Первую часть путешествия они провели в молчании. Стараясь справиться с нервным возбуждением, Элизабет съела сэндвич, а когда Куинн отказался от своей доли, умяла и второй.

Собрав крошки в пластиковую обертку, она потянула за колечко банку газировки — пена вырвалась и потекла по пальцам. Бумажные носовые платочки, которые она обычно держала в сумке, побывав в воде, превратились в месиво, и их пришлось выбросить.

— Можно мне одолжить твой платок? — спросила она.

— Возьми, — отозвался Куинн.

Чуть покраснев, она пощупала ближайший карман и вытащила платок. Этот маленький интимный жест заставил ее впервые почувствовать себя женой.

Обтерев липкие пальцы, Элизабет протянула банку:

— Хочешь?

Куинн скорчил гримасу.

— Не понимаю, как ты можешь это пить.

— Я бы предпочла пиво, — призналась она, — но мне не хочется раздражать Ричарда пивным запахом.

— Ты собиралась увидеться с ним сегодня?

— Да, хотя от одной мысли делается тошно.

— Так не ходи. Я могу ему сам рассказать.

— Нет. — Нельзя быть такой малодушной. — Я должна сама.

— Тогда я пойду с тобой.

— Нет, лучше я одна.

— Если я что-нибудь понимаю в людях… Бомонт не умеет проигрывать…

Он даже не догадывается, до чего верно оценил его, поежилась Элизабет.

— Ну, знаешь, в такой ситуации всякий разозлится. Но я не хочу подставлять тебя.

— Ну, я-то… — Куинн тряхнул головой. — Ты моя жена, и я намерен присутствовать. Во сколько ты пойдешь?

— Хорошо бы поскорее покончить с этим.

Едва они въехали в город, Куинн свернул прямо на Ломбард-сквер.

Импозантный особняк георгианской эпохи, принадлежавший Бомонтам, стоял на углу. Остановив машину под табличкой «Только для проживающих», Куинн помог Элизабет выйти. Они остановились перед входом.

Дверь открыла горничная в белом переднике.

— Ах, мисс Кавендиш, — воскликнула она, увидев Элизабет, — боюсь, леди Бомонт нет дома! Думаю, она не…

— Мисс Кавендиш со мной, — спокойно перебил ее Куинн. — Моя фамилия — Дервилл.

— Ах, да, мистер Дервилл. Вас ждут. Прошу вас пройти сюда.

Она провела их через красивый холл и постучала в дверь кабинета.

— Мисс Кавендиш и мистер Дервилл.

Когда дверь за горничной закрылась, Ричард поднял глаза на вошедших.

— Дервилл. — Он холодно кивнул Куинну, потом встал из-за покрытого кожей письменного стола и подошел к Элизабет. — Дорогая, — проговорил он, целуя ее в щеку, — какой приятный сюрприз. Не думал, что увидимся раньше завтрашнего дня. Мамы, к сожалению, нет дома. Я еще ей не сообщил радостную новость. Я подумал, мы могли бы…

— Ричард, — Элизабет больше не могла сдерживаться, — я должна тебе кое-что сказать…

Бомонт бросил выразительный взгляд на Куинна.

— Может, подождем, пока останемся наедине?

Элизабет облизнула пересохшие губы.

— Это касается Куинна.

Она заметила, что Ричард еле заметно моргнул, когда она назвала другого мужчину по имени.

— Ну, тогда говори.

— Когда я сказала, что не знаю его, это была неправда. Мы познакомились более пяти лет назад.

Ричард нахмурился и слегка повысил голос:

— Почему же ты солгала?

— Извини. Встретить его снова… спустя столько лет… было таким потрясением для меня…

— Ты хочешь сказать, что встреча с ним очень сильно на тебя подействовала?

— Да.

— Из этого следует, что ваши отношения выходили за рамки платонических?

— Да.

— Теперь многое становится ясным. И кто их разорвал?

— Я, но…

Последние слова произвели на Ричарда явно успокаивающее впечатление. Он великодушно заявил:

— Дорогая моя Элизабет, я вовсе не надеялся, что у двадцатишестилетней привлекательной женщины не было личных отношений до меня. И поскольку эта связь имела место много лет назад…

— Это была не просто связь, — с отчаянием перебила она, — мы состояли в браке.

— В браке? — Казалось, в тихом кабинете грянул гром. — Но когда я делал тебе предложение, ты ничего не сказала.

Элизабет печально кивнула.

— Мне хотелось оставить прошлое позади, кроме того, я думала, этот брак аннулирован.

— Аннулирован? — Он тут же ухватился за это. — Значит, это не был…

— Он имел законную силу, — торопливо вставила Элизабет, — но он так и не… По-настоящему это был не брак…

— Ты сказала, что думала, будто он аннулирован?

— Я подписала документы. А Куинн — нет.

— Так что по закону ты все еще состоишь в браке?

— Да. Извини, я не хотела тебя обманывать.

— Завтра утром я первым делом свяжусь со своими адвокатами. Раз этот брак не был осуществлен, должно быть несложно аннулировать его.

Куинн, до этого стоявший молча, впервые заговорил:

— Боюсь, ваша позиция столкнется с некоторым затруднением.

— Это с каким же?

— Тогда брак не осуществился, но теперь… — Договаривать было нечего, все было ясно…

Лицо Ричарда стало кирпичного цвета. Он повернулся к Элизабет.

— Значит, сначала ты делаешь вид, будто вы незнакомы, а стоит мне отвернуться, лезешь к нему в постель! Лживая сука! Ты же меня круглым дураком выставила…

— Извини, мне искренне жаль. Я совсем не хотела тебя обидеть…

Он будто не слышал.

— Если ты надеешься, что я тебя прощу и стану…

— Подождите, — твердо вмешался Куинн. — Джо свое сказала и извинилась, а теперь, поскольку виновник всего этого я, остальное можете сказать мне.

Вложив ключ от машины в руку Элизабет, он подтолкнул ее к двери:

— Я недолго. Жди в машине.

Дверь кабинета захлопнулась за ней. Идя через холл, она слышала взбешенный голос Ричарда:

— Черт бы вас побрал, Дервилл, если вы думаете…

У входной двери, как по мановению волшебной палочки, появилась горничная, открывая перед Элизабет дверь.

— Спасибо, Мэри… Когда вернется леди Бомонт, пожалуйста передайте ей мои извинения — я не успела с ней попрощаться.

— Непременно, мисс Кавендиш, — сдержанно ответила девушка.

Элизабет, дрожа, пересекла площадку, подошла к «мерседесу» и забралась в него. Но через минуту вылезла и беспокойно зашагала по Ломбард-сквер.

Она обогнула площадь, на которой не было никого, кроме старика в твидовом пальто и шарфе, читавшего на скамейке «Таймс». Элизабет не могла успокоиться. Хорошо еще, что Ричард не успел сказать матери об их «помолвке». Если бы леди Бомонт и друзья Ричарда узнали, дело было бы гораздо серьезней…

Она обошла площадь и уже собралась повторить круг, но заметила Куинна рядом с машиной. Он стоял неподвижно, с опущенной головой и устремленным в пространство взглядом.

Она подошла, и он поднял голову. Его лицо было таким мрачным, что у нее перехватило дыхание. Неожиданно лицо просветлело, и Элизабет решила, что ей померещился этот потухший, горестный взгляд.

Открывая ей дверцу, он сказал:

— Я гадал, куда ты делась. — Голос у него слегка дрожал.

Вот оно в чем дело. Увидев что в «мерседесе» ее нет, а ключ на месте, он решил, что она сбежала.

Элизабет села в машину.

— Я пошла прогуляться. Невыносимо было так сидеть…

Куинн уселся рядом и включил мотор.

— Ну как? Чем все кончилось? — спросила Элизабет. — Ричард очень обиделся?

— Он больше разозлился. Причем в основном оттого, что я лишил его «Ван Хэмела». Ему очень хотелось иметь этот бриллиант. Мы немного поторговались. В результате я отдал ему его по цене, которую он заплатил бы, если бы меня там вообще не было. По-моему, он расценил это как победу. Так что Бомонт получил сатисфакцию…

Какое-то время они ехали молча, потом Элизабет спросила:

— Теперь куда едем? Ты говорил, у тебя остались дела.

— Да. Но сперва я отвезу тебя в коттедж. — Он говорил рассеянно, будто думал совсем о другом, и она снова замолчала.

Когда они подъехали к Хоукс-Лейн, голубоватые сумерки уже сгущались. В нескольких коттеджах светились окна, старинные фонари освещали тротуар.

Куинн галантно помог ей выйти, вытащил из багажника ее чемоданчик и подождал, пока она откроет дверь.

Увидев, что он не собирается заходить, Элизабет спросила:

— Может, сперва перекусишь? Ты ведь не обедал.

Он покачал головой:

— Я лучше поеду.

— Когда вернешься? Я приготовлю ужин.

— Трудно сказать. Не утруждай себя готовкой.

— Мне не трудно, — тут же ответила она.

Он снова покачал головой:

— Перехвачу что-нибудь по дороге. Если будет поздно, переночую в отеле, чтобы не беспокоить тебя.

— В чем дело, Куинн? — Она вдруг чего-то испугалась.

— А как по-твоему? — язвительно спросил он. Она пожала плечами.

Он что, все еще думает, что она сбежит? Во всяком случае, он только и делает, что дает ей такую возможность.

Она протянула ключ:

— Если задержишься, откроешь сам, так что меня не побеспокоишь. Хотя я хочу дождаться тебя.

Куинн с кривой усмешкой сунул ключ в карман и повернулся к машине.

— Ты ничего не забыл?

Он оглянулся и вопросительно взглянул на нее.

Элизабет выпятила губки и приподняла лицо для поцелуя. Еле сдерживая улыбку, он чмокнул ее.

Она смотрела, как он разворачивается, и, когда машина снова проехала мимо, послала воздушный поцелуй. Куинн иронически отдал честь.

Элизабет вошла в дом и закрыла за собой дверь. Она решила быть рядом с ним, но до истинного мира между ними еще далеко. Она понятия не имеет, что у него на уме, а он нисколько не доверяет ей.

Решив занять себя до ужина, она принялась за уборку, и к половине восьмого в доме был порядок, стол накрыт, его украшали салфетки и золоченые свечи, в холодильнике охлаждалось белое вино, готовая закуска ждала на кухне, курица с овощами подходила в духовке.

Элизабет приняла душ, покропила себя любимыми духами и до шелковистого блеска расчесала волосы.

Надев платье из красного атласа, которое ей подарила на Рождество миссис Хендерсон, она приглушила свет и села ждать у камина.

В половине девятого она выключила духовку — неизвестно, когда Куинн вернется. Может, не вернется вовсе. Он сказал, дела… Какие это дела заставляют его ночевать где-то?

Ужинать одной было немыслимо, и она уже собралась приготовить себе сэндвич, когда за окном раздался шум подъехавшей машины и хлопнула дверца.

Элизабет затаила дыхание. В замке повернулся ключ, и вошел Куинн с букетом тепличных роз.

Она бросилась ему навстречу, подняла лицо, и он поцеловал ее. Тогда она обвила руками его шею и вернула поцелуй, соблазнительно выпятив губы. Куинн выронил свою ношу и почти со стоном обхватил ее.

— Ах ты, ведьма! — Он гладил прикрытые атласом изгибы ее тела, голос у него дрожал от страсти и смеха.

— Надеюсь, ты не ел? — Она старалась не забывать о насущном. — Ужин готов.

Скользнув губами вдоль ее шеи и остановившись на шелковистой коже плеча, он пробормотал:

— Кто-то еще хочет есть?

— Я, — уверенно ответила она. — Я очень старалась приготовить вкусно.

Куинн нехотя опустил руки, отдал Элизабет цветы и взялся за свой кейс.

— Дай мне несколько минут, я только приму душ и переоденусь.

Он довольно скоро вернулся, чисто выбритый, с влажными после душа волосами, в шелковой рубашке с расстегнутым воротом и спортивных брюках. Иронически оглядел свечи, композицию из красных роз и фужеры.

— Ну просто медовый месяц.

Элизабет поставила на стол закуску из копченой лососины с вареными раками, а Куинн открыл шабли и разлил.

Подняв бокал, она сказала:

— Пьем за нас.

Огонь свечей дрогнул у него в глазах, смотревших на нее поверх бокала.

— За нас, — повторил он, но лицо его осталось непроницаемым.

Элизабет почувствовала тревогу — за несколько минут его отсутствия близость исчезла и вновь вернулась скованность. Элизабет изо всех сил старалась придумать интересную тему для беседы, но в голове было пусто. Наконец, твердо решив прервать молчание, она заметила:

— После восьми я стала думать, где ты запропастился.

— Я же предупредил, что могу задержаться, — ровно ответил он.

— Ты предупредил, что вообще можешь не появиться, — не сдержав раздражения, упрекнула она. — Правда, я так и не поняла, что за дела такие в наш… — Она запнулась.

— В наш медовый месяц? — с иронией закончил он.

Она порозовела.

— Ты первый заговорил об этом.

— Это было до того, как ты снова сбежала.

Он до сих пор обижается.

— Но теперь я здесь, и тебе нелегко будет от меня избавиться, — твердо сказала Элизабет.

— Ты выражаешься совсем как настоящая жена. Вспыхнув, она огрызнулась:

— Я и есть жена.

— Пусть даже временная?

— Ты сам предложил оставаться вместе, пока жар не утихнет.

— А ты предпочла бы пожизненные узы? Что-то не верится.

Элизабет закусила губу, на глаза навернулись слезы.

— Мне бы не хотелось ссориться, — хрипло проговорила она.

На его лице появилось виноватое выражение.

— Прости. Ты так старалась превратить этот вечер в праздник, а я обращаюсь с тобой как последняя свинья. — Потянувшись через стол, он взял ее за руку и поцеловал в ладонь. — Простила?

Стараясь не моргать, она выдавила из себя дрожащую улыбку.

— Мне нечего прощать.

— Как ты великодушна. Боюсь, ты станешь менее милосердной, если я расскажу тебе, куда ездил.

— И куда же? — с любопытством спросила она.

Он снова налил вина.

— В твой бывший колледж, повидаться с Питером Керрадайном.

— Это твое право. Надеюсь, ты его застал?

— Да. Он теперь возглавляет историческое отделение. Я спросил его, помнит ли он, что его бывшая студентка поступила на работу к отцу. Он сказал: «Да, Джо Меррилл. Отлично помню». Только ваши рассказы не совсем совпадают.

— Но они должны совпасть! — вскрикнула она. — Этого не может быть.

— Может. Генри действительно обращался к нему, когда искал секретаря-историка, но Керрадайн не называл ему твоего имени.

У Элизабет побелели губы.

— Но он мне сам так говорил.

— Да, говорил. Но на деле было несколько иначе.

— Не понимаю, — пробормотала она.

— Генри сам наводил справки и уже знал о тебе.

Он попросил Керрадайна связаться с тобой и сказать, что это он, Керрадайн, тебя рекомендует. Генри считал, что ты скорее примешь место, рекомендованное преподавателем, знакомым и уважаемым человеком. Керрадайн признался, что ему было неловко даже так незначительно кривить душой и что, если б его не связывало с Генри близкое знакомство, он бы еще подумал. Потом он спросил, что из этого вышло, и я успокоил его, сказав, что вы с Генри отлично сработались. Вообще он очень положительно к тебе относится. Сказал, что, несмотря на тяжелую домашнюю обстановку, ты была жизнерадостной девушкой, отличавшейся мужеством и редкостной прямотой. И еще он спросил, не знаю ли я, где ты теперь. Когда я сказал, что ты моя жена, он пожал мне руку и заявил, что мне повезло.

Элизабет разжала стиснутые кулаки.

— По крайней мере теперь ты знаешь, что я не лгала.

— Чего я не знаю, так это того, что на самом деле затеял Генри. Ни минуты не верю в то, что он наплел Керрадайну.

Элизабет едва перевела дух от облегчения, и вот опять!

— Разве это имеет значение, после стольких лет?

Он пожал плечами.

— Наверно, не имеет.

Прозвучало это не очень уверенно.

Элизабет не любила забивать себе голову тем, что не считала важным. Она убрала остатки рагу и принесла абрикосовый десерт. Куинн ел молча, слегка сдвинув темные брови.

Когда тарелки опустели, она отодвинула стул и встала. Куинн тут же поднял голову.

— Я все уберу и принесу кофе. А ты пока отдохни у камина.

Она послушно пересела на банкетку и стала смотреть, как ловко он собирает посуду. Было тепло и уютно. Заглядевшись на пламя, Элизабет разомлела, как кошка. Когда Куинн вернулся с подносом, она уже еле сдерживала зевоту.

Подавая ей чашку, он произнес:

— Я не поблагодарил тебя за вкусный ужин. — И лукаво добавил: — И не предполагал, что женщина, на которой я женился, умеет готовить.

— Когда-то не умела, потом пошла на курсы кулинарии. Надоели порционные блюда из микроволновки.

Он серьезно взглянул на нее.

— Ты жила одна? Наверно, это было невесело.

— Я жила одна, и мне было невесело. Хотя к одиночеству можно привыкнуть.

— А твои родители? Ты не общалась с ними? По словам Керрадайна, ты не нашла с ними общего языка. Неужели они тебя не поддерживали?

— Они всегда заботились обо мне, но между нами никогда не было близости. Ну а к тому времени они вообще уже успели умереть.

— Когда это случилось? До или после того, как ты поступила на работу к Генри?

— После. Если точно, то за неделю до моего двадцать первого дня рождения.

— И отчего они умерли?

— Попали в катастрофу. Мать везла отца в больницу с очередным инфарктом, и «скорая помощь» съехала с дороги и покатилась вверх тормашками по насыпи. Позднее я узнала, что лопнула передняя шина — они ехали на очень высокой скорости.

— Так ты действительно была одна. — Куинн поморщился. — Будь он неладен, этот Пери.

Такого оборота она не ожидала.

— При чем тут Пери? Он поступил, как считал нужным.

— Только не воображай, что он святой. У него был точный расчет.

— Что ты имеешь в виду? Он был так добр.

— А ты никогда не спрашивала себя, с чего бы это ему быть таким добрым?

— Ну, думаю, он беспокоился обо мне и…

— Черта с два беспокоился. Это он все подстроил.

У Элизабет вытянулось лицо.

— Ты думаешь?..

— Я не думаю, я знаю.

— Но он всего-навсего…

— Он не только показал тебе мое письмо, но запустил всю эту игру. Все было рассчитано.

Элизабет замотала головой, но Куинн не дал перебить себя:

— Сегодня вечером он признался в этом.

Ее сонливость как рукой сняло.

— Значит, ты говорил с ним?

— После Керрадайна я зашел к нему. Я сказал, что хочу знать правду и, если придется, выколочу ее из него. У меня и так руки чесались свернуть ему шею.

— Но почему? Не понимаю.

— Ты никогда не задавалась вопросом, что вообще принесло меня в Англию?

Догадка молнией сверкнула у нее в мозгу.

— Неужели Пери?.. — еле слышно прошептала Элизабет.

— Вот именно. Он первым написал мне, что «какая-то смазливая секретутка» пытается подцепить папашу… Я был занят и не обратил особого внимания. Потом он снова написал, теперь уже в панике, что ты по ночам заходишь в комнату к Генри, берешь деньги и подарки…

— Вранье! — взорвалась она.

Куинн продолжал, будто не слышал:

— Пери писал, что Генри клюнул на твой крючок, а когда он попытался «вразумить» старика, то получил звонкую оплеуху. И добавил, что, если я срочно не приму меры, мы приобретем двадцатилетнюю мачеху…

— И ты всему этому поверил! — с хрипом вырвалось у нее.

— Настолько, что забеспокоился, — признался Куинн. — Я взял несколько выходных и приехал, чтобы лично во всем разобраться. Первым делом стало ясно, что Пери прав: между тобой и Генри было нечто гораздо большее, чем обычные отношения между секретарем и работодателем. Я наблюдал за вами, видел, как ты ему улыбаешься, как кладешь руку ему на плечо. Видел, как оживляется его лицо, когда ты заходишь в комнату, как он не сводит с тебя глаз… А потом в банке дела осложнились, и мне пришлось снова уехать в Бостон. Вот тогда я написал Пери. Когда я вернулся в Солтмарш, мое убеждение, что Генри втюрился, только укрепилось.

— Могу себе представить, как это выглядело, — беспомощно проговорила она. — Тем более что ты готовился к худшему. Но ты должен верить, что нас связывала просто взаимная симпатия.

Куинн пожал плечами.

— Так это было или не так, но Пери был искренне убежден, что Генри влюблен в тебя, и отчаянно старался пресечь это. Он не хотел, чтобы ты стала его мачехой.

— То есть он боялся, что я заберу у Генри деньги?

— Я тоже так думал, — признался Куинн, — но дело оказалось не в этом. Если бы его единственной заботой были деньги или спасение Генри, он бы успокоился, когда ты вышла замуж за меня. Зачем было показывать тебе мое письмо и добиваться, чтоб ты меня бросила?.. Сегодня вечером он признался…

Остановив взгляд на смуглом лице Куинна, Элизабет ждала.

— Ты не догадываешься?

Она покачала головой.

— Он был по уши влюблен в тебя… Ты ушла от Генри, и он хотел, чтобы ты ушла и от меня. Он надеялся, что ты кинешься к нему в объятия…

Теперь, когда все было произнесено, она поняла, что Куинн прав. Это объяснило и отношение Пери, и ее собственное непонятное чувство смутной тревоги…

— Он с самого начала потерял из-за тебя голову, а ты не обращала на него внимания и явно отдавала предпочтение Генри. Он безумно ревновал и отчаянно боролся против вашего возможного брака. Именно от отчаяния он кинулся ко мне, хотя и не мог предвидеть, чем все это кончится… Когда ты исчезла и Генри узнал, в чем дело, разразилась буря. Пери выставили за дверь. Для него это было потрясением. Он признался мне, что потом, когда его чувство к тебе прошло, он раскаивался в своем поступке, пытался исправить положение, прислал мне твою фотографию с Бомонтом…

— Если бы он вообще не вмешивался… — печально произнесла она.

— Должен заметить, что Пери не во всем виноват. Если бы в его словах не было ни грана истины, я бы тут же отмахнулся от них…

— Но этого не было! — не выдержала она. — Все, что он тебе рассказывал, или искажение, или просто ложь. Мы с Генри испытывали взаимную привязанность, и не более.

— Он оставил тебе половину состояния, — безжалостно напомнил Куинн.

— Я не знаю, почему он это сделал, я не просила. И уж во всяком случае я не брала у него ни денег, ни подарков.

— Сегодня, когда я надавил на Пери, он признался, что сочинил это, чтобы заставить меня приехать.

— Но ты охотно всему поверил, — с возмущением заметила она. — Поэтому ты решил, что Генри подарил мне эти сережки?

— Ты все еще отрицаешь это?

— Разумеется.

Казалось, Куинн теряет терпение.

— Но послушай, ведь теперь уже все это не имеет значения, так почему бы тебе не сказать правду?

— Но это и есть правда. — Она бессильно махнула рукой. — Я знаю, что они особенные и, как ты говорил, таких не купишь на базаре. Но я не понимаю, почему теперь, когда ты узнал, что Пери обманывал, ты все еще считаешь, что они мне достались от Генри.

Он вздохнул.

— Даже если бы Пери не сказал ни слова, я точно знаю, что их подарил тебе Генри.

— Так вот, ошибаешься, он не дарил мне их.

— И даже на прощанье?

Она вскочила на ноги.

— И даже на прощанье! И я их не брала! — Он все еще считает ее воровкой.

— Послушай, — ровным голосом сказал он, — мне безразлично, даже если ты их взяла. Они прекрасны. Я не упрекнул бы тебя, если б ты поддалась искушению…

— Ах, как ты добр!

— Я всего лишь хочу, чтобы ты призналась…

— Не в чем мне признаваться. Я не поддавалась искушению, я не брала их.

Взглянув ему в лицо, Элизабет поняла, что напрасно теряет время. Она присела на корточки и, положив руку ему на колено, подняла на него глаза:

— Ну пожалуйста, Куинн, поверь мне.

— Я хотел бы тебе верить. — Он помолчал. — Но не могу.

Голова у нее бессильно опустилась, руки повисли.

Он сказал почти грубо:

— Нечего изображать из себя… — И осекся. Потом взял ее за плечи и поднял. — Пошли, у тебя совершенно измученный вид. Тебе пора в постель. Мне кажется, ты еще не оправилась от вчерашнего стресса. — Обхватив ее за талию, он повел ее к лестнице. — Пока ты не успела расположиться, я возьму себе подушку и одеяло.

— Подушку и одеяло? — Она взглянула на него. — Это еще зачем?

— Я подумал, ты захочешь, чтобы я спал на диване.

Единственное, чего она от него хотела, — это чтобы он ей верил. Но если пока этого не добиться, что ж, она потерпит. Она выбрала свой путь и не отступит и не позволит самолюбию встать между ней и Куинном.

— Нет, — ровно произнесла она, — я не хочу, чтобы ты спал на диване.