Нам придется пойти на риск, даже если он действительно присутствует.

— Да? — Арни попытался возразить. — Может, не стоит бесцельно терять жизни? По крайней мере до тех пор, пока не узнаем все, что в наших силах. Не забывайте, что случилось с цивилизацией на Ниле. Люди там жили не глупее нас, вооруженные той же самой наукой и технологиями. У них были все шансы спастись. И пока мы не узнаем, что пошло не так, нельзя делать вид, будто станция обладает стопроцентным иммунитетом.

— Ну а если предположить, что мы погибнем, — пожал плечами Кейси. — Нас все равно клонируют заново.

Он не обмолвился о Моне, но, должно быть, лелеял мечту о том, чтобы в другой жизни быть в ней вместе.

— Если только, — бешено сверкая глазами, Арни потряс головой, — чужие нас не обнаружат первыми.

Арни потребовал устроить голосование. Диана заняла его сторону, а остальные встали в оппозицию. И мы решили послать легкий самолет с двумя членами на борту, которые будут изучать Землю и ее окрестности с ближней орбиты, посылать отчеты об увиденном и в конце концов приземлятся на севере Африки. Кейси вызвался пилотировать шлюпку. Второго члена команды мы решили разыграть в карты. Сдавал Арни. Первое же очко набрал я.

 

12

Мы стартовали вдвоем — я и Кейси. На сером лике Луны широко зевнул удаляющийся кратер, а длинные белесые шрамы, оставшиеся с самого сотворения планеты, издалека были видны в ослепляющей бездне космоса. Кратер уменьшался в размерах, а мы поднимались все выше и выше, пока Луна не превратилась в маленький серый шарик, зависший в бесконечности. Земля казалась еще меньше. Млечный Путь окутал нас поясом алмазной пыли — далекого холодного великолепия.

Я разглядывал все это из пилотской кабины, как вдруг меня охватила тоска по нашей уютной маленькой берлоге на Луне. Окружающая пустота казалась мне необъятной, слишком древней и непостижимой — и такой чужой. Разве имеет какое-нибудь значение судьба человечества в этом бескрайнем космосе, где всем заправляет слепой случай и очередной пролетающий мимо болид может запросто положить конец всему живому.

— Да уж, неслабо, — широко улыбнулся Кейси и обвел своей смуглой худощавой рукой бескрайний звездный простор за иллюминатором. Ему нравилось подражать в разговоре манерам Китайца. — Верно ведь, старина?

Не сказал бы, что я полностью разделял его воодушевление. Еще до старта я испытывал смешанные чувства по поводу предстоящей экспедиции. И не скажу, что полетел совсем уж добровольно и с готовностью. Не имея какой бы то ни было специальной подготовки, в команде я всегда исполнял роль историка, и задача моя сводилась исключительно к фиксации фактов, чтобы в распоряжении последующих поколений клонов оказались адекватные записи. Когда я размышлял о погибшей Земле и о том, как все произошло, я и не надеялся привезти на Луну сколь-нибудь полезную информацию.

И все же я проголосовал за экспедицию, потому что это могло бы помочь в нашем общем деле. А кроме того, мне, как и Кейси, терять было нечего. Остальные члены команды разделились на влюбленные парочки: Арни с Дианой, Пеп — с Таней. А мне оставлять было некого. Кейси только и мечтал о Моне и о том, что когда-нибудь главный компьютер решит создать их вдвоем. И мы ладили неплохо, хотя порой мне казалось, что он уж слишком старается походить на своего отца-бандюгу и чрезмерно озабочен тем, чтобы доказать всему миру, что он заслуженно носит эти гены.

А теперь он удивил меня своей радостной физиономией:

— Adios , Арни Линдеру! — Он махнул рукой, будто отправляя в небытие и Луну, и Арни с его злобным самолюбием. — Как же здорово наконец вырваться на свободу! Всю жизнь просидели в лунных каморках, как жуки в пробирках, и вот те на! Взгляни на эту красотищу! — С минуту он молча любовался бриллиантовыми россыпями звезд, то и дело поворачиваясь в кресле. — Личное игровое поле!

— Смотри, как бы личным полем битвы не оказалось, — предостерег я.

— Да ты сначала покажи, с кем драться-то, а потом уж дрейфь, — отмахнулся он, — и не забывай, кто мой папаша. Любой, кто встанет у него на пути, — считай, заказан и оплачен. Я — Эль Чино, и я вернулся. Здесь есть чем гордиться. А если кто против нас попрет — мигом узнает, где раки зимуют.

Я был настроен не столь решительно, но понял, что с таким напарником не пропадешь.

* * *

Мы опустились на геосинхронную орбиту и висели целыми неделями то над Америкой — Северной и Южной, то над Восточной Азией и еще над Африкой. Покрытая белыми ледниками суша мало отличалась от заснеженных полюсов. Мы рассматривали Землю в бинокль, тщательно изучали ее с помощью телескопов, сняли показания спектрометра, но не обнаружили никаких признаков жизни, как, впрочем, и следов пребывания инопланетных монстров.

— Точно вымерло все, — то и дело твердил Кейси. — Может, и навсегда теперь. — И все же авантюризм никогда не покидал его надолго, и он с готовностью находил зацепки и разрабатывал новые планы. — Знаешь, Данк, теперь я, кажется, понял, в чем смысл всей этой заварушки. Это настоящий джек-пот! За такое и помереть не страшно. Даже если и десять раз кряду придется окочуриться. Передай Арни, зря он не полетел.

Перед вылетом Пеп пообещал отслеживать наши перемещения, и, когда мы окажемся в зоне досягаемости, кто-нибудь непременно будет дежурить в радиорубке. Мы описывали в отчетах все, что видели, передавали показания приборов и узнавали новости от тех, кто остался на лунной базе. Пеп отвечал на каждое принятое им сообщение, а вот Арни не удостоил нас своим вниманием ни разу.

Мы спустились на низкую орбиту и теперь делали оборот над Землей за три часа, затем на это уходило уже полтора часа, причем мы отклонялись то к северу, то к югу, чтобы взглянуть, что же творится ближе к полюсам. Никакой зелени. Мы вновь и вновь пересекали Северную Африку, уделяя при этом особенное внимание той части Нила, что облюбовали наши предшественники и где они заложили город.

Здания давно обратились в мелкую крошку, потонув в ослепительном белоснежном ландшафте, засыпанном подгоняемой ветрами пылью. И только улицы оставили после себя едва различимую сеть темных линий, располагающуюся вдоль берега реки. Мы обнаружили и главную дорогу города, и радиальные подъездные пути аэропорта. Огромные серебряные статуи, призванные увековечить наших предков-клонов, все еще стояли в ряд вдоль широченной улицы, ведущей к Храму Луны. А вот башня давно уже обрушилась на булыжную мостовую. Я вспомнил, что написал отец о прошлом приземлении, и меня охватили противоречивые чувства, когда я увидел его монументальную фигуру, возвышающуюся среди снежных барханов.

— А вот и наш Арни в роли бога, — съязвил Кейси и махнул рукой в сторону изъеденного пятнами времени колосса, который теперь стоял, накренившись, в мягкой пыли. — Надо непременно рассказать ему об этом.

Полная Луна зависла над темной стороной Земли, вне зоны радиосвязи. Когда же она вновь засияла над головами, мы вызвали станцию и принялись ждать ответа. Однако его не последовало. Мы ждали, вызывали станцию снова, но эфир заполняли статическая дробь да треск.

— Ну, оставь тогда рассказ роботам, — посоветовал Кейси, — а уж главный компьютер все сохранит.

Я снова вызвал станцию, применив на этот раз код пробуждения Робо.

— Прекратите уже, — раздался из динамика скрипучий голос Пепа. — Мне чертовски жаль, Данк. Здесь теперь всем Арни заправляет. Прячется от пришельцев. Не хочет, чтобы ты связывался с нами, и отвечать запрещает.

— Это еще почему? Здесь нет никаких пришельцев, мы проверили.

Ответному сигналу требовалось три секунды, чтобы покрыть расстояние между Луной и Землей.

— Это не важно. Он считает, что они могут подслушивать.

— Выслеживают нас? Да ведь уже четыре сотни лет прошло!

Пеп торопливо заговорил в самую трубку:

— Если ты думал, что знаешь Арни, то крупно ошибся — он просто параноик. Нашел ружье Кейси. Ходит, размахивает им. У него каждый под подозрением. Приказывает, что и кому делать. Таню и Диану взял в оборот, со мной как с рабом обращается. Грозится за борт выкинуть, если поперек стану. Надо было, — голос его дрогнул, — надо было лететь с вами, ребята.

— Попробуй продержаться до нашего возвращения.

— Забудь об этом, — осек меня Пеп. — Не вздумайте возвращаться! Арни боится, что чужие вас засекут и явятся следом. Даже если и прилетите, он вас все одно не пустит.

Я был потрясен: почему?

— Он здесь теперь альфа-самец, с тех пор как вы с Кейси улетели. И ему это по вкусу пришлось.

— Попробуй помешать ему.

Трехсекундная задержка переросла в минуту.

— Я пытался, — послышался наконец его хриплый глухой голос. — Выкрал ружье, пока он спал, но Таня… — Пеп едва мог говорить от волнения, — … она лежала там, с ним. Проснулась и встала между нами. Ты знаешь, что у нас было, но теперь… Она любит его, Данк. И я ничего не могу поделать.

Я собрался предложить ему бросить все и присоединиться к нам, но он не дослушал и сказал осипшим голосом:

— Прощай, Данк. Хотел бы я верить, что Арни действительно просто психопат. Видишь, тут ведь не разберешься, кто прав, кто виноват. Может, все, что он говорит, и правда. Чужих вы не видели, но ведь так и не обнаружили, что же в действительности стряслось там, на Земле. Может, станция и впрямь в опасности.

— А может, и нет, — пытался втолковать я. — Мы не засекли никакой электрической активности. Не думаю, что здесь есть какое-либо оснащение, позволяющее перехватывать разговоры.

— … прости, Данк. — Пеп не слушал меня. — Арни требует, чтобы я отключился. И еще, знаешь, Данк, — Пеп говорил еле слышно, почти шепотом, — надеюсь, мы еще увидимся, в других жизнях. Если, конечно, сюда не доберутся чужаки.

* * *

Облетая Землю последний раз, мы планировали — в целях экономии топлива. Скользнули над Индийским океаном и опустились в Африке, в долине Большого Разлома. Приземлились на просторном белоснежном пляже, разделяющем древнее ущелье и какое-то пресноводное море. На водной глади плясали волны, но и только — никакого движения.

Двое суток мы оставались на борту: собирали данные, которые, как мы надеемся, пригодятся тем, кто, быть может, последует за нами. Спектроскоп показывал несколько заниженный уровень кислорода в атмосфере, ввиду отсутствия растительности, и слегка повышенное содержание углекислого газа. А так — ничего особенного: ни токсинов, ни микроорганизмов, — ничего, что могло бы вызвать тревогу.

На третий день Кейси отважился покинуть космолет.

— Удачи, Данк, — протянул он на прощание руку и надел скафандр. — Скоро узнаем, прав Арни или нет насчет этого своего фактора гибели. Если я не вернусь, продолжай все записывать и отсылать Робо. Что бы ни произошло здесь, с нами, у следующего поколения должен остаться хоть какой-то шанс. И лично у меня, — голос его дрогнул, — шанс быть с Моной.

Я наблюдал, как он прорыл длинную борозду в рыхлом белом песке, бросил в нее шарики семян, покрытые слоем удобрения, заботливо присыпал их и долгое время стоял, опустившись на колени, на конце грядки. Тяжелой поступью Кейси спустился к берегу и вернулся с двумя ведрами воды, которой полил бороздку.

— Тест номер один, — проговорил он в передатчик, вмонтированный в шлем скафандра, и распрямился. — Через неделю увидим результаты. Если здесь может существовать жизнь, семена прорастут. Появится зеленоватый пушок. Если же правда на стороне Арни и Земля стала чужой, всходов ждать не придется. А теперь тест номер два.

— Стой! — Я вскрикнул, увидев, что он разгерметизировал шлем. — Подожди всходов!

Кейси освободился от шлема и, расплываясь в улыбке, глубоко вдохнул воздух. Мне почудилось, будто он пошатнулся, но Кейси всего-навсего нагнулся к земле, чтобы расстегнуть ботинки. Он снял с себя скафандр, а потом и желтое нижнее белье. Голый чернокожий Кейси вскинул руку в жесте победы — два растопыренных пальца в форме римской пятерки, как делал Дефорт, покидая Землю — мы видели это на пленке. Кейси прокричал что-то, чего я не разобрал, и припустил к воде.

Поднимая тучи брызг и расплескивая воду ладонями, Кейси зашел по пояс, нырнул. Поучился держаться на воде и погреб — так далеко от берега, что мне стало за него боязно. Наконец, тяжело передвигая в воде ноги, он вышел на берег, махнул мне и долго лежал, греясь на солнце. Лишь после этого сграбастал скафандр и предстал передо мной в проеме воздушного шлюза.

— Девственная планета. — Энтузиазм бил из него ключом. — Начисто лишена сорных трав, вредителей, конкурирующих видов, с которыми приходилось бороться предкам. Свежая пашня — только и ждет, чтобы на ней взрастили новый Эдем.

— А пришельцы, о которых талдычит Арни, — по всей видимости, возрожденный Дьявол, который ждет не дождется, чтобы вручить нам яблочко грехопадения.

— Может, и так, — пожал плечами Кейси. — Надеюсь, все-таки нет.

На следующий день я пошел вместе с Кейси, оставив космический скафандр на борту.

Земля! Об этом моменте я мечтал все свою жизнь, ждал его со смешанными чувствами: горел нетерпением и в то же самое время побаивался чего-то. Солнце высоко поднялось на небосводе. Яркие блики, от которых слепило глаза, играли на песке и полосе прибоя. Я повернулся лицом к ветру, ощутил его первый раз в жизни, такой знойный, сухой, жалящий частичками пыли. Я в некоторой степени разделял ликование, переполнявшее Кейси.

— Не отставай! — Он пулей бросился к морю, оставляя меня далеко позади. — Что за блаженство — вырваться из этой лунной конуры. Да здравствует вселенная!

Несмотря на часы изнурительных тренировок в центрифуге, гравитация Земли тяжело давила на плечи, и все же я плелся за Кейси, тяжело переставляя ноги, и так же, как он, таскал воду для полива посадок. Когда мы разделались с этой нелегкой задачей, я вошел в воду вслед за ним и нырял до тех пор, пока не научился плавать. Потом мы вышли на берег и отдыхали, лежа на песке. В конце концов я почувствовал, что кожу начало щипать от чрезмерного количества солнца, и решил вернуться на корабль.

Уже через несколько дней восходящее солнце осветило подернувшуюся нежной зеленой дымкой бороздку. Стебельки тянулись вверх. Разворачивались листочки. Сочная зелень спускалась по песку к самому морю. Кейси целыми днями возился со своим огородиком: подкармливал, рыхлил почву, изготавливал импровизированные укрытия, чтобы дать тень пожухшим от пекла растениям. Кейси настоял, чтобы я связался со станцией, и он взахлеб рассказывал о том, как быстро развиваются его питомцы и как прекрасна жизнь. Ответного сообщения не последовало.

Наступил сезон дождей, вслед за ним пришел сезон солнца. А мы все жили на берегу. Белесая почва оказалась вполне плодородной. Кейси нянчился со своим огородом и вкушал радости, дарованные воздухом, морем и солнцем. Я загорел, окреп и сносил теперь земное притяжение вполне легко. Посадки наши подрастали, превращаясь в раскидистые кустарники и сочные травы, которые буйно цвели и сбрасывали семена. Окрыленные первой удачей, мы вновь поднялись на орбиту, намереваясь на оставшемся топливе полетать по стратосфере и разбросать над сушей и морем живые бомбочки — заряд семян.

Мы успешно справились с этой задачей и опустились на плато, возвышающееся на перешейке между Великим Разломом и Индийским океаном, намереваясь прожить здесь остаток своих дней. Милое местечко. Правда, беспокойство иногда вызывают столбы дыма, клубящиеся высоко над Килиманджаро, далеко на юге, да пылевые бури, что порой застилают небо млечной дымкой. Год за годом наш зеленый островок распространяется все дальше, в глубь плоской пустоши, где мы расположились.

Мы вместе возделываем сад, который нас и кормит. Морозов здесь не бывает. Вредителей тоже нет: мы завезли сюда лишь тех насекомых и грызунов, которые необходимы для поддержания экологического равновесия растущего сада. Никаких сорных трав. Кейси читает Шекспира и с удовольствием декламирует длинные монологи, подражая актерам, которые исполняли драмы на голографических лентах из сокровищницы, оберегаемой Дианой для грядущих миров. Кейси натаскивает меня в искусствах ведения рукопашного боя, которые он, в свою очередь, перенял у отца благодаря оставленным им голограммам. Превосходная тренировка, однако если столкнешься с пришельцами, то вряд ли поможет.

Уже и не верится, что инопланетяне вообще когда-нибудь объявятся, а вот Арни, похоже, все еще мучается страхами — станция так ни разу и не ответила ни на один из пробных запросов, что мы посылали. Все же я регулярно отправляю туда метеосводки, показания сейсмографов, да и пишу потихоньку историю нашей жизни здесь и беспрерывно шлю на Луну радиоотчеты. Мы с Кейси надеемся пережить Арни. Хочется верить, что Робо будут функционировать и после его смерти, а центральный компьютер запишет все наши послания для тех, кто придет нам на смену. Кейси отправил некое письмо будущей Моне — похоже, любовное послание, хотя он и не позволил мне на него взглянуть. Так хочется жить снова.

 

13

Мы — новое, шестое поколение. В голове не укладывается, что компьютер действительно создал всех тех предыдущих клонов.

Я умирал вновь и вновь, оставляя свой прах в неотмеченных, позабытых местах. И все же, когда я перечитываю рассказы своих голографических родителей и записи о своих прошлых жизнях, начинаю понимать, что всегда оставался самим собой. Каждый раз нас создавали из идентичных клеток все в той же материнской лаборатории. Мы вырастали в окружении одних и тех же друзей в одинокой шахте в жерле кратера Тихо. Детей воспитывали все те же роботы, а трехмерные изображения родителей готовили нас к единой миссии. Подрастающее поколение не обременяли тысячи посторонних вещей, которые так часто разводили в разные стороны идентичных близнецов в прежнем мире.

Я абсолютно уверен, что каждая новая жизнь идет по пути, предначертанному ей одной. И все-таки, пережив столько воплощений, иногда чувствуешь себя единым, никогда не умирающим существом.

Я часто задавался вопросом, для чего же создана станция Тихо и какова наша роль в будущем Земли. Я анализировал все случившееся вскоре после той трагичной встречи метеорита с Землей, из-за которой наши родители оказались здесь, на Луне, наедине с Робо и главным компьютером. Но наверняка разобраться хоть в чем-нибудь мне удается нечасто. Если центральный компьютер и вел отсчет времени в течение предшествующих нашему рождению тысячелетий, нам об этом ничего не известно. Мы изучаем записи прошлых поколений, которые порой кажутся неполными.

Что же касается возложенной на нас миссии, то здесь все ясно: мы исполним свой долг.

С тех пор, как мы с Кейси заново засеяли жизнь на мертвой планете, прошло много времени — никто не знает сколько. Свое детство мы во многом провели так же, как наши братья и сестры, описывающие свои нежные годы в дневниках и письмах. А вот Земля изменилась кардинально. Ледниковый период неотступно берет свое: теперь снег распространился дальше на юг — от полюсов до самых Гималаев, льдом покрыта большая часть Северной Америки.

И все-таки наши с Кейси старания не прошли даром. Белой пыли на Земле уже нет, широкая зеленая лента опоясывает всю Австралию и южную часть Азии. Африка и Америка — так те и вовсе повергли нас в безмерное изумление, как только мы достигли поры, когда человек обретает способность удивляться.

Наша миссия — восстановление жизни на Земле — стала казаться до нереального невыполнимой задачей, и в этот раз главный компьютер решил немного облегчить нашу участь и добавил в команду еще одного игрока — Каля Дефорта. Быть может, последний Арни, опасаясь пришельцев из космоса, и предполагал, что нам потребуется Дефорт, но его теперешний тезка далеко не был рад присутствию Каля — долговязого рыжеволосого парня. К тому же конопатого и страшно задиристого, который недолюбливал всех нас — наверно, за то, что ему не досталось отца.

Человек, из чьих клеток он был создан, погиб при первой высадке на Землю — еще до того, как успел записать в компьютер все свои мысли, которыми потом наделили бы его трехмерный образ. Робо-отец, который предназначался для ухода за Калем, тоже пропал на Земле, разделив участь Дефорта. Подрастая, Каль из кожи вон лез, чтобы убедить всех и каждого, что ему вовсе не нужен ни отец, ни Робо. И притом он чрезвычайно гордился своим происхождением.

— Вы знаете моего отца, — хвастливо говаривал он. — Да, это тот самый гений, который предвидел столкновение, построил станцию и привез нас всех сюда. Он собирался заселить Землю, если все живое погибнет. Он — это я, живой и невредимый и, как всегда, за старшего. Так и будет.

Арни каждый раз протестовал. Первое сражение произошло, когда им исполнилось по пять лет. Их лица частенько украшали расквашенные носы и синяки под глазами — в условиях пониженной лунной гравитации так легко сбить неприятеля с ног. Арни — повыше, помассивнее, да и физически покрепче Каля — все одно не мог заставить того отступиться от убежденности в собственной правоте, и лишь Диане удавалось прекращать побоища, когда она вызывалась осмотреть ссадины Арни. Она его любила. Каль, в свою очередь, не подавал виду, будто его волнует, симпатичен он кому или нет.

* * *

Пока мы были детьми, все наше время заполнялось общением с родителями — голограммами. Мы изучали науки и все то, что могло бы пригодиться на Земле. Калю не терпелось поскорее попасть туда, исследовать планету и подобрать место для будущего поселения. Его не слишком радовал факт, что предыдущая экспедиция не заселила планету животными — да и не могли они сделать этого, ведь, чтобы выжить, фауне необходима растительность, достаточно развитая. Он изучил всю имеющуюся в распоряжении литературу о замороженных эмбрионах и оборудовании для разведения и выкармливания животных.

Бьющий ключом энтузиазм Каля не давал покоя Арни, который боялся всего: возвращения на Землю, пришельцев извне, тех, кого так опасался его предшественник. Он боялся хоть чем-нибудь выдать наше присутствие и существование станции. То, с чем мы столкнулись в Африке и Америке, повергло его в ужас.

— Судя по всему, в Азии есть жизнь, — сообщил мой трехмерный отец. — Посаженные нами растения явно чувствуют себя неплохо. Все готово, чтобы воссоздать фауну, когда мы завезем ее туда. Надеюсь, и сами прокормимся. А вот с Африкой дела похуже. — Отец покачал головой с такой нескрываемой досадой, что казалось, будто он готов покинуть голографический отсек и отправиться на Землю, чтобы разобраться во всем самому. — И с Америкой неладно. Что там, черт возьми, произошло?

В поисках ответа на этот вопрос мы то и дело поднимались в обсерваторию и часами просиживали у телескопов и спектроскопов, изводя нескончаемыми вопросами родителей и Робо, и даже набирали на клавиатуре запросы самому центральному компьютеру. Мир больше не соответствовал нашим картам. Полярные льды сгрудились на суше, уровень Мирового океана понизился, а пролив между Сибирью и Аляской и вовсе пересох.

Бесплодная белая пустыня, о которой рассказывали прошлые Данк и Пеп, исчезла с лица Африки, но на ее месте не осталось и растительности. Сахара приобрела свой прежний буроватый оттенок, остальная часть континента окрасилась в густой красный цвет. Нил представлял собой узкую алую линию. Средиземное море поубавилось в размере, превратившись в озеро в обрамлении рыжих берегов. Когда мы присмотрелись повнимательнее, обнаружили тонкие светло-коричневые линии, сплетенные в решетки и беспорядочно разбросанные на юге материка, и одну в устье Нила, впадающего в Красное море.

— Это что, город с улицами? — удивился Каль. — И от них отходят дороги. Если здесь, как предполагает Арни, и впрямь чужие, то они строят города, и пути их ведут в эту бурую гадость, поди разбери, что это такое.

— Может, и так. — Каль равнодушно кивнул. — Но ведь Земля — за четверть миллиона миль отсюда — слишком далеко, чтобы делать какие-то выводы.

Тропическая часть Северной Америки и добрая половина Южной выглядели столь же странно: сушу покрывала необычная зеленовато-синяя растительность, усыпанная переливающимися островками сменяющих друг друга оттенков красного, оранжевого, золотистого, которые каждый раз, когда мы смотрели на Землю, образовывали новый узор.

— Не нравится мне все это, — проворчал Арни, глядя в телескоп. — Мы с Дианой просмотрели снимки спектра Земли, заложили в память компьютера кое-какие данные. — Его лицо приняло озабоченное выражение. — Пренеприятная вещь, хоть голову сломай, — похоже на жизнь, но не нашего типа.

Кейси спросил, отчего он так уверен. Прежде Арни изучал молекулярную биологию. Он попытался объяснить, что некоторые молекулы искажают поляризованный свет. По его словам, протоплазма нашего вида закручивает его в левую сторону. Тесты подобного рода очень сложны, продолжил он, результаты трудно истолковываются, да и не однозначны, но они с Дианой голову дают на отсечение, что, судя по спектрограммам, живые организмы на американском континенте принадлежат к правосторонним.

— Чужеродная протоплазма! Она, видимо, была занесена откуда-то извне, из другой галактики. Ядовита для любого безумца, спустившегося на Землю.

— Ну, тогда я сумасшедший, — сообщил Каль, — потому что при первой возможности я лечу.

* * *

Едва Калю исполнилось двенадцать лет, он заявил, что полетит на Землю. Арни всегда был против того, чтобы кто-нибудь возвращался на планету, но решимость Каля от этого не ослабевала. В шестнадцать он убеждал центральный компьютер дать разрешение на экспедицию. Когда нам стукнул двадцать один год, компьютер согласился. Нас всех собрали под куполом и объявили, что Робо уже подготавливают к полету корабль.

— Еще рано. — Арни огляделся, ожидая от кого-нибудь поддержки. Диана кивнула. — Необходимо соблюдать осторожность. Не знаю, что произошло в Америке, но в Африке определенно существует внеземная цивилизация. Не исключено, что как раз пришельцы и стерилизовали планету, чтобы она стала пригодна для них.

— Возможно, — кивнул в ответ Каль, — но нам ничего не известно наверняка.

— У нас достаточно информации. — Арни упрямо выпятил покрытый белесой щетиной подбородок. — И мне, признаюсь, страшно. Боюсь того, что поселилось в Америке. И очень многое требует проверки. Не вижу смысла так рисковать. Даже обсуждать это в ближайшие десять-двадцать лет считаю преждевременным.

— Десять-двадцать? — вспыхнул Каль. — Да я вылетаю завтра.

— Подумай, — сказал Арни тихо. — Я не позволю ставить под угрозу безопасность целой станции и миссии, пока мы не разберемся, с чем имеем дело.

— Попытка — не пытка, — поддержал Кейси Каля. — Я лечу с тобой.

— Мне очень жаль, — свирепо взглянул на них Арни, — но я не позволю…

— Пусть летят, — перебил его Пеп. — Мы уже довольно прятались.

— Но…

Арни хмуро посмотрел на смуглое китайское лицо Кейси, неуверенно взглянул на Диану и понял, что потерпел поражение. Он быстро обратился ко мне:

— Ну ладно, лети и ты, Данк. Надо вести записи для следующих поколений, если у нас вообще есть будущее. А я останусь с девочками: будем присматривать за станцией.

Таня со слезами на глазах поцеловала меня на прощание.

— Возвращайся, Данк. — Она крепко обняла меня. — Постарайся вернуться.

А я и не подозревал, что ей не все равно.

* * *

Пролетая над заманчивыми зелеными просторами Азии, мы обдумывали, где лучше приземлиться. Над Африкой мы спорили о происхождении тех еле заметных серых линий. Над Америкой нас в очередной раз поставила в тупик синеватая зелень долин и многоцветье высокогорья, которые мы рассматривали в телескоп. Южная часть Азии встретила нас безграничными просторами пышной родной зелени. В итоге мы приземлились в долине Кашмира.

— Вот он, рай! — едва переводя дух, воскликнул Каль. Он вышел из шлюза и осмотрелся.

— Назовем его Эдемским садом.

Долину покрывал густой ковер разнотравья, которое засеяла предыдущая экспедиция.

Частый лес окутывал близлежащие горные склоны, а оголенные утесы позади него круто устремлялись к Гималайским пикам, что образовывали вокруг нас плотную стену. Мы долго стояли, не в силах вымолвить ни слова, любуясь вершинами, увенчанными снежными шапками, и вдыхая свежий аромат самой жизни, несмело подпрыгивали, пробуя земную гравитацию, и наклонялись, чтобы сорвать зеленые стебельки местной флоры.

— Черт побери! — глубоко втягивая воздух, воскликнул Кейси. Он стоял, вытянув шею, и любовался заостренными пиками гор и лазурным небом. — Хотел бы я подобрать нужные слова для всей этой красотищи.

Когда над горными вершинами повисла полная Луна и мы вошли в зону радиоприема, Каль связался со станцией и сообщил, что мы обнаружили превосходнейшее местечко для нового поселения. Созданная самой природой крепость, описывал он, в которой не страшны ни наводнение, ни засуха, надежно защищена практически от всех внешних воздействий, за исключением, разве что, очередного метеорита. Она совершенно изолирована, и обнаружить ее попросту невозможно.

— Довольно! — проскрипел из передатчика резкий голос Дианы. — Отключайся! Арни запрещает тебе выходить на связь, чтобы не встревожить пришельцев.

— Здесь нет никаких пришельцев, — сообщил Каль. — Ни намека на высокоразвитую технологию. Одни только линии поперек красных земель, да и те едва различимы. На рассвете летим посмотреть поближе. Что увидим — расскажем.

— Даже и не вздумайте! — рассердился Арни. — Погибнете зазря.

— Следующие поколения должны знать всю правду.

— Выходи из эфира! — пронзительно крикнул Арни. — Оставайтесь на месте. Мы не полетим основывать никакую колонию. Будь там хоть сотня Эдемов. Ради блага Земли, не выдавайте станцию!

— Данк. — К передатчику подошла Таня. Говорила она взволнованно и быстро. — Вы добились, чего хотели. Может, вернетесь? У вас достаточно топлива?

— Едва-едва, — ответил Кейси. — Если взлетим прямо сейчас.

— Взлетаем, — отозвался Каль. — Курс на Африку, а потом — в Америку. Не на Луну.

— Данк! Данк! — горестно воскликнула Таня.

Связь прервалась.

* * *

Луна освещала великолепную долину в обрамлении ледников. На рассвете мы взлетели. Мы курсировали над Африкой в высоких слоях стратосферы на случай враждебных действий со стороны пришельцев. Приборы не засекли ни радаров, ни движущихся ракет. Самолеты не взлетали нам на перехват. Внимательно просматривая местность в бинокль, мы обнаружили какие-то темные точки, которые двигались по тонким серым линиям. Кейси сказал, что заметил их еще с орбиты.

— Транспорт, — предположил он, — дороги, и по ним что-то движется. К нам никто не собирается приближаться.

— Города.

Кейси загодя сделал набросок непонятных линий и пятен на карте материка с похожими на мишени узорами из мелких концентрических кругов, которые по большей части располагались у побережья, три других — в устьях Нила, Лимпопо и Конго, одна на Кенийском плато и другая на северном побережье бывшего Средиземного моря.

— Это определенно города, судя по их расположению. Они находятся там же, где мы когда-то жили: по берегам рек и на плодородных равнинах.

— Значит, и впрямь пришельцы, как предупреждал Арни? — покачал головой Кейси. — И скорее всего нас там не ждут.

— Не исключено, — нахмурился Каль, разглядывая карту. — Не полетим — не узнаем. От миссии нет толку, если ничего не предпринимать. Может, они и засели в Африке, что с того? До Азии оттуда так просто не доберешься, там и обоснуемся.

Кейси сидел за штурвалом.

— Выбирайте, где садиться, — напомнил он.

* * *

Мы приземлились ночью, на Кенийское плато, возле той линии на карте Кейси, которая, по его мнению, вела от предполагаемого города чужих к Индийскому океану. Когда рассвело, мы обнаружили, что стоим посреди плоской равнины, заросшей какой-то высокой бурой растительностью. Далеко на юге возвышалась окутанная облаками белая вершина Килиманджаро. Мы прождали несколько часов, прислушиваясь и наблюдая. До нас не доносилось ни звука, по радио — тишина. За красным продолговатым горным кряжем дорога скрывалась из виду.

— Если нас кто и заметил, — сказал Каль, — то им все равно.

В небе все еще висела убывающая Луна, и мы были в зоне радиодосягаемости станции. Я вышел на связь и сообщил, что мы приземлились благополучно, и описал все, что видел вокруг. Никто не ответил. Каль забрал передатчик.

— Здесь что-то есть, — начал он. — Никаких признаков индустриального развития, ни намека на технологии, способные передвигаться в космосе. Эти существа, кем бы они ни оказались, не возводят мостов, а их дороги не пересекают крупных рек. На электромагнитном спектре тоже ничего. Сомневаюсь, что они способны перехватить радиосигнал.

Мы прождали с полминуты, но так и не услышали ответа с Луны.

— Надеюсь, скоро появится новая информация, — продолжил Каль. — От дороги нас отделяют две-три мили, не больше. Я заметил что-то гораздо ближе, когда мы входили в атмосферу. Это напоминает жилище: круглая прогалина с полмили в диаметре, в центре — дом с куполообразной крышей. Собираюсь наведаться туда, попробую установить контакт.

Кейси остался на борту. Я спустился вслед за Калем. Нас окружала непроходимая стена растительности, и Каль, удалившись на несколько метров, тут же потерялся из виду. Было необычайно душно, в раскаленном, неподвижном воздухе висел какой-то едкий запах, от которого я раскашлялся, едва можно было дышать. Меня обуял панический ужас перед всем тем, что я видел вокруг, таким чуждым и неведомым, что я попятился к лестнице. Нас окружало плотное кольцо густых пучков острых, как ножи, стеблей красновато-коричневого цвета, какой бывает у запекшейся крови. Узкие, точно рапиры, растения высотой в два человеческих роста, увенчанные перистыми пурпурными хохолками. Я почувствовал себя совсем потерянным здесь.

— С меня хватит, — откашливаясь, прокричал я Калю. — Здесь людям не место.

— Ладно. — Он выглянул из колючек. — Оставайся на корабле и докладывай на станцию обо всем, что случится. Если я не вернусь, летите в Северную Америку.

Он опасливо стал прокладывать себе путь в зарослях, пока окончательно не скрылся из виду.

 

14

Мы с Кейси по очереди дежурили в пилотской кабине и ждали, когда же Каль выйдет из тех колючих джунглей. Солнце медленно зашло за голубые вулканические пики далеко на западе. Багровое, похожее на наковальню облако повисло высоко над Килиманджаро к югу от нас и постепенно застлало все небо. Резкие порывы ветра гнули багряные стебли. Сверкнула молния. Грянул гром. Дождь с градом хлестал корабль. Наконец буря улеглась, на небе появились звезды. Я беспокойно спал в кресле штурмана, когда Кейси разбудил меня и пригласил посмотреть на бордовый рассвет и восход красного солнца.

Килиманджаро все так же невозмутимо высился над малиновым пейзажем, как когда-то стоял над нашими собственным зеленым миром, еще до катастрофы. Чужаки из джунглей не выходили, но Каль тоже не вернулся. Надежда начала таять. В полдень, за трапезой, состоящей из привезенных со станции фруктов и замороженных продуктов, Кейси мрачно взглянул на меня.

— Ни оружия, ни пищи, ни воды, — угрюмо поежился он. — Лучше бы я пошел с ним.

— Он сказал нам, что делать, — ответил я. — Доложить на станцию и лететь в Америку.

— Так и поступим. — Кейси доел банан и отер губы. — А сейчас я иду искать Каля. — Он натянул ботинки. — Дай мне двенадцать часов, Данк. Если не вернусь — улетай.

Часы ожидания тянулись целую вечность. Остаток дня прошел из рук вон плохо, но когда меня начинало одолевать недоброе очарование багряного мира, достаточно было одного взгляда на Килиманджаро, и я возвращался к реальности, на родную Землю. С наступлением темноты меня стали преследовать воображаемые чудовища. Однажды, пытаясь избавиться от нестерпимого беспокойства, я открыл люк и выглянул наружу.

Бутоны, венчающие стебли-рапиры, слабо светились, наполняя джунгли призрачным фиолетовым сиянием. В ночи царила мертвая тишина, и тут до меня донесся шепот ветра, разносящего кроваво-красные искорки — по всей видимости, пыльцу. Во влажном воздухе присутствовал еле ощутимый тошнотворный запах, который я не могу описать.

Я простоял так целый час, прислушиваясь и пытаясь уловить голос Кейси. Окликал его на тот случай, если он просто заблудился и бродит по незнакомым джунглям в поисках выхода. Когда тени начали приобретать уж совсем пугающие очертания, я, содрогаясь от ужаса, затворил дверь, почувствовав себя спокойно только за гидравлической задвижкой корабля.

* * *

Прошли те двенадцать часов, о которых просил Кейси, и еще раз, и даже больше, а я все не улетал. Вновь начали сгущаться сумерки, глаза мои покраснели и слезились, когда наконец я увидел его. Кейси, прихрамывая и спотыкаясь, выходил из багрового марева, окутывающего джунгли. Одежда его изорвалась в лохмотья, а тело сплошь было покрыто кровоточащими ранами. Еле держась на ногах, Кейси дошел до трапа. Я помог ему подняться на корабль, и он рухнул в кресло штурмана.

— Запускай двигатели, — прохрипел он. — Быстро.

Естественно, я не знал, как это сделать. Кейси — тот когда-то учился управлять кораблем с отцом Пепа и даже тренировался на симуляторе полетов в отличие от меня. Единственное, чем я мог помочь, — это подать ему бутыль с водой, в которую он жадно вцепился. Осушив ее, Кейси отключился, так и не промолвив ни слова.

* * *

Я не спал, покуда был в силах, и осматривал окрестности на случай, если из джунглей появится какое-нибудь чудовище, преследующее Кейси. Он лежал в кресле и храпел, то и дело бормоча что-то и вздрагивая, будто сражаясь с каким-то невидимым врагом. Покачиваясь на ногах от усталости, я опустился в кресло пилота. Среди ночи Кейси потряс меня за плечо, чтобы я проснулся, и попросил освободить кресло, которое тут же занял сам. Мы взлетели.

Когда космолет благополучно поднялся в воздух, я отыскал пару пачек сухого пайка и предложил Кейси перекусить. Есть он не стал и попросил поискать аптечку. На его порезанных руках чернела запекшаяся кровь, а лодыжка затекла и побагровела. На бедняге не осталось живого места: весь изрезан, а раны опухли и воспалились. Я положил руку ему на лоб — у Кейси был сильный жар. Он отказывался разговаривать, но все же разрешил обработать шрамы и нанести ранозаживляющий спрей.

Это не помогло. Кейси трясло, однако он не отходил от пульта управления и сидел, сгорбившись, не сводя глаз с приборов. Я его ни о чем не спрашивал, и наконец, когда мы пролетали над Атлантикой в высоких слоях стратосферы, он прерывисто вздохнул и распрямился в кресле.

— Хочешь знать, — начал он хриплым и дрожащим голосом. — Хочешь знать, что случилось с Калем?

— Да, если ты в состоянии говорить.

— Я не нашел его, — он скривил бледные губы, — нигде. Но тебе потребуется рассказ для базы — если только будет кому передать его.

Я сходил за диктофоном. Кейси долго сидел и молчал, зажав его в трясущейся руке. Проходила минута за минутой, прежде чем он собрался с силами и начал. Наши имена, географическая долгота и широта, число. Он прервался, перевел дыхание, а потом встряхнул головой.

— Мы внимательно осмотрели Землю с орбиты — искали следы возможного пребывания инопланетян на территории Африки. — Слова давались Кейси с трудом, и вначале он говорил медленно, напряженно-формальным голосом, но вскоре речь его полилась свободнее. — Из космоса мы разглядели разметку, очевидно, имеющую искусственное происхождение. Приземлившись в саванне между Великим Разломом и Индийским океаном, вблизи с объектом, который поначалу приняли за оживленную трассу, мы очутились среди густой растительности неизвестного нам вида. Когда командир Дефорт отправился разведать окрестности и не вернулся, я предпринял попытку…

Он закрыл глаза и обмяк в кресле, вероятно, собирая в кулак остатки воли, чтобы продолжить рассказ или подбирая нужные слова, которые будут переданы компьютеру и послужат нашим потомкам через тысячи лет. Кейси поежился и, выпрямившись в кресле, продолжил твердым, спокойным голосом:

— Я предпринял попытку последовать за ним в те заросли растений с шипами, куда ушел капитан Дефорт. Они представляли собой непроходимую чащу темно-красных трехгранный стеблей, похожих на пики, усеянные острыми шипами по краям. Там едва-едва можно было пройти, и то лишь благодаря тому, что растения эти располагаются пучками, на некотором расстоянии друг от друга, достаточно широком, чтобы Дефорт сумел проложить себе среди них путь.

Почва здесь рыхлая, песчаная, она еще хранила отпечатки его ног. Я решил, что сумею пройти по следу. Хотя, признаюсь, для того, чтобы возобновить поиски, мне пришлось набраться мужества. Тропическое солнце полыхало в зените. Неподвижный, горячий, как в топке, воздух, которым едва можно было дышать, наполнял тошнотворный запах цветков, венчающих стебли. Пот валил с меня градом, не успел я пройти и с десяток шагов. Я остановился и, всем своим существом не желая идти дальше, оглянулся.

Однако я не мог повернуть назад: Дефорт, еще там, на Земле, до того, как мы стали клонами, поступил со мной по-человечески. Об этом говорили и записи в дневниках.

Он выслушал мою историю и нашел работенку на станции. Может, Арни и не желает больше о нас слышать, но мы должны собрать всю информацию, узнать все, что в наших силах, и передать на главный компьютер. Хотя бы ради Каля. Там и тогда его жизнь значила для меня больше, чем будущее всей Земли, каким бы оно ни было.

Я блуждал часа два среди этой жутковатой растительности по петляющим следам Дефорта, пока не вышел к широкой округлой вырубке, которую принял за возделываемое поле. В центре стояло небольшое здание, увенчанное плоским черным куполом. Его окружали закругляющиеся ряды, на которых размещались низкорослые растения с черными листьями, не похожие ни на один вид, что я встречал в наших справочниках по ботанике. Их треугольные листья были плотно прижаты к земле и образовывали розетку в форме звезды, а посередине красовались ярко-красные плоды размером с яблоко.

Поле казалось пустым, и все-таки мне стало не по себе. Я даже пожалел, что при мне нет сколько-нибудь серьезного оружия. Охотничьим ножом я срезал копьеобразный стебель, чуть повыше моего роста, и вырезал колючки у его основания так, чтобы можно было взяться рукой. Вооружившись таким нехитрым приспособлением, я пошел в центр поля, по следам Дефорта. На полпути к зданию след обрывался…

Каль не дался без боя — повсюду валялись разорванные в клочья черные листья, забрызганные чем-то бурым. Не исключаю, что это всего-навсего сок раздавленных в свалке красных плодов, но почему-то думаю, что это кровь Каля. Я опустился на колени, чтобы получше разглядеть улики и разобраться, что же здесь произошло, как вдруг раздался невнятный рык, и, подняв голову, я увидел, что со стороны дома на меня несется какое-то странное существо.

Высоко подпрыгивая на двух массивных когтистых лапах и плавно опускаясь на красных перепончатых крыльях, ко мне быстро приближалось животное столь же неземное, как и окружающие растения. Размером, пожалуй, с прежнего льва или тигра, хотя и не походило ни на одного из них. Тело покрывала гладкая черная чешуя, отсвечивающая багровым в лучах яркого солнца. У зверя было две головы.

Та, что покрупнее, отличалась узкими прорезями глаз и огромными, снабженными двойным рядом длинных клыков челюстями. Зубы сверкали подобно черному камню, когда зверь разевал пасть для очередного рыка. Меньшая голова, пристроившаяся позади, на самых плечах животного, выглядела гладкой и черной, как и клыки твари. Формой она очень напоминала человеческий череп, а в огромных белесых глазах, словно в зеркале, поблескивали солнечные зайчики.

Несколько мгновений я не мог отвести глаз от этого существа, а затем бросился бежать, но оно приближалось слишком быстро. В последнем затяжном прыжке оно обошло меня и опустилось перед самым моим носом, отрезая путь к отступлению. Обведенные желтым зрачки зеркальных глаз уставились на меня с парализующей силой. Чудовище взвыло вновь, и меня обдало горячим смрадным дыханием, вонью гнилого мяса. Узкий красный язык рванулся вперед, точно атакующая змея.

Со всего размаху я запустил копье в зияющую глотку. Язык существа обвился вокруг моей лодыжки и рывком опрокинул меня на землю, но копьем я все же успел поразить какой-то жизненно важный орган.

Рычание перешло в пронзительный сдавленный вопль, и все стихло. Зверь рухнул на бок, судорожно дергая черными чешуйчатыми лапами. Язык все еще подтягивал меня к себе с такой силищей, что едва не переломил кости лодыжки. Но вскоре и он достаточно обмяк, так что я сумел высвободиться.

Пока я поднимался на ноги, полагая, что все уже позади, вторая, черепообразная голова соскочила с животного. Она, точно всадник, управляла бестией при жизни, удерживаясь на шее своей жертвы с помощью четырех длинных крюков — острых красных шипов, с которых сочилась темная кровь, когда голова выдернула их из спины животного. Голова скатилась на землю и оттуда пристально уставилась на меня огромными белыми глазами. Крошечный беззубый рот мяукал, точно голодная кошка. Как завороженный я глядел на существо, как вдруг заметил, что чудовище сгребает под себя крючки-захваты, готовясь к прыжку.

Я потянулся за копьем, но обнаружил, что шипы намертво застряли в глотке животного.

Крюки служили существу-голове ногами, которые к тому же были заострены наподобие когтей. Тварь присела и бросилась на меня. Я поймал ее руками, как баскетбольный мяч. На ощупь тварь была слишком холодная и скользкая для живого существа.

Существо хлестало меня по рукам своими крючьями, пытаясь уцепиться покрепче и оседлать.

Я отшвырнул гадину в сторону, словно мяч, и отшатнулся назад. Прихрамывая, я торопливо заковылял в джунгли. Оно меня преследовало, прыгая позади и еще сильнее мяукая. Лодыжка пульсировала от боли — растянулись связки, когда тот скользкий язык вцепился в меня мертвой хваткой. И все-таки мне удалось оторваться достаточно далеко.

Оглянувшись, я увидел, что существо повернуло назад и направлялось к своей черной куполообразной постройке.

На полпути я рухнул на небольшую прогалину среди колючек и лежал там, пытаясь отдышаться. Накатила волна тошноты, когда я представил участь, которая, по всей видимости, постигла Каля. Это существо — паразит. Вампир. Оно запускает щупальца в жертву и ездит на ней, пьет ее жизнь.

Кейси затих и сидел, расстроенно качая своей перепачканной кровью головой.

— Они создали здесь свой собственный биокосм. Ничего из того, что здесь растет и живет, не происходит от засеянного нами в Азии. Они разумны. Здесь нет ничего, что должно было быть. — Кейси умолк и долго смотрел на меня опустошенными, ввалившимися глазами. — Я не пойму, как они попали сюда. И не они ли, случайно, истребили на планете все живое, чтобы расчистить себе место.

Ну, так вот, продолжаю рассказ. — Он уныло поежился и прикоснулся к алеющему поперек лба шраму. — Тот черный вампир едва не зацепил меня. Порезанные руки кровоточили. Я потерялся в джунглях: ведь Каль забрал с собой наш единственный компас. Я не видел солнца — разве что мельком, когда оно находилось прямо над головой. Помню, я все брел и брел. А потом, должно быть, отключился.

Я очнулся сегодня утром под одним из тех колючих деревьев, что мы видели. Все тело ныло, я замерз и окоченел. И не мог двинуться с места. К тому же я не представлял, в какой стороне находится космолет.

Как только я сумел встать на ноги, побрел дальше и наконец дошел до участка гористой местности, свободной от зарослей. Я поднялся наверх, чтобы осмотреться.

Я вроде повернул к кораблю, но снова сбился с пути. Каким-то непостижимым образом меня вновь занесло к той вырубке, где я наткнулся на чудовищные создания. Далеко по ту сторону поля я увидел каких-то ползающих существ. Думаю, это были механизмы или живые существа, собирающие красные плоды. Они прервали работу и уставились на меня.

С испугу я припустил вдоль границы поля и бежал, пока не наткнулся на следы — наши с Калем — там, куда я пришел за ним по пятам. Близились сумерки, и я, едва живой, вернулся по старому пути. — Кейси устало улыбнулся. — Спасибо, что подождал.

Он охрип, и в голосе его чувствовалась усталость. Кейси откинулся в пилотском кресле, его опять трясло — вероятно, так действовал яд растений, что был в шипах, поцарапавших его, или какой-нибудь чужеродный вирус. Не имея ни малейшего представления о причине его состояния и каким образом сбить лихорадку, я отыскал одеяло и накрыл его.

— Не дрейфь, — проговорил он еле слышно, — я в порядке. Уж как-нибудь приземлимся.

Определенно, Кейси был не в порядке. Завернувшись в одеяло, он закрыл глаза и тяжело дышал. Корабль летел на автопилоте, и Кейси, похоже, уснул. То и дело он бормотал какие-то слова, которых я не мог разобрать, стонал будто от боли и хаотично взмахивал конечностями — наверно, сражался во сне с монстрами.

Наш корабль с тихим монотонным жужжанием парил в высоких слоях стратосферы. Взлетели мы в темноте, но обогнали Солнце по дороге. Под нами расстилалась плоская бесконечная равнина грифельно-серого океана, пока наконец на горизонте не показалась тонкая темная полоска суши.

Когда я взглянул на Кейси, тот все еще лежал, съежившись, в кресле пилота. Отбиваясь во сне от чудовищ, он скинул одеяло. Я окликнул его, и он проснулся.

— Похоже, мы над Америкой. Ты в состоянии посадить корабль?

Одним рывком он распрямился на ложе, со свистом вдохнул и попятился назад, уставившись на меня невидящими покрасневшими глазами. Запачканное кровью лицо исказилось от ужаса.

— Кейси, это я. Ты что, не узнал?

Бедняга отпрянул в сторону, раскрыл рот, будто изо всех сил пытался закричать, но не сумел проронить ни звука.

— Очнись! — крикнул я ему. — Ты должен посадить корабль!

Кейси продолжал пятиться и встал на изготовку, будто готовился дать отпор.

— Тварь! Чертова тварь! — выдохнул он. — Что ты сделал с Калем?!

Я попытался ухватить Кейси за плечо, но он вздрогнул и увернулся. Я снова протянул руку, но он, точно безумный, ударил меня кулаком и беспомощно повалился на спину, тяжело дыша.

— Кейси!

Он слабо подался в сторону, когда я протянул руку и потрогал его лоб. Кейси, взмокший от пота, все еще горел в лихорадке и в то же время зябко дрожал.

— Кейси, — взмолился я, — ну неужели ты не узнаешь меня?

Несчастный слегка распрямился, беспомощно хватая ртом воздух.

— Ну, пожалуйста, Кейси. Мы над самой Америкой. Ты же прекрасно знаешь, что я не пилот. Сажать корабль должен ты.

— Каль? — Он помотал головой, хлопая недоуменно глазами. — А ты еще, черт возьми… — Его опухшие глаза округлились, когда он узнал наконец меня. — О, прости, Данк. Я не в себе. — Он бессильно кивнул и отер лицо одеялом. — Я думал… Наверно, просто кошмар… Попробуем приземлиться. Может, там встретят получше.

 

15

Едва придя в себя и все еще пошатываясь, Кейси склонился над панелью управления и направил корабль к Северной Америке. Я заварил чашку крепкого горьковатого чая, который мы выращивали на станции. С рассеянным видом он выцедил чай, но есть все еще не мог. Крепко стиснув зубы, пилот ушел в свое дело: просканировать отползающий в марево заката непознанный мир, наметить на карте новый маршрут — карту мы зарисовали тут же, еще на орбите, — и оценить, на сколько хватит оставшегося в баках топлива.

Должно быть, на это уходило колоссальное количество энергии. Я смотрел, как тонкая пленка пота проступает на его перепачканном кровью сосредоточенном лице, видел, как дрожат изрезанные шипами и исколотые руки. И все же ему удалось доставить нас на материк — тот, что так сильно отличался от изображенного на старинных картах. Вода замерзала, опустошая океаны. Теперь ледники уже покрывали территорию прежней Канады и распространялись к востоку от Скалистых гор, заняв обширную верхнюю долину Миссисипи.

Достигнув ледяного покрова на широте Новой Англии, мы полетели вдоль его кромки на юго-запад. Я внимательно рассматривал голую землю в бинокль. Наконец буровато-бежевая равнина весенней тундры уступила место растительности попышнее. Внизу — низменности нежного голубого цвета, совсем не такие, как в Азии. Местность повыше пестрела чарующим покрывалом, сплетенным из множества цветов: красного, золотистого, янтарного, синего и изумрудного с их многочисленными оттенками. Я протянул Кейси бинокль и поинтересовался, что он обо всем этом думает. Кейси сидел, задумчиво сгорбившись над приборами, и вместо ответа лишь молча пожал плечами.

Южнее ледники отступали в горы, а когда мы совершали долгий спуск, то видели, что на вершинах западных гор тоже лежит снег. Я разглядывал эти цветные черточки и мазки, а когда мы опустились ниже, начал различать отдельные деревья. Они не походили на знакомые нам дубы, вязы или сосны и росли отдельными группами, как и целыми безбрежными лесами. По большей части эти высокие прямые великаны стояли на порядочном расстоянии друг от друга, а внизу не росли даже кустарники — никакого подлеска. Здесь встречались деревья с кирпично-красными кронами, с листьями вишневого цвета, оранжевые, розовые, горящие золотом, желтые, пылающие, точно объятые пламенем.

Все топливо без остатка пошло на приземление. Космолет плавно скользнул над экзотическим ландшафтом, а когда совсем близко начали вырисовываться неясные очертания плотной стены леса, Кейси задрал нос корабля вверх, притормаживая, пока наконец тот не уткнулся в зеленовато-синюю, бархатистую подушку мха, и все смолкло. Корабль покачнулся и застыл на месте.

Кейси устало откинулся в кресле, отер рукавом лицо и взмахнул картой.

— Мексика. — Он говорил короткими фразами, выдавливая из себя каждое слово, точно давалось ему это с большим трудом. — Вот здесь когда-то был Чихуахуа… западнее — Сьерра-Мадре… баки пусты… мы здесь останемся до конца… — Карта выпала из дрожащей руки. — Я больше не могу, Данк… дальше уж ты сам… Будь осторожен…

Он закрыл глаза и обвис в кресле, тяжело, со свистом, похрапывая. Я опустил пилотское сиденье, снял с Кейси ботинки и накрыл его одеялом. Повернувшись к окну, я увидел простирающуюся далеко на юго-восток синеватую долину. Лес стоял западнее, в километре от того места, где мы приземлились. Казалось, стена великолепных деревьев играет на солнце, сливаясь с золотистым багрянцем заката. И каким бы необычным ни было это зрелище, каким чужим и незнакомым, меня все же не покидало приятное чувство умиротворенности и покоя.

Улетая на запад, мы обогнали ночь, теперь же она настигала нас: на востоке медленно выплывал из-за горизонта пурпурный диск. Мне становилось не по себе в сгущающихся сумерках, и я, схватив бинокль, стал внимательно осматривать окрестности. Ровная долина простиралась прямо на восток навстречу опускающейся ночи. Я не приметил в лесу движения, да и не чувствовалось никакой опасности.

Кейси, по всей видимости, крепко спал, а я тем временем открыл дверь и спустился с корабля. В прохладном неподвижном воздухе витал цветочный аромат. Я упал на колени и потрогал землю: податливый ковер голубовато-зеленых волокон, мягкий и теплый на ощупь, словно мех.

Поначалу было тихо, будто все вокруг затаилось, встревоженное приземлением корабля, но вскоре до меня донесся издалека едва слышный звук — высокий и чистый, который устремился вверх, поиграл переливчатой трелью и смолк. Казалось, он исходит от самих деревьев. Я обошел корабль, чтобы осмотреться и попытаться установить источник странного звука. Лес уже заволокло сгущающимся сумраком, и только багровые тона заката проглядывали в верхушках деревьев, да темные пики гор выделялись на фоне раскаленного неба далеко за лесом.

Я прислушивался, пока наконец мелодия не зазвучала снова. На этот раз чище и нежнее. Песнь дрожала и колыхалась в ритме доселе мною неслыханном, а потом, достигнув крещендо, стала стихать и окончательно умолкла. Неужели так поют птицы? Я задумался. Когда мы были детьми, отец ставил для нас голографические записи птиц, и еще ткани птиц хранились в криостате на станции. Помню даже, Таня упрашивала мать клонировать для нее канарейку и отстала, лишь когда Арни расхохотался и заявил, что птицу непременно слопает кот Дианы.

Я и не сомневаюсь, что все пернатые древности вымерли. Может, это голос одного из новых видов, столь же чуждых Земле, как и те черные вампиры? Наверно, какое-то существо, обеспокоенное нашим приземлением, желает выяснить, кто это пожаловал. Мне казалось, будто этот голос, хоть и не человеческий, все-таки обращался именно ко мне. Настойчивый, призывный, он наводил на мысль о каком-то скрытом значении, которого я не улавливал.

Пение повторилось. Я устремился ему навстречу, не отдавая себе в том отчета. Я приближался, а звук становился все громче. Сменился тембр. Пение превратилось в многоголосый хор, который отбивал ритм, никогда мною прежде не слыханный, и порождал чувства, доселе мною неизведанные. Приветствие? Радость встречи? Или существо вопрошало, кто я и зачем пожаловал.

В этой музыке не слышалось угрозы. Мучивший меня прежде страх перед африканскими вампирами постепенно отпустил. Африка осталась далеко позади, и я знал, что у тех существ нет летательных средств, чтобы перебраться через океан. Какая-то сила влекла вперед и вперед. Наконец я спохватился и начал контролировать себя, потому что все это было чересчур уж странно. К тому же я вспомнил, что на космолете лежит Кейси, мучимый какой-то неведомой напастью.

Я развернулся и стал возвращаться к космолету, с облегчением глядя на его знакомые незамысловатые очертания, сияющие серебристыми створками в пурпурном мареве приближающейся ночи.

До жути одухотворенная эвфония звуков настойчиво следовала за мной, достигнув такой притягательной силы, что я встал как вкопанный на полпути к космолету. Я застыл на месте словно зачарованный, совершенно сбитый с толку. Силился понять, что происходит. Никогда прежде я не видел урагана — разве что на голограммах — и никогда раньше не слышал грозовых раскатов, но думаю, что та же самая сила, которая таится в природной стихии, приковала мое внимание к этой величественной гармонии.

Я обернулся к лесу, пытаясь обнаружить источник этих звуков, вызывающих благоговение и столь чарующих. Огромные стволы уже потерялись во мраке, а высокие макушки деревьев все еще полыхали красными отсветами на фоне багровеющего заката. Вокруг все было неподвижно, но каким-то образом мое беспокойство о Кейси улеглось. Утихла боль от мучительного осознания того факта, что мы вынуждены будем остаться здесь до конца своих дней и умереть, так никогда больше не повидавшись со своими друзьями на станции. Я вновь наполнился верой в нашу миссию и в грядущие поколения собратьев-клонов.

Так стоял я в сгущающейся тьме, тщетно пытаясь уловить знакомые аккорды и кадансы в то накатывающих, то отпускающих волнах могучего моря звуков, и меня переполняла какая-то непостижимая радость. Позабылись былые споры с Арни, не было больше африканских кровососов, я даже перестал волноваться о будущем Земли. Я будто воспарил в облаке чистейшего блаженства, когда отпадает необходимость думать или действовать.

Время точно перестало существовать для меня. Наконец музыка — если только можно назвать это музыкой — достигла самой верхней ноты и медленно стихла. Наступила полная тишина. Мне страстно хотелось, чтобы песнь не кончалась никогда. Темнота напомнила об одиночестве, и меня вновь кольнуло беспокойство за Кейси. Я тяжело побрел к самолету. У самой лестницы я обернулся и увидел, как что-то выплывает из леса.

Да это же воздушный шар!

Поначалу, когда он только поднимался в лучах света, то показался мне лишь золотистой вспышкой, блеснувшей на солнце, но постепенно я понял, что это самый настоящий воздушный шар, и под ним раскачивается гондола. Ветра не было, и все-таки он медленно дрейфовал в мою сторону.

Я стоял, вытянув шею, и разглядывал проплывающее высоко над головой чудо, пока летающий объект окончательно не скрылся из виду в тусклом свете догорающей ночи. Все случившееся могло означать лишь одно: здесь поселился еще один вид чужих — разумных существ, располагающих высокоразвитыми технологиями. И все-таки мне, все еще одурманенному той музыкой, не терпелось узнать их поближе.

* * *

Когда я вернулся на космолет, то обнаружил, что Кейси уже сидит на кровати и выглядит гораздо лучше. Он согласился съесть чашку подогретого супа и пачку тыквенных вафель, которые приготовили на станции роботы, — блюдо, когда-то нареченное Арни «манной лунной». Кейси ел, а я тем временем попытался рассказать ему о чудной музыке и о том, как она повлияла на мое настроение.

— Я тоже слышал ее. Ну или что-то похожее, — отозвался он. — Снился какой-то кошмарный сон. — Кейси поднес ложку ко рту и удивленно покачал головой. — Мне стало казаться, будто каким-то образом у нашей миссии есть шанс на успех, несмотря на тех африканских страшил. Во сне все казалось гораздо невероятнее.

Он умолк и взглянул на меня, точно хотел удостовериться, не считаю ли я его сумасшедшим.

— Я вроде как увидел золотистый воздушный шар. Он выплывал из леса. А в нем сидела Мона. Будто она прилетела с Луны, чтобы найти меня. Пожалуй, ты не знаешь, но когда мы прорвались на спасательный корабль, она ждала ребенка, уже шестой месяц, хотя и умело это скрывала. Мальчик… Мы хотели назвать его Леонардо. Она потеряла ребенка уже на станции. Во сне мне привиделось, будто Лео мог бы все-таки родиться. Помню, как…

Прикрыв глаза, рассказчик умолк, будто предаваясь воспоминаниям.

Во всяком случае, было на то похоже. Подрастая, мы узнавали своих физических родителей через их голограммы в рубке да по письмам, дневникам и журналам, что они оставили. Да еще, пожалуй, из их рассказов друг о друге и благодаря их старым вещичкам. В моем личном шкафчике меня дожидались трубка отца, потрепанный кожаный кисет, в котором он хранил табак, перочинный нож и бумажник с выцветшими фотографиями чужих мне людей.

Его жизнь и его мир представлялись мне чем-то гораздо более красочным и волнующим, чем годы моей собственной жизни, проведенные в крошечной норе в жерле кратера. Рассказы родителей-клонов казались реальными настолько, словно я пережил все сам. Да и физически мы были идентичны. Отец рассказывал о том, что существует видовая память, передающаяся через подсознание. Она заправляет нашим мироощущением и поведением, реакциями на жизненные ситуации. Думаю, бывали моменты, когда мы знали о фактах прошлого не понаслышке. Арни, правда, никогда не разделял такого взгляда на вещи.

— Знаешь, Данк. — Кейси улыбался, широко раскрытыми восторженными глазами глядя на меня. — Знаешь, я помню, как нашел ее. Дело было в одной ночной забегаловке в одном южноамериканском городке. Медельин он назывался. Я работал на одного наркодельца по имени Хьюго Карраско, пилотом и телохранителем. А Мона…

Он помедлил, покачивая головой, словно вспоминал о чем-то волшебном. Мы с Пепом и Арни в каждой жизни были влюблены. Кто в Таню, кто в Диану. Кейси же поклонялся своей мечте — мечте о Моне. Как-то раз он показал мне ее фотографию, которую нашел в бумажнике, что Эль Чино прихватил с собой на Луну. Маленькая выцветшая карточка, едва не рассыпающаяся от времени, стала для Кейси святая святых. Он так дорожил ею, что даже заставил Диану поместить старенькую фотографию в холодильное хранилище.

— Потрясающая штучка, Данк! — Лицо его светилось улыбкой. — Длинные золотистые волосы, распущенные по спине, глаза — голубые, как земное небо, да еще фигура — ни дать ни взять древняя статуя Венеры. Красотка пела грустные испанские песни. Как они меня тогда за душу взяли!.. Я передал ей через официанта чек на сотню зеленых. Она лишь бросила беглый взгляд и тут же расплылась в улыбке, когда увидела, сколько там, и потом уже не отводила глаз от меня. Уже тогда я знал, что мы принадлежим друг другу, но у босса имелись свои планы на этот счет.

Волосатая горилла… Его звали Эль Матадор. Привычка у него была убивать любого, кто встанет на пути. Уговорил слишком много «Пино Колады» и захотелось ему, видишь ли, потанцевать с Моной. Она попыталась возразить, что, мол, платят ей только за песни. А он стащил ее со сцены и поволок в зал. Она вырвалась и бросилась ко мне. Он попер за ней и завопил, чтобы я попридержал ее для него.

Усталые глаза Кейси блуждали в прошлом, он мрачно усмехнулся и тряхнул головой:

— Размышлял я недолго. Матадор выхватил пистолет. Я выстрелил первым. Ранил его в плечо. Он с храпом повалился на пол. Ну а ключи были у меня: и от лимузина, и от вертолета.

До аэропорта добрались раньше копов. К счастью, босс неизменно требовал, чтобы самолет стоял на стоянке всегда заправленным — на крайняк. Ну и теперь он стоял с полными баками. Мы полетели на север. В Мексике самолет продали. У нее был американский паспорт, а у меня — нужные связи. Границу второй раз пересекали в Хуаресе. Залегли на время, пока я не нашел подходящую работенку — у Каля Дефорта. За работу я получал лишь малую толику того, что платил Карраско, но Каль в итоге, получается, спас нас от смерти.

* * *

Я заварил еще черного чая, который заготовили на Луне роботы, и решил перевести разговор к золотому шару. Означает ли все увиденное, что мы столкнулись с очередным видом чужих? Как они отнесутся к колонии, которую мы планируем здесь создать?

Кейси почти не слушал меня, все еще предаваясь грезам о Моне.

— Ты знаешь, Данк, — он покачал головой и тоскливо пожал плечами, — в том сне у меня было чувство, будто малыш действительно мог бы родиться. В будущем, когда нас с Моной создадут вместе.

Он сжевал еще одну тыквенную вафлю, допил остатки чая и откинулся в кресле. Вскоре Кейси уже еле слышно посапывал. У меня тоже слипались глаза, хотелось спать, но я еще долго лежал, размышляя о поющих деревьях и парящих шарах. А еще думал о той истории с Моной и Эль Матадором. Кейси любил говорить об Эль Чино и как он представлял себе события из его жизни. Рассказывал он мастерски. Мне ужасно нравились его истории, даже когда те казались чистейшей выдумкой. Как бы там ни было, он мечтал, что в одной из будущих жизней встретится с малышом Лео, и оттого мне становилось неимоверно жаль его.

Той же ночью я спросонья услышал его отчаянный крик:

— Мона! Мона, подожди!

Когда я проснулся, уже наступил день, и желтый солнечный луч пригрелся в пустом кресле Кейси.

 

16

Я окликнул Кейси — ответа не последовало. Ушел, даже не заперев за собой дверь. Я спустился с космолета, но не обнаружил и следа. Горячее утреннее солнце стояло уже высоко на востоке, освещая окружающую нас равнину. На мшанике не отпечатывались следы. Ни звука, ни дуновения ветерка не исходило из золотисто-багряного леса на западе. И никаких золотых шаров в небе.

Раздумывая, что же мне теперь предпринять, я вернулся на корабль, поискал среди припасов что-нибудь съестное и понял, что не голоден. Меня мучили вопросы. Куда делся Кейси? Быть может, он ушел в полузабытьи, в бреду, навеянном ядовитыми шипами или каким-то чужеродным вирусом, занесенным вампиром? Может, то лихорадочное состояние увлекло его в лес на поиски Моны? Я терялся в догадках, но разобраться во всем было необходимо.

Для начала я связался со станцией и рассказал о нашем приземлении и о том, что Кейси исчез. Я надеялся все-таки, что роботы ведут запись. Оружия у меня не было — Дефорт не завез на Луну боевого арсенала, и все же эйфория, вызванная песнью леса, еще не развеялась окончательно.

Я покинул космолет и направился к лесу, вооружившись только биноклем. Лес оказался просторным и чистым — так бывает в парке. Почву устилал все тот же голубовато-зеленый мох. Деревья стояли на порядочном расстоянии друг от друга, а под ними — ни опавших листьев, ни даже мелких веточек. Я подходил все ближе, а деревья устремлялись все дальше и дальше ввысь. Даже в сравнении с порослью на окраине леса наш космолет казался детской игрушкой. Я все шел вперед, и казалось, что деревья уходят в самую бесконечность неба. Удивляло, что почва чиста, и лишь однажды я наткнулся на опавший лист — рыжевато-медное полотно размером с одеяло, будто натянутое на раму воздушного змея.

Я пытался уловить хоть звук, который бы выдал присутствие Кейси, но вокруг стояла тишина, словно лес замер и с тревогой наблюдал за мной, ждал, и все вокруг дышало жизнью. А может, мне это только казалось. Я прокричал разок, и мой голос отозвался эхом, отражаясь от уходящих в небо стволов, порождая настолько слабые и призрачные звуки, что повторить попытку я не осмелился.

Я шел все дальше, как вдруг раздался приглушенный шлепок, и я обнаружил упавший к моим ногам плод. Я поднял его — ярко-розовый пузырь грушевидной формы, довольно увесистый. Он сминался в руке, будто наполненный жидкостью. Интересно, съедобен или ядовит, как те африканские колючки? Я взвесил его в руке, прикидывая свои шансы: нас забросило сюда навсегда, здесь предстоит провести остаток своих дней, а меж тем припасы в продовольственном отсеке подходят к концу. Придется рискнуть, к тому же необычный аромат плода пробудил во мне зверский аппетит.

Тонкий конец пузыря заканчивался чем-то вроде сосочка. Я сжал его, и на поверхности показались ароматные винно-красные капельки. Я сцедил их в ладонь и понюхал. Потекли слюнки. Лизнул немного. Солоноватый вкус, чуть приторный, а в общем, пойдет. Я пил из сосочка, пока пузырь не сделался совсем плоским.

Голод я утолил. Но тут же задался вопросом ботанического толка. В прежние времена плоды представляли собой семена, покрытые мякотью, которая приманивала передвигающиеся формы жизни. Те поедали их и распространяли таким образом. Но этот пузырь превратился в плоский мешочек, совершенно пустой. В чем же тогда состоит его биологическая функция?

Впереди лес казался еще более темным и странным. Массивные стволы цвета потемневшей от времени бронзы возвышались подобно колоннам непомерно большого храма. Ветви простирались на такой высоте, что мне приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть их. Частое сплетение ветвей закрывало солнечный свет, и я оказался в густом сумраке. Я прошел совсем немного, как вдруг ощутил, что вторгаюсь в некое священное место, куда мне не велено ступать.

Я развернулся и побрел на север вдоль кромки леса, стараясь не упускать из виду солнечный свет. Должно быть, я прошел километра два или три, когда вновь услышал какое-то пение. Казалось, голос исходит из самих вершин. Сначала впереди, очень далеко, потом все ближе, громче, и вот пение раздалось над самой головой. Переливчатая трель звучала так живо и энергично, что я невольно стал подстраивать шаг, повинуясь ее ритму.

Интересно, то, что издает эти звуки, знает о моем присутствии?

На мгновение мне показалось, что знает, но музыка не утихла и тогда, когда я остановился и замер на месте. Может, чудесное пение предназначено не мне, а Кейси? Внезапно, совершенно не находя тому разумного объяснения, я проникся уверенностью, что это действительно так. Я стоял и размышлял, пока мелодия не смолкла. На мгновение наступила полная тишина, и вдруг раздался пронзительный звук, будто какое-то создание вскрикнуло от боли. Потом он перешел в долгое стенание, которое, казалось, исходило отовсюду. Свет в вершинах деревьев померк, словно его заслонила внезапно упавшая тень, хотя облаков я не приметил.

На меня накатила волна необъяснимого ужаса, и я стал отступать к открытому пространству, беспокойно высматривая наш космолет. Он стоял там же, где я его и оставил, такой маленький и одинокий, издалека похожий на серебристую крошечную точку восклицательного знака, венчающего затихающую жалобу леса. Я как раз поднес к глазам бинокль, чтобы удостовериться, что корабль в целости и сохранности, как вдруг заметил еще один воздушный шар.

Яркий золотистый шарик, кажущийся издалека крошечным, дрейфовал над лесом по направлению к космолету. Вслед за ним шла темная волна, тень, которую отбрасывал определенно не он — уж слишком большая. Шар парил очень низко. Прикрепленная к нему гондола задевала верхушки деревьев, то цепляясь за ветви, то высвобождаясь из них. Жалобный стон перешел в настороженное молчание, будто все вокруг затаило дыхание, и сам лес напряженно замер.

Руки мои дрожали, и мне не сразу удалось поймать в фокус бинокля тот движущийся объект. Ладья зацепилась за расщепленную ветвь дерева, в которое когда-то угодила молния. Ветер вновь увлек гондолу за собой, но ткань, похоже, все-таки успела порваться и пропускала воздух. Сдувающийся шар быстро снижался. Сбоку лодочки отворилась дверца, и из нее выпрыгнуло какое-то существо.

Я крепко вцепился в бинокль и стал настраивать его на резкость. В облике летящего существа было что-то от человека и что-то неземное, но оно определенно было женского пола. Гладкая безволосая кожа почти того же золотистого оттенка, как и сам шар, трехпалые куриные лапки с темными острыми коготками и приятный глазу изгиб бедер, уходящий в золотистую копну паховых волос. Круглые золотистые груди оканчивались сосочками, напоминающими тот плод, из которого я пил.

На мгновение в фокус попало ее лицо — округлое и по-женски нежное, в обрамлении светлых золотистых волос. Ее глаза желтовато-зеленого оттенка были широко раскрыты от ужаса. Существо отчаянно хватало ртом воздух, будто кричало что-то, а я находился слишком далеко и не мог расслышать. Кувырком мчась к земле, бедняжка расправила крылья — яркие золотые паруса, прикрепляющиеся к рукам от плеча до локтя. Одно из них казалось поврежденным и беспомощно болталось. Она слишком поздно раскрыла их. Быстро снижаясь, странная самочка отчаянно забила крыльями, ударилась о землю, прошла, пошатываясь несколько шагов, запнулась и осела вниз золотым кульком, где и затихла недвижима. Повинуясь первому импульсу оказать помощь, когда она необходима, я рванулся к пострадавшей незнакомке, но тут же остановился, заметив выбегающего вслед за ней из леса Кейси.

Он опустился на колени подле нее. Пощупал запястье, склонил голову к ее груди, слушая биение сердца. Он говорил что-то — я видел, как шевелятся его губы, — и смертельный испуг на его лице сменился облегчением, когда златокрылая самочка приоткрыла глаза, поглядела на него и заулыбалась. Он долгое время сидел, склонившись над ней. Подносил ухо к ее губам, когда она что-то пыталась сказать, опустился на колени, чтобы осмотреть поврежденное крыло.

Она вздрогнула и опустилась на землю после неудачной попытки пошевелить одним из крыльев. Кейси взял ее на руки и поднял. Покрытые перьями руки обхватили его за шею, а золотые крылья укутали их обоих. Я подумал было, что Кейси понесет ее к космолету, но, напротив, он направился обратно в лес. Верхушки деревьев снова ярко засветились, зазвучал какой-то одиночный голос, становясь все сильнее и сильнее, пока не вылился в многоголосую оду радости, как мне показалось, в честь того, что златокрылка невредима.

Больше из любопытства, чем из желания помочь, мне не терпелось последовать за ними, но я решил, что Кейси вряд ли будет очень рад моему присутствию. Он, по всей видимости, считал, что я нахожусь на борту космолета, если вообще помнил о моем существовании. Но почему все-таки он не попытался связаться со мной? Или этот лес каким-то образом завладел его сознанием, так же как черные вампиры, седлающие свои жертвы, полностью подчиняли их себе?

Вот такие вопросы — ни на один из которых я не знал ответа — занимали все мои мысли.

Голос леса потеплел, когда Кейси внес чудную птицу в тень крон. Нежная мелодия не укладывалась ни в один гармонический ряд из тех, которым учила нас доктор Ласард, преподававшая на своем голографическом фортепиано уроки музыки. Она словно убаюкивала, как убаюкивает журчание мелкой речушки, шум прибоя, и успокаивала, как успокаивает легкий бриз, — звуки эти, бывало, ставила нам перед сном мать Тани — еще в детстве.

Волнения мои благодаря этим звукам улеглись настолько, что я остановился и стал изучать шар — огромное искромсанное полотно, сделанное из материала, слегка напоминающего пленку, что еще больше сбивало с толку. В конструкции не было ничего металлического — ни заклепок, ни болтов. Никаких баллонов с газом, веревок, шнуров или клапанов, с помощью которых можно было бы управлять шаром. Он представлял собой единое целое без швов и стежков. Марки производителя я тоже не нашел. Но самое интересное представляла собой гондола.

Я просто стоял и в недоумении почесывал затылок, уставившись в сторону леса, который теперь ласково мурлыкал, как десять тысяч кошек. Гондола представляла собой мастерски сработанную темно-оранжевую раковину, твердую, как скорлупа ореха. Во время падения она распахнулась, выпустив крылатое существо. Я не мог понять, как туда умудрилась поместиться златокрылая самочка, но совершенно случайно заметил, что лодочка выстлана каким-то мягким эластичным материалом серого цвета, который по форме точно повторял контуры тела странного создания. Я заглянул внутрь и уловил исходящий из лодочки тонкий винный аромат того плода, что нашел чуть раньше.

Что же это за существо?

Может, еще один плод леса, выросший на каком-нибудь поющем дереве? Не укладывается в голове, а впрочем, почему бы и нет? Не верю, что эти деревья, как и те африканские паразиты, эволюционировали на Земле. Когда-то отец назвал специальные слова, которые используют для описания подобных явлений: панспермия , объекты внеземного происхождения, ксенобиология. Вот и все, что я знал, — слова.

* * *

Я лелеял надежду, что Кейси все же вернется, и потому оставался либо на космолете, либо где-то поблизости. Я полагал, что голод и жажда в конце концов приведут моего товарища обратно, но он так и не появился. Я много раз отваживался подойти к самой опушке в поисках следов его пребывания, но никогда не заходил в глубь леса. Меня удерживало нечто большее, чем просто забота о Кейси, даже не страх, а скорее, благоговейный трепет и ужас перед каким-то явно ощутимым присутствием чего-то необъяснимого, чего я не понимал и о чем не ведал. Присутствием кого-то, кто знал, что я здесь, и, может быть, выжидал. Или просто любопытствовал, а может, и вовсе не обращал на меня ни малейшего внимания. И чувство это не тревожило, не будило враждебности, но все-таки было достаточно сильным, чтобы сдерживать мое любопытство.

На опушке я обнаружил еще один медного цвета лист, упавший с того самого расколотого молнией дерева. Я оттащил лист на открытое пространство, сбегал за голографической камерой и, измерив прежде параметры, описал его для своего очередного отчета на станцию. Продолговатая центральная жила представляла собой полую трубку, оканчивающуюся чем-то вроде бамбукового стебля. Она пискнула, когда я сжал ее в руке. Неужели эти самые листья и есть поющие голоса леса?

На другой день я вновь отправился к лесу, чтобы исследовать шар, и обнаружил, что пустая скорлупа гондолы стала таять, растворяясь в почве. Золотистое волокно поблекло, став почти белым. А корма намертво застряла в земле — я попытался вытащить ее, но безуспешно. Чуть сдвинув с места останки лодочки, я обнаружил крохотные желтые корешки мха, вросшие в обшивку. Ну вот, одна загадка решена. Здесь не требуются ни лесники, ни лесорубы, чтобы создавалось впечатление хорошо ухоженного парка. Мшаник сам делает свою работу, поглощая все, что падает на землю.

На следующее утро я остался на борту и, обобщая полученные сведения и подводя итоги, готовился к передаче. Теперь у меня не оставалось сомнений в том, что опасения Арни по поводу неземного нашествия основывались на фактах. И хотя в Африке мы с Кейси не видели летательных средств или признаков какого бы то ни было техногенного развития, черные паразиты явно имели внеземное происхождение. А вот насчет поющих деревьев… Они представляют собой еще большую загадку.

Покуда я ждал, когда Луна появится в зоне радиоприема, меня не покидало чувство, будто микрофон — это некая черная дыра, куда безвозвратно уходят мои слова. И все же я надеялся, что Робо слышат меня, хотя удостовериться в этом не было возможности. Признаюсь, чувствовал некоторое злорадство, представляя себе, как Арни дрожит от страха, опасаясь, как бы его не отыскали африканские вампиры.

Я не стал запирать дверь космолета. Внезапно до меня донесся начисто лишенный мелодии гомон. Словно одновременно кричали тысячи голосов. Звук становился то громче, то тише и в итоге превратился в частую пушечную канонаду, режущую ухо. Я выглянул наружу и увидел, что весь лес вспыхивает, точно освещенный разноцветными молниями.

Тут же из леса выскочили Кейси и крылатое существо. Они неслись, точно безумные. Крылатка прихрамывала. Кейси поддерживал ее рукой, а она обернула вокруг него крылья. Когда они оказались на открытом пространстве, самочка расправила их и попыталась взлететь. Одно из крыльев неестественно выгнулось, и она растянулась на земле. Кейси подхватил ее на руки, самочка обвила его руками за шею, и он тяжелым шагом рванулся к космолету. Лес гремел в такт его шагам, а позади полыхали багровые молнии.

Из леса показался их преследователь.

 

17

Громоздкий, нескладный зверь, покрытый коричневой шерстью, неуклюжими прыжками приближался к космолету, покрыв уже половину расстояния между кораблем и лесом. Его задние лапы были длиннее передних, и от этого создавалось впечатление какой-то гротескной непропорциональности между высокой задней частью туловища и низкой передней. Сперва я подумал, что Кейси достаточно оторвался от преследователя, чтобы выиграть этот забег, но в его движениях уже чувствовалась усталость — бежал он, пошатываясь. Видно, золотистая принцесса оказалась тяжеловатой ношей.

В десятке метров от опушки леса зверь поднялся на массивные задние лапищи. Протрубил, как трубят слоны, которых я видел на голограммах, и припустил вразвалочку. Я схватил бинокль и навел резкость на существо, чтобы разглядеть его получше. Даже на двух ногах зверь больше походил на крупного примата, чем на человека, и вовсе не напоминал ни одно из существ, эволюционировавших на Земле. Гладкую безволосую голову венчал багровый зазубренный гребень. Свирепый взгляд двух огромных желтых глаз горел ненавистью, а трехпалые лапы были вооружены длиннющими когтями и алыми шпорами. Из-под покрытого желтым мехом брюха торчал заостренный черный фаллос. Зверь потрусил вразвалочку, будто предпочитал передвигаться на всех четырех.

Кейси здорово опережал его, как вдруг запнулся о волочащееся по земле золотистое крыло и растянулся вместе со своей ношей на земле. Самочка неподвижно застыла, бессильно разбросав в стороны крылья. Кейси поднялся на четвереньки, потом поднял глаза на приближающуюся бестию и, спотыкаясь, побрел навстречу. В левой руке он сжимал нечто вроде оружия, сильно напоминающего набитый камнями серый носок из тех, что носили и он, и я.

Самец приостановился и, обернувшись, испустил яростный рык в сторону леса, который тут же отозвался оглушительным диссонансным крещендо, полным проклятия. Зверь откинулся назад и взвыл точно волк на охоте. Кейси простер вверх правую руку, открытой ладонью вперед, призывая к миру.

Но существо с рыком бросилось вперед, полосуя когтями грудь Кейси, разрывая в лохмотья его потрепанную рубашку. Кейси перехватил в правую руку свое нехитрое оружие и, сильно размахнувшись, обрушил его на желтый чешуйчатый череп соперника. Тот увернулся и сграбастал Кейси обеими когтистыми лапами. Кейси снова взмахнул носком и ударил неприятеля по голове, у самого гребня.

Тот замер словно оглушенный, устремив на Кейси ошалелый взгляд полуприкрытых желтых глаз. Кейси отступил, пытаясь отдышаться. По его груди струилась алая кровь. Самец покачнулся и обрушился на Кейси. Я уж было подумал, что зверь отключился, но он снова схватил Кейси передними лапами и подмял под себя, перевернул его и прижал плашмя к земле.

Носок с камнями отлетел в сторону и ударился о золотистое крыло. Кейси остался лежать без движения. Наконец я заметил, что его пальцы царапают почву. Зверь, ковыляя, приблизился к нему и ткнул его в бок багровой шпорой. Затем, придавив трехпалой лапой перепачканную кровью грудь, широко распростер передние лапы и изверг оглушительный триумфальный рев, обращаясь к лесу. Деревья ответили грохочущим гимном победы.

Напоследок он еще раз поддал шпорой распростертое тело, склонившись, схватил самку темно-красными когтистыми лапами и потащил обратно в лес. Пораненное крыло бессильно волочилось по земле. Многоголосое перешептывание деревьев отбивало ритм в такт его шагам, приветствуя победителя.

* * *

Кейси попробовал подняться сам, не дожидаясь меня, но бессильно повалился наземь. Теперь он был жалок и больше походил на полуголое пугало с блуждающими глазами. Кровь запеклась на ранах, оставленных клыками африканского паразита, а свежая струилась из новых порезов — там, где полоснул когтями недавний соперник.

— Черт бы все побрал!

Кейси устало улыбнулся с видом человека, потерявшего последнюю надежду, и тут же возбужденно и взволнованно добавил:

— Ты ее видел? Это Мона.

— Да, я видел кого-то.

— Она милашка, как считаешь?

— Странновата, — ответил я. — Какой-то новый вид.

— Она просто другая. — Кейси с трудом дышал. — Она удивительная! Мне сперва тоже казалась слегка необычной, но потом я узнал в ней Мону.

Заметив мой недоверчивый взгляд, он помотал головой и попытался встать. Я помог ему подняться на ноги.

Кейси поплелся было за гордо вышагивающим победителем, сжимающим в объятиях крылатую самку, но запнулся и едва не упал. Беспомощно пожав плечами, он остановился. Кейси так и стоял, глядя им вслед, и мало-помалу дыхание его выравнивалось. Наконец подобный лезвию гребень косматого существа превратился в ярко-красную точку, маячащую над золотистыми крыльями далеко впереди. Они скрылись в тени леса. Все еще покачиваясь на ногах, Кейси обернулся и диковато взглянул на меня: в запавших глазах сквозило безумие.

— Наверно, ты думаешь, что я не в себе, — покачал он головой, едва заметно усмехнувшись. — Да, она другой расы. Это трудно объяснить. Но в ней правда есть что-то от Моны.

Видел бы ты ее глаза — это глаза Моны, — хриплым шепотом сообщил он. На изможденном лице читалось благоговейное обожание. — И голос у нее как у Моны, когда она поет. Я люблю ее, Данк. — На лице его застыла непреклонная решимость. — И я обязательно верну ее.

— Как? Как ты вообще собираешься…

Он не дослушал.

— Ну и урод же этот! — глухо, в безотчетной злобе процедил Кейси. — Сущий дьявол из своей… из не пойми откуда. Он, похоже, прилетел на том первом шаре. За ней охотился. Мы прятались, убегали. — Он замолчал, стараясь унять дрожь в голосе. — Я не позволю ему забрать ее.

Кейси стиснул израненные кулаки. Прихрамывая, доковылял вместе со мной до самолета и разрешил промыть раны и обработать их ранозаживляющим средством из аптечки. Должно быть, он страдал от какого-то яда или инфекции, но в немалой степени бедняга ослаб и от недоедания.

— Мона собирала плоды, — рассказывал он, — вроде огромных красных виноградин, из которых мы высасывали нектар. На вкус неплохо. Бодрит, вроде как кайф, но человек на них долго не протянет, силы не дают.

Кейси умял две порции стандартного рациона и банан из тех, что выращивали роботы в теплице на станции, а потом плеснул себе какого-то крепкого самогона, который научил его делать Эль Чино.

— Обезболивающее, — так он сказал.

Кейси шатало от усталости, и все же он был слишком взвинчен, чтобы уснуть. Все норовил поговорить о Моне. Или о Монах: женщине, бежавшей с Эль Чино на спасательном корабле, и златокрылой инопланетянке, которые были неразрывно связаны между собой в его сознании.

— Она пела мне, Данк. Не словами, нет. В ее языке нет слов. И мелодии все были незнакомые. Но в песне она дала знать, что чувствует ко мне. Мы понимали друг друга без слов. — Он помедлил, отмахнувшись от немого вопроса, что застыл на моем лице. — Я не знаю как. Да это и не важно. Я слушал ее и видел то же, что видит она. Слышал то же, что и она. Я понимал, о чем пели ей деревья.

Я поднялся, чтобы заварить еще чая.

— Данк! — Он нетерпеливо повысил голос. — Если ты думаешь, что я совсем свихнулся, то потому только, что сам не слышал, как она поет. Но черт бы побрал эти деревья! — Он сделал обиженную мину. — Я им не по нраву. Наверно, потому, что я сам не дерево. Они сказали, что я не принадлежу к их миру. Боятся, что заберу ее. Но она любит меня, Данк. По-настоящему.

Он умолк и долго сидел, уставившись в пустоту, пока я не прикоснулся к его руке, намереваясь предложить чашечку горячего чая. Кейси вскочил точно ошпаренный.

— О, прости, Данк. Я забылся. — Кейси виновато улыбнулся и плеснул в чай добрую порцию самогона. — Она дарила мне сны.

Потягивая чай, он рассеянно продолжал тихим отсутствующим голосом:

— И воспоминания… Правда… По ночам, когда я спал в ее объятиях.

Он осекся и покосился на меня: я не мог скрыть потрясения и недоумения.

— Это все правда, Данк, — проговорил он тихим твердым голосом. — Я и пытаться не стану объяснить то, чего не понимаю сам, но это так же реально, как то, что я сижу перед тобой. Ты помнишь, когда мы были детьми, там, на станции? Помнишь, как родители рассказывали о своей жизни до катастрофы? Я слушал их истории, читал дневники. Я мечтал, что Эль Чино заново будет жить — во мне.

Не согласиться с ним я не мог. Мы выросли все вместе, в компании трехмерных воплощений наших физических родителей, из чьих клеток были созданы, и знали друг друга как никто. Таня поняла, что я влюблен в нее, задолго до того, как я осмелился ей об этом поведать, и мне было больно, потому что для меня уже не было секретом, что она намеревалась на это ответить. Диана называла это телепатией. Я сомневался, что такие вещи и вправду существуют, потому что не находил им объяснения. Кейси оставался скептиком номер два… вплоть до теперешнего момента.

— Мона… — Он склонил голову набок и отвел глаза, будто прислушиваясь к ее словам. — Мне часто снились ее фотографии и события, о которых я читал и слышал. Во сне я припоминал все то, что происходило на Земле, когда мы взаправду были вместе. Я помню больше, чем рассказывали она и Эль Чино. Ну, вроде, — он помедлил, припоминая, — та самая перестрелка в ночном клубе, когда Матадор подкатывал к Моне. А потом помню перестрелку уже с его людьми, которые охраняли самолет. Один из них принял последнюю пулю, что у меня оставалась. Если бы меня тогда поймали, я схлопотал бы еще один срок за убийство, но мы успели подняться в воздух за минуту до приезда копов. Мы летели в темноте на север над Тихим океаном, еле проскочили приближающийся ураган. В баках уже почти ничего не оставалось, когда мы сели на частной посадочной полосе близ Ла-Паса.

Он потянулся за картой.

— В городке на полуострове Калифорния, что в Мексике, — он ткнул пальцем, — вот здесь. Центр наркоторговли. Там у меня жил старинный дружок. Эль Янки Роса. Мы повстречались в одной колумбийской тюряге. Мы махнулись: мой самолет на его помощь. Он сделал нам паспорта и предложил мне неплохое местечко в своей собственной банде.

Эль Матадор назначил большую награду за наши татуировки — в доказательство, что нас угрохали. Эль Янки мог нас сто раз сдать, но он видел этого туза насквозь. Ему нужен был я в его собственной войне с Эль Матадором. Он пообещал, что поможет Моне вернуться в Штаты. Но она и слышать не хотела о том, чтобы ехать без меня. — Кейси отвернулся и долго смотрел в окно, на лес — темную стену мрака под пятном кроваво-красного заката. — Потому что любила меня, — прошептал он, медленно оборачиваясь ко мне. — Данк, всего одна ночь вдвоем на самолете, и она уже любила. Мне все равно было, что со мной станется, я хотел одного: чтобы она оставалась со мной. Эль Янки называл нас dos locos за то, что неразлучны, подыскал нам машину и пожелал счастливого пути.

Только мы отъехали пятьдесят километров на север полуострова, как наткнулись на облаву. Пришлось бросить машину и улепетывать что есть мочи. Летнее солнце очумело пекло посреди смертоносной кактусовой пустыни. Копы прекратили облаву, но эти три дня дались нам нелегко. Мона один раз отключилась, чуть не умерла от обезвоживания. Дождь ее спас, который с ураганом пришел. На северном побережье мы украли рыбацкое суденышко и вышли в море в самую непогоду.

Пролив тогда был шире и уровень воды в океанах выше. Но мы все же перебрались на тот берег. Причалили на пляж и, едва держась на ногах, добрались до Лос-Мохис. Туристический городок. Мона одно время подрабатывала гидом. Смекалистая она, да и знает что там к чему, так и пристали к группе туристов. Поездом добрались от Медного Каньона до Чихуахуа. — Кейси ткнул пальцем в карту. — Этот город стоял приблизительно там же, где мы сейчас находимся. Там мы сели на рейс до города Ла-Пас и залегли на дно, пока не узнали, что Янки укокошил Матадора. В конце концов сама судьба занесла нас на базу Дефорта, когда свалился тот болид.

Он плеснул в кружку еще самогона, залпом осушил ее и опять уставился в окно: на безмолвный лес и догорающий закат.

— Воспоминания, — пробормотал он и повернулся ко мне. — Воспоминания о событиях, свершившихся миллионы лет назад. Такие яркие, будто все случилось только вчера. — Он внимательно посмотрел на меня. — Не веришь ведь, Данк? Считаешь это очередным бредом.

— Не знаю, чему верить. — Я посмотрел в окно на сгущающуюся темень и снова обратил взгляд на него. — Я слышал, как поет лес, и видел воздушный шар, на котором прилетело это… твоя Мона, если так тебе больше нравится ее называть. На моих глазах этот зверь отколошматил тебя и унес ее. Они не имеют ничего общего с прежними земными обитателями. Я не представляю, кто они такие и на что способны.

— А это и не важно. — Кейси помедлил, усаживаясь поровнее. — Главное, что они уже здесь. Ты просто обязан рассказать это в своем отчете и отправить на Луну роботам, если они, конечно, захотят послушать. Но Мону, — он сжал кулаки, — я не отдам. Не отдам ее ни тому уроду, ни этим свихнувшимся деревьям. Я отправляюсь за ней. Но не сейчас.

Он зевнул и, растянувшись в кресле, уснул.

* * *

Когда я проснулся, место пилота было уже пусто. Я спустился на голубовато-зеленый ковер мха, устилающий почву. В прохладном неподвижном воздухе висел бодрящий аромат, напоминающий букет вина, который готовил Арни из винограда, выращиваемого Робо на станции. В лесу повисла тишина. Необъятная стена червонно-золотого огня полыхала в лучах утреннего солнца. Я наткнулся на Кейси, лежащего на спине под нашим космолетом. Он сжимал в руке металлический прут, который уже успел отрезать от посадочной платформы. За работой, без рубашки, Кейси выглядел исхудавшим. Сквозь тонкую пленку ранозаживляющего средства сочились капельки быстро темнеющей на воздухе крови. И тем не менее он энергично трудился: с помощью горелки попытался зазубрить один конец прута, другой же обмотал изолентой, так что получилась рукоятка.

Кейси взвесил в руке изготовленное оружие и злобно ощерился в сторону леса.

— Viva! — пробормотал он. — Viva lа Моnа!

В лесу потемнело, и в отдалении послышался слабый вздох, будто бриз колыхнул вершины деревьев, хотя ветра не чувствовалось, а потом раздался низкий раскатистый гул, словно где-то вдалеке грянул гром, звучащий немелодично, с какой-то строгостью, словно предупреждая о чем-то. Я отошел к лестнице, а Кейси потряс копьем.

— В баках осталось горючее? — поинтересовался я. — Мы можем переместиться в местечко побезопаснее?

— Что? Сбежать от этого косматого?

На миг у него отвисла челюсть от удивления, но он тут же крепко стиснул зубы. Я протянул руку, но Кейси отмахнулся и замер на мгновение, устремив взгляд в сторону притихшего леса, а потом вскинул на плечо копье. На его лице отразилось беспокойство, потом он заговорил твердым, почти извиняющимся голосом.

— Ты просто не понимаешь. — Голос его дрожал. — Мне жаль тебя, Данк.

Прежде чем я успел сообразить, что ответить, он вскинул свободную руку в подобии салюта и направился в сторону деревьев. Впереди неземные голоса запели мрачную песнь без мелодии и гармонии, которая становилась все громче и громче, пока не перешла в приглушенный барабанный бой, звучащий в такт его шагам.

 

18

Кейси так и не вернулся. Похоже, я теперь единственный человек на Земле, а может, и единственный живой в целой вселенной. Хотя, наверно, Арни Линдер все еще заправляет на Луне, этакий альфа-самец, понукая своими тремя компаньонами. Мне не суждено этого узнать, но я собираюсь, пока жив, передавать радиоотчеты на станцию в надежде на то, что Робо примут их и запишут для наших «наследников».

Воля к жизни во мне не угасла. Я веду довольно комфортное существование. Погода здесь настолько ровная и теплая — ни морозов, ни засухи, — что я невольно прихожу к мысли, уж не формируют ли ее сами деревья. Домом мне служит наш не действующий больше космический корабль. Когда запасы продовольствия стали подходить к концу, мне частенько вспоминалась история о заброшенном на необитаемый остров человеке из старой бумажной книги Даниэля Дефо, которую частенько читал нам вслух мой трехмерный отец в минуты, когда мы жаловались на одиночество.

Я научился выращивать для себя пищу. Необходимые для возделывания почвы инструменты — лопаты и мотыги — изготовил из металлических прутьев, которые отрезал от посадочной платформы. Мне пришлось забросить свой первый сад потому, что находящиеся поблизости деревья начинали вспыхивать красным и вскрикивать, будто от боли, когда лопата врезалась в бархатистый дерн. Зато я нашел свободный островок чуть южнее, примерно в миле от корабля, по соседству с которым протекает прохладный ручеек на заливном лугу. Семена мы захватили с собой со станции: кукурузу, бобы, арахис, бахчевые, томаты, даже перец и окру, чтобы готовить гумбо, который с самого детства любил мой отец, когда жил в древнем Новом Орлеане. Когда мне надоедает этот незамысловатый рацион, я наведываюсь на опушку леса в поисках красных, наполненных соком плодов. Несмотря на то что в лесу обычно ничего не валяется, частенько два или три плода падают рядом с тем местом, где я ищу их, будто кто-то преподносит их мне в дар. И хотя поначалу их резкий горьковато-сладкий вкус казался непривычным, теперь они мне нравятся все больше. Должно быть, в них есть какие-то белки или витамины, отсутствующие в остальной части моего рациона. Сок этот восстанавливает силы и поднимает настроение, хотя голод им не утолишь, а недолгая эйфория, которая находит после него, не способна избавить от мучительной тоски.

Мне не хватает Пепа. Помню, он то и дело предлагал перекинуться в шахматишки, и я целую вечность потом сидел, размышляя над его следующим ходом. И Дианы, вечно цитирующей отрывки из истории древней Земли, которые все уже устали слушать, тоже не хватает. Я скучаю даже по Арни. В лучшие времена меня восхищала сила его интеллекта. Но больше всего я тоскую по Тане.

У меня над кроватью, в космолете, висит ее портрет — нарисованная карандашом картинка от руки, которую она позволила мне сделать, когда нам исполнилось по шестнадцать лет. Художник из меня никудышный, и все же мне, кажется, удалось передать игривый изгиб ее губ и лукавую улыбку. Портрет этот пробуждает во мне туманные воспоминания о поцелуе, что Таня подарила мне, когда я набрался смелости и объяснился ей в любви. Никогда не забуду вкуса ее губ, аромат мягких темных волос и тепло тела в моих объятиях.

Мне сложно держать при себе эти желанные и неповторимые воспоминания, ведь она любила Пепа. Когда я гляжу на рисунок, прокручивая в памяти тот эпизод своей жизни, Танин образ частенько сливается с образом Моны, такой, какой я ее видел в голографической рубке, — светловолосой женщины, повыше Тани ростом и более привлекательно сложенной, хотя все мое представление о Моне сводится лишь к светящемуся призрачному образу в голографическом отсеке, там, где она с улыбкой глядит на Эль Чино и не подозревает о нашем существовании. Мне часто снится эта пара. Перестрелка в Медельине, ночной перелет в Мексику на угнанном самолете, отчаянный марш-бросок через облюбованную кактусами пустыню и сражение за право спастись на космическом корабле перед самым столкновением космических тел. Драма их жизней представала перед моими глазами так же ярко, как если бы я сам разделил с влюбленными все их треволнения.

Теперь деревья ко мне попривыкли и уже не рычат и не грохочут при моем приближении. Похоже, они улавливают мое настроение. Как-то ночью, когда меня одолело беспробудное отчаяние и я уже было начал подумывать о самоубийстве, лес выманил меня своим пением из космолета и деревья хором исполнили приветственную светомузыкальную симфонию, которая поглотила меня и каким-то непостижимым способом настроила на нужный лад. Я стал даже находить радость в своем изгнании, по крайней мере на тот момент, и рад был, что деревья живут со мной по соседству.

Как-то вечером, спустя год или около того после нашего приземления, деревья снова пригласили меня. Сгущались сумерки, ветра не чувствовалось, но они вздыхали, будто перешептываясь.

Роскошный червонно-золотой закат утонул в верхушках деревьев, и по мере того, как на Землю опускалась тьма, лесной хор запел неслыханную мной ранее песнь — все громче и громче.

Безо всякой цели и умысла я повиновался их зову, спустился с корабля и направился в сторону леса. Перезвон голосов становился все громче. Впереди, словно поторапливая меня, мчалось розовое свечение, вытесняя мрак из широкого коридора величественных могучих стволов. Я последовал за ним на прогалину, где росло одинокое молодое деревце. Его бронзовый ствол, прямой, точно стрела, был не толще моей руки, но в два раза меня выше. Крона пульсировала цветными волнами в такт биению моего сердца.

Взгляд упал на отблеск стали — возле ствола, между двумя белыми черепами, валялась пика, которую изготовил и забрал с собой Кейси. Приглядевшись, я заметил два наполовину осевших в чистый дерн скелета. Кое-что почва не приняла: сапоги Кейси, карманный нож и золотые часы, которые когда-то его отец привез с собой на лунную станцию. Кости его правой руки тянулись к копью, а останки его пальцев все еще были скрючены на рукояти.

Другой скелет был причудлив и, по-видимому, принадлежал полугуманоидному существу. Он наполовину ушел в землю, но то, что осталось, все еще носило признаки чужака: трехпалые куриные лапы с черными хищными когтями и кроваво-красными шпорами, вытянутый уплощенный череп с массивными челюстями и острым гребнем через все темя. Копье вошло в правую глазницу и торчало зазубренным концом из трещины на затылке существа.

Я долго стоял в мерцающем свете листьев, представляя себе сцену их гибели. Должно быть, Кейси был сильно покалечен. Я склонился над останками, чтобы обнаружить следы повреждений, но обнаружил лишь, что скелет наполовину рассыпался и накрепко ушел в землю. Сломанных костей я не увидел и фактическую причину его гибели так и не сумел установить.

Песня юного деревца вскоре свелась к мрачной монотонной мелодии, а потом и вовсе стихла. Мерцающие листья потускнели, а весь свет сконцентрировался у подножия. Поднявшись с колен, я обнаружил еще один череп, поменьше, и возле него — хрупкие фрагменты более изящного скелета — златокрылой Моны. Обрывки крыльев, еще не съеденные почвой, лежали возле костей ее руки. Они будто простирались навстречу скелету Кейси.

Деревце уходило корнями в хрупкие останки ее грудной клетки. Так я и стоял в темноте, пытаясь найти объяснение развернувшейся здесь драме, пока голоса леса не превратились в громкую погребальную песнь, которая входила в резонанс с моим потрясением. Зарево в верхушках деревьев начало тускнеть, а потом и вовсе потухло. Единственным оставшимся светом было еле заметное мерцание в аллее, по которой я пришел, этот же тусклый свет и вывел меня обратно к кораблю.

* * *

В ту ночь лес пел для меня голосом, который я уже знал: голосом Моны — женщины из голографического отсека. Я видел сон о том молоденьком деревце. Мне снилось, будто я натянул ботинки и выбрался из самолета. В светлой ночи ярко светила полная Луна, омывая бескрайнюю равнину и долгую стену леса каким-то волшебным сиянием, которого я будто не замечал прежде. Словно зачарованный я застыл, но вскоре лес позвал меня в свою сумрачную чащу. Деревья полыхали огнем, освещая мне дорогу. Все в том же сне свет вновь привел меня к деревцу на поляне. Скелетов уже не было, а там, где лежали кости, теперь стояли Кейси и Мона — не то существо с золотистыми крыльями, что прилетело на воздушном шаре, а настоящая Мона — высокая красавица, трехмерный призрак которой я много раз видел в голографической рубке. Она была прекрасна в длинном малиновом одеянии, с алой розой в волосах. Все вокруг смолкло, будто затаив дыхание, когда она увидела меня и бросилась мне навстречу, обвивая вполне человеческими руками.

Я ощутил тепло ее рук и сладкое благоухание розы, напоминающее аромат тех цветов, что Робо выращивали по просьбе Тани в оранжерее станции. Теплыми влажными губами она поцеловала меня и, взяв за руку своей теплой сильной рукой, повела нас с Кейси к деревцу.

Теперь Кейси был самим Эль Чино — крепко сбитым темнокожим парнем, оголенным до пояса, как в тот день, когда влюбленные прорвались на борт спасательного корабля на базе в Белых Песках. Он был все в тех же выцветших джинсах, тяжелых рабочих ботинках и щегольском шотландском берете малинового цвета. Золотистый отблеск падал на широкую чернокожую грудь, где красовалась татуировка — флаги Мексики и Китая. А бурых рваных шрамов, оставленных отравленными шипами и вампирскими клыками, уже не было.

— Привет, Данк. — Он с теплой улыбкой направился ко мне и до боли в суставах стиснул мою руку. Какой-то миг оценивающе глядел на меня, а в узких китайских глазах светилась счастливая улыбка. — Неплохо выглядишь для Робинзона Крузо, у которого и Пятницы даже нет. — Кейси взял Мону за руку и повернулся, указывая на деревце. — Знакомься, Данк. Это наш сын Леонардо.

— Наш маленький Лео, — с нежной любящей улыбкой взглянула Мона на деревце. — Ребенок, который так и не родился. Зато теперь он с нами.

Кейси поманил меня рукой.

— Это наш старый добрый приятель, — сообщил он дереву. — Зовут его Дункан Яр. Мы вместе с ним прилетели с Луны. Может, он чуток странноват, но все равно славный парень. Он здесь совсем один, и ему плохо без компании.

Наверху в кронах зашептали листья, будто от дуновения ветерка, которого я не ощутил. По верхушкам деревьев пробежало пульсирующее сияние, становясь все ярче и ярче, постепенно сравниваясь с цветом розы в волосах Моны. Шепот перешел в еле уловимое пение, сначала звучал голос Моны, а потом добавился тембр Кейси, хотя я и не улавливал слов или чего-то отдаленно напоминающего музыку.

Песнь звучала то быстро, сливаясь с биением моего сердца, то медленно, вторя моему дыханию. Звуки завораживали уже одной своей необычайностью, а потом и вовсе перестали казаться таковыми. Мне стало просто хорошо, и я чувствовал даже нечто большее, возможно, любовь.

Отец как-то рассказывал, что еще до его рождения мать разговаривала с ним и пела ему. Нас, клонов, начинают воспитывать уже в материнской лаборатории. И хотя мы сами этого не помним, не сомневаюсь, что все это откладывает свой отпечаток на то, какими мы станем. Думаю, каким-то образом деревце прикоснулось к моей душе.

Не знаю, долго ли я там пробыл, зачарованный, удивленный и трепещущий. Весь лес подхватил песню деревца, сперва тихонько, а в итоге выдавая такое раскатистое крещендо, что казалось, будто звуки проходят, вибрируя, сквозь меня. Потом, достигнув пика, все смолкло. Пылающие вершины поблекли, а юное деревце осталось стоять в полном мраке и тишине. Когда я оглянулся, Моны с Кейси уже не было.

Так закончился мой сон.

* * *

Я проснулся от пронзительного скрежета и обнаружил, что лежу в собственной кровати на корабле. Нагретая утренним солнцем металлическая обшивка старого корабля потрескивала. Лучики солнца играли яркими зайчиками на приборной доске. За окном над нескончаемой стеной леса низко дрейфовал одинокий ярко-золотистый шар. А под шаром средь верхушек деревьев следовал островок света, будто тень от облака, хотя это уже не так впечатляло, как во сне.

Я уселся на кровати, свесив ноги, а болезненное чувство утраты нахлынуло на меня с новой силой. Все оказалось наваждением: и то, что Кейси жив, и Мона-человек, спустившаяся на Землю, и светящееся деревце, которое они называли сыном. Жестокая правда нещадно хлестнула меня воспоминанием о трех въевшихся в землю скелетах, о пронизывающем череп пришельца копье Кейси и хрупких останках у основания деревца. Впереди расстилался темный молчаливый лес. Вся радость, которую я познал во сне, канула в бездну, сменившись полным одиночеством. Вернулась неумолимая реальность: я здесь один до скончания своих дней. Единственный человек на планете, а может, и во всей вселенной.

И все-таки страстное желание жить не покидало меня. Завтракать не хотелось, и я отправился к озерцу, образовавшемуся ниже по течению, окунуться в прохладную воду. Взбодрившись слегка, стал вскапывать землю под очередную грядку кукурузы. Утомившись, остановился и отдышался, тем временем выискивая глазами парящий в небе воздушный шар. Он исчез. Может, в нем прилетела еще одна златокрылая фея, подобная Моне, которую обрел здесь Кейси? А может, очередное пришлое существо вроде того, что убило моего друга. Кто теперь разберет?

* * *

А меж тем жизнь продолжается. Сейчас я гляжу на лес и прислушиваюсь, мечтая вновь ощутить то умиротворение и ощущение дружеского присутствия, которое мне довелось узнать во сне. Лес не говорит со мной. По крайней мере на языке людей, и все же теперь я знаю, что ко мне он питает нечто большее, чем просто терпимость. Иногда, когда мне кажется, будто я уловил в песне леса приглашение, я отваживаюсь вновь пойти в чащу в поисках того деревца.

Поначалу я не заходил далеко. Устремляющиеся в небо стволы казались необъятными, свод над головой — слишком высоким, тени слишком густыми, да и в целом все было чужим, неземным, гнетущим. Каждый раз меня влекло назад, к дневному свету, я боялся заблудиться и потеряться, как потерялся Кейси в джунглях Африки. Однако со временем страх этот ослабел.

Я повзрослел, понемногу становился другим и научился понимать лес и доверять ему. Теперь я знаю, что и когда сеять, как сберечь урожай и растянуть выращенное до следующего сезона. Научился чинить обувь и одежду, приспосабливаться и обходиться малым. И хотя я то и дело вспоминаю Арни, Таню, Диану и спрашиваю себя, живы ли они там, на Луне, теперь это не кажется мне столь важным, как прежде. Все равно нас создадут вновь. В полуденный летний зной, утомившись от работы на своем крохотном участке, я частенько прогуливаюсь в тени близлежащих деревьев, что прячут меня от палящего высоко над открытой равниной солнца.

Мне стало нравиться спокойное безмолвие деревьев. Как и их поющие голоса. Иногда во сне я вижу молодое деревце по имени Лео. Оно разговаривает со мной пляшущим многоцветьем кроны и поет песни, от чего мне начинает казаться, что мы друзья. Я подумал, что ему, наверно, хочется узнать обо мне побольше, и рассказал историю глобального столкновения и том, что было после, о станции и нашей миссии заселения планеты. Почему-то мне кажется, что деревце все понимает и хочет, чтобы люди поскорее вернулись.

Оно показало мне путь к своей поляне. Деревце заметно подросло, прямой ствол окреп. А подросшие листья усыпаны еще более яркими золотистыми и малиновыми красками. Скелеты исчезли. А почва там, где они лежали, теперь чистая, потому что копье Кейси и все, что не приняла земля, я отнес на самолет.

Я часто навещаю деревце. Иногда оно тихонько поет для меня одного. Порой молчит, но всегда дарит чувство покоя и ощущение, что со мной рядом друг. Не прибегая к помощи слов, мой друг помогает мне разобраться в биологическом устройстве этого экзотического леса.

Биология чужих устроена так, что деревья порождают те золотистые летающие шары и используют их в качестве переносчиков семян. Златокрылое существо, столь любимое Кейси, было чем-то вроде цветка или, скорее, проклевывающегося яйца. Первым двигающимся объектом, который увидела златокрылка, выйдя из родной скорлупы, стал Кейси. Его-то она и сочла своей парой, как посчитала бы того самца, появись он первым.

Увлечение же самого Кейси объяснить гораздо труднее. У меня сложилось впечатление, что здешние деревья в общении используют нечто большее, чем просто свою, хоть и могущественную, музыку и перемежающиеся на листьях цветовые огни. Диана сказала бы, что это телепатия, хотя никакими фактами я этого не сумел бы доказать. На тот момент Кейси был все еще болен и порой страдал приступами галлюцинаций. И все же, думаю, именно благодаря лесу он разглядел в той златокрылой самочке Мону — ту, что любил Эль Чино.

Как бы там ни было, любовь эта оказалась безнадежной и неосуществимой и окончилась трагично, о чем и поведали останки под деревцем Лео. Если рассматривать ситуацию с точки зрения экзобиологии, как сказал бы отец, то здесь особь мужского пола являлась вероятным носителем вещества, подобного пыльце для осеменения цветка, а всход — Лео, — по всей вероятности, произошел из подобия семени, сформировавшегося в теле самки в результате союза с особью-самцом.

Лес скрывает в себе столько тайн, что я и не надеюсь когда-нибудь в них разобраться. Лунные родители так и не научили нас молиться, хотя часто рассказывали о религиях и философских воззрениях старого мира. Этот лес самим фактом своего существования, как и те черные вампиры из Африки, доказывает наличие жизни вне Солнечной системы. Лес стал моим храмом, куда я прихожу не преклоняться и прославлять, а проникнуться трепетным и волнующим чувством единения со всем живым, населяющим космос.

К своему немалому удивлению я понял, что жизнь есть везде и всюду. Астрономы прежнего мира обнаружили основные жизнеобразующие молекулы в непомерных скоплениях межзвездной пыли и газа, так что составляющие всего живого существовали еще до образования звезд. Похоже, жизнь создает и воссоздает себя в виде бесчисленного множества форм. Благодаря своему собственному бессловесному общению с деревьями я коснулся бесконечного множества живых и мыслящих существ, обитающих в космосе.

Временами мне удается уловить едва ощутимое присутствие живых существ гораздо более древних, мудрых и странных, чем вообще можно себе представить, которые по большей части добры в том абстрактном смысле слова, когда добродетелью зовется самозабвенная любовь, некоторые — злы, как те черные вампиры, в том смысле, в каком слепой эгоизм считается пороком. Недобрые сущности зачастую воюют друг с другом, а лучшие из лучших стараются победить смерть.

Теперь я воспринимаю здешние деревья как двигатели созидания, появившиеся, в свою очередь, как и мы, люди, не в результате какого-то сверхъестественного процесса, а в ходе естественной эволюции, с помощью которой жизнь создает саму себя. Теперь я знаю, что Арни был прав, когда опасался нашествия инопланетных существ.

Должно быть, где-то в космосе существует некая злая сила, которая стерла с лица Земли возрожденную нами жизнь и освободила при этом жизненное пространство для черных паразитов. Поющие же деревья, напротив, были ниспосланы сюда как орудие добрых сил, чтобы противостоять монстрам.

Ну, по крайней мере мне так кажется.

Неужели все мы только злополучные куклы, движимые неизмеримыми и непостижимыми силами, что ведут меж собой многовековую войну где-то далеко, в других галактиках. Мы никогда этого не узнаем, но самое лучшее, что можно сделать, — это продолжать свою созидательную миссию. Думаю, что пробуду здесь до конца своих дней и упокоюсь с миром. И все же присутствие деревьев здорово мне помогает: я уже не чувствую себя абсолютно одиноким, как прежде, и верю, что не умру навсегда. Процесс созидания вечен: мы сами, как и наши собратья, которые еще будут создаваться на станции, все мы зачинатели жизни. И наша миссия не должна прерваться.

Вот это послание я передал на лунную базу. Мы должны предупредить и проинформировать тех, кто унаследует наше дело, обо всем произошедшем здесь. Я вспоминаю долину Кашмира — милый маленький рай, запрятанный далеко и недоступный расе африканских вампиров, надежно защищенный величественными каменными стенами гор. Я верю в то, что все мы будем созданы снова, а вместе с нами — и Мона с Кейси. Тогда мы приземлимся там, в долине, и заново взрастим на Земле человеческую расу.