Хотя больше всего меня привлекали красота и поведение Мамбл, мне необходимо было получить элементарные знания об этих птицах. Я никогда не увлекался орнитологией – даже на самом любительском уровне. И все же я хотел понять, за чем же я наблюдаю. Я весьма отдаленно представляю научные принципы работы двигателя внутреннего сгорания, но мне все же хочется знать, что происходит под капотом автомобиля и как взаимодействуют его основные части. Эту главу можно рассматривать как руководство пользователя. Даже самое краткое знакомство с серыми неясытями оказалось весьма интересным.

* * *

В «Справочнике британских птиц» 1943 года серую неясыть очаровательно назвали «солидной». Первой неожиданностью для меня было кардинальное отличие внешности Мамбл от вида в разрезе (см. иллюстрацию на стр. 185). Мамбл являла собой чудо внутренней компрессии. Хотя в привычной позе сидя она напоминала распушенный пучок перьев высотой около двадцати пяти сантиметров, не считая хвоста, ее скелет, если вытянуть его от головы до когтей, должен был быть вдвое длиннее. Самым удивительным для меня стала длина ее тонкой, S-образной шеи – шейных позвонков у совы оказалось вдвое больше, чем у человека. Когда сова находится в покое, ее шея практически не видна. Она скрывается за обманчиво густым, пышным воротником из перьев. Шея совы складывается, как у лебедя. Благодаря такой длинной шее, сова может поворачивать голову под столь невероятными углами. Шея позволяла Мамбл проделывать трюк, который я видел крайне редко, но он производил на меня настолько неизгладимое впечатление, что я порой специально дразнил сову, чтобы она мне его продемонстрировала.

Строение скелета типичной серой неясыти

Инженеры лишь недавно изобрели по-настоящему эффективный гироскопический стабилизатор для танковых башен (потерпите, это действительно важно). Если вы смотрели фильмы, в которых современный боевой танк несется по пересеченной местности, стреляя на ходу, то наверняка обращали внимание, что танку удается сохранить прицел орудия, хотя сама башня вращается во всех направлениях. Эта задача была решена полвека назад, а решение стоило немало миллионов. Представьте же мой восторг, когда я увидел, что Мамбл может делать это автоматически.

Однажды я снял сову с жердочки, когда она сосредоточенно смотрела на что-то за окном. Мамбл переступила на мою руку, я опустил ее, но ее голова осталась неподвижной – не относительно ее тела, а именно на той же высоте и под тем же углом, что и на жердочке! Моя рука вместе с ее телом опускалась, а шея совы вытягивалась, перьевой воротник растягивался и становился уже, и ее голова оставалась зафиксированной во всех трех измерениях, тогда как ее тело опустилось на несколько сантиметров! Это было так странно, что я инстинктивно поднял руку – голова совы осталась на прежнем месте, а шея постепенно исчезала, телескопически втягиваясь в плечи, и перьевой воротник стал гуще.

Должен сознаться, что мне страшно захотелось поиграть с совой в йо-йо – поднимать и опускать ее, наблюдая за тем, как голова остается на месте, а шея вытягивается и втягивается. И я действительно проделал это несколько раз, глупо хихикая, пока Мамбл это не надоело, и она не соскочила с моей руки.

* * *

При определенном воображении легко представить, как скелет птицы развивался из скелета рептилий. Происходило это страшно давно, в верхнеюрском периоде. За сто шестьдесят миллионов лет эволюции в скелете все еще можно выделить голову, шею, корпус, таз, хвост и четыре конечности – все расположено примерно там, где мы этого и ожидаем. Однако простой схематический рисунок скелета не раскрывает нам и половины того, что нужно знать о совах.

Зарывшись в книги, я обнаружил, что тело Мамбл – и это вполне логично – устроено таким образом, чтобы обеспечить максимально эффективное соотношение веса и энергии. Когда-то я писал об авиации, и теперь не мог не заметить, что природа создала свой вариант самолета, состоящего из рассверленного алюминия и углеродного волокна, чтобы обеспечить силу и легкость. Дабы эта конструкция могла взмыть в воздух и лететь с определенной скоростью, она снабжена эффективным двигателем (сердцем и легкими), который потребляет значительное количество топлива (насыщенной кислородом крови), циркулирующего с высокой скоростью.

Когда я брал сову на руку, то всегда поражался ее малому весу при столь солидной внешности. И это объяснялось не только тем, что объем Мамбл по большей части состоял из перьев и воздуха между ними. Малый вес совы связан еще и с тем, что многие кости – части черепа, позвоночник, грудина, плечевые кости, ребра, таз и лапы – частично полые. А не делает ли это кости слишком хрупкими? В полых костях птичьего черепа имеются внутренние костяные перегородки, которые и защищают эти воздушные полости. Внутренности совы тоже устроены так, чтобы уменьшить вес птицы: создатель избавил сову от многого из того, что есть у нас, а часть парных органов заменил одиночными, которые столь же хорошо развиты и функциональны.

Многие кости тела совы – массивная грудина, лопатки, поясничные позвонки, ребра и тазовые кости – соединены таким образом, чтобы возникла жесткая «коробка», защищающая внутренние органы птицы. Самая заметная часть этого каркаса – большая грудина, к которой прикрепляются мощные летательные мышцы. Грудина соединена с плечами двумя крепкими костями, не позволяющими мышцам слишком сильно сдавить корпус птицы.

Внутри этого надежного фюзеляжа располагается «энергоподстанция», дающая Мамбл невероятную силу, необходимую для полета. Я говорю о сердце, которое относительно размеров тела птицы больше человеческого и бьется намного чаще. В состоянии покоя этот поразительный двигатель совершает около трехсот ударов в минуту (в четыре раза больше частоты человеческого сердцебиения). Это сердце (опять же относительно человеческого) перекачивает в семь раз больше крови под гораздо более высоким давлением.

«Карбюратор», который формирует топливо из крови и кислорода, – это пара легких. Относительно человеческих они довольно малы, но связаны с обширной вспомогательной системой циркуляции воздуха. Таким образом, в кровь птицы быстро поступает значительное количество полезного кислорода, чем объясняется и крепость тела птицы. У птиц имеется сеть из внутренних воздушных мешков (обычно их девять) – это дополнение к легким. Эти мешки действуют как меха: доставляют свежий, богатый кислородом воздух в легкие и делают это быстро, чтобы воздух не смешался с отработанным «выхлопным» воздухом, находящимся внутри системы. Восемь воздушных мешков серой неясыти расположены парами по бокам груди и живота, а девятый, имеющий форму перевернутого треугольника, располагается в верхней части по центру. Этот мешок имеет в верхних углах своеобразные трубки, которые выходят в плечевые кости птицы. Когда Мамбл делает вдох, воздух проходит через ее легкие и воздушные мешки и попадает прямо в крылья.

В отличие от млекопитающих, у птиц нет мышечной диафрагмы. Они дышат, расширяя грудную клетку. (Вот почему так важно, держа птицу в руках, не сжимать ее корпус – если ребра не смогут двигаться, птица не сможет дышать.) Почти невозможно заметить, как сова дышит. Нужно очень внимательно присмотреться, чтобы заметить легкие, регулярные движения перьев в нижней части спины между сложенными крыльями.

* * *

Читая об анатомии сов, я часто отвлекался, чтобы посмотреть на Мамбл, которая обычно скромно сидела рядом со мной. Я бормотал под нос: «Черт побери, милашка! В тебе оказывается много такого, чего не видно глазом!» Сначала меня поразило внутреннее устройство глаз совы. За невинным взглядом и дружелюбным помаргиванием скрывалось нечто такое, чего я раньше совершенно не понимал.

Глаза совы устроены практически так же, как и человеческие. За роговицей (прозрачной внешней оболочкой) скрывается мышечное кольцо радужки (цветная часть глаза). Это кольцо регулирует прохождение света через зрачок (черное отверстие в центре). На ярком свете зрачок сужается, в сумерках расширяется, таким образом регулируя количество света, попадающего на расположенный за зрачком хрусталик. Хрусталик фокусирует изображение того, что мы видим, на сетчатке – своеобразном экране, находящемся за глазным яблоком. Сетчатка оптическими нервами соединена с визуальным участком коры головного мозга, где и происходит распознавание образов.

Несмотря на базовое сходство, устройство этих компонентов глаза совы значительно отличается от человеческого. Самое очевидное различие – глаз совы не сферический. Он представляет собой усеченный конус, поддерживаемый кольцом мелких костных пластинок, образующих короткую, заостренную трубку. Мы можем сравнить форму глаза совы с лампочкой или – менее прозаически – с капсулой космического корабля «Аполлон». Суженный конец лампочки/капсулы – это роговица, радужка и зрачок, а широкое основание – толстый хрусталик. За хрусталиком глаз совы переходит в тупой конус, расположенный внутри черепа. На широком конце находится большая, изогнутая сетчатка, напоминающая теплоизоляцию «Аполлона». Расстояние от передней до задней части глаза Мамбл намного больше, чем у меня, хотя я обладаю довольно большой головой. Из-за удлиненной формы глаз не может вращаться в глазнице – внутри черепа просто нет места для того, чтобы обеспечить подобное движение. Глаза Мамбл направлены вперед и могут совершать минимальные движения. Зато этот недостаток полностью компенсируется длинной, гибкой шеей, обеспечивающей голове невероятную подвижность.

Сетчатка состоит из двух типов фоторецепторов. Палочки чувствительны к интенсивности света, колбочки обеспечивают цветовосприятие и разрешение – то есть способность различать мелкие детали. Фоторецепторы дневных птиц на восемьдесят процентов состоят из колбочек, что позволяет птицам воспринимать все цвета от красного, желтого, зеленого и синего до ультрафиолетового. А вот крупная сетчатка совы, покрытая отражающим слоем, содержит значительное количество палочек, что позволяет глазу функционировать в очень большом диапазоне освещенности. Плотность палочек в сетчатке Мамбл в пять раз превышает тот же показатель в глазу человека. Образ, формируемый на сетчатке совы, в две целых семь десятых раза более яркий, чем образ на сетчатке глаза человека. Некоторые специалисты считают, что сумеречное зрение у совы лучше, чем у любого другого позвоночного, и в этом отношении глаза неясыти достигли теоретического совершенства.

Ценой такой светочувствительности является снижение остроты или разрешения, которое составляет лишь двадцать процентов от того же показателя у дневных хищных птиц. Когда уровень света падает до минимума видимого диапазона, совы видят лишь контрастные пятна, хотя подобная темнота случается только в густом лесу. Если совы видят небо, то света им достаточно для четкого восприятия. В сравнении с глазом человека, у сов гораздо меньше колбочек и больше палочек. Ученые до сих пор спорят о том, способны ли совы различать цвета. Однако было установлено, что глаза неясытей чувствительны по крайней мере к желтым, зеленым и, в меньшей степени, к синим цветовым волнам.

Поразительная способность сов приспосабливаться к самым разным уровням освещенности приносит им большую пользу. Мнение о том, что на ярком солнечном свете совы ничего не видят, ошибочно. Днем они видят лучше, чем ночью. Когда мой домовый сыч Веллингтон находился в полумраке, его радужки представляли собой узкие желтые кольца, окруженные большими черными дисками. Когда он находился днем на улице, его зрачки сужались до черных точек на больших желтых дисках. Но он не стремился укрыться от солнечного света. Мамбл тоже не только не пряталась, но даже любила погреться на солнышке. Однако, поскольку внешняя поверхность ее глаз была очень темной, колебания размеров зрачка в соответствии с яркостью света казались незаметными. Глаза у Мамбл – крупные, слегка выпуклые и глянцево-черные. Отличить центральный зрачок от окружающей его радужки было невозможно. Но когда солнечный свет падал на ее глаза под особым углом, я видел небольшое различие между коричнево-черным внешним кольцом и угольно-черным центром.

Края век совы были кораллово-розовыми, а сами веки – верхнее и нижнее – покрыты чем-то, напоминающим светлую серо-коричневую замшу. Оба века закрывались, но при этом нижнее веко поднималось вверх, а не опускалось верхнее. Сова закрывала глаза во время сна или для их защиты – например, во время еды или ухаживания за собой. (Когда Мамбл была еще молода, я решил, что моргание – это знак приветствия, и стал медленно моргать ей в ответ.) Если сова хотела протереть глаза или защитить, не закрывая их, она опускала «вторичные веки» – особые мембраны, которые диагонально скользили от верхнего внутреннего к нижнему внешнему уголку глаз (совы закрывают эти мембраны и в момент нападения на добычу). У сов, в отличие от других птиц, эти мембраны не прозрачны. У неясытей они имеют молочно-голубоватый цвет и узкий прозрачный край. Если я смотрел на Мамбл в те моменты, когда она опускала эти пленки, мне казалось, что ее глаза из угольно-черных становятся пустыми и излучают зловещий серовато-синий свет.

* * *

Лицо Мамбл покрывали очень тонкие мягкие перышки, что делало его пушистым. Перышки имели бледный серовато-желтый оттенок, а вокруг внешних контуров глаз красовались шоколадно-коричневые концентрические полукружья. Мягкие линии того же цвета оттеняли основания ее выпуклых глаз. Мазок аналогичного «макияжа» украшал внутренние нижние уголки глаз, от чего они казались слегка наклонными. Лицевой диск совы окаймляла густая, узкая полоска крохотных, загнутых назад шоколадно-коричневых перьев. В центре наверху эта линия спускалась вниз и внутрь и утыкалась в треугольник коричневых перьев, направленных книзу. Этот треугольник шел от лба к клюву, а по краям был окаймлен белой полоской в форме буквы V. У неясытей острый, крючковатый клюв, который не мешает обзору. Густые перья на лице делают клюв короче, чем на самом деле. Клюв состоит из кости, но снаружи покрыт кератином. Цвет клюва Мамбл был тускло-желтым, у основания переходящим в бледно-серый. У основания клюва располагались ноздри, практически незаметные под перышками. В большинстве справочников говорится, что совы почти не обладают обонянием, но опытные заводчики с этим не согласны. То, что неясыти не трогают падаль в природе, но спокойно питаются мертвыми цыплятами в неволе, говорит о том, что они прекрасно понимают, насколько старым является мясо.

Вопрос обоняния птиц еще мало изучен. Чаще всего биологи изучают тех птиц, для которых это чувство важно – например, сумеречных новозеландских киви, охотящихся на земле, и некоторых кочующих морских птиц. Однако изучение болотной совы показало, что часть ее мозга, отвечающая за восприятие запахов – обонятельная луковица, по размерам не уступает луковице голубей и куриц и крупнее, чем у скворцов. И это важно, потому что голуби, курицы и скворцы активно пользуются обонянием. Доктор Грэм Мартин, из книги которого «Птицы ночи» я и почерпнул эту информацию, сухо замечает: «Не следует утверждать, что совы не нуждаются в обонянии». Кстати, доктор Мартин тоже долго держал у себя неясыть.

«Бакенбарды» Мамбл представляли собой напоминающие усы жесткие, мелкие перышки, которые расходились в стороны прямо от клюва. Они располагались «на переносице» и снизу окаймляли ее глаза. Совы удивительно плохо видят на близком расстоянии. Пользуясь клювом, они обычно закрывают глаза, чтобы защитить их. У основания этих «бакенбардов» расположено множество нервных окончаний, так что можно сказать, что они выполняют роль чувствительных рецепторов, которые передают информацию в мозг.

Обычно была видна только центральная часть клюва Мамбл – над коричневой «бородкой» среди светлых перьев, покрывающих ее шею. Однако во время зевания она раскрывала клюв, и его уголки оказывались прямо под зрачками. Крючковатая верхняя часть клюва накрывает нижнюю. Обе части имеют по краям острые пластинки, которые при закрытии действуют как ножницы. Клюв – это не только орудие убийства для совы. Это ее нож и вилка. Кроме того, клюв в некоторой степени выполняет роль «пальцев». Поскольку верхние конечности птиц предназначены исключительно для полета, птицам приходится подключать клюв для ощупывания и мелких манипуляций. Мамбл использовала свой мощный клюв для этой цели с поразительной деликатностью.

Я узнал, что в языке птиц имеется кость, а вкусовые сосочки располагаются у основания (и сосочков этих гораздо меньше, чем у человека). Хотя Мамбл часто зевала, я никогда не видел ее языка. Он имеет форму ивового листа, и, по-видимому, она прижимала его к нижней части клюва. У птиц есть гортань, но, в отличие от млекопитающих, она не используется для формирования звуков. Голос Мамбл происходил из органа, называемого сиринксом. Этот орган располагается гораздо ниже в дыхательном тракте. Когда клюв совы закрыт, ее дыхательное горло напрямую связано с ноздрями – отсюда способность совы петь с закрытым ртом.

У птиц нет потовых желез. Когда неясыти жарко или она испытывает стресс, сова начинает судорожно дышать, приоткрыв клюв, при этом перышки на горле часто поднимаются и опускаются. У Мамбл я замечал такое только в моменты большого возбуждения – например, перед неминуемым столкновением.

* * *

Из книг я также узнал, что способность Мамбл остро реагировать на окружающий мир зависит от слуха в той же степени, что и от зрения. Однако «уши» снаружи не видны. Ушные полости неясытей представляют собой отверстия в нижней части крупных, слегка изогнутых углублений, расположенных вертикально по обе стороны черепа по краям лицевого диска. В книгах говорилось, что барабанные перепонки связаны с улиткой или внутренним ухом – и, следовательно, со слуховым нервом – одной сложной костью среднего уха, называемой стременем, сохранившейся у птиц от рептилий. Эта кость усиливает звуковые вибрации примерно в шестьдесят пять раз – то есть в три раза эффективнее, чем три косточки нашего среднего уха. Мембрана улитки уха совы очень длинная. В ней расположено огромное множество волосков, которые передают давление на нерв, а тот, в свою очередь, пересылает информацию в слуховой центр мозга. Совы в отличие от других птиц способны различать более тихие звуки. У преимущественно ночных сов, подобных неясыти, слуховой центр в несколько раз крупнее, чем у дневных птиц сходного размера, например, у ворон. Кроме того, он больше, чем у птиц, ведущих менее ночной образ жизни, например, у филинов или домовых сычей. Это вполне разумно: когда охотишься в условиях лучшей освещенности, то полагаешься больше на глаза, и волшебные уши тебе ни к чему.

Мозг совы может регистрировать мелкие различия во времени поступления звуков от каждого из широко расставленных, асимметричных ушей, составляющие одну тридцатитысячную долю секунды (что в пятнадцать раз превышает диапазон, доступный для человеческих ушей, хотя они расставлены гораздо шире). Совы обладают врожденной способностью точно оценивать направление к источнику звука с погрешностью менее двух градусов. Если звук повторяется, они могут оценить расстояние до источника, хотя этот навык требует практики – это усвоенное, а не инстинктивное поведение, которое зависит от знакомства совы с типом звука и своим окружением. Будучи усвоенной, эта способность позволяет сове точно оценивать направление и расстояние до любого источника звука.

Таким образом, когда становится так темно, что совам приходится целиком полагаться на слух, то им достаточно одного звука для определения направления и второго – для оценки расстояния. Конечно, точность нападения не так высока, как при ориентировании по зрению, но сова летит тихо, вытянув и широко растопырив когти, чтобы найти добычу там, где подсказывает ей слух. Во время экспериментов в закрытом помещении с искусственно созданной полной темнотой ученые выпускали на гладкий пол мышь с привязанным к хвосту сухим листом. С первого броска сова вцепилась в лист. Однако к подобному методу «слепой охоты» совы прибегают лишь в тех местах, которые им хорошо известны. И когда они это делают, то почти всегда возвращаются с добычей на прежнее место – а это означает, что при возвращении они полагаются на память.

Длинная, гибкая шея улучшает не только зрение, но и слух совы. Благодаря такой шее сова может поворачивать голову под самыми разными углами в любом направлении, не двигаясь с места. Совы постоянно ловят, анализируют и сравнивают полученные сигналы. Они поворачивают голову в разные стороны, чтобы изменять положение ушей. Свидетельств того, что совы, как и летучие мыши, используют эхолокацию – то есть оценивают расстояние по задержке звука – нет. Однако живя вместе с Мамбл, я замечал, что иногда она ошибается, когда звук раздается вблизи. Она смотрела в совершенно другом, порой даже противоположном направлении. Мне казалось, что она обманывается из-за «рикошета» звуковых волн от стен квартиры. Ее «компьютер» путался из-за шумов, создающих эхо в замкнутом пространстве.

Мягкие перья на голове Мамбл образовывали сплошную сферическую поверхность. Перья были светло-коричневыми с темно-коричневыми изогнутыми полосками. Я знал, что перья покрывают складки кожи перед ушными впадинами. Передняя складка была больше задней и совпадала с полоской жестких, мелких перьев, окружавших лицевой диск. Но эти складки были совершенно незаметны на пушистой голове совы. Иногда во время наблюдения за совой в покое я замечал легкое движение перьев по бокам головы и понимал, что сова двигает ушными складками для усиления звука – например, поднимает передние складки, стараясь расслышать то, что происходит позади – так люди прикладывают руку к ушам, чтобы лучше слышать.

Однажды, когда мы оба прихорашивались, Мамбл потерлась головой о мой нос, и плотные перья на какое-то время разошлись. Прищурившись, я смог заглянуть в ее ухо. Ухо показалось мне невероятно большим, словно кто-то рассек ее череп. Оно напоминало слегка изогнутую впадину, покрытую розовато-серым пластиком. По ней проходила почти цилиндрическая «трубка», опутанная белыми волокнами. (Мои познания в совиной анатомии все еще весьма приблизительны. Не думаю, что я смог бы присутствовать на вскрытии. Может быть, это была сеть оптических нервов, соединяющих глаз с мозгом?)

* * *

Мне было совершенно ясно, что Мамбл прекрасно видит в темноте и еще лучше слышит в любых условиях. Тем не менее, при современном развитии науки мы не можем в полной мере оценить способность сов воспринимать и осмысливать окружающий мир. Мы почти ничего не знаем о совином обонянии и можем лишь предполагать, какую информацию сова получает от различных органов чувств и из памяти. Мы не знаем, как мозг совы собирает сведения воедино.

Только представьте себе: вы просыпаетесь посреди ночи и отправляетесь в туалет, не зажигая света. Как вы это делаете? (Да, конечно, иногда можно обо что-то споткнуться; но обычно, проснувшись неожиданно, вы начинаете двигаться неосознанно, на автомате. Когда сова неожиданно срывается в ночной полет, она тоже иногда наталкивается на ветки.) Ваш мозг хранит пространственные воспоминания о вашем доме, и это позволяет вам предвосхищать каждый шаг. Ощущение пройденного пространства у вас несовершенно, но босые ноги подсказывают вам, что вы с одного покрытия перешли на другое, со слегка иной фактурой. Ваши глаза в темноте почти бесполезны, но если сквозь шторы пробивается слабый луч света, вы замечаете его отражение на поверхности мебели, и это подтверждает правильность выбранного пути. Осознаете вы или нет, но ваши уши улавливают определенную информацию – эхо от поверхностей, отсутствие эха в пустых пространствах, легкий шум воды в батареях центрального отопления. Возможно, вы слышите капающую воду и ощущаете легкий аромат душистого мыла из открытой двери ванной комнаты (а если пол в ванной покрыт плиткой, то ваши уши сразу же уловят разницу в звуке, как только вы там окажетесь).

Каждый из органов чувств дает вашему мозгу минимум информации, но все вместе они обеспечивают ментальный образ вашего окружения, и это позволяет вам довольно уверенно двигаться в темноте. Будь вы австралийским аборигеном, бушменом Калахари, индейцем из джунглей Амазонки – или своим предком в пятидесятом поколении в любой точке мира – вы все равно смогли бы сделать это, даже не задумываясь о своих действиях. И совы тоже могут это сделать – это для них очень просто.

Возможно, совы имеют чувство, которого нет у людей. Недавние исследования других видов птиц показали, что их способность ориентироваться в пространстве днем и ночью связана с восприятием магнитного поля Земли. Исследования этой способности у птиц – преимущественно, у перелетных – пока что находятся в зачаточном состоянии, но все же уже дали интересные сведения. Было установлено, что не только голуби, но и неперелетные птицы, например, куры, имеют в области глаз и ноздрей крохотные отложения микроскопических кристаллов магнетита (разновидность оксида железа). Исследования европейских зарянок показали, что в левой части мозга у них происходит химическая реакция, запускаемая светом, поступающим в правый глаз. Эта реакция связана со способностью птиц к ориентированию. Подобное восприятие можно сравнить со своеобразным магнитным компасом и ориентированием по магнитной карте окружающей местности. Сезонные перелеты совершают очень немногие птицы – в Британии это рыбный филин. (И снова хочу подчеркнуть: в орнитологии я почти полный профан. Но вы же задумаетесь над этой информацией, верно?)

* * *

Мамбл обладала поразительной способностью менять внешность благодаря различиям в объеме ее реального тела и объемах ее пышных, эластичных перьев. Ярче всего это проявлялось в области головы и шеи. Лучше всего дает представление об этой части тела Мамбл вязаная шапка-чулок – шерстяная труба, которую можно носить на шее или натянуть на голову, как лыжную маску, оставив нижнюю часть пышными складками вокруг шеи. «Шапка» Мамбл начиналась с темной каймы лицевого диска и заканчивалась переходом в верхнюю часть корпуса. Я не сразу понял, что она может с ней делать. Мамбл с юности дала понять, что испытывает глубокое отвращение к голубям. Эти городские падальщики крайне редко залетали на балкон седьмого этажа, но когда такое случалось, моя сова мгновенно просыпалась и переходила к действиям. Она подходила как можно ближе к проволочной сетке. Голубь обычно восклицал «О!» и улетал. Но и после этого сова оставалась на месте, растопырив крылья, вытаращив глаза и приоткрыв клюв. Когда по выходным я выпускал ее полетать по квартире, то иногда слышал неожиданное хлопанье крыльев и скрежет когтей. Я сразу понимал, что Мамбл заметила одного из этих (по ее мнению) воздушных собирателей отбросов, который позволил себе приблизиться к ее территории.

Как-то днем Мамбл спокойно сидела на длинном западном подоконнике на своем излюбленном месте – большом керамическом горшке, накрытом сверху прочной доской. Я как раз собирался ее сфотографировать, как вдруг на балкон залетел голубь. В видоискателе я увидел, как изменилась моя сова. Буквально за пять секунд она из толстой, спокойной совы превратилась в сову худую и подозрительную. Можно сказать, что вместо круглого кочана салата «айсберг» передо мной появился длинный кочан пекинской капусты. В некоторых книгах говорится, что такая реакция – это попытка совы замаскироваться под ствол дерева, рядом с которым она сидит.

Сначала ее голова повернулась в сторону голубя, потом она уставилась на него, не мигая. Очертания ее тела заметно изменились: на этот раз она не стала подниматься на лапы, а прижала перья на спине и шее, и стала выглядеть более худой. «Шапка» соскользнула назад, и голова и лицо совы мгновенно изменились. Круглый шар головы сжался и изменил форму: перья на затылке прижались к голове, а на макушке поднялись дыбом, словно ирокез. Перья над глазами и между ними опустились и расположились горизонтально, как накладные ресницы. Глаза сова прикрыла. Одновременно боковые части лицевого диска прижались к голове, подчеркнув скулы. За несколько минут Мамбл из состояния доброжелательной скуки перешла в состояние враждебной подозрительности. Она превратилась во врага, которого вряд ли можно себе пожелать.

* * *

Когда сова отдыхала, перья на макушке и затылке образовывали сплошной капюшон, переходящий в пышную шаль светло-коричневых перьев, прикрывающих плечи и верхнюю часть спины. Разглядеть можно было только внешние границы, отмеченные белыми перьями с темно-коричневыми пятнами. Понять же, где каждое пестрое шалевое перо переходит в другое, было практически невозможно. Я мог заметить лишь легкий контраст между общей массой шали и темными контурными перьями, прикрывавшими нижнюю часть спины.

У птиц гораздо больше осязательных рецепторов на коже, чем у млекопитающих. Считается, что слой нитевидных перьев, растущих под основными перьями, улавливает давление и вибрации. Благодаря этому мозг получает информацию об относительном положении различных перьев. Так Мамбл может не задумываясь изменить свою «одежду». Подумайте, как славно было бы и нам обладать такой способностью, и позавидуйте совам. Представьте: просыпаешься и, проходя мимо зеркала, понимаешь, что прическа помялась. Если бы ты был совой, то и зеркала тебе не понадобилось бы. Ты бы бессознательно понимал, что твои волосы в беспорядке – и еще лучше осознавал степень давления одежды на тело. Автоматический ментальный посыл привел бы в действие мышцы скальпа (да, действительно, нужно было бы иметь весьма свободно сидящий на голове скальп), и волосы мгновенно пришли бы в порядок. Кто знает, вероятно, и прядь, упавшую на глаза, можно было бы возвращать на место, не двигая даже пальцем.

* * *

Переднюю часть тела Мамбл покрывали густые, пушистые кремово-белые перья, каждое из которых имело вертикальную темно-коричневую полосу в центре. (Когда сова линяла, я видел, что лишь кончики перьев были белыми и коричневыми – большая часть каждого пера состояла из темно-серых волокон. Но оперение совы настолько густое, что эта часть полностью скрыта от глаз наблюдателей.) Эта часть оперения была густой и очень мягкой. Перья согревают сову зимой, когда она долгие часы проводит на ветках без движения. У птиц температура тела намного выше, чем у человека. А роскошное одеяние неясыти – это пуховое одеяло. Пушистые перья покрывали живот птицы и проходили между ногами, становясь белоснежно-белыми под хвостом. Хвостовая часть тела птицы – это продолжение тазового пояса, а не позвоночника.

От конца позвоночного столба, расположенного чуть выше хвостовой части, отходили двенадцать длинных хвостовых перьев. Основания этих рулевых перьев укреплены и прикрыты сверху и снизу более мелкими перьями. Центральные четыре пера узкие, почти постоянной ширины. Они имеют ровный коричневый цвет с маленьким белым кончиком. По обе стороны от них располагаются четыре более широких пера, покрытых полосками, как и маховые перья крыльев. В полете сова расправляет все двенадцать перьев, образуя широкий, округлый веер. Насколько я могу судить, перья располагаются не в плоскости, образуя очень пологую арку: четыре центральных пера – выше, а остальные – чуть ниже. Каждое перо перекрывается с тем, что расположено ниже и выше. Когда Мамбл садилась, она сворачивала внешние перья внутрь, под центральные – ну прямо настоящий дамский веер.

* * *

У сов очень сильные лапы. Бедренный сустав располагается на уровне таза, есть еще два крупных сустава (советую еще раз вернуться к рисунку скелета на стр. 185). В нижней части бедра верхний из этих двух суставов («колено», унаследованное от рептилий) сгибается назад, как человеческое колено, но под оперением разглядеть это почти невозможно. Нижний сустав, в нижней части соединенных большой и малой берцовой костей, то есть голени, сгибается вперед. Это «щиколотка» – еще одно наследие рептилий. За «щиколоткой» «ступня» рептилии заметно удлиняется и превращается в лапу совы (цевку). Именно эта часть напоминает нам щиколотку, но в действительности это скорее плюсна, хотя пальцы на ней направлены и вперед, и назад.

Большую часть времени перья и пух Мамбл целиком закрывали ее лапы, вплоть до второго, сгибающегося вперед сустава. Когда она сидела в привычной позе, лапки тоже исчезали – виднелись только кончики когтей. Мамбл часто сидела (и спала), стоя на одной лапке, а другую поджимала под себя, в «одеяло» перьев. Когда обладаешь таким развитым инстинктивным чувством равновесия, как у совы, нет смысла выставлять обе лапы на мороз, рискуя их отморозить и потерять возможность двигаться.

На каждой лапе совы по четыре пальца. Когда сова стоит или сидит на жердочке, два пальца направлены вперед, а два назад. У сов есть «волшебный» сустав у основания внешнего заднего пальца. Этот сустав позволяет направлять палец вперед или назад, чтобы обхватывать ветку спереди тремя или двумя пальцами по желанию. Совы вращают этим пальцем в полете, чтобы удобнее схватить добычу. Лапы и верхняя поверхность ступней Мамбл были покрыты тонкими, бледно-серыми перьями. Эти перья согревают лапы и защищают их от острых зубов сопротивляющейся добычи. Иногда, когда сова демонстрировала лапы во всей длине, я замечал, что перья в нижней части гуще, чем в верхней: сова носила своеобразные сапоги на меху, плотные наверху и свободные внизу. Среди этих перьев располагались чувствительные нитевидные, обеспечивающие нервной системе совы своеобразную обратную связь с тем, чего они касались.

Снизу пальцы Мамбл были покрыты бледной розовато-серой кожей и близко расположенными чешуйками. Такая «шагреневая» поверхность обеспечивала сове надежную хватку. Когти она выпускала из крупных «подушечек» на концах пальцев. Когти были блестящими, темно-серыми со светло-соломенным основанием, более двух сантиметров, изогнутые, словно сабли, и острые, как иголки.

Когда Мамбл стояла на плоской поверхности, изогнутые когти втягивались в подушечки, чтобы обеспечить устойчивость. Когда сова поджимала одну лапу или обе (в полете), передние и задние когти выходили из подушечек и торчали под пальцами, как острые кинжалы. Я понял, что внутренний передний и задний пальцы (то есть обеспечивающие основную хватку, как наши указательный и большой) управляются своеобразным храповиком, который позволяет совам схватывать добычу без сознательных мышечных усилий – такая хватка почти мгновенно убивает добычу.

* * *

Мне страшно хотелось подробно рассмотреть крылья Мамбл, но она, естественно, отказывалась терпеть подобное внимание к этим чудесам инженерной мысли. Короткие перелеты и периоды ухода за крыльями были слишком кратковременны, чтобы я мог рассмотреть детали, поэтому мне пришлось удовольствоваться изучением опубликованных иллюстраций, а затем сравнивать их с перьями Мамбл.

Взгляните на рисунок скелета на стр. 185, и вы поймете, как из «руки» (или передней «ноги») рептилии появилось крыло. За плечевым суставом располагаются три примерно равных по длине отрезка, хотя длина внешнего почти полностью состоит из перьев. Плечевая кость заканчивается «локтем»; от этого сустава отходят две кости «предплечья» – большая и малая лучевые. Этот сустав сгибается вперед и заканчивается «запястьем». От «запястья» отходят удлиненные «пальцы», пясть. (Плечевой и «локтевой» суставы скрыты густыми перьями, не позволяющими их рассмотреть.)

Поскольку неясыти – лесные совы, которым приходится много маневрировать во время полетов между близко растущими деревьями, их крылья короче и шире, чем у сов, которые летают над полями – например, у сипух и сычей. И все же у взрослой самки размах крыльев превышает девяносто сантиметров, а перья на кончиках расходятся. От кончика примерно до середины крыла у Мамбл было десять больших, сильных перьев, которые называются первостепенными маховыми. От середины крыла и до корпуса располагался аналогичный ряд из одиннадцати – девятнадцати второстепенных маховых перьев (в некоторых источниках самые мелкие из этих перьев, расположенные ближе всего к телу, называются третьестепенными). На ведущих кромках крыльев, примерно на треть длины от кончика, сразу за «запястьем», у совы расположены направленные наружу перья. Они растут на рудиментарном «большом пальце» «руки» рептилии, которая в процессе эволюции превратилась во внешнюю треть крыла. Эта кость может двигаться самостоятельно, и перья выполняют роль закрылков на крыле самолета. Хотя, конечно же, правильнее было бы сказать, что закрылки самолета действуют как очень грубая и неуклюжая имитация птичьего крыла.

У большинства птиц – и у некоторых сов – жесткие, блестящие маховые перья, словно ножом разрезающие воздух. Но неясыти относятся к тем видам, которые пожертвовали высокой скоростью ради почти полной бесшумности. Отдельные бородки на передних кромках первостепенных маховых перьев не «сцеплены», благодаря чему образуется своеобразный гребешок или бахрома. Такой эффект и бархатистая «пленка» на поверхности перьев нарушают турбулентность воздуха, проходящего над крыльями, и ослабляют звук, сводя его практически к нулю. Сова летит довольно низко, и ей не приходится постоянно махать крыльями. Она почти бесшумно парит – бесценное для охотника качество. Отсутствие шума машущих крыльев не предупреждает добычу о приближении хищника и позволяет сове улавливать сигналы, которые затем обрабатывает ее сложный мозговой «компьютер».

Цвет верхней поверхности крыльев Мамбл определялся цветом первостепенных и второстепенных маховых крыльев – менялся от средне-коричневого через бледно-коричневый до палевого на кончиках. На каждом крыле выделялись пять-шесть неровных темно-коричневых полосок. От передней кромки внутренней части крыла шли перекрывающиеся ряды бархатисто-коричневых кроющих перьев, размеры которых увеличивались от передней кромки к корпусу. Эти перья прикрывают основания второстепенных и первостепенных маховых перьев. Изнутри сохраняется та же маскировочная окраска, что и снаружи, но она бледнее, словно сбрызнута бледной серовато-кремовой краской.

Мамбл обычно раскрывала полностью только три части своих крыльев, когда перелетала куда-либо или просто разминала крылья. Все остальное время она плотно прижимала две внешние трети – от «локтя» до «запястья» и от «запястья» до «кончиков пальцев» – к корпусу перевернутой буквой «V». Первостепенные крылья уходили под второстепенные. В обычном положении покоя толстая, густо оперенная верхушка этого V могла показаться плечом, но на самом деле это было согнутое «запястье», плотно прижатое к боковой стороне невидимого плечевого сустава. Большую часть времени сова держала «предплечье» рептилии плотно прижатым к телу между плечом и «локтем». Она лишь частично вытягивала его, чтобы пошевелить двумя внешними отделами крыла под густым сложенным веером оперением.

* * *

Когда Мамбл как-то вечером патрулировала пол гостиной, ее гордая походка неожиданно напомнила мне персонажа из японского фильма о самураях. Подобно воину в исполнении Тосиро Мифунэ, Мамбл производила впечатление существа, которое готово в мгновение ока яростно наброситься на любого воображаемого противника. Она гордо подняла голову и откинула ее назад, выставив «подбородок». Мамбл бросала короткие взгляды в разные стороны. В какой-то момент я представил напряженную руку, лежащую на ножнах с самурайским мечом.

Сходство еще больше усиливалось другим фактором – перья совы действительно напоминали доспехи японского самурая XVI века. И оперение совы, и доспехи состояли из множества мелких элементов – у самураев были соединенные вместе полоски железа, а у Мамбл – отдельные перья. Эти элементы собирались в несколько более крупных. Некоторые богатые даймё носили блестящие, покрытые лаком кирасы, поражающие воображение тонкостью цветового решения. В первые два месяца жизни Мамбл была покрыта детским пухом, словно носила детский комбинезон. Все ее оперение двигалось (если вообще двигалось) как единое целое. Когда же пух стал сменяться перьями, наблюдать за движением отдельных частей ее оперения стало чрезвычайно увлекательно.

Движением мышц Мамбл могла не только сжимать или расправлять перья на разных частях своего тела, но еще и самостоятельно перемещать «пластины доспехов» в других местах. Когда она тянулась к перьям в нижней левой или правой части живота и поднимала их вверх, то половина перьев на груди опускалась, а вторая оставалась неподвижной. Этот эффект был особенно заметен на перьях верхней части спины, прикрытой задними кромками сложенных крыльев. Эта «шаль» обычно напоминала единое целое, но иногда я видел, как сова разделяет ее на левую и правую половины. Сова могла сжать их, чтобы поухаживать за собой, а могла раскрыть и поднять, распахивая крылья. Когда она снова их складывала, «шаль» опадала и разделялась пополам, пока крылья снова плотно не прилегали к телу. Тогда сова встряхивалась и соединяла половинки «шали» в одну плотную ровную поверхность.

В такие моменты я понимал, что моя соседка не просто красива – она являет собой исключительный пример совершенной от природы функциональности.