Так странно брести по коридору к кабинету миссис Хендерсон. Ничего не попишешь, в этом году миссис Хоккейная Клюшка будет нашим классным руководителем. Да что с этими физкультурниками? Она придирается ко мне с самого седьмого класса.

— Шевелись, Элеонора!

— Элеонора, научись, наконец, попадать в кольцо!

— Хватит волочить ноги, бегом, бегом!

Пришлось изобретать уловки. То страшный приступ головной боли, то дико схватывает живот — но она быстро меня раскусила. И заставила пробежать шесть кругов по хоккейной площадке за симулянтство, и стоило мне слегка притормозить, угрожающе дудела в свисток.

Терпеть не могу миссис Хендерсон. И физкультуру тоже. Магда иногда отлынивает вместе со мной, притворяется, что ей плохо. Она тоже не любит физкультуру: от бега растрепывается причёска, а о неудачно брошенный мяч можно сломать ноготь. Но когда увильнуть не удаётся, Магда носится по площадке как ураган, может забросить шесть мячей подряд или выбить шайбу через все поле.

Хоть Надин ещё хуже меня. Грациозная с виду, она совсем не умеет бегать и выбрасывает локти и колени под невероятными углами, как сломанная марионетка с безвольно повисшей головой.

Не могу дождаться встречи с Магдой и Надин. Мы не виделись больше месяца. Я вернулась из мокроты Уэльса только вчера. Но ноги сами з-а-м-е-д-л-я-ю-т шаг. Туфли скрипят на свеженачищенном паркете. Коричневые, как предписывают школьные правила, уродливые, настоящие калоши, страшная помойка. В других школах девчонки носят что хотят — каблуки, кеды, «мартинсы»… Какие «шеллис» я видела на витрине! На каблуке, конечно, приличном таком каблуке, зато бронзовые, блестящие, сексуальные, глаз не отвести. Бронзовый — почти что коричневый. Во всяком случае, коричневатый. Я умоляла Анну купить мне их для школы, но она не позволила. Это нечестно. Я должна страдать из-за того, что она носит плоские старушечьи «лодочки». Она на пару сантиметров выше папы и стесняется носить каблуки.

— Элеонора Аллард?

Ой-ой-ой. Мисс Трампер, замдиректора. Едва ли не хуже миссис Хендерсон. Учебный год начался каких-то пять минут назад, а она уже вышла на тропу войны. Мне её жаль. Старые перечницы позабыли, как радоваться жизни.

— Что это ты шныряешь по коридору, Элеонора Аллард?

— Я… я ничего, мисс Трампер.

— Вижу. Кто твой классный руководитель?

— Миссис Хендерсон. — Я киваю на дверь прямо перед собой.

— Почему же ты жмёшься под дверью? Тебя с позором выгнали из класса, и пяти минут не прошло?

— Нет! Я просто опаздываю.

— Тогда вперёд, Элеонора. Живо!

Я хватаюсь за ручку. Внутри миссис Хендерсон громогласно вещает о тысяче и одном правиле, которые не позволено нарушать новоявленным «нептуншам». Чуть не забыла — полный маразм, каждый класс носит название одной из планет: Венеры, Марса, Меркурия или Нептуна. Уран им чем-то не приглянулся. Мы — «нептунши» с маленькими трезубцами на значках. Тоска смертная. И потом, Нептун ни одной из нас не нравится. Магда хочет быть «Венерой», Надин — «марсианкой», она любит батончики «Марс»; а я бы выбрала Меркурий, покойный Фредди Меркьюри был такой лапочка…

— Элеонора! — мисс Трампер застывает на середине коридора. — Ты что, в ступор впала?

Ай-ай-ай, какие мы остроумные.

— Нет, мисс Трампер.

— Быстро в класс!

Я делаю глубокий вдох, поворачиваю ручку — и ныряю в класс. Вот и миссис Хендерсон, сидит на учительском столе, болтая ногами. На ней отвратительная юбка в складку — все же классная дама, — а под юбкой голые ноги, носки по щиколотку и кроссовки, вот-вот сорвётся в спортзал, только закончит первый в этом году разнос.

Я сразу же получаю целых два нагоняя. И таких громких, что уши распухают, как у слонёнка Дамбо. Грозные восклицания: «Первый день!», «Лень, небрежность!» и наконец: «Никуда не годная!»

Я наклоняю голову и делаю вид, что охвачена стыдом и раскаянием, лишь бы миссис Хоккейная Клюшка угомонилась. И украдкой ищу глазами Магду и Надин. Здорово, они успели занять место на троих на последней парте. Надин приветственно шевелит пальцами. Наконец миссис Хендерсон переводит дух и отсылает меня на место.

— Привет, красотка! — шепчет Магда.

Надин суёт мне жвачку, я усаживаюсь между ними — и школьный год наконец начинается. Ещё спасибо, старуха Хендерсон не оставила меня после уроков за опоздание в первый же день!

В первые дни всегда голова идёт кругом. Новое расписание, новые учебники, каждый учитель считает своим долгом произнести короткую речь о том, что «вы, девочки, теперь девятиклассницы». Перемена, и Крисси показывает нам фотографии с Барбадоса, где она провела лето, а Джесс рассказывает, как прыгала на верёвке с моста, и пытается тут же все это показать — и до самого обеда у нас не выходит побыть втроём, только Магда, Надин и Элли.

После обеда мы уходим в наш любимый закуток, на ступени, ведущие к школьным шкафчикам. Тут мы просидели все большие перемены за два года. Но сегодня здесь полно семиклашек. Они делают стойки на руках, опираясь о стену и заправив юбки в отвратительные форменные серые панталоны, — для них они в новинку.

— О-хо-хо, мелюзга, — цедит Магда. — Шли бы помахать ножками в другом месте. Не мешайте нам, милочки.

Семиклашки поправляют юбки, глупо хихикая, и разбегаются, стоит Магде хлопнуть в ладоши.

— Так-то лучше. — Магда осторожно усаживается. Её юбка на добрых шесть сантиметров короче моей. Неловкое движение — и все увидят её панталоны. Далеко не форменные, скажу я вам.

Надин устраивается рядышком и скидывает стоптанные туфли. Сквозь колготки просвечивает ноготь, накрашенный чёрным лаком.

Я сажусь на ступеньку. Меня охватывает внезапный прилив нежности к подругам.

С Надин мы были не разлей вода с самого детского сада. Мы вместе играли в «домике Питера и Венди»: разводили ядовито-зеленую жижу и «травили» ею кукол. Мы прошли лучшими подругами через младшие классы, играли в ведьмочек на переменах, в русалок в бассейне и в маленьких привидений, когда ночевали друг у друга. Мы поклялись быть друзьями навек, никому между нами не вклиниться. Но в седьмом классе нам не позволили сесть вместе. Всех рассадили по алфавиту. Моей соседкой стала Магда.

Вначале Магда меня слегка пугала. В одиннадцать лет у неё уже была вполне сформировавшаяся фигура, она носила взрослые причёски и густо красила ресницы, так что взгляд становился загадочным. А ещё выщипала брови в ниточку и взяла манеру слегка приподнимать их, удостаивая вас второго взгляда.

Первую неделю Магда со мной едва разговаривала. А потом посреди урока я принялась разрисовывать обложку тетради. Я изобразила крутую стильную кошечку Магду. С длинными усиками и пушистым хвостом. И рядом себя, маленькую жирную мышку, до смерти напуганную, с дрожащим носом и кривыми лапками. Магда заглянула мне через руку и сразу догадалась, что к чему.

— Элли, да это же супер! — воскликнула она.

Я нарисовала ещё пару картинок, и она снова меня похвалила. После этого мы подружились. И Магда решила, что я должна стать её лучшей подругой.

Только у меня уже была лучшая подруга — Надин. И ей Магда совсем не нравилась. Но однажды Магда позвала меня к себе, и я буквально силком затащила Надин с собой. Я стеснялась идти одна, думала, наша крутая Магда и дома такая же неприступная. И ошиблась. Все с точностью до наоборот: у Магды славная, шумная, весёлая семья, которая ни на секунду не забывает о дочери. Дома Магда ребёнок. Всеобщая любимица. Хорошенькая маленькая умница. А потом она завела нас с Надин в свою спальню, достала косметичку и как следует над нами поработала. Внезапно у меня за очками оказались огромные карие глаза и объявились скулы — Магда слегка провела по моим щекам румянами. Я никогда раньше не пробовала краситься и нашла, что выгляжу потрясающе. Надин только воротила нос. Но Магда не сдалась и превратила её в настоящую готическую вампиршу: белое как мел лицо, чёрные губы, выразительно подведённые глаза. У той рот расплылся до ушей, когда она увидела в зеркале новую сногсшибательную Надин. И она тоже захотела дружить с Магдой.

Мы были закадычной троицей весь седьмой и восьмой класс — до тринадцати лет. Впрочем, Магде почти четырнадцать, а Надин будет четырнадцать в декабре, и лишь мне ждать аж до июня.

Это слегка раздражает. Я и выгляжу младше подруг, низенькая и круглая, с мерзкими пухлыми щёчками. И противными ямочками — только их мне не хватало! Магда всю жизнь выглядела старше, а в этом году высветлила пряди и кажется совсем взрослой. Но Надин всегда была сущим ребёнком, лицо сердечком, чёрные волосы ниже плеч — будто Алиса из Страны чудес навыворот. Но за лето она… изменилась.

— Ну, начинайте, сто лет вас не видела! Где вы пропадали? — говорит Магда и без остановки заводит рассказ о своих испанских каникулах, как ей подмигивали все официанты, а спасатель у бассейна норовил схватить её и бросить в воду, а другой парень, почти совсем взрослый, порывался купить ей выпивку в баре…

В общем, все как обычно, я толком и не слушаю, а разглядываю Надин. Она тоже не очень-то вникает, наклонилась вперёд и скрыла лицо под чёрным бархатом волос. Тщательно выводит фломастером татуировку на запястье: аккуратное сердечко с виньетками. Что-то новенькое: раньше она украшала себя черепами и пауками.

— А ты что, Надин? — спрашиваю я, едва Магда умолкает.

— А что я? — отвечает Надин. — Ты про каникулы? Я тебе обзавидовалась. Нет, я не про Уэльс, конечно. Но я-то попала в ад. Кругом тупое веселье. Ужасные очереди, обручи с ушами Микки-Мауса, гигантские мультяшные герои — только представь, машут всем руками. Ярко, пёстро, в глазах рябит. До боли.

— Ползи в свой гроб, мисс Вампирша, — хохочет Магда. — Наташа-то наверняка осталась в восторге.

Наташа — младшая сестра Надин. Мы её не выносим, но Магда — это что-то, она любит возиться с мелюзгой. Даже Моголь ей по душе. Она говорит, что всегда мечтала о братике или сестричке.

— Наташа слопала четыре порции мороженого, и её вывернуло прямо на новенькую розовую кофточку с Минни, — сообщает Надин. И старательно выводит посреди сердечка имя.

Я наклоняюсь ближе:

— Лайам?

Надин краснеет. Надин никогда не краснеет — по-моему, в ней просто не хватает крови, — но тут я ясно вижу пятна румянца за чёрными прядями волос.

— Лайам? — удивляется Магда. — Не знала, что ты фанатка «Оазиса».

— Да не тот Лайам, — говорит Надин.

Магда недоуменно глядит на меня. Я трясу головой. И мы оборачиваемся к Надин.

— Так что за Лайам? — спрашивает Магда.

— О, — говорит Надин. И замолкает. — Мой парень.

Мы смотрим на неё во все глаза.

— Твой парень?!

Я чуть не падаю со ступенек. У Надин — парень. Просто не верится! Надин нашла парня раньше, чем я. Раньше, чем Магда! За Магдой волочатся многие — так она рассказывает, — но она ещё ни с кем по-настоящему не встречалась.

— Парень — в смысле парень ?— произносит Магда. Она потрясена не меньше меня.

— Надин, ты на мальчишек и не смотришь, — замечаю я.

— Лайам другой, — говорит Надин. — И он не мальчишка. Он взрослый. Ему семнадцать, и он студент.

— И где ты его откопала? — подозрительно спрашивает Магда. — Не помню, чтобы ты о нем рассказывала.

— И правда, что же ты нам о нем не писала? — подтверждаю я.

Пока я мокла в Уэльсе, писала Магде и Надин чуть не каждый день. Магда себя не утруждает. Шлёт открытки: «Люблю, целую, Магда», — очень мило, но толком ни о чём не говорит.

С Надин переписываться куда веселее — получаешь кипу страниц, исписанных аккуратным косым почерком, из конверта летит звездопад блёсток. Этим летом она помешалась на новой готической группе, увлеклась картами Таро и, как всегда, изнывала от родительских придирок. Отец вечно нудит, что она могла бы заниматься получше, хотя Надин входит в тройку первых учеников. Он хочет, чтобы она стала первой по всем предметам, но как обогнать нашу Амну, чей мозг мощнее компьютера? Она гений, лучшая во всем, с ней не сравниться, как ни пытайся. А мать раздражает в Надин буквально все — одежда, причёска, макияж. Мать хочет, чтобы Надин была яркой бездумной бабочкой, этакой американской капитаншей команды болельщиц. А Наташа — Кошмар в Белых Носочках, маменькин ангелочек и исчадие ада наедине с Надин.

Словом, все как обычно, о Лайаме ни намёка. Я не на шутку обижена. Я-то думала, у нас с Надин нет друг от друга секретов.

— Почему ты ничего мне не сказала? — Голос дрожит, будто я сейчас разревусь.

— Мы только-только познакомились. — Надин вытягивает руку, любуясь сердечком на запястье.

— А! — поднимает брови Магда. — Ты просто увидела его и размечталась, так? Ты с ним не встречаешься по-настоящему?

— Он твой парень только в мечтах, — радуюсь я и уже открываю рот, чтобы рассказать про потрясающего блондина, которого встретила по пути в школу.

— Нет-нет. В субботу у нас было свидание, — говорит Надин. — Мы столкнулись утром в музыкальном магазине. Мы искали один и тот же диск, оставался последний, и он уступил его мне.

— И прямо так с ходу взял и пригласил на свидание? — Я не верю своим ушам.

— Ну… сначала мы потрепались. Он трепался, а я никак не могла придумать, что сказать. Стояла и сгорала со стыда, пытаясь вставить хоть слово. А потом он сказал, что в «Вилли Фокс» выступает классная группа, и пригласил меня пойти. И я согласилась. Хотя я никогда не была в «Вилли Фокс». И вообще ни в одном клубе. Вы же знаете моих. Они с ума сойдут, если узнают, и я наврала, что Элли вернулась из Уэльса и мы идём к Магде праздновать, а потом твой, Элли, папа отвезёт меня домой. Концерт шёл дотемна. Надеюсь, ты не против.

— И ты не побоялась пойти одна?

Вот это да, просто невероятно! Наша тихоня Надин. Закрывается вечерами в спальне и слушает завывания вампиров. Никуда не ходит.

— Лайам тебя не продинамил? — спрашивает Магда.

— Знаешь, как я боялась. Так страшно было заходить в бар одной. Ещё вышвырнут, я ведь школьница, — говорит Надин.

— Что же ты не позвонила? Я бы тоже пошла, — говорит Магда.

— Знаю. Боялась, ты его отпугнёшь. Или он бросит меня ради тебя, — признается Надин.

Магда кивает.

— Я думала, только загляну внутрь — всегда могу сбежать, если не понравится. Но Лайам уже ждал. Он заплатил за концерт, а потом отвёз меня домой. До угла. Я попросила высадить меня на углу, чтобы родители не увидели нас вместе. В субботу мы снова встречаемся, я совру, что иду к тебе, Элли, ладно?

— Конечно. Всегда пожалуйста. — Я ошеломлена.

— Как он из себя? — спрашивает Магда.

— Потрясающий, сил нет. Стильный, тёмные волосы, задумчивые карие глаза.

— А он знает, сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Теперь знает. Сначала я соврала, что мне пятнадцать. И он ответил: «Почти в самый раз!» — хихикает Надин.

— Боже правый, — говорит Магда.

— Да, ну так вот, а потом я рассказала ему о вас, как мы дружим с Элли всю жизнь, а с Магдой два года, с седьмого класса — и сообразила, что проговорилась. А Лайам сначала вздрогнул — и принялся меня поддразнивать. Ему всё равно, что мне только тринадцать. Ну, почти четырнадцать. Говорит, я выгляжу старше.

— Ясненько, — говорит Магда. — И что? Вы целовались?

— Целый вечер.

— С языками?

— Конечно, — отвечает Надин. — Он потрясающе целуется.

У меня отвисает челюсть. Мы с Надин часто обсуждали французские поцелуи и решили, что это отвратительно — чужой слюнявый язык шарит у тебя во рту.

— Но ты считала… — начинаю я.

Надин хихикает:

— Считала. Пока не встретила Лайама.

— Приятно, правда? — говорит Магда. Она часто рассказывает нам о том, как целовалась с парнями.

Надин смотрит на меня чуть ли не с жалостью.

— Когда-нибудь и ты поймёшь, Элли, — говорит она. — Когда заведёшь себе парня.

Ну все, с меня хватит. Рот сам собой распахивается, и я слышу свой голос:

— Не беспокойтесь, у меня уже есть парень.

Я не успеваю прикусить язык.

Надин таращится на меня.

Магда таращится на меня.

Я сама будто вывернулась из-за очков и таращусь на себя.

Что я сказала?

Что я наделала?

Что я несу?

Но пути назад нет…

ДЕВЯТЬ ЗАВЕТНЫХ ЖЕЛАНИЙ

1. Хочу, чтобы у меня был настоящий парень.

2. Хочу быть сантиметров на пятнадцать выше.

3. Хочу похудеть на пять кило. Нет, даже на десять.

4. Хочу быть длинноволосой блондинкой.

5. Хочу кожаную куртку.

6. Хочу новые «шеллис».

7. Хочу, чтобы мне было восемнадцать лет.

8. Хочу, чтобы прекратились все войны, голод и болезни.

9. Хочу, чтобы мама была со мной.