– Тильда! Прошу вас, сделайте что-нибудь с моими пальцами, вправьте их!

– О-о-о! – «Со стороны это, наверное, выглядит комично», – подумала Кортни. Крохотная балерина металась по своей уборной, пытаясь преодолеть боль от судорог, сводивших ногу. В этот момент ее никак нельзя было назвать грациозной. – О-о-о! – Она извивалась и так и эдак, пока, наконец, не замерла между восточным ковром и темно-красным бархатным креслом.

– Я снаю, што делать, мадемуазель Аскуит, – сказала Тильда с сильным немецким акцентом, – я двадцать лет обслуживала прима-балерин в Парижском королевском балете, – продолжала она, проворно массируя ноющую ступню Кортни, – поэтому вам не нужно учить меня, как делать мою работа.

У Кортни вырвался вздох облегчения, когда судорога, наконец, прошла. Очерчивая кончиком ступни воображаемый круг, она с удовлетворением отметила, что боль ушла, и забралась в кресло.

Тильда, вылитая валькирия, имела в Балетной компании реноме лучшей костюмерши. Властная, сильная натура, она держала своих подопечных под каблуком. Сознавая, что и она не является исключением, Кортни послушно поправила шифоновую пачку и осторожно встала на ноги.

– Я не хотела вас обидеть, простите меня. Я просто выдохлась.

– Ну конечно, – отозвалась Тильда. – Вы работали день и ночь. Но вас ждет награда. Я слышала, один критик сказал о вас: «Весьма интересно». Они никогда не назовут вас второй Аделиной Планкет.

Кортни вздрогнула при одной мысли об этом. Мисс Планкет, бельгийская танцовщица, фактически была похоронена критикой, писавшей, что малый рост не позволяет ей быть заметной на сцене. Мсье Бонифаций, балетмейстер, заверил критиков, что научил Кортни компенсировать свой малый рост «безудержной энергией и отточенной техникой». Утром она узнает, что думают о ней критики.

– Што? Вы плачете из-за спазмы? Ба! – Вешая халат Кортни на ширму, Тильда жестом показала, что отпускает ее. – Вы никогда не будете иметь сердце прима-балерины.

Кортни сняла золотую сетку со своего шиньона.

– Я делаю все, на что способна, – запротестовала она, распуская свои длинные, до пояса, волосы. – Кто ожидал, что мадемуазель Грета сломает лодыжку?

– Я ожидала этого. Мадемуазель Грета давно должна была оступиться. Стара, голова занята этим русским князем, сосредоточенность, собранность упорхнули как бабочки на ветру.

Она щелкнула толстыми пальцами и шутливо погрозила Кортни:

– Вы были в запасе, а теперь должны прилежно работать. Только так вы покажете все, на что способны.

Кортни повернулась спиной, и Тильда расстегнула крючки ее корсета.

– Радуйтесь своему таланту, мадемуазель. Я всегда снала, што наступит день, когда вы саймете место Греты.

– Да, но какой ценой? Мой отец, можно считать, лишил меня наследства. У меня нет ни близких друзей, ни мужа, ни даже любовника.

– Для того, чтобы стать великой танцовщицей, требуется полная отдача. Вы танцуете самозабвенно, кроме того…

Слушая разглагольствования Тильды, Кортни вдруг осознала, что эта валькирия – из тех женщин, которые, болтая без умолку, так ничего толком и не говорят.

– Что? – переспросила Кортни.

– Только страстная женщина может танцевать с такой отрешенностью. Я спрашивала себя, как долго танец будет вашим единственным любовником.

«А, в самом деле, как долго?» – подумала Кортни. Успех мало значит, если нет рядом кого-то, с кем его можно разделить, кто будет восхищаться твоими достижениями, на кого можно положиться в трудную минуту. Она сделала свой выбор давно, еще тогда, когда отец демонстрировал ей вереницу подходящих женихов, словно призовых лошадей на скачках. Она выбрала балет, и выбрала его на всю жизнь.

Однажды в Венгрии, после представления старая цыганка нагадала ей, что она никогда не сможет унять свою страстную натуру, что это видно по зеленым огонькам, сверкающим в ее глазах. Вспоминая эти слова, она ощутила жар, почувствовала, как горят ее щеки. Но почему именно теперь она испытывает такую неудовлетворенность, теперь, когда она достигла вершины своих устремлений, когда она находится на пороге триумфа?

Легкий стук в дверь вернул Кортни к действительности. Дверь слегка приоткрылась, в щель просунулась рука в белой перчатке, держащая черную трость с серебряным набалдашником и бутылку вина.

– Ты здесь, гусенок?

– Марк! – Кортни бросилась к двери и распахнула ее. – Входи, входи. – И она втащила его за руку в комнату и стала целовать в щеки, пока бледное лицо Марка не залилось краской до корней рыжевато-золотистых волос.

– Т-ты…

– Успокойся, Марк. Ты же знаешь, что сильнее заикаешься, когда волнуешься.

– Ты была великолепна!

Поймав в его глазах выражение гордости за нее, она очень обрадовалась.

– П-представляешь. Твой лондонский дебют. Зал битком набит сливками лондонского общества, не говоря уже об арабском принце. Кажется, их было даже два.

Марк протянул ей вино.

– Шампанское?

– Чтобы отпраздновать твой успех.

– Как мило с твоей стороны, – проговорила Кортни и, передав бутылку Тильде и обогнув Марка, подошла к двери и выглянула.

– А где они? – спросила она, повернувшись к Марку. Тот втянул ее в комнату, закрыл дверь и обнял за плечи. По его поведению она уже поняла, что он собирается сказать.

– Они… не приехали?

Он пожал плечами и опустил глаза. После недавнего радостного возбуждения она ощутила пустоту.

– Я не была уверена, что придет отец, но Сара…

– Ш-ш… – Марк приложил палец к ее губам. – Эт-то – это твоя ночь. Не позволяй нашему старику нарушить ее прелесть.

Внезапное чувство разочарования охватило Кортни. Ей так хотелось, чтобы отец увидел ее триумфальное возвращение в Лондон. Став, наконец, прима-балериной, она надеялась, хоть и без особых на то оснований, что он похвалит ее, будет гордиться ее успехами и, наконец, одобрит дело всей ее жизни.

Но то был лорд Гарретт Аскуит, пятый граф из рода Лоуденов. Он превращал все в какой-то театральный спектакль, где у каждого была своя роль. Ему досталась роль страдающего отца – преуспевающего политика, пэра королевства и дальнего родственника королевы. Ей – роль его своенравной дочери, которая, несмотря на отеческую любовь и заботу, нарушила традиции, убежала в Европу, наплевав тем самым на все его попытки сделать из нее достойную молодую женщину.

Кортни направилась к ширме для переодевания. Она с трудом удерживалась от слез. Но почему это так сильно ранит ее? Глупо было надеяться. Ведь отец твердо дал понять, что не изменит своего отношения к ее жизненному выбору. В ту ночь, четыре года назад, когда она уезжала из Оуклей Корта, отец прямо сказал, что никогда не придет на ее представление. Так почему она должна надеяться на что-то другое?

Марк прав. Она сделала свой выбор, и нечего об этом сожалеть.

– Это, пожалуй, самое правильное из всего сказанного тобой за все двадцать пять лет твоей жизни, – сказала она Марку. – Я не должна сидеть как на иголках в ожидании милости отца, тем более, когда я, наконец, добилась успеха.

Как бы в подтверждение своих, слов она взяла бутылку и посмотрела на этикетку.

– Хорошее вино; Тильда, дайте нам два бокала.

Тильда принесла бокалы, и Марк хлопнул пробкой.

– Тебе очень идет этот новый костюм.

– Новый? – Марк удивленно посмотрел на свой костюм. – Что, эти лохмотья? Боюсь, твой комплимент не по адресу. Мой портной ужасно настырный. Он говорит, что мой обычный стиль слишком тяжел и скучен для таких случаев.

– О, Тильда, – как бы спохватившись, сказала Кортни, – позвольте представить вам моего брата, виконта Стансуорта, лорда Маркуса Аскуита.

Тильда окинула Марка взглядом с ног до головы. Кортни видела по выражению ее лица, что тощий, длинный, шести футов ростом, со слабым подбородком Марк был, по ее мнению, слишком англичанин и совсем не в ее вкусе. Они обменялись вежливыми кивками, затем костюмерша поманила к себе Кортни.

– Надеюсь, вы не собираетесь праздновать всю ночь? – спросила Тильда, разувая Кортни. – Вы должны рано лечь. Вы…

– Вы кудахчете, как наседка, – капризно прервала ее Кортни.

– Карашо, но кто-то должен следить за вами, – возразила Тильда, пока Кортни копошилась за ширмой.

– У меня есть Марк.

– Да, – поддакнул Марк, – конечно. – Он присвистнул. – Ого! Целых три ряда букетов. Совсем как сад.

– Или как приемная на похоронах, – проворчала Тильда.

– Маленький гусенок исполняет роль Жизели. Кто бы мог подумать, когда ты лазила по деревьям в моих брюках, что ты вырастешь такой грациозной!? Сегодня ты была выше всяческих похвал.

– Как мой брат ты просто обязан был это сказать.

Тильда шумно выдохнула: «Х-ф!..»

– Я знаю, что танцую неплохо, но есть ли у меня такой талант, как, скажем, у Эммы Ливри?

– Ливри? – повторил Марк, – никогда не слышал этого имени.

– Потому что ты живешь в культурном вакууме, дорогой братец. Эмма Ливри – прекрасная танцовщица, одаренная такой грацией, о которой я могу только мечтать. Великая балерина Мария Тальони покинула свое уединение, чтобы заниматься с ней. Говорят, что Тальони даже написала балет для нее.

– Вы еще саявите о себе, – провозгласила Тильда, – в Европе найдется место для двух великих балерин.

– Совершенно верно, – согласился Марк.

В дверь постучали. Кортни услышала тихие голоса и звяканье монет.

– Кто это, Марк? – спросила она.

– П-письмо из-з Кента. Почерк Сары. М-можно распечатать его?

– Нет! Я сама. – Кортни набросила халат, вышла из-за ширмы и вскрыла послание. Прочитав его, она обеспокоенно посмотрела на Марка.

– Ч-что там? – спросил он.

– Мне необходимо поговорить с тобой. Это очень важно. – Тревога, сквозившая в ее взгляде, передалась и брату. – Там что-то не так.

– Я н-не ви-видел Сару с весны, с тех пор как уехал из Брайтона, – сказал Марк. – Она бы-была в Стансуорте, когда отец позвал ее домой, узнав, что около нее вертится какой-то американец. Я в это время был на своей фабрике в Манчестере.

Кортни обдумала сказанное и припомнила, о чем Сара писала ей раньше. Сара часто жаловалась на свое одиночество, на скуку в доме и чрезмерно навязчивую заботу отца. Постоянно твердила, что ей хочется свободы. По тону ее последнего письма Кортни поняла, что Сара дошла до отчаяния. Она даже просила позволить ей приехать в Париж к Кортни и жить с ней.

Кортни во что бы то ни стало надо было повидать сестру, так как она знала, что Сара не из тех, кто ноет по пустякам. Она взглянула на календарь.

– С понедельника у меня четыре свободных дня. Я смогу быть в Оуклей Корте до сумерек.

Перед Кортни возникла Тильда: руки скрещены на груди, подбородок воинственно выдвинут вперед.

– А што с вашими репетициями? Ваши уроки?

– Я потренируюсь…

– Вы не можете ездить и выступать в один и тот же день. Ваши мышцы сведет судорога.

– Но моя сестра нуждается во мне.

– В вас нуждается балет. Мы будем смотреть, што скажет мсье.

– Ш-ш-ш! – Мсье Бонифаций протиснулся в дверь, вытирая потный лоб носовым платком и махая руками. – S'il vous plait! Даже снаружи слышно, как вы ссоритесь.

– Она… – начала Тильда.

– Мсье Бонифаций, – вмешалась Кортни, – мне необходимо поехать к отцу в Кент в понедельник утром. Вернусь в пятницу.

Мсье подергал себя за усы и почесал свою лысую голову.

– А как быть с балетом? Что нам делать, если вы вдруг не вернетесь вовремя?.. – спросил мсье, протянув, как бы в мольбе, руки.

– Мадемуазель Деверо знает эту партию не хуже меня.

– Мадемуазель Деверо не вы. Не знаю, как быть.

Кортни испугалась, увидев знакомую морщинку на лбу мсье, означавшую, что он намерен отказать.

– Прошу вас, мсье, клянусь, что буду вовремя.

– Вовремя, то есть, к репетиции в пятницу? – спросил он.

Вздохнув с облегчением, Кортни взяла его за руки.

– Ну, конечно, мсье. Разве у вас был когда-нибудь повод усомниться в моем слове и в моей преданности делу?

Он отрицательно покачал головой и застенчиво улыбнулся.

– Никогда. Поезжайте. Поезжайте к вашей семье. Разве я не уговаривал вас повидаться с отцом?

Действительно, он делал это, надеясь получить пожертвования для балета.

– Не перечьте мне, Тильда, – сказала Кортни, видя, как костюмерша поджала губы, выражая неодобрение. – Я буду вовремя, к репетиции.

– Это вы так говорите, но мы будем смотреть.

Следующие несколько дней пролетели для Кортни как в тумане, так как у нее совсем закружилась голова от успеха. Она понравилась критикам! Они называли ее новой «маленькой любимицей» балета и «англичанкой».

В понедельник Кортни с неохотой села на поезд в Кент. По прибытии она наняла двухколесный экипаж, чтобы добраться до Оуклей Корта. Ей не удалось вдосталь полюбоваться окрестностями. Как только колеса экипажа заскрипели по сельской дороге, ей пришлось покрепче ухватиться за сиденье и все свое внимание сосредоточить на том, чтобы не свалиться с него. Кучер правил экипажем как лунатик, совершенно не обращая, внимания на просьбы Кортни быть поосторожней. В конце концов, она свалилась с сиденья на колени.

Когда она поднялась, ее капор упал, а волосы рассыпались и растрепались.

– Тише! – закричала она, но ее голос почти не был слышен из-за ветра.

– Чего? – прокричал кучер.

– Я сказала – тише. Я хочу добраться до Оуклей Корта жи-и-и…

Экипаж перекатился через валун, Кортни выбросило с сиденья, она ударилась о потолок и, вскрикнув, упала на пол.

Кучер затормозил, слез со своего сиденья и открыл дверь.

– Вам чего-то надо, миледи? О!

– О! – передразнила она, водружая капор на голову и поправляя одежду. – И это все, что вы можете сказать? Коли так, я пойду пешком. Спасибо…

– Но, миледи!

– Пожалуйста, убирайтесь!

Кучер с ворчанием спустил лесенку экипажа. Кортни подобрала юбки и выбралась наружу.

– Путь не близкий, и час уже поздний, но, по крайней мере, я доберусь до дома живой.

Она покопалась в кармане, достала несколько монет и отсчитала кучеру половину его вознаграждения.

– Вот, – сказала она. – Это много больше того, что вы заслуживаете.

Посмотрев на деньги, он нахмурился.

– Не вздумайте просить меня довезти вас обратно до станции, – пригрозил он, доставая ее сумку и швыряя ее на обочину грязной дороги. – Здесь только я занимаюсь извозом.

– Я еще не сошла с ума, – заверила его Кортни и захромала прочь, с сумкой в руке.

Каким-то образом она умудрилась потерять каблук.

Она была на полпути к Оуклей Корт, как вдруг небо расколола молния и загрохотал гром. Перекинув сумку через плечо, она заспешила к дому.

Вдоль дороги росли массивные дубы. Прямые, торжественные, как солдаты, они словно защищали гранитный дом, вырисовывавшийся на фоне темного неба, покрытого клубящимися тучами. Дальше, за обнесенным стеной садом, справа от конюшен, виднелась арена для выездки с обвитым плюшем куполом. Запах свежескошенного сена навевал воспоминания о детстве…

Как и в былые времена, Оуклей Корт поразил ее своим внушительным видом: фасад дома имел более ста футов в длину и с западной стороны заканчивался рядом дорических арок, которые, в свою очередь, примыкали к кухне. Каждый дюйм этого грандиозного сооружения был знаком Кортни. Под фронтоном в круглых нишах стояли бюсты предков: на их мраморных лицах толстым слоем осела грязь.

Начался дождь. Его первые капли упали на лицо Кортни, когда ворота распахнулись, и она, пройдя по вымощенной камнем аллее, с трепетом вошла в дом. Дворецкий ждал ее.

– Добро пожаловать, леди Аскуит.

– Хоть когда-нибудь я захвачу вас врасплох, Сполдинг? – спросила она, снимая накидку и передавая ее старому слуге.

– Надеюсь, что нет, – с нескрываемой гордостью ответил он.

Кортни застонала при виде своего отражения в зеркале. Ее темные волосы свисали неопрятными космами, она стояла согнувшись, в какой-то странной позе, ручка дорожной сумки с одной стороны оторвалась, и из нее вылезала мокрая скомканная одежда.

– Кто это пожаловал к нам? Уж не героиня ли со страниц романа Диккенса? – вывел ее из оцепенения скрипучий голос.

– Папа!

Лорд Гарретт стоял в дверях библиотеки и оценивающе разглядывал ее.

– Ты, наверное, здорово намучилась, пока добралась сюда. Пойдем.

Кортни последовала за ним в библиотеку. Оба молчали. Сполдинг принес махровое полотенце, и Кортни стала вытирать им волосы, а лорд Гарретт принялся священнодействовать над своей трубкой, пытаясь ее раскурить. По недовольно нахмуренному лбу отца она догадалась, что Сара ничего не сказала ему о своем письме.

Кортни уселась около камина и ждала, когда отец что-нибудь скажет. Но тот хранил молчание, наблюдая за кольцами ароматного дыма, плавающими над его головой. Она слегка кашлянула, стараясь привлечь его внимание. Тяжело вздохнув и водрузив очки на кончик носа, он, наконец, спросил:

– Зачем ты приехала?

– Сара просила.

Кортни почувствовала его разочарование. «Неужели он вообразил, что я приехала навсегда?» – подумала она.

Лорд Гарретт провел рукой по волосам, порылся в ящике стола, достал конверт и швырнул его Кортни. Из конверта выпало письмо, и Кортни бросилась в глаза фраза: «Если ты решила оставить нас, – дело твое. Но одна из нас – Сара. Почему она должна…» и «Мои дети никогда не считались со мной, и Сара – не исключение. Если она хочет уйти, скатертью ей дорога. Я сказал ей, что не буду препятствовать, если она хочет посещать твои представления».

Кортни была раздосадована и обеспокоена. Отступать от принятого решения было совершенно не в характере Сары. Та часто говорила ей, что ждет не дождется, когда, наконец, Кортни начнет выступать в Англии, чтобы увидеть ее на сцене. А когда такая возможность появилась, Сара упустила ее. Это было совершенно непонятно.

Лорд Гарретт выбил трубку в серебряную пепельницу, стоявшую на столе.

– Марк был на твоей премьере?

– Да.

– Ну и что он наболтал тебе?

– Он сказал, что ты велел Саре вернуться домой из Брайтона.

– Надо ли осуждать меня за это? – прорычал лорд Гарретт. – Твой братец забыл о своих обязанностях по отношению к Саре и бросил ее на произвол судьбы. В его отсутствие она приблизила к себе человека с крайне сомнительной репутацией, и ее имя стали трепать на всех углах. Кому, как не тебе, знать, как легко опорочить доброе имя молодой девушки.

Кортни давно не была на родине. Но то, что и о ней ходили сплетни, не вызывало у нее сомнений, так как, по мнению света, молодой девушке с такой прекрасной родословной не подобало идти на сцену. Через ее поверенного, хоть и не часто, отец сообщал ей об этом, так как всегда жил с оглядкой на чужое мнение.

– Почему же надо было отзывать Сару из Брайтона в тот самый момент, когда к ней начал проявлять интерес некий джентльмен?

– Джентльмен! Ха! Кто сказал, что он джентльмен? Твой брат? – презрительно зарокотал отец, постепенно повышая голос и приподнимаясь в кресле. – Это негодяй! Я пытался объясниться с Сарой, но она не стала меня слушать. Я обязан был приказать ей вернуться домой. Как могла ты предположить, что я…

Внезапно он упал обратно в кресло, его лицо побагровело, покрылось испариной, челюсть перекосилась. Кортни бросилась к нему, но он протестующе махнул рукой.

– Папа, сколько раз тебе говорили, что надо сдерживать свой гнев. Это очень вредит твоему здоровью.

– Он компрометировал твою сестру. – При каждом слове лорд Гарретт стучал указательным пальцем по столу. – Наглец! Торгаш из Чарльстона, вшивого американского городишки. Там живет брат твоей матери Эзра Киран. Место, совершенно не подходящее для Сары.

– Может быть, ты судишь предвзято?

– Она проводила с ним все свое время, – продолжал он, как будто не слыша, что говорит Кортни. – Марк никогда не доверял этому типу. Спроси его, если мне не веришь.

– Сара – умная девушка. Тебе следовало бы доверять ей.

Лорд Гарретт встал и подошел к окну, по которому барабанил дождь. В стекле отражалось его лицо, и по отражению стекали струи дождя. Казалось, что отец плачет.

– Да, умная, – кивнул он. – Но слишком доверчивая. А она несет ответственность за нашу фамилию.

Кортни поежилась. Она ненавидела это слово: «ответственность». «С привилегиями приходит ответственность». Отец всегда вспоминал этот принцип, когда дети начали проявлять независимость.

– А как же быть с ответственностью Сары перед собой? Она – талантливая пианистка и писала мне…

– А, понимаю. Ты хочешь сказать, что, подобно тебе, она должна развивать свои таланты, следуя своему призванию.

Он говорил, что понимает, но Кортни прекрасно знала, как он бывает туп и слеп, когда дело касается его детей.

– Ты знаешь, папа, это еще не самое страшное – иметь дочь пианистку.

– Ты говоришь так же, как тот американец, – сказал лорд Гарретт, следя за отблесками огня на стене. – Мне говорили, что он все время заставлял ее играть и играть. Мне этого не нужно. Это ты могла отказаться от своих обязательств в день восемнадцатилетия, отказаться от поездки в Брайтон, порвать все связи с обществом ради жизни на сцене, но ты – максималистка и индивидуалистка. А Сара не такая.

– Меня вполне устраивает то, насколько ты мне доверяешь, – ответила Кортни. – Но почему ты отказываешь в доверии Саре и ставишь ее в зависимость от тебя. Почему не позволить Саре самой решить, сможет ли она прожить без…

– Она проживет и в Оуклей Корте. – При этих словах он встал, показывая тем самым, что это его последнее слово. – Ты дома всего лишь четверть часа, а мы уже погрязли в спорах. Все, что я хотел для вас обеих, – это достойное замужество и дети. Может быть, хотя бы Сара оправдает мои надежды.

Кортни уловила скрытый в его словах упрек, но не отступила, так как ей редко выпадала возможность поспорить с лордом Гарреттом, попытаться отстоять свою точку зрения.

– Мне не хотелось бы тебя разочаровывать, папа, и я готова сделать все, чтобы угодить тебе, кроме одного: я не могу продавать себя тому, кто больше предложит.

– Что ж, тебе двадцать два, и ты свободна в принятии решений. Брак не для тебя.

Кортни была ошеломлена его словами. «Возможно, – подумала она, – все-таки есть еще надежда».

Лорд Гарретт сверил настенные часы со своими карманными.

– Спешат на десять минут. Когда-нибудь я все-таки научусь управляться с этой штуковиной.

Кортни подошла к старым дедушкиным часам, достала ключ и немного повозилась с заводным механизмом.

– Я много раз показывала тебе, как это делается. Ты должен сделать пол-оборота в эту сторону. Вот так. – Она толкнула маятник, он закачался и легко вошел в свой обычный ритм.

– Так будет хорошо.

Лорд Гарретт смотрел на нее каким-то странным взглядом.

– В чем дело? – спросила Кортни.

– Ты так похожа на свою мать. Она тоже была утонченной англичанкой, но унаследовала от отца-ирландца неистребимое стремление к независимости. Из всех, кого я знал, она была единственным человеком, способным отрегулировать эти проклятые часы.

Упоминание о матери вернуло Кортни на восемнадцать лет назад, когда жестокая судьба вырвала мать из жизни. Это произошло вскоре после рождения Сары. Дети тогда сразу поняли: что-то случилось. Слуги жались по углам, всхлипывали, причитали. Потом дети сидели в комнате Марка и чего-то ждали в тревожном молчании. Наконец нянька сказала им, что днем раньше норовистая лошадь матери выбросила ее из седла на самом краю утеса, и мать упала в море. Отец, убитый горем, не нашел в себе сил сообщить им об этом сразу.

Нянька привела их к склепу, чтобы они попрощались с матерью в день похорон. Там, у края могилы, при чтении прощальной молитвы Кортни обнаружила, что Марк стал заикаться.

Когда Кортни думала о матери, она испытывала чувство вины, так как почти не помнила ее. Испытывая постоянную боль потери при виде изображения любимого лица, отец убрал все портреты Бренны на чердак в Стансуорте, оставив только одну миниатюру на своем ночном столике. Теперь эта миниатюра поблекла и потрескалась. В памяти Кортни остались только мимолетные впечатления – от голоса Бренны, подобного мягкому шелесту ветра, от ее добрых зеленых глаз, от ее своеобразного смеха…

Лорд Гарретт, так и не оправившись от своей потери, все эти годы решительно отмахивался от каких бы то ни было разговоров о повторной женитьбе, каждый раз говоря, что в жизни ему отпущена только одна большая и искренняя любовь.

Легкое покашливание отца заставило Кортни очнуться от воспоминаний.

– Кстати, – сказал отец. – Сара так и не пришла пообедать со мной этим вечером. Все еще сердится, наверное.

Это удивило Кортни, так как Сара никогда не отличалась злопамятством.

– Я умираю с голоду, – сказала она, – и Сара могла бы присоединиться ко мне. Сейчас я позабочусь, чтобы нам принесли два прибора.

Лорд Гарретт взял ее за руки.

– Хорошо, что ты дома. Меня тревожит Сара. В последнее время она выглядит подавленной и ни с кем не разговаривает. Гуляет в одиночестве по саду, ездит верхом к пруду, и вид у нее такой, как будто тяжесть всего мира лежит на ее плечах. У нее пропал аппетит, по словам миссис Чивер, она перестала регулярно ходить в деревню, как это делала раньше. Если бы ты могла объяснить ей, как я обеспокоен, возможно…

– Можешь не сомневаться, что она знает о твоем беспокойстве, – сказала Кортни, встав на цыпочки и поцеловав его в щеку, – проницательность никогда не была сильной чертой твоего характера.

– Я знаю, что твоя работа требует много времени, – проговорил Гарретт, обнимая Кортни за плечи и увлекая ее в холл, – и хочу, чтобы ты знала, что я ценю твой приезд домой ради Сары.

– Я всегда готова приехать по первому зову Сары. – Кортни сжала руку отца. – Спасибо тебе за теплый прием.

– Ты моя дочь, Корт. Не имеет значения, чем ты занимаешься. Это ничего не меняет. Ты можешь вести себя как угодно по отношению ко мне, но Оуклей Корт всегда останется для тебя домом. Я никогда не одобрял твою добровольную ссылку, – он слегка кашлянул. – Ну ладно, хватит пока. Я вижу, Диана направляется на кухню. Она и Мойра, новая служанка, помогут тебе все устроить.

Кортни зажгла лампу и тоже пошла на кухню. Там никого не было, но из буфетной доносились голоса. Кортни шагнула через дверь в темноту и столкнулась с девушкой, застегивающей лиф. Обе женщины отпрянули друг от друга.

– Диана, боже мой! Как ты меня напугала!

Позади Дианы Кортни заметила довольно привлекательного высокого молодого мужчину с голубыми глазами. Он держался довольно развязно.

– А… мы… А… мы не ожидали вас, леди Кортни, – растерянно пробормотала Диана.

– Это я вижу, – резко ответила Кортни. – Приготовьте, пожалуйста два обеденных прибора.

– Два, миледи?

– Один для леди Сары и един для меня.

– Но леди Сара отказалась от обеда еще раньше, – настаивала Диана. – Кроме того, миссис Чивер уже ушла домой.

На губах молодого человека появилась кривая ухмылка.

– Тем не менее, – Кортни выдавила из себя полуулыбку, – поскольку я здесь, леди Сара, возможно, изменит свое решение. Вы можете сделать это быстро?

– Конечно, миледи.

– И приготовьте ванну для меня, пожалуйста. Она была уже в дверях, когда голос Дианы остановил ее.

– Могу я спросить, миледи, а куда ушла ваша служанка?

– Моей служанки нет со мной, – отвечала Кортни, сдерживая смех. В последние четыре года держать служанку было для нее слишком большой роскошью.

Кортни плечом открыла дверь и вышла в коридор, раздосадованная дерзостью Дианы, осмеливавшейся задавать подобные вопросы. На полдороге к холлу она услышала, как Диана передразнивает ее, и вернулась, чтобы приструнить нахалку. Но, приоткрыв дверь, остановилась и прикрыла лампу.

Диана извивалась в объятиях мужчины, повизгивая и хихикая, в то время как он гладил и прижимал ее к себе.

– Какая муха ее укусила? – спросил он с легким ирландским акцентом, прислоняясь спиной к столу.

Диана стояла между его ногами.

– Она нас за людей не считает.

– Да она просто завидует нам.

– Это Снегурочка-то завидует? – Диана презрительно засмеялась.

Недобрый смех Дианы рассердил Кортни. А тут еще мужчина чмокнул Диану в шею, и смех перешел в сладострастный стон.

– Те, кто сидят в девках, всегда так себя ведут, милая, – сообщил он Диане тоном знатока.

При этих словах Кортни вспыхнула.

– Ей нужен кто-нибудь, кто научил бы ее любви. Как ты считаешь? Может, мне помочь ей?

Диана что-то неодобрительно пробормотала. Он шлепнул ее по заду и слегка подтолкнул.

– Ладно, хватит испытывать мое терпение, девочка. Давай займись сейчас этой бабой, а потом поиграем в любовь. Моя штука будет ждать тебя в полной готовности.

– Я по тебе скучала. Ты тратишь слишком много времени на этого графа. Неужели ему не хватает тех лошадей, которые у него уже есть?

– Да плюнь ты на графа, – грубо ответил мужчина.

– Давай сегодня ночью в сторожке, – просительно захныкала Диана. – Я не переношу эту вонь из конюшни.

– Мы будем там, где я скажу. Понятно? – повелительным тоном ответил он, пощипывая ее груди.

– А… да… ладно, где ты скажешь, Джеми, – промямлила Диана.

– Давай шевелись. Я должен быть в Лондоне этой ночью.

Он накинул плащ и выскользнул через заднюю дверь.

Пока Диана приводила себя в порядок, Кортни на цыпочках отошла от кухни. То, что она увидела и услышала, совсем ей не понравилось. Она решила поговорить о Диане с Сарой.

Не позже чем через полчаса Кортни лежала в горячей душистой ванне, стараясь отогнать от себя мрачные мысли. Она не переставала удивляться тому, что происходит в Оуклей Корте. Казалось, отец перестал быть хозяином в своем имении. Диана ведет себя нагло, воспринимая любое приказание хозяев как оскорбление. И, наконец, почему не приехала Сара? Ведь отец не запрещал ей поехать на лондонский дебют Кортни…

Раздался легкий стук в дверь, и в ванную комнату вошла рыжеволосая девушка.

– Добрый вечер, миледи. Меня зовут Мойра. Я поставила ваш прибор на стол в гостиной. Добавить горячей воды?

Кортни кивнула.

Вошла Диана, балансируя подносом, казалось, она что-то хочет сказать.

– Я постучала в дверь леди Сары, но она не ответила. Я попыталась открыть дверь, но она заперта изнутри.

Ее сообщение озадачило Кортни, так как Сара не имела привычки запирать дверь своей комнаты.

– Поставьте ее прибор на стол и ступайте.

Диана вышла из комнаты с дерзким видом.

– Что бы вы хотели надеть, миледи? Мне показалось, что вы привезли с собой только легкий халат. Ночи здесь холоднее, чем в Лондоне. Несколько дней назад леди Сара поручила мне подготовить для вас кое-какую одежду. – Мойра протянула ей ночную сорочку с кружевной отделкой и платье. – Очень милые.

– Да, мне нравится, – согласилась Кортни.

– Что-нибудь еще, миледи? – спросила Мойра, повесив одежду.

«Сара ведет себя более, чем странно, – подумала Кортни. – «Может быть, служанка знает что-нибудь?»

– Мойра, тебе, случайно, не известно, чем обеспокоена леди Сара?

Кортни заметила искорку страха, промелькнувшую в глазах девушки прежде, чем та отвела их.

– О… нет, миледи, – неуверенно произнесла она, складывая дорожную одежду Кортни. – Я отдам это в стирку.

Выражение лица Мойры выдавало ее. Что-то здесь неладно. Кортни решила, что должна узнать все, что происходит с ее загадочной сестрой, сегодня же.

Выйдя из ванны, Кортни завернулась в мягкую простыню и, усевшись перед туалетным столиком, стала расчесывать серебряной щеткой свои мокрые волосы. Посмотрев на тыльную сторону щетки, она увидела выгравированные буквы: БКА. Бренна Киран Аскуит. Это была щетка ее матери. Почему она здесь? Сара так дорожила ею. На щетке еще оставались запутавшиеся нити ее золотистых волос. Это напомнило Кортни, как в детстве она усаживала Сару на стул перед окном и сооружала на ее голове прическу по последней парижской моде из «Журнала для дам» Годе.

Надев платье, Кортни взяла обеденный прибор и вошла в смежную с ее спальней комнату Сары. Было темно, и лишь по ковру тянулась тоненькая полоска света. Она поставила прибор и потерла руки, чтобы разогнать холод сырой ночи, затем закрыла окно и задернула занавески.

Возвратившись в свою спальню, Кортни зажгла свечу и осторожно перенесла ее в спальню Сары, чтобы зажечь светильник у ее кровати.

– Это, конечно, не то, что угли в камине, – проворчала она. – Как вообще ты можешь спать в таком холодище?

Через прозрачный полог Кортни видела миниатюрное тело Сары под сатиновым одеялом с кружевами.

– Ну, давай поднимайся. Ты уже хорошо отдохнула.

Она слегка потолкала свою сестру. Но та не просыпалась.

– Сара, ну сколько можно…

Голос Кортни упал, когда она заметила, что Сара лежит на спине с открытыми глазами и неподвижным взглядом смотрит на кружева балдахина. Кортни приблизила лампу к лицу Сары. Лицо в ореоле золотистых волос было бледно фарфоровой бледностью.

– Сара, – слабым голосом позвала Кортни, глядя на ее тело под покрывалом, на длинные тонкие пальцы пианистки у ее подбородка.

Сара, лежавшая со скрещенными на груди руками, была похожа на ангела. Казалось, ее белый шелковый халат был чем-то испачкан. Да и кровать тоже… Кортни посмотрела на свои руки: густая, коричнево-красная жидкость покрывала их. От тошнотворного запаха, ударившего в нос, у нее перехватило дыхание. «Я задыхаюсь, – подумала она, – задыхаюсь». Ноги у нее подкосились, вскрикнув, она потеряла сознание.