Когда, ну когда же я научусь определяться во времени и пространстве по прибытии? Да, положим, мысли у меня были заняты совсем другим – в основном тем, что я скажу Верити, когда улучу время, и прочими неотложными делами, – но это не оправдание.

– Где мистер Дануорти? – спросил я Уордер, не дожидаясь, пока поднимется кисея. Ухватив Верити за руку, я выпутался из занавесей и шагнул к пульту.

– Мистер Дануорти? – в недоумении обернулась Уордер. Нарядная, в цветастом платье и с завивкой, которая делала ее почти симпатичной.

– Он в Лондоне, – откликнулся вошедший Каррадерс. Тоже нарядный и отмытый от сажи. – Я гляжу, ты нашел Верити? Случаем, не проверили, на месте ли пенек, пока были в Ковентри?

– Проверили. Зачем мистер Дануорти отправился в Лондон?

– У леди Шрапнелл в последнюю минуту возникла идея, что пенек могли во время блица поместить на хранение вместе с сокровищами из Британского музея – в нерабочий тоннель метро.

– Нет, он не там. Позвони мистеру Дануорти и попроси немедленно возвращаться. Ти-Джей, надеюсь, с ним не поехал? – Я оглянулся на экраны с моделями Ватерлоо.

– Нет. Переодевается. Через минуту придет. А что такое?

– Где леди Шрапнелл?

– Леди Шрапнелл? – Уордер словно впервые о ней услышала.

– Ну да, леди Шрапнелл. Ковентрийский собор. Наш кошмар наяву. Леди Шрапнелл.

– Я думал, ты от нее бегаешь, – заметил Каррадерс.

– Сейчас – да. Но через несколько часов она мне может понадобиться. Так ты в курсе, где она?

Они с Уордер переглянулись.

– В соборе, надо думать.

– Кто-нибудь выясните точно. И узнайте, какие у нее планы на остаток дня.

– Планы? – изумился Каррадерс.

– Сами идите и ищите, если охота, – одновременно с ним произнесла Уордер. Да, одной завивкой тут делу не поможешь. – А я и так зашиваюсь! Она взвалила на меня глажку напрестольных пелен и…

– Ладно, – махнул я рукой. С леди Шрапнелл можно повременить, есть заботы поважнее. – Тогда еще кое-что. Мне нужны номера «Ковентри стэндард» и «Мидлендс дейли телеграф» с пятнадцатого ноября по… – Я вопросительно посмотрел на Каррадерса. – Ты когда вернулся из Ковентри?

– Три дня назад. В среду.

– А в Ковентри какое число было?

– Двенадцатое декабря.

– Значит, с пятнадцатого ноября по двенадцатое декабря, – уточнил я для Уордер.

– И не подумаю! – возмутилась она. – Мало того, что мне эти пелены гладить и три стыковки проводить. И альбы отпаривать. Льняные! Сколько на свете немнущихся тканей, которые не превращаются в жеваную тряпку, стоит хористу шевельнуться, но нет, ей подавай лен! Господь, видите ли, в мелочах! И мне еще вам газеты добывать?

– Я добуду, – вмешалась Верити. – Тебе факсимильную копию или только статьи?

– Факсимильную.

Верити кивнула.

– Возьму в Бодлеинке. Скоро вернусь.

Она вышла, одарив меня улыбкой наяды.

– Каррадерс, ты должен сгонять в Ковентри, – продолжил я.

– Ковентри? – Каррадерс, отпрянув, врезался в Уордер. – Ни за что. С меня прошлого раза хватило.

– Тебе не придется бегать под бомбами. Мне нужно…

– Даже близко не подойду. Помнишь кабачковое поле? Собак этих окаянных? И не проси.

– Да не в прошлое, – наконец объяснил я. – Мне всего лишь требуются кое-какие данные из церковных архивов. Можешь на метро доехать. Поищи мне…

Вошел Ти-Джей, тоже нарядный – в белой рубашке и короткой профессорской мантии. Леди Шрапнелл что, дресс-код успела ввести?

– Минутку, Каррадерс. Ти-Джей, вы очень кстати. Смените, пожалуйста, фокус в модели нашего диссонанса.

– Сменить фокус? – опешил Ти-Джей.

– Место возникновения.

– Мы вляпались еще в один диссонанс? – всполошилась Уордер. – Только этого не хватало! Мало мне пятидесяти льняных альб, трех стыковок и…

– Ти-Джей, вы говорили, что самокоррекция может распространяться и назад во времени от диссонанса? – напомнил я, не слушая Уордер.

Ти-Джей кивнул:

– Да, в некоторых моделях появлялись примеры превентивной самокоррекции.

– И тот единственный случай, когда значимый объект беспрепятственно покинул свою пространственно-временную среду, как раз наблюдался в рамках самокоррекции?

Он снова кивнул.

– И еще вы говорили, что наш диссонанс не совпадает ни с одной из моделей Ватерлоо. Давайте посмотрим, совпадет ли после смены фокуса.

Ти-Джей послушно уселся перед стеной с экранами и засучил рукава мантии.

– Куда смещать?

– На Ковентрийский собор. Четырнадцатое ноября…

– Четырнадцатое ноября? – хором переспросили Ти-Джей и Каррадерс. Во взгляде Уордер отчетливо прочиталось: «И сколько перебросок подряд, дружок?»

– Четырнадцатое ноября, – твердо повторил я. – 1940 года. Время не знаю – между без четверти восемью вечера и одиннадцатью. Предположительно около половины десятого.

– Но это же в разгар налета, – нахмурился Каррадерс. – Куда никого из нас сеть упорно не пускала.

– Что все это значит, Нед? – спросил Ти-Джей.

– «Тайна авторучки» и Эркюль Пуаро. Мы брались за дело не с того конца. Что, если диссонанс вызвало не спасение кошки? Что, если это уже самокоррекция, а настоящий диссонанс произошел раньше? Или позже.

Ти-Джей принялся вводить данные.

– На переброске Верити сдвиг не увеличивался, – продолжил я. – Хотя достаточно было пяти минут в любую сторону, чтобы спасение Принцессы Арджуманд не состоялось. И сеть, в свою очередь, могла бы ее не выпустить. Однако нет, вся страховочная система бездействовала. При этом меня сдвигом закинуло в Оксфорд на встречу с Теренсом, из-за которой он разминулся с Мод, но зато смог занять у меня денег на лодку и отправиться на свидание с Тосси. Что, если континуум именно этого и добивался? И все то, что мы считали признаками распада – мое попадание в Средние века, застрявший в Ковентри Каррадерс, – тоже элементы самокоррекции?

На экране появилась таблица с координатами. Ти-Джей, скользнув взглядом по колонкам, ввел еще данные и снова просмотрел таблицу.

– Только фокус менять? – уточнил он.

– Вы говорили, что расхождения возникают лишь в непосредственной близости от эпицентра. Но что, если эпицентр не в Мачингс-Энде – а в соборе во время налета? И мы с Верити наблюдали там именно расхождение – то, как все обернулось бы, если не устранить диссонанс?

– Любопытно, – согласился Ти-Джей, введя еще несколько цифр.

– Только фокус, – резюмировал я. – Те же события, тот же сдвиг.

– Это небыстро, – предупредил он, не переставая забивать координаты.

Я повернулся к Каррадерсу.

– Значит, что нужно выяснить в Ковентри… – Протянув руку за спиной Уордер, я взял наладонник и начал диктовать в него. – Фамилии служащих в соборе в 1940 году – и церковных, и светских. А еще записи о бракосочетаниях из приходской книги – с 1888-го по… – Я задумался. – По 1915 год. Нет, лучше по 1920-й для верности.

– А если записи погибли при пожаре?

– Тогда добудь мне общий список церковных приходов за 1940 год. Он должен быть в Кентербери точно и еще где-нибудь. Не могли они все пропасть во время блица.

Я подождал, пока наладонник распечатает надиктованное, и оторвал листок.

– Только поскорее.

Каррадерс уставился на распечатку.

– Ты что, предлагаешь мне прямо сейчас ехать?!

– Ну да. Дело срочное. Если я прав, епископский пенек будет у нас к освящению.

– Тогда ноги в руки, – с издевкой напутствовала Уордер. – Оно через два часа.

– Освящение? – оторопел я. – Не может этого быть. – И тут я наконец догадался задать вопрос, который не задал, выйдя из сети. – Какое сегодня число?

С охапкой факсимильных листов вбежала Верити – успевшая переодеться в современное платье и тенниски. Да, ноги длинные и стройные, как мне и представлялось.

– Нед, мы попали к самому освящению!

– Сам только что узнал.

Я соображал, что теперь делать. Я-то думал, у нас будет пара дней на сбор улик, а оказывается, едва хватит времени сгонять в Ковентри…

– Я могу помочь? – спросила она.

– Нам нужно доказательство, что диссонанс устранен. Я хотел послать Каррадерса…

– Давай я съезжу, – предложила Верити.

Я покачал головой.

– Некогда. Во сколько начало? – уточнил я у Уордер.

– В одиннадцать.

– А сейчас?

– Четверть десятого.

Я оглянулся на Ти-Джея.

– Вам еще долго?

– Минуту, – ответил Ти-Джей, бегая пальцами по клавиатуре. – Все.

Он нажал «возврат», координатные колонки пропали, и появилась модель.

Не знаю, что я ожидал увидеть. Бесформенная масса на экране ничем не отличалась от предыдущих – такая же туманная и зыбкая.

– Вы только посмотрите! – присвистнул Ти-Джей и нажал еще несколько кнопок. – Вот новый фокус. А вот модель с тем котелком из Ватерлоо.

Он скомандовал что-то в раструб, два серых пятна наложились друг на друга, и даже мне стало понятно, что они совпадают.

– Сходится? – спросила Уордер.

– Да, – задумчиво кивнул Ти-Джей. – Если не считать мелких отличий. Сдвиг в эпицентре не такой сильный, к тому же нет идентичности вот здесь и вот здесь, – тыкая в одному ему известные точки, показал он. – И еще непонятно, что вот это такое. – Он снова куда-то ткнул. – Но самокоррекция определенно имеет место. Видите, как уменьшаются сдвиги ближе к 1888 году, а потом совсем пропадают…

– Восемнадцатого июня, – выпалил я.

Ти-Джей ввел несколько цифр.

– Восемнадцатого июня. Мне нужно провести проверку сдвигов и вероятностей, тогда выяснится, что случилось вот здесь. – Он обрисовал очередное невнятное пятно. – Однако очень даже похоже, что там имелось расхождение.

– Где? – недоуменно заморгал Каррадерс. – И чем оно вызвано?

– Это тебе и предполагалось установить в Ковентри. – Я посмотрел на уже бесполезные карманные часы. – Только времени нет.

– Как это нет? – вмешалась Верити. – А сеть на что? Пошлем Каррадерса в прошлое.

– Ему нельзя в сороковой, – возразил я. – Он там уже побывал. Не хватало нам еще одного диссонанса.

– Не в сороковой, Нед. На неделю назад.

– Он не может быть в двух местах одновременно, – начал я – и понял, что ему и не придется. На прошлой неделе он как раз был в сороковом, а не в 2057-м. – Уордер, сколько у вас займет рассчитать переброску?

– Переброску? У меня и так три стыков…

– Я отпарю альбы, – пообещала Верити.

– Его нужно отправить на… Как думаешь, сколько тебе понадобится? День?

– Два, – сказал Каррадерс.

– На два дня. Будних. По выходным церковные архивы не работают. И чтобы эти два дня пришлись на то время, когда он находился в сороковом. С возвращением в ту же минуту.

– Где гарантия, что он опять не застрянет в Ковентри? – заупрямилась Уордер.

– Вот здесь. – Я показал на экраны. – Диссонанс устранен.

– Ничего, Пегги, все в порядке, – решился Каррадерс. – Рассчитывай. Распечатка у тебя? – повернулся он ко мне.

Я вручил ему листок.

– И еще кое-что. Мне нужен список руководительниц всех женских церковных комитетов в сороковом.

– Председательницу цветочного можно не искать, я и так знаю, – насупился он. – Эта гарпия мисс Шарп.

– Всех комитетов, включая цветочный, – подчеркнул я.

Верити подала ему блокнот с карандашом.

– Чтобы не возникло соблазна протащить обратно через сеть прошлонедельную бумагу.

– Готово? – спросил Каррадерс у Уордер.

– Готово. – Голос ее звучал обеспокоенно.

Каррадерс шагнул в сеть. Уордер подошла и разгладила ему воротник.

– Ты там аккуратнее, – напутствовала она, вслед за воротником поправляя галстук.

– Да я всего на пару минут, – расплываясь в блаженной улыбке, напомнил Каррадерс. – Да?

– Если нет, – улыбнулась в ответ Уордер, – я сама за тобой явлюсь.

– Глазам своим не верю, – шепнул я Верити.

– Перебросочная контузия, – пожала она плечами.

– Я поставила интервальную десятиминутную, – проворковала Уордер.

– Ни секунды лишней не задержусь, – пообещал Каррадерс. – Иначе не успею пойти с тобой на освящение.

Он заключил операторшу в объятия и надолго приник к ее губам.

– Мне крайне неловко прерывать трогательную сцену, – вмешался я, – но церемония через два часа.

– Хорошо! – буркнула Уордер, разгладила напоследок воротник Каррадерса и протопала обратно за пульт.

Может, любовь и побеждает все, но привычка – вторая натура, так что будем надеяться – Бейн догадается поселиться в Штатах поближе к реке.

Уордер опустила кисею, и Каррадерс исчез.

– Если через десять минут не вернется живой и невредимый, – пригрозила она, – я вас отправлю на Столетнюю войну. – Она повернулась к Верити. – Вы обещали отпарить альбы.

– Сейчас, минуту. – Я выдал Верити один из факсимильных снимков.

– Что ищем? – уточнила она.

– Письма в редакцию. Или открытое письмо. Сам не знаю точно.

Я принялся листать «Мидлендс дейли телеграф». Статья о визите короля, список погибших и раненых, статья с оптимистичным началом: «Повсюду видны обнадеживающие признаки того, что Ковентри возрождается из пепла».

Я взял «Ковентри стэндард». Реклама мешков с песком от ПВО – размеры и качество по госстандарту, тридцать шесть шиллингов шесть пенсов за сотню. Фотография останков собора.

– Вот какие-то письма. – Верити передала мне свою страницу.

Благодарность пожарной службе за проявленное мужество. Потеряна Молли, «рыжая кошечка, последний раз видели вечером 14 ноября на Грейфрайерс-лейн». Жалоба на дежурных гражданской ПВО.

Дверь в лабораторию открылась, и Верити вздрогнула – но это была не леди Шрапнелл, а Финч.

Фрак и голова припорошены снегом, правый рукав мокрый.

– Вы откуда? – полюбопытствовал я. – Из Сибири?

– Я не уполномочен, – отчеканил Финч. – Мистер Льюис, где мистер Дануорти?

– В Лондоне, – ответил Ти-Джей, не сводя глаз с экрана.

– О, – огорчился Финч. – Что ж, тогда передайте… – он настороженно покосился на нас, выжимая рукав, – … что задание выполнено. Хотя пруд затянуло льдом, и температура воды была соответствующая. Скажите, что в итоге… – снова осторожный взгляд в нашу сторону, – … в итоге шесть.

– У меня времени в обрез, – напомнила Уордер. – Вот ваш мешок. – Она подала Финчу большой рогожный сверток. – Правда, в таком виде обратно… Пойдемте, я вас высушу. – Нахмурившись, она повела его в реквизитную. – Я ведь даже не оператор, я только на замене. А мне еще пелены гладить и десятиминутную интервальную держать…

Дверь за ними закрылась.

– И как его понимать?

– Вот. – Верити вручила мне следующий факсимильный лист. – Еще письма.

Три отзыва о королевском визите в Ковентри, жалоба на еду в полевых кухнях, объявление о ярмарке в церкви Сент-Олдейт в пользу пострадавших от воздушного налета.

Из реквизитной вышел Финч – высушенный и приглаженный – с без умолку ворчащей Уордер.

– Обязательно сегодня их всех возвращать, вынь да положь, – топая за пульт, пробухтела она. – Мне еще три стыковки, пятьдесят…

– Финч, вы не знаете, миссис Биттнер не будет на освящении? – поинтересовался я.

– Я высылал ей пригласительный билет по распоряжению мистера Дануорти. Надо полагать, уж кому-кому, а ей хотелось бы взглянуть на восстановленный собор, но она ответила, что мероприятие предстоит слишком масштабное, она боится не выдержать.

– Хорошо, – кивнул я, пролистывая «Стэндард» за двенадцатое число. Писем нет. – Что в «Телеграф»? – поинтересовался я у Верити.

– Пусто, – откладывая копии, ответила она.

– Пусто! – выдохнул я радостно, и тут в сети возник озадаченный Каррадерс. – Ну? – Я поспешил к нему.

Раздвинув кисею, он протянул мне блокнот. Я открыл его и заскользил взглядом по списку церковных служащих, выискивая знакомую фамилию. Ничего. Я перелистнул на приходы.

– Цветочным комитетом в 1940 году заведовала миссис Лоис Уорфилд, – недоуменно наморщил лоб Каррадерс.

– Ты как? – обеспокоилась Уордер. – Что-нибудь случилось?

– Нет, – ответил я, просматривая приходы. Хертфордшир, Суррей, Нортумберленд. Вот. Церковь Святого Венедикта, Нортумберленд.

– Ни в одном из комитетов никакая мисс Шарп не значится, – продолжал Каррадерс. – В списке прихожан тоже.

– Знаю. – Я уже набрасывал записку на чистом листе блокнота. – Финч, позвоните мистеру Дануорти, попросите немедленно вернуться в Оксфорд. А когда приедет, передайте вот это. – Я вырвал листок, свернул и вручил Финчу. – Потом найдите леди Шрапнелл и скажите, пусть не волнуется, у нас с Верити все схвачено, только пусть подождут с освящением, пока мы не вернемся.

– А вы куда? – осведомился Финч.

– И кто будет отпаривать альбы?! – возмутилась Уордер.

– Мы постараемся вернуться к одиннадцати, – пообещал я, беря Верити за руку. – Если нет, тяните время.

– Тянуть время! – ужаснулся Финч. – Ожидается архиепископ Кентерберийский. И принцесса Виктория. Как тут тянуть время?

– Придумайте что-нибудь. Я в вас верю, Дживс!

– Спасибо, сэр! – расцвел Финч. – Что сообщить леди Шрапнелл, если спросит, куда вы исчезли?

– За епископским пеньком, – ответил я, и мы с Верити со всех ног помчались к метро.

Снаружи было серо и пасмурно.

– Надеюсь, на освящении дождь не пойдет, – встревожилась Верити.

– Шутишь? – выдохнул я на бегу. – Леди Шрапнелл такого не допустит.

У входа в метро царила толчея. Толпа в шляпах и галстуках, с зонтами под мышкой, текла наружу.

– Собор! – проворчала, проталкиваясь мимо, девушка с косами и значком партии «Гея». – А вы знаете, сколько деревьев можно было высадить на лугу у Крайст-Черча на эти деньги?

– Счастье, что нам нужно прочь из города, – крикнул я Верити, которую оттеснила от меня толпа. – В другую сторону будет посвободнее.

Мы пробились к эскалаторам. Там оказалось не лучше. Я потерял Верити из виду и не сразу разглядел ее десятью ступенями ниже.

– Куда все едут? – удивился я вслух.

– Встречать принцессу Викторию, – поведала стоящая на ступеньку выше дородная женщина с британским флагом под мышкой. – Она прибудет со стороны Рединга.

Верити уже сошла с эскалатора.

– Ковентри! – крикнул я ей, показывая поверх голов на Уорвикширскую ветку.

– Знаю! – откликнулась Верити, устремляясь в нужный переход.

В переходе давка не прекратилась, на платформе тоже. Верити пробралась ко мне.

– Между прочим, ты тут не один мастер раскрывать тайны, Шерлок, – похвасталась она. – Я догадалась, что делает Финч.

– И что? – спросил я, но тут подошел поезд. Толпа хлынула внутрь, и нас снова разделили. На этот раз я сам протолкался к Верити. – Эти-то все куда едут? В Ковентри принцессы Виктории нет.

– Протестовать, – объяснил парнишка с афрокосичками. – В Ковентри проводится демонстрация против оксфордцев, бесцеремонно укравших у них собор.

– Да? – елейно улыбнулась Верити. – И где же проводится? В торговом центре?

Я готов был ее расцеловать.

– А представь себе, – сказала Верити, уворачиваясь от нарисованной вручную таблички с надписью «Архитекторы против Ковентрийского собора», – что где-то в этой толчее стоит историк из далекого будущего и умиляется.

– Нет, не представляю. Так что же делает Финч?

– Он… – начала Верити, но тут двери распахнулись, и в поезд набился еще народ.

Нас снова оттеснили друг от друга – я оказался в другой половине вагона, зажатым на сиденье между каким-то стариком и его сыном средних лет.

– Зачем вообще восстанавливать собор? – ворчал сын. – Если руки чешутся что-то восстановить, так верните Банк Англии, хоть какая польза будет. Что толку от собора?

– «Пути Господни неисповедимы, – продекламировал я. – За чудом чудо он являет нам».

Оба покосились на меня возмущенно.

– Джеймс Томсон, – пояснил я. – «Времена года».

Опять возмущенные взгляды.

– Викторианский поэт, – закончил я и погрузился в свои мысли – о континууме и его неисповедимых путях.

Ему потребовалось устранить диссонанс, и он его устранил, пустив в ход целый арсенал аварийных мер: и сеть захлопывал, и координатами назначения жонглировал, и сдвиги увеличивал – лишь бы я помешал Теренсу познакомиться с Мод, а Верити увидела, как Бейн топит Принцессу. Чтобы спасти кошку, что мышку таскает за хвост, ту, что тихонько ворует овес, лежащий в унылом чулане, в том доме, где Джек – хозяин.

Заметив на платформе надпись «Ковентри», я протиснулся между зажавшими меня с двух сторон банкирами и просочился к дверям, махнув по дороге Верити, что пора на выход. Эскалаторы вынесли нас на Бродгейт, прямо к статуе леди Годивы. Здесь было еще пасмурнее: похоже, дождь вот-вот начнется. Протестующие, раскрывая зонты, текли к торговому центру.

– Может быть, сперва позвоним ей? – предложила Верити.

– Не надо.

– Ты уверен, что она будет дома?

– Да, – ответил я, хотя уверенности никакой не чувствовал.

Однако миссис Биттнер оказалась дома и открыла нам, пусть и не сразу.

– Простите, лежу с бронхитом, – хрипло проговорила она и только потом увидела, кто перед ней. – О, это вы. Проходите. Я вас ждала. – Она посторонилась, пропуская нас внутрь, и протянула Верити жилистую руку. – Вы, должно быть, мисс Киндл. Тоже поклонница детективов?

– Только тридцатых годов, – извиняющимся тоном уточнила Верити.

Миссис Биттнер кивнула:

– Да, золотой век детектива. Я много их прочитала. Особенно люблю те, где преступнику почти удается ускользнуть.

– Миссис Биттнер… – начал я и беспомощно посмотрел на Верити.

– Вы все-таки догадались, да? Недаром я вас опасалась. Джеймс говорил, вы у него самые талантливые. – Миссис Биттнер улыбнулась. – Пойдемте в гостиную.

– Боюсь… у нас не очень много времени…

– Глупости. – Она стала удаляться по коридору. – Преступнику обязательно полагается отдельная глава на признание в содеянном.

Она провела нас в ту самую комнату, где мы беседовали в прошлый раз.

– Садитесь, – пригласила она, показывая на диван в цветочной обивке. – Знаменитый детектив всегда собирает подозреваемых в гостиной. – Придерживаясь за мебель, она медленно пошла к буфету, разительно уступающему габаритами меринговскому. – И преступник всегда их чем-нибудь угощает. Не желаете хереса, мисс Киндл? Мистер Генри? Или sirop de cassis? Черносмородиновая настойка, Эркюль Пуаро ее пил. Ужасная гадость. Однажды попробовала, когда читала «Убийство в трех актах». Хуже микстуры от кашля.

– Тогда, пожалуй, хересу, – попросил я.

Миссис Биттнер налила две рюмки и протянула нам.

– Я вызвала диссонанс, да?

Я забрал у нее рюмки, одну отдал Верити и сел к ней на диван.

– Да.

– Этого я и боялась. И когда Джеймс на прошлой неделе изложил мне теорию изъятия несущественных для истории объектов из пространственно-временной среды, я сразу сообразила, что все из-за пенька. – Она с улыбкой покачала головой. – Все остальное, что в ту ночь было в соборе, сгорело бы дотла, и только пенек, очевидно, несокрушим.

Она налила хереса и себе.

– Я пыталась исправить то, что натворила, но сеть отказывалась пускать меня в собор, а потом Ласситер – новый декан – сменил замки, и я потеряла доступ в лабораторию. Нужно было, конечно, признаться Джеймсу. Или мужу. Смалодушничала. – Она взяла рюмку. – Успокаивала себя: раз сеть меня задерживает, значит, система защиты работает как надо, никакого диссонанса не возникло, и вреда нет, однако получалось неубедительно.

Медленно и осторожно миссис Биттнер двинулась к креслу в цветочек. Вскочив, я взял у нее рюмку и подержал, пока она усаживалась.

– Спасибо. Джеймс говорил, какой вы галантный юноша. – Она посмотрела на Верити. – Вам, думаю, вряд ли доводилось совершать опрометчивые поступки? Такие, о которых потом жалеешь?

Она уткнулась взглядом в рюмку.

– Англиканская церковь закрывала не способные к самоокупаемости религиозные учреждения. А для моего мужа Ковентрийский собор был всем. Он потомок Ботонеров, которые возводили изначальное здание.

«И вы тоже. – Я наконец догадался, кого напоминала мне Мария Ботонер, распекавшая работника в башне. – Вы тоже из рода Ботонеров».

– Собор был смыслом его жизни. Гарольд всегда говорил, главное не стены, а то, что они олицетворяют, однако к новой постройке, при всем ее уродстве, он прикипел душой. И я подумала: если удастся принести туда что-то из старого собора, будет хорошая приманка для туристов. Они повалят толпой, и собор не придется продавать. Я боялась, что расставание с собором его просто убьет.

– Но ведь Дарби и Джентилла доказали, что из прошлого нельзя ничего вынести через сеть?

– Да, правильно. Однако я рассчитывала, раз эти вещи все равно уничтожены в своем времени-пространстве, то сеть их выпустит. Дарби и Джентилла пытались вытащить лишь то, что благополучно пережило свое время. – Миссис Биттнер повертела в пальцах ножку рюмки. – А я была в отчаянии.

Она подняла голову.

– И вот однажды ночью я проникла в лабораторию, перебросилась в сороковой и совершила задуманное. А на следующий день мне позвонил Джеймс и сказал, что Ласситер санкционировал переброски в Ватерлоо, и если мне нужна работа… А еще… – Взгляд ее затерялся где-то в давних временах. – Еще он сообщил, что Сёдзи совершил ошеломляющий прорыв в темпоральной физике, выяснив, почему невозможно забирать что попало из прошлого: это вызывает диссонансы, меняющие ход истории, если не хуже.

– И вы попытались вернуть позаимствованное? – догадалась Верити.

– Да. Я встретилась с Сёдзи, выпытала у него о диссонансах все, что смогла выпытать, не вызывая подозрений. Дела были плохи, но самое ужасное – Сёдзи с радостью рассказывал, как после его открытия модифицировали сеть, чтобы предотвратить подобные инциденты, и как нам повезло, что до сих пор обошлось без них, поскольку мог рухнуть весь пространственно-временной континуум.

Я оглянулся на Верити. На ее прекрасном лице, обращенном к миссис Биттнер, застыла печаль.

– Я залегла на дно, как говорят в детективах, и стала дожидаться конца света. Он наступил. Собор секуляризовали и продали Церкви грядущего, а потом устроили там торговый центр.

Она снова уткнулась взглядом в рюмку с хересом.

– Самое печальное, что все оказалось попусту. Мужу понравилось в Солсбери. Я-то боялась, что он не переживет потери Ковентрийского собора, а он вполне смирился. Он не кривил душой, называя церковные здания лишь символом, его бы даже строительство «Маркса и Спенсера» на руинах старого собора не ужаснуло. – Она ласково улыбнулась. – Знаете, что он сказал, узнав про леди Шрапнелл и проект реконструкции? «Надеюсь, на этот раз шпиль выведут ровнее».

Миссис Биттнер поставила рюмку.

– После смерти Гарольда я вернулась сюда. А две недели назад позвонил Джеймс и попросил припомнить наши давние совместные переброски, поскольку в 2018 году обнаружился очаг роста сдвигов, и он опасается, что это последствия диссонанса. Я поняла, что скоро меня выведут на чистую воду, хоть он пока и подозревает диссонанс совсем в другом месте. – Она взглянула на нас. – Джеймс рассказал мне про кошку и Тосси Меринг. Удалось вам сосватать пра-пра-пра леди Шрапнелл за таинственного мистера К?

– Не совсем. Она вышла за него, но без нашего участия.

– Это оказался дворецкий, – пояснила Верити. – Под чужим именем.

– Ну разумеется! – Миссис Биттнер всплеснула сухими, жилистыми руками. – Классические приемы не устаревают. Дворецкий, путаница с именами, самый маловероятный подозреваемый… – она посмотрела на нас многозначительно, – … украденное письмо. Пойдемте, он на чердаке.

Мы зашагали вслед за ней по лестнице.

– Я опасалась, что перевозка натворит новых бед. – Миссис Биттнер неспешно преодолевала ступеньку за ступенькой. – Поэтому при переезде в Солсбери оставила «добычу» здесь. Припрятала получше и ни в коем случае не сдавала дом семьям с детьми – дети такие любопытные, – но все равно боялась, что кто-нибудь поднимется на чердак, найдет пенек и как-то изменит ход истории. – Она обернулась, держась за перила. – Только история и без того изменилась, да?

– Да, – подтвердил я.

Миссис Биттнер замолчала. Все ее силы уходили на подъем по лестнице. На втором этаже она провела нас по коридору мимо спальни и открыла узкую дверь еще на одну лестницу, круто уходящую вверх.

– Это чердачная, – пояснила она с легкой одышкой. – Простите. Мне нужно передохнуть немного. В спальне есть стул.

Я сбегал за ним, и она уселась.

– Может быть, принести воды? – вызвалась Верити.

– Нет, милая, спасибо. Расскажите лучше, как проявился устроенный мной диссонанс.

– Не вы одна считали епископский пенек несокрушимым, – начал я. – Такого же мнения придерживалась председательница цветочного комитета по имени…

– Гортензия Шарп, – подсказала Верити.

Я кивнул.

– Она находилась у собора в ночь налета, караулила западный портал и знала, что вынести епископский пенек не могли. Когда его не нашли ни в развалинах, ни среди спасенных пожарной охраной ценностей, мисс Шарп заключила, что его похитили перед самым налетом, а значит, вор был в курсе предстоящей бомбардировки и надеялся поживиться под шумок. Мисс Шарп не скрывала своих подозрений…

– Даже изложила их в письме в редакцию ковентрийской газеты, – вставила Верити.

– Дальше мы, как и мисс Шарп, вступаем в область домыслов и догадок, – предупредил я. – В качестве улик у нас только свидетельство Каррадерса, список женских церковных комитетов 1940 года и пресловутое письмо в редакцию, не отыскавшееся ни в одной из газет.

Миссис Биттнер понимающе кивнула.

– Собака, которая не лаяла.

– Именно! – обрадовался я. – Фашисты взяли за правило читать газеты противника, выискивая неосторожно разглашенные ценные сведения. Наверное, письмо мисс Шарп со словами «знали о бомбежке заранее» попалось на глаза кому-нибудь из фашистской разведки, радеющему за безопасность шифровальных машин. Последующее расследование выявило, что британское верховное командование выслало в Ковентри в ночь налета истребители ВВС и пыталось заблокировать радиосигналы самолетов-разведчиков.

– И фашисты догадались про «Ультру», – подхватила Верити, – и сменили шифры в «Энигме».

– И мы проиграли кампанию в Северной Африке, а может, сорвали высадку союзных войск…

– И фашисты победили в войне, – глухо проговорила миссис Биттнер. – Но ведь они не победили. Вы им помешали.

– Им помешал континуум, включив систему аварийных мер похитрее, чем в «Ультре», – поправил я. – Единственное, что не укладывалось в общую картину, – сдвиг на переброске Верити. Полное его отсутствие означало бы, что аварийные меры почему-то отказали, но сдвиг был, значит, система защиты работает. Однако, по теории Фудзисаки, диссонансы возникают, когда размер сдвига превышает возможности сети. В нашем же случае сеть легко могла обеспечить как четырнадцатиминутный сдвиг, так и четырехминутный – и все, никакого диссонанса. Выходит, континуум намеренно выпустил Верити именно в этот момент прошлого…

– Хочешь сказать, континуум подстроил спасение Принцессы Арджуманд?

– Да. Чтобы мы подумали, будто ты вызвала диссонанс и его нужно устранять, провели сеанс и завлекли Тосси в Ковентри, где она увидит епископский пенек и напишет в дневнике о событии, перевернувшем всю ее жизнь…

– И дневник прочитает леди Шрапнелл, – продолжила Верити, – и решит восстановить собор, и пошлет меня в Мачингс-Энд выяснять, что произошло с пеньком, чтобы я спасла кошку…

– Чтобы меня отправили ее возвращать, и чтобы потом я подслушал в «Блэкуэлле» про детективы и провел ночь в башне…

– И разгадал тайну епископского пенька, – закончила миссис Биттнер, вставая и решительно взбираясь по крутой лестнице. – И я рада, что вы ее разгадали. Нет ничего тяжелее, чем груз нераскрытого преступления на душе.

Она отворила дверь чердака.

– Меня и так уже скоро бы раскусили. Племянник вовсю уговаривает перебраться в одноэтажную квартиру.

В книгах и визиках чердаки обычно выглядят довольно живописно: велосипед, коллекция больших шляп с перьями, облезлая лошадка-качалка и, разумеется, огромный сундук, где отыскивается пропавшее завещание – или труп.

На чердаке у миссис Биттнер не было ни сундука, ни лошадки-качалки – по крайней мере в обозримом пространстве. Но они вполне могли скрываться где-нибудь в недрах – заодно с потерянным Ковчегом Завета и пирамидой Хеопса.

– О Боже… – Миссис Биттнер в ужасе посмотрела по сторонам. – Боюсь, это скорее «Загадка Ситтафорда», а не «Украденное письмо».

– Агата Кристи, – растолковала Верити. – Улику никто не заметил, потому что она затерялась в шкафу среди клюшек для гольфа, теннисных ракеток и прочего хлама.

Прочий хлам – это мягко сказано. Комната с покатым потолком была забита под завязку картонными коробками, штабелями складных стульев, старой одеждой, висящей на горизонтальной трубе, пазлами с видом Гранд-каньона и марсианской колонии, набором для крокета, ракетками для сквоша, пыльными елочными игрушками, книгами, разнокалиберной завернутой в покрывала мебелью – и все это громоздилось друг на друге осадочными слоями.

– Не подадите вон тот стул? – попросила миссис Биттнер, указывая на пластиформовое убожество двадцатого века, примостившееся на стиральной машине. – Мне тяжело долго стоять.

Я достал его, отцепив от алюминиевых полозьев совок и несколько вешалок, а потом смахнул пыль. Миссис Биттнер осторожно опустилась на сиденье.

– Спасибо. А еще вон ту жестянку.

Взяв поданную с почтением коробку, миссис Биттнер поставила ее на пол рядом с собой.

– И вон те большие картонные. Просто сдвиньте. Теперь эти чемоданы.

Когда в результате моих усилий образовался узкий проход, миссис Биттнер встала и направилась по нему в темноту.

– Воткните лампу. Розетка вон там. – Она показала на стену за гигантской пластиковой аспидистрой.

Я потянулся за ближайшим светильником – массивной штуковиной с большим складчатым абажуром на приземистой металлической ножке с обилием лепнины.

– Нет, не эту! Розовую.

Миссис Биттнер кивнула на извилистую штукенцию с бахромой – что-то из начала двадцать первого века. Я воткнул шнур в розетку, нажал хитроумно запрятанную кнопку, но делу это не помогло. Лампа отлично освещала бахрому и уотерхаусовское лицо Верити – больше ничего.

Миссис Биттнер, видимо, придя к такому же выводу, двинулась к отвергнутому ей лепному страшилищу.

– «Замаскированное убийство», – сказала она.

– Камуфлирование улики под другой предмет, – пробормотала Верити, подавшись вперед.

– Именно, – подтвердила миссис Биттнер и сняла плиссированный абажур с епископского пенька.

Жаль, с нами не было леди Шрапнелл. И Каррадерса. Все это время мы искали пенек по развалинам, а он стоял здесь. Убранный на хранение, как Каррадерс и предполагал. Ни царапинки. Морские воды по-прежнему расступались перед Моисеем; Весна, Лето, Осень и Зима все так же воздевали к небу гирлянды яблочного цвета, роз, пшеничных колосьев и остролиста; голова Иоанна Крестителя на блюде с той же укоризной взирала на короля Артура и рыцарей Круглого стола. Грифоны, маки, ананасы, птицы-тупики, битва у Гладсмура – все целое, невредимое и даже не запылившееся.

– Как леди Шрапнелл обрадуется! – Верити протиснулась между коробками, чтобы посмотреть поближе. – Ой! Наверное, эта сторона была повернута к стене. Что это? Веера?

– Раковины. С названиями самых важных морских сражений. Лепанто, Трафальгар, Лебединая битва…

– Ну как тут догадаться, что он способен изменить историю? – проговорила миссис Биттнер, глядя на Ананию, Азарию и Мисаила, корчащихся в огненной пещи. – Его ведь даже время не красит. Как и памятник Альберту.

– У них много общего, – согласилась Верити, поглаживая пальцем слона.

– Не знаю. – Я склонил голову набок. – Что-то в нем определенно есть симпатичное.

– У него перебросочная контузия, – пояснила Верити. – Нед, этот слон тащит воз ананасов и яблок орлу с рыбной вилкой.

– Это не рыбная вилка, а пылающий меч, – возразил я. – И не орел, а архангел, стерегущий Райские врата. А может, ворота зоопарка.

– Он и в самом деле кошмарен, – признала миссис Биттнер. – О чем я только думала? Наверное, после всех прыжков туда-сюда у меня тоже приключилась перебросочная болезнь. И дыма в соборе было порядком.

Верити перевела озадаченный взгляд на нее, потом на меня.

– Сколько же раз вы туда перебрасывались? – спросила она наконец.

– Четыре, – ответила миссис Биттнер. – Нет, пять. Первый не в счет, я опоздала – уже весь неф горел, дыму наглоталась до полусмерти. До сих пор с легкими проблемы.

Верити смотрела на нее во все глаза, осмысливая услышанное.

– Вы пять раз перебрасывались в собор?

Миссис Биттнер кивнула.

– У меня были считаные минуты между уходом пожарной охраны и моментом, когда огонь уже было не унять, а из-за сдвига я каждый раз попадала позже необходимого. Так что всего на пять раз и хватило.

Верити изумленно повернулась ко мне.

– Подайте мне вон ту шляпную картонку, – попросила ее миссис Биттнер. – Во второй раз меня чуть не поймали.

– Это был я. Я видел, как вы бежали в алтарь.

– Вы? – Она засмеялась, прижав руку к груди. – А я решила, что это настоятель Говард и сейчас меня арестуют за мародерство.

Приняв из рук Верити картонку, миссис Биттнер принялась шуршать оберточной бумагой.

– Пенек я прихватила в последний заход. Я пробиралась к Кузнечной капелле, но она уже горела. Тогда я перебежала в Капеллу красильщиков напротив и схватила с алтаря бронзовые подсвечники. Они оказались раскаленными, один я уронила, и он закатился под скамью.

А я-то думал, его туда зашвырнуло взрывной волной…

– Я полезла за ним, – продолжала миссис Биттнер, непринужденно шурша папиросной бумагой, – но стропила уже рушились, поэтому я кинулась обратно в главный неф и увидела, что орган в огне и все кругом в огне – и резьба, и хор, и алтарь, весь этот красавец собор – и я не смогу ничего спасти. Я не думала, я просто схватила первое, что подвернулось под руку, и помчалась к сети, расплескивая воду вместе с хризантемами. – Она развернула толстый куль папиросной бумаги и продемонстрировала бронзовый подсвечник. – Поэтому он остался без пары.

Мистер Дануорти называл ее бесстрашной. Что есть, то есть. Раз за разом уворачиваться от рушащихся стропил и падающих зажигалок, когда сеть открывается куда заблагорассудится и неизвестно, откроется ли снова и не обвалится ли крыша… Я смотрел миссис Биттнер с нескрываемым восхищением.

– Нед, – скомандовала она, – принесите мне вон ту картину. Которая в покрывале.

Я принес. Миссис Биттнер потянула за угол, и ткань поползла вниз, являя на свет Христа с заблудшей овцой на руках. Верити стиснула мою руку.

– Остальные вещи вон там, – показала миссис Биттнер. – Под пленкой.

Там они и были. Вышитая напрестольная пелена из Кузнечной капеллы. Гравированный оловянный потир. Деревянный ларь шестнадцатого века. Статуэтка святого Михаила. Средневековая эмалевая дароносица. Серебряный канделябр со свечами. Резной мизерикорд с изображением семи деяний милосердия. Шпалера из Капеллы вязальщиков. Георгианское блюдо для Святых Даров. И деревянный крест из Капеллы ременщиков – с коленопреклоненным ребенком у основания.

Все сокровища Ковентрийского собора.