Ресторан Консуэло Хименес, Ла-Макарена, Севилья, вторник, 19 сентября 2006 года, 00.15

Консуэло упала со стула и очутилась под столом мгновенно, словно подхваченная невидимой волной прибоя. Забившись под стол, она стиснула руками виски, зажмурилась, сжалась всем телом. Боль совершенно парализовала ее, пока из горла не выдавился какой-то хриплый, каркающий звук. Сколько бы она ни старалась изгнать из сознания эти ужасные крики, они продолжали звучать в ушах. Крикам этим предстояло вечно жить в ней, надрывая сердце. Твердый стержень, который помогает нам держаться и связывает в нас все воедино, теперь был уничтожен, вырван с дьявольской, бездумной, хулиганской бесцеремонностью.

Фалькон осторожно приблизился к ней.

— Не прикасайся ко мне! — крикнула она, отбрыкиваясь. Любви, нежности, жалости она не хотела. А хотелось ей лишь одного — чтобы кто-нибудь, схватив, перерезал ей горло, чтобы она утонула в крови и погрузилась в забытье. Она хотела разом принять на себя все то насилие, которому по каплям подвергали ее мальчика.

Комната погрузилась в глухое безмолвие. Тишина была такой полной, что впервые из-за звуконепроницаемой двери до них стали долетать звуки — слабый, как пение далекого хора, шум обеденного зала. Они сидели на полу возле упавшего стула. Голова Консуэло ушла в колени, руки прижаты к груди. Фалькон попытался заглянуть ей в глаза. Она не плакала. Огромность ее горя была неподвластна слезам. Женщина лишь тупо разглядывала половицы.

— Тот, первый, голос говорил правду, — тихо сказала она. — Мы не знаем, с кем имеем дело. Для них нет ни норм, ни правил. Не существует никаких разумных доводов. Это все равно как уговаривать смерть повременить.

— Но первый голос хотел, чтобы мы сами в этом убедились, — сказал Фалькон.

— Он жесток, — сказала Консуэло, — но далеко не так жесток, как другой голос.

— Другой… он говорит с нами, ощущая свою слабость.

— Я имею в виду голос внутри моей головы, — сказала Консуэло. — Никакие рассуждения на меня сейчас не действуют, Хавьер. Нельзя рассуждать, услышав то, что мы сейчас слышали. Не знаю, какую химию запустили во мне эти крики, но я теперь не та, что раньше. За какие-нибудь четверть часа во мне произошли необратимые перемены.

— Не позволяй, чтобы это влияло на суть твоих решений.

— Ты-то, Хавьер, к такому привычен.

— Никто не может быть к такому привычен, — сказал он, вспоминая Марису Морено, серую ногу в темном озерце крови, голову на деревянном торсе статуи.

— Единственное, что нам остается сделать с таким чудовищем, как Донцов, — сказала Консуэло, сжав кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев, — это натравить на него собак.

— Ну а Дарио?

— Хуже, чем сейчас, ему, по-моему, быть не может.

Она поднялась на ноги. Отряхнувшись, присела на край стола.

— Я заберу эти диски, — сказал Фалькон.

Она понимала, как тяжело ему далось это решение, но он так хотел. Что до нее, то в ней не осталось ни крупицы сомнения.

— Знаешь, если мы уж встали на этот путь, то придется идти до конца, — сказал Фалькон. — И обратного пути, возможно, тоже не будет. У тебя есть еще два сына, о которых надо…

— Ты хочешь, чтобы я подписала тебе вольную? — спросила она, и взгляды их скрестились.

— Я не предам тебя, Консуэло, — сказал Фалькон. — Я пойду на сделку с совестью. Если надо будет, даже деньги эти им отдам. Пусть я испорчу свою карьеру. Пусть вышибут меня из полиции, засадят в тюрьму на веки вечные и я буду гнить там в позоре, лишь бы с Дарио все было хорошо.

Она взяла его за обе щеки и поцеловала.

— Прости меня, Хавьер. Я знаю, чего тебе это стоит, — сказала она и, набрав номер, включила громкую связь и диктофон.

— Diga, — произнес знакомый голос.

— Мы поговорили с людьми Юрия Донцова, — сказала Консуэло.

— И?

— Он передал, что деньги для него должна собрать я.

— Сколько времени он дал вам?

— Неделю.

— Интересно, — протянул голос. — Должно быть, туго ему приходится. Ну а что насчет дисков?

— Он желает получить их до полудня. И настаивает на том, чтобы это были оригиналы.

— Разумеется. Ведь копии могут быть подделкой, они ничего не доказывают, — заметил голос. — С сыном вы поговорили?

— Когда я попросила доказательство, что с моим сыном ничего не случилось, в ответ они отрубили мальчику палец на ноге.

— Это могло быть лишь представлением, — сказал голос.

— Слышали бы вы эти крики!

— Означает ли это, что вы желаете поручить нам защищать ваши интересы?

— У меня есть к вам вопросы, — сказала Консуэло. — Знаете ли вы, где именно они держат моего сына?

— Пока не знаем. Но у нас там имеются свои люди.

— И они не знают?

— Донцов очень внимательно следит за тем, кому и что следует знать. Единственное, что нам известно, — это то, что мальчика держат не в севильской резиденции Донцова. Но информаторы выяснят, где мальчик находится. Ответ будет найден.

— А о каком «маленьком вознаграждении» вы говорили? — спросила Консуэло.

— Об оригиналах дисков.

— Погодите-ка, — сказала Консуэло. Не отсоединяясь, она отключила звук и, сжав кулаки, уткнулась в них лбом. Необходимость принимать невозможные решения доставляла ей настоящее страдание. — Я так понимаю, что должна выбрать одно из трех, — проговорила она раньше, чем Фалькон успел сказать хоть слово. — Довериться чудовищному Донцову либо непонятному и туманному Ревнику или же обратиться к органам правопорядка — нерешительным и нерасторопным. Первое неприемлемо, третьему препятствует первое, потому что для решения нам отвели меньше двенадцати часов. А значит, придется выбрать второе — Ревника, хотя что из этого выйдет — неизвестно. Можем сколько угодно кусать себе локти, все равно это ничего не изменит.

Оба поглядели на телефон. Она снова включила звук.

— Мы доставим вам диски, как только вы вызволите Дарио.

— Такое условие нас не устраивает.

— Не разъединяйтесь.

— Им еще до шести часов потребуются диски, на которых засняты люди из «Ай-4-ай-ти» и «Горизонта», — сказал Фалькон. — Без них трудно повлиять на сделку между консорциумом и администрацией мэра. Предложим им наугад первое попавшееся и посмотрим, что они скажут.

И опять голос:

— Все диски пронумерованы. Номера проставлены фломастером. Нам нужна половина всего количества с номерами от первого до восьмого и от двадцатого до двадцать седьмого включительно.

— Когда вы планируете начать действовать? — спросил Фалькон.

— Наберите наш номер еще раз через пятнадцать минут.

Телефон смолк. Измученные Фалькон и Консуэло откинулись на спинки стульев.

— Да что там на этих дисках, которые они у нас просят?

Рамиреса звонок Фалькона поднял с постели. Он помнил только то, что неопознанный парень заснят на первом диске и что последние два заблокированы, их нельзя открыть без пароля и специальной программы для восстановления данных, и что программисты над этим работают. Фалькон дал отбой.

Размышляя над тем, что может быть записано на столь ценных последних двух дисках, они опять замолчали — напряжение, которое они испытывали, было столь огромным, что звук человеческой речи, казалось, резал уши. Ресторанный шум за дверью дразнил их, назойливо напоминая о существовании другой жизни, которой им и полагалось бы жить.

В сумочке у Консуэло зазвонил телефон.

— Должно быть, это от Донцова, — сказала она, нажимая кнопку ответа.

— Как дела, сеньора Хименес?

— К полудню вы получите диски.

— Значит, с инспектором Фальконом вы уже связались.

— Он здесь со мной.

— Сеньор Донцов советует вам поторопиться, — произнес голос. — Если доставите диски сегодня еще затемно, сеньор Донцов освободит вашего сына по получении всего четырех миллионов евро, и у вас будет еще целая неделя, чтобы собрать деньги.

— Мне дадут увидеться с сыном?

Фалькон нацарапал ей что-то в блокноте и подсунул это под нос Консуэло.

— Да, — сказал голос.

— А еще вы должны понять, что, поскольку вы известили нас так поздно, мы, возможно, не сумеем предоставить вам все диски. Последние два находятся в другом отделе, куда инспектор не имеет доступа.

— Подождите.

Из стоявшей на столе коробки Консуэло вытащила бумажную салфетку и промокнула пот, струившийся по ее лицу и заливавший глаза.

— А когда вы сможете добыть последние два диска? Самое раннее когда? — осведомился голос.

Фалькон, написав что-то на листочке, подчеркнул первый, еще не заданный ею вопрос.

— В десять часов, — сказала Консуэло. — Где же мы встретимся?

— Не разъединяйтесь.

Молчание длилось, казалось, целую вечность. Ответа все не было. Жизнь висела на волоске. Консуэло представляла себя зародышем в материнской утробе, не имеющим понятия о времени и ждущим своего рождения на свет без осознания того, что его ждет.

— Когда у вас в руках будут первые двадцать пять дисков, — сказал голос, — отправляйтесь из Севильи на север по дороге на Мериду. Там, где от нее отходит ветка в сторону Сьерра-де-Арасены и Португалии, будет бензозаправочная станция. Там дождитесь дальнейших инструкций.

Парковка была пуста. Управление полиции безмолвствовало, погруженное во мрак. От дорожного покрытия все еще исходил дневной жар, когда Фалькон с черного хода проник в здание. Быстро вбежав по лестнице в свой кабинет, он включил все компьютеры, взял ключ от комнаты для вещдоков и опять спустился вниз. Забрав все диски в отдел убийств, он стал делать копии, по пять штук за раз, на всех компьютерах.

Решив, что разницы между копией и оригиналом каждого из дисков Донцов не усмотрит, он принялся жадно искать черный фломастер. Время, так невыносимо томительно тянувшееся в ресторане с Консуэло, теперь неслось вскачь с немыслимой, оголтелой скоростью. Наконец фломастер был найден в столе у секретаря Эльвиры, и Фалькон помчался с ним обратно, в отдел убийств. В спешке он чуть было не растянулся на лестнице, после чего заставил себя успокоиться и двигаться чуть помедленнее — не хватало еще уборщикам утром найти его на площадке с проломленной головой!

Через тридцать пять минут у него были готовы четыре комплекта. Почему не придумают что-нибудь для ускорения этого процесса? Пот лил с него градом. Потом наступила минута, когда ему оставалось только ждать. Мысленно он клял все эти бездумные железяки — компьютеры. Нетерпеливо вцепившись в ручки кресла, он торопил время и сам удивлялся тому, что с ним происходит. Совсем недавно он спокойненько пил пиво на площади возле Санта-Мария-Ла-Бланка, и вдруг он срывается с места, пуская псу под хвост все свои принципы, все, чему он служил и что защищал, и при этом никто его не неволит, не приставляет пистолета к виску, не грозит ножом, рядом с собой он не видит маньяка с взрывным устройством на поясе… И все же рядом витает угроза, и ад, кажется, вот-вот разверзнется перед ним. Зазвонил его мобильник.

— Где же ты? — спросила Консуэло.

— Сейчас-сейчас!

Последние копии. Он перевел дух. Фломастером аккуратно проставил номера, спустился вниз в комнату для вещдоков, поместил оригиналы дисков обратно в сейф, запер его. Сунул в карман ключ от хранилища вещдоков. Бегом помчался на парковку, плюхнулся в машину и мокрыми от пота руками ухватился за руль. Руки скользили на рычагах. Он включил кондиционер. Грудь овеяло прохладой. Он вернулся в город и встал возле ресторана. Консуэло, рванув дверцу, поспешно села в машину. Он тронулся.

— Что? — спросил он, заметив ее вопрошающий взгляд.

— Чем ты занимался? — спросила она. — Ты же весь мокрый!

— Там, на заднем сиденье, есть рубашка, — сказал он. — Ревник. Второй голос. Что они велели нам делать?

— Они позвонили со своим планом, — отвечала Консуэло. — К счастью, он совпал с нашим. Они пожелали, чтобы передача дисков Донцову состоялась пораньше. Я сказала, что мы так и сделаем. Это им понравилось. Они уже едут.

Фалькон вел машину вдоль набережной, мимо сооружений бывшей «Экспо-92» на острове Картуха.

— И они понимают, что нам велено ехать на автозаправку исключительно для того, чтобы Донцов мог убедиться, что мы не привели за собой хвост.

— Человек от Ревника сказал мне, что на них работают два бывших агента КГБ, — сказала Консуэло. — Четыре года назад у них был распущен так называемый СОБР, элитное подразделение быстрого реагирования, и высококлассные, отлично тренированные бойцы вдруг оказались не у дел на маленькой пенсии. Трех из них подрядил работать на себя Ревник.

— Выходит, разговор у вас был обстоятельный.

— Узнав, что ты уехал за дисками, он стал гораздо откровеннее и разговорился, — сказала Консуэло. — Я многое узнала от него о русской мафии. Знаешь, они мало чем отличаются от наших севильцев. Тоже стараются расставлять на ключевые должности хороших знакомых и действовать через них, и система работает.

— Ну, мэрия до убийств еще не докатилась.

— Но многие члены городского совета Марбельи арестованы за коррупцию.

— А что-нибудь практическое тебе сказал этот человек? Например, каким образом они собираются следить за нами?

— Он сказал, что у них есть подслушивающее устройство. Зная номер моего мобильника, они могут поймать мой сигнал, подключиться и слушать, — сказала Консуэло. — Какое неуважение к служителям закона и правопорядка, верно?

Фалькон ничего не ответил.

Она сжала его локоть. Фалькон свернул налево, по похожему на арфу мосту Калатравы[16]Мост Аламильо через Гвадалквивир построен архитектором Сантьяго Калатравой для соединения с островом Картуха, где проходила всемирная выставка «Экспо-92».
переправился на другой берег и, удалившись от городских огней и миновав олимпийский стадион, нырнул в темноту.

Дорога была почти пустынной. Редко когда попадался одинокий грузовик. Новый объезд возле Лас-Паханосас тоже был ровным и пустынным, лишь огоньки дорожной разметки — приятный знак человеческого неравнодушия. Консуэло сидела скрестив щиколотки и все время теребила кольца. Голова ее была откинута на подлокотник, в открытых глазах отражались дорожные огни. Время от времени она испускала глубокий прерывистый вздох.

— Я слышу твои мысли, — сказал Фалькон.

— В бизнес-переговорах обычно одно дело слова и выставляемые требования, а другое — подтекст, — сказала Консуэло.

— Тебя беспокоит, почему этот зверский Донцов спустя полчаса вдруг превратился в здравомыслящего и вполне вменяемого человека? — спросил Фалькон.

— Почему ему вдруг стало так важно получить диски на семь или восемь часов раньше, чем он требовал первоначально? Почему они вполовину уменьшили выкуп, запросив теперь лишь четыре миллиона? С чего бы это внезапное проявление слабости?

— Возможно, Донцов больше нуждается в деньгах, чем мы думали, — сказал Фалькон. — Человек от Ревника тоже высказал нечто подобное.

— И сумма эта теперь гораздо ближе к той, которую я могу заплатить. Вот почему я и думаю: с какой бы стати Донцову так ослаблять давление на меня?

— Мне это вовсе не кажется ослаблением давления. Наоборот, он натягивает вожжи. Заставляет нас поторопиться. Дает меньше времени на размышление.

— Как по-твоему, когда я сказала ему, что другая группировка утверждает, будто Дарио находится у них, он заподозрил нас в сговоре с теми, с кем мы и действительно вступили в сговор?

— Вот он и заставляет нас шевелиться, — сказал Фалькон. — И тем самым убеждается, что мы все еще верим ему и не попались на удочку другой, блефующей, стороне.

Они прибыли на автозаправку, где им предстояло подождать. Фалькон заправился и, налив две чашечки черного кофе из автомата, отнес их в машину.

Они припарковались перед входом в hostal[17]Гостиница (исп.).
по соседству. Фалькон сменил рубашку. Глядя во мрак, они молча тянули кофе.

— Если все окончится благополучно, ноги моей в Коста-дель-Соль больше не будет. В жизни сюда не приеду, — сказала Консуэло.

— Последние сорок лет в Коста-дель-Соль все как было, так и есть — ничего не изменилось. Зачем же так менять свои привычки?

— Затем, что только сейчас я ясно поняла, как действуют эти люди. Ведь каждый жилой комплекс, каждый строящийся район, каждое поле для гольфа, каждый пляж, каждый парк аттракционов или казино — все, что служит развлечению туристов, выстроено на доходы с человеческого горя и слез. Сотни тысяч девушек гонят работать в бордели и ночные клубы. Сотни тысяч губят себя, втыкая в тело иголки. Сотни тысяч безмозглых, опустившихся наркоманов нюхают белый порошок, чтобы потом ночь напролет танцевать до упаду или трахаться! И это не считая эмигрантов, трупы которых выбрасывает волна на этом благословенном побережье! Нет, хватит, наелась досыта!

Каждое свое слово она подчеркивала, яростно вдавливая пятку в днище машины. Фалькон протянул к ней руку, чтобы успокоить, и в это мгновение зазвонил мобильник. Она молниеносным движением сняла его с приборной доски. Послышалось верещанье поступившего сообщения. Подручный Донцова слал текст.

— Они велят ехать к северу, на Мериду.

Взвизгнув шинами, Фалькон сделал резкий разворот от гостиницы и по пышущей жаром дороге свернул налево.

— Как ты думаешь, наши друзья получили это сообщение? — спросила Консуэло, бросив обеспокоенный взгляд в бесстрастное лицо Фалькона.

— В технике я не силен, — сказал он, заглушая ужасную тревогу от безумства, которое они совершали. — Нам остается верить, что они свою работу знают.

После десяти километров пути им было приказано съехать с шоссе, и под диктовку многочисленных эсэмэсок, приходивших на мобильник, они стали кружить по разбитым, в пятнах свежеположенного асфальта дорогам, мимо деревенек по обеим сторонам, освещенных одиночными уличными фонарями, забирая в горы, в непроглядную темноту, среди запаха прохладных сосен, альпийских роз и горячей сухой земли, веющего в полуоткрытые окна машины. Консуэло ерзала на сиденье, глядя то в переднее, то в боковое стекло, проверяя в зеркальце, не видно ли чего сзади.

— Если бы люди Ревника следовали за нами так, чтобы мы могли их видеть, то их увидели бы и люди Донцова, — сказал Фалькон. — Так что успокойся и гляди вперед.

— Где мы, черт возьми, едем?

Машина громыхала по дороге. Показался знак: Кастильбланко-де-Лос-Арройос. Поворот налево. И снова тьма.

— Сколько времени мы уже едем? — спросила она.

— Сорок минут.

Она положила руку ему на плечо.

— Там нет никого. За нами никого нет и быть не может в такой тьме. Да они бы увидели фары еще издали, за много километров, — сказала она, чувствуя, что храбрость изменяет ей. — Нам придется сколько можно потянуть время.

— Им еще и с дисками надо будет разобраться, — сказал Фалькон.

Зазвонил мобильник, на этот раз это был простой телефонный звонок. Человек от Донцова.

— Слева вы увидите указатель на Эмбальсе-де-ла-Кала. Поезжайте туда и сообщите, когда доберетесь.

Четыре минуты.

— Прибыли.

— Теперь второй поворот направо.

Они съехали с бетонного покрытия на грунтовую дорогу.

— Там будет надпись, сделанная от руки: Гран-ха-де-лас-Онсе-Игерас. Сверните туда.

Следуя указателям, они поехали по травяным зарослям между низких и раскидистых каменных дубов. Преодолев так несколько километров, въехали в открытые ворота, ведущие к одноэтажному дому. Передние фары скользнули по выбеленным стенам, приоткрытым ставням и зарешеченным окнам, по облупленной, выкрашенной красной краской двери.

— Поставьте машину в сарай, — сказал голос. — Оставьте ключи в зажигании. Выходите, подняв руки. Диски — на голову. Встаньте возле гаража и раздвиньте ноги.

В сарае они увидели ржавую землечерпалку желтого цвета. До Консуэло долетало тепло включенного двигателя.

Оба, она и Хавьер, встали в нескольких метрах сзади машины, держа руки на голове. Двое мужчин в бейсболках, плохо различимые в лучах их фонариков, приблизились к машине. Лица их прикрывали платки. Один вошел в гараж, другой, тщательно ощупав Фалькона, нацепил ему на глаза повязку. Фалькон услышал, как хлопнула дверца багажника — открылась, а через несколько секунд вновь закрылась. Второй мужчина вышел из гаража, запер двери. Первый подошел к Консуэло сзади, присел на корточки. Надо было бы ей надеть брюки. Взяв фонарик в рот, он принялся ощупывать ее, начав с лодыжек.

— Вы же видите, что там я ничего не прячу, — сказала она.

Ответа не последовало. Руки полезли к ней под юбку. Она скрипнула зубами, когда его пальцы проникли ей между ног, огладили ей бедра и ягодицы и опять поползли вниз. Он щупал ее пониже спины, тискал груди, живот, урча, утыкаясь ей в плечо. Потом и ей нацепил повязку.

— Идем, — сказал он, потянув ее за руку.

Другой мужчина занимался Фальконом. Они направились к низкому деревянному дому, и пришлось пригнуться, когда их втолкнули в низкую дверь.

— Сядьте.

Их пихнули в кресла. Говорил с ними лишь кубинец — тот самый, чей голос они слышали по телефону. Коробка с дисками лежала теперь на коленях у Фалькона. Повязка на глазах ему не понравилась — к такому он был не готов.

— Не представляю, как я узнаю сына с этой штукой на глазах, — сказала Консуэло. — Сейчас я сниму ее.

— Подождите! — вскричал кубинец.

— Осторожно, Консуэло, — сказал Фалькон.

— Не ощупывать же мне его! — добавила она, сдергивая повязку.

Фалькон тоже снял повязку. Мужчины в комнате, не зная, за кого из них приниматься, на секунду растерялись. Двое русских уже успели прикрыть лица платками, двое других были в масках с прорезями для глаз и рта. Один из них шагнул к Консуэло, в руке у него был пистолет, который он и приставил к ее лбу. Рука его подрагивала, но не от страха, а скорее от ярости. Держа палец на крючке, он снял пистолет с предохранителя. Консуэло часто заморгала, шея ее напряглась, и она втянула ее в плечи, когда дуло пистолета коснулось ее кожи. Кубинец что-то сказал по-русски. Последовал сердитый обмен репликами, и русский отступил.

— Если вы хотите остаться в живых и увидеться с сыном, вы должны слушаться и делать так, как вам велят, — сказал кубинец. — Эти люди ни в грош не ставят вашу жизнь, убить вас им будет не труднее, чем выкурить сигарету.

Теперь кубинец стоял перед ними. Он был единственный в этой комнате, чей вид не внушал страха и не вызывал опасений. Над платком на лице у него были очки.

— Ничего не делайте по собственной инициативе. Если я говорю вам что-то сделать, двигайтесь медленно. И самое главное — сохраняйте спокойствие.

Четверо русских, маячивших за его спиной, были крепкими и коренастыми, и Фалькон, едва взглянув на них, понял, что даже самый сильный из его ударов не причинит им никакого вреда. По виду настоящие трудяги, поднаторевшие в физической работе. Такие мускулы даются не тренировками в спортзалах, хотя двое из них и были одеты в тренировочные костюмы, без сорочек, прямо на голое тело, и из-под приспущенных на груди молний у них выбивались пучки волос. Мускулы вроде тех, что демонстрировали они, обычно наращиваются десятилетиями жестоких драк, когда бьешь не только ты, но бьют и тебя. На толстых запястьях у них красовались массивные золотые часы, руки были испещрены татуировками.

— Сеньор Донцов нам покажется? — спросил Фалькон.

— Прибудет в свое время, — отвечал кубинец. — Но прежде, как вы легко можете догадаться, мы должны взглянуть на диски.

— Первым делом я желаю встречи с сыном.

— Сына вы увидите, как только мы убедимся, что диски эти подлинные, — заверил ее кубинец. — Осторожность в данном случае мне кажется извинительной.

Взяв один из четырех стульев с плетеными сиденьями, кубинец сел за стол и раскрыл ноутбук. Фалькон передал ему диски. За спиной кубинца находилась комната с запертой дверью, а подальше, за спинами четырех русских, которые теперь дымили сигаретами, виднелась еще одна. Электричества не было. Помещение освещали газовые и керосиновые лампы, отбрасывавшие ярко-белые и маслянисто-желтые пятна света на деревянный потолок. Пол тоже был пятнистый — темные и светлые грубые керамические плитки кое-где поросли плесенью. Толстые стены, судя по всему, уже много лет не знали побелки. Они облупились, и штукатурка сыпалась на пол.

Кубинец между тем приступил к работе. Проглядывая двадцать пять дисков, он время от времени помечал что-то в блокноте. Звук он приглушил, поэтому записанных стонов и пыхтенья слышно не было. Он прокручивал запись, проигрывал и опять прокручивал.

— Ну и что теперь? — спросил Фалькон, чутко подмечавший каждую деталь, в том числе что русские держались поодаль, словно сторонились пленников. Дистанцию он определить не мог, зная только, что расстояние это его нервирует и смущает.

— Терпение, инспектор, — сказал кубинец. — Когда придет время, вы все узнаете.

— Моего сына здесь нет, ведь правда же? — почти в истерике вскричала Консуэло. — Я чувствую, что держат его в другом месте! Где он? Что вы с ним сделали?

— Материнское чутье изменяет вам. Он здесь, — сказал кубинец, глядя в дальнюю комнату на стоявших там теперь русских. — Ему пришлось вкатить успокоительного. Сделать укольчик. Таких мальчишек, как он, иначе не угомонишь.

— В таком случае дайте мне взглянуть на него. Вы же получили что хотели. И хотя просмотр дисков еще не окончен, вы знаете, что мы передали вам все обещанное.

— Я делаю все по инструкции, — сказал кубинец. — Если я начну своевольничать и нарушать приказ, это окончится плохо.

— Я должна увидеть его! — С этими словами Консуэло встала и направилась к двери.

Русские побросали свои сигареты. Тот, кто находился ближе к двери, выхватил из-за пояса пистолет. Двое других мгновенно окружили ее и взяли в тиски. Она била их кулаками, лягалась, но они словно не чувствовали ударов — даже не жмурились и никак не выражали своей досады или раздражения. Кубинец сказал им что-то по-русски. Они подняли ее и, протащив через всю комнату, бросили в кресло. Когда ее несли, она, отбиваясь, молотила ногами, и один уже занес над ней руку для удара, но кубинец опять сказал что-то по-русски.

— Я просил их быть с вами поаккуратнее, — пояснил он, уже по-испански. — Если бы он вас ударил, вы бы, думаю, и через неделю не очухались, или же он вообще свихнул бы вам шею. Эти люди не очень-то умеют рассчитывать свою силу.

— Не нравится мне это, — сказала Консуэло, и в глазах ее впервые показался страх — не за себя и собственную шкуру. — Очень и очень не нравится!

— А все потому, что вы пытаетесь сопротивляться, — сказал кубинец. — Я понимаю, как это трудно, но постарайтесь расслабиться.

— Тогда объясните нам предусмотренный порядок, — сказал Фалькон. — Она успокоится, если вы расскажете, что с нами будет дальше.

— Я проверю диски. Сейчас проверено уже больше половины, — отвечал кубинец. — Если все будет в порядке, то я позвоню, и сеньор Донцов приедет, чтобы их забрать. Именно тогда вы и увидите вашего сына, перед тем как сеньор Донцов заберет его с собой. Мальчик останется с ним до тех пор, пока не будет выполнена остальная часть договоренности. Вас это устраивает?

Фалькон и Консуэло переглянулись. Ей даже не пришлось мотнуть головой — и без того было ясно, что устроить это их не может. Никоим образом. Кубинец глядел куда-то поверх экрана. Он знал, что предстоит. Он уже бывал в подобных ситуациях и знал, что лучше всего человек умеет распознавать приближение своей кончины. Он знал, как в гражданских войнах происходят убийства, знал, как убивают соседей, близких знакомых, людей, с которыми вместе рос, с чьими семьями дружишь с самого детства. Обычно людей сгоняют, как стадо, в загон и держат там, чтобы убить в них все человеческое, а тогда уже они, как овцы, только и годятся что на убой! Кубинец знал, что обо всем начинает догадываться и Фалькон, глядевший сейчас на русских в попытке понять их и что они собираются делать. Теперь Фалькон понял, что означала эта их отчужденность, желание держаться в отдалении, они старались сохранять дистанцию, чтобы не почувствовать людей в своих будущих жертвах и чтобы не зародить в тех предчувствия грядущей гибели — скотина ведь не предчувствует приближения ножа.

— Зачем вы это делаете? — спросил Фалькон.

— Что именно?

— Не заставляйте меня это произносить.

— Успокойтесь, инспектор. Все будет хорошо, — сказал кубинец. Сказал лениво, словно из гамака.

Потом он позвонил по мобильнику, поговорил по-русски.

— Вы знали Марису Морено? — спросил Фалькон.

Кубинец пожал плечами. Захлопнул крышку мобильника и, кивнув русским, принялся укладывать в коробку диски и закрывать ноутбук. Тяжелый день был — работа в офисе, а под конец еще и это малоприятное дело.

— Ну а деньги? — спросил Фалькон. — Разве деньги вам не нужны?

— Получить их сейчас слишком сложно, — отвечал кубинец.

— А недостающие диски, те, что зашифрованы? — спросил Фалькон, когда к нему уже подошли.

— У нас нет возможности взломать код, — сказал кубинец.

Двое русских, по одному слева и справа, повели Фалькона в темноту. Консуэло ринулась к двери, за которой находился накачанный успокоительным Дарио. Один из русских, обхватив ее за талию и оторвав от земли, стиснул, прижав к себе. Другой удерживал ее брыкающиеся ноги. Вдвоем они и ее выволокли наружу.

Они прошли за дом. Дорогу осветили фонарики. Луны на небе видно не было. Темнота была такой ощутимо густой, что Фалькон удивлялся самой своей способности двигаться, делать неровные спотыкающиеся шаги. Ветерок веял сыростью — где-то рядом чувствовалась вода, поблизости обозначилось озеро. Луч фонарика уперся вниз, а потом внезапно скользнул по двум кучам свежевырытой земли, за которыми начинались густые травы Фалькону даже не верилось, что все это происходит с ним… с ними. Как он с его опытом мог допустить подобное безумие?

Яма была глубокой. Та землечерпалка в сарае. При полной нелепости происходящего все наконец совпало. Но что поделаешь теперь, если проявил такую вопиющую непредусмотрительность! Его поставили у дальнего края ямы, затем повернули спиной к озеру и лицом к приземистой деревянной хижине. Другие два русских приволокли Консуэло, тихую, несопротивлявшуюся. Они помогли ей встать рядом с ним. Фалькон ухватил ее руку, переплетя ее пальцы со своими, поцеловал ладонь.

— Прости, Консуэло, — смиренно сказал он.

— Это я должна просить у тебя прощения, — отвечала она. — Я первая попалась на эту удочку.

— Не могу поверить, что дал себя так одурачить.

— Так и не повидала я Дарио, — слабым голосом с горечью сказала она. — Что теперь с ним будет? Что они сделали с моим бедненьким сыночком?

Он неуклюже поцеловал ее, на секунду приник к ней всем телом, она тоже прижалась к нему. Русский разнял их, толкнув на колени у самого края ямы. Но они продолжали держаться за руки, и пальцы их оставались сцепленными. Двое русских, что притащили к яме Консуэло, уже возвратились в дом. Оставшийся фонарик был брошен на землю и теперь освещал яму, ее темное и сырое от близости озера нутро. Щелкнули предохранители. На головы их легли, придавив их, тяжелые руки. Они сильно, до боли, до хруста в костях сжали пальцы друг друга. Прокричал филин. В ответ негромко хохотнула его самка. Неужели это последнее, что они услышат перед кончиной?

Нет, раздался еще и другой звук.