Прайс Дюран не относился к тем людям, которые могут смириться с поражением — пусть на первый взгляд и неизбежным. Порой ему даже хотелось научиться покорно принимать удары судьбы. Жизнь его от этого стала бы только спокойнее. Но, по воле рока, Прайс был прирожденным борцом, и любое сопротивление вызывало в нем упрямую решимость все-таки добиться своей цели.

В общем, покорность явно была не в характере Прайса Дюрана. В случае необходимости он сражался всеми доступными ему средствами и не больно-то задумывался о цене поражения. К тому же он всем сердцем верил в удачу Дюранов. И надо сказать, эта удача его еще никогда не подводила… возможно, потому, что Прайс не давал ей такого шанса.

Когда все ушли, Прайс вернулся в свой шатер. Айса мирно спала. Ее милые свежие губы были приоткрыты, длинные ресницы чуть трепетали в такт тихому дыханию.

Вид спящей девушки еще больше укрепил решимость Прайса не отдавать ее мерзкому азиату. Кровь вскипала в его жилах при мысли об этой девственной красоте, оскверненной грязными лапами де Кастро. Нет, он не уступит. А это значит, что до утра надо придумать, как спасти девушку… если, конечно, Жоао за это время не найдет способа прикончить самого Прайса.

Желтый серп луны висел почти в зените. Всю первую половину ночи Прайс как на иголках просидел возле спящей Айсы.

Сэм Сорроуз вызвался подежурить в танке, и Прайс охотно принял его предложение. Он даже дал Сэму на хранение ключ от находящегося в машине сундука с золотом. Дело в том, что Прайс решил вместе с девушкой бежать из каравана. Другого выхода он не видел. Не могут два человека победить целую экспедицию.

Между тем лагерь понемногу засыпал. Вскоре только часовые — два белых и два араба — мерно бродили по периметру, время от времени окликая друг друга.

Ближе к полуночи покрасневшая луна спряталась за барханы, и стало совсем темно. Прайс решил, что пришла пора действовать.

Шепнув пару слов Сэму, он бесшумно оседлал своего верблюда. Потом нашел два бурдюка с водой и приторочил их к седлу.

Вернувшись в шатер, американец упаковал вьюки. Шоколад. Галеты. Вяленое мясо. Сушеная абрикосовая масса, которую арабы называли «шкура кобылицы». Зерно для верблюдов. Аптечка. Бинокль. Боеприпасы для ружья и револьвера.

Когда все было готово, Прайс вновь сел рядом с девушкой. Он слушал ее тихое ровное дыхание, и меньше всего на свете ему хотелось ее будить. Но дольше ждать он не мог.

Не зажигая огня — могли заметить часовые, — Прайс дал девушке еду и воду.

— Люди, с которыми я сюда пришел, решили, что утром я должен вернуть тебя тому, у кого отнял, — прошептал он. — Я не могу сражаться с ними со всеми, и потому мы должны бежать.

— Но куда?

— Может быть, в Энз? Ты же вроде направлялась именно туда.

— Все так. Но Энз мертв. Это город призраков. Вот уже много сотен лет ни один человек не видел его стен. Я не хочу, чтобы ты умер, защитник мой! — внезапно охрипшим голосом прошептала она. — Отпусти меня одну.

— Нет, я не могу бросить тебя на произвол судьбы. И не говори о смерти. Удача Дюранов нас не оставит.

— Но у меня так много врагов… и они так сильны. Даже мои соплеменники… они будут искать меня, чтобы спастись от гнева золотых людей. И Маликар тоже ищет меня верхом на тигре. Он преследует меня своей тенью.

— Пошли, — решительно сказал Прайс, поднимая вьюки и устремляясь к выходу из шатра.

Крепко сжимая в руке золотой кинжал, Айса молча последовала за ним.

Прайс задержался лишь на секунду — махнуть на прощание Сэму. Уже через миг он подвел девушку к верблюду.

— Садись.

— Подожди, — шепотом ответила Айса. — Может, мне удастся найти своего дромадера. Прислушайся.

Минуту они стояли молча. Вокруг под колючими звездами пустыни раскинулся темный спящий лагерь. Тут и там чернели тени шатров. Подогнув ноги, черными тушами лежали верблюды. Завернувшись в аба, спали под открытым небом люди.

Множество звуков раздавалось в ночной тиши. Дыхание людей. Тихие, печальные стоны верблюдов. Далекие голоса перекликающихся часовых. И над всем этим — шелест песка, текущего по склонам барханов, подгоняемого легким предрассветным ветерком.

— Колокольчик моего верблюда, — внезапно прошептала Айса, устремляясь в темноту.

Прайс пошел было за ней, но в последний момент передумал. Он бы только помешал.

Прайс стоял и вслушивался в ночь. Вслушивался в дыхание спящего бивуака, в сухой шорох песка — шепот призраков мертвой земли, разбуженных ветром…

Прайс даже и не осознавал, как много значит для него Айса. Не осознавал вплоть до того момента, когда отчаянный крик Нура разорвал покой устало дремлющего лагеря. Этот вопль, словно острый нож, пронзил Прайса в самое сердце. Он почувствовал внезапную слабость, в глазах помутнело от страха. Прайс Дюран дрожал от ужаса. И боялся он, как никогда еще не боялся за себя самого, за девушку, которую и увидел-то впервые только накануне вечером.

Потом сила и решительность вернулись к Прайсу. Вскочив в седло, он рывком поднял на ноги верблюда и вытащил из-за пояса револьвер.

Hyp, видимо, спал возле своего нового верблюда и проснулся, когда Айса попыталась его украсть.

А в лагере царило полное смятение. Люди с воплями вскакивали с земли, выбегали полуодетые из шатров. Метались лучи фонарей. Трещали ружейные выстрелы, сопровождаемые проклятиями на нескольких европейских языках сразу. Со всех сторон раздавались крики бедуинов, поминавших Аллаха и его пророка.

И через весь этот бедлам несся белый дромадер с Айсой на спине. В руке девушка держала золотой кинжал.

Им она, скорее всего, и перерезала веревку, которой был стреножен верблюд.

— Эйи-ии, Прайс Дюран! — ликующе прозвенел ее голос, и Прайс, пришпорив верблюда, помчался рядом с ней.

— Шайтан эль кабир! — вопил Hyp у них за спиной. — За ними! За ними! Мой верблюд! Эфенди Дюран и женщина!..

— Хватайте! — визжал де Кастро. — Хватайте вора!

— Миллер, Мэсон, — перекрывая какофонию, прогремел голос Якоба Гарта, обращавшегося к часовым. — Остановите их!

Пуля просвистела над ухом Прайса. Часовые бежали наперерез. Они пытались поймать беглецов в круг света от фонарей и беспорядочно стреляли.

— Пригнись, — крикнул Прайс девушке. — И прибавь ходу!

В ответ раздался тихий смех. Чистый голосок Айсы издевательски пропел отставшим врагам:

— Счастливо оставаться!

— По седлам! — орал шейх Фархад. — Бисмилла! В погоню!

— Ружье тому, кто поймает мне эту сучку! — вопил де Кастро.

Скача бок о бок, беглецы неслись в глубь пустыни, в спасительную тьму. А за ними мчалась погоня.

Прайс повернулся в седле. Позади он увидел сплошную лавину преследователей. Казалось, добрая половина лагеря гналась за беглецами. Прайс понял, что все пропало. Им с Айсой не спастись. Даже если они продержатся до рассвета, арабы, среди которых были очень искусные следопыты, не дадут им уйти.

Все так же бок о бок они перевалили через гребень первого большого бархана. В миг, когда их силуэты вырисовались на фоне звезд, сзади раздались выстрелы.

Верблюды помчались вниз по склону, и тут Прайс сделал то, чего сам от себя не ожидал.

Наклонившись к девушке, он позвал:

— Айса, Айса из Золотой Земли, я должен кое-что тебе сказать. Сейчас, потому что мне может больше не представиться такой возможности. Ты очень красивая… и храбрая.

Девушка рассмеялась:

— Нас никогда не поймают. Перед нами вся пустыня. Они псы, вздумавшие охотиться на орлов!

А потом позади взревел мотор танка, залязгали гусеницы, подал голос танковый пулемет.

Неужели канзасец присоединился к погоне? Конечно нет! Сэм Сорроуз сделал единственное, что могло помочь беглецам спастись.

— Спасибо тебе, старина Сэм, — прошептал Прайс — Пусть у них станет проблемой больше!

Арабы, Прайс это знал, все еще до дрожи боялись танка. Устремившееся якобы в погоню железное чудовище наверняка распугает преследователей. Что же касается белых, то никто из них еще не ездил так хорошо, чтобы представлять серьезную опасность для Прайса и Айсы.

К тому времени, когда беглецы выбрались на верх второго бархана, гул двигателей, крики людей и звуки выстрелов остались далеко позади. За третьим барханом все смолкло, и остался лишь шорох песка под копытами дромадеров.

Первые лучи восходящего аравийского солнца нашли Прайса и Айсу все так же едущими бок о бок. Усталые верблюды медленно брели по мертвой равнине солончаков, хрустящих под копытами, словно снег в мороз.

Впереди лежала новая гряда ржавых барханов, казавшихся в алых лучах поднимающегося над горизонтом светила кроваво-красными.

Кругом — только пустыня. Пески, выходы черного гранита, словно обломки древнего скелета, стертого временем в порошок, белесые солончаки…

Солнце еще только-только взошло, а горизонт уже подернулся жарким маревом, и серебристые озера утреннего миража, обещая прохладу и покой, замелькали над адской равниной пустыни.

Лагерь лежал далеко позади, и, подгоняемые утренним ветром, вечно текущие пески успели уже замести следы беглецов. Пропала и караванная тропа, отмеченная зловеще скалящимися человеческими черепами. Прайс и Айса остались вдвоем, один на один с непобедимыми просторами Пустого места.

— Ла сива ху, — пробормотал Прайс одно из имен, которым арабы называли пустыню. В переводе оно означало «Там, где нет никого, кроме Него».