Поверьте на слово: мои глаза внезапно раскрылись так широко, словно в них брызнули лимонным соком. Никуда папа не мог уйти. Есть только одно место, где папам полагается быть посреди ночи. В кровати. Им полагается храпеть во всю глотку и видеть сны о том, чем еще они могут порадовать своих детей. Билли хватается за живот; оттуда раздается громкое урчание, как из гейзера. Билли облокачивается на меня и сообщает, что его тошнит. Господи Иисусе! Тогда не облокачивайся на меня, ладно?

Билли прав насчет папы. Я обошел всю квартиру. Папы нет в кровати. Папы нет в туалете. Я даже раскрыл все шкафы, хотя папа, забравшийся в шкаф, это так же вероятно, как орангутан, поместившийся в арахисовой скорлупке.

– Так не должно быть, – бормочу я скорее самому себе, чем Билли. – Если папа все еще говорит с Перл, то у него, наверно, совсем пересохло в горле.

Билли протягивает руку и сжимает мне пальцы. Я отвечаю на его рукопожатие, но нет, у нас не все в порядке. По шкале от одного до десяти (десять – все в порядке, один – не все в порядке) сейчас у нас где-то 0,0001.

– Бекет, – хнычет Билли, поднимаясь с кровати, как зомби. – В моем животе живет огнедышащий дракон.

Он встает и хватает себя за зад.

– Господибожечкимоидорогие! – воплю я, потому что Билли бежит к туалету с криками, что дракон просится наружу поиграть.

Дверь сортира грохочет о стену: Билли дернул ее нараспашку. Раздается какое-то неприятное клокотание. Я слегка морщусь, когда держатель бумаги поворачивается со скрежетом. Шумит слив.

И снова.

И снова.

Возвращается Билли с лицом цвета сырого теста. Волосы у него напоминают крохотных влажных змеек. Он говорит, что, наверно, съел что-нибудь не то на празднике. И конечно же это не:

пять подгоревших фуршетных сосисок;

два пирога со свининой;

три мини-пиццы с пепперони;

чипсы со вкусом креветок, маринованного лука и соли с уксусом; один креветочный волован (облизанный и положенный обратно на противень);

шесть грибных кармашков;

четыре капкейка с розовыми розочками;

пять бутербродов с сыром, разрезанных на треугольники, с флюоресцирующим желтым маринадом, от которого белый хлеб казался ядерным;

четыре бутылки синей газировки;

три ломтя киша с ветчиной;

шесть печеньиц с шоколадной крошкой.

Пытаясь не паниковать, я уговариваю Билли забраться обратно в свою кровать (по сути, я просто не хочу, чтобы его стошнило на мою), но как только я накрываю его одеялом и предлагаю еще поспать, как он подхватывается и опять несется в туалет, вопя, что дракону надо чихнуть.

Пока Билли сидит на толчке, я звоню папе, но он не поднимает трубку.

Я кладу телефон и думаю о двух вещах. Во-первых, зачем я пишу стихи, если у меня получается такой бред? Во-вторых, чем бы там ни отравился Билли, оно обязательно найдет путь наружу одним из двух способов. Так всегда бывает, когда у него болит живот. Для протокола: я думаю, Ниагарский водопад переместился в наш туалет.

На самом деле я думаю о трех вещах. Третье – это вот что: когда кто-то отравился, надо быть очень осторожным. Полы становятся скользкими, как покатый ледник, когда бежишь по нему в шлепанцах. Я знаю это, потому что только что забежал в ванную и, боже правый, чуть на въехал на всех парах в завтрашний день. Билли выглядит ужасно: весь в подтеках рвоты, он продолжает забрызгивать унитаз. Я протираю ему лицо одной из тряпочек, которые папа купил в торговом центре, а Билли выпускает из себя очередную лавину, которую я прикрываю пушистым ковриком.

Когда Билли в последний раз было плохо, мы как раз катались на поезде-призраке на городской ярмарке. Тогда, правда, все было проще. Сначала было темно, и мы не видели блевоты. А потом мы ехали в нашем вагончике, и это помогло. В третий раз массы сдуло от нас вентилятором. Учтите: за нашими спинами люди вопили во весь голос, а мы думали, ну что за ребячество, не такой уж страшный этот поезд. Но когда мы сошли с него, то поняли, что люди позади все забрызганы рвотными массами. Они, правда, подумали, что это часть развлечения, и мы побыстрее смылись, хохоча по дороге.

Час спустя (о, этот мучительно-долгий, несчастный, как утро понедельника, час!) я все еще не дозвонился папе и сам отвел Билли в постель. Он взглянул на меня глазами спаниеля, который смотрит грустный фильм, и прошептал:

– Жаль, что с нами нет Кошки. То есть Перл.

– Да, я знаю. – Я погладил братишку по влажным волосам. Билли стал засыпать. – Но еще лучше было бы, если бы здесь был папа.

На следующее утро папа так и не вернулся. Я говорю Билли, что папа позвонил, когда он спал, – это, конечно, неправда. А потом я убеждаю брата, что папа велел, чтобы мы переоделись в школьную форму и сами, как обычно, дошли до школы, а он вернется домой позже. Билли кивает и говорит, что хочет есть. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что свежей еды никакой нет, а девять пирогов со свининой, оставшихся от праздника, – не самый лучший вариант на сегодня. Тогда я вспоминаю, что вчера не съел яблоко из школьного обеда. Я достаю его и протягиваю Билли. На секунду мне кажется, что я взял на себя папину работу, и мне это не нравится. Для начала, у меня слишком много волос, чтобы быть папой.

Пока Билли кусает яблоко, я переодеваюсь в брюки и рубашку, завязываю галстук, надеваю джемпер и каждые несколько секунд проверяю телефон, не пришло ли сообщение от папы. Ничего! Билли тихонько вскрикивает, и я бегу проверить, не стошнило ли его в очередной раз.

– Случилось нечто ужасное, – говорит он мне, хватаясь за горло.

– Тебя опять тошнит? – Выпучив глаза, я оглядываюсь, какую бы емкость взять. В коридоре стоят папины новые ботинки. Сойдет.

– Хуже, гораздо хуже, – говорит Билли, царапая себе шею, а я держу ботинок у него под подбородком. – У меня в животе растет дерево.

Спокойно, Бекет. Расслабься, поставь ботинок на место, с Билли все в порядке. Я гляжу Билли в глаза и говорю, что никакое дерево у него не растет, ни в животе, ни где-либо еще. Оказалось, он проглотил семечку от яблока. Я объясняю ему, как работает пищеварение, и добавляю, что, если я съем лесной орех, у меня не вырастет в животе лес. Звонит телефон, и я бегу к нему, уверенный, что это папа.

Это не папа.

В телефоне что-то шипит и трещит, но я различаю женский голос:

– Стивен?

– Э… – бормочу я. – А?

Я плохо слышу. Треск стоит похуже, чем когда Бабуля Ибица готовит свинину на ужин. Женщина продолжает говорить. Она рада, что я подошел к телефону; она пыталась дозвониться по мобильному, но я не отвечал.

– Это я, – говорит она. – Камий.

Я только что проглотил бильярдный шар, спрятанный в шар для боулинга. Я чуть не выбалтываю, что это она, леди-шоколадное-фондю, стала причиной всех наших проблем и поссорила папу с Перл.

– Камий из Давдейл-Хаус. Я отправила сообщение на прошлой неделе и сказала, что позвоню. Сначала я попробовала дозвониться по мобильному, но ты не отвечал. И я позвонила по второму номеру. В общем, я свободна на следующей неделе, поэтому если ты хочешь прийти, то пожалуйста. Адрес ты знаешь.

На линии снова помехи.

– Ты слышишь меня? Связь ужасная. Все хорошо, Стивен? У тебя все хорошо? Может, это вздор…

– Это не вздор, – выдавливаю из себя я. Я не вздрагиваю.

В телефоне треск и шипение.

– Прости… Я что-то не расслышала. Что ты сказал? Я сказала, может, это вздор, но у тебя странный голос…

А.

– Я, наверно, потом перезвоню, Стивен. Но да, на следующей неделе я свободна, если у тебя будет время…

Из ванной раздается вопль, и мне приходится срочно повесить трубку. Оказалось, Билли катается по полу на коврике для ванной. Я вспоминаю, что именно этим ковриком накрыл место, где его стошнило ночью. Мне приходится поднять Билли с пола и сказать, что ему нельзя так веселиться, не позвав меня. И что на сегодня нам хватит спрятанных островков рвоты. Билли широко улыбается и говорит, что больше их и нет.

– Ну разве что на твоем джемпере, – добавляет он, показывая мне на рукав.

Бабуля Ибица говорит, что беда всегда стучится трижды. Ну что ж. Во-первых, ушел папа. Во-вторых, Билли расхворался. Я как раз думаю, что случится третьим, и тут в дверь стучат. Билли говорит, что это папа, а я говорю, нет, у папы есть ключи.

Я осторожно приоткрываю дверь и выглядываю наружу. Кошка протягивает нам блюдо и говорит, что рада, что застала нас дома.

– Спасибо за чудесный вечер.

Интересно, слышала ли она, как орала потом Перл. Если да, то Кошка об этом молчит.

– Я принесла вам пастуший пирог. Мне нужно было освободить место в морозилке, и я подумала, что вам он понравится. Ваш папа дома?

Ну вот и третий номер.

– Но я не ем пастухов, – в замешательстве возражает Билли.

Кошка с хохотом отвечает:

– В пироге нет пастухов. В сочнике нет сока. Селедка под шубой не носит шубу. В глазунью не кладут глаза… – Кошка с трудом сдерживается, чтобы не продолжить, и переспрашивает: – А ваш папа дома?

– Папа, – кричу я во всю глотку, обернувшись через плечо. – Кошка принесла пастуший пирог.

В ответ – тишина, как я и предполагал. Билли дергает меня за рукав и пытается напомнить, что папа потерялся.

– Потерялся во времени, – бормочу я, выжимая из себя улыбку.

Я выхватываю блюдо с пирогом из рук Кошки и закрываю дверь. Прислоняюсь к двери лбом. Пронесло, улыбаюсь я Билли, но он меня не слушает. Слишком занят размышлениями о том, носит ли картошка мундиры.

Мистер Бигл говорит, что его очень впечатлили наши идеи касательно сада. Похоже, он считает, что мы все страшно талантливые, хотя, конечно, некоторые больше остальных. Он имеет в виду тех, кто не рисовал мелками на обратной стороне упаковок из-под хлопьев. Честно говоря, я не очень внимательно слушаю, и вот уже мистер Бигл тычет в меня пальцем и говорит, что школа не место для ротозейства.

– Да уж, – шепчет Донте Моффат, склоняясь к моей парте. – Ты должен быть больше похож на апельсиновый сок.

Я бормочу, что понятия не имею, о чем он.

– Сконцентрируйся! – вопит мистер Бигл. – Как только я открываю рот, ты перестаешь слушать, так, что ли?

– Аааа?

К несчастью, я и правда не слушал. А как тут слушать, когда жизнь похожа на водоворот и меня словно засасывает в сливное отверстие.

– Бекет, проснись, пожалуйста. Бекет, не мог бы ты слушать, когда я говорю про ПЕРЖУ? Бекет, луна сделана из маргарина.

– Что, правда? – кричит Донте Моффат.

Ну хоть кто-то слушает, говорит мистер Бигл. Нет, не из маргарина.

В любой момент я могу просто исчезнуть. Пуфф! Никто и не заметит, как меня смоет в сливное отверстие. У меня горят щеки, и я оборачиваюсь посмотреть на Асебен. Но я ее не интересую. Видимо, потому, что не верю в бабочек и считаю, что браслеты не приносят в жизнь счастье. С тех пор как я сообщил девочке об этом, она ведет себя странно. Я попытался наладить зрительный контакт с Асебен, но она посмотрела прямо сквозь меня. Впечатляет, кстати, если учесть, что у нее нет рентгеновского зрения.

– Ну ладно, класс. Тебя, мечтатель в углу, это тоже касается. Я хочу, чтобы вы надели свои самые внимательные уши и послушали меня. У меня для вас потрясающие новости. Я уже упоминал об этом раньше, но вы так спешили сбежать с урока, что, видимо, не расслышали.

Задница мистера Бигла приземляется на край парты. Оказывается, наш учитель носит смешные носки с героями мультфильмов.

– Я говорил, что на ПЕРЖУ придут посмотреть совершенно особые гости. Не только ваши родители.

Я вздыхаю и принимаюсь чистить циркулем ногти.

– И раз уж в прошлый раз вы не слушали, я повторю. Газета «Эхо Эдема» сделает про нас новостную заметку. Так и вижу заголовок: «ПЕРЖУ в школе Кровоточащего Сердца Господня». Роскошно! – Мистер Бигл так громко хлопает в ладоши, что его, наверно, слышно на Международной космической станции. – Им нужна будет какая-нибудь душевная история, угол съемки, так сказать. Возможно, у кого-нибудь из вас возьмут интервью.

Звучит радостное уханье. Исходит оно в основном от Мими; она сообщает, что о ней уже писали в газете:

– Я выиграла детский конкурс красоты, и мне вручили корону и ленту.

Мистер Бигл благодарит Мими за столь ценную информацию, но она уже вошла в раж. Когда мистер Бигл говорит, что придет фотограф, девчонка сообщает, что подготовится к съемке крупным планом. Мистер Бигл просит ее особенно не переживать – крупных планов не будет.

– Так или иначе, – продолжает он. – Я думаю, что газетчики из «Эхо Эдема» больше всего заинтересованы в победителе конкурса, и это заставляет меня сделать важное заявление.

Весь класс замолк в ожидании. Правда, некоторые ждут с закрытыми глазами: им интереснее появиться в газете, чем выиграть какой-то конкурс. Мистер Бигл выдерживает драматическую паузу, как ведущий телешоу.

– Побеждает Роберт Эбсолом! – Мистер Бигл хлопает в ладоши. – Мне так понравился его ПАПИН САД. Как он разместил там все, что напоминает о папе. Такие очаровательные детали. Идея использовать игрушечный грузовик для сбора палых яблок – это гениально!

Мистер Бигл хочет, чтобы Кастет встал и поклонился. Поначалу он краснеет, как задница бабуина, но мистер Бигл говорит, что сад у него получился такой удивительный, что и его папа, видимо, человек совершенно необычайный. Кастет слегка улыбается. Он встает для поклона, и я вижу, как его браслет с бабочкой цепляется за край стола. Кастет этого не замечает; браслет рвется и остается лежать на углу парты, словно крошечная резиновая змейка. Я поворачиваюсь к Асебен и показываю на него, но она, задрав нос, демонстративно смотрит в другую сторону.

– Я еще не закончил, – говорит мистер Бигл. Учителя никогда не заканчивают. Вы уже надеетесь на то, что они все сказали, но они всегда продолжают. – Есть и еще один победитель. Я понял, что эти два сада смогут стать отличными соседями.

Мими привстала со стула и уже готова поклониться. Естественно, она хочет победить и попасть в газету.

– Топ-модель по-эдемски, – бормочет она еле слышно.

Я фыркаю над ее энтузиазмом.

Мистер Бигл выкрикивает:

– Бекет Рэмзи и его удивительный лечебный «САД ЛЕКАРСТВЕННЫХ ТРАВ». Я просто обязан был выбрать и его тоже: Бекет так досконально изучил вопрос. Мне кажется, его знания о народной медицине – это что-то удивительное и всей школе будет полезно приобщиться к ним. А еще мы сможем приносить растения в класс и обсуждать, как они используются людьми. Например, лаванда служила антисептиком, а также применялась для мумификации тел еще в Древнем Египте.

Мими устраивает свою задницу обратно на стул и кидает на меня убийственные взгляды. С такими глазами конкурс красоты не выиграешь, уж поверьте мне на слово.

– Всем спасибо за усердный труд, и особые поздравления Роберту и Бекету, – говорит мистер Бигл, приглашая меня поклониться. – Сад получится великолепный. Ваши родители будут гордиться вами, и вы сами будете гордиться собой. Я буду гордиться вами.

Ясно, все будут гордиться.

Мистер Бигл продолжает:

– Но мне еще надо придумать, что сделать с этой скучной белой стеной за садом. Но вам об этом переживать нечего. Оставьте это мне. У меня есть одна мысль.

Я только что выиграл ПЕРЖУ. Однако, хоть Кастетов браслет и порвался, мой еще крепко держится на запястье.