Мишура свисает с потолка и шуршит по стенам; комнату наполняют мягкие ритмы рождественских мелодий. В углу, рядом с окном, стоит кривобокая сосна, а под ней лежит много разноцветных коробочек. Я оставил последнюю надежду на велосипед: подарок с моим именем оказался размером с ладонь. Если это велосипед, то кататься я на нем смогу, только если устроюсь работать в блошиный цирк. Из кухни доносится ни с чем не сравнимый аромат имбирного печенья; мама зажгла камин, и язычки огня с треском принимаются лизать трубу.

– Я рада, что вы оба дома, – улыбается мама, входя в комнату и на ходу вытирая руки о кухонное полотенце. – У меня есть новости.

Представьте себе семейную идиллию, а потом выкиньте эту картинку из головы. Мама угощает нас печеньем, но в нем столько специй, что мы начинаем кашлять. Обрывок мишуры падает с каминной полки, свешивается в огонь и начинает плавиться. Мама достает его из огня и лупит полотенцем; в воздухе рассыпаются кусочки обгорелой фольги и опаленные клочки полотенца.

– Я просто хотела сделать вам приятный сюрприз, – говорит мама, падая на диван.

– Сюрприз удался. – Я колочу остатки тлеющей мишуры журналом Грейс, свернутым в трубочку. – Вольно! Опасность устранена.

– Сегодня утром я сказала вам, что иду к доктору.

Мама откусывает крохотный кусочек печенья, но тут же откладывает его, открывает рот и отчаянно машет рукой.

Грейс смотрит на меня, а я на нее.

– Ну вот, я думаю, что вы и так уже достаточно долго ждали. Вот моя новость. – Мама запускает руку в сумку и достает фотографию. – Как вы видите, – она протягивает нам фотокарточку, – у меня будет…

– Креветка? – Я пристально гляжу на свернувшуюся клубком козявочку.

Оказывается, у мамы будет ребенок, а не креветка; впрочем, на вид их просто не отличить. Так вот, его зовут Маленький Дейв, и его появление стало для мамы неожиданностью, хотя и очень приятной. Мама не догадывалась, что беременна, и именно поэтому ее так давно тошнит. В доме теперь многое поменяется. Нам придется затянуть пояса, хотя маме-то как раз и не придется: живот у нее раздувается.

– Так что, у вас обеих будут дети? Неловко получилось, – говорю я, не успев ни о чем подумать.

У мамы отпадает челюсть, и на щеку Грейс приземляется снаряд из имбирного печенья. Грейс вскакивает и начинает верещать. Как оказалось, она в ужасе совсем не от имбирной маски для лица, а от мысли о том, что я идиот. На губах ее выступает слюна, а брови собираются на переносице. Пес, почуяв всеобщее волнение, вбегает в гостиную, находит оставшуюся мишуру и поглощает ее, а потом его тошнит на ковер.

– Перестань, – ору я Чарлзу Скаллибоунсу – он понюхал рвотную массу и начал ее лизать. – А то у тебя случится ишемишурическая атака!

Я в жизни так смешно не шутил, но никто даже не хихикнул.

– Я не беременна. А ну бери свои слова обратно! – Грейс орет мне прямо в лицо, и я отшатываюсь. – Ты что, думаешь, у меня тут непорочное зачатие случилось?

– Я нашел твой тест на беременность в мусорке. – Я злобно зыркаю на сестру, и она в бешенстве таращится на меня. Это противостояние лицом к лицу: Хоуп против Хоуп!

Грейс в такой ярости, что того и гляди улетит в космос на сверхзвуковой скорости. Сестра чуть на стенку не лезет, выдирая волосы из своего хвоста и вопя, что не заслужила такого. За три секунды она слетала на Луну и обратно и в итоге приземлилась на диван, где принялась долбиться головой о подушки. Во время последнего удара мама прокашливается. Наверное, имбирь, а там кто знает.

– Если ты уже закончила, Грейс, – улыбается она, – думаю, лучше тебе отойти от подушек. За смерть мягкой обивки дают до десяти лет тюрьмы. – Мама поворачивается ко мне и слегка розовеет. – Тест на беременность, судя по всему, принадлежал мне.

В этот момент до меня доходит. Очень издалека доходит. Конечно, тест был мамин. Как я вообще мог так ступить? Чарлз Скаллибоунс спасает мою шкуру, отвлекая внимание на себя: у него случается сильный приступ рыгания. Маме приходится выпроваживать его в коридор при помощи техники «ногой под зад».

Вернувшись, мама говорит:

– Дэн, я думала, ты знал, что это был мой тест, ты же сам мне сообщение послал. – И она пожимает плечами. – Я думала, ты хотел сказать мне, что обнаружил правду. Я решила на тебя не давить, ведь тебе нужно было время как следует все обдумать, и подумала, что ты сам заговоришь, когда будешь готов.

– Я не отправлял тебе сообщение. Это был Чарлз Скаллибоунс.

Пес возвращается в гостиную; теперь его украшают усы из мишуры, а из пасти по полу тянется тонкая струйка слюны. Он смотрит на нас, словно пытаясь сказать: чё?

– Ну, отлично, – причитает Грейс. – Вали теперь все на собаку. В этом доме вообще кто-нибудь нормальный остался, кроме меня?

Тут лицо у сестры краснеет, как задница бабуина; наверное, именно в этот момент все для нее проясняется. Она говорит:

– О боже мой! Стэн порвал со мной, потому что ты сказал ему, что у меня будет ребенок? Все эти странные замечания про то, что я на девять месяцев привязана к одному месту… Теперь я понимаю. Тогда мне показалось, он немного спятил. Но нет, это все из-за того, что мой брат-дебил сказал ему про мою беременность.

– Я ничего не говорил, – запинаясь, оправдываюсь я. – Это все Кевин Каммингс.

Грейс улетает обратно на орбиту:

– О боженьки мои! Ты сказал Кевину Каммингсу!

– Ладно, ладно… – Мама поднимает руки вверх. – Довольно. Все мы ошибаемся, и все мы достаточно взрослые, чтобы смириться с этим и жить дальше. Дэниел, пожалуйста, извинись перед сестрой.

Я прошу прощения, но Грейс говорит, что скорее ад замерзнет, чем она примет мои извинения. Ну что ж, видимо, дьявол с чертями уже катаются с адских гор на ледянках, потому что мама пригрозила лишить сестру карманных денег, и этого оказалось достаточно. Для Грейс невыносимо расставание с удлиняющей тушью для ресниц. Отныне мне нужно держать ухо востро – взгляд, который кинула на меня Грейс, ясно говорил: «Скоро я кого-то убью». Этим кем-то определенно буду я.

Чарлз Скаллибоунс лижет мамино лицо и оставляет немного мишуры на ее намазанных блеском губах. Для нее это становится последней каплей.

– Вон! – вопит она, волоча пса на кухню.

Выходя, она предупреждает нас, чтобы мы не переубивали друг друга до ее возвращения.

– Да вот еще, силы на него тратить, – рычит Грейс, дергая бахрому на подушках.

– Это была ошибка, – шепчу я.

– Ты был ошибкой, – кричит сестра. – И этот мамин ребенок от Большого Дейва – тоже ошибка. Это все ошибка. Теперь я не знаю, показывать ли маме халат или нет. Я ждала нужного момента, но теперь мама беременна, и все так сложно. – Грейс встает с дивана и хлопает себя по животу. – Кстати, в какой вселенной стройную девушку вроде меня можно перепутать с беременной?

По счастью, ответить я не успеваю. На кухне тошнит Чарлза Скаллибоунса, и мама кричит:

– Иисус, Мария и Иосиф! У этого пса желудок не крепче папиросной бумаги!

– А вот и для тебя нашлось дело. – Довольная Грейс складывает руки на груди.

Собачья блевотина – занятная штука. Если учесть, что собаки должны есть только собачью еду, то ожидаешь, что и тошнить их будет чем-нибудь коричневым и комковатым. Ну, как у людей всегда в рвоте попадаются кусочки моркови. Но Чарлз Скаллибоунс каждый раз выдает какие-то сокровища: то одного из моих игрушечных супергероев, то пожеванные трусики Грейс, то огурец из пластмассового гамбургера. Самое клевое было, когда он наелся конфетных оберток, и мне казалось, что его рвет настоящими кусочками золота. Но сегодня я нахожу только желтую пену, несколько ниточек серебристой мишуры и крошечного пластикового оленя, которым мама украсила рождественский пирог.

– Своди-ка ты его на прогулку, пока он нам окончательно ковер не испортил, – говорит мама.

Я киваю и возвращаю ей оленя – пусть поставит его обратно на торт.

Я выгуливаю Чарлза Скаллибоунса, и в голову мне приходят очень нужные мысли. Во-первых, я стану братом, и мне надо научиться хорошо справляться с этой ролью. Чего я не собираюсь делать, так это менять памперсы или смывать с малыша понос в любой форме (хотя единственной формой, скорее всего, будет коричневая и жидкая).

Вторая мысль касается Кристофера. Конечно, пока еще рано говорить, но, похоже, мы снова становимся друзьями. Плохо во всем этом то, что я потерял Джо. Не стоило тогда с ней так говорить, но я тогда запутался. Надо придумать способ разговорить девчонку. Завтра я сделаю ей что-нибудь хорошее, потому что скучаю по Джо и по ее историям о религиозных реликвиях, что само по себе уже чудо – не думал, что захочу снова слушать про все эти мощи.

В-третьих, я думаю про Большого Дейва, и тут уж все совсем непонятно. Он пригласил меня в свою мастерскую и пообещал показать, как разбирать и собирать двигатель. Ничего интереснее и представить себе нельзя, но Грейс продолжает кидать на меня злобные взгляды. Не надо быть телепатом, чтобы понять: это все из-за провала операции с шелковым халатом. Грейс не дает Большому Дейву быть с нами добрым, а если он все же решается, то сестра говорит ему всякие гадости. Иногда Большой Дейв становится похож на растаявшую мармеладку, но потом он улыбается так, будто Грейс не самый злобный человек в мире. А мы все знаем, что злее ее на свете нет никого.

Чарлз Скаллибоунс внезапно меняет курс. Похоже, он задался целью пойти прямо к скаутской хижине и сначала нассать там. На сей раз дверь закрыта, но я все еще слышу стоны борцов. Я беру пса на руки, ставлю его на сломанную тележку для покупок из «Аладдина» и забираюсь за ним следом. Мы заглядываем в окно: внутри все согнулись пополам и касаются руками стоп. Я дую на стекло и пишу 01134: если напечатать эти цифры на калькуляторе и перевернуть его вверх ногами, то получится HELLO. Женщина кричит что-то о настойчивости и о том, что значит быть терпеливым. Кристофер замечает меня, поднимает руку и выходит из комнаты.

– Ой, отчаянный Дэн! – Кристофер открывает дверь и выглядывает наружу. – Я ненадолго, тренерша думает, что я пошел в туалет. Нам сейчас будут выставлять оценки.

– Оценки? Это как в школе, только все ученики в пижамах.

– Тобок!

– Будь здоров! – Я смеюсь, а Кристофер – нет: тренерша кричит, что быть честным – это всегда говорить правду, и если ты говоришь, что идешь в туалет, тогда будь добр задай работу своему кишечнику.

– Слушай, мне пора идти, – говорит Кристофер. – А то она за меня возьмется. Похоже, у нее есть вторая пара глаз на затылке.

– И еще одна в туалетном бачке.

– Да, вроде того. Вот еще что: я играю на гитаре, как мы и договаривались. Ты отлично придумал протащить их за сцену, будет чем занять время. На самом деле это даже интересней, чем выходить на сцену и притворяться, что мы – это какие-то герои. Кому это вообще нужно!

– Уж точно не мне, – отвечаю я.

Тхэквондо-дама зовет Кристофера по имени.

Он смывается, а я еще раз дую на окно и пишу 1134 40, прежде чем спрыгнуть с тележки. Я ухожу, и в мою грудь заползает холодный туман. Я снова думаю о папе. С тех пор как я отправил первое письмо, я сильно повзрослел. Я увиделся с его другим сыном и даже не врезал ему за то, что он забрал моего папу себе. Я был у папы дома и на работе. Мало-помалу я становлюсь частью его жизни. Чарлз Скаллибоунс Первый останавливается, чтобы пописать на табличку с номером дома миссис Нунко. Луна, похожая на жирную головку сыра, выкатывается из-за облака, и меня посещает новая мысль: я все тот же, прежний Дэн Хоуп, а что насчет отца? Прежний ли он?

Когда я прошу Джо протянуть ладонь, она выглядит удивленной.

– Даже и не думай положить какую-нибудь гадость, – предупреждает девчонка.

– Никаких гадостей, тебе понравится. – Я опускаю ей в руку медаль. – Вот, возвращаю тебе святого Гавриила, потому что вижу, что ты грустишь.

Джо особо не впечатлилась.

– Ты уже второй раз пытаешься вернуть мне медаль.

– Вторая попытка всегда лучше первой.

– Нет, так говорят про третью. То есть тебе полегчало? – От взгляда Джо растрескалось бы любое зеркало.

Я неловко переминаюсь с ноги на ногу:

– Ну, мне не о чем переживать, если ты это имеешь в виду. Посмотри на меня. Полностью исцелен. Святой Гавриил из монастыря Святой Девы Скорбей свою работу сделал. Спасибо, что одолжила мне его.

– Это настоящее чудо, – соглашается Джо. – Обычно исцеление занимает дольше. Обычно людям приходится пройти через бездну печали, чтобы увидеть свет. Именно так говорит моя священная книга. Но если ты говоришь, что это все позади, то и отлично.

– Эммм… ну да. Именно это я и говорю.

– Просто дело в том, что святой Гавриил был героем. Не супергероем из ваших комиксов, который разгуливает, побеждая врагов, но героем, преодолевшим самого себя. Поэтому если ты по-настоящему веришь в святого Гавриила, то получишь исцеление: он поможет тебе научиться исцелять самого себя. – С этими словами Джо зажимает медаль в руке и отворачивается. – Но если ты говоришь, что и так уже исцелился…

Слова повисают в воздухе, и девочка удаляется в сторону площадки.

– Джо! – Я так бежал, что у меня сбилось дыхание. – Джо, погоди. Прости, но не могла бы ты вернуть мне медаль? Я слишком поспешно ее отдал. И прости, что не верил в нее. И в тебя.

Джо поворачивается и протягивает мне кругляшок, а потом стучит меня по лбу, словно проверяя, не откроется ли в моей голове путь в Нарнию.

– Я знала, что Дэн Хоуп еще живет здесь и что я смогу до него достучаться. – Джо улыбается так, что рот растягивается до ушей. – Не хочешь зайти в гости на днях? Я могу показать тебе коллекцию четок, разложенных по цветам.

– А можно Кристофер тоже придет со мной?

Я вижу, как он слоняется у учебного корпуса, и жестом подзываю к нам.

– Дэн говорит, что мы должны как-нибудь после школы посидеть вместе, – говорит Джо. – Если тебе интересно, приходи в гости. Я буду хвастаться своей коллекцией реликвий.

Кристофер кивает и краснеет так, что я опасаюсь, как бы он не взорвался. Тут я оставляю их наедине, потому что меня зовут не Дэн Третий Лишний Хоуп. Направляясь в дальний угол площадки, я смотрю на медаль святого Гавриила из монастыря Святой Девы Скорбей:

– И как ты поможешь мне найти ответы, если я даже не знаю, о чем спрашиваю?

Солнце отражается на святом Гаврииле, и я могу поклясться, что он светится изнутри.