ДЕВЯТЬ ПОСВЯЩЕНИЙ!

1. Стефании Даммлер и девятиклассницам — «Венерам» 1995 года школы Кумби для девочек.

2. Бекки Хизер и девятиклассницам — «каштанам» и «букам» 1995 года школы Грин для девочек.

3. Джейн Инглс и всем ученицам школы Хиллсайд.

4. Клэр Друри и другим ученицам школы Фэйлсворт — особенно Жаклин и Рейчел.

5. Саре Гринакр и другим ученицам школы Стоук.

6. Де Ридинг и другим ученицам школы Св.Бенедикта.

7. Анджеле Дерби.

8. Бекки Хиллман.

9. Всем ученицам и преподавателям школ, где я провела чудесный 1995-1996 учебный год.

ДЕВЯТЬ ТВЁРДЫХ РЕШЕНИЙ

1. Не разругаться с Магдой и Надин.

2. Упражняться каждый день — и стать первой в классе по рисованию.

3. Не провалиться по всем остальным предметам!

4. Сесть на диету. И ВЫДЕРЖАТЬ!

5. Изменить причёску. Как угодно Побриться наголо. Отрастить волосы. Перекраситься?

6. Как только исполнится четырнадцать, устроиться на работу и…

7. Купить приличные шмотки!

8. Ходить по клубам.

9. НАЙТИ СЕБЕ ПАРНЯ

 

ОДНА ДЕВОЧКА

Первый день после каникул. Плетусь пешком: опоздала на автобус. Не лучшее начало четверти. Девятый класс. Любопытно, что он мне готовит?..

Номер девять — номер девять — номер девять…

Это из «Белого альбома» «Битлов», почти что классика, сумасшедший микс на десерт пластинки. Джон Леннон погиб, когда меня и на свете не было, но у нас с ним несомненное родство душ. Он рисовал прикольные картинки, носил очки с толстыми стёклами, всех веселил и делал что хотел. Я тоже рисую прикольные картинки, ношу очки с толстыми стёклами и веселю подруг. Правда, с «деланьем-что-хочу» посложнее.

Половина девятого. Если бы я могла выбирать, лежала бы сейчас в постели, свернувшись калачиком, и досматривала сны. Вот Джон Леннон мог лежать в постели целыми днями, помните — и Йоко Оно с ним. Они даже интервью давали в постели. Вот клево.

Так вот, если бы я сама за себя решала, не вылезла бы из-под одеяла до полудня. Затем — завтрак. Горячий шоколад с пончиками. Послушать музыку, порисовать. Фильм посмотреть. И снова перекусить. Заказать пиццу. Или лучше салат?.. Если лежать весь день, недолго и растолстеть. Не хотелось бы выглядеть как кит, выбросившийся на берег.

Итак, салат. Зелёный. И зелёный виноград. И… что там у нас ещё зеленого цвета? Магда угощала меня французским мятным ликёром, зеленее некуда. Только что-то он меня не впечатлил. На вкус как зубная паста. Ну и ладно, бог с ним.

Точно — затем я позвоню Магде, и Надин тоже, будем трепаться до вечера. А потом…

Уже вечер, так? Я приму ванну, вымою голову и надену… Что бы мне надеть? Уж точно не пижаму с мишками. Мне же не пять лет. Но и не атласную комбинацию. Терпеть их не могу. А, знаю: белоснежную рубаху до пят, расшитую розами всех цветов радуги. А на каждый палец нацеплю по большому яркому кольцу.

И лягу на спину, как моя обожаемая Фрида Кало, божественная латиноамериканка, чудесные брови, невообразимые серьги, цветы в волосах.

Лежу в постели, прекрасна, как богиня. Внизу хлопает дверь. Шаги. Пришёл мой парень…

Одна беда — парня-то у меня и нет. Впрочем, как и рубахи в стиле Фриды Кало, собственного телефона, телевизора и видеомагнитофона. И сплю я на продавленном матрасе, потому что мой братец Моголь прыгает на нём как на батуте, стоит выйти за дверь. Пустяки, мне не жаль. Не надо вещей, был бы парень. Ну пожалуйста…

И в это самое мгновение прямо передо мной возникает невероятно красивый блондин с блестящими карими глазами. Он обходит машину, припаркованную чуть ли не посередине тротуара. И делает шаг в сторону, чтобы не столкнуться со мной, — а я тоже делаю шаг, чтобы не столкнуться с ним. В ту же самую сторону. Он делает шаг в другую сторону. И я вместе с ним. Так мы топчемся на месте, будто тустеп танцуем.

— О… Э… Прости! — бормочу я, запинаясь. К щекам приливает кровь.

А он здорово владеет собой. Слегка изгибает бровь. И молчит, только улыбается.

Улыбается — мне!

И я остолбенело стою на месте, а он наконец огибает меня и идёт прочь.

Я оглядываюсь. И он оглядывается. Честное слово. А вдруг… вдруг я ему понравилась? Да нет, безумие. Потрясающая внешность, и лет ему не меньше восемнадцати — как такой может влюбиться в маленькую глупую школьницу, которая путается в собственных ногах?

Смотрит он мне явно не в глаза. А гораздо ниже. Он разглядывает мои ноги! Ну точно, нельзя было так сильно укорачивать юбку. Я сама её вчера подшила. Могла бы отдать и Анне, но я её знаю — укоротит на сантиметр-два, не больше. А мне нужна мини. Вот только шить я толком не умею. И вышло слегка криво. А когда я в неё влезла, вдруг оказалось, что все ноги на виду.

Анна ни слова не сказала. Представляю зато, что она подумала.

А папа не смолчал:

— Боже правый, Элли, она же едва трусы прикрывает!

— Да что с тобой? — вздохнула я. — Пап, я надеялась, ты хоть чуть-чуть следишь за модой. Сейчас все носят мини.

Святая правда. У Магды юбка ещё короче моей. Но у неё такие длинные загорелые ноги. И она ещё недовольна — мол, слишком рельефные мышцы. В детстве Магда занималась бальными танцами и степом, а джаз не бросила до сих пор. Недовольство её притворное — Магда не упускает случая показать, какие у неё красивые ноги.

И Надин носит мини. Только ноги у неё не загорелые. С утра в школе — голые и белые, вечером, когда она надевает колготки, — чёрные. Надин боится солнца. Кожа у неё бледная, как у вампирши. И сама она хрупкая и тонкая, вся такая готическая. На стройных ногах мини смотрится шикарно.

Обидно быть толще лучших подруг. Ещё обиднее быть толще мачехи. Анна как картинка с обложки. Ей двадцать семь, а выглядит она ещё моложе. Все принимают нас за сестёр. Только очень разных. Анна такая стройная, такая очаровательная. Я невысокая и пухлая.

Не то чтобы я жирная, нет. Но лицо у меня до ужаса круглое. Да я везде круглая, как снежная баба. Пухлый живот, пухлые бедра. Даже колени — и те круглые. Впрочем, зато и грудь у меня округлая. Магда носит лифчик со вставками, чтобы грудь казалась больше. А Надин вообще плоская как доска.

Так что тут никаких претензий. Вот бедра бы постройней… Представляю, как я выгляжу в этой юбке сзади. Неудивительно, что блондин таращится.

И я быстро сворачиваю за угол, чувствуя себя полной дурой. Ноги дрожат, как желе. Кажется, они тоже покраснели от стыда. Розовые, как два окорока. Кого я обманываю? Я и правда жирная. Резинка неприлично короткой юбки врезается в живот. За лето я растолстела ещё больше. Особенно за последние три недели в Уэльсе.

Ужасная несправедливость. Все, все разъезжаются по шикарным местам. Магда была в Испании. Надин — в Америке. А я — в жуткой сырой лачуге в Уэльсе. Дождь лил и лил, не останавливаясь ни на секунду. Я так обалдела от Моголя, игры в «пьяницу» и «Акулину», от черно-белого телевизора с вечными помехами, резиновых сапог и слякоти, что принялась постоянно жевать.

Завтрак, обед, ужин и непременный перекус. Шоколадные батончики, конфеты, поп-корн, чипсы, солёные крендельки, эскимо на палочке. Кусь-кусь-кусь — вот я и трясусь. А колени и правда трясутся, как желе. Смотреть противно.

Ненавижу гулять. Какой в этом смысл — плетёшься, устаёшь, а в конце концов оказываешься там, откуда начал. В Уэльсе постоянно приходилось гулять.

Папа с Анной всегда уходят далеко вперёд. Моголь как ненормальный носится вокруг них кругами. А я тащусь позади всех, хлюпаю по грязи сапогами и думаю: и это они называют весельем? Как их угораздило купить летний дом в Уэльсе, когда в мире столько прекрасных мест? Ну чем им не угодила вилла в Испании или квартира в Нью-Йорке? До чего же я завидую Магде и Надин. Ну и что, что родители Магды купили самый дешёвый тур и остановились не на вилле, а в многоэтажной гостинице; ну и что, что Надин из всей Америки повидала только Диснейленд? У них хотя бы солнце каждый день сияло над головой.

В том уэльском захолустье, где мы отдыхаем, вечный сезон дождей. Чёрные тучи так же неколебимы, как горы. Льёт даже внутри дома, крыша протекает, а папа отказывается звать кровельщика и латает дыры сам. Такое впечатление, что он только проделывает новые. Верхний этаж заставлен всевозможными вёдрами, тазами и кастрюлями, день и ночь слышишь монотонное «кап-плюх-буль».

Мне все надоело до чёртиков, я ходила мрачнее тучи. И когда мы совершили непременный поход на развалины замка — скукотища! — я готова была броситься с башни вниз. Прислонилась к камню, все ещё задыхаясь после невообразимо долгого подъёма, и подумала — что будет, если прыгнуть, и пусть меня подхватит воздух. Разобьюсь вдребезги. Интересно, они хотя бы огорчатся? Моголя папа с Анной держали за руки, а на меня и не смотрели, даже когда я перегнулась через парапет и свесилась вниз.

Хуже того, они развернулись и пошли прочь, бормоча что-то о старых графах и кипящем масле. Строят из себя заботливых родителей. Моголь не знает, как пишется «замок», а из их рассказов ничего не поймёт. Со мной папа никогда не возился. Все ему было некогда — работа, дела. А на отдыхе он хватал альбом и уходил делать наброски. Но я не обижалась. Со мной была мама. Была…

Я вспомнила маму и загрустила ещё сильнее. Почему-то никто не верит, что я так хорошо её помню. Зря. Я помню все до мельчайших подробностей. Игры в Барби, песенки. Я лазила в её косметичку, примеряла украшения, розовый шёлковый пиджак и туфли на каблуках.

Я так хочу поговорить о ней, но папа тут же умолкает и напрягается. И хмурится, будто у него голова болит. Он не хочет вспоминать маму. Ну ясно, у него есть Анна. У них есть Моголь.

Только у меня никого нет. И мне стало так тошно, что я побрела в другую сторону. И наткнулась на башню, готовую развалиться на части. Вход был перегорожен верёвкой с табличкой «Опасно!». Я пролезла под ограждением и начала карабкаться по разрушенным ступеням вверх в полной темноте. Внезапно опора под ногами исчезла, я споткнулась и рухнула, ободрав голень. Не так уж и больно, но я разревелась. Рыдать и нащупывать ступеньки одновременно довольно тяжело, я уселась посреди лестницы и зашмыгала носом.

Вскоре я сообразила, что забыла носовой платок. Из носа текло, стекла очков запотели от слез. Я утёрлась рукой и как следует чихнула. Ступени были влажными и ледяными, холод забирался под джинсы, но я не двигалась с места. Кажется, я ждала, что за мной придёт папа. Я ждала и ждала. Послышались шаги. Я затаила дыхание и прислушалась. Быстрые, лёгкие. Слишком лёгкие для папы. Слишком быстрые, чтобы я успела увернуться. Тело обрушилось прямо на меня, и мы одновременно завопили.

— Ай!

— Ох!

— Простите, я не видел, что здесь кто-то сидит!

— Слезьте с меня!

— Простите! Давайте я помогу вам подняться!

— Осторожнее!

Он так резко дёрнул меня вверх, что мы оба чуть не покатились кубарем.

—Ой!

— Осторожно!

Я высвободилась и прижалась спиной к сырому камню. Незнакомец тоже поднялся на ноги. В темноте я не могла ничего разобрать.

— Что вы делаете одна в темноте? Вы не ушиблись?

— Нет, пока не появились вы. Вы отдавили мне все внутренности.

— В третий раз простите. И всё-таки опасно тихо сидеть в полумраке. Можно угодить под ноги отряду скаутов или толпе американских туристов в тяжёлых ботинках. Или… или… Я несу чушь. Сложно поддерживать остроумную беседу в тёмной башне. Давайте поднимемся на свободу.

— Не выйдет. Лестница обрывается.

— А. Тогда все понятно. Идёмте вниз.

Я поколебалась и незаметно вытерла нос ладонью. Сидеть дальше нет смысла. Папа, Анна и Моголь вряд ли меня хватились. Небось уже дома. Дня через три, глядишь, поймут, что чего-то не хватает.

«Да, а куда подевалась Элли?» Пожмут плечами и выкинут меня из головы.

Незнакомец, похоже, решил, что я трушу.

— Возьмитесь за мою руку, легче будет спускаться.

— Спасибо, справлюсь, — отказалась я.

Вообще-то спускаться на ощупь было страшновато. Ступеньки сразу показались ещё более скользкими, вокруг не за что ухватиться. Я споткнулась, но он меня удержал.

— Осторожно!

— Стараюсь, — ответила я.

— Внизу наверняка ждёт смотритель. Сейчас заведёт лекцию о том, как тут опасно, — сказал он. — В том-то и беда. Стоит мне увидеть надпись «Не влезай — убьёт!», не могу удержаться. Так что я постоянно ввязываюсь во всякие истории. Родители и друзья страшно бесятся и называют меня Дэн-Дуремар — моё имя Дэниэл. Но это только когда злы до предела. А так — просто Дэн.

Он болтал и болтал, пока мы не выбрались наружу. Я заморгала от яркого света. Да уж, просто Дэн. Дикие космы, дурацкий вздёрнутый нос, который он наморщил, чтобы поправить очки.

Я ещё раз моргнула и наконец-то смогла разглядеть его через запотевшие стекла.

— Ты! — выдохнули мы одновременно.

У его родителей был точно такой же ветхий, протекающий дом в километре от нашего. Мы сталкивались в деревенском магазине днём и в баре по вечерам. Наши отцы вместе играли в дартс. Анна с матерью Дэна сидели за столиком и старались поддерживать вялотекущую беседу. Обе в джинсах, свитерах и ботинках, они, казалось, явились из разных миров. Джинсы облегают стройные бедра Анны, свитер связан модным дизайнером, у ботиков узкие носы и кокетливые ремешки. Мать Дэна куда толще меня. Свитер обтягивает её грузное тело так, будто вот-вот лопнет, шов сбоку не выдержал и расползся, оттуда торчат нитки. Тяжёлые походные ботинки обляпаны грязью.

Вся их семья упёрто отправлялась на прогулку каждое утро, невзирая на дождь. В самый жуткий ливень они кутались в оранжевые дождевики и устремлялись гуськом к подножию гор, а через несколько часов яркими ноготками усыпали вершину далёкой мрачной скалы. У них было пятеро детей, старательных, по-старомодному воспитанных. Дэн был старшим, примерно мой ровесник. Я невысокая, но он на добрых три сантиметра ниже меня. Из кармана дождевика вечно торчит толстый путеводитель по замкам. Просто мрак.

— Свершилось! — сказал он так торжественно, будто мы вернулись из глубин космоса. Попытался на радостях перепрыгнуть через верёвку, запнулся и шлёпнулся.

— Ясно, почему тебя прозвали Дэн-Дуремар, — хмыкнула я, пролезая под ограждением.

По-прежнему ни папы, ни Анны, ни Моголя. Все-таки ушли без меня.

— Как тебя зовут? — спросил Дэн, отряхиваясь. — Златовласка?

— Чего-чего?!

— Ты томилась в башне, что, не так?

Я припомнила «Сказки маленькой божьей коровки».

— Такой большой, а сказки любишь? — спросила я.

Я хотела его уколоть, но он не понял.

— Не то что люблю, но листаю с удовольствием. Не все, конечно. Папа дал мне почитать «Мабиногион». Мы же в Уэльсе.

Он что, перешёл на валлийский?

— Легенды средневекового Уэльса. Любовь-морковь. Хочешь почитать?

— Немного не в моем вкусе.

— А что в твоём вкусе? Что ты читаешь? У тебя повсюду с собой такая чёрная книжица.

Ну надо же, он ещё и следил за мной. Вообще-то я редко достаю блокнот из куртки.

— Это блокнот для рисования.

— Дай посмотреть. — Он похлопал меня по карману.

— Обойдёшься!

— Брось, не стесняйся.

— При чем тут — не стесняйся? Не лезь не в своё дело.

— И что ты зарисовываешь? Замки?

— Ещё чего.

— Горы?

— И не горы.

— Что же тогда?

— Нос не дорос.

Он весело сморщил вздёрнутый нос. Я сдалась:

— Я не зарисовываю, а рисую. Забавные картинки. Вроде мультяшек.

— Вот здорово! Обожаю мультяшки. А комиксы ты не рисуешь? Мои любимые — «Келвин и Хоббс». И «Астерикс». У меня есть все серии. Смотри, у меня даже на носках щенок Астерикса. — Он поддёрнул джинсы и расправил носок, запиханный под резинку кальсон.

— Как мило.

Он ухмыльнулся:

— Ладно, знаю. Не высший шик.

Уж это точно. Хорошо, мы не дома — не дай бог кто-нибудь увидел бы нас вместе. И все же он был забавным, дурашливым и привязчивым, как щенок. Кажется, даже не обижался на мои колкости. Я не всегда такая язва. Просто в ту минуту места себе не находила из-за родных.

Его-то семья столпилась во дворе замка, со знанием дела рассматривая кучки камней. Одна из девочек подняла голову и заметила нас.

— Дэн! Пойди сюда, нам нужен путеводитель!

Ноготки замахали руками и зашумели.

— Идём скорее, их теперь не угомонить, — сказал Дэн. — Ты со мной?

Я пошла за ним. Папа, Анна и Моголь так и не объявились. Придётся возвращаться домой с ноготками. И тут я поняла, что мне так тоскливо, что любая компания будет в радость.

Угадайте, кого я увидела у стен замка? Папу, Анну и Моголя. Ни следа тревоги на лицах.

— А вот и Элли, — сказал папа. — Нашла себе приятеля? Умница, дочка.

Дэн расцвёл. Я метнула в папу убийственный взгляд.

— Где вы были? — строго спросила я.

— Показывали Моголю, как в средневековых замках был устроен туалет, а потом ему самому захотелось, и пришлось искать кабинку. Элли, бедняжка, ты думала, что потерялась?

— Нет, что ты, — мрачно ответила я.

— Увидимся… Элли, — сказал Дэн.

Мы виделись ещё пару раз. Он почти всегда был с ноготками. И к нему лип Моголь. Однажды мы все вместе отправились на пикник. Моросил дождь. Мокрые бутерброды, водянистые сардельки, клеклые чипсы. Никого это не трогало. У Дэна здорово выходило развлекать детей. Моголь его обожал. А меня утомило их шутовство, я сбежала, устроилась на влажном камне и принялась рисовать.

Я так увлеклась, что едва заметила, как на страницу упала тень. Я захлопнула блокнот.

— Покажи, — попросил Дэн.

— Обойдёшься.

— Злюка. Ладно тебе, не вредничай, всё-таки последний день каникул.

— И слава богу.

— Не понял.

— Не выношу слякоть.

— Да ты что, тут здорово. И потом, что хорошего дома? Снова в школу. Гадость, фу. Может, в девятом будет получше.

— С чего это в девятом? — спросила я. Дэну, как выяснилось, было всего двенадцать. Даже не подросток.

— А вот и в девятом.

— Не ври. Ты пойдёшь в восьмой, как все маленькие мальчики.

— Нет, в девятый. Честное слово. — Дэн явно смутился. — Я перескочил через класс, ясно?

— Бог ты мой, мне попался вундеркинд.

— Точно.

— И как я сразу не догадалась, что ты типичный ботаник?

— Нет бы порадоваться, что гуляешь с супербашковитым парнем, — сказал Дэн.

— Я с тобой не гуляю, псих.

— Очень жаль.

— Неужели?

— Элли, ты мне нравишься. — Он больше не улыбался. — Давай встречаться.

— Нет! Ни за что! Сам знаешь, нос не дорос.

— Карманный парень — мечта многих девушек.

— Только не моя.

— Я к тебе приеду.

— Дэн, ты свихнулся. Вы живёте в Манчестере, мы — в Лондоне.

— Давай переписываться.

Чтобы только отвязаться, я вырвала из блокнота листок и написала свой адрес. Зная Дэна (не то чтобы я была рада знакомству), думаю, он давно его потерял. А если и сохранил, всё равно не станет писать. А если и станет, вряд ли я отвечу. Какой смысл? Он совсем ребёнок и вызывает у меня одно раздражение. Может, временами с ним и весело. Но какой из него парень?

Эх, был бы он лет на пять старше! А ещё не такой придурочный и странный. Был бы он потрясающим блондином с темно-карими глазами.

Интересно, встречу ли я завтра моего блондина? И я плетусь как черепаха, в голову лезут сладкие мысли. И вдруг ловлю своё отражение в витрине напротив. Затуманенный взгляд, не обременённый интеллектом, разинутый рот. И тут я замечаю часы над прилавком. Девять часов. Девять! Не может быть. Какой ужас!

Девять, номер девять, девять на часах, первый раз в девятый класс. Учебный год ещё не начался, а я уже влипла.

ДЕВЯТЬ КУМИРОВ

1. Джон Леннон: он лучший из «Битлов» и прикольный художник, а ещё он за мир.

2. Фрида Кало: несмотря на ужасную боль, прикованная к постели, она создала удивительные картины.

3. Анна Франк: она написала свой знаменитый дневник в Амстердаме, прячась от немцев на чердаке.

4. Ван Гог: он гениальный художник, а ещё он не сдался и не бросил писать, хотя его картины никто не покупал.

5. Энн Райс: она сочиняет книги о вампирах и собирает фарфоровых кукол в человеческий рост.

6. Морис Сендак: его иллюстрации замечательны — особенно к «Диким штучкам».

7. Джулиан Клэри: он такой потрясающий и такой красавчик!

8. Зоуи Болл: она никогда не унывает и ведёт передачу об искусстве.

9. Ник Парк: обожаю Уолласа и Громита!

 

ДВА ЛУЧШИЕ ПОДРУГИ

Так странно брести по коридору к кабинету миссис Хендерсон. Ничего не попишешь, в этом году миссис Хоккейная Клюшка будет нашим классным руководителем. Да что с этими физкультурниками? Она придирается ко мне с самого седьмого класса.

— Шевелись, Элеонора!

— Элеонора, научись, наконец, попадать в кольцо!

— Хватит волочить ноги, бегом, бегом!

Пришлось изобретать уловки. То страшный приступ головной боли, то дико схватывает живот — но она быстро меня раскусила. И заставила пробежать шесть кругов по хоккейной площадке за симулянтство, и стоило мне слегка притормозить, угрожающе дудела в свисток.

Терпеть не могу миссис Хендерсон. И физкультуру тоже. Магда иногда отлынивает вместе со мной, притворяется, что ей плохо. Она тоже не любит физкультуру: от бега растрепывается причёска, а о неудачно брошенный мяч можно сломать ноготь. Но когда увильнуть не удаётся, Магда носится по площадке как ураган, может забросить шесть мячей подряд или выбить шайбу через все поле.

Хоть Надин ещё хуже меня. Грациозная с виду, она совсем не умеет бегать и выбрасывает локти и колени под невероятными углами, как сломанная марионетка с безвольно повисшей головой.

Не могу дождаться встречи с Магдой и Надин. Мы не виделись больше месяца. Я вернулась из мокроты Уэльса только вчера. Но ноги сами з-а-м-е-д-л-я-ю-т шаг. Туфли скрипят на свеженачищенном паркете. Коричневые, как предписывают школьные правила, уродливые, настоящие калоши, страшная помойка. В других школах девчонки носят что хотят — каблуки, кеды, «мартинсы»… Какие «шеллис» я видела на витрине! На каблуке, конечно, приличном таком каблуке, зато бронзовые, блестящие, сексуальные, глаз не отвести. Бронзовый — почти что коричневый. Во всяком случае, коричневатый. Я умоляла Анну купить мне их для школы, но она не позволила. Это нечестно. Я должна страдать из-за того, что она носит плоские старушечьи «лодочки». Она на пару сантиметров выше папы и стесняется носить каблуки.

— Элеонора Аллард?

Ой-ой-ой. Мисс Трампер, замдиректора. Едва ли не хуже миссис Хендерсон. Учебный год начался каких-то пять минут назад, а она уже вышла на тропу войны. Мне её жаль. Старые перечницы позабыли, как радоваться жизни.

— Что это ты шныряешь по коридору, Элеонора Аллард?

— Я… я ничего, мисс Трампер.

— Вижу. Кто твой классный руководитель?

— Миссис Хендерсон. — Я киваю на дверь прямо перед собой.

— Почему же ты жмёшься под дверью? Тебя с позором выгнали из класса, и пяти минут не прошло?

— Нет! Я просто опаздываю.

— Тогда вперёд, Элеонора. Живо!

Я хватаюсь за ручку. Внутри миссис Хендерсон громогласно вещает о тысяче и одном правиле, которые не позволено нарушать новоявленным «нептуншам». Чуть не забыла — полный маразм, каждый класс носит название одной из планет: Венеры, Марса, Меркурия или Нептуна. Уран им чем-то не приглянулся. Мы — «нептунши» с маленькими трезубцами на значках. Тоска смертная. И потом, Нептун ни одной из нас не нравится. Магда хочет быть «Венерой», Надин — «марсианкой», она любит батончики «Марс»; а я бы выбрала Меркурий, покойный Фредди Меркьюри был такой лапочка…

— Элеонора! — мисс Трампер застывает на середине коридора. — Ты что, в ступор впала?

Ай-ай-ай, какие мы остроумные.

— Нет, мисс Трампер.

— Быстро в класс!

Я делаю глубокий вдох, поворачиваю ручку — и ныряю в класс. Вот и миссис Хендерсон, сидит на учительском столе, болтая ногами. На ней отвратительная юбка в складку — все же классная дама, — а под юбкой голые ноги, носки по щиколотку и кроссовки, вот-вот сорвётся в спортзал, только закончит первый в этом году разнос.

Я сразу же получаю целых два нагоняя. И таких громких, что уши распухают, как у слонёнка Дамбо. Грозные восклицания: «Первый день!», «Лень, небрежность!» и наконец: «Никуда не годная!»

Я наклоняю голову и делаю вид, что охвачена стыдом и раскаянием, лишь бы миссис Хоккейная Клюшка угомонилась. И украдкой ищу глазами Магду и Надин. Здорово, они успели занять место на троих на последней парте. Надин приветственно шевелит пальцами. Наконец миссис Хендерсон переводит дух и отсылает меня на место.

— Привет, красотка! — шепчет Магда.

Надин суёт мне жвачку, я усаживаюсь между ними — и школьный год наконец начинается. Ещё спасибо, старуха Хендерсон не оставила меня после уроков за опоздание в первый же день!

В первые дни всегда голова идёт кругом. Новое расписание, новые учебники, каждый учитель считает своим долгом произнести короткую речь о том, что «вы, девочки, теперь девятиклассницы». Перемена, и Крисси показывает нам фотографии с Барбадоса, где она провела лето, а Джесс рассказывает, как прыгала на верёвке с моста, и пытается тут же все это показать — и до самого обеда у нас не выходит побыть втроём, только Магда, Надин и Элли.

После обеда мы уходим в наш любимый закуток, на ступени, ведущие к школьным шкафчикам. Тут мы просидели все большие перемены за два года. Но сегодня здесь полно семиклашек. Они делают стойки на руках, опираясь о стену и заправив юбки в отвратительные форменные серые панталоны, — для них они в новинку.

— О-хо-хо, мелюзга, — цедит Магда. — Шли бы помахать ножками в другом месте. Не мешайте нам, милочки.

Семиклашки поправляют юбки, глупо хихикая, и разбегаются, стоит Магде хлопнуть в ладоши.

— Так-то лучше. — Магда осторожно усаживается. Её юбка на добрых шесть сантиметров короче моей. Неловкое движение — и все увидят её панталоны. Далеко не форменные, скажу я вам.

Надин устраивается рядышком и скидывает стоптанные туфли. Сквозь колготки просвечивает ноготь, накрашенный чёрным лаком.

Я сажусь на ступеньку. Меня охватывает внезапный прилив нежности к подругам.

С Надин мы были не разлей вода с самого детского сада. Мы вместе играли в «домике Питера и Венди»: разводили ядовито-зеленую жижу и «травили» ею кукол. Мы прошли лучшими подругами через младшие классы, играли в ведьмочек на переменах, в русалок в бассейне и в маленьких привидений, когда ночевали друг у друга. Мы поклялись быть друзьями навек, никому между нами не вклиниться. Но в седьмом классе нам не позволили сесть вместе. Всех рассадили по алфавиту. Моей соседкой стала Магда.

Вначале Магда меня слегка пугала. В одиннадцать лет у неё уже была вполне сформировавшаяся фигура, она носила взрослые причёски и густо красила ресницы, так что взгляд становился загадочным. А ещё выщипала брови в ниточку и взяла манеру слегка приподнимать их, удостаивая вас второго взгляда.

Первую неделю Магда со мной едва разговаривала. А потом посреди урока я принялась разрисовывать обложку тетради. Я изобразила крутую стильную кошечку Магду. С длинными усиками и пушистым хвостом. И рядом себя, маленькую жирную мышку, до смерти напуганную, с дрожащим носом и кривыми лапками. Магда заглянула мне через руку и сразу догадалась, что к чему.

— Элли, да это же супер! — воскликнула она.

Я нарисовала ещё пару картинок, и она снова меня похвалила. После этого мы подружились. И Магда решила, что я должна стать её лучшей подругой.

Только у меня уже была лучшая подруга — Надин. И ей Магда совсем не нравилась. Но однажды Магда позвала меня к себе, и я буквально силком затащила Надин с собой. Я стеснялась идти одна, думала, наша крутая Магда и дома такая же неприступная. И ошиблась. Все с точностью до наоборот: у Магды славная, шумная, весёлая семья, которая ни на секунду не забывает о дочери. Дома Магда ребёнок. Всеобщая любимица. Хорошенькая маленькая умница. А потом она завела нас с Надин в свою спальню, достала косметичку и как следует над нами поработала. Внезапно у меня за очками оказались огромные карие глаза и объявились скулы — Магда слегка провела по моим щекам румянами. Я никогда раньше не пробовала краситься и нашла, что выгляжу потрясающе. Надин только воротила нос. Но Магда не сдалась и превратила её в настоящую готическую вампиршу: белое как мел лицо, чёрные губы, выразительно подведённые глаза. У той рот расплылся до ушей, когда она увидела в зеркале новую сногсшибательную Надин. И она тоже захотела дружить с Магдой.

Мы были закадычной троицей весь седьмой и восьмой класс — до тринадцати лет. Впрочем, Магде почти четырнадцать, а Надин будет четырнадцать в декабре, и лишь мне ждать аж до июня.

Это слегка раздражает. Я и выгляжу младше подруг, низенькая и круглая, с мерзкими пухлыми щёчками. И противными ямочками — только их мне не хватало! Магда всю жизнь выглядела старше, а в этом году высветлила пряди и кажется совсем взрослой. Но Надин всегда была сущим ребёнком, лицо сердечком, чёрные волосы ниже плеч — будто Алиса из Страны чудес навыворот. Но за лето она… изменилась.

— Ну, начинайте, сто лет вас не видела! Где вы пропадали? — говорит Магда и без остановки заводит рассказ о своих испанских каникулах, как ей подмигивали все официанты, а спасатель у бассейна норовил схватить её и бросить в воду, а другой парень, почти совсем взрослый, порывался купить ей выпивку в баре…

В общем, все как обычно, я толком и не слушаю, а разглядываю Надин. Она тоже не очень-то вникает, наклонилась вперёд и скрыла лицо под чёрным бархатом волос. Тщательно выводит фломастером татуировку на запястье: аккуратное сердечко с виньетками. Что-то новенькое: раньше она украшала себя черепами и пауками.

— А ты что, Надин? — спрашиваю я, едва Магда умолкает.

— А что я? — отвечает Надин. — Ты про каникулы? Я тебе обзавидовалась. Нет, я не про Уэльс, конечно. Но я-то попала в ад. Кругом тупое веселье. Ужасные очереди, обручи с ушами Микки-Мауса, гигантские мультяшные герои — только представь, машут всем руками. Ярко, пёстро, в глазах рябит. До боли.

— Ползи в свой гроб, мисс Вампирша, — хохочет Магда. — Наташа-то наверняка осталась в восторге.

Наташа — младшая сестра Надин. Мы её не выносим, но Магда — это что-то, она любит возиться с мелюзгой. Даже Моголь ей по душе. Она говорит, что всегда мечтала о братике или сестричке.

— Наташа слопала четыре порции мороженого, и её вывернуло прямо на новенькую розовую кофточку с Минни, — сообщает Надин. И старательно выводит посреди сердечка имя.

Я наклоняюсь ближе:

— Лайам?

Надин краснеет. Надин никогда не краснеет — по-моему, в ней просто не хватает крови, — но тут я ясно вижу пятна румянца за чёрными прядями волос.

— Лайам? — удивляется Магда. — Не знала, что ты фанатка «Оазиса».

— Да не тот Лайам, — говорит Надин.

Магда недоуменно глядит на меня. Я трясу головой. И мы оборачиваемся к Надин.

— Так что за Лайам? — спрашивает Магда.

— О, — говорит Надин. И замолкает. — Мой парень.

Мы смотрим на неё во все глаза.

— Твой парень?!

Я чуть не падаю со ступенек. У Надин — парень. Просто не верится! Надин нашла парня раньше, чем я. Раньше, чем Магда! За Магдой волочатся многие — так она рассказывает, — но она ещё ни с кем по-настоящему не встречалась.

— Парень — в смысле парень ?— произносит Магда. Она потрясена не меньше меня.

— Надин, ты на мальчишек и не смотришь, — замечаю я.

— Лайам другой, — говорит Надин. — И он не мальчишка. Он взрослый. Ему семнадцать, и он студент.

— И где ты его откопала? — подозрительно спрашивает Магда. — Не помню, чтобы ты о нем рассказывала.

— И правда, что же ты нам о нем не писала? — подтверждаю я.

Пока я мокла в Уэльсе, писала Магде и Надин чуть не каждый день. Магда себя не утруждает. Шлёт открытки: «Люблю, целую, Магда», — очень мило, но толком ни о чём не говорит.

С Надин переписываться куда веселее — получаешь кипу страниц, исписанных аккуратным косым почерком, из конверта летит звездопад блёсток. Этим летом она помешалась на новой готической группе, увлеклась картами Таро и, как всегда, изнывала от родительских придирок. Отец вечно нудит, что она могла бы заниматься получше, хотя Надин входит в тройку первых учеников. Он хочет, чтобы она стала первой по всем предметам, но как обогнать нашу Амну, чей мозг мощнее компьютера? Она гений, лучшая во всем, с ней не сравниться, как ни пытайся. А мать раздражает в Надин буквально все — одежда, причёска, макияж. Мать хочет, чтобы Надин была яркой бездумной бабочкой, этакой американской капитаншей команды болельщиц. А Наташа — Кошмар в Белых Носочках, маменькин ангелочек и исчадие ада наедине с Надин.

Словом, все как обычно, о Лайаме ни намёка. Я не на шутку обижена. Я-то думала, у нас с Надин нет друг от друга секретов.

— Почему ты ничего мне не сказала? — Голос дрожит, будто я сейчас разревусь.

— Мы только-только познакомились. — Надин вытягивает руку, любуясь сердечком на запястье.

— А! — поднимает брови Магда. — Ты просто увидела его и размечталась, так? Ты с ним не встречаешься по-настоящему?

— Он твой парень только в мечтах, — радуюсь я и уже открываю рот, чтобы рассказать про потрясающего блондина, которого встретила по пути в школу.

— Нет-нет. В субботу у нас было свидание, — говорит Надин. — Мы столкнулись утром в музыкальном магазине. Мы искали один и тот же диск, оставался последний, и он уступил его мне.

— И прямо так с ходу взял и пригласил на свидание? — Я не верю своим ушам.

— Ну… сначала мы потрепались. Он трепался, а я никак не могла придумать, что сказать. Стояла и сгорала со стыда, пытаясь вставить хоть слово. А потом он сказал, что в «Вилли Фокс» выступает классная группа, и пригласил меня пойти. И я согласилась. Хотя я никогда не была в «Вилли Фокс». И вообще ни в одном клубе. Вы же знаете моих. Они с ума сойдут, если узнают, и я наврала, что Элли вернулась из Уэльса и мы идём к Магде праздновать, а потом твой, Элли, папа отвезёт меня домой. Концерт шёл дотемна. Надеюсь, ты не против.

— И ты не побоялась пойти одна?

Вот это да, просто невероятно! Наша тихоня Надин. Закрывается вечерами в спальне и слушает завывания вампиров. Никуда не ходит.

— Лайам тебя не продинамил? — спрашивает Магда.

— Знаешь, как я боялась. Так страшно было заходить в бар одной. Ещё вышвырнут, я ведь школьница, — говорит Надин.

— Что же ты не позвонила? Я бы тоже пошла, — говорит Магда.

— Знаю. Боялась, ты его отпугнёшь. Или он бросит меня ради тебя, — признается Надин.

Магда кивает.

— Я думала, только загляну внутрь — всегда могу сбежать, если не понравится. Но Лайам уже ждал. Он заплатил за концерт, а потом отвёз меня домой. До угла. Я попросила высадить меня на углу, чтобы родители не увидели нас вместе. В субботу мы снова встречаемся, я совру, что иду к тебе, Элли, ладно?

— Конечно. Всегда пожалуйста. — Я ошеломлена.

— Как он из себя? — спрашивает Магда.

— Потрясающий, сил нет. Стильный, тёмные волосы, задумчивые карие глаза.

— А он знает, сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Теперь знает. Сначала я соврала, что мне пятнадцать. И он ответил: «Почти в самый раз!» — хихикает Надин.

— Боже правый, — говорит Магда.

— Да, ну так вот, а потом я рассказала ему о вас, как мы дружим с Элли всю жизнь, а с Магдой два года, с седьмого класса — и сообразила, что проговорилась. А Лайам сначала вздрогнул — и принялся меня поддразнивать. Ему всё равно, что мне только тринадцать. Ну, почти четырнадцать. Говорит, я выгляжу старше.

— Ясненько, — говорит Магда. — И что? Вы целовались?

— Целый вечер.

— С языками?

— Конечно, — отвечает Надин. — Он потрясающе целуется.

У меня отвисает челюсть. Мы с Надин часто обсуждали французские поцелуи и решили, что это отвратительно — чужой слюнявый язык шарит у тебя во рту.

— Но ты считала… — начинаю я.

Надин хихикает:

— Считала. Пока не встретила Лайама.

— Приятно, правда? — говорит Магда. Она часто рассказывает нам о том, как целовалась с парнями.

Надин смотрит на меня чуть ли не с жалостью.

— Когда-нибудь и ты поймёшь, Элли, — говорит она. — Когда заведёшь себе парня.

Ну все, с меня хватит. Рот сам собой распахивается, и я слышу свой голос:

— Не беспокойтесь, у меня уже есть парень.

Я не успеваю прикусить язык.

Надин таращится на меня.

Магда таращится на меня.

Я сама будто вывернулась из-за очков и таращусь на себя.

Что я сказала?

Что я наделала?

Что я несу?

Но пути назад нет…

ДЕВЯТЬ ЗАВЕТНЫХ ЖЕЛАНИЙ

1. Хочу, чтобы у меня был настоящий парень.

2. Хочу быть сантиметров на пятнадцать выше.

3. Хочу похудеть на пять кило. Нет, даже на десять.

4. Хочу быть длинноволосой блондинкой.

5. Хочу кожаную куртку.

6. Хочу новые «шеллис».

7. Хочу, чтобы мне было восемнадцать лет.

8. Хочу, чтобы прекратились все войны, голод и болезни.

9. Хочу, чтобы мама была со мной.

 

ТРИ МАЛЬЧИКА

Ивот чей-то голос рассказывает о парне из Уэльса. О том, как мы постоянно сталкивались и как нам все не удавалось познакомиться — пока в один ветреный и дождливый день нас не занесло на романтические развалины замка.

— И мы буквально упали друг другу в объятия! — заканчиваю я.

Что не так уж далеко от правды.

Я говорю, что его зовут Дэн. Им сразу же надо знать, сколько ему лет.

— Ну, Надин, он, конечно, помладше твоего Лайама, — мнусь я.

Что тоже, в сущности, правда.

— Нет, ну сколько? — не унимается Магда.

— Ему… пятнадцать, — говорю я.

Будет. Через каких-то три года…

— А внешне он как? Ничего? Как одевается? — Магде надо знать все.

Я решаю окончательно махнуть на правду рукой.

— Очень симпатичный. Блондин. У него чудесные волосы, слегка вьются на концах, чуть взлохмачены. И карие глаза, тёмные как омуты. Когда он смотрит на тебя, просто дух захватывает… Мечта, а не парень. Одевается как? Обычно, ничего такого сверх. Джинсы и свитер — мы же были на природе. Все так глупо вышло, мы встретились прямо перед отъездом, но когда начали говорить, показалось, что знаем друг друга всю жизнь, представляете?

— Целовались? — деловито спрашивает Надин.

— У нас никак не выходило остаться наедине, — как назло, все время рядом были родители. Однажды нам удалось улизнуть и выбраться на пикник, но едва Дэн наклонился ко мне, откуда ни возьмись выпрыгнул Моголь и начал нас дразнить. Так и не отвязались. Обидно до слез!

— О чем это ты так увлечённо рассказываешь, Элеонора?

О-хо-хо, миссис Хендерсон, уже в спортивном костюме, трусит на стадион.

Я утыкаюсь лицом в плечо, щеки розовеют, только бы сдержать смешок.

— О своём парне! — говорит Магда.

— Подумать только! О чем же вам ещё говорить? — вздыхает миссис Хендерсон. — Все мысли об одном. Тысячи образованных целеустремлённых женщин целый век боролись за то, чтобы вам было позволено учиться, а вы вместо этого сидите и грезите о мальчиках.

— Вам виднее, миссис Хендерсон, — произносит Магда. И напрасно.

— Ну-ка, закругляйтесь и марш на урок. Кажется, вы так увлеклись, что не расслышали звонка пять минут назад. Завтра останетесь после занятий!

Мы мчимся в класс. И снова выслушиваем нагоняй, теперь от учительницы литературы. Жаль: литература мне нравится. У меня к ней хоть какие-то способности, больше ни к чему — не считая рисования. Но сегодня миссис Мэдли не настроена давать нам спуску и в конце концов рассаживает по разным углам. Я оказываюсь на первой парте.

В этом году мы проходим «Ромео и Джульетту». Все считают, скука смертная. А мне Шекспир где-то даже нравится. Мне нравится, как он нанизывает слова, хотя их смысл подчас трудно уловить. В начале, конечно, все течёт довольно вяло, надо пролистнуть несколько страниц и открыть первый монолог Джульетты. Там и начинается чудо. Джульетте всего тринадцать, почти четырнадцать. Она, как и я, можно сказать, девятиклассница. И пока выходит, что матушка и кормилица спешат выдать её замуж.

Я сижу и мечтаю, каково было во времена Джульетты — в тринадцать лет уже замужем. Довольно неплохо — если ты богат: все взносы за итальянский особняк выплачены, сотни слуг наводят блеск на средневековые платья от Версаче и приносят пиццу прямо на брачное ложе…

Миссис Мэдли рявкает над ухом так, что я подпрыгиваю.

— Ты не только опоздала на десять минут, Элеонора Аллард, ты и сейчас витаешь в облаках! В чем дело?

— Она влюбилась, миссис Мэдли, — говорит Магда. Никак не научится держать рот на замке.

Миссис Мэдли издаёт протяжный стон, класс покатывается со смеху.

Похоже, я снова влипла. Глаза отчаянно шарят по раскрытой странице. Подворачивается верхняя строчка, я встаю и громко читаю:

— Тону под тяжким бременем любви…

Миссис Мэдли больше не сердится. И слегка улыбается.

— Смотри не утони, Элеонора. Советую посмотреть, что станется с нашими звёздными возлюбленными в конце пьесы. Все, все, девочки, угомонитесь, давайте вернёмся к Шекспиру.

Я решаю, лучше и мне вернуться к Шекспиру — и не успеваю додумать, что сказать после школы Магде и Надин.

Последний урок — алгебра, в ней я ничего не смыслю, не стоит и пытаться. Я грызу ноготь и обдумываю своё безнадёжное положение. Когда я была маленькая, все время сосала палец. И теперь, когда страшно нервничаю, беру в рот кончик пальца и сразу успокаиваюсь. Как-то я думала перейти на сигареты — ну, не в классе, конечно, — но Магда принесла пачку, я закурила, голова закружилась, подступила тошнота — и не успела я прикурить вторую, решила, что все, с меня хватит курения до конца жизни.

Надо придумать, что рассказывать про Дэна. Я тону в его светлых волосах и темно-карих глазах… Только это уже не Дэн, а блондин, которого я встретила по пути в школу. Я понятия не имею, кто он и как его зовут. Я просто наделила Дэна его внешностью, когда Магда и Надин стали приставать с расспросами. Не могла же я сказать им, каков настоящий Дэн, они бы меня обхохотали.

Бог мой, зачем я только раскрыла свой болтливый рот? Я будто фея-крёстная взмахиваю над маленьким Дэном-Дуремаром волшебной палочкой, превращая его в блондина моей мечты.

Магда и Надин мне поверили. Я и сама себе почти поверила. Я постоянно что-нибудь выдумываю. С раннего детства. С тех пор, как умерла мама…

От страха и одиночества я начала убеждать себя, что она не умерла, загадывала глупости — если продержусь без туалета до вечера, если не сомкну глаз до утра, она возьмёт и войдёт в мою спальню, и окажется, что произошла ошибка, что умерла не моя мама, а чья-то чужая. Иногда, когда я лежала в постели и боролась со сном, мне действительно чудилось, что она вошла в комнату и склонилась над кроватью, чтобы меня обнять. Казалось, я даже вдыхала запах её лёгких нежных духов.

Я выросла и бросила загадывать, но так и не заставила себя поверить, что мамы больше нет. Она не могла меня оставить. Я мысленно говорила с ней и слышала в голове её голос. «Элли, смотри по сторонам, переходя дорогу. Элли, доешь обед». По вечерам мы шептались, как подружки, а потом она говорила: «Ночки-дочки», а я тихо сопела: «Ночушки-ночнушки». Так продолжалось ещё долго после того, как папа женился на Анне. Она тоже возилась со мной, но это было не то. Когда-то я ненавидела Анну за то, что она не мама. Теперь я повзрослела и знаю, что она ни в чём не виновата. Она не такая уж плохая. И все же она не мама.

Что сказала бы мама? Но вот в чём загвоздка: я все ещё слышу в голове мамин голос, однако для неё я по-прежнему ребёнок. Воображаемая мама не понимает, что я выросла. Достаточно выросла, чтобы гулять с мальчиками. Но мальчика у меня нет, а подруги этого не знают.

— Придётся рассказать им правду, — явственно слышу я твёрдый голос мамы.

Она произносит слова так чётко и громко, что я оборачиваюсь — неужели я одна её слышу?

Знаю, мама права. Я начинаю обдумывать, как преподнести правду. Я скажу, что решила подшутить, посмотреть, поверят они мне или нет. Скажу, что действительно встретила в Уэльсе мальчика по имени Дэн, и сознаюсь, какой он на самом деле. И расскажу им о потрясающем блондине, с которым столкнулась по пути в школу. Я даже нарисую карикатуру — Дэн из Уэльса, рядом я с волшебной палочкой в руке превращаю его в Дэна моей мечты. Они посмеются. Может, надо мной, а не над моим рассказом. Ну и что, они привыкли, что я немного со странностями. И не перестанут со мной дружить, даже если решат, что на этот раз я превзошла саму себя.

Я сознаюсь им по пути к автобусу. Покончу с ложью, и все вернётся на свои места. Только у Надин парень есть. Лайам. Хотя… а вдруг она тоже его выдумала? В детстве мы чего только не воображали. У Надин очень богатая фантазия, потому-то мы и нашли друг друга. Пускай только попробует сказать, что все придумала! Я ей этого так не спущу.

Но когда уроки заканчиваются и мы выходим за ворота школы, Магда выпытывает у меня про Дэна, я уже готова сказать правду, в горле пересохло, я нервничаю и чувствую себя очень глупо — Надин тормозит и столбенеет.

— Надин?

Мы ничего не понимаем. Она снова краснеет. Никак не могу привыкнуть, что снежно-белая кожа Надин бывает нежно-розовой, как у лосося.

— Что с тобой, Надин? — спрашиваю я.

Магда соображает быстрее меня. Она перехватывает взгляд Надин.

— Ух ты! — восклицает она. — Это и есть Лайам?

Надин сглатывает:

— Ну! Что же делать? Он увидит меня в школьной форме!

— Ты сказала, он знает, что ты школьница.

— Но я в ней ужасно выгляжу! Нет, ни за что ему не покажусь! — Надин прячется за меня и приседает. — Элли, начинай пятиться назад к школе, только не поворачивайся! — шипит она.

— Надин, не сходи с ума, — говорит Магда. — Кстати, так и так уже поздно.

— С чего ты взяла? — шелестит Надин, не решаясь выглянуть из-за моей спины.

— Потому что он машет в нашу сторону как сумасшедший. И явно не мне. А жаль. Ты насчёт него права, — говорит Магда.

Лайам потрясающий. Высокий, темноволосый, кареглазый и очень стильный. Узкая чёрная футболка, чёрные джинсы. Парень с другой планеты. Как блондин моей мечты. Только он не вымышленный. Он настоящий, и он машет Надин.

Она мелкими шажками выходит из-за моей спины, порозовевшая и хорошенькая. Будто преобразилась. Я едва её узнаю. Она машет в ответ, неловко, одними пальцами, прижав локти к телу. И бежит ему навстречу.

— Поверить не могу, — мурлычет Магда. — Какой аппетитный, так бы и съела. И что он в ней нашёл?

— Магда! Не будь стервой, — укоризненно говорю я — но она лишь повторяет вслух мои мысли.

Мне кажется, всю жизнь мы с Надин шли наперегонки к этому событию, победа была близка — но тут она каким-то чудом вырвалась вперёд и оставила меня далеко позади.

— Давай, Элли, надо поздороваться, — говорит Магда.

— Не надо. Зачем нам влезать?

— Затем, — говорит Магда и настойчиво подталкивает меня вперёд. Проводит ладонью по волосам, взбивая причёску, и расстёгивает верхнюю пуговицу форменной блузки.

— Надин, постой! — кричит она и вихляет к ним через всю площадку.

Я в растерянности: идти за ней или нет? И начинаю неуверенно приближаться, то и дело замирая, будто играю в «Море волнуется». Надин примостилась на стене рядом с Лайамом. Магда стоит перед ними, опираясь рукой о бедро, и трещит без умолку. Но Лайам её будто не замечает. Надин молчит и смотрит вниз из-под распущенных волос.

— А вот и моя вторая подруга, Элли, — шепчет она.

Что с её голосом? Слабый дрожащий шелест.

— Привет, — неловко говорю я.

Лайам вежливо кивает и теряет ко мне всякий интерес.

— А тебе идёт форма, — оборачивается он к Надин.

— Скажешь тоже, — отпирается та. — А зачем ты пришёл?

— Занятия кончились пораньше, я и решил прийти — не засеку ли тебя среди маленьких пигалиц. Ну что, двинем? Пройдёмся, поболтаем.

— Хорошо, — говорит Надин, перекидывая ноги через стену.

Лайам вздёргивает брови вверх и глупо ухмыляется.

— Чао, Надин. Счастливо, Лайам, — прощается Магда.

Надин машет рукой, Лайам не удостаивает её ответом.

— Отлично, — произносит Магда, глядя им вслед. — Слышала, а? Мы с тобой для него пигалицы.

— Она с ним сама на себя не похожа, — бормочу я.

— Ну, допустим, он не сама любезность, — продолжает Магда. — Надеюсь, Надин знает, что творит. Он чересчур взрослый.

— Не нравится он мне, — говорю я.

— И мне тоже. Хотя — кто знает, кто знает, выбери он меня… — смеётся Магда.

В этом вся Магда. Может, иногда она и бывает настоящей стервой, зато не скрывает этого.

— Ладно, Элли. Идём, я прогуляюсь с тобой до автобуса.

Магда берет меня под руку. На остановке столпились мальчишки из школы Андерсона. Обе школы носят имя Андерсона, но расположены они на противоположных сторонах дороги, одна для мальчиков, вторая для девочек. Школы-близнецы, не допускающие смешения полов. Только большинство мальчишек отчаянно несносны. Колотят друг друга портфелями, вопят и лягаются, как маленькие зверьки. Глупы до безобразия. Впрочем, девятиклассники немногим лучше. Кошмарны, все вместе и каждый по отдельности. Десятиклассники и одиннадцатиклассники тоже не блистают умом. Хотя есть пара ребят ничего себе.

Один из этих «ничего себе» стоит сейчас на остановке. Грег Кто-то-там. Он вполне симпатичный, если бы не одна мелочь: у него рыжие волосы, он их ненавидит и щедро мажет гелем, чтобы они казались темнее. Как с таким обниматься? Проведёшь рукой по волосам — будто искупаешься в холодном жиру. Фу.

Магда никогда его не замечала, но тут направляется к нему упругой походкой.

— Привет, Грег. Как дела? Как каникулы? За лето совсем отвыкаешь учиться. Не поверишь, сколько нам задали! Вот, попробуй поднять сумку, тяжеленная — сил нет. — Она всучает сумку Грегу. Он часто-часто моргает и чуть не падает. И не под тяжестью сумки — под натиском Магды. Раньше она его и словом не удостаивала.

Лицо Грега пламенеет почти как его волосы. У него страшно глупый вид. Магда смотрит на рыжего десятиклассника с обожанием, будто он Киану Ривз или Брэд Питт. Она вздыхает и разминает руки, словно перетрудилась. Блузка натягивается. Пуговицы вот-вот оторвутся. Грег сияет как красный сигнал светофора.

Рядом хихикает группа восьмиклашек. Они пихаются и отпускают неприличные шуточки. Магда качает головой. И едко сообщает, что кому-то следовало бы развивать не мышцы, а мозги. И снова оборачивается к Грегу. Её голубые глаза лучатся как маяки.

— Грег, как у тебя с алгеброй? Я ничего в ней не смыслю.

Кто бы говорил. Это я не умею складывать без калькулятора. И у Надин дела идут не лучше. Домашнюю работу за нас троих всегда делает Магда, но теперь она прикидывается, будто у неё сахарная вата вместо мозгов.

— Вроде неплохо, — отвечает Грег. — Тебе что-нибудь объяснить?

— Ой, даже не знаю, с чего начать, — придуривается Магда. — Смотри, автобус идёт. А я не еду, ждала за компанию с подругой. Грег, ты знаешь «Макдоналдс» у супермаркета?

— Конечно.

— Давай встретимся там? В районе половины восьмого? Я захвачу учебник по алгебре, посмотрим, удастся ли тебе запихнуть что-нибудь в мою голову, идёт?

— Идёт, — отвечает Грег. — В половине восьмого. Буду ждать.

— Ну вот и славно, — говорит Магда, забирает у него сумку и дарит взамен ослепительную улыбку. Поворачивается ко мне — и подмигивает.

Вот и Магда подцепила парня. И пяти минут не прошло.

Грег забирается в автобус и машет ей рукой. Я надеюсь, он подсядет ко мне, я ведь подруга Магды, но он проходит мимо и садится с другими десятиклассниками, которые его уже ждут. Он взахлёб о чём-то им рассказывает — наверняка хвастается, что у него свидание с шикарной девчонкой.

Я остаюсь одна. Не знаю, что и делать. Ну вот. Так я и не сказала правду. Но я не виновата, просто времени не было. У Надин есть парень. И у Магды теперь тоже есть, раз — и готово. Почему я не могу уболтать себе приятеля, как она?

Я безнадёжно обвожу взглядом автобус. Через проход сидят двое недоумков-десятиклассников и увлечённо обсуждают научную фантастику. Они и сами будто с Луны свалились, но мне всё равно, я достигла пика отчаяния.

Я обнажаю зубы в широкой улыбке. Они отшатываются, будто я собралась их покусать. Я сжимаю губы и забиваюсь к окну. Бесполезно. Я не такая, как Магда.

Господи, как же мне все вокруг осточертело. Никогда у меня не будет парня. Никто в целом мире не сможет меня полюбить.

Но тут я ошибаюсь. Дома меня ждёт письмо.

ДЕВЯТЬ ПРИЧИН НЕНАВИДЕТЬ ШКОЛУ

1. Встаёшь ни свет ни заря.

2. Учителя просто ужасны — особенно миссис Хендерсон и мисс Трампер.

3. Алгебра — мрак.

4. Физкультура — ещё хуже.

5. Учителя считают себя умнее всех.

6. Стервозные девчонки вечно шепчутся у тебя за спиной.

7. Чуть не задыхаешься, пока добежишь из класса в класс.

8. Светло-серая форменная юбка и критические дни несовместимы.

9. В девятом классе заваливают ГОРАМИ домашней работы.

 

ЧЕТВЕРО — СЕМЬЯ

Здравствуй, Элли!

Это я, Дэн. Прости за неразборчивый почерк. Пишу в машине, малышня толкается, а за рулём мама, она настоящая маньячка, рвёт по шоссе на ста тридцати километрах, а потом кто-то просится в туалет, бац! — и она жмёт на тормоз так резко, что мы чуть не пробиваем головами ветровое стекло.

Пишу любовное письмо, а где же романтика? Я могу быть романтичным, если постараюсь. Могу даже выдумать сказку про любовь и светловолосую деву, которая томилась в башне, пока на выручку не явился прекрасный рыцарь. Валлийскую сказку, чтобы дело было в замке Уэльса. Как в «МАБИНОГИОНЕ». помнишь, я тебе рассказывал? Там две части: Белая книга и Алая. Только пишу я не книгу, а сбивчивое письмо, а волосы у тебя не светлые, а тёмные, да и я вовсе не прекрасный рыцарь. Смейся, смейся. Я настоящий псих. И я слишком много болтаю. Да, я не в своём уме. Потому что схожу с ума по тебе. Жаль, что мы живём так далеко друг от друга. Но ты всегда желанный гость в нашем доме. Приезжай. Если сможешь вытерпеть моих братьев и сестёр. Может, лучше я к тебе? (Это намёк.)

С любовью, Дэн.

P.S. Как я рад, что мы встретились!

Бог ты мой! Да он и правда псих. Вот если бы он был постарше… И поумнее. И посимпатичнее.

— Ну что, от кого письмо? — спрашивает Анна, помешивая на плите суп. Зачерпывает ложку и пробует. — Моголь, добавь капельку перца. Не переборщи.

Моголь обожает готовить. Он даже помогает взбивать гоголь-моголь, в честь которого его прозвали. На самом деле его зовут Бенедикт, слегка претенциозно, но Анне нравится. Никто не называет его по имени. В детстве он был Бенни, а в последние два года стал Моголем. Яичком всмятку. Протухшим.

— Так, всякие глупости, от Дэна. — Я запихиваю письмо в карман.

Анна приподнимает бровь:

— Так и знала, ты вскружила ему голову.

— Побойся бога, Анна, ему всего двенадцать.

— Дэн хороший. Он твой парень? Класс! — вопит Моголь, от души тряся перечницей.

— Моголь, не так много. Всего щепотку, — говорит Анна, ловя его за запястье.

— Щепотка-щекотка! — хихикает Моголь, пытаясь её пощекотать.

— Дурында, — улыбается Анна, хватает сына, переворачивает и принимается щекотать его голое пузо.

— Пойду делать уроки, — вздыхаю я.

Обычно я люблю посидеть на кухне, но сегодня мне не хочется смотреть, как Анна возится с Моголем. Будто я завидую. Непонятно. Ведь я вовсе не хочу поменяться местами с Анной. И уж тем более с Моголем! А если бы Анна вздумала меня приподнять, мы бы обе рухнули на пол. Она выше меня на две головы, но я вешу гораздо больше.

Анна и не пытается возиться и дурачиться со мной, как все мамы. Я слишком большая, она слишком молода. С папой разница в возрасте у них ещё больше, он вполне мог бы быть её отцом. Он преподаёт историю искусств в колледже, где училась Анна. Она хотела стать художником по тканям и в его группу не ходила. После колледжа она устроилась на неполный день дизайнером в одну фирму, но та разорилась, и Анна никак не может найти себе новое место. Папа продолжает преподавать. У его студентов все ещё каникулы, но сегодня в колледже очередное собрание, на котором он должен быть.

— Элли, погоди минутку, — просит Анна. — Твой отец вернётся неизвестно во сколько. На него нельзя положиться. У меня сегодня первое занятие на курсах итальянского, будь лапочкой, уложи Моголя спать.

— Слушай, мне задали груду уроков, — хнычу я. Но недолго. Вскоре я меняю тактику и замечаю, что другим платят за то, что они сидят с детьми.

— Вот ещё! Я не ребёнок! — вмешивается Моголь. — И вообще, что значит «сидеть с детьми»? Элли, только не садись на меня!

— Если не замолчишь, так и сделаю, — бурчу я.

В конце концов я сдаюсь. Но очень и очень неохотно. Не понимаю, что Анна так упёрлась в этот итальянский. Все равно мы не рванём в Рим, не будем наслаждаться Флоренцией. Как всегда, будем мокнуть в Уэльсе.

Анна кормит Моголя ужином, купает его и переодевает в пижаму. Остаётся проследить, чтобы он не забыл сходить в туалет, и уложить его спать. Скажете, ерунда?

Он начинает скакать по комнате, как обезьянка, а стоит мне его схватить, принимается вопить, вырываться и хохотать. Наконец-то приходит папа, и Моголь с гиканьем вылетает ему навстречу.

— Эй, эй! Почему мы ещё не спим, господин Омлетик? — улыбается папа. И укоризненно смотрит на меня: — Элли, зачем ты позволяешь ему возбуждаться перед сном? Он теперь не уснёт.

Снова я виновата. Вот и вся благодарность. Больше всего раздражает то, что при папе Моголь сразу же успокаивается. Забирается ему на колени и слушает сказку про медвежонка. Улыбается как ангелочек и поглаживает пальцем картинки в книжке.

Между прочим, это моя детская книжка. Но чтобы папа хоть раз читал её мне? Чтобы я сонно и доверчиво прижималась к нему?

— Что случилось, Элли? — вдруг поднимет голову папа. — Почему ты хандришь?

— Ничего я не хандрю. Уже и посидеть спокойно нельзя? Это преступление?

— Пап, давай дальше! — требует Моголь. — Не болтай с Элькой-сарделькой!

— Моголь! — восклицает папа, подавляя смешок.

Ну, все. Больше не могу. Мне становится трудно дышать. Я бреду к себе и включаю музыку. На полную громкость.

Надо хотя бы открыть учебник, но тут я ловлю собственное отражение в зеркале. Волосы торчат во все стороны, взрыв на макаронной фабрике, я решаю привести их в порядок и прикидываю то одну, то другую причёску. Можно скрутить их и уложить в аккуратный узел на затылке — вроде бы неплохо, — но тогда щеки кажутся ещё толще. Боже, насколько толще. Лицо становится похожим на огромный белый резиновый мяч, на подбородке вздувается прыщ, на носу ещё один, поменьше, розовато-белый мяч в красную крапинку. Анна говорит, прыщи нельзя давить. Ей-то хорошо, у неё потрясающая нежная кожа английской леди, у неё никогда не было прыщей.

И я давлю. Лучше не становится. Я чувствую себя уродиной. Неудивительно, что у меня нет парня. Кто захочет со мной встречаться? Только близорукий Дэн, да и тот с криком умчится прочь, если протрёт очки и увидит меня во всей красе.

Я достаю письмо и перечитываю его. В комнату без стука врывается папа.

— Папа! Почему ты не постучал?

— Я стучал. Неудивительно, что за этим рёвом ты не слышала. Приглуши звук, Моголь лёг спать.

Моголь-Моголь-Моголь-Моголь-Моголь. Я представляю себе маленьких Шалтаев-Болтаев, рядком усевшихся на стене. И скидываю их по одному: шмяк-шмяк-шмяк.

— Ну конечно, все для нашего чудо-мальчика, — говорю я и выключаю музыку. — Все? Доволен? Теперь их юное высочество может спокойно почивать.

— Я просил приглушить, а не выключить, — говорит папа. — Что с тобой происходит, Элли? Ты стала такой вспыльчивой. — Он подходит ближе, пощипывая бородку, как всегда, когда чем-то озабочен. — Что у тебя с лицом? Ты поранилась?

— Все в порядке. — Я прикрываю подбородок ладонью. — Ну что, можно мне наконец сесть за уроки?

— Ты не делаешь уроки, ты читаешь письмо. От кого оно?

— Какая тебе разница? — Я сминаю бумагу. Поздно. Он углядел краешек.

— "С любовью, Дэн". Любовное послание! — говорит папа.

— Ничего подобного!

— И что за Дэн? Элли, у тебя появился мальчик?

— Нет, папа! У меня не появился мальчик. Пожалуйста, не лезь, — прошу я и запихиваю дурацкое письмо в карман юбки.

Когда папа уходит, я глубоко вздыхаю и обхватываю голову руками. Хочется поплакать, но вместо этого я проваливаюсь в сон и просыпаюсь от того, что затекла шея. Я забираюсь в кровать, но сна уже ни в одном глазу.

Папа поднимается к себе и по пути просовывает голову в дверь.

— Элли, ты спишь? — шепчет он.

— Да.

— Анна сказала, кто твой мальчик. Тот странный башковитый паренёк в дождевике, да?

— Нет. Нет, нет и нет. Он не мой мальчик. Господи, как мне все надоело, — говорю я и закрываюсь подушкой.

— Прости, прости. Не расстраивайся. Анна просила тебя не поддразнивать. Элли, ты слышишь?

Я не высовываю головы. Он молчит. А потом тяжело наклоняется ко мне.

— Ночки-дочки, — шепчет папа и целует подушку на моем лице.

Я не двигаюсь. А потом шепчу:

— Ночушки-ночнушки, — и отнимаю от лица подушку. Но папа уже ушёл.

Я так и не могу уснуть. И лежу, прижимая к себе подушку. Жаль, выкинула все мягкие игрушки, с которыми засыпала. Когда я была маленькая, как Моголь, у меня был голубой слоник по имени Нелли. Она стала мне подружкой, я постоянно с ней говорила, мы всюду были вместе — Элли и Нелли.

Ещё у меня были панда Бартоломью, жирафиха Мейбл и большая тряпичная рыжеволосая кукла Мармеладка.

К появлению Моголя я успела перерасти все свои игрушки, все, кроме Нелли. Когда он научился ползать, его новёхонькие звери ему надоели, и он норовил добраться до моих.

Однажды мы подрались из-за Нелли. Моголь вцепился в неё и вопил как резаный. Со стороны я, наверное, выглядела глупо — воюю с карапузом из-за грязного плюшевого слона с обвисшим хоботом, — но я не собиралась уступать. И вдруг Моголя стошнило прямо на Нелли. Я кричала, что он нарочно. И что Нелли испорчена навсегда. А её сшила мама, давным-давно… Я устроила настоящую истерику.

Анна ополоснула Нелли под краном и засунула её в стиральную машину. Нелли стала непонятного розово-лилового оттенка, набивка свалялась. И я отвергла её, сказала, что она испорчена, и бросила в мусорный бак.

Как я об этом жалею! Я раскаялась, едва уехал мусоровоз. Может, я и не в себе, но я до сих пор иногда представляю, как она лежит среди объедков китайской еды и мокрых чайных пакетиков, жалобно поджав хобот.

Остальные игрушки я выкинула, когда решила изменить облик комнаты так, чтобы ничто в ней не напоминало о толстой мечтательной глупышке Элли. А потом я подстроюсь под комнату и тоже стану модной и стильной. Я выкрасила стены в голубой цвет, повесила жёлтые шторы и поставила красный диван — яркие цвета для блеклой Элли. А затем долго старалась стать раскованной, лёгкой и весёлой под стать комнате — но так ничего и не вышло. Вот и сейчас я такая мрачная и угрюмая, что под стать мне разве что тёмный закуток в глубинах канализации.

Я крепче сжимаю подушку. В детстве у меня хотя бы раз в неделю ночевала Надин. Нам не нужны были раскладушки и спальные мешки, мы вместе забирались в одну кровать. Надин — не самая пухленькая и уютная соседка, у неё острые локти, и она пихается во сне, но я не жаловалась. Мы сочиняли кровавые кладбищенские истории, так что всю ночь потом снились кошмары, но, если становилось страшно, я всегда могла прижаться к костлявой спине Надин и почувствовать, как её длинные волосы щекочут лицо.

Но теперь Надин прижимается к Лайаму. До сих пор не могу поверить, хоть Надин нас и познакомила. Интересно, как прошло их свидание? А у Магды есть Грег. Надин и Лайам, Магда и Грег, только Элли одна на белом свете…

И когда я наконец засыпаю, мне снится сон. Элли и Дэн. Только не тот Дэн, а кареглазый блондин моей мечты. Он ждёт меня у школы и ведёт к реке. Мы идём по улице, держась за руки, а когда останавливаемся на берегу, где нас никто не видит, Дэн прижимает меня к себе, обнимает, нашёптывая прекрасные слова, отводит ладонью волосы и принимается целовать мою шею, уши, губы, мы целуемся по-настоящему, это чудесно, мы лежим на мягком мху, я принадлежу ему, а он мне, он шепчет, что любит меня, полюбил с первого взгляда, когда мы столкнулись на улице и наши глаза встретились — и я шепчу, что тоже его люблю.

— Я люблю тебя, — шепчу я вслух и просыпаюсь. Какой реальный сон. Я до сих пор вижу солнечных зайчиков на нашей коже, чувствую медовый запах его груди, тепло его тела, слышу биение сердца…

Я не хочу просыпаться, не хочу возвращаться. Я чужая в этом обыденном мире ванных и завтраков. Я молча глотаю кофе с хлопьями. Мы завтракаем вместе — я, папа, Анна, Моголь. Четыре грани стола, четыре члена семьи, и ни с одним я не чувствую настоящей близости.

Папа что-то говорит, но я не слушаю. Плотный бородатый длинноволосый коротышка в студенческой футболке. Что у нас общего? Три литра крови? Неужели мне больше нет причин сидеть за этим столом? С громко хохочущим карапузом, давящимся хлопьями, у меня ещё меньше общего. А спокойная женщина в белой рубашке и вовсе чужая.

Она что-то говорит про автобус, на который я опоздаю, если не потороплюсь. Она права. Автобус уже стоит у остановки, а я только выхожу из дома. Я успею добежать, но тогда юбка совсем задерётся, и потом, кому нужен этот автобус. Скукота. Лучше я пройдусь. А вдруг…

И я иду пешком, прохожу мимо остановки, спускаюсь по улице, заворачиваю за угол. Вчерашняя машина не перегораживает тротуар, блондина тоже не видно… ДА ВОН ЖЕ ОН! В конце улицы. Идёт мне навстречу!

Я все ещё нахожусь во власти сна, и мне чудится, будто мы и в самом деле знакомы, будто гуляли по городу и целовались у реки.

Он приближается. Сегодня на нём голубая джинсовая рубашка, она так идёт к его светлым волосам. Он смотрит прямо перед собой. На меня? А вдруг он ждёт меня? Вдруг я ему тоже снилась? Вдруг нам каким-то чудом приснился один и тот же сон?

И мы идём друг другу навстречу. Я уже различаю его лицо, карие глаза, прямой нос, сочные губы, он улыбается, улыбается — мне. Сейчас я тоже улыбнусь, значительной улыбкой, обещая хранить наш общий секрет…

— Привет, — говорит он, почти поравнявшись со мной.

Привет! Неужели это мне? Неужели он заговорил со мной? Да нет, быть того не может. Голова сама поворачивается посмотреть, не идёт ли кто позади меня. Но нет. Улица пуста. Как глупо я себя веду. Я пытаюсь выдавить ответ, но горло пересохло, как пустыня Сахара, и наружу вырывается сдавленный хрип. Вот и все — мы разминулись, он прошёл мимо, я упустила его, упустила миг. Теперь он решит, что я дурочка, не способная даже поздороваться.

Я снова опаздываю. Миссис Хендерсон оставляет меня после уроков. Ещё раз. Второй раз за два дня. И спрашивает, не иду ли я на школьный рекорд.

— Последи за своим поведением, — грозно добавляет она.

Я не знаю, что и делать. Угрозы миссис Хоккейной Клюшки меня не заботят. Меня тревожит собственное здоровье. Похоже, я схожу с ума. Школьные запахи — резина кроссовок, чипсы, туалетное мыло, «Клерасил» — вытесняют сладкий аромат сна, и я начинаю верить, что все происходило на самом деле, что блондин по правде мой парень.

Надо это прекращать, и быстро. Надо рассказать Магде и Надин, что я все выдумала.

Но мне все никак не удаётся вставить хоть слово, даже на большой перемене. Надин без умолку говорит о Лайаме, Лайаме, Лайаме. Чернильные сердечки покрывают её руку до локтя. Скоро её коже будет нечем дышать. Кажется, она и мозги зачертила его именем, потому что о чём-либо другом с ней говорить бесполезно. Кстати, с Лайамом они тоже почти не разговаривают. Она о нем ничего не знает. Он уводит её в укромное место, там они обнимаются и целуются — вот и всё свидание. По-моему, этого для настоящих отношений мало.

— Тебя забыли спросить, — огрызается Надин.

Магдин Грег, наоборот, чересчур увлекается разговорами. Только и делает что болтает.

Он объяснил ей, как решать задачи, хотя она и сама отлично это знала. А потом плавно перешёл к физике и химии.

— А как у тебя с анатомией человека? — шепнула Магда по пути домой.

Но он не понял намёка. Может, он до смерти умен, когда — дело касается уроков, но едва речь заходит об отношениях с девушками, его ум отмирает, это же очевидно.

— С чего ты взяла? — злится Магда. — Просто он долго раскачивается. Всем известно, рыжие парни — самые страстные в любви.

— Почему это тебя так раздражают Лайам и Грег? — замечает Надин. — Что тебя грызёт, Элли?

— Да ничего меня не грызёт.

— Может, ты чувствуешь, что немного отстала от жизни? — говорит Надин.

— С какой стати!

— Да нет, она злится оттого, что её Дэн далеко и она не может с ним увидеться, — решает Магда.

— Если этот Дэн не плод её воображения. — Надин пристально смотрит на меня.

Сердце громко стучит под блузкой. Надин знает меня слишком хорошо. Не нравится мне этот огонёк в её зелёных глазах.

— Ну конечно, он плод моего воображения, — говорю я, не отводя взгляда. И умолкаю. А потом запускаю руку в карман и достаю смятое письмо. — Плод моего воображения, который каким-то чудом умудрился мне написать. — И я сую письмо им под нос.

Я предусмотрительно прикрываю почти все письмо ладонью и даю им прочитать только подпись: «С любовью, Дэн».

ДЕВЯТЬ СНОВ

1. САМЫЙ ЧУДЕСНЫЙ СОН: Мы с блондином целуемся у реки.

2. САМЫЙ ГРУСТНЫЙ СОН: Я замечаю маму в толпе и пытаюсь её догнать, но не поспеваю, я начинаю кричать, звать её, но она не слышит и уходит, и я её теряю.

3. САМЫЙ ДУРАЦКИЙ СОН: Нам с Магдой и Надин по тринадцать, но нас переводят в детский сад. Мы лепим человечков, а у меня никак не выходит, фигурка сама собой снова превращается в пластилиновый комок.

4. САМЫЙ УНИЗИТЕЛЬНЫЙ СОН: Я иду к остановке, где полно мальчишек из школы напротив. Они начинают хихикать, и я понимаю, что юбка у меня задралась до пояса и видны трусы.

5. САМЫЙ НЕОБЫЧНЫЙ СОН: Я летаю, но очень низко, вверх и вниз по лестнице, задевая каблуками ступеньки.

6. Самый страшный сон:В дом забрались грабители. Я слышу, как они поднимаются наверх, чтобы убить меня. Дверь спальни распахивается, и я просыпаюсь, бегу к Анне и папе за защитой, но тут оказывается, что я все ещё сплю. Грабители затаились в папиной постели, и, едва я вхожу, они набрасываются на меня.

7. САМЫЙ ДЕТСКИЙ СОН: Я лежу в колыбельке, чьи-то руки меня убаюкивают. Мне очень уютно, вот только кроватка маловата, и голова упирается в стенку, а ноги торчат наружу.

8. САМЫЙ МОКРЫЙ СОН: Я плыву на яхте. Вода сверкает. Я прыгаю с борта и начинаю плескаться в тёплых морских волнах. (Этот сон мне часто снился, когда я была маленькой, иногда с неприятными последствиями.)

9. ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ СОН: Я опаздываю в школу и никак не могу найти форму и собрать учебники. Автобус уходит, и в школе меня ждёт серьёзный нагоняй. Это так часто случается на самом деле, что тем обиднее получать двойную порцию во сне!

 

ПЯТЕРО — ВЕЧЕРИНКА

Только скверная, унизительная и скучнейшая!

Все пути назад отрезаны. Я не знаю, что делать. Я окончательно увязла во лжи и вынуждена молчать.

Я пишу Дэну. Только потому, что хочу получить ответ, который смогу показать Магде и Надин. Это несправедливо.

Он отвечает. И я снова пишу. И он. И я. И он. И так до бесконечности. Я читаю всякую чепуху о его школе, друзьях и книгах, хмыкаю над пошлыми бородатыми шутками. В конце каждого письма стоит: «С любовью, Дэн», но это не превращает их в любовные послания.

Папа говорит, мы как Элизабет Барретт и Роберт Браунинг. И давится от смеха. При чем тут мёртвые поэты? Я совсем непоэтично бормочу: «Чтоб ты сам сдох». Папа слышит и приходит в ярость. Говорит, у меня совсем нет чувства юмора. Неожиданно Анна встаёт на мою сторону. Отец такой нечуткий и грубый, она сама его едва терпит, что уж говорить о бедняжке Элли. Мы с папой ошарашенно моргаем. Раньше она всегда его защищала. Может, они повздорили? Вчера вечером, когда Анна вернулась с итальянского, из их спальни доносилась приглушённая ругань. Не знаю, что между ними происходит. Мне бы разобраться в себе самой.

Пока что я больше не видела блондина моей мечты. Пришлось покататься в школу на автобусе, не то схлопотала бы наказаний на целые сутки. Но сегодня я осмеливаюсь на новую вылазку. И пару мгновений выжидаю на улице, где мы повстречались. Ну, хорошо, пару долгих мгновений. Минут этак на пятнадцать. Но блондин так и не показывается. А меня снова оставляют после уроков.

Сегодня я не скучаю в одиночестве: со мной Надин. Мы сидим в пустом классе и — представьте себе! — миссис Хендерсон заставляет нас писать по сто раз слова извинений. Я пишу: «Я стану собранной и больше не буду опаздывать».

Сто раз. От этого более собранной я себя не чувствую — наоборот, разваливаюсь на части. И я так старалась не опоздать и не упустить блондина. Старательнее некуда, напиши хоть миллион раз.

Извинения Надин куда короче, поэтому она справляется раньше меня, хоть и тщательно выписывает каждую виньетку. Сто раз: «Я больше не буду грубить».

Сегодня она явилась в школу с невероятным засосом на шее, громадным фиолетовым пятном на белоснежной коже.

— Ну и ну, да у твоего Лайама рот, как раструб пылесоса! — хохотнула Магда.

— Надин всегда любила вампиров, — поддакнула я, стараясь звучать легко и беззаботно.

Я не могла оторвать взгляда от шеи Надин. Как-то в детстве мы захотели понять, что такое засос, и искусали друг дружке руки. И решили, что никогда не позволим такого парням. А теперь у Надин засос прямо в центре шеи, так что даже волосами не прикроешь. Я не могла избавиться от наваждения: Лайам кусает Надин в шею. Никак не получалось понять, что же я чувствую — отвращение или зависть?

Миссис Хендерсон составила мнение сразу же.

— Надин, сходи в медицинский кабинет и возьми пластырь, — холодно сказала она. — Прикрой отметину на шее. Неужели ты сама не понимаешь, как это глупо. Твой друг тебя не уважает, раз позволяет себе такое. Не говоря уже о том, что можно занести грязь.

Надин хмурится.

— Готова поспорить, ты мне завидуешь, — шелестит она.

Но у миссис Хендерсон ушки на макушке. И Надин остаётся после уроков.

Миссис Хендерсон оставляет нас писать извинения, а сама уходит на хоккейную тренировку.

— Ну, я закончила эту чушь, почему я не могу идти? — говорит Надин, начиная ёрзать.

— Она сказала ждать до её возвращения.

— Вот глупость. Не её дело, чем я занимаюсь после уроков, — говорит Надин, ощупывая пластырь на шее.

— А что сказали твои родители, когда увидели?

— Да что ты! Я обернула вокруг шеи шарф. Я же говорю, они с ума сойдут, если узнают про Лайама.

— Надин…

— Ну что тебе?

Она на меня и не смотрит. Достала из сумки журнал и листает страницы.

Надин всю жизнь презирала журналы для девушек. Признавала только ужасы и самодельные издания про свои любимые группы. Но сейчас такое впечатление, будто от колонки вопросов и ответов зависит вся её жизнь.

— На что это похоже? Ну, засос?

Надин пожимает плечами.

— Ты сама хотела так далеко зайти?

— Он предпочёл бы зайти куда дальше.

— И ты… ты ему позволила?

Надин ёрзает.

— Ну… не все. — Она нерешительно молчит и добавляет: — Не говори никому, ладно? Даже Магде. — И хотя в классе кроме нас никого, она наклоняется к самому моему уху и начинает шептать.

— Надин! — теперь я действительно ошеломлена.

— Ну, а что тут такого? — спокойно говорит Надин. — Элли, ты как ребёнок.

— Вовсе нет.

— Все парочки этим занимаются.

— Да ты что?

— Значит, у вас с Дэном ничего такого не было, — подозрительно смотрит Надин.

Я пытаюсь представить себе, как проделываю это с Дэном — блондином моей мечты. Кровь приливает к вискам. Но потом я вспоминаю настоящего Дэна и чуть не взрываюсь от хохота.

— Что это ты так улыбаешься? — говорит Надин. — Ага, у вас с Дэном всё-таки что-то было!

Да уж, это было бы что-то!

— Нет, это я размечталась, — бормочу я. — Мы-то не встречаемся каждый день.

Дэн (настоящий) в каждом письме нудит и нудит, чтобы я приехала в гости или пригласила его к себе. Я придумываю хитроумные причины, по которым ничего не выйдет, но тянуть дальше становится неловко. Все так сложно, что я тяжело вздыхаю.

— Так скучаешь, Элли? — тихо спрашивает Надин. И обнимает меня обеими руками, хрустит журнал.

Я прижимаюсь к ней и чувствую себя страшно виноватой.

— Просто… Ох, Нади, не знаю, как и объяснить, — шепчу я.

— Я тебя понимаю, — говорит Надин. Ничего-то она не понимает. — Знаешь, у нас с Лайамом тоже не все гладко. Вчера мы крупно поругались.

— Правда?

— Я отказалась… Ну, сама понимаешь, пойти до конца. Я ещё не готова. А в журналах говорят, не стоит, пока не почувствуешь, что готова полностью. Вот. — Она раскрывает журнал и подсовывает мне колонку вопросов и ответов.

— Ля-ля-ля, «не соглашайтесь делать это с вашим другом…» Ой! «А если он говорит, что его прибор…» Что такое прибор? Как на приборном щитке в машине?

Мы покатываемся со смеху.

— Нет, глупая. Это его… то самое… поняла?

Ох. Ну конечно. Теперь даже до меня дошло. Я читаю письмо девушки до конца.

— И что, Лайам начинает беситься, как этот парень?

— Вчера — да. Он сказал, что старался быть терпеливым. И что я совсем его не люблю. А я сказала, что безумно его люблю, просто я не готова, так ведь бывает. И он рявкнул, что я, видно, никогда не буду готова, что у меня не все дома и что я гублю наши отношения. — Теперь Надин не до смеха. Она едва сдерживает слезы.

— Бедняжка. Он ведёт себя как самый настоящий… прибор! — Я надеюсь, она улыбнётся, но по её щеке уже скользит слеза.

— Да нет, Элли. Я могу его понять. Для мужчины это так тяжело…

— Чушь собачья! Слушай, ты не обязана с ним это делать. Господи, тебе всего тринадцать! Да это вообще противозаконно!

— Кому какое дело до закона? Все его прежние подруги соглашались без проблем.

— Отлично! И ты хочешь пополнить их ряды? Надин, где твои мозги?

— Временами мне хочется задать тот же вопрос, — раздаётся от двери голос миссис Хендерсон.

Надин суёт журнал в парту и наклоняет голову, пряча заплаканное лицо за волосами.

Миссис Хендерсон подходит к ней. Похоже, она на самом деле за нас тревожится.

— Что стряслось, девочки? — спрашивает она совершенно иным голосом. — Я знаю, вы считаете, мы живём на разных планетах, но, может статься, я тоже кое-что смыслю в бедах подростков.

Надин заметно нервничает. Я смотрю в парту.

— Надин, — говорит миссис Хендерсон. — Это все из-за мальчика, да?

Вполне очевидно. Засос по-прежнему лиловеет на шее Надин.

Надин молчит.

— Иногда помогает, если выговоришься, — продолжает миссис Хендерсон. — И знаешь, нет ничего такого, с чем бы столкнулась ты одна. Наверняка и со мной такое бывало.

В моей голове сразу же возникают невероятные образы: миссис Хендерсон занимается этим с мистером Хендерсоном. Приходится закусить щеки, чтобы не расхохотаться. Плечи Надин трясутся. Она явно представляет себе ту же картину. Слава богу, миссис Хендерсон ни о чём не подозревает.

— Не плачь, Надин, — мягко говорит она.

Надин давится смешком.

Миссис Хендерсон принимает его за всхлип.

— Детка, милая, не переживай. Я не могу насильно заставить тебя поделиться со мной. Но если ты передумаешь, я всегда буду рада помочь. Ну, ладно. Показывай, что ты успела написать.

Надин даёт ей тетрадку, не поднимая головы.

— "Я больше небуду грубить". Сто раз. Боже, я должна была бы заставить тебя написать ещё сто раз: «Я подучу грамматику». «Не» с глаголами пишется раздельно, Надин! Ну, не страшно. Можешь идти. Давай посмотрим, что у тебя, Элеонора.

Я протягиваю тетрадку в надежде, что она не станет считать строки: не хватает двадцати с лишним. Она быстро просматривает страницу, вздёргивает бровь, но отпускает и меня.

Мы с Надин не осмеливаемся раскрыть рта, пока не оказываемся на безопасном расстоянии. И лишь тогда чуть не падаем от хохота. Надин хоть немного повеселела. И все же надо вправить ей мозги.

На следующий день я решаю переговорить с Магдой.

— Последний ум потеряла, — качает головой Магда.

— Точно. Но её никак не убедить, — говорю я.

— Сейчас попытаемся, — говорит Магда.

— Попробуй. Только будь с ней потактичней. И смотри не проболтайся, что это я тебе рассказала, ладно?

Но Магда уже не слушает.

— Надин, иди сюда! Элли говорит, ты хочешь заняться этим с Лайамом, дурёха!

Чуть ли не все девочки на площадке оборачиваются к нам и замирают с разинутыми ртами.

— Магда! Ты все выболтала! — ужасаюсь я.

— Нет, это ты все выболтала, Элли, — говорит Надин. — Спасибо, удружила.

— Ну же, злюка, — успокаивает Магда, бросаясь к Надин и обнимая её за шею.

— Отвяжись, Магда!

— Надин, я только хочу помочь.

— А я в твоей помощи не нуждаюсь, ясно?

— Но мы же подруги!

— Вы с Элли тут ни при чем. Это касается только меня и Лайама. Так что не лезь не в своё дело, хорошо? Элли, к тебе это тоже относится, — говорит Надин и идёт прочь.

— Догоним её? — предлагает Магда.

— Все равно она не станет слушать, — понуро отвечаю я.

Я слишком хорошо знаю Надин. Теперь она ни за что не станет нас слушать. Я её предала. Разболтала тайну и даже не сумела помочь.

До конца дня Надин отказывается с нами разговаривать. И едва звенит звонок с последнего урока, убегает к Лайаму, который дожидается на прежнем месте.

— Может, поговорим с ним, как считаешь? — предлагает Магда.

— Ты с ума сошла! И потом, Надин нас убьёт, — говорю я.

У нас так и так нет на это времени: Надин и Лайам быстро уходят прочь. Сегодня похолодало, и на Лайаме потрясающая чёрная кожаная куртка.

— Как сексуально он выглядит, — завистливо вздыхает Магда. — Может, в душе он и свинья, но с виду такой красавчик. И почему Грег не может обзавестись кожаной курткой? Носит какую-то гадость на молнии, чуть ли не дождевик.

— Да, а как у тебя с Грегом? — вспоминаю я.

— Да как тебе сказать, — вздыхает Магда.

— Он-то тебе не предлагал?..

— Я тебя умоляю! — говорит Магда. — Это Грег-то? Нет, он ничего, даже милый, но мы все больше делаем уроки и сидим в «Макдоналдсе». А! Хорошо, напомнила. Адам, один из приятелей Грега, устраивает в субботу вечеринку. Родителей не будет дома, так что намечается отрыв по полной. Не хочешь пойти?

Я не могу вымолвить ни слова, сердце начинает отчаянно биться.

Магда понимает моё замешательство по-своему.

— Нет, я, конечно, понимаю, что между вами с Дэном все решено и ты не думаешь заводить себе нового дружка. У тебя уже есть парень.

Магда, Магда! Если бы ты только знала. Вечеринка. Я ещё ни разу не была на вечеринке. То есть я ходила на всякие девчачьи праздники — шарики, тортики, — но на настоящую тусовку, где будут парни, — никогда.

— Элли, соглашайся, пожалуйста. В худшем случае просто будет весело. Может, я себе найду нового парня. Грег, конечно, ничего, но он этакий пай-мальчик. Может, друзья у него поживее.

Я не знаю, что сказать, как себя вести. Отрыв по полной. Никаких родителей. И мальчики, мальчики, мальчики.

Невероятно.

Невероятно страшно. Ой, что-то будет. Выпивка. Травка. Свободные спальни.

Мне очень хочется пойти. Может, я познакомлюсь с настоящим парнем. Одним из приятелей Грега. Правда, наверняка все они придут с девушками.

— А точно ничего, что я буду одна? — спрашиваю я на всякий случай.

— Ну разумеется, в том-то и дело. Адам приглашает половину одиннадцатиклассников, и почти ни у кого нет девушек. Они сами хотят познакомиться. Грег чуть ли не умолял меня пригласить подруг. Я все ума не приложу — кого позвать?

Надин звать смысла нет. Магда предложила Крисси — та уже приглашена на другую вечеринку. Пригласила Джесс — та возмущённо отказалась. Позвала Амну — Амна была бы рада, но её родители и слышать не хотят о вечеринке.

— Да меня папа тоже не отпустит, — мямлю я.

— Ерунда. Твой папа — клёвый старикан, — говорит Магда.

Папа всегда делает из прихода Магды событие.

— Хочешь, я с ним поговорю? — предлагает Магда.

Я не уверена, что хочу. Не уверена, что хочу на вечеринку. Что мне надеть? О чем говорить с парнями? Как себя вести?

— В чем проблема? — спрашивает Магда. — Он же знает, что ты встречаешься с Дэном, так что не позволишь другим парням распускать руки. С чего ему возражать?

Ой-ой-ой. Магду ни за что нельзя подпускать к папе. Папа считает нашу с Дэном переписку невероятно смешной — животики надорвёшь. Он тут же доложит о ней Магде, и она догадается, каков Дэн на самом деле.

— Нет, с папой я сама разберусь, — говорю я. — Решено. Я иду на твою вечеринку.

— Обещаю, не пожалеешь, — клянётся Магда.

Но я уже начинаю жалеть, что согласилась. И спрашиваю у папы разрешения, втайне надеясь, что он откажет. Анна что-то подозревает. Она напрямую спрашивает, будут ли дома родители Адама, не собираюсь ли я пить и принимать наркотики и не вломятся ли туда незваные гости.

— Не сочти за грубость, но я говорю с папой, — отвечаю я. Но в душе я рада, что она подсказывает ему нужный ответ.

Я надеюсь, что папа ухватится за её слова и запретит мне идти.

Как бы не так.

— Брось, Анна, ты рассуждаешь как старуха, — говорит он. — Что плохого в маленькой школьной вечеринке? Пускай Элли повеселится. И потом, с ней будет Магда. Уж она-то всегда знает, что к чему.

— Мне нет дела до Магды, я беспокоюсь за Элли. Знает ли она, что к чему? — отвечает Анна.

— Пора уже доверять ей. Ты ведь не станешь делать ничего дурного, Элли? Прекрасно. Веселись.

— Где твоя родительская ответственность? — вздыхает Анна. — Впрочем, ответственность — не твоя сильная сторона.

— Что ты хочешь сказать? — не понимает отец.

— Сам прекрасно знаешь, — говорит Анна.

— Понятия не имею, — говорит папа.

Я тоже ничего не понимаю и оставляю их ругаться, а сама поднимаюсь наверх. Вываливаю из шкафа всю одежду и начинаю готовиться к вечеринке. Ужасно. Я выгляжу отвратительно во всем. Маленькая толстуха. Мне хочется выглядеть стильно, и я в отчаянии.

В субботу Магда приходит пораньше и начинает меня наставлять, но лучше от этого не становится.

— Элли, будь проще. Ты так разрядилась, будто из кожи вон лезешь, чтобы понравиться. Надень джинсы. Нет, не рваные на коленях. Чёрные.

Хорошо. Чёрные так чёрные, ничего, что они такие узкие, что просто лопнут, если я вздумаю присесть.

— Тебе и не дадут сидеть, крошка. Будешь танцевать, — говорит Магда, разглядывая мои ботинки. — Ну, или ноги оттаптывать. — Она ловит мой взгляд. — Шучу, шучу!

Но мне не до смеха. Я чувствую себя такой толстой, что вытаскиваю из шкафа широченную мешковатую футболку.

— Так не пойдёт, — говорит Магда. — Будь проще, но будь и сексуальней.

— Я не сексуальна.

— И не надо. Оденься сексуально, вот и всё. Что-нибудь короткое и прозрачное. Элли, тебе и ваты не надо в лифчик подкладывать, все при тебе. Если есть что показать, пользуйся!

Мне совсем не хочется ничего показывать. Но я покорно влезаю в старую фиолетовую футболку, на три размера меньше. Ткань угрожающе натягивается на моей неприлично огромной груди, будто я обмоталась резиновой лентой. Но Магда остаётся довольна. Красит меня фиолетовыми тенями под цвет футболки и ещё ворчит, что нет фиолетового лака.

Папа обещал подбросить нас к дому Адама. Магда встречается с Грегом прямо там. Папа одобрительно щурит глаза, разглядывая Магду. Она выглядит очаровательно в крошечной чёрной юбке и черно-белой кофточке, такой короткой, что, когда Магда наклоняется, видна её тонкая талия. Но затем папа видит меня и начинает моргать.

— Элли! — восклицает он.

— А что? — Я пытаюсь, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно, но срываюсь на хрип.

— Ну-у… То есть… Ты выглядишь чересчур… — Он бросает взгляд на Анну. — Что-то мне перестала нравиться эта вечеринка. Какая-то она… слишком взрослая.

Анна изгибает бровь. Моголь прыгает на кресло.

— Смотрите! Смотрите, какой я высокий! Я взрослый. Я пойду на вечеринку. — Он карабкается на ручку кресла и срывается вниз.

Теперь Анне не до нас, надо успокоить рёв и поцеловать каждый ушиб. Папа вздыхает и берет нас под руки.

— Позвольте сопроводить вас, дамы.

В машине он не отстаёт от Магды, выясняя все про Грега и других мальчиков. Он заедет за нами в полночь.

— Просто Золушки. Разве что бальные платья уже не те, — говорит он, нервозно разглядывая мою футболку.

У дома Адама он слегка успокаивается. Уютный уголок а-ля Тюдор, небольшой пруд с золотыми рыбками, садовый гном в красном колпаке и сапожках. Перед гаражом припаркована машина.

— Слава богу, родители дома, — совсем успокаивается папа.

— Классная маскировка для отвода глаз, — шепчет Магда.

Для отвода глаз? Как бы не так. Нам открывает мама Адама, в легинсах и пастельном свитере, с пластмассовым блюдом в руке. Орешки, чипсы, солёные крендельки.

— Здравствуйте, девочки! Как вас зовут?

— Я — Магда. Она — Элли, — с трудом обретает дар речи Магда.

— Вы дружите с Адамом?

— Скорее я дружу с Грегом. А он с Адамом, — говорит Магда. — Элли — моя подруга.

После этого вечера я готова перестать считать Магду подругой!

Мы не отрываемся. Мы вообще ничего не делаем. Адам, хоть и одиннадцатиклассник, ещё совсем ребёнок, чуть ли не как Дэн. Низенький, руки как плети, на шее огромный кадык (не зря его называют адамовым яблоком), прыгает вверх и вниз при каждом слове.

Время тянется ужасающе долго, в гостиной только мы с Магдой и Адам, а его мама то и дело обносит нас закусками и отвратительным пуншем, в котором на каждую ложку вина литр сока. Между зубов застревают кусочки засахаренной вишни и консервированных мандаринов.

Адам шепчет, что его отец простудился и родители отменили поездку. Сверху то и дело доносится оглушительное чихание. У меня такое чувство, что, кроме отца Адама, никто не будет сегодня запираться в спальне.

В конце концов объявляется Грег. Магда в ярости. Она шепчет ему что-то такое, отчего его уши начинают пылать.

Полчаса спустя приходит ещё один гость. У него в руке банка пива, и он хвастается, что уже успел хорошо надраться. Он постоянно рыгает. Адам забавляется от души и тоже прикладывается к банке, едва его мама выходит из комнаты.

Лучше уж я буду встречаться с Дэном.

Лучше уж я буду встречаться с Моголем.

Где же все остальные?!

Проходит вечность, и вот кто-то стучит в дверь. Судя по звукам, снаружи целая толпа гостей. Но когда мама Адама открывает, слышится чертыхание и неразборчивые извинения, кто-то говорит, ошиблись домом — и голоса удаляются.

Вот и все. Нас пятеро. Вечеринка удалась на славу. Я не пью, не курю травку, не танцую и не запираюсь с мальчиком в спальне. Я даже не разговариваю.

Я просто сижу и жду, когда закончится первая и худшая вечеринка в моей жизни.

ДЕВЯТЬ ПАМЯТНЫХ ПРАЗДНИКОВ

1. ВЕЧЕРИНКА МОЕЙ МЕЧТЫ: Мы с блондином — и чтобы никто не мешал…

2. ЛУЧШИЙ ДЕТСКИЙ ПРАЗДНИК: Когда мама была жива, она устроила для меня радужный праздник. Красная клубника, оранжевый апельсиновый сок, жёлтые бананы, зеленое пюре, торт с голубой глазурью, синее черничное крем-брюле и фиолетовые молочные батончики. Мама развесила радужные воздушные шары и зеркала над окнами, и, когда засияло солнце, вся комната наполнилась

3. ЛУЧШИЙ ПОЧТИ ВЗРОСЛЫЙ ПРАЗДНИК: Когда мне исполнилось двенадцать лет, мы устроили праздник мороженого. Пили коктейли с мороженым и ели торт-мороженое.

4. ЛУЧШИЙ ПРАЗДНИК У НАДИН: Как-то в детстве я осталась ночевать у Надин после дня рождения, и мы затеяли игру в Барби-вампирш. Раскрасили куклам рты детской губной помадой и закусали им все Наташины мягкие игрушки.

5. САМЫЙ СМЕШНОЙ ПРАЗДНИК: Крестины Моголя. Он не переставал рыдать, и папа сказал: «Дай его мне, я его успокою». Он похлопал Моголя по спине, и того обильно вырвало на лучший папин костюм.

6. ЛУЧШИЙ ПРАЗДНИК У МАГДЫ: Её родители отвели нас на обед в «Планету Голливуд», а потом на фильм с Брэдом Питтом.

7. САМЫЙ МОКРЫЙ ПРАЗДНИК: Пикник в Уэльсе, дождь сначала накрапывал, а потом полил как из ведра. В капюшоне Дэн выглядит ещё хуже, чем без него!

8. ПОЧТИ ЧТО ХУДШИЙ ПРАЗДНИК: Мой день рождения вскоре после того, как папа с Анной поженились. Я букой сидела в углу и кричала, что Анна испекла гадкий пирог, хотя она специально сделала его в форме голубого слоника, стараясь угодить. Я стала швыряться пирогом, меня отругали, и я разрыдалась на глазах у гостей.

9. ХУДШИЙ ПРАЗДНИК: Вечеринка у Адама!

 

ШЕСТЬ ПИСЕМ

Здравствуй, Дэн!

С любовью, Элли.

В субботу я ходила на грандиозную вечеринку. Мы отрывались по полной.

Я танцевала.

Я напилась.

Я тусовалась.

Я приползла домой на рассвете.

Ещё раз здравствуй.

Я лгунья. Видел бы ты мой язык. В детстве мы верили: если солжёшь, язык покроется чёрными пятнами. Мой язык, должно быть, весь чёрный как уголь. Если хочешь знать, вечеринка была ужасной. До того скучной, что я позвонила папе и он вызволил меня пораньше.

Я чувствую себя полной ДУРОЙ. То и дело читаешь длинные тревожные статьи о подростках, которые только и знаю, что пьют, курят травку и заводят беспорядочные связи. А моя жизнь беспросветно спокойна и тосклива. Я умираю от скуки.

Я чувствую, что отстала от жизни. Не могу найти своё место. С тобой такое бывает? Наверняка нет. Ты парень, тебе не понять. Тебе даже незачем волноваться, что надеть, как выглядеть и как понравиться.

Зачем я только пишу эту чепуху? Просто уже поздно, я не могу уснуть и настолько сыта всем по горло — а мне даже не с кем поговорить. Так что, Дэн, держись, буду изливать душу тебе. Раньше у меня были для этого подруги, Надин и Магда, но в этом году что-то изменилось. С Магдой мы по-прежнему дружим, но она такая лёгкая, весёлая и беззаботная, ей не понять, как можно из-за чего-то убиваться. И у неё есть парень, Грег, она все время с ним. Он ей не так уж и нравится — туда-сюда. Они тоже были на той кошмарной вечеринке, но им-то что — уединились в углу и стали целоваться. Начала Магда. Она просто набросилась на него, а он не сопротивлялся. Думаю, Грегу понравилось. Ещё бы. Магда потрясающая красотка.

Раньше, если мне было плохо, я всегда могла прийти к Надин, она сама вечно в трауре. Мы с Надин всю жизнь были лучшими подругами. Надевали одинаковые платья и притворялись близнецами (дурацкая затея, я всегда была маленькой, пухлой и кудрявой, а Надин — высокой, худой, с прямыми волосами, но такая мелочь нас не смущала). Но теперь она с Лайамом, он взрослый, поэтому она считает его по-настоящему крутым, но на самом деле он придурок, ужасно с ней обращается и требует, чтобы она… ну, сам понимаешь Надин рассказала все мне, а я Магде, Магда назвала Надин дурёхой, и та страшно обиделась и не хочет с нами мириться, а я так за неё волнуюсь. И ещё я переживаю за папу и Анну, потому что и сейчас слышно, как они ругаются за стенкой. Они думают, я не замечаю. Что же произошло? Раньше они отлично ладили. Честно признаться, когда они только поженились, я НАДЕЯЛАСЬ, что они станут ссориться, постоянно старалась вывести Анну из себя и рассказывала про неё папе всякие небылицы. И не потому, что я невзлюбила её. Она вполне даже ничего. Ну, за редким исключением. Но она стала мне мачехой, второй мамой, а мою маму никому не заменить, она лучшая в мире.

Не буду писать про маму, а то снова разрыдаюсь. В общем, я вроде привыкла к Анне, мы стали друзьями. Не лучшими, конечно, и все же друзьями. Ей удаётся всегда быть спокойной, дружелюбной и понимающей. Это здорово, потому что я иногда бываю мрачной и угрюмой, а наш Моголь — маленький разбойник, ты и сам его знаешь. А папа часто выходит из себя, с ним сложнее всего, но Анна умела с ним справляться. Будто он старый ворчливый пёс, и Анна всегда знала, когда надо прикрикнуть, а когда потрепать по загривку, и он стелется вокруг неё, как щенок. Теперь у неё не выходит. А может, ей надоело вести себя с ним как с ребёнком, не знаю. Она хочет больше заниматься собой, ведь Моголь уже ходит в школу. Пыталась найти место дизайнера, но ничего не вышло, предложений нет, и она совсем сникла. Стала учить итальянский, и во вторник у нас грянул очередной скандал, потому что я ушла в гости к Магде, и папа обещал вернуться пораньше, чтобы присмотреть за Моголем, пока она будет на занятиях. Но ему не удалось вовремя освободиться, и Анна просидела дома, а когда я вернулась от Магды, было похоже, что она плакала. Не понимаю, что такого в этих занятиях? Разговорный итальянский — но мы же не собираемся в Италию, никогда. Вечный мокрый Уэльс, тоска смертная. (И почему тебе там нравится?!) Я бы все отдала, чтобы увидеть Италию — там такие фрески, и Магда говорит, там потрясающее мороженое. А итальянцы — самые шикарные в мире любовники. Думаю, Анне понравились бы фрески, она же училась в художественной школе. А к мороженому она равнодушна, боится испортить фигуру. И любовник ей не нужен, у неё есть папа. Хотя…

Почему мне раньше это не приходило в голову? А вдруг у Анны есть кто-то другой? Любовник-итальянец. Или она только притворяется, что ходит на занятия, а сама встречается с таинственным незнакомцем. Я никогда не могла понять, что она нашла в папе. Он совсем старый, а она такая красавица. У него появилось брюшко, он втягивает его всякий раз, когда смотрится в зеркало, и говорит — это комок нервов. Ему все кажется, он молодой, только это не так, носит джинсовые брюки и куртки, отрастил волосы и бороду, а летом ходит в стоптанных сандалиях. И характер у него вовсе не ангельский.

Чуть не попалась! Папе понадобилось в ванную, он увидел свет у меня под дверью и крикнул: «Элли, почему ты не спишь?» — и выключил свет. Чувствую, мои каракули скачут вверх и вниз, ты ничего не разберёшь, да это и не важно, я не собираюсь отправлять письмо, здесь полно чуши, и ты решишь, что я окончательно сбрендила.

Здравствуй, Элли!

Дэн ХХХ

Я совсем не считаю, что ты сбрендила. Я так рад, что ты решилась отправить письмо. Это лучшее письмо в мире. Будто маленькое окошко в твою душу. Я перечитываю его до дыр. И повсюду ношу с собой. В надёжном месте.

Я просто потрясён, невероятно, что ты чувствуешь себя так одиноко и несчастно! Представляешь, я тоже! Тоже! И ты совсем не права, что у парней нет забот. Я тоже не знаю, где моё место. Будто меня по ошибке забросили сюда из моего маленького мира, я хожу по чужой планете, а земляне надо мной смеются. До коликов в животе. В последнее время стало ещё хуже: земной воздух не по мне, и мой организм сопротивляется мощным выбросом прыщей. Фу, гадость. Я мажу их всякими кремами, которые покупает мама, но не очень-то помогает. Все моё тело будто взбесилось. Не буду вдаваться в подробности, вам, девчонкам, не понять, просто поверь, это постыдно и ужасно. Вот если бы у меня был космический скафандр с глухим шлемом, в который я мог бы спрятаться и никогда никому не показываться на глаза. Только тебе.

Ты написала: «С любовью, Элли», — ты никогда так раньше не писала. Это лучшее место во всем письме. Я перечитываю три коротеньких слова вновь и вновь, удивительно, что чернила ещё не испарились от жара моих глаз с лазерными излучателями.

С ОГРОМНОЙ любовью,

Привет, Дэн!

Элли.

Я вовсе не хотела отправлять то письмо. С утра машинально сунула его в конверт, потому что опаздывала и ничего не соображала, бросила в почтовый ящик и только тогда вспомнила, что я там нагородила. Стыд какой. Я даже вернулась к ящику и попыталась просунуть руку в щель, чтобы вынуть его — но тут рядом притормозили полицейские, и я решила, ещё не хватало, чтобы меня арестовали за то, что я ворую почту. Я выдернула руку и робко улыбнулась, и полицейские посмеялись надо мной и проехали мимо.

Все-все надо мной смеются. Ты здорово придумал про скафандр. Вот бы и мне такой. Только как разговаривать через стекло шлема? Даже в магазин не пойдёшь, как объяснить, что тебе нужен последний диск супермодной группы? Скакать как бешеная? А как потом его СЛУШАТЬ? И с подругами не поговорить. (Хотя лучшая подруга и так со мной не разговаривает.) А как быть с учителями? Правда, я не такая зубрила, как ты, если удаётся, я на уроках предпочитаю молчать.

Ну и дела, хуже не бывает. Пора ставить точку, не то собьюсь на новое длиннющее письмо, полное излияний. И, кстати, я не могла написать «С любовью, Элли». Вообще-то я не помню. Но я никогда не пишу «С любовью», даже "Л", даже сердечек не рисую. Я сухо подписываюсь:

Привет, Элли!

Дэн

И всё-таки ты написала «С любовью». Я прячу твоё письмо у себя на сердце. Звучит красиво, но не совсем точно. У меня на рубашке нет карманов, так что пришлось положить его в карман брюк. И твоя «Любовь» (не "Л", не сердечко — «Любовь»!) трётся о моё бедро. Боже, это звучит так пошло, а я не хочу писать тебе пошлые письма, полные грязи, как другие парни в нашей школе. Правда, их письма вряд ли предназначены девушкам, скорее они хвастаются своими победами друг перед другом.

Я не хочу писать тебе такие письма. Не думай, я по-прежнему считаю, что ты красивее всех на свете и т.д. и т.п. Это была любовь с первого взгляда. Я сразу понял, что мы созданы друг для друга, и я все время о тебе думаю. Я ещё никогда не влюблялся. Нет, я люблю папу и маму (хотя иногда с ними тяжело, и эти их укоризненные взгляды, если я прошу о чём-нибудь совершенно нормальном: посмотреть «Красного карлика» или «Дно», поиграть в компьютер или сходить на футбол. Они хотят, чтобы я сидел в углу, читал книги, носил натуральный хлопок, сдавал макулатуру и был тише воды ниже травы — как они сами). Я люблю братьев и сестёр (хотя они, как и твой Моголь, настоящие маленькие разбойники — нет, исчадия ада, особенно когда врываются ко мне в спальню, роются в моих вещах и смеются над моей причёской). Я пытаюсь стать крутым хипповым парнем, чтобы ты взглянула на меня и поняла, что я твой господин и ты готова идти за мной на край света. Не думай, я не свихнулся — по крайней мере, ещё сильнее — что-то в этом роде говорит Джульетта. Вы проходите «Ромео и Джульетту»? Мне нравится, только в нашей школе одни парни, так что какому-нибудь бедолаге приходится читать за Джульетту. Я, конечно, попал; все стали покатываться со смеху, и я понял, что моей репутации вот-вот наступит конец. Пришлось свалять дурака и изобразить тонкий визгливый голосок, и учитель очень на меня рассердился. А жаль, он неплохой мужик, даже давал мне читать свои книги. Зато ребята решили, что я приколист, а не придурок, правда, приколистом мне тоже быть не хочется. Но как стать крутым с хилыми мышцами и прыщавой кожей? Мне нет четырнадцати, так что я не могу заработать денег на приличные вещи. Но! НО! Теперь у меня новая причёска. Мама всегда подравнивала меня сама, и это выглядело смехотворно. И я выклянчил у неё денег на парикмахера, сказал, что хочу стать другим человеком. Главное, чтобы стрижка не потеряла форму — чтобы и ты смогла её увидеть. КОГДА ЖЕ МЫ НАКОНЕЦ ВСТРЕТИМСЯ?! Приезжай в любые выходные, правда, братья и сестры повсюду устраивают бардак. Полотенца перепачканы майонезом и горчицей, на столе в гостиной никак не сложится огромный паззл, в ванне плавают утята (пока что резиновые, но от этих детей всего можно ожидать!). И у нас всего одна свободная кровать, напротив постелей Рианны и Лары. Рианна все время мурлычет себе под нос, даже во сне, а Лара может в четыре часа утра забраться в чужую постель со всем ворохом игрушек. Так что мы будем очень-очень рады, но придётся помучаться. Может, всё-таки лучше я приеду к тебе? Мой двоюродный брат встречается с девушкой из Лондонского университета, он ездит к вам чуть ли не каждую пятницу и готов меня подвезти. Здорово, а?! Как насчёт следующих выходных? Хотя мне, может, стоит взаправду надеть шлем. С затемнёнными стёклами. Потому что причёска, прямо скажем, не удалась. Мама только вздохнула и покачала головой. А папа спросил, не связался ли я с шайкой бритоголовых. Братья и сестры так и попадали со смеху. Это ещё что, слышала бы ты, как хохотали в школе. Теперь меня точно считают психом. Ты тоже наверняка будешь смеяться. Так как насчёт следующих выходных, решено? Я буду у тебя часов в восемь-девять, если повезёт добраться без пробок. До скорой встречи!

С огромной-преогромной любовью,

Привет, Дэн!

Л., Элли

Нет, с выходными ничего не получится, у Магды день рождения, сначала мы посидим у неё, а потом пойдём гулять, но это девичник, и я не могу взять тебя с собой. Да и вообще, думаю, не стоит тебе приезжать, потому что спать у нас тоже негде. (Моголь развалил свободную кровать, осталась только походная раскладушка, а она имеет привычку складываться пополам, стоит прилечь.) Давай лучше подождём до Уэльса, ладно? Ты приедешь туда на Рождество? Мы-то точно, без этого никак, там холод, придётся надевать шесть свитеров сразу, будет идти снег, и окна заледенеют не только снаружи, но и внутри. Семейная традиция, черт бы её побрал! Если ты приедешь, мы, так и быть, сыграем в сэра Эдмунда Хиллари и шерпа Тенцинга.

Привет, Элли!

Дэн.

До Рождества ещё так далеко! Я приеду через выходные.

С огромной-преогромной-преогромной любовью,

ДЕВЯТЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ

1. С Дэном интересно переписываться.

2. Сигареты на вид лучше, чем на вкус.

3. Сыр на вкус лучше, чем на запах.

4. Когда Моголь спит, он настоящий ангелочек.

5. В одной малюсенькой шоколадке содержится целых 350 калорий.

6. У самых хипповых рок-звёзд оказываются самые уютные и домашние мамули.

7. Вещь, которая в примерочной сидит чудесно, выглядит отвратительно, когда её меряешь дома.

8. А новые туфли, которые не жали в магазине, натирают ноги, как только выходишь на улицу.

9. До самых умных парней очень долго доходят элементарные вещи.

 

«СЕДЬМОЕ НЕБО»

— Конечно, зови Дэна к нам на выходные, — говорит Анна. — Моголь, ну же! Аккуратней, ты весь в соке.

— Ты меня не слушаешь! — отвечаю я. — Я не хочу, чтобы он приезжал.

— Разве? А мне послышалось, хочешь. — Анна раздевает Моголя догола и закидывает вещи в стиральную машину.

— Я голый, я голый! Элли, смотри, какая у меня штучка! — вопит Моголь, едва не размахивая своими причиндалами.

— Фу. Анна, закинь его постираться, — отвечаю я.

Она стоит на коленях и перебирает корзину с грязным бельём, встряхивая скомканные носки.

— Ты просто завидуешь, что у тебя нет штучки, — говорит Моголь.

— Так ей, — говорит папа, приканчивая утренний кофе. — Не давай женщинам спуску. Все, я двинулся.

— Что так рано? — спрашивает Анна. — Подожди немного, отведёшь Моголя в школу.

— Нет, у меня встреча кое с кем, — отвечает папа, подхватывает одной рукой Моголя и чмокает его в щеку.

— И с кем же? — Анна сжимает кулаки.

— Опять ты за своё. С Джимом Дином, преподавателем графики. Анна, не начинай.

— Это я — не начинай? — говорит Анна. — Все ясно. Иди уже. Только постарайся вернуться вовремя, иначе я снова пропущу занятия.

— Как же мне осточертел твой итальянский. Будто в жизни нет ничего важнее, — говорит папа, выпуская извивающегося Моголя.

— Будто у меня есть что-то ещё, — горько вздыхает Анна. Она суёт ему под нос пару вонючих носков. — Как полна и богата моя жизнь, как насыщена яркими впечатлениями! Чего стоят одни грязные носки. Просто дух захватывает. Может, тебе пора научиться хотя бы расправлять их? Или класть в машину? Ты все играешь в мальчика, так почему бы не начать помогать маме по дому?

— С виду молодая женщина, а в душе старая зануда, — говорит папа и хлопает дверью.

Анна начинает всхлипывать.

— Мам, ты не ушиблась? — волнуется Моголь.

— Иди мойся, — говорю я. — И оденься. — И подталкиваю его к двери.

— Хочу с мамой, — говорит Моголь.

— Не капризничай. Видишь, мама устала. Я сама отведу тебя в школу.

— Вот ещё! Хочу, чтобы меня отвёл папа.

— Так, мелочь пузатая. Шустренько мойся, одевайся и спускайся сюда. И может быть — может быть — я расскажу тебе по пути про Яйкинсов.

— Ух ты! Ладно. Бегу. — Моголь скачет к двери. И тормозит: — Мам? Все прошло?

— Да. Почти. Все прошло, — шмыгает носом Анна. — Беги мыться, шалопай.

Моголь вихрем уносится наверх, распевая:

— Шалопай, шалопай, шалопай!

— Спасибо, — говорит Анна.

— Анна, что у вас случилось?..

— О. Ничего — просто чёрная полоса…

— Анна… — На кухне тишина. Я не смею шевельнуться. — Анна, есть кто-то ещё, да?

Анна резко дёргает головой.

— Кто-то ещё? — Она белеет и смотрит мне в глаза. — Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь? Элли, не молчи.

— Не знаю. Мне так показалось… С папой временами так тяжело, и если ты встретила кого-то на занятиях, это страшно — потому что вы с папой так страшно ругаетесь — но я все пойму. Раньше я всегда защищала папу, но я была маленькой — Анна, если у тебя кто-то появился, обещаю, я не стану тебя винить.

Анна смотрит на меня, не в силах поверить ушам. А затем трясёт головой и горько смеётся. В её глазах все ещё стоят слезы.

— Балда, если кто-то и появился, то не у меня.

— Что? — И тут до меня доходит. — У папы?!

— Не знаю. Он не сознаётся. Но мне так кажется. Иногда я уверена, что он говорит правду, а я все себе придумала. Но иногда я чувствую, что он лжёт, — произносит Анна, закидывая носки и трусы в машину.

— И кто она?

— Его студентка. Не знаю, как её зовут, но я видела их вместе в городе. Буквально висела на нём. Молодая, красивая, пышноволосая блондинка.

— Может, они просто друзья?

— Возможно. Но я видела, как он на неё смотрел. Точно так же, как когда-то на меня.

— Боже, Анна… — Я не знаю, что сказать.

— Прости. — Анна захлопывает дверцу машины и выпрямляется. — Не надо было мне ничего говорить. Наверняка я сама себя накрутила. Просто не могу удержаться. Просто… я так его люблю…

Вот это непонятнее всего. Её слова не выходят у меня из головы, пока я тащу Моголя в школу. Я сочиняю для него бесконечную глупую сказку про Отчаяйнно Яйцевидных Яйкинсов — мама Яйкинс, папа Яйкинс, бабуля и дедуля, сотни маленьких Яйкинсов: Ян, Яцек, Янина, Ядвига, Ясмин… Они спят в яйцевидной спальне, где у каждого Яйкинса своё овальное гнездо, а утром прыгают в дыру в полу и скатываются по жёлобу на кухню, чтобы позавтракать. Едят они только хлопья — о яичнице и речи, конечно, идти не может. А на Пасху к ним приходят их родственники Шоккинсы, которые буквально тают от жары…

Чем дальше, тем глупее становится мой рассказ, но Моголь обожает слушать. Вскоре я перестаю думать о том, что говорю, и переключаюсь на Анну и папу. И почему она до сих пор его любит? Ну, я, положим, тоже его люблю, но он мой папа. А вот мужем я его и представить не могу — особенно, если он и правда начал ходить налево. Наверное, Анна все не так поняла. Ну что может найти в моем отце красивая молодая студентка? Хотя Анна-то нашла. Не понимаю. Бывают ведь мужчины средних лет, которые выглядят на все сто. Но только не папа. Так почему молодые и красивые студентки не влюбляются в молодых и красивых парней, вроде…

Бог мой, это он! Мой Дэн! Кареглазый блондин моей мечты. Я не видела его целую вечность. Он все не появлялся; я упала духом и стала ездить на автобусе. Но вот он идёт навстречу, все ближе и ближе. Он что, смотрит на меня? Точно, так и есть! Что же делать? Я отвожу взгляд. Только бы не покраснеть. Я заливаюсь краской, он приближается…

— Элли! Элли, почему ты замолчала? Что было дальше? — требует Моголь, мотая мою руку так, будто это водяная помпа.

— Погоди минутку, — бормочу я.

— Это нечестно! — кричит Моголь. — Ты обещала!

Он в шаге от меня. Я поднимаю голову — он улыбается, улыбается во весь рот. И кивает головой в сторону Моголя.

— Братишка? — говорит он мне.

Я киваю, не в силах разлепить губы.

— Увидимся, — говорит он и проходит дальше.

— Увидимся, — ошеломлённо шепчу я.

— Элли, кто это? — требовательно спрашивает Моголь.

— Тсс! — шепчу я. — Понятия не имею.

— А почему ты вся красная?

— О боже, я красная?

— Как помидор. Так что было дальше?

И я бормочу на ходу новую сказку из жизни Яйкинсов, как они встретили новое яичко, не простое, а золотое, такое блестящее, что на него нельзя было смотреть без тёмных очков.

Я доставляю Моголя в школу и бреду по направлению к своей. Конечно, я опоздаю, но где тут спешить. Мне просто необходимо посмаковать наш разговор. Как он сказал: «Увидимся». Мне не послышалось. Я его не придумала. Он прошёл рядом, он заговорил со мной, он сказал: «Увидимся». То есть — «До встречи!» Или даже — «Я хочу с тобой встретиться!»

Ох, а как я хочу с тобой встретиться, сил нет.

И теперь настоящий Дэн с его мольбами о встрече кажется таким далёким. Я даже не так волнуюсь за папу и Анну. Вот он, самый волшебный миг моей жизни. Я чувствую себя… Джульеттой.

Как бы мне хотелось набраться храбрости и прогулять школу, бродить весь день по городу во власти волшебного чувства. И все же я плетусь в класс и получаю серьёзный нагоняй за опоздание. Надин все ещё дуется и держится в стороне, а на физкультуре мы замечаем у неё на шее новый засос, куда ниже прежнего. Мы с Магдой пялимся на него, пока Надин второпях натягивает футболку.

— На что это вы уставились? — спрашивает Надин.

— Надин! А то ты не знаешь, — говорит Магда. — Накорми как следует своего Лайама, прежде чем идти гулять. Кажется, он всякий раз откусывает от тебя приличный кусок.

— Не лезь куда не просят, хорошо? — говорит Надин.

Магда пожимает плечами и выплывает из раздевалки. Я остаюсь. Надин чувствует, что я не ушла, но наклоняется и долго ковыряется со шнурками. Волосы падают вниз, и я вижу белую как снег кожу пробора. В детстве мы играли в парикмахера, и мне очень нравилось расчёсывать её длинные мягкие волосы, так непохожие на мои жёсткие пружинки.

— Надючка-гадючка, — тихо говорю я. Прозвище из далёкого детства.

Она поднимает голову — и внезапно передо мной прежняя Надин.

— Элька-сарделька, — говорит она.

— Ой, Надин, — вздыхаю я. — Давай помиримся.

— А я и не ссорилась.

— Только дулась и злилась.

— Сама виновата, зачем было болтать.

— Я не хотела, прости меня. Я чуть не откусила свой длинный язык. Не веришь? — Я высовываю язык и делаю вид, что собираюсь его прикусить. От старательности я вонзаю зубы, не успев остановиться. — Ай!

— Элли, ты чокнутая! — Надин быстро меня обнимает. — Мир, мир.

— Слава богу. Мне так плохо, когда мы в ссоре, — говорю я, пытаясь успокоить ноющий язык. — А с Магдой ты не помиришься?

— Если только она прекратит донимать меня с Лайамом. Ей просто завидно, ещё бы, такой красавчик, в сто раз лучше её Грега.

— Я все слышала! — восклицает Магда, которая пришла проверить, куда я запропастилась. И смеётся: — Сознаюсь, где-то ты права. Он даст Грегу сто очков вперёд в том, что касается внешности. И когда я увидела Лайама в первый раз, чуть не лопнула от зависти. Но потом… Как же ты не понимаешь, Надин, он тебя просто использует.

— Вот и нет. Он меня любит. Когда мы вместе, он от меня оторваться не может, — говорит Надин.

— Правильно, ему нужен только секс. Больше ничего. Он тебя даже никуда не водит — только по кустам.

— Не знаешь — не говори. В субботу он ведёт меня в «Седьмое небо», — говорит Надин. — Ему удалось достать бесплатные билеты.

— Ух ты! «Седьмое небо»! — восклицаю я. Новый клуб, крутое злачное место. Все спят и видят, как бы туда попасть. И никому из знакомых пока не повезло.

— А как же мой день рождения? — обижается Магда. — Я думала, вы придёте ко мне. А потом мы втроём куда-нибудь сходим.

— Точно, — виновато вздыхает Надин. — Магда, я и забыла! Но билеты действительны только на субботу. Что же делать?

— Проехали, — великодушно заявляет Магда. — Иди в клуб. Нельзя упускать возможность попасть в «Седьмое небо». Слушайте! Элли, может, тоже пойдём? Я вытрясу из отца деньги. Не волнуйся, Надин, мы тебе не помешаем. Будем держаться с стороне от тебя и твоего Дракулы.

— Вот уж точно Дракула! — восклицает Надин и хохочет.

Наконец-то все наладилось. Снова мир. И мы идём в «Седьмое небо»!

Интересно, блондин моей мечты ходит по клубам???

Надин скажет родителям, что идёт к Магде. Мне и врать не нужно — но о том, что мы пойдём в «Седьмое небо», я папе с Анной говорить не собираюсь. Папа любит строить из себя продвинутого родителя, но я знаю, что он не отпустит меня, даже если я зальюсь горькими слезами. Газеты не первую неделю кричат о полуночных драках, о девицах, попавших в больницу от передозировки наркотиков, и о всяких прочих ужасах. Я говорю, что у Магды намечается скромный девичник и что я останусь у неё на ночь.

— И что ты наденешь? — интересуется папа. — Надеюсь, не ту крошечную футболку?

Он явился на целых полчаса раньше обычного, так что Анна собирается идти на занятия. Папа пытается вести себя так, будто утром ничего не произошло.

— Пора обновить гардероб, Элли. Держи. — Он протягивает мне двадцатку. И понимает, что этого недостаточно. Он роется в бумажнике. — Совсем нет денег. Почему бы тебе не пойти с Анной, у неё кредитка? — И смотрит на Анну. — Пройдитесь по магазинам, девочки.

Анна явно напряжена. Я пугаюсь, что она начнёт новый скандал — мол, папа хочет откупиться от проблем — и мне ничего не достанется. Но внезапно она пожимает плечами:

— Почему бы и нет? Элли, завтра вечером идём кутить.

— Пап, сможешь прийти пораньше и посидеть с Моголем? — прошу я. — С ним толком ничего не выберешь.

Ну вот. Папу я заняла. Теперь он не сможет тайком умчаться на свидание. Анна благодарно кивает мне.

Оказывается, с Анной весело ходить по магазинам. Почти как с Магдой и Надин. Мы крутимся вокруг молодёжных прилавков, она примеряет на себя роскошные модные новинки и вертится у зеркала в коротеньких майках, открывающих пупок. Я покатываюсь со смеху, Анна хихикает — мы словно подружки. Но затем я пытаюсь присоединиться к веселью, влезаю в узкую мини-юбку — и понимаю, что совершила большую ошибку. Я сама — ошибка. Большая. Жирная.

— Да какая же ты жирная, Элли! Ты совершенно нормальная, — уверяет Анна.

Ей-то хорошо, мисс Сушёный Кузнечик. А я скорее Жирный Жук. Каракатица.

— Что же мне надеть? — переживаю я.

Сто первая модель летит на полку. Я хочу что-то новое, стильное и современное — но все сидит на мне отвратительно.

— Ты смотришь вещи на тощих и плоских девиц, — говорит Анна. — К твоей фигуре не пойдут узкие топы и короткие юбки.

— И что мне остаётся? Напялить мешок для мусора?

— Сейчас подберём то, что нужно, — обещает Анна.

И ей удаётся! Она находит длинную юбку-стрейч в обтяжку. Я боюсь, это прошлый век — но сзади оказывается замечательный сексуальный разрез, а с атласной блузкой она смотрится — ух ты! Нет слов! Я больше не я, не глупая толстая пигалица. Я выгляжу взрослой. Лет на пятнадцать. Даже на шестнадцать.

— Анна, блеск! — говорю я. — Но цена!

— Подумаешь, — отвечает Анна. — Гулять так гулять.

Себе она покупает короткую яркую юбочку, полный контраст с повседневными джинсами и ковбойкой молодой мамочки. Анна не кажется в ней старше. Наоборот — гораздо моложе.

— Нам нужны парадные туфли, — говорит она.

И мы ковыляем вокруг примерочной на высоченных каблуках, то и дело спотыкаясь. А потом тянемся к одинаковым чёрным замшевым туфлям с ремешками.

— Так и быть, забирай себе, — соглашается Анна.

— Так не честно. Ты их первая углядела, тебе и носить.

— Редко встретишь таких дружных сестёр, — смеётся продавщица.

— А мы и не сестры, — отвечает Анна. — Хотя иногда и правда как сестры.

— Мы… подруги, — добавляю я. И — на этот вечер — вполне искренне.

В результате мы обе покупаем по паре чёрных туфель с ремешками и отплясываем всю дорогу домой так, что натираем мозоли.

Анна такая милая, мне даже совестно, что приходится ей лгать, но ничего не поделаешь — если я заикнусь о «Седьмом небе», она в тот же миг превратится в злую мачеху и скажет: «Только через мой труп».

И в субботу я отправляюсь к Магде. Дома царит веселье. Видели бы вы её подарки! А ведь родители вовсе не купаются в деньгах. Магда получает личный видеомагнитофон, атласную блузку вроде моей, только совсем обтягивающую, огромного плюшевого зайца, кружевную ночнушку, большую коробку шоколада, яркую помаду и лак, кучу новых дисков, духи, цепочку и громадную корзину всякой ароматической всячины.

Надин присылает открытку: «Друзья навек», — чтобы показать, что мы окончательно помирились. А внутри — гиперсексуальные чёрные шортики. Я вручаю самодельную открытку: Магда на пьедестале, окружённая толпой поклонников — не только Грег, его друзья и бедолага Адам, но даже учитель истории мистер Лейнс (интересный мужчина средних лет), её любимые актёры и музыканты. Магда в восторге — я ничуть не приукрашиваю. Второй подарок я тоже приготовила сама. С помощью Анны. Магде всегда нравился Куки из «Улицы Сезам», который постоянно жуёт печенье, так что я испекла гору разных печений, с шоколадом, изюмом и вишней, охладила и положила в праздничную коробку. Она не пропускает воздух, и печенье может храниться очень долго. Впрочем, пока мы играли в комнате Магды и смотрели видеомагнитофон, лопали их одно за другим, и остались только крошки.

Хорошо, что новая юбка оказалась с резинкой на поясе: мама Магды приготовила потрясающий пирог, крем-брюле, бисквитный торт, торт с печеньем и бананами — а ещё запечённую лососину, французский пирог с начинкой, курицу и сардельки на шпажках…

— Да уж, в «Седьмом небе» лучше не напиваться, а то быть серьёзной беде! — шепчет Магда.

Но меня начинает подташнивать без всякой выпивки. И вовсе не от обжорства. Мне расхотелось идти в «Седьмое небо». Надо отстоять в очереди, чтобы туда попасть, а вышибала у двери меряет каждого подозрительным взглядом. Если решит, что ты мала, недостаточно стильна или просто не вписываешься — выставит вон.

Мне уже не хочется внутрь — но ещё больше не хочется, чтобы дали от ворот поворот!

— Элли, идём! Что ты остановилась? — спрашивает Магда.

— Ноги натёрла, — говорю я. У меня уже сводит пальцы. А разрез на юбке не такой уж и большой, она жмёт в коленях. — Магда… а вдруг нас не пустят?

— Ещё как пустят. Положись на меня, — говорит Магда.

— Мы там никого не знаем.

— Ну и что? Познакомимся, — говорит Магда. — И потом, мы знаем Надин.

Мы встаём в хвост очереди, и я сразу же чувствую себя неловко. Перед нами компания высоких ослепительных девиц в шикарной одежде, с килограммами косметики на лице. Я ощущаю себя маленькой серой мышкой.

— Обалдеть, трансвеститы! — шепчет Магда, толкая меня в бок.

Я моргаю и разглядываю девиц. Точно, наштукатуренные парни в мини-юбках. А рядом обычные голубые, накачанные, в узких футболках и обтягивающих кожаных брюках. А чуть поодаль хохочут над чем-то коротко стриженные лесбиянки с проколотыми ноздрями.

— Кажется, сегодня тут вечер для голубых, — шепчу я. — Магда, по-моему, нам не стоит идти с ними, глупо получится.

— Расслабься, крошка. Это наш вечер, — говорит Магда, кивая в сторону парней, стоящих далеко перед нами. — А они ничего. И явно не голубые. Да смотри, тут полно нормальных парочек. Ты не видишь Дракулу и Надин?

Я их не вижу. Вокруг шикарные люди, клубные тусовщики, я ощущаю себя маленькой и неуклюжей. Очередь уже подходит, и я боюсь, что вышибала вот-вот процедит: «Вы что, смеётесь надо мной? Брысь отсюда, идите учиться!» — и тогда я уползу внутрь замшевой туфельки, как в раковину, и умру на месте.

Но Магда обворожительно ему подмигивает, он ухмыляется и кивает нам на дверь — вот и всё. Не могу поверить, что у неё получилось!

Внутри грандиозно, дух захватывает. Синий, как ночное небо, потолок, усеянный яркими звёздами и огнями, громкая музыка, под ногами клубятся облака дыма — все так невероятно, что я больше не я, я модная тусовщица, я пришла отрываться. Мы с Магдой быстро проходим по залу, ища Надин, но её не видно. Магда хватает меня за запястье и вытаскивает на танцпол. Я вполне сносно танцую, но обычно стесняюсь, мне всё кажется, что все разглядывают мой толстый зад. Но тут меня подхватывает ритм, я двигаюсь вместе с толпой, я сливаюсь с толпой. Я и есть толпа. Все мы одно целое — и это фантастическое ощущение.

В конце концов мы выдыхаемся и двигаемся к бару. Магда заказывает две водки с клюквенным соком, но бармен отвечает ей — мечтать не вредно. И мы пьём простой сок. Так даже лучше освежает.

А затем к нам подваливает взрослый парень и начинает увиваться вокруг Магды, наклоняясь и нашёптывая что-то ей на ухо. Моё сердце отчаянно колотится. Что мне делать, если она встанет и уйдёт с ним? Но Магда лишь качает головой, и парень исчезает.

— Что он от тебя хотел? — спрашиваю я.

— А, хотел толкнуть нам «экстази» и прочую дрянь, — отвечает Магда.

— Да ты что?! — Я поражённо смотрю вслед настоящему наркодельцу.

— Подумаешь. Я ясно дала ему понять, что мы этим не увлекаемся.

А народ явно увлекается. Чем ближе к полуночи, тем больше вокруг ребят с расширенными зрачками и застывшим взглядом, устремлённым в никуда. Внезапно девушка прямо рядом с нами опускается на пол и начинает рыдать.

Я смотрю на неё и думаю, не станет ли ей плохо. И внезапно «Седьмое небо» теряет весь свой лоск. Надин по-прежнему не видно. Может, она передумала?

Мы снова идём танцевать, я стёрла все ноги, приходится снять туфли, но я боюсь, что они затеряются, если я брошу их на полу. Я держу их за ремешки, и они болтаются в руке. Странный у меня, наверное, вид. Я до смерти устала. Да и Магда, похоже, тоже.

А потом далеко впереди, на другой стороне зала, я, кажется, замечаю знакомую светловолосую голову. Блондин моей мечты! А может, и нет, отсюда не разглядеть. В зале полно потрясающих светловолосых парней, но мне кажется, на этот раз это действительно он — только его уже загородила толпа.

— Может, взглянем, что в той стороне? — беспечно говорю я Магде, стараясь не выдать волнение. Но приходится вопить ей в самое ухо, чтобы перекричать музыку.

Мы уже почти подбираемся туда, где мелькнула знакомая голова, как вдруг замечаем Надин. Она извивается как безумная, тёмные волосы мотаются во все стороны, глаза огромные, чёрные, застывшие.

— Чего она наглоталась?! — ахает Магда.

С Надин Лайам. Мне становится не по себе от вожделения в его взгляде.

— Эй, Надин! — кричит Магда, прорываясь сквозь танцующих. — Тебе не жарко? По-моему, пора освежиться. Пойдём-ка прогуляемся в туалет.

Лайам говорит Магде отвалить. Магда не обращает внимания.

— Надин, идём. — Магда берет её под одну руку, я под другую — и мы тянем её прочь.

Я бросаю взгляд назад, но светловолосая голова исчезла. Наверное, я обозналась.

С Надин пот течёт рекой. Она смотрит на нас затуманенным взглядом, еле понимая, где она и что с ней.

— Чем накачал тебя этот негодяй? — гневно возмущается Магда. — На, попей. И побольше. Ты как высохшая мумия. Эй, это уже чересчур, — восклицает она: Надин наклоняется над раковиной и начинает жадно глотать воду прямо из крана. — Ну, право, ты сущий ребёнок! Хорошо, мы с Элли пришли за тобой присмотреть.

Магда находит бумажный стаканчик, и мы поим Надин. Затем она, пошатываясь, плетётся в кабинку.

В туалет заваливается компания девушек.

— Идите, очереди нет, мы ждём подругу, — говорит Магда.

— Случайно, не темноволосую девушку, которая пришла с Лайамом? — спрашивает одна из них.

— Допустим, — говорит Магда.

— Скажите, чтобы держалась от него подальше. Он ухлёстывал за одной девушкой из нашей школы, даже девочкой, не то восьмиклассницей, не то девятиклассницей.

Мы с Магдой молчим.

— Он всегда встречается с малолетками. Говорит, если ложиться в постель с девственницей, не надо беспокоиться о безопасном сексе, так и так ничего не подцепишь.

— Что? — открываю я рот.

— Не может быть! — восклицает Магда.

— Я не обманываю. У него было много девушек, только если они начинают ломаться, он их тут же бросает. Та девочка из нашей школы забеременела от него с первого же раза, а он сказал, что знать ничего не знает, и велел ей проваливать. Обозвал её шлюхой, мол, раз она легла с ним, значит, ляжет с кем угодно.

Мы с Магдой в ужасе смотрим друг на друга. А затем переводим взгляд на кабинку, где закрылась Надин. Неужели она тоже слышала? Она не выходит, пока девушки приводят себя в порядок. Через несколько минут мы слышим тихие всхлипы.

— Нади, можешь выходить, — шепчу я.

— Выходи, милая, они ушли, — говорит Магда.

Надин открывает дверь. Её лицо залито слезами. Она все слышала.

— Едем домой, — говорит Магда, обнимая её за плечи. — Выберемся через заднюю дверь, пускай ищет. У меня хватит на такси. Переночуешь вместе с Элли у меня.

Так мы и делаем. На рассвете я просыпаюсь и слышу, как Надин тихонько всхлипывает в соседней кровати. Я встаю, забираюсь к ней и крепко-крепко обнимаю.

ВСЕ САМОЕ ЛЮБИМОЕ

1. ЛУЧШИЙ ПАРЕНЬ: Блондин моей мечты

2. ЛУЧШАЯ ПОДРУГА: Надин и Магда — ну как тут выбрать?

3. ЛУЧШИЙ КЛУБ: «Седьмое небо». Ладно, пускай больше нигде я и не была, всё равно знаю — он лучший.

4. ЛЮБИМОЕ БЛЮДО: Пицца с двойной добавкой всего, особенно ананаса.

5. ЛЮБИМОЕ ЛАКОМСТВО: Эскимо на палочке.

6. ЛЮБИМОЕ ЖИВОТНОЕ: Слон. Слонихи не расстаются с мамами всю жизнь — я это точно знаю.

7. ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ: Фиолетовый.

8. ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТОК: Анютины глазки.

9. ЛЮБИМАЯ ПРОГРАММА: Секретные материалы Друзья Улица Сезам.

 

С ВОСЬМИ ДО УПАДУ

Здравствуй, Дэн!

Л., Элли.

Мне правда очень жаль, но с твоим приездом опять ничего не выйдет. Я спрашивала, но Анна, моя мачеха, ни в какую. Она другая на людях, но на самом деле она очень строгая, а сейчас ещё и страшно зла на меня за то, что я без разрешения пошла в новый клуб — такое суперски злачное место, — и теперь я под домашним арестом до конца ЧЕТВЕРТИ. И ко мне никому тоже нельзя, так что подождём до Рождества в Уэльсе. Надеюсь, ты все поймёшь и не станешь злиться.

Мой язык чернее чёрного. Ещё странно, что он не хрустнул у корня и не рассыпался в пепел.

Напрасно я наговариваю на Анну. Она настоящая подруга. Даже ничего не сказала про вечеринку у Магды. В воскресенье я вернулась домой паинькой и рассказала, что мы весь вечер просидели за столом, а потом сняла туфли, и Анна увидела, что колготки у меня все в дырах от танцев. Она сделала вид, что не заметила, да ещё и позволила Магде с Надин ночевать у нас в следующую пятницу, так что с моей стороны окончательно несправедливо выставлять её злобной мачехой.

В пятницу мы идём на день рождения к Стейси. Вот было бы здорово, если бы все начали устраивать стильные вечеринки — мы бы отрывались весь год! Но у Стейси отрыва не получится. Мы до глубины души поразились, с чего она вздумала нас пригласить — мы никогда не дружили и едва друг друга знаем. Оказалось, она зовёт весь класс и даже девочек из параллельных.

— Родители снимают зал в городском центре, будут танцы, шведский стол, мы договорились, что начало в восемь, а там — до упаду, — взахлёб лопочет Стейси.

— Как взрослые! — говорит Магда, но Стейси не улавливает сарказма и благодарно улыбается.

— Здорово, правда? Так, значит, жду вас троих.

— Ждём с нетерпением… что удастся отвертеться, — говорит Магда, едва Стейси поворачивается спиной.

— Ты что, она услышит, — говорю я.

Я искренне сочувствую бестолковым глупышкам вроде Стейси, которые всем навязываются и у которых напрочь отсутствует класс. Если бы у меня не было Магды и Надин, если бы я не старалась всеми силами быть крутой, кто знает — я могла бы очутиться на её месте.

Но и Магде не чуждо сострадание. Она смотрит на Надин, которая не проронила ни слова. Она почти не разговаривает с той ночи в «Седьмом небе», когда мы убежали от Лайама. Просто витает неподалёку, как маленький бледный призрак. Фиолетовые отметины постепенно исчезают с её шеи, но потребуется куда больше времени, чтобы зажила рана в её душе.

— Ну, как скажете, может, я к ней несправедлива, — говорит Магда. — Мы можем держаться вместе, втроём, и немного подурачиться. Когда ещё побываем на девичнике! Рискнём?

— Конечно! — говорю я. — Ты с нами, Надин?

Мне приходится дважды толкнуть её в бок, чтобы она хотя бы кивнула.

Но выясняется, что девичника не будет.

— Можете привести своих мальчиков, — заявляет Стейси. — Я приду со своим Полом. Все будет по-взрослому.

— Значит, я не иду, — говорит Надин. — У меня нет парня. С некоторых пор.

— Ну, не кисни, красотка, моё сердце разрывается, — говорит Магда. — Конечно, ты идёшь.

— Будешь моей парой. У меня ведь тоже никого нет, — добавляю я. — Дэн-то не примчится из Манчестера.

— Хотите, одолжу для вас парочку друзей Грега? — предлагает Магда.

— Ну уж нет! Одного раза мне хватило, — твёрдо заявляю я.

Но выясняется, что даже Грег не идёт к Стейси. Магда поверить не может.

— Вот наглец! Он сказал, что не пойдёт на детский день рождения девятиклашки — его, видите ли, друзья задразнят. И это после того, как он затащил меня на вечер позора к своему психованному Адаму! Я дала ему отставку. Что-то в этом роде. — Магда усмехается. — Ну вот, Надин, теперь и у меня нет парня. Жалкая мы троица. Один парень по переписке, двое бывших.

— Ну и ладно, пойдём втроём, как и хотели. Устроим настоящий девичник, — говорю я. — А потом вы ночуете у меня, идёт?

Магда с энтузиазмом соглашается. Надин не выглядит особо довольной, но у неё нет сил спорить.

— Я очень волнуюсь за Надин, — шепчет мне Магда, когда начинается урок. — Элли… ты не знаешь, как далеко у них зашло?

— Могу только догадываться. Достаточно далеко, но насчёт полноценного секса — не знаю, не скажу.

— Послушай… А вдруг она беременна?

— Не может быть!

— Она такая бледная.

— Вообще-то она всегда бледная.

— Не настолько же. Бледная как смерть. И такая отрешённая…

— Ей плохо без Лайама.

— Вот уж нет, она поняла, какой он подлец!

— Может, она не в силах ничего с собой поделать.

— Брось! Я же не развожу сырость из-за того, что рассталась с Грегом. Я же не похожа на привидение.

— Но ты и не была всерьёз увлечена Грегом.

— Откуда ты знаешь? Может, он любовь всей моей жизни, жар моей груди, огонь моих чресел…

Мы покатываемся со смеху.

Надин смотрит со своего места, но даже не спрашивает, над чем мы смеёмся. Я вижу застывшее белое лицо, тёмные круги под глазами. Мне становится страшно. А вдруг Магда права? Что, если Надин забеременела, как та школьница?

Я знаю, сейчас без толку спрашивать, в школе Надин ничего не скажет. Надо поговорить с ней наедине, без Магды.

И после чая я говорю Анне, что пойду к Надин за учебником. Анна и сама слегка не в себе: папа снова задерживается.

— Наверняка у него собрание. Или подтягивает отстающих, — успокаиваю я её. — Не волнуйся, я уверена, он не с… Вот увидишь, он явится с минуты на минуту.

Не очень честно оставлять Анну одну с её бедой, но мне надо увидеть Надин. Её мама спрашивает, как дела, отец привычно зовёт меня Кудряшкой Элли, но держатся они слегка натянуто.

А Наташа как всегда несносна и непристойна:

— Это ты, Элли? Смотри, какие у меня трусики! С кружавчиками!

И не успеваю я отвернуться, как она задирает платье до пояса. Ну почему маленькие дети так любят выставлять себя напоказ? В моем возрасте за такое запирают в психушку. А ещё говорят, это подростки сексуально озабочены!

— Наташа, как не стыдно, — ласково укоряет мать.

— А где твой братик Моголь? Почему ты не привела его с собой? Он мне нравится, — захлёбываясь от восторга, говорит Наташа, поигрывая бровями.

— Ах ты, маленькая кокетка, — говорит отец, притворяясь, что шлёпает её по кружевной попке.

Надин все это время молчит. Она сидит на диване, сгорбившись и едва замечая меня.

— Надин! Предложи Элли кока-колы или сока, — шипит мать.

— Спасибо, не надо. Правда, я только что напилась чаю. Я на секунду — взять у Надин учебник по истории, — неловко вру я.

Надин недоуменно поднимает взгляд: по истории нам ничего не задали.

— Идём к тебе, — предлагаю я.

Надин с видимым трудом поднимается на ноги.

— Господи, Надин, приди, наконец, в себя, — говорит её мать. И смотрит на меня: — Прости, Элли, но придётся, наверное, запретить Надин так часто бывать у вас с Магдой. Похоже, вы по полночи не спите. Надин последнее время еле на ногах держится, а это никуда не годится. Ты только посмотри, на кого она стала похожа!

— Да, вы правы, простите, — лепечу я.

Когда мы остаёмся вдвоём, Надин приподнимает брови — мол, прости, что я прикрывалась тобой. Мы идём наверх. От кричащих розовых обоев и ковровых дорожек на лестнице рябит в глазах. Зато в комнате Надин уютный полумрак: полночь чернильных стен, мерцание стеклянных подвесок, спиралью спускающихся с потолка.

Надин плюхается на кровать лицом вниз. Я сажусь рядом и поглаживаю чёрное покрывало. Надин расшила его серебристыми звёздами.

— Надин… — Я осторожно обвожу пальцем контур звезды, собираясь с духом, чтобы задать вопрос.

— Да?

— Нади, знаешь, я хотела встретиться с тобой наедине. Чтобы спросить… спросить, как ты себя чувствуешь.

— По-моему, по мне заметно, — бормочет Надин, переворачиваясь на бок.

— Ну да. Я знаю, что тебе плохо.

— Слабо сказано.

— Прости. Даже не знаю, как спросить. Просто — Надин, не могу я выносить, когда ты такая. Мы подумали… мы с Магдой подумали… вдруг… вдруг…

— Что — вдруг? Прекратите обсуждать меня за моей спиной. Что вам, мало? — горько говорит Надин. — Да, да, радуйтесь, вы были правы насчёт Лайама, а я оказалась дурой.

— Что ты, мы вовсе так не думаем. Просто… ты говорила, что делала с ним… и я не могу выкинуть из головы… что, если ты пошла с ним до конца и… вдруг ты… — Я наклоняюсь и шепчу ей в самое ухо: — Вдруг ты забеременела.

Надин не шевелится. Я не дышу. Затем она поднимает голову. На ресницах блестят слезы.

— Нет, — говорит она. — Нет, я так и не решилась. И я не… Я хотела, хотела доказать ему, что люблю его, но каждый раз мне становилось так страшно и я была так напряжена, что ничего не получалось. И он назвал меня фригидной.

— Господи! Надин, ты что! Это грязная мужская уловка!

— Знаю. Но мне так хотелось доставить ему удовольствие. И в субботу он дал мне попробовать эту гадость — чтобы расслабиться. После танцев мы пошли бы домой к его другу, в спальню — Лайам думал, что я стесняюсь делать это в парке. Но пришли вы с Магдой. А потом я услышала этих девушек…

— Я знаю, как тебе было больно, но ты хотя бы вовремя поняла, что он за тип.

— Но я никак не могла поверить — а вдруг они говорили про другого Лайама?

— Шутишь? Они видели его. Вас вместе.

— Или они выдумали все это из зависти, чтобы его заполучить.

— Какая чушь!

— Так я и подумала. И решила встретиться с Лайамом, чтобы все выяснить.

— Не надо!

— И вчера после уроков я отыскала его у видеопроката. С ним была целая толпа, и он отказался со мной говорить. Сказал, что я кинула его в «Седьмом небе» и могу убираться ко всем чертям. Он сказал, я просто фригидная стерва, со мной всё равно что засунуть в пакет с мороженым горохом, все его приятели захохотали, а одна девчонка повисла у него на руке и начала издеваться надо мной…

— Бедная моя! — Я обнимаю её и прижимаю к себе.

— Только Магде не говори, хорошо?

— Ни слова, клянусь.

— Все так глупо. И стыдно. Он так со мной поступил, а я… я все ещё люблю его… Элли, я с ума сошла, да?

— Что ты. Это он буйный псих, по нему психушка плачет.

— Почему так вышло? Как бы я хотела, чтобы кто-то меня по-настоящему любил. Кто-то нежный и романтический. Как твой Дэн с его письмами.

Я набираю побольше воздуха.

— Надин… Мой Дэн…

Надин смотрит на меня:

— Да?

Я открываю рот. Вот они, слова, гудят в моей голове. Надо только заставить язык их выговорить. Давай же, Элли. СОЗНАВАЙСЯ!

— Его не существует.

Я выпаливаю это так быстро, что три слова сливаются в одно нелепое «Вонесуществут».

Надин непонимающе моргает. А затем уточняет:

— Элли! Так ты его выдумала?

— Почти что. Я вправду встретила на каникулах мальчика, но… А потом я столкнулась на улице с блондином, просто потрясающим, мы с ним даже поговорили — всего раз, но Дэн не он, Дэн тот, первый.

— Погоди, ничего не понимаю.

— Я сама запуталась. Понимаешь, Дэн не мой парень, да к тому же и не Дэн. Так что если по кому-то здесь и плачет психушка, так только по мне: навыдумывала всякого, а у самой даже и нет парня, по крайней мере, по-настоящему.

— Никак в голове не укладывается! Нет, вначале я тебе не поверила, но ты так убедительно рассказывала. Стой, а Магда знает?

— Нет! Я не вынесу, если она узнает. Она меня на смех поднимет. Не говори ей, Надин, ладно?

— Не буду, обещаю. Ну, Элли, мы друг друга стоим!

— И не говори.

— Мы друг друга стоим.

— И не говори.

— Мы…

— Не говори…

Мы так хохочем, что едва можем вымолвить слово. Одна из наших фразочек семилетней давности. Так здорово на минуту вернуться в детство. Мы катаемся по кровати от смеха — и понимаем, что наконец-то окончательно помирились и снова стали подругами навек.

Надин все ещё переживает из-за Лайама, это ясно, но мне удалось вернуть её к жизни.

Я сообщаю Магде, что тревога была напрасной.

— Элли, ты точно знаешь?

— На все сто. Они так далеко не зашли.

— Ну вот, уже легче. Хотя, чтобы потерять голову из-за такого типа, надо быть сумасшедшей.

— В каждом есть своя сумасшедшинка, — говорю я, чувствуя себя неуютно. — Ну, хватит об этом, ладно?

Магда только рада сменить тему. Оказывается, у Стейси есть старший брат Чарлз, который будет присматривать за гостями, а он, по слухам, обворожительный блондин.

— Сколько ему лет? — спрашиваю я.

— Амна говорит, лет восемнадцать. Она как-то заходила к Стейси на чай.

У Стейси огромные карие глаза.

— А глаза у него, случайно, не карие? — спрашиваю я, не надеясь на успех. Один шанс на миллион. Впрочем, в нашем городе не наберётся миллиона жителей. Тысяч десять? Где-то так. А сколько более-менее сносных парней восемнадцати лет? Шансы стремительно повышаются. Один шанс на тысячу? Или даже на сто?

— Вот уж чего не знаю. Ты бы ещё объём бицепса спросила! Узнай у Амны. Или у Стейси.

Если я спрошу у Стейси, какие глаза у её брата, выставлю себя полной дурочкой. Придётся подождать и выяснить на месте. Может, моего блондина там и не будет. Но слух о вечеринке разнёсся по школе, и туда собирается все больше народу. Придут десятиклассницы, которые ходят со Стейси на танцы. А некоторые из них встречаются с мальчиками из одиннадцатого.

Грег поджидает Магду у школы.

— Что надо? — спрашивает она, не отходя от нас с Надин.

Грег семенит за нами.

— Я насчёт пятничной вечеринки, Магда, — пыхтит он. — Погоди же ты. Надо поговорить.

— И не собираюсь тратить на тебя время, Грег. Почему бы тебе не отвалить? — равнодушно бросает Магда, не оборачиваясь.

— Не кипятись. Послушай, я передумал. Я пойду с тобой, договорились? Ты же этого хотела?

Магда вздыхает. И останавливается.

— Вот именно, что хотела. Убей, не пойму зачем. Больше, слава богу, не хочу. Я иду с подругами. Верно, девчонки? — Магда улыбается нам, мы улыбаемся в ответ и идём дальше, держась за руки.

Грег замолкает.

— Подумаешь! — вопит он нам вдогонку. Он явно пытается придумать убийственный ответ. — Девчонки. Три лесбиянки!

Мы умираем от хохота.

— Бедняга Грег. Все, с ним покончено, — отсмеявшись, говорит Магда. — Теперь у меня виды на этого Чарлза. Знаете, у меня предчувствие. Может, вечеринка у Стейси станет грандиозным событием нашей жизни, хотя намечалась она как тоска болотная. Может, мы все встретим мужчин нашей мечты. Але, Надин, ты слушаешь? Может, и ты встретишь свою мечту, Элли, — или ты не смотришь ни на кого, кроме Дэна?

Я медлю. И не смею взглянуть на Надин. Бормочу что-то — мол, всегда готова, если парень что надо — и быстро меняю тему.

Но когда мы втроём наводим красоту у меня дома, готовясь к вечеринке, я отчаянно надеюсь, что слова Магды станут пророческими. А вдруг брат Стейси окажется блондином моей мечты? С тех пор как он сказал: «Увидимся», мы ни разу не сталкивались.

«Хоть бы, хоть бы мне сегодня его встретить», — мысленно молю я, надевая новую блузку, юбку и туфли на каблуке.

Вроде бы я выгляжу вполне на уровне, но появляется Магда — и я сникаю. На ней узкое красное открытое платье, рот накрашен блестящей алой помадой и изогнут, как ослепительный лук купидона.

— Одолжить помаду, Элли? — предлагает она.

Я крашу губы, но они слишком толстые — как и щеки. Я становлюсь похожей на маленькую девочку, которая перепачкалась вареньем. Вздыхаю и стираю помаду.

— А ты, Надин? Немного цвета старым костям? — шутит Магда.

— Цвета! Брр, — передёргивает плечами Надин. Она густо напудрила лицо белым и навела угольные глаза. Темно-фиолетовые губы кажутся чёрными. На ногтях лак в тон. В чёрной юбке, чёрной кружевной блузке и чёрных остроносых туфлях она выглядит ошеломляюще.

— Приятно видеть старую вампиршу в добром здравии, — говорю я.

Я пугаюсь, что блондин моей мечты увлечётся готическим шиком Надин или алым блеском Магды. Что-то не верится, что он предпочтёт им полную мямлю. Нет — даже жирную мямлю.

Но на вечеринке выясняется, что брат Стейси не собирается увлекаться ни одной из нас.

Нет, он не блондин моей мечты. Что же, я знала, что чудес не бывает. Но он и правда очень симпатичный, стильно одетый, с пушистыми волосами. Стейси крутится по залу в нарядном свободном платье, вскрикивая и вереща, как маленькая именинница. Так что Чарлзу приходится самому провести нас в зал и показать, где повесить куртки и сумки.

— Очень приятно, что вы пришли, — улыбается он, глядя на нас большими голубыми глазами. (Голубые глаза не так глубоки, как карие, но и в них можно утонуть.)

Я начинаю запинаться, Надин удаётся выдавить улыбку, а Магда готова к бою: алые губы широко раскрыты, вот-вот заглотит парня целиком. Но тут к нам подходит незнакомая улыбчивая девушка. Она выше и старше Магды и сама блистательна, как самая блестящая помада. Чарлз обнимает её за талию. Она его девушка.

— Ладно, не велика потеря. Будем надеяться, тут ещё много свободных парней, — говорит Магда, стреляя глазами по заполненному залу.

— Вот так! А я слышала, у нас девичник, — говорю я Надин. — Ты только взгляни на Магду: выпустила коготки, ищет жертву.

— И пускай. Мне сегодня никто не нужен, — говорит Надин. — Я теперь на километр к парню не подойду. Может, никогда.

Надин уже гораздо лучше, но ей потребуется несколько месяцев, чтобы окончательно прийти в себя.

И всё-таки она встречалась с Лайамом, пусть он и оказался свиньёй. А я такая жалкая, своего единственного парня я сама же и выдумала.

Вечеринка вполне удаётся. Неплохая музыка, вкусная еда, даже пунш из красного вина, каким безбоязненно пичкают подростков.

Мы выпиваем по стакану, идём танцевать, а потом перекидываемся парой шуток с одноклассницами. Все не так уж плохо, но мне становится отчаянно тоскливо, когда я вижу, что даже у Стейси есть вполне симпатичный мальчик. Многие пришли со своими мальчиками, есть и свободные ребята, но никто из них и не смотрит в мою сторону.

Магду они приглашают наперебой. И Надин не обделена вниманием. Но на меня никто не глядит. Никому я не нужна. Ни-ко-му.

— Элли! — раздаётся голос Стейси. — Элли, пришёл мальчик, говорит, ты его знаешь. Он хочет, чтобы его пустили. Ты правда с ним знакома?

Она указывает на входную дверь. Я пытаюсь рассмотреть силуэт за стёклами очков, все плывёт, я думаю — неужели это мой Дэн?

Это Дэн.

Только не блондин моей мечты.

Настоящий Дэн…

ДЕВЯТЬ РАЗ, КОГДА Я ЧУТЬ НЕ СГОРЕЛА СО СТЫДА

1. Когда на вечеринке у Стейси невесть откуда возник Дэн.

2. Когда я в первом классе вышла на сцену и со страха описалась.

3. Когда я купалась в бикини, а лифчик развязался и уплыл.

4. Когда ночью в гостях у Надин у меня неожиданно начались неприятности и я испачкала кровью простыни.

5. Когда мы с Магдой дурачились в «караоке», и я услышала свой голос со стороны.

6. Когда пришлось мерить одежду в компании потрясающих девчонок, весивших не больше сорока килограммов.

7. Когда у меня на попе вскочил прыщ, и пришлось идти к врачу.

8. Когда я «забыла» дома форму, чтобы не играть в хоккей, и миссис Хендерсон заставила меня выйти на поле в школьной блузке и туфлях.

9. Когда я теряла голос при виде блондина моей мечты.

 

999

Я смотрю на него. Не может быть. Дэн!

Но с какой стати? Я запретила ему приезжать. Так какого черта он тут делает? Как он умудрился меня найти?

Так, пока он меня не заметил. О нет! Уже заметил. Он улыбается. И машет рукой. Мне.

— Это ещё что за фрукт? — поражается Магда.

— Кто такой? — удивляется Надин.

Все смотрят на него. Нет, пялятся во все глаза. Боже, он стал ещё хуже, чем летом. А причёска! Он не обрит, он ощипан. Трехсантиметровый ёжик стоит дыбом, будто Дэн держится за оголённый провод. На нем широченная белая футболка с убийственной надписью, старые джинсы по щиколотку и древние кеды. Они скрипом отсчитывают его шаги на натёртом полу. Скрип-скрип-скрип. Неотвратимо ближе. А гости таращатся, перешёптываются и хихикают.

— Ау, что это за придурок? — повторяет Магда, толкая меня в бок.

— Понятия не имею, — отчаянно бормочу я.

— Элли, привет! — Голос Дэна перекрывает музыку.

— Он явно тебя знает, — говорит Надин.

— Только не это, — шепчу я и отворачиваюсь, отчаянно шаря глазами, куда бы сбежать.

— Элли! Постой! Это я, Дэн!

— Дэн?! — переспрашивает Магда.

— Дэн? — недоумевает Надин. — Как это — Дэн? А кто сказал, что выдумал его?

— Этот Дэн явно из плоти и крови, — хихикает Магда. — Элли, так вот он какой, твой парень?

— Нет! — не сдаюсь я, но он уже пробрался сквозь гостей, отдавливая всем ноги неуклюжими кедами, рот до ушей.

— Элли, привет. Сюрприз! — говорит Дэн, делая последний шаг.

Я ужасно боюсь, что он вздумает обнять меня при всех, резко отшатываюсь и вонзаю острый каблук прямо в ногу Стейси. Она пищит.

Дэн остаётся стоять с распростёртыми объятьями, ловя воздух. Улыбка тает. Он сглатывает. Он не знает, что сказать, что предпринять. Все по-прежнему таращатся. Он краснеет до самых ушей. Оттопыренных как локаторы. Очки начинают запотевать. В глазах появляется загнанное выражение. Бедный Дэн!

— Привет, — наконец выдавливаю я. — Познакомься: Магда и Надин, мои лучшие подруги.

Они смотрят на него так, будто он пришелец с планеты кошмаров.

— А это мой знакомый Дэн, — говорю я.

Магда и Надин находят в себе силы молча кивнуть.

— Как… как ты здесь очутился? — спрашиваю я.

— Хотел сделать тебе сюрприз. Своих предупредил. Ты писала, что твоя мачеха меня на порог не пустит, но я подумал, что смогу её упросить, в Уэльсе она казалась такой милой — она и правда милая… Она сказала, что вовсе не против, только придётся потесниться, потому что сегодня у тебя ночуют подруги. А твой папа подбросил меня сюда… Вот так.

— А… Ну да. Сюрприз удался на славу, — говорю я.

— Скорее нервное потрясение, — говорит Дэн.

— Элли, ты меня чуть не убила своими каблучищами, — говорит Стейси, потирая ногу.

— Ну прости.

— Ничего. Так он твой друг? — спрашивает Стейси с неприятным блеском в глазах.

— Нет! — говорю я.

— Да! — говорит Дэн.

Какой стыд! Стейси явно не в восторге. Как и её гости. Все бросили танцевать и предвкушают развлечение. Комический номер. Элли и Дэн.

— Так да или нет? — уточняет Стейси.

— Друг. Но не в том смысле. Просто знакомый, — говорю я. И оборачиваюсь к Дэну: — Хочешь выпить?

Мы вместе подходим к столу с напитками. Цок-цок-цок — стучат мои каблуки. Шлёп-шлёп-шлёп — шлёпают стоптанные кеды Дэна.

— Все на нас глазеют, — говорит Дэн.

— Вижу.

— Кажется, я не вовремя, — произносит Дэн.

— Как тебе сказать…

— Спорю, ты мечтаешь, чтобы я не появлялся. Я выставил тебя на посмешище перед тусовкой, — говорит Дэн.

— Да ладно, что ты… — Моему голосу явно недостаёт убедительности.

— Поцелуй меня скорей, — говорит Дэн.

— Что?!

— Может, я скину лягушачью кожу и обернусь прекрасным ультрамодным принцем, — говорит Дэн, ероша убийственный ёжик на голове. И уныло подёргивает волосинки. — Причёска не удалась, верно?

— Тебе виднее, — отвечаю я. — Пить-то что будешь? Выбор небогат. Кока-кола и пунш с красным вином.

— Мой любимый напиток, — говорит Дэн. — И ещё бы пару бутербродов, я умираю с голоду. Мы мчались всю дорогу без передышки, ни разу не остановились перекусить. Я так рвался скорей тебя увидеть.

— Брось.

— Нет, правда. Может, ты не посмотрела бы на меня, даже останься я последним парнем на земле, но я отдал бы все за то, чтобы встречаться с тобой. Ты потрясающе выглядишь.

— Ерунда.

— Послушай, я так стараюсь быть романтичным. Как в «Ромео и Джульетте». Только если бы я пришёл петь к тебе под окно, ты окатила бы меня ведром холодной воды, я угадал?

— Не исключено.

— Ну, я тогда не знаю. Чем тебя ещё удивить? Лететь к тебе через полстраны воспрещается. Нежные слова вызывают смех. Мускулистым телом тебя не взять. — Он сгибает тощую руку, и мешковатый рукав издаёт хлопок.

— Не расслышала… мускулистым — или неказистым? — переспрашиваю я.

— О, жестокая! Ладно, Арнольд Шварценеггер может отдыхать. Что у нас ещё… Может, изощрённый ум?

— Как-как? Извращённый?

— Аи! Ну и язычок у тебя. — Он поднимает стакан и делает вид, что пьёт за меня. И передёргивается. — Что тут намешано? Сплошной черносмородиновый сок.

— С капелькой вина.

— Вот и славно. Ещё стаканов шесть, и я наберусь храбрости, чтобы пригласить тебя на танец.

— Записывайся в очередь, — отвечаю я.

Тут кто-то ставит неприличную версию старой песенки «Кто такая Элис?», и все пускаются в пляс.

— Ну же, решайся, — просит Дэн.

Роковая ошибка!

У Дэна свой уникальный танцевальный стиль. Ноги прыг-скок, кеды шлёп-шлёп. Голова мотается, руки болтаются. Он задевает соседа слева по плечу, соседа справа — по груди.

— Виноват, не хотел! — кричит он и прыгает от них. Прямо ко мне. Прыг-скок — на мои новые туфли.

— Ой, Элли, прости. Тебе не больно?

— Забудь. Подумаешь, останусь калекой на всю жизнь — молодая, привыкну. Знаешь, давай пересидим этот танец.

Мы садимся у стены, потягивая пунш и разглядывая пары. Магда и Надин танцуют вместе, то и дело поглядывая в нашу сторону.

— У тебя красивые подруги, — говорит Дэн.

— Очень.

— Но ты ещё красивее.

— Не подлизывайся!

— Вообще-то от моих слов ты должна тихо растаять.

— Или разрыдаться.

— Послушай, принцесса, я ведь спас тебя из заточения в башне, верно? Теперь ты раба моей любви.

— Кто-кто я?

— Придётся совершить новый рыцарский поступок. Убить парочку драконов. Избавить тебя от участи, что хуже смерти.

— Жаль, разбойники с мечами наперевес не строятся за мной в очередь, — отвечаю я.

И в то же самое мгновение раздаются вопли, крики, пьяный хохот, ругань. Все прекращают танцевать и оборачиваются к двери. Там целая шайка незваных гостей. Парни с бритыми головами, настоящими татуировками и настоящим пивом.

Брат Стейси и её мальчик вместе с другими ребятами спорят с бритоголовыми, пытаясь убедить их уйти.

— Не, мы остаёмся, так, парни? Вечеринка, танцы-шманцы, пропустим по маленькой, — говорит старший, вертя банку.

Он слегка спотыкается и мутно оглядывает зал, явно уже набрался. Остальные идут за ним следом, подталкивая его.

— Кого поздравляем? Где наша маленькая именинница?

Стейси, белая как мел, прячется за спиной Пола.

Бритоголовый её не видит. Только одна девочка сидит поодаль от остальных. И это я.

— Эй, что скучаешь, крошка? Никто не зовёт на танец? Так потанцуй со мной, — лезет он.

Я столбенею.

— Она со мной, — говорит Дэн скрипучим, как кеды, голосом.

— А ты чего лезешь? — удивляется бритоголовый. — Тебя кто спрашивает, уродец? Идём, котёнок, спляшем. — Он хватает меня за запястье и поднимает со стула. — Вот так! Ишь, засиделась!

— Она не хочет с тобой танцевать, — говорит Дэн.

— Ещё как хочет, правда, крошка? — говорит бритоголовый, не выпуская моей руки. — Идём, подрыгаемся.

— Ты что, оглох? — дерзко говорит Дэн.

— Дэн! Все в порядке, не встревай, — испуганно шепчу я: ещё полезет в драку. А вдруг у них ножи?

— Вот видишь! Детка хочет танцевать, — говорит бритоголовый и обхватывает меня руками. Горячее пивное дыхание обжигает щеку. — Поласкаемся? — И шарит руками по моей юбке.

— Не тронь её! — вскакивает Дэн.

— Сэнди, заткни его, — кивает бритоголовый.

Громила идёт на Дэна. Короткий удар — вскрик — и Дэн падает навзничь.

— Дэн!

— Молчи, не то тоже схлопочешь, — говорит бритоголовый. — Сэнди, ты его не прибил?

— Помогите! — кричит Дэн, еле поднимаясь на ноги. Его футболка залита красным. — Он пырнул меня ножом! У меня кровь!

Его крик эхом раскатывается по залу, а Дэн наклоняется вперёд и падает на колени.

— Сэнди, что ты натворил?! Быстро! Смываемся! — вопит бритоголовый, отталкивая меня и устремляясь к выходу.

Его дружки следуют за ним. Никто даже не пытается их остановить.

— Дэн! — Я наклоняюсь и обнимаю его, пытаясь уложить голову к себе на колени. — Кто-нибудь, да наберите же 999! Вызовите «скорую»!

— Да не надо, — говорит Дэн, пытаясь сесть. — Не надо «скорую».

— С ума сошёл?! Ты истечёшь кровью!

— Не истеку, — усмехается Дэн. — Ну что, сбежали? Так и знал, что они испугаются, если решат, что убили меня. Вряд ли у них и ножи были. Этот тип ткнул меня кулаком в живот, я и повалился.

— Но как же кровь!

— А ты понюхай, — подсовывает мне Дэн мокрую футболку.

— Фу!

— Это пунш. Я им облился.

— Ненормальный! — Но если подумать… — Зато сработало. Они и правда убежали.

— А ты хорошо соображаешь, — говорит Чарлз. — Они могли натворить много дел.

— Большое тебе спасибо, Дэн. Ты спас мою вечеринку от провала, — лепечет Стейси.

— Молодчина, Дэн.

— Отличный ход, старина.

— Просто клево.

— Элли, слышала? Они считают, я клёвый, — говорит Дэн.

— А по-моему, мокрый и липкий, — говорю я, разжимая объятия. — Давай вставай, не хочу, чтобы ты заляпал мне юбку.

— И это благодарность за то, что я спас тебя от участи хуже смерти? Ну вот, ты разбила мне сердце. Я мечтал, ты скажешь, что любишь меня и станешь молить меня не умирать, — говорит Дэн, потешно поднимаясь на ноги и потирая живот.

— Мечтать не вредно, — отвечаю я. Вокруг слишком много знакомых.

Приходится подождать, пока нас не оставят наедине. Подождать вечность, потому что все толпятся вокруг, чтобы прикоснуться к герою и поблагодарить его.

— Голова распухнет, в дверь не пролезешь, — говорю я.

— Вовремя я избавился от лишних волос, — шутит Дэн.

— Вот псих, — говорю я и провожу рукой по жёсткому ёжику волос. — Но… храбрый псих. Ты вступился за меня перед очень страшными типами.

— Теперь пускай дрожат сами, они-то думают, что убили меня, — говорит Дэн.

— Надеюсь, они больше не вернутся. А вдруг поджидают снаружи? — волнуюсь я. — Хорошо, за нами приедет папа.

— Эй, Элли. Мы тут с Надин подумали… — говорит Магда, приближаясь к нам. — Мы лучше переночуем у меня. Зачем тебе ночью мы, когда есть Дэн.

— Ух ты, я буду спать с Элли, — притворно радуется Дэн.

— Ни за что! Думаю, тебя уложат с Моголем — так тебе и надо. Нет уж, подруги, не бросайте меня — очень прошу. Будет весело.

Как ни странно, оказывается действительно весело. Папа заезжает за нами ровно в двенадцать, и когда мы прощаемся со Стейси, её все ещё распирает от благодарности. Она обнимает меня, а потом и Дэна.

— Ух ты, — говорит Дэн. — Вечер явно удался.

— Да, ты погулял на славу, — говорит папа, глядя на безбожно заляпанную футболку Дэна.

— Дэн настоящий герой, — говорит Магда.

— Он дрался с бритоголовыми, чтобы защитить Элли, — говорит Надин.

— Ну, не то чтобы дрался, — поправляю я.

— Видишь, Элли? Я понравился твоим друзьям, — говорит Дэн. — Ну что, Магда, Надин, найдётся местечко сзади? А Элли пускай садится вперёд. Пускай ревнует.

— Ага, мечтай, — говорю я.

Мы пытаемся вести себя тихо, но Моголь всё равно просыпается и приходит в восторг при виде Дэна. Он несётся к нему, обнимает и звучно чмокает. Когда он узнает, что Дэн будет спать с ним в одной кровати, то буквально сходит с ума. Он прыгает от восторга, пока пижама не спадает с него.

— Эй, как не стыдно, здесь же дамы, — говорит Дэн, натягивает на него пижаму и подхватывает на руки. — Идём, братишка, пора спать.

Анна ловко управляется с подушками, раскладушками, одеялами и спальными мешками и сооружает каждой из нас постель.

— Прости, что Дэн выскочил как чёртик из табакерки, — шепчу я.

— Ничего страшного. Такой милый, возник на пороге с жухлым букетом и коробкой размякших конфет. И чуть ли не на коленях стал умолять меня приютить его. Как будто ожидал увидеть страшную мегеру, которую надо умаслить.

— Интересно, с чего бы, — стыдливо говорю я. — Большое тебе спасибо.

— Всегда пожалуйста. Мне нравится Дэн, он милый.

Удивительно, но к тому же мнению приходят и Магда с Надин. Мы все никак не можем уснуть, перешёптываемся и хихикаем. Приходится рассказать им все с самого начала, как я сделала из Дэна-Дуремара потрясающего красавца блондина, которого встретила по пути в школу.

Оказывается, говорить правду совсем не страшно, особенно после пары стаканов пунша. В комнате темно, и я не боюсь, что они увидят, как горят мои уши. Магда и Надин говорят, я совсем рехнулась — но говорят по-доброму. Магде не даёт покоя блондин моей мечты.

— Он настоящий, да? Он правда просто предел мечтаний? Так, надо будет пройтись в школу твоей дорогой, может, встретимся.

— Руки прочь, подруга! Я первая положила на него глаз.

— У тебя уже есть один Дэн, — замечает Надин. И с завистью вздыхает: — Он от тебя без ума.

— Да уж, с умом у него проблемы, — хихикает Магда. — Элли, а что у него с волосами?

— Почём я знаю!

— А я ещё думала, это Грег — псих-дуремар, ниже катиться некуда. Но твой Дэн всем психам псих. Хотя он и правда милый, — признает Магда.

— С ним можно посмеяться, — соглашаюсь я.

— А как насчёт поцеловаться? — спрашивает Магда.

Я представляю себе эту картину. У Магды с Надин явно на уме то же самое. И мы одновременно покатываемся со смеху и ныряем под одеяла, чтобы не перебудить весь дом.

Наутро я просыпаюсь часов в одиннадцать. Магда с Надин все ещё спят. Магда перевернулась на бок, обняв подушку и сложив губки сердечком. Она явно целует кого-то во сне. А Надин лежит на животе, её чёрные волосы веером разметались по подушке. Мне не видно её лица, зато слышно тихое причмокивание. Должно быть, она сосёт палец.

Я улыбаюсь, глядя на спящих подруг, и на цыпочках иду в ванную. Я довольно долго вожусь с умыванием и одеждой, хочется выглядеть более-менее прилично. Но когда я спускаюсь вниз, Дэна нигде не видно.

Анна подвигает мне чашку кофе.

— Бедный Дэн. Моголь разбудил его в шесть утра, требуя внимания.

— А где они? И где папа?

— Пошли в бассейн. Не знаю, как обойдётся Дэн. Папины плавки будут ему велики, а плавки Моголя малы. Придётся ему плавать прямо в трусах.

— Ох, Анна! Давай без ярких подробностей, — говорю я, потягивая кофе.

— Значит, вселенская любовь вам не светит, — говорит Анна, — и если мы с папой уйдём сегодня, скажем, в ресторан, а вас оставим одних, вы не сломаете пружины на кроватях тем способом, что детям до шестнадцати?..

— Торжественно клянусь, вред пружинам может нанести только Моголь, — говорю я. — Хотите оставить нас за старших?

— Папа предложил… Сегодня в одном клубе играют джаз. Может, до концерта мы заглянем куда-нибудь перекусить. Но мне как-то совестно тебя неволить. Вам, наверное, хочется побыть вдвоём.

— Нет, идите. Лучше вы побудьте вдвоём. Анна… как у вас, налаживается?

Анна скрещивает пальцы. Похоже, у них действительно налаживается. В шесть они выходят из дома. На Анне новая юбка. Папа, похоже, от неё в восторге. Он даже похлопывает Анну по бедру, когда думает, что я не вижу. Ох, временами папа ведёт себя как настоящий шовинист. Он предлагает отправиться в итальянский ресторан, чтобы она могла поупражняться в итальянском на официантах. Немного свысока и снисходительно. Но Анна рада. Любовь слепа.

Но я-то не влюблена. И смотрю на Дэна без розовых очков. Анна выстирала его футболку, теперь он чистый — но кроме чистоты в нём ничего привлекательного. А от хлорки бассейна его волосы топорщатся как щетина.

Ну и что? С ним все же весело. Когда он возвращается из бассейна, а Магда с Надин наконец выбираются из постелей, мы вчетвером играем в «Эрудит», пока Моголь не переворачивает доску — говорит, случайно, но ясно, что нарочно, потому что его не взяли играть.

Мы немного слушаем музыку, и Магда с Надин приходят в отчаяние: у Дэна ужасный вкус. Но потом мы заводим что-то из папиной коллекции семидесятых, и Дэн оказывается в своей стихии. Он прекрасно подражает Фредди Меркьюри, скачет по всей комнате, пока у нас не надрываются животы от хохота; потом мы ставим медляк «Роллингов», а затем переключаемся на Элвиса. Дэн учит Моголя зачёсывать кок и вертеть бёдрами. После этого мальчишки решают, что теперь наш черёд, и я вытаскиваю сборник «Битлз». Я пою «С помощью друзей» (и правда не без помощи), Надин выбирает «Люси в небесах…», а Магда — «Все, что тебе нужно, — любовь»; а затем мы хором несколько раз исполняем «Эй, Джуди» и «Здравствуй и прощай».

После чего Магда и Надин уходят, а мы с Дэном садимся смотреть «Уолласа и Громита» по видео. Моголь пристаёт ко мне, пока я не сдаюсь и не леплю ему из пластилина маленькие фигурки человечка и пса. Дэн тоже пытается лепить, но его фигурки выходят неуклюжими и шишковатыми, он говорит — это пришельцы из космоса. И мы начинаем делать пластилиновых пришельцев. Я леплю доходягу с ушами-локаторами и торчащим ёжиком на голове. Дэн смеётся, а Моголь приходит в восторг и так затрепывает пришельца, что у того отваливаются ноги.

— Как же ему жить без ног! — восклицает Дэн, подгибает колени и падает на диван, притворяясь, что у него тоже отвалились ноги.

Моголь визжит и прыгает по его спине.

— Элли, запрыгивай! — вопит Моголь.

— Нет уж, увольте, — отвечаю я.

Моголь все так и скачет от восторга, когда папа и Анна уходят в ресторан. Анна оставляет нам всяких вкусностей к чаю, а папа даёт десятку — вдруг мы решим отправиться в «Макдоналдс».

И мы решаем пойти в «Макдоналдс». Подвезти нас некому, а идти добрых полчаса. Ну ничего, может быть, Моголь наконец-то выдохнется.

Вначале я немного стесняюсь — вдруг наткнусь на знакомых. Но в этот час в зале одни семьи с детьми. Дэн начинает дурачиться, будто мы тоже семья — мама, папа и малыш Яйцек. Моголь на седьмом небе от радости. Вот уж не ожидала, что мальчишки способны играть в «понарошку». А у него здорово выходит. Раньше я не знала равных Надин, теперь она вроде как переросла эти игры, а Магда никогда и не любила дурачиться.

А на обратном пути я встречаю старого знакомого. Ну, не то чтобы я была с ним накоротке… Но я столько о нем передумала, что кажется, будто знаю его всю жизнь. Я смотрю на него — и у меня такое чувство, словно на миг правда и вымысел смешались. Но затем все встаёт на свои места. Настоящий Дэн идёт рядом со мной, а на углу стоит Дэн из моих снов, хотя вряд ли он Дэн и уж точно не вспоминает обо мне.

С ним кое-кто ещё. Не девушка. Другой парень, почти такой же красивый, только голубоглазый и темноволосый. Блондин в чёрном, брюнет в белом. Они здорово смотрятся вместе. И тут я понимаю… Они пара!

Они болтают и смеются, всецело поглощены друг другом, но, когда мы проходим мимо, блондин замечает меня.

— Старые знакомые! — говорит он.

— Привет! — говорю я и улыбаюсь с лёгкой грустью.

Настоящий Дэн смотрит на него во все глаза.

— Твой знакомый? — спрашивает он немного погодя.

— Да. Пожалуй. Что-то вроде того.

— Такого любая полюбит, — вздыхает Дэн, и теперь грусть звучит в его голосе. Он оглядывается. — О. Так он встречается с парнями?

— Выходит, так, — вздыхаю я.

— А вы с Элли встречаетесь? — спрашивает Моголь.

— Определённо, — говорит Дэн.

— Нет, нет и нет, — горячусь я.

Мы с Дэном просто друзья. Не спорю, с ним весело. Мы здорово провели день. С ним можно не задумываться, о чём говоришь. И хотя он все такой же безнадёжный псих, оказалось, он храбрый псих. И остроумный. И выдумщик, каких мало. Подумаешь, не самый стильный с виду. В конце концов, я и сама не красотка вроде Памелы Андерсон. Он не крутой. А может, по-настоящему крутым ребятам и не важно, считают их крутыми или нет? И все же ему никогда не стать моим парнем, потому что у меня к нему нет чувства. Такого, как у Джульетты к Ромео. Я не сгораю от любви, как она. И не томлюсь от страсти.

И все же…

Мы продолжаем игру в маму и папу, пока купаем Моголя и укладываем его спать (приходится как следует повозиться). А затем берём чипсы и кока-колу и усаживаемся перед телевизором. Мы дружелюбно болтаем и похрустываем чипсами. Смеёмся над старой шуткой — и тут Дэн тянется ко мне, а я тянусь к нему. И — угадайте, что случается? Мы целуемся. Мой первый настоящий поцелуй. Все выходит не так, как я представляла. Я не лопаюсь со смеху. Мне даже приятно. Хоть со мной всего-навсего Дэн.

А может, как раз потому, что со мной Дэн…

ДЕВЯТЬ ИДЕАЛЬНЫХ ПАР

1. Ромео и Джульетта.

2. Джон Леннон и Йоко Оно.

3. Королева Виктория и принц Альберт.

4. Кермит и мисс Пигги.

5. Джулиан Клэри и чудо-собачка Фанни

6. Джейн Эйр и мистер Рочестер.

7. Элизабет Беннет и мистер Дарси.

8. Мортита и Гомес Адамс.

9. ЭЛЛИ И ДЭН???