Севилья

7 июня 2006 года, среда, 20.30

Фалькон позвонил старшему инспектору Барросу узнать, обыскивал ли кто-нибудь квартиру Мигеля Ботина. Выяснилось, что никто из КХИ там не был. Он связался с Рамиресом, дал ему адрес Ботина и попросил приехать и поискать карточку электрика. Потом он позвонил Баэне, дал ему номер мобильного телефона имама и велел узнать данные по звонкам. Он позвонил Эсперансе, подруге Мигеля, но она не слышала, чтобы какие-нибудь его друзья работали электриками. К тому времени, как он сделал эти звонки, он уже добрался до дверей церкви Сан-Маркое. Еще не было девяти. Он просмотрел список текстовых сообщений, чтобы проверить, нет ли новостей от Серрано. Новости были. Сотрудники музея видели Рикардо Гамеро у стола продажи билетов. По словам двух охранников, он быстро прошел по залам, не глядя на экспонаты. Третий охранник видел, как Гамеро около двадцати минут разговаривает с человеком лет шестидесяти с лишним. Этот охранник сейчас в управлении полиции, с ним работает художник-криминалист, который составляет портрет этого пожилого мужчины.

Отцу Роману было сорок с небольшим. Он уже снял с себя облачение; теперь на нем был обычный темный костюм, пиджак он перекинул через руку. Он стоял в нефе, в выложенном кирпичом внутреннем пространстве храма, и разговаривал с двумя женщинами в черном. Увидев Фалькона, он извинился перед своими собеседницами, подошел к нему, пожал руку и провел его в свой кабинет.

— У вас усталый вид, старший инспектор, — заметил он, усаживаясь за стол.

— Первые дни после таких событий — всегда самые длинные, — проговорил Фалькон.

— После утра вторника число моих прихожан удвоилось, — сказал отец Роман. — Неожиданно много молодежи. Они в смущении. Не знают, когда это кончится и как это может кончиться.

— В смущении не только молодые, — произнес Фалькон. — Но извините, святой отец, мне надо спешить.

— Разумеется, — согласился отец Роман.

— Возможно, вам уже известно, что один из ваших прихожан сегодня покончил с собой. Рикардо Гамеро. Вы его знали?

Отец Роман заморгал, сраженный этой внезапной новостью. От потрясения он на время лишился дара речи.

— Извините, что так вывалил на вас это известие, — сказал Фалькон. — Он совершил самоубийство сегодня днем. Видимо, вы его знали. Как я понимаю, он был очень…

— Я познакомился с ним, когда мой предшественник заболел, — проговорил отец Роман. — Они были очень близки. Мой предшественник помог ему решить многие вопросы относительно его веры.

— А насколько близко вы знали Рикардо?

— Мне кажется, он не стремился установить со мной такие же отношения, как с моим предшественником.

— Вам известно, что это были за «вопросы веры»?

— Это было строго между ними. Рикардо со мной об этом не говорил.

— Когда вы видели Рикардо в последний раз?

— Как всегда, он был здесь на воскресной службе.

— И с тех пор вы его не видели?

Отец Роман молчал; казалось, он борется с мучительной тошнотой.

— Извините, — наконец сказал он, справившись с собой. — Пытался вспомнить наш с ним последний разговор… и были ли тогда какие-нибудь указания на то, что он озабочен до такой же степени, как бывало во времена моего предшественника.

— Вы, случайно, не видели его сегодня, святой отец?

— Нет-нет, сегодня нет, — ответил он рассеянно.

— Вы слышали о такой компании — «Информатикалидад»? — спросил Фалькон.

— Я должен был о ней слышать? — произнес отец Роман, хмурясь.

— Они активно набирают персонал среди вашей паствы, — пояснил Фалькон. — Это происходит без вашего ведома?

— Простите, старший инспектор, но меня смущает путь, по которому развивается наша беседа. Я чувствую на себе давление ваших подозрений, но я не совсем понимаю, в чем вы меня подозреваете?

— Лучше просто отвечать на вопросы, чем пытаться разгадать их подоплеку. Сложилась очень запутанная ситуация, — произнес Фалькон. — Вы когда-нибудь встречались с человеком по имени Диего Торрес?

— Не самое необычное имя и фамилия.

— Он к тому же директор по персоналу компании «Информатикалидад».

— Я не всегда знаю, кем работают мои прихожане.

— Но вашу церковь посещает человек с таким именем и фамилией?

— Да, — выдавил из себя отец Роман.

Фалькон проглядел список руководителей «Информатикалидад». Четверо из десяти были прихожанами отца Романа.

— Не будете ли вы так любезны сообщить мне, что здесь, собственно, происходит? — осведомился Фалькон.

— Здесь ничего не «происходит», — ответил отец Роман — Если, как вы говорите, эта компания использует мою церковь как своего рода неофициальное агентство по набору персонала, то что я могу сделать? Такова природа людей: они встречаются в церкви, между ними возникают социальные связи. Вполне возможно, что кто-то кого-то куда-то приглашает, и вполне вероятно, что кто-то может предлагать кому-то работу. Многим кажется, что сейчас церковь стала оказывать меньшее влияние на общество, но это не значит, что некоторые храмы не могут выполнять ту же роль, какую они играли когда-то.

Фалькон кивнул. Он воодушевился было, наконец найдя связь, но потом понял, что она слишком хрупка.

— Вы знали профессию Рикардо Гамеро?

— Я узнал от моего предшественника, что он работает в полиции, но я не имел представления, чем именно он занимается, точнее, занимался. Он был сотрудником вашего отдела?

— Он работал в КХИ, а именно — в антитеррористической группе, — ответил Фалькон. — Исламский терроризм.

— Думаю, вряд ли он говорил об этом со многими, — заметил отец Роман.

— Вы, случайно, не замечали, чтобы он проводил какое-то время с людьми из «Информатикалидад», о которых я упоминал?

— Наверняка проводил. За углом есть два кафе, и, когда люди выходят из моей церкви, они отправляются туда. Там они общаются.

— Как вам кажется, у него с ними были регулярные встречи?

Отец Роман покачал головой.

Фалькон откинулся на спинку стула. Ему нужно было получше подготовиться к этой беседе. К тому же он устал. Казалось, полет в Касабланку и обратно был месяц назад. Каждая минута была заполнена под завязку не только его собственными находками, но и все новыми сведениями, добываемыми в ходе одновременно идущих расследований: колоссальные людские ресурсы задействовались по всей Испании, по всей Европе, по всему миру, — и в итоге часы казались днями.

— Вам было известно, что «Информатикалидад» использовала для тех же целей не только вашу церковь, но и два других храма в старом городе? — спросил Фалькон.

— Видите ли, старший инспектор, вполне возможно, что у этой компании была такая неофициальная кадровая политика — принимать на работу лишь активных католиков. Не знаю. По-моему, в наши дни вы не вправе просить у агентства по подбору персонала проявлять дискриминацию, действуя в вашу пользу. Что бы вы сделали на их месте?

— У них действительно есть своя неофициальная кадровая политика, — сказал Фалькон. — Они не берут на работу женщин. В этом их сходство с католической церковью.

Возвращаясь к машине, Фалькон позвонил Рамиресу; тот все еще обыскивал квартиру Мигеля Ботина.

— Никакого продвижения, — сообщил Рамирес. — Странное место. У меня такое ощущение, что здесь кто-то побывал до нас. Как-то тут слишком уж аккуратно. Мы перевернули все вверх дном, сейчас взялись за библиотеку.

— У меня есть свидетель, который видел, как он дает визитку имаму.

— Может быть, она до сих пор у имама в портфеле, под развалинами.

— В каком состоянии было место взрыва, когда ты там был в последний раз?

— Работу с главными тяжестями закончили. Кран уехал. Теперь они действуют руками, рядом — всего два самосвала. Они поставили леса и отгородили оставшиеся обломки. Около шести групп экспертов готовы войти внутрь. Они рассчитывают попасть в саму мечеть завтра поздним утром.

— Когда закончите с квартирой Ботина, пусть все разъедутся по домам и поспят, — сказал Фалькон. — Завтра нам предстоит еще один большой день. Ты видел судью Кальдерона?

— Только по телевизору, — ответил Рамирес. — Он давал пресс-конференцию вместе с комиссаром Лобо и комиссаром Эльвирой.

— Что-нибудь важное для нас?

— Если Кальдерону надоест быть судьей, он вполне может стать ведущим какого-нибудь ток-шоу.

— То есть он ничего им не сообщил, но выглядело так, будто он рассказал им все.

— Именно так, — подтвердил Рамирес. — И хотя мы за сегодня ни хрена не добились, он сделал из нас героев.

Путь домой был непривычно тихим. В десять вечера на улицах Севильи обычно царит оживление, в барах полно народу. Сейчас многие заведения оказались закрыты. Машин было так мало, что Фалькон двинулся через центр. Под деревьями на площади Музео собралось сегодня совсем немного молодежи. Настроение в городе было сумрачное, и на узких улицах висело напряженное раздражение.

При обследовании холодильника удалось обнаружить немного вареных креветок и свежий стейк из меч-рыбы. Он заправил креветки майонезом и съел их, запивая пивом прямо из бутылки. Он поджарил рыбу, выдавил на нее лимон, налил себе бокал белой риохи и стал есть; его сознание выцеживало важнейшие подробности дня. Он вернулся к своему диалогу с отцом Романом. Может быть, священник пытался избежать греха лжи, всячески уклоняясь от вопросов, обходя их, игнорируя их? Похоже, так и было. Он налил себе еще бокал вина, отодвинул тарелку, сложил руки на груди и только начал размышлять над главным событием дня — самоубийством Рикардо Гамеро, — как пожаловал первый посетитель.

Пабло пришел по делу. Он отказался от пива, и они сразу прошли в кабинет.

— Перед тем как вы сегодня утром заснули в самолете, вы сказали, что Якоб поставил свои условия, — произнес Пабло.

— Первое условие: он будет разговаривать и вообще иметь дело только со мной, — сказал Фалькон. — Он не будет встречаться с другими агентами и не будет принимать звонки ни от кого, кроме меня.

— Вполне нормально. Хотя, конечно, вы с ним в разных странах. Позже я ознакомлю вас с процедурой установления связи, но это не будет прямой контакт, — заметил Пабло. — Прямой контакт создает дополнительное напряжение для вас.

— Еще он сказал, что не дает пожизненных обязательств, — сообщил Фалькон.

— Это понятно, — ответил Пабло. — Но, знаете, для некоторых разведдеятельность может стать чем-то вроде наркотика.

— Для таких, как Хуан, — проговорил Фалькон. — Он производит впечатление человека, у которого есть секреты. Как будто у него две семьи, и они не знают друг о друге.

— Так и есть. Жена и двое детей — и СНИ. И они друг о друге ничего не знают. Рассказывайте дальше про его условия.

— Якоб не будет давать нам информацию, которая может поставить под угрозу жизнь его родных, — сказал Фалькон.

— Это предсказуемо, — отозвался Пабло. — А он подозревает кого-то из родственников?

— Говорит, что нет. Но все они — ревностные мусульмане и ведут совершенно иную жизнь по сравнению с ним, — ответил Фалькон. — Возможно, он обнаружит, что они в той или иной степени причастны, но, если это действительно окажется так, он не собирается становиться инструментом их гибели. Эти люди оказали ему высочайшее доверие, приняли его, он стал одним из них, и он не хочет их подводить.

— Что-нибудь еще? — спросил Пабло.

— Это уже моя проблема: Якоб никак не готовился к этой работе.

— Как и большинство шпионов. Они просто оказываются в том месте, где через них может распространяться информация.

— Вы так говорите, как будто все это легко.

— Опасность может возникнуть, только если вы безрассудны.

Фалькону пришлось повысить уровень сосредоточенности, чтобы понять краткую инструкцию Пабло о методе связи с Якобом. Фалькон попросил его излагать как можно проще, и в простом изложении это выглядело так: они будут общаться по Интернету, используя защищенный сайт, который контролируется СНИ. Фалькон и Диури установят на свои компьютеры две разные шифровальные программы. Письма, попав на сайт СНИ, будут расшифровываться и пересылаться дальше. Естественно, СНИ будет читать все эти послания и давать указания относительно дальнейших действий. Сегодня вечером Фалькон должен просто позвонить Якобу и попросить его купить в рабатском магазине две книги. Из этих книг Якоб получит всю информацию, которая ему сейчас нужна. Фалькон позвонил и был краток, сказав, что устал.

— Мы должны подключить его к работе как можно скорее, — заметил Пабло. — Вся эта штука раскручивается быстро.

— «Вся эта штука»?

— Игра, план, операция, — сказал Пабло. — Мы толком не понимаем, что именно. Мы знаем только, что после вчерашнего взрыва количество шифрованных сообщений, которые передаются по Интернету, увеличилось впятеро.

— И много ли из этих шифрованных посланий вы можете прочесть?

— Не так много.

— Значит, вы не разгадали шифр из Корана, который был найден в «пежо-партнере»?

— Пока нет. Но мы привлекли к работе лучших математиков мира.

— Что СНИ думает по поводу самоубийства Рикардо Гамеро? — спросил Фалькон.

— Естественно, у нас появилась мысль, что он был «кротом», — ответил Пабло. — Но пока это только теория. Мы пытаемся ее логически обосновать.

— Если он был двойным агентом, то, судя по тем фактам, которые я о нем знаю, мне было бы трудно поверить, что он передавал информацию какому-нибудь исламскому террористическому движению.

— Хорошо, а Мигель Ботин? Что вам о нем известно?

— Что его брата искалечило при взрыве поезда под Мадридом. Это могло дать Мигелю вескую причину действовать против исламского терроризма, — сказал Фалькон. — Еще мы знаем, что его девушка была школьной подругой Гамеро, что она убежденная католичка и не склонна была принимать ислам. И мы знаем, что именно Ботин следил за имамом, сфотографировал Хаммада и Сауди, а также двух других загадочных субъектов, и передал эти снимки в КХИ. Кроме того, он убеждал Гамеро поставить кабинет имама на прослушку. Вот что мы о нем знаем.

— Он не выглядит многообещающим кандидатом на роль террориста, верно?

— Вы обыскали квартиру Ботина? — спросил Фалькон.

Пабло кивнул, обняв ладонью колено.

— Что вы там нашли?

— Не могу сказать.

— Что-то, из-за чего вы решили, что Ботин действовал в интересах террористов, одновременно работая на Гамеро?

— Так оно и бывает, Хавьер, — проговорил Пабло, пожимая плечами. — Как в зеркальном зале. Приходится все время проверять то, что якобы видишь своими глазами.

— Вы нашли еще один Коран, весь в пометках, так? — спросил Фалькон и пораженно откинулся на спинку стула. — Какого черта, что это означает?

— Это означает, что вы ни слова никому не должны передавать из нашего разговора, — ответил Пабло. — Это означает, что мы должны как можно скорее поднять на ноги нашу контрразведку.

— Но это означает и то, что террористы, кем бы они ни были, позволяли Мигелю Ботину снабжать КХИ информацией, которая компрометировала имама, Хаммада и Сауди и при этом ставила под удар некую операцию в мечети.

— Мы еще не закончили выяснять все обстоятельства, — заметил Пабло.

— Они приносили их в жертву? — предположил Фалькон. Его тошнило от собственной неспособности переварить эту новую информацию.

— Начать с того, что мы живем в эпоху террористов-самоубийц, так что жертвы в нашем мире — не редкость, — произнес Пабло. — И потом, разведслужбам всего мира постоянно приходится жертвовать своими агентами ради блага той или иной операции. Так что ничего нового в этом нет.

— Значит, электрик, чью визитку Мигель Ботин дал имаму, был агентом-разрушителем? Исламские террористы, хозяева Ботина, прислали электрика взорвать здание? Слишком фантастично.

— Мы пока не знаем, — сказал Пабло. — Но, как вам известно, не все террористы-камикадзе знают, что они — террористы-камикадзе. Некоторым просто велят перегнать куда-то машину или оставить рюкзак в поезде. Ботину просто сказали передать имаму карточку электрика. Нам нужно узнать, кто попросил его это сделать.

— И на это мы тратим время? — проговорил Фалькон. — Получается, все наше расследование посвящено какому-то спектаклю, потому что некая террористическая группа решила остановить выполнение операции и устроить взрыв, чтобы уничтожить все нити, которые могли бы вывести на их сеть?

— Тем не менее нам очень важно знать, что будет найдено в мечети, — заявил Пабло. — И мы настаиваем на том, чтобы Якоб приступил к работе как можно скорее.

— А как вы узнаете, с нужной ли вам группой вступит в контакт Якоб? — спросил Фалькон. Он смертельно устал и готов был впасть в ярость от разочарования.

— Мы в этом уверены, потому что получили надежную информацию от одного арестованного преступника, к тому же она подтверждается британскими агентами в Рабате.

— Какую группу вы имеете в виду?

— ГИКМ, Groupe Islamique de Combattants Marocains, она же — Марокканская группа исламских боевиков. Они имеют отношение к взрывам в Касабланке, Мадриде и Лондоне, — сказал Пабло. — Мы сейчас не пробуем идею, которая родилась только вчера: мол, стоит попытаться. Нет, Хавьер. За этим стоят месяцы разведработы.

Вскоре Пабло ушел. Фалькон был почти раздавлен этим разговором. Все усилия его сотрудников казались теперь пустой тратой энергии, к тому же в том, что Пабло ему сообщил, были неприятные пробелы. Было такое ощущение, что каждая группа, участвовавшая в расследовании, больше всего доверяла информации, которую добыла она сама. Так, в СНИ верили, что найденный Коран — это шифровальная книга, потому что у них был перед глазами пример «Книги свидетельств», найденной британской разведкой, — и это окрашивало в соответствующие тона все, на что они смотрели. Пабло не обращал внимания на тот факт, что Хосе Дуран, свидетель из мечети, описал электрика и его помощников как испанца и двух граждан восточноевропейских стран, что мало согласовывалось с типичным портретом исламского террориста. Впрочем, мелкие испанские преступники снабжали мадридских террористов взрывчаткой, а что нужно для того, чтобы оставить где-нибудь бомбу? Совсем небольшие усилия плюс психопатический склад ума.

После пресс-конференции на ТВЕ с комиссарами Лобо и Эльвирой судья Кальдерон взял такси и отправился на «Канал Сур», где ему прицепили микрофон и подключили к дискуссии за круглым столом: обсуждалась проблема исламского терроризма. В эти дни он был одной из главных фигур, и ведущая программы быстро вовлекла его в беседу. Вся оставшаяся часть передачи прошла под полным его контролем. Он давал тонкие и компетентные комментарии, он блистал юмором и простодушной мудростью: все это он приберегал для так называемых специалистов по вопросам безопасности и высоколобых экспертов по терроризму.

Затем его пригласили на ужин сотрудники отдела текущих событий «Канал Сур» и ведущая программы. Они кормили его и льстили ему в течение полутора часов, пока он не обнаружил, что остался наедине с ведущей, которая дала ему понять, что это общение можно продолжить в более комфортной обстановке. В кои-то веки Кальдерон отказался. Он устал. Ему предстоял очередной длинный день, но главное — он был уверен, что Мариса — вариант получше.

Кальдерон расположился посередине заднего сиденья лимузина «Канал Сур». Он чувствовал себя героем. После выступлений по телевидению его сознание подхлестывали эндорфины. У него было такое ощущение, что весь мир лежит у его ног. Севилья, ночные огни которой мелькали мимо, уже казалась ему мала. Он представлял себе, каково было бы достичь подобного успеха где-нибудь в Нью-Йорке, где по-настоящему умеют сделать так, чтобы человек ощутил себя значительной персоной.

Его высадили у церкви Сан-Маркос в двенадцать сорок пять, и он, вопреки своему обыкновению, не стал огибать храм сзади, а пошел по другую его сторону, мимо баров, надеясь встретить там друзей Инес, которые остановят его и станут поздравлять. Он ведь и вправду необыкновенно блеснул. Однако бары уже закрылись. Кальдерон, в своем приподнятом настроении, даже не заметил, как тихо в городе.

Поднимаясь на лифте, он думал, что сумеет заснуть только после изматывающего, безумного секса с Марисой — на балконе, в коридоре, в лифте на обратном пути, на улице. Он чувствовал себя победителем, и ему нужно было, чтобы все видели его в деле.

Мариса посмотрела телевизор в состоянии безразличной скуки. Она поняла, что вся пресс-конференция вертелась вокруг Эстебана, потому что журналисты задавали вопросы только ему. Она поняла и то, что он управлял этой дискуссией за круглым столом, и даже то, что ведущей до смерти хотелось залезть ему в штаны, но тема «круглого стола» удержала ее поползновения на ранней стадии. Почему западным людям всегда надо так все обмусоливать, говорить о разных вещах до посинения, как будто это может чем-то помочь? Потом ей надоело. Вот что раздражало ее в западных людях: они всегда смотрят на вещи поверхностно, потому что только так могут их контролировать и оценивать. Они повсюду сеют ложь, а потом поздравляют друг друга с тем, что «взяли ситуацию под контроль». Вот почему ей было скучно с белыми людьми. Их не интересует то, что лежит в глубине. «Что ты делаешь, Мариса? Просто сидишь весь день?» — вот вопрос, который ей чаще всего задавали в Америке. А в Африке ее никогда об этом не спрашивали — да и вообще ни о чем не спрашивали. Когда задаешь вопросы о существовании, это не помогает тебе существовать.

С балкона она наблюдала за прибытием Кальдерона. Она видела его уверенную поступь, его маленькие приготовления. Когда он, как всегда, сказал в домофон: «Это я», она откликнулась: «Мой герой».

Он ворвался к ней в квартиру, точно телевизионный шоумен, воздев руки и ожидая аплодисментов. Он притянул ее к себе и поцеловал, протолкнув язык за барьер ее зубов, хотя она этого не любила. Обычно они целовались только губами.

Нетрудно было сообразить, что он до сих пор на гребне волны этого успеха на экране. Она позволила ему вытащить ее на балкон, где они и занялись сексом. Он смотрел на звезды, не отрываясь от ее губ и предвкушая еще более яркую славу. Она принимала в этом участие, прижимаясь к перилам и издавая нужное количество звуков.

Закончив, он тут же почувствовал страшную физическую и душевную усталость, словно прошло действие большой дозы кокаина. Ей удалось поместить его в постель и снять с него ботинки, прежде чем он погрузился в глубокий сон: это было в час пятнадцать. Она стояла над ним с сигаретой в руке и размышляла, удастся ли ей разбудить его часа через два.

Она подмылась в биде, жмуря правый глаз от сигаретного дыма. Она лежала на диване, предоставляя времени делать то, что оно так хорошо умеет. В три часа ночи она попыталась его поднять, но он оставался совершенно безучастным. Тогда она поднесла к его подошве зажигалку. Он дернулся и брыкнул ногой. Она не сразу смогла привести его в чувство. Он не понимал, где находится. Она объяснила, что ему надо домой, ему рано утром на работу, он должен переодеться.

В три двадцать пять она вызвала такси. Она сама надела ему ботинки, помогла не упасть, вдела ему руки в рукава пиджака и нажала кнопку лифта. Потом она стояла рядом с ним на улице, и его голова клонилась то на грудь, то к ней на плечо, а потом, вздрогнув, приподнималась. Такси приехало вскоре после половины четвертого. Она разместила его на заднем сиденье и дала таксисту указание отвезти его на улицу Сан-Висенте. Она объяснила шоферу, что он устал, что он — главный судебный следователь по делу о взрыве, и шофер ощутил, что выполняет ответственное задание. Он отмахнулся от ее десятиевровой бумажки. Такой человек не должен платить за поездку. Такси отъехало. Кальдерон сидел, откинув голову назад. В желтоватом свете он был похож на мертвеца. Из-под век виднелись белки глаз.

В этот ранний утренний час, при том что вся Севилья вымерла, точно город призраков, машин на улицах не было, и такси домчалось до Сан-Висенте меньше чем за десять минут. После многократных окликаний таксисту пришлось, просунувшись в салон, самому вытаскивать Кальдерона на улицу. Он довел его до подъезда и спросил ключи. Затем шофер отпер дверь и понял, что ему придется пройти весь путь. Они ввалились в вестибюль.

— Свет зажигается? — спросил таксист.

Кальдерон шлепнул по стене. Брызнул свет, раздалось тикание таймера. Шофер помог ему подняться по лестнице.

— Вот сюда, — сказал Кальдерон, когда они оказались на первом этаже.

Таксист отпер дверь в квартиру, которая была заперта на два оборота, и вернул ключи Кальдерону.

— Как, пришли в себя? — спросил он, заглядывая в мутные глаза судьи.

— Да, все нормально. Все будет в порядке, спасибо, — ответил тот.

— Вы великое дело делаете, — сказал таксист. — Видел вас по ящику перед сменой.

Кальдерон похлопал его по плечу. Шофер спустился по лестнице, и свет в вестибюле с громким щелчком погас. Послышался звук заводимого мотора; такси уехало. Кальдерон обогнул дверной косяк и вошел в квартиру. На кухне горел свет. Кальдерон захлопнул дверь и прислонился к ней. Он был измотан, веки у него словно налились свинцом, но он все равно стиснул зубы от раздражения.