Я шла по улице Лорел-Гров, разглядывая аккуратные домики 1930-х годов постройки, и смотрела на кустики лавра в декоративных синих кадках у каждой двери, подвесные фонари, гальку и папоротник в японских садиках. Неужели мистер Рэксбери живет на этой улице? Ведь ясно, что на человека с серьгой в ухе и художественными наклонностями здесь должны смотреть с глубоким подозрением.

Я еще раз проверила адрес, который он записал мне своим красивым ясным почерком на обороте школьной тетрадки. Впрочем, я не сомневалась, что помню его правильно. В сумке у меня была масса полезных вещей: альбом для рисования, карандаши, начатое шитье, два романа и книжка для малышей Пенелопы Лич из нашего магазина – на всякий случай.

Номер 28, 30, 32 – и вот я стою перед домом 34 по Лорел-Гров. На первый взгляд он ничем не отличался от остальных – черно-белый дом на две семьи со скошенной крышей и зеленой входной дверью. На второй взгляд – пока я шла по садовой дорожке – он оставался обычным, слегка обшарпанным домом с грязными резиновыми сапогами на крыльце и картонной книжкой «Паровозик Томас», засунутой в куст можжевельника. Не может быть, чтобы мистер Рэксбери жил здесь. По моим понятиям, у него должна была быть элегантная квартира с просторной светлой мастерской, где по стенам висят огромные холсты, а посередине стоит большой мольберт. Я представляла его стоящим с кистью в руках перед неоконченной работой – лицо сосредоточенное, а в бриллиантовой сережке дробится солнечный луч.

Тут дверь открылась, и на пороге появился мистер Рэксбери – в черных джинсах, синей майке и с босыми ногами. На руках он держал младенца – недовольно пищащую девочку с черными кудряшками. На ней была синяя распашонка и больше ничего. Розовая попка как раз помещалась у мистера Рэксбери на ладони.

– Привет, Пру. Извини, мы тут как раз меняем пеленки, да, Лили?

Лили сердито хныкала. Я неуверенно протянула к ней руку, но она отпрянула, прижалась головой к плечу мистера Рэксбери и разревелась уже не на шутку.

– Не обращай внимания, ей просто уже пора спать, – сказал мистер Рэксбери. – Заходи.

Я шагнула в прихожую и прошла за ним в бежевую гостиную. Ковер был завален деревянными кубиками, восковыми карандашами и мягкими игрушками.

– Извини! Мы сейчас мигом наведем порядок. Я только надену на Лили памперс. Марианна наверху, купает Гарри. Она сейчас спустится. Хочешь кофе? Или колы, или еще чего-нибудь? Я тебе сейчас покажу, как включается телевизор.

Он говорил всю эту скучную повседневную чушь, держа на руках брыкающегося младенца, но при этом не сводил с меня глаз. И эти глаза говорили: «Ты только послушай, как я несу эту мещанскую чушь – образцовый папаша. На что я похож!»

– Все в порядке, – сказала я. – Я приберу в гостиной, пока вы переодеваете ребенка.

Я могла бы, наверное, и памперс надеть, но мне не хотелось разводить у него на глазах неумелую возню, скрепляя какие-нибудь не те застежки.

Он благодарно улыбнулся и пошел наверх со своей маленькой крикуньей. Я опустилась на четвереньки и стала собирать игрушки. Ковер был грязноват – по нему не мешало бы пройтись пылесосом. Мама бы постеснялась показать свой дом в таком виде постороннему человеку. Но, может быть, миссис Рэксбери было на это просто наплевать? Я представила себе, как она валяется на диване перед телевизором, лениво жуя шоколад, пока малышка заходится от крика, а мальчик громит гостиную.

Зачем понадобилась мистеру Рэксбери такая жена? Неужели ему не нужен творческий, талантливый человек рядом? Сам он такой шикарный и стильный. Может быть, ему стоило бы завести еще кого-то?

Тут в комнату вошла миссис Рэксбери. Я смотрела на нее с удивлением. Она вовсе не была той расхлябанной толстухой, какую я себе вообразила. Передо мной стояла обыкновенная светловолосая молодая мама, уже стройнее, чем на той фотографии, хотя трикотажное платье было ей чуть-чуть тесновато.

– Привет! Ты, конечно, Пруденс. Меня зовут Марианна. Извини, ради бога, давай я сама это сделаю. Я хотела прибраться до твоего прихода, но у меня как раз такой день, и дети сегодня как с ума посходили.

У меня, видимо, стало испуганное лицо. Она рассмеялась.

– Не волнуйся, все будет в порядке. Они ночью спят как убитые. Гарри немножко скандалит перед тем, как лечь, но это ненадолго.

В этот самый момент сверху раздался рев Гарри:

– Мама! Возвращайся сейчас! Ты мне нужна сейчас! Почитай мне сказку сейчас!

Миссис Рэксбери приподняла брови и вздохнула.

– Кит, разберись там с ним! – крикнула она наверх и обернулась ко мне. – Гарри немножко не в себе, потому что мы очень давно никуда не уходили. Он скоро успокоится, не волнуйся. Кит прочитает ему еще одну сказку, чтобы он не заводился, и после этого он уснет, я уверена. Но если он вдруг очень уж разволнуется, звони нам прямо в ресторан. Я оставила номер своего мобильного у телефона. Даже не знаю, зачем нам понадобилось в ресторан. Я в полдник поела рыбных палочек за компанию с Гарри, хотя мне нужно соблюдать диету. Это платье все еще мне тесно. Очень страшно выглядит, как ты считаешь?

– Нет-нет, вам очень идет, – соврала я.

Меня обезоруживала ее манера говорить со мной, как будто мы старинные подруги. Я вовсе не хотела с ней дружить. Я не хотела, чтобы она так мило со мной разговаривала.

Впрочем, с мистером Рэксбери она разговаривала совсем не так мило. Гарри продолжал визжать.

– Слушай, Кит, ты что, не можешь почитать Гарри сказку?

– Я, видишь ли, сейчас переодеваю Лили! – крикнул он в ответ.

– А ты не можешь делать и то и другое? Ты не слыхал про многофункциональность?

Она вздохнула и поглядела на меня:

– Эти мужчины! Поменять пеленку для них – целое дело. Такое впечатление, что он каждый раз ждет за это ордена.

Я неловко ерзала, не зная что сказать.

– Ах да, прости, он же твой учитель. Ну и как он в школе? Безнадега?

– Он замечательный учитель! – сказала я чопорно. – Я уже очень многому у него научилась.

– Ах да, ты любишь рисование. Кит мне много про тебя рассказывал.

Мне хотелось расспросить ее подробно, что он рассказывал, хотелось, чтобы она повторила мне каждое слово, но я стеснялась.

– Рисование – мой любимый предмет, – сказала я вместо этого. – Я хочу поступить в художественный институт.

– Ясно. Постарайся только не стать в результате учителем рисования в школе, Пруденс.

Я пробормотала что-то невнятное. Она стояла на цыпочках и разглядывала себя в зеркале у вешалки.

– Это платье слишком тесное, особенно если я собираюсь хорошо поужинать. Вообще-то я хотела пойти в кино, но мы не нашли ничего интересного. Пожалуй, я лучше надену синюю блузку и белые брюки. – Она посмотрела на меня. – Везет тебе, что ты такая худышка. Берегись, я была почти такая же, пока не родила Гарри. Страшное предупреждение: не рожай детей! Тебе, наверное, стоит пока пойти с ними познакомиться. Разберись там, пока я переодеваюсь. А то Кит, боюсь, надел памперс на Гарри и пытается читать «Груффало» Лили.

Когда я вошла, мистер Рэксбери сидел на кроватке Гарри, прижав мальчика к груди и держа Лили на коленях. Она была все еще без памперса, а Гарри монотонно бубнил:

– Не хочу, чтобы ты читал, папа, хочу, чтобы мама.

Дети мне не особенно нравились. Гарри был из породы упрямых малышей, которые вечно ноют, канючат и жалуются. Лили казалась более симпатичной, но при взгляде на ее креветочно-розовые ножки и голую попку меня подташнивало. Тем не менее я изобразила улыбку.

– Какие милые дети! – Я даже прихлопнула в ладоши, как бы аплодируя.

– Кто эта большая девочка? Я ее не люблю, – заявил Гарри.

– Это Пруденс. Она посидит сегодня вечером с тобой и Лили, – отозвался мистер Рэксбери.

Это было, конечно, не очень умно с его стороны. Гарри ответил, как и следовало ожидать, воплями о том, что я ему не нужна, он меня не любит, и папу он не любит, и хочет маму. Миссис Рэксбери влетела в комнату в наполовину надетой синей блузке.

– Я здесь, Гарри. Все хорошо, мой сладкий! – Она тяжело вздохнула. – Кит, господи ты боже мой! Ладно, я разберусь с детьми, а ты иди переодеваться.

– Переодеваться?

– А что, ты собираешься идти в «Ла Террацу» в этих кошмарных джинсах?

– Хорошо, хорошо.

Я не понимала Марианну. Мистер Рэксбери выглядел в своих джинсах великолепно. Почему она все время разговаривает с ним, как с идиотом?

Она взяла на руки Лили.

– Ну иди, иди к мамочке. Кому надо надеть памперс на розовую попочку? – ворковала она тоненьким голоском.

Лили дрыгала ножками, как лягушка, а потом описалась прямо на белые брюки миссис Рэксбери. Та вскрикнула, сказала мистеру Рэксбери, что это он во всем виноват, и помчалась менять одежду, зажав под мышкой мокрую хнычущую Лили.

Мы с мистером Рэксбери переглянулись – и оба с трудом удержались от смеха.

Он многозначительно поднял брови и пошел к себе переодеваться.

– Давай я почитаю тебе «Груффало», Гарри, – сказала я медовым голосом образцовой няни.

Гарри сердито оттолкнул книжку и наполовину скрылся под простыней.

– Противная вонючая большая девчонка! – выкрикнул он, с головой исчезая под одеялом.

Я просунула к нему голову.

– Не серди меня, маленький мальчик! Вылезай, я тебе почитаю твою книжку и, если ты будешь себя хорошо вести, дам тебе шоколадку, когда мама с папой уйдут.

– Целую большую плитку? – спросил Гарри.

– Смотря как ты себя поведешь.

Он тут же превратился в ангела и ласково попрощался с мамой и папой. Я поняла, что с детьми нужно применять пряник, то есть плитку шоколада. Если у меня когда-нибудь будут дети, они будут вести себя безупречно с самого беззубого младенчества.

Лили была слишком мала для подкупа, но и без этого вела себя неплохо. Она была похожа на крошечного снеговика в своей белой пижамке. Я взяла ее на колени, сидя на кроватке Гарри, и помахала ее маленькой ручкой мистеру и миссис Рэксбери.

– Ты уверена, что справишься, Пруденс? – спросила миссис Рэксбери. – Ты сама выглядишь такой маленькой…

– Мне пятнадцать лет, – сказала я.

Мне действительно будет пятнадцать на будущий год.

– Так много? – с сомнением сказала она, одергивая юбку. На ней снова было то тесное платье. – Тебе уже приходилось сидеть с детьми, да?

– Я много сидела с моей младшей сестрой, – честно сказала я. – Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Как только они вышли за дверь, я достала шоколадку. Гарри уплел всю плитку, причем мне приходилось все время вытирать ему рот, чтобы на простыне не осталось коричневых разводов, а когда глаза у него стали закрываться, я взяла его зубную щетку и счистила остатки шоколада с зубов. Он что-то проворчал, раскинувшись в полусне, а потом повернулся на бок и уткнулся носом в мягкий живот своего плюшевого мишки.

Лили немного поплакала, когда я осторожно положила ее в плетеную колыбельку, но я погладила ее мягкие кудряшки, и она успокоилась.

– Ну вот, – прошептала я.

Несколько минут я смотрела на уснувших детей. Сейчас в них не было ничего раздражающего. Милые детишки. Мне всегда казалось, что я никогда не захочу иметь детей, но теперь я стала в этом сомневаться. Я представила себя на месте миссис Рэксбери. Это мой дом, мои дети, мой муж.

Сердце у меня бешено заколотилось при этой мысли. Я на цыпочках вышла из спальни и облокотилась на перила лестницы. Потом заглянула в ванную, где было все еще жарко и влажно, пощупала два больших сырых махровых полотенца, пытаясь угадать, какое из них – его. Посмотрела на зубные щетки в стакане и подумала о его ровных белых зубах и особенной улыбке. Взглянула на бритву и представила, как она скользит по его намыленным щекам, осторожно огибая аккуратную бородку. Увидела расческу и представила, как она продирается сквозь его блестящие темные волосы. Потом перевела глаза на два махровых халата на крючке. Они казались одного размера. Я осторожно понюхала каждый. Одно слегка попахивало кремом для лица и духами.

Я сняла с крючка другой халат – его, сунула руки в рукава и запахнулась поплотнее. Мне казалось, что это он обвил меня руками и прижал к себе. Я на мгновение закрыла глаза. Когда я их открыла, то почти ожидала увидеть в затуманенном зеркале его улыбающееся отражение за моим плечом.

Я неохотно вылезла из халата и аккуратно повесила его обратно ко второму, вдруг испугавшись, что они висели каким-нибудь особенным образом.

Щеки у меня горели, руки дрожали. Я велела себе немедленно спускаться вниз и взяться за книжку или за уроки. Я могла посмотреть телевизор! Я знала, что Грейс и мама захотят посекундного отчета о каждой программе, включая рекламные паузы.

Но мне не удалось себя заставить. Ноги сами поднесли меня к дверям следующей комнаты – их спальни. Я затаила дыхание и толкнула дверь. Не знаю уж, что я ожидала увидеть. Во всяком случае не эту обычную неприбранную комнату с разбросанной по желтому одеялу одеждой и вываленной на туалетный столик неряшливой косметикой. Я с любопытством перебирала баночки и тюбики, мазнула щеку ее кремом для лица, провела пуховкой от пудры по носу, прикоснулась к губам ее розовой помадой. У помады был тошнотворно сладкий вкус. Интересно, нравится это ему, когда он ее целует? А может быть, он ее уже и не целует? Нет, целует, конечно. У них ведь есть дети.

Я взглянула на их кровать. У желтого пододеяльника не хватало половины кнопок, из вышитых цветов на подушках свисали нитки, валик в изголовье выцвел. У мистера Рэксбери такой острый глаз на все. Как он может спать в этой неопрятной комнате?

Я подошла к белому встроенному шкафу и открыла его. С одной стороны висели ее вещи, слегка помятые, наполовину свалившиеся с вешалок – розовые, сиреневые, бледно-желтые, бежевые, темно-синие и коричневые. С другой стороны располагалась его одежда – в основном черного Цвета, кое-что из голубой джинсовой ткани. Я опустилась на колени и стала разглядывать его ботинки, надев их на руки и сплясав ими легкую чечетку. У него изящные маленькие ноги. Я аккуратно поставила ботинки на место.

Потом я заглянула в комод. Мне хотелось найти там что-нибудь запретное и тайное, но я увидела всего лишь нижнее белье, носки, коричневый клубок ее колготок, словно гнездо мягких змей.

Я перебрала книги по обеим сторонам кровати. Она читала дамские романы в пастельных обложках под цвет ее блузок – романтические истории об одиноких женщинах в поисках истинной любви. У него набор был нестандартный – потрепанный пингвиновский «Дэвид Копперфильд», Джон Апдайк, Ханиф Курейши. Я помнила, что у нас в магазине есть «Дэвид Копперфильд» и несколько романов Апдайка, а в коробках на складе можно, наверное, откопать и Курейши. Я могу все это прочитать, а потом между делом упомянуть в разговоре, и он поразится, какие у нас схожие вкусы.

Нет, его не проведешь. Он догадается, что я забралась в его спальню и рылась в книгах у его кровати. Я поспешно собрала их обратно в стопку и тихонько вышла. Потом еще раз взглянула на детей, чтобы как-то оправдать свое присутствие, и спустилась вниз.

Я сделала себе кофе – черный и крепкий, чтобы чувствовать себя взрослее, хотя меня от него знобило. Но тут я увидела большую стеклянную вазу с конфетами и шоколадом и напрочь забыла, какая я взрослая. Мама делала домашние ириски, помадки и трюфели, но мы никогда не видели полную вазу конфет, даже на Рождество. Невозможно представить, чтобы мистер Рэксбери всем этим лакомился. Это, конечно, она целый день грызет сладости и, наверное, тоже дает их Гарри за хорошее поведение.

Марианна сказала, чтобы я угощалась всем, что найду. Я протягивала руку то к тому, то к другому и наконец остановилась на белом сливочном трюфеле. Блаженно перекатывая его во рту, я взяла пульт телевизора и стала переключать каналы. У меня не хватало сил остановиться на чем-нибудь одном. Я чувствовала себя актрисой в собственной романтической мелодраме и наслаждалась этим.

Я сидела с ногами на диване и пыталась представить, как бы я сидела здесь каждый вечер рядом с мистером Рэксбери, уложив детей наверху. Что бы мы делали? Смотрели телевизор, читали книжки, разговаривали? Сидели бы мы на разных концах дивана или тесно прижавшись друг к другу?

Я почувствовала под диванной подушкой что-то твердое – похоже, маленькую книжку. Нет, это оказался блокнот для эскизов. У меня есть дома точно такой же. Я открыла его, затаив дыхание от любопытства. Рисунки для себя мистера Рэксбери! Я осторожно переворачивала страницы, боясь смазать уголь или мелок.

Здесь были быстрые зарисовки детей: Гарри на трехколесном велосипеде, бегущий Гарри, Гарри у телевизора, прижавший к подбородку плюшевого мишку. А вот Лили – лежит на спинке и брыкает ногами; с коркой хлеба на высоком стуле; смеющаяся, с широко открытым ртом и сощуренными глазами.

В блокноте были и наброски миссис Рэксбери: с Лили у груди, с книжкой у кроватки Гарри, и рисунок, посвященный ей одной. Она лежала на диване, закинув руку за голову; поза скрадывала ее большую грудь и толстый живот, делая формы соблазнительно-женственными.

Я нахмурилась при виде этого наброска, очень интимного и нежного, хотя миссис Рэксбери была здесь полностью одета. Мне хотелось вырвать из блокнота эту страницу. Усилием воли я заставила себя листать дальше. Эскизы растений, вазы с фруктами, дерево, несколько рисунков школы из окна рисовального класса. Было и несколько зарисовок учеников – мне особенно понравилась смеющаяся Сара, густо мажущая краской лист бумаги.

Я перевернула страницу и увидела портрет худенькой девочки с густыми вьющимися волосами, с большими темными глазами, сосредоточенно устремленными в пространство, в собственный воображаемый мир. На платье девочки был легко намечен клетчатый узор.

Это была я.