На следующий день мы с Билли приходим в школу и до уроков болтаем с Кастетом и Асебен. Внезапно Билли орет:

– Небеса!

Небеса?

Я смотрю на него, а он говорит:

– Ага. Небеса. Я сказал, что увидел небеса. – Это не небеса. Это моя подруга Асебен, – очень медленно отвечаю я.

– Да нет, – смеется Асебен. – На самом деле немножечко небеса. Асебен – это «небеса» наоборот. У тебя очень умный брат, он обо всем догадался. Если подумать, это так мило. Мама назвала нас «бабочка» и «небеса», чтобы мы всегда были вместе. Ведь мы близнецы. – Асебен улыбается.

– А ты рассказала маме, что бабочки помогли нам найти Билли? – спрашиваю я.

– Да. В итоге я объяснила ей, почему везде рисую бабочек. Я думала, она огорчится, но она сказала, что ей нравится думать о Марипозе. Так она навсегда останется живой в нашей памяти. Мама сказала, что тоже будет везде искать бабочек, потому что она думает, что я права: это Марипоза сообщает нам, что у нее все хорошо.

Асебен улыбается, когда я дружески толкаю Кастета в живот.

– Спасибо, – отвечает он. – Вот чего мне не хватало этим утром. Восхитительной боли в кишках.

Он тоже меня пихает, но я говорю, чтобы он поосторожнее – я наполовину состою из воды.

– Эй, ты что, так нахлебался, когда упал? – широко раскрывает глаза Кастет.

– Неа, – смеюсь я в ответ. – Это я в Медицинской энциклопедии прочитал. Все люди как минимум на пятьдесят процентов состоят из воды…

Отсмеявшись, я говорю ему:

– Спасибо, Кастет, что вытащил нас из воды. Если бы не ты, мы бы состояли из воды на сто процентов.

Кастет так краснеет, что я чувствую жар, идущий от его лица.

– А, да ладно. Ты же мой друг, – скороговоркой отвечает он. – Да и мой папа всегда говорил, что надо помогать другим, если им нужна помощь. Мой папа дал мне много хороших советов, и я их не забываю. Как думаешь, в газете захотят написать про то, как вы упали в море и как в итоге все закончилось хорошо? Мне кажется, пресса такое любит.

– Думаю, да. Мы расскажем газетчикам, что папа вдохновил тебя заняться садом и учил помогать другим. Согласись, это чего-то да стоит!

Кастет улыбается и дружески толкает меня.

Звенит звонок; Билли семенит в класс, а нам мистер Бигл велит собраться на садовом участке. Когда мы приходим, то видим несколько новых ростков, пробивавшихся из семян, которые мы посадили в первый день. Мои лекарственные травы отлично прижились, а дерево Кастета выглядит крепче, чем раньше. Если приглядеться, на нем можно даже увидеть несколько крошечных цветочков. Кастет улыбается и говорит, что деревцу нужно всего-то немного любви и заботы. Через пару недель оно расцветет по-настоящему.

Мистер Бигл появляется у нас за спинами:

– Я очень доволен тем, какой получается сад. Осталось только посадить несколько последних растений, и тогда ваши родители и репорт еры из «Эха Эдема» смогут посетить наш сад.

Все разражаются счастливым уханьем, на сей раз по-настоящему. Таким садом можно гордиться. Мы превратили заброшенный участок земли в островок зелени. Он приятен не только взгляду – когда проходишь мимо, чувствуешь сладкий густой аромат, который источают цветы. Мистер Бигл закатывает рукава и помогает нам посадить самое последнее растение – шалфей.

Он говорит:

– Заботиться о растениях – все равно что выращивать дружбу. Помните, я сказал, что это поможет вам со временем научиться самым разным вещам?

Раздаются смешки – мы не совсем понимаем, что имеет в виду мистер Бигл. Увидев всеобщее замешательство, он поясняет:

– Если «поливать» дружбу, она будет расти. Если повернуться к друзьям спиной, то ваша дружба засохнет и, вполне возможно, умрет. Я думаю, что у растений мы можем научиться этому умению – как любить своих друзей и заботиться о них. И недавно я убедился, что мои прекрасные ученики смогли поддержать друг друга.

Ничего себе! Вот это глубокая мысль.

Я думал, что весь этот проект нужен просто для того, чтобы чем-нибудь нас занять. Но если подумать, мистер Бигл прав. Только одна вещь меня еще тревожит.

– Сэр! – Я поднимаю руку. – Белая стена все еще выглядит довольно скучно.

– Ах да! Я рад, что ты упомянул о ней. Я найму прекрасного художника, который вдохнет жизнь в эту стену. Мне нужна профессиональная работа настоящего творца, того, кто подарит нам настоящее произведение искусства, на которое мы сможем смотреть годами.

Асебен что-то чертит носком ботинка в грязи.

Во время обеденного перерыва я нахожу ее и говорю, что ни один художник не сможет украсить стену. Думаю, все равно получится какая-нибудь муть. Пока я говорю это, нас догоняет Мими и просит остановиться. Она хочет сказать нам несколько слов.

– Я сорняк! Прекрасный, но все-таки сорняк.

Мы смотрим на Мими, словно она совсем свихнулась.

Девочка объясняет:

– Я не заботилась о своих друзьях, как сказал мистер Бигл. Я старалась проникнуть в каждый угол, и я похожа на цветок, но, похоже, мне нужно было захватить как можно больше только для себя. Это ведь делает меня сорняком, да?

– Неа, – говорит Асебен. – На самом деле нет.

– Спасибо, – отвечает Мими и несильно толкает Асебен. Та с изумленным видом охает. – Прости, я пошла на кикбоксинг у Келли. Это мое новое увлечение. Я бросила французский и балет. Честно говоря, я и занималась-то ими только для мамы. Но я решилась и сказала ей, что теперь сама буду выбирать себе занятия. Ладно, я вообще-то не об этом. Я знаю, что была плохим другом. И прости меня за все, Бекет. Ты мне не понравился сразу, потому что понравился всем остальным. Казалось, что ты все делаешь идеально. Твой журавлик был лучше того, что принесла на урок я, тебе лучше дается биология, твой проект сада оказался лучше моего. Я так сильно тебе завидовала и так пыталась быть самой лучшей во всем, что забыла, как быть самой собой.

– Спасибо тебе, что попросила прощения. Ты сама вполне норм, – отвечаю я, пожимая плечами. И говорю я это от всего сердца.

Работа над садом закончена. В день, когда родители должны прийти на него смотреть, мы с Кастетом отправляемся проверить, чтобы на участке не было никакого мусора. Рядом с яблоней я вижу подснежник. Когда я показываю его Кастету, тот говорит, что мы их не сажали, однако этот все равно пробился. Кастет считает это доказательство того, что как мы ни планируем свою жизнь, все равно иногда встревает случай, и это тоже неплохо. Это заставляет нас остановиться и взглянуть на все по-новому.

– Ну а еще это знак, – улыбается Кастет.

– Какой знак?

Я во все глаза смотрю на подснежник.

Мне кажется, что малейшее дуновение ветерка унесет его прочь.

– Зима закончилась, – смеется от души Кастет. – Подснежник это доказал. Самые холодные темные дни позади, и настала весна.

Это напоминает мне слова Асебен о том, что самый темный час бывает перед рассветом.

У меня внутри что-то тихо трепещет: да, я правда чувствую, что зима осталась позади и что теперь я наконец могу смело смотреть вперед. Кастет говорит, что нам лучше пойти и поприветствовать родителей, ведь они, наверно, уже начали прибывать.

– Интересно, что там на стене, – говорю я, когда мы уходим. Мистер Бигл накрыл ее брезентом и не говорит нам ни о том, что там нарисовано, ни о том, кто все нарисовал. Похоже, художник приходил в выходные: мы ни разу не видели его за работой.

Мистер Бигл ждет нас на площадке в толпе учеников и родителей. Мы говорим, что все в полном порядке, сад выглядит отлично. Мистер Бигл приглашает родителей пойти и посмотреть, какое чудо мы сотворили, и мы все отправляемся по направлению к саду. Я иду рядом с Билли и папой. Кошка тоже пришла. Я радостно улыбаюсь ей.

Я слышу, как мама Кастета говорит ему, что очень горда работой и что Кастет напоминает ей его отца – в хорошем смысле. Я вижу, что женщина светится от гордости. А Кастет так счастлив, что парит рядом с ней, как на ковре-самолете.

Мистер Бигл разговаривает с репортером и фотографом из «Эха Эдема», которые фотографируют сад и его посетителей. Похлопав в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание, мистер Бигл возглашает:

– Вот что сделали ваши дети. Но это куда больше чем просто сад. Ребята многому научились за эту четверть. Посмотрите на растения, какие они уже большие. Каждый цветок в этом саду отличается от других, но все вместе они делят один участок земли. Они не соревнуются друг с другом и не пытаются никого уничтожить, нет, они живут в гармонии. Это же касается и ваших детей. Они все разные, но этот сад они создавали все вместе. Я ими очень горжусь. И каждый из детей – совершенно особенный.

Звучат аплодисменты. Кастет широко улыбается и говорит:

– Это мы сделали. Мы сделали что-то очень хорошее из ничего.

Мистер Бигл еще минут пять распространяется о том, как мы ездили в садоводство и сажали растения. По его мнению, мы могли бы повторить этот проект снова, так наш сад всем понравился.

Класс разражается радостными возгласами.

– Ну что ж, если вам так по душе этот сад, то, наверно, мы можем посадить еще один. Я об этом уже думал. На школьной территории места уже не осталось, но, может, вам известен какой-нибудь пустырь, который мы бы смогли украсить цветами?

Через несколько секунд я поднимаю руку:

– Да, сэр, я знаю место, где просто необходим сад.

Когда мистер Бигл спрашивает меня, что же это за место, я рассказываю ему о доме престарелых на Грин-Эйк:

– Это такое оживленное место, сэр. Но сада там нет. Я думаю, что старикам понравится смотреть из окон и видеть цветущие растения вместо сорняков.

– Хорошо, Бекет. Это прекрасная идея, и я буду иметь ее в виду.

Репортер из «Эха Эдема» кивает и что-то записывает в блокнот. Раздаются аплодисменты; я смотрю на Кошку. Она хлопает старательнее всех. Пальцами она рисует в воздухе очертания маленького сердечка, и я делаю то же самое.

Наконец мистер Бигл говорит, что осталось всего одно дело – снять брезент со стены за садом. Объяснив, что он нашел потрясающего художника, мистер Бигл тянет за веревку. Фотограф готовится снимать.

– Чушь какая-нибудь там будет, – бормочу я, бросая взгляд на Асебен.

Брезент опускается на землю, и я вижу лучшую картину в мире. Огромная бабочка парит над Эдемом и эдемским причалом. Под ней можно разглядеть нашу школу, а сверху – радугу. Художник добавил на полотно множество бумажных журавликов. Если посмотреть как следует, то увидишь детей на школьной площадке, но пятеро из них выделяются особенно. Мне кажется, они похожи на Билли, Асебен, Кастета и меня самого… и последний чем-то напоминает Мими. Я смотрю на нее, и она кивает мне, счастливо улыбаясь.

Фотограф все щелкает и щелкает, а мистер Бигл продолжает:

– Я думаю, вы согласитесь с тем, что художник представил на суд публики изумительную работу. Этот художник – не кто иной, как наша Асебен. Я много раз видел, как она рисует бабочек, и каждый раз восхищался ее талантом. Когда я спросил ее, не хочет ли она попробовать нарисовать большую бабочку на стене, она с радостью согласилась. Но мы договорились, что для остальных это будет сюрпризом. Я думаю, все согласятся с тем, что это просто потрясающая картина.

Донте Моффат говорит, что это, конечно, не Ван Гог, но вообще-то это и хорошо. Ван Гог потерял ухо, и вряд ли Асебен захочет последовать его примеру.

Я так усердно хлопаю, что у меня болят ладони; браслет с бабочкой скачет у меня на запястье. Когда аплодисменты смолкают, мистер Бигл благодарит всех родителей за то, что они пришли. Перед тем как уйти, папа с Кошкой говорят, что они гордятся мной. Я обнимаю их, а потом Билли.

Когда мы возвращаемся в класс – родители и репортеры уже ушли, – мистер Бигл говорит нам, что мы все здорово постарались и получаем по золотой звезде. Потом он оборачивается:

– Мими, ты хотела что-то сказать.

Девочка встает со стула и выходит на середину класса с большим пластиковым пакетом в руках.

– Да, сэр! – Ее взгляд мечется по классу. – Я хотела сказать, что история про бумажных журавликов была просто замечательная. Тогда я этого не сказала, потому что немножко расстроилась, что она не была моей историей, но мне правда понравилось. Я без спроса позаимствовала у Бекета одного журавлика… ну, того, который лежал здесь, в классе. Когда я шла в туалет, то засунула его в карман.

Мистер Бигл кивает и молчит, дожидаясь объяснений.

Мими быстро продолжает:

– Но я сделала это не просто так. Сначала мне хотелось понять, как их делать, чтобы я могла сложить тысячу и выполнить свое заветное желание. Я делала и делала журавликов, пока не набралась тысяча. Я старалась, чтобы они все выглядели идеально. Но потом я услышала, что Бекет потерял всех своих журавликов, когда упал в океан, и мне захотелось отдать ему свою коллекцию. Так его желание обязательно осуществится. Потому что, каково бы оно ни было, оно наверняка важнее, чем мое.

Мими несет пакет к моей парте, протягивает его мне и садится.

– На самом деле я хотела стать самой собой и завести настоящих друзей, но мое желание, кажется, и так уже исполнилось, – шепчет она мне.

Я, типа, ошеломлен. Я, типа, шепчу «спасибо», а Мими, типа, отвечает «Пожалуйста».

Позже, вечером, я предлагаю Билли рассказать еще одну сказку в мамином кресле, но он говорит, что не нужно: та, которую я рассказал, все равно будет лучше всех новых. А еще он добавляет, что больше ничего не боится.

– Мне жаль, что ты потерял Брайана в океане, – говорю я. – Мне кажется, это я виноват, что он прыгнул.

– Ничего страшного, – улыбается братишка. – Прыгнул-то он сам. Иногда у него шарики за ролики заходили. Мне кажется, это он в тебя. Но я все еще скучаю по нему иногда.

Билли закусывает губу, чтобы не заплакать.

Когда он ложится спать, а папа убегает из квартиры, чтобы переброситься словечком с Кошкой, происходит что-то странное. Я ударяюсь пальцем об одну из коробок, которые мы привезли из старого дома. Я никогда не заглядывал в коробку с мамиными вещами. Папа прибирался в квартире и немножко ее передвинул, и теперь я вижу, что на боку у нее есть дырка. Когда я наклоняюсь, то вижу книжку по оригами. Я вынимаю ее; кто-то загнул страничку на разделе с бумажными журавликами. Я кладу книгу и ворошу вещи в коробке. И натыкаюсь на дюжину маленьких журавликов.

– Ох, мама, – шепчу я.

Я думаю о словах мистера Бигла: он говорил, что журавликов дарили новорожденным малышам на удачу. Может, мама мастерила их до рождения Билли? Первый, которого подарил мне папа, наверно, выпал из коробки. Я подбираю журавлика и дую на него. Он улетает с моей руки и приземляется на ковер.

– Папа сказал, что когда-то давно ты сложила звезду, мама. Я должен был догадаться, что и журавликов мастерила тоже ты. Я должен был понять, что это не предыдущие владельцы оставили в доме одного журавлика. Это и правда было волшебством с самого начала.

Журавлики были моими бабочками.

Мне надо было просто поверить в чудо.

Ну что ж, теперь я верю.

Я снова запускаю руку в коробку и достаю две книги: одну – про цветы, другую – про то, как печь пироги. Еще я нахожу там образец обоев с синими ласточками и засушенную лилию, которая похожа не на кремовую трубу, а на пожелтевшую бумажную салфетку. Под ней фотография счастливой мамы. Она стоит у воды, совсем как на том фото у папы в комнате. Я поднимаю карточку и держу ее прямо перед собой. Наверно, ее сделали тем же днем, но попозже: в вытянутой руке мама держит бутылку с посланием. Если закрыть глаза, то я почти вижу, как мама швыряет бутылку в океан. Но папа сказал, что ответа она не получила.

Однако я замечаю кое-что еще. Как я раньше не видел? Я подношу фотографию ближе и заглядываю в бутылку. Да это же совсем не записка. Нет, непохоже. Глаза у меня в изумлении раскрываются: внутри маминой бутылки лежит бумажный журавлик.

И теперь я больше не сомневаюсь, что все это время мама была со мной.