Я ни разу не видел, чтобы папа двигался так быстро, ну разве что если ему нужно схватить пульт, прежде чем мы переключим канал на мультики. Он за секунду поднимается на ноги и говорит, что вечеринка окончена: рано утром у него запланирована встреча. Раздаются стоны и ворчание, но потом папа добавляет, что каждый может взять домой по бутылке вина. Стесняться нечего. Никто и не стесняется. По нашей кухне словно промчалась туча саранчи. Кто-то даже выдернул у меня из руки бутылку, которую принесла Перл. Возможно, это Малоглазый Скат. Вид у него очень уж подозрительный.

Через пять минут остаются только четверо: папа, Перл и мы с Билли. Билли болтает ногами и задевает диван, однако папа не говорит ни слова. Плечи его поникли, и он сжал пальцы. Перл говорит Билли, как она любит папу. Она была очень расстроена, когда однажды ночью все просто исчезли, не оставив ни адреса, ни телефона.

– Я вышла подышать свежим воздухом, а когда вернулась, вас уже не было. Вещи тоже исчезли. Ни слуху ни духу. В итоге мне самой тоже пришлось переехать. – У Перл кривится рот.

– Приходи жить с нами! – Билли умоляюще складывает ладони.

– Это ваш папа должен решать, – улыбается Перл, оглядывая комнату. Ей явно не нравится то, что она видит. – Но нам придется избавиться от этих подушек. И от искусственных лилий меня мутит.

Я сглатываю и думаю: Только не лилии, они должны остаться.

– Ваш папа просто не способен смириться с мыслью, что над отношениями надо работать. Что это обоюдный процесс. Я сказала ему это, когда мы разговаривали недавно.

Странно. Перл говорит о папе так, словно он человек-невидимка. Но я же его вижу, и я вижу, что он похож на сдувшийся шарик. Он сбит с толку и разломан на куски, как печенье, продающееся со скидкой.

– Ты знаешь, почему мы уехали, Перл, – шепчет он, проводя рукой по голове. – Давай хотя бы не при них. – Он кивает на нас с Билли и снова гладит себя по макушке. Нет, волосы все еще не появились. – Они и так уже нахлебались. Не надо еще и этого. Ты знаешь, что случилось. Ты все знаешь.

Я снова сглатываю, на сей раз сильнее.

– Это все ты виноват, – шипит Перл, наклоняясь ближе к папе и качая пальцем у него перед носом. Ноготь на пальце ярко-алый. Мне не нравится цвет. – Ты разрушил счастливую семью. Ты всегда был сумасшедшим, Стивен Рэмзи. Не знаю, как твоя жена тебя терпела.

Мое сердце напоминает шагающую пружину, которая переступает вниз по ступенькам. Маме не приходилось «терпеть» папу. Почему Перл так говорит? Мама любила папу, и мне наплевать, кто там что говорит.

Папа соглашается, что он иногда тупит. Он кивает, как игрушечные собачки, которых иногда видишь в машинах у стариков. Я хочу сказать, что папа не тупой. Слова крутятся у меня в голове, как тефтели на тарелке, но на язык так и не попадают. Папа извиняется и извиняется перед Перл.

Я слышу только, что он просит прощение, и мне кажется, что это он один во всем виноват. Поэтому я и говорю то, что говорю:

– Это из-за шоколадного фондю, да?

Папины брови напоминают вопросительные знаки.

– Ты вообще о чем?

– Камий, – фыркаю я. В животе у меня все горит, и я продолжаю: – Эта фондюшная леди, с которой я тебя видел в день экскурсии. Та самая, которая писала тебе сообщения.

Похоже, начался фондю-армагеддон. Перл визгливым голосом задает вопрос, который я задавал себе столько раз:

– Кто такая Камий?

Папа попал в такой шторм, что никакой ураган с этим не сравнится.

– Хм, ну, это…

На него злобно уставились три пары зрачков.

– Это не то, что вы думаете.

За Перл говорить не буду, но сам я думаю о любовном десятиугольнике. Судя по тому, как Перл прищурилась, она тоже ни о чем хорошем не думает. Мне странно, что она вообще еще что-то видит. И, сказать по правде, я рад, что сказал то, что сказал. Теперь все вышло на поверхность, и папе придется что-то ответить.

– Камий – это… ну…

В конце концов папа бормочет, что они познакомились на работе.

– Пфффф, – шипит Перл. Щеки ее ярко порозовели. – Это с Камий ты только что веселился на полу?

– Нет, это Кошка, – объясняет Билли.

– Ах, то есть их двое? Камий и Кошка?

– А еще дама в шарфе в горошек, Орла и Кимберли, – добавляю я.

У папы глаза чуть не вываливаются из орбит. Он шипит, что я читаю его переписку. Я объясняю, что телефон забибикал, когда мы ходили в парк, и я случайно увидел сообщение и не смог не прочитать. Он должен радоваться, что я получил такое хорошее образование.

– Перл, – умоляюще обращается папа. – Это правда не то, что ты думаешь. Я не знаю этих женщин, а Кошка – ее, кстати, зовут Кэт – это владелица салона красоты на первом этаже.

– Ага, и, видимо, у нее ты стрижешься. – Она оглядывает его лысую голову и рычит. – Ты изменился, Стивен Рэмзи.

Билли колотит пятками по дивану. Тук-тук-тук. А я смотрю на искусственные лилии в вазе и думаю: представь мирный семейный ужин, а теперь сотри его из воображения и представь нас. Мы сидим в ряд, как печальные утки в парке развлечений, и ждем, когда нас собьют мячом.

Тук-тук-тук.

– Я думаю, ты сам не понимаешь, что наделал… – Голос Перл жужжит в комнате, как надоедливый дроид.

Тук-тук-тук.

Папа убитым голосом просит меня подготовить Билли ко сну и просит нас обоих не выходить из своей комнаты. Ему нужно поговорить с Перл наедине, без маленьких ушек. Я тихо закрываю за собой дверь и переодеваю Билли в пижаму. Билли говорит, что все устроилось именно так, как планировал Брайан. И как раз тогда начинается настоящая ссора. Поначалу голоса папы и Перл звучат тихо. Билли склоняет голову набок, пытаясь расслышать, о чем они говорят. Через несколько секунд Перл повышает голос. Лопаются воздушные шары, а я говорю себе, что праздники не должны так заканчиваться. Папа пытается успокоить Перл, но у него не получается: она кричит что-то про Камий и про то, как она ненавидит фондю.

Единственным безопасным местом остается кресло. Мы с Билли сворачиваемся в нем клубочком, и я натягиваю нам на головы одеяло, чтобы заглушить все эти крики. Мой способ не срабатывает. Даже наше безопасное место больше не безопасно. Перл кричит о том, что все ее обо всем предупреждали.

– Да, все говорили, чтобы я не влюблялась в мужика с прицепом, но я-то думала, что мне лучше знать.

Билли неуклюже съеживается и шепчет:

– Бекет, мне это не нравится. Перл очень зла на папочку. Я зря пригласил ее на праздник?

Я говорю братишке, что нет, конечно же не зря.

Теперь Перл кричит что-то про свободных игроков. Билли говорит, что она, наверно, больше не злится на папу. Играть же весело. Ему бы тоже хотелось быть свободным игроком. Но Перл вопит, что мужчины, которые строят из себя таких, трусливые негодяи. Билли сразу осунулся; он говорит, что передумал и больше не хочет играть. Я не слышу, что говорит в ответ папа. Он ведет себя очень тихо. Послышался какой-то глухой шум, похожий на бульканье чайника. Перл ни с того ни с сего орет, что сейчас не время пить чай. Я слышу, как хлопает и опять открывается дверь.

– Расскажи мне сказку, – шепчет Билли. – Я не хочу слушать, как они кричат.

Он затыкает пальцами уши.

Дрожащим голосом я начинаю:

– Мальчики долго оставались под водой с прекрасной русалкой. Они любили ее всем сердцем, и она тоже любила их. Они забыли о других людях, о тех, кто еще боролся с бурей на поверхности. Они забыли о земле, до которой надо было добраться. И они забыли, что были раньше невидимы, потому что русалка видела их, а они – ее. Она пела им песни и рассказывала истории про своих предков. О том, как они странствовали сквозь бури. Но однажды, когда братья уже почти забыли о своей прежней жизни, русалка сказала им, что шторм закончился и они должны вернуться. Но мальчики не хотели ее слушать.

В дверь тихо стучат, и мы откидываем одеяло. Папа просовывает голову и просит прощения за крик. Теперь все закончилось, и нам не о чем волноваться. Это было просто досадное недоразумение, и теперь все позади. Билли словно побывал в аэродинамической трубе: волосы у него торчат под самыми разными углами.

Папа вздыхает и говорит:

– Вы не против, если я пойду прогуляться с Перл? Ей нужно подышать свежим воздухом.

– Здесь тоже есть воздух, папочка, – шепчет Билли и глубоко вдыхает, чтобы подтвердить свои слова.

– Я знаю, сынок. – Папа проходит в комнату и велит нам перебираться из кресла в кровати. – Но Перл правда надо пройтись недолго. Я бы не спрашивал, но я выйду буквально на несколько минут и как раз успею поцеловать вас перед сном, когда вернусь.

Я не успеваю остановить папу, и он возвращается к двери. Он посылает нам оттуда воздушный поцелуй. Дверь за ним закрывается.

– Ох, – вздыхает Билли и закашливается. – Как быстро.

Входная дверь тихо закрывается. Когда это происходит, квартира как-то меняется… становится страшновато. Я целую вечность жду, пока папа вернется. Даже поднимаюсь с кровати через четверть часа под предлогом того, что хочу выпить воды. На самом деле мне надо проверить, не прокрался ли папа обратно, ведь мы могли его не услышать. В гостиной пол усыпан чипсами; по столам разбросаны упаковки из-под волованов. Все внутренности упаковок вылизаны изнутри. Папа не вернулся.

Я возвращаюсь в комнату. Билли садится на своей кровати и спрашивает, почему папочка не поцеловал его перед сном.

– Ладно, сдаюсь. Я сам тебя поцелую. – Я поднимаю руки вверх и шлепаю по направлению к его кровати.

– Нет, спасибо, – отвечает Билли. – Я лучше поцелую Брайана.

Это он и делает.

Сначала мне кажется, что я сплю. Но затем острый локоть вонзается мне прямо в поясничный отдел позвоночника внизу спины (страница 72 Медицинской энциклопедии Марвела). Я резко просыпаюсь и сажусь на кровати. Лунный свет пробивается в щель между занавесками. Теперь я вижу, что меня разбудил Билли; он почему-то не лежит в кровати, как ему полагается.

– У меня животик болит, – стонет он.

Я смотрю на телефон и вижу, что опять стоит несусветная рань.

– Пойду позову папу, – бормочу я, откидывая покрывало и протирая глаза.

– У тебя не получится, – хнычет Билли, плюхаясь на угол моей кровати. – Папа от нас ушел.