– Меня зовут Ферн Дарлинг, – сказала девушка своим неестественным детским голосочком, который она, должно быть, специально разработала, поскольку ни один нормальный человек таким голосом не говорит.

– А меня – Бет Кэрол Барнз.

Сидя рядом с ней, Бет отрешилась от впечатления, которое эта девушка производила с первого взгляда, и впервые взглянула на нее по-настоящему. У нее были красивые глаза. Они были голубые, а белки – необыкновенно белые, хотя Бет и поражало, как ей удается держать их открытыми с этими тяжеленными накладными ресницами. Но все же ее нельзя было назвать хорошенькой. Нос был слишком узким, а лицо плоское, как тарелка. Губы казались совсем не пухленькими, а, наоборот, узкими и прямыми, просто сильно накрашенными. Она налепила себе черную родинку и на щеку. В автобусе повис такой густой дым, что было трудно различить детали, однако было хорошо видно давно не мытую шею. Она дружелюбно смотрела на Бет и явно ожидала от нее чего-то, чего-то такого, что Бет Кэрол не сделала. Яркие губы огорченно покривились.

– Тебе не понравилось? – сказала она.

– Что не понравилось? – спросила Бет, не понимая, что за оплошность она совершила.

– Мое имя, – нахмурилась девушка. – Ферн Дарлинг. Тебе не понравилось мое имя.

– Я что-то не понимаю, – сказала Бет.

– Тебе разве не кажется, что оно звучит как у кинозвезды? – спросила девушка. – То есть вот ты, например, можешь его представить на большой афише – «Ферн Дарлинг»?

– Ну да, конечно, – сказала Бет Кэрол. – Думаю, что да.

– Ты думаешь, что да, или ты знаешь, что да? – настаивала девушка. – Ты даже не представляешь, как долго я придумывала это имя. Я полгода не могла заснуть, все соображала, что бы такое придумать, уж коли я решила.

– Что решила? – недоуменно спросила Бет. Они успели обменяться всего лишь несколькими фразами, но Бет совершенно ничего не понимала.

– Уж коли я решила отправиться в Голливуд и стать кинозвездой, – сказала девушка. – Знаешь, ведь для этого требуется подходящее имя. Я их перебрала сотни, даже тысячи. Но все были какие-то обычные. Ты представляешь, самые интересные уже разобраны. Я имею в виду – Рита, Лана, Ава, ну и, конечно, Мэрилин. Ее настоящее имя – Норма Джин Бейкер. Я прочитала об этом в журнале про кино. – Неожиданно лицо ее приобрело серьезное выражение, как будто она размышляла над чем-то важным. – А тебе не кажется, что Роуз будет лучше? – спросила она. – Роуз Дарлинг?

– Нет-нет, – сказала Бет. – Мне кажется, что Ферн Дарлинг звучит просто великолепно. По-моему, ты сделала правильный выбор.

– Ты уверена? – спросила девушка. – Потому что время еще есть.

– Абсолютно, – ответила Бет. Интересно, подумала она, неужели ей придется терпеть это еще целых два дня. Даже словоохотливая бабуся теперь казалась ей необыкновенно милой соседкой.

– Держу пари, ты небось думаешь, почему это я вдруг решила стать кинозвездой. – Было очевидно, что Ферн считает, что Бет просто больше не о чем думать.

– Ну конечно, – согласилась Бет, чувствуя, как бурчит у нее в животе. Она покраснела, жалея о том, что не поела, когда автобус останавливался в Кресент-Сити, и надеясь на то, что девушка ничего не слышала. Ужасно стыдно издавать подобные звуки. – Расскажи мне, – поспешно сказала она. – Мне будет интересно послушать.

– Значит, все это началось, когда я еще была совсем крошкой, – начала Ферн, смакуя каждое слово, каждый звук, и Бет внутренне содрогнулась, жалея о том, что та не начала с чуть более позднего времени, хотя бы лет с десяти. – Ты же знаешь, какими страшненькими бывают новорожденные младенцы – красными и сморщенными. – Она сильно наклонилась к Бет и шептала прямо ей в ухо, как будто делилась с ней страшной тайной. – Так вот я такой не была. Я с самого начала была розовенькой и хорошенькой, и у меня была копна светлых волос.

– А чем ты их красишь сейчас? – спросила Бет, оживляясь немного и радуясь, что может ненадолго отвлечься от собственных проблем и поговорить о чем-то другом. – В нашем городке многие девчонки пользуются пергидролем. – Бесполезно было добавлять, что это были дешевки, к которым мальчишки относились с презрением. Такие, над которыми они смеялись и про которых говорили гадости, но тем не менее бегали за ними табунами.

Было видно, как под румянами вспыхнули щеки и шея Ферн, которая все же казалась Бет сероватого цвета.

– Это мой природный цвет, – возмутилась она, слегка качая головой, как будто ее поразило, что Бет могла подумать что-либо другое.

– Ух ты, тебе повезло, – смущенно произнесла Бет, думая про себя: «Ну да, а я – Дуайт Эйзенхауер, президент Соединенных Штатов».

– Я побеждала на всех конкурсах красоты для младенцев, – продолжала Ферн. – Мамочка наряжала меня в хорошенькие платьица с оборочками и завязывала бантики в кудряшки. Розовые, желтенькие или нежно-голубые. – Она захлопала ресницами, глядя на Бет. Та решила, что она просто практикуется, чтобы убедиться, что у нее это получается. – Первый конкурс проводился на базаре, неподалеку от того места, где мы жили, мне тогда было всего несколько месяцев, – продолжала Ферн. – Потом конкурс организовал один фотограф, на Мейн-стрит, и я тоже его выиграла. – Она распахнула глаза и сказала с преувеличенным удивлением: – Ты представляешь, моя фотография до сих пор висит у него в витрине!

– Вот здорово! – восхитилась Бет.

– Затем у Элксов и Масонов, – бубнила Ферн. – Потом был городской конкурс. Потом во время окружной ярмарки. Каждый год что-нибудь проводилось. После конкурса младенцев были конкурсы красоты для детей. Я тоже выиграла их все. Все, представляешь! Все говорили, что я просто затмила Ширли Темпл.

– Наверное, твоя мама была здорово занята, – сказала Бет. – Ведь тебя все время надо было куда-то возить.

– Да, но ей это очень нравилось, – серьезно произнесла Ферн. – Всю свою жизнь она думала только обо мне. Она живет только для меня.

– Так как же она отпустила тебя одну в Голливуд? – спросила Бет. Она вдруг поняла, что Ферн, или как там ее, еще совсем девчонка. Похоже, ей нет и шестнадцати.

– О, она хочет, чтобы я добилась успеха, – неопределенно ответила Ферн. – Когда я устроюсь, мама приедет ко мне. Она приедет под звон колоколов.

– Здорово, – повторила Бет, прикидывая, что же из того, что ей рассказала Ферн, правда, если там вообще было хоть слово правды. Интересно, а ее мама знает, что она уехала?

– И мама сделала так, чтобы в третьем классе мне поручили на праздниках идти впереди с жезлом, – продолжала Ферн. – Тебе нравятся такие парады? И представляешь, – я в белой юбочке и шапочке с золотым шитьем и в белых сапожках. Как мне нравились эти сапожки! Я их просто обожала.

Она опустила голову и полезла в сумочку, и сердце Бет сжалось. Так, подумала она, сейчас начнутся фотографии. Но вместо этого Ферн вытащила жевательную резинку и засунула себе в рот.

– А за мной шла вся колонна, – рассказывала она. – Платформы на колесах, оркестр. И эти старые пердуны на лошадях, которые заваливали навозом все улицы.

«Старые пердуны»? Она так и сказала. «Старые пердуны». Сначала Бет Кэрол была просто шокирована, а потом засмеялась. Они действительно были старыми пердунами. Как и у них дома. Они тоже проводили такие парады – с марширующими оркестрами и украшенными цветами платформами и старыми пердунами на лошадях, воображающих себя ужасно крутыми со своими выпирающими животиками, пыхтящие и красные от напряжения, с трудом удерживающие флаги. И смущенными взглядами присутствующих, когда лошади наваливали свои кучи прямо посередине улицы.

Разумеется, ни она, ни ее сестры никогда не принимали участия в подобных парадах. Нет, девочки семейства Барнз были выше этого. Луанна, Патриция Джейн и Мэгги – хорошенькие, светловолосые, неприступные. Бет Кэрол была четвертой и не такой хорошенькой, как утверждали старшие девочки. Не столь яркая, поскольку волосы у нее были темно-русыми. На малышку Линду Мэри и вообще не обращали внимания.

Ужасно много девочек.

И что там говорить – когда она родилась, отец даже не пришел в больницу. Это было одним из семейных преданий, и Бет слышала его так много раз, как будто в этом было что-то замечательное. Он так возмутился, что Мэгги тоже оказалась девочкой, что был уже готов сдаться и отказаться от дальнейших попыток, но потом родилась она, и он даже не пришел в больницу, а когда через год родилась Линда Мэри, он опять не пришел в больницу. И тогда сдалась их мать и умерла от разочарования. Именно так и сказали ей и Линде Мэри: «что она умерла из-за того, что не родила мальчика. Некого было готовить к тому, чтобы взять на себя управление шахтами и заводами и всем остальным. Иногда Бет Кэрол и Линда Мэри беседовали об этом. Им казалось, что старшие девочки и тетушки чуть ли не одобряют эту смерть, как будто она, умерев, поступила достойно. Как японские камикадзе, о которых они слышали и которые во время второй мировой войны врезались в корабли и погибали во имя чести, если не могли победить. Но это было ужасно. Ходили и другие слухи, хотя прямо об этом и не говорилось. Что она покончила с собой. Бет Кэрол и Линда Мэри никогда об этом не говорили, хотя не думать не могли.

Ни та ни другая ее не помнили и не знали, какая она была. В девичестве она носила имя Элис Макнили, происходила из хорошей семьи из Уилмингтона, штат Делавер. Она познакомилась с их отцом на охотничьем балу, когда он учился в университете на востоке страны. Да, на свадебных фотографиях она была очень хороша в белом платье с вышитым жемчугами корсажем и жемчужной диадемой, к которой прикреплялась фата, прикрывающая ее светлые волосы, которые так и светились от направленной на нее лампы фотографа. И отец тоже казался очень красивым, хотя это лишь гордость и радость делали его таким, потому что в жизни он не был интересным мужчиной. У него были маленькие глазки, а лицо уже тогда казалось слишком мясистым. Губы его были чувственными и влажными. Однако все же в нем было нечто, что заменяло внешнюю красоту. В нем чувствовался настоящий мужчина, он обладал даже каким-то животным магнетизмом. Ну и еще деньги… Он смотрел на невесту, как будто выиграл самый большой в мире приз.

Фотографии их медового месяца тоже были очень красивыми. После венчания в церкви, куда ходили многие поколения семьи ее матери, и приема в загородном клубе они отправились в Нью-Йорк, где провели свою первую брачную ночь в гостинице «Плаза». Потом была еще фотография, где они, счастливые и улыбающиеся, стоят на нижней ступеньке океанского лайнера. Потом еще одна: мама на нижней ступеньке «Восточного экспресса», а отец – на ступеньку выше. Он обнимает ее одной рукой, как бы защищая, заботясь о ней. И оба они широко-широко улыбаются.

Даже на фотоснимках, где они сидят с маленькой Луанной на руках, они выглядят счастливой парой, довольной своей очаровательной дочуркой. Они все еще кажутся счастливыми, когда родилась и Патриция Джейн. После этого торжественных студийных снимков уже не было, как будто они не считали важным хоть как-то запечатлеть Мэгги, Бет Кэрол и Линду Мэри. Ее родители даже не стали придумывать имя для Линды Мэри, а доверили это своим трем старшим дочерям. И все это действительно было странно. Как будто старшие девочки жили в одной семье – счастливой, а младшие – в другой, несчастливой.

– Я довольно рано развилась, – рассказывала Ферн. – Когда я училась в пятом классе, у меня уже были вот такие здоровые сиськи. И пока я училась сначала в начальной, потом в средней школе, я все время выигрывала все конкурсы красоты. Меня избрали королевой. И я была королевой на выпускном балу. У меня было белое платье из атласа, и волосы я зачесала наверх, и все мне говорили, что я похожа на ангела, которыми украшают рождественскую елку. Даже директор школы пригласил меня на танец.

Бет бросила на Ферн полный сомнения взгляд. Возможно, все эти истории про парады и конкурсы красоты и правда, а может, конечно, и нет. Но в том, что Ферн Дарлинг – или как ее там настоящее имя – никогда в жизни не могла бы быть избрана королевой выпускного бала, Бет не сомневалась ни минуты. Как бы сказала Луанна, употребив два свои любимых слова, она была вульгарна и неотесанна, и как бы ни был мал ее городок – а может быть, именно потому, что он так мал, – там особенно соблюдается иерархия. Всегда есть семьи более богатые и уважаемые в городке, чем остальные, и на подобные роли выбирают дочерей именно из таких семей.

Вот, например, Луанна, которая сейчас училась на последнем курсе университета в Айдахо и специализировалась по педагогике, хотя совершенно не собиралась использовать в дальнейшем свое образование, поскольку единственными причинами, заставившими ее поступить в университет, были возможности в будущем говорить, что она имеет высшее образование, а также познакомиться с юношами из хороших семей, – так вот она действительно избиралась королевой и на вечере встреч в Лейксайдской школе, и на выпускном вечере. Так же как и Патрисия Джейн. А потом Мэгги. Ее очередь пришла бы потом, года через два.

Бет Кэрол вздохнула, думая, смогла бы она все же стать ею, если, конечно, забыть о скандале? Возможно, и нет, решила она, равно как и Линда Мэри. В них обеих чувствовалась какая-то неуверенность, неполноценность, как будто бы даже заброшенность, несмотря на принадлежащий семье собственный остров, огромный дом, занимающий целый квартал, бассейн, теннисный корт, зеленый ровный газон, простирающийся на целый акр и сбегающий к озеру, и лодочную станцию с лодками и катерами.

Но старших девочек избирали королевами красоты на выпускных вечерах в школе не потому, что они были очень хорошенькими, хотя они действительно были таковыми, и не потому, что они пользовались успехом, что тоже соответствовало истине, а потому что их отец Р. Миллард Барнз – где «Р» – это первая буква семейного имени Рэли – был владельцем компании «Барнз майнинг», а также множества других предприятий и более половины населения городка работали на него.

Бет мысленно видела своего отца в его ярко освещенном кабинете на заводе, рабочих, сгрудившихся вокруг него, виднеющиеся из окна трубы, изрыгающие смертоносные серые клубы дыма, насыщенного свинцом, от которого болели все детишки в городе, что компания категорически отрицала. Сейчас у отца был небольшой животик, если сравнить его с теми фотографиями, где он изображен с мамой. Темные волнистые волосы немного поредели на макушке, а на лице застыла постоянная гримаса недовольства. Маленькие глазки смотрят холодно, губы сжаты в зловещую усмешку, а мочки ушей стали необыкновенно длинными, как у дикарей на картинках в учебнике географии, которые специально вытягивали их для красоты. Когда он работал, то распускал галстук, снимал пиджак и закатывал рукава рубашки до локтей. Все на заводе боялись его до смерти. Однажды она слышала, как кто-то сказал, когда он прошел мимо: «Вон он идет, неумолимый, как судьба».

Ну вот, она опять расстраивает себя. Бет почувствовала, как у нее дрожат руки, а слабость заставила ее откинуться на спинку кресла. О Боже, с тех пор, как это произошло, она так боялась, так устала думать обо всем этом. Когда она пыталась мысленно разобраться в себе, то ей казалось, что шестеренки в голове крутятся вхолостую.

На соседнем сиденье Ферн засунула в свой мундштук еще одну сигарету и зажгла ее от золотой зажигалки.

– И знаешь, где я собираюсь жить, когда приеду в Голливуд? – весело спросила она.

Где жить, подумала Бет Кэрол, и сердце ее сжалось. Вот видишь, какая ты бестолковая, сказала она себе. Ты даже об этом не подумала.

– И где же? – спросила она.

– В «Студио-клаб»! – торжественно объявила Ферн. – Там сначала живут все звезды. Даже Мэрилин Монро жила там, прежде чем стала известной и богатой. Ты видала «Асфальтовые джунгли»? Или «Ниагару»? Я смотрела все фильмы с ней. Некоторые десять, а некоторые и по пятнадцать раз. Знаешь, что я делала? Я сбегала с последнего урока и шла в кино, когда половина фильма уже прошла, и с меня не брали денег. По-моему, она самая красивая девушка в мире.

– Да, она хорошенькая, – согласилась Бет, хотя лично ей больше нравились Грейс Келли, Ава Гарднер и Элизабет Тейлор. Да, когда она впервые увидела фильм с Элизабет Тейлор, она даже расстроилась. Просто невероятно, что женщина может быть так прекрасна.

– Если по-честному, – доверительно сообщила ей Ферн, – это из-за Мэрилин Монро я захотела стать кинозвездой. Знаешь, все в Кресент-Сити считали, что я на нее похожа. Меня часто даже останавливали на улице и говорили, что я на нее поразительно похожа. – Она с беспокойством взглянула на Бет. – Ведь тебе тоже так показалось? – спросила она, умоляюще глядя на нее.

– Да, конечно, – подтвердила Бет. – Ты очень на нее похожа. Вы – прямо как сестры-близнецы.

– Есть, правда, одно отличие, – сказала Ферн, понижая голос до шепота. – Видишь эту родинку? Понимаешь, она не настоящая. Я просто нарисовала ее карандашом для бровей, потому что у нее тоже есть родинка на этом месте.

– Может быть, она тоже нарисовала ее карандашом для бровей, – предположила Бет.

– Никогда об этом не думала, – отозвалась Ферн: Водитель объявил, что через десять минут они прибывают в Уку. Один из солдат, сидящих от них через проход, затряс своего соседа, чтобы тот проснулся. Женщина с младенцем и сумкой для пеленок заторопилась к туалету в дальнем конце автобуса. Все зашевелились, расправляя одежду, закуривая. Бет подумала о еде. Хороший американский бутерброд с сыром и майонезом. И стакан молока. У нее буквально потекли слюнки.

– Я уже продумала целый план, как сделать так, чтобы меня заметили, – сказала Ферн, открывая пудреницу и с обожанием глядя на свою физиономию. – Я пойду в ту закусочную на бульваре Сансет. Ну, ты знаешь, там все ночные клубы, вроде «Жиро» или «Мокамбо». «Шваб», тоже. Там бывают все звезды. Я буду просто сидеть там в углу. Я буду ходить туда каждый день, пока это не произойдет.

– И все? – разочарованно протянула Бет.

– Именно так они и нашли Лану Тернер. Я прочла об этом в киношном журнале. А ты любишь киношные журналы? Любишь читать про киноартистов?

– Мне не разрешают их читать, – сказала Бет:

– Почему? Разве твоя мамаша их не любит?

А и правда, вдруг подумала Бет, кто конкретно не позволял ей покупать киношные журналы? Их же всегда было полно в киосках: «Серебряный экран», «Современный экран». Каждый месяц привозили новые. И она с удовольствием почитала бы их, она бы даже с удовольствием стояла и поджидала доставляющий их пикапчик. Но она этого не делала. Она просто знала, что девушки из семейства Барнзов не читают киношных журналов. Об этом стали бы говорить, обсуждать. В таком городишке, как Кур Д'Ален, ничего нельзя скрыть.

– Моя старшая сестра не любит, – сказала Бет Кэрол. – Она считает, что они вульгарны.

– А, – произнесла Ферн ледяным тоном, всем своим видом выражая крайнее неодобрение.

– Она даже не имеет о них представления, – сказала Бет. – Ей кажется, что все кругом вульгарно. Это такой человек.

– Тем не менее, это так здорово, – быть богатой и знаменитой, – смягчилась Ферн. – Все будут смотреть на меня, куда бы я ни пошла, и будут говорить: «Это Ферн Дарлинг, самая красивая в мире девушка».

– Они и сейчас на тебя смотрят, – сказала Бет.

– Это не то, – сказала Ферн. – Когда я стану богатой и знаменитой, они будут меня уважать. Им будет интересно знать, в чем я сплю и какие духи предпочитаю. Ну и все такое. – Лицо ее помрачнело, и рот превратился в тонкую щель. – Я даже придумала, как все будет, когда я приеду в первый раз. Я буду сидеть на заднем сиденье большого черного «кадиллака» с открывающимся верхом, и он будет открыт, на мне будет норковое манто, а рядышком две собачки с бантиками, два пуделя. Я буду всем приветливо махать рукой, а они выстроятся на тротуарах и от зависти наложат в штаны. – Она захлопнула пудреницу. – Я знаю, что стану звездой, – торжественно пообещала она. – Я им покажу. Всем покажу.

Бет внимательно посмотрела на нее. Ну и ну! Ферн была действительно полна решимости. Бет даже не помнила, чтобы когда-нибудь встречала кого-то, кто бы так стремился к своей цели, как Ферн. Задумываясь о будущем, Бет иногда вспоминала стихи, которые она когда-то написала и которые так понравились ее учительнице английского. Несколько были даже помещены в школьном альманахе. Но ведь действительно все знакомые девушки, да и она сама, думали только о том, чтобы встретить свою любовь, выйти замуж и надеть на свадьбу шикарное белое платье, чтобы был большой и уютный дом, пара чудесных ребятишек. Но у Ферн все было иначе. Ее все это не волновало. Бет еще ни разу не встречала человека – мальчика или девочку, – которые бы так выражались. Она действительно была непохожа на других.

Автобус замедлил ход, а затем остановился у станции. Рядом было изображение ложки. От руки написанное объявление за стеклом гласило, что сегодня порционное блюдо – чили.

– Стоянка двадцать минут, – сказал водитель.

Дверь отворилась, и они оказались в Уке, штат Калифорния.