Хотя Сакина попыталась оставить Алифа погостить у себя, он упрямо поднялся со своего места и, уложив рукопись в рюкзак, ловко закинул сумку себе за плечо.

— Я должен встретиться с Интисар и предупредить ее, — пояснил он. — Мне давно надо было уходить, а сейчас я могу и опоздать.

— О Аллах! — воскликнул Викрам. — Да, и будь мужественным! Прими судьбу достойно!

— Не надо его ободрять, — махнула рукой Сакина, — он может попасть в большие неприятности.

— Он уже влип по горло, так что еще немножко уже не помешает.

— Вот это верно. — Алиф печально улыбнулся. — Зато теперь все встало на свои места. Рука наверняка уже знал о том, что Интисар собирается отдать книгу мне, когда пытался взломать мой компьютер. Слишком уж продуманными были его ходы. Я догадался об этом сразу, наугад у него бы так никогда не получилось. Он хотел узнать, получил ли я уже книгу, и если да, то находится ли она у меня или я куда-то уже успел ее перепрятать. Ему не нужна Интисар, ему наплевать и на мою программу Тин Сари. Ему нужен только «Альф Яум».

— Ты все это придумал сам, — отреагировала американка. И Алиф бросил на нее недовольный взгляд.

— И все равно я считаю, что книгу ты должен оставить здесь, у нас, — повторила Сакина. — Так будет безопасней и мудрей.

— Не знаю, как там с мудростью, но, если Рука действительно ищет эту книгу, я обязательно должен узнать, зачем она ему понадобилась. Я отвечаю за многих людей, которым он может повредить, и еще как! — И он с болью в сердце вспомнил всех тех, кто остался без его защиты в тот самый миг, когда он сам отключился от Голливуда.

— Очень мудро, — констатировала американка.

— Ты сможешь пока что о ней позаботиться? — обратился Алиф к Викраму, кивая в сторону женщины.

Викрам приложил руку к груди:

— Я буду следить за ней, как за собственными очами. Но где мы встретимся после твоего короткого свидания?

— Сам не знаю. — Алиф раскрыл свой телефон. Никаких посланий для него не было. Он снова захлопнул крышку. — Позвони мне. У новообращенной есть мой номер, если она, конечно, вспомнит, как надо звонить.

Викрам отмахнулся:

— Не переживай. Как только мы снова окажемся в Городе, она сразу придет в себя. Эффект от пребывания на Аллее проходит очень быстро. Потом она будет помнить только то, что мы прекрасно провели время в каком-то очаровательном местечке в Старом Квартале, где она раньше никогда не бывала.

Только сейчас Алифу вдруг пришло в голову, что он не знает, как ему самостоятельно выйти с этой таинственной Аллеи.

— А где тут… м-м-м… Выход?

Сакина неопределенно пожала плечами:

— Наверное, там, откуда вы сюда и вошли. Так мне думается, — высказала она свое мнение и добавила: — Викрам проводит тебя, раз уж ты не в состоянии сам найти путь. А я пока что присмотрю за вашей подругой, пока он не вернется. Но только помни, что тот вход, через который вы сюда пришли, может выплюнуть тебя в совершенно неожиданном месте, совсем не обязательно там, откуда вы в него попали сюда.

— Как это — в неожиданном? Насколько неожиданном? В центре Тибета, что ли?

— Трудно сказать.

Алиф с сомнением посмотрел на Викрама.

— Что это за объяснение: «трудно сказать»? Может быть, ты сам мне посоветуешь что-нибудь толковое?

— К сожалению, не смогу, — с напускной беззаботностью улыбнулся Викрам. — Если Сакина права насчет тех головорезов, которых нанял твой Рука, то тебе есть о чем беспокоиться. А маленькое отклонение от маршрута может оказаться даже полезным. Забирай свои вещи и вперед.

Алиф решил не задумываться над его словами предупреждения. Он помахал рукой на прощание Сакине, она в ответ прижала ладонь к сердцу, и заспешил на улицу вслед за Викрамом. Краски здесь казались удивительно яркими и сочными. Внезапно ноги у Алифа отяжелели. Его потянуло в сон, и он с трудом обогнал какого-то рассыльного мальчишку со стеклянным горшком на голове, полным разноцветных бабочек.

— Ты начинаешь терять нить, — донесся откуда-то голос Викрама. — Вот, держись лучше за меня.

Алиф послушно уцепился за его руку, при этом его пальцы впились во что-то теплое и мягкое, похожее на звериную шкуру. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он заснул и больше ничего не видит.

— Самый младший брат мой, так дело не пойдет.

В следующее мгновение Алифу почудилось, будто кто-то с легкостью поднимает его с земли и сажает себе на плечо, такое же меховое и пахнущее диким зверем. Ему почему-то захотелось засунуть себе в рот свой большой палец и начать сосать его. Потом ему вспомнилось детство, потом какое-то далекое прошлое, когда на границе сна и бодрствования почему-то всегда присутствовали дикие звери.

— Проснись! — негромко, но настоятельно произнес Викрам. — Здесь не безопасно.

Алиф заставил себя раскрыть глаза. На него смотрело сразу несколько темных силуэтов, сливающихся с тенями и с горящими, как фонари, глазами. Какой-то слон проковылял мимо них, закрывая своим золотистым телом витрины магазинчиков. Тут Алиф окончательно пришел в себя и выбрался из объятий Викрама. Он отвратительно чувствовал себя.

— Вот этого делать уже не надо было, — нахмурился он, расправляя свою скомканную рубашку. — Не надо постоянно виться возле меня. Как будто все действительно так уж плохо, как пыталась мне это доказать Сакина. Боже! Я всего-навсего как-то раз позволил кошке провести у меня ночь во время песчаной бури. Нормальный мужчина убил бы меня за то, что я переспал с его сестрой.

— Нормальные мужчины не любят своих сестер так сильно, как я, — пояснил Викрам со своим обычным пренебрежительным видом по отношению к Алифу. — Ну какое же передо мной неблагодарное создание! — Он с досады крутанулся на месте и помчался вперед по Аллее, да так быстро, что Алиф едва поспевал за ним.

— Погоди… Я не имел в виду ничего плохого. — Алиф бросился бежать со всей мочи. В этот момент перед его взором возникло лицо симпатичной девушки с многочисленными цепочками на лице, продетыми в колечки пирсинга, и юноша застыл на месте. Она повернулась к нему и улыбнулась, обнажая ряд острых, как у акулы, зубов. Молодой человек чуть не задохнулся от ужаса и помчался прочь. Вдали уже появилась почти невидимая лестница, которая совершенно случайно попалась ему на глаза в нужный момент. Рядом с ней уже бродил взад-вперед Викрам, как лев по клетке в зверинце.

— Нормальный мужчина, — бормотал он себе под нос. — Идиот. А я как ненормальный нянчусь с ним и пеленаю его, а он только и знает, что гадить в пеленки да орать.

— Прости меня, — искренне попросил Алиф. — Я действительно запутался и уже не знаю, что мне делать. А здесь так прикольно, и все такое яркое, что даже глазам больно. Я не могу ни на чем сосредоточиться. Мне кажется, что я спятил.

— Глазам больно, глазам… Лучше поскорей линяй отсюда, пока кто-то не оскорбил твой взор своим присутствием. Вон там лестница. — Алифу показалось, что Викрам слишком сильно втянул голову в плечи и начал пятиться назад, к Аллее, да так, что очень скоро стал напоминать какого-то отвратительного упыря. Из горла у него рвались какие-то звериные звуки, похожие на те, что мог бы извергнуть обиженный хищник. Пораженный, Алиф наблюдал за ним еще пару секунд, а потом приготовился к решительным действиям. Он в несколько прыжков нагнал Викрама и положил ему руку на плечо. Тот обернулся и грозно зарычал. Алиф извернулся и поцеловал его в обе щеки, как родного брата.

— Я хотел сказать тебе спасибо, — пояснил он. — Вот что я на самом деле хотел.

На лице Викрама отразилось искреннее удивление, которое, впрочем, тут же переросло в широкую добродушную улыбку.

— Уходи, маленький брат, — сказал он, немного выпрямившись. — Если Богу будет угодно, мы встретимся позже.

Алиф снова бросился к потайной лестнице, слыша за собой удаляющийся шум Неподвижной Аллеи. Нельзя было терять ни минуты. Он собрался и очень скоро очутился перед высокой стеной особняка в Старом Квартале.

Однако прохода в стене на этот раз не оказалось, и Алиф с трудом заставил себя успокоиться и не паниковать. Он замедлил шаг и одной рукой начал ощупывать камень за камнем, как слепой, выбирающий путь. Так он шел минуту, потом другую, а затем его пальцы нащупали провал в стене. Он повернулся к ней лицом и прищурился. Неясная тень подсказала ему, что именно в этом месте и находился тот таинственный провал, где стена представляла собой как бы две нахлестывающиеся одна на другую стены. Он проскользнул в образовавшееся отверстие, и очень скоро очутился на какой-то незнакомой немощеной улице. Пахло жженым мусором.

— Вот проклятие, — прошипел он сквозь зубы. — Проклятие! Он завертелся на месте, пытаясь определить, где он находится. Позади него высилась громадная бетонная стена, у основания которой выстроился целый ряд каких-то навесов. Посреди дороги высилась громадная куча горящего мусора, куда то и дело сбрасывали мешки босые мужчины в форме городских служащих по уборке мусора. Рядом с костром, по такой же куче мусора, но еще не горящей, бродили женщины по щиколотку в отбросах и выуживали у себя из-под ног пластиковую и стеклянную тару. Вонь стояла неописуемая.

— Послушай, дядя, — обратился Алиф к какому-то пожилому мужчине неподалеку, сутулому, но с шикарной золотистой шевелюрой только начинающих седеть волос. — Это что за район? Как здесь достать такси?

Старичок кашлянул и чуть не рассмеялся, обнажая то, что у него осталось от зубов:

— Это место, кажется, и названия никакого не имеет. Мы зовем его «Мусорная Яма». А тебе куда нужно попасть?

— В Старый Квартал, — в отчаянии произнес Алиф и принялся вглядываться в даль в надежде увидеть заветное черно-белое такси.

— Это далеко. Я сам могу отвезти тебя туда за тридцать динаров.

Алиф неуверенно оглядел босоногого старика.

— На чем ты меня отвезешь? На мусоре и на навозе?

— На Абрикосе.

И он указал куда-то в сторону, где стояла небольшая повозка с впряженным в нее отвратительным ослом, по-видимому, тем самым Абрикосом.

Алиф в отчаянии закусил губу. Он определенно опоздает на встречу.

— Отлично, — отреагировал он и поднял вверх обе руки. — Поехали!

* * *

Через полчаса Алиф подъехал к знаменитой стене Старого Квартала, окончательно одуревший от запаха, исходящего от повозки и самого осла. Он быстро расплатился с возницей, опасаясь, что старик коснется рукой его ладони, на которой лежали смятые купюры. Едва очутившись на земле, Алиф бросился бежать. Мчась что было сил по вымощенной камнем дороге, что вела к университету и в самое сердце Старого Квартала, он ни разу не остановился, чтобы перевести дух, и неустанно думал об Интисар. Он помнил запах ее духов столь отчетливо и ясно, что ему казалось, что он перебивает все, даже куда более резкий «аромат» Абрикоса. Он резко свернул влево на боковую улочку, ведшую к главному входу в университет. Студенты шумными говорливыми группками расходились после дневных занятий, вынимая мобильные телефоны и сигареты и укладывая ноутбуки в рюкзачки. Алифу они казались как-то неестественно расслабленными, не имевшими ни малейшего понятия о нависшей над ним катастрофе и смотревшими на него как на обреченного, несчастного глупца, взвалившего на себя неподъемное бремя безо всякой надежды когда-нибудь сбросить его.

Вдали Алиф услышал голос продавца чая, пробивавшийся сквозь болтовню студентов и еще более подчеркивавший их академический сленг. Крепкий молочный чай, услада вкусу и здоровье телу!.. Если учесть, что Мишель Фуко определил постмодернистский дискурс, надо помнить о его склонности к эмпирике… Крепкий молочный чай, подходи, пока есть!.. Ты, очевидно, полагаешь, что социальный капитал со временем обретет рыночную ценность… Крепкий молочный чай, божественный напиток за пару монет!.. Ты никак не избавишься от колониальных предрассудков, старик… Последнюю фразу он услышал от парня, внешне похожего на индийца, но одетого в мешковатые штаны с накладными карманами и футболку с изображением какой-то волосатой западной группы. Алиф прошмыгнул мимо него, ориентируясь по голосу продавца чая.

Выйдя на условленное место, он не увидел там Интисар. Алиф купил у торговца чашку чаю, сказав, что сдачи не надо. Потягивая горячий, приправленный молотыми специями напиток, он размышлял, придет ли она вообще. Она проверяла электронную почту не так часто, как он. Возможно, она боится встречи с ним. Вероятно, ей нравится капризничать подобным образом, то отвергая его, то одаривая опасными подарками. Именно из-за нее он подверг себя и своих друзей смертельной опасности, именно из-за нее он написал программу, за которую они все могли угодить за решетку. А Интисар оставалась холодной и отстраненной, что сводило его с ума.

Когда он пытался отрепетировать, что и как он ей скажет, в его мозгу одновременно прокручивались два разных сценария. В первом он бросал ей в лицо обвинения, во втором — нежно ее обнимал. Оба сценария кончались тем, что Интисар, дрожа, прижималась к его плечу, бормоча извинения и признаваясь в нерушимой любви. Он залпом допил чай и почувствовал недовольное урчание в животе. Он не должен надеяться, одна лишь надежда могла бы убить его.

Алиф помотал головой, чтобы избавиться от видений, и приказал животу замолчать. День становился все жарче, и солнце приближалось к испепеляющему зениту. Из-за угла вышел мужчина и неспешной походкой приблизился к торговцу чаем. Взяв свой чай, он расплатился мелкой купюрой, махнув рукой, когда торговец протянул ему сдачу. Повернувшись спиной, он осторожно вылил горячую жидкость на землю. Алиф напрягся. Еще двое мужчин, изо всех сил пытавшихся выглядеть раскованными, направлялись к нему со стороны мощенной брусчаткой улочки, ведшей к университетскому городку. Один из них потянулся к какому-то предмету, заткнутому за брючный ремень.

Алиф не стал дожидаться, что они сделают дальше. Бросив пустой стаканчик на землю, он ринулся вперед мимо тележки торговца. Вслед ему кто-то что-то строго рявкнул, видимо, приказывая остановиться и поднять руки. Но он и не думал подчиняться. Набрав в легкие побольше воздуха, он рванулся в проулок, отделявший университетский городок от ближайшего к нему частного дома. Проулок оказался узким (но разве Амидаб Бачан не ускользнул узкими переулками в фильме «Месть и закон»?), так что преследователям придется бежать друг за другом. Он промчался мимо полуразвалившейся кучи досок, оставшихся от какой-то стройки, и взмолился, чтобы случайно торчащий гвоздь впился в ногу кому-нибудь из преследователей. У самого же Алифа ноги жутко болели — он не привык к подобного рода пробежкам. Тяжело дыша, он выскочил из проулка.

Улица, где он оказался, была широкой и в какой-то мере импозантной, ее вымощенную камнем мостовую недавно вымыли. Она уходила вверх в центр Старого Квартала. Прищурившись, Алиф увидел громадный силуэт мечети Аль Башира, четко читавшийся на фоне побелевшего от жары неба и нависавший над старым, эпохи Средних веков, университетским городком. На нестерпимо гудящих ногах Алиф двинулся вверх по улице, лихорадочно соображая, где бы ему спрятаться. Конечно же, из Аль Баширы они не смогут вытащить его в наручниках. У него в кармане запищал телефон. Он не стал отвечать, продолжая мучительное восхождение на вершину холма. Позади он слышал топанье ног по каменным плитам и крики: один из преследователей вызывал подкрепление. Алиф смахнул навернувшиеся от бессилия и отчаяния слезы.

— Эй, ты! Мальчик! Ты почему бежишь?

У ворот богато украшенной виллы путь ему преградило необъятное и не терпящее возражений брюхо привратника. Одет он был в некое подобие униформы: псевдооттоманский халат и украшенный пером тюрбан, что делало его похожим на артиста в цирке или на официанта в стилизованном под старину ресторане. Сходство было комичным и в то же время невыносимым. Алифа охватило желание ударить его, поставить ему подножку или хорошенько врезать ему по пузу — лишь бы убрать его с дороги. Но помешало врожденное чувство уважения к старшим, и привратник схватил его за плечо.

— Будь ты проклят! — взвизгнул Алиф, чувствуя себя преданным.

В ответ привратник надул щеки. Алиф сопротивлялся, но схватившая его мясистая рука все сильнее сжимала его плечо, пока он не ощутил, как там судорожно бьется пульс. Агенты приближались, под мышками их спортивных курток виднелись огромные темные пятна пота.

— И в этом вся твоя жизнь — наряжаться, как обезьяна, на потеху богатым уродам? — заорал на привратника Алиф, обнажив зубы. — Вся жизнь в этом? Вся до капли? Ты думаешь, они перестанут обращаться с тобой, как с дерьмом, если ты сдашь меня?

Привратник словно остолбенел. Его щеки опали. Рука, сжимавшая плечо юноши, ослабила хватку, и Алиф тотчас же вырвался. Рванувшись вверх по улице, он чуть замедлил бег, чтобы оглянуться. Им овладело смешанное чувство вины и презрения, когда он увидел смотревшего ему вслед привратника: тот как-то весь обмяк, а перо на опереточном тюрбане бессильно поникло.

У самой вершины холма улица заканчивалась развилкой. Алиф свернул влево и споткнулся сначала о «лежачего полицейского», а потом о выступ мостового камня, беспрестанно бормоча проклятия. У самого его уха что-то просвистело. Он взвизгнул и рванулся в сторону, уверенный, что это была пуля. Справа от него из открытой двери магазинчика доносились женские голоса. Ни о чем не думая, Алиф резко свернул и влетел внутрь, вызвав крики возмущения. Его глазам предстало море дамских принадлежностей: стойки с туфлями, полки с сумочками, столики с перчатками. Ища запасный выход, он споткнулся и опрокинул витрину с бижутерией. За этим последовал оглушительный визг и мощный удар по затылку.

— Дайте мне выйти отсюда, черт вас подери! — взревел он, отбиваясь от шквала ударов.

Невидимые руки толкнули его к подпертой камнем открытой двери с надписью «Служебный выход». Он ринулся в нее, ударившись о низкую притолоку, и снова оказался в каком-то проулке. Задние дворы домов загораживала мечеть. Он в отчаянии огляделся, стараясь найти хоть какой-то ориентир, но безрезультатно. Уже не пряча слез, он понесся куда глаза глядят мимо усевшихся в ряд кошек, бесстрастно наблюдавших за ним с мусорной кучи.

Он повернул за угол, потом юркнул куда-то еще, на бегу рассекая группки людей в изысканных одеяниях, явно сшитых на заказ. Он уже два дня не брился и не переодевался и в полной мере осознавал, что похож на пустившегося в бега вора. Все эти нарядные мужчины и женщины без малейших колебаний укажут людям из службы безопасности, куда он побежал, а потом продолжат жаловаться друг другу на дерзость и вороватость служанок и шоферов. Останавливаться было нельзя. В районе Бакара все может оказаться по-другому: там люди знали, что такое несправедливость. Здесь же он был одиноким чужаком.

— Держите, держите его!

Алиф обернулся и увидел, как трое его запыхавшихся преследователей бегут по улице. Он снова ринулся вперед, словно подстегиваемый страхом, и чуть не сбил с ног старика, перебиравшего четки.

— Извините, — прохрипел он.

Старик что-то ответил, помянув Аллаха. Алиф поскользнулся и упал. Пребольно ударившись коленом о камень, он подумал, не сглазил ли его старик.

— Тьфу ты! — выругался Алиф, до конца не уверенный, к кому обращался: к старику или Всевышнему. — Я ни в чем не виноват!

Боль тисками сжала его правое колено, пульсируя в такт с бешено бьющимся сердцем. Он кое-как поднялся, стараясь не обращать на нее внимания. Агенты службы безопасности наверняка сейчас схватят его. Нетвердой походкой он завернул за угол, пройдя под старинной, украшенной резьбой аркой, и в отчаянии мысленно воззвал к Всевышнему, хотя в голове у него царил полный сумбур.

Мечеть вдруг возникла прямо перед ним в конце узенькой улочки. Каждым своим камнем она стремилась к солн-цу, словно то призывало ее к себе. Алиф издал хриплый вздох облегчения. Он изо всех сил потрусил к мечети, морщась от боли, с трудом прохромав последние метры, отделявшие его от массивных, обитых медью дверей. За многие годы медные листы окрасились в ровный зеленый цвет, так что древние песни о сияющих вратах Аль Баширы потеряли всякий смысл, однако Алиф приветствовал их, как давно забытых друзей. Он с трудом отвалил одну из створок и протиснулся внутрь.

Внутри мечети царил полумрак. Свет проникал лишь сквозь пять круглых люков в куполе, отчего геометрически правильные светящиеся колонны словно стояли в центре молитвенного зала. Все электрическое освещение было выключено: полуденный намаз закончился больше часа назад, и никого из молившихся не осталось. Алиф отдышался и скользнул вдоль стены. Откуда-то из темноты доносился странный шум — совершенно неуместные здесь звуки скрипки. Это была египетская народная песня, но звучала она в совершенно непривычной и какой-то робкой тональности, что заставило Алифа на мгновение вспомнить, как Дина пожимает плечами, когда ей задают вопрос, на который она не может ответить.

— Да помилует нас Аллах, молодой человек! Вы не сняли обувь!

Алиф в ужасе обернулся. Из противоположного конца молитвенного зала к нему приближался шейх с испещренным морщинами лицом, в коричневой накидке и с тюрбаном на голове.

— Что означает подобная непочтительность? Вы что, с ума сошли?

Шейх остановился напротив Алифа и с негодованием бросил на него косой взгляд слезящихся подслеповатых голубых глаз.

— Вы мусульманин, молодой человек? — спросил он, переходя на урду.

— Прошу прощения, — заикаясь, по-арабски ответил Алиф. — Да, я мусульманин, но я попал в страшную беду и совсем забыл об обуви.

— В беду?

Снаружи с силой застучали в двери. Алиф замер. На какую-то долю секунды шейх впился в него острым взглядом.

— Ступай, — пробормотал он. — Мой кабинет за аркой в дальнем конце молитвенного зала. Придя туда, попроси у Аллаха прощения за свои грязные ноги.

Алиф поспешил подчиниться. Проскользнув под аркой, он услышал, как открылись огромные двери и чей-то власт-ный голос спросил, не видел ли шейх, как молодой человек в черной футболке входил в мечеть. Вжавшись в пологую стену арки, Алиф обратился в слух.

— Мои глаза уже не те, что прежде, — отвечал шейх. — Боюсь, я только что закрыл мечеть. Вам придется вернуться на полуденный намаз.

— Вздор. У нас есть полномочия обыскать мечеть в любое время, — возразил низкий утробный голос.

— Чьи полномочия? — поинтересовался шейх.

— Государственные, дерзкий старик, чьи же еще?

— Аллаха, — кротко ответил тот. В воздухе повисла пауза.

— Может, нам сначала согласовать это с Советом по надзору за чистотой веры? — спросил второй голос более спокойным тоном.

— Обыскивайте тут все прямо сейчас, если вам угодно, — продолжил голос шейха. — Однако я настаиваю, что сперва вы должны снять обувь и совершить омовение. Это священное место, и я не допущу, чтобы его оскверняли грязными ногами или нечистыми помыслами.

— Он не хотел тебя обидеть, дядя, — виновато пробормотал второй голос.

— Неужели? У него, наверное, к этому врожденный талант.

И снова пауза. Алиф услышал шарканье ног.

— Это что, музыка? — донесся утробный голос.

— А если и так?

— Музыка в мечети?

— Как хорошо, что вы вдруг снова обрели благочестие, — язвительно отозвался шейх. — Я начал служение в Аль Башире гораздо раньше, чем вы появились на свет, и никто никогда не жаловался. Итак, я сказал вам, что мечеть закрыта и мои глаза изменяют мне. Совершенно ясно, что я ничем не смогу вам помочь. Надеюсь, вы найдете того, кого ищете.

— Если нет, то мы вернемся с ордером Совета по надзору за чистотой веры, — заявил утробный голос. — И да поможет тогда тебе Аллах.

— Он часто так делает, — произнес шейх.

Двери мечети с грохотом закрылись. Алиф медленно сполз на пол по пологой стене арки, понимая, что находился на волосок от гибели. Теперь все кончилось. Он вытер потное, заплаканное лицо краем футболки. Шейх быстро подошел к нему по вытертому ковру молитвенного зала, лишь однажды со вздохом нагнувшись, чтобы рассмотреть комочек грязи с обуви Алифа.

— Твой путь грехопадения должно очистить, — возвестил он, дойдя до дальнего конца зала. — Надеюсь, ты сам вызовешься сделать это.

— Конечно, — ответил Алиф. — Все что угодно.

Шейх внимательно посмотрел на Алифа слезящимися глазами.

— Да ты совсем мальчишка! — воскликнул он. — Или юноша, в любом случае. Чем же ты успел так насолить службе безопасности? Ты что, террорист?

— Я программист. Я помогаю… помогаю всем, кто попросит о помощи.

— То есть исламистам?

Алиф устало уронил голову на колени.

— Исламистам, анархистам, атеистам — всем, кто попросит.

— Аллах всемогущий, помилуй нас. Человек с принципами. Меня зовут Биляль, шейх Биляль. Не называй своего имени, мне лучше его не знать. Пойдем ко мне в кабинет — тебе нужно помыться и выпить чашку чаю.

* * *

Кабинет шейха находился за молитвенным залом и представлял собой комнату с каменными стенами и решетчатым окном, выходившим во внутренний дворик. У одной из стен стоял письменный стол с убирающейся крышкой, заваленный книгами, бумагами и россыпями скрепок. По словам шейха, эта комната носила название «марокканской», поскольку в стародавние времена здесь собирались студенты медресе из Северной Африки, чтобы слушать лекции на своем диалекте. После того как Алиф пристроил свой рюкзачок в углу, шейх проводил его в маленькую ванную, помещавшуюся в конце коридора.

— И обязательно вымой ноги, — приказал он, подавая Алифу полотенце. — Открой нижний кран, он для этого и предназначен. Тебе сахар класть? Я завариваю чай по-египетски: черный с мятой. Никаких дамских штучек вроде молочного чая, который привнесли с собой вы, индийцы. Я подожду тебя в коридоре.

Он повернулся, потуже запахнувшись в свое одеяние, и направился к кабинету. Алиф закатал брюки и открыл кран. Чуть теплая вода хлынула на его горевшие ноги. Это было так приятно, что он разделся догола и наскоро ополоснулся, видя, как грязь и пыль двух последних дней стекают с него темными ручейками. Юноша прислонился лбом к стене, отделанной потускневшим от времени кафелем. Прямо перед глазами он увидел узор из зеленых восьмиконечных звезд — стандартное украшение мечетей, непритязательное, но добавившее ему уверенности. Он позволил себе ощутить некое чувство безопасности. Звуки скрипки отдавались эхом от стен ванной, становясь то громче, то тише, в зависимости от того, как Алиф поворачивал голову, прислушиваясь к ним.

Посвежевший и немного успокоившийся, Алиф оделся и зашлепал босыми ногами по коридору, осторожно держа свою обувь двумя пальцами. В кабинете шейх Биляль накладывал сахар в чайные стаканы. Жестяной чайник, кипевший на стоявшей в углу плитке, испускал струи пара. Алиф снял пачку газет со стула, стоявшего у стола, и сел.

— Вот так-то лучше!

Шейх подал Алифу стакан темно-красного чая с плававшей в нем веточкой мяты.

— Теперь ты гораздо меньше похож на разбойника и гораздо больше на того, за кого себя выдаешь. Я думал, ты постараешься одурачить старика и ограбить это богоугодное заведение.

— Я не вор, — ответил Алиф.

— Верю. Однако что заставило тебя прийти именно сюда? Было бы куда умнее найти хорошего адвоката.

Алиф беззвучно рассмеялся.

— Адвокат мне уже не нужен, уважаемый шейх. Скорее всего пора начать обустраивать собственные похороны. Я подумал… да ну, чушь это все…

— Возможно, но все-таки скажи мне.

— Мне казалось, что из мечети они никак не смогут меня вытащить. Особенно из этой мечети.

Лицо Биляля сделалось серьезным. Он отхлебнул глоток чаю, изрядно посмаковав его, прежде чем проглотить.

— Было время, когда ты, возможно, оказался бы и прав, — ответил он. — Но не теперь.

Он перевел взгляд на решетчатое окно. Яркий солнечный свет отбрасывал узорчатые тени на пол и на полы его одеяния.

— Видишь ли, на протяжении многих веков эмиры ответствовали перед нами, — продолжал шейх, — книгочеями из Аль Баширы. Тогда эти стены и вправду служили защитой. Мы преподавали в университете и выступали как судьи для простого народа. Говорят, что в Средние века мы даже возглавляли снискавший уважение банк. Кредит, мой мальчик, — арабское изобретение.

— Я араб только наполовину, — раздраженно возразил Алиф.

— Да? — Шейх удивленно заморгал глазами. — Возможно, что и так. Во всяком случае, эмиры были защитниками. Они охраняли Город, охраняли нас и посылали молодежь воевать, когда та становилась слишком непокорной.

— И что же случилось?

— Нефть, — покачал головой шейх. — Великое и проклятое богатство, лежащее у нас под ногами. Пророк предвидел, что оно погубит нас. И государственность — что это за жуткая мысль, а? Для этих краев она неприемлема. Здесь слишком много языков, слишком много племен, движимых идеями, которые не могли понять лощеные картографы из Парижа. Не понимают теперь. И никогда не поймут. Ну, да хранит их Аллах — им же не приходится жить в этой каше. Говорили, что современному государству нужен один правитель, светский человек, и эмир больше всех соответствовал этому. Поэтому вся власть перешла к эмиру. И всякого, кто подумает в этом усомниться, ловят и бросают в тюрьму, как ты сам недавно убедился. Всё для того, чтобы какой-то изнеженный племянник эмира, на которого всем глубоко наплевать, мог заседать в ООН и нести флаг на Олимпиаде.

— Но это же измена! — изумился Алиф, не в силах сдержать нервного смешка.

— Как будто я этого не знаю! Но ты не бойся, я совсем домашний. Я больше не выступаю перед верующими во время пятничного намаза, но в свое время я не упускал случая упомянуть брошенного за решетку журналиста или бесследно исчезнувшего диссидента, при этом вознося молитвы за здравие эмира и принцессы в придачу. Да, я знаю, что мне во благо.

Шейх Биляль залпом допил чай и со звоном поставил стакан на стол.

— Теперь, если ты закончил, я найду тебе ведро и немного мыла, и ты можешь вплотную заняться ковром.

* * *

Шейх Биляль сидел в кресле и «дирижировал» работой Алифа, в то время как тот отскребал свои следы щеткой с конским волосом, то и дело указывая на грязь, которую Алиф пропустил. Юноша и подумать не мог, что на его обуви столько грязи. С все большей покорностью судьбе он вспоминал отбросы и ослиный навоз на городской свалке, а также хорошо политую землю в финиковой роще в районе Бакара, служившей местом свиданий. Постепенно он миновал более десятка молельных квадратов, впечатанных в устилавший весь молельный зал ковер и служивших неким заменителем молельных ковриков ручной работы, которые верующие некогда приносили из дома. Его колени довольно быстро устали, а брюки насквозь промокли, пока он медленно продвигался в сторону главного входа в мечеть.

— Не понимаю, зачем нужно такое усердие, — бормотал Алиф, налегая на щетку. — Это же просто грязь. Приходящие сюда молиться, не задумываясь, идут по ней, вот и все.

— Духовные технологии, мой мальчик! — отвечал шейх Биляль. — Грязь на твоей обуви является ритуально нечистой, даже если ее практически невозможно избежать. Ритуал не обязательно должен иметь смысл для нас, смерт-ных. Достаточно того, что он имеет смысл для Аллаха. Когда ты молишься, все твои действия должны четко соответствовать одно другому, словно шестеренки в большой машине — как в твоих компьютерах.

— У компьютеров нет шестеренок.

— Не своевольничай. Молодым людям вроде тебя не подобает так себя вести. Я знаю, что ты понял смысл моих слов. Мог ли кто-нибудь двести лет назад, даже ученейший из ученых, поверить в то, что когда-то люди станут разгуливать по Луне или посылать информацию сквозь воздух? Я тебе отвечу: нет. Но нынче это вполне обыденные явления. Возможно, то же самое применимо и к ритуалу: в Великий День вся глубина замысла Аллаха станет тебе столь же понятна, как коды в твоих программах.

Алиф сел, вытянув ноги.

— Это не совсем так. Я прибежал сюда потому, что… что… — Он запнулся, решив сказать полуправду. Не было никакой необходимости вставлять в уравнение джинна. — Я написал программу и сам до конца не понимаю, почему она работает, и теперь она оказалась в руках государственной службы безопасности.

Шейх Биляль подался вперед.

— А вот это интересно. Что же она делает, эта программа?

— Она может определять людей, анализируя то, что они набирают на клавиатуре.

— Да, такая штука непременно понравится государственной службе безопасности. Однако здесь еще и девушка замешана, в чем я ни секунды не сомневаюсь. Девушка, носящая дивную шелковую чадру; и ее благопристойность не мешает ей носить больше косметики, чем несколько кинозвезд.

Сбитый с толку, Алиф скользнул взглядом от мыльной пены на ковре на шейха и обратно. Он подумал, а не шпион ли этот старик и сможет ли мокрая щетка послужить ему оружием, когда он попытается сбежать.

— Не удивляйся моим словам. У тебя такой же угрюмый вид, как и у всех молодых людей, которых только что бросила девушка. Вот почему мужчины должны носить бороды — после отращивания и ухода на уныние просто не остается сил. К тому же борода добавляет благородства.

Алиф робко провел рукой по щетине на подбородке. Шейх Биляль усмехнулся, засучил рукава своего одеяния и смочил кисти рук маслом из небольшого пузырька.

— Освежишься лотосовым маслом? В жару очень помогает. Так я прав насчет девушки?

— Мне она казалась такой прекрасной, что я даже не замечал, что на ней много косметики, — пробормотал Алиф.

— Нисколько не сомневаюсь. Так что она сказала, что не выйдет за тебя? Недостаточно денег, квартирка тоже так себе, да и лицом ты не очень вышел. Жаль, что в тебе слишком много индийского. Девушки нынче такие несерьезные.

— Это все ее отец, — ответил Алиф. — Он заставляет ее выйти за другого. За кого-то, кто не любит ее, а хочет лишь использовать для усиления своей власти и влияния.

Лицо шейха вдруг сделалось серьезным.

— Хм-м. Вполне возможно… А может, и нет… Насколько мне известно, любимая дочь всегда может добиться своего в подобных делах.

— Я знаю, что Интисар не хочет за него замуж! — горячо воскликнул Алиф. — Она плакала, когда мы в последний раз виделись, просто рыдала…

— Ну хорошо, хорошо. — Шейх Биляль откинулся на спинку кресла. — Она помолвлена с другим, а с тобой разрывает все отношения. Что же ты думаешь делать дальше?

Алиф щелкнул пальцем по мыльному пузырьку. Когда его так жестко подставили, реакция на предательство Интисар казалась истеричной и ненужной. Зачем он только написал Тин Сари? Зачем он просто не стер ее номер из телефона и не удалил ее электронные письма? Тогда было бы куда проще держаться от нее подальше.

— Она сказала, что даже имени моего никогда не хочет видеть, — произнес он. — Поэтому-то я и написал программу, способную засечь ее вне зависимости от используемого компьютера или электронного адреса. Затем я так настроил операционку на блокировку, если система обнаружит ее, чтобы это выглядело, словно меня не существует.

— А потом государственные цензоры обнаружили эту программу, и на тебя началась охота.

— Ну, что-то в этом роде.

Алиф предпочел не упоминать другую причину вражды с Рукой.

— Да уж, намерения твои весьма благочестивы для человека, выглядящего закоренелым язычником. Немногие используют Интернет для столь высоких целей, как благоразумие и осторожность.

— Не такой уж я праведник, — ответил Алиф, бросив щетку в ведро с мыльной водой. — Я все еще мог видеть ее, ну, в смысле онлайн. У меня был доступ к ее машине.

— И это явилось твоим главным огрехом. Лишь женщинам дозволено видеть, оставаясь невидимыми; мужчины же должны действовать в открытую или не действовать вовсе.

— Вас тянет на метафизику. Может, мне хватит скрести? У меня колени болят.

Шейх Биляль внимательно посмотрел на мыльный след, тянущийся от его кабинета.

— Нет-нет. Тебе до двери осталась пара метров. Если ты соберешься с силами, то управишься за десять минут.

Алиф плеснул на пол воды и начал описывать щеткой круги над очередным следом.

— Да не дуйся ты так — глазом не успеешь моргнуть, как все закончишь. Расскажи-ка еще о своей работе. Когда я смогу отправить электронное письмо своему внуку в Бахрейн, лишь только подумав о нем?

— Подумав о нем? — переспросил Алиф с презрительной улыбкой. — Полагаю, что никогда. На очереди квантовые компьютеры, но я не думаю, что они смогут преобразовывать мысли в знаки.

— Квантовые? Аллах милосердный, я и не слышал о таких.

— Они станут использовать кубиты вместо… мм, это довольно сложно. Обычные компьютеры используют двоичный код для обработки информации и обмена ею, то есть единицы и нули. Квантовые компьютеры могут использовать комбинации единиц и нулей в неограниченном количестве состояний и, конечно, теоретически будут хранить куда более обширные массивы информации и выполнять задачи, которые не по силам обычным компьютерам.

— Состояний?

— Положений в пространстве и времени. Способов существования.

— Вот теперь тебя потянуло на метафизику. Позволь перефразировать сказанное тобой более близким мне языком. Говорят, что каждое слово в Коране имеет семь тысяч смысловых слоев, каждый из которых, хотя и кажущийся противоречивым и просто непостижимым, в равной степени существует во все времена безо всяких космологических противоречий. Это похоже на то, что ты имел в виду?

Удивленный Алиф прервал работу и взглянул на старика.

— Да, — ответил он. — Именно это я и хотел сказать. Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то высказал подобное сравнение.

— Возможно, ты просто не хотел его услышать. Похоже, ты из тех молодых людей, кто манкирует своим религиозным образованием.

— Почему все твердят мне одно и то же? — Скорчив гримасу, Алиф снова окунул щетку в мыльную воду. — Вы, Викрам, Дина…

— Умоляю, никаких имен! — Шейх Биляль закрыл уши руками. — Если эти жирные идиоты из службы безопасности вернутся, я хочу, чтобы они застали меня в полном неведении. Они не постесняются поднести зажигалку к бороде старика, если решат, что подобным образом смогут заставить его говорить.

От страха у Алифа засосало под ложечкой. Он весь обмяк, к горлу подступила тошнота, и все оттого, что он не хотел становиться причиной потенциальной опасности для приютившего его старика.

— Извините, — пробормотал он.

— Не стоит. В глазах Аллаха все, чему суждено случиться, уже случилось. Не надо выглядеть таким виноватым.

— Я не знаю, как мне еще выглядеть.

Алиф нагнулся над очередным следом. Он приближался к огромным обитым медью дверям, откуда начиналась грязная дорожка его следов. Он вдруг ощутил тишину, царившую в мечети, которую камень и металл ограждали от суетного уличного шума. Тишина создавала в мечети атмосферу сочувствия и благожелательности, как будто ее стены могли говорить, но предпочитали слушать. Он вдруг вспомнил детство. Ему было лет шесть, и отец, тогда еще часто появлявшийся дома, решил, что сын достаточно подрос, чтобы брать его на пятничный намаз. Они приходили сюда, взявшись за руки, и молились в этом самом зале. И вполне возможно, что к верующим обращался тот же шейх Биляль, только тогда он был моложе. Алиф помнил только проникновенное «аминь», взлетавшее под сводчатую крышу. Вот тогда он был счастлив. Переполненный воспоминаниями, он отложил щетку и лег на бок, свернувшись калачиком. Щекой он чувствовал влажную поверхность ковра.

— Бедный мальчик! Так не пойдет!

Алиф услышал шелест одеяния шейха, и вскоре рука Биляля легла ему на плечо.

— Тебе нельзя отчаиваться. Еще слишком рано для этого. Ты совсем выбился из сил. Так, давай-ка встанем. Оставь работу, ее доделает кто-нибудь из уборщиц. Тебе нужно отдохнуть.

Алиф позволил старику вывести себя из молитвенного зала. От шейха Биляля пахло нафталином, лотосовым маслом и стиральным порошком — эти запахи детства немного успокоили юношу. В комнате напротив кабинета, где они пили чай, старик, бормоча что-то себе под нос, разложил старую раскладушку. На стене, у которой она стояла, осталась полоска ржавчины.

— Вот так. Теперь ложись. Будем считать, что ты здесь в безопасности. Это в общем-то так, по крайней мере сейчас. Вечерний намаз начнется через несколько минут. Я тебя закрою, так что спи и ни о чем не думай.

Алиф кивнул, почти засыпая. Услышав, как щелкнул в замке ключ, он поудобнее устроился на пахшей плесенью раскладушке и закрыл глаза. Но сон почему-то не шел. Сердце трепетало в груди, подстегнутое адреналином и крепким черным чаем. Сунув руку вниз, он вытащил из рюкзачка «Альф Аум» и с каким-то странным нетерпением начал перелистывать страницы. Его взгляд вдруг наткнулся на странную транслитерацию знакомого слова.

— Фа-каф-ра-мим, — прошептал он по буквам. — Викрам.

Вампир и царь Викрам

В краю Инда, что на нашем языке означает меч столь острый, что рубит без звука, некогда жил великий царь по имени Викрам. Был он и красив, и благороден, как подобает государям. Подданные любили его, когда он успешно воевал и снижал налоги, и ненавидели, когда он терпел поражения и повышал подати, как и подобает простолюдинам. Многие годы владения его процветали, а царствование его было благословенным.

Однако однажды к нему явились селяне, жившие в одном из отдаленных уголков его царства. Лица их были бледны от страха, ибо в окрестностях их деревни на смоковнице поселился дух-кровосос из племени джиннов, прозванный народом Инда «веталой». Пришедшие умоляли царя избавить их от духа. Будучи столь же великодушным, сколь и храбрым, царь обещал лично разделаться с веталой.

— Какая глупость! — воскликнула принцесса Фарухуаз. — Царь никогда бы не стал рисковать жизнью, чтобы избавить какую-то захолустную деревушку от злого духа.

— Однако, — возразила кормилица, — этот царь поступил именно так. Не все цари столь жестокосердны, чтобы посылать других исполнить то, что тебе самому по силам.

— Ты стараешься заманить меня в сети, чтобы сердце мое размякло и мысли мои обратились бы к замужеству, — заявила Фарухуаз. — Но у тебя ничего не выйдет. Однако продолжай.

— Хорошо, — покорно ответила кормилица.

Царь Викрам взял самого быстрого коня и тотчас же поскакал в отдаленную деревню. В полночь, при свете полной луны, он оказался лицом к лицу с веталой, который висел, уцепившись ногами за ветвь смоковницы. Хотя чудище имело жуткий вид, будучи скорее тенью, нежели чем-то телесным, и приняло обличье шакала, царь Викрам обуздал свой страх.

— Тебе здесь не место, — грозно произнес царь Викрам. — Как властелин этой деревни, я повелеваю тебе вернуться в невидимые земли, откуда ты явился.

Ветала рассмеялся.

— Я не признаю никаких властелинов, — ответил он, — к тому же мне нравятся это дерево и это селение. Я полагаю остаться здесь.

Царь вытащил меч. В ответ ветала расхохотался еще громче.

— Не храбрись, — сказал он. — Я мог бы убить тебя, прежде чем ты нанесешь удар. Но поскольку ты доказал свою храбрость и упорство, я соглашусь покинуть эти места, если ты превзойдешь меня в состязании в остроумии.

— Я с радостью попытаюсь, — ответил царь Викрам.

Ветала закинул лодыжку на колено, приняв «позу висельника», как ее называют йоги, чтобы обрушить на Викрама шквал остроумия.

— Очень хорошо, — начал он. — Я — могучая крепость, закованная в камень.

Царь Викрам на мгновение задумался.

— Я катапульта, — ответил он. — Разбивающая камни и сокрушающая твердыни.

— Я лазутчик, — парировал ветала. — Нарушитель клятв, портящий орудия.

— Я невезение, — сказал царь Викрам. — Срывающее заговоры и нарушающее планы.

Ветала был приятно удивлен, что встретил сильного соперника.

— Я удача, — заявил он, — я венчаю везение судьбой.

— Я свободная воля, — отвечал царь Викрам. — Я своим выбором бросаю вызов судьбе.

— Я вышняя воля, — провозгласил ветала, — для которой выбор и судьба суть одно и то же.

— Я — своя суть, — объявил царь Викрам. — Единственное, что могу отдать по воле случая или судьбы.

Ветала молчал. Он вытянул ноги и оказался на земле напротив царя Викрама.

— Ты очень умен для человека, даже слишком, — произнес он. — Ты победил, но этим самым загнал себя в ловушку. Кажется мне, ты знал, что так случится.

— Я был готов к этому, прибыв сюда, — с достоинством ответил царь. — Иначе я даже бы не отправлялся в путь.

— В таком случае ты столь же честен, сколь и умен, — заметил ветала. — Жаль, что ты мне попался.

— Ты сдержишь свое обещание?

— Даю тебе слово. Я покину это селение и никогда сюда не вернусь. Но и ты тоже.

Царь Викрам снял перевязь с мечом и привязал ее к седлу своего коня. Затем он свистнул, и скакун помчался к дороге, ведшей в столицу царства. Викрам снова повернулся к ветале.

— Делай то, что ты намерен сделать, — произнес он.

— Прекрасно, — отозвался ветала. — Я воздаю тебе честь, царь Викрам, как и все племя мое, ибо ты выказал истинное благородство: желание пожертвовать главнейшим из того, чем владеешь, ради блага ничтожнейших из подданных.

С этими словами ветала вселился в тело царя Викрама и принял его облик. Верный своему слову, он покинул селение и отправился на запад, в земли хиксосов, ныне известных как арабы.

С той поры память о царе Викраме чтят как джинны, так и люди, и с его именем связано множество сказаний.

— Просто смешно! — воскликнула принцесса Фарухуаз, откидываясь на подушку. — Великий царь сгинул зазря, всего лишь ради того, чтобы ублажить каких-то селян, которым бы вполне хватило обычного изгоняющего духов заклинателя. Благородство здесь явно преувеличено.

— Возможно, — отвечала кормилица. — Однако с другой стороны, Викрам мог бы сыграть куда более значительную роль как ветала, нежели как царь. Поступить правильно и поступить умно — не всегда одно и то же. Все ведомо лишь Аллаху, и он создал мир с тремя невидимыми частями.

* * *

Алиф закрыл книгу со смешком, который даже ему показался истеричным. На него вдруг навалилась смертельная усталость пополам с головокружением. Слишком поздно сражаться с верой или неверием; он был выжат как лимон. Алиф свернулся калачиком и наконец провалился в сон.

Ему снилось, что он бредет по пустыне. Его окружали дюны желтовато-молочного цвета, а на небе не было ни звезд, ни луны. Он шел по дороге, по построенному на насыпи шоссе, которое вело на запад от Города к нефтяным полям. Однако в какой-то момент он заблудился, и теперь там, куда он шел, исчезли даже огни Нового Квартала. Глубокой ночью песок становился холодным, как лед. Алиф брел босиком, и пустыня буквально высасывала тепло сначала из ступней, потом из лодыжек и голеней, пока его ноги не окоченели до колен и он не начал волочить их, словно лунатик.

Он кого-то ждал. Она появилась на кромке бархана. Лицо ее скрывал никаб Интисар с оторочкой из черного янтаря.

— Принцесса!

Алиф изо всех сил замахал руками; он сомневался, что сможет подняться по склону бархана на вконец окоченевших ногах.

Принцесса Фарухуаз обернулась и посмотрела на него, ее глаза сверкнули — она его узнала. Затем она грациозно скользнула вниз. Она также была босиком, ее ступни отливали золотисто-белым цветом.

— Ты во многом ошибаешься, — обратился к ней Алиф. — Со сферой можно произвести те же операции, что и с прямой.

Она покачала головой. Бусинки на ее чадре мелодично звякнули.

— Я смог бы это сделать, — с жаром продолжал Алиф, начиная терять терпение. — Моя программа превзошла бы твою книгу. Я знаю все нужные коды, хотя и не до конца понимаю их.

Она рассмеялась холодным и сухим, как песок, смехом.

— И мы вовсе не такие, — сказал Алиф. — Для Интисар я бы сделал все что угодно. Для меня ее любовь была, как три кебаба с кунжутом и красным перцем. Я никогда не принимал ее на веру. Никогда.

— Ты всегда говоришь о ней, когда я пытаюсь поговорить о чем-то еще.

Алиф с изумлением осознал, что женщина под чадрой — это Дина. Ступни, видневшиеся из-под подола, минуту назад светившиеся золотисто-белым, теперь стали цвета красной меди.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, окончательно сбитый с толку.

— Я не впущу его, — ответила она каким-то чужим голосом. — Если вы действительно его друзья, то ладно, но это… это чудище не переступит порог мечети.

Повисла мучительная пауза.

— Я сказала прочь! — взвизгнула Дина.

* * *

Алиф моментально проснулся и рывком сел на раскладушке. За дверью раздавались шум и гам. Он часто заморгал, пытаясь сбросить остатки сна. Снаружи говорили на повышенных тонах: слышался строгий голос шейха Биляля и два жалобных женских голоса. Перебранка сопровождалась взрывами зловещего, саркастического смеха.

— Не волнуйся, старик. Обещаю, что не сожру тебя. Стены не станут сочиться кровью. Посланец прошел среди нас в наших краях, и мы слышали Пророчество. Впусти меня.

Все еще полусонный, Алиф доковылял до двери и потряс замок. Тот открылся снаружи. Перед юношей стоял шейх Биляль, бледный как полотно.

— Там какие-то девушки хотят тебя видеть, — прошептал он. — И они привели с собой… Спаси нас, Аллах…

Алиф проскользнул мимо него в коридор и пошел через молитвенный зал. Было очень темно. Через отверстия в потолке пробивались тонкие розоватые лучики — отсветы уличных фонарей. Одна из обитых медью дверей была чуть приоткрыта, и в проеме Алиф увидел бледное, чуть одутловатое лицо американки.

— Алиф! — прошипела она. — Ради Христа, скажи мне, что ж это такое?! Почему ты не отвечал на мои сообщения?

— Привет, — пробормотал он по-английски.

— Видите? Я же говорил, что он здесь.

Желтые глаза Викрама сверкнули, плывя двумя огнями над головой девушки.

— Как ты меня нашел? — ошарашенно спросил Алиф.

— По запаху, — ответил Викрам. — От тебя пахнет электричеством и разогретым металлом. Никогда не вдыхал ничего подобного. Сестричка впала в истерику, когда мы потеряли тебя, так что я обнюхал весь Город, прежде чем напал на твой след.

У Дины влажные черные пряди волос выбились из-под никаба. Через приоткрытую дверь она проскользнула в молитвенный зал и испуганно вскрикнула. Она снова была в своей прежней одежде; ее одеяние и никаб казались свежевыстиранными.

— Не делай этого! — произнесла она дрожащим голосом. — Не оставляй меня с людьми, которых я не знаю, и исчезни.

— Прости меня! Агенты службы безопасности подстерегли меня, когда я ждал Интисар…

Дина вдруг пронзительно закричала. Алиф обернулся и увидел, как шейх Биляль через открытую дверь замахнулся шваброй на Викрама.

— Стой! Стой! — Алиф успел перехватить швабру обеими руками. — Он с нами! Он мне помогает!

Тяжело дыша, шейх Биляль отпустил ручку швабры.

— Я не знаю, во что ты там ввязался, — произнес он глухим голосом, — но если это означает, что ты оставил молодых девушек в Городе одних, да еще ночью, вдобавок с этим… этим чудищем, то я не уверен, что и дальше смогу позволить тебе пользоваться моим покровительством.

Осторожно взглянув на швабру, американка проскользнула в молитвенный зал. Алиф перевел взгляд с Викрама на шейха.

— Что значит — чудищем? — спросил он.

— А то и значит! Эта тварь на пороге! Собакам не должно говорить или ходить на двух ногах. Они ходят на четырех лапах.

— Смотри-ка, какой святоша попался, — весело заметил Викрам.

— Он не такой грозный, как кажется с виду, — ответил Алиф с нотками мольбы в голосе. — Он спас нам жизнь.

— Простите, вы сказали «собака»? — перебила новообращенная. — Мой арабский заставляет желать лучшего.

Шейх Биляль вытер рукавом пот со лба.

— Ну хорошо, — произнес он, — прочти Фатиху, о ты, скрытый внутри, и тогда я тебя впущу.

— Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милосердного, — замурлыкал Викрам. — Хвала Аллаху, Господу миров. Всемилостив и Милосерден Он один. Дня Судного один Он Властелин. Лишь пред Тобой колени преклоняем и лишь к Тебе о помощи взываем. Направь прямой стезею нас, что Ты избрал для тех, кто милостью Твоею одарен, убереги нас от пути разгневавших Тебя и тех, которые в неверии блуждают. Ами-и-инь! — Он довольно осклабился. — Видишь? Язык мой не сгорел.

— Это ничего не значит, — пробормотал шейх Биляль, открывая дверь пошире. — Иблис слывет мудрым и изворотливым.

— Я не Иблис, — ответил Викрам, прыгая внутрь. — А вот так, старик? Так лучше?

Шейх Биляль прижал ладонь ко лбу, как будто у него вдруг разболелась голова. Совладав с собой, он посмотрел на Викрама хмурым и вместе с тем удивленным взглядом.

— Ты можешь принимать человеческий облик, — изумился он. — Как тебе это удается?

— Я оборачиваюсь.

Шейх Биляль лишь покачал головой. Идя по молитвенному залу, он бормотал что-то о том, что надо заварить еще чаю. Алиф опустился на колени рядом с Диной, которая сняла обувь и сидела на ковре, прижав колени к груди.

— Как твоя рука? — участливо спросил он.

— Болит, — ответила она. — Я хочу домой.

— Я не знаю, можно ли туда, все ли там в порядке.

— Мне уже все равно. Это какое-то безумие. Если за мной придут, я расскажу им все. Может, они сжалятся, когда поймут, что я не причастна к твоим махинациям.

Алиф почувствовал себя уязвленным.

— И ты вправду сдашь меня службе безопасности? Вот так просто?

Дина взглянула на него. Ее веки блестели от пота. Алиф с тревогой осознал, что ей, очевидно, нужна квалифицированная медицинская помощь и что швов, наложенных Викрамом в палатке, совершенно недостаточно для лечения пулевого ранения. Он сказал себе, что она слишком переутомилась.

— Тебе надо еще отдохнуть, — произнес он. — Вот, пойдем… В одной из комнат есть раскладушка, совсем неплохая. Я спал на ней, когда вы появились.

Дина шла за ним через молитвенный зал, не говоря ни слова. Он провел ее в комнату напротив кабинета шейха Биляля, откуда доносился аромат мяты. Дина буквально рухнула на раскладушку, тяжело застонав.

— Мне так тебя жаль, — сказал Алиф. — Если бы я знал, что случится нечто подобное, я бы ни за что…

— Ты все время извиняешься и жалеешь меня, но в твоих словах пустота. Я так боялась, когда лежала совсем одна в квартире этой девушки, и когда они вернулись, выглядя страшнее смерти, и сказали, что упустили тебя, я думала, что упаду в обморок. Или закричу. Это было ужасно. А тебе меня совсем не жаль.

Алиф почувствовал, что начинает терять терпение.

— Ну, знаешь… Думай, что хочешь. Я делал все, что было в моих силах. Как будто ты никогда не ошибалась, хотя и строишь из себя непогрешимость. Если бы ты пригнулась, когда он в нас стрелял, тебя бы не ранили.

— Я запаниковала!

— Я тоже, но даже я знаю, что нельзя стоять, когда в тебя стреляют.

— Ты лежал прямо на мне! Я… мне надо было что-то делать!

Алиф смерил ее скептическим взглядом.

— Ушам своим не верю. Я пытался защитить тебя от пуль. Неужели ты на полном серьезе говоришь мне, что ты встала, потому что лучше погибнуть, чем коснуться меня на несколько секунд? Неужели я столь отвратителен и грешен?

Из ее горла вырвался хриплый, усталый стон.

— Нет! Ты ничего не понимаешь и ничего не хочешь понять.

— Ты права. Мне на все наплевать.

Алиф вышел из комнаты и с силой хлопнул дверью, не обращая внимания на ее горькие рыдания.

* * *

В молитвенном зале шейх Биляль разливал чай по стаканам, стоявшим на медном подносе. Викрам лежал на боку, непринужденно развалившись на ковре, а американка сидела, поджав под себя ноги. Она явно нервничала.

— Как там другая сестра? — спросил шейх Биляль, когда Алиф вошел в зал. В его голосе звучали холодные нотки. Алиф сжимал и разжимал кулак.

— Ей нужно хорошенько выспаться, — лаконично ответил Алиф.

— Пожалуйста, пожалуйста. А сидящая здесь сестра может расположиться на лежанке в кладовке. Тебе же придется спать здесь, в молитвенном зале. А тебе… — Шейх недружелюбно покосился на Викрама.

— Не волнуйся, — ответил Викрам с улыбкой. — Я не сплю.

— Как угодно. Однако все вы должны уйти отсюда до завтрашнего полуденного намаза.

Алиф опустился на колени рядом с чайным подносом.

— Простите меня, уважаемый шейх, — робко начал он. — Я не знал, что все так обернется, и тем более не хотел этого. Викрам не такой уж и плохой. И я понятия не имел, что они объявятся посреди ночи. Вы были так добры ко мне, и мне не хочется, чтобы вы попали в беду.

Взгляд шейха немного смягчился.

— Ну ладно, ладно. Я пойду немного отдохну — через три часа утренний намаз. Вы услышите призыв муэдзина.

Он поплотнее запахнул свое одеяние и направился в дальний конец молитвенного зала, бросив взгляд на Викрама, прежде чем скрылся в коридоре, ведшем к его кабинету.

— Зачем ты каждый раз устраиваешь представление? — недовольно спросил Алиф, когда шейх ушел. — Почему он решил, что ты собака?

— В его глазах я был единым целым, — ответил Викрам, устраиваясь поудобнее и потягивая чай.

— Это просто смешно.

— Может, мы снова перейдем на английский? — спросила американка.

— О'кей, ладно, — сказал Алиф, протирая глаза.

— Спасибо. Я волнуюсь за Дину, — продолжила она. — По-моему, она начинает «спекаться». Ну, в том смысле, что она ранена. Может, ей нужны лекарства или еще что-то.

Викрам положил голову на ногу американки.

— Ты меня обижаешь. Неужели ты сомневаешься в моих способностях врачевать раны?

Американка рывком отодвинулась от него.

— Честно говоря, да. Мне кажется, что сейчас нужен врач и хоть какой-то план дальнейших действий.

Хотя в душе он был согласен с ней, Алиф почувствовал, что надо сменить тему.

— У тебя есть какие-нибудь новости от твоего руководителя? Ну, насчет книги?

Американка покраснела.

— Ты разве не получил мое первое сообщение?

Алиф сунул руку в карман, где он носил телефон, и нащупал теплый знакомый прямоугольный предмет. Как странно было думать, что до совсем недавнего времени он полагался на эту коробочку с электронной начинкой больше, чем на свои ноги.

— Я не проверял сообщения, — признался он.

— Ах, вот оно что. Ну ладно. Самое главное — они определили состав этой смолы с ужасным запахом.

Алиф ждал. Новообращенная смущенно улыбалась, боясь продолжить.

— Так из чего же она состоит? — спросил юноша.

Американка откашлялась.

— В состав входят канифольная мастика и дамасская чернушка, точнее, ее сок. Они довольно часто встречаются среди ингредиентов древних смол, однако немного странно, что ими обрабатывали бумагу. Но еще они обнаружили следы амниотического материала. Человеческого амниотического материала.

— Что это за материал такой?

— Околоплодные воды, — подсказал Викрам по-арабски.

Лицо Алифа исказилось гримасой.

— Вот гадость-то! Кто же на такое решится? Я три дня таскал с собой эту жуткую книгу, прикасался к ней и держал ее в руках. Надо будет сжечь рюкзак.

— Я бы этого не делала. Книга обладает огромной ценностью. Бьюсь об заклад, что ее легко можно продать какому-нибудь западному исследовательскому институту за полмиллиона зеленью.

В голове Алифа проносились мысли одна ужаснее другой.

— Этот амнио… как его там… — пробормотал он. — Уж не думаешь ли ты, что детей?..

Американка бросила на него раздраженный взгляд.

— Что? Приносили в жертву? Поедали живьем? Ни то, ни другое, по крайней мере не в средневековой Персии. Они, возможно, считали, что плодный пузырь защитит книгу так же, как и ребенка.

— Да уж, круче некуда.

— Оставь свои словечки при себе.

— В те времена это было в порядке вещей, — констатировал Викрам, покатывая чайный стакан между ладонями. — Живые книги. Алхимики не оставляли попыток создать их. Ведь был Коран, разрушивший язык и воссоздавший его таким способом, который никому не удалось повторить. В нем использовались слова, чьи значения менялись со временем, хотя все буквы и даже точки оставались прежними на всех уровнях. Алхимики полагали, что, выражаясь современным языком, они смогут осуществить обратное проектирование в отношении живого слова с использованием химических соединений. Если бы им удалось создать живую книгу в буквальном смысле этого слова, она, возможно, породила бы высшее, вневременное знание.

— Звучит довольно богохульно, — заметила американка.

— И даже очень. Они все еретики, дорогая моя. Творили такое, что гашиш выглядел халяльным.

— Что значит «слова, чьи значения менялись со временем»? — недоуменно спросил Алиф. — Бессмыслица какая-то. Коран есть Коран.

Викрам положил ногу на ногу (Алиф старался не смотреть, как он это делает) и улыбнулся своим слушателям.

— Вот новообращенная это поймет. Как вы переводите слово «зарра» на английский?

— Атом, — ответила американка.

— Тебе это не кажется странным с учетом того, что в шестом веке никто не имел ни малейшего понятия о том, что такое атом?

Девушка смущенно закусила губу.

— Я никогда не думала об этом, — призналась она. — Ты прав. «Атом» никак не может быть первоначальным значением этого древнего слова.

— Ага! — Викрам поднял два пальца, словно кого-то благословляя. Алиф подумал, что он похож на какую-то демоническую карикатуру на святого. — Однако так оно и есть. В двадцатом столетии атом стал первоначальным значением «зарры», поскольку атом являлся самой малой частицей, известной человеку. Сегодня первоначальным значением может быть адрон. Но зачем же останавливаться? Завтра, возможно, им станет кварк. А через сто лет — куда более мелкая частица, настолько чуждая человеческому разуму, что только вышнему разуму ведомо ее имя. Каждая из этих частиц и будет первоначальным значением «зарры».

Алиф недовольно фыркнул:

— Но это же невозможно. «Зарра» должна относиться к чему-то фундаментальному. Она привязана к объекту.

— Именно так. К малейшей неделимой частице. Это и есть значение, «упакованное» в слове. Ни одна часть не является преобладающей — ни «малейшая», ни «неделимая», ни «частица». Только все части вместе. Например, на заре человечества «зарра» была песчинкой. Затем пылинкой. Потом клеткой. Чуть позже — молекулой. После нее — атомом. И так далее. Знания человека о Вселенной могут расти и шириться, но «зарра» остается неизменной.

— Это… — Американка вдруг умолкла, подыскивая подходящее слово.

— Чудо. Так оно и есть.

— Все равно не понимаю, — заявил Алиф. — Какое все это имеет отношение к «Тысяче и одному дню»? Это же не священная книга, даже для джиннов. Это просто сборник сказок с двойным толкованием, в которых мы никак не можем разобраться.

— Как поверхностно и как буквально. Я-то думал, что там заключены более глубокие мысли.

— Сам ты поверхностный, — устало отмахнулся Алиф.

— Меня породила пена на поверхности моря. Но сейчас не об этом. Истории состоят из слов, Алиф, и в словах, как в «зарре», скрыт куда больший смысл, нежели кажется на первый взгляд. Люди, к которым впервые попал «Альф Яум», полагали, что он наделит их огромной властью. Поэтому в их интересах было как можно лучше сохранить рукопись всеми известными им средствами. Таким образом, даже если сами они и не сумели разгадать коды, книги окажутся чрезвычайно важными и полезными для грядущих поколений, которым сможет сопутствовать успех.

Американка зевнула, прикрыв рот шарфиком.

— Все, я выдохлась, — призналась она. — Пойду спать. Там есть свободная комната?

— Да, — сказал Алиф, на мгновение отвлекшись от своих раздумий.

Его преследовала какая-то смутная, неясная мысль, возникшая на самом краю сознания. Викрам исчез из виду. Юноша свернулся комочком на полу, подтянув колени к груди и закрыв глаза. Мысли подождут, он снова почувствовал страшную усталость. Если он заснет, то выкроит себе пару часов отдыха до утреннего намаза. Шаги американки стихли где-то вдали, послышалось тихое «спокойной ночи», затем скрипнула закрываемая дверь. Он ничего не ответил.

Через его сомкнутые веки прыгнула лань, преследуемая оленем. Ландшафт, по которому они бежали, представлял собой платформу Линукс. Он знал, что лань должна попасться в западню, — так говорилось в «Днях» — и бесстрастно наблюдал, как животное споткнулось и сломало ногу, угодившую в скрытые тиски команд из косых черточек. Троян, подумал Алиф, умело поставленная ловушка. По всей вероятности, лань сама навлекла его на себя, даже не подозревая о нем. Возможно, она запустила какой-то опасный контент из-за границы. Олень продолжал движение, не замечая ничего вокруг. Он был просто утилитой, не способной ответить на отчаянные крики лани, созданный для более простых задач, нежели сочувствие и сострадание.

Алиф выругался. Пакетик единиц и нулей — вот чем он был, так что это его проблема. А вот Дине с копытцем, раздробленным в капкане, действительно нужна помощь. Это все его вина. Почему он не мог повернуться? Врача, врача…

— Алиф.

Казалось, голос Викрама звучал где-то у него в голове.

— Проснись, глупая кукла из плоти. Что-то происходит. Перестань думать о дичи и шевели ногами.

Алиф медленно разомкнул сонные веки. На щеке он чувствовал чье-то горячее дыхание. С огромным трудом он пошевелил пальцами, хлопнув по тому, что дышало ему уже в загривок. Удар пришелся по шерсти.

— Тьфу ты!

Алиф сел одним резким рывком, вытаращив глаза. Перед ним, припав к земле, лежала большая собака (или шакал, или еще какое-то чудище). Ее желтые глаза внимательно смотрели на него.

— Да не будь же ты таким ребенком. — Фигура мигнула дрожащим светом, словно мираж, превращаясь в привычного Викрама. — Тебе это приснилось.

— Не надо так, — прохрипел Алиф, протирая глаза. — Я серьезно. Никогда больше так не делай.

— А я ничего такого и не сделал. Надо было привлечь твое внимание. Здесь какая-то женщина хочет тебя видеть. Ты должен отослать ее прочь.

— Что-что?

— За ней по пятам идет что-то ужасное. Если она приведет это что-то сюда, нам всем конец. Я не всесилен и не могу защитить от всех опасностей ни тебя, Алиф, ни девушек. Ты понял?

Алиф с трудом поднялся на ноги. Выражение лица Викрама встревожило его. Он поплелся к обшитым медью дверям, приказывая себе проснуться. Он открыл замок и потянул вверх поперечную балку, навалившись плечом на левую створку. Она со скрипом приоткрылась. Снаружи на ступенях мечети спиной к нему стояла женщина в черном никабе. Лица Алифа коснулось дуновение ночного ветерка. Он был влажным, пахнувшим морем и близившимся рассветом. В окнах вилл и витринах магазинов на прилегавшей к мечети улице горели крохотные огоньки.

— Эй! — произнес Алиф неуверенным голосом.

Женщина обернулась и посмотрела на него знакомыми, черными, как ночь, глазами. У Алифа перехватило дыхание.

Это была Интисар.