— Джейн, ты не представляешь, что я нашла!

Влетев в комнату кузины без стука, Амели захлопнула дверь и чуть не задохнулась от возбуждения.

— Два скелета, три призрака и дохлая крыса в придачу? — равнодушно предположила Джейн.

— Вот и не угадала! Я нашла раненого!

— Что? — От неожиданности Джейн выронила тяжелую книгу. — Ну вот, даже страницу не запомнила. Амели, слуга с перебинтованным пальцем еще не раненый.

— Очень смешно! Кстати, у него перебинтован не палец, а голова! У тебя есть нюхательные соли?

— Конечно, есть, но с каких пор ты ими пользуешься?

Мисс Вулистон отложила книгу и удивленно посмотрела на кузину.

— Ну, мне нужно его расспросить, а как привести в чувство тяжелораненого, я не знаю… Ох, у нас нет времени! Пора возвращаться в западное крыло.

— Не думаю, что в таком состоянии человек может куда-нибудь уйти, — мягко заметила Джейн и, порывшись в вязаной сумочке, достала небольшой флакончик из зеленого стекла. — О чем ты хочешь его спросить?

Пританцовывая от нетерпения, Амели потащила сестру к двери.

— О Пурпурной Горечавке, конечно же!

— Почему ты уверена, что… — начала Джейн, но ее кузина уже переключилась на то, как быстрее попасть в западное крыло.

— Здесь мы спустимся, а потом повернем направо… — рассуждала девушка, бегом бросаясь к лестнице.

Джейн схватила ее за руку:

— Если будем бежать, привлечем больше внимания.

Амели подняла на сестру измученные глаза, однако согласилась. Ей повезло и, поднимаясь по лестнице, она не встретила слуг. Однако второй раз надеяться на удачу наивно. Стоп! Попался камердинер Эдуарда со стопкой мятого белья в руках. Если он донесет, можно будет рассказать брату, как она любовалась гобеленом, а тут жирная крыса… Ну, или что-нибудь в таком духе.

По лестнице они спускались так медленно и степенно, что у Амели от возбуждения зачесались ладони. На первом этаже девушки воровато огляделись по сторонам. Кажется, слуг нет, хотя свечи в фойе еще горят. Итак, слева от них анфилада восточного крыла, а справа замаскированный тупик.

Теперь, когда Амели примерно знала, что искать, вход в западное крыло нашелся довольно быстро. Не изобретая ничего нового. Эдуард повесил еще один гобелен, на этот раз изображающий обесчещенную Лукрецию. Поскольку на первом этаже вход сильнее бросался в глаза, Балькуру пришлось поставить перед гобеленом бюст Юлия Цезаря на мраморном пьедестале.

— Нам сюда, — низким от возбуждения голосом объявила Амели.

Джейн взяла небольшой канделябр с мраморного ящика, по виду напоминавшего сфинкса.

— Может, пригодится?

Боясь опалить свечами, девушки высоко подняли тяжелый гобелен и оказались в небольшой приемной, очень милой и изящной, с украшенными позолотой стенами и резными стульями, настолько тонкими, что на них не то что садиться, смотреть было боязно. Следующей была музыкальная комната с большим фортепиано, украшенным беззаботными пастушками. Кузина с тоской посмотрела на пожелтевшие клавиши, но Амели решительно увела ее в танцевальный зал. Сначала Джейн не увидела ничего, кроме бесконечных коричневых свертков.

— В них только белый муслин, — объявила ее кузина.

— Странное место для хранения ткани.

— Может, в шкафах не хватило места? Раненый здесь, под портретом герцогини Лавальер.

Амели взяла канделябр у сестры, чтобы посветить на кушетку, на которой… никого не было.

— Где же он? — В волнении мисс Балькур заговорила в полный голос. Она махала свечами, чтобы проверить соседние кушетки. — Раненый был здесь, под мадам де Лавальер… Он крепко спал.

— Амели…

Девушка повернулась к Джейн. Неровное пламя свечей создало вокруг лица мисс Вулистон какой-то дьявольский нимб.

— Только не говори, что я все придумала. Уверена, что видела на этой кушетке раненого.

— Я и не собиралась, — серьезно сказала Джейн. — Посвети-ка сюда.

Амели посветила, и на светлом шелке кушетки девушки разглядели свежую кровь.

Джейн осторожно коснулась испачканной обивки.

— Раненый был здесь совсем недавно. Кровь даже не запеклась.

— Кто же перенес его и куда?

Амели растерянно оглядывалась по сторонам, будто надеялась увидеть в темном углу злодея.

— Скорее всего вынесли в сад через одну из стеклянных дверей.

Мисс Балькур распахнула ближайшую дверь настежь.

— Ее недавно смазали, — отметила Джейн.

Вручив канделябр кузине, Амели вышла в сад, оставив Джейн осматривать зал изнутри. В Париже давно не было дождей, и на земле не осталось следов, равно как и налипшей грязи на каменных дорожках. Двери, бесконечные двери с трех сторон. Раненого могли внести в любую. Амели обходила сад по периметру, заглядывая во все двери по очереди. В отличие от западного двери северного и восточного крыльев, были чисто вымыты. Мисс Балькур уже видела две комнаты для рисования, одну музыкальную, малую столовую, потом большую, занимающую почти все северное крыло.

— Амели! — позвала неслышно подошедшая Джейн. От неяркого пламени свечей по каменной балюстраде поползли причудливые тени. — Пойдем, хочу кое-что показать.

— Раненого внесли в одну из этих дверей.

— А потом вниз по лестнице, в комнаты прислуги? — подсказала кузина. — Боюсь, мы его потеряли. — По садовой дорожке девушки возвращались к западному крылу. Увидев статую Афродиты, Джейн замерла. — Но почему он лежал в танцевальном зале с… Что у него за ранение?

— Точно не могу сказать, но я видела окровавленную повязку на лбу. Похоже на глубокий порез, по крайней мере крови было предостаточно.

— Не знаю, — задумчиво проговорила Джейн, — а вдруг это просто рабочий, который разгружал ящики и поранился. Видишь, как все может быть просто?

— Тогда к чему столько таинственности? Зачем прятать его в пустующем зале, а потом поспешно переносить в другое место?

Поднявшийся ветер растрепал кудри, и девушка поспешно их поправила.

— Рабочему стало лучше, он встал и ушел.

— Ради Бога, Джейн! — поежилась от холода Амели. — А ты сама в это веришь?

Кузина нерешительно смотрела на Афродиту, будто ища поддержки.

— Нет, не верю, — тихо сказала она. — И сейчас покажу почему.

Вернувшись в танцевальный зал, Джейн остановилась как вкопанная.

— Ну, что такое? — не вытерпела мисс Балькур, предпочитавшая сначала говорить, а потом думать.

— Ты только посмотри! — Кузина показывала на стеклянную дверь.

— Грязь, ну и что?

— Вот именно! Слишком грязно, будто садовую землю специально размазывали по стеклу. Видишь, здесь и здесь? Слой слишком толстый и однородный, на пыль не похоже. Кажется, кто-то…

— …кто-то не хотел, чтобы сюда заглядывали? — возбужденно договорила Амели.

Она чуть не опалила кудри, и Джейн поспешно убрала канделябр.

— Вот именно, — кивнула мисс Вулистон. — Но зачем? Что может скрывать Эдуард?

Захлопнув дверь, Амели улыбнулась:

— Ну как ты не понимаешь? Это же очевидно! Он помогает Пурпурной Горечавке!

Со вздохом облегчения Ричард Селвик, он же Пурпурная Горечавка, въехал во двор своей скромной холостяцкой резиденции: всего пять комнат и десятеро слуг, не считая камердинера, кухарки и кучера.

— Как я рад, что вернулся! — заявил он худощавому молодому человеку в жилетке и рубашке с короткими рукавами.

— После опасного для жизни пребывания в сердце лондонского общества? — усмехнулся Джеффри Пинчингтон-Снайп, благодаря остроумию еще в Итоне снискавший расположение Ричарда и Майлса.

— Хватит издеваться! — обиженно проговорил Селвик и, сняв шляпу, пригладил волосы. — Я страшно рад, что выбрался оттуда живым!

Сердечно пожав другу руку, Ричард влетел в прихожую и начал рассеянно, куда попало скидывать шляпу, накидку, перчатки. Дворецкий Стайлз, воздев глаза к потолку, тенью следовал за хозяином, поднимая перчатки с пола, накидку со стула, а шляпу с дверной ручки.

— Это все, милорд? — спросил дворецкий оскорбленным тоном короля Лира.

— Попросите Кука что-нибудь мне принести. Я страшно голоден.

— Как прикажете, сэр, — еще сильнее оскорбился Стайлз и обреченно захромал на кухню.

— Он так здорово изображает больного старика! — прошептал Джеффу Ричард, когда они в радостном предвкушении приближающегося ужина вошли в столовую. — Если бы не знал, сколько ему лет, у меня бы сердце разорвалось от жалости.

Пинчингтон-Снайп бросился в кабинет и принес большую стопку писем.

— Ты не единственный, кого он провел. В прошлую субботу я дал ему выходной, думая, что он смоет седину, пройдется по тавернам, попьет пивка. А он, представляешь, уселся перед камином, накрылся шалью и стал жаловаться на ревматизм.

Друзья обменялись многозначительными взглядами.

— Ну, непросто найти хорошего дворецкого… — проговорил Ричард.

— Стайлз еще много лет будет радовать нас своим присутствием, — заверил Джефф.

— Надо же было принять к себе безработного актера! — простонал Селвик. — Хотя все могло быть и хуже, если бы он вообразил себя Юлием Цезарем и стал разгуливать в тоге.

— Представляешь, как органично бы он влился в Совет Пятисот! — насмешливо воскликнул Пинчингтон-Снайп, намекая на законодательный орган, который в 1795 году создали революционеры, пытаясь скопировать классическую модель правительства. — Половина депутатов считали себя Брутами.

— Такие люди опасны, они прочитали слишком много классики. Так или иначе, нынешнее увлечение Стайлза меня вполне устраивает. Надеюсь, он еще не полностью потерял ощущение реальности.

— Похоже, ему действительно нравится быть восьмидесятилетним стариком. Каждую среду он играет в карты с дворецким Фуше, они жалуются друг другу на ревматизм и ругают хозяев, — наябедничал Джефф. — А еще он завел очень странное, но весьма полезное знакомство с горничной из Тюильри. Кажется, у них роман.

— Странное? — переспросил Ричард.

Ну где же ужин? Съестным пока не пахло…

Пододвинув стул, Джефф выложил письма на стол и пододвинул Селвику.

— Расположение дамы Стайлзу удалось завоевать, похвалив ее порошок для чистки серебра, а потом они стали делиться тайнами полировки мебели.

— Рад за них обоих, — проговорил Пурпурная Горечавка, просматривая письма, пришедшие за время его отсутствия.

Ничего необычного: отчеты о состоянии поместья, приглашения на балы, а также надушенное послание от сестры Бонапарта Полины, беспорядочной в связях особы. Мадемуазель твердо решила заманить Селвика в постель, и с каждой неудачной попыткой количество вылитого на письма парфюма увеличивалось. На сей раз приторный аромат чувствовался с самого дна стопки.

— Ну и как Лондон? — спросил Пинчингтон-Снайп, велев лакею принести кларет. — Кажется, тебе нужно выпить.

— Ты даже представить себе не можешь! — Ричард бросил письма и упал в кресло напротив Джеффа. — Мама таскала меня по светским приемам, и на каждом было не менее трехсот человек. А сколько концертов я прослушал! Удивительно, что не оглох. Еще немного и…

— Хватит, перестань! — покачал головой Пинчингтон-Снайп. — Отказываюсь верить, что все было так плохо.

— Правда? — изогнул бровь Селвик. — А про тебя спрашивала Мэри Олсуорси.

— И что? — с деланным спокойствием спросил Джефф.

— Я сказал, что ты спутался с французской горничной и вы ждете ребенка, третьего, и на этот раз девочку.

Джефф поперхнулся кларетом.

— Не может быть! Если бы ты так сказал, маменька отказала бы мне от дома, а она письма пишет.

— Конечно, нет, — с сожалением проговорил Ричард, откидываясь на спинку кресла. — Но очень хотелось. Интересно, хватило ли бы у нее ума понять, что невозможно родить троих менее чем за два года?

Его товарищ отвернулся, делая вид, что рассматривает столовое серебро.

— Пока тебя не было, столько всего произошло! Такие события!

Селвик позволил приятелю сменить тему. Что ж, возможно, к моменту, когда Джефф вернется в Англию, любвеобильная Мэри Олсуорси найдет себе другую жертву.

— И что за события? — спросил Ричард, сверкнув зелеными глазами.

Джефф потчевал его историями об усилении мер безопасности в министерстве полиции («Очень своевременно, правда? Все равно что укрепить дверь конюшни, когда лошадей уже украли»), расстроенных планах зятя Наполеона, Мюрата (весьма слабовольный человек, его можно использовать), и странных событиях в Нормандии.

Селвик тут же заинтересовался:

— Думаешь, он подтягивает вооружение для войны с Англией?

Объяснять, кто такой «он», не было нужды.

— Еще не ясно. Рассмотреть, что именно туда везут, пока не получилось. Наш друг в Кале…

— Владелец «Полосатой кошки»?

— Он самый. Говорит, что в последние несколько месяцев в городе слишком много приезжих. Аналогичные отчеты присылает горничная из гостиницы «Водяная крыса», что в Гавре. Она не раз видела, как морем привозят какие-то свертки, а потом экипажами переправляют в Париж, причем кареты не почтовые.

— Может, это просто контрабандисты?

Селвик благодарно кивнул лакею, который принес луковый суп. Нужно держать себя в руках, а он уже чувствует себя гончей, готовой броситься на лису. Для начала стоит убедиться, что это действительно лиса, а не кролик или просто колышущаяся трава. Боже, ну и сравнение. С тех пор как началась война, контрабандисты вели оживленную торговлю, переправляя через Ла-Манш коньяк и шелка в обмен на английские товары. Уже не раз Ричард устраивал облавы, но вместо французских шпионов с секретной информацией обнаруживал разъяренных контрабандистов с дешевым вином. Не то чтобы Селвик был против спиртного, но все-таки…

— Может быть, — согласился Джефф, — однако Стайлз слышал от дворецкого Фуше, что министерство обороны тайком собирает гарнизон для охраны грузов, которые должны прибыть из Швейцарии. Что это будет и когда, Стайлз не слышал, но, кажется, дело весьма важное.

— Вот это уже интереснее, хотя опять-таки ничего определенного. Уверен, ты уже поставил людей следить за основными дорогами и портами?

— Сделаю вид, что иронии не расслышал, — спокойно сказал Пинчингтон-Снайп. — Да, поставил, и, кроме трех ящиков коньяка, они добыли важные сведения. Не знаю, что везут из Швейцарии, но здесь замешан Жорж Марстон.

Селвик презрительно скривился.

— И почему это меня не удивляет? — спросил он портрет, висящий над головой Джеффа.

Мужчина на портрете, скорее всего бывший владелец дома, презрительно ухмыльнулся, будто не желая даже слышать о таких, как Марстоны. Жорж утверждал, что является английским аристократом по отцовской линии, хотя каждому было известно, что французская мама растила его в очень тяжелых условиях, без какой-либо помощи с другого берега Ла-Манша. Заставив родственников отца купить ему офицерский чин, Марстон во время первой же битвы перешел на сторону французов.

— Старина Жорж очень любит бывать в порту, — продолжал Джефф. — Наши парни не спускают с него глаз и выявили закономерность: каждые несколько дней ему привозят записку, Марстон тут же берет экипаж и едет в порт.

— А потом что? Ой, черт!

Селвик промокнул салфеткой колено, на котором образовалось пятно от супа: ложка предательски остановилась на полпути ко рту.

— Не черт, а Марстон, — насмешливо поправил Пинчингтон-Снайп. — Надеюсь, брюки не новые?

Селвик нахмурился.

— Еще он каждый раз берет черный экипаж, запряженный четверкой…

— Я думал, он пользуется только своим. — На сей раз Ричард аккуратно опустил ложку на тарелку. — Таким жутким, ярко-красного цвета, помнишь?

— Ну, если бы не цвет, все было бы не так страшно, — задумчиво проговорил Джефф.

— Так что Марстон? — напомнил Селвик.

— Ах да… — Джефф нехотя покинул волшебный мир экипажей, карет и фаэтонов. — То, что он использовал чужой экипаж, усилило наши подозрения, и мы нашли конюшню, в которой он его нанял. Она оказалась совсем недалеко от его дома.

— Красный экипаж в порту был бы слишком заметен, — сказал Селвик, но, увидев, что в глазах приятеля загорается огонек, поспешил сменить тему: — А что Марстон делает после приезда в доки?

— Переодевшись матросом, я проследовал за Жоржем в довольно грязную таверну «Абордажная сабля». Ее недаром так назвали, можешь мне поверить! Хорошо, что в тот день я догадался захватить с собой нож.

— Значит, пока меня терзали дебютантки, ты развлекался в таверне?

— Ну, «развлекался» — это сильно сказано. Отбиваясь от местных завсегдатаев, я успел заметить, как Марстон завел разговор с парочкой головорезов, а потом скользнул в уборную. Когда он не вернулся по прошествии двадцати минут, я покинул заведение через черный ход и увидел, как Жорж с приятелями загружает в карету коричневые бумажные свертки.

— И что же это было?

— Если бы мы знали, то давно бы приняли меры, — с легким раздражением проговорил Пинчингтон-Снайп. — Удалось выяснить, что часть этих свертков отвезли в Отель де Балькур.

— Балькур?

— Такой самодовольный лизоблюд, часто отирается в Тюильри, — пояснил приятель.

— Знаю, кого ты имеешь в виду, — с полным ртом промолвил Селвик. — Странное совпадение, но сестра и кузина Балькура были моими спутницами на протяжении всей дороги в Париж: и на пакетботе, и в карете.

— Не знал, что у него есть сестра.

— Тем не менее это так.

Ричард решительно отодвинул тарелку.

— Какая удача! А нельзя ли через эту сестру узнать, чем занимается наш Эдуард?

— Абсолютно исключено! — мрачно отрезал Селвик.

Джефф изумленно смотрел на приятеля.

— Смею предположить, что сестра Балькура так же отвратительна, как братец, но ведь совершенно не обязательно ухаживать за ней с далеко идущими последствиями. Просто слегка приударь: пригласи на прогулку, завали цветами, вот девица и растает. Впрочем, не мне тебя учить… Ты сам все знаешь.

— Мисс Балькур вовсе не отвратительна. — Селвик заерзал на стуле и нетерпеливо взглянул на дверь. — Ну, где же второе?

Джефф во все глаза смотрел на друга.

— Раз она не страшнее братца, то какие проблемы… Ага!

— Что, черт возьми, значит «ага». Не мог придумать ничего глупее?

— Ты бесишься не потому, что она оказалась уродкой, — усмехнулся Пинчингтон-Снайп, — а потому, что она ею не оказалась.

Селвик собирался испепелить приятеля взглядом, однако помешал слуга, который принес большое плоское блюдо с соусом. Нетерпеливо схватив вилку, Ричард ознакомился с содержимым. М-м-м, это не соус, а куриные грудки с подливой! Слуга тем временем проворно собрал суповые тарелки.

— Попробуй, очень недурно, — посоветовал Селвик, незаметно пытаясь перевести разговор в более безопасное русло.

— Обязательно попробую, спасибо, — как ни в чем не бывало продолжал Джефф. — Так что там с твоей мисс Балькур?

— Для начала она не моя мисс Балькур. — Ричард проигнорировал насмешливый взгляд приятеля. — Внешне девушка совершенно не похожа на брата, выросла в Англии, причем в какой-то глуши. Представляешь, читала Гомера на языке оригинала…

— Вот это уже серьезно, — пробормотал Пинчингтон-Снайп. — А она хорошенькая?

— Хорошенькая?

— Ну, волосы, глаза, фигурка…

Руки Джеффа запорхали в воздухе, изображая аппетитные округлости, жест, больше подходящий Майлсу, чем ему.

— Разве того, что она не похожа на Эдуарда, недостаточно?

Пинчингтон-Снайп торжествующе хлопнул по столу:

— Как замечательно, что ты увлекся этой девушкой! Можно совместить полезное с приятным: ухаживать за мисс Балькур и присматривать за ее братом.

Селвик едва не разорвал ни в чем не повинную салфетку.

— Ничего не выйдет! Во-первых, ты прекрасно знаешь, что я больше никогда не позволю личной жизни мешать общему делу. А во-вторых… Во-вторых, — громко повторил Ричард, видя, что Джефф собирается возразить, — кажется, я не сказал, что она меня ненавидит.

— Что-то очень быстро. Как девушка могла тебя возненавидеть за один день?

— За полтора.

Джефф засмеялся:

— Вижу, тебе смешно, — надулся Селвик.

— Очень! — признался приятель. — Нет, правда, что ты такого сделал?

Ричард с наслаждением опустил локти на полированную поверхность стола.

— Сказал, что служу Бонапарту.

— И все?

— Она очень трепетно относится ко всему, что касается революции, — горько усмехнулся Селвик.

— Тогда зачем ехать…

— Знаю, я спросил о том же.

— Но ведь ты не сказал, что…

— Нет.

Ричард так резко оттолкнулся от стола, что тонкий резной стул едва не развалился.

— Может, позволишь мне закончить фразу? — мягко попросил Джефф.

— Да, конечно, прости.

— Я ведь не предлагаю раскрывать душу всем девицам подряд, — воспользовавшись смущением друга, начал Пинчингтон-Снайп. — Но если эта тебе понравилась, зачем сразу ее отталкивать? Почему бы не рассказать правду, конечно, не всю и не до конца… Если она так относится к Бонапарту, то вряд ли тебя предаст.

Селвик собирался возразить, однако Джефф разбил все его контраргументы.

— Не все девушки такие пустышки, как Дейдр.

— Ты рассуждаешь совсем как моя мать.

— Твоя матушка мне очень симпатична, так что расцениваю это как комплимент, а не как оскорбление. — Пинчингтон-Снайп наклонился к приятелю. — Можно сказать, ты дешево отделался.

— Я — да, а вот Тони повезло меньше.

— Ну сколько можно винить себя в смерти Тони? Шансы, что все случилось из-за Дейдр, ничтожно малы. Это был несчастный случай, Ричард, трагическое происшествие.

— Тони был бы жив, если бы я не обезумел от ревности!

С каким нетерпением он ждал очередного свидания с Дейдр, от запаха ее духов кружилась голова и путались мысли. А сейчас он даже не может вспомнить ее лицо…

Однажды Ричард написал сонет, посвященный васильковым глазам своей возлюбленной. Странно, неуклюжие рифмованные строчки запомнились, а сами глаза нет. А ведь из-за смазливого личика этой девушки он забыл обо всем, можно сказать, страну предал. «Пусть это будет тебе уроком!» — думал Селвик. Любовь приходит и уходит, а позор остается. Sic transit gloria mundi… Кардиналы не совсем правы, проходит не только слава, но и любовь.

Ричард попытался подобрать более подходящее латинское выражение, но не смог. Амели бы точно что-нибудь придумала… Селвик поспешно подавил непродуктивную мысль.

Джефф налил себе второй бокал кларета.

— Как бы ужасно ни закончился роман с Дейдр, она не коварная лиса, а всего лишь глупая курица. Просто так вышло, что ее служанка оказалась агентом французской полиции.

Ричард закрыл глаза и прижал ладонь ко лбу.

— Значит, это не Дейдр, а ее чертова служанка, но для Тони никакой разницы не было.

— Это оправдывает твою подружку.

— Но не меня, я был и остаюсь идиотом. — Зеленые глаза Ричарда потемнели от боли. — Разве ты не понимаешь? Мне от этого только хуже! Одно неосторожное слово, и Тони поплатился жизнью. Предположим, я скажу Амели…

— Так вот как ее зовут!

— А Амели по большому секрету, такие вещи всегда передаются по секрету, — мрачно начал Ричард, — поделится с кузиной. Джейн — девушка серьезная, болтать не будет, но в доме полно слуг. Горничные, лакеи, сам Балькур, который если не служит Бонапарту, то уж точно сделает все возможное, чтобы втереться в доверие. Не думаю, что он будет долго хранить тайну Пурпурной Горечавки. Тут же вызовет экипаж и помчится к Наполеону.

Селвик поднял бокал вина, будто провозглашая тост:

— Прощай, Пурпурная Горечавка!

— Ну, это же в худшем варианте.

Губы Ричарда растянулись в невеселой улыбке:

— Значит, на это и нужно рассчитывать. Разве я могу рисковать? Дело даже не в задании, которое мне поручено выполнить. Гораздо страшнее то, что могут пострадать люди.

Впрочем, Джефф слишком долго знал Ричарда, чтобы купиться на его идеалистические рассуждения.

— Знаешь, что на моем месте сказал бы Майлс? «Хватит изображать благородство!» И он был бы прав.

Не выдержав напряженного взгляда приятеля, Ричард откинулся на спинку кресла и поспешил сменить тему:

— Что еще интересного случилось во время моего отсутствия? Может, Деларош подавился куриной костью и стал заикой?

Пинчингтон-Снайп с отвращением оттолкнул куриное филе.

— К моему огромному сожалению, Деларош жив и здоров. Знаешь, в нем умер комедиант — позавчера во время визита в Тюильри он заверил Бонапарта, что если Пурпурная Горечавка не объявится в течение двух недель, значит, он, Деларош, его спугнул.

— Ну, так не пойдет, — медленно произнес Селвик, раскачиваясь в кресле, изумрудные глаза стали похожи на кошачьи. — В конце концов, разве правильно оставлять человека в плену иллюзий?

Карие глаза Джеффа вспыхнули:

— Как же нам помочь ему вернуться к реальности?

— Ну… — Ричард вертел в руках бокал, наслаждаясь красивыми переливами бордовой жидкости в пламени свечи, — можно просмотреть его секретные записи… Но ведь мы их не раз читали, а страшно хочется новизны!

— Так, — задумчиво проговорил Джефф, подыгрывая другу, — можно оставить на подушке веселую записочку, но…

— Это мы тоже пробовали, — грустно закончил Селвик. — У Делароша есть что-нибудь новое и интересное?

Пинчингтон-Снайп обреченно покачал головой:

— Боюсь, ничего стоящего. Как насчет того, чтобы вызволить кого-нибудь из Бастилии? Мы давненько никого не спасали, Деларош точно обрадуется.

— Отличная идея! — Сильно качнувшись, кресло ударилось об стол, так что приборы подскочили. — Дружище, ты просто гений!

— Ты преувеличиваешь, — скромно потупился Джефф.

— Это всегда пожалуйста, — любезно сказал Селвик. — Кажется, молодой Фэлконстоун злоупотребляет французским гостеприимством. Мы ведь не хотим истощить запасы Бастилии!

— Черствый хлеб и ржавую воду?

— Не забывай о крысах в награду за хорошее поведение. Уверен, французы считают их деликатесом вроде лягушек и коровьих мозгов!

— Неудивительно, что у них случилась революция! — простонал Джефф. — Уверен, они все страдали от хронического несварения.

— Знаешь, а в этом что-то есть, — изрек Ричард, вставая. — Но написание трактата «Гастрономические причины Французской революции» придется отложить до лучших времен. Нас ждут занятия поинтереснее.