После уютной квартиры миссис Селвик-Олдерли моя собственная казалась сущей норой, причем кроличьей, а не хоббитской.

На лестнице снова не было света, так что синий ковролин ступенек и индиговые стены казались еще мрачнее, чем обычно. Ловко удерживая в одной руке стакан с шоколадным капуччино и небольшой сверток, я быстро спустилась по лестнице. Нужно напомнить хозяину, чтобы вкрутил лампочки, пока кто-то (например, я) не сломал себе шею. С третьей попытки попав ключом в замочную скважину, я вошла в свою квартирку и стала шарить по стене в поисках выключателя.

Обычная съемная квартира с мебелью: прихожая, к которой прилепилась кухня, крошечная ванная и прямоугольная комнатка — спальня, гостиная и кабинет одновременно. Кремовые обои, занавески в цветочек и большой тосканский пейзаж — заботливый хозяин старался поднять настроение своим постояльцам. Только вот с пейзажем он явно промахнулся: итальянское солнце выгодно отличалось от серой мглы, льющейся в похожее на щель окно.

Так, кофе на столик, драгоценный сверток на кровать, а теперь можно снять сапожки. На левом заело «молнию», значит, придется прибегать к грубой силе. Я как следует дернула и услышала характерный треск, знакомый каждой любительнице капроновых чулок.

При обычных обстоятельствах я бы расстроилась — эта пара чулок была последней и очень дорогой, но сегодня все иначе. Подзарядившись капуччино, мое сознание стало проигрывать сцены из спектакля, разыгравшегося вчера на кухне миссис Селвик-Олдерли. Если честно, то остаток минувшей ночи я только об одном и думала…

Изо всех сил стараясь сосредоточиться на письмах Амели, я то и дело ловила себя на том, что, отложив пожелтевший листочек, смотрю в потолок, пытаясь сочинить остроумный ответ номер пятьсот двадцать пять, которым можно сразить Селвика. Естественно, после драки кулаками не машут, и я прекрасно понимала, что, ворвавшись в спальню Колина с лучшим из перлов на устах, буду выглядеть просто смешно.

И это в лучшем случае, ведь для мужчины пришедшая в спальню девушка неизменно означает приглашение.

Сегодня, появившись на кухне в семь утра, Колина я не застала, зато увидела миссис Селвик-Олдерли, которая пила кофе и читала «Дейли телеграф».

Не знаю, какое из чувств было сильнее: разочарование или облегчение. Разочарование, потому что не удастся блеснуть остроумием и сразить Колина приготовленным вчера монологом. Зато в семь утра красавицей меня не назовешь, отсюда и облегчение.

Отложив газету, миссис Селвик-Олдерли лучезарно улыбнулась и спросила, как я выспалась. На завтрак мне предложили чай и горячие тосты. Чаю я обрадовалась, а вот от тостов воздержалась, равно как и от комментариев по поводу ночной стычки с золотым племянником. Заинтересуют ли хозяйку две перепачканные шоколадом чашки? Но либо она не заглядывала в раковину, либо была слишком тактична, либо в этом доме принято пить шоколад по ночам.

А может, меня вообще не воспринимают всерьез.

Чай я заглотила в рекордно короткие сроки.

— Ну и как вам наш маленький архив? — поинтересовалась тетя Арабелла, дав мне ровно две секунды, чтобы остудить обожженное небо.

— Просто невероятно! — честно сказала я. — Огромное спасибо, что разрешили им воспользоваться. Вот только…

— Что?

— Колин… То есть ваш племянник… — Черт побери, миссис Селвик-Олдерли и без меня знает, что Колин — ее племянник. Придется начать снова. — Почему он не хочет, чтобы я читала эти письма?

Хозяйка задумчиво посмотрела на передовицу «Дейли телеграф».

— Колин слишком серьезно относится к охране наших семейных ценностей. Лучше скажите, что вы думаете о Розовой Гвоздике?

— Пока мне встретился лишь Пурпурная Горечавка. Я прочитала где-то половину всех писем. Не сразу привыкла к почерку…

— Да, почерк у Амели ужасный! По-вашему, кто может оказаться Розовой Гвоздикой?

— Майлс Доррингтон, — проговорила я, внимательно следя за реакцией миссис Селвик-Олдерли, но ее лицо осталось непроницаемо-спокойным.

— Почему Майлс? — спросила тетя Арабелла, намазывая тост мармеладом.

— Первое упоминание о Розовой Гвоздике относится к концу апреля 1803 года. Майлс поддерживал постоянную связь с Ричардом и прекрасно знал обо всем, что происходит в Париже. У него был доступ к секретной информации министерства обороны, а еще, — я приготовилась выложить последнее доказательство, — Доррингтон был в Париже в конце апреля.

— Откуда вы знаете, если прочитали только половину?

— Остальные я просто пролистала и увидела его подпись на письме, датированном тридцатым апреля. Значит, он был в нужном месте в нужное время.

— А как насчет Жоржа Марстона?

— После того, что он сделал с Амели?! — возмущенно воскликнула я.

— Благородные люди не всегда совершают благородные поступки, — заметила хозяйка. — А многие гении были домашними тиранами.

Недовольно поморщившись, я с трудом сдержалась, чтобы не затопать ногами.

— Только не Розовая Гвоздика, — безапелляционным тоном заявила я, не обращая внимания на неприятный холодок, бегущий по телу, словно змей по древу познания.

А что, это отчасти объясняет поведение Колина. Розовая Гвоздика — насильник и грубиян. Гастон Деларош был бы в восторге. Но нет, это невозможно! Если бы Марстон был Розовой Гвоздикой, о нем бы писали до апреля 1803 года, ведь к тому времени он жил в Париже уже несколько месяцев, с тех самых пор, как дезертировал из английской армии.

— …с собой, — проговорила хозяйка.

— Что, простите?

Миссис Селвик-Олдерли повторила, и я вытаращила глаза от изумления:

— Вы шутите!

Конечно, шутит, разве могла она разрешить мне забрать письма с собой?! Наверное, еще слишком рано, и мне послышалось…

— Вам обязательно нужно дочитать все до конца, — заявила хозяйка, аккуратно складывая газету. — А потом мы встретимся, и вы поделитесь впечатлениями.

— А что, если я потеряю ваши письма? — встревожилась я. — Выроню в метро, намочу под дождем или…

— Вы очень ответственная девушка, — с удовлетворением сказала тетя Арабелла. — Именно поэтому я без всякого колебания доверяю вам архив.

Что я могла возразить? Тем более что самой страшно хотелось дочитать письма до конца. Миссис Селвик-Олдерли принесла бумаги из гостевой комнаты, сложила их в картонную коробку, сверху чистое льняное полотенце, затем семь тонких полиэтиленовых пакетов, а сверху — толстый пластиковый. Вернуть письма следовало завтра, чтобы Колин не успел обнаружить их отсутствие.

Забота о сохранности писем — это одно, а одержимость Селвика — совсем другое. Мне до сих пор не по себе от его вчерашних слов: «Все, что вы прочтете и узнаете, не должно покинуть пределы этого дома!»

Все понятно, Колину не хочется, чтобы его фамилию мусолила «желтая пресса», хотя кого интересуют события, произошедшие двести лет назад? Может, его прапрапрадедушка продался французам, а Розовая Гвоздика его разоблачил? Тогда понятно, почему Колину Селвику хочется все скрыть. Но даже в таком случае это заинтересует только ученых, ну, может, в «Миррор» появится крошечная статейка, да и то если будет не о чем писать.

Кроме того, судя по письмам, которые я уже прочла, Пурпурная Горечавка был искренне предан своему делу. Единственным недостатком, который я успела заметить, было вероломство по отношению к мисс Балькур. Бедная Амели! Читая ее дневник в несусветную рань, перед тем как меня окончательно сморил сон, я сгорала от желания надавать лорду Селвику по шее. А каким очаровательным он мне поначалу казался! Хотя такое случается сплошь и рядом. Даже Грант сначала был милым…

Черт, почему я о нем думаю? Прочь, прочь, нечистая сила!

Нахмурившись, я допила капуччино и швырнула пустой стаканчик в корзину. Нет, я не зациклилась на Гранте. Не желаю о нем думать, не желаю! Все пошло наперекосяк задолго до появления прекрасной Алисии с исторического факультета. Давно нужно было разбежаться, просто не хотелось оставаться одной…

Без сил опустившись на цветастое покрывало, я потянулась к бесценному свертку. К сожалению, я прекрасно знала, что со мной: ЛИПИДный (Любовь к Последнему ИДиоту) синдром — трудно диагностируемая, но заразная болезнь, весьма распространенная среди одиноких женщин.

Еще в колледже мы с подругами вывели целую теорию, касающуюся бывших парней. Каким бы ужасным ни был твой бывший, через неделю после разрыва он уже не кажется негодяем, а вспоминая его, думаешь: «Конечно, кроме меня, у него было еще три девушки, зато как он танцевал!» Или: «Вообще-то он пил, как сапожник, но трезвый был таким милым! А какие розы он купил мне позапрошлой весной!» Невероятно, но факт, стоит побыть одной несколько недель, и любой прощелыга начинает казаться ангелом.

Как следствие, ЛИПИДный синдром, а всем известно, что липиды — те же вредные для организма жиры. Значит, от бывших бойфрендов нужно держаться подальше.

Вот что случается, когда четыре года делишь комнату со студенткой-биологичкой.

Для эффективной борьбы с ЛИПИДным синдромом нужно как следует развлекаться. Лучшее лекарство — завести себе кого-нибудь нового, но есть и другие, менее радикальные варианты: читать книги, ходить в кино или копаться в личной жизни исторических персонажей.

Криво усмехнувшись, я разорвала первый слой упаковки — полосатый пакет из «Теско», затем, уже аккуратнее, бирюзовый из «Фишбоун». Я как раз добралась до третьего слоя (еще одного пакета из «Теско», на сей раз с рождественской распродажи), когда из кармана плаща послышалась соната Моцарта.

Отложив сверток, я бросилась в прихожую и вытащила надрывающийся телефон. Всего восемь утра, кто может звонить в такую рань? Миссис Селвик-Олдерли, требующая письма назад? Разгневанный Колин Селвик с обвинениями в краже семейного архива и угрозами натравить на меня Скотланд-Ярд?

«Пэмми», — гласила появившаяся на дисплее надпись.

Можно было и догадаться!

Мы с Пэмми учились в одной школе до десятого класса, когда ее родители развелись, и английская мама уехала в Лондон, забрав дочку с собой. Но мы не потеряли друг друга. Сначала были детские письма на розовой бумаге, украшенной цветочками, а затем километровые послания по электронной почте. Я очень любила Пэмми и считала подругу чудом. Уникальная, не похожая на других, уверенная в себе и бесстрашная. Но рассказывать ей о Селвиках я не собиралась.

Может, просто сбросить ее вызов? Нет, от Пэмми так легко не отделаешься! Она будет звонить и звонить, пока я наконец не сдамся. Так что проще ответить…

— Привет, Пэмми!

— Что ты сегодня наденешь? — без всякой преамбулы поинтересовалась подруга.

О Боже! Я совсем забыла. Не стоило брать трубку.

Пэмми, как она сама любит говорить, «занимается пиаром», что в моем понимании заключается в проведении шикарных вечеринок за чужой счет. Например, сегодняшняя приурочена к открытию в Ковент-Гарден бутика молодого и перспективного дизайнера. «Молодого и перспективного» означает, что вещи либо изодраны в самых неожиданных местах, либо сшиты из чего-нибудь вроде шкуры тибетского яка, за которой одному Богу известно, как ухаживать. Сведущая в моде Пэмми считает, что этот парень — будущий Марк Джейкобс. Каким будет прием, можно сказать заранее: очень накурено, жарко, а вокруг манекенщицы, в присутствии которых чувствуешь себя коровой.

— Прости, Пэмми, я не могу.

— Даже думать забудь! — прошипела подруга. — Если не придешь к открытию, я все брошу и самолично притащу тебя в Ковент-Гарден.

Будьте уверены, она так и сделает! Это ведь та же девушка, которая шестиклассницей подтащила ко мне Энди Хохстеттера, пригрозив задушить своими руками, если он откажется танцевать.

— Я правда очень устала, — вяло отбилась я.

— Так ляг отдохни! — фыркнула подруга. — Тебе же не нужно на работу!

Написание диссертации Пэмми работой не считает.

— Мне нужно кое-что прочесть…

— Элли, эти люди умерли пятьсот лет назад! Не понимаю, куда ты спешишь.

Пэмми живет только сегодняшним днем, а изучение истории искренне называет пустой тратой времени. Не помню, сколько раз я ей объясняла, что 1803 год был всего двести лет назад, а Пурпурная Горечавка и Розовая Гвоздика не носили доспехов в отличие, скажем, от короля Артура.

— Им ведь все равно… Куда лезешь, дура?!

Послышался жуткий скрежет тормозов, значит, последняя реплика адресована не мне.

— Ты в порядке? — спросила я, пытаясь перекричать матерящихся водителей.

— За рулем одни идиоты! — пожаловалась Пэмми, которая две недели назад чуть не сбила трех прохожих. — Ну ладно, Элли, — заканючила она. — Ты же и так целыми днями сидишь над бумагами. Почему бы не пойти проветриться? Будет очень весело!

— Весело, — эхом отозвалась я.

Тощие модели, будто сошедшие с полотен художника-сюрреалиста, переживающего кризис творчества, и самопровозглашенный бомонд, попивающий теплое шампанское. Хм-м, вот шампанское наверняка будет что надо! Другого моя подруга не признает.

— Вот и отлично! — закричала почувствовавшая мою нерешительность Пэмми. — Бутик совсем недалеко от метро… — затараторила подруга и, не теряя времени, продиктовала адрес. — Все поняла?

— Я не смогу.

— Элли!

Я принесла листочек и ручку. Бесполезно спорить с паровым катком!

— Где, ты сказала, этот бутик?

В результате я исписала обе стороны листа. Зная мою феноменальную способность теряться в трех соснах, Пэмми указала все ориентиры в радиусе десяти кварталов.

— Если увидишь супермаркет «Старбакс», значит, ты зашла слишком далеко, — закончила она. — Мой сотовый будет подключен, хотя вряд ли я что-то услышу, — добавила подруга. — Но если потеряешься, я обязательно выйду и найду тебя.

— Не доходя до «Старбакс», — машинально повторила я. — А там будет кто-нибудь из моих знакомых?

Пэмми выдала длинный список имен, из которых я узнала лишь несколько, включая ее нынешнего поклонника — банковского управляющего. Тип совершенно непримечательный, зато какие у него связи!

— Ну, еще пара человек из Сент-Пола, — сообщила подруга, имея в виду частную школу, в которую ее перевели по возвращении из Штатов. — Но их ты не знаешь. Теперь самое главное, — бодро проговорила она, — что ты наденешь?

— Пока не решила, — призналась я.

На вечеринку Пэмми в чем попало не придешь.

Прижав мобильник к уху, я раскрыла шкаф-купе. Да, зрелище удручающее. Твид, твид, сплошной твид! Следует признать, одеваться я никогда не умела.

— Могу что-нибудь одолжить, — с готовностью предложила подруга. — Только вчера я купила…

— Может, маленькое черное платье? — перебила я, судорожно роясь в шкафу.

— Бр-р! — Кажется, Пэмми морщится. — В нем ты похожа на училку.

Неправда! То есть, конечно, платье классического силуэта, но для родительских собраний слишком облегающее, а ткань чудо какая мягкая и приятная. Я купила его зимой на распродаже в «Бергдорфе» и очень полюбила. Но для Пэмми оно действительно слишком скучное.

Вкус у моей подруги очень специфический…

— Слушай, я спускаюсь в метро, так что связь сейчас прервется. У тебя есть широкие шарфы? Отлично! Возьми два контрастных, один сложи углом и повяжи в виде топа, а второй…

К счастью, связь действительно прервалась, прежде чем я услышала остаток инструкций. Даже на Шахерезаде было больше одежды.

Быстро закрыв шкаф, я бросилась на кровать. С одеждой можно определиться потом. Надеюсь, Пэмми не передумает и не заявится ко мне в восемь часов с очередным «шикарным прикидом» под мышкой. В последний раз это было красное кожаное бюстье и юбочка из перьев в тон.

Взбив подушки, я упала на кровать и лениво посмотрела на сверток. Чтение или сон? Организм настойчиво требовал сна, но, быстро взяв себя в руки, я потянулась к свертку.

«Всего пару страниц, — пообещала я утомленному мозгу. — Только узнаю, как Амели сходила в гости к лорду Ричарду…»