— Если не по сердцу я тебе-е-е-е, не по сердцу больше мне и ты-ы-ы-ы...

Талиазин ворвался в спальню под аккомпанемент звона, бряканья и подогретого элем хохота. Он был увит лентами и увешан цветами на манер майского шеста, причем с шеи свешивались не только нагрудные лошадиные колокольчики, но и коровье ботало, побрякивающее при каждом прыжке. Очевидно, пастушеская свирель заменяла ему церемониальный жезл, потому что он помахивал ею над головой.

Оруженосец пустился в пляс вокруг кровати, на которой восседала, опираясь на гору подушек, Арианна. Он наклонился возложить ей на голову венок из роз, но уронил его и расхохотался ей в лицо, овеяв парами пряного вина. Песле третьей попытки ему все-таки удалось водрузить венок на предназначенное ему место.

— Ты вдребезги пьян! — воскликнула Арианна, смахивая с лица лепестки.

— Вовсе нет, миледи, вовсе нет, я только сделал глоток-другой-третий, клянусь честью моей матери, — провозгласил Талиазин, положив руку на сердце, но испортил все впечатление, громко икнув.

— Честью твоей матери? Сомневаюсь, что ты вообще знал девчонку, которой обязан своим появлением на свет.

Оруженосец зашелся от хохота. Отсмеявшись и вытерев слезы, он набрал в грудь побольше воздуха, сунул свирель в рот и начал дуть в нее изо всех сил так, что лицо его побурело. При этом он снова начал отплясывать бешеную джигу, звеня колокольчиками и брякая боталом.

— Талиазин! — рявкнул Рейн, переступая порог с маленьким белым пищащим свертком в руках. — Прекрати этот гам, хватит терзать наши уши. Если ты не уймешься, клянусь Господом, я прикажу вздернуть тебя на дыбу!

Свирель умолкла, прервав трель, колокольчики звякнули в последний раз и притихли. Ребенок на руках у Рейна тоже умолк, издав напоследок булькающий звук.

Несколько секунд оруженосец с тревогой смотрел на хозяина, но потом по лицу его расплылась лукавая усмешка.

— В Руддлане нет дыбы.

— Плотнику нетрудно будет сделать ее, — отрезал Рейн с преувеличенно зловещим видом.

Арианна не могла не улыбнуться, когда муж шел к ней, бережно держа белый сверток. Он был в новой рубахе из атласа изумрудного цвета, скрепленной пониже горла серебряным полумесяцем броши и перепоясанной великолепным кожаным ремнем с серебряной пряжкой. Выглядел он просто потрясающе, но она уже почти привыкла к его красоте. Зато таким счастливым он никогда еще не был, и ей вдруг захотелось целовать его смеющийся рот до тех пор, пока он не попросит пощады.

Она протянула руки, принимая в них свое новорожденное дитя. Темные волосики были прикрыты малюсеньким кружевным чепчиком, и выглядело это так мило, так трогательно, что сердце Арианны стеснилось от счастья. Она коснулась поцелуем лобика дочери, заботливо избегая того места, где поблескивало пятнышко священного елея.

Сделав дочери гримаску, она засмеялась, потому что ребенок ответил ей тем же — казалось, сознательно.

— Рейн, мы ведь не подумали об имени.

— Ты уснула, — сказал тот, присаживаясь на постель рядом с ней. — Сначала мы ждали, когда ты проснешься, но потом епископ начал проявлять нетерпение.

Новорожденных младенцев старались окрестить как можно скорее, потому что многие из них умирали, не прожив и нескольких часов, и промедление означало для них потерю надежды на спасение души. Граф Хью Честер и его супруга специально прибыли в Руддлан, чтобы стать крестными родителями, кроме того, Рейн пригласил в качестве второй крестной Кристину, дочь галантерейщика, зная, что Арианна считает ту своей лучшей подругой.

Даже если бы Арианна бодрствовала, ей бы не позволили присутствовать при обряде крещения: она еще не произнесла очистительную послеродовую молитву. Не ранее как через неделю после родов роженица должна была облачиться в одежду, в которой венчалась, и пойти в часовню с горящей свечой в руке. Таким образом она получала отпущение грехов и благословение Божье. Пока этого не случилось, она считалась нечистой и не имела права присутствовать на мессе, готовить еду и касаться святой воды.

— Мне бы хотелось назвать ее Нестой, — сказал Рейн. — Это имя всегда мне нравилось.

— Но ведь это уэльское имя, — удивилась Арианна.

— Ну и что?

— Неста...

У девочки были розовые щечки, овал лица матери и черные как вороново крыло волосы отца.

— Думаю, это имя ей подходит, — задумчиво произнесла Арианна, приподнимая и поворачивая девочку, чтобы и отец мог в этом убедиться. — Смотри, она улыбается. Она согласна.

— Младенцы не улыбаются, — вмешался Талиазин и разразился кудахчущим смехом, делая пируэты вокруг кровати. — Это просто газы в ее животе.

— Что ты можешь знать о младенцах, несчастное пьяное создание? Кроме, конечно, того, как их делают?

По спальне прокатился смех, теплый и густой, как выдержанное вино. Рейн и Арианна повернулись к двери. Там стоял граф Честер, и на губах его сияла ослепительная, как солнечный луч, улыбка. По левую руку от него стояла Сибил, а по правую — Кристина, дочь галантерейщика.

— Мы явились принести дань уважения Арианне, прекраснейшей из матерей, — с помпой заявил он. — Можно войти?

Перед мысленным взором Арианны некстати появилась картина: рыцарь в серебряной кольчуге появляется из-под густой сени деревьев и поднимает лук, натягивая тетиву. Она так и окаменела, уставившись на брата своего мужа, не в силах произнести ни слова. Неловкая пауза затянулась, и Кристина поспешила нарушить ее, подойдя к кровати и запечатлев поцелуй на щеке Арианны.

— Миледи, это самое прекрасное дитя в целом свете! Для меня большая честь стать крестной матерью этому чудесному ребенку. Хочу вас заверить: я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать ваше доверие. Я буду денно и нощно молиться Господу нашему о благоденствии ее души, — Девушка наклонилась как бы для того, чтобы дотронуться до ямочки на щечке ребенка, и прошептала: — Кайлид шлет вам свою любовь и наилучшие пожелания,

Арианна в ответ пожала ей руку. Неста вдруг открыла пухлый ротик, сузила глаза до сердитых щелочек и огласила помещение негодующим плачем.

— Не может быть, чтобы она снова проголодалась! — воскликнула Арианна со стоном. — Я ведь совсем недавне покормила ее.

— Да уж, настоящая маленькая обжора, — заметил Рейн, надуваясь отцовской гордостью и с нежностью глядя на заходящегося в плаче младенца. — А уж легкие у нее! Что твои кузнечные мехи.

Испытывая некоторую неловкость, Арианна отогнула угол сорочки, потерла сосок подушечкой большого пальца, чтобы затвердел, и поднесла его к раскрытому ротику ребенка. Женщины благородного происхождения по большей части возлагали эту задачу на кормилиц, но она предпочла самостоятельно выкормить Несту. Чрезмерная гордыня считалась греховной, но Арианна не собиралась забывать, что в жилах этой крохи течет кровь воинов-кимреян, которую негоже было питать молоком какой-нибудь простой крестьянки.

Наступила полнейшая тишина, и было ясно, что каждый из присутствующих наблюдает за кормлением. Щеки Арианны загорелись. Она приподняла ресницы и встретилась взглядом с глазами редкого фиолетового оттенка — с лавандовыми глазами Сибил. Это были самые прекрасные глаза, какие только доводилось видеть Арианне, и принадлежали они женщине, которую когда-то любил Рейн.

Леди Сибил, сама того не замечая, шаг за шагом приближалась к кровати, и вскоре до Арианны донесся дорогой аромат амбры. Графиня была изящной, грациозной и тонкой, как ивовый прут, и красоту ее выгодно оттеняло платье, расшитое драгоценными камнями и жемчугом. В ее серебристые волосы были вплетены золотые нити, и пряди от этого казались даже пышнее. Кожа лица Сибил была поистине белоснежной, и Арианне пришло в голову, что она, вероятно, каждый вечер накладывает на лицо отбеливающую маску.

«Зато моя физиономия сейчас не блещет красотой, — подумала она кисло. — Я толстая, вся в пятнах и пропахла молоком, как дойная корова». Но на лице Сибил, пока она наблюдала за кормлением Несты, все явственнее проступало выражение болезненной зависти, и пальцы ее пошевеливались, словно ока жаждала схватить ребенка и прижать к груди. Арианна поняла, что не чувствует сейчас ответной зависти — зависти к женственной прелести Сибил. Она вспомнила сплетни о том, что графиня так ни разу и не забеременела, даже неудачно, за шесть лет замужества. Люди считали это Божьим наказанием за то, что она до сих пор любила человека, не связанного с ней узами брака.

Чепчик сполз Несте на лоб. Рейн снял его и начал поглаживать темные волосики дочери. Взгляд Сибил был прикован к его склоненной голове, и на лице ее ясно читались чувства, которые она испытывала. Они пронизывали все существо, как пронизывают тонкую вуаль солнечные лучи.

Не в силах видеть это, Арианна отвела взгляд... и заметила, что Хью тоже наблюдает за женой. Темное, жестокое выражение на мгновение коснулось его лица, но он сумел скрыть это под саркастической усмешкой.

Знает ли он, что жена любит его брата, спросила себя Арианна и тотчас ответила: конечно знает. Как ему не знать того, что известно всей Англии? Такое положение дел должно ранить если не сердце, то его мужскую гордость. По такой причине человек вполне был способен пустить стрелу в грудь родному брату.

Но ведь этого не случилось, поправила она себя. Не могло случиться, потому что Рейн выбрал Хью в посаженые отцы своему первенцу — дочери, которую любит всем сердцем. Не такой он был человек, чтобы пригласить под свой кров того, кто пытался его убить.

Конечно, не было ничего необычного в ненависти брата к родному брату и не было ничего из ряда вон выходящего в братоубийстве. В Уэльсе не существовало традиции, по которой старший сын наследовал все имущество отца. Владения распределялись между братьями поровну, и часто один из них ослеплял, кастрировал или убивал другого, чтобы заполучить большую долю наследства. Арианна прекрасно знала, что будущее было неиссякаемым источником тревоги для Оуэна Гуинедд. Он боялся, что сразу после его смерти сыновья начнут братоубийственную междоусобицу.

Между тем Неста решила, что уже насытилась. Она выпустила изо рта сосок и звучно отрыгнула. Хью засмеялся.

— У этой крохи красота матери и манеры отца! И все-таки жаль, что родилась девочка: она не сможет ничего унаследовать, а когда придет время покупать ей мужа, тебе, братец, придется дать за ней солидное приданое, больше обычного, потому что она все-таки дочь бастарда. Интересно знать, где ты наберешь на это денег?

— Вы кое о чем забыли, милорд граф, — сказала Арианна голосом сладким, как переваренное варенье. — Неста не только дочь бастарда, но и внучка князя, который не беднее английского короля. К тому же я еще молода и, как видите, плодовита. Я успею нарожать своему мужу сыновей.

Талиазин захихикал, граф Хью растерянно захлопал глазами, а Сибил побледнела. Рейн неодобрительно нахмурился, но Арианна не обратила на это внимания. Она не собиралась помалкивать, пока Хью метал словесные копья в человека, которого она любила, даже если издевка графа и пропала втуне. Он просто не мог знать, что старший брат нимало не расстроен тем, что его первенец — девочка. Он любил Несту с какой-то яростной нежностью. Когда он держал ее на руках, невозможно было смотреть на это без того, чтобы на глаза не навернулись слезы.

В раскрытое окно впорхнул весенний ветерок, неся с собой смешанный запах моря и свежевспаханной земли. День стоял чудесный. В такой день сам Бог велел смеяться и делать друг другу маленькие подарки, все равна какие. Арианиа посмотрела на мужа, и ее захлестнула волна такой неизъяснимом любви к нему, что это отозвалось легкой сладкой болью.

Бог свидетель, она всем сердцем жаждала обнять его и наконец признаться, что ее мысли, чувства, сама жизнь теперь крепко-накрепко связаны с ним, переплетены так же тесно и неразрывно, как колечки его кольчуги. Но она молчала. Что-то мешало окончательной откровенности... может быть, то, что она еще ни разу не слышала от Рейна ничего подобного. Разумеется, она знала, что он любит ее, это ощущалось в его прикосновениях и было только что не высказано в ночь, когда родилась Неста. Он поцеловал ее, назвал маленькой женушкой, и в голосе его звучала любовь. Возможно, слова о которых она мечтала, сами по себе ничего не значили...

Но она все равно хотела услышать их.

***

— Ты видела подарок, который сделали Несте Хью и Сибил? — спросил Рейн и поднял серебряную купель, богата украшенную драгоценными камнями.

— Прекрасная вещь, — сказала Арианна, которая на самом деле находила купель вычурной и кричащей.

Наступил вечер, и она осталась наедине с мужем. Это казалось очень странным после стольких дней и ночей, прожитых без него. Он был рядом, он был ее... как-то очень внезапно. Арианна чувствовала себя неловко, не зная, как держаться и о чем говорить. Каждое слово Рейна, каждое мимолетное выражение его лица, каждый жест казались ей значительными. Они были в разлуке так долго, что вновь стали чужими друг другу.

Рейн подошел к колыбели и долго смотрел на дочь, которая вела себя беспокойно и никак не могла уснуть, хотя и не плакала. Он качнул расписную лодочку ногой и начал тихонько напевать:

Шубку пеструю для Делкид сшила мать из пестрой белки. Ух, ух, у-ха-ха, хорошие у нас меха...

Он поднял голову и поймал взгляд Арианны. Детская песенка прервалась. Арианна ни разу не видела, чтобы Рейн краснел, но в этот момент могла бы поклясться, что щеки его вспыхнули темным румянцем.

— Мать Беатриса сказала, что ребенка надо качать, потому что это помогает ему выпускать газы. А иначе они накапливаются и мешают спать.

Арианна подавила улыбку. Ее муж принимал отцовство так близко к сердцу, что это трогало и озадачивало. Можно было подумать, что Рейн — первый человек на земле, которому удалось продолжить свой род.

— Могу я надеяться, что ты на минутку перестанешь суетиться вокруг ребенка и подойдешь поцеловать мать?

Он подошел к кровати, присел на край и обнял Арианну. Та потянулась к нему губами. Его рот был горячим и влажным, и поначалу губы были необычно податливы, предоставляя ей активную роль. Но это длилось недолго. Скоро язык нетерпеливо скользнул ей в рот. Арианна позволила мужу прервать поцелуй тогда, когда ему было угодно, хотя едва не потеряла сознание от недостатка воздуха.

— Тебе надо как следует отдохнуть, — сказал Рейн. Он начал вставать, но вместо того, чтобы благоразумно позволить ему отстраниться, Арианна прижалась еще теснее. Она уткнулась лицом в изгиб его шеи и зарылась пальцами в волосы.

— Ложись рядом, муж мой. Я усну скорее, если буду чувствовать тепло твоего тела.

Рейн ничего не сказал на это, но она ощутила дрожь, которая прошла по его телу. Ей показалось, что он подавил вздох. Они опустились на постель одновременно.

В ту же секунду Арианна просунула руку под плотную атласную рубаху и тонкую нижнюю сорочку. Ладонь ее легла на голый живот, сильные мышцы которого конвульсивно напряглись. Дюйм за дюймом пальцы двинулись вниз, пока не коснулись волос в самом низу живота и не зарылись в них. Арианна почувствовала стремительное движение, и к тыльной стороне ее ладони, продолжая увеличиваться и наливаться, прижалась горячая мужская плоть.

Рука, которая поглаживала ее по волосам, сжалась в кулак и сильно потянула за них, дыхание возле уха стало громким и частым. Рейн начал отодвигаться. Она нажала ладонью на его живот, не позволяя сделать это.

— Арианна, что ты делаешь! О, Боже мой! Ты же понимаешь, чем все кончится: через пару минут я оболью тебе всю руку! Я слишком долго был без женщины, чтобы играть в такие игры.

— Мой брат Кайнан не раз говорил, что лучше уж рука, чем шлюха, потому что от руки не подхватишь дурную болезнь.

Рейн засмеялся, но сразу умолк и затаил дыхание, поскольку ладонь Арианны двинулась еще ниже и теперь поглаживала у него между ног. Он заложил обе руки под голову, тем самым давая понять, что отказывается от сопротивления. Пальцы его слегка вздрагивали.

— Ты предлагаешь мне заняться извращениями? Я правильно понял, моя маленькая женушка?

Арианна только улыбнулась.

Ей хотелось доставить мужу как можно больше удовольствия, ласкать его медленно, поэтому она убрала руку и снова положила ее на живот, двигаясь теперь уже вверх, на грудь. Запах смуглой кожи — сильный мужской запах — проникал через поры, пропитывая ладонь. Рейн сделал глубокий неровный вдох, и его грудная клетка расширилась под ее рукой. Стук сердца был так внятен, словно оно билось в ладони Арианны. Крепкие, хорошо развитые мышцы напоминали каменную кладку стены... и по ним протянулся свежий шрам, выпуклый и все еще податливый. Такой шрам мог остаться от резаной раны, нанесенной ножом, от скользящего удара копья... или стрелы.

Стрела!

Арианна оттолкнула Рейна с такой силой, что он едва не свалился с кровати.

— Он все-таки стрелял в тебя! Твой брат пытался тебя убить, а ты? Ты сделал его крестным отцом Несты! Как ты мог?

— Хью вовсе не пытался меня убить... — пробормотал Рейн, тяжело дыша и глядя на нее затуманенным взглядом. — Он никогда не умел как следует управляться с длинным луком, а я проморгал момент, когда еще можно было уклониться. Мы не раз играли в эту игру, поэтому я...

Он умолк, и глаза его опасно сузились. В следующее мгновение он оказался сверху, всем телом придавив Арианну к постели. Ладони его больно уперлись ей в плечи. Только что дымно-темные, глубокие, глаза его стали блеклыми, как зимнее небо, холодными и непроницаемыми.

— Откуда ты знаешь, что именно Хью нанес мне эту рану?

— Талиазин рассказывал...

Рейн сделал отрицательное движение головой, единственное и очень медленное.

— Талиазин понятия не имеет об этом, он думает, что я получил эту рану в бою... — Правая рука метнулась вперед, накрутила волосы на кулак и потянула, причиняя Арианне сильную боль. — Ты знаешь это от Хью! А я-то, дурак, не понял, чего ради мой братец сорвался домой, как только истекли обязательные сорок дней службы! Уж не потому ли он так спешил, что не чаял согреть тебе постель? Отвечай! — Он приблизил лицо к самому лицу Арианны, так что она сумела разглядеть черные точки в его глазах и ощутила гневный жар его дыхания. Рука еще сильнее сжала волосы и больно рванула их. — Если ты украсила мою голову рогами, маленькая женушка, то я сверну твою красивую шею! Но сначала я привезу на острие меча яйца своего дорогого брата, чтобы ты могла напоследок полюбоваться на них!

— Что за чушь ты несешь! — возмутилась Арианна, впиваясь ногтями мужу в запястье в попытке хоть немного ослабить его хватку. — Половину беременности я едва ковыляла по замку и похожа была на гусыню, нафаршированную к Рождеству! Неужели ты всерьез думаешь, что кто-то мог бы на меня польститься?

Рейн продолжал молча ее разглядывать, словно решая, поверить или нет. Арианне захотелось ударить кулаком между этих непроницаемых глаз.

— Какой ты все-таки дурак! — закричала она в полный голос. — Иногда ты так меня злишь, что хочется плеваться огнем, как какому-нибудь дракону!

Он отстранился и выпустил ее волосы. Прикрыв глаза, он сделал несколько вдохов и выдохов, потом спросил уже спокойнее:

— Тогда откуда тебе может быть известно то, что случилось между мной и моим братом во Франции, в лесной глуши? Насколько я знаю, свидетелей не было. Я жду объяснений, Арианна.

Она не могла ответить ничего, кроме правды, даже понимая, что Рейн после этого может возненавидеть ее. Он, конечно, почувствует, что посторонний вторгся в самую его душу, что он выставлен напоказ обнаженным до последней степени. Даже человек менее гордый не мог спокойно принять того, что она собиралась сказать.

— Тебе ведь известно, что я — файлид, ясновидящая, — собравшись с духом, начала она, осторожно подбирая слова — Порой у меня случаются видения, в которых я вижу будущее или прошлое. Как правило, они приходят тогда, когда я смотрю в сосуд с водой или даже в лужу... а в последнее время — в золотую чашу, которую ты видел своими глазами. В тот раз мне привиделся ты во время боя. Стояла осень, время листопада, и враг появился неожиданно, из лесной чащи. Ты убил одного из них пикой и четырех — мечом, а потом появился Хью с длинным луком...

Взгляд Рейна резко переместился на золотую чашу, стоящую на крышке сундука у окна. Арианна спросила себя, дано ли ему было увидеть пульсирующее свечение магического сосуда, ощутить его притягательную силу...

— Дальше! — коротко приказал Рейн.

— Я сказала все.

— Я хочу знать, что ты видела в другие разы, когда подглядывала за мной с помощью этой дьявольской штуковины!

— Ты не так все понял, Рейн! Я не властна над своим видениями, я не могу приказать им явиться!

— Пусть не подглядывала, пусть просто видела. Что именно?

Арианна не находила в себе мужества поднять взгляд, боясь того, что может прочесть в глазах Рейна. Она упорно смотрела на свои руки, которые комкали и мяли простыни, когда рассказывала о самом первом видении, когда черный рыцарь устремился на нее из клубов тумана, направив острие пики прямо ей в сердце.

— Я знала, что ты принесешь мне много боли, — сказала она тихо.

И вовремя прикусила язык, не позволив себе добавить: «Но я не могла знать, что полюблю тебя». Это был неподходящий момент для признания в любви. Рейн мог переварить только одно откровение за раз.

Она рассказала о других своих видениях, касающихся его: например, как она была вместе с ним во дворе Руддлана в тот страшный день, когда его угрожали ослепить, и про осеннее утро в Честере, когда он просил у отца пони, но получил лишь побои.

Она не сразу подняла взгляд, умолкнув, а когда все же решилась сделать это, Рейн смотрел на нее так, словно видел перед собой самого дьявола.

— Рейн, почему ты так смотришь? Разве нельзя отнестись к этому иначе? Если мы можем быть так близки друг другу, это ведь прекрасно! Это даже большая близость, чем...

Он молча соскочил на пол и пошел прочь, напряженно выпрямив спину и расправив плечи. Склонившись над колыбелью, он поправил чепчик на головке спящей дочери... потом быстро направился к двери.

— Рейн!

Он помедлил, держа руку на щеколде. Арианна ждала, чтo он обернется, но этого не произошло.

— Рейн, мне знаком каждый дюйм твоего тела, я знаю твой запах, твой вкус! Я позволяю тебе входить в меня, как тебе хочется — в лоно и в рот! Почему же тебе так ненавистна мысль о том, что я могу войти в твою память, что мне дано ощутить твою боль?

— Держись подальше от моего прошлого, Арианна! — процедил он, распахивая дверь ударом кулака. — Не смей лезть в мою память... и, черт возьми, оставь меня в покое!