Судья объявил о прекращении процесса, но его светлость подошел не к женщине, которую назвал своей женой, и не к адвокату, привезенному из Лондона. Вместо этого Вейл приблизился к невысокому мужчине, ничем не отличающемуся от других жителей деревни, собравшихся в зале. Во время заседания этот человек молча стоял в глубине зала, не сводя глаз с Вейла.

– Поздравляю! – произнес Джон Пирс, понизив голос так, что в шуме толпы его услышал только хозяин. – Враг разбит, победа за вами, полковник.

Кроме Пирса, никто уже не называл Вейла полковником: он вышел в отставку, как только при весьма трагических обстоятельствах ему достался нынешний титул.

– Ты видел ее глаза, Пирс? – спросил герцог. – Минуту я был уверен, что она откажется подтвердить мои слова.

– Вы с самого начала знали, что такое может случиться. Единственную опасность в этой невероятной сцене представляла сама Мэри.

– Но нам удалось избежать опасности, – напомнил ему Вейл.

– А по-моему, радоваться еще слишком рано, ваша светлость, – негромко возразил Пирс. Он окинул взглядом коренастого торговца, который наконец-то уяснил, что его бурные протесты не произведут никакого впечатления на судей. – Хотел бы я знать, почему он засмеялся, – добавил Пирс, глядя, как бывший хозяин Мэри Уинтерс грубо расталкивает толпу, пробираясь к двери. – Что, черт возьми, так развеселило его?

Мэри не сопротивлялась, когда адвокат герцога Вейла поспешил вывести ее из зала суда. Чудом обретя свободу, она понимала, что теперь гораздо важнее освободить сына. Но заставить Трейвика отдать ей Ричарда было невозможно: ведь по закону ребенок считался сыном торговца. Ей не обойтись без помощи человека, который где-то пропадал целых семь лет, чтобы сегодня неожиданно появиться и вступиться за нее. В мире, в котором Мэри была почти бесправна, власть Вейла казалась неограниченной.

– А где герцог? – спросила она у адвоката.

– Если не ошибаюсь, его светлость счел своим долгом лично поблагодарить судью. Этого требует не только вежливость. Благосклонность судьи нам еще понадобится, когда вести дойдут до Лондона. – Адвокат осторожно взял Мэри под руку. – А нам пора уходить отсюда.

Мэри кивнула, хотя не поняла ни единого слова. При чем тут судья? Неужели суд будет возобновлен в Лондоне? Значит, ей снова придется сидеть молча, слушая ложь Трейвика?

– Камердинер его светлости проводит вас домой.

– Домой? – удивленно переспросила Мэри, привыкшая называть так дом Трейвика. Вспомнив о злобном хохоте торговца, она невольно задрожала.

– В замок Вейл, разумеется. Вас ждут. Они приблизились к черной карете с герцогским гербом на дверце, которую Мэри по-прежнему считала принадлежащей отцу Ника. Седовласый мужчина, стоявший возле экипажа, открыл перед Мэри дверцу и опустил подножку.

– Спасибо, – произнесла она, подавая незнакомцу руку и забираясь в карету.

– Теперь все позади, – произнес камердинер Вейла, заботливо усаживая Мэри и укрывая ее колени пледом. – Он ни за что не даст вас в обиду. Вам ничто не угрожает, ваша светлость. Позвольте герцогу позаботиться о вас.

Услышав непривычное обращение, Мэри вздрогнула: на миг ей подумалось, что камердинер с кем-то перепутал ее. В его карих глазах светилось сочувствие. Заметив смущение Мэри, камердинер ободряюще пожал ей руку.

– Спасибо. А вы... – нерешительно произнесла она.

– Пирс, ваша светлость. Мне приказано позаботиться о вас, а я давно научился в точности исполнять приказы хозяина. Иначе хлопот не оберешься, – заключил он с заговорщицкой улыбкой, давая Мэри понять, что не испытывает никакого страха перед могущественным хозяином. – Надо ли послать в дом торговца за вашими вещами? – спросил Пирс. – У вас там что-нибудь осталось?

Только сын, в отчаянии подумала Мэри, но скрыла это от слуги, не зная, можно ли доверять ему.

От жены тюремного надзирателя она узнала, что Трейвик сжег ее немногочисленные вещи. Бобу Смитерсу, бывшему солдату, который служил у торговца, было приказано развести костер на деревенской площади – должно быть, чтобы окончательно унизить непокорную служанку.

Впрочем, о вещах Мэри ничуть не сожалела, а отобрать у торговца единственное, что имело для нее значение, было пока невозможно. В ушах у нее по-прежнему звучало эхо почти безумного хохота Трейвика.

– Нет, ничего, – наконец ответила она.

Пирс кивнул и закрыл дверцу экипажа.

Замок показался Мэри громадным, а уж подобную роскошь она видела впервые в жизни. По сравнению с ней прочный каменный дом Трейвика, который Мэри когда-то считала крепостью, показался ей нищенской халупой. Стены коридоров, растянувшихся, казалось, на целые мили, были увешаны портретами в позолоченных рамах. Мэри старалась не глазеть по сторонам, а запоминать путь к спальне, которую отвели ей. Но, несмотря на все усилия, к тому времени, как дворецкий Томпсон подвел ее к двери, она успела забыть дорогу.

В спальне стояла огромная кровать под балдахином. Шелковые занавеси и портьеры на окнах цвета слоновой кости сочетались с дорогими восточными коврами, устилавшими блестящий дубовый пол. Перед пылающим камином стояла овальная медная ванна. В воздухе явственно ощущался аромат розовых лепестков, плавающих в горячей воде.

– Ваша светлость, это Клер, ваша горничная, – доложил дворецкий.

Рыжеволосая девушка, почти ребенок, робко подняла глаза. Ее лицо напомнило Мэри Пирса. Горничная покраснела и сделала книксен.

Мэри улыбнулась, не зная, как следует приветствовать горничную. Прежде у нее никогда не было прислуги.

– Я рада познакомиться с тобой, Клер, – сказала она.

– Его светлость встретится с вами перед ужином. Он будет ждать вас в большой гостиной в половине девятого, – сообщил дворецкий и поклонился, собираясь уходить и не дожидаясь согласия Мэри. Очевидно, это не просьба, а приказ, поняла она, – приказ человека, который привык повелевать. Человека, в помощи которого она отчаянно нуждалась.

– Хорошо, – отозвалась Мэри. – Боюсь только, я не найду...

– Я пришлю лакея, – поспешил заверить Томпсон, словно прочитав ее мысли, еще раз поклонился и закрыл за собой дверь спальни.

– Его светлость приказал приготовить вам ванну, – робко выговорила горничная, оставшись наедине с Мэри.

Последние три месяца Мэри приходилось довольствоваться по утрам кувшином чуть теплой воды и полотенцем, поэтому неожиданная возможность как следует вымыться привела ее в восторг.

Только из-за Ричарда Мэри покорно отправилась в замок. Но отказываться от предложенных ей щедрых знаков внимания и гостеприимства не стоило. Для этого нет никаких причин, решила она, с нетерпением устремляясь к ванне.

Гостиную заливал свет множества свечей. Запах дорогого воска наполнял просторную комнату, как запах роз – спальню Мэри.

– Ее светлость герцогиня Вейл, – доложил Томпсон, пропуская Мэри в комнату. Забывшись, Мэри чуть не оглянулась, чтобы увидеть высокородную хозяйку замка, но вовремя вспомнила, что она и есть герцогиня Вейл – по крайней мере так сегодня назвал ее Ник. Нелепую комедию следовало поскорее прекратить, но не раньше, чем она объяснит, зачем явилась сюда.

Поначалу ей показалось, что в гостиной никого нет. Дворецкий плотно прикрыл за собой огромную двустворчатую дверь. Не зная, как быть дальше, Мэри огляделась по сторонам.

Ник стоял перед камином, облаченный в элегантный вечерний фрак. Как и на суде, в его костюме преобладал черный цвет, оттененный резкой белизной шелковых чулок, белой рубашки и белоснежного галстука. Его руки были сложены на золотом набалдашнике тонкой трости.

Серые глаза внимательно смотрели в лицо Мэри, и под этим пристальным взглядом дыхание ее невольно участилось. Она давно забыла, как действует на нее взгляд Ника.

Готовясь к встрече, Мэри нарядилась в новое, непривычно роскошное платье из переливчатого золотистого шелка; Клер уложила ее волосы в модную прическу. И тем не менее Мэри с непривычной досадой сознавала, что она уже не девушка, какой была семь лет назад. Формы ее давно утратили округлость, а кожа – безупречную свежесть. Очевидно, элегантный незнакомец, с которым она когда-то была близка, с первого взгляда понял, что жилось ей несладко.

– Подойди сюда, Мэри, – сказал герцог Вейл.

Борясь с робостью, Мэри вскинула подбородок и с трудом преодолела разделяющее их расстояние. Ник не двинулся с места, пока она не остановилась прямо перед ним.

Он протянул левую руку, и Мэри, слегка помедлив, вложила в нее свою. Ее охватили сильные длинные пальцы. Почему-то Мэри успокоилась, почувствовав на пальцах Ника мозоли заправского наездника.

Ник поднес руку Мэри к лицу и коснулся ее горячими губами. Его лицо при этом осталось непроницаемым. Всего-навсего жест вежливости, но воспоминания, которые она давно погребла в самых тайных уголках памяти, вдруг нахлынули на нее волной.

Она подала ему руку потому, что у нее не было выбора, и теперь постаралась как можно скорее высвободить пальцы. Ник заметил ее поспешность. По его глазам и сухо сжатым губам Мэри поняла: он понял ее чувство.

Это вовсе не Ник, вдруг в отчаянии подумалось Мэри. Не тот человек, которого она любила! Он изменился. Да и сама она уже не девушка, которую Ник нежно обнимал на зеленой поляне, с которой обменивался клятвами и обещаниями в тот памятный день. Сегодня Мэри дала бы любую клятву ради спасения сына, о котором Ник и не подозревал. Ради ребенка, в каждом жесте, гримасе, черте лица которого чувствовалось родство с Ником.

– Не хочешь ли присесть? – предложил Вейл, указывая на одно из двух кресел перед камином.

Глубоко вздохнув, Мэри повиновалась, но сохранять привычное самообладание ей удавалось с трудом. Она убеждала себя, что бояться нечего. Былая связь с герцогом ей ничем не грозит. Прошлого не вернешь, помнить следует лишь о будущем – будущем Ричарда.

Она села, некоторое время в комнате висела тишина, и беспокойство Мэри вновь усилилось. Ник не сводил с нее глаз, абсолютная невозмутимость его лица внушала Мэри неясные опасения. Неужели когда-то она умудрялась угадывать его мысли по выражению лица? Сейчас оно напоминало застывшую маску, излучавшую лишь холодное равнодушие. Но взгляд все не отрывался от лица Мэри.

– Почему вы появились на суде? – спросила наконец она.

Серые глаза герцога на миг оживились и тут же вновь стали безучастными. Очертания губ дрогнули в подобии слабой улыбки, эхом повторяющей блеск глаз.

Это почти незаметное движение губ вдруг напомнило Мэри, как они касались ее груди, как язык обводил набухшие соски, твердеющие от ласки. Она заставила себя оторвать взгляд от чувственного изгиба губ Ника. Во рту у Мэри пересохло, сердце заколотилось. Боже милостивый, подумала она, неужели я по-прежнему неравнодушна к нему?

– Мне сказали, что у Мэри Уинтерс нет покровителя. Но нам обоим известно, что это неправда.

Мэри покачала головой, отрицая нелепое утверждение.

– Покровителя? – переспросила она довольно резко.

Продолжая улыбаться, герцог приподнял бровь.

– Я твой муж, Мэри. Ты вправе рассчитывать на мое покровительство.

– С каких это пор вы помните о своих обязанностях? – язвительно осведомилась Мэри.

– Об этих обязанностях я не забывал никогда. Но ты не позволила мне исполнять их.

– Я? – изумленно повторила Мэри. – Я не позволила?..

– Ты знала, где можно найти меня. Я ни от кого не прятался.

– Вы хотите сказать, что?.. – Она осеклась, вдруг осознав, что имеет в виду герцог. Намек был очевиден. Она имела право обратиться к нему в любую минуту.

– Я не менял ни адреса, ни имени, – холодно продолжил герцог, – в этих краях меня знает каждый.

От неожиданности Мэри забыла, что должна дышать.

– И если бы я появилась на пороге вашего дома, вы, полагаю, охотно признали бы меня женой, – не скрывая иронии, заметила она. Как просто! Сущие пустяки!

– Конечно, – подтвердил Ник, по-видимому не допуская даже мысли о том, что он мог поступить иначе.

Он по-прежнему стоял, глядя на Мэри сверху вниз и сложив длинные пальцы на набалдашнике трости. Как в зале суда, вспомнила Мэри. Значит, рана, полученная в Испании, до сих пор причиняет ему боль? А может, он был вновь ранен при Ватерлоо?

Неужели он был прикован к постели все то время, пока она думала лишь о благополучии своего ребенка? Этого просто не могло быть! Слухи непременно долетели бы до нее – ведь она ловила каждое слово окрестных жителей, пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение отсутствию Ника. Его отец наверняка прислал бы за ней в дом Трейвика, чтобы сообщить печальную весть.

– Но ты так и не появилась, – тихо добавил Ник, словно отвечая ее мыслям.

Мэри вскинула голову. Голос его вдруг изменился, хотя лицо по-прежнему напоминало застывшую маску. В недоверии она покачала головой: не может быть, чтобы он ни о чем не знал! «Ступай к моему отцу», – велел ей Ник, и Мэри повиновалась ему. Она передала герцогу Вейлу кольцо. Ник должен был знать о ее приходе. Значит, он снова сказал неправду.

Как ловко он умеет лгать, с горечью подумала Мэри. Почему она раньше не подозревала об этом? Даже ее отец понял, что означает молчание герцога, когда Мэри наконец призналась ему во всем.

Поначалу она ждала, скрывая тошноту и молясь о помощи, о весточке от Ника, о том, чтобы ее отец ни о чем не догадался. В сочувствии викария Мэри не сомневалась, но понимала, каким страшным ударом окажется для него признание. Отправившись в замок, она оставила слуге кольцо вместе с кратким письмом. Но недели тянулись одна за другой, ответа все не было, и надежда Мэри исчезла. Вместе с доверием. «Ты для меня дороже жизни... «

– Ошибаетесь. Я побывала в замке, – шепотом возразила она. – И отдала ваше кольцо слуге – кажется, дворецкому. Он объяснил, что старый герцог в отъезде, и пообещал передать кольцо, как только тот вернется. Я взяла с него клятву.

– Я не знал, что ты приходила к отцу.

Мэри отвернулась, чтобы не видеть невозмутимых глаз Ника. Даже если выяснится, что ее письмо и кольцо затерялись, это не объясняет остального.

– Вы вернулись домой в августе, – начала она, стараясь говорить спокойным и ровным тоном, несмотря на страх и разочарование. Еще недавно она считала, что научилась владеть собой, но надежда оказалась напрасной. – Несколько недель вы провели в Лондоне, а затем прибыли в замок. – Подняв голову, она увидела, что выражение лица герцога ничуть не изменилось. Несмотря на блеск свечей, его глаза оставались темными и непроницаемыми. – Мы узнали, что ваш отец и Чарлз погибли, а вы унаследовали титул. Вы стали герцогом Вейлом. Я считала, что это не имеет никакого отношения к тому, что было между нами, объясняла отцу, что вы скорбите, и умоляла его подождать. У меня в запасе еще было время. День шел за днем, а я, как последняя дура, верила, что вы скоро приедете за мной... – Она судорожно вздохнула, сдерживая готовые вырваться наружу чувства. – Но я не дождалась! Вы так и не приехали. Мой отец хотел разыскать вас и все объяснить, но я не позволила. Я была вам не нужна. Из гордости отец не стал унижаться перед вами. Я даже радовалась этому: мне не хотелось, чтобы вы лгали отцу, уверяя, что между нами ничего не было.

У Мэри оставался лишь один выход. С помощью отца она разыскала чету Трейвиков, мечтавших о ребенке, и заключила сделку: если родится мальчик, Трейвикам предстояло воспитать его как родного сына. После рождения ребенка Мэри отдала его Трейвикам, уверенная, что это единственный способ защитить мальчика.

Тишину в комнате нарушало лишь потрескивание огня в камине. Вейл не шевелился, не пытался опровергнуть обвинения.

– Это был мой ребенок, – наконец произнес он тоном утверждения, а не вопроса.

Мэри лишь горько усмехнулась:

– Конечно. Знали бы вы, как он похож на вас!

Пальцы Ника сжали позолоченный набалдашник трости и вновь обмякли, и этот почти незаметный, но красноречивый жест пробудил в Мэри надежду. Возможно, герцог лишь старается выглядеть равнодушным.

– А как еще я могла поступить? – спросила она. – Какое решение вы сочли бы мудрым в таких обстоятельствах? Я тщательно обдумала все возможные выходы. Я должна была защитить отца и себя. Я ждала вас, с ужасом замечая, как быстро растет живот, и понимала, что скоро будет слишком поздно. А вы... вы так и не вернулись... – Последние слова она прошептала.

– Мэри... – сдавленно произнес он. Наконец-то в голосе герцога отразились какие-то чувства. Мэри напомнила себе, что этот же голос обманул ее семь лет назад. Он заставил ее поверить клятвам. Слова его любви до сих пор звучали в ушах Мэри, ведь она отдала Нику не только тело, но и душу.

– Что мне было делать с ребенком? Я осталась одна, навсегда опозоренная, и не сомневалась, что разбила сердце отца. Он умер зимой, незадолго до рождения Ричарда. Отец ни разу ни в чем не упрекнул меня. И даже вас, – тихо добавила она. – Но я видела боль и скорбь в его глазах. Как же он мог наставлять других на путь праведный, если я, его родная дочь, сбилась с этого пути? Один-единственный день уничтожил то, чему отец посвятил всю свою жизнь. Ради вас я предала его. А вы так и не вспомнили обо мне...

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Что же стало с ребенком, Мэри? – спросил Вейл, когда напряженное молчание стало невыносимым.

Мэри окинула герцога взглядом чистых синих глаз. Ради того, чтобы ответить на этот вопрос, она и приехала в замок. Вейлу надо спасти своего единственного сына.

– Я отдала ребенка, – наконец произнесла Мэри, – потому, что не видела другого пути спасти его.

– Где он?

Мэри вздрогнула, вспомнив нечеловеческий хохот Маркуса Трейвика. Только человек, стоящий перед ней, смог бы спасти Ричарда. Впрочем, он однажды уже предал и ее, и ребенка...

– Я отдала вашего сына Маркусу Трейвику, – продолжала она и добавила с горькой иронией: – Я надеялась, что под защитой Трейвика он будет в безопасности.

Лицо Ника окаменело, губы сжались и побелели. Мэри, возненавидев себя за неожиданную вспышку злорадства, почувствовала удовлетворение, видя, как Ник воспринимает последствия клятвы, нарушенной им самим семь лет назад.

– Сын, которого вы отказались признать, по закону принадлежит человеку, униженному вами сегодня. Вы осмеяли и разозлили его. Вставать на пути таких людей, как Маркус Трейвик, слишком опасно. Должно быть, вы считаете, что в случившемся виновата только я – ведь я не стала просить милости у вас, прославленного герцога Вейла. Но как бы там ни было, какие бы ошибки я ни совершила, какие бы клятвы ни нарушили вы, сейчас я прошу у вас помощи. Чем бы вы могли помочь своему сыну? – спросила она.

Герцог Вейл молчал, словно не слыша вопроса. Мэри поднялась и минуту простояла, глядя ему в глаза.

– Однажды вы уже предали его. Поверьте мне, он много выстрадал. Неужели вы вновь бросите его на произвол судьбы? – спросила она.

Вскоре она пожалеет о сказанном, но в эту минуту не чувствовала ни малейших угрызений совести. Пусть теперь Ник ищет выход! Пусть его мысли движутся по замкнутому кругу в попытке найти наилучший способ спасения сына, пусть мучается, как когда-то мучалась она!

– Спокойной ночи, – наконец произнесла Мэри и направилась к дверям. Человек, стоявший перед камином, не шелохнулся.

За дверью гостиной ее ждал лакей с непроницаемым лицом.

И лишь когда Клер раздела ее и вышла, оставив одну в огромной спальне, Мэри, с детства знавшая, что слезами горю не поможешь, не выдержала и горько разрыдалась. Но сейчас она оплакивала не только сына.

Когда Пирс вошел в гостиную, почти все свечи уже были потушены. Только на стол, за которым сидел Вейл, падало пятно света. Услышав шаги камердинера, герцог не поднял головы. Пирс тщательно закрыл за собой дверь. Два спаниеля, лежавшие у стола, встрепенулись, но, увидев Пирса, вновь положили головы на лапы. Ник дописал строчку, не спеша присыпал чернила песком и запечатал документ.

– Ну как? – спросил Пирс совсем не тем тоном, каким полагалось бы обращаться слуге к хозяину. Скорее, это был тон друга. И действительно, между герцогом и камердинером за долгие годы установились дружеские отношения. Впрочем, при посторонних они неукоснительно соблюдали правила приличия.

Взгляд герцога был мрачным, черты лица – застывшими.

– Чего можно ждать от женщины, брошенной на произвол судьбы мужчиной, который лишил ее девственности? – вопросом на вопрос ответил Вейл.

– Почему же вы не объяснили ей?..

– А что я мог объяснить? – перебил герцог. – Она знает о смерти моего отца и брата. Знает, что я сразу вернулся домой и в августе перебрался в лондонский особняк. А еще ей известно, что я даже не попытался разыскать ее.

– Вы не вернулись домой – вас привезли туда! Я сам перенес вас в дом, а вы не могли... – начал Пирс, но герцог прервал его, протестующим жестом подняв руку.

– Я не написал ее отцу, как следовало бы сделать. Она права: я не предпринял ни малейшей попытки найти ее.

– Да, но позднее...

– А это надо было сделать сразу же! – возразил Вейл. – Когда все еще можно было исправить.

– И сейчас еще не поздно, – убеждал Пирс. – Вам надо только...

– Мэри Уинтерс сообщила мне, что у нее родился ребенок, – продолжал заниматься самобичеванием герцог. – Шесть лет назад.

На лице камердинера отразилось изумление. Вейл по-прежнему был спокоен: он уже успел свыкнуться с новостью.

– Ребенок? – переспросил Пирс. – Впервые слышу...

Цинизм мимолетной улыбки Вейла был знаком всему свету – в отличие от другой гримасы, исказившей совершенство его лица.

– Ошибаешься, – возразил он. – Помнишь ребенка того торговца, у которого Мэри Уинтерс якобы крала еду? – с горечью пояснил он.

– Это ваш сын... – выговорил Пирс, осознав истину. – И она вам не чужая, – напомнил он Вейлу: герцог уже дважды назвал жену девичьей фамилией, а он всегда тщательно обдумывал каждое слово.

Он пытается отстраниться от женщины и ребенка, понял Пирс. Оберегает себя от невыносимых страданий.

– Почти чужая, – поправил Вейл. – В ней не осталось ничего от той девушки... – он прервал неожиданное признание.

– И как же вы намерены поступить? – осведомился Пирс после длительной паузы.

– Узнай цену Трейвика. У каждого человека есть своя цена.

– Вы намерены попытаться купить у торговца собственного сына?

– Почему бы и нет? Такой выход кажется мне самым безопасным. Разве можно придумать лучший способ потратить отцовское состояние? Когда-нибудь оно будет принадлежать этому мальчику...

– Так вот почему он так засмеялся! – воскликнул камердинер. – Должно быть, он понял, что этот мальчик – ваш сын.

– По-видимому, между нами есть некоторое... сходство, – откликнулся Вейл.

– И вы думаете, Трейвик продаст вам ребенка?

– У каждого своя цена, Пирс. Надо просто узнать ее.

– Вы помешали ему отомстить. Стоит мне вспомнить о хохоте Трейвика, меня мороз продирает по коже. Вы же умный человек, ваша светлость. Трейвик ни за что не отдаст самое надежное оружие мести. Сын Мэри Уинтерс в руках Трейвика, и он отомстит ей очень жестоко. Деньги тут ни при чем.

«Поверьте мне, он много выстрадал», – вспомнились Вейлу слова Мэри, брошенные с гневом и горечью. На какие еще страдания обрек Трейвик Мэри и шестилетнего мальчика?

С трудом отогнав ужасающие видения, Вейл попытался взять себя в руки, что прежде удавалось ему так легко. Он устремил взгляд серых глаз, холодных, как зимнее небо, на единственного друга.

– Я заберу у него сына, – поклялся Ник Стэнтон, – чего бы мне это ни стоило!

Эту клятву он сдержит. Он не может обмануть сына, которого никогда не видел.