8
Дом Консуэло в Санта-Кларе, Севилья, суббота, 16 сентября 2006 года, 7.45
Утро началось с футбола. Фалькон стоял в воротах. Он чувствовал такую бодрость и силу в ногах, что приходилось останавливать себя, вспоминая, что не следует отражать все удары мальчика. Несколько раз он позволил Дарио забить гол и, стоя на коленях, смотрел, как мальчишка носится по саду, радостно размахивая над головой фирменной майкой в полном восторге и упоении. Консуэло, еще в халате, глядела на них из окна гостиной. На душе у нее было смутно, как будто вольности, допущенные накануне, сейчас вызывали в ней настороженность. Она понимала, что любит Фалькона, в особенности наблюдая его наигранное замешательство, когда очередное пенальти ребенка заставляло мяч с шумом врезаться в заднюю сетку ворот. В этом ее копе сохранилось что-то детское, что вызывало в ней щемящую нежность к нему, почти такую же, какая охватывала ее при виде ее мальчика, падающего на спину с распростертыми руками и принимающего воображаемые поздравления товарищей по команде. Она постучала по стеклу, чтобы пригласить игроков к завтраку, возвращая их тем самым к реальности.
На обратном пути Фалькон, сидя на переднем сиденье такси, оживленно болтал с шофером, обсуждая перспективы севильского футбольного клуба в борьбе за кубок УЕФА. Итоги матчей он знал назубок от Дарио. Потом он забрал свою машину. Движение по ту сторону площади Кубы, затрудняемое все еще продолжавшимся строительством метро, в этот день показалось ему вполне сносным. Он чувствовал себя бодрым, вполне восстановившимся. Грудь распирало жизнерадостное сознание своей силы. Не дававшие покоя заботы отступили. Параноидальная тревога казалась абсурдной. Решения представлялись легкодостижимыми. Он ясно понимал теперь, что историю с Якобом должен обсудить с Пабло из НРЦ. Пытаться все разрулить в одиночку не стоит. Теперь это было ему ясно, и это подтверждали слова Марка Флауэрса, агента ЦРУ, являвшегося по совместительству и ответственным по связям с общественностью американского консульства в Севилье: «Не старайся нарисовать себе всю картину целиком… Никто в мире не способен это сделать». Осознавая всю незначительность доступного ему среза реальности, он уверовал теперь в необходимость выслушать и чье-нибудь другое мнение.
В отделе убийств было еще пусто. Закрыв дверь, он взял в руки аппарат экстренной связи и позвонил Пабло непосредственно в помещение НРЦ в Мадриде. Час был ранний, и к тому же суббота, но Пабло заступил на место Хуана лишь недавно, и Фалькон знал, что застанет его на месте. Рассказ о том, что произошло накануне днем на квартире, расположенной в квартале Ла-Латина, занял у Фалькона полчаса, и еще пятнадцать минут потребовалось, чтобы ответить на все вопросы Пабло, последним из которых был:
— Куда, он сказал, отправляется и когда?
— В Рабат. Сегодня утром. Высокое начальство МИБГ сообщит ему о своем решении.
Долгая пауза.
— Ты еще тут, Пабло?
— Я еще тут, — последовал ответ. — Я обдумываю, не следует ли начать действовать немедленно.
— Почему?
— Якоб не в Рабате.
— Он утром летит туда из Мадрида.
— Самое занятное, — сказал Пабло, — состоит в том, что вчера вечером он прилетел в Хитроу. Возможно, это ничего бы не значило. Возможно, он просто упустил это из виду, говоря о своих планах, но ни в одном из рейсов на Касабланку до этого часа в списках пассажиров его имени нет.
Фалькон почувствовал, как нутро его опять заливает металлический холод.
— Вот поэтому-то, — сказал он, — я вчера и испугался, что теряю его.
— Доверие в нашем деле, — сказал Пабло, — отличается некоторыми особенностями. Оно более зыбко, чем где бы то ни было. От тех, кто постоянно таится, скрывая истинные чувства, трудно требовать надежности и доверять им как самому себе. Это как с романами у женатиков. Сначала ложь сходит им с рук — раз, другой, вырабатывается определенное мастерство уловок и хитростей. Ложь становится постоянной, превращается в основу жизни. Якоб сейчас вынужден притворяться все двадцать четыре часа в сутки. МИБГ взяла его в оборот, проникнув в его семью, и это означает, что помнить о том, кто он на самом деле, Якобу теперь труднее — от скалы, на которой зиждется его самосознание, отвалился увесистый камень.
— Я и есть остающаяся часть этой скалы.
— Без тебя ему грозит полная утрата своей идентичности, — сказал Пабло. — В твою задачу входит предоставить ему спасительный якорь, восстановить его самосознание. Постарайся уверить его в своей надежности, в том, что тебе можно довериться при всех обстоятельствах.
— Он не хотел, чтобы я посвящал в это тебя, — сказал Фалькон. — Боялся передоверить кому бы то ни было контроль над ситуацией и, стараясь контролировать меня, пытался избегнуть моего контроля над собой. Теперь я не знаю, на каком я свете и какое место занимаю в его сознании. Единственное, в чем я уверен, что место это несравнимо по значимости с тем, какое занимает в нем его сын Абдулла.
— Ты должен восстановить его доверие к тебе. Он должен вновь ощутить себя в одной связке с тобой в борьбе против МИБГ. Тебе придется остановить, вернуть его, — сказал Пабло. — А я займусь сбором информации о нем и его действиях.
— Но этим ты подведешь меня. Он поймет, что я говорил с тобой.
— Зыбкость доверия в наших партнерских отношениях бывает обоюдной, — заметил Пабло. — Он не поехал прямиком в Рабат, как говорил тебе. Ты же, в свою очередь, обратился ко мне за советом, как тебе быть. Так что вы квиты — никто не в обиде. Предоставь мне немного времени, не спеши, не советуйся больше ни с кем. В особенности с этим твоим дружком Марком Флауэрсом.
Он повесил трубку. Пабло не одобрял отношений Фалькона с Марком Флауэрсом, завязавшихся четыре года назад, когда Фалькон завоевал уважение агента ЦРУ в одном расследовании. С тех пор они поддерживали связь — Фалькон сообщал ему, что делается в полиции, тот же, в свою очередь, обеспечивал его специальными консультациями через свои знакомства в ФБР.
В дверь постучали, и в кабинет Фалькона вошла Кристина Феррера.
— Ну как дела? — осведомился он.
— Мы изучили все диски из кейса того русского и идентифицировали шестьдесят четыре человека — пятьдесят пять мужчин и девять женщин. Все они запечатлены со спущенными штанами, принимающими наркотики, денежные суммы либо взятки в виде подарков, а в некоторых случаях как то, так и другое.
— Каким образом вы установили личности?
— Висенте Кортесу из ОБОП, а также Мартину Диасу из ЦРОП удалось определить личности всех мафиози, а также всех так называемых жертв, кроме трех человек.
— Какие же «жертвы» имеются в виду?
— Рядовые члены муниципалитета, а также работники мэрии, застройщики, инспекторы строительных компаний, чиновники, занимающиеся вопросами здравоохранения, безопасности, городского благоустройства, несколько местных бизнесменов и агентов по продаже недвижимости. Гвардейцы и Диас не удивились увиденному, даже кадрам совращения малолетних и сексуальных контактов женщин с черными громилами.
— И все это, казалось бы, люди, которых мы призваны охранять, — сказал Фалькон, отводя взгляд и устремляя его в окно. — А выясняется, что они сами преступники и по уши в дерьме!
— Я выделила один кадр, который хотела бы вам показать. Но вам придется пройти в соседний кабинет, потому что инспектор Рамирес настаивает на том, чтобы диски открывались лишь на одном компьютере, из страха, что они могут попасть к нашим друзьям-журналистам.
Фалькон последовал за Феррерой. Девушка села за стол, и пальцы ее забегали по клавишам. На экране появилась картинка: мужчина, обхвативший сзади женщину, чьи руки упираются в постель, а бедра приподняты. Глаза женщины обращены на камеру. Феррера похлопала по экрану.
— Я совершенно уверена, — сказала она, — что эта женщина — сестра Марисы Морено. Я даже не поленилась отыскать в полиции фотографию, приложенную к делу об исчезновении. На старом снимке ей всего семнадцать, но… а что думаете вы?
На снимке из полицейского архива была девушка африканского типа с распущенными волосами. Невинный, открытый взгляд, плотно сжатые пухлые губы. Женщине на экране было за двадцать — то есть как раз столько, сколько должно было быть Маргарите Морено. Волосы убраны в косички, что не являлось единственным отличием — взгляд ее утратил невинность и блуждал рассеянно, глаза странно поблескивали.
Фалькон поднес к экрану фотографию, данную ему Марисой накануне. На снимке волосы Маргариты были убраны в косы.
— Ты права, Кристина. Хорошо поработала, — сказал он. — Вот мы и приблизились, правда?
— К чему приблизились? — спросила Феррера.
— К иной версии истории, рассказанной Марисой, — ответил Фалькон. — К тому, что побудило ее вступить в связь с Эстебаном Кальдероном, к несексуальной подоплеке этой связи, а возможно, и к причине убийства Инес в ее собственном доме.
— Мариса имеет отношение к русской мафии?
— Я виделся с ней дважды и оба раза вскоре после свидания с ней получал звонки с угрозами, — сказал Фалькон. — А кто этот мужчина в кадре? Известно?
— Пока нет.
— Скажи Кортесу и Диасу, что это нам надо понять в первую очередь. Парень скажет нам, в каком месте они удерживают Маргариту. А сейчас давай-ка снова навестим Марису.
— Мы оба?
— Мужчин она не любит, — сказал Фалькон. — Я хочу, чтобы ею занялась ты.
По пути на улицу Иньеста Кристина Феррера позвонила Хосе Луису Рамиресу и Висенте Кортесу. Кадр был надежно сохранен в компьютере Рамиреса в файле, пароль к которому знали только он и Феррера.
Марисы дома не оказалось. Они отправились в ее мастерскую на улице Бустос-Тавера. Мариса открыла им дверь, одетая в алый шелковый халат, распахнутый так, что видны были трусики-бикини. В одной руке она держала молоток и рубанок, в другой — жеваный сигарный окурок.
— Опять вы! — сказала она и сверкнула глазами на Фалькона, прежде чем стрельнуть ими в Ферреру. — А это кто?
— Теперь, когда я отлично понял причину вашего предубеждения к мужчинам, — сказал Фалькон, — я пригласил на встречу с вами мою коллегу. Пусть с вами побеседует детектив Кристина Феррера.
— Encantada,[7]Очень приятно (исп.).
— бросила Мариса и повернулась к ним спиной.
Положив на рабочий стол молоток и рубанок, она завязала пояс халата, села на высокий табурет и закурила свой окурок. Лицо ее выражало по меньшей мере непримиримость.
— Теперь? — повторила она. — Почему же именно теперь вы это поняли, старший инспектор?
— Потому что мы только что нашли вашу сестру, — сказал Фалькон.
Фразу эту он произнес с намерением поразить. И цели своей добился. В последовавшей затем напряженной паузе Фалькон различил боль, испуг и даже ужас, молнией промелькнувшие на красивом лице Марисы.
— Я очень хорошо помню, как сказала вам, что моя сестра вовсе не терялась, — сказала Мариса, призвав на помощь всю свою выдержку.
Выступив вперед, Феррера подняла к ее глазам распечатку кадра из диска, найденного у Василия Лукьянова. Марией взглянула и, поджав губы, подняла глаза на Фалькона.
— Что это такое?
— Найдено среди вещей, принадлежавших известному русскому гангстеру, погибшему вчера утром в аварии на автостраде, — сказал Фалькон. — Это некто Василий Лукьянов.
— Какое отношение это все может иметь ко мне? — спросила Мариса, но видно было, что упомянутое имя ударило ее как молотком. — Если моя сестра, которую я не видела шесть или семь лет, выбрала для себя занятие проституцией…
— Выбрала? — возмутилась Феррера. Она не смогла сдержаться. — Из четырехсот тысяч испанских проституток едва ли пять процентов по доброй воле выбирают это занятие. И не думаю при этом, что с русской мафией связаны они!
— Послушайте, Мариса, мы здесь не для того, чтобы вас уличить, — сказал Фалькон. — Мы понимаем, что вас заставили. Понимаем, кто заставил. Мы здесь, чтобы облегчить вам ваше положение. Помочь вам выпутаться, освободить вас и вашу сестру.
— Я понятия не имею, о каком таком положении вы толкуете, — сказала Мариса. Она еще не собралась, и ей нужно было время, чтобы взвесить все и выработать план действий.
— В чем состояла договоренность? Может быть, они пообещали отпустить Маргариту в обмен на ваш роман с Эстебаном? — спросил Фалькон. — В обмен на получаемую от вас информацию, на то, чтобы узнать от вас об истязаниях, которым он подвергал жену? В обмен на ключ от его квартиры?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Мариса. — Эстебан и я — любовники. Я каждую неделю хожу к нему на свидание в тюрьму. Ходила, пока вы не прервали эти визиты.
— Значит, они до сих пор еще удерживают Маргариту, — сказала Феррера. — Так или не так?
— Что «так или не так»? — сказала Мариса, поворачиваясь в сторону Ферреры и направляя часть своего гнева теперь уже на нее. — О чем вы?..
— О том, что вам все еще приходится выполнять условия сделки, — сказал Фалькон. — И как долго это будет длиться, Мариса? Сколько они продержат вас так на крючке? Месяц? Год? А может быть, вечно?
Говоря это, он вдруг усомнился в своем праве вести это расследование. Может быть, он лично слишком причастен к событиям, слишком пристрастен? Ответственность женщины за гибель Инес, возможно, заставляет его проявлять грубость, делает слишком решительным и прямолинейным?
И все же сперва требуется поставить ее перед непреложным фактом, доказать всю серьезность ее положения и только потом приоткрыть возможность более мягкого решения. Но все это, как догадывался он, если и может быть достигнуто, то не за один день и не в течение одной беседы.
— Эстебан и я были очень близки, — сказала Мариса, нащупывая другую лживую тропинку. — Возможно, людям посторонним это и не бросалось в глаза. Вы могли решить, что я всего лишь использовала его. Что он являлся для меня как бы пропуском в иную, лучшую жизнь. Однако я вовсе не…
— Я уже все это слышал, Мариса, — сказал Фалькон. — Возможно, и стоит разрешить вам свидания с Эстебаном.
— Теперь, когда вы восстановили его против меня, да, старший инспектор? — воскликнула она, вскакивая и воинственно взмахивая сигарным окурком. — После того как вы убедили его в том, что он может избегнуть двадцати лет тюрьмы, переложив вину на несчастную черную девку, которую он трахал? Вы это имеете в виду, да, инспектор?
— Не из-за меня вы очутились в ситуации, в которой очутились.
— Какая еще к черту «ситуация»! — взвизгнула она. — Вы все время толкуете о какой-то «ситуации», а я не понимаю, в чем она!
— Она в том, что на вас оказывают давление, с одной стороны, гангстеры, удерживающие у себя вашу сестру, а с другой — полиция, расследующая взрыв в Севилье, — спокойно пояснил Фалькон.
— Мы находимся в шаге от того, чтобы выяснить, где держат Маргариту, — сказала Феррера, отчего голова Марисы резко повернулась в ее сторону.
— Человек на снимке, — сказал Фалькон. — Он заговорит. Но если вы, Мариса, будете с нами откровенны, ничего не произойдет до тех пор, пока Маргарита не будет вне опасности.
Мариса взглянула на распечатанный кадр. Все еще не готова. Ей все еще нужно время, чтобы решиться, чтобы определить для себя, кто или что опаснее для сестры. Феррера и Фалькон обменялись взглядами. Феррера протянула женщине визитку с номерами своего стационарного телефона и мобильника. Они направились к двери.
— Поговорите с нами, Мариса, — сказала Феррера. — На вашем месте я бы это сделала.
— Почему? Почему бы сделали? — сказала Мариса.
— Потому что мы не занимаемся убийствами беззащитных женщин, проникая к ним в дом, не подкладываем взрывных устройств, не подкупаем местных чиновников и не толкаем девушек на путь проституции, — сказала Феррера.
Они спустились по лестнице из мастерской и очутились в душном знойном воздухе двора. Пришлось на секунду передохнуть в прохладе перехода к улице Бустос-Тавера.
— Мы были совсем у цели, — ответила Феррера. Подняв руку, она сомкнула на ней два пальца — большой и указательный.
— Вот уж не знаю, — сказал Фалькон. — Иногда страх оказывает на людей неожиданное действие. Казалось бы, они уже готовы сделать единственно верный шаг, но вдруг виляют в сторону, потому что во тьме различили приближение чего-то страшного и еще более грозного.
— Ей нужно время, — сказала Феррера.
— А время как раз поджимает, — заметил Фалькон, — и при этом она одна. В сложившихся обстоятельствах потенциальный убийца представляется сильнее, чем тот, кто протягивает руку помощи. Почему к работе с ней я и привлек тебя. Мне хочется, чтобы благодаря тебе она почувствовала, что не одинока.
— В таком случае займемся поисками Маргариты, — сказала Феррера. — Когда мы спасем Маргариту, за ней последует и Мариса.
В управлении они застали инспектора Хосе Луиса Рамиреса. Скрестив руки, он нависал всем своим мощным телом над Висенте Кортесом и Мартином Диасом. Его мускулы бугрились под красной, с открытым воротом рубашкой. Он сердито хмурился, а багровый цвет его лба под черными, зачесанными назад волосами придавал ему еще более грозный вид. Они просматривали кадры с дисков из портфеля Василия Лукьянова. Сцены совращения юных девушек всегда возмущали Рамиреса. Даже видеть свою несовершеннолетнюю дочь под руку с ее молодым человеком ему бывало неприятно, хотя жена и уверяла его, что дочка невинна.
Кортес с Диасом нашли лучший угол обзора, и лицо мужчины в сексуальной сцене с Маргаритой можно было хорошо рассмотреть. Черты лица его выделили, укрупнили, и кадр был разослан по всем полицейским участкам Андалузии, в Гражданскую гвардию и в мадридский ЦРОП.
— Почему ограничиваться только Андалузией? — спросил Фалькон.
— Те мужчины и женщины, которых мы определили, проживают в городках на побережье между Альхесирасом и Альмерией.
— Возможно, оставшихся трех мужчин вы не можете идентифицировать потому, что они не местные, — сказал Фалькон. — Полагаю, что эти кадры по крайней мере следует переслать в Мадрид и Барселону, а также каким-то образом ознакомить с ними бизнесменов — местных и из этих городов. Это явится этапом. Если мы сможем найти девицу и обеспечить ее безопасность, то у нас возникает шанс заставить заговорить Марису Морено. А она, может быть, единственная из оставшихся в живых, кто как-то связан с причастными к севильскому взрыву.
В его кабинете раздался звонок — звонил телефон его связи с НРЦ. Фалькон попросил Рамиреса послать по мейлу крупный план лица неизвестного.
— Я переговорил с МИ-5 насчет Якоба, — сказал Пабло. — О его перелете в Мадрид тем рейсом им, разумеется, стало известно, но они потеряли его самого.
— Потеряли? Как это?
— Они установили за ним слежку. В Лондоне он сел в метро. На Рассел-сквер они потеряли его след.
— Значит, Якоб понял, что за ним хвост, и постарался скрыться. И он догадается или уже догадался, что я говорил с тобой.
— Необязательно. Британцы и раньше интересовались Якобом. На самом деле из этого следует лишь то, что он скрывает от них свои действия, — сказал Пабло. — А еще мы убедились, что его фамилия значится в списках пассажиров на рейс Лондон — Малага завтра утром.
— Ну а что следует из этого?
— Возможно, то, что мы имеем дело с двурушником. А с другой стороны, не исключено, что так вести себя его заставляет давление, оказываемое на него МИБГ, — сказал Пабло. — Нам надо незамедлительно постараться выяснить, на кого он работает.
— Но как это сделать?
— Через тебя. Но мы еще на стадии обдумывания, — сказал Пабло. — Есть и еще одна тема. В доме Якоба в Рабате появилась неустановленная личность. Возможно, какой-то родственник, но марокканцы пока не могут понять, кто это, а вламываться в дом и тем портить нам всю игру они не желают.
— А проверить его документы, когда он выйдет оттуда, они что, не могут?
— Если бы он вышел, они бы это сделали, но он не выходит, — сказал Пабло. — На нашем сайте есть его снимок. Взгляни-ка. Может быть, ты сталкивался с ним в Эссувейре в период отпуска, который проводил там с Якобом. Между прочим, ты уже три недели не связывался с Якобом через сайт НРЦ.
— Это он не связывался со мной.
— А раньше вы постоянно контактировали.
— Учитывая его домашние обстоятельства, неудивительно, что он теперь проявляет большую осторожность.
— Вот над этим-то мы и размышляем, — сказал Пабло. — Что-нибудь еще?
— Я занимаюсь кое-чем, что может оказаться весьма важным в деле с севильским взрывом. У одного русского мафиози мы обнаружили диски с мужчинами, трахающими проституток, — сказал Фалькон. — Помнишь двух главарей заговора — Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито?
— Бенито был членом совета директоров «Горизонта», а Аренас — крупной шишкой в управлении «Банко омни», — сказал Пабло.
— Правильно. Мы не смогли отыскать свидетельств какой-либо причастности обеих компаний к заговору, но так же точно мы уверены, что двигала ими не их приверженность догматам католицизма, — сказал Фалькон. — Я выделил изображение одного мужчины с дисков, найденных у русского мафиози. Наши специалисты по организованной преступности из Коста-дель-Соль смогли установить личности более чем шестидесяти участников оргий, запечатленных на дисках, но кто этот мужчина, сказать они не могут. И мне кажется, это потому, что он не местный.
— И ты считаешь, что это как-то связывает русскую мафию с компанией «Горизонт» и «Банко омни»?
— Может быть, если этот тип окажется среди сотрудников одной из этих компаний или же сотрудником инвестирующей в «Горизонт» и базирующейся в Америке корпорации «Ай-4-ай-ти», — сказал Фалькон. — Дело осложняется тем, что из предыдущих моих расследований я знаю, как скрытны сотрудники этих компаний, а ты, возможно, имеешь доступ к их личным делам в большей степени, нежели я. А тип этот может оказаться путеводной нитью.
— Ты хочешь, чтобы я попробовал установить его личность? — спросил Пабло. — Для тебя, Хавьер, я на что угодно пойду.
Дав отбой, Фалькон отослал на сайт НРЦ крупный план снимка сексуального контакта неизвестного мужчины с Маргаритой и заодно посмотрел фото парня, засевшего в доме у Якоба. Парень оказался ему не знаком.
— Перешлите мне и кадры с двумя другими мужиками с русских дисков, которых мы не можем определить! — крикнул Фалькон в соседнюю комнату Висенте Кортесу.
На экране возникли три лица, и он стал внимательно разглядывать их. Вошел Рамирес и встал возле окна.
— Этот парень, второй неизвестный, — сказал Фалькон, — не похож на испанца.
— Не похож, — подтвердил, перегнувшись через его плечо, Рамирес.
— Двое других могут быть испанцами или латиноамериканцами. А этот парень — типичный янки.
— Янки? — удивленно переспросил выросший в дверях Кортес. — Как вы можете определить это по такому нечеткому изображению?
— За его чертами не ощущается груза истории, — сказал Фалькон. — В нем чувствуется нервозность человека, всецело устремленного в будущее.
— Даже в тот момент, когда он трахает в задницу несовершеннолетнюю, — хмуро добавил Рамирес.
— И все это вы вывели из вот этого кадра? — сказал Кортес. Перегнувшись через плечо Фалькона, он наклонился к компьютеру.
— Взгляни на его прическу, — сказал Фалькон. — В Европе сейчас таких причесок не увидишь. Я назвал бы ее «американская корпоративная». Очень старомодный стиль.
— Тебе надо было бы просмотреть весь клип, — сказал Рамирес, не отрываясь от окна. — Даже секс не растрепал его волос. А ведь под конец, когда он слез с этой бедной девчонки, волосы у него должны были быть взъерошенными. А тут… может быть, парик?
— Возможно.
Зазвонил телефон связи с НРЦ.
Рамирес, взяв под руку Кортеса, вышел с ним из комнаты. Феррера, сунувшись в дверь, прикрыла ее.
— Мы хотим, чтобы ты слетал в Лондон, — сказал Пабло.
— Не могу.
— С комиссаром Эльвирой мы уже переговорили.
— Я уже объяснил тебе, что здесь у нас наметился прорыв. У меня такое чувство, что я наконец-то нащупал ход. Оставить здесь дело я не могу, — сказал Фалькон. — А потом, увидев меня в Лондоне, Якоб сразу поймет, что я все рассказал тебе. И расценит это как предательство.
— Ты повидаешься с парнем из контртеррористического подразделения Скотленд-Ярда. Это некий Дуглас Гамильтон. Он тебя проинструктирует. А встретившись с Якобом, ты объяснишь ему, что привело тебя в Лондон. Что тебе нужно выяснить, какого черта он убегает от хвоста из МИ-5. Что мы не ожидали подобного от нашего новоиспеченного агента, — сказал Пабло. — Понятно, Хавьер? И потом, от работы мы тебя отрываем только на один день. Улетишь ты не позже чем через час, а вернешься уже к вечеру, мы это гарантируем.
— Ладно, — сказал Фалькон. — Посылаю тебе еще два кадра персонажей с русских дисков, личности которых мы не можем определить. Один из них, по моему убеждению, американец.
— Не обсуждай ничего этого со своим дружком Флауэрсом.
— Ты собираешься повторять мне это каждый раз, как только услышишь слово «американец»?
— Марк Флауэрс — очень опытный оперативник. Он нюхом чувствует, что происходит. Я крайне удивлюсь, если он не даст о себе знать звонком еще сегодня.
— А что именно «происходит»?
— Ты поглядел на таинственного незнакомца в доме у Якоба? — спросил Пабло, проигнорировав последний вопрос.
— Никогда мне не встречался, — отвечал Фалькон.
Разговор был окончен. Фалькон угрюмо глядел на аппарат, не желая дальнейших осложнений. Он вызвал Ферреру.
— Меня до вечера не будет, — сказал он. — И я попрошу тебя опять навестить Марису и поработать с ней. Сделай все возможное, чтобы завоевать ее доверие. Она должна сообщить нам, кто именно оказывает на нее давление.
Откинувшись в кресле, он попытался глубоко дышать и прогнать напряжение, вспоминая прощальный поцелуй Консуэло. Поцелуй этот выражал многое. Он заключал в себе сложное чувство женщины, вверяющей мужчине свою судьбу. Потом ему вспомнился футбольный матч в саду и как доверчиво приник к его груди Дарио вечером, накануне матча. Мальчик многое значил для него, заставляя вспомнить собственное его безоглядное доверие матери, то, как целовала его когда-то мама в Танжере. И это сходство с Дарио и осознание им этого сходства заставляло его чувствовать как свою силу, так и слабость, уязвимость. Он открыл глаза и, опершись на стол, расправил плечи, собираясь встать и ехать в аэропорт. Он вдруг понял, что происходит: в нем стали пробуждаться родительские чувства, и это изменило отношение к нему Консуэло, решившей впустить его в свою жизнь, всецело доверившись ему.
— Опять вы! — сказала Мариса, увидев Кристину Ферреру в приоткрывшуюся дверную щель. — Не знаю, что случилось с вашими коллегами. Пол Севильи может быть ограблено и изнасиловано, а вы все ко мне ходите, в мою дверь стучитесь!
— Это потому, что мое дело — убийство, а не что-нибудь другое, — ответила Феррера.
Мариса смерила ее взглядом. Глаза ее блестели: не то выпила, не то наширялась.
— Выбрана специально, — сказала Кристина.
— Для чего выбрана? — спросила Мариса, чувствуя, как под носом у нее собираются капли пота. — Входите, — добавила она внезапно поскучневшим голосом и пропустила Кристину в дверь.
На Марисе были одни лишь трусики-бикини. Она взяла сигарный окурок, закурила и, откинувшись на свой рабочий стол, выпустила изо рта колечко дыма.
— Хорошенькая девственница, — произнесла она.
— Вообще-то я была монахиней, — сказала Феррера. — Возможно, это играет роль.
Мариса насмешливо фыркнула, отчего из носа у нее вырвалась струйка дыма.
— Шутите, наверное.
Окинув ее взглядом, Феррера заметила стоявшую за ее спиной бутылку «Гавана-Клаб» и банку колы.
— Я оденусь, — сказала Мариса.
И, пошарив в поисках одежды, влезла в футболку.
— Ваш начальник, — сказала она и запнулась, роняя пепел. — Не знаю, как его там, но мужик он умный. Головастый. Что для копа редкость. И для севильца также. Умный мужик, Заслал вас сюда одну. Он все время думает, соображает. Пришел сюда, посмотрел мои работы… ни слова не сказал. И все думает, думает. Прокручивает в голове. И в результате — вот вы здесь, у меня, правда? Бывшая монашка. Все просчитано.
— Не такая уж я монашка, — прервала Феррера пьяную болтовню.
— Нет? А почему? Выглядите подходяще, — сказала Мариса. — Наверняка можете сами выбирать себе парней.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— А ко мне-то всякие липнут, — пробормотала Мариса как бы себе под нос. — Расскажите-ка, почему у вас не получилось с монашеством.
— Однажды вечером в Кадисе меня изнасиловали двое парней, — невозмутимо ответила Феррера. — Подкараулили меня, когда я шла к своему парню. Вот так. Подробности вам знать ни к чему. С монашеством не вышло, потому что я небезупречна. Имею слабости.
Мариса сплюнула табачные крошки из жеваного кончика сигары.
— И это тоже просчитано, — неприязненно бросила она.
— Единственное, что просчитал старший инспектор, — это то, что вы вряд ли очень любите мужчин. Почему он и послал к вам меня… женщину.
— Бывшую монашку, которую изнасиловали.
— Он не думал, что я вам это расскажу.
— Зачем же рассказали?
— Чтобы вы убедились, что я не та хорошенькая девственница, которой вы меня сочли, — сказала Феррера. — Я тоже кое-что перенесла, тоже страдала. Может быть, меньше, чем страдает Маргарита, но достаточно, чтобы понять, каково это, когда в тебе видят лишь кусок мяса.
— Выпьете? — осведомилась Мариса. Казалось, слова девушки послужили для нее своего рода сигналом.
— Нет, спасибо, — сказала Феррера.
Мариса щедро плеснула себе в стакан рому и разбавила его колой.
— Садитесь. — Она указала на низкую дешевенькую табуретку. — Вы, похоже, взмокли.
И Феррера окунулась в облако ее запаха — запаха мыла и дезодоранта с примесью пота.
— Вы всегда пьете во время работы?
— Никогда, — отвечала Мариса, вновь поднося зажигалку к своему окурку.
— Значит, сейчас вы не работаете?
— Работала бы, если б не мешали.
— Другие тоже мешают? Не только мы?
Мариса кивнула. Отпила из стакана.
— Дело не только в том, что он считает меня мужененавистницей… — сказала она, тыча в сторону девушки своим окурком. — А я вовсе и не мужененавистница. Как могу я ненавидеть мужчин, если только мужчины могут меня удовлетворить? Трахаюсь я только с мужчинами. Какое же это мужененавистничество? Ну а вы? Тоже трахаетесь только с мужчинами?
— А в чем же тогда дело? — спросила Феррера, чувствуя, что одурманенный алкоголем мозг собеседницы уже повело в сторону.
— Он считает, что я ее убила, — сказала Мариса. — Старший инспектор думает, что я убила его жену. То есть бывшую его, а теперешнюю Эстебана!
— Он этого не думает.
— Вы знали ее?
— Инес? — переспросила Феррера и мотнула головой.
— Не понимаю, почему ваш инспектор женился на такой, — сказала Мариса и, указав на свою голову, сделала отрицательный жест. — Там у нее ничего не было. Полная пустота!
— Все мы ошибались, — сказала Феррера, в чьем сознании мгновенно мелькнули последствия собственных и чужих ошибок.
— Вот Эстебану она подходила, — сказала Мариса. — Для него такой выбор в самый раз.
— Почему вы так говорите?
— Очередной пирожок ни с чем, пустой сосуд, — сказала Мариса и постучала по дереву своего верстака. — Пустышка! Под стать ему!
— Так чем же он вам понравился?
— Скорее следует задаться вопросом, чем я понравилась ему, — сказала Мариса. — Просто под руку подвернулась. И он стал лезть ко мне. А что я при этом думала, значения не имело. Севильские мужики все такие. Лезут. И приманивать не надо.
— А на Кубе мужики другие?
— Там хоть понимают, подходит или не подходит. Оценивают тебя.
— Но вы же не отвергали Эстебана.
— Говорю вам, Эстебан не в моем вкусе! — сказала Мариса, попытавшись изобразить на своем осовелом лице насмешливую улыбку.
— Так как же все произошло?
— Он преследовал меня, не давал проходу.
— На вид вы достаточно опытны, чтобы суметь показать мужчине, что он тратит время впустую.
— Кроме случаев, когда… — сказала Мариса, подняв вверх палец.
В глубине мастерской раздались негромкие звуки какой-то кубинской мелодии, и Мариса, пошатываясь и обходя кучи разного хлама, стала пробираться к мобильнику. Феррера досадливо скрипнула зубами — опять упущенный момент! Взяв в руки мобильник, Мариса удалилась в темный угол и принялась безмолвно слушать то, что ей говорили. После нескольких минут молчания она бросила телефон, шарахнувшись от него, словно вдруг поняла, что он источает яд прямо ей в ухо.