ГЛАВА 1

Воздух был влажным и холодным. Прошедший накануне дождь покрыл заснеженную горную тропу ледяной коркой, вынудив путешественников замедлить продвижение. На фоне зимнего пейзажа отчетливо выделялись развевающиеся на резком ветру яркие знамена. Знак – черный ворон на золотом скипетре – о многом говорил жителям деревень, когда мимо проезжала процессия.

Оуэн Карадокский был храбрым воином. Вместе со своим кузеном, наследным принцем Уэльским, он с юга на север прошел с боями весь край, пытаясь освободить земли бриттов от английского владычества. Немногие лорды пользовались уважением, как Оуэн Карадокский.

Однако народ древней земли Уэльса не встречал гордого лорда радостными криками, люди выказывали лишь молчаливое уважение. Сопротивление потерпело неудачу. Эдуард I взял восставших измором, захватив запасы зерна на острове Англси, известном как Мать Уэльса. Он прибегнул к трусливой уловке, чтобы поставить смелый и гордый народ на колени.

Только голод и смог сломить восставших. Не желая обрекать свой народ на страдания, принц Уэльский и его воины сдались в Конвее. А теперь их призвали принести клятву верности победителю – по иронии судьбы именно принуждение к присяге и явилось с самого начала причиной восстания. Трудно было представить себе, как принц Уэльский станет присягать на верность английскому королю!

Бронуин поймала себя на том, что смотрит на стройную фигуру отца, ехавшего впереди, с чувством таким же мрачным, как и выдавшийся день. Это несправедливо! Необходимость присягать на верность английскому королю унизительна, а лишение земель, принадлежавших семье на протяжении многих поколений, вообще неслыханно! Сама мысль об этом вызывала у Бронуин желание и протестовать, и плакать, что вполне было характерно для ее порывистой натуры. О, если бы она была сыном, которого Оуэн всегда так хотел иметь!..

«Впрочем, пришлось бы поступить точно так же», – мрачно призналась себе Бронуин. Сама она могла бы умирать от голода, но ни за что не допустит, чтобы голодал ее народ. Теперь эти люди зависели от нее – от нее, а не от отца! Она – та жертва, что послужит залогом мира – невеста одного из рыцарей, нанесших им сокрушительное поражение. Ее наследник, а, значит, и наследник Оуэна, будет править на земле своих предков ценой того, что в ее крови окажется примесь крови презренного англичанина. Этим доводом после долгих споров отцу удалось убедить дочь, и она, наконец, поняла, почему отец принял такое решение.

Вот как вышло, что свита Карадока на неделю пути отстала от свиты принца: Бронуин и ее мать скрылись в одной из крепостей в городах Сноудонии, и большую часть недели Оуэн искал жену и дочь, а остальные дни ушли на то, чтобы убедить гордую упрямццу в необходимости следовать решению отца.

Броунин облизнула пересохшие губы и откинула капюшон подбитого мехом плаща, словно бросая вызов не только судьбе, но и непогоде. Ей было невдомек, что зимняя стужа отражается в ее глазах голубовато-серым сиянием, способным обжечь любого, кто встретится на пути. Мороз тронул и щеки, окрасив их более ярким, нежели обычно, румянцем, а губы девушки всегда вводили в соблазн многочисленных поклонников.

«Сегодня следовало бы поторопиться устроиться на ночлег», – подумала Бронуин, с беспокойством поглядывая на угрожающе надвигающиеся тучи. Между местом последнего ночлега и Честером не нашлось жилья, достойного людей благородного происхождения… если только не считать приграничных владений тех лордов, что помогали Эдуарду завоевать Уэльс. Но она лучше замерзнет, чем попросит приюта у предателей!

И только девушка подумала об этом, как отец отдал приказание остановиться на ночлег. Бронуин не видела ни реки, ни ключа, но была уверена, что где-то поблизости все же есть вода. Лорд Оуэн знал эти холмы так же хорошо, как и те, что простирались в его собственных владениях. Если поблизости отыщется озеро, то можно будет немного развлечься.

Бронуин любила скользить по льду на коротких деревянных полозьях и прихватила их с собой, отправляясь в путь. В душе она все еще оставалась ребенком и, как утверждала незамужняя тетя Агнес, повзрослеть не могла, сколько бы ни обучала ее мать премудростям ведения домашнего хозяйства.

После дня, проведенного в седле, все тело у Бронуин одеревенело. Здесь, на узкой горной дороге, у нее не было той свободы, что была в Карадоке, – там во время отлива она не могла сломя голову мчаться на коне вдоль скалистого морского берега навстречу ветру и дождю, столь частым в тех краях.

Прежде никогда ей не требовалась помощь, чтобы спешиться, но для путешествия в Вестминстер пришлось надеть на себя столько одежды, что движения оказались затруднены. Кроме того, в сумочках и футлярах, привязанных к поясу, обхватывавшему талию, хранилось множество необходимых вещиц. Как ни доверяла Бронуин своим слугам, она не осмеливалась оставить на их попечение ни один из ценных предметов, который мог бы соблазнить на воровство. Слугам воровство казалось таким же естественным, как и то, что крохотная капелька общей крови связывала их с семьей лорда, делая членами одного клана и тем самым оправдывая дарованное Господом право взять вещь, принадлежащую родственнику.

– Скоро будут поставлены шатры, мать, – обратился Оуэн к стройной женщине, которую со дня рождения их дочери всегда называл «матерью». – Обещаю: тебе будет обеспечено укрытие от стужи, и к тому же, будь уверена, один мужчина постарается, чтобы ты не замерзла.

Бронуин закусила губу, чтобы сдержать смешок при виде бледного лица матери, вспыхнувшего от подобной вольности отца, и предложила:

– А пока, мама, может, ты накинешь мой плащ? Уверяю тебя, он мне не нужен.

Помимо верхнего плаща, на Бронуин было еще слоя три одежды, и, вдобавок, при своем крепком уэльском сложении она не мерзла ни в какую погоду, в отличие от матери, чем дальше, тем больше начинавшей дрожать от холода.

И Бронуин, и Оуэн умоляли леди Гвендолин оставаться в Сноудонии до тех пор, пока не станет возможным без опасности для жизни вернуться в Карадок. Но леди настаивала: она должна присутствовать на свадьбе своей единственной дочери.

– Нет, Бронуин, – ответила леди Гвендолин, – чтобы согреться, мне достаточно немного пройтись, что я и сделаю, пока устанавливают шатры.

Гвендолин Карадокская была женщиной, какой с годами предстояло стать Бронуин, но дочь не унаследовала ее каштановых волос и зеленых глаз, однако округлое лицо Бронуин, высокие скулы, изящный нос и красивый разрез глаз были в точности, как у матери. А пышные волосы цвета воронова крыла, которые, к неудовольствию матери, дочь коротко обрезала, несомненно, достались Бронуин от отца – вместе с его необузданным характером. Цвет глаз девушки постоянно приводил родителей в замешательство: то они казались голубыми, как сапфиры, то сверкали серебряным блеском – в зависимости от переменчивого настроения дочери.

Сейчас возбуждение окрасило их в голубой цвет, сменивший меланхолически-серый, преобладавший в последние дни. Гвендолин снисходительно улыбнулась:

– Что за шалость ты затеваешь? Вспомни, о чем заклинала тебя тетя Агнес!

– Сюда! Сюда! – позвала стоявшая неподалеку пожилая женщина.

Она как бы старалась удостовериться, что ноги еще могут двигаться.

– Мне совсем не нравится то, чего я не понимаю, Гвендолин! В таком дьявольском путешествии, как это, нам вполне может встретиться и Черный Боров! Кости у меня ломит вот уже три дня подряд. Говорю я вам, это знамение! – женщина подтолкнула Бронуин локтем. – Я возьму у тебя плащ для Кэрин, раз уж он тебе сейчас не нужен. Бедная девочка совсем замерзла и окончательно закоченеет, если не согреется побыстрее.

– Ради Бога, Агнес! – заворчал на свояченицу Оуэн. – Это ревматизм терзает твои старые кости, а не какое-то знамение! И прекрати молоть всякую чепуху при моих воинах! Нечего их пугать! У них полно забот и без твоих знамений!

– Кроме того, тетя Агнес, – мягко вступила в разговор Бронуин, освобождаясь от мехового плаща, чтобы передать его молоденькой служанке, – все знают, что плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона.

Ей не хотелось, чтобы кто-то замерз в дороге, будь то хоть служанка. Все равно плащ был подарком, оставшимся у нее после разорванной помолвки. Не жалко, даже если бледная дрожавшая голодранка найдет в себе силы убежать, прихватив с собой дорогой плащ.

– Мы-то знаем это, Бронуин, девочка, но Черный Боров не знает, – тихо ответила ей тетка и громко добавила: – Кэрин тебе будет благодарна.

Согнув свои больные колени, Агнес укутывала плащом юную служанку, хлопоча над нею, как наседка над цыплятами.

Тетушка была не только добрейшим человеком, но и неисчерпаемым источником сведений о том, как устроен мир – как материальный, так и духовный. В свое время она узнала все это от бабушки-ирландки, и всю жизнь Агнес посвятила углублению знаний, в то время как младшая сестра Гвендолин сосредоточила свои помыслы и усилия на том, чтобы заполучить себе хорошего мужа. И обе вполне преуспели в своих устремлениях.

– Почему бы тебе, тетя, не прогуляться со мной к озеру после того, как я запру ценные вещи в мамином сундуке? – предложила Бронуин.

Вещи, хранимые ею при себе, будут ей мешать кататься по льду, что она непременно станет делать, если, конечно, лед окажется достаточно крепок. Мать же позаботится о сохранности ценностей.

– Бронуин, ты испортишь башмаки!

– У меня с собой есть еще одна пара, мама, – упрямо возразила дочь. – Я чувствую, что должна подвигаться, иначе просто умру!

– Истинная дочь своего отца! – недовольно отозвалась Гвендолин.

– Чувствуешь, что должна подвигаться, иначе просто умрешь?! О, я знаю, в чем состоят твои затруднения, и дам тебе совет, девонька, но не раньше, чем ты выйдешь замуж, – хотя все члены семьи бегло говорили по-английски, уэльский говор иногда проскальзывал в их речи, и сейчас Оуэн использовал уэльское «девонька» как проявление нежности, потому что английское слово с тем же значением резало ему слух.

– Оуэн Карадокский, как вы можете говорить подобное своей столь юной дочери?

Оуэн лишь рассмеялся в ответ на возмущенный возглас жены.

– Спроси, кого угодно и увидишь, он поклянется, что твоя теплота и нежность оказывают на меня благотворное влияние, Гвендолин!

– Мне исполнится восемнадцать в тот день, на который назначена свадьба, мама, но, учитывая, что мой суженый – англичанин, боюсь, счастья я с ним не обрету.

– Он настоящий рыцарь, седьмой сын Кента, дочь, и хорошо проявил себя на полях сражений в Святой Земле.

– Ты сказал, седьмой сын? – довольно бесцеремонно прервала Оуэна Агнес. – О, дитя мое, это замечательное число – семь!

Бронуин распрямила плечи и вздернула подбородок, приняв хорошо знакомую домочадцам бунтарскую позу.

– Это число значит, дорогая тетя, что у моего жениха нет ни гроша, и он жаждет заполучить мои земли. Может быть, я и юна, но в таких вещах уже кое-что понимаю!

Лицо Гвендолин выразило неодобрение, на лице Оуэна отразился гнев, но вместе с тем в его глазах сверкнула искра гордости, что придало Бронуин уверенности. Судьба ее решена, но она не собирается скрашивать жизнь этому чужаку-англичанину, которому вскоре надлежит стать ее мужем.

– Да, если б у меня был сын, все могло бы обернуться иначе.

Воодушевление, на короткое время, охватившее Бронуин, мгновенно угасло от грусти и тоски, так ясно слышавшихся в оброненных отцом словах.

– Если бы у тебя был сын, отец, ты все равно потерял бы свои земли.

Резко повернувшись, Бронуин зашагала в том направлении, куда, как она успела заметить, слуги повели лошадей. Ей не хотелось так резко отвечать отцу, но, вот проклятая судьба, она старалась изо всех сил искупить свою невольную вину за то, что не родилась мальчиком. Бронуин не хуже мужчин умела скакать верхом и охотиться. Во всех четырех северных землях были известны ее соколы. Достаточно сказать, что сам Левеллин Граффитский купил одного! Не виновата же она, что мать забрала ее в верхние покои и настояла на необходимости обучаться ведению домашнего хозяйства и выполнять соответствующие обязанности!

А Дэвид Эльвайдский, подопечный ее отца, в это время обучался искусству владения оружием, готовясь стать оруженосцем. И пока Дэвид со своими приятелями учился метать копье и отражать удары, Бронуин заодно с ведением домашнего хозяйства овладевала искусством отклонять любовные домогательства мальчишки. По словам молодого обожателя, язычок у нее был острым, словно жало.

В день своего двенадцатилетия Бронуин была помолвлена с Дэвидом по согласию епископа, его дяди, и лорда Оуэна, ее отца. Свадьба была отложена до возведения Дэвида в рыцарское звание, которое месяц тому назад осуществил сам лорд Оуэн. А вскоре поражение Левеллина разрушило будущее молодых людей, и хотя Бронуин не особенно нравились неловкие поцелуи жениха, все же Дэвид был красив, и, к тому же, словесные перепалки доставляли девушке удовольствие. Брак с Дэвидом был бы, по крайней мере, необременительным для нее и не слишком скучным.

Сердце у Бронуин тревожно сжалось уже не в первый раз с тех пор, как расстроилась помолвка. Бронуин выросла вместе с Дэвидом в доме своего отца. А что общего может у нее быть с этим английским рыцарем? Девушка испытывала к завоевателям лишь одно презрение. Ей даже приходила в голову мысль, что, не исключено, она не сможет полюбить своего ребенка, если судьба окажется жестокой и наделит ее отпрыском англичанина, несмотря на все принятые меры предосторожности. Рука Бронуин потянулась к корсажу, под которым выделялся гладкий зеленовато-голубой камень с острова Англси, предохранявший, по поверью, от беременности. Этим талисманом Бронуин обзавелась на тот случай, если ей не удастся убедить новоиспеченного мужа пренебречь выполнением супружеских обязанностей, пообещав не обращать внимания на его кутежи с другими женщинами. Кровь Господня, у него может быть кто угодно… только не она!

В густой рощице у озера обледеневшие ветви деревьев тяжело свисали к земле хрустальными гирляндами. Бронуин не сомневалась: выгляни сейчас солнце, все здесь засверкает, словно в сказочном королевстве. В самом деле, сказочные персонажи вполне могли жить в таком чудесном месте. Глухие лощины и овраги всегда были любимыми потайными убежищами эльфов.

Слуги пробили лед на краю озера, чтобы напоить лошадей, и сразу стало ясно: лед слишком тонок, чтоб на нем резвиться. Убедившись, что ее намерениям не суждено осуществиться, Бронуин принялась осторожно прокладывать себе путь вдоль берега озера. Здесь не было полосы влажного песка, по которой она обычно задумчиво прогуливалась в Карадоке, удалившись от дома. Нужно же хоть как-то, в конце концов, смягчить разочарование, охватывающее ее каждый раз при мысли о невозможности самой решать свою судьбу, печально размышляла девушка. Наверное, отец не меньше ее расстроен, что дочь не смогла заменить ему сына.

Интерес Бронуин к учению был необычен для девочки. Наставник, обучавший оруженосцев, всегда делал ей строгие замечания, когда она изо всех сил тянула руку, чтобы ответить на какой-нибудь особенно трудный вопрос. Мужчине нужна та жена, которая вовремя поставит перед ним на стол вкусно приготовленные блюда, а не та, что начнет цитировать латинские тексты, когда он голоден. Некоторое время наставник терпел ее присутствие на занятиях, пока она не затмила его учеников-юношей. Тогда Бронуин выставили и заставили помогать матери ткать гобелен, который теперь висел в большом зале замке. Но висит ли и сейчас тот гобелен на стене? Бронуин остановилась в задумчивости, вдыхая всей грудью холодный горный воздух. Он был сухим и вызывал недомогание – только сегодня утром у нее шла носом кровь. Влажный солоноватый воздух Карадока никогда не оказывал на нее столь губительного воздействия. Впрочем, она могла бы со всем примириться, если бы не победа этих англичан, которые вытеснили бриттов к морю, как оттеснили к холмам всех, кому удалось избежать насильственного закабаления. Она только направляется на встречу с новым хозяином ее наследственных владений, а крепость, выстроенная еще ее дедом, уже перестраивается «за счет территории, находящейся под властью английской короны», как сказано в приказе короля.

Какое принуждение! Зачем только понадобилось англичанам перестраивать крепость? Что еще им нужно, помимо замка главной башни с ее большим залом, подсобных помещений, кладовой, оружейной комнаты и нескольких пристроек во дворе? По мнению Бронуин, то были бессмысленные затраты и труда людей, и денег, а деньгами Эдуард I, по-видимому, располагал в неограниченном количестве. В его приказе говорилось: «… увеличить крепость в два раза, включив в кольцо стен и деревню»!

С трудом, представляя себе этот замысел, Бронуин отломила березовую ветку и, откинув полы тяжелой шерстяной накидки, наклонилась, чтобы начертить на снегу, покрытом хрупкой ледяной коркой, план крепости. Едва она изобразила в виде кружка главную башню, как с другой стороны озера до нее донесся тревожный крик. Выпрямившись, девушка стала вглядываться, стараясь понять, что случилось. Действительно, там что-то происходило. К черно-красным цветам одежды воинов ее отца примешались оранжево-голубые. Зимний покой был потревожен лязгом металла и пронзительными женскими криками.

Мама! Отец! Бронуин бросилась бежать вокруг озера. Ее рука сама нырнула в складки накидки, нащупывая в кожаных ножнах кинжал, которым она пользовалась во время еды. Сейчас, конечно, ее мать и другие женщины окружены защитным кольцом воинов Карадока, но люди ее отца не готовы к такому крупному сражению, которое разворачивается у нее на глазах. Собираясь в путь, они вооружались так, чтобы суметь отразить нападение бродяг и воров, а не знатных рыцарей и обученных воинов.

Голубой и оранжевый. Бронуин снова и снова вспоминала геральдические сочетания цветов, в то время как ноги торопливо несли ее вокруг озера. Цвета были ей не знакомы. Или знакомы? Бронуин терялась в догадках, лихорадочно перебирая в памяти сведения, почерпнутые из рассказов пастуха, пришедшего с территории Карадока, занятой англичанами. О, Господи! Это же цвета Ульрика Кентского, присвоенные ему после возвращения из Святой Земли!

Будь он проклят! Бронуин выругалась, тяжело дыша от усилий, которые приходилось прилагать: это непросто – бежать в тяжелой одежде по кочкам и рытвинам. Ульрик Кентский! Знаменитый рыцарь, до похода в Святую Землю прославившийся на турнирных ристалищах! Как отец превозносил его перед нею! О, Господи, нет!

Осознание того, что, быть может, она стремится навстречу своей гибели, не замедлило бега девушки. Лучше умереть, сражаясь плечом к плечу вместе со стойкими воинами отца, чем страдать всю жизнь, покоряясь презренному англичанину! Своими собственными глазами ей довелось убедиться в его подлом предательстве. Во имя всего святого, ведь это может снова разжечь войну, которую, скрепляя мир, должна была предотвратить ее свадьба! Никогда теперь отец не отдаст ее такому лживому обманщику, как этот Ульрик Кентский! Оуэн скорее своей рукой пронзит дочь яростным клинком, чем подвергнет подобному позору.

Бронуин была обуреваема такими исступленными чувствами, что не заметила под ногами прикрытой снегом расселины скалы, но неожиданно земля ушла у нее из-под ног. Холодная бездна поглотила девушку, и ее испуганный возглас оборвался при падении на твердое каменистое дно. От боли, которая обожгла затылок, снег вдруг показался ей ослепительно белым, перед глазами замелькали искры, и она потеряла сознание.

Бронуин представления не имела, сколько времени оставалась она в ледяном небытии. Медленно приходя в сознание, девушка начала ощупывать твердый снег под собой и почувствовала пульсирующую в затылке боль, грозно разраставшуюся с каждым биением сердца. Ей показалось, что она умерла и похоронена: кругом был только снег, и лишь сквозь отверстие наверху проникал слабый свет. Толстый корень дерева удержал слой снега, чуть не засыпавший ее.

Это и спасло от верной смерти.

Бронуин попробовала пошевелить руками и ногами и обнаружила, что они занемели, но вполне подвижны. Встав, она увидела, что упала, не так глубоко, как показалось, расщелина скрывала ее лишь по плечи. Оставалось лишь найти опору для ног и…

Бронуин постаралась отогнать туман, окутавший сознание, с пугающей ясностью вспомнив, почему она так торопилась. Мама! Отец! Девушка легко подтянулась, ухватившись за край ямы, и выбралась из ловушки, подстроенной природой.

«Случилось что-то ужасное», – подумала она, поворачиваясь к озеру. Было слишком тихо. После успешного отражения неприятеля не могла установиться подобная тишина. Должны были раздаваться крики радости и облегчения… если, конечно, только воины Ульрика Кентского не одержали победу.

Не-е-е-ет!

Дрожащими губами Бронуин бормотала проклятия, снова безрассудно устремившись вперед. Скорее всего, это падение оглушило ее, но слух вот-вот восстановится, и, добравшись до места, она услышит, как отец хвалит своих воинов за храбрость и искусное владение оружием, а в это время мама и тетя Агнес мягкими голосами утешают раненых. Отвердевшие замерзшие юбки мешали Бронуин бежать, когда она, спотыкаясь о камни и корни, огибала озеро.

Тихо. Как тихо! В абсолютном безмолвии, обступившем со всех сторон, ей страшно было слышать удары собственного сердца. Чем ближе подходила Бронуин к месту сражения, тем медленнее становились ее шаги – и из-за того, что девушка выдохлась от бега, и потому, что вдруг испугалась увидеть следы поражения. Когда она поднялась на небольшой пригорок, картина, открывшаяся ее взору, превзошла все кошмары, подвластные воображению.

Белый снег окрасился в розовый цвет и подтаял от теплой крови, все еще сочившейся из тел, только что умерших. Никто не двигался и не подавал признаков жизни – как и сама Бронуин, застывшая от ужаса. Боже милостивый, этого не может быть! Ее взгляд скользил по затоптанному копытами лошадей снегу, по телам павших воинов в красно-черной одежде до тех пор, пока в поле зрения не попал женский темно-синий плащ, отороченный лисой – плащ ее матери. Рядом неподвижно лежал мужчина в темном плаще, подбитом мехом.

Сердце замерло у Бронуин в груди, дыхание перехватило, оцепенение сковало тело. Мама? Отец?.. Леди Гвендолин? Лорд Оуэн?.. Их имена снова и снова всплывали в сознании, пока на девушку не обрушилось полное понимание случившегося. Боль обжигающим клинком пронзила сердце и толкнула вперед. Бронуин не верила своим глазам. Неуверенно приближалась она, моля Бога, чтобы представшая ее взору картина оказалась безумным видением. Но молитва оборвалась на горестном вопле, когда Бронуин упала на колени между телами своих родителей.

Сначала она положила себе на колени голову матери, потом голову отца, не обращая внимания на кровь, которая текла из перерезанных глоток и пропитывала ей рукава и юбки. Застывшее лицо матери выражало ужас, испытанный в смертный час. Неистовая ярость исказила окаменевшие черты отца. Рыдания рвались из груди Бронуин, но ком в горле не давал разразиться плачем. Снова и снова слезы как бы пытались пробиться через непреодолимую преграду, пока Бронуин едва не задохнулась от горя, дав, наконец, слезам выход в отрывистых сдавленных звуках.

Хлопанье крыльев над головой девушки нарушило спокойствие зимнего леса. Бронуин подняла затуманенные слезами глаза на ворона, опустившегося на ветку.

– Посмотри на эту резню, мой сеньор! – с горечью обратилась она к птице, в которой, согласно поверью бриттов, воплотился дух короля Артура. – Это похоже на то низкое коварство, что привело к гибели тебя. Среди нас затаился Модред, и, клянусь, пока буду, жива, не перестану добиваться, чтобы его постигла кара!

Осторожно сняв с колен головы мертвых родителей – словно пытаясь приставить головы к их безжизненным телам, – Бронуин поднялась с земли. Когда она обвела взглядом лежавшие вокруг мертвые тела, ее ноздри затрепетали от ярости, приглушившей мучительную душевную боль.

Одно из тел привлекло ее внимание, обнаженное, распростертое на богатом меховом плаще. «Кэрин!» – мелькнула у Бронуин мысль, и тошнота поднялась к горлу при виде окровавленного тела служанки. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять: девушка была изнасилована. Неизвестно, до этого или уже после насильники перерезали ей горло. Они пригвоздили ее к земле своими копьями, как мишень на боевых состязаниях.

В отчаянии Бронуин начала вытаскивать копья. Хлюпающие звуки, раздававшиеся, когда наконечник копья высвобождался из тела, и вид оставшихся на теле треугольных отверстий, доводили Бронуин до изнеможения, и ей пришлось несколько раз останавливаться, но она снова и снова бралась за дело, пока не завернула мертвую девушку в плащ, который дала ей поносить. Бессмысленная попытка придать достоинство несчастной – это было все, что Бронуин могла сделать, и хотя теперь для погибшей служанки это уже не имело значения, все же госпожа сочла своим долгом позаботиться о мертвой.

Бронуин вытерла рукавом лоб. Что делать? Без сомнения, нужно похоронить родителей. Разве может она оставить их здесь? Они заслуживают достойных их положения похорон и отдохновения в каменном склепе предков. Но замок Карадок так далеко! Бронуин, потерянная и одинокая, в отчаянии огляделась по сторонам. Ближе всего приграничные владения лордов… но, не исключено, эти лорды и укрывают тех самых убийц, что совершили злодеяние! «Черт бы побрал их всех! – молча негодовала Бронуин. – Чтоб все они горели в адском пламени!»

Услышав шум крыльев над вершинами деревьев, она подняла взор на ту ветку, где видела ворона. Теперь их было уже больше дюжины – взбудораженных в предвкушении пиршества. У нее мелькнула мысль воспользоваться арбалетом, который она заметила в руке одного из вражеских воинов, но Бронуин сразу же отказалась от этого намерения. Плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона.

«Не может же каждый из них быть королем Артуром!» – решила девушка, теряя рассудок от потрясения, еще более усугубившего ее горе. Но при ее невезении она убьет именно того ворона, которого нельзя трогать, и будет проклята навеки! Бронуин сердито пнула арбалет. Она и так уже проклята, мелькнула у нее горькая мысль. И зачем только ей довелось уцелеть?

Взгляд Бронуин устремился к телу служанки, завернутому в плащ. В душу зародилось подозрение: а не подумали ли нападавшие, что богато одетая Кэрин – это она, Бронуин? И тут Бронуин заметила то, что с первого взгляда не бросилось ей в глаза: на голову девушке насильники, глумясь, набросили вытканную золотую вуаль – свадебную фату, которую Бронуин должна была надеть в Лондоне. Горло у Бронуин вновь болезненно сжалось. Дочь лорда поняла: это на ее месте оказалась Кэрин. Неожиданное падение в расщелину скалы изменило ее судьбу.

Однако, что за нечестивое деяние совершил ее жених? Содеянное немыслимо даже для англичанина! И чего он добился этою резней? А только так и можно назвать случившееся! Не было сделано даже попытки захоронить тела тех, кто пал под мечами воинов ее отца! Оранжево-голубые плащи виднелись повсюду среди черно-красных. Видно, нападавшие воины были смелыми людьми, как и само их нападение. И, конечно, это была резня, судя по множеству павших.

Одна из самых дерзких птиц поднялась с высокого дерева и опустилась рядом с телами лорда Оуэна и его супруги. Крича и размахивая руками, Бронуин отогнала ворона. «Почему бы и не встать на пути у ворона?» – в безумном негодовании размышляла она. Ее ведь прозвали дочерью ворона. «Бронуин – прекрасная дочь ворона», – говорили о ней. А одна птица может наброситься на другую. Она сама видела, как дерутся вороны между собой из-за корок, которые бросают им люди. Нечего бояться этих птиц, пока не убьешь одну из них. Бог запрещает убивать легендарного Артура, но не запрещает отгонять от трупов птиц.

Нет, не для того осталась она жива, чтобы оказался сломлен ее дух. Она все преодолеет и низвергнет могущественного Ульрика Кентского! По мере того, как она обдумывала эту мысль, огонь в глазах ее разгорался все больше. Слабости есть у каждого, и она найдет уязвимое место этого человека. Конечно, надеяться можно только на внезапность, лихорадочно размышляла девушка. Он считает ее мертвой. Как же застать его врасплох?

Во имя Господа, она разоблачит его и вынудит короля признать, что он совершил ошибку, выбрав Ульрика для брака, который должен был обеспечить мир. «Доказательства… вот они!» – подумала Бронуин, подходя к тому месту, где лежал воин, одетый в оранжево-голубой плащ. Не обращая внимания на его невидящие глаза, она сдернула с убитого одежду. На глаза ей попался кинжал в ножнах – отвратительное и грозное оружие. Девушка забрала и его. Кинжал тоже станет доказательством случившегося, но сначала она вонзит клинок в подлое сердце Ульрика.

Уголки ее плотно сжатого рта изогнулись в ужасающей усмешке, а глаза блеснули. Не стоит забывать: плохо придется тому, кто станет на пути… у дочери ворона!

 

ГЛАВА 2

Быстро сгущались сумерки, и Бронуин попыталась зажечь огонь с помощью огнива, принадлежавшего убитому воину, но после часа проклятий, которые вызвали бы гнев самого Сатаны, она все так же сидела на холоде, не в силах разжечь костер. Чтобы избежать опасностей, поджидающих в дороге одинокую женщину, она надела мужскую одежду, найденную в сумке одного из погибших в сражении воинов. Но одежда теперь почему-то не спасала Бронуин от холода, и зубы выбивали дробь. «А ведь ночью придут волки, – в отчаянии подумала девушка, – их не прогонишь, махая руками и крича изо всех сил».

С тревогой оглядела она трупы, прикрытые одеялами, взятыми из повозки, на которую было погружено ее приданое и дорожные припасы. Можно было бы пойти за помощью, но как оставить родителей на растерзание птиц? Наверное, лучше просто заснуть и присоединиться в смертном сне к дорогим ей людям. Бронуин слышала, что во сне можно замерзнуть до смерти, и сейчас ей это казалось наименьшим злом. Однако смерть помешает осуществлению задуманной мести. Нет, во имя всего святого, отмщение должно состояться!

Мысли Бронуин оказались далеко не набожными, когда, глянув на дорогу, она увидела приближающуюся повозку, высокие борта которой были оплетены виноградной лозой, что делало ее похожей на большую корзину. В повозке сидели четыре монаха в грубых коричневых сутанах. Бронуин удивилась, принимая появление монахов как ответ Господа на ее клятву о мщении.

Тьма рассеялась от света четырех смоляных факелов, укрепленных на углах повозки. Бронуин с облегчением вознесла благодарственную молитву – сначала за то, что это не разбойники вернулись грабить свои жертвы, потом за благополучное разрешение хотя бы некоторых из ее затруднений. Сотворив крестное знамение поверх серебряного распятия, скрытого одеждой, она вскочила на ноги и окликнула монахов.

– Хвала Господу! – воскликнула Бронуин, постаравшись, чтобы голос ее звучал как можно грубее.

Взмахнув руками, она побежала навстречу святым братьям. Если бы они узнали, кто она на самом деле, то вряд ли позволили бы ей отправиться в Лондон одной.

– Добрейшие братья, взгляните на последствия этого ужасного побоища, свидетелем которого я был!

Высокий худой мужчина, в шерстяных одеждах, остановил пару быков на краю поляны. Его тусклые глаза скользнули по телам убитых, чего и добивалась Бронуин.

– Верно, братья, трупам нет числа. Как только бедная женщина, прибежавшая в монастырь, не сошла с ума! Она просто была вне себя от горя!

Женщина? Бронуин бесшумно оглянулась на неподвижные тела, отыскивая тело сестры матери. «Тетя Агнес!» – вздохнула она с облегчением. Как же она прежде не поискала среди убитых свою незамужнюю тетку? И снова девушка вознесла жаркую благодарственную молитву Господу.

– Эй, мальчик! Ты случайно не видел леди Бронуин? Та женщина твердит, что ее племянница жива, только потерялась.

Бронуин покачала головой.

– Нет, сэр. К моему прискорбию, леди Бронуин лежит здесь, убитая самым зверским образом.

– А как же тебе удалось остаться в живых? – полюбопытствовал один из монахов.

Бронуин показала на противоположную сторону озера.

– Я пошел туда набрать хвороста, а когда услышал, что началось сражение, побежал сюда, но поскользнулся и ударился головой о камень, – она подняла руку к затылку. – Когда же я пришел в себя, все было кончено.

Указав на птиц в вышине, Бронуин продолжала:

– Я пытался отогнать хищников и рад, что Господь смилостивился и прислал мне вас на помощь. Та обезумевшая женщина, она ранена?

Монах спрыгнул с повозки вместе с остальными.

– Всего несколько царапин, но, боюсь, раны, нанесенные ее душе, более глубоки.

Бронуин опустила голову, понимая, что пришлось пережить тете.

– Вы отправите женщину обратно в замок Карадок? Все они ехали оттуда.

– Ее, тебя и убитых, – уверил монах, обводя широким жестом поляну, усеянную телами павших. – Я брат Дамьен. Братья Тимоти, Джонатан и Питер помогут забрать с места сражения и живых и мертвых. Судя по всему, нам предстоит серьезно потрудиться, а то темнота скоро скроет тела павших.

– Я отправлюсь в Лондон, чтобы сообщить королю о несчастье, случившемся с моим лордом и его супругой. Может быть, тогда Эдуард поймет, что собой представляют те люди, которым он доверяет земли и своих подданных.

Старший среди монахов поднял тонкую бровь, явно сомневаясь в разумности решения Бронуин.

– А что ты скажешь королю, паренек?

– Что Ульрик Кентский – подлый предатель и обманщик, который, убив свою невесту, ее семью и свиту, угрожает сокрушить установившийся мир.

– Ты его видел? – удивленно спросил монах.

Бронуин показала на убитого воина в оранжево-голубом плаще.

– Нападавшие были одеты в цвета его геральдики, сэр. Знамена этих же цветов развеваются сейчас над землями Карадока столь же нагло и нетерпеливо, сколь велики похоть и жадность этого лорда, так мы там говорим.

Монах хлопнул Бронуин по плечу.

– Трудную задачу ты поставил перед собой, сын мой, потому что наш властелин Эдуард, услышав твой рассказ, не выразит радости.

– Как и принц Левеллин.

– Пламя войны едва погасили, а кто-то пытается снова разжечь едва тлеющую искру. Это огромное зло, – удрученно вздохнул монах. – Для всех. И для тебя, парень. В твоих глазах я вижу кровожадный блеск. Постарайся, чтобы случившееся не стало и твоим концом.

Тишина заснеженного леса была нарушена снова – на этот раз тихим пением псалмов над мертвыми телами, хлопотливо загружаемыми в повозку. Но благоговейный дух молитв не проник в душу Бронуин сквозь преграду, которой она отгородила от успокоения свои взволнованные чувства, горевшие пламенным гневом, словно очаг, дающий тепло и свет. Душе надлежало гореть до той поры, пока не будет осуществлена месть.

Последними положили в повозку Лорда Оуэна, леди Гвендолин и их «дочь». Монахи собрали нескольких оставшихся лошадей и привязали за поводья, а одну пару впрягли в повозку с продуктами и приданым Бронуин. О случившемся здесь злодействе напоминали теперь лишь пятна крови на снегу и разбросанное оружие. Бронуин в последний раз бросила взгляд на место сражения и словно заново увидела своих родителей с перерубленными шеями и бедную Кэрин, истерзанную до неузнаваемости.

Будет лучше, если все решат, что леди Бронуин погибла. Тогда она будет вольна в своих планах беспощадной мести. В мешке у нее лежали оранжево-голубой плащ и кинжал врага, душа была полна решимости. Если даже ее постигнет неудача, и она погибнет, все равно люди будут считать, что леди Бронуин мертва, и похоронена – вне пределов досягаемости жениха-убийцы. И не нужен ей Карадок, если для того, чтобы вернуть его себе, необходимо стать женой английского рыцаря.

Кроме того, переодевшись юношей, она сможет попасть в такие места, куда девушке путь заказан. Если братья монахи позаботятся о ее тетке и погибших родных, она позаботится о том, чтобы Ульрик получил по заслугам.

– Советую тебе отправиться с нами в монастырь, сын мой, – заговорил старший среди монахов, нарушая течение мыслей Бронуин. – Наступает ночь. Наша обитель в часе пути отсюда.

– Кстати, в монастыре остановился человек, который, по его словам, направляется в Лондон. Кажется, он наемник, – озабоченно сообщил другой монах. – Вы могли бы путешествовать вместе, так безопаснее.

– Я ведь сказал, что немедленно еду в Лондон, – Бронуин бросила на монаха недовольный взгляд. – Если вы одолжите мне факел, я буду вам крайне признателен.

– Разумеется, – сказал монах и осторожно добавил: – Однако путь до Лондона долог и займет не одну ночь.

Держа одной рукой поводья скакуна своего отца, а другой дымящийся факел, Бронуин стояла и смотрела, как отъезжает повозка, загруженная мертвыми, а вслед за нею повозка с ее приданым. Она могла бы воспользоваться одним из шатров, которые успели распаковать, но некому было помочь ей его поставить. Если найти защищенное от северного ветра место, можно устроиться на ночлег у костра, а разжечь костер от факела не так уж трудно. Скакать же ночью, увы, возможно, лишь пока не прогорит факел.

Какой-то странный шипящий звук привлек внимание девушки: оказывается, повалил снег, и хлопья, шипя, испарялись в пламени факела. Снегопад несколько охладил решимость Бронуин. Одно дело – провести ночь под защитой костра, и совсем другое – остаться в темноте без огня, который давал бы свет и тепло и отпугивал бы зверье.

Бронуин вставила ногу в стремя и вскочила в седло, держа факел в вытянутой руке, чтобы не испугать коня. Макшейн – так назвали коня в честь ее деда по материнской линии – был боевым: скакуном, но не стоило подвергать его испытанию огнем. Не стоит также без нужды испытывать собственную храбрость, подумала девушка, пришпоривая коня, чтобы догнать остальных.

Монастырь оказался похожим на замок. Все постройки были заключены в кольцо крепостных стен. Проезжая ворота и минуя место раздачи милостыни – и дома, где монахи давали приют самым бедным паломникам, Бронуин поймала себя на мысли, что было бы лучше, если б отец, отбросив свое презрение к церкви, попросился в монастырь на ночлег.

Впервые Оуэн Карадокский оказался в святом месте после смерти своего малолетнего сына, родившегося на год позже Бронуин. Мать часто молилась, чтобы Господь простил Оуэна, несмотря на то, что Оуэн не простил Господу смерть сына.

Сегодня дочери стоит помолиться за упокой души отца, решила Бронуин, слезая с коня. Из конюшни вышел монах в сутане и занялся лошадьми. Матери молитвы дочери не понадобятся, была уверена Бронуин. Леди Гвендолин, чистая душа, уже, должно быть, пребывала на небесах.

– Леди Агнес в монастыре. Ты хочешь ее видеть?

Бронуин покачала головой, взглянув на освещенное окно помещения, которое отводилось торговцам и благородным гостям.

– Нет, я не хотел бы снова расстраивать ее своим рассказом об увиденном… и, кроме того, нельзя допустить, чтобы она осматривала мертвые тела… знаете, те, что сверху. Остальных может опознать плотник в Карадоке. У вас найдутся гробы для перевозки лорда и его близких? – отважилась Бронуин вернуться к действительности.

– Я уверен, будет сделано все необходимое, – сухо ответил брат Дамьен, давая понять, что парнишке не следует чересчур забываться и отдавать приказания.

– Я беспокоюсь о делах благородных леди, сэр.

Ей следует следить за своей речью и манерами! Простой слуга не может вести себя подобным образом.

– Я понимаю, сын мой. Полагаю, произошедшее всех нас привело в ужас.

Как и для Бронуин, такого объяснения ему было достаточно.

– Мы проследим, чтобы тела лорда, его супруги и дочери были достойно обряжены, насколько, разумеется, позволят возможности монастыря. Остальных же мы зашьем в шерстяные одеяла. Ты можешь присоединиться к наемнику в странноприимном доме, если только, конечно, не предпочтешь общество быков и лошадей. Я пришлю брата Томаса принести тебе из кухни хлеба.

Бронуин молча кивнула. Не по душе ей была мысль о том, что придется провести ночь наедине с незнакомцем. Как бы ни любила она новизну и приключения, за что ее всегда упрекали родные, сейчас девушке стало не по себе. Однако по пути в монастырь у нее было время поразмыслить о предстоящем путешествии, и она решила, что монах прав: какой-нибудь спутник был бы весьма полезен для нее в пути, особенно если он привык во всем полагаться на свои силы, к чему, безусловно, приучен любой наемник. Даже окажись этот человек похотливым распутником, в мужской одежде Бронуин оставалась в безопасности.

Волнение не покидало девушку, когда она медленно шла к неосвещенному дому, где находили приют бедные паломники и путники. И все-таки, продолжала размышлять Бронуин, есть же мужчины, предпочитающие мальчиков, о чем ей доводилось слышать, хотя она никогда и виду не подавала, что в ее невинной девичьей головке случайно оказались столь постыдные сведения. О подобных вещах молодые женщины беседуют, укрывшись – с головой одеялами, подальше от ушей своих строгих матерей и, разумеется, отцов. Именно так Бронуин узнала, как сама она появилась на свет. Ее кроткая, легко впадающая в смущение мать никогда не рассказывала ей ни о чем подобном.

Бронуин помедлила, положив руку на деревянный запор двери. При воспоминании о мягкости характера матери ее охватила печаль, и присутствие постороннего в этот момент показалось неуместным. Стараясь справиться с нахлынувшим волнением, девушка не сразу открыла дверь. Перед ее мысленным взором вдруг предстало безжизненное лицо леди Гвендолин с застывшим выражением ужаса на нем, и это заставило окрепнуть решимость Бронуин – твердость духа она унаследовала от своего погибшего отца. Никто и ничто на свете не помешает ей осуществить задуманное.

Лишь часть комнаты была освещена факелом, остальное помещение тонуло в непроглядной тьме. В центре находился небольшой очаг с тлеющими углями. Девушка услышала чье-то глубокое сонное дыхание. Она порадовалась, что, по крайней мере, ей не будет досаждать храп.

Когда глаза привыкли к темноте, Она различила очертания фигуры спящего человека. Мужчина плотно завернулся в шерстяное одеяло, и это делало его похожим на огромный кокон.

Густые пряди светлых волос, ниспадавших на широкие плечи, превосходно сочетались с пышной бородой, но и то, и другое явно нуждалось в стрижке. Трудно было разглядеть черты лица, наполовину скрытого под большой ладонью. Без сомнения, одной рукой он мог бы справиться с нею, подумала Бронуин, не чувствуя никакого облегчения от этой мысли. Подавив волнение, она на цыпочках подошла поближе, стараясь все же рассмотреть лицо спящего.

«Нос длинноват, – отметила она, – римского типа, резко очерченный. Нельзя сказать, что мужчина непривлекателен».

Тело незнакомца казалось стройным и крепким, отнюдь не тщедушным. Это свидетельствовало о жизни, в которой не было место роскоши. Да он выглядит как наемник, согласилась Бронуин с отзывом монаха об этом человеке: странник, вынужденный всегда сам заботиться о себе. Так или иначе, ей все же следует узнать что-нибудь о нем, прежде чем отбыть из монастыря в обществе незнакомца.

– Какого черта ты уставился?

Бронуин не успела заглушить возглас испуга. Она отшатнулась. Прищуренными глазами мужчина с подозрением поглядывал на нее из-под руки.

– Просто так! – холодно ответила Бронуин и пожала плечами, пытаясь выразить безразличие. – Имею я право посмотреть, с кем провожу ночь в одной комнате, или нет?

Нечто, напоминающее рычание, пробилось сквозь лохматую бороду.

– Зовут меня Вольф. Я не привык ночевать с кем-либо в одной комнате, но все же сейчас собираюсь спать! А теперь ложись поскорее, парень, иначе я съем тебя заживо на завтрак.

Бронуин сжала зубы, но не отважилась возразить. У грубияна был такой вид, что верилось: он вполне может привести свою угрозу в исполнение. Девушка с противоположной стороны очага устроила себе постель из одеяла и дорожного мешка, которые сняла со спины Макшейна. «Кажется, избежав одного волка, пришлось оказаться рядом с другим», – думала Бронуин, заворачиваясь в одеяло и придвигаясь поближе к очагу.

– Не шуми! На самом деле съем, хотя, глядя на тебя, догадываюсь, что мне придется, потом неделю выковыривать кости и клочки одежды из зубов, – фыркнул незнакомец, приподнимаясь, чтобы окинуть парнишку оценивающим взглядом.

Он отвернулся, резко дернув одеяло.

От необходимости ответить подобным же образом Бронуин спасло появление монаха, открывшего в этот момент дверь. Он принес половину круглого хлеба и кувшин с элем.

– Брат Дамьен сказал, что ты проголодался, парень. Еда холодная, но сытная, – прошептал монах, бросив опасливый взгляд на другого гостя. – Да благословит тебя Господь, и доброй ночи!

Хлеб, действительно, был холодным и черствым, но, как и сказал монах, вполне сытным. Однако девушке хотелось не столько есть, сколько согреться. Съев ломоть хлеба и запив его элем, Бронуин улеглась, положив руку на рукоять кинжала. Едва ее веки устало сомкнулись, как раздался звук, похожий на урчание медведя, поедающего вкусные корни. Она обреченно вздохнула. Проклятье! Слишком рано она решила, что ей повезло. Волосатое чудовище захрапело!

Но даже это не помешало Бронуин погрузиться в сон, навеянный усыпляющим теплом очага и одеяла. Изнеможение было так велико, что никакие видения не нарушали тяжелое забытье.

Однако утром что-то стало ее беспокоить, но то не был какой-либо звук или солнце, которое как раз начало взбираться на свой небесный трон, чтобы сиять в течение всего дня. Девушка испытала неприятное чувство неловкости, заставившее приоткрыть глаза и осторожно глянуть из-под опущенных ресниц.

Прямо напротив сидел, беззастенчиво ее, рассматривая, косматый незнакомец. Вот от чего она проснулась – от его взгляда!

– Братья-монахи говорят, что направляешься в Лондон с известием для короля.

Бронуин поднялась, прикрыв зевок ладонью и стараясь поскорее разогнать туман в голове.

– Да, – сонно ответила она.

– Говорят, ты видел, как убили лорда Карадока и его свиту.

Давно ли этот дьявол проснулся? Бронуин смотрела, как он опорожняет кувшин с элем и доедает кусок хлеба, оставленный ею наутро. «Проснулся он достаточно давно, чтобы слопать мой завтрак», – угрюмо подумала девушка.

– Я не хочу говорить об этом.

– Если собираешься ехать со мной, то расскажешь о случившемся, и немедля! Я не желаю встретиться на дороге с хладнокровными убийцами.

– А если не расскажу, ты съешь меня заживо, как съел мой завтрак? – не побоялась Бронуин бросить ему обвинение со смелостью, порожденной досадой.

Незнакомец расхохотался – безудержный громкий хохот заполнил всю комнату и оглушил Бронуин.

– Ишь ты, парень, ростом с вершок, а какой отважный!

Когда этот крупный мужчина встал, оказалось, что он возвышается над полом, как башня. Обращаясь к ней, он начал расстегивать штаны.

– Ладно, выкладывай, парень. Так говоришь, воины были одеты в цвета Ульрика Кентского?

Бронуин почувствовала, что лицо и шея у нее начинают пылать, и этот жар не имеет ничего общего с тем жаром, что бывает при болезни.

– Оранжевый и голубой, – пробормотала она, опуская глаза и принимаясь шевелить угли в очаге. – Такие же знамена развеваются теперь над Карадоком.

Слава Богу, мужчина отошел от нее и направился к стене, где стоял ночной горшок.

– Я никогда не встречался с этим человеком, но слышал, что не в его духе воевать, нападая из засады.

Недоверчиво прислушиваясь к звукам, которые достигали ее слуха, Бронуин скосила глаза и, к своему величайшему замешательству, получила подтверждение своим догадкам. Она уже собралась, было возмутиться, но вовремя вспомнила, что незнакомец считает ее принадлежащей к мужскому племени. «Мужчины не слишком церемонятся в обществе себе подобных, – сделала вывод Бронуин. – По крайней мере, этот уж точно не стесняется».

– Пойду, принесу дров для очага, – предложила она, пользуясь возможностью избежать унизительного положения, в котором поневоле оказалась.

– Постой, парнишка, – приказал наемник, застегивая штаны и поворачиваясь. – Здесь будет полно отличных дров, когда я уеду через пару минут.

– Я думал, что поеду с тобой.

– Мне не хочется, чтобы под ногами у меня путался юнец, у которого еще молоко на губах не обсохло. Я только что из Ольстера, и мне не терпится снова заняться делом. Я слышал, король платит хорошую монету.

– Так значит, ты из Ирландии?

– Ирландия, Шотландия, Уэльс, Франция, Германия… Я жил во всех этих странах с тех пор, как вышел из детского возраста.

Бронуин взяла одеяло и стала его складывать.

– Может быть, я еще слишком молод, но уже не ребенок. Я не буду тебе обузой и весьма пригожусь, когда понадобится собирать хворост для костра и готовить еду.

– Неужто весьма пригодишься? – насмешливо проговорил Вольф, намеренно растягивая книжное словечко «весьма». – Где же ты обучался, раз знаешь такие изысканные выражения?

– Я служил пажом в Канадоре.

«Проклятье! – сурово отчитывала себя Бронуин, нужно быть поосторожнее. Каким бы неотесанным Вольф ни был, он не дурак».

– Так к какой же знатной семье ты принадлежишь? – ехидно рассмеялся мужчина, проявляя свойственное наемникам пренебрежение к внешнему блеску рыцарства.

– А ты никому не скажешь?

– Если у тебя на то есть причины.

– Слово благородного человека?

И снова Бронуин пришлось стать предметом насмешек:

– Да, конечно, мое слово благородного человека должно внушить тебе огромное доверие, парень. Я мог бы даже поклясться на латыни, что буду молчать!

– В таком случае, иди к черту! – раздраженно прошипела Бронуин и опустилась на колени, чтобы упаковать дорожный мешок.

– Собачья кровь, да я бы давно уже мог позавтракать тобой, ты, бородавка на теле мужчины!

Немедленно Бронуин была схвачена за затрещавший по швам воротник, ноги ее оторвались от пола, а саму ее приткнули к стене прямо над ночным горшком.

– А может, тебе не помешает слегка ополоснуться, чтобы освежить в памяти хорошие манеры, которым тебя обучали в твою бытность пажом?

– Ты сукин сын!

– А! Так тебе требуется прополоскать рот?

К ужасу Бронуин своей длинной рукой Вольф потянулся за ночным горшком, которым только что воспользовался.

– Ладно! – хрипло выкрикнула она. – Я скажу.

– Чье ты отродье?

– Я Эдвин… Карадокский… бастард милорда, если хочешь знать.

– Во мне тоже есть капля голубой крови, – удивленно усмехнулся бородач. – Ты наследник?

Бронуин покачала головой и попыталась выдавить ответ, невзирая на удушающую хватку Вольфа:

– Нет…

Она закрыла глаза, борясь с подступающим головокружением. Боже упаси потерять сознание и свалиться в горшок!

– Ладно, уж, иди, бородавка, – смилостивился ее мучитель, оттаскивая свою жертву подальше от смертельной опасности горшка и гулко хлопая по спине так, что остатки воздуха вылетели у Бронуин из груди сдавленным кашлем.

– Ну-ну, что это с тобой? – наемник потянулся поддержать парнишку, и его рука наткнулась на рукоять кинжала, который он вынул из ножен.

– Это оружие моего отца! Нужно же мне чем-то защищаться, – недовольно призналась Бронуин. – У меня есть и лошадь, чтобы добраться до короля и сообщить о смерти лорда Оуэна.

– А тебе известно, как обращаться с этой штукой, или ты лишь знаешь, как ею резать куски мяса во время еды? – насмешливо поинтересовался Вольф, взвешивая кинжал на ладони, и, прежде чем Бронуин успела сообразить, что он имел в виду, наемник небрежно послал кинжал прямо в середину сучка на центральной планке деревянной двери.

Широко ухмыляясь, он шагнул вперед и извлек кинжал из доски.

– А теперь ты, парень! Посмотрим, как это у тебя получится!

Бронуин шагнула вперед, чтобы взять кинжал, но не вернулась на то место, откуда метал оружие Вольф, а встала ближе. Примерившись, она помедлила минуту, делая вид, что прицеливается, и метнула кинжал. В смятении смотрела девушка, как кинжал ударяется рукояткой о дверь и отлетает, превращаясь в опасного врага, способного поразить насмерть.

– Кажется, вам придется взять меня с собой, сэр.

– А?.. – Наемник даже задохнулся от изумления. – С какой это стати, бородавка?

– Потому что так вы сможете сэкономить на выпивке и не станете испытывать неприятного похмелья. Вы будете вдрызг пьяны от смеха, глядя на меня.

Закинув мешок и свернутое одеяло через плечо, Бронуин подняла кинжал и вложила его в ножны, потом потянула за щеколду, но безуспешно: дверь примерзла. Казалось, весь мир вокруг был в сговоре против нее.

– Тебе не мешало бы поесть.

– С чего бы это вдруг такая забота? – выпалила Бронуин, ее глаза под густыми шелковистыми ресницами стали почти такими же темными, как растрепанные волосы.

К своему большому огорчению, она почувствовала, что ее нижняя губа начинает угрожающе дрожать. Закусив губу, Бронуин вновь набросилась на щеколду, но Вольф распахнул дверь одним движением руки, превосходившей по размерам в два раза ее собственную руку.

– Я забочусь, чтобы ты поел, потому, как мне совсем не улыбается тащить в Лондон твое дохлое костлявое тело и вместо тебя сообщать королю это чертово известие.

– Так, значит, ты едешь со мной?

– Нет, это ты едешь со мной, парнишка! Но возиться с детьми я не собираюсь. Или ты будешь держаться, как подобает мужчине, или останешься позади, понял?

Бронуин со вздохом облегчения кивнула. Насколько ей было известно, наемники слыли убийцами. А Вольф, видно, один из рыцарей-перебежчиков, изгнанных из ордена за проступок.

– А сейчас давай-ка мне твои вещи, я седлаю коня, пока ты сходишь на кухню и раздобудешь чего-нибудь съестного.

– Я могу быть уверен, что ты не украдешь моего коня?

– Собачья душа, парень! Это же монастырь! Даже у такого неотесанного рубаки, как я, есть кое-какие понятия о благородстве!

«… о благородстве…» – мысленно повторила Бронуин, преисполнившись презрением, но в то же время, опасаясь снова вызвать гнев наемника. Он не украл бы коня, но без зазрения совести отобрал еду у беспомощного мальчишки и готов был окунуть парнишку головой в ночной горшок!

Бронуин резко повернулась и зашагала к кухне, откуда по всему двору уже плыли аппетитные запахи. Звон колокола на часовне заставил девушку остановиться, но только чтобы перекреститься и попросить у Господа прощения за свое отсутствие на утренней службе. Она не осмеливалась заставлять Вольфа ждать. Он вполне мог уехать и без нее.

– Мальчик! Ты здесь?

При звуке знакомого высокого голоса Бронуин замедлила шаг. Тетя Агнес! А что, если она узнает племянницу? Не видя возможности избежать встречи, девушка повернулась к бежавшей к ней женщине, пышная грудь которой тяжело вздымалась под плотной шерстяной одеждой. Прошло несколько минут, прежде чем Агнес смогла отдышаться и заговорить.

– Брат Дамьен сказал, что ты один из слуг Оуэна, но, честное слово, не могу тебя припомнить среди них столь молодого человека.

– Я помогал ухаживать за лошадьми, миледи.

– Я знала, что-то ужасное должно было случиться. Я видела множество черных птиц, и кости у меня ныли три дня подряд.

Спутанные седые волосы, некогда каштановые, как у младшей сестры, выбившиеся из-под не завязанного под подбородком чепца, обрамляли лицо, слишком худое для такой полной женщины. Глаза под морщинистыми веками беспокойно бегали по сторонам, как будто она в любую минуту ожидала увидеть что-то ужасное.

– Ты не видел мою племянницу?

Вопрос прозвучал так жалобно, что Бронуин чуть не поддалась желанию утешить обезумевшую от горя женщину, признавшись, кто она на самом деле.

– Леди Бронуин мертва, миледи.

– О, нет! – с уверенностью возразила тетя. – Прошлой ночью я видела ее во сне. Она была одета в великолепное платье и стояла перед священником рядом с прекрасным рыцарем. Никогда еще Бронуин не выглядела столь красивой. Ее свадьбой кончатся все несчастья.

– Тогда она, наверное, куда-то уехала со своим молодым супругом, чтобы уединиться с ним.

Бедняжка! Монах был прав. Вероятно, тетя Агнес тронулась умом. Может быть, возвращение в Карадок поможет ей прийти в себя, окрепнуть и телом и духом? Никогда Бронуин не видела круглое, ангельское личико своей тетки таким вытянутым и испуганным.

– Этот кинжал! У тебя кинжал Оуэна! Какое право имеет мальчик с конюшни иметь при себе кинжал лорда?

Бронуин быстро придумала оправдание:

– Я не просто мальчик с конюшни, миледи. Мне не хочется ничего сейчас объяснять, но я незаконнорожденный сын лорда. Моя мать – дочь рыбака. Отец как раз пригласил меня в Карадок, чтобы сделать пажом, а тут надо же было такому случиться!

Скрестив пальцы, девушка терпеливо ждала конца пристального осмотра.

– Боже мой! Сходство поразительное! Достаточно и того, что твои буйные кудри в точности такие же, как у Оуэна! Ты мог бы сойти за брата-близнеца моей племянницы, но она гораздо красивее тебя, как и подобает девушке.

– Я собираюсь отомстить за смерть отца.

– Из-за его богатства?

– Нет, миледи, ради его чести. У меня есть вот эти самые руки, чтобы я мог сам позаботиться о себе, а конь и кинжал дадут возможность добраться до Лондона и отбиться от лиходеев.

– Сын Оуэна! – повторяла пораженная тетя Агнес. – Значит, у него все-таки был сын! Странно, что мне не было видения. Обычно я вижу такие вещи, – она снова взглянула на Бронуин. – Ладно, думаю, не будет вреда оттого, что ты возьмешь коня и кинжал себе, но должна сказать, я не чувствую к тебе особой привязанности, хотя обычно испытываю теплые чувства к родственникам.

– Может, если бы у вас было время поближе узнать меня, миледи… – ответила Бронуин, неловко переминаясь с ноги на ногу под пристальным взглядом тетки. – Но я должен ехать. Мне нужно сделать одно очень важное дело.

Агнес похлопала ее по плечу.

– Мне тоже, мальчик. Я должна похоронить любимую сестру и ее мужа. Лучше сделать это до того, как вернется Бронуин со своим мужем. Ни к чему, чтобы и эта тяжесть легла на ее плечи.

– Да поможет вам Бог, миледи.

– Также и тебе, паренек!

Женщина протянула руку и дотронулась до черного локона, выбившегося из-под шапки Бронуин, потом удивленно вздохнула.

– Сын Оуэна! – снова повторила она, направляясь к часовне. – Но почему же я ничего не знала об этом?

Облегчение и горе одновременно охватили Бронуин, когда наконец-то она отправилась на кухню. Девушка была рада, что тетка не узнала ее, но огорчена столь явным помешательством бедной женщины: тетя Агнес видела во сне, как она выходит замуж, и решила, что племянница, вне себя от горя, поехала домой! Просто чудо, что тетя Агнес избежала всеобщей участи!

Зная свою тетю, Бронуин могла предположить, что она бродила в поисках какой-нибудь травы, которая должна была расти в этих краях, или же искала омелу. Тетя Агнес была очень расстроена тем, что лорд Оуэн слишком торопился и не стал искать омелу перед отъездом.

Когда Бронуин вернулась на двор перед конюшней, напихав за пазуху теплых хлебцев, только что вынутых из печи, ее подозрения подтвердились: к седлу коня был привязан пучок зеленых веток с белыми ягодами.

– Какая-то ненормальная прибежала и настояла на том, чтобы я привязал эту метелку к твоему седлу, – холодно и хмуро сообщил ей Вольф. – Говорит, это принесет удачу сыну лорда Оуэна.

Значит, все же тетя Агнес бродила по лесу. Омела спасла ей жизнь. Как знать, не исключено, омела поможет и ей, Бронуин, вернуться в Карадок целой и невредимой! Улыбаясь, она протянула своему спутнику несколько хлебцев из-за пазухи оттопырившейся рубахи, затянутой на талии ремнем, затем осторожно уселась в седло на спину Макшейна.

– И ты веришь в эту чепуху?

– Не стоит смеяться над тем, чего мы не понимаем, приятель, – Бронуин подобрала поводья и сделала Вольфу знак ехать впереди. – Езжайте первым, сэр.

Если и найдется такой безумец, что решится на них напасть, этот гигант в кольчуге не даст ее в обиду, думала Бронуин, удивляясь ширине плеч Вольфа и толщине ляжек, обтянутых кожаными штанами. Без сомнения, тело под этой поношенной выцветшей одеждой покрыто шрамами от ран, полученных в многочисленных боях с врагами, какому бы лорду наемник ни служил. Но, прежде всего, он хранил верность самому себе, так уж был воспитан, и, во вторую очередь, – человеку, предложившему за его услуги самую высокую плату.

Странно, но Бронуин чувствовала себя в безопасности, несмотря на их недавнюю стычку. Теперь она понимала, что это была проверка. Ей приходилось и раньше видеть, как оруженосцы и рыцари подобным образом испытывали своих новых знакомых. «Как петухов на гумне, когда они дерутся за право клевать первыми», – подумала она, криво усмехаясь. Испытание она прошла, иначе Вольф не разрешил бы ей с ним ехать. Эта мысль принесла Бронуин большое удовлетворение, однако Вольф, таким образом, утвердился в своем праве командовать.

Во время путешествия Бронуин не собиралась ограничиваться приготовлением пищи и собиранием хвороста. Наемник мог бы показать ей, как пользоваться кинжалом, чтобы ее умение обращаться с оружием хоть немного превысило тот жалкий уровень, что вызвал его насмешку. И тогда у нее на самом деле появится возможность отомстить за человека, для которого, прежде всего, была важна честь, а не деньги, и который считал, что имеет дело с таким же благородным рыцарем, как он сам, а не с низким алчным убийцей – за единственного человека, достойного ее уважения и любви… – за отца, лорда Оуэна Карадокского.

 

ГЛАВА 3

По мере того, как день приближался к вечеру, Бронуин все с большим беспокойством начинала осознавать, что выносливость ее спутника просто безгранична. Он мог сколь угодно долго ехать, милю за милей, вовсе не делая остановок, в то время как она привыкла часто останавливаться. Когда естественные надобности заставили ее забыть о голосе разума, она была вынуждена отстать, а потом пустить коня в галоп, чтобы догнать Вольфа, нисколько не сбавившего хода, словно она и не терялась. Так что молоко в обтянутой кожей фляжке, которое добросердечные монахи по ее просьбе дали ей с собой в дорогу вместо эля, осталось нетронутым, но вряд ли оно взбодрило бы больше, чем быстрый темп, заданный Вольфом.

Поэтому не удивительно, что они к концу дня не только добрались до Честера, но и, к неудовольствию Бронуин, проехали мимо соблазнительных запахов харчевен, подкрепившись лишь в нескольких милях от города хлебом, припасенным Бронуин. Рассеянные по пути деревни настойчиво искушали ее бросить своего спутника, но глухой пугающий лес, простиравшийся между редкими поселениями, представлял собой достаточный довод, чтобы дорожить обществом молчаливого и сурового мужчины. К тому времени, как они, наконец, остановились – в полном соответствии с ее подозрениями – под сенью дремучего бора, она уже была слишком измучена, чтобы выражать недовольство.

– Встряхнись, парень! Здесь мы заночуем.

– Мы могли бы переночевать и в конюшне в той деревне, что проезжали последней! Заодно отведали бы жаркого! Уж очень вкусный запах приносил ветер, – пожаловалась Бронуин.

– А у тебя полный карман монет, не так ли?

– Нет, совсем немного, но завидки берут, глядя на тех, кто останавливается отдохнуть и перекусить в харчевне.

Вольф непринужденно рассмеялся, и его смех показался Бронуин холодным, как морозный воздух, он ранил ее самолюбие.

– Пора тебе избавляться от своей изнеженности, парень, иначе никогда не станешь рыцарем!

– А может, мне теперь и не хочется быть рыцарем!

– Мне кажется, есть вещи и поважнее твоей задницы. Ты, видимо, слишком долго крутился среди женщин, парень. Доверься мне, и я сделаю из тебя настоящего мужчину!

Бронуин соскользнула со спины Макшейна. Ноги у нее подогнулись, когда она встала на землю.

– Я вовсе и не собираюсь быть похожим на тебя.

Вольф фыркнул, привязывая коня к дереву. Его скакун, выращенный для боевых схваток, был таким же замечательным, как и Макшейн – могучий, с сильной шеей. Откуда бы ни был родом наемник, было ясно, – что его мастерство превосходно и приносит доход. Любой рыцарь был бы рад взять его на службу. Не каждый знатный человек мог похвастаться таким замечательным конем.

– Позаботься о Пендрагоне и разожги костер рядом вон с той рощицей. Она прикроет нас от ветра, и, кроме того, волки не подойдут со спины.

Бронуин не смогла сдержать дрожь, помимо ее воли пробежавшую по всему телу.

– А чем займешься ты, пока я буду изображать из себя слугу?

Вольф снял со спины Пендрагона длинный лук, и девушка сразу же распознала в луке уэльское оружие. Наверное, Вольф побывал в ее родных краях.

– Я собираюсь изображать из себя охотника, если только ты сам не попробуешь добыть жирную белку или кролика нам на ужин.

Со своими собаками и соколом она могла бы раздобыть им на ужин что-нибудь и получше, но Бронуин попридержала язык. Собак и соколов здесь не было, и, если удастся поужинать чем-нибудь, кроме остатков монастырского хлеба, то этим она обязана будет Вольфу.

– Тогда, ради Бога, наверняка пристрели какую-нибудь дичь, потому как я умираю от голода.

– А! Теперь-то я понимаю, как тебе удалось уцелеть вчера в той кровавой сече. Твое нытье вывело всех из себя! Язык у тебя уж больно остер!

– А тебе обязательно нужно быть таким же злым, насколько и неотесанным?

На мгновение Бронуин показалось, что она зашла слишком далеко. Вольф пристально взглянул на нее из-под густых золотистых бровей, прикрытых отросшими сверх всякой меры волосами. «Этот медведь при желании легко разорвет любого на кусочки», – подумала девушка, ежась под грозным взглядом.

– Так здесь, ты говоришь? – спросила она, указывая на то место, где он велел развести костер.

Глаза Вольфа удовлетворенно блеснули, он взял колчан со стрелами и повесил на плечо.

– Да, и давай-ка поторопись! Не у одного тебя живот свело от голода.

Позаботиться о лошадях было нетрудно. Бронуин любила проводить время в конюшне, когда мать разрешала. Там она чистила до блеска бока и спины кобыл и жеребцов и помогала конюхам раздавать корм. Она знала об уходе за лошадьми почти так же много, как и сам главный конюх, и могла мчаться быстрее ветра на своем горячем сером восточном скакуне. Увы, Аладдин, вчера потерялся в чаще.

Золотистый Макшейн ее отца был полной противоположностью темному Пендрагону. Конь Вольфа, казалось, нес отпечаток характера своего хозяина – нетерпеливый и равнодушный ко всему… кроме торбы с овсом, которую Бронуин надела ему на голову. Она тщательно протерла и почистила его темную шкуру, но коня это взволновало гораздо меньше торбы. Присутствие другого коня заставило Пендрагона лишь слегка прядать ушами. Бронуин с удовольствием ухаживала за благородными животными, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.

«Собаки или волки?» – недоумевала она, укладывая хворост в центре выложенного из камней круга. Земля оказалась твердой, и девушка с трудом вбила в нее две раздвоенные на концах ветки дуба, отсеченные от дерева кинжалом. Они должны были поддерживать перекладину – другую ветку. Когда оставалось лишь развести огонь, Бронуин с замиранием сердца вынула трутницу из седельного мешка своего отца.

«Может быть, на этот раз повезет», – подумала она с отчаянием. Вчера трут мог промокнуть, когда она лихорадочно пыталась разжечь огонь. Сегодня нельзя спешить и надо сделать все в точности, как нередко проделывал отец у нее на глазах, разжигая очаг в большом зале или на кухне, где огню никогда не давали гаснуть. Огонь был необходим, чтобы зажигать факелы и светильники.

Собрав самые сухие прутики, какие только она смогла найти, Бронуин сложила из них небольшую пирамидку в центре выложенного камнями круга и сверху осторожно пристроила кусочек трута. Потом, держа огниво в одной руке, другой она ударила по нему кремнием. Сначала ей показалось, что высекаемые искорки летят куда угодно, только не на трут, но, в конце концов, трут начал тлеть. Прикрыв огонек ладонью, чтобы его не задул ветер, пробиравшийся сквозь кустарник за ее спиной, Бронуин легонько подула, чтобы костер разгорелся.

Язычок пламени шевельнулся, и костер ярко вспыхнул. Хворост затрещал от подступившего тепла. Еле дыша, Бронуин склонилась над костром и дула, пока у нее не закружилась голова, прежде всего от достигнутого успеха. Она с радостью смотрела, как разгорается пламя, как бы отражая ликование, вспыхнувшее в ее душе.

– Получилось! – прошептала она, словно от слишком громких изъявлений восторга пламя могло погаснуть.

Девушка медленно поднялась на ноги и огляделась, высматривая более толстые сухие ветки для костра, как вдруг услышала хлопок и шипение. Сердце у нее екнуло при виде соскользнувшего с дерева снега, быстро превращавшегося в пар. С шипением воды угасло и ее ликование. К вящему ужасу и трутница, легкомысленно оставленная ею открытой, также оказалась погребенной под снегом, свалившимся с дерева.

Бронуин в отчаянии выругалась. «Ну, что теперь?» – вопрошала она себя. Бронуин глянула на Пендрагона в надежде найти другое огниво с кремнием среди вещей наемника. Увидев, что седельный мешок он с собой не взял, она покопалась в мешке, но безуспешно. Скорее всего, трутницу наемник хранил при себе в одном из многочисленных карманов на поясном ремне. «Собачья кровь, – подумала девушка с досадой, не замечая, что употребляет выражения из чужого лексикона. – Вольф решит, что его спутник болван и будет прав!»

Несчастная и замерзшая, Бронуин после неудачной попытки разжечь костер завернулась в одно из своих одеял, так что, когда Вольф вернулся, он нашел ее дрожащей от холода и съежившейся в клубочек между двумя лошадьми.

– А где же костер, парень?

Бронуин взглянула на него из-под сплетенных пальцев, ее локти лежали на коленях.

– Его погасил снег, упавший с дерева.

– А оставшийся трут, конечно же, промок? – спросил Вольф, беря в руки трутницу и разглядывая ее, словно не веря своим глазам.

– Если ты так же голоден, как и наблюдателен, то мог бы поскорее наверстать упущенное время, – ворчливо заметила Бронуин. – Я собрал хвороста на всю ночь и присмотрел за лошадьми.

Как и подозревала Бронуин, трутницу Вольф держал при себе в мешочке, привязанном к поясу. Хмыкнув, он огляделся и передвинул носком сапога камни, из которых она выложила место для костра, на ярд в сторону.

– Всегда следует разжигать костер на открытом месте, парень, на случай, если какое-нибудь дерево вздумает стряхнуть капли дождя или снег, чтобы погасить огонь.

Бронуин должна была бы найти достойный ответ, но она промерзла до костей и слишком долго мечтала о жарком пламени, чтобы сейчас вступать в перебранку. Кроме того, можно будет, наконец, приготовить поесть.

– Ты сможешь освежевать кролика?

Однажды Бронуин видела ободранного кролика. Она поколебалась, прежде чем признаться. Впрочем, одного провала в день вполне достаточно, лучше уж сказать правду.

– Я только однажды видел, как это делается, сэр, – извиняющимся тоном произнесла она.

Вольф сделал ей знак приблизиться.

– Тогда иди сюда и смотри внимательно.

Несколько уверенных надрезов, и шкурка соскользнула с такой же легкостью, с какой падала с плеч Бронуин сорочка перед купанием. Но потрошение и освежевание тушки представляли слишком большое испытание для девушки, и ее желудок угрожающе сжался. Ей вдруг показалось, что на землю стекает не кровь кролика, а кровь бедной Кэрин, из тела которой она извлекала копья, иногда вместе с внутренностями.

Издав короткий сдавленный звук, Бронуин постаралась отбежать как можно дальше, прежде чем ее вырвало. Она чувствовала, как кровь отливает от лица и подступает слабость. Ей пришлось ухватиться за ветку небольшого деревца, чтобы не упасть ничком.

– Ну и дела! Огонь ты разжечь не можешь, вида крови не выносишь… что же ты умеешь делать в таком случае?

Бронуин проглотила слезы, отдававшие привкусом желчи. Да будь он проклят, этот бессердечный и, к ее досаде, все умеющий мужлан!

– Могу убраться с твоего пути.

Она пустит Макшейна в верном направлении, завернется в одеяло и будет молить Бога, чтобы конь хоть немного согрел ее своим теплом. Слезы жгли глаза, но Бронуин не смахивала их. Девушка шагнула к коню, принадлежавшему ее отцу. Умное животное печально смотрело на нее. И вдруг Бронуин обхватила руками шею коня, как если бы это был сам Оуэн.

Она не была сыном, которого отец так хотел иметь, и никогда им не будет. Она всего лишь беспомощная никчемная, девчонка. Вместо того чтобы умертвить своего врага, она годится, пожалуй, лишь на то, чтобы вышивать ему штаны. Вместо того чтобы занести над ним карающую длань справедливости, она страдает от бессилия. Гнев и горечь обманутых надежд слились в ее душе, доставляя невыносимую боль, и поэтому, когда Вольф сочувственно коснулся ее плеча, она ответила грубостью и налетела на него, бранясь и размахивая кулаками, словно он был виноват во всех несчастьях, обрушившихся на нее.

– Я тебя убью… ты… бессердечный подонок! – хрипло вопила она, осыпая ударами его кольчугу до тех пор, пока не сбила в кровь косточки пальцев.

– Ну-ну, хватит! Прекрати, а то я тебе поддам, парень!

Руки воина быстро усмирили Бронуин, плотно прижав ее локти к бокам. Теперь девушка могла лишь беспомощно осыпать его исступленными проклятьями, прерываемыми душераздирающими рыданиями. Уткнувшись в затянутую кольчугой грудь, Бронуин чувствовала, что теплое дыхание овевает ее макушку, в то время как наемник бурно выражает свое недовольство:

– Собачья кровь, я вовсе не привык терпеть каких бы там ни было попутчиков, тем более скулящих, как комнатные собачонки! Сейчас же прекрати нытье и возьми себя в руки, парень! Пора становиться мужчиной! И если ты смиришься с моими, видите ли, грубыми, с точки зрения пажей, манерами, я постараюсь стерпеть твое незнание вещей, которые мне кажутся очень простыми. В дороге цветистые речи и латынь тебе не подмога!

Приободренная этим неуклюжим признанием, Бронуин, неожиданно получив поддержку этого сильного мужчины – человека, на которого она могла опереться, – перестала отбиваться и поймала себя на том, что ей хочется, чтобы Вольф еще немного подержал ее вот так, но он отпустил ее и откашлялся.

– Ну, а теперь докажи, что ты не врал насчет того, что умеешь готовить. Я все равно об этом узнаю, но, боюсь, скорее всего, ты испортишь мне ужин.

Не поднимая глаз, Бронуин кивнула.

– Я могу готовить. Если у тебя найдется щепотка соли, кролик получится вкусным.

Очевидно, Вольф считал всяческие приправы ненужной роскошью, но все же благосклонно отнесся к ее просьбе.

– У меня где-то была соль. Начинай жарить кролика, а я пойду, поищу.

Все еще опустив голову, Бронуин вернулась к костру и насадила освежеванного кролика на прут, который заострила кинжалом. Она жалела о том, что расплакалась. Во всяком случае, ей не хотелось, чтобы наемник видел ее слезы. Девушка чувствовала себя опустошенной горем, будто ее выпотрошили и ободрали, как этого кролика. Брат Дамьен предупреждал об опасности кровожадного мщения, но только жажда мести наполняла сейчас ее душу и толкала к цели.

Вольф подошел и протянул в горсти соль, и она втерла ее в кролика, как учила мать. Растертые травы сделали бы мясо более ароматным, находись она на кухне Карадокского замка, но в кладовой зимнего леса не было подобной роскоши. Каким же естественным и незыблемым – поняла Бронуин, стараясь перестать жалеть себя – считать раньше заведенный порядок вещей: свою постель, отгороженную занавесями от кровати родителей, и разбросанные на полу большого зала тюфяки и одеяла слуг… Забота и родительская любовь делали ее жизнь такой счастливой. Прошло… Все в прошлом.

Вольф присел на корточки у костра и протянул к огню замерзшие руки.

– Много утекло времени с тех пор, как я с нетерпением ждал, когда же у меня начнут расти усы и борода, а голос станет более низкий. Я уже и позабыл, как давно это было.

– Я бы сказал, судя то твоему заросшему лицу, что было это очень давно.

– Ты просто завидуешь мне, парень! – спутник Бронуин рассмеялся так заразительно, что даже у девушки губы слегка изогнулись в улыбке. – Ужасно я себя чувствовал, когда люди начинали говорить о моих красивых кудрях и девичьем личике… оно тогда было… совсем как у тебя, ей-богу! Я не мог дождаться, когда щеки у меня покроются юношеским пушком, чтобы все увидели, как они ошибались, особенно те, кто свистел мне вслед и обращался с непристойными предложениями.

Бронуин подняла на наемника широко отрытые от удивления глаза, не зная, шутит Вольф или говорит серьезно.

И все-таки она не могла себе представить, чтобы кто-то по такому поводу вызывал гнев ее звероподобного спутника. Вольф подмигнул ей, и девушка поспешно перевернула вертел с кроликом. «Так, значит, сердце у него есть, – удивленно размышляла она, – и такое же, как у Оуэна Карадокского: живое, ранимое, скрытое под броней суровости».

– Святой отец в монастыре кое-что рассказал мне о тебе, парень, так что, думаю, мы могли бы поговорить более откровенно. Он считает, что ты попытаешься отомстить Ульрику Кентскому за смерть родных.

– Да, постараюсь.

– Ульрик не будет дожидаться, когда ты всадишь в него свой кинжал. Он давно уже оказался бы мертв, если бы был таким глупцом.

– Я придумал несколько уловок. Он ничего подобного не ждет, – Бронуин вообразила лицо рыцаря, когда он обнаружит, что его невеста не только осталась в живых, но и вооружилась, чтобы нанести ему смертельный удар.

– У тебя может быть уловок сколько угодно, но ты не выдержишь жизни преступника, объявленного вне закона. А именно это тебя ждет, если ты выполнишь задуманное.

– У меня есть доказательства предательства Ульрика Кентского. Я представлю их королю.

– И как же ты это сделаешь?

Бронуин пожала плечами.

– Что-нибудь придумаю к тому времени, как мы доберемся до Вестминстера.

Кролик получился изумительно вкусным, и Вольф похвалил ее. Сияя от гордости, что хоть в одном деле она преуспела, Бронуин с аппетитом расправилась со своей порцией. Следуя примеру Вольфа, она вытерла руки об одежду, вместо того чтобы вымыть их после еды, но, в отличие от наемника, все-таки сначала очистила их о снег. Остатки кролика они сложили на край костра, чтобы доесть их утром. Бронуин вызвалась сходить за хворостом.

– Ты набрал уже достаточно на ночь, – заметил Вольф. – Темно же, хоть глаз выколи, и, если стая волков вздумает съесть тебя на ужин, не зови меня на помощь.

Стараясь не обращать внимания на угрозу, Бронуин добралась до края поляны и вдруг услышала, как Вольф издал какой-то сдавленный звук. Оглянувшись, она увидела, что он что-то выплюнул в костер, держа в руке ее кожаную фляжку.

– Собачья душа, это же молоко! – возмущенно воскликнул он.

– Да, – согласилась Бронуин.

– Молоко? – переспросил Вольф.

– Святые угодники, но не яд же! Незачем было жадничать!

– Дело не в жадности. Я перепутал фляжки, – возмущенно возразил Вольф. – Можешь не беспокоиться, больше этого не повторится. Не удивительно, что ты, как малыш, без конца бегаешь в кусты! У тебя же на самом деле еще молоко на губах не обсохло!

– А разве ты не пьешь молока? – удивленно спросила Бронуин, отчаянно пытаясь согнать с щек краску, залившую румянцем ей лицо.

Мужчины… такие грубые!

– Не пью, когда есть добрый эль… или плохой, все лучше молока! Да ты мальчишка-сосунок, возомнивший, будто в штанах у него что-то есть! – презрительно фыркнул наемник. – А, может быть, это кое-что у тебя еще не выросло?

С пылающим лицом Бронуин повернулась и бросилась в лес. Нечего было, и пытаться внушать грубияну какие-то понятия о скромности. Наемник не только открыто насмехался над нею, но и не собирался даже соблюдать приличия. Справляя нужду, он не отходил дальше нескольких футов от костра. Бронуин находила эту его привычку отвратительной, но свое мнение держала при себе. Однако она запомнила, где он оросил землю, и старалась устроиться на ночь подальше от того места.

Но и оказаться слишком далеко от костра ей не хотелось. Если завывающие в ночи демоны не испугаются огня, то пусть уж наткнутся в первую очередь на опытного и вооруженного человека. После замечания Вольфа, что она выбирает место для ночлега дольше, чем птица для гнезда, Бронуин сердито завернулась в одеяло и шлепнулась на кучу сухих листьев, которую они собирали с ним вместе.

Над головой видны были лишь освещенные костром ветви деревьев, все остальное тонуло во тьме. Ее спутник похрапывал. Наконец усталость сморила Бронуин, оказавшись сильнее страха перед странными звуками леса.

Среди ночи сучья в костре с шумом выстрелили, потревожив сон девушки. Она неохотно выбралась из гнездышка из сухих листьев, чтобы подбросить хвороста и подождать, когда пламя вспыхнет снова. Бронуин внимательно посмотрела на лицо спящего наемника, освещенное мягкими отсветами костра.

Трудно было себе представить, что под этими нечесаными и немытыми волосами скрывалось некогда лицо, которое люди могли принимать за женское. «Может, он специально не стрижется и не бреется, чтобы выглядеть более мужественно? – размышляла она. – Должно быть, это просто позерство, как и его грубые манеры!» Как бы то ни было, но впечатление его внешность производила довольно сильное. Не желая подвергаться утром насмешкам спутника, Бронуин встала, чтобы отойти по нужде в темный притихший лес.

Однако она не забыла о предупреждении Вольфа и не стала углубляться в рощу, ни на мгновение, не упуская из виду пламя костра. Иногда она завидовала мужчинам, и это был как раз тот случай… Поправляя на себе одежду и одеяло, накинутое на плечи, Бронуин услышала резкий громкий звук, потревоживший ночную тишину. Пальцы у нее похолодели, и она огляделась, но увидела лишь мирно спящего Вольфа. Хотя ей очень хотелось поскорее выбраться из кустов и кинуться под защиту наемника, шестое чувство подсказало ей, что лучше замереть.

Ее терпение было вознаграждено: она заметила три тени, крадущиеся к их костру. Нет! То были не четвероногие твари! Они направлялись туда, где беспокойно ржали Макшейн и Пендрагон. Конокрады!

– Вольф! Наши лошади!

Своим криком Бронуин напугала не только воров, но и саму себя. Застыв на месте, воры принялись озираться, пытаясь сообразить, откуда доносится голос. Вольф вскочил, одной рукой отбрасывая одеяло, а другой схватил меч.

Все трое воров повернулись к нему, чтобы отразить его яростный натиск. Некоторое время Бронуин оторопело наблюдала за ним, но вдруг заметила, что один из воров направился к лошадям, и моментально поняла, что ей следует делать. В отличие от сражавшегося Вольфа, она не издавала никаких возгласов, только слышались ее быстрые шаги. Девушка позабыла сбросить с себя одеяло, и, когда она выскочила из рощи, оно развевалось у нее за плечами, словно темные крылья.

При виде Бронуин человек, подбиравшийся к поводьям двух скакунов, оглянувшись, испуганно присел.

– Лягни его, Пендрагон! – закричала Броунин и резко остановилась.

Конь Вольфа нагнул голову и задними ногами отбросил вора на мерзлую землю, где тот и остался лежать, дико вопя и хватаясь за ребра. Яростное клацанье мечей привлекло внимание Бронуин к схватке.

Воры бились, как волки, напавшие на добычу, и Вольфу приходилось прилагать неимоверные усилия, проявляя недюжинное мастерство, чтобы не допустить их к себе близко. В то время, как он сцепился с одним из воров, второй собрался прыгнуть на него сзади, и тут Бронуин кинулась к мужчинам.

Она прыгнула вору на спину и замотала ему голову одеялом, и тот стал бестолково метаться, ничего не видя и пытаясь стряхнуть с себя неведомого врага. Бронуин вцепилась ему в плечи и тесно прижалась к спине, и вор не мог воспользоваться оружием без риска поранить самого себя.

Оказавшийся весьма ценным опыт использования этого приема, столь успешно примененного ею сейчас, был приобретен Бронуин в то счастливое время, когда она принимала участие в драчливых забавах оруженосцев и пажей, пока мать не лишила ее этого удовольствия.

Разбойник изрыгал самые ужасные ругательства, плохо заглушаемые шерстяным одеялом. Отшвырнув меч, он изловчился и схватил девушку за волосы. Вскрикнув от боли, она укусила врага, как ей показалось, за ухо и была вознаграждена громким воплем противника. Но Бронуин задела локтем дерево, к которому отшатнулся вор, и прежде чем она поняла, что он задумал, оказалась прижатой к шершавому стволу. От сильного удара хватка ее ослабла. Вторым ударом вору удалось заставить ее разжать руки. Сдернув одеяло с головы, он бросил на Бронуин убийственный взгляд и схватил меч, оброненный прежде.

Кровь застыла у нее в жилах. Уклоняясь от смертельных выпадов, она спряталась за дерево.

– А ну, выходи оттуда, сопляк, не то я…

Разбойник не успел закончить, конец фразы оборвался испуганным сдавленным воплем. Меч выпал у него из рук на землю, а рядом рухнуло и бездыханное тело. В спине вора торчал кинжал, вокруг рукояти на грубой рубахе расплывалось темное пятно. Бронуин обессилено прислонилась к дереву. В поле ее зрения появился Вольф, нагнувшийся за своим кинжалом. Бронуин дрожащими губами попыталась улыбнуться, пока наемник выпрямлялся и вытирал клинок о спину убитого.

– С тобой все в порядке, парень?

Бронуин молча кивнула. По крайней мере, подумала она, кажется, удалось остаться в живых. Но девушка не была уверена, сможет ли удержаться на ногах и дойти до костра, оторвавшись от ствола дерева.

– Где воры?

– Один еще дышит, а тем двоим, что познакомились с моим клинком, этого уже не суждено.

Выглянув из-за дерева, Бронуин увидела еще одно безжизненное тело возле костра.

– А тебе когда-нибудь случалось пускать в дело тот кинжал, что ты носишь на поясе, или он у тебя только для устрашения?

Рука Бронуин невольно легла на рукоять кинжала.

– Я… в суматохе совсем забыл о кинжале.

Вольф фыркнул.

– А ты не догадываешься, что мало иметь при себе кинжал, чтобы убить Ульрика Кентского? Тебе, пожалуй, лучше завтра же вскочить на отцовского коня и отправиться в ту рыбацкую деревню, из которой ты родом. Рыбачить гораздо безопаснее, чем убивать.

Щеки Бронуин вспыхнули.

– К твоему сведению, я спас твою чертову жизнь! Этот разбойник собирался наброситься на тебя сзади и уже поднял меч, как я на него прыгнул!

– С одеялом!

– Ну и что? Все-таки это спасло тебе жизнь! – она смотрела с вызовом, сжав губы. – Согласись с этим, Вольф!

– Да, это так, но…

– Значит, ты у меня в долгу, – удовлетворенно заметила Бронуин.

– Что?!

– Ты у меня в долгу! Я спас тебе жизнь, и теперь самое меньшее, чем ты сможешь мне отплатить, это научить пользоваться кинжалом. Тогда я смогу быть твоим оруженосцем.

– Этого мне только не хватало! – язвительно рассмеялся Вольф. – Оруженосец, который пьет молоко и писает в штаны!

Разъяренная Бронуин выхватила кинжал.

– Ты самонадеянный осел! Если бы я не пошел в лес, мы оба стали бы добычей лесных зверей, и ты это знаешь!

– В таком случае прошу меня извинить, сэр Само-Воплощенное-Тщеславие! Однако наших коней спас мой меч, а не твое одеяло.

Уже в следующее мгновение Бронуин была прижата к дереву, от сильного толчка дыхание у нее перехватило, но девушка была так рассержена, что не обратила на это ни малейшего внимания. Вольф резко вывернул ей запястье, и кинжал выпал из ее разжавшихся пальцев. Чувствуя себя страшно униженной, Бронуин оказалась под мышкой Вольфа и теперь, повиснув, раскачивалась над землей в холодном воздухе, словно какой-нибудь тюк. Обидчик остановился только затем, чтобы вложить в ножны свой кинжал и подобрать одеяло, а потом он отнес рассерженную Бронуин к костру и бесцеремонно бросил на кучу листьев.

– Негодяй! – бранилась Бронуин. – Мне надо было…

Одеяло полетело ей в лицо, сразу же заглушив возмущенные крики.

– Если ты такой хороший воин, то научи меня пользоваться кинжалом, как я тебя уже о том просил! – с вызовом обратилась она к Вольфу, который оттаскивал мертвого вора за ноги к дереву, где лежал его сообщник. – Ты у меня в долгу!

Вольф закидал трупы листьями и поднял с земли кинжал Бронуин. Она открыла, было, рот, собираясь продолжить брань и увещевания, но Вольф вдруг обернулся и метнул кинжал. Не успела она и глазом моргнуть, как клинок вонзился в землю в нескольких дюймах от нее.

– Тебе доставляет удовольствие пугать беспомощных людей, не так ли? – выдохнула Бронуин.

– О, я бы не сказал, что одному из этих мертвецов ты показался беспомощным, – Вольф улегся на кучу листьев и поправил одеяло. – На каждый фунт твоего веса у тебя больше храбрости, чем у большинства встречавшихся мне мужчин. Ладно! От тебя потребуется проявить лишь немного ловкости, и я научу тебя всему, что ты захочешь.

– Я научусь быстрее всех, кто когда-либо тебе встречался! – пообещала Бронуин. – У меня получается все, за что я берусь.

– Похвальная скромность! Такого мужчина уже вынести не может.

Он отвернулся. Бронуин принялся созерцать широкую спину наемника.

– А ты уверен, что я не всажу тебе нож в спину, пока ты спишь?

– Уверен, потому что ты не умеешь убивать, парень, – проворчал Вольф, – хотя не упускаешь возможности покататься на чужих спинах. А теперь давай-ка спать! Я не собираюсь завтра слушать твое нытье, когда ты, не выспавшись, устанешь раньше времени. У нас впереди долгий путь, и легче он от наших ссор не станет.

Бронуин удовлетворенно потерла руки, прежде чем завернуться, по примеру Вольфа, в одеяло. По крайней мере, в одном она была с наемником согласна: легче путь не станет.

 

ГЛАВА 4

На следующее утро Бронуин была разбужена сердитым пинком – коленом под зад, – отчего скатилась прямо в одеяле с нагретого места среди листьев и сосновых веток на жесткую холодную землю.

– Гром и молния! Если ты еще когда-нибудь вздумаешь ко мне так приваливаться, парень, я сверну тебе шею!

Бронуин оказалось достаточно одного мгновения, чтобы понять, что спутник ее не доволен, но Вольф был, не просто недоволен, он был разъярен. Его покрасневшее от гнева лицо составляло резкий контраст с золотистыми волосами. Одним резким движением он вскочил на ноги и принялся сворачивать свое одеяло, собираясь тронуться в путь.

– Я… я и не заметил, что перекатился на твою сторону, – оправдывалась Бронуин, заливаясь краской.

– Если я правильно понял, тебе, наверное, привиделось, что будто ты кабан, что трется о дикую свинью во время течки, уж так ты елозил.

– Извини.

Обескураженная подобным сравнением и, не зная, что еще сказать, Бронуин встала и пошла в лесную чащу, надеясь, что прохладный ветерок остудит пылающие щеки. «Как будто я преднамеренно к нему прижалась!» – негодовала девушка.

– Какого черта ты идешь в лес?

– За хворостом! – крикнула она через плечо.

– Зачем нам хворост? Мы съедим остатки кролика и отправимся в дорогу. Нам предстоит проехать много миль, и хотелось бы иметь крышу над головой сегодня вечером.

– Тогда езжай вперед, я догоню!

– А что, если еще какой-нибудь разбойник придет искать своих приятелей?

– Скорее всего, он окажется обходительнее тебя! – огрызнулась Бронуин, замедляя шаг при напоминании о ворах.

Утро было таким теплым и приветливым, что она почти забыла о волнениях минувшей ночи. Бронуин не стала задерживаться в лесу и поскорее вернулась к догоравшему костру.

Пока лошади поедали свои утренние порции овса, она торопливо проглотила кусочек холодного кролика и запила глотком молока. К тому времени, как Бронуин свернула одеяло и оседлала Макшейна, ее спутник, уже затоптав костер, восседал на своем скакуне, который нетерпеливо бил землю копытом.

Чем ближе они подъезжали к Лондону, тем ровнее становилась местность, и они за день преодолели, куда большее расстояние, чем накануне. К полудню из-за облаков выглянуло солнце и растопило тонкий слой снега, превратив дорогу в жидкое грязное месиво, в котором застревали повозки и кареты. За вознаграждение Вольф подряжался помогать вытаскивать их из грязи, что задерживало путешественников, зато, как довольно отметил наемник, в карманах у них каждый раз становилось на несколько монет больше. Вольф сдержал слово, и, когда наступил вечер, они остановились в придорожном трактире и провели ночь в амбаре.

Чтобы избежать повторения утреннего недоразумения, Бронуин пристроила свой мешок между собой и Вольфом и порадовалась охапке сена, на которой можно было хорошо выспаться. Вместе с ними в амбаре ночевала труппа бродячих комедиантов и какой-то пастор. Он удалился на покой первым, а комедианты угомонились позже – после того как собрали с местных завсегдатаев немного денег за свои песни и танцы. Шумные люди, актеры по своему обыкновению большую часть выручки истратили на эль, чтобы утолить обуявшую их после выступления жажду, и, наконец, утихомирившись, расположились в углу – и мужчины, и женщины – где и заснули.

К концу третьего дня, проведенного в седле, Бронуин уставала уже не так сильно. Наверно, она стала привыкать к ритму, задаваемому Вольфом, размышляла девушка, приводя в порядок лошадей, что вошло в ее обязанности. Кстати, Вольф выполнил обещание научить ее обращаться с кинжалом. Бронуин с нетерпением ждала этих уроков не потому, что жаждала убить Ульрика Кентского, как предполагал брат Дамьен, а из дерзкого упрямства.

По крайней мере, теперь она могла всадить кинжал в доску так, чтобы он не отскакивал. Закончив свои хлопоты с лошадьми, Бронуин упражнялась возле конюшни при свете факела, пока не стало слишком холодно, и только тогда присоединилась она к своему попутчику в общем зале постоялого двора. У нее уже появилась сноровка в обращении с кинжалом, похвалил Вольф, когда на второй день обучения клинок вонзился в намеченную цель. Люди хрупкого сложения обычно проявляют большую ловкость и умение, пользуясь кинжалом, объявил Вольф, вовсе не желая обидеть, что само по себе уже было переменой к лучшему.

Между ними установились насмешливо-дружелюбные отношения, и, несмотря на обмены колкостями, каждый все больше приноравливался к характеру другого. Бронуин посмеивалась про себя, когда наемник дружески хлопал ее по спине и обещал сделать из нее настоящего мужчину, и открыто радовалась его похвалам.

– Ты еще не можешь противостоять такому искушенному в боях воину, как Ульрик Кентский, но в кабацкой драке уже выстоишь, – оценивал ее успехи в шлифовании столь необходимого мастерства, как владение кинжалом.

Третью ночь, как и все остальные, прошедшие после попытки конокрадов увести их лошадей, они провели на постоялом дворе, расположившемся на перекрестке дорог в половине дня пути от Ковентри. Плющ, свисавший с шеста над входом, качался на ветру, который, слава Богу, весь день дул им в спину. В кармане Бронуин, как и в кармане Вольфа, звенели монеты – доход от их нового занятия по вытаскиванию телег и повозок из дорожной слякоти, но одежда, зато была заляпана самым постыдным образом. Хорошо еще, что грязь не пропитала ткань насквозь. Бронуин воспринимала эту неприятность легко и посмеивалась, надеясь, что дождь как-нибудь смоет с одежды грязь, хотя бы частично.

В глубине души она мечтала о ванне и чистом платье, но дни, когда все это у нее было, казались теперь такими далекими. Она сидела бок о бок с Вольфом и потягивала эль из деревянной кружки. Молоко из монастыря кончилось, а после насмешек и зубоскальства наемника по поводу ее привычки пить молоко девушка не решалась попросить спутника пополнить ее запасы молока. Не находя большего удовольствия в поглощении напитка, предпочитаемого мужчинами, Бронуин все же чувствовала себя необычайно довольной и согретой теплом очага, расположенного в центре зала в нескольких футах от того места, где они сидели с Вольфом.

Когда местные жители решили, что уже пора прощаться с приятелями и отправляться домой к женам, в зал вошла большая группа путешественников. Бронуин подняла глаза, ожидая увидеть танцоров и менестрелей, тоже, как и они, направлявшихся в Лондон, но все вошедшие оказались мужчинами, хорошо ей знакомыми, что сильно ее встревожило. Когда один из них крикнул, чтобы принесли эль, и уселся на скамью напротив, девушка сразу поняла, кто это – еще до того, как человек откинул капюшон, скрывавший прямые темные волосы, всегда такие непослушные.

Дэвид Эльвайдский! Из всех людей, с которыми можно было встретиться на разных дорогах Англии, ей довелось столкнуться со своим бывшим женихом именно на этой! «Черт побери, – подумала она, – с ним и свита Ллевелина!» Дэвида сопровождали молодые люди с Англии и из графств, прилежавших к Карадоку. Они тоже хорошо знали Бронуин. Некоторые были только что посвящены в рыцари и гордо поглядывали на своих товарищей, до сих пор ходивших в оруженосцах. Бронуин сжалась, радуясь, что грязная, одежда и шапка помогут ей остаться неузнанной.

– Освободить стол! – нагло приказал Дэвид. – Рыцари не могут сидеть за одним столом с таким, как этот тип!

Бог услышал ее молитвы! Увидев, что Дэвид указал на нее, Бронуин начала тихо сползать со скамьи, чтобы убраться куда подальше, но Вольф попридержал ее за плечо.

– Парень останется. Он здесь сидел до вашего прихода.

– Послушайте, сэр! Я не против того, чтобы пить за одним столом с равным мне человеком, но это не тот случай. Пусть парнишка сядет возле очага с нашими оруженосцами!

– А еще лучше оправить его на конюшню, это, пожалуй, самое подходящее для него место, судя по его виду! – подал голос один из только что вошедших.

Бронуин узнала Джона Эрфодского. Он был на год старше ее.

Джон успел получить звание рыцаря во время этой короткой войны. Бронуин терялась в догадках, за что только он этого звания удостоился. Джон Эрфодский был очень вспыльчив и не любил проигрывать даже в малом. Тащить его с собой в Лондон со стороны Дэвида было неразумно, но ведь и Дэвид не самый блестящий рыцарь из тех, кого воспитывал ее отец. Сильной стороной его характера была смелость, но это, подумала девушка, бросив взгляд на невозмутимого Вольфа, качество не столь уж редкое в мужчинах.

– Паренек – мой оруженосец и останется со мной, – голос ее спутника звучал поразительно спокойно, но ни у кого из присутствующих не создалось впечатления, что мнением этого человека можно пренебречь без пренеприятнейших последствий.

Даже Дэвид не был настолько глуп, чтобы затевать ссору с бородатым гигантом. Он уселся на скамью и дал знак своим спутникам занимать места. Оруженосцы расположились на грязном полу у очага.

– Похоже, вы воин, сэр. Как же удалось вам заполучить оруженосца с такой не воинственной внешностью? Мальчик осиротел?

– Можно сказать и так.

– Тогда это делает вам честь, учитывая, что широкий меч ваш оруженосец вряд ли сможет хотя бы поднять.

– Поднимет!

– Девушка, где же, черт возьми, эль?

Пухлая служанка, весь вечер поглядывавшая на Вольфа, протиснулась между Дэвидом и Джоном с кувшином эля и деревянными кружками.

– Только что из бочонка, красавчик, – хихикнула она и низко наклонилась, наполняя кружки, чтобы все могли рассмотреть ее пышную грудь.

– Ей богу, я передумал! Хочу молока и прямо сейчас!

Дэвид сгреб девицу в охапку и усадил себе на колени, расплескав эль. С рычанием он зарылся лицом в ее груди. Служанка принялась взвизгивать и хихикать, притворно сопротивляясь.

– Не сейчас, сэр! Мне еще несколько часов работать.

– А потом? – спросил Дэвид, уловив начало фразы.

– Все зависит от того, сколько монет вы положите мне в руку. У Рутти, – показала женщина на себя, ухитрившись таким образом представиться, – есть лишняя комнатка в домике за трактиром, но за нее придется заплатить, хотя провести там ночь вам будет гораздо приятнее, чем в амбаре.

Бронуин посмотрела вслед девушке, которая, виляя бедрами, направилась к бочонкам с элем, где стоял хозяин. Соблазнительное покачивание бедер притягивало взгляды всех мужчин, находившихся в комнате.

«Что Дэвид в ней нашел?» – грустно удивлялась Бронуин. Девица была неряшливой, немытой и легкодоступной. Бронуин сомневалась, что гребень касался ее волос с тех пор, как мать в последний раз причесывала их, и, вполне вероятно, там кишмя кишели вши.

– Какого черта ты уставился, сопляк?

– Меня удивляет ваш выбор женщины, не подобающий человеку вашего положения.

– Ха! Где это ты научился разговаривать так высокопарно?

– Это мое личное дело, – неприязненно ответила Бронуин.

– А мои женщины – мое дело!

«Подумать только, а ведь я чуть не вышла за него замуж!» – молча негодовала Бронуин. Одному богу ведомо, какую заразу он мог принести в дом при таком беспутном поведении! Если б ее отец знал о развратном поведении Дэвида, то, конечно же, немедленно разорвал бы помолвку.

– Этот человек вне себя от горя. Любовь всей его жизни недавно ускользнула у него из-под носа, – насмешливо заметил Джон и высоко поднял кружку. – За очаровательную покойницу леди Бронуин Карадокскую!

– По крайней мере, Ульрику Кентскому она не достанется, – пробормотал Дэвид, присоединяясь к тосту.

Бронуин отхлебнула эля, чувствуя себя неловко оттого, что приходится пить по поводу своей собственной кончины. Очевидно, вести о случившемся побоище распространялись быстрее, чем она ожидала, учитывая время года. Искры восстания, без сомнения, уже носились в воздухе, достаточно было малейшего повода, чтобы оно действительно произошло.

Некоторое время назад ее неприятно поразило, что Дэвид оставил без ответа ее мольбу приехать и спасти невесту от необходимости исполнять повеление короля. Были ли искренними его любовные клятвы и обещания, жениться, которые он так пылко изливал, отправляясь на войну? На самом ли деле его сердце принадлежало ей? Теперь Бронуин считала его клятвы образцом бессмысленного красноречия, убедившись, что под любовью Дэвид подразумевает лишь похоть.

– Это была такая дивная душа! Едва ли еще где сыщется подобная! – продолжал бывший жених Бронуин.

– Однако не ее душа тебя интересовала, а тело, не так ли? – заметил, Джон.

Дэвид широко ухмыльнулся.

– Страсть, ребята! Она в ней полыхала. Слово чести, жениться на Бронуин уже стоило только ради того, чтобы завалить ее в постель, а не довольствоваться лишь теми играми, до которых она была такой охотницей!

– Говорят, Бронуин была красавицей, – задумчиво отозвался Вольф.

– Да, у нее было соблазнительнейшее тело, и обладала она пылкостью необычайной, такой, что и мертвого из гроба поднимет! Разумеется, леди Бронуин мало походила на ту девицу, с которой сговорился я здесь, но вы понимаете. Она была стройной, статной, с налитыми грудями, которые как раз умещались в руке мужчины.

– Ты говоришь так, словцо сам умещал ее груди в своих руках, – скептически заметил Джон.

– Я провел в замке ее отца достаточно времени, чтобы выяснить такие вещи.

– Ложь! – Бронуин и не заметила, что произнесла слово вслух, но было уже поздно, все повернули головы к ней.

– Это большая дерзость со стороны такого мозгляка, как ты, паренек, – раздраженно заметил Дэвид, однако одного взгляда на Вольфа оказалось достаточно, чтобы вид могучего наемника, сидевшего рядом с мальчишкой, стал весомым аргументом в его решении не отвешивать юнцу тумака, как он того заслуживал.

– Сдается мне, парню не нравится, когда треплют доброе имя его умершей сестры, – заметил Вольф.

– У Бронуин не было братьев! Проклятье, вы, что же, думаете лишь она сама была такой уж неслыханной наградой? Помимо красоты она обладала землями! – Дэвид повнимательнее присмотрелся к Бронуин. – А ты кто такой, мальчик?

– Побочный сын Оуэна от рыбачки с острова Англси… Эдвин – мое имя, – от волнения все во рту у Бронуин вдруг пересохло, и она судорожно сглотнула.

Сейчас придет час ее разоблачения, и по ее собственной вине – стоит только бывшему жениху рассмотреть получше «оруженосца» Вольфа.

Дэвид рассмеялся:

– Чепуха! Оуэн Карадокский никогда не обращал внимания ни на какую женщину, кроме своей жены.

– Я был зачат не от простого внимания, сэр.

– Он похож на Бронуин, – отозвался человек, сидевший рядом с Дэвидом.

– Может быть. Такой же неуемный и прямолинейный, – теряясь в сомнениях, ответил Дэвид. – У тебя нет прав на наследство, ты это понимаешь, парень? Ведь Оуэн тебя не признал. Это я должен был унаследовать все владения.

– Мне не нужно никаких прав, кроме одного – вонзить кинжал в сердце человека, убившего лорда Карадока и его семью, – Бронуин замолчала и отпила из кружки, в то время как все остальные разразились смехом.

– Да! Он действительно одной крови с Бронуин! – грубо хохотал Дэвид. – Такие же лицо, пыл и так же мало ума!

Бронуин готова была оскорбиться, но тяжелая рука, сжавшая ей колено, остановила порыв. Поморщившись, она бросила гневный взор на Вольфа и встретила предостерегающий взгляд.

– Смотри-ка, у парнишки глаза в точности, как у Бронуин, раз уж ты заговорил о внешности, – подтвердил, всхлипывая от смеха, другой рыцарь. – Взгляд таких очей воспламеняет мужчин. Тебе надо бы поосторожнее хлопать своими длинными ресницами, парень. Будь ты девушкой, я б тобой занялся.

– В платье он был бы просто прехорошеньким! – со злобной усмешкой вставил слово Джон.

– Но я бы предпочел скорее уж касаться нежных бедер, чем жестких ягодиц, – воскликнул Дэвид, появляясь за спиной говорившего рядом с Рутти, до этого подкладывавшей дрова в огонь. Он беззастенчиво ощупывал ее сквозь платье.

– О, деньги вперед, голубчик!

– Знала бы ты, что у меня припасено, милашка, сама заплатила бы мне!

К полнейшему замешательству Бронуин женщина положила спереди руку на штаны Дэвида и нагло подмигнула.

– Насчет этого мы поторгуемся попозже, милый!

Никогда в жизни Бронуин не видела ничего более отвратительного, чем движения руки этой женщины. Еще неприятнее было то, что Дэвиду это нравилось. Бронуин наивно полагала, будто затаенный огонь в его глазах горел лишь для нее, но, оказывается, он мог вспыхивать при виде любой женщины в юбке… или, вернее, без юбки, поняла девушка, вспомнив высказывания Дэвида. От одной этой мысли она почувствовала тошноту и отвращение.

– Мерзость! – пробормотала Бронуин, отодвигаясь от Вольфа и вставая со скамьи. – Я буду в амбаре, с лошадьми.

– Но они не так хороши, как женщины, парень! – насмехался Дэвид.

Он теперь терся бедрами о служанку, которую прижал к столу.

– Судя по тому, как парнишка покраснел, это ему неизвестно, – присоединился к насмешкам Джон Эрфодский. – Что лучше, парень, горячая девица или кобылица?..

Бронуин выскочила, за дверь и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, чтобы отогнать тошноту. До нее донесся голос Дэвида:

– Я думаю, среди нас оказался девственник!

Сердце девушки не могло вынести столь откровенного бесстыдства. «Мужчины – самые отвратительные существа среди всех Божьих тварей, – думала она, при свете луны направляясь к амбару, – а Дэвид, при всей его образованности, даже еще более невоспитан, чем Вольф!»

К величайшему недовольству Бронуин на следующее утро выяснилось, что остаток пути до Лондона Дэвид Эльвайдский и его свита, проделают вместе с ними. Единственным утешением послужило то обстоятельство, что все в компании, и Вольф в том числе, слишком страдали от неумеренного потребления эля накануне и, выяснив подробности ночи Дэвида с Рутти, примолкли.

Крайне унизительно было слушать скабрезное описание того, что ее тетя называла прекрасным соединением двух любящих сердец, но еще больше девушка страдала по той причине, что вследствие непомерного количества выпитого эля ее спутникам приходилось слишком часто останавливаться. К концу дня Бронуин уже не обратила никакого внимания, когда один из мужчин спешился и расстегнул ширинку прямо на дороге.

В довершение всего оруженосцы затеяли жизнерадостное соревнование: кто издаст самый громкий и продолжительный неприличный звук. И при этих развлечениях ей пришлось присутствовать. Единственный раз в жизни она порадовалась, что родилась женщиной и стоит выше всех грубостей, свидетельницей которых стала.

Путешествие было бы вконец невыносимым, если бы не Вольф. Когда оруженосцы не давали ей покоя, он отгонял их. Когда она с извинениями поотстала от остальных, покраснев до ушей после какого-то особенно непристойного рассказа, он пресек последовавшие вслед за этим насмешки. Необычное поведение паренька Вольф объяснял тем, что тот видел жестокое убийство своих родных. Раз эти причуды никому не мешают, то пусть все оставят бедного мальчишку в покое!

И все-таки Бронуин видела, как мужчины перешептываются и поглядывают на нее. Это беспокоило и нервировало девушку. Непрекращающиеся разговоры о том, как им нужна женщина, и перемигивания на ее счет лишили Бронуин покоя, и она не засыпала, пока Вольф не устраивался рядом, положив между ними седельные мешки.

Однако путешествие порадовало ее красотами природы простиравшейся перед ними местности. Тому, кто привык к скалистым морским берегам и зубчатым вершинам гор северо-западного Уэльса, этот равнинный край с его деревнями – домами, обмазанными глиной, и выгонами, обнесенными плетнями, – не мог не показаться живописным даже зимой. Отдельные ограды, сложенные из камней, свидетельствовали о том, сколько труда пришлось приложить крестьянам, чтобы очистить поля и пастбища. Крепости, и новые, и разрушенные, возвышались на вершинах холмов, напоминая о славе былой и настоящей.

После того как они проехали Ковентри, дороги стали лучше. Некоторые из дорог, по словам Вольфа, единственного из них, кто бывал раньше в этой части Англии, были построены еще римлянами. Вокруг на целые мили простирались вязы, дубы, боярышник, протекали реки и ручьи, а на свободных от зарослей пространствах располагались соборы и монастыри. Все чаще появлялись на дорогах разносчики со всякими безделушками: лентами и прочими вещицами, которые любую девушку могли заставить расстаться с заветной монеткой, если только она была у нее припасена. Проходили менестрели, танцоры, священники. В своих повозках, нагруженных припасами, проезжали знатные господа.

Когда до Лондона оставалось полтора дня пути, они остановились в небольшой деревушке Сент-Брейд. На вершине пологого холма, ниже выгонов, полукругом располагались дома, построенные из дерева, глины и камня. Между ними вилась дорога, на которой могли развернуться не более двух повозок. Над дорогой нависал уступом второй ярус строений, и когда солнце скрывалось за горизонтом, тени внизу сгущались, и в глубине нижней улочки становилось совсем темно. С южной стороны старинной постройки, которая вначале показалась Бронуин развалинами, свисала традиционная ветка плюща над входом, и это означало, что они прибыли в таверну, но был тут также и знак, свидетельствовавший о возможности получить здесь добрый эль, еду, ночлег и – самое главное – ванну!

Не веря своим глазам, Бронуин проследовала вслед за своими не менее воодушевленными спутниками в недавно отстроенную часть здания, где на каждом столе в изобилии стояли еда и питье. Служанки ничем не отличались от обычных служанок в других питейных заведениях, сновали от стола к столу, следя за тем, чтобы блюда и кружки были полны. Вольф и Дэвид подозвали одну из девушек и после короткого разговора прошли за нею в другую комнату.

Бронуин была так увлечена разглядыванием необычной таверны, что не заметила, как оруженосцы столпились у нее за спиной, перешептываясь, как заговорщики. На другом конце зала находился очаг, сложенный из камня – такой же большой очаг, как и в Карадоке. На огромном вертеле жарилась говяжья туша, которой можно было накормить целую армию. У стены стояли бочонки с элем и брагой, а также были сложены бутылки с вином. У другой стены отделенные перегородками кабинки задергивались занавесями, скрывая обедавших от посторонних взглядов.

Наверное, в самом Лондоне нет ничего более великолепного, подумала Бронуин. Одна из служанок сделала им знак следовать за ней, и оруженосец по имени Том Блэк, самый вредный из мучителей девушки, грубовато подтолкнул свою жертву к боковому переходу. Она едва успела выпрямиться, чтобы не наткнуться на компанию лесорубов, с аппетитом поедавших жаркое из деревянных мисок. Не обращая внимания на хихиканье за спиной, Бронуин вошла в комнату и резко остановилась.

Она не увидела очага, но все же помещение, освещенное светильниками, закрепленными на стенах, было теплым. В сводчатом потолке с потрескавшимися, уже еле различимыми, фресками когда-то было отверстие, теперь закрытое балками и тростником, что значительно уменьшало потери тепла, поднимавшегося от большого бассейна. Мужчины и женщины погружались в воду, от которой исходил пар. Кубки с вином, одежду и полотенца они оставляли на краю бассейна.

– Вы оруженосцы?

– Да, мисс! – ответил Том, беря на себя роль старшего.

– Тогда пойдемте со мной, – пригласила служанка, подчеркнуто любезно улыбаясь высокому красавцу. – Хорошие у вас рыцари, раз так заботятся о своих оруженосцах. Мы с Кэти вымоем вас с головы до ног и проследим, чтобы вы остались всем довольны, прежде чем ночь подойдет к концу. А пока что пройдите вот сюда и снимите одежду. Я схожу за полотенцами.

– Я не хочу мыться! – заявила Бронуин, отступая.

– Конечно, хочешь, глупыш! – подбодрил Том, хватая ее за руку своими длинными сильными пальцами. – У всех только и разговоров, как тебе, должно быть, не терпится… соскрести с себя пыль и грязь!

Панический страх овладел девушкой.

– Вы идите! Я побуду с лошадьми.

– Идем, сопляк ты этакий! Разве ж ты мужчина?

Как по приказу, трое оруженосцев со смехом вцепились в сопротивлявшуюся Бронуин. Она отчаянно звала на помощь своего друга-наемника.

– Послушай, Эдвин, сэр Дэвид и Джон взяли себе каждый по женщине, ну а мы все займемся нашими двумя красотками. Это будет твой первый опыт… Ой! Черт бы тебя побрал, мерзавец! Я дам тебе в зубы, если ты еще раз меня укусишь!

Бронуин вскрикнула, когда Том ударил ее в ухо.

– Вольф! Во-о-о-ольф! – кричала она, отбиваясь от оруженосца, пытавшегося стянуть с нее штаны, в то время как другие держали ее за руки.

– Служанка велела раздеться, а ты, ей-богу, портишь нам все удовольствие! – возмутился Том, злобно затыкая рот одним из сдернутых с ее ног чулок.

– Черт побери, Эдвин, у тебя же нет ничего такого, чего бы не было у нас.

Бронуин высвободила ногу и так толкнула одного из обидчиков, что тот вылетел в общий зал, и вдруг она почувствовала у себя под пальцами рукоять кинжала.

– Ах ты, ублюдок! – бранился Том, усаживаясь на нее верхом, чтобы она не дергалась. – Надо б стукнуть тебя как следует, чтоб ты вырубился, а потом уж…

– Скажи им, чтоб они убрались отсюда, – потребовала Бронуин, угрожающе прижав вдруг кинжал к низу живота Тома.

Ее голос звенел, глаза горели гневом. Можно было не сомневаться, что без лишних раздумий одним движением руки клинком, с которым последнее время Бронуин упражнялась каждый день, она сделает евнухом оседлавшего ее молодого человека.

– Отойдите! – крикнул Том гораздо более высоким и тонким голосом, нежели обычно.

– А теперь слазь с меня, ты, трусливая куча дерьма, или будешь говорить таким голосом до конца своих дней!

Бронуин тяжело дышала, когда Том поднимался, и не отводила руку с занесенным кинжалом от низа его живота. Затем она медленно встала на ноги и добралась до стены.

– Я сказал, что не хочу мыться! Значит – не хочу! Понятно, вы, лопоухие сукины сыны? А теперь можете раздеваться и валяться с какими угодно шлюхами, если хотите, а меня оставьте в покое! – она переводила пылающий взгляд с одного ошалевшего юнца на другого. – Будьте прокляты вы и ваше семя! – прошипела она. – Собачья кровь! – Отступив к занавеске, отделявшей комнату от общего зала, Бронуин вдруг натолкнулась на чью-то богатырскую фигуру. Думая, что это еще один заговорщик подкрался к ней сзади, она резко повернулась, но оказалось, это откликнулся на ее зов Вольф.

– Потише, малыш! – добродушно попросил он. – Я-то думал, тебе нужна помощь, но вижу, ты и без меня справился. Так в чем же дело? Мне казалось, тебе придется по душе мысль получить удовольствие от роскошного купания и приятной девушки, согласившейся потереть тебе спину.

– Я не собираюсь раздеваться перед такими ублюдками, как эти! – Бронуин смущенно глянула на Вольфа. – И перед тобою тоже, потому что я… у меня болезнь, – еле слышно пробормотала она.

Вольф шумно вздохнул, набираясь терпения.

– Странный ты какой-то, однако! А что ты скажешь насчет того, чтобы вымыться после меня в моей ванне, когда мойщица поможет мне выкупаться?

Бронуин боролась с искушением, мысли обгоняли одна другую.

– Вода после тебя будет уже холодной!

– Эта вода из горячего источника, парень. Матушка-земля ее подогревает. Кто знает, может быть, легенда о том, что источник целебный, окажется правдой, и твоя болезнь пройдет!

– Или хотя бы пройдет вонище! – раздраженно добавил Том.

Бронуин пожала плечами.

– Думаю, вреда от этого, во всяком случае, не будет.

– Тогда пошли со мной, – мягко сказал Вольф, опуская свою большую руку на ее плечо и выводя из тесного помещения. – Ты можешь подождать рядом, когда я вымоюсь, потом разденешься, искупаешься и присоединишься к остальным в обеденном зале.

– А ты тоже там будешь?

Вольф нагнулся к ее уху и озорно прошептал.

– Мойщица – приятная и ласковая женщина, парень. Что ты об этом думаешь?

Бронуин поджала губы, а Вольф хохотнул и сердечно шлепнул ее по спине. Девушка весьма сомневалась, что ему действительно хотелось знать ее мнение о мойщице, и хотя мысль о предстоящей Вольфу ночи утех ей не понравилась, она не осмелилась выказать свое осуждение, ведь большой и сильный человек, похожий на медведя, был ей единственным другом во враждебном мире, где даже люди родного Уэльса были настроены против нее.

 

ГЛАВА 5

Вокруг зала с огромным бассейном располагались небольшие комнаты. Бронуин удивлялась, как служанки ухитрялись разносить повсюду воду, пока Вольф не показал ей хитроумную систему труб, по которым текла вода. Но оставалось загадкой, как изъеденные временем колонны, свидетельство великой архитектуры прошлого, не ломаются, не позволяя потолку упасть на все творимое бесстыдство. Было жаль, что выстроенное чудо служит такому недостойному делу, как торговля женским телом.

Сидя за задернутой занавеской, за которой мылся Вольф, девушка с интересом прислушивалась к его разговору с мойщицей о владельце заведения. Некогда он был цирюльником, но, вернувшись из Святой Земли, нашел под холмом, на котором был построен монастырь, пещеру. Обрадовавшись находке и вспомнив о восточных банях, он занялся закреплением сводов пещеры и строительством роскошной бани, насколько ему позволяли средства.

Тогда все над ним смеялись и называли сумасшедшим, но старик лишь повторял: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». И поговорка оправдалась. Банное заведение на перекрестке трех дорог пришлось людям, кстати, молва разнесла славу этих бань по всей стране, и с тех пор хозяину больше не было надобности работать, достаточно было лишь следить, чтобы управляющий не обкрадывал его.

– Святые братья из монастыря обращались к самому папе, как я слышала, – рассказывала женщина, – называя всех посетителей бани богохульниками, но стоило хозяину начать регулярно делать пожертвования, как жалобы прекратились. Поговаривают, что некоторые из братьев спускаются сюда со своей горы ради целебных свойств источника, полагая теперь, что бани, как и весь холм, освящены церковью, возвышающейся на вершине.

«Разврат! – с горечью думала Бронуин. – И нет этому конца». Зараза проникла и в церковь, не говоря уже о королевском дворце и роскошных домах знати. Неужели ее отец был единственным достойным человеком на земле?

– О, да ты у нас настоящий бык! Экий у тебя… ха! И все это для меня?

– Если ты пылкая женщина, – ответил осипший голос.

– Ложись на спину, милый, и я докажу тебе свою пылкость, вот только помою тебя и тут как следует.

Покраснев до ушей, Бронуин отвернулась от занавески. Собачья смерть, не собираются же они делать в ванне то, о чем говорили! Всплеск воды, сопровождающийся возгласами наслаждения, подтвердил ее подозрения и заставил неприязненно сморщить нос.

– Ну вот, ты намочил мне платье! Придется его снять! – притворно рассердилась женщина.

– Тогда поторопись, милочка. Слишком уж долго я был лишен женской ласки и не могу больше ждать.

«Хорошая пощечина могла бы научить это грубое животное хоть каким-то правилам приличия», – с презрением размышляла Бронуин. Вольф издавал такие звуки, будто находился на пороге смерти, а не развлекался. Это не баня, а загон для случки! Она резко поднялась и пошла по слабо освещенному коридору, где время от времени раздавались взрывы смеха, то громкие, то приглушенные. Ничего святого не было в этом обычае, привезенном из Святой Земли. «Чисто дьявольская затея и ничего больше», – решила Бронуин и на всякий случай перекрестилась.

Служанка с подносом полным остатков трапезы – ломтей хлеба, сыра, кувшинов из-под вина – чуть не столкнулась с Бронуин, выбежав из-за угла, и девушке пришлось прервать горячую молитву испуганным восклицанием:

– Собачья душа!

– Скажите на милость, почему вы бродите здесь, вдали от банных комнат?

– Я жду моего хозяина, как он мне приказал… здоровенный косматый бык вон в той комнате! – сказала Бронуин, пренебрежительно ткнув пальцем в сторону двери, за которой развлекался с мойщицей Вольф. – Они так шумели, что я решил поискать местечко поспокойней.

Понимающая улыбка коснулась девичьих губ.

– Уверена, вы голодны.

Бронуин бросила взгляд на поднос, и желудок ее сжался. Торопясь удовлетворить более насущные потребности, мужчины, очевидно, совсем забыли о еде. Она вытащила небольшой кошелек, в котором хранились деньги, заработанные ею с Вольфом в пути вытаскиванием карет из грязи.

– Сколько это будет мне стоить?

– Посмотрим, что у вас там есть.

– Этого достаточно за еду и мытье?

– Раз ваш хозяин уже заплатил свою долю полностью, вы можете заплатить половину. Я возьму две монетки и две оставлю вам, – ответила девушка, забирая половину монет и опуская их в карман передника. – Пройдите сюда, молодой господин.

Довольная своей самостоятельностью, Бронуин последовала за девушкой в маленькую комнатку. Как и кабинеты в обеденном зале, она была отделена от остальных, но вместо стола здесь находился бассейн на уровне пола. Бронуин, мучимая любопытством, засучила рукав и опустила руку в воду. Вода оказалась теплой. Осмотревшись, девушка обнаружила трубу, которая, как и говорил Вольф, шла от подземного источника.

– Вот сюда, молодой господин! Кажется, в этом кувшине осталось достаточно вина.

К удивлению Бронуин девушка откинула доску, вероятно, служившую моющимся столом.

– Я сама еще не ела. Мы были ужасно заняты с путешественниками, направляющимися в Лондон. Ах, хотелось бы посмотреть, как принц Уэльский станет приносить клятву верности королю. Кажется, все рыцари в королевстве едут на турнир и чтобы поприсутствовать на свадьбе сына покойного лорда Кента. Ваш хозяин тоже рыцарь?

– Он наемник, – сказала Бронуин, усаживаясь рядом со служанкой.

Она взяла кусок хлеба и стала с аппетитом есть.

– Знаете, с этими темными волосами и красивыми голубыми глазами вы похожи на уэльсца. Может, хотите, чтобы я принесла молока?

Бронуин сполоснула кубок в воде бассейна и встряхнула его, прежде чем поставить на стол.

– Ладно, сгодится и вино.

Бронуин так долго старалась говорить низким голосом, что хрипловатый тон стал уже для нее естественным. По правде говоря, ей было приятно оказаться в обществе такой же молодой девушки, как и она сама. По крайней мере, можно было немного расслабиться. Она успела вытереть руки о штаны, пока служанка наполняла кубок.

– У нас в Карадоке неподалеку от замка тоже есть горячий источник в одной из пещер. Ей-богу, мы могли бы по трубе провести воду в замок и пользоваться ею для разных нужд.

Служанка покачала головой.

– Только если это не слишком далеко. Наши бассейны прямо над источником. Чем дальше источник, тем сильнее будет охлаждаться вода, проходя по трубам, особенно зимой. Знаете, – хихикнула она, заинтересованно разглядывая Бронуин, – почему доску обычно откидывают на край бассейна? Потому что многие посетители раздеваются, прежде чем начинают есть.

Бронуин нахмурилась.

– Я не ем голым! – она вытащила кинжал и отрезала себе кусок сыра.

– Какие приятные манеры! Вы воспитывались в замке, могу побиться об заклад!

– Да.

– И вы путешествуете с наемником в качестве оруженосца? Где он побывал?

– Повсюду, – Бронуин оценила любезность служанки, но ее непрекращающиеся расспросы начинали надоедать.

– Вы не похожи на обычного оруженосца. Боже, их сейчас там полно, в главном бассейне, дурачатся с Кэти и Дженни. Никогда не подумаешь, что они получили еще какое-то образование, кроме того, которое горят желанием испробовать на девушках.

– Нечестивцы!

– Вот именно! – хихикнула служанка, засовывая в рот хлебную корку. – А мое имя Мэри.

– Разве никто не приходит сюда только для того, чтобы вымыться?

Мэри откинула с лица влажные каштановые волосы и кокетливо улыбнулась.

– Так я и думала! Вот почему вы устроили такую возню! У вас никогда не было женщины.

– Я от этого не страдаю.

Бронуин потягивала вино из кубка – приятное разнообразие после перебродившего эля! Хорошее вино согревало, как и тепло, шедшее от воды. Девушка задумалась, почему ей никогда не приходило в голову, что можно устроить бассейн для купания в пещере с горячим источником, вместо того чтобы таскать ведра с подогретой водой в деревянную лохань, в которой приходилось мыться. Решено, так она и сделает, если, конечно, когда-нибудь доберется до дома.

– Удивительно, как это какая-нибудь ласковая девушка не приобщила вас, такого красавца, к самому сладостному удовольствию в жизни?

– Хороший сыр, – Бронуин начала чувствовать себя неловко из-за того, что Мэри так откровенно строит ей глазки.

– Еще вина, милый?

Бронуин подвинула свой кубок, пытаясь найти способ сменить тему разговора.

– У тебя есть семья?

– Да, отец. Он здесь управляющий, я же с моими сестрами обычно работаю на кухне, но иногда прислуживаю и в банных помещениях. Хотите, я помогу вам раздеться?

– Я сам это сделаю, когда поем.

– Ну ладно… а как вас зовут?

– Эдвин.

– Хорошо, Эдвин, – произнесла Мэри почему-то чрезвычайно довольным голосом. – Где вы будете спать сегодня ночью?

– Со всеми остальными, на сеновале.

На самом деле Бронуин собиралась незаметно пробраться в амбар. У нее не было ни малейшего желания оказаться на сеновале вместе с Томом и его приятелями, когда рядом не будет Вольфа.

Мэри наклонилась вперед так, что ее полная грудь едва не выскользнула из незатянутого корсажа.

– Скажите, Эдвин, а вам нравятся девушки?

Бронуин опасливо отшатнулась от неприятного запаха, которым ее обдало, когда девушка перегнулась через стол.

– Нравятся.

Слегка отстранив подавшуюся вперед служанку, она захватила последний кусок сыра, торопясь прикончить его, пока девица, рассердившись, не унесет поднос с едой.

– А мне кажется, не нравятся. Думаю, вы ушли из комнаты своего хозяина, потому что ревновали.

– Ты с ума сошла! – рассердилась Бронуин. – Ревновать хозяина к той хихикающей шлюхе?

– Парень вроде вас мог бы иметь у нас хорошие деньги, Эдвин. Здесь бывает множество мужчин, которые хорошо заплатили бы, лишь бы заполучить мальчика с таким нежным личиком, как у вас.

Мэри весело рассмеялась, когда Бронуин поперхнулась вином, услышав такое предложение.

– В этом нет ничего постыдного. Папа говорит, многие мужчины…

Бронуин вскочила на ноги и отшвырнула кубок. Она вытерла рот тыльной стороной ладони, словно предложение девицы не только оскорбило ее, но и оставило отвратительный вкус во рту, и глянула на служанку.

– Чтоб на тебя оспа напала, сучка!

– Если у вас такое отвращение к мужчинам, то, может быть, попробуете со мной… молодой господин? – с вызовом обратилась к Бронуин Мэри, приподнимая юбку и показывая стройную белую ногу.

– Иди ты к черту! – выпалила Бронуин, отдергивая занавеску и выбираясь из тесной комнатки.

Ревновать! Во имя Господа, к тем, кто посещает эти бани, она может относиться лишь с глубочайшим презрением. Не нужен ей никакой мужчина и уж тем более женщина! Звонкий смех преследовал ее вплоть до самой комнаты, в которой находился Вольф. Бронуин заколебалась, не решаясь отдернуть занавеску, как вдруг с той стороны занавески проделал это кто-то за нее.

– Где тебя черти носят? Мне пришлось дожидаться тебя, чтобы комнату не занял кто-нибудь другой.

Она стояла, разинув рот и уставившись на мужчину богатырского сложения с обнаженным торсом и полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Послышался насмешливый голосок Мэри:

– Доброй ночи, Эдвин!

Лицо Бронуин вспыхнуло от смущения, в то время как Вольф глянул через плечо Бронуин на фигурку удалявшейся служанки и развеселился:

– Ха! Значит, и ты себе кое-кого присмотрел!

– Смеешься, да? – раздраженно обрушилась Бронуин на Вольфа, быстро шагнув в комнату. – По звукам, которые ты здесь издавал, я не мог понять, то ли тебе приятно, то ли ты умираешь, и потому отправился за священником!

Комната была почти такой же, как та, которую она только что оставила. Даже вино и еда так же стояли на доске, служившей столом. Освещалось помещение всего одной свечой, но не сальной, а из настоящего воска, что свидетельствовало о процветании заведения. Мать Бронуин приказывала зажигать восковые свечи лишь в особых случаях.

– Ха! Ты проворнее, чем я думал, парень!

– Если ты торопишься к своей шлюхе, то отправляйся к ней, а меня оставь в покое. С меня хватит! За один день насмотрелся я тут на распутство больше, чем за всю жизнь.

Вольф стоял, широко расставив ноги и скрестив на груди руки. Он посмеивался на Бронуин:

– Все ясно! Вот оно что! Ты посвятишь себя монастырской жизни после того, как убьешь Ульрика Кентского.

– Уж лучше это, чем то, что она мне предлагала! – выпалила Бронуин, брезгливо выделив «она», словно то было ругательство. – Она подумала… что… я… она хотела, чтобы я работал здесь, и вовсе не прислуживал за столом!

Негодование Бронуин лишь еще больше развеселило ее собеседника.

– А тебе, косматый негодяй, все смешно, да?.. А ведь это… разврат!

Пытаясь подавить смех, Вольф налил вина в кубок.

– На, выпей и успокойся, парень! Обещаю вызволить тебя из этого пристанища порока, когда наступит утро.

– Но я не лягу спать вместе с оруженосцами! Я буду в амбаре, и когда ты закончишь свои дела и соберешься в дорогу, разбуди меня.

Наемник пожал плечами.

– Как хочешь, парень. К восходу солнца я буду готов тронуться в путь.

Достаточно было одного взгляда на Вольфа, чтобы понять: этот мужчина может всю ночь провести с женщиной и сохранить силы, чтобы на следующий день продолжить путь. Тело у Вольфа было таким, как Бронуин себе его и представляла: сплошные мускулы без признака лишнего жира. Вольф был настоящим мужчиной среди мужчин… и женщин, подумала Бронуин, краснея при воспоминании мойщицы насчет того, что Вольф – настоящий бык. Она немедленно с негодованием отбросила воспоминание. Это логово греха уже начинает заражать ее своим развратным духом.

Убедившись, что занавеска плотно задернута и посторонние не могут заглянуть в отгороженную комнатку, Бронуин начала снимать одежду, которую надела столько дней тому назад. Хорошо бы постирать, хотя б верхнее платье и нижнее белье, но об этом не могло быть и речи. Вместо основательной стирки Бронуин лишь оттерла грязь одним из влажных полотенец, оставленных Вольфом. Сбросив рубаху, она погрузилась в воду.

Вода оказалась приятно теплой в сравнении с прохладным воздухом, холодившим обнаженную кожу. Но прежде чем опуститься в бассейн, Бронуин подняла свечу и внимательно осмотрела воду, не в силах забыть о том, что происходило здесь не более часа тому назад. Вода, поступавшая из одной трубы и вытекавшая в другую, была совершенно чистой. Удивляясь изобретательности строителей, девушка вытянулась в воде и блаженно вздохнула.

Чтоб поместиться в небольшом бассейне и окунуть плечи и спину в целебную воду подземного источника, ей пришлось согнуть ноги в коленях. Округлые упругие груди, увенчанные розовыми сосками, остались возвышаться над поверхностью воды, как маленькие островки. Бронуин вспомнила сластолюбивое описание ее грудей, данное Дэвидом. Откуда, интересно, ему было это знать?

Бронуин опустилась пониже, чтобы намочить волосы, и обнаружила под водой мыло. Наверное, служанка не обратила внимания на мыло, упавшее в воду, – слишком уж была занята обхаживаниями Вольфа, чтобы положить мыло в грубо обработанную мраморную чашу, где ему надлежало находиться.

После самодельного мыла, которое варили служанки в Карадоке, было настоящим удовольствием мыться таким мылом. Оно приятно пахло травами. А то мыло, что отец ей однажды привез из Франции, пахло цветами. Бронуин взбила пену и положила кусок мыла в чашу, собираясь ополоснуть волосы. Но пока она мыла голову, пена попала ей в глаза, и девушка протянула руку за чистым полотенцем, которое оставила сложенным на краю бассейна.

Однако она нащупала мыло, и пришлось ополоснуть руку, прежде чем продолжить вслепую поиски полотенца. Вместо сухой мягкой ткани Бронуин вдруг ощутила под рукой чью-то ногу, довольно массивную, но явно не ногу одной из тех каменных статуй, что украшали главный зал. Не успев осознать последствия своего открытия, она резко выпрямилась от неожиданности, как вдруг водопад чистой воды обрушился на ее голову.

– Какого черта…?

Протерев глаза, Бронуин подняла голову, собираясь выложить служанке все, что она о ней думает, но вместо женской фигуры перед нею вырисовывались контуры фигуры склонившегося над ней Вольфа. В свете свечи, мерцающей за его спиной, он казался в два раза больше обычного.

– Так вот какая у тебя болезнь, парень! – насмешливо заметил он. – Может, ты из тех, кто наполовину женщина, наполовину мужчина?

Бронуин согнула колени и прижала их к груди, потому что наемник заглядывал в воду, пытаясь что-то разглядеть. Вольф приподнял ковш, только что опрокинутый ей на голову, и продолжал голосом, все еще звучавшим удивленно:

– Я принес ковш, потому как подумал, он может тебе пригодиться. На минуту мне показалось, ты тонешь, но потом я заметил две самых очаровательных грудки, которые мне когда-либо доводилось видеть… налитые… упругие… как раз умещающиеся в руке мужчины.

Бронуин молча смотрела на Вольфа, опустившегося на колени и вовсе не собиравшегося уходить.

– Леди Бронуин, для меня большая честь познакомиться с вами. Должен сказать, это многое объясняет. Горю желанием услышать, что вы скажете.

– Вы ничего не услышите, сэр, пока не покинете эту комнату, чтобы дать мне возможность спокойно вымыться. Это самое малое, что вы можете для меня сделать после того, как помыкали мною, не хуже, чем рабом, в течение последних дней и вели себя возмутительно грубо. Никогда мне… – ее голос дрогнул, когда Вольф шагнул в воду. – Ч-что вы делаете?

– Искупаю грех. Я не могу теперь допустить, чтобы столь знатная леди мылась без посторонней помощи.

Бронуин сжалась, стараясь занять как можно меньше места в бассейне. Ей захотелось, чтобы трещина, бежавшая по одной из стенок, разверзлась и поглотила ее, или чтобы одна из труб втянула ее в себя. Ничего хуже того положения, в котором она очутилась, и представить себе было нельзя. Уровень воды поднялся – значит, Вольф собирается не только мыть ее, но и сам не против разделить с ней купание!

– Я уже вымылась, сэр! – поспешно прошептала Бронуин, испытывая отчаянное желание выбраться из воды и завернуться в полотенце, пока окончательно не потеряна возможность соблюсти хоть какое-то достоинство.

– Охотно верю! – воскликнул Вольф, одной рукой удерживая Бронуин за талию, а другую, прижимая к ее рту, чтобы заглушить вырвавшийся у девушки возмущенный возглас.

– Т-с-с, миледи! Иначе ваша тайна откроется! И что тогда подумает Дэвид, увидев свою возлюбленную живой и в объятиях мужчины?

Бронуин почувствовала, как дрогнул от смеха мускулистый торс, к которому она оказалась прижатой. На Вольфе было, хотя б полотенце, а сама она оставалась, в чем мать родила!

– Ну что, поговорим спокойно, или же вы предпочитаете, чтобы сейчас здесь появились свидетели вашего разоблачения?

Не имея возможности ответить, так как рука наемника все еще зажимала ей рот, Бронуин кивнула и перестала сопротивляться.

– Ах, Эдвин, Эдвин, Эдвин… – с досадой повторял Вольф, придерживая ее за талию на случай, если она вздумает ускользнуть. – Как женщина ты гораздо привлекательнее. Что ты задумал, парень?

Бронуин скрестила руки на груди и пробормотала:

– Я подумала, что в мужской одежде путешествовать безопаснее, но убедилась в своей ошибке уже при нашей первой встрече.

Спутнику Бронуин потребовалось несколько минут, чтобы справиться с приступом смеха, сотрясавшим его тело. Противоречивые чувства разрывали девушку: облегчение при виде того, что гнев Вольфа, скрывавшийся под величайшим удивлением, вроде бы исчез, и ярость из-за его неуместного, с ее точки зрения, смеха.

– Если бы вы были благородным человеком, сэр, то отпустили бы меня и позволили одеться.

– Но, как вы прекрасно понимаете, миледи, я к таковым не отношусь. Напротив, я собираюсь воспользоваться случаем.

– У вас уже была женщина! – едко напомнила ему Бронуин, в то время как Вольф принимался намыливать ей спину. – И я не нуждаюсь в вашей помощи!

От прикосновений его загрубевшей руки, взбивавшей пену, у нее мурашки бегали по коже.

– Однако вы сами недавно признались, что весьма нуждаетесь в моей помощи, миледи, – напомнил Вольф. – Вам еще надо отшлифовать свое мастерство в обращении с кинжалом, не так ли? Не отказывайтесь же от своих слов!

Сердце у девушки билось так сильно, что она едва различала голос наемника. Ни один мужчина не обращался с нею так… так нагло! Мог бы удовлетвориться и служанками!

– Тогда позвольте мне хотя бы прикрыться полотенцем, сэр. Я не привыкла с кем-либо мыться в одной ванне, тем более с мужчиной! Если…

Появление полотенца заставило ее замолчать.

– Поднимите руки, я заверну вас в полотенце.

Дрожь пробежала по телу Бронуин, когда теплое дыхание коснулось ее затылка. Эта была обезоруживающая ласка, для которой не потребовалось даже прикосновения. Настоящий мужчина среди мужчин, вспомнила она… и среди женщин. С безразличием служанки Вольф развернул полотенце и аккуратно обернул его вокруг тела Бронуин, однако низкий ласкающий тон голоса указывал, что Вольф вовсе не остался равнодушен к ее красоте.

– Твоя кожа нежна, как щека ребенка, милая, но, я думаю, ты и сама это знаешь.

– Приберегите свои нежности для служанок, сэр. Я буду говорить с вами только о деле.

Как будто у нее есть выбор, подумала, расстроившись, Бронуин. Вольф ясно дал ей понять, что не собирается отпускать ее, пока не покончит со своим щекочущим нервы сумасбродным занятием.

От скользящих движений пальцев наемника по телу Бронуин разлилась непрошенная истома. От лона поднималась не ведомая ранее теплота. Никогда в жизни не чувствовала она себя… такой уязвимой. Как будто близость мужского тела и самоуверенное поведение этого человека пробуждали в ней страстную женщину. Такой она себя не знала.

– Дело, говорите? Хорошо! Так о чем же вы желаете беседовать?

Бронуин заставила себя сосредоточиться и ухватилась за первую же мысль, что пришла ей в голову.

– Я хочу, чтобы вы убили Ульрика Кентского.

Пальцы Вольфа начали массировать ее напряженные плечи и шею, что при других обстоятельствах принесло бы ей большое облегчение.

– А хорошо ли вы мне заплатите?

– Я… гм… позже я найду деньги… У меня есть доказательства его предательства.

Черт бы побрал вино и еду! Теперь ее голова откидывается назад, словно ей нравится возмутительное поведение наемника!

– И тогда вы выйдите замуж за Дэвида, как и собирались, и он заполучит и вас, и ваши владения! Может, сначала мы обсудим с ним это дело?

Бронуин резко отшатнулась, уцепившись за полотенце, но Вольф оказался проворнее и удержал ее за плечо.

– Черт бы побрал Дэвида Эльвайдского и всех уэльских рыцарей! Они ничем не помогли мне, когда я просила их о помощи. Они говорят обо мне, будто я какая-то кабацкая шлюха, и плетут такую ложь, которая оскверняет произносящие ее уста! Дэвид… Я не желаю больше знать Дэвида!

О, Боже! Неужели она всегда будет жертвой? Сначала злосчастное намерение выдать ее замуж за врага, потом трусость Дэвида и убийство родных, а теперь еще и предательство самого ее бесстыдного тела, не желающего повиноваться яростным приказаниям не обращать внимания на эти восхитительные ощущения! Но, собачья душа, плакать она не будет!

Повернувшись к своему собеседнику, Бронуин храбро постаралась скрыть горечь рухнувших надежд.

– Мне не на кого опереться, сэр… не на кого.

Оказаться без защитников ей было также внове, как и просить о помощи. Она обратила умоляющий взгляд на своего спутника, только сейчас заметив, что борода и волосы у него пострижены. Теперь борода подчеркивала мужественные очертания его подбородка, а темно-золотистые кудри доходили до широких плеч. Грудь, поросшую завитками волос, пересекал бугристый шрам, оставленный, без сомнения, мечом. Были и другие шрамы, поменьше – следы ранений, которые для другого человека оказались бы, пожалуй, смертельными. «Щадил ли Вольф когда-нибудь свои жертвы?» – мелькнуло в голове у Бронуин. Она смущенно заправила за уши влажные волосы и кашлянула.

– Окровавленные головы моих родителей лежали у меня на коленях. Я завернула мою служанку в свой плащ, чтобы прикрыть ее наготу, но сначала… – она всхлипнула и отвела глаза, – сначала мне пришлось вытащить копья, которыми они ради развлечения пригвоздили ее к земле. Но это они сделали, видимо, уже, после того как изнасиловали несчастную и перерезали ей горло. Они подумали… – Бронуин содрогнулась. – Они подумали, что это я. Они… они издевательски набросили на нее мою подвенечную фату.

Бронуин зажала в кулаке край полотенца. Только этим и выдала она те неимоверные усилия, которые ей пришлось приложить, чтобы сдержать слезы.

– Разве не понятно, почему я хочу, чтобы человек, виновный во всем этом, понес наказание, сэр? – На краткий миг Бронуин показалось, что она обрела союзника. А может быть, просто пламя свечи отразилось в глазах Вольфа, или сама она испытала к наемнику мимолетную симпатию? Девушка отвела глаза, снова охваченная тревогой, потому что взгляд Вольфа пытливо останавливался на ее лице, словно ему еще требовались другие подтверждения услышанному.

– Единственное, что я вам должен, миледи, это, как обещал, обучить вас обращаться с кинжалом. Но я не настолько безрассуден, чтобы вступать в борьбу с таким человеком, как Ульрик Кентский, всего лишь выслушав жалостную исповедь, даже если она и тронула мое сердце. Я помогу вам только после того, как получу плату.

Бронуин вскочила на ноги, вызывающе вздернув подбородок. Этого следовало ожидать! Не было смысла взывать к его сочувствию! Разумеется, наемник давно уже выработал особое чувство самосохранения ради того, чтобы выжить.

– Тогда я сделаю это сама, сэр, храбрости мне хватит.

– Но благоразумия вам явно не хватает, – Вольф принудил ее снова сесть. – Расслабьтесь, миледи. Может быть, это ваше последнее купание в жизни, и ничем подобным вам больше никогда не доведется насладиться.

– Трудно получить от купания удовольствие, когда такие, как вы, мутят воду. Могу я быть уверена, что вы сохраните мою тайну, еще хотя бы один день, или вы тоже будете хвастаться, как этот самый Дэвид, что были допущены к моим прелестям?

– То, что доставляет мне удовольствие, касается только меня, миледи. Вашу тайну я не выдам.

– Но за какую цену? – скептически усмехнулась Бронуин.

Вольф притянул ее к себе.

– За поцелуй! Скрепим тайну печатью.

Девушке показалось, что выпитое вино разливает жаркий огонь в нижней части ее тела, вызывая сладостные ощущения, но разум отвергал предложение Вольфа как оскорбительно непристойное. Она была глупа, доверившись человеку, собиравшемуся продать свои услуги королю. Кто знает, не убьет ли он ее и не потребует ли за это награду у Ульрика Кентского… после того как утолит голод, что начинает гореть в его пристальном взгляде?

Бронуин прижала полотенце к груди, когда наемник привлек ее к себе. Вода, в которой они находились, была теплой, но еще более теплым оказалось тело, прильнувшее к ее напряженному телу. Руками она уцепилась за край бассейна, чтобы не оказаться в объятиях, не представляя себе, какое соблазнительное зрелище открылось взору мужчины после того, как она перестала придерживать полотенце. Бронуин заметила лишь, что золотисто-карие глаза вспыхнули ярче отражавшегося в них мерцающего огонька свечи.

Кончиком языка Вольф облизнул дрогнувшие губы, обрамленные усами и бородой, что заставило девушку вздрогнуть от странного томления. Бронуин сжала зубы, чтобы сдержать чувства, пока они полностью не овладели ею, но ее колени скользнули по гладкому дну, и она уткнулась в широкую грудь Вольфа.

– Ой! – потеряв равновесие, она непроизвольно обхватила Вольфа за шею, а он обнял ее за талию, и Бронуин сразу почувствовала сквозь мокрое полотенце, насколько велико его желание. – Черт вас побери! Не вздумайте потребовать что-либо другое, помимо поцелуя, сэр!

– Вам решать, миледи, но лишь после того, как я покажу вам, что такое поцелуй настоящего мужчины, а не хвастуна, которому надо все разболтать друзьям о своих победах, чтобы, хотя б казаться настоящим мужчиной, вовсе таковым не являясь.

Настоящий мужнина. Той женщине, что таилась в душе Бронуин, эти слова показались сущей правдой, они безрассудно искушали проверить их истинность на деле и пугали своей сокрушительной убедительностью. Как будто два войска сошлись в ее сознании на поле битвы, и одно из них терпело поражение и теряло силы с каждым мгновением, с каждым взглядом и с каждым биением сердца, трепетавшего словно птица, пойманная в силки.

Завороженная таинственными чарами, смотрела Бронуин на Вольфа, пока его губы не коснулись ее губ в неистовой ласке, требовавшей подчиниться его воле… покориться, а этого она допустить не может, – в отчаянии поняла девушка. Вольф посмеялся на ней, когда она попросила отомстить убийце ее родителей, а теперь был уверен, что она безропотно отдаст себя в руки, как та девица, с которой он был час назад! Нет, еще хуже! Он собирается удовлетворить свою похоть и считать это платой!

Губы девушки разомкнулись под нежным настойчивым натиском языка Вольфа, каждая жилка ее тела затрепетала, порождая панический страх и смятение в душе. Бронуин почувствовала страстное желание разделить любовь, пылавшую в сердце воина. Теперь или никогда, подумала она, отыскивая на ощупь каменную чашу для мыла. Пальцы вцепились в тяжелый предмет хваткой утопающего за соломинку, и разум возобладал над чувствами. Внезапно она обрушила чашу на затылок Вольфа.

Бронуин слегка вскрикнула, когда тяжелая плошка выпала из ее руки. Девушка замерла, широко открытыми глазами глядя в удивленные глаза мужчины. Сначала ей показалось, что она увидела в них свою собственную смерть, мелькнувшую темной молнией в его взоре, но потом веки наемника опустились, и Вольф со стоном откинулся на край бассейна, теряя сознание. Его руки разжались. Бронуин быстро поднялась и выбралась из бассейна.

«Во имя Господа, что же теперь делать?» – размышляла она, наскоро вытираясь влажным полотенцем, которое обнаружила рядом со столом. Она не собиралась убивать его, но другого способа прекратить это сводящее с ума обольщение не видела…

Краем глаза, поглядывая на Вольфа, Бронуин заметила, что он пошевелился. Опасаясь, как бы наемник не пришел в себя слишком быстро, она отскочила, но с облегчением вздохнула: тело соскользнуло в воду под своей тяжестью. «Собачья душа!» – выругалась она про себя, подбегая к краю бассейна, чтобы убедиться, что Вольф не утонет. Его ноги уперлись в противоположный край бассейна, голова оставалась над водой. Дрожащими руками Бронуин лихорадочно натягивала на себя одежду.

Если, когда Вольф придет в себя, она еще будет здесь, он убьет ее, размышляла испуганная девушка. Оставаться она не осмеливалась, но пуститься в путь среди ночи было еще страшнее. Нечего даже пытаться найти объяснение своему поступку, раз она сама не понимает, почему это сделала. Бронуин чувствовала себя растерянной, беспомощной и в то же время была полна страстного желания. Вольф говорил об опасности, которую представляет для нее намерение убить Ульрика Кентского, но сам он сейчас был гораздо более опасным противником. Ульрик Кентский мог предъявить права на ее тело и земли, а этот наемник подобрал ключ к ее сердцу.

 

ГЛАВА 6

Кровь! Даже если бы она до сих пор и не видела ни капли крови, то все равно бы постаралась увидеть пролитой кровь Ульрика Кентского, рассуждала Бронуин, разжигая в себе жажду мести, которая поддерживала ее последние три дня, взбадривая усталое тело и придавленный тяготами дух. Проклятье, Вольф дышал, когда она его оставила, обмотав полотенцем ему затылок, где каменная чаша оставила глубокую кровавую рану. Так этому дьяволу и надо! Слишком уж нахально обращался он с нею! Но почему же бежал от нее сон, время для которого она едва выкраивала последние три ночи?

От недосыпания ехать было еще тяжелее. Не раз, задремав, Бронуин чуть не падала со спины Макшейна. Собачья кровь, Вольф проникал в ее мечтания, и Макшейн сам выбирал дорогу, потому как всадница глубоко задумывалась, сидя в седле. «Вольф заслужил не одну шишку на голове!» – вновь и вновь приходила она к одному и тому же умозаключению.

И без постоянного чувства вины перед Вольфом, лишившего ее покоя, путешествие по незнакомому краю было бы нелегким. Многое здесь напоминало Уэльс, но многое было и непохоже на ее Родину. По крайней мере, у себя дома она знала людей и могла судить об их намерениях. А здесь все казалось ей подозрительным.

Макшейн – превосходный конь! – привлекал внимание любопытных, особенно оттого, что ехал на нем простой мальчишка. Пришлось прибегнуть к очередной лжи, чтобы сохранить секрет в тайне: конь принадлежит ее хозяину, она должна доставить его в Лондон на турнир. Ее пропускали, провожая недоверчивыми взглядами.

Если бы у Бронуин была не столь заметная лошадь, путешествовать ей было бы легче. Убеждая одних, что она не украла этого коня, Бронуин с тревогой ловила взгляды других, с жадностью поглядывавших на великолепного скакуна.

Ночью, истратив пару монеток из тех, что у нее были припасены, она засыпала рядом с Макшейном в том пристанище, которое можно было найти в придорожном трактире.

Рука девушки всегда лежала на рукояти кинжала, а упражняться в искусстве владения клинком она не переставала.

Макшейн был для нее не просто верховой лошадью. Это был конь ее отца – живое существо, доставшееся ей от Оуэна Карадокского. Такое отношение к лошади казалось ей самой детским, но оно было вызвано отчаянием. С Макшейном она могла говорить, полагаясь на его силу, встречать понимание и сочувствие в его карих глазах. Верный друг поддерживал в минуты страха и уныния.

На второй день, после того как у Бронуин кончились деньги, она повстречала на дороге группу комедиантов, направлявшихся на рождественские праздники в Лондон. Они предложили одинокому юноше ехать с ними до Лондона и делились своими скудными припасами, приняв его в свое веселое братство в обмен за помощь по уходу за лошадьми и в собирании хвороста. Бронуин, наслышанная о низменных нравах артистов, была немало удивлена их сердечностью. Теперь они направлялись к северо-западным стенам Тауэра, где собирались раскинуть лагерь. Бронуин была вынуждена повторить свою историю о коне, которого следовало доставить в Смитфилд, в конюшни для скакунов рыцарей, прибывших на турнир.

Стены Лондона возвышались в туманной дымке над скопищем хижин, построек и шатров, молчаливо скрывая город. Лондонские поселения казались огромными по сравнению с деревеньками, теснившимися у Карадока. Среди зловонных приземистых сараев для свиней и прочей скотины кое-где встречались сады и огороды, принадлежавшие знатным семействам. Но миниатюрные замки Уэльса выглядели гораздо более удобными и приспособленными для жилья, чем те громадные сооружения, что служили при строительстве для них образцом. Эти наблюдения лишь укрепили Бронуин во мнении, что у английской знати больше денег, чем здравого смысла, а, кроме того, явно притуплено чувство прекрасного. Если бы когда-нибудь снова довелось ей оказаться дома в Карадоке! Остается только надеяться, что люди Ульрика еще не выстроили загоны для скота прямо рядом с главной башней замка!

Однако одного чувства превосходства было недостаточно, чтобы не оробеть в большом городе. Хотя по-английски Бронуин говорила так же хорошо, как на своем родном языке, зачастую возле нее звучала речь, которую она совсем не понимала. Стараясь справиться со все возрастающей тревогой, она искала хоть что-нибудь знакомое. «Где же свита, прибывшая в Лондон из Уэльса неделю тому назад?» – удивлялась она, рассматривая вымпелы, реявшие над шатрами, и не находя известных ей геральдических знаков и цветов.

Она и представить себе не могла, что Лондон может оказаться таким огромным городом. Девушка наивно рассчитывала, что найти короля и Ллевелина будет не труднее, чем разглядеть издалека замок Карадок. С юга по всему горизонту высились такие же высокие строения, как и ее родной замок. «Все эти здания не могут быть соборами», – рассуждала Бронуин, чувствуя смущение при мысли, что англичане отличаются необыкновенной набожностью. Лондон выглядел так, словно все деревни края, такого, например, как Уэльс, были сведены в одно место. Черт побери, никогда не видела Бронуин такого потрясающего зрелища! Все знатные люди Англии собрались здесь вместе со своими вассалами!

Беспокойство сменилось возбуждением, стоило ей оказаться среди множества людей у стен города. На покрытых льдом озерцах, окруженных зеленеющими лиственницами – коричневыми стволами деревьев, сбросивших листву на время зимы, – катались молодые люди, совсем как развлекалась она недавно со своими друзьями в родных краях. Привлеченная этим зрелищем, Бронуин подвела Макшейна к дереву и привязала коня, чтобы понаблюдать за забавой.

К ногам катающихся были привязаны берцовые кости животных, в руках они держали шесты с железными наконечниками, с которыми самые отважные устремлялись друг к другу. Часто столкновения бывало таким сильным, что оба противника падали на спины и катились в разные стороны, как круглые камни. За этой забавой наблюдали, издавая одобрительные возгласы, зрители, рассевшиеся по берегу на обломках мельничных жерновов. То здесь, то там горели костры, возле которых Бронуин так хотелось согреться. В животе урчало, дразнящий запах горячего хлеба и пирогов доносился из кварталов, обжитых пекарями и бакалейщиками. Надворные кухни харчевен распространяли упоительные ароматы жареной говядины и птицы, доставленных, конечно же, с боен, мимо которых проезжала сегодня Бронуин в Ньюгейте, или же со дворов торговцев птицей и кожевников. Неподалеку буйное веселье в пивной усиливало праздничную атмосферу.

Начинало смеркаться, а Бронуин еще предстояло найти какое-нибудь местечко, где взяли бы на ночлег мальчишку без единого пенни в кармане. Стараясь не обращать внимания на голод, терзавший желудок, она оглядела всю широкую панораму, полную жизни и движения. Взгляд девушки снова и снова возвращался к полям, где были раскинуты шатры для тех, кто будет обслуживать проведение турнира. В то время как она обдумывала, что делать, от дерева, к которому был привязан Макшейн, донеслось знакомое ржание.

Двое стражников остановились, любуясь лошадью и отыскивая глазами хозяина или же прикидывая, не удастся ли потихоньку удалиться с красавцем-конем, какого ни за какие деньги не купить. Бронуин поторопилась к Макшейну. Пока она шла, стражники уже успели отвязать поводья.

– Эй! Куда это вы собрались с моей лошадью?

Мужчины остановились и уставились на запыхавшегося юнца с пылающими щеками, решительно преградившего им путь.

– Так ты говоришь, это твоя лошадь? – с вызовом переспросил один из них.

Бронуин кивнула.

– Да, моя… вернее, моего хозяина. Я присматриваю за конем.

– А кто же твой хозяин, парень?

– Лорд Оуэн Карадокский.

– Уэльсец! – усмехнулся другой.

Бронуин сдержала негодование, огнем вспыхнувшее в крови.

– Он в пути и собирается присоединиться к своему принцу. Я был бы вам благодарен, если бы указали мне, где остановился принц Ллевелин вместе со своей свитой.

– Они могли остановиться, где угодно. Однако многие здесь интересуются их лошадьми.

– Если это так, господа, то почему таким, как вы, позволяют крутиться поблизости?

Оттолкнув неуклюже протянутую к ней руку, Бронуин вскочила на спину Макшейна и подняла его на дыбы. Повинуясь всаднице, конь угрожающе двинулся на того, кто пытался поймать его поводья. Копыта угрожающе мелькнули перед лицом стражника, и он с проклятием кинулся прочь, забыв о своих намерениях.

– Держи вора! – завопил его напарник, но Бронуин быстро развернула Макшейна и умчалась подальше от гула голосов.

До этого момента она не представляла себе, сколько же стражников слоняется вокруг, радуясь рождественским праздникам и поддерживая в городе порядок. Не успела она оторваться от своих преследователей, как неизвестно откуда появились другие стражники, а вскоре подбежали и прежние, ухватившись за пояс, ее стянули с седла. Возмущенный крик сменился стоном боли, когда девушку сбросили на твердую землю. Резко рванув за волосы, ее поставили на ноги.

– Где ты взял эту лошадь, парень?

– Я… я же сказал! Она принадлежит Оуэну Карадокскому!

Слезы жгли ей глаза, несмотря на все усилия сдержаться. Собачья душа, до чего же безрассудно она себя повела!

– Почему же он расстался с конем? – недоверчиво усмехнулся ее мучитель.

Бронуин чуть не выпалила, почему на самом деле ее отец не едет на своем любимом коне, но еще не пришло время говорить правду. Ей нужно добраться до Ульрика Кентского, прежде чем распространятся вести о предательстве и взаимное недоверие снова сделает англичан и уэльсцев врагами.

– Это подарок!

– Подарок? Какой подарок?

Бронуин закрыла глаза и сжала зубы, чтобы не заплакать.

– Ульрику Кентскому… будущему зятю Оуэна.

Она с облегчением почувствовала, что рука, державшая ее за волосы, разжалась. Было ясно, судя по лицам преследователей, что если не о свадьбе, то об Ульрике Кентском они слышали.

– Конь для Ульрика Кентского, говоришь?

– Да, свадебный подарок. Мне поручено доставить коня в Лондон.

Один из англичан ехидно рассмеялся:

– Когда эти слабаки сдаются, то начинают проявлять здравомыслие: такой конь подойдет любому английскому рыцарю.

– Может, конь… украден из конюшен лорда? – предположил другой. – Всем известно, какие воры эти уэльсцы!

– Если бы вы, англичане, имели понятие о гостеприимстве, между нами не возникало бы недоразумений. Я только что прибыл в незнакомый город со свадебным подарком для английского рыцаря, а со мной обращаются как с вором, вместо того чтобы предложить горячую еду и теплое место для ночлега, где бы я мог дождаться, когда прибудут мой хозяин и невеста Ульрика. Как раз у вашего костра я и хотел погреться, когда вы пытались забрать мою лошадь.

– Откуда мы знаем, правду ли ты говоришь?

– Герб Карадока – ворон на скипетре, – ответила Бронуин сдавленным голосом. – Посмотрите на эту попону. Мать невесты вышила когда-то этот геральдический знак на черно-красной попоне Макшейна.

– Да, какая-то черная птица… похоже, ворон.

– Плохо придется тому, кто станет на пути у ворона, как и у Черного Борова.

Человек, ощупывавший тонкую шерстяную материю, отпустил ее, словно обжегся, что вызвало смех окружавших.

– Все это чепуха, Уилфред! Ты же знаешь, какие суеверные эти уэльсцы!

– Черный Боров… в него верят не только уэльсцы! Моя мать рассказывала…

– Так как же, господа? Вы мне покажете, где я могу разместить коня и поесть, или жениху будет доложено, что посланец его тестя встретил в Лондоне плохой прием?

Стражник, увернувшийся от копыт Макшейна, обменялся озадаченными взглядами со своими товарищами.

– Речь парнишки не похожа на говор обычного вора. Видно, обучался он по книгам, – сказал стражник.

– Заодно с уэльскими принцами, этакими наглецами и хвастунами! – сердито согласился другой.

– Вы не боитесь гнева Ульрика? Но если что-нибудь со мной случится, разбираться будет сам король, – добавила Бронуин.

– Ладно, но мы за тобой проследим, парень, – предупредил тот, кого звали Уилфредом. – Если ты попытаешься увести коня, твоя голова будет торчать над воротами башни уже на следующий день. Понятно?

Бронуин с облегчением кивнула. Снова она избежала опасности благодаря сообразительности и решительности. Ей удалось благополучно проделать путь от дикого края Сноудона до большого города Лондона, несмотря на опасную встречу с раздражительным и похотливым наемником и столкновение с королевскими стражниками.

В ту ужасную ночь, когда она уехала от Вольфа, умчавшись при свете луны, ей казалось, что она уже никогда не увидит сияния дня и, тем более, никогда не доберется до Лондона. Однако каким-то образом ей удалось избежать нападения стаи волков, завывавших где-то поблизости, и банды двуногих хищников, для которых человеческая жизнь ничего не стоила. Бронуин вознесла благодарственную молитву небесам и отправилась вслед за Уилфридом. Стражник должен был проводить ее к конюшне, где ей следовало переночевать.

– Мне… не хотелось бы доставлять вам беспокойство после случившегося недоразумения, но у меня с раннего утра крошки во рту не было, и я страшно голоден. Меня остановили какие-то разбойники, по виду крестьяне, и отобрали последние деньги, – для большей убедительности она встряхнула пустой кошелек. – Я замолвлю за вас словечко перед лордом Оуэном, сэр Уилфрид, если вы поможете мне заморить червячка.

Стражник остановился так резко, что Бронуин чуть не налетела на него. Недовольно нахмурившись, он направился к женщине, бдительно охранявшей поднос, нагруженный всяческой сдобой. Она протестующе заголосила, когда стражник взял один из небольших пирогов и вместо платы буркнул лишь:

– Именем короля!

– Чем запить, позаботься сам, парень, – обратился он к Бронуин. – Не хватало мне еще поить тут всяких сосунков вроде тебя.

Найти, чем запить пирог, оказалось легче, чем думала Бронуин. Пристроив Макшейна к яслям, полным сена, она направилась в другой сарай, где находились коровы, приведенные в Лондон для продажи. Парнишка примерно ее возраста как раз занимался дойкой. Бронуин предложила свою помощь в обмен на фляжку молока, что обеспечило каждому из них хорошую компанию на вечер.

Натан работал у торговца, которому принадлежали хлев и конюшни, и ухаживал за животными, пока их владельцы отдыхали в соседних домах. Он должен был следить за зажженными фонарями в течение ночи и охранять хлев от воров, хотя шериф и велел стражникам за день до проведения торгов усилить наблюдение за порядком в городе. Рождественская ярмарка только начиналась. От Тауэра до Вестминстера вся знать будет развлекаться на балах и торжественных приемах, и простой народ тоже станет веселиться, перебираясь с одной ярмарки на другую вместе с ряжеными, весело распевающими рождественские песни. Множество актерских трупп уже подошли к Лондону, где собираются провести наверняка не меньше двух недель.

Слушая рассказы Натана о предстоящих увеселениях, Бронуин с трудом могла представить себе подобное грандиозное празднество. В графствах вокруг Карадока проводились небольшие ярмарки, но весь Карадок занимал столько места, сколько один город Лондон. Даже ночью народ толпился среди скопления домов у лондонских укреплений, переходя из таверны в таверну. Казалось, все жители страны собрались в Лондоне.

– Сейчас здесь народу отовсюду, – подтвердил Натан. – Приезжают и французы, и итальянцы, и немцы, и кого здесь только нет! Не представляю, как они понимают друг друга!

Время от времени среди смеха и пения слышались выкрики уличных торговцев, фонари освещали переулки между рядами домов. На ночь лавки закрывались, а их владельцы отдыхали, набирая силы для следующего дня. Из конюшен доносилось ржание лошадей, сливавшееся с мычанием коров, которым предстояло быть проданными на рассвете.

Бронуин, оказавшись среди всей этой круговерти, жаждала узнать как можно больше об этом удивительном городе и его жителях, но усталость давала о себе знать. Девушка уже собиралась пожелать своему новому другу спокойной ночи и удалиться в отведенное Макшейну стойло, как услышала громкие крики, доносившиеся из одной таверны на краю поселка.

– Это же драка, парень! – воскликнул Натан и отшвырнул скамейку и ведро, безрассудно устремляясь на шум толпы.

Бронуин осторожно последовала за ним, держась на некотором расстоянии. Предосторожность оказалась не излишней, так как не успел Натан подбежать к двери, как она распахнулась и из таверны вывалилась толпа мужчин, вовлеченных в шумную потасовку. Юноша едва успел отскочить от налетевшего на него многоголового чудища, размахивающего множеством рук, брыкающегося множеством ног и орудующего дубинками, в качестве которых использовалось все, что можно было только отломать и обрушить на голову ближнему.

Стражники, так быстро схватившие ее сегодня, на этот раз не торопились явиться, чтобы положить конец драке. Сначала показалось, что пришедшие, наконец, стражи порядка лишь усугубляют сумятицу, но потом из-за городских стен, размахивая мечами и врезаясь прямо в самую гущу дерущихся, налетела на толпу конная стража, что и прекратило свалку. Зазвонили церковные колокола – сигнал к тушению огней, объяснил Натан. По этому знаку улицы следовало очистить от пьяных гуляк. Стражники захватили группу бакалейщиков, начавших драку, и повели в Тауэр, в то время как более везучие драчуны, улизнувшие от расправы, отправились по домам.

После такого трудного дня, полного впечатлений, Бронуин попрощалась со своим другом и отправилась в конюшню, где ее терпеливо ждал Макшейн.

В углу лежала большая охапка сена. Здесь Бронуин и устроила себе постель из одеял. Вспоминая все, что случилось с нею за последние несколько часов, она подумала, что не имеет права считать вражескую столицу такой захватывающе интересной, но на какое-то время она так увлеклась, что забыла о цели своего приезда.

Ей предстояло осуществить месть. Ее отец и мать холодны, как мерзлая земля под этой подстилкой из сена, пахнущего пылью. Они убиты человеком, который, несомненно, веселится сейчас в роскошном зале, греется у огня, пьет добрый эль и пользуется благосклонностью красавиц. Может быть, он даже пьет за семью, которую предал, делая вид, что ожидает приезда своих будущих родственников, однако, зная при этом, что никто не приедет. Какой же шум поднимется, когда станет известно о смерти Оуэна!

Ей только нужно добраться до Ульрика Кентского раньше Дэвида, не говоря уже о пылающем страстью Вольфе, с чьим прибытием все усложнится. Девушка глянула на отцовского коня – на его крепкий мускулистый круп, очертания которого вырисовывались в мерцающем свете факела. Может быть, Макшейн поможет в этом деле? Утром она пошлет Ульрику записку с просьбой прийти взглянуть на подарок, который будущий тесть прислал жениху до своего прибытия… И сделать это нужно, прежде чем станет известно всем о злодейском убийстве лорда. Рука легла на рукоять кинжала. Все должно получиться, устало подумала Бронуин. Должно. Время не ждет.

Если бы Бронуин призадумалась, то не удивилась бы, что образ Вольфа снова потревожил ее сон и что сопровождался этот сон чувством вины.

На этот раз сон был другим: она не наносила наемнику удар по голове, наоборот, до бесконечности длился головокружительный поцелуй. Во сне она не оттолкнула Вольфа и сдалась на милость его мужской силы.

Не ночной ли холод помог ей стряхнуть сон, прежде чем он унес бы ее в неведомое? Бронуин поглубже зарылась в теплое сено, завернулась в одеяло, и образ Вольфа уплыл куда-то в туманную дымку. Даже сказанное шепотом «идите сюда, миледи» не заставило ее подняться из уютного углубления в сене, где она так уютно пригрелась, когда он вернулся, на этот раз чтобы согреть ее, а не соблазнить.

Однако когда лошади начали беспокойно метаться, требуя корма, а торговцы спозаранку взялись устанавливать свои лотки, оживленно беседуя, Бронуин стала пробуждаться от глубокого сна, вызванного усталостью, но тяжесть рук Вольфа и притяжение его сильного теплого тела не исчезали, как ни странно, с уходящим сном. Не желая расстаться с приятным сновидением, девушка медлила, пока нетерпеливое фырканье проголодавшегося Макшейна было невозможно не заметить. Скосив один глаз на своего коня, она протестующе застонала и глубже зарылась в теплую ямку, как вдруг в поле зрения Бронуин попала еще одна лошадь очень темной масти, особенно в сравнении с золотистыми боками Макшейна.

Тело Бронуин тревожно напряглось, прежде чем разум осознал присутствие Пендрагона. Затем знакомый низкий голос тепло прозвучал у ее уха, окончательно стерев грань между сном и явью:

– С добрым утром, миледи.

Сознание моментально прояснилось, и Бронуин рванулась прочь из уютного гнездышка, но обнаружила, что в ловушке. Не сено грело ей спину, а тело Вольфа, и не одеяла укрывали ее, а крепко обнимали руки наемника. Теряясь в догадках, как это могло случиться, она начала вырываться из объятий. Единственное, в чем она была уверена наверняка, так это в том, что сейчас последует ужасное возмездие. От одной мысли о неминуемой каре, у нее невольно вырвался крик, сразу же заглушённый.

– Тише, миледи! Я не собираюсь причинять вам зла, – прошептал Вольф у нее над ухом. – Если бы хотел, то уже сделал бы это.

Бронуин оцепенела, в смятении пытаясь осознать смысл его слов. Была ли его искренность так же реальна, как и сам Вольф, или все это происходило в каком-то странном сне? Отыскивая подтверждение тому, что она не спит и действительно Вольф ее обнимает, Бронуин нерешительно повернула голову и глянула через плечо. Сомнения не было: золотистая борода, обрамлявшая благородную линию подбородка, а также белозубая улыбка, полная насмешки, принадлежала именно Вольфу. Не видя другого выхода, Бронуин обреченно закрыла глаза.

– Убьете ли вы меня прямо сейчас голыми руками или предадите Ульрику Кентскому за туго набитый кошелек? – спросила она, сдаваясь на милость победителя.

– Это зависит от вас, миледи.

– Что же тогда, сэр? Овладеете мною прямо здесь в сене на глазах конюхов? Вы же знаете, на вашей стороне все преимущества, – ворчливо бросила она.

– О, я больше не повторю ошибки, слишком велика у меня на затылке шишка.

Бронуин снова глянула через плечо.

– Я не хотела так сильно ранить вас. Вы… вы меня испугали своим натиском.

– Если бы я считал, что вы желали мне зла, милая, я бы не согревал всю ночь напролет ваши озябшие косточки, а вытряхнул бы из вас душу.

Дрожь прошла по телу Бронуин, воображение живо нарисовало картину исполнения угрозы.

– Если бы не полотенце, заботливо обернутое вокруг моей головы, я был бы весьма рассержен.

– А вы не рассержены? – отозвалась Бронуин, широко открыв глаза.

Вольф слегка разжал объятия, чтобы она могла повернуться к нему лицом.

– Ну, сначала я был, сердит, – признался он, скрывая улыбку, будто в глубине души чему-то радовался, – но вы ведь задержались и позаботились, чтобы я не захлебнулся и не истек кровью. При всем вашем коварстве ни одна косточка вашего прелестного тела, которое вы прячете под мальчишеской одеждой, не способна даже шелохнуться, чтобы совершить убийство.

Щеки Бронуин пылали. Одному небу известно, почему этот грубый небритый человек видит ее насквозь. Но на убийство Ульрика она способна и хотела бы, чтоб оно свершилось как можно скорее.

– Оставьте меня на одну минуту с Ульриком Кентским, и я докажу, что вы неправы, сэр, – еле слышно прошептала она.

– Бросьте это, милая. Вам с ним не справиться! – в мощных руках наемника девушка едва дышала.

Бронуин хотела, было рассердиться, но каким-то образом почувствовала, что Вольф против ее затеи, но не против нее самой. В самом деле, он называл ее милой! Странно, ведь ей доводилось слышать гораздо более галантные и изысканные комплименты, но одно его ласковое слово заставило зардеться и опустить глаза. Руки, которых она прежде опасалась, теперь сулили утешение и спокойствие в чужом мире, грозившем поглотить ее. Может быть, постоянно возвращавшееся воспоминание об этом человеке было вызвано не чувством вины, а тоской по грубоватому покровителю?

«Он – мужчина, – сказала она себе, стряхивая наплыв чувств, лишивший твердости духа, – наемник, беспокоящийся, прежде всего о себе». Полнейшим безумием было бы полагать, будто он отыскал ее, чтобы обнимать в течение всей ночи. Если бы не холод, трудно сказать, какие удовольствия он мог вкусить, прижимаясь к ней. Будь она мужчиной, Вольф бы, наверное, убил ее. А так как она женщина, возможно, ей уготован более жестокий удел.

– Если вы не хотите помочь мне, сэр, то все, о чем я вас прошу, это хранить молчание, пока я не завлеку Ульрика сюда в конюшню.

– Вот оно что! А как же вы это сделаете?

– Я пошлю записку, что мой отец прислал ему свадебный подарок… Макшейна! Если Ульрик хоть наполовину окажется тем воином, каковым считается, он не замедлит прийти взглянуть на подарок – боевого коня.

– А вы собираетесь сразиться с человеком, который видел больше битв, чем вы прожили лет, и убить его в рукопашном бою?

Под насмешливым взглядом наемника Бронуин поежилась.

– Я застигну его врасплох, – неловко пробормотала она.

Вспомнив вдруг о причине своей спешки, она спохватилась:

– А где Дэвид?

– Отстал на день. Его лошадь потеряла подкову в дне езды отсюда. И там отличная таверна…

– И много теплого эля и легкодоступных девушек.

Вольф поднял косматую бровь.

– Вы ведете себя как ревнивая женщина!

– Не говорите глупостей! – нахмурилась Бронуин. – Дело лишь в том, что, путешествуя среди мужчин под видом одного из них, я смогла побольше узнать об их нравах. Не осталось благородных людей в этом мире… одни лишь лицемеры, у которых для дамы одно лицо, а для себе подобных другое. В жизни не чувствовала такого унижения!

– За все свои восемнадцать лет, так ведь? – усмехнулся Вольф, сохраняя отеческий тон.

Однако его объятия были далеко не отеческими. Она чувствовала это всем телом. Похоже, что таким незамысловатым образом разговаривали между собой их тела.

– Откуда вам известен мой возраст? Не припоминаю, чтобы я сообщала вам, сколько мне лет.

– Дэвид часто говорил о вас.

– Можно себе представить, что именно! – Бронуин поморщилась. – Ничего больше не передавайте мне из его слов, сэр, иначе я лишу жизни двоих, прежде чем покину Лондон.

– Значит, список удлиняется? Буду ли я также включен в него?

– Только если попытаетесь остановить меня, – голос девушки был полон решимости, но в глазах, поднятых на Вольфа, читалась невольная мольба. – Мое дело правое, Вольф.

– И бессмысленное, голубушка.

– Не более бессмысленное, чем убийство моих родителей. Как вы понимаете, не может быть мира между Уэльсом и Англией, пока такое предательство остается безнаказанным. Оно будет подспудно тлеть и разгораться, пока не разразится новое восстание. Я не соглашусь быть женой убийцы, а мой народ не покорится человеку, погубившему уэльского лорда.

«Он беспокоится, по-настоящему беспокоится обо мне», – подумала Бронуин, когда Вольф сбросил с ее головы капюшон и отвел от лица спутанные темные волосы. Что за колдовское притяжение позволяло ему обнимать ее сейчас, почти не встречая сопротивления? Чувствует ли он сам это странное влечение? Девушке вдруг захотелось забыть все и снова пуститься в путь вместе с наемником.

– Ну что ж, если вы так настаиваете, я помогу вам. Я не стану орудием мщения, но подстрою так, что вы встретитесь с Ульриком в таком месте, откуда сможете выбраться живой и невредимой.

– О, Вольф!

От радости она порывиста, обвила его за шею и обняла с невольно вырвавшимся вздохом облегчения.

– Я знаю, с вашей помощью все получится! С моей хитростью и вашей силой мы добьемся всего!

– На словах побеждать легко, милая, – насмешливо заметил Вольф. – Оказываете честь мужчине, оценивая его силу?

Улыбка Бронуин померкла. Меньше всего ей хотелось бы обижать наемника сейчас, когда она так рассчитывала на его помощь.

– Я… не хотела сказать, что вы не умны… я только хотела…

Слова замерли у нее на устах, оттого что Вольф наклонился к ней. Время остановилось, все вокруг замерло, лишь гулко билось сердце. Она чувствовала, как гулко стучит оно в груди, в то время как нежный поцелуй превращается в головокружительный захватывающий натиск, сметающий все на своем пути еще до того, как она соберется противопоставить свое сопротивление этому безудержному напору. Всплеск горячих безудержных желаний разлился в крови, словно она лишь ждала этого поцелуя.

Во взбудораженном сознании Бронуин не возникало даже мысли о том, что они совершенно разные люди и принадлежат к разным мирам. Отдаваясь трепету горячей волны, заливавшей ее теплом, несмотря на прохладу раннего утра, Бронуин не понимала, что оказалась захваченной скорее сладострастием, чем влечением, и, как ни странно, нежностью, которую начинала, испытывать к этому человеку.

Когда их губы разомкнулись, остановив поток невысказанных слов, которыми обменивались два сердца, Бронуин прильнула к Вольфу, словно ее жизнь зависела от их близости. В напряженной тишине, куда не проникал шум пробуждающегося города, смотрела она на своего воина, и смятение мелькнуло в ее взгляде, пылающем скрытым огнем страсти. В этот момент казалось, что на земле остались лишь эти двое и не было для них жизни друг без друга.

– Почему? – выдохнула Бронуин, высказывая сомнения, мелькавшие в ее отуманенных страстью мыслях. – Почему вы это сделали?

– Чтобы узнать, действительно ли те уста, что могут беспощадно насмехаться над мужчиной, могут и обещать блаженную награду.

Дэвид! Опять беспочвенное хвастовство ее бывшего жениха! Да, она не раз насмехалась над ним, но ее губ он мог коснуться только в самом невинном поцелуе на Рождество, когда омела позволяла под своим укрытием совершить подобную вольность.

– Здесь нет омелы, одно только сено! Предупреждаю, сэр, что если вы снова удостоите меня своим вниманием, то можете узнать, настолько острый у меня кинжал!

К своему ужасу, Бронуин не сразу набралась решимости, чтобы вырваться из теплых объятий Вольфа. Щеки ее горели румянцем, когда она, наконец, откатилась в сторону и встала на ноги.

– Да, вы настоящая женщина! – проворчал Вольф, отнюдь не обескураженный неожиданными изменениями в ее настроении. – Ваши губы говорят и да, и нет в одно и тоже время.

Самым ужасным во всей этой ситуации казалось то, что Вольф был прав! Он понял: две противоборствующие силы столкнулись в ее душе и в предательски слабой плоти. Не в силах спорить и опасаясь находиться слишком близко к зовущей теплоте объятий Вольфа, девушка повернулась к нему спиной. Будь она проклята, если позволит ему полностью насладиться чувством удовлетворения при виде ее смущения.

– Вы глухи, как пень, сэр, и так же корявы!

Смешок, прозвучавший в ответ, не предполагал оправдания и лишь заставил ее покраснеть еще больше. Девушке оставалось лишь удалиться на безопасное расстояние. Когда она поравнялась с раскричавшимся осликом, озорная улыбка коснулась ее губ: может быть, стоило раньше перевести взгляд с одного осла на другого, чтобы прийти, наконец, в себя.

 

ГЛАВА 7

Мясной пирог, который она купила у жены булочника на деньги, что ей дал Вольф, оказался еще вкуснее, чем это можно было предположить, судя по запаху. А вино из бочки у городских ворот, предлагаемое всем желающим по случаю Рождества, согревало не хуже костра, у которого присела Бронуин. Наемник покинул ее после завтрака, состоявшего из горячего хлеба и молока, принесенного Натаном. Вольф продолжил свой путь в Вестминстер, где, как уяснила себе Бронуин, находилась королевская резиденция. Он резонно заметил, прежде чем отправиться, что нелегко убить человека, местопребывание которого неизвестно.

Бронуин рассудила так: иметь наемника в качестве сообщника совсем неплохо, он не подвержен срывам, в то время как горе толкало ее на безрассудство. Потрясение, испытанное девушкой, сделало ее совсем другой, не похожей на ту мечтательную наивную Бронуин, что весной покинула Карадок. Самым жестоким желанием, которое могло тогда ее одолевать, было желание дать Дэвиду пощечину, а в еще более юные годы – стремление сразиться с ним, вооружившись легким мечом. Это было до того, как ее заставили вести себя соответственно званию будущей леди Карадок.

Бронуин невольно улыбнулась, думая о злой насмешке судьбы. Все эти годы мать так старалась сделать из нее леди, а теперь ей приходилось вести себя подобно мужчине – стать сыном, чтобы отомстить за смерть родителей. Может быть, выпитое вино было тому причиной, но все показалось ей вдруг таким странным. Леди Карадок! Черт побери, что за шутку сыграет судьба, если ей все же доведется стать леди Карадок! Одна-единственная слеза выкатилась из ее задумчивых глаз, и Бронуин была рада, что не может увидеть в зеркале свое лицо. Все-таки она не желала посрамить честь своих родителей.

Бронуин допила вино и вытерла губы рукавом. Толпа, двигавшаяся от Тауэра, привлекла ее внимание. Все новые зрелища и события были девушке интересны, и она двинулась к запруженной народом дороге, ведущей к Смитфилду, и скоро оказалась со всех сторон зажатой толпой. Стражники верхом на лошадях тащили за собой двоих преступников, привязанных за ноги. За измену королю несчастных должны были казнить, услышала она, но вызывало сомнение, проживут ли она после подобного обращения достаточно долго, чтобы успеть быть повешенными, чего все вокруг ждали с большим нетерпением, словно это могло стать невесть каким пышным зрелищем.

Первой мыслью Бронуин было – король взял назад свое слово и не принял согласие Ллевелина сдаться. Протолкавшись в передние ряды, она бросила взгляд на бедняг. Оба были светловолосыми, один небольшого роста и крепкого сложения, а другой выглядел таким истощенным, что его становилось жалко до слез. Оба были грязными, оборванными. Ветхая одежда цеплялась за мерзлую дорогу, в прорехах виднелось голое тело. Вряд ли эти двое ей знакомы, решила Бронуин и принялась выбираться из толпы.

Но, оказавшись в самой гуще, она была вынуждена двигаться вместе со всеми к Смитфидцу. Толпа остановилась перед большим эшафотом, которого Бронуин вчера не заметила. К ее удивлению разносчики пирогов и продавцы сладостей сновали в толпе, словно на базарной площади, призывая купить их товар. Запоздавшие зеваки расталкивали остальных локтями, отвоевывая себе местечко получше, чтобы не пропустить ни одной детали ужасного зрелища.

– Эй ты, парень-то пришел раньше! – крупный мужчина рядом с Бронуин прикрикнул на слугу в ливрее, грубо пихнувшего ее в бок.

Добродушный сосед Бронуин – должно быть, мясник, судя по его фартуку с пятнами крови, повязанному вокруг объемистого живота – из самых лучших побуждений поставил ее впереди себя, обеспечив наилучший обзор происходящего на эшафоте. Во всяком случае, Бронуин надеялась, что ее сосед – мясник, иначе можно было подумать, что к казням он имеет отношение гораздо в большей степени, чем те двое бедолаг, которых втаскивали по крутым ступенькам их тюремщики.

– Вот что случается с предателями, сынок! Смотри, храни верность его величеству, иначе и тебя ждет казнь.

– Да, сэр! – охотно согласилась Бронуин, стараясь не замечать исходившего от соседа запаха свежей крови.

Только что съеденный пирог неприятно дал о себе знать, когда девушка увидела, что палач набросил петли на шеи осужденных. Если бы этих людей казнили в Уэльсе, отец никогда не позволил бы ей присутствовать на казни, да она и сама не осмелилась бы смотреть.

– Эдвин!

Бронуин обернулась к ней сквозь толпу пробивался Натан.

– Это не просто повешение! – сообщил ей мальчик, блестящие глаза которого были устремлены на эшафот. – Хозяину подвернулся случай хорошо заработать. Народ собрался со всей округи! Торговля у нас пойдет!

– Этих людей могут убить только один раз, они и так полумертвы, – сухо заметила Бронуин. – Что еще можно с ними сделать?

Натан усмехнулся, обнажив испорченные зубы, которые Бронуин не рассмотрела накануне – по правде говоря, освещение в конюшне было неважным, да и, кроме того, почти все время Натан упирался лбом в коровий бок.

– Подожди, парень! Сейчас сам все увидишь!

И она увидела. Даже больше, чем хотела. Осужденных повесили, но когда они уже начали терять сознание и задергались под радостные крики и вопли толпы, то к ее ужасу, им распороли животы прямо у людей на глазах и господин в черном колпаке разрубил тела на четыре части. Душераздирающие крики несчастных будут ее преследовать до скончания дней, не сомневалась Бронуин.

Девушка в оцепенении стояла перед эшафотом, залитым кровью, не в силах пошевелиться, в то время как люди расходились в поисках новых развлечений. Она никогда прежде не могла себе представить, что однажды ей придется увидеть столь варварскую казнь, но несколько недель назад довелось лицезреть последствия подобного кровожадного безумства.

– Ну что скажешь, Эдвин? – Натан сиял, словно гордясь спектаклем. – Эй, Эдвин!

Бронуин глянула на своего товарища, лицо которого расплывалось у нее перед глазами, и кровь отхлынула от ее щек, колени подогнулись.

– Тебе плохо? – усмехнулся Натан, склонив голову к плечу и презрительно поглядев на Бронуин.

Конюшни и городские стены за его спиной тоже начали расплываться. Все вокруг пришло в движение, только оставались неподвижными ее ноги. Ее мутило, тошнота подкатила к горлу. Бронуин показалось, что ее сейчас вырвет, и она предостерегающе махнула рукой Натану, чтобы он отошел в сторону, но, упав на колени, девушка закачалась, и черный водоворот беспамятства затянул ее, лишив чувств.

Никогда в жизни Бронуин не падала в обморок, это было для нее так же ново, как и английский город Лондон. Она слышала голоса или же, по крайней мере, думала, что слышит – громче других был испуганный голос Натана. Потом стали различимы голоса людей, которые, казалось, поднимали ее вверх, заставляя плыть в каком-то черном облаке. Ее ноздрей коснулся запах пыльного сена – на таком же сене она спала накануне. В темноте было очень уютно… и так спокойно, что, казалось, она погружается во мрак все глубже и глубже, уходя туда, где ярко-красная кровь и отвратительное зловоние смерти не смогут до нее добраться.

Бронуин не знала, долго ли она пребывала в таком состоянии, сознавая лишь одно: ей не хочется возвращаться к жизни. И она осталась бы насовсем в той тьме, если бы голос Вольфа не извлек ее из глубин небытия. Только слыша его, чувствовала она себя в безопасности в этом странном мире, где кровопролитие было развлечением.

Он держал ее за руку. Она чувствовала его крепкую ладонь, сомкнувшуюся вокруг ее пальцев – такую теплую во внезапно показавшемся леденящем мире.

– Вольф?

– Да, милая, я здесь.

Где она? Бронуин опасливо приоткрыла глаза. Она лежала в постели, а не на сене, и в комнате, а не в конюшне. В красивой комнате. Высоко вздымался потолок, окна были прикрыты ставнями, едва пропускавшими свет зимнего дня. Кровать оказалась массивной, широкой, с матрацем, плотно набитым камышом. Над кроватью висел балдахин с пологом из шелка с кисточками. Яркий огонь очага, пылающий в нескольких футах от кровати, освещал комнату. «Где я?» – удивилась Бронуин, потому что комната была слишком мала, чтобы оказаться залом замка, а отдельные спальни, по ее понятию, полагались разве что королю или, быть может, папе римскому.

– Где я?

– В Вестминстерском дворце, – сообщил ей Вольф, широко улыбнувшись, в то время как она изумленно охнула.

– Боже, ты уложил меня в постель самого короля?

– Нет, это одна из тех небольших комнат, которые предоставляются гостям.

– Что со мной было? – Бронуин побледнела еще сильнее, вызвав горячее сочувствие мужчины, сидевшего рядом, у ее постели.

Сберег ли Вольф ее тайну? Известно ли Ульрику Кентскому и королю о ее присутствии во дворце? Проклятье, не придется ли ей умереть такой же ужасной смертью, как тем двум беднягам, растерзанным на эшафоте? Множество вопросов металось в ее голове, не находя выхода.

– Я решил, что эта комната понравится вам больше конюшни, миледи. К тому же, вы хотели попасть во дворец, где Ульрик Кентский разделяет общество короля, не так ли?

– Но я не собиралась быть в числе их гостей! – раздраженно отрезала девушка. – Что вы ему сказали?

– Кому?

– Королю! Он уже знает о гибели моего отца?

Вольф пожал плечами.

– Откуда мне-то может быть известно? Король не удостоил меня аудиенции. Все это, – обвел он рукой комнату – любезность, оказанная мне одним другом из свиты Эдуарда. Со многими рыцарями из окружения короля я сражался в течение последних восьми лет в Святой Земле.

– С кем именно? – подозрительно спросила Бронуин.

Казалось невероятным, что она находится в королевском дворце, а сам король об этом ничего не знает.

– С Родериком Беркли. После нападения сарацинов на караван паломников, в число которых он входил, я извлек стрелу из его бедра, а потом долго тащил беднягу по песчаному аду в безопасное место.

– А вы сами тоже были ранены?

– Кажется, – небрежно заметил Вольф, словно речь шла об укусе насекомого.

Но Бронуин видела его шрамы, оставшиеся от ран, смертельных для обычного человека.

– Я отвлекся. Не могли бы вы рассказать мне, что произошло с вами в Смитфилде?

Бронуин села на кровать и подогнула под себя ноги.

– Там казнили двоих людей, и, причем таким образом, что я никогда прежде и представить себе подобного не могла, – она содрогнулась при воспоминании. – Я… ни разу не падала в обморок, но повсюду текла кровь, и вдруг… я увидела отца в луже крови, рядом лежит мама… и бедная Кэрин…

Она вздохнула. Вольф снова сжал ее руку.

– Никогда не думала, что можно быть такой усталой… и подавленной. Вы знаете, что я владелица Карадока?

Вольф мягко усмехнулся.

– Да, миледи. Я все стараюсь убедить себя в этом, с тех самых пор как обнаружил… вашу болезнь.

Тень улыбки мелькнула на губах Бронуин, а щеки начали приобретать живые краски.

– Мой отец всегда хотел иметь сына, – грустно призналась она. – Много лет я пыталась заменить его отцу, и мне это удавалось, пока не исполнилось двенадцать. В двенадцать лет меня лишили общества наставника и оруженосцев и заставили иметь дело с иглой, а вовсе не с мечом. Но рукоделие не показалось мне увлекательным занятием.

– Но владение мечом необходимо влечет за собой кровопролитие, что не соответствует вашей чувствительной натуре.

– Кровь Ульрика Кентского – совсем другое дело, – возразила Бронуин, понимая, куда клонит ее самонадеянный наставник. – Где сейчас этот дьявол? В этой башне?

– В башне короля, куда не допускаются рыцари, не приближенные к его величеству.

– Вы рыцарь?

Вольф покачал головой.

– Я отношусь к числу друзей одного из приближенных к королю рыцарей.

– В Карадоке мы все спим в большом зале замка.

Ее родной дом казался таким убогим в сравнении с этим дворцом. Трудно было привыкнуть, что у кого-то могут быть отдельные комнаты.

– Думаю, Лондон вам покажется более привлекательным, чем ваши уэльские замки и деревни.

– Да, мне уже удалось убедиться в его «привлекательности», – нахмурилась Бронуин.

– Вы видели лишь небольшую часть жизни Лондона, милая, и, должен заметить, не самую хорошую. После того как вы отдохнете, я покажу вам много интересного.

– Вы хорошо знаете Лондон?

– Так же хорошо, как Флоренцию, Париж и Иерусалим, и…

– Сэр Вольф-Неведомо-Откуда! – воскликнула Бронуин.

Вольф расхохотался. Девушка пыталась сохранить самообладание и чопорную холодность знатной дамы, но не могла не присоединиться к шумному веселью Вольфа. Когда он смеялся не над нею, то его смех казался ей заразительным. Кроме того, следовало все-таки признать, что Лондон был самым интересным местом, в которое ей когда-либо довелось побывать, а она здесь, по сути дела, ничего не видела, кроме городских стен и реки.

– Я уже отдохнула! – объявила Бронуин, выскакивая из постели и уже сгорая от нетерпения.

Город ждал ее, и без того много времени было потеряно впустую.

Бронуин удивилась, что Вестминстер находился вне кольца стен, окружавших Тауэр. Это был дворец со своими дворами и парками, крепостными стенами, он величественно выглядел даже в неприглядную зимнюю пору. Все арки были украшены зелеными ветками по случаю Рождества. Лорды и леди в богатых одеждах прогуливались по дворцовым площадкам, где в ярких балаганах мимы и актеры давали представления, а певцы распевали баллады. Девушка высматривала актеров, с которыми ей пришлось проехать часть пути, но, скорее всего, они разместились в Тауэре, а не в Вестминстере.

В квартале под названием Стрэнд, тянувшемся вдоль реки, встречались и бедные дома, но преобладали богатые владения с огороженными садами и дворцами. Террасы, построенные скорее для удобства, чем для защиты, уступами спускались к реке, на которой всевозможные суда и лодки боролись с ветром и ледяным течением.

Бронуин пришла в восторг от барж, курсировавших вверх и вниз по реке с тем, чтобы забирать и высаживать людей в определенных местах, обустроенных вдоль илистых берегов. С бортов барж высовывались большие весла. Гребцы усердно работали веслами, направляя баржу против течения, и спокойно гребли, когда баржа скользила вниз по реке. Те, кто поднимались на баржу последними, теснились на верхней палубе, что, наверное, было б приятно, не будь столь ветреным день, но когда судно приставало к берегу у небольших пристаней, пассажиры торопливо спускались в освободившиеся теплые нижние помещения, чтобы согреться.

Привыкнув к влажной прохладе реки, Бронуин все же вздрагивала при взгляде на холодную воду. Ветер трепал ее локоны, обрамлявшие лицо, хотя она надвинула шляпу как можно глубже. Увидев Лондонский мост, Бронуин вскрикнула от восторга. В Уэльсе был мост, на котором могли разъехаться две повозки, Но по обеим сторонам Лондонского моста стояли дома!

– Подумать только, ведь можно удить рыбу из окна собственного дома! – удивилась девушка, ее ярко-голубые глаза загорелись от возбуждения. – А нам можно прогуляться по мосту?

Вольф снисходительно глянул на нее:

– Почему бы и нет? Кто знает, вдруг это ваш последний день на этом свете, и надо сделать его приятным.

Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.

– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!

– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!

– Вы правы!

Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.

– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?

Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.

– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.

Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.

В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.

Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.

– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!

– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.

– Но кто-то обокрал меня!

– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?

Бронуин задумалась.

– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.

– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.

– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.

Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.

– Вольф, какой сегодня день?

– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!

Бронуин покачала головой.

– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.

Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.

– Чем тебе не нравится омела?

– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!

– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.

Бронуин нетерпеливо поморщилась.

– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…

– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?

– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.

– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.

Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.

– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.

– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.

– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.

– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.

– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.

Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским. Он был хорошим человеком, но тетя беспокоилась, что отец Бронуин недостаточно почитает духов, живущих в деревьях, а мать беспокоилась насчет того, что он не посещает церковных служб. Оуэн считал свой долг исполненным и забыл думать про церковь после того, как построил часовню для тех, кто желал молиться.

Группа молодых людей в плащах, богато подбитых мехом, собралась у ворот Ладгейта. Они с большим вниманием следили за двумя лодками, курсировавшими неподалеку от берега. Над одной лодкой развевался красный вымпел, над другой – синий. На носу каждой лодки стоял молодой человек, вооруженный копьем. Установив лодки одну против другой, обе команды гребцов начали грести изо всех сил навстречу друг другу. Захваченная напряженным состязанием, Бронуин вскрикнула, когда копьеносец красных сильно ткнул копьем в противника, столкнув его за борт и чуть не опрокинув в реку заодно с ним всю команду.

Мурашки пробежали у нее по коже при одной только мысли о ледяной воде, но упавшего моментально втащили в лодку, выловив из темной воды, и завернули в теплые одеяла. В то время как его товарищи по команде уже гребли к берегу, третья лодка, появившаяся на реке, собралась бросить вызов победителю, и драматическое действие повторилось снова. Сменились четыре команды, прежде чем человек с копьем в лодке с красным вымпелом в свою очередь оказался в воде. Его друзья на берегу издавали радостные вопли и хохотали, когда беднягу втаскивали в лодку и везли на сушу греться у одного из костров на берегу.

– Какое мучительное развлечение падать в холодную воду!

Бронуин обернулась, услышав замечание. Рядом с нею стоял Вольф и протягивал ей деревянную кружку подогретого сидра, от которого поднимался пар.

– Это должно согреть тебя, парень, хотя бы изнутри.

Бронуин с благодарностью приняла напиток, с любопытством отметив, что Вольф держит под мышкой какой-то сверток.

– А я их понимаю! Мама часто беспокоилась из-за моих прогулок верхом вдоль морского берега. В январе бывают очень сильные приливы. Ветер бил мне в лицо, но ощущение безграничной свободы… – она задумчиво отхлебнула из кружки, ее взгляд мечтательно устремился вдаль. – Кровь быстрее бежала у меня в жилах, и я чувствовала себя более живой, чем в течение дюжины часов, проведенных в солярии за вышиванием.

Бронуин совсем не замечала зимний холод, который заставлял ее щеки гореть огнем и зажигал сапфировое пламя в задумчивых глазах. Вольф догадывался, куда мысленно унеслась Бронуин – она мчалась верхом по узкой полоске влажного песка, дожидаясь, когда прилив подступит совсем близко или же когда иссякнет ее порыв. Он восхищался мужеством этой девушки, не по своей воле попавшей в исключительные обстоятельства. Впрочем, он восхищался ею, еще, когда считал ее парнем, вспоминая при этом самого себя в юном возрасте. Обнаружив Бронуин обнаженной, он был потрясен, разгневан ложью и очарован искусным созданием матери-природы.

Если когда-нибудь и родилась где-то женщина ему под стать, то это она – озорная девушка с лицом самой невинности, проказливыми глазами, сердцем, полным отваги и сострадания, и телом, созданным для услады мужчины. Такой он запомнил ее в ту удивительную ночь. Сейчас изысканные формы надежно были скрыты мужской одеждой. Как будет облегать их тот тонкий шелк, что он купил сегодня у фрау Хильды?

– Что случилось?

Вольф стряхнул с себя колдовские чары и улыбнулся.

– Темнеет, а нам нужно успеть вернуться, пока не закрыли ворота и не прозвучал вечерний звон, с первыми звуками которого начинают гасить в Лондоне огни.

Бронуин испытала разочарование, отразившееся в ее непостижимо странном взгляде, обращенном на спутника. Ее мысли вернулись из прошлого, из счастливого беззаботного времени, и возвращение не могло не огорчить.

– Да, пора.

Она молча шагала рядом с Вольфом, так и проделали они обратный путь мимо домов знати и бедняцких хижин к величественным башням дворца, которые четко выделялись на фоне малинового зимнего заката. В кольце городских стен комедианты в костюмах шныряли среди гуляющих, расхваливая предстоящие вечером представления. Флаги и вымпелы свисали из окон и с парапетов, гирлянды зеленых ветвей были развешены повсюду, куда ни бросишь взор. Костры, зажженные на улицах, наполняли воздух запахом сжигаемого мусора.

– Можем ли мы зайти в какой-нибудь балаган посмотреть представление? – спросила Бронуин, в то время как Вольф заботливо вел ее через толпу, оберегая от столкновений.

– Не сегодня. Вечером я должен присутствовать на одном званом ужине. Лучше тебе побыть в моей комнате, пока я не вернусь с пира, что я сделаю, как только Ульрик Кентский удалится в свои покои. Я прикажу прислать ужин, потому что не стоит тебе появляться в зале среди остальных оруженосцев.

Бронуин покачала головой.

– Если хочешь, я буду спать у твоих дверей… но потом, – многозначительно добавила она.

– Ты все еще не оставляешь мысли убить Ульрика?

– Я должна.

Беседа их закончилась, так как они подошли к лестнице, которая вела в башню, где находилась комната Вольфа. Мимо стражников, застывших у подножия лестницы, Вольф прошел первым. Бронуин смиренно следовала за ним, приняв вид послушного оруженосца. К тому времени как они добрались до третьего этажа, Бронуин уже не чувствовала вечернего холода, окутывавшего город. Она вся вспотела, едва поспевая за Вольфом. К двери подошли они вместе, и Бронуин отступила, пропуская наемника вперед, а потом последовала за ним.

– Вольф? – девушка прислонилась к закрытой двери.

Воин выжидающе обернулся. Весь день этот вопрос вертелся у нее на языке, она не могла больше терпеть.

– Почему ты не выдал меня Ульрику? Ты человек, для которого деньги многое значат, а моя голова сколько-то да стоит.

Вольф скинул с плеч грубый плащ, чтобы облачиться в более тонкий, темно-зеленый, этот плащ Бронуин видела в его дорожном мешке, когда искала трутницу.

– Даже у воров есть свой кодекс чести, милая. Я дал слово помочь тебе.

– Ты сказал, что научишь меня обращаться с кинжалом, – рука Бронуин легла на рукоять оружия. – У меня ведь хорошо уже получается?

– Ну-ка попади в этот сучок, что у тебя за спиной! – сомневаясь, потребовал Вольф.

Бронуин отошла к тому месту, где стоял ее спутник, и вынула кинжал из ножен. Со времени прибытия в Лондон она не упражнялась в метании, взволнованно вспомнила девушка, взвешивая кинжал в руке, как учил ее Вольф. Неожиданным движением кисти она послала клинок в цель, и он полетел прямо в намеченный на деревянной планке двери сучок, но вонзился на несколько дюймов ниже и левее, чем требовалось.

– Промахнулась, милая!

– Но как близко к цели!

Неумолимый Вольф повернул ее к себе лицом и встряхнул довольно грубовато.

– Достаточно близко, чтобы увидеть, как тебя будут разрывать враги на части. Ни одного мужчину не уложить наповал такой царапиной.

– Он бы истек кровью! – стояла на своем Бронуин.

– Вот как?

Вольф отпустил ее и одним сердитым движением сорвал с себя плащ и рубаху.

– Все это не помешало мне отхватить голову человеку, всадившему сюда свой нож, – проворчал он, показывая на один из своих шрамов. – А вот это не удержало меня, когда понадобилось продырявить негодяя, вонзившего свое копье мне в плечо.

– Но ведь ты не обычный человек! – Бронуин, растопырив пальцы, накрыла шрамы ладонью, пытаясь не растерять остатки решимости. – Ты никак не хочешь понять, почему я должна отомстить за смерть родителей!

– Потому что ты все еще хочешь быть сыном, которого у них не было?.. Черт побери, милая, ты ведь женщина… созданная… вот для чего?

Бронуин удивленно вскрикнула, когда Вольф привлек ее к себе и решительно впился поцелуем в губы. Одной рукой он обвил ее талию, другая легла на затылок, обхватив голову так, что невозможно было избежать безоговорочной покорности и полного подчинения. С самыми лучшими намерениями уперлась Бронуин кулаками ему в грудь, чтобы оттолкнуть того, кто в противном случае заставит ее плавиться в теплой истоме до тех пор, пока соприкосновение тел не лишит ее разума окончательно. Она собиралась воспротивиться, но… вместо этого разомкнула губы и отдалась головокружительному натиску, в котором не было пощады.

Бронуин как будто плыла в безудержном половодье чувств, искусно возбуждаемом каждым движением его руки, ласкавшем спину. Вольф все сильнее прижимал к себе девушку, пока даже дыхание не перестало разделять их.

– Вот для чего нужно использовать огонь, что горит в вас, миледи, – хрипло прошептал Вольф.

Прикосновение его бороды к ее нежной коже заставило девушку откинуть голову, и шляпа, и без того едва державшаяся на голове, упала на пол.

– Вот для чего вы созданы столь нежной и мягкой, дорогая!

Зарывшись лицом в волосы Бронуин, Вольф с обезоруживающей опытностью отыскал ее ушко, отвлекая внимание своей жертвы от руки, смело отыскавшей округлость груди под одеждой. Бронуин закрыла глаза, но огонь желания разгорался, делая, слепой ко всему, кроме кончиков пальцев ласковых рук. Когда она заставила себя поднять веки, то сквозь туман, застилавший глаза, увидела над собой лепной потолок и поняла, что уже не стоит, а лежит на постели. Вольф склонился над ней, как хищник, готовый напасть на добычу.

Кровь оглушительно шумела в ушах, но постепенно способность рассуждать вернулась к Бронуин. Она облизнула губы, будто пробуя на вкус следы поцелуев Вольфа, потом судорожно вздохнула. Какой стыд! Больше нельзя ей допускать в свое сердце эти сладостные желания!

– Останься со мной сегодня и забудь свою безумную мысль о мести, прекрасная дочь ворона. Клянусь, я добьюсь, чтоб убийца твоих родителей понес кару!

Более соблазнительных слов он не мог бы произнести. Они лишь усилили смятение, теснившееся в груди Бронуин. Если какой-то мужчина и мог бы заставить ее забыть обо всем, то только этот. Впервые она захотела быть женщиной и танцевать под дикую музыку его страсти, которую выводили пальцы Вольфа, касаясь ее кожи, пока, как ей было о том известно, таинственное завершение не переполнит их обоих.

– Больше, чем когда-либо, у меня есть причины вернуться сюда сегодня, сэр, – сказала Бронуин, собрав все силы, чтобы голос прозвучал громко и отчетливо. – Клянусь, я вернусь… после того как Ульрик Кентский будет мертв.

Яростное проклятье, вырвавшееся из уст Вольфа, испугало ее. Наемник вскочил с кровати и отошел к очагу, его ноздри гневно раздулись, взор был устремлен на огонь.

– Тогда пусть Господь сжалится над твоей душой, упрямая девчонка!

Он наклонился и подобрал с пола сброшенную ранее рубаху. Бронуин приподнялась на локте и молча смотрела, как он яростно натягивает рубаху через голову, закрывая рубцы и шрамы, испещрившие бугристые мышцы. Она робко спросила:

– Ты уходишь?

– Я ведь сказал тебе, что должен сегодня присутствовать на званом ужине.

Бронуин отвела глаза, чтобы скрыть свое огорчение.

– Но ведь ты вернешься, когда удалится Ульрик?

– Если и не вернусь, то прикажу передать тебе сообщение. Лучше всего нам сейчас попрощаться.

Сердце Бронуин сжалось. Он не видел причин возвращаться!

– Вы не верите в меня, сэр?

Вольф провел пятерней по своим волосам, спускавшимся до плеч, расправил плащ и только потом подошел к кровати.

– Я верил, милая, но понял, что ошибся. Сердце у тебя отравлено жаждой мести, а разум затуманен.

Но она останется живой и вернется к нему, в эту комнату! Бронуин вскочила с постели, в то время как ее покровитель повернулся к двери.

– Вольф, подожди!

Скрипнула резко распахнутая дверь. Бронуин колебалась, не говоря ни слова и разрываясь между желанием побежать за ним следом и обидой за свою уязвленную гордость.

Обратив к девушке лицо, искаженное усмешкой, воин насмешливо поклонился.

– Увидимся в аду, где соберутся души наемников и убийц. Наши души, миледи! – насмешливо бросил он.

Стук закрывшейся двери поверг Бронуин в пучину смятения и отчаяния. Ни один звук никогда не отзывался в ее душе такой болью и обреченностью, сходной со звоном погребальных колоколов.

 

ГЛАВА 8

К тому времени как паж постучался в дверь, принеся ужин, Бронуин успела досконально изучить комнату. Из-за турнира, назначенного на завтра, сигнал о тушении огней прозвучал позже – в полночь. Прошло уже несколько часов, грустно подумала Бронуин. Нескольких часов ей оказалось достаточно, чтобы пасть духом и смириться с неизбежным. Все это время она вспоминала о сладкой пытке поцелуев Вольфа и жестокости его прощальных слов.

Бронуин полагала, что такой человек, как он, наемник, не имеет понятия о чести и деньги для него важнее всего на свете. Прав тот, кто предлагает большую сумму, независимо от того, кто прав на самом деле. У короля и Ульрика Кентского были деньги и власть, но они оказались поборниками лжи и предательства.

Ее отец подавил свою гордость, покорился и убедил ее сделать то же самое ради мира. Храня свою честь, пустились они в путь к Лондону, согласившись принести клятву верности Эдуарду и принять Ульрика Кентского как владельца их наследственных земель. Ради мирной жизни она все же родила бы этому новоявленному лорду сына, англо-уэльского наследника, который стал бы впоследствии править землями Карадока.

И это было проявление храбрости, а не трусости. Они сумели с достоинством принять поражение, думая, прежде всего о благополучии своего народа. Но презренным трусливым поступком Ульрика все усилия и жертвы оказались напрасны. Как может она отказаться от мысли заставить этого подонка заплатить за предательство? Во имя всего святого, даже сам Господь не должен желать, чтобы она позволила рукам, запятнанным кровью ее родителей, прикоснуться к себе! Допустить подобное было бы просто безумием! Кто может поручиться, что Ульрик во второй раз не захочет лишить ее жизни… после свадьбы? Затруднительно ручаться за него, зная о пренебрежительном отношении к жизни и чести других людей со стороны этого человека.

«Оставить все на усмотрение короля?» – размышляла Бронуин, плотно сжав губы, казавшиеся бескровной полоской. После того как она увидела казнь – торжество справедливости, как то понимал король?! Конечно, паж ей рассказал, что король принял клятву верности Ллевелина, но при этом лишил его половины владений. Титул принца Уэльского, который Ллевелину дозволено носить, – пустой звук, как и прощение короля. Кроме того, Эдуард должен еще отпустить невесту принца – вырванную из рук Ллевелина. Если примирение состоялось, то почему Элеонора еще не возвращена жениху?

Нет, нельзя доверять королю, правящему так несправедливо, решила Бронуин, допивая принесенный пажом эль. Ужин, состоявший из копченой оленины, утки, различных хлебцев, пирогов, а также других блюд, показавшихся ей подозрительными, остался на фарфоровом блюде почти нетронутым. Смятение души, и волнение совсем лишили девушку аппетита. О, если бы рядом с ней оказался кто-нибудь, с кем можно было б поговорить, кому она доверяла б! Но все, кому она доверяла, погибли, их больше нет на земле.

Время до полуночи тянулось невыносимо медленно. Отдаленный шум пира доносился из большого зала, изредка он прерывался голосами рыцарей, вместе с дамами направлявшихся в свои комнаты мимо двери Бронуин. Судя по всем этим звукам, замок, вмещавший подобное несметное количество гостей, не говоря уже о слугах, должен был оказаться чуть ли не таким же огромным, как Лондон. Именно это ей и нужно, чтобы затеряться среди многолюдья!

Не обращая внимания, что Вольф не написал ей ни слова, а только передал через пажа начертанный им план замка, Бронуин время от времени рассматривала план, стараясь запомнить, как пройти в королевскую башню. Соответственно высокому положению Ульрика ему была отведена отдельная комната в дальнем конце коридора, ведущего в апартаменты короля, что означало гораздо большую вероятность столкновения со стражниками, нежели в коридорах, где располагались комнаты простых рыцарей. Бронуин даже подумывала, не отправиться ли в комнату Ульрика до полуночи, но решила, что ждать там будет еще томительнее, чем в комнате Вольфа.

Шум за дверью свидетельствовал, что прошли слуги, которым предстояло работать большую часть ночи, подготавливая большой зал к завтраку. Из окна донесся выкрик стражника, объявившего, что наступило одиннадцать часов вечера и что все спокойно. Бронуин слышала, как эхо многократно отразилось от стен королевской резиденции. Дворы и подсобные службы внизу теперь уже не заполняла праздничная толпа, там лишь сновали собаки, торопливо пробегали изредка слуги, да слонялись те бедняги, кому выпало нести службу по охране замка.

Когда стало ясно, что Вольф не вернется этой ночью, Бронуин взяла фарфоровый ночной горшок и пошла в зал. Втайне она надеялась, что наемник все же придет, чтобы проверить, не передумала ли она. Ей казалось: для него это очень важно. Собрав всю свою решимость, но, не преодолев тревогу, Бронуин направилась к винтовой лестнице, которая вела в главный зал, где развернулось пиршество. Здесь поместился бы весь Карадок!

В этот поздний час множество слуг расхаживало взад и вперед с тарелками и блюдами недоеденных кушаний. Замедлив шаг и оглядевшись, Бронуин с удивлением заметила, что в зале находятся знатные господа, видимо, не самого высокого происхождения, вероятнее всего, недостаточно богатые. Они не веселились, а некрасиво храпели, не обращая внимания на производившуюся в зале уборку. Из-под стола высовывалась пара ног, что наводило на мысль о других участниках пиршества, устроившихся под столом. Это, конечно, объясняло и отсутствие Вольфа. Вполне вероятно, он мог напиться вдрызг и отключиться, как некоторые из его сотрапезников.

Во всяком случае, Бронуин предпочитала думать именно так, нежели предполагать, что он оказался в числе тех шумных господ, которые уже успели разойтись по разным комнатам в компании покладистых веселых девушек. У такого мужчины, как Вольф, вполне могли быть определенные потребности, но так или иначе, к ней это отношения не имело никакого, хотя потребности эти и были достаточно велики, чтобы удовлетворить двоих девушек сразу, подумала Бронуин, вспомнив возбуждение в чреслах наемника, которое она ощутила сквозь полотенце, оказавшись в одном с ним бассейне уже после того, как он доставил удовольствие мойщице.

Один из слуг позвал ее, чтобы помочь отодвинуть стол, но Бронуин притворилась, будто не слышит, и продолжила свой путь к башне, расположенной напротив той, из которой она шла. Как и следовало ожидать, у подножия лестницы стражников было вдвое больше обычного. Бронуин небрежно прикрыла рукой кинжал в ножнах, когда приблизилась к лестнице вслед за женщиной с кипой простынь.

– Эй, куда это ты направляешься, парень? – окликнул ее стражник.

Сердце у Бронуин замерло в груди. Ей пришлось обернуться и, робко улыбнувшись, объяснить:

– У его милости прихватило живот. Кажется, одного горшка ему мало. Тот, что у нас был, уже никуда не годится.

– Да уж диву даешься, как только они ухитряются так объедаться и накачиваться элем да вином! Который из них? Ульрик или Беркли? И того, и другого пришлось тащить вверх по лестнице. Мы с Джелем волокли Ульрика, а это нешуточное дело, скажу я тебе!

– Ульрик послал меня за вторым стульчаком.

Стражник усмехнулся.

– В хорошей же форме он будет на завтрашних состязаниях! Ну, иди!

– Мне вскоре придется покинуть его покои, как вы понимаете, – добавила Бронуин, демонстративно сморщив нос. – Такой ужасный запах всю ночь никак не выдержишь.

– Пониже башни найдешь слив для помоев и бочонок с водой.

– Тогда увидимся позже, ребята!

– Но, выходя, держись от нас подальше, – крикнул доблестный страж Бронуин, когда она уже поднималась по ступенькам.

Взойдя на площадку лестницы, девушка оказалась в коридоре королевских покоев. Флаги и вымпелы, вышитые золотом, свисали с великолепных арок в романском стиле, королевские гербы украшали щиты на каменных стенах. Узорчатые ковры вели к дверям апартаментов. Повсюду здесь горели факелы, а по обе стороны от входа стояли охранники в форме королевской стражи.

Никогда в жизни Бронуин не видела подобного великолепия! Если не считать ковровых покрытий на королевском возвышении в большом зале, это были первые ковры, которые она видела лежащими на полу. В ее родных краях владельцы замков вешали такие раскрашенные всеми цветами радуги сокровища на стены, чтобы грубые сапоги, грязь и животные не испортили красоту этих ценных вещей. Но теперь она окончательно убедилась, что король Эдуард не склонен к разумным ограничениям в том, что касается роскоши. Простой тростник был, видно, недостоин его королевских ног.

К счастью, комната Ульрика Кентского находилась в начале коридора, а не в конце возле грандиозных покоев короля. Бронуин издалека улыбнулась стражникам и притворилась, что стучит в дверь, коснувшись косточками пальцев камня, а не створки двери, и молясь, чтобы намеченная жертва спала крепко. Прислушавшись, не донесется ли из-за двери какой-нибудь звук, она нажала на ручку и, открыв дверь, вошла в комнату.

В коридоре освещение было скудным, а комната и вовсе тонула в полумраке. Бронуин на мгновение застыла, но вскоре глаза привыкли к слабому мерцанию углей в очаге неподалеку от роскошной кровати с задернутым пологом, из-за которого доносился громкий равномерный храп. Он спал!

Девушка перевела дух и почувствовала, как сердце у нее снова забилось. Оставалось лишь осторожно поставить на пол стульчак и подобраться к пологу с кинжалом в руке. Остальное в руках судьбы. Обутая в кожаные сапоги, Бронуин, бесшумно ступая по каменному полу, приблизилась к кровати, терявшейся в тени. Дрожащей рукой отодвинула она одну из занавесок полога и, набравшись храбрости, заглянула за полог.

Собачья смерть, каким же громадным оказался Ульрик! Широко раскрытыми глазами смотрела девушка на огромные плечи и спину мужчины. Она невольно поморщилась, вдохнув запах перегара. Бронуин усмехнулась: верно, сказали стражники, Ульрик мертвецки пьян и нет нужды метать в него кинжал, достаточно вонзить его негодяю в спину, как учил это делать Вольф. Необходимо ударить так, чтобы кость не помешала клинку. Нужно вонзить одним махом и повернуть затем кинжал к позвоночнику. Если от такого удара человек не умирает сразу то, по крайней мере, теряет способность двигаться, и тогда можно перерезать ему глотку.

Злоба душила девушку, мысленно она повторяла эти простые действия, столько раз представавшие раньше в ее воображении. Но тогда Ульрик Кентский не находился от нее на расстоянии протянутой руки – совсем рядом со своей смертью, и тогда она не слышала его безмятежного храпа, не различала очертаний головы, покоящейся в ночном колпаке на подушке. Замысел воплотился в реальный образ.

Он… мысли Бронуин начали путаться от волнения. Ульрик был похож на ее спящего отца. Оуэн был таким же широкоплечим, хотя и не настолько высоким. Она-то представляла себе, что найдет его разметавшимся на кровати, одна нога в сапоге будет пьяно свисать на пол… Ее отец, когда ложился спать, тоже надевал ночной колпак, утверждая, что это поможет сохранить его редеющие черные волосы. Сейчас вместо черных кудрей из-под колпака выбивались светлые пряди, спускавшиеся за свободный воротник ночной рубашки. И не отец перед нею, а его убийца, сурово напомнила себе девушка.

Бронуин ухватила кинжал за рукоять и извлекла его из ножен, спрятанных за поясом штанов. В полумраке кинжал выглядел более внушительным и смертоносным, чем раньше, когда она упражнялась с ним. И он дрожал в руке! Черт побери, дрожал! Также, как она сама. Лезвие блеснуло, и Бронуин свирепо глянула на врага. Нужно вонзить кинжал ему в спину. Она должна это сделать!

Девушка подняла руку с кинжалом и замерла. Словно какая-то преграда остановила ее. Ульрик убил ее отца и мать. Он мучил Кэрин. Одному Господу известно, сколько невинной крови на его руках, закаленных в битвах! И он так пьян, что даже не поймет, что происходит!

Множество справедливых доводов теснилось в ее взбудораженном сознании, но рука так и не опустилась, чтобы вонзить кинжал. У нее были все основания убить это человека. Все основания!

И все же она опустила руку и снова спрятала кинжал за пояс. Ее жег стыд, когда полог оказался снова закрыт ею и пришлось отступить, признав свое поражение. Вольф был прав. Она чувствительная девчонка, а не сын, ведомый чувством мести. Она не родилась мужчиной и никогда не сможет стать сыном, которого так хотел иметь Оуэн. Она подвела своего отца не только в жизни, но и в смерти.

Не разглядев засова, Бронуин звякнула им, ощупывая дрожащими руками дверь. Звук получился громким, как треск мокрого полена в горящем огне очага, и дыхание у нее перехватило. Опасливо оглянулась девушка на кровать, но Ульрик лежал тихо, не шелохнувшись. Умер для мирских дел, но недостаточно мертв для нее, мелькнула у девушки горькая мысль.

Скрипнув дверью, Бронуин выбралась в коридор, в последний момент, прихватив свой пропуск в комнату знатного рыцаря – ночной горшок со стульчаком. Чувствуя, что вот-вот сорвется в истерику, Бронуин заставила себя пройти к лестнице, держа стульчак на вытянутых руках и подальше от себя, словно была не в силах вынести неприятный запах – такой же отвратительный, как и ее трусость! Но стоило ей начать спускаться, как ноги понесли сами собой. Проходя мимо стражников, останавливавших ее при входе, она почувствовала, что рыдания сжимают горло.

– Проходи, парень! А то нас всех затошнит! – крикнул один из них, когда она торопливо направилась к коридору, ведущему в другую башню.

– Правильно, иди к сливу в том конце, подальше от нас! – оглушительно захохотал его, товарищ.

Не хитроумный замысел, а взволнованное выражение лица и бледность в сочетании с трясущимися руками, державшими стульчак, позволили Бронуин беспрепятственно перебраться на противоположную сторону зала и подняться по другой лестнице. Только теперь она замедлила шаг, потому что все эти притаившиеся в темноте двери, увенчанные арками, выглядели пугающе. Которая же из них дверь комнаты Вольфа, вторая или третья от лестницы? Девушка закрыла глаза и проглотила ком истерических слез, сжавший горло.

Распахнутые в паническом страхе глаза перебегали с одной двери на другую. Горшок вдруг выпал из ослабевших рук девушки и покатился по полу. Вздрогнув от шума, она поспешно схватила свою злополучную ношу, пока горшок не укатился слишком далеко. Одна из дверей неожиданно распахнулась, и на пороге показался Вольф – его силуэт отчетливо вырисовывался в дверном проеме. На мгновение оба застыли, потом одновременно бросились друг к другу.

– В-о-о-ольф! – заикаясь воскликнула Бронуин срывающимся голосом.

Она подбежала, обвила его руками за пояс, как будто нашла, наконец, и спасение, и поддержку. Рыдания рвались из ее груди, остановить их было невозможно. Бронуин почувствовала, как у нее из рук забирают стульчак и ставят на пол, а над ее головой раздается успокоительный шепот. Руки наемника обняли ее и крепко сжали, у Бронуин даже перехватило дыхание, но она вовсе не возражала сейчас против подобного обращения. Именно этого ей и хотелось, только это прибежище и осталось теперь у нее во всем мире – в объятиях Вольфа.

– Тише, милая. Скажи, ты не ранена?

Бронуин отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить простое слово «нет». Она почувствовала, как Вольф облегченно вздохнул и крепче прижал ее к себе.

– Я… я… – ее плечи вздрагивали, сотрясаясь в плаче от невыносимости ноши, давившей так долго.

Безудержно текли слезы – и те, которые девушка сдерживала с того самого страшного дня, когда ей пришлось помогать братьям-монахам из монастыря укладывать тела родных на повозку, и те слезы страха и крушения надежд, которые она глотала во время отчаянного путешествия в Лондон. Теперь рыдания прорвали все преграды, лишив последних сил.

– Милая, у тебя были все причины убить его, – принялся утешать ее Вольф, когда рыдания Бронуин перешли в редкие всхлипывания, а глаза уже совсем опухли от слез.

– Но… но… – Бронуин пыталась дышать ровно, – я не… не… не убила его, – сокрушенно проговорила она, заикаясь. – Ты… ты… ты был прав! Я… я…

– Ты не убила Ульрика?

Бронуин мотнула головой.

– Я не оправдала надежд моего отца в жизни, и… и я… я не смогла стать ему сыном в… в смерти! Я струсила Вольф! – всхлипнула девушка, а откуда-то вновь взявшиеся слезы обожгли ее раскрасневшиеся щеки. – Я ни на что… не способная…же-е-енщи-и-ина!

Глаза у Бронуин расширились, когда Вольф взял ее лицо в свои ладони и встряхнул.

– Это такая же чепуха, как бредни насчет омелы!

– Ты мне… нужен, Вольф! – дрожащим голосом умоляла его Бронуин. – Мне нужно, чтобы ты убил Ульрика! Если я не в силах убить его своими собственными руками, то хотя бы должна видеть месть совершенной.

Ледяное выражение вдруг сменило нежность в золотисто-карих глазах Вольфа.

– Однажды я уже сказал тебе, что не убиваю безо всякой платы!

Бронуин прижалась к нему и дугой выгнула шею, чтобы заглянуть снизу вверх ему в лицо.

– Я заплачу тебе! Я выйду за тебя замуж! Ты получишь мои земли… все, что у меня есть!

Девушка похолодела, когда Вольф отстранил ее от себя и отошел в сторону.

– Зачем мне твои земли? Я не крестьянин, милая, я воин.

– Ты сможешь приобрести себе самые красивые во всем королевстве доспехи. Ты… – Бронуин постаралась приглушить досаду, душившую ее из-за того, что приходилось идти на подобную уступку. – Тебе даже не обязательно оставаться дома. Я сама могу управлять владениями.

– Это обуза для такого человека, как я… и почему ты думаешь, что король не отберет у тебя земли, даже если я и убью твоего жениха?

– Потому что у меня есть доказательство его предательства! У меня плащ воина Ульрика, наглого и презренного убийцы! – Бронуин подбежала к мешку со своими скудными пожитками и вытащила плащ. – Вот доказательство того, что Ульрик Кентский нарушил приказ короля! Эдуард не сможет отрицать правды, стоя перед всеми уэльскими рыцарями, которым он обещал равные с англичанами права! Из этого семени разгорится новое восстание! – раздражаясь оттого, что не слышит никаких возражений, Бронуин продолжала, вся пылая: – И ты сам сказал, что я милая! Клянусь, я буду тебе послушной женой.

– Глядя на тебя, трудно поверить в это, девочка моя… И что может помешать тебе, вздумай ты вонзить кинжал мне в сердце как-нибудь ночью, когда я буду спать?

Взгляд Бронуин смягчился:

– Если я не смогла убить моего врага, то, как же я смогу поступить так с моим защитником?

Вольф скептически поднял густую бровь, а она поклялась:

– И пусть поразит меня Господь гневом своим на этом самом месте, если я лгу. Вы первый мужчина, сэр, рядом с которым мне захотелось быть женщиной… я стала чувствовать себя, как женщина, – она в замешательстве отвела глаза. – Не знаю, что еще сказать, сэр. Мне неудобно делать такое, несвойственное женщине, предложение.

– Вы предлагаете, миледи, мне, наемнику, жениться на вас?

Дерзкий взгляд остановился на Бронуин, Вольф окинул ее с ног до головы, словно рассматривая предложение из самых низменных намерений.

– Да, я выйду за вас замуж, если вы убьете Ульрика Кентского. Честное слово, сейчас он напился до беспамятства, и завтра, нет сомнений, будет не в самой лучшей форме, я слышала, как стражники говорили об этом.

Взгляд Вольфа медленно проскользил от ее ног до гордо посаженной головы, но этого ему показалось мало, и теперь он рассматривал ее с головы до ног, переводя глаза с лица на грудь и ниже, будто мог что-то разглядеть под одеждой. Кончиком языка Вольф облизнул свои губы, и в ответ теплая волна поднялась в душе Бронуин, заливая щеки румянцем. «Боже, он ведет себя, как животное, а я откликаюсь точно так же», – обескуражено подумала она.

– Сначала я должен увидеть товар, – он повелительно махнул рукой. – Сними одежду. У меня есть кое-что более подходящее для дамы.

Ох, уж эта мужская черствость!

– Насколько я припоминаю, – сдержанно заметила Бронуин, – ты уже видел… товар.

– Да, но сейчас я имею в виду нечто другое, девушка. – Намекнул Вольф с тихим смешком, от которого по спине у нее пробежала нервная дрожь. – Я ведь сказал тебе однажды, что иначе, нежели как за плату, не рискну убить Ульрика Кентского.

Именно об этом Бронуин и мечтала, но ее возмутило, каким образом Вольф предложил ей это. Она хотела, чтобы он снова показал ей, что она рождена быть для своего пылкого и мужественного мужчины, друга и возлюбленного, нежной и страстной женщиной. А он отнесся к ней как к товару!

Видимо, по-другому наемники просто не умеют, успокоила она себя. Но уж лучше быть рядом с откровенным грубияном, чем со льстивым предателем в богатых одеждах! Всегда есть надежда смягчить честное сердце, но нельзя заставить засиять душу, черную изнутри. Глубоко вздохнув и призвав себя к терпению, Бронуин огляделась.

Вольф так же накачался элем, как Ульрик, решила девушка, хотя, судя по его виду, можно было сказать, что он больше расплескал, чем выпил, стоило только взглянуть на запятнанный зеленый камзол, на котором еще оставались крошки от ужина. Если бы она задержалась подольше, он бы завалился спать, как и сам Ульрик Кентский. Бронуин хотелось бы видеть рядом с собой Вольфа нежного и ласкового, а не грубого и пьяного.

Однако шагал Вольф довольно твердо, направляясь к кровати, из-под которой он вынул пакет со своей сегодняшней покупкой. Пребывая во взбудораженном состоянии, Бронуин не могла отвести от наемника глаз. Большие руки, разорвавшие веревку, которой был перевязан пакет, вынули прекрасное шелковое платье цвета слоновой кости. Пальцы Вольфа оказывались ловкими и умелыми во всем: и в ратных делах, и в любовных, и в том, как держали платье. Бронуин пришла в такое замешательство от своего собственного наблюдения, что не смогла посмотреть наемнику в глаза.

– Фрау Хильда достала это платье специально для меня… как раз для случая, когда подобный наряд может понадобиться, – добавил он, самодовольно приподняв уголки рта.

Бронуин следовало бы возмутиться: Вольф самонадеянно решил, будто «подобный наряд» понадобится ему, чтобы она стала сговорчивее.

– Итальянское! – заметила Бронуин, стараясь убрать нотки восхищения из своего голоса, но более красивой материи она никогда не видела. Одно только кружево нижней юбки платья было достойно бального наряда.

– Сестра фрау Хильды замужем за итальянским банкиром, живущим на Ломбардной улице.

Девушка спохватилась и с неодобрительным видом вздернула подбородок.

– Тебе не кажется, что ты слишком самонадеян?

Белые зубы блеснули в шаловливой улыбке.

– Сейчас не кажется.

Трудно было бы сказать правду более прямо и откровенно, тем более что сказанное было так же неоспоримо, как напряжение, возникшее между ними. По телу Бронуин пробежала дрожь, и оно покрылось гусиной кожей, хотя ей не было холодно. Опять это произошло! Каким-то образом их тела вели свою любовную игру, горя нетерпением вступить в состязание намеков и двусмысленностей, которые разум находил столь возбуждающими.

– Ты меня желаешь, Вольф? – смело выпалила Бронуин.

Одно только упоминание о возможном зажгло во взгляде наемника огонь, согревший сердце девушки.

– Да, я вас желаю, миледи.

– Как жену?

– Да, как жену… и сегодня! – последнее слово он произнес ласкающее бархатистым тоном. – Мы договорились, дорогая?

Бронуин кивнула. Глубоко дыша, чтобы умерить волнение, она расстегнула пояс и бросила его на пол у своих ног. По стародавней привычке она подождала минуту – ей ведь почти всю жизнь помогали раздеваться слуги, – однако наемник не изъявлял никакого желания прийти на помощь, а у нее не было намерения обращаться к нему с просьбой. Ослабив завязки штанов, девушка присела на край кровати и стянула штаны вместе с сапогами, явив заинтересованному взору пару стройных ног с изящными ступнями.

– Вы собираетесь лечь со мной в постель, не раздеваясь, сэр? – смело бросила она вызов, чтобы скрыть неизбежно надвигающееся смятение.

Ничего подобного она себе раньше не представляла, думая о будущем.

– Выбирать невесте, – пошутил Вольф. – Что скажешь, голубушка?

Бронуин и сама не поняла, как слова смогли вырваться из ее пересохшей глотки:

– Разденься!

По крайней мере, если он займется одеждой, то перестанет смотреть на нее, как голодный кот на соблазнительные пиршественные блюда. Повернувшись к нему спиной, Бронуин стянула через голову верхнюю рубаху, чтобы скрыть от взора Вольфа убожество своей помятой грубой одежды. Освободившись от верхней рубахи, она спустила нижнюю на бедра, но что-то не позволило ткани продвинуться дальше. Потянув сильнее, Бронуин ощутила тепло обнаженного мужского тела, прижавшегося к ней сзади.

– К вашим услугам, миледи, – руки, не позволявшие спустить нижнюю рубаху, подтянули ее кверху, и в одно мгновение последняя деталь туалета Бронуин была снята и отброшена в сторону.

– А где ночная рубашка? – спросила девушка, скрестив руки на груди, как будто ей холодно.

– Зачем же скрывать под тканью такую красоту? К тому же ведь ты понимаешь, рубашка все равно будет сброшена в тот же момент, едва мы окажемся в постели. А теперь повернись ко мне, милая, и дай воочию убедиться, что не игра воображения привиделась мне в том бассейне, а Афродита с волосами цвета воронова крыла поднялась из воды.

«Афродита с волосами цвета воронова крыла»! Эти же слова, произнесенные однажды пухлощеким Дэвидом, некогда заставили ее рассмеяться, но ей даже и в голову не пришло смеяться, когда Вольф повернул ее лицом к себе. Колени у нее подогнулись от слабости, и поневоле пришлось прислониться к притягательному мужскому телу. Бронуин провела пальцами по жесткой бороде, очертив сильную линию скул.

– Похоже на жесткий веник! – заметила она с детской непосредственностью. – Без бороды ты выглядел бы красивее, честное слово!

– Красивее твоего Дэвида? – он обхватил ее ягодицы и сократил расстояние, которое Бронуин непроизвольно сохраняла между ними.

Теперь не только ее груди уперлись в его грудную клетку, но и всем телом она почувствовала полноту его желания и силу возбуждения.

Девушка глубоко вздохнула и подняла на Вольфа удивленные глаза.

– Так значит… сейчас?

Вольф весело усмехнулся и, ласково погладив ее по спине, коснулся губами макушки.

– Миледи! В любой момент, как только вы будете к тому готовы!

Он почувствовал, как напряглись ее плечи, словно она не хотела соглашаться с его словами. Приподняв подбородок девушки, он нежно поцеловал ее.

– Ты думаешь, что сможешь сказать мне, когда? – насмешливо спросил он, снова раскрываясь перед ней по-новому.

Как легко было бы швырнуть эту красавицу на кровать и облегчить муку, сжигающую чресла, но однажды его натиск уже испугал ее, и Вольфу вовсе не хотелось снова пугать Бронуин. Он мог поклясться, что это в отместку она заставила его той же ночью, придя в себя, вскочить на коня и мчаться вслед за нею. Негодница ухитрилась оглушить его и оставить с перевязанной головой, милостиво прикрыв рану полотенцем. Девчонка перехитрила такого умудренного жизнью воина, как он! Это уязвляло мужское самолюбие Вольфа.

Но гнев его утих, когда не удалось догнать беглянку. Он уже начал думать, что по иронии злой судьбы ей удалось скрыться, но содержатель постоялого двора припомнил темноволосого мальчика, присоединившегося к комедиантам, направлявшимся в Лондон. Вольф отыскал труппу, дававшую рождественские представления в Тауэре, и узнал, какую хитроумную уловку-небылицу придумала Бронуин, чтобы избежать лишних расспросов. К тому времени, как Вольф нашел Бронуин завернутой в одеяла и устроившейся в яслях с сеном, он уже чувствовал лишь одно облегчение – нашел!

Он был уверен: в смерти ее родителей ясно далеко не все. Понимал Вольф также, что, как только убийцы узнают о чудесном избавлении Бронуин от гибели, они постараются снова добраться до нее. В том, что касалось леди Бронуин Карадокской, лишь одно единственное не оставляло сомнений: он должен сделать ее своей, и телом, и душой. Завоевание души потребует более значительных усилий, можно начать и с нежного тела, уже тающего в ее объятиях, в то время как он наслаждается сладостью ее губ.

Насколько жестким и невнимательным спутником был Вольф, настолько ласковым любовником он оказался. Едва ли нашлись бы слова для описания искусных ласк, которыми воздавал он почести телу Бронуин – своими руками, губами, языком… Ласки, начинавшиеся медленно и нежно, позволяли упиваться каждым новым ощущением, немедленно находившим отклик в ее сознании, а потом становившимся все более и более желанным – как и прикосновения к тем местам, где, казалось, и не могло быть никаких ощущений, но они были, и были упоительными – пока не переставало иметь значение, кто мастер в этой игре, а кто ученик.

В окутавшей ее страстной пелене Бронуин пришла в голову мысль, что надо вернуть хоть часть восхитительного обольщения, но слабые угрызения совести были быстро затоплены волнами воскоподобного огня, расплавившего ее до полного и безоговорочного подчинения. Даже думать стало невозможно. Каждая ласка, каждый поцелуй, каждый вздох усиливали неодолимое и требовательное ощущение внизу живота. Бронуин стала еле слышно умоляюще шептать имя Вольфа, почти касаясь губами его покрытой испариной кожи.

Она не испытывала никакого смущения, когда он, откинувшись назад, смотрел на ее белое тело, поблескивавшее от жарких испарений. Достаточно было лишь легкого прикосновения его рук к внутренней поверхности бедер девушки, чтобы открыть путь к их взаимному блаженству. Вместо страха при виде возбужденного пульсирующего орудия страсти Бронуин почувствовала холодок возбуждения, пробежавший по телу, и протянула руки.

– Вольф! – то ли умоляла, то ли приказывала она.

В ответ он издал какой-то звероподобный рык, вырвавшийся из глубин его существа, и быстрое безжалостное вторжение разрушило слабую преграду девичества, проникнув в запретное дотоле святилище женственности. Порывистое дыхание Бронуин сорвалось в резкий крик, вызванный не столько болью, которую Вольф постарался оборвать как можно скорее, сколько удивлением. Бронуин не смогла сдержать чувственного всплеска. Какое сладостное волшебство – нуждаться в ком-то и быть кому-то нужной, получать и отдавать, стать женщиной!

– Вольф!

Он не двигался, давая ей привыкнуть к своему вторжению и озабоченно глядя на нее.

– Больно будет совсем недолго, милая Бронуин. Так становятся женщиной.

Ее смех привел Вольфа в смущение.

– Нет, сэр, это чудесно! Когда я сбивала колени, мне было в сто раз больнее, а то, что предшествовало сбитым коленкам, было далеко не так приятно, – она провела ладонью по волосам на груди Вольфа. – Могу я насладиться тобой еще немного, пока ты не отпустишь меня спать? Я не возражаю против тяжести твоего тела, если хочешь, расслабь руки.

Словно не желая оставлять ему выбора, Бронуин обвила ногами его бедра и еще теснее прильнула к своему рыцарю, который задался вопросом, как же выполнить наивную просьбу этого бесхитростного существа, не теряя над собой власти.

– Обещаю, миледи, я постараюсь сделать для вас как можно больше, прежде чем вы уснете.

Глаза Бронуин расширились то ли от озорного смешка Вольфа, то ли от движения, которое она почувствовала внутри себя. Это было так же неожиданно, как и медленное скольжение бедер, зажатых ее ногами. Она сжала их еще сильнее, но не для того, чтобы остановить, а чтобы сделать еще более тесным слияние, готовое вот-вот взорваться наслаждением. Улыбаясь, словно веселясь в душе, Вольф наклонился и захватил губами розовую вершину трепещущей груди. Борода кольнула гладкую поверхность нежной упругой возвышенности, в то время как дьявольский язык играл с чувствительным кончиком.

Новый прилив чувств начал жечь Бронуин, и наступил момент, когда она непроизвольно вздрогнула.

– Вольф!

– Я должен остановиться, миледи? – хрипло прошептал он, поглядывая на нее, в его глазах плясали шаловливые искорки.

– Я… – улыбнулась Бронуин. – Нет, сэр, я хотела бы узнать все, на что вы способны, и постараюсь отплатить вам тем же.

Ее слова вызвали новый смешок, причину которого Бронуин быстро поняла. Она считала, что теперь знает все о том, как мужчина овладевает женщиной, но поняла лишь физическую сторону любви. «Нет, – думала она, в то время как желание заливало ее новыми волнами блаженства, обещая большее – нет, это лишь простые механические действия, но как же много поразительных ощущений может возникать во стольких уголках тела одновременно! Если подобное испытывает женщина с каждым мужчиной…» Впервые Бронуин показалось, что она понимает шлюх, наполнивших трактиры и таверны.

Но она тут же догадалась: этот мужчина для нее особенный, и все, что происходит с нею сейчас, отличается оттого, что мог бы дать ей другой. Вольф… он такой…

Мысли, отуманенные желанием, были прерваны мощным натиском любовных ласк Вольфа. Его неистовая страсть захватила ее, закипела в жилах, застучала в ушах и увлекла вдаль в одном смелом порыве, подхватившем не только Бронуин, но и ее мужественного златовласого возлюбленного, унеся их в райское блаженство.

 

ГЛАВА 9

«Их величайшим пиршеством была любовь, позолотившая все их желания. По тысяче раз в день предоставляла она им круглый стол и общество друг друга. Чего же им желать большего для тела и души? Мужчина был с женщиной, а женщина с мужчиной. Разве им было нужно еще что-то? Они имели то, что хотели иметь. Они достигли цели своего желания».

Готфрид Страсбургский

Тепло, уют, довольство. Бронуин почувствовала все это, открыв глаза навстречу рассеянному свету, проникавшему сквозь закрытые ставни. Для этого она рождена, так шептал ей на ухо Вольф. «Они были как Тристан и Изольда», – рокотал над ее головой его голос, цитирующий поэму с красноречием барда. Вольф держал ее в объятиях и после того, как неистовство их сладостного соития уступило место истоме. Она закрыла глаза при заключительных словах поэмы – «Они достигли цели своего желания».

Как грешно, подумала Бронуин, что она обрела счастье всего лишь несколько недель спустя после смерти родителей. Но они хотели ее счастья. Мать обещала перед отъездом, что отчаяние Бронуин – лишь преддверие долгой и счастливой жизни в качестве владелицы наследственных земель. «Ты родишь наследника, – успокаивала тетя. – Твое замужество станет залогом мира».

Судьба развеяла печаль девушки о трагической участи, постигшей родителей, соединив с Вольфом. Бронуин знала, что они никогда не одобрили бы ее союз с наемником столь туманного происхождения, но это уже не имело значения. Раньше ей было все равно, убьет ли ее Ульрик или нет, но теперь у Бронуин были все причины желать остаться в живых. Ах, если бы знать, что доброе предсказание матери сбудется! Их дочь возьмет судьбу в свои руки и вернет надежду Карадоку… их дочь, а не сын.

Вольф будет прекрасным лордом. Он вовсе не похож на неотесанного олуха, каким показался сначала, и тем более уж он не бессердечный и безжалостный человек. Этой ночью у нее открылись глаза: на самом деле Вольф – такой же благородный и галантный рыцарь, как сам король. Леди Бронуин Неизвестно-Откуда. Такой титул подошел бы той девчонке, какой она могла бы стать, завладей ее душой целиком та необычная сторона ее натуры, которая так часто обескураживала мать, но родители были бы рады ее счастью, размышляла Бронуин, становясь все печальнее, потере того, как сонная пелена спадала с глаз. Может быть, уже сейчас она носит их внука и будущего наследника Карадока?

– Ты любишь детей, Вольф? – спросила Бронуин.

Забыв о зеленом камне, предохраняющем от беременности, она невинно провела ладонью по животу, проверяя, не изменилось ли уже что-нибудь в ее теле.

Бронуин выжидающе глянула через плечо, и улыбка ее поблекла: это не Вольф, а гора подушек находилась позади нее, отчего и спалось ей так сладко дольше обычного! С легким вскриком Бронуин откинула покрывала, словно желая убедиться, что под ними никто не прячется, но, к ее досаде, пустая постель лишь подтверждала то, что и так было ясно: он ушел.

«Это не сон», – отмела она сомнения, зародившиеся в сознании. Конечно же, он любил ее наяву! Она обнажена, и все тело до сих пор млеет от страстных объятий Вольфа. Если он столь же доблестный воин, каким оказался любовником, то Ульрик Кентский еще до наступления темноты уже сегодня будет мертв.

Бронуин поежилась от утренней прохлады и торопливо принялась искать свою одежду. Как же надоели ей эти мальчишеские тряпки, думала она, недовольно одеваясь. Когда они с Вольфом вернутся в Карадок, она будет так красиво наряжаться, что он никогда не примет ее снова за существо мужского пола. Она даже отрастит волосы. Прежде ей не хотелось заботиться о том, чтобы быть привлекательной, но теперь…

Взрыв смеха привлек ее внимание к суете в коридоре, и она на цыпочках подобралась к двери, чтобы послушать. Бронуин не представляла себе, который час, но вряд ли время было слишком раннее или, наоборот, слишком позднее. Вольф принесет сейчас завтрак, а может быть, пришлет его, подумала Бронуин, бросив взгляд на еще не убранный поднос с остатками ужина, который слуга принес вчера вечером.

Голоса, раздававшиеся за дверью, снова заинтересовали ее. Накануне во время пира уже были брошены вызовы: рыцари разбились на пары, собираясь выступить на турнире друг против друга. Слуги заключали пари – даже те, кому не довелось бы присутствовать на состязаниях.

– Да кому придет в голову, что Ульрик Кентский не отличится на поле боя? Я ставлю на него! Не найдется ни рыцаря, ни клинка, чтобы одолеть его, пусть даже в несчастливый для него день!

– Можешь биться об заклад сколько угодно, но нет такого дурака, который рвался бы вызвать его на поединок.

– Он в чести у короля и будет биться с победителем других схваток, – посмеивался самый восторженный из собеседников. – Я слышал, у него столько доспехов и боевых коней, что можно вооружить целую армию.

– Такого воина эти самые уэльсцы еще не видели! Вряд ли многие из них имеют хотя бы понятие о рыцарском обхождении. Кстати, а где Олли?

– Ушел с королем и его слугами на турнир.

Остальные разразились гневной тирадой:

– Ты хочешь сказать, он бросил нас здесь проветривать и убирать комнаты, а сам отправился со знатью наблюдать за состязаниями? – взрыв негодующих выкриков, затихая, пронесся до направлению к залу, куда убежали слуги.

Собачья душа! Оказывается, гораздо более поздний час, чем она думала! Вольф не стал будить ее, и один потихоньку ушел на турнир. Но пропустить состязания ей нельзя! Она же спит и видит, как копье окрашивается кровью Ульрика Кентского! И теперь, когда этот момент так близок, она должна быть там, чтобы увидеть, как победит Вольф!

«Мой храбрый Тристан!» – с теплым чувством подумала Бронуин, взяв в руки план замка, начерченный им для нее вчера, и уставившись на клочок бумаги невидящим взглядом. Теперь она жила и дышала для другой цели: грубоватый наемник впервые заставил ее возжелать подобное. Теперь она хотела быть его женой и матерью его сына. Конечно, у нее родится мальчик! У такого человека, как Вольф, первенцем может быть только мальчик.

Однажды тетя рассказала ей, что лишь у равнодушных друг к другу любовников рождаются дочери, хотя сама Бронуин, разумеется, исключение. Бронуин случайно родилась девочкой, родители же были друг от друга без ума, стоит лишь вспомнить нежность, проявляемую ее отцом к жене, и мягкий свет, появлявшийся во взоре матери, когда муж оказывался поблизости. А храбрость и упрямство у Бронуин мальчишеские! И леди Гвендолин, и ее сестра печалились, бывало, раздумывая, найдется ли мужчина, способный укротить их прекрасную дочь ворона. Если бы они видели Вольфа! Снова сердце у Бронуин сжалось от затаившейся в глубине души боли.

Однако невидящий взор уловил все же нечто такое, что вывело Бронуин из грустной задумчивости. На обратной стороне плана замка было написано несколько строк. Бронуин торопливо пробежала их глазами, и сердце сжалось в груди.

Моя желанная! Будет лучше, если ты останешься в моей комнате до окончания турнира. С благословения Провидения я вернусь к тебе на исходе дня, и ты займешь то высокое положение, которого заслуживаешь. Мои друзья прикроют меня в битве с Ульриком Кентским, иначе это чистое безумие. Мое сердце принадлежит тебе, что бы ни уготовила нам судьба.

Вольф.

Что он имел в виду под «что бы ни уготовила нам судьба»? Разумеется, он сокрушит изнеженного и отупевшего от пьянства Ульрика Кентского! Невольно на ум пришли ей слова из подслушанного разговора слуг: «Не найдется ни рыцаря, ни клинка, чтобы одолеть его пусть даже в несчастливый для него день». «Но Вольф может все!» – решительно подумала Бронуин. Однако эти слова, повторяемые раз за разом, все больше теряли смысл, хотя повторение должно было укрепить ее в своем мнении. Точно так же она верила, что отец может все… только теперь Оуэн Карадокский лежал мертвым вместе со своей супругой в их семейном склепе.

– Вольф! – воскликнула Бронуин сдавленным голосом, хватаясь за сапоги, чтобы побыстрее натянуть их.

Она должна быть на ристалище, остановить его, не дать бросить вызов рыцарю-убийце, хотя прошлой ночью сама умоляла об этом. Жизнь без Вольфа ничего для нее не стоит, Карадок ничего не значит! Именем Господа, поклялась Бронуин, она покончит с собой, если что-нибудь случится с наемником, завоевавшим ее сердце. Она напялила шляпу на свои спутанные темные волосы и направилась к выходу.

– Эй, парень! Помоги-ка мне…

– Я должен доставить оружие на турнир моему хозяину, – крикнула она, указывая для убедительности на кинжал у пояса. – Он меня убьет, если я замешкаюсь.

Ладно, сказала она себе, бегом пересекая внутренний двор, пусть Ульрик Кентский забирает себе Картон, а ее считает умершей и пропавшей, пусть Эдуард с ним разбирается, они же с Вольфом пустятся в путь как лорд и леди Неизвестно-Откуда. Запросы у нее невелики, а дух приключений взывает к ее порывистой натуре. Ничто больше не имеет для нее значения, пока Вольф жив и рядом с нею.

Ристалище находилось рядом с большим аббатством неподалеку от дворца, и то был вызов короля церкви – святые отцы недовольно взирали на подобные состязания и развлечения. Сейчас здесь в изобилии скопились фургоны бродячих комедиантов, представлявших пьесы как самого благочестивого, так и непристойного содержания. Были и кукольники, забавлявшие детей, а также орды мимов, фокусников и жонглеров, развлекавших публику, пока герольды не объявят следующую пару противников, на огороженной площадке перед королевским возвышением.

Люди знатного происхождения, соответственно своему положению, могли наблюдать за состязанием, не испытывая каких-либо неудобств, зато на остальном пространстве теснился простой люд, однако также ожесточенно заключавший пари, как и знать. Мальчишки забирались на высокие шесты с разноцветными знаменами, которые весело развевались под ярким зимним солнцем. Из лошадиных ноздрей валил пар, кони нетерпеливо били копытами, в то время как озабоченные оруженосцы надевали на них уздечки и попоны. Над каждым из небольших шатров, расставленных в отведенном месте, реяли штандарты знатных воинов, готовившихся в этих шатрах к предстоящему бою.

У Вольфа не было геральдических цветов и штандарта, где они были бы обозначены. Бронуин лихорадочно сновала среди людей, лошадей, шатров, отыскивая знакомое лицо и статную фигуру. Если он бился с Ульриком Кентским, пока она спала, окутанная теплом его любви, то себе этого никогда она не простит. Любовь толкнула ее на месть Ульрику, и любовь же должна утолить жажду мести. Оставалось лишь молиться, чтобы не было слишком поздно.

Глаза у нее расширились от страха, в груди теснилась боль. Вдруг герольды затрубили, и был объявлен новый поединок. Беркли должен был сразиться с рыцарем из Саксонии. Беркли! Бронуин побежала на противоположный край ристалища к тому месту, где участники турнира заходили на поле битвы. Она успела увидеть, как рыцари направляются к центру поля, чтобы приветствовать короля. Вольф наверняка будет наблюдать за поединком своего друга!

К ее разочарованию среди вопящей толпы не было видно лица с золотистой бородкой. В отчаянии она схватила за рукав оруженосца, одетого в цвета Беркли.

– Мальчик, где друг твоего хозяина… наемник по имени Вольф?

– Если твой хозяин не участвует в состязаниях, мальчик, – покровительственно ответил оруженосец, то я здесь ни при чем! Не знаю я никакого Вольфа, кроме того волка, что рыщет в лесах!

Пренебрегая тем, что парень гораздо здоровее нее, Бронуин вспыхнула от гнева и дернула оруженосца за малиновый плащ.

– Я спросил, где…

Удар кулака в грудь не дал закончить тираду, швырнув ее на мерзлую землю, где дымился конский навоз, оставленный только что прошествовавшими боевыми конями.

– Эй, вы! Прочь с дороги, иначе никто из вас так и не узнает, каково это – сидеть на коне!

Бронуин поджала ноги, так как рыцарь намеревался проехать как раз между нею и драчуном-оруженосцем. Мелькнула ярко-оранжевая попона с голубой каймой, и Бронуин подняла глаза. Оранжевый и голубой! Те же самые цвета, что и на плаще, который она оставила в комнате Вольфа, намереваясь доказать вину Ульрика Кентского! Всадник остановил своего великолепного скакуна темной масти на краю ристалища, дожидаясь, кто же победит в объявленном поединке.

Это был Ульрик! «А где же Вольф?» – думала Бронуин, лихорадочно оглядывая толпу. Может, всему причиной были доспехи, но никогда не видела она столь грозного воина, как Ульрик – сам демон в сверкающих латах! На его зазубренном боевом щите, на фоне оранжево-голубых квадратов был нарисован черный пес, застывший в прыжке. На богатом голубом плаще блестели в солнечном свете золотистые кудри, которые она видела вчера за воротом ночной рубашки.

Гул толпы привлек ее внимание к ристалищу, где Беркли выбил из седла противника. С металлическим лязгом, громыхая доспехами, тот рухнул на землю. Звук был такой, будто все серебряные блюда в Лондоне упали на пол одновременно. Человек некоторое время лежал неподвижно, приходя в себя после сокрушительного падения. Постепенно закованные в металл члены начали шевелиться и сгибаться. Поверженный пытался подняться, в то время как Беркли объезжал ристалище под приветственные крики толпы.

Когда оруженосцы побежденного ринулись вперед, чтобы помочь своему хозяину, Ульрик Кентский направил черноглазого коня к королевскому возвышению, чтобы присоединиться к победителю, с которым теперь ему предстояло сразиться. Герольды объявили о его появлении на поле боя. Ликованию зрителей вторил грохот копыт, раздавшийся за спиной Бронуин.

«Вольф!» – подумала она, но, обернувшись, увидела не Вольфа, а троих рыцарей при всех регалиях. Всадники рвались к королю, не обращая внимания на стражников, ринувшихся остановить их. Ни под одним из рыцарей не было коня масти Пендрагона, и это привело Бронуин в замешательство, как и то, что она увидела знакомые цвета Эльвайда. Дэвид Эльвайдский и его спутники!

Она узнала своего бывшего жениха в тот же миг, как раздался повелительный, соответствующий положению говорившего, голос короля:

– Что это значит, доблестные рыцари? Предварительные поединки проведены, и мы ждем нашего верного защитника короны.

Дэвид поднял забрало и крикнул с вызовом:

– Защитника? Считает ли его величество убийцу и предателя союза Уэльса и Англии защитником?

Пораженная, Бронуин пробилась вперед к веревкам, ограждавшим ристалище от толпы. Она не обращала внимание на сердитый шепот за спиной. Только этот шепот и нарушал внезапно наступившую тишину – все ждали ответа короля. Тот ли это Дэвид – человек, не откликнувшийся в свое время на ее мольбу о помощи?

– Объяснитесь, господа! Это серьезное обвинение как против сэра Ульрика, так и по отношению к нашей королевской милости.

– Мои друзья и я приехали, чтобы принести клятву верности вашему величеству, равно как и мой добрый друг, Оуэн Карадокский намеревался то сделать. Но по дороге в Лондон он сам, его семья и свита попали в засаду и были безжалостно убиты, в том числе и невеста этого негодяя.

Ропот пробежал среди знати и простого люда: оскорбительное обвинение потрясенным шепотом передавалось от одного к другому. Шум все нарастал, пока король не дал знак трубачам, чтобы звуком труб те призвали народ к порядку.

– Какое отношение случившееся имеет к Ульрику Кентскому?

– Воины, сраженные храбрым Оуэном в смертельной схватке, носили плащи цветов этого рыцаря, и где-то в городе есть очевидец преступления, мальчик по имени Эдвин!

Король повернулся к обвиняемому.

– Мы хотели бы услышать, что вы можете сказать на это, сэр. Вам известна участь, которая ждет предателей нашего дела, будь то война или мир. Не далее как вчера вы сказали нам, что ваша невеста находится в Лондоне и будет представлена нам сегодня вечером на пиру.

Рыцарь склонил голову.

– Да, ваше величество, я говорил правду.

– Тогда представьте доказательства, сэр! – самонадеянно усмехнулся Дэвид.

Не в силах отвести глаз от разворачивающегося у нее на глазах действа, Бронуин пристально смотрела на Ульрика Кентского, который повернул коня к выходу. «Что он задумал?» – терялась она в догадках, прекрасно понимая, что он не может представить леди Бронуин в качестве доказательства. Только один человек знал, что она жива.

Кровь отлила от лица и бросилась к пяткам, приковав ее к месту. Она не могла пошевелиться, даже когда удивленный взгляд упал на стройные ноги гнедого коня, приближавшегося прямо к ней. Биение сердца громом отдавало в ушах, все движения, казалось, замедлились.

Гигант в железных доспехах с ярким оранжево-голубым плюмажем на шлеме протянул к ней руку, и рука в железной, перчатке подхватила ее за пояс, а когда Пендрагон развернулся, Бронуин оказалась между небом и землей, беспорядочно махая руками и ногами. Она словно летела, чуть не разрываясь пополам под тяжестью собственного веса. Бряцанье доспехов заглушало шум крови в ушах. Они остановились перед королевским возвышением.

– Вот, ваше величество, – торжествующе выкрикнул Дэвид, – это тот самый мальчик, о котором я говорил!

Ульрик отпустил пояс, перехватывавший талию Бронуин, и она упала на колени, но прежде чем успела собраться с мыслями и встать на ноги, рыцарь уже стоял рядом, снова ухватив ее за пояс. Широко раскрытыми от страха глазами смотрела она то на суровое лицо короля, то на безликого человека в шлеме. Свободной рукой он поднял забрало, и на нее глянули знакомые золотисто-карие глаза.

– Вот моя невеста, ваше величество, жива и невредима, милостью божьей. Она стала сиротой из-за нападения разбойников на дороге, тогда как я выехал из Лондона в Карадок, чтобы ее встретить, но не застал в Карадоке и возвращался обратно в Лондон, случайно столкнувшись с нею на пути.

– Что за шутки? – усмехнулся Дэвид у Бронуин за спиной. – Это юноша, Эдвин, бастард Оуэна!

Ульрик Кентский сорвал шляпу с головы Бронуин и повернул ее лицом к рассерженному уэльсцу.

– Она провела нас обоих, Дэвид! Только на ночевке в Бате я обнаружил, что с нами путешествует юная леди…

Бронуин развернулась и сверкающими глазами глянула в насмешливые очи.

– … и узнал, кто она такая, – галантно закончил рыцарь.

– Не может быть!

Восклицание потрясенного Дэвида достигло слуха девушки, и в тот же миг Ульрик снял свой шлем и предстал перед нею. До сих пор не веря, что она так попалась, Бронуин рассматривала его чисто выбритое лицо. Золотистые кудри были теми же, но борода… исчезла.

– Я слышал мнение, что был бы привлекательнее без бороды.

Вместе с бородой исчез и простонародный говор. Все было хитростью! В сущности своей таким же предательством, как и то, что повлекло гибель ее родителей. Ведь он сразил ее сердце, которое ныло теперь от мучительной боли. Голос сорвался в недоверчивом возгласе:

– Вольф?

– Ульрик и означает Вольф, миледи! Я один и тот же человек, с бородой или без, но именно тот мужчина, что станет вашим супругом к концу недели, как вы и предложили прошлой ночью.

Бронуин пыталась преодолеть острую боль, перехватившую горло. Голос ее дрожал.

– Нет, сэр. Я обманулась, приняв за благородного человека бессовестного демона, погрязшего в обмане.

– Миледи!

– Уберите от меня свои руки! – прорычала Бронуин, отталкивая руку, протянутую, чтобы смахнуть единственную слезу, скользнувшую по щеке, несмотря на все ее усилия сдержаться.

Гнев и боль выделились из множества чувств, которые слышались в ее голосе, звучавшем с проникновенной страстью.

– Да я бы не вышла за вас замуж, будь вы единственным мужчиной на земле! Я не желаю выходить за вас замуж! – бросила она, с вызовом поворачиваясь к королю. – Можете повесить меня и выпустить мне кишки еще живой, но я не стану женой лживого убийцы… – рыдания прервали поток слов, усугубив унизительное положение, в котором она очутилась. – Я видела его воинов, ваше величество! – крикнула она, отбегая к королевскому возвышению, подальше от Ульрика Кентского. – На них были плащи его цветов! Они… они обезглавили моих родителей и невыразимо жестоко обошлись со служанкой, которую приняли за меня.

– Тогда почему же рыцарь предложил вам свою защиту, чтобы вы благополучно добрались до Лондона? – спросил Эдуард, выгнув бровь под своей королевской короной.

– Кто знает, какие дьявольские мысли бродят у него в голове? Он убил моих родителей! Я не покорюсь этому человеку, ваше величество!

Человек в голубом плаще развернул Бронуин к себе и резко встряхнул.

– Я не убивал ваших родителей, миледи! Клянусь Господом и святыми угодниками, я ничего не знал о предательстве! А клятвы, которые мы дали друг другу этой ночью…

Пощечина заставила его замолчать, плевок пополз по выбритой щеке.

– Вот что я думаю о твоем слове, Ульрик Кентский! – его имя она произнесла как самое грязное ругательство. – Цвета, ваше величество! На убитых разбойниках были плащи его цветов: оранжевый и голубой!

Прежде чем она успела понять, что происходит, тяжелый голубой плащ рыцаря окутал ее голову. Она вскрикнула и попыталась вырваться, но оказалась в железных объятиях рассерженного воина.

– Взгляните, ваше величество! Эта женщина носит мои геральдические цвета и поэтому, согласно данному ею слову, становится моей женой! – прорычал Ульрик, как лев.

Сходство со львом придавала ему и золотая грива волос, развевавшаяся на ветру.

Король дал своим приближенным знак подняться.

– Мы выслушаем все стороны в зале.

Повысив голос, король обратился к толпе, застывшей в ожидании:

– Мы объявляем Беркли победителем сегодняшнего дня! Турнир окончен!

Раздались возгласы, и возмущенные, и одобрительные. Бронуин высвободилась из плаща и следом за королем и его свитой направилась во дворец. Не оглядываясь, она сбросила плащ с плеч и прошла, ступая прямо по нему и сжав зубы, чтобы не потекли подступившие к глазам слезы. Какая насмешка судьбы: тот, кто заставил ее возжелать быть женщиной, оказался именно тем человеком, с которым она собиралась сражаться на равных!

– Бронуин, подожди!

Она слышала, Дэвид окликает ее, но продолжала идти, не оглядываясь.

– Бронуин!

– Как получилось, что храбрость вернулась к тебе, когда ты решил, будто я мертва, но, обнаружив меня живой, снова становишься слабаком и трусом, кем всегда ты и был?

– Бронуин, если бы я знал, что ты – это ты, то лично проводил бы тебя до Лондона и выступил бы против Ульрика вместе с тобой!

Бронуин остановилась.

– Тогда сделай это сейчас, Дэвид! – бесстрастно предложила она. – Вот он, снимает доспехи, пока мы с тобой разговариваем. У тебя есть шанс. Порази обманщика ради меня!

– Я не могу бросать вызов королю, миледи.

– Я не слышала приказа, запрещающего проливать кровь убийцы. Король велел лишь рассказать подробности на суде.

Дэвид смущенно оглянулся на Вольфа. Он шел, не сняв до конца доспехи, в окружении оруженосцев, которые пытались снять оставшиеся латы на ходу.

– Так я и думала! – горько усмехнулась Бронуин. – Ладно, я не боюсь смерти!

Оставив ошарашенного Дэвида, она выхватила кинжал, спрятанный за пазухой, и с яростным воплем кинулась на остановившегося рыцаря, нетерпеливо ждущего, когда же снимут с ног кожаные ремешки. Вытаращив от изумления глаза, оруженосцы, застыв, смотрели на хрупкую девушку в мужском платье, напавшую на дюжего воина.

Бронуин обрушилась на Вольфа, сбила его с ног и свалилась вместе со своим врагом, сплетясь с ним в объятии.

– Ты, лживый негодяй! – рычала она, карабкаясь ему на грудь и дотягивать клинком до его глотки, где розовела недавно выбритая кожа. – Ну, каково оказаться под ножом? Испытай-ка для разнообразия!

– Остановите ее! – отдал приказание король.

Однако дошли до сознания Бронуин лишь те слова, что произнес Вольф.

– Прикончите меня, миледи, если сможете.

Бронуин заглянула в мрачные глаза Вольфа, и ее охватило такое чувство, будто сердце вынимают у нее из груди. Он же увидел, помимо гнева, помимо холодной стали кинжала, которым сам и научил пользоваться, ее душу, обычно нежную и мягкую, но сейчас взволнованную и измученную. Хладнокровной убийцей Бронуин быть не могла. Он понял это прошлой ночью. Бронуин взяла себя в руки.

– Это ты был в комнате Ульрика, так ведь, Вольф?

– Надо же было посмотреть, насколько далеко зашла ваша ненависть, миледи! Теперь мы оба знаем, что в любви вы нуждаетесь больше, чем в мести.

– Но не в вашей любви, сэр!

Вольф не скрывал своих сомнений.

– Я тот самый человек, за которого вы поклялись выйти замуж, миледи, и предложили свою любовь. Только имя у меня другое, потому что на самом деле я Ульрик Кентский. Вольф – это прозвище, такое же, как ваше – дочь ворона.

Бронуин колебалась и уже не так решительно сжимала кинжал.

– Я могу пощадить вас, милорд, но ваш обман поразил меня, как были сражены мои отец и мать. Этого я никогда вам не прощу до конца своих дней. Проклинаю вас! И примите это во внимание, Ульрик Кентский: благосклонность судьбы мимолетна, а волку, или кому бы то ни было, всегда опасно вставать на пути у ворона.

Она увидела, как изменилось вдруг выражение лица Вольфа, став угрожающе-тревожным, но прежде чем смогла понять, в чем дело, или расслышать его громкое «нет!», один из стражников ударил ее по голове, и, теряя сознание, Бронуин уткнулась лицом Вольфу в грудь. Последовало головокружительное погружение во тьму, а она все пыталась удержать рукоять кинжала, каким-то образом исчезнувшего, как и тот человек, за которого она непроизвольно цеплялась, пока не была окончательно затянута в пустоту беспамятства.

 

ГЛАВА 10

Большой зал дворца гудел от голосов. Те, кто пропустил странное столкновение на ристалище, жадно слушали рассказы очевидцев. В это время противоборствующие стороны собрались в королевской комнате для судебного разбирательства. Их разделял длинный стол, во главе которого сидел король. Эдуард выслушивал каждую сторону по очереди, но Бронуин стало ясно, что ее и Дэвида король слушает лишь из вежливости. Королевское мнение склонялось… в пользу Ульрика Кентского.

Не хотелось даже смотреть на человека, так коварно завладевшего ее сердцем и телом. Она боялась вновь пасть жертвой теплого взгляда его глаз, который постоянно ощущала на себе. Очнуться в его объятиях от удара, лишившего ее сознания, было еще унизительнее, чем потерять самообладание и то слабое доверие, что у нее еще оставалось. Пока она приходила в себя, испытывая ужасную боль в голове, Вольф или, вернее, Ульрик, говорил о ней с его величеством, объясняя ее поведение и, в частности, переодевание в мужскую одежду, потрясением, полученным вследствие смерти родителей.

Его речь была так убедительна, что Бронуин сама почти поверила в слова лжи. Видит Бог, с тех мор как она отправилась с родителями в путь из Сноудонии, ей пришлось пройти через муки ада.

Она видела и испытала многое из того, от чего прежде была ограждена жизнью, защищенной от невзгод. Но без знакомства с наемником – ее врагом, сурово уточнила она – можно было бы и обойтись! Ведь преодолеть довольно значительную часть пути Вольф ей не помогал. Она рискнула проделать этот путь в одиночку, уповая на удачу и на благосклонность страшных лесных духов. Не раз в течение той ужасной ночи она боялась сойти с ума.

– Мы не думаем, что наличие геральдических цветов Ульрика Кентского на месте, где произошло убийство родителей леди Бронуин, является твердым доказательством его вины. Как наглядно продемонстрировал Ульрик, закутав леди в свой плащ, его цвета еще не сделали ее ему принадлежащей.

– Но разве не странно, что Ульрик ехал той же дорогой и в то же время, что и мой отец? – с вызовом спросила Бронуин.

Под оценивающим взглядом короля ей захотелось забраться под стол, так как она сознавала, насколько грязно и неопрятно выглядит, что совсем не подобает леди столь знатного происхождения, как она. Непричесанные волосы неукротимыми кудрями цвета воронова крыла обрамляли лицо, которое по контрасту казалось еще более болезненным и бледным, чем на самом деле. Даже обветренные губы стали бескровными, когда Бронуин оказалась перед человеком, поставившим на колени Ллевелина. Даже сидя за столом, Эдуард производил впечатление доблестного воина. Бронуин держалась с благородной осанкой, изо всех сил стараясь вести себя как владелица Карадока, несмотря на свой неприглядный вид.

Ульрик Кентский необычно мягким и терпеливым голосом дал ответ на ее вопрос:

– Ваше величество осведомлено о моей миссии в Уэльсе. В Карадоке произошли беспорядки, замедлившие строительство новой крепости. Из Карадока я торопился в Лондон на свою свадьбу, когда случайно вдруг встретил леди Бронуин в монастыре. Ввиду постигшего ее горя я решил, что будет лучше сохранить мое настоящее имя в тайне.

– Вы понимаете логику рассуждений рыцаря, миледи?

– От этого рыцаря я слышала многое, что потом оказалось неправдой. Почему я должна верить ему сейчас? – огрызнулась Бронуин. – Хотя мне не терпится узнать, что за надобность привела его в замок моего отца!

Сама того, не желая, Бронуин пошатнулась, и это не осталось незамеченным. Ульрик Кентский пристально посмотрел на нее, а стоявший рядом Дэвид поддержал по-хозяйски властной рукой. По знаку Эдуарда немедленно был принесен стул, чтобы усадить измученную леди.

– Ваше величество, может быть, лучше подождать, когда леди оправится? Как видите, ее силы на исходе.

Так как это предложение исходило от Ульрика, Бронуин возразила:

– Я отлично себя чувствую, ваше величество, и хотела бы услышать, что произошло в Карадоке.

Отбросив всякое сочувствие и мягкость, Ульрик жестко ответил:

– Трое моих каменщиков были жестоко убиты под покровом ночи. Их нашли с перерезанными глотками. На новых стенах Карадока кровью убитых были написаны угрозы и требования прекратить строительство крепости. Это так испугало других каменщиков, что они отказывались работать.

– А вы надеялись, что вас встретят с распростертыми объятиями, сэр? – со злобой спросила Бронуин.

– Я собирался лишь исполнить свой долг в качестве нового лорда Карадока, не более того.

– Так какое решение вы приняли, милорд? Посадить в тюрьму всех уэльсцев?

Лицо Ульрика стало угрюмо.

– Нет, миледи, я казнил по одному уэльсцу за каждого из моих убитых людей, и так будет продолжаться, пока не прекратится это безумие.

Бронуин прислонилась к кожаной спинке стула, ослабев от страха.

– Боже мой, со всех сторон мой народ подвергается несправедливым гонениям! Откуда вам известно, что именно казненные были виновны, сэр?

– Если они и не были виновны, то настоящие виновники будут страдать от осуждения своих соратников, и тогда уэльсец покарает уэльсца. Бессмысленная резня, в конце концов, будет остановлена.

– Волнуют ли вас бессмысленные убийства, Ульрик Кентский, или задержка строительства вашей новой большой крепости?

Бронуин подпрыгнула, когда кулак Ульрика обрушился на стол.

– Черт побери, женщина, мне надоело выслушивать обвинения, когда всем ясно, что все дело в фанатичном заговоре, заключенном с целью разрушить мир, к которому мы стремимся! Разве вы не видите, что сама ваша жизнь в опасности?

– Ульрик прав, миледи, – задумчиво подтвердил король. – Существует заговор, цель которого – нарушить установившийся между нашими народами мир. Вы и Ульрик – всего лишь жертвы этого заговора.

– Если это и так, то заговорщики не уэльсцы! Моя семья собиралась принести клятву верности нашему величеству, и я сама даже была готова выйти замуж за Ульрика Кентского, чтобы защитить от бед свой народ, но в ответ на нашу добрую волю англичане отплатили нам кровопролитием.

Король понимающе кивнул.

– Значит, если бы оказался найден тот преступник, что вздумал нарушить мир и посеять вражду между нашими народами, вы бы сочли правосудие свершившимся?

– Всем сердцем, сэр! Пошлите меня обратно в Карадок, и я под землей найду убийцу… с доказательством его вины!

Ульрик наклонился, опершись руками о стол. Его сверлящий взгляд не позволял Бронуин отказаться от своего вызывающего заявления.

– Тогда вернитесь туда моей молодой женой, миледи, и мы вместе добьемся справедливости. Сделайте это, чтобы защитить интересы своего народа, раз уж считаете мое правление несправедливым.

Как ловко была расставлена западня! Бронуин невольно шевельнулась под непроницаемыми взглядами короля и рыцаря. Она чувствовала себя, как кролик, бьющийся в силках, полумертвый от страха и отчаяния.

– В противном случае мне придется покинуть Лондон, чтобы взять дело в свои руки, и уж тогда я не стану обращаться к вам за советом, – продолжал Ульрик.

– Можно подумать, вы обратили бы хоть в каком-либо случае внимание на мое мнение! – усмехнулась Бронуин со скептическими нотками в голосе. – Нет, Ульрик, скорее вы преподнесли бы мне очередной урок!

– Миледи! – предупреждающе произнес Эдуард.

Подняв руку, он повелительно умерил громкость ее голоса.

– Вы вернетесь в Карадок с нашим благословением и под нашей защитой. Ваш отец ехал в Лондон, чтобы предложить нам свою верность и свою дочь. Мы обязаны обеспечить как ее защиту, так и подобающее замужество. Свадьба состоится, что и было предусмотрено ранее.

– Но ваше величество!.. – попыталась возразить Бронуин.

– Когда ваш народ увидит, что именно вы представляете его интересы в управлении делами края, то люди убедятся: правосудие вершится справедливо.

– Но…

– Брак означает верность. Англия и Уэльс отныне будут едины, как вы и ваш муж, – словно произнося приговор, король ударил скипетром о стол, не допуская дальнейших возражений. – Мы уверены, что вы двое будете достойной супружеской четой, которая праведно и плодотворно станет заботиться о благе короны.

– Дэвид! – в отчаянии Бронуин обратилась к последнему человеку, кто мог бы еще оказать ей поддержку, но тот лишь съежился под ее взглядом.

– Решение его величества полно мудрости, миледи. Я со своей стороны клянусь оказывать всяческую помощь сэру Ульрику, чтобы поскорее покончить с этим бессмысленным кровопролитием, в котором гибнут и уэльсцы, и англичане.

– Хорошо сказано, достойный рыцарь! – удовлетворенно подтвердил король. – Теперь давайте же веселиться! Свадьба – радостное событие.

Мужчины встали со своих мест, но Бронуин так и осталась сидеть, подавленная и расстроенная своей беспомощностью и крушением надежд. У всех была какая-то цель, только она одна чувствовала себя потерянной. Прежние счастливые времена были для нее в прошлом, а будущее не сулило ничего хорошего. Что делать? Бродить по дворцу с протянутой рукой, выпрашивая подаяние, пока не состоится свадьба, а потом идти об руку с королем навстречу своему жениху в этих лохмотьях?

Жалость к себе и горе слепили ей глаза, но она не хотела показывать своей печали ненавистным мучителям. Лучше бы она погибла вместе со своими близкими! Тогда ей не пришлось бы видеть эту насмешку в виде королевского правосудия, и не было бы боли в разбитом сердце?

Но что станет с ее народом, этими трудолюбивыми людьми, которым ее семья служила поддержкой и обеспечивала защиту? Эти люди нуждались в ней, она была им нужна – и не как сын с мстящей дланью, а как дочь, защитница и миролюбица. Им нужен мудрый правитель, не отягощенный безрассудной жаждой мести. И таким правителем может стать женщина – она!

– Извините, миледи, его величество приказал мне показать вам ваши апартаменты.

Бронуин оторвали от невеселых размышлений, и она последовала за слугой в большой зал. Десятки глаз устремились на нее, но она гордо подняла голову и шагала так, будто была одета в атлас и бархат, а не в грубую рваную шерстяную одежду.

К удивлению Бронуин ее привели в ту самую комнату, где она провела вместе с Вольфом предыдущую ночь. «Еще одна пытка!» – с горечью подумала «счастливая» невеста.

Оставшись в одиночестве, Бронуин стала бесцельно бродить по комнате. Кровать была застелена чистыми простынями, на столике стоял бокал со свежей водой. Огонь весело плясал в очаге. Отголоски смеха доносились из большого зала этажом ниже, а из внутреннего двора, куда выходило окно, слышались веселые крики. Весьма уютная комната – тюремная камера!

В конце концов, ничего не поделаешь: что случилось, то случилось. Она здесь по приказу короля, а не по своей воле. Неожиданно мелькнула мысль о двери, оставшейся незапертой. Бронуин пересекла комнату и потрогала засов. Однако при звуке открывшейся двери слуга, сидевший на скамье, вскочил на ноги.

– Что угодно, миледи?

Не требовалось большой чувствительности, чтобы уловить пренебрежение в голосе этого человека, отразившееся у него на лице. Теперь, предположила Бронуин, все королевство знает о стычке на ристалище и уэльской дикарке, напавшей на Ульрика Кентского.

– Ничего, я просто так выглянула.

Вернувшись в комнату, Бронуин подошла к скамье, стоявшей у окна, и открыла одну из деревянных ставней. В лицо ей пахнул холодный воздух, но по сравнению с дымным воздухом комнат дворца он казался освежающим. Во дворе находились фургоны бродячих комедиантов – красные, зеленые, голубые, желтые… Горожане, охочие до Рождественских развлечений, толпились вокруг фургонов, а в это время к небу поднимались соблазнительные запахи кушаний, разносимых торговцами.

Глянув прямо вниз; Бронуин разглядела навес лавчонки, примостившейся у стены башни. Навес лавчонки достаточно крепкий, чтобы задержать падение, размышляла Бронуин, начиная прикидывать, как бы вырваться из замка и избежать исполнения проклятого приговора. О, если бы можно было самой разобраться в том, что произошло в Карадоке!.. Она собрала бы верных слуг и выяснила смысл свершившихся убийств, прежде чем Ульрик снова настиг бы ее. И тогда она поклялась бы в верности королю, но все равно не произнесла бы брачного обета. И нет причины, почему бы так не сделать!

Грустный взгляд скользнул к кровати. Полотняные простыни были аккуратно подоткнуты под матрац, на котором всего лишь несколько часов тому назад она и телом, и душой отдавалась подлому обманщику. Как мастерски смешал он рай и ад, ложь и правду, сколь искусен был в любви! «Тристан и Изольда!» – презрительно усмехнулась Бронуин.

Во имя всего святого, Тристан не мог сопротивляться своей любви к Изольде. Он был околдован ею, а не полон похоти и сластолюбия, как Вольф… «Ульрик!» – вспомнила Бронуин. Два образа одного и того же человека никак не сливались в ее сознании. Дурманящая ложь… так легко ее было проглотить и как трудно из нее выпутаться!

Приняв решение, Бронуин закрыла ставни и подошла к постели, чтобы снять простыни, предполагая с их помощью спуститься с башни, как вдруг раздался громкий стук в дверь, заставивший ее вздрогнуть.

– Да?

– Его величество заказали ванну для вас, миледи. Можно войти?

Выбора все равно не было, и Бронуин открыла дверь слугам, которые внесли в комнату ведра с водой и вылили ее в принесенную деревянную лохань, достаточно большую, чтобы можно было сидеть в ней, согнув ноги в коленях. Воду пришлось приносить дважды, прежде чем лохань наполнилась до половины, обеспечив если и не роскошное, то уж во всяком случае, приемлемое купание.

«А купание мне не помешает! – подумала Бронуин, забирая у служанки полотенца и собираясь отослать девушку. – От меня несет лошадьми и Бог знает чем еще!» И потом, делу не повредит, если убежит она из дворца чистой. Все равно нельзя предпринимать побег в дневное время, не привлекая внимания. Когда стемнеет и внутренний двор станет освещаться лишь факелами, вот тогда можно будет попробовать сбежать.

– Меня зовут Мириам, миледи. Камердинер его величества назначил меня прислуживать вам.

Когда же в последний раз ей помогали одеваться или мыться, если не считать того случая с Вольфом? Бронуин благосклонно отнеслась к служанке.

– Выкупаться! Это было бы замечательно, Мириам. Я так устала, что и пальцем пошевелить не могу, не то чтобы вымыться, как следует, в чем очень нуждаюсь. Слишком долго я изображала из себя мальчишку!

Мириам была приятной девушкой. Раньше она жила на ферме в крае, граничащем с Уэльсом, но потом ей захотелось вкусить жизни во дворце, и она стала прислуживать знатным дамам. Появилась Мириам в замке короля совсем недавно и должна была быть приставлена к одной из придворных дам для постоянной службы. Речь и манеры обычной прислужницы девушка приобрела без особых усилий. Со своими темно-каштановыми волосами, красивыми волнами, спускавшимися до пояса из-под чепца с оборками, и в платье, явно свидетельствовавшем о благосклонности какого-то знатного господина, она была очаровательным украшением дворца короля.

– Что случилось с вашими волосами, миледи? Такая прическа больше подходит пажу, чем девушке, – озабоченно спросила Мириам, взбивая душистую пену. – Разбойники, убившие ваших родителей, обрезали вам волосы?

Бронуин прикрыла глаза, потому что Мириам начала массировать большими пальцами основание шеи. Вместо того чтобы осадить служанку, которая извинилась сразу же, как только сообразила, какую бестактность допустила, Бронуин расслабленно облокотилась о край лохани.

– Легче ухаживать за волосами, когда они коротки. Моя бабушка тоже обрезала свои волосы.

– Но длинные волосы – гордость женщины, миледи.

– Без сомнения, тебе это сказал какой-нибудь мужчина!

– Нет, миледи, моя собственная бабушка любила это повторять. И все же я могла бы попробовать придать вашей прическе более… женственный вид, – тактично предложила Мириам. – С этими вьющимися от природы кудрями, используя ленты, я может быть и небольшую косу, мы…

Бронуин невесело усмехнулась.

– Лучше уж, если прическа будет соответствовать моим лохмотьям.

– Но вы слишком прекрасны, чтобы прятать свою красоту под мужской одеждой! Ведь вам потребуется все ваше обаяние, чтобы понравиться своему нареченному в постели, после того как вас свяжут узы брака.

– Как будто я этого хочу!

Кукольное личико Мириам выразило недоверие.

– Право же, миледи, уж не ослепли ли вы? Благосклонности сэра Ульрика ищут все дамы, и замужние и незамужние. С тех пор как прошел слух о его женитьбе, для них настали печальные времена, Я не удивлюсь, если выяснится, что это какая-нибудь ревнивая дама при дворе подстроила несчастье с вашей семьей, чтобы вы не прибыли в Лондон.

– В таком случае, у нее извращенное понятие о способах достижения внимания возлюбленного, раз на месте преступления были оставлены плащи геральдических цветов Ульрика, чтобы свалить вину на него.

Служанка сделала гримаску:

– Да, об этом я не подумала.

Ее округлое личико снова оживилось:

– Может быть, это какой-нибудь ревнивый муж? Бог знает, сколько их тут!

Заметив, что Бронуин проявляет живой интерес к беседе, девушка прикрыла рот рукой.

– Ой, пресвятая дева Мария, извините, миледи! Все это происходило, разумеется, до вашей помолвки.

– У этого рыцаря повадки мартовского кота, Мириам. Я сама в этом убедилась.

– Ох, – смущенно откликнулась служанка. – Тогда прошу прощения, миледи. Больше не скажу ни слова.

Мириам замолчала, а Бронуин поймала себя на том, что стала болтать с совершенно незнакомой девушкой. Может быть, от чувства вины перед служанкой за то, что чуть не обратила на нее свое раздражение, или просто потому, что обрадовалась, найдя при королевском дворе сочувствие в незнакомом ей мире английской знати? Но, так или иначе, она вдруг принялась рассказывать о своем путешествии с наемником по имени Вольф. По ходу повествования не раз Бронуин смеялась вместе с Мириам над неловкими ситуациями, в которые попадала в мужской компании девушка, выдававшая себя за мужчину.

– Да, конечно, мужчины – двуличные люди, – согласилась служанка, принимаясь тереть спину Бронуин. – Я об этом знаю по своим братьям. Теперь так рада, что избавилась от их грубого обращения и от них самих! Остается только пожалеть девушек, пострадавших по вине мужчин.

– Или от их обманчиво-привлекательного облика! – мрачно добавила Бронуин.

Некоторое время они молчали, потом первой заговорила Мириам.

– А он красив, правда, миледи… лорд Ульрик? По крайней мере, не похож на большинство мужчин. Не пристает к девушкам, если они того не желают. Женщины сами охотятся за ним. Как бы мне хотелось видеть лицо его милости в тот момент, когда он обнаружил, что вы девушка, а не парень, над которым он посмеивался!

Ну, уж нет! Она сама, это точно, не добивалась благосклонности Вольфа, подумала Бронуин, отвлекаясь от беседы, но ее чрезмерно взволновал тот факт, что Ульрика преследуют женщины. Однако он сам залез к ней в бассейн и слился с ней в поцелуе. Он сам последовал за нею в Лондон и спал рядом на сене. Он сам… Бронуин смущенно глянула на постель. Затруднительно было определить, кто больше был виноват в безумствах минувшей ночи. По правде говоря, она сама была виновата не менее него. «Шаг на небеса – падение в ад», – размышляла Бронуин, пытаясь проглотить ком, вставший в горле. Проклятие, без сомнения, из-за Карадока Ульрик преследовал ее!

– В этом дворце девушке трудно сохранить свою невинность, если вы понимаете, что я имею в виду, – продолжала болтать Мириам, не замечая отрешенного вида Бронуин. – Некоторые думают, что достаточно красивого платья и пучка лент в обмен на благосклонность в постели. Мне кажется, подарки облегчают их совесть. Когда я покидала ферму, то думала, что двор с его знатными людьми – это что-то особенное, но клянусь, знатные господа еще хуже незнатных! Как вы сказали: для знатных дам у них одно лицо, а для бедной служанки? – Мириам прервала свою обличительную речь, так как раздался стук в дверь. – Это, должно быть, швеи, которых прислал его милость.

– Швеи?

– Дайте нам еще несколько минут, и леди будет готова! – крикнула Мириам, беря на себя смелость, ответить за госпожу. – Его милость хочет видеть свою невесту одетой, одетой соответственно ее положению, миледи. Уверена, та одежда, – показала она кивком на мальчишеское одеяние, валявшееся на полу, – была слишком груба для вашей нежной кожи и вызывала немилосердный зуд.

– Во имя Господа, если он думает, что может купить меня… – возмущение Бронуин потонуло в потоке воды, которую выплеснула Мириам ей на голову.

– Миледи, его милость собирается жениться на вас. По крайней мере, таким образом, он оказывает честь тем дарам, что вы ему принесете.

Бросив взгляд на девушку, приподнявшую кончиками пальцев юбку своего розового платья, Бронуин отказалась от тирады, которую уже собралась, было произнести. Она была так озабочена своими злоключениями, что не вслушивалась в слова Мириам. Тем не менее, обстоятельства, в которые попала эта девушка, были предельно ясными.

– Тебя принудили к потере невинности, не так ли, Мириам?.

Щеки девушки залил румянец, более яркий, чем розовый цвет ее платья.

– Такова участь простых девушек, миледи. Я не жалуюсь, поверьте. В один прекрасный день какой-нибудь слуга возьмет меня в жены, и тогда я буду ограждена от подобных посягательств. А теперь давайте вытремся, а то продрогнете. Ей-богу, такое впечатление, будто здесь открывали окно.

Мириам завернула Бронуин в одеяло и принялась расчесывать ей волосы гребнем. Швеи послушно вернулись спустя некоторое время. В течение целого получаса невесту Ульрика Кентского щипали и кололи булавками, а старшая мастерица обращалась с нею так, словно делала одолжение. Более того, эти женщины болтали о ней друг с другом, словно она не могла их слышать.

В конце концов, Бронуин не выдержала. Уже достаточно было того, что она слишком смирно стояла во время примерки! Бронуин устала, голова раскалывалась от боли, терпение истощилось. Она сердито отстранилась от женщины, подворачивавшей подол платья, которое швеи подгоняли по ее фигуре.

– Позвольте, миледи! – резко потребовала старшая мастерица.

– Вон! – прорычала Бронуин, не обращая внимания на рассыпавшиеся булавки, удерживавшие на ней платье. – Хватит с меня ваших оскорблений! Скажите Ульрику Кентскому, что или он возьмет меня в жены в одном платье, или не возьмет вовсе! В Карадоке у меня полно одежды, и мне ничего не нужно, кроме одного платья, чтобы добраться до дома.

– Но, миледи, ваше подвенечное платье…

– Вон! – Бронуин освободилась от платья и швырнула его старшей мастерице. – Я сама решу, что надеть на свадьбу!

– Но…

Женщина заверещала, так как Бронуин, оставшаяся лишь в тонкой рубашке, опустила ведро в лохань с остывшей водой для купания. Понимая, что уэльская дикарка в случае неповиновения непременно осуществит задуманное, швеи быстро собрали свои принадлежности и с криком бросились к двери. Когда дверь за ними с грохотом захлопнулась, Бронуин поставила на пол послужившее ей оружием ведро, полное воды, не обратив внимания на выплеснувшуюся через край воду.

– Знаете, это не поможет!

Бронуин совсем забыла о Мириам. Служанка сидела у огня с легкою усмешкой на лице, словно проявление невоздержанности хозяйки доставило ей некоторое удовольствие.

– Почему это?

Мириам встала и расправила юбку.

– У меня есть лишнее платье, которое я могу вам одолжить, если одежда, предложенная сэром Ульриком, оскорбляет вас, но нехорошо отвергать подарки мужчины, это только его рассердит. К тому же, не можете вы ходить голой, и носить лохмотья вам тоже не пристало, – резонно заметила она. – Позвольте принести мое платье и причесать вас.

Бронуин покачала головой.

– Я тебе благодарна, Мириам. Правда, благодарна, но сейчас все, что мне нужно, это отдохнуть. Голова так болит, будто меня лягнула лошадь.

– Я принесу вам подогретое вино и…

– Ты уже достаточно потрудилась! Сейчас я бы поспала… пожалуйста, оставь меня одну.

Мириам с готовностью присела в поклоне.

– Хорошо, миледи. Но ужин вам принести?

Еда потребуется для побега, устало подумала Бронуин.

– Да, и побольше хлеба. Я люблю хлеб и просто умираю от голода.

Служанка подбросила дров в огонь и ушла, а Бронуин опустилась на мягкий матрац, измученная совершенно. Она слишком устала, чтобы добраться с кинжалом до Вольфа, размышляла Бронуин, натягивая на себя покрывало. Сон восстановит бодрость духа и силы, и тогда, после ужина, она набьет карманы хлебом и прочей едой, свяжет простыни и спустится из окна башни. К тому времени как ее хватятся на следующее утро, она уже будет на пути домой? – в Карадок.

 

ГЛАВА 11

Раскат грома вырвал Бронуин из глубокого сна, в который она погрузилась. По крайней мере, ей показалось, что именно гром ворвался в полутемную комнату. Удивляясь грозе в декабре, она сбросила покрывало и босиком подбежала к окну, чтобы посмотреть на поразительное явление природы. Однако, к ее разочарованию, ставни невозможно стало распахнуть. Более того, она поняла происхождение громоподобного звука – он доносился теперь из оставшегося незакрытым узкого отверстия.

Бронуин разразилась ругательством, предназначенным для ушей тех людей, что сейчас забивали ставни снаружи, но прочувствованная отповедь была обращена непосредственно к Ульрику Кентскому. Вне себя от гнева – путь к свободе так легко отрезан! – она схватила свою потрепанную одежду и швырнула в окно, дав хоть какой-то выход негодованию. Во имя всех святых, пусть слуги узнают, как она возмущена! В полном расстройстве подхватила Бронуин и ведро, чтобы усилить эффект от метания различных предметов во врага. В этот момент в поле зрения попала знакомая фигура – Ульрик стоял, опершись о стену, и с интересом наблюдал за ней.

– Негодяй! Мне бы следовало…

– Мне бы следовало положить вас на колено, как провинившуюся упрямицу, и выбить из вас неразумное настроение, но если вы, миледи, сможете успокоиться, то я воздержусь от таких крайних мер.

Сжав кулаки, Бронуин подавила неистовое желание заметаться по комнате, проклиная несчастья всей своей жизни.

– Черт бы побрал тебя, подлый мерзавец! Почему вы с королем просто-напросто не повесили меня и не покончили со всем этим? Кажется, в этом и состоит ваше правосудие.

– Вы больше мне нравитесь живой, миледи, и именно таковой и понадобитесь.

Если Бронуин могла сомневаться в тоне, каким это было сказано, то в значении долгого изучающего взгляда, охватившего ее с ног до головы, ошибиться было невозможно. Она плотнее запахнула рубашку, не сознавая, что лишь подчеркивает изгибы тела, которые до этого оставались соблазнительными тенями, просвечивавшими сквозь складки тонкой ткани в свете очага за ее спиной. Огонь словно вырвался из очага и охватил ее ноги, заставив все тело пылать, тая под спокойным и пытливым взглядом Ульрика.

– Хорошо ли вы отдохнули?

– Ха, забавно, что вы изображаете заботу о моем здоровье именно сейчас, когда провалилась ваша затея лишить меня жизни!

Ульрик поднялся с обтянутой кожей скамьи, на которой сидел. Его тень становилась все больше по мере того, как он приближался к Бронуин.

– Да, провалилась чья-то затея убить вас, миледи, но, клянусь, это была не моя затея! Мне нужна теплая и желанная невеста, а не холодная, как камень, покойница.

– Если бы у меня был другой выход, то вы бы ничего не получили.

– Именно поэтому я и приказал забить ваши окна.

Хотя эти слова глубоко оскорбили Бронуин, улыбка Ульрика свела на нет неблагоприятное впечатление. Это была та самая озорная улыбка, которой Вольф столь успешно пользовался, увлекая Бронуин в постель – именно к постели спиной она сейчас и стояла. От его улыбки все ее тело вспомнило сладкую муку, последовавшую за улыбкой.

– У вас слишком красивая шея, чтобы безрассудно погубить столь великое ваяние матери-природы.

– Нет!

Бронуин сгребла подушку, держа ее перед собой, но для Ульрика – человека с взглядом таким же неземным, как золотистые очертания мужественных скул, подсвеченных огнем очага, – это не было преградой. Но как мог демон выглядеть столь божественно? Он был похож на одного из ангелов в соборе, у которых так же развевались львиные гривы, обрамлявшие красивые и благородные черты лица.

– Я закричу! – пригрозила Бронуин, извиваясь в его объятиях, в то время как он обхватывал ее за талию и приподнимал.

Сердце билось, как крылья птицы, попавшейся в сеть. Бронуин откинулась, отстраняясь от Ульрика, казавшегося более молодым и изысканным, чем Вольф. Он молча наклонялся к ней, чтобы поцелуем заставить замолчать. Хотя она и пыталась отразить натиск, все же невольно сдалась, почувствовав прогибающийся матрац у себя под спиной. Дыхание остановилось, когда взгляд погрузился в глаза, где, казалось, мерцали угли очага. Вспышка огня, расплавляющего тело, взметнулась между ними, но была резко потушена торжествующим львиным рыком.

– Прекрасно! Дамы, можете войти! Леди Бронуин смягчилась, не так ли, любимая?

Верхняя губа Бронуин изогнулась, она пыталась освободиться от головокружительной близости прижавшегося к ней мужского тела.

– Почему вы…

– Дорогая, вам полагается стоять смирно, пока примеряют наряды, достойные такой леди, какой вы являетесь. Не стоит изображать из себя дикарку, иначе мне придется держать вас, чтобы эти добрые женщины выполнили мое поручение.

Ноздри Бронуин трепетали, а в глазах сверкали голубые молнии летней грозы. Ульрик отстранился от нее, чтобы оставить с робко приближавшимися швеями, и Бронуин нашла в себе силы сохранить хоть какую-то видимость достоинства, но, представ перед мастерицами-швеями, она не притушила непримиримый огонь во взгляде.

– Хорошо, займитесь делом и сшейте платье, которое понравилось бы и жениху, и невесте, – приказала Бронуин.

Одна из девушек осмелилась хихикнуть, сбросив маску суровости, но сразу же осеклась под строгим взглядом госпожи.

– Как пожелаете, миледи, – поспешно согласилась она.

Бронуин оглянулась через плечо.

– Вам что, больше делать нечего, сэр? Может быть, поваляетесь после обеда в постели с какой-нибудь женщиной?

– О, нет! Я не в состоянии. Ваш пылкий характер ослепляет меня, как огонь. И вообще, я собираюсь отослать от себя всех женщин.

Бронуин испытала большое облегчение от обезоруживающих слов своего мучителя и уже подготовила язвительный ответ, как раздался звон посуды, посыпавшейся на каменный пол. Мириам в ужасе застыла на пороге и смотрела на жениха, как бы не веря своим глазам. Остатки ужина хозяйки рассыпались у ее ног.

– Сэр, какое безумие вы совершаете? Разве вы не знаете, что видеть жениху невесту до свадьбы в подвенечном платье – плохая примета?

– Какого дьявола ты вмешиваешься, девушка? – проворчал Ульрик.

Он не привык к чьему-либо неодобрительному тону, тем более простой служанки, и ему совсем не хотелось отвлекаться по пустякам, когда требовалось выиграть сражение со своей будущей женой, хотя, впрочем, он и так уже насладился победой.

– Мириам – моя служанка! – с вызовом ответила Бронуин, беря под защиту девушку, склонившуюся под взглядом лорда. – Король назначил ее мне в услужение, – она вызывающе подняла тонко очерченную бровь. – Если я буду вашей женой, то это самое меньшее, чем я могу располагать, потому, как вы убили моих прочих слуг!

Лицо Ульрика побагровело. Еще немного, и его нареченная ощутила бы самые печальные последствия своего вызывающего поведения, но нет, он не перережет это нежное белое горло, хотя мысль об этом и показалась ему весьма соблазнительной.

– Черт бы тебя побрал, женщина, я…

Не успела Бронуин, окруженная женщинами, и шагу сделать, чтобы не попасть в руки этого гиганта, как Мириам встала у него на пути.

– Постойте, сэр, умоляю! Вы же видите, моя хозяйка не в себе! Да и какая женщина выдержала бы это! Совсем недавно она лишилась родителей и была вынуждена жить среди взрослых мужчин под видом обычного парнишки.

Терпение Ульрика иссякло, и он протянул руку к нахальной девице, но она лишь упала к его ногам в море своих розовых юбок.

– Терпение, милорд! Только в этом нуждается миледи!

– Миледи испытывает терпение самого Юпитера! В чем миледи действительно нуждается, девушка, так это в сильной руке.

– И в добром сердце, сэр! Не секрет, что оно у вас именно такое.

С одной недовольной женщиной поладить нелегко, но если добавить еще и такой нежный и рассудительный голосок другой, то ни один, даже самый опытный в подобных делах мужчина вынести этого не сможет. Как только удалось Бронуин заполучить такого союзника?

– Собачья душа, да пропусти же ты меня, пока я тебя не затоптал, девушка! Я совсем не собираюсь чинить вред леди.

– Тогда предоставьте ее моим заботам, сэр, – ответила Мириам, поднимаясь с колен. – Кто может понять женщину лучше другой женщины, милорд?

Ульрик бросил поверх головы служанки на Бронуин молчаливый взгляд. Несмотря на простоту нижней рубашки и недошитое платье на стройной фигуре, всем своим существом она уже стала новой леди Карадок.

– Сомневаюсь, что сам Всевышний понимает, что за мысли роятся в этой головке, но пусть будет так, девушка. Однако предупреждаю, если только я услышу, что твоя хозяйка улетела, как чайка, то сочту вас обеих виновными! Понятно?

Мириам с готовностью кивнула, но Бронуин лишь обменялась угрожающими взглядами со своим женихом.

– Миледи! – взмолилась Мириам.

Бронуин смилостивилась и дала понять, что соглашается, но по ее тону можно было догадаться: согласие вынужденное.

Хорошо! В преддверии скорой свадьбы седьмой сын Кента заказал для невесты дюжину новых платьев из тканей, которые он приобрел на востоке. Согласившись, скрипя сердце на примерки, Бронуин не могла не восхищаться красивым сочетанием бархата, расшитой парчи и кружев, не говоря уже о тафте и шелках. Следовало признать, это был гардероб, достойный королевы! Ее свадебное платье из серовато-синего шелка с золотой вышивкой и такой же фатой, как та, которую бедной Кэрин пришлось надеть в свой смертный час, не выдерживало никакого сравнения с повседневными платьями, сшитыми по меркам, снятым старшей мастерицей.

Воспоминание о погибшей служанке омрачало настроение Бронуин, и когда потребовалось выбирать отделку платья из имеющегося разнообразия, воодушевление прошло окончательно. Оставив все на усмотрение старшей мастерицы, Бронуин занялась ужином. На принесенном Мириам подносе высилась горка ухе ненужного для побега хлеба, который она поклялась весь до крошки съесть. Как солдат, оценивающий обстановку после отступления, Бронуин обдумывала положение дел. Она потеряла родителей и человека, в которого была влюблена, но все еще оставалась владелицей Карадока. Хотя она и не доверяла Ульрику Кентскому, король приказал ему принимать ее советы во внимание… если она станет женой этого мерзавца. Не будучи уверенной, во всем остальном, она убедилась, что английский король хочет мира между Англией и Уэльсом.

Хотя Ллевелин сохранял свой титул только в течение своей жизни и не имел права передавать его по наследству, а его владения уменьшились наполовину, принц Уэльский все же оставался верховным правителем своих земель. Из болтовни швей Бронуин поняла, что Ллевелин и король пришли к соглашению относительно освобождения невесты принца при условии принесения Ллевелином клятвы верности.

Они проиграли войну, размышляла Бронуин, но не все потеряно. У нее еще есть возможность помочь своему народу, оставшись законной владелицей Карадока… а еще у нее появился новый союзник! Друзья-уэльсцы не пришли в свое время ей на помощь, но бедная английская служанка бросилась ее спасать, встав на пути разъяренного Ульрика Кентского. Это был отважный поступок, которым Бронуин не могла не восхититься. Сама она была готова бежать, несмотря на булавки, куски ткани и прочее, когда он двинулся на нее из другого конца комнаты, пыхтя, как рассерженный бык. Нужно будет спросить короля, нельзя ли ей взять Мириам с собой в Карадок… если, конечно, девушка сама захочет поехать с нею.

– Конечно, поеду! – ответила служанка, когда на следующее утро Бронуин спросила ее об этом. – Для меня большая честь служить такой замечательной леди, как вы. К удивлению Бронуин девушка рухнула на колени и припала к рукам госпожи.

– У нас много общего, миледи, хоть мы и неравны по положению, но обе мы жертвы двуличия мужчин.

– Встань, Мириам! Мне не нужна раболепствующая служанка. Когда кто-то заискивает и подлизывается, всегда возникает мысль, что у этого человека нечиста совесть и какая-то тайная вина гложет душу.

Бронуин помогла Мириам подняться. Сердечная улыбка играла на ее устах, как первый лучик надежды, забрезживший в, смутной судьбе, унесшей ее вдаль от любимого Карадока.

Служанка робко ответила:

– Если у меня и есть тайная мысль, миледи, то только мысль стать лучше.

– В этом нет ничего постыдного, Мириам. Все мы должны стремиться стать лучше, хоть я и сделала шаг назад, надев на себя вот это, – Бронуин кивком указала на мальчишеские одежды, которые она швырнула вчера в заколоченные ставни. – Думаю, все же придется попросить тебя одолжить мне платье.

– О, нет, миледи! – воскликнула служанка с радостно заблестевшими глазами. – Совсем забыла сказать вам! Я побывала в комнате швей – забрала одно ваше платье. Они работали всю ночь, но зато теперь у вас есть приличный наряд для сегодняшнего пира, во время которого милорд представит вас своим родным.

Бронуин побледнела. Ульрик же – седьмой сын!

– Черт побери, сколько же у него родных – прошептала она, словно говорила о демонах, а не о будущих родственниках.

– О, Кенты – это целый семейный клан, но они не смогут не полюбить вас… если, конечно, вы будете держать себя в руках.

– Могу себе представить!

В самом деле, Бронуин могла представить себе, что подумают родные Ульрика о ней, уэльском тельце на заклание, которого приносят в жертву их сыну – рыцарю, приобретающему во владение ее земли. Понимая, насколько ценен совет, данный Мириам, Бронуин с запинкой проговорила:

– Я сделаю все возможное, чтобы произвести на них благоприятное впечатление.

– А я постараюсь, чтобы вы выглядели как ангел с волосами цвета воронова крыла.

Несколько часов спустя Бронуин была еще больше, чем прежде, поражена ловкостью рук служанки. Девушка просто сотворила чудеса с ее непослушными кудрями, и Бронуин не стала надевать вуаль и шапочку, присланные вместе с новым платьем. Нижнее платье было так красиво, что не хотелось прикрывать его верхним – из бледно-голубого шелка, отороченным белым мехом с вкраплениями серого вокруг выреза и на узких разрезах рукавов. Честное слово, в этом платье она выглядела бы принцессой даже с не уложенными в прическу короткими волосами! Англичанки знают, как преподнести свою красоту наилучшим образом и скрыть отсутствие оной! Если бы мать могла ее сейчас видеть!

Хотя Бронуин и была довольна старанием служанки и плодами ее усилий, но волновалась она нею вторую половину дня. Если бы на полу лежал ковер, она истерла б его, потому как без устали расхаживала по комнате в мягких туфлях из козловой кожи, которые Мириам раздобыла у одной из мастериц, больше всех стремившихся угодить будущей леди Карадок своим рукоделием. Пребывая в таком возбужденном состоянии, Бронуин боялась испортить платье дурным запахом пота, несмотря на душистый тальк и прохладный воздух и комнате. Опасаясь помять платье, она ни разу не присела… да и не смогла бы усидеть на месте.

Наконец, вся, сияя, появилась Мириам.

– Леди Кент прислала меня за вами, миледи!

Бронуин показалось, будто все внутри из нее вдруг выпало на холодный пол, и сердце в том числе.

– Как я выгляжу?.. То есть, конечно, до матери Вольфа… Ульрика… мне дела нет… но что подумают обо мне придворные?

– Вы похожи на обворожительную черную птицу, миледи, – уверила ее служанка, наклоняясь, чтобы ущипнуть щеки молодой дамы, сделав их румяными.

«Обворожительная черная птица», – с надеждой повторила про себя Бронуин, проходя по коридорам, освещенным факелами. Она предполагала, что девушке известно уэльское значение ее имени, раз та жила на границе с Уэльсом. Бронуин улыбнулась, еще раз порадовавшись, что нашелся для нее хоть один друг в этом чуждом мире.

Через открытые ставни окон коридора проникал свет, но от ледяных сквозняков, причиной которых и были открытые ставни, пробирала дрожь. Из-за дыма факелов было трудно дышать. Сердце отозвалось на стук Мириам в двустворчатую дверь комнаты, явно большего размера, чем та, которую отвели ей. Мысль об оскорбительном пренебрежении не пришла Бронуин в голову, волновала ее лишь предстоящая встреча с матерью златовласого рыцаря, который вскоре должен был стать лордом Карадока.

– Войдите!

Это не был голос чудовища, но теплоты в нем было не больше, чем в переходах дворца, полных сквозняков. Мириам вошла в комнату первой, чтобы объявить о приходе своей госпожи.

– Леди Бронуин Карадокская пришла навестить вас, миледи!

– Хорошо, войдите же, дитя мое! Нам не терпится взглянуть на вас!

«Нам», – рассердилась Бронуин, удивляясь самонадеянности женщины, требующей королевского обожествления своей персоны. Однако молодая дама подавила возмущение, взметнувшееся в душе, и вошла с таким величественным видом, какой только смогла принять. «Нам» произнесенное леди, находящейся в комнате, получило свое объяснение: здесь собралось не менее двенадцати женщин, одетых так же богато, как и она, и воззрившихся на нее, словно на голове у вошедшей росли рога.

Даму, перед которой Бронуин присела в вежливом реверансе, не требовалось представлять. На этот раз Бронуин порадовалась, что мать настояла на том, чтобы она обучилась самым изысканным манерам. Чем больше Бронуин всматривалась в мать Ульрика, тем больше проникалась необыкновенной силой ее натуры. Величественной даме недоставало лишь копья и щита, чтобы посрамить легендарную Боудику, отважную кельтскую женщину, сражавшуюся с римлянами во времена их вторжения.

Гладкий лоб с тонкими золотистыми бровями, сейчас задумчиво выгнутыми, статная фигура – все выдавало в ней мать Ульрика Кентского. Головная повязка, прикрывавшая золотистые волосы, обрамляла лицо с заостренным подбородком. Серьезный вид дамы приводил в смущение Бронуин и мешал обратиться к ней с приветствием.

– Ей-богу, она совсем малышка! А язык есть у тебя, девочка?

Именно снисходительного тона и не хватало Бронуин, чтобы избавиться от молчаливости!

– Да, миледи, хотя и не такой отточенный годами, как ваш.

– Какая наглость! – нахмурилась одна из дам, сделавшая шаг вперед, чтобы получше рассмотреть Бронуин. – Однако чего же еще можно ожидать от уэльской девчонки!

– Да, – решила дать отпор Бронуин, – мы славимся тем, что в долгу не остаемся, платим той же монетой.

На мгновение ей показалось, что каменное лицо матери Кента дрогнуло, оживилось весельем.

– Это тетя моего Ульрика, леди Мейв. Остальные, здесь присутствующие – мои невестки Элизабет, Анна, Каролина, Элионор, Мэри…

Имена назывались так быстро, что ряд женщин, приседавших при упоминании их имен, напоминал перекатывающуюся волну. Из этого перечисления Бронуин сделала вывод, что из семерых братьев Ульрик женится шестым. В комнате были и другие женщины, родственницы леди Кент, но Бронуин не могла запомнить ни их имен, ни имен невесток. Только леди Кент и леди Мейв притягивали ее взгляд.

– Можете раздеться за этой ширмой, миледи, – предложила леди Кент и обратилась к Мириам: – Помоги своей госпоже, а потом удались.

Бронуин готова была бурно возразить, но Мириам увлекла ее за разрисованную ширму, прежде чем ее госпожа успела прийти в себя от потрясения.

– Что это значит? – спросила она у девушки, принявшейся расшнуровывать платье, которое Бронуин со столь необычным для нее усердием старалась сохранить в безупречном виде.

– Ничего особенного, миледи! Неужто вы думаете выйти замуж за лорда Ульрика, не подвергнувшись осмотру его матери и родственников?

– Не будет этого!

– Миледи, – прошептала Мириам, стараясь увещевать свою хозяйку, – это обычное дело! Вполне естественно, что ее милость хочет быть уверена в вашем здоровье и, соответственно, здоровье наследников ее сына.

Проклятье! Бронуин вспылила, гнев охватывал ее все больше, несмотря на мягкие увещевания Мириам. Вольфу не потребовалось, чтобы мать осмотрела ее, прежде чем он заключит ее в объятия! Собачья смерть, какие еще унижения придется ей перенести?

Бронуин потребовалась вся сила воли, чтобы выйти из-за ширмы под приободряющие уговоры служанки и направиться к матери Ульрика так, будто ей не пришлось раздеться донага. Плохо скрытые смешки со стороны будущих родственниц-невесток, которые, по словам Мириам в свое время подверглись такому же осмотру, не способствовали умиротворению Бронуин. Она вздрогнула, когда тетка Ульрика ущипнула ее за талию.

– Какая тоненькая! Тебя, наверное, совсем недавно отняли от груди, а, девочка?

– Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались, как к «миледи», потому что занимаю я положение не ниже вашего, леди Мейв, – будучи раздетой, Бронуин испытывала странную потребность в уважении, особенно по той причине, что окружившие ее женщины были закутаны в зимние шубы и плащи.

Она удивлялась, как это они не падают в обморок от тепла, исходящего от огня, пылавшего в очаге. Сама она, привыкшая к суровым зимам Уэльса, чувствовала неудобство только от повышенного внимания к своей персоне, но никак не из-за холодного воздуха.

– Думаю, мой сын будет доволен, – леди Кент сделала Бронуин знак повернуться. – Дай мне посмотреть на тебя сзади, девочка.

Сжав зубы, Бронуин повиновалась, устремив пылающий взгляд на ряд молодых женщин, мстительно высматривая ту, что хихикнула. Прикосновение ледяных рук заставило ее отскочить. «Собачья душа, да эта женщина просто ходячий труп», – подумала Бронуин, возмущенно уставившись на леди Кент.

– Твои бедра достаточно широки. Тебе легко будет рожать детей.

– Это хорошо и с учетом мужской стати Ульрика, – одобрительно заметила леди Мейв.

– Все мои мальчики были крупными детьми.

Бронуин прикусила язык, чтобы не бросить язвительное «неудивительно!», хотя едкое словцо так и вертелось на кончике языка.

– Но они становились все больше с каждыми родами, Диана, – напомнила тетка Ульрика.

– Т-с-с, Мейв! Ты понапрасну пугаешь малышку. Всем ясно, что она просто создана для деторождения. Как вы считаете, дочки?

К величайшему смущению Бронуин, она была подвергнута дальнейшим ощупываниям, осмотру и замечаниям, пока ее вспыльчивая натура не дала о себе знать.

– Довольно! – крикнула она, отшвыривая двух женщин, оказавшихся у нее на пути. – Удовлетворены вы или нет, с меня хватит этой чепухи!

Без помощи Мириам, покинувшей комнату, Бронуин оделась за ширмой, как смогла, вне себя от возмущения произошедшим. Черт бы побрал Ульрика Кентского, его родственниц и их ожидаемых гигантских детей! Все равно у нее есть зеленый камень с Англси, и он сведет на нет все их старания. Сейчас камень надежно спрятан среди ее немногочисленных пожитков вместе с бесполезным оранжево-голубым плащом, который, как она надеялась, послужит правосудию. Если бы правосудие свершилось, тогда все повернулось бы иначе, но теперь она зависела от Ульрика Кентского и его матери-амазонки.

После рассказа леди Кент о своей первой встрече с Бронуин жених, поджидавший свою будущую молодую жену в большом зале дворца, вздохнул с облегчением. Он вполне мог бы и сам рассказать своим родственникам, что леди Карадок сложена пропорционально во всех отношениях, но решил избавить невесту от неловкого положения, в которое она попала бы, если б стало известно об их близости. Его мать чуть не задохнулась от смеха, рассказывая, как эта язвительная уэльская девица огрызалась, оказавшись лицом к лицу с его многочисленными невестками и тетушками. Но даже если бы мать высказалась неодобрительно, он все равно женился бы на Бронуин, хотя Ульрику было приятно, что леди Кент сочла девушку достойной ее сына, как по характеру, так и в отношении здоровья. Его отцу, покойному эрлу Кента, она тоже понравилась бы, думал Ульрик, не говоря уже о братьях, которые найдут ее такой же привлекательной, как…

– Леди Бронуин Карадокская! – возвестил герольд о приходе невесты. Ульрик вскочил, неожиданно почувствовав волнение и устремив взор на вход в зал. Сначала он закрыл глаза, не решаясь поверить в ту очевидную причину, которая заставила удивленно вскрикнуть и лордов, и леди, собравшихся за длинными рядами столов. «Этого следовало ожидать», – сурово выругал он себя. У входа остановилась, чтобы сполоснуть руки из предложенной слугой серебряной чаше, его нареченная. Одета она была лишь в рубашку тонкого полотна, бесстыдно облегавшую фигуру. Схваченная в талии пояском, рубашка обтягивала полные груди с гордо оттопыривавшими ткань сосками, затвердевшими от холодного воздуха. С грацией королевы Бронуин жестом отпустила слугу и с высоко поднятой головой направилась к королевскому возвышению так, словно на ней был самый роскошный наряд. Даже в мерцающем свете факелов и свечей ее одеяние оставляло мало простора для игры воображения, подчеркивая идеальные формы ее совершенного тела.

– Ну, скажу я тебе, какая награда достается тебе, Ульрик! – насмешливо заметил его старший брат, сидевший рядом.

– Ты с ума сошла? – обрушился на Бронуин жених, поспешивший ей навстречу.

Он сдернул с себя богато отороченный мехом плащ и набросил на молочно-белые плечи. Ругательства, неподходящие для ушей дам, уже и без того пришедших в ужас, срывались с его уст вперемешку с прочими неподходящими словами, сливавшимися в неразборчивое бормотание.

– Милорд! – обратилась к нему Бронуин с невинным видом, сделав большие глаза. – Может быть, вам стоит забрать свой плащ, а то, не дай Бог, простудитесь!

– Что?.. – Ульрик дал волю своему гневу. – Что это значит?

Бросив быстрый взгляд на королевское возвышение, где ее появление так же привлекло особое внимание, она пожала плечами.

– Я решила покончить со всеми вопросами насчет того, смогу ли я родить наследника Карадока, на случай, если вашей милости потребуется мнение не только ваших родственниц, но и всех прочих.

Насмешливо улыбаясь, Бронуин шагнула в сторону от онемевшего Ульрика и, завернувшись в плащ, вызывающе глянула на собравшихся.

– Что вы об этом думаете, ваше величество? Достаточно ли я женственна и здорова, чтобы отвечать требованиям, предъявляемым к жене знатного лорда?

Даже если король и ответил что-то на ее вопрос, Бронуин этого уже не слышала. До ее слуха донесся лишь львиный рык будущего супруга: Ульрик бесцеремонно подхватил ее под руку и устремился прочь из зала. Взрыв смеха за их спинами заглушался учащенным дыханием разгневанного жениха, а именно его гнева она и добивалась. Ни в коей мере не смущаясь, Бронуин не пыталась вырваться из рук Ульрика, обхватившего ее за талию медвежьей хваткой и тащившего под мышкой, – как барашка. Если без унижения в этом мире не обойтись, то пусть и Ульрик Кентский получит свою долю!

Когда рыцарь достиг подножия винтовой лестницы, ведущей в коридор, в котором находилась дверь в комнату Бронуин, им навстречу рванулась встревоженная Мириам.

– Вот, сэр, я пыталась отговорить госпожу от этого безумного поступка, но она была в таком гневе…

– Прочь с дороги, женщина, а то и тебе достанется!

– Ха! – рассмеялась Бронуин, когда они промчались мимо присмиревшей служанки. – Милорду не по вкусу его собственное лекарство! – она взвизгнула от обжигающего шлепка по ягодицам. – Невозможно подвергнуть меня унижению и ничего не добавить к перечню ваших пороков!

– Молчи, женщина, не то выведешь меня из терпения!

– Терпение? Вы называете это терпением? Черт побери, не хотелось бы мне в таком случае видеть, как вы гневаетесь по-настоящему!

– Ей-богу, хотел бы я показать тебе, как я гневаюсь, бесстыжая ведьма!

Вместо того чтобы открыть дверь, Ульрик пнул ее, и засов вылетел, а дверь стукнулась о стену и отскочила, едва не ударив Бронуин по голове и закрывшись снова. Теперь засов не удерживал дверь, и последовал еще один сердитый пинок. Бронуин подумала, что дверная створка не выдержит и разлетится в щепки, но дубовые доски оказали разъяренному рыцарю яростное сопротивление.

Бронуин грубо бросили на постель. Ей удалось перекатиться на другую сторону и вскочить на ноги. Однако Ульрик не рухнул на постель рядом с нею, как она того ожидала. Он стоял, широко расставив ноги и снимая искусно украшенный кожаный пояс. Кровь сразу же отхлынула от лица Бронуин, несмотря на бешеное сердцебиение.

Отражался ли огонь очага в глазах рыцаря, или красноглазый демон овладел им? Боже мой, он дрожал, будто самого Сатану спустили с цепи. Скрестив на груди руки, словно защищаясь, молодая дама прижалась к деревянной панели стены. Как бы холодна стена ни была, все же она оказалась теплой по сравнению с дрожью, сотрясавшей тело Бронуин, в то время как Ульрик наматывал ремень на руку.

– Раздевайся!

Ее ли голос выкрикивал приказания этому взбешенному богатырю?

Ульрик был поражен не меньше, чем она сама:

– Что?..

Бронуин еле шевелила пересохшим языком:

– Я сказала… раздевайся… догола… как я сегодня раздевалась! Только я не стану требовать, чтобы ты терпел любопытные взгляды незнакомых женщин и их шлепки и щипки, крайне необходимые для проверки, подходишь ли ты для зачатия наследника Карадока. Я сама осмотрю тебя.

Что за создание эта дрожащая от невольного страха красавица с широко распахнутыми глазами и буйными черными волосами, обрамляющими такое же алебастрово-белое лицо, как и плечо, обнажившееся в пылу сопротивления! Какую же силу приобрела она над ним, если может с легкостью разжечь его ярость, а потом обезоружить одним взглядом, дрожью в голосе и дрожащими губами! Такая необузданная, такая смелая, незащищенная… милая, Думал Ульрик, впервые восхищаясь тем, как рубашка ласково касается изгибов ее тела. Боже, так или иначе, он заполучит ее себе в жены, размышлял Ульрик, совершенно остыв от гнева.

– Я должен был бы сказать вам, миледи, что впервые помолвлен и не собирался в ближайшие годы жениться.

Отчаянная удаль Бронуин улетучилась от его слов, сказанных мягким, извиняющимся тоном.

– Вы больше не сердитесь на меня, милорд?

– Я не столько сердился, по правде говоря, сколько ревновал, что ваши прелести доступны не только моему взгляду. Однако у меня есть причины гордиться обладанием такой женщиной, как моя будущая супруга. Вы заставили всех мужчин при дворе, от скотника до его величества, позавидовать мне.

Прищурив глаза, Бронуин встретилась с ним взглядом.

– Вы хотите сказать, что не чувствуете себя униженным?

Ульрик рассеянно поигрывал поясом, который по-прежнему держал в руках.

– Сначала так оно и было, я испытал унижение, но теперь, при ближайшем рассмотрении дела, могу лишь лучше оценить то, что будет принадлежать мне.

– Черт вас побери, Ульрик, вы ветрены, как мотылек!

– Таковым делаете меня вы, миледи! – распутав ремень, он бросил его на кровать между ними. – И я охотно разделся бы, чтобы подвергнуться вашему осмотру. При одной мысли об этом кровь начинает закипать у меня в жилах.

– Я бы позволила вам сгореть от страсти, но… – она смущенно глянула на низ живота Ульрика и отвела глаза. – Возвращайтесь к вашим родным, сэр! Вы прекрасно знаете, что вы меня не интересуете ни в одежде, ни без оной!

– Еще один вызов, который я приму, когда мы обменяемся брачными клятвами, миледи! – с дьявольской усмешкой он подобрал пояс и надел его. – А тем временем, думаю, мне следует присоединиться к моей семье и нашему повелителю. Можете отправиться со мной, миледи, в той одежде, что я подарил вам, или, если на то будет ваша воля, без оной! На ваше усмотрение! – он щегольски накинул плащ на одно плечо и остановился на пороге. – Я мечтаю о дне нашей свадьбы, прекрасная Дочь ворона.

Насмешливому «доброй ночи!» вторило звяканье сломанного засова.

Бронуин лишь поежилась, но сама не поняла, вызвано ли это жаром или холодом.

 

ГЛАВА 12

В аббатстве неподалеку от дворца прозвонили двенадцать, и у Бронуин засосало под ложечкой, хотя она и заставила себя съесть немного хлеба перед тем, как началось тяжкое испытание, именуемое облачением в свадебный наряд. Платье из белого узорчатого шелка, отороченное черным соболем, было готово благодаря мастерицам, которые работали денно и нощно, чтобы закончить к сроку ее наряды. Плащ с капюшоном, подбитый тем же мехом, был достаточно теплым, чтобы невеста не замерзла в королевской карете по пути в церковь, где ждал ее сэр Ульрик Кентский. Непривычная к такой роскоши, Бронуин волновалась во время короткой поездки под отеческим взглядом самого короля Эдуарда. Карета была окружена королевской гвардией в форме такой же нарядной, как и платье невесты – по крайней мере, так показалось Бронуин. Флаги всех цветов развевались на зимнем ветру, оживляя пасмурный день, с утра одаривший землю легким снегопадом.

– Вы оказываете честь своей семье и вашему народу, леди Бронуин.

Бронуин вспыхнула под одобрительным взглядом короля.

– А вы, мой повелитель, оказываете мне честь, заменяя погибшего отца.

– Вас все еще не покинуло подозрение, что ваш жених имеет какое-то отношение к гибели лорда Оуэна?

Бронуин без колебаний ответила на вопрос короля:

– Я не видела доказательств обратного, сэр. Только ваше повеление заставляет меня выйти за него замуж… и, конечно, желание защитить мой народ от тирании Ульрика Кентского.

Король задумчиво улыбнулся.

– Мы не сомневаемся в вашей способности справиться с тиранией Ульрика. По правде говоря, история вашего знакомства чрезвычайно занимательна.

Кучер придержал лошадей – на подходах к монастырю толпа становилась гуще. Бронуин ухватилась за открытое окно кареты, чтобы удержать равновесие. Не хватало еще растянуться перед его величеством! Никогда в жизни еще не приходилось ей ездить в закрытом экипаже! Дома она скакала верхом в свите своего отца, а если путь оказывался долгим, их сопровождала двухколесная повозка с вещами и припасами. А здесь такая поистине королевская роскошь!

Скольким необыкновенным вещам могла бы она радоваться в последние дни, если бы впереди не маячил час навязанной ей свадьбы! Столы королевских пиршеств ломились от невиданных блюд, а придворные лорды и леди были неслыханно нарядно одеты! При взгляде на них она испытывала восхищение. Они ужинали с таким же изяществом, с каким танцевали, словно каждому движению были обучены с рождения.

Наставничество леди Гвендолин в добавление к природной грации Бронуин сослужило ей хорошую службу, но она поймала себя на том, что больше присматривается и подражает дамам, чем ест сама. Сегодня утром Мириам прислуживала ей за столом, и то бы случай попрактиковаться в хороших манерах во время еды, но волнение не позволило Бронуин запихнуть в себя пищу.

– Ваше величество, я хочу попросить вас об одной милости, – заговорила Бронуин, вспомнив о служанке, ставшей в последнее время ее подругой и наставницей.

– Мы слушаем.

Король Эдуард обладал внушительной фигурой, а в тесной карете выглядел еще более величественно в своей горностаевой мантии. Он был таким же высоким и крепко сбитым, как Ульрик. Не вызывало сомнения, что английский король не уступил бы остальным рыцарям на поле битвы или на турнире. Однако в этом человеке чувствовалась не только грубая сила, но и властность, говорившая о мудрости и решимости. Бронуин больше не удивлялась, как этому необыкновенному англичанину удалось победить дерзкого принца Уэльского.

– Служанка, которую приставили ко мне… – робко начала Бронуин. – Я хотела бы, чтобы она продолжала служить мне в Карадоке, если вы не станете возражать, ваше величество. Она говорила мне, что у нее еще нет постоянного назначения.

– Ее имя?

– Мириам… из западного края. Я не знаю точно, как называется графство, откуда она родом…

– Мы дадим указание старшему дворецкому по возвращении.

Облегчение затопило душу Бронуин, на ее лице засияла улыбка.

– Спасибо, ваше величество.

– Рад услужить вам, миледи, – ответил Эдуард с галантностью, превосходившей все представления Бронуин о возможном, потому как обещание было скреплено поцелуем, запечатленным на ее дрожащей руке, которую король поднял с колен, – А сейчас… кажется, мы прибыли.

Карета остановилась, прозвучало объявление об их прибытии, и Бронуин почувствовала, что силы покинули ее, стоило лишь взглянуть на взметнувшиеся ввысь шпили собора. Король вышел первым под приветственные крики собравшихся и повернулся, чтобы помочь невесте выйти из кареты. Как только она ступила на утоптанную грязь улицы, юбки и шлейф платья пришлось приподнять, чтобы не испачкать отороченный соболем подол. На мгновение колени у нее подогнулись.

– Ну же, миледи, это ведь не казнь, а свадьба! – мягко посмеивался король, он поддерживал ее за талию, пока не прошла охватившая Бронуин слабость. – Мы хотели бы видеть на ваших устах ту прелестную улыбку, которая, не будь я связан брачными узами с королевой, обольстила бы и меня.

«Неужто все англичане столь любезны?» – удивлялась Бронуин, улыбаясь, несмотря на трепет. Если это так, то ничего страшного в том, что им удалось уговорить Ллевелйна сдаться! Ее опыт общения со знатными господами был весьма ограничен. Ей доводилось прежде встречаться лишь с теми, кто жил поблизости от Карадока, а комплименты их часто были непонятны, как если бы произносились на латинском или вообще на каком-то неизвестном языке. Воинское искусство казалось им более важным, чем искусство любви.

Бронуин сомкнула пальцы на руке Эдуарда.

– Я снова полагаюсь на ваше слово, мой повелитель, надеясь, что вы позаботитесь о моем благе.

Даже произнося эти слова, в глубине души она не верила, что Ульрик желает ей зла, но, с другой стороны, ее мучила неуверенность, доводя чуть ли не до истерики и заставляя сомневаться в своих суждениях.

– Станет ли вам легче, миледи, если я назначу одного из ваших уэльских друзей вашим защитником?

– Да, ваше величество! – ее горло сжималось в предвосхищении мгновения, когда придется произнести брачный обет.

– У вас есть кто-нибудь на примете?

К своему ужасу от волнения Бронуин не смогла никого вспомнить из друзей-валлийцев. Цепляясь за руку короля, словно в поисках спасения, она поднялась по ступенькам собора. Невестки леди Кент встретили ее у входа и, возбужденно переговариваясь приглушенными голосами, принялись расправлять складки свадебного платья, пока не убедились, что все в порядке. Рассеянный взгляд Бронуин скользил по рядам гостей, расположившихся в боковом приделе, и среди них она заметила Дэвида Эльвайдского.

– Ваше величество, я хотела бы, чтобы Дэвида Эльвайдского назначили моим защитником в Карадок.

Каким бы трусом Дэвид ни был, все-таки он родственник тети Агнес по материнской линии, отец же был единственным ребенком в семье. Она выросла вместе с Дэвидом, сначала служившим пажем, а потом оруженосцем у ее отца.

– Пусть будет так! – успокоил ее Эдуард, накрыв ее руку своей, унизанной кольцами. – Мы можем идти?

Бронуин лишь кивнула, потому что горло сжалось, и она не могла издать ни звука. Невестки Ульрика торопливой стайкой прошли вперед, где их ждали шестеро мужчин с золотисто-каштановыми волосами.

Ульрик стоял впереди, одетый в голубой с золотом костюм. Рядом с ним был его старший брат, эрл Кента. «Джеймс, кажется?» – растерянно гадала Бронуин, по мере того как расстояние между ними сокращалось. Она была представлена всем родственникам во время предсвадебных торжеств, но не успела запомнить как имена братьев Ульрика, так и множества сопровождавших их женщин.

«Леопольд, Рональд, Конрад и Хью!» – с удовлетворением все же вспомнила Бронуин. Тетка Ульрика сказала правду: братья от Джеймса и до Хью – который мог бы сойти за близнеца Ульрика, если бы не подстриженная бородка – чем младше были, тем выше и крепче казались. Еще один брат Томас, третий сын, стоял, справа от Ульрика, он был священником. С немалой долей гордости в первых рядах собравшихся находилась леди Кент. Ее взгляд был мягче, чем могла ожидать Бронуин. Достойная леди переводила глаза с жениха на невесту и снова на Ульрика.

Когда король подвел Бронуин к алтарю, где уже ждал священник, она так разволновалась, что не осмеливалась встретиться взглядом со своим будущим супругом. Если бы она подняла глаза, то, наверное, или упала бы в обморок, или ее вытошнило бы. Ни то, ни другое не способствовало б восстановлению достоинства, которое она так основательно подорвала, смело протестуя против осмотра, устроенного женщинами семьи Кент.

Бледнее, чем белоснежный шелк платья, Бронуин слушала, как священник начинает церемонию. Ее внимание привлекли позолоченные иконы и искусно сделанные фигуры святых. Она едва вслушивалась в произносимые священником слона, но заметила, что голос его такой же низкий и хрипловатый, как у брата. Вдруг Бронуин почувствовала, что король отпустил ее руку.

– Отдаю тебе мою уэльскую дочь, – громко провозгласил Эдуард голосом, звенящим под сводами храма, в котором находилось так много выдающихся произведений искусства. – Во имя чести, – продолжал он, – бери ее себе в жены, чтобы она делила с тобой ложе, закрома и ключи, каждый третий пенни и все права, земли и титул, которые принадлежат ей по закону.

Когда Ульрик взял ее руки в свои, они оказались влажными и дрожащими. Бронуин боролась с паническим страхом, охватившим ее. Она слышала свой голос, повторяющий вслед за священником обет, словно другая женщина находилась в ее теле и выполняла все это вместо нее. В широко раскрытых глазах не промелькнуло выражения каких-либо чувств, когда Ульрик надел ей на палец драгоценное кольцо, с жаром произнеся свой брачный обет. Странная женщина, каковой Бронуин сейчас являлась, ответила бесстрастным обещанием, и вдруг их руки оказались соединенными атласной, белой с золотом, перевязью.

– Да будет ярмо, что призвана она нести, ярмом любви и мира.

Независимо от того, о каком ярме священник говорил столь почтительно, оно уже легло тяжестью на ее плечи.

Повернутая сильными руками жениха, невеста теперь не могла не бросить взгляд на красивое улыбающееся лицо своего суженого. Не могла она, и уклониться от его губ, требовательно прильнувших к ее губам в супружеском поцелуе. Крепкое объятие, казалось, сняло тяжесть, давившую ей на сердце. Шарканье ног и приглушенные голоса больше не досаждали, как только новобрачных, объявили мужем и женой.

– Пусть союз этот будет благословенным и многодетным, – закончил священник и добавил так, чтобы все могли слышать: – Поздравляю, лорд и леди Карадок!

Свадебное пиршество состоялось в большом зале дворца. Бронуин не заметила больших изменений в убранстве, потому что помещение уже было украшено к Рождеству зелеными ветками. Над возвышением, покрытым ковром, висели такие же гирлянды, перемежавшиеся веточками омелы. Однако на этот раз Бронуин не возмущалась, хотя, узнав, что день свадьбы назначен на канун Рождества, была удивлена. Этим же утром король присутствовал на богослужении. Легкий снегопад казался подходящим для обоих случаев и создавал особое настроение. Бронуин не покидала башни дворца, не желая появляться в аббатстве до назначенного часа.

Она была вынуждена признать, что дворцовая жизнь необыкновенно богата развлечениями, и едва обращала внимания на мужа, сидевшего справа. Под звуки цимбал и труб в зал вошел старший дворецкий в пурпурном одеянии и взмахнул белым жезлом. Вслед за ним появились оруженосцы и слуги высокого ранга, каждый из которых нес огромный поднос. После того как на стол был водружен большой олений окорок, королевский кравчий принялся торжественно отрезать куски от окорока, а слуги – наполнять серебряные бокалы тончайшими винами и самым лучшим элем.

Менестрели, барды и танцоры в ярких костюмах не давали гостям сосредоточиться на обильной трапезе, которую благословил священник, брат Ульрика. За столом прислуживали молодые женщины, – большей частью знатного происхождения, они оказывали честь своими услугами и королю, и новобрачным. Гости не могли справиться с бесконечной чередой блюд, поступавших из кухни, откуда их доставляли юноши-слуги.

Снова затрубили в трубы, требуя тишины в шумном зале, гудевшем от голосов пирующих, и король поднялся со своего места.

– Милорды и леди, предлагаю тост за новобрачных, лорда и леди Карадок.

Бронуин не могла не обращать внимания на руку, властно лежавшую поверх ее руки, и на прикосновение ноги Ульрика под столом. До сих пор могла она держаться в стороне, потому что король отвлекал внимание ее супруга, пока они ехали из аббатства в королевской карете.

Кубки и чаши были подняты с одного конца зала до другого, что выражало готовность выслушать речь короля.

– Пусть их союз, как и союз Англии и Уэльса, будет процветающим и озаренным вечной любовью и доброй волей.

– Это оскорбление – не выпить за тост короля, – прошептал Ульрик, поднимая свой кубок. – Особенно за такой!

Вино было красным, густым и кисловатым, и Бронуин не смогла понять, то ли тост, то ли напиток вызвал у нее дрожь, пробежавшую по спине.

– Его величество, оказывается, подвержен полетам фантазии, – прошептала она, сохраняя на лице застывшую улыбку. – Имейте в виду, сэр, не по любви заключен наш союз, а по королевскому велению.

– А вы имейте в виду, миледи, что, независимо от того, как заключен наш союз, он дает все права и привилегии, как мужу, так и жене, – ответил Ульрик, беря круглый хлеб, предназначенный для них, и разрезая его на куски своим обеденным кинжалом.

Куски он затем положил на серебряные тарелки, полагавшиеся тем, кто сидел на возвышении, и самым знатным из гостей.

Нож Бронуин соскользнул, оставив царапину на ее пальце, что явилось следствием, как ее рассеянности, так и многозначительного замечания супруга. Бронуин вскрикнула и выпустила нож из рук, но не успела заняться ранкой, как Ульрик схватил ее за руку.

– Ей-богу, миледи, я столько сил положил, чтобы научить вас обращаться с клинком, а вы все еще остаетесь новичком в этом деле.

Сердитый ответ уже готов был сорваться у нее с языка, как супруг захватил порезанный палец губами. Пока он осторожно языком очищал ранку от крови, Бронуин виновато посматривала вокруг. Конечно же, все могли видеть жаркий румянец, заливавший новобрачную с головы до кончиков пальцев. Когда Ульрик с удовлетворением убедился, что крохотная ранка больше не кровоточит, он поцеловал порезанный палец с такой же нежностью, с какой мать целует ушибы и ссадины своего ребенка.

– Позвольте вам услужить, миледи! В противоположность вашему мнению, по своей вине я не пролил бы ни одной капли вашей крови за исключением той, что уже пролилась во время нашей близости в преддверии сегодняшнего события.

И снова Бронуин огляделась по сторонам, но никто не интересовался нежной беседой, которую муж вел с нею. Собачья душа, он напомнил о том, что в последнее время она притворно считала никогда не происходившим! Бронуин отпила еще вина, чтобы укрепить свои пошатнувшиеся позиции, в то время как Ульрик выкладывал два сочных куска мяса на ломоть хлеба. Мастерски, как все, за что он брался, разрезал он мясо на более мелкие кусочки – гораздо обходительнее, чем кто-либо когда-либо старался для нее. Было ясно, что не впервые ухаживает он за дамой во время ужина.

Бронуин быстро окинула взглядом зал, чтобы выяснить, было ли обычным делом то, как Ульрик распоряжался ее тарелкой, и выяснила, что-то не являлось исключением. Исключением являлось лишь то, что на королевском столе стояли серебряные тарелки, а сидевшие дальше менее именитые гости Эдуарда ели, кладя еду прямо на скатерти, как привыкла делать и она у себя в Карадоке. Бронуин вздохнула, сетуя на такую бесхозяйственность. Преступление – царапать кинжалом серебряную тарелку, тогда как можно класть мясо на хлеб, который пошел бы потом нищим на подаяние и собакам. От пятен на скатерти избавиться гораздо проще, чем от царапин на серебре.

– Миледи?

Отрешившись от мира грез, Бронуин повернулась к мужу. Он протягивал ей кусочек мяса, словно собирался покормить из своих рук. Ей бы хотелось удостовериться, прилично ли это, но властный взгляд застиг ее врасплох.

– Откуда мне знать, вдруг мясо отравлено?

Ульрик улыбнулся, но янтарные искорки, мерцавшие в золотисто-карих глазах, быстро исчезли.

– Это мясо с подносов самого короля, миледи, Но я первым сниму пробу, чтобы исключить всякие подозрения о злом умысле с моей стороны, – он откусил половину, прожевал, проглотил и снова улыбнулся, поднося оставшийся кусок к ее губам.

Бронуин покорно согласилась съесть, но от ласкового прикосновения его пальцев отпрянула. Под настойчивым взглядом Ульрика она чувствовала себя главным блюдом этого пира, которое готов был сожрать голодный волк. «Вольф! Волк! – насмешливо думала она. – Как удачно называла его мать!»

Следующий предложенный им кусок она отвергла, покачав головой. Ульрик так смотрел на нее, что она и первый-то едва смогла проглотить. Пренебрегая едой, Бронуин стала внимательно наблюдать за жонглерами, играющими на флейте, звуки которой перекрывали говор собравшихся. Чувствуя себя неловко от назойливой заботы жениха, она все же молила Бога, чтобы празднество продолжалось подольше.

Королевские повара делали все, чтобы ответить на ее молчаливую мольбу. Одно блюдо сменяло другое. Кабанья голова под пряным соусом последовала за оленьим окороком, а затем были поданы говядина, барашек, свиные ножки, лебедь, копченый кролик, пирожные и торты… Мясо, печень, снова мясо, потом сыр и блюда из яиц и снова мясо… и все это перемежалось мясными пирогами. Способность англичан поглощать столько пищи превосходила их умение одеваться и вести себя самым благородным образом. Даже в обычном состоянии ее аппетит был весьма умеренным, чтобы испробовать хотя бы малую толику всех этих блюд.

Как раз когда Бронуин подумала, что ей станет плохо, если появится еще одна цепочка слуг, герольды призвали гостей к тишине. Открылась большая двустворчатая дверь в противоположном конце комнаты, и появилось то, что на первый взгляд могло показаться огромным лебедем, расправившим крылья в полете. Птица опиралась на поднос, устланный бисквитом зеленого цвета, изображавшим траву. Поднос несли четверо богато одетых оруженосцев. Лебедь с позолоченным клювом и посеребренным оперением казался живым.

Блюдо поставили на королевский стол перед Эдуардом, и король встал, чтобы почтить своим вниманием создателей гигантского пирога. Сам лично, не прибегая к услугам кравчего, широким ножом он быстро сделал два разреза на необыкновенном произведении кондитерского искусства. Бронуин не смогла удержаться от удивленного возгласа, когда множество птичек выпорхнуло из пирога и разлетелось по залу.

– Это невиданно! Надо же придумать такое! – вырвалось у Бронуин, при этом она непроизвольно схватила мужа за руку, как бы требуя, чтобы он подтвердил реальность происходящего.

– Это только начало, – прошептал Ульрик, захваченный наивным восторгом Бронуин.

Многое хотелось бы ему показать, многое разделить с ней. Только бы Провиденье дало ему терпения завоевать ее доверие, грустно подумал он.

Как только все птицы оказались на свободе, появились королевские сокольничие и сразу же сняли колпачки с голов соколов, и те, к всеобщему веселью, вереща, накинулись на добычу. Только одна Бронуин не могла разделить ликование и радость гостей. Никогда не видела она зрелища столь впечатляющего и столь жестокого! Она ничего не имела против охоты в поле, но помертвела, увидев, что этих бедных птичек живыми запекли в пирог, потом выпустили, оглушенных и растерянных, в зал, откуда невозможно было вылететь, и отдали на расправу их злейшим врагам.

В то время как остальные гости, весело смеясь, бросились врассыпную от хищных птиц, Бронуин ухитрилась спасти одну птичку в тот момент, когда сокол готов был обрушиться на нее. Быстрым и сердитым движением она накрыла птичку большой салфеткой королевского пурпурного цвета.

– Черт побери, женщина, ты с ума сошла? – спросил Ульрик, бросаясь к ней вместе с двумя сокольничими.

– Подержи! – новобрачная сунула трепыхавшуюся птицу мужу и, резко свистнув и вытянув руку, прошла в зал, спустившись с возвышения.

Оцепеневший и удивленный Ульрик увидел, как сокол опустился ей на руку, совсем как ручной, и взял кусочек мяса со стола в знак примирения. Рыцарь не знал, что делать: то ли сбить сокола, пока Бронуин не лишилась пальца, то ли с открытым ртом смотреть в немом восхищении, как она успокаивающе разговаривает с птицей и предлагает ей еще кусочек лакомства.

– Ллевелин действительно заплатил вам дань, ваше величество.

Король, удивленный и заинтересованный неожиданным поступком леди, обрел дар речи.

– Откуда миледи знает, что этот сокол подарен принцем Уэльским?

– Я сама обучала эту птицу, ваше величество, – гордо заявила Бронуин, надевая на сокола колпачок, почтительно протянутый сокольничим. – Правда, Моргана? – ласково ворковала она с птицей, голубовато-серые перья которой еще возбужденно топорщились.

Успокаивающе погладив свою питомицу, Бронуин вернула ее сокольничему и обратилась к королю с коротким поклоном:

– Ваше величество, с вашего позволения, я хотела бы оставить вот эту спасенную мною птицу себе… – стараясь не оскорбить короля, она добавила с умоляющей улыбкой, заставившей сердце Ульрика возбужденно забиться в приливе неудержимого желания, – … на память о моем свадебном пире. Достаточно честный торг, не так ли, ваше величество?

– Клянусь всеми святыми угодниками, вы представляете собой награду, достойную каждого кусочка земли и титула, который передается с вашей рукой, – восторженно отозвался Эдуард и отдал приказание своему сокольничему подготовить клетку для новой птицы леди Карадок.

Бронуин развернула салфетку и расстелила ее на столе, освобожденном слугами от тарелок, а потом взяла трепещущую птичку из рук Ульрика. Только сейчас ее муж заметил крохотные капельки крови, испещрившие шелк платья. «Что за женщина!» – удивился он. Ведь, несомненно, она чувствовала острые когти сокола, но не намотала салфетку на руку…

– Пойдем, я посмотрю на твои царапины, – сказал он ей, беря за руку, чтобы увести из зала.

Бронуин хотелось бы оттянуть на как можно более долгий срок момент, когда настанет необходимость идти, куда бы то ни было с Ульриком.

– Пустяки, всего лишь несколько царапин, не стоящих того, чтобы упускать хоть один момент празднования нашей с вами свадьбы, милорд. Я выпью бокал вина и забуду о царапинах.

– Вы должны рассказать нам и леди Кент, как содержатся соколы в Карадоке! – подбодрил ее Эдуард, ловя новобрачную на уверении, что она не пострадала. – У вас двоих, милые дамы, много общего. Леди Кент тоже потрясающе искусна в соколиной охоте, а ее птицы не раз самым бессовестным образом затмевали моих, королевских.

Впервые Бронуин нашла для беседы тему, в которой хорошо разбиралась, и она подробно и со знанием дела стала отвечать на вопросы короля. Может быть, вино развязало ей язык, но, начав говорить о Карадоке, она уже не могла остановиться, пока не выложила все, что было у нее на сердце и что являлось предметом ее горячей любви к своему краю. Бронуин рассказывала совершенно чужим ей людям о запахе соленого воздуха, терпких поцелуях бризов, дующих с моря на побережье, характере своей любимой кобылы, которую она, к счастью, не взяла в путешествие в Англию.

– Честное слово, точно так же описывал эти места мой брат! – заметил эрл Кент, словно околдованный сиянием, исходившим от лица Бронуин, когда она говорила о Карадоке. – Мы непременно должны навестить вас этим летом. Хотелось бы посмотреть на те изменения, о которых нам рассказывал Ульрик, и проехаться по побережью, о котором вы столь великолепно рассказываете.

– И я тоже хотела бы, дочь, – вступила в разговор леди Кент с улыбкой, вдруг изменившей ее облик. – Я привезу двух своих лучших соколов.

Или свадьба смягчила эту женщину, или вино, которым она от души наслаждалась вместе с королем?

– Вам всегда будут рады, миледи. Всем вам.

«А я сама… что? Неужто совсем потеряла голову? – вопрошала себя Бронуин. – Ведь это же родственники убийцы моей семьи!»

– Пошли, Ульрик, выпьем, пока дамы приведут себя в порядок перед танцами, – предложил Хью, звучно шлепнув брата по спине и оттащив его от новобрачной.

– А я хотела бы перекинуться с тобой парой слов, Бронуин, – заявила леди Кент, увлекая за собой новую свою невестку.

Вручив спасенную птицу сокольничему, вернувшемуся с маленькой клеткой, Бронуин вымыла руки в серебряной чаше и последовала за матерью Ульрика в один из внешних коридоров, где прогуливались гости, в то время как зал готовили для танцев. По пути к лестнице, ведущей в апартаменты леди Кент, их непрестанно кто-то останавливал, рассыпаясь в поздравлениях, так что Бронуин, вдруг оробевшая среди такого множества незнакомых людей, была рада передышке.

Свекровь пригласила ее садиться и прошла к окну, закрытому ставнями, как бы подыскивая нужные слова, чтобы выразить то, что хотела сказать.

– Мой сын – порядочный человек, миледи, и не способен на предательство, в совершении которого вы так настойчиво его подозреваете.

Бронуин была застигнута врасплох этой прямотой и сразу не нашла, что ответить. Видя ее колебания, суровая дама смягчилась.

– Как видите, я достаточно прямолинейная особа. Иного пути я не вижу, но эта черта характера сослужила мне добрую службу в воспитании семерых сыновей. Хотите, верьте, хотите, нет, но у вас такой же нрав, как у меня, леди Бронуин Карадокская. Как бы ни любила я остальных жен моих сыновей, подозреваю, что вы особенная. Надеюсь узнать вас получше и навестить весной. Я восхищаюсь силой вашего духа и уже убедилась, что сердце у вас такое же доброе, насколько и гордое. Если мои внуки унаследуют хотя бы частично качества своих родителей, бабушка не сможет ими не гордиться.

– Вы очень любезны, миледи.

«Это, что же, еще один способ вбить мне в голову, что я должна стать племенной кобылой для Ульрика?» – с подозрением раздумывала Бронуин.

– Единственное, о чем я прошу, это, чтобы вы прислушивались к своему сердцу в том, что касается моего сына. В последние дни я наблюдала за вами и заметила некий свет в ваших очах, по которому поняла, что Ульрик занял какое-то место в вашем сердце, несмотря на все ваши подозрения.

– Я уже поклялась перед алтарем быть хорошей женой, миледи. Что еще я могу сделать?

– Слов для Ульрика недостаточно. Как и его отец, он потребует и тело, и душу.

– Но ведь вы не считаете, что я должна стать его рабыней, миледи?

– Я не была мужу рабыней. Я всегда находилась рядом с ним и трудилась вместе с ним, чтобы сделать Кент процветающим краем. Я стала править вместо него, когда он был сражен в битве. Я рожала ему сыновей и растила их, чтобы они стали честными молодыми людьми, преданными королю и стране. Я утешала мужа, как только может утешить женщина. Взамен я познала любовное обожание и уважение, выпадающее на долю лишь немногих женщин. Ульрик похож на своего отца больше, чем все мои остальные мальчики, – вздохнула леди Кент, и в ее глазах зажглась нежность. – Оба были седьмыми сыновьями, оба сражались и заслужили признательность короля, и, как и его дорогой отец, Ульрик обладает большой чувствительностью натуры.

– Чувствительностью? – удивленно переспросила Бронуин.

Свекровь милостиво улыбнулась.

– Говорят, седьмые по старшинству сыновья обладают несколькими жизнями и сверхъестественными способностями к выживанию. Но не это я хотела сказать вам, – произнесла она, движением тонкой руки, украшенной кольцами, как бы отметая предмет разговора. – Я хочу, чтобы вы поняли, что это за человек. Мой Ульрик покажет нам, что значит быть нежно любимой, но он также и настоящий мужчина и чувствует себя вольготнее с грубыми рыцарями и оруженосцами, нежели с дамами. Скорее, он у себя дома в шатре на краю какого-нибудь богом забытого поля, чем в замке. Осесть в Карадоке будет для него таким же трудным испытанием, как для вас принять его в качестве вашего мужа.

Бронуин хотела, было заметить, что ее богатство и земли, конечно, облегчат его муки, но промолчала. Сейчас с нею искренне говорила леди Кент, говорила от всего сердца, как мать, беспокоящаяся о своем ребенке, хоть он уже и взрослый человек. Как и видимость жесткости, которую напускал на себя Вольф, ее первоначальна отрешенность и холодность лишь скрывали сердце, способное на самоотверженную любовь. Пря чет ли ее сын в глубине души то же самое, или это, совсем другой человек, по сути своей убийца и обманщик?

Леди Кент наклонилась и сжала руки Бронуин.

– Каждому из вас придется сражаться со своими дьяволами. Клянусь, мои благословения и молитвы пребудут с вами! Я знаю, вместе вы победите все и вся, как и того убийцу, который хочет возложить на Ульрика ответственность за содеянное и воздвигнуть между вами стену ненависти. Кто бы он ни был, он не поборник ни блага Англии, ни Уэльса. Прошу лишь об одном: держите сердце и глаза открытыми, дитя мое! Правда восторжествует.

 

ГЛАВА 13

Песня менестреля нежным отзвуком донеслась до свадебного стола, единственного, который слуги не стали убирать. Со всех остальных были унесены остатки кушаний и приборы, а сами столы отставлены в сторону, чтобы освободить место для ганцев, ожидаемых всеми с большим нетерпением. Бронуин уже сняла свою фату и диадему из золота и серебра. Она вежливо слушала менестреля, потягивая из кубка густое красное вино и пытаясь умерить волнение. Бронуин любила танцевать, но может быть, эти англичане скользят по полу как-то иначе? Они все делают с таким изяществом!

Вошла группа жонглеров в разноцветных костюмах и выстроилась в одну линию. Менестрель с арфой в руках присоединился к ним. Все пятеро играли на разных инструментах: в добавление к арфе у них были кастаньеты, флейты и еще какой-то инструмент, похожий на барабан, по которому били палкой с подушечками на обоих концах. Пары заторопились на край огромной площадки, оставленной для танцев. Только когда Ульрик взял ее за руку, Бронуин поняла, что все ждут, когда выйдут из-за стола жених и невеста.

Вдыхая аромат сухих цветов, разбросанных по полу в зале в честь их свадьбы, Бронуин шла рука об руку со своим мужем, и пальцы ее дрожали в его крепкой ладони, выдавая волнение. Даже если Ульрику и было не по себе, по нему этого не было заметно. Его взгляд выразил сочувствие и нежность, когда он ободряюще сжал ее дрожащие пальцы и вслушался в музыку, чтобы уловить ритм.

– Просто следуйте за мной, миледи.

Его улыбка была как рука, протянутая утопающему. Ухватившись за нее, Бронуин одарила мужа подобной же улыбкой, робкой и благодарной. Его руки казались теплыми в сравнении с ее ледяными. И вдруг как-то само собой получилось, что она движется. Обладая тонким чувством ритма, Бронуин приноровилась к шагу своего кавалера, который вел ее по залу, обрисовывая большой круг для остальных танцующих, следовавших за ними.

Шлейф платья был закреплен на запястье, и платье не мешало ей кружиться по залу. Щеки, побледневшие вначале, теперь порозовели, губы изгибались во все более жизнерадостной улыбке по мере того, как живая музыка увлекала новобрачную. «Ничего особенного!» – радостно думала Бронуин. Именно так она танцевала с Дэвидом и его друзьями-оруженосцами. Они довольно часто спотыкались и сбивались с ритма, чего нельзя было сказать о ее супруге – грация у него была удивительная для такого крупного мужчины.

«Ульрик на удивление хорошо танцует! – невольно восхищалась Бронуин. – Он преуспел и в танцах, равно как и во всем остальном!» Бронуин почувствовала, что стыдливо краснеет от тайных мыслей, промелькнувших в голове. Подняв глаза, она, к своему неудовольствию, поняла, что замешательство не осталось незамеченным ее наблюдательным кавалером. Однако причина смущения была истолкована Ульриком не совсем верно, что принесло Бронуин гораздо большее облегчение, чем то, что жонглеры доиграли первый танец и в чале раздались радостные возгласы и рукоплескания.

– Мой шаг слишком велик для вас, миледи. Вернитесь к столу и выпейте чего-нибудь освежающего, не то к тому времени как нас проводят к брачному ложу, вы совсем обессилите, – сказал новобрачный.

Бронуин отпрянула, словно не покрытое ковром возвышение было перед нею, а само ложе.

– Глупости, сэр! Я очень люблю танцевать.

– Приятно это слышать, брат, – неожиданно раздался рядом голос эрла Кента, – потому что я как раз собирался пригласить на танец твою красавицу-невесту.

– Берегите ноги, миледи, – добродушно предупредил Ульрик. – Джеймс лучше обращается с регистрационными книгами, чем с дамами во время танцев.

– Мой брат хочет сказать, что я гораздо лучше справляюсь с трудной работой, нежели он с легкой! – эрл поправил досадный завиток золотистых волос, посеребренных сединой, и взял Бронуин за руку. – Но могу побиться об заклад, Карадок быстро приведет его в чувство. На этот раз кое-кто крепко привяжет нашего странника к тем уэльским землям.

«Привяжет?» – повторила про себя Бронуин, когда старший деверь пригласил ее на танец. Странно, но она никогда не думала о Карадоке как о землях, к которым сама привязана, а только как о доме, своем родном и любимом крае. Вольф сначала отнесся с пренебрежением к ее предложению. Он сказал, что ему в тягость привязанность к земельным владениям, но, будучи в то же время Ульриком, он согласился получить на земли права, сочетавшись с ней браком, и заставил просить взять ее себе в жены! И все это время злодей пытался смыть со своих рук кровь родителей невесты – с тех самых рук, которыми этот двуличный человек обнимал ее так нежно.

Собачья кровь, она вышла замуж как бы за двоих! Одного из этих двух мужчин она любит, по крайней мере, так полагала еще недавно, другого же – и это она знает точно – презирает. Но который из этих двоих настоящий? И пока она этого не узнает, нельзя позволять себе сдаться в плен золотисто-карим глазам и точеному лицу, жесткое выражение которого кажется, теперь более мягким из-за гладко выбритых щек, нежных, как у ребенка. Не может она, и дать волю своим желаниям, волнующим и теперь при воспоминании о его нежных объятиях. Она не должна отдаться мечтам, как бы ей этого ни хотелось! Это все равно, что плюнуть на могилу родителей.

Если бы только родственники Ульрика и рыцари короля не старались столь усердно быть с ней любезными и заставить ее почувствовать себя равноправной в их обществе! Впервые в жизни Бронуин была готова просить передышки, устав от танцев. В бесконечной череде знатные господа и братья Ульрика все кружили и кружили ее по залу, пока голова не стала кружиться у нее вместе с залом, а ноги не отказались стоять на одном месте. Щеки Бронуин пылали еще и от поцелуев множества мужчин и женщин, поздравлявших ее.

Тем временем выводок, как Бронуин называла про себя всех тетушек и невесток Ульрика, собирался вокруг леди Кент, чтобы поболтать о своих впечатлениях от свадьбы. Задумчивость придавала глазам новоиспеченных родственников зеленоватый оттенок, но во взгляде матери Ульрика не было ничего, кроме радостного благословения, о котором она уже объявила невестке. Но Бронуин снова была готова ненавидеть свекровь за вынужденное замужество, однако невольно восхищалась ею. Пока Джеймс не достиг определенного возраста, она твердой рукой два года мудро правила владениями своего покойного мужа, как рассказал ей король Эдуард во время долгого застолья.

Когда отец Эдуарда стал созывать армии, вооруженные и боеспособные силы Кента прибыли под предводительством Леопольда, Конрада и Рональда. Все три брата были посвящены в рыцари Генрихом и теперь являлись лордами в своих собственных владениях по ту сторону пролива. Хью и Ульрик проявили себя в войне с Уэльсом и были возведены в рыцарское достоинство, хотя Хью еще оставался в королевской армии. Как и младший брат, Хью владел значительными богатствами, которые вкупе с землями его жены составили основу благосостояния его семьи.

Однако богатство еще не означает счастье, философствовала Бронуин, в то время как тот господин, о котором размышляла, кружил жену в танце. В ее положении замужество с малознакомым человеком было далеко не единственной сложностью. Разумеется, Ульрик мог бы понять это и не ждать от нее выполнения обета, по крайней мере, пока она не выяснит всех обстоятельств, касающихся смерти ее родителей. Конечно… наконец закончился.

– Вы похожи на птицу, готовую вот-вот улететь, миледи, совсем как та птичка, которую вы спасли. Сейчас заиграют чудесную музыку, и я хотел бы танцевать с вами, если вы окажете честь своему давнему уэльскому другу. Танец будет достаточно медленным, чтобы вы могли отдышаться, хотя, по правде говоря, ваше лицо сияет так, что просто нет необходимости освещать этот зал, – к ней с просьбой о танце подошел Дэвид.

Бронуин осталась равнодушна к его галантности, но подала руку и со снисходительным видом вступила в круг танцующих. Дэвид обладал способностью казаться незаметным в случае необходимости и назойливым, когда чего-либо хотел добиться.

– Итак, ты снова расхрабрился, Дэвид?

– Неужели эта комедия со свадьбой означает, что вы больше не будете называть меня Сумасбродом, миледи? – насмешливо поинтересовался он, ехидно искривив губы.

«Дэвид все еще остается мальчишкой, несмотря на возмужавшее тело», – подумала Бронуин, слегка смягчив суровое отношение к своему другу детства. Напомнить ли о другом прозвище, которое она дала ему много лет назад? Нет, это было бы, конечно, ущемлением его мужского самолюбия. Дэвид всегда чрезмерно во всем старался, полагая, что громче, больше, длиннее, дальше, тяжелее и так далее – это всегда значит лучше. Умеренность была ему чужда. Леди Гвендолин не раз взывала к сочувствию Бронуин, указывая на неуверенность, лежавшую в основе каких-либо неблаговидных поступков, которые совершал этот юноша. К черту сочувствие! Он позволил себе безосновательную похвальбу, считая, что она мертва!

– Попробуй заговорить обо мне снова, как во время путешествия в Лондон, и я обзову тебя тем прозвищем, которым обзывала в детстве! – не выдержала Бронуин. – Как ты мог распространять обо мне подобную ложь, ничего не зная на самом деле о том, насчет чего болтаешь?

Дэвид стиснул ее руки.

– Миледи, я говорил о вас как о…

– … кабацкой шлюхе, с которой ты был знаком очень близко.

– Нет! Как о богине, – поспешно возразил Дэвид, получив за свой ответ неодобрительный взгляд Бронуин. – Именно богиней представлял я себе в мечтах ту, чьим мужем я так и не стал, но защитником и доверенным лицом которой назначил меня король. Вовсе не на это надеялся я, Бронуин!

– Ах, Дэвид, опять за тебя говорят твои бриджи! – заявила молодая дама с уничтожающей улыбкой.

Однако в светло-серых глазах Дэвида блеснул огонь, задевший ее за живое. Черт побери, обезоруживающе обольщенная Ульриком, она уже не осмеливалась выносить суждения о каком-либо другом мужчине! В тот день она потеряла не только свою невинность, но и способность здраво мыслить.

– Разве не в бриджи упало мое сердце, скатившись к пяткам, когда я услышал, как жестоко вас лишили жизни? Честное слово, миледи, вы помогли мне придти в себя одним лишь светом вашей улыбки.

Он неисправим! Бронуин не могла не рассмеяться.

– Звуки вашего смеха…

– Дэвид! – со смешком предостерегающе произнесла Бронуин.

– Сладость вашего поцелуя…

Прежде чем Бронуин догадалась о его намерениях, Дэвид показал на унизанную ягодами веточку омелы, оказавшуюся у них над головами, и прильнул к ее губам. Поцелуй был нежным, но длился дольше, чем позволяли приличия. Новобрачная была так поражена, что ей не пришло в голову отстраниться. Она лишь оторопело уставилась на нахального молодого человека.

– Летнее небо никогда не бывает таким голубым, как ваши глаза, Бронуин.

– Черт побери, Дэвид, ты заговорил так, будто проглотил книгу стихов! Это на тебя не похоже, и мне не нравится твое поведение.

Странно, но почему-то подобные слова звучали для нее музыкой, когда Вольф… Ульрик, поправила она себя… шептал их ей на ухо.

Заметив, что танец кончился, Бронуин бросила взгляд на возвышение, где ее муж и трое его братьев распевали разудалую песню к большому удовольствию короля. Его мать сидела спиной к залу и, казалось, была погружена в беседу с окружавшими ее женщинами, но было ясно, что суть лирических излияний Дэвида от нее не ускользнула. Складка губ выражала нечто среднее между смешком и неодобрением.

– Говорил ли тебе Ульрик… извини, лорд Карадок, – поправился молодой человек, – такие нежные слова, Бронуин?

Не дожидаясь ответа, он положил ей руку на талию и подтолкнул к открытой двери, ведущей в коридор. Слуги сновали взад-вперед из кухонь и погребов в зал, не обращая внимания на лорда и леди, уединившихся в нише одного из окон.

– С того времени, как я узнала, кто он на самом деле, мы мало времени проводим вместе, – совершенно искренне сообщила Бронуин. – Я надеюсь и в дальнейшем сохранить такое положение дел, хотя и сам Ульрик, и его мать утверждают, что он невиновен в смерти моих родителей.

– Значит, ты все еще его подозреваешь?

– Многое свидетельствует скорее за, чем против, хотя…

Бронуин замолчала. В глубине души она надеялась, что Ульрик невиновен.

– Почему ты не пришел мне на помощь, когда я тебя о том просила? – обрушила Бронуин на Дэвида свое негодование. – Если бы ты и твоя свита были с нами…

– Мы тоже оказались бы мертвы, в этом можно не сомневаться. Англичане не оставляют нам ни единого шанса. Они все делают с большим размахом, – заметил Дэвид с оттенком зависти в голосе.

«Размах англичан нравится Дэвиду», – грустно подумала Бронуин. Следовало признать, размах действительно производил впечатление. Но за чей счет существовала вся эта роскошь? Конечно, Уэльс был вынужден платить дань. Таковы были условия сдачи неприятелю. А вместе с тем оборванные бедняки просили милостыню на улицах Лондона и на дороге в Вестминстер.

В Карадоке люди не утопали в роскоши, но выглядели крепкими и здоровыми, потому как хорошо питались. Разумное правление землями было тому причиной, но семья Бронуин не претендовала на богатство, подобное увиденному в Лондоне.

– Я никогда не думал покидать тебя, Бронуин. Клянусь в верности дочери лорда Оуэна, как клялся твоему отцу! Но пусть не ждет от меня клятв новый лорд Карадока, твой муж. Мы, уэльсцы, должны держаться вместе. Король сказал мне о твоей просьбе, чтобы я находился в Карадоке в качестве твоего защитника, и хочу уверить, что я почту это за честь, миледи.

Бронуин не могла не почувствовать дрожи, пробежавшей по телу, когда она услышала многозначительные нотки в голосе Дэвида и всем сердцем понадеялась, что не совершила ошибку, потребовав его присутствия в Карадоке. Будет ли он ее усердным защитником? В таком случае, Дэвид должен доказать это, пойдя против приказов Ульрика.

– Ты должен стать моими глазами и ушами, Дэвид. Мы расследуем обстоятельства убийства моей семьи и найдем того труса, что прячется под таинственной завесой цветов Ульрика Кентского.

– Теперь, когда цветами Ульрика стали пурпурный и черный, цвета Карадока, сдернуть завесу будет труднее.

– Ульрик считает, что убийство его каменщиков в Карадоке совершено теми же людьми. Может быть, враг притаился сейчас. Может быть…

– Об этом мы и должны подумать, прекрасная дочь ворона, лучший способ отвлечь внимание от себя – обвинить в содеянном другого. Чем меньше наш народ будет помогать англичанам, тем больше вреда мы им нанесем, – Дэвид приподнял ее лицо за подбородок, чтобы их взгляды встретились. – Определенно, лощеное обаяние Ульрика не вскружило тебе голову настолько, чтобы ты не обращала внимание на истинное положение дел. Это его люди захватили Англси и уничтожили запасы зерна. В этом году зима для нашего народа выдастся тяжелой.

Разве она не слышала об этом? Неприятно было сознавать, что Ульрик удостоился королевской милости за подавление восстания, не говоря уже о таких душераздирающих подробностях, о которых напомнил Дэвид. Сооружение из обвинений, упрямо возводимое на страшной участи ее родных, получило свое завершение. Губы Бронуин сжались, буря чувств поднялась в душе.

– Нет, сэр, я ни о чем не забыла, и я уже слишком хорошо знаю англичан, а до истечения этой ночи узнаю еще лучше!

«О, Боже, только не это!» – отвела Бронуин взгляд, и голос ее дрогнул от волнения. Она смотрела в сторону, смущенная тем, что ее стойкость может дать трещину.

Неловко, но с самыми лучшими намерениями Дэвид, пытаясь утешить Бронуин, обнял ее и сжал так, что она подумала: лопатки вот-вот сломаются.

– Одна мысль о том, что Ульрик прикасается к тебе, заставляет меня пылать жаждой мести. Ты была предназначена мне, Бронуин… эта ночь должна была стать нашей ночью.

Бронуин непроизвольно попробовала высвободиться из рук, обхвативших ее талию. Дэвид тянул ее вглубь темной ниши.

– Дэвид!

Не добившись успеха попыткой урезонить его, молодая дама ударила достаточно твердым каблуком туфельки по подъему ноги напавшего, отбросив наглеца к сводчатой стене. Вскрикнув от боли, Дэвид оценил ее попытку решительного отпора.

– Проклятие, Бронуин, да ты посрамила бы самого Мерлина! – заметил он, потирая ушибленную ногу.

– Ты никогда не поумнеешь, Дэвид! – строго выговорила ему Бронуин.

Но вместо того, чтобы, как она надеялась, попасть на свободное место, Бронуин вдруг натолкнулась на гору мускулов и стальные руки, появившиеся неизвестно откуда. Негромко вскрикнув, она подняла глаза и в смутном свете факелов, закрепленных на стенах коридора, разглядела красивое лицо своего мужа, искаженное гневом и яростью.

– Вольф!

– Называй меня моим настоящим именем, женщина!

– Ульрик! – торопливо исправилась Бронуин, отметив про себя, что прежнее имя подходило ему сейчас больше.

Никакой утонченности или любезности, скрывавших хищный блеск его глаз, не увидела Бронуин во взоре рыцаря, устремленном мимо нее на Дэвида Эльвайдского.

– Ваша супруга была расстроена, милорд. Я хотел ее утешить…

– За дурака меня принимаешь, Дэвид? – тихо прорычал Ульрик.

Боже милостивый! Это был самый настоящий волк! И на этот раз очень рассерженный! Бронуин кинулась спасать Дэвида.

– Я чуть не потеряла рассудок, сэр. Король назначил Дэвида в Карадок моим защитником, и он…

– Защитником? – голос Ульрика оглушительно загремел под низкими сводами оконной ниши.

– В Карадоке прячется убийца, – объяснила Бронуин, оправившись от страха. – Вы сами это сказали, сэр. Когда вам потребуется отлучиться из дома, не оставите же вы меня одну. Дэвид мне как брат, и с ним я буду в безопасности.

Бронуин не сомневалась, что, скрипнув зубами, ее муж подавил крепкое ругательство, желваки, заходившие на сжатых скулах, выдали ярость, бушевавшую в груди. Несколько слов все же вырвались из ловушки, но были так неразборчивы из-за душившей Ульрика злобы, что ничего нельзя было понять.

– Извините, я не расслышала, милорд, – попросила повторить Бронуин, пытаясь сохранить видимость спокойствия в предвосхищении приближающегося взрыва.

– Я сказал, священник готов благословить брачное ложе.

Если бы Ульрик не поддерживал ее, то Бронуин упала бы к его ногам. Все волнения, в течение вечера, подтачивавшие ее самообладание, заставили кровь отлить от лица, а глаза – невероятно расшириться. Священник! Сообщение о Сатане произвело бы меньшее впечатление. Сейчас будет освящено брачное ложе, а потом она попадет в руки выводка женщин семейства Кент, которые уложат ее в постель, забросав, наверное, подушками. И где, интересно, будет проходить эта первая брачная ночь?

– Но ведь танцы начались всего час назад, и музыканты…

– … будут играть всю ночь напролет для гостей, но не для жениха и невесты!

– Вы еще не слышали моих поздравлений, сэр, – подал голос Дэвид за спиной Бронуин. – Я бы солгал, если б сказал, что не завидую вам, но такова жизнь. Могу ли я служить вам обоим как верный рыцарь и принести клятву преданности Карадоку?

Не обратив внимания на примирительное заявление Дэвида, Ульрик предложил Бронуин руку и решительно повел ее в зал.

– Улыбайся, любимая, иначе, клянусь, позднее я заставлю тебя пожалеть об этом.

Яркий румянец на щеках и вымученная улыбка вместе составили великолепную видимость необыкновенного счастья невесты. Глядя на высокого рыцаря, ведущего новобрачную к возвышению, где уже ждал священник – брат Ульрика в церковном облачении, – можно было подумать, что у обоих супругов голова идет кругом от счастья.

Никто не представлял себе, как тяжело было Бронуин держаться на ногах. Новобрачные поднимались по лестнице вслед за святым отцом Томасом в сопровождении родных и друзей, возжелавших присутствовать на последней в этот вечер церемонии.

В комнате, где самым постыдным образом провалилась ее попытка осуществить свои кровожадные намерения, зрители остались за порогом у открытой двери, а они с Ульриком подошли вместе со священником к большой кровати, полог которой был теперь отдернут и украшен цветами. После того как они опустились рядом с кроватью на колени, священник торжественно благословил брачное ложе, зажег курения и свечи вокруг, и кровать стала похожа на алтарь, а в комнате, как в церкви, запахло ладаном.

«А я жертва, агнец на заклание», – подумала Бронуин, когда священник закончил церемонию. Без помощи Ульрика она не поднялась бы на ноги. Когда муж оставил ее наедине с женщинами, Бронуин, держась за резной столбик кровати, со смешанным чувством облегчения и досады посмотрела на закрывшуюся за ним дверь.

Женщины разом накинулись на Бронуин, и ей показалось, что буквально за один миг она была освобождена от свадебного наряда и облачена в тонкую шелковую рубашку, поверх которой на нее набросили подходящий по цвету бледно-голубой халат. Затем леди Кент, с видом знатока наблюдавшая за ритуалом, имея богатый опыт предыдущих свадеб своих сыновей, горячо обняла невестку и запечатлела на ее щеке свой материнский поцелуй.

– Выходя замуж, девушка очень нуждается в помощи матери. Надеюсь, я смогу восполнить ее отсутствие, потому что, хоть я и родила семерых сыновей и ни одной дочери, но каждая из невесток мне как дочь.

Упоминание о матери Бронуин уже выдержать не могла. Слезы жгли ей глаза, когда она, в свою очередь, обнимала женщину и откидывалась на подушки, глядя, как все они удаляются со всякими приятными пожеланиями. Смятение рвало на части ее душу. Дверь со стуком закрылась, как бы объявляя, что невеста готова к приходу жениха. Да, ей нужна была ее мать! Нужен был и отец, чтобы противостоять рыцарю, который скоро придет к ней. Но самым ужасным в ее положении казалось то, что ей нужен был и Вольф… человек, в котором она теперь видела лишь врага.

Тошнотворно-сладкий запах курений смешивался с запахом роз, поставленных в вазу на столике у кровати. Вдруг вместо мягкой постели ей представилась каменная плита и останки родителей на ней. Спрыгнув босиком на пол, Бронуин подобрала подол и подошла к закрытому окну. В отличие от окна в ее комнате, свое окно Ульрик не приказал забить. Обрадовавшись, она распахнула створки ставен и глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, надеясь, что он облегчит пульсирующую боль в висках.

На небе сияла луна, заливая Бронуин своим призрачным светом и высвечивая оставшиеся не-затоптанными после дневной толкотни пятна белого снега. Во внутреннем дворе можно было различить стражников. Они расхаживали взад-вперед на своих постах, стараясь согреться в ожидании, когда их сменят. Все вокруг говорило о силе и мощи, а Бронуин не могла унять внутреннюю дрожь, вызванную слабостью и предвосхищением опасности.

Вдали начали звонить колокола аббатства, и девушка готова была поклясться, что расслышала голоса, радостно поющие на латинском языке о мире на земле. Она стала считать. Один, два, три… Слеза потекла по щеке. Четыре, пять, шесть… Сложив руки в жесте мольбы, Бронуин смотрела на звездную ночь. Семь, восемь, девять… О мире молила она с каждым чистым и ясным звуком песнопения, пронизывавшего небо в канун Рождества. Десять, одиннадцать…

– Да ты с ума сошла, женщина!

– От постели пахнет, как от погребального костра! Мне… мне просто тошно от этой вони!

– Тогда задуй свечи! – вознегодовал Ульрик, бурное вторжение, которого разрушило благословенную тишину, окутавшую ее.

Он со стуком поставил на стол, принесенный с собой графин с вином и быстро задул все свечи, кроме одной восковой свечи. Пламя ее колыхалось от холодного воздуха, проникавшего сквозь окно, у которого каменной статуей сидела Бронуин, словно оцепенев от холода и лишившись способности чувствовать. Даже когда Ульрик приблизился к ней, она не пошевелилась. Бронуин словно вбирала в себя успокаивающее лекарство, придававшее сил перед лицом неизбежности.

– Ты холодна, как труп! – проворчал Ульрик, закрывая окно.

Он поднял ее на руки, словно заупрямившегося ребенка, и отнес на постель, куда и положил самым заботливым образом.

– Что за мысль пришла в твою непредсказуемую голову, женщина? Хотела выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть или продрогнуть до мозга костей и заболеть?

Бронуин молча позволила укутать себя, как младенца, а потом стала смотреть в небольшой очаг, где пламенели угли. Ульрик подбросил дров, и искры взметнулись вверх, улетая в трубу. Огонь ярко заполыхал.

– Вот так! – удовлетворенно произнес новобрачный.

Бронуин следила за ним взглядом, когда он наливал вино в красивый кубок.

– Мама всегда подогревала молоко и добавляла мед, чтобы унять озноб и крепко уснуть, – серьезно заметила Бронуин, садясь в постели.

Ульрик протянул ей кубок.

– Я и не думаю о крепком сне, предлагая вам вино, миледи.

Он вкрадчиво поднес кубок к ее губам. Усилием воли Бронуин заставила себя отпить глоток и взять кубок обеими руками.

– Я плохо спала прошлой ночью, когда вы и придворные так громко шумели, а сегодняшний день был вообще очень утомителен. Ей-богу, ваши братья меня замучили танцами.

Ульрик опустился на постель рядом с нею.

– И поэтому вы молились у окна? Я помешал вам закончить общение с Господом?

– Общение завершилось, и с большой сердечностью, пусть даже преждевременно, – ответила ему Бронуин, и ее щеки залил румянец. – Но не этого я искала в молитве.

– А что же?

– Я молилась о мире. – Она сделала еще глоток, не ощущая вкуса вина, более крепкого, чем то, что пила раньше. – Признаться, я так запуталась во всем! Не знаю уж, что думать, как поступать…

Ульрик накрыл ее руки своими, поддерживая готовый расплескаться кубок.

– Думай и действуй – как моя жена, Бронуин, потому что так предопределено судьбой, – он коснулся губами кончиков ее пальцев.

Она предпочла бы видеть его бушующим быком, а не сладкоречивым дьяволом.

– Не-е-е-ет!

Как будто его прикосновение сорвало туго натянутые нервы. Бронуин оттолкнула его руки вместе с кубком. Красное вино расплескалось по белым простыням. Бронуин попыталась откатиться в сторону, но туго намотанное одеяло не позволило избежать быстрой хватки Ульрика.

– Ты испытываешь мое терпение больше, чем кто бы то ни был другой, попадавшийся мне на пути, женщина! – заметил он, снова притягивая ее к себе.

– Я знаю, как чувствует себя маленькая птичка! – воскликнула Бронуин, едва удерживая слезы, подступившие к глазам. – Я была застигнута врасплох и попалась в западню предательства и обмана, отсюда мне некуда бежать, кроме как к хищнику, более крупному и сильному, чем я!

– Я хочу не вредить вам, а любить вас, миледи.

– Так же хотела и я относиться к спасенной мною птице, но от этого она не перестала дрожать. Она не верила мне. Потребуется время… время… отчаянно нужно время, – дрогнувшим голосом прошептала Бронуин, – время, чтобы научиться доверять вам, милорд… и… узнать, кто вы на самом деле.

Ножка стеклянного кубка треснула в руке Ульрика, и Бронуин испуганно вздрогнула. Кубок рассыпался на кусочки, а на ладони рыцаря остался глубокий порез, из которого брызнула кровь.

– Милорд! – Бронуин непроизвольно потянулась к порезанной руке, но Ульрик отвел ее.

– Что? – сердито проворчал он сквозь стиснутые зубы. – Разве вы не хотели пролить мою кровь, чтобы удовлетворить свою кровожадность?

Обвинение удержало Бронуин от дальнейших проявлений сочувствия, и она откинулась на подушки, наблюдая, как рыцарь собирает осколки кубка и гневно швыряет их в очаг, где они от удара о кирпичи рассыпаются вдребезги.

– Что вы делаете? – вскрикнула она, когда Ульрик подошел к постели и прижал к простыне кровоточащую руку.

– Я не дам слугам повода судачить, что наши с вами обеты не до конца выполнены, жена, – отрезал Ульрик, соединяя капли своей крови с пятнами, оставленными пролитым вином.

Потом он обернул руку полотенцем, оставленным на краю чаши с розовой водой на столике у кровати.

– Клянусь святыми угодниками, Дэвид был прав. Ты бы и вашего уэльского великого Мерлина вывела из себя! Обычный человек из плоти и крови не может знать, как с тобой управиться! Клянусь, нужно быть даже еще более искусным волшебником, чем он, чтобы понять таких женщин; как ты, Бронуин Карадокская!

Облегчение отразилось на ее лице, когда она поняла, что муж пойдет навстречу ее пожеланиям. Поднявшись с постели, Бронуин проговорила:

– Я буду вам хорошей женой во всех остальных отношениях, милорд.

Сделав несколько шагов, она остановилась под горячим взглядом Ульрика. Не подозревая, что ночная рубашка соскользнула с плеч и удерживается лишь благодаря пышной груди, а перекрутившийся шелк плотно обегает крутые бедра, Бронуин выжидающе потянулась к его руке.

– Позвольте мне заняться раной, Ульрик Кентский.

Вместо того чтобы протянуть свою порезанную ладонь, Ульрик потянул молодую даму за ее вытянутую руку и резко дернул к себе. Ноги поскользнулись на шелке, и она упала прямо в его объятия.

– Ульрик Карадокский, миледи, – хриплым голосом, поправил он, – со всеми вытекающими отсюда правами и последствиями!

Не было способа избежать прикосновения его губ, как бы медленно они ни приближались. Янтарные искры желания, сверкавшие в золотисто-карих глазах, заставили Бронуин, словно зверька, ослепленного светом, оцепенеть.

Нельзя было отрицать, что Ульрик теперь ее муж, как и невозможно, было не признать, какую огромную власть над нею имеет вторжение его языка, лишавшее способности сопротивляться. Его губы прервали ее дыхание, усугубляя наказание, и Бронуин почувствовала головокружительную предательскую страсть, от которой в крови загорелся огонь желания.

Обоюдоострый клинок терзал ее изнутри, заставляя мучительно желать продолжения этого горько-сладостного возмездия за дерзость, и в то же время испытывать гораздо более сильное чувство стыда – ведь доставлял ей это блаженство убийца ее любимых родителей.

– Пожалуйста, милорд, – умоляла Бронуин об избавлении хотя бы от одной из этих мук, трепеща от желания и слабости в его сильных объятиях.

– Я требователен в своих желаниях, миледи, и если вы не удовлетворите их, вы больше не произнесете ни одного слова.

Бронуин покачала головой.

– Отпустите меня, пожалуйста!

Ульрик разжал объятия. Она отшатнулась. Ей следовало бы испытывать благодарность к Ульрику: он облегчил это трудное дело принятия решения! Но она не чувствовала никакой признательности. Подтянув к шее шелк, еще горячий от прикосновений мужа, Бронуин смотрела, как он молча выходит и захлопывает за собой дверь, закрывающуюся с роковым стуком. Слезы хлынули из глаз новобрачной, прорвав, наконец, плотину отчаяния и бросив ее на постель в безнадежном горе… одну.

 

ГЛАВА 14

Январский ветер с холмов, за которыми лежали приграничные владения уэльских лордов, заставил дрожать даже Бронуин. Радуясь, что у нее есть подбитый мехом шерстяной плащ глубокого дымчато-голубого оттенка, заказанный для нее мужем вместе с остальными нарядами, она плотнее натянула капюшон, так что видно осталось только ее лицо, оказавшееся в обрамлении меха серебристой лисицы. У нее теперь было так много платьев, что просто невозможным казалось всех их перемерить. В конце концов, после празднования двенадцатой ночи в Вестминстере, пришло время покидать дворец, и они с Мириам упаковали вещи и сейчас ехали верхом вслед за повозкой с новым сундуком – еще одним свадебным подарком Ульрика.

Последние три недели были для Бронуин изматывающими. Ради приличия приходилось изображать из себя счастливую невесту и долгими часами мучиться в своей спальне в одиночестве, потому как Ульрик покидал ее в поисках развлечений. Однажды утром Бронуин нашла его спящим под столом вследствие неумеренного потребления эля. Никогда она не испытывала подобного смущения. Ей пришлось позвать братьев Ульрика, чтобы те отнесли его в их комнату.

Странно, однако, наряду с замешательством, она испытала при этом и некоторое облегчение, видимо, оттого, что исчезло неприятное подозрение, будто одна из легкомысленных придворных дам, развлекает рыцаря, в то время как его новобрачная мечется и ворочается в своей постели. С тех пор как Вольф превратился в Ульрика, жизнь Бронуин была наполнена противоречивыми чувствами, ни одно из которых не главенствовало долго, наоборот, каждое вскоре сменялось совершенно противоположным.

Она любила его. Она его ненавидела. Невыносимо было ждать мрачного лорда, а потом видеть, как он покидает спальню. Бронуин проводила ночи в раздумьях о том, где он может находиться и с кем. Она охотно позволила бы ему удовлетворить страсть с другой девушкой, но вместе с тем испытывала неподдельную тоску, вспоминая о его волнующих поцелуях и нежных ласках. Неистовый нрав мужа пугал Бронуин, но когда надоедал английский двор и люди, окружавшие ее, именно у него хотелось ей искать успокоения и поддержки.

Неудивительно, что она похудела и выглядела теперь так, словно не спала две недели, раздраженно размышляла Бронуин, глядя вперед – на причину своего беспокойства. Ульрик ехал с рыцарями, которые за последние недели видели его чаще, чем она. Возглавляли отряд знаменосцы. Среди них находился Дэвид Эльвайдский и несколько уэльских лордов, поклявшихся в верности Ульрику и королю. «Похоже на парадный выезд, странно разделенный на отряды», – решила Бронуин. Волк на оранжево-голубом фоне преследовал дикого ворона, вцепившегося в скипетр на черно-красном знамени нового лорда Карадока – свидетельство присутствия в свите, как англичан, так и уэльсцев. Не обращая внимания на погоду, новоиспеченный лорд ехал с подобающим его положению достоинством. Богатый красно-коричневый плащ развевался за широкими плечами, капюшон был откинут. Ветер трепал золотистые волосы и прикрывал ими раскрасневшееся лицо. Ульрик смеялся и беседовал со своими товарищами, словно на веселой охоте или увеселительной прогулке. Случайно порыв ветра приподнял рубаху, и стала видна кольчуга. Другие боевые доспехи были хорошо упакованы и находились под присмотром оруженосцев. Меч, мирно висевший на боку Ульрика, казался простым дополнением к одежде, а не грозным оружием. Он был вдет в красивые ножны точно такого же цвета, что и богато украшенные седло и упряжь Пендрагона.

Позади Бронуин, ее служанки и повозок с вещами и припасами ехала еще одна группа вооруженных всадников. Они имели более устрашающий вид, чем вся, с виду безобидная, процессия. Закаленный в битвах королевский арьергард должен был вернуться обратно, доставив лорда и леди в Карадок – ни Эдуард, ни Ульрик не хотели повторения судьбы предыдущего лорда Карадока.

Последние три ночи путешественники провели в домах знати. Пока же они оставались в Вестминстере, Ульрик бывал вечерами достаточно долгое время в комнате, отведенной им королем, а ближе к полуночи уходил. Бронуин не имела понятия, где он спал, но наутро Ульрик всегда выглядел свежим и отдохнувшим, чего нельзя было сказать о ней. Если бы не Мириам, она бы сошла с ума, думала Бронуин, с теплотой глядя на девушку, закутавшуюся не только в плащ, но и в одеяло.

– Мне кажется, путешествие наше затягивается. Мой муж, видимо, знаком с каждым рыцарем и слугой в королевстве! – сказала Бронуин своей дрожащей спутнице.

– Милорд всем очень нравится, – со вздохом согласилась Мириам. – Я еще не слышала ни одного резкого слова о нем, кроме того, что меч его беспощаден, а сердце благородно. Король сделал правильный выбор.

– Ты знаешь о моих чувствах, Мириам. Я хотела бы, чтоб ты принимала их во внимание.

Бронуин скакала на горячем коне своего отца. После продолжительного отдыха в королевской конюшне Макшейн вел себя беспокойно. Он рвался вперед, чтобы догнать равных себе боевых коней Ульрика и остальных рыцарей. «Гордость бедного Макшейна, должно быть, уязвлена из-за того, что он вынужден находиться в обществе женщин и лошадей, тянущих повозки», – сочувственно подумала Бронуин. Но на влажном песчаном побережье Карадока она наверстает с ним упущенное.

– Я уважаю ваши чувства, миледи, и, разумеется, отношусь к вам с глубочайшей симпатией и сочувствую вашему горю. Каждый день я молюсь, чтобы кончились ваши невзгоды и успокоилось сердце.

– И я денно и нощно молюсь об этом, но, увы, безуспешно.

Мириам ободряюще улыбнулась.

– Все обойдется, миледи. Уверена, все уладится, как только вы окажетесь дома.

«Дома…» – задумалась леди. Может быть, зимы в Карадоке и суровее, чем в Англии, но очаги теплее, а люди гораздо более жизнестойки. Дома она сможет отбросить хотя бы одну из тревог – по крайней мере у себя в Карадоке она будет знать, как себя вести и что говорить в своем собственном замке, не опасаясь услышать, будто она, дикарка, явилась с другого конца земли, каковым лондонцы считают Уэльс. Дома ее ждут люди, которых она знает и которым доверяет. Карадок – это место, где может расцвести доверие… и любовь.

Звон колоколов, призывавших к вечерней службе, провозгласил об их прибытии в аббатство, где они должны были провести ночь. Монастырь возвышался на вершине холма гигантской каменной крепостью, однако в стенах этой каменной крепости лишь голоса монахов взывали к миру и возносили хвалу Всевышнему. Приподнятое настроение Бронуин, питавшей надежду, что на этот раз обойдется без продолжительного застолья, в течение которого она будет вынуждена, натянуто улыбаться, улетучилось, когда келарь, встретивший их на хозяйственном дворе, показал ей и ее мужу отдельную комнату.

Это была маленькая келья с очагом в углу. Два матраца, скудно набитые тростником, лежали у стен один против другого. Оруженосцы Ульрика моментально разожгли огонь в очаге от сальной свечи, принесенной из кухни. Мириам достала из повозки одеяла, чтобы устроить постели для лорда и леди. Когда девушка закончила свою работу, Бронуин лишь с тоской посмотрела ей вслед: служанка направлялась через двор в странноприимный дом, где располагались обыкновенные гости.

Бронуин не пришлось притворяться усталой, чтобы, извинившись, покинуть своих спутников, оставшихся в трапезной ужинать. Она не могла припомнить, когда в последний раз спала, не просыпаясь по нескольку раз за ночь, и эта ночь не предвещала ничего хорошего, раз Ульрик будет вынужден остаться с нею после того, как погасят огни. Впрочем, дремота, навеваемая теплом от огня в очаге, может дать ей желанный кратковременный отдых.

Оставшись одна, Бронуин сняла кусок ткани с клетки, в которой везла черную птичку, спасенную ею от верной смерти в Вестминстерском дворце, и скормила ей сухарь, припасенный ею еще с завтрака. То был ритуал, установившийся в последнее время: Бронуин делала дорожку из крошек от середины клетки к дверце, где держала в пальцах остаток хлеба. Она надеялась, Эдди – так была названа птичка в честь его величества – постепенно привыкнет к ней и однажды решится, наконец, принимать пишу прямо из рук хозяйки.

Птичка столкнулась с той же трудностью, что и сама Бронуин: доверять или опасаться. Сначала птичка обходилась без оставшейся корочки, теперь же Эдди отваживался подойти поближе, чтобы выхватить корм из пальцев хозяйки и сразу же отбежать в противоположный угол клетки, где быстро его проглатывал. С ироничной улыбкой, наблюдая за поведением птички, столь похожим на ее собственное, Бронуин сунула остаток сухаря себе в рот и улеглась на матрац. Спусти несколько минут птичка довольно стала чирикать над ее головой – еще один ритуал, возникший со времени спасения Эдди из когтей смерти.

– А сегодня вечером, – сказала Бронуин птичке, – мой недавно обретенный хозяин будет ночевать со мной в одной клетке, если уж не в одной постели.

При каждом постороннем звуке она просыпалась, и, когда Ульрик, наконец, вошел в келью, галантно сопровождая Мириам, несшую поднос с ужином, резко села среди своих одеял.

– Не беспокойтесь, миледи. Скромное жаркое утолило мой аппетит, а не менее скромное ложе даст покой моим усталым костям в эту ночь, – обратился к ней супруг.

Не глядя в ее сторону, он занялся очагом. Мириам поставила поднос перед Бронуин.

– Вам не о чем беспокоиться, миледи, – заговорщицки прошептала служанка. – Ваш муж так заботился, чтобы вы поужинали, тогда как я, по правде говоря, чуть не забыла об этом из-за усталости и уже удалилась на ночлег.

– Если бы я хотела хорошо отдохнуть, то должна была бы присоединиться к тебе! Я не могу располагать своей собственной постелью без определенных опасений! – тихо призналась Бронуин.

Она отважилась бросить взгляд на фигуру мужа, казавшуюся громаднее из-за теней, отбрасываемых очагом, и поймала задумчивый пристальный взгляд, подтвердивший подозрение, что слух у ее супруга такой же острый, как его меч. Боже милостивый, как ей все это выдержать? Знатное окружение дворца, хотя и досаждало беспокойством, все же смягчало напряженность их взаимоотношений.

– Желаете еще что-нибудь, миледи?

Бронуин покачала головой.

– Спасибо, Мириам. Спокойной ночи!

– Милорд Ульрик, – покидая комнату, Мириам присела в вежливом поклоне у двери.

Служанка быстро закрыла за собой дверь, чтобы не выпустить то скудное тепло, что грело келью.

– Тебе не нравится ужин? В последнее время ты кушаешь совсем мало, как птичка!

Бронуин ответила резко:

– Не ужин, а кое чье общество мне не нравится! Тем не менее, сил, чтобы добраться домой, у меня хватит.

Она стала есть, помогая себе корочкой хлеба. На тарелке было больше подливки, чем мяса или картошки, но все же скудный, ужин помог заглушить голод. Удивительно, как быстро она прикончила довольно большую порцию, и все это время муж сидел на противоположном матраце, молча, раздумывая, вероятно, о ее замечании. Вздохнув, Бронуин положила оставшуюся корку хлеба в клетку Эдди. Оказалось, надежда на то, что Ульрик спокойно уснет, не потревожив ее, была ошибочной. Она услышала его голос.

– Еще не пришло время сообщить мне, что ты в тягости?

Тарелка в руке Бронуин звякнула о поднос.

– Я не беременна, милорд!

Ее негодование было столь велико, что Ульрик насмешливо посмотрел на жену через плечо.

– Я только спросил, чтобы избавить тебя от дополнительного и ненужного испытания… для зачатия.

Бронуин следовало бы сказать ему еще раньше, что он никогда не сможет зачать ребенка без ее на то желания, но это значило бы выдать тайну зеленого камня, надежно спрятанного в мешке, лежавшем в изножии постели. Считалось, что он действует и в непосредственной близости, даже если владелица камня не имеет возможности держать его при себе. Без сомнения, ночь, проведенная с Вольфом, уже заставила камень поработать, как никогда раньше. Бронуин даже не стала думать о возможной беременности.

– Тогда нам обоим остается лишь ждать, – пробормотала она, зарываясь в одеяла.

Казалось, этот вопрос едва ли на самом деле волновал широкоплечего мужчину, расположившегося напротив, потому что скоро он начал тихо похрапывать. Бронуин долго созерцала спящего, прежде чем закрыла глаза. Даже не обращая внимания на него, она ощущала его присутствие. Воспоминание о жестких золотистых волосах между ее пальцами, теплее крепкого тела, прижавшегося к ней, и безудержной страсти обладания и плотью ее, и душой – все неизгладимо запечатлелось в памяти, притягивая и обольщая не меньше реальности.

Поразительно, как могла она бороться с властью Ульрика над ней, если он подчинял ее себе, даже не прилагая к тому усилий? «Это, что, тоже одно из качеств седьмых сыновей?» – печально размышляла Бронуин.

Припомнив вопрос Ульрика, она решила воспользоваться промелькнувшим у него подозрением. Если он станет думать, что она носит его ребенка, то избавит ее от своего внимания на какое-то время… по крайней мере, пока она не разберется во всей этой чехарде событий и чувств, убийств и засад, правды и лжи. Нужно будет только изобразить некоторые симптомы, и…

Как бы в ответ на свои мысли, она вдруг почувствовала тошноту. «Интересно!» – подумала Бронуин, выпрямляясь и глубоко втягивая воздух, чтобы придти в себя. Она почувствовала вкус подливки, теперь уже с привкусом желчи. Отерев рукавом, пот со лба, Бронуин с подозрением посмотрела на поднос с пустой тарелкой.

Заметив фляжку с элем, наполненную Ульриком, она поднялась с матраца и дотянулась до нее. Не исключено, эль поможет прогнать неприятный вкус во рту. Но едва успела она положить фляжку на место, как поспешно кинулась, к стульчаку. Эль выплеснулся наружу вместе с частью ее ужина.

«Этого не может быть!» – мрачно сказала себе Бронуин. Зеленый камень! Он был в изножии! Шорох за спиной предупредил о приближении Ульрика еще до того, как громадная тень выросла на стене перед нею.

– Боже, не больна ли ты?

Бронуин глянула искоса, боясь ответить из опасения нового приступа тошноты. Она вздрогнула, когда его руки сжали ее плечи, и снова склонилась над стульчаком.

– Ты… мерзавец, – ругалась Бронуин, вытирая рот тыльной стороной руки. – Это все ты наделал! Я буду… – она слабо попыталась ударить его кулаком, но не сумела.

Бронуин свалилась на Ульрика, цепляясь за его одежду, чтобы не упасть на пол.

– Черт побери! – бранилась она, снова бросаясь назад к стульчаку, так как остатки скудного ужина, съеденного несколько часов назад, снова выплескивались наружу.

– Так это правда? Ты думаешь, что ты…?

Бронуин ударила бы его как следует, если бы ей не были нужны обе руки, чтобы не упасть прямо в горшок. – Позови… позови Мириам!

– С тобой ничего не случится?

Злость оказалась даже сильнее тошноты, не оставлявшей ее, и Бронуин схватилась за стульчак с таким выражением лица, что Ульрику не понадобилось дополнительных разъяснений, чтобы понять ее намерения.

– Я сейчас вернусь!

Не успела за ним закрыться дверь, как Бронуин опять вытошнило. Боль в желудке стала еще сильнее. Прижав одну руку к животу, другой она оперлась о холодную стену. «Этого не может быть!» – думала она, не испытывая никакого облегчения после рвоты. Прислонившись к стене пылающей щекой, Бронуин пыталась умерить жар. По крайней мере, она не слышала, чтобы беременные женщины страдали от боли, разве только при родах… и при выкидышах.

Но и выкидыша быть не могло. У нее ведь зеленый камень! Голова кружилась, но Бронуин удалось подобраться к мешку и отыскать в нем реликвию, доставшуюся от тетки. Не удержавшись на ногах, она упала на пол, но тут же попыталась встать. Острая режущая боль, казалось, рвала на части, и, испуганно вскрикнув, молодая женщина рухнула на колени. Нет, это больше похоже на отравление. Однажды ей описывала последствия отравления тетя.

Капельки пота выступили на лбу, когда Бронуин попыталась сосредоточить взгляд на тарелке. А если это была сарацинская смесь с толченым стеклом, режущая внутренности человека на кусочки? Тогда ей предстоит умереть страшной смертью! «Но так ли при этом себя чувствуют?» – рассуждала Бронуин, в то время как перед глазами смыкался туман. Не распались ли уже ее внутренности на множество кусочков?

Ульрик буквально выдернул спящую Мириам из постели и помчался назад в келью, где оставил Бронуин в одиночестве. Он готов был сразиться с ордой рыцарей в любое время, но женские дела требуют участия женщины. Он-то всего лишь хотел немного уколоть Бронуин, подтрунив над ее бешеным нравом, ничего больше, а теперь, наверное, ему ниспослана божья кара за злонамеренность шутки. Бронуин была так необычайно спокойна в последние дни, но очень мало ела, и он начал беспокоиться, уж не больна ли жена.

– Что за недуг у миледи, милорд? – крикнула Мириам, не поспевая за широко шагавшим Ульриком.

– Ее тошнит, словно…

При виде бледной, как смерть, Бронуин, неподвижно лежавшей на полу, Ульрик потерял дар речи. Он бросился к ней, одним махом поднял и перенес на постель. Птичка в изголовье металась в клетке, столь же встревоженная, как рыцарь. Лицо у Бронуин пылало, а пульс на шее, когда он прижал жилку пальцем, оказался быстрым. Ульрик облегченно прикрыл глаза. На какое-то мгновение он подумал…

– Мне нужна вода и полотенца, милорд, – сказала Мириам, беря дело в свои руки.

Она стала расстегивать плащ, скрепленный на шее застежкой, и расшнуровывать вышитый лиф платья. Ульрик в это время уже торопился к кухне, в окне которой слабо горел огонек, указывая, что кто-то там еще есть.

Монах, разжигавший огонь в очаге, торопливо снабдил его всем требуемым и послал за приором. Когда пришел брат Грегори, Ульрик беспомощно наблюдал, как Мириам поддерживает его жену, а ее рвет снова и снова, хотя в желудке уже ничего не могло оставаться. Конвульсии сотрясали ее тело. «Это, конечно, вредно для ребенка, – думал он. – Если вообще есть у нее в животе ребенок», – поправил себя Ульрик, вспомнив яростные возражения Бронуин.

Брат Грегори опустился на колени рядом с женщинами и говорил с Мириам между приступами тошноты Бронуин. Его голос был таким же мягким, как обращение, и Ульрику приходилось напрягать слух.

– Что – миледи ела на ужин?

– То же самое, что все мы: хлеб и жаркое из трапезной. Милорд сам накладывал его в тарелку, – сказала Мириам дрожащим и озабоченным голосом.

– А еще что-нибудь, чего не ели бы вы, кушала ли она?

– Не думаю. Вы что-либо другое кушали, миледи?

Бронуин, прислонившаяся к служанке, слабо покачала головой.

– Боже мой, я не могу больше терпеть эту боль! – прошептала она, складываясь пополам.

Брат Грегори взял Бронуин за руку и сжал ее пальцы.

– Я послал сделать чай, который должен помочь вывести яд, миледи. К счастью, вы освободились от большей части пищи, прежде чем она переварилась, но приятной ночи я вам не обещаю.

– Яд? – Ульрик помог приору в черном одеянии подняться на ноги. – Что за яд? – спросил он.

– Привкус, на который жалуется ваша жена, и запах рвоты свидетельствуют об отравлении, милорд. Нет симптомов, которые подтвердили бы ваше подозрение насчет беременности. Конечно, милорд, вы еще слишком мало времени женаты, чтобы разбираться в таких вещах. Не знаете ли вы, кто может желать лишить вашу жену жизни?

– Об этом мы поговорим за дверью, брат, – напряженным голосом ответил Ульрик.

Открывая дверь для приора и пропуская его вперед, он оглянулся через плечо и увидел, что Бронуин смотрит на него. Боль в ее бледно-голубых глазах ножом вонзилась ему в сердце.

– Я доберусь до виновника этого злодеяния, миледи, не успеет кончиться ночь, – тихим голосом пообещал он.

– Может, незачем ходить далеко, стоит лишь поискать причину в самом себе? – бледными губами вымолвила Бронуин.

Если бы раньше Ульрику сказали, что женщина может быть такой слабой и бледной и в то же время суметь нанести столь сокрушительный удар, он бы не поверил. Пригнувшись, словно под тяжестью обвинения, высказанного с такой болью, он закрыл за собой дверь. Черт побери! Мало того, что она до сих пор считает его ответственным за смерть родителей, теперь еще и это!

«Милорд сам накладывал его в тарелку». Слова Мириам обвинением звучали в его ушах. Да, он накладывал жаркое – из того же котла, из которого ели все! «Что же было потом?» – гадал Ульрик. Двое рыцарей вздумали состязаться в пережимании рук на столе, и он на минуту поставил тарелку, чтобы понаблюдать за ними. Заметив, что служанка его жены выходит из трапезной, он позвал ее и отдал поднос.

Но что-то упрямо заставляло Ульрика отбросить мысль о случайности… странное чувство грозящей опасности – несколько иное чувство, чем то, что вынуждало его принимать меры предосторожности перед боем. С предложением короля о дополнительном отряде для арьергарда он согласился в последний момент, но, оказывается, Бронуин все равно подверглась опасности.

– Не могла ли ваша жена взять с собой в дорогу какую-нибудь испорченную пищу там, где вы останавливались на ночлег в последний раз?

Ульрик прервал мучительные размышления, чтобы ответить приору.

– Нет! В Хантингдоне она взяла лишь сухарь со стола для этой вот своей птички.

Птичка! Ульрик резко повернулся и побежал – назад в комнату, где Мириам помогала Бронуин лечь в постель.

– Милорд! – удивленно воскликнула Мириам, и ее возглас заставил Бронуин открыть глаза.

Ни одна из женщин не заметила безжизненного тельца птички, потому что смотрели они только на высокого рыцаря, в два шага оказавшегося у клетки. Когда он взялся за клетку, Бронуин проговорила:

– Оставьте Эдди в покое, милорд! Разве недостаточно вам того, что я…

Потрясенный взгляд Ульрика остановил ее на полуслове.

Схватившись за живот, будто пытаясь ослабить мускулы, сжавшиеся в комок, Бронуин попыталась встать на ноги. Мириам поддерживала ее с одной стороны, Ульрик – с другой. Муж опустил клетку пониже, чтобы Бронуин смогла увидеть Эдди, лежавшего с неестественно вывернутым крылом, как бы замерев во время судороги. Бронуин пошатнулась с отчаянным стоном. Ульрик поспешно поставил клетку и подхватил жену.

– Эдди!

Супруг заключил ее в объятия и прижал к груди. Тот, кто отравил сухарь, очевидно, думал, что Бронуин берет его для себя, а не для птицы, которая, к счастью, съела большую часть сухаря.

– Эдди прожил остаточно долго, чтобы отплатить вам за добро, миледи, – тихо прошептал Ульрик.

Бронуин закрыла глаза и, держась за живот, уткнулась лицом ему в грудь.

– Вольф! – она произнесла это имя, всхлипывая и цепляясь за его плащ кулаками, сжатыми от боли.

Ульрик проклял злую судьбу, заставлявшую Бронуин презирать его как своего мужа и искать утешения у грубого наемника, которого он из себя изображал. Собачья смерть, в какой угол он загнал сам себя с самыми лучшими намерениями!

– Я тоже умру?

Ульрик коснулся губами ее лба, влажного от пота, несмотря на холод в комнате.

– Нет, миледи. Брат-монах принесет отвар, который облегчит боль, и вы уснете, а проснетесь уже в добром здравии.

– Я поправила постель, милорд.

Ульрик кивнул, но вместо того, чтобы опустить Бронуин на ее матрац, прошел к своему и сел, прислонившись к стене. Если ей нужен Вольф, с нею будет Вольф… хотя бы сейчас, когда она кажется такой беззащитной и цепляется за него, как испуганный потерявшийся ребенок.

Разве мог он подумать, впервые увидев юношу, едва вышедшего из подросткового возраста, что он окажется девушкой? Разве мог он ожидать, что юноша этот – та самая невеста, к которой он мчался на своем коне и день, и ночь в надежде познакомиться с нею до свадьбы. Он первым признался бы, что наследственные земли делают ее привлекательной невестой… если бы не узнал Бронуин Карадокскую так хорошо, как случилось ему узнать. В ней он нашел отважную женщину со страстной душой, подобной его душе. Ни одна девушка никогда не заставляла его сердце так таять от нежности! Во имя Господа, теперь он с нею никогда не расстанется!

– Ложись на ее постель, Мириам. Бронуин останется на моей, как только выпьет отвар.

– А как же вы, милорд?

Ульрик слегка улыбнулся служанке.

– Как воин, я больше привык спать стоя, прислонившись к стене или к дереву. Так удобнее, чем лежа на матраце!

– Тогда хоть возьмите одеяло прикрыть ноги.

Ульрик задумчиво смотрел, как девушка снимает с постели одеяло и укутывает его длинные ноги.

– Скажи, Мириам, ты не знаешь, где Бронуин взяла этот сухарь?

Мириам грустно пожала плечами.

– Честное слово, я сама брала сухари в дорогу и собственными руками упаковывала их. Не знаю, был ли это один из тех или же тот, что лежал на столе лорда, у которого мы останавливались на ночлег. С тех пор как леди спасла птичку, она все время приносила ей кусочки хлеба и лакомства. Может быть… это случайность?.. Бедняжка! – добавила она, глядя на Бронуин, мечущуюся в полубессознательном состоянии. – Кто же мог сделать такое?

Не успела Мириам улечься, как раздался стук в дверь и вошел брат Грегори с чашкой отвара. Служанка вскочила, чтобы взять отвар у приора и преданно опустилась на колени рядом с Бронуин, уговаривая хозяйку выпить лекарство. Им с Ульриком удалось влить в Бронуин все содержимое чашки, на дне осталась лишь трава.

– Можно мне унести птичку? – спросил приор, разглядывая неподвижного Эдди в клетке.

Ульрик кивнул.

– Да, жена и без того расстроена смертью птицы.

– Леди должна проспать всю ночь, выпив этот отвар. В нем немного опиума, чтобы расслабить тело и облегчить вывод яда, если он еще остался в теле. Завтра госпожа тоже будет сонной… и слабой, разумеется.

Приор поколебался, не зная, что еще сказать.

– Милорду что-нибудь еще нужно?

Ульрик прислонил к своей груди голову Бронуин и прижался к ней подбородком, уже поросшим золотистой щетиной. Никогда бенедиктинец не слышал подобной мольбы в голосе столь знатного рыцаря. Обычно знатные господа не выглядели столь затравленными и растерянными.

– Я прошу вас помолиться за нас, брат… всего лишь помолиться.

 

ГЛАВА 15

Оставшийся путь до Карадока прошел для Бронуин как в тумане. Ей запомнились лишь отдельные моменты. Помнила она, например, что муж держал ее в объятиях укутанной в плащ и одеяло, и как они ехали на фыркающем Пендрагоне. Смутно припоминались и ночи, проведенные в разных постелях и в различных комнатах, отличавшихся роскошью, которую, увы, она была не в состоянии оценить. Ульрик укачивал ее, положив руку ей на живот, где ужасная боль продолжала терзать внутренности, и его рука, казалось, облегчала ее страдания. Всюду, где муж оставлял целомудренные нежные поцелуи, Бронуин продолжала ощущать его прикосновения – на подбородке, кончике носа, макушке, щеках, на лбу… и губах.

Когда голова ее не была затуманена под действием отвара трав, которые им дал и с собой в дорогу добрый приор, она не могла понять, как можно было чувствовать ей себя так надежно в объятиях врага, если все более очевидным становилось, что он хотел от нее избавиться. Ульрик самолично готовил теперь для нее поднос с ужином. Об этом сказала ей Мириам и сразу же встала на защиту своего нового лорда, настаивая на том, что яд был в сухаре, которым Бронуин накормила бедного Эдди. Но Бронуин знала также, что она отдала Эдди и корочку хлеба, пропитанную подливкой от жаркого.

Необыкновенные проявления любви и заботы со стороны Ульрика могли быть вызваны необходимостью подтвердить его невиновность в случившемся. Она понимала это и все же не могла не принимать его заботу и внимание, как проголодавшийся мальчишка пищу. Как ей хотелось бы, чтоб все было по-другому! Сейчас она даже мечтала о том, против чего возражала не так давно – о свадьбе, на которой родители передали бы ее светловолосому англичанину, везущему теперь жену на своем благородном Пендрагоне по знакомой лесной дороге в Карадок. Как замечательно это было бы! Увы…

Голые ветви деревьев на фоне пасмурного зимнего неба были мрачным напоминанием о случившемся и возвращали к действительности. По крайней мере, в Карадоке у нее будет тетя Агнес. Она станет ей союзницей в борьбе с этим седьмым сыном Кента. Тетка, какой бы рассеянной ни была, сумеет вылечить ее, и тогда снова можно будет здраво смотреть на суть вещей. Может быть, тете Агнес даже что-то известно о напастях, обрушившихся на Карадок. Может быть…

Мысли Бронуин были прерваны тем, что дорога расширилась, а это значило: они приближаются к дому. Ульрик слегка подтолкнул ее.

– Смотрите, миледи! Вон ваш Карадок!

Бронуин не могла бы сказать наверняка, отчего развеялось уныние и прояснились мысли: то ли иной воздух вдруг коснулся ее ноздрей, когда отряд выехал из леса на открытое место, то ли приободрил вид знакомой башни, вырисовавшейся на серебристо-сером горизонте – но вдруг, обретя силы, она выпрямилась и погрузилась в созерцание гостеприимного пейзажа. Ветер с моря казался ей приветливым, в то время как чужеземные рыцари дрожали от холода.

– Не могли бы мы поскакать к скалам, милорд?

Ульрик повернул Пендрагона в сторону, и они помчались по устланной коричневатой травой пустоши к уступу, на котором была построена главная башня Карадока – каменная крепость над беспокойным морем, разбивавшем свои ледяные воды о скалистые стены. Был прилив, берег манил. Непривычный к шуму волн, скакун заартачился, Ульрику пришлось натянуть поводья и, потрепав по шее, заговорить с ним успокаивающим тоном.

Наверное, и ее можно так же легко успокоить, подумала Бронуин, соскальзывая со спины присмиревшего коня. Казалось, и воздух, и твердая земля наполняли силой ее ослабевшее тело. Ноги сами собой понесли к защищенному насыпью берегу. Ветер сбросил капюшон плаща и растрепал блестящие черные пряди, отведя их от лица и как бы вливая в жилы дочери ворона свой необузданный порыв.

«Они называют тебя диким краем, Уэльс! Холодным, суровым и угрюмым. А для меня ты мать… мать-Уэльс, дающая хлеб насущный и жизнь».

– Вот здесь, милорд, я буду завтра скакать на Макшейне, – объявила она Ульрику, также спешившемуся и присоединившемуся к ней.

– Черт побери, женщина! Ты, что, плавать собралась?

Бронуин рассмеялась над недоверием рыцаря, не зная, что щеки ее приобрели здоровый румянец, а глаза стали голубее сапфиров и сверкают удивительным оживлением.

«Это волшебство!» – подумал Ульрик, пораженный переменой. Бронуин сохраняла свою красоту даже во время болезни, но сейчас, когда стихии – ветер и море – носились вокруг нее в какой-то языческой колдовской пляске, она буквально светилась, на глазах возрождаясь к жизни. Никогда еще Ульрик не наблюдал в людях таких разительных перемен.

– Когда начинается отлив, милорд, берег становится прекрасной дорожкой для верховой езды. Ни один из карадокских скакунов не боится замочить ноги, – с вызовом проговорила она.

Если бы он знал, что для восстановления душевного спокойствия жены необходимо привезти ее домой, то, даже рискуя обидеть короля, отправился бы в путь гораздо раньше.

– Я помчусь за вами, миледи, по этому берегу, как за моей повелительницей, – любезно отозвался Ульрик хрипловатым голосом.

Он ощущал воздействие этого волшебства, что бы то ни было. «Какое удивительное место, – размышлял он, – место, где исчезает отчаяние, порожденное беспомощностью!» Или в том была заслуга самой Бронуин? Боже, она размягчала его душу своим невинным колдовством и зажигала огонь в крови, как никакая другая, женщина!

Волшебство, возникшее на берегу моря, постепенно загорелось совсем иным огнем в карих глазах, смотревших на Бронуин. Она вдруг увидела, как янтарные искорки страсти зажглись в смешении голубых, зеленых и коричневых тонов, составивших необычный цвет глаз Ульрика. Выражение этих глаз невозможно было определить, как немыслимым казалось, и постичь характер рыцаря. Лишь одни намеки оставляли самые приземленные страсти, гнев и неприкрытые желания. «Может, разгадав характер Ульрика, я отыщу и ответ на мучительный вопрос об убийстве?» – пришло в голову Бронуин, прекратившей пытливое изучение своей души, чтобы не затеряться в ее глубинах.

И вдруг… она увидела то, что прогнало всякие мысли о златовласом воине, стоявшем перед нею. Дубовая роща, посаженная сотни лет тому назад и пышно разросшаяся, несмотря на соленые ветры, исчезла! Что наделали эти негодяи – чужаки из Англии?

– Милорд! – воскликнула Бронуин, и краски исчезли с ее лица на глазах у потрясенного Ульрика.

Заметив ужас и смятение жены, он обернулся, готовый выхватить меч, к которому непроизвольно уже протянул руку. Но позади никого не было, и он не видел ничего угрожающего – только носился резкий и влажный ветер, пропитавший влагой его волосы и плащ.

– Проклятье, женщина, что случилось?

Бронуин указала на жалкие остатки некогда горделивой рощи. Когда она была маленькой, тетя Агнес рассказывала ей, что эта роща волшебная, посаженная специально для фей, живущих там под защитой духов деревьев.

– Вот где таится причина твоих будущих горестей, Ульрик Карадокский! Здесь, среди остатков дубовой рощи, столь бездумно уничтоженной!

– Деревья были срублены для постройки новых укреплений, – объяснил Ульрик, растерявшись перед новой волной иступленного страдания жены. – Я сам отдал приказание еще прошлой весной, и оно было исполнено, когда я уехал… – Ульрик заколебался, не зная, подливать ли масла в огонь подозрений, уже бушевавших в душе Бронуин, – … попытавшись нагнать отряд твоего отца, чтобы вместе добираться до Лондона.

Проклятье! Снова судьба поставила ему подножку, отвлекла колдовством голубых глаз! Как мог он забыть о подозрениях Бронуин, основанных всего лишь на том, что он находился поблизости, когда были убиты ее родители людьми, одетыми в его геральдические цвета! Подозрения укрепились оттого, что именно он накладывал ей еду в тарелку, когда кто-то попытался ее отравить. Но теперь почему она вела себя так, будто, срубив несколько деревьев, он совершил нечто, вызывающее крайнее осуждение?

– Для нужд строительства понадобились доски, – спокойно проговорил он, пытаясь сдержать раздражение.

Как легко эта женщина вызывает его гнев, едва оправившись от недомогания!

– Карадок нуждается в благословении больше, чем в досках! Ты проклял всех нас!

– Никого я не проклинал! – заявил огорченно Ульрик, он обхватил Бронуин за плечи и слегка встряхнул ее. – Это все ваши уэльские поверья! Я христианин, и всякие глупые россказни меня не испугают!

– Ах, вот как, глупые россказни?

Откуда только силы взялись у этой слабой женщины, чтобы вырваться из рук нетерпеливого рыцаря и сердито отдалиться на несколько ярдов. Когда она снова повернулась к нему лицом, то Ульрик решил, что его жена со своим развевающимся вокруг стройной фигуры плащом и темными, как вороново крыло, волосами, разметавшимися у лица, пылающего негодованием, похожа на саму волшебницу Моргану из сказаний о короле Артуре или же на сказочную королеву, а может, на разгневанную волшебницу. Голубой огонь, полыхавший во взгляде Бронуин, казалось, способен вызвать дьяволов из преисподней.

– Я тоже христианка, лорд Ульрик Карадокский, – надменно усмехнулась она, – но не так глупа! Даже папа Римский не отрицает существования духов и сил, недоступных нашему пониманию! Кто же ты такой, чтобы считать себя неприкосновенным для них? Собачья смерть, я не позволю тебе своим невежеством призвать силы тьмы напасть на мой народ!

Куда делось слабое беззащитное существо, покоившееся в его объятиях несколько последних дней? Ульрику пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Но, может, выходка Бронуин – какая-то женская уловка, хитрость? В смятении ухватился он за единственное оружие, которое у него еще оставалось:

– Во имя всего святого, женщина, ты будешь повиноваться моим приказаниям! Прекрати же немедленно швырять мне в лицо столь нелепые обвинения! Заявляю, что всякий, кто осмелится хотя бы шепнуть об этом, будет высечен мною лично. Ясно?

Его слова были понятны, в этом Ульрик не сомневался, однако мрачное выражение лица, с которым жена его выслушала, не позволяло надеяться на действенность угрозы.

– Берегитесь, милорд, ибо вы и ваши люди уже испытали удар бича возмездия! – она вызывающе вздернула подбородок, не страшась ни грозного англичанина, ни сил природы. – Есть одна уэльская поговорка и ее тоже не следует вам забывать, сэр. Плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона!

То была обыкновенная уэльская поговорка, бессмысленная, как и вся прочая чепуха, на которой оказалась, помешана его суеверная молодая жена, но поговорка, как последняя капля, переполнила чашу терпения. Сделав два шага, Ульрик оказался рядом с Бронуин и обхватил ее, накрыв складками плаща, словно не позволял улететь прекрасной дочери ворона. Как птица в клетке, билась Бронуин в крепких объятиях, бросая неукротимо-мятежные взгляды ему в лицо.

– Я намерен не вставать на пути у этой птицы, миледи, а приручить ее.

С этими словами он запечатлел поцелуй на вытянутых в струнку губах, намекая, каким именно образом собирается приручить. Неожиданное спокойствие Бронуин избавило его от необходимости применять грубую силу. Податливость губ облегчила победное проникновение его языка, и чресла начали наливаться желанием в предвкушении завоевания этого нежного тела, сжатого в его руках, как Ульрик вдруг понял: происходит нечто необычное, словно он столкнулся с пустотой, неведомой ранее – выйдя на поле битвы, обнаружить, что противник сдается без боя!

– Бронуин!

Ульрик поднял голову, услышав, как кто-то выкрикнул имя его жены, но все его внимание было приковано не к пожилой женщине, бегущей по лугу, а к каменному, застывшему лицу жены, встретившейся с ним взглядом. На могильных плитах он встречал более теплые изображения.

– А если птица не будет приручена, к какому средству вы прибегните, милорд? Отравите? Убьете?

Черт побери, как хотелось ему заставить жену немедленно отказаться от этих слов и овладеть ею прямо здесь, на этой влажной каменистой земле.

– Бронуин, детка!

Жесткий стальной взгляд голубых глаз на мгновение сместился в сторону пухлой женщины, пересекавшей пастбище, отделявшее их от замка, и вернулся к Ульрику. По-королевски величаво поведя тонкой бровью, Бронуин спросила:

– Мы оборвем размолвку на данный момент, милорд?

Тысячи проклятий готовы были сорваться с его уст, но Ульрик сдержался и кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он смотрел, как Бронуин отворачивается от него и быстрой грациозной походкой идет навстречу женщине, ее позвавшей. Они встретились на полпути, и пожилая женщина обняла молодую. Послышались радостные возгласы, но Ульрик не мог сказать, вскрикивают ли они обе или только одна. Неожиданно ликование сменилось одним пронзительным криком, полным тревоги.

Не успел потрясенный ум Ульрика осознать случившееся, как ноги уже принесли его к этим двум женщинам, одна из которых, молодая, без чувств упала к ногам пожилой, несмотря на все попытки своей тетки удержать ее. Бронуин лежала, как мертвая, голова покоилась на коленях Агнес. Черные ресницы, резко выделявшиеся на бледной коже, веером осеняли щеки, впалые от переживаний.

К удивлению Ульрика, когда он взял на руки потерявшую сознание Бронуин, пожилая женщина схватила его за рукав.

– Что вы сделали с моей племянницей?

– Ничего, кроме того, что попытался отнестись к ней с терпением, мадам, – напряженно ответил Ульрик.

Он обошел бесстрашную женщину, осмелившуюся бросить ему обвинение, и пошел к замку так быстро, что ей пришлось бежать следом, чтобы не отстать.

– Нельзя укротить силой дочь ворона, седьмой сын Кента! Это можно сделать только лаской, – запыхавшись, предупредила тетя Агнес. – Прислушайся, рыцарь, к своему сердцу!

Ульрик, ускорив шаг, легко оторвался от обвинителя, вдруг ставшего советчиком. Пожилая дама отстала, пыхтя и отдуваясь. Откуда, черт возьми, эта ведьма узнала, что размолвка произошла между ним и ее племянницей? Ведь Бронуин, конечно, не успела рассказать ей об их ссоре! Уж не провидицы ли они обе? Он отмел это предположение с таким же негодованием, с каким пренебрег суеверной чепухой, в которую верила Бронуин.

«Прислушайся, рыцарь, к сердцу своему!» Проклятье! Именно сердце обманом завлекло его в это щекотливое положение! Сначала он захотел владеть этими дикими землями, околдовавшими его сердце, а потом ему понадобилась не менее дикая леди. И в том, и в другом случае все получилось не так, как того хотелось бы. Как же теперь прислушиваться ему к голосу сердца, столь коварно обманувшего?

– Противоядие, разрази меня гром! Да это же одурманивающие травы! Они делают слабой душу! И давно она это принимает? – спросила Агнес у оробевшей Мириам.

Пожилая женщина, как оружием, потрясала мешочком с травами перед лицом служанки.

– Их мне дал приор в аббатстве, тетя Агнес, – отозвалась с постели Бронуин, она только что проснулась. – Ульрик подумал, что, если продолжать пить отвар, боль пройдет.

– В таком случае он утратил свой прирожденный здравый смысл!

Агнес открыла ставню и выбросила мешочек.

– Миледи! – в ужасе вскричала Мириам.

– А что, если… если боль вернется? – подала голос Бронуин.

Она еще помнила, какие муки претерпела. Несмотря на то, что Ульрик снимал пробу со всех блюд, которые она ела, во время еды желудок не давал ей покоя, как бы напоминая о случившемся.

– Здесь тебя не отравят! – заявила тетя Агнес с такой уверенностью, что племянница смогла еще больше расслабиться, лежа на мягких подушках. – Это надо же, уэльские поверья – глупые россказни! Не удивительно, что с таким вот безбожным «лекарством» и богохульством твоего мужа ты совсем лишилась сил! Мои больные колени совсем мне отказали бы, не будь я такой упрямой!

Тетя Агнес указала служанке на свою племянницу.

– Эта девочка с характером, имей в виду, – предупредила она Мириам, слегка усмехнувшись. – Характер, как у меня, только еще тверже!

Агнес склонилась над очагом и сняла с огня горшочек с отваром омелы, приготовленный ею. Не обращая внимания на горячий пар, поднимавшийся к лицу, она глубоко его вдохнула.

– Ах, это будет в самый раз, хоть и кипело не на очаге в большом зале! Надо же, – отрешенно усмехнулась она, – отдельная спальня с очагом! Этот новый лорд с причудами! Впрочем, так или иначе, уединением он воспользуется, чтобы поскорее заполучить наследника, такого же красивого, как сам.

– Миледи! Тетя Агнес! – одновременно вскрикнули Мириам и Бронуин, чрезвычайно смущенные.

Озорные искорки мелькнули в светло-карих глазах тетки.

– Если бы в Карадоке было заведено подобное при жизни твоих родителей, дорогая, то у тебя непременно было бы много братьев и сестер. А теперь выпей-ка, что я приготовила, а то твои голубые глазищи выкатятся на бледные щеки.

Бронуин выпила отвар, раздумывая, смотрит ли хоть кто-нибудь на нее как-то иначе, кроме как на племенную свинью для Ульрика.

– Ты сама знаешь, милая тетя, что никакого наследника в Карадоке не родится, если того не пожелает леди Карадок.

– Как же это может быть? – поинтересовалась Мириам, чье любопытство раздразнил многозначительный обмен взглядами между теткой и племянницей.

– Это секрет женщин с острова Англси.

Когда стало ясно, что секретом с нею не поделятся, Мириам принялась распаковывать сундук Бронуин. С появлением каждого красивого наряда или вещи, извлекаемой из сундука, тетя Агнес всплескивала руками и ахала от восхищения, что делало ее похожей на квохчущую курицу. Бронуин все больше убеждалась в том, что единственное, чего тетя не принимает в Ульрике, это его отказ подтвердить необыкновенность дарований седьмых сыновей, но «красивый», «щедрый» и «мужественный» были лишь немногими из хвалебных замечаний, которые обронила достойная дама в адрес нового лорда Карадока.

Мириам горячо поддерживала похвалы, и Бронуин снова задумалась над своими собственными суждениями. Тетя не знала всего, что произошло между ней и Ульриком. Бронуин предпочитала обсудить это наедине с теткой, несмотря на тесные взаимоотношения, сложившиеся у нее с Мириам.

Был ли отвар из листьев омелы причиной прилива сил, или это была радость от сознания, что она находится дома? Бронуин не знала, однако испытывала настоятельную потребность принять ванну и надеть одежду, которая не хранила бы на себе грязь и запахи всех этих дней, проведенных в пути. Отослав Мириам вниз сообщить слуге о ее намерениях, Бронуин поведала Агнес о событиях, заставивших ее заподозрить мужа.

– Ох, – задумчиво покачала головой тетка. – Все хуже, чем я думала.

– Ульрик?

– Нет! Он допустил, конечно, промах, но кое-кто другой выбрал не того человека, которому можно перейти дорогу, свалив с себя на него вину. Плохо придется тому…

– Ульрик не ворон! – усмехнулась Бронуин.

– Ворон, дитя мое! Он твой муж, соединенный с тобою перед Богом и людьми! Он отец будущего наследника Карадока. Да это все равно, как если бы в его жилах текла кровь самого Оуэна!

– Кто же тогда хочет сделать убийцу из моего мужа? – настаивала Бронуин.

Агнес взяла руку племянницы в свои теплые ладони.

– Никому не доверяй, девочка! Похоже, все дело в одержимости.

– Одержимости? Что еще за одержимость такая?

Появление Ульрика на пороге заставило замолчать обеих женщин.

– Ну, что вы языки проглотили?

– Вы запрещаете, кому бы то ни было говорить о таких вещах, милорд, по крайней мере, в вашем присутствии. Иначе вам придется высечь свою жену или, быть может, ее немощную тетку. Чтобы не пришлось прибегать к наказанию, извольте предупреждать о своем приближении.

Ульрик стиснул зубы, чтобы не дать прорваться волне гнева, опять взметнувшейся в душе. Со времени его отъезда никто не погиб в Карадоке, но работы на внешнем дворе замка и на сторожевых башнях застопорились, леса расшатались, веревки сгнили, а известковый раствор был испорчен солью – драгоценной солью, из его собственных запасов, без сомнения! Работа, выполненная в один день, рассыпалась в прах под тяжестью кладки, сделанной в последующие дни. Этого всего ему хватило бы. Но больше он уже вытерпеть не мог.

– Мне не требуется бросать клич, приближаясь к своей комнате, женщина. Она такая же моя, как и твоя.

– Ох, думай, прежде чем что-нибудь сказать, парень!

Бронуин не раз имела возможность хихикнуть, прикрывшись ладошкой, когда тетя Агнес, возмущаясь каким-нибудь изречением ее отца, так плотно закрывала рот, что подбородок почти касался носа. Если бы не охватившее негодование, Бронуин могла бы и сейчас усмотреть что-то смешное в высказывании тетки. Но было ей не до веселья. Агнес обиженно вылетела из комнаты. Бронуин выбралась из кровати и сунула ноги в туфли.

– Это ваша комната, милорд?

– Да, это комната лорда, миледи.

– Вы хотите сказать, что я не имею права находиться в этой комнате?

– Имеете, но только в тех случаях, когда ваше присутствие желательно вашему лорду и мужу.

Бронуин рассердилась, услышав неслыханное по наглости утверждение.

– Половина всего принадлежит мне по праву, согласно брачным обетам! А если бы суд вершился по справедливости, то все было бы моим, а вы так и остались бы безземельным бродягой, наемным воякой без денег и без какого бы то ни было здравого смысла!

– Разговоры о справедливости? Поражаюсь, миледи! Вы притворились слабой, чтобы добиться моей благосклонности, а потом взбунтовались против меня с безудержной яростью! Если вам удалось овладеть всякими женскими хитростями, то сообразительность могла бы помочь быть более последовательной.

Женские хитрости? Бронуин просто не могла объяснить себе намеки Ульрика. В самом деле, она сама не знала, откуда брались у нее силы возмущаться. И еще одно противоречие: как только муж покидал комнату, она чувствовала себя так, будто терпит поражение в изматывающем противостоянии. Но пока он находился рядом, она готова была стоять до конца перед натиском его оскорблений.

– Сам дьявол, что сидит в вас, лишает меня сил, милорд! – надменно заявила Бронуин. – До последнего издыхания я буду защищать от вас мой народ. Что же касается вашей комнаты, она мне не нужна! Зал хорошо служил моей семье прежде, послужит и теперь.

Ульрик преградил Бронуин дорогу, загородив дверь.

– Не испытывайте мое терпение, миледи! Вы моя жена и будете спать в этой комнате.

– Как какая-нибудь рабыня, лишенная всяких прав? Нет уж, милорд!

– У вас будут все права жены, когда я получу свои права мужа!

– У вас уже были однажды ночью права, милорд! Ваше же приказание остаться заставит меня страдать еще больше, учитывая мое болезненное состояние.

Бронуин не давала чувству вины завладеть собой. Ульрик вел нечистую игру, и, только действуя подобным же образом, могла она остаться в живых – так рассуждала Бронуин, опуская свою узкую ладонь на живот. Кроме всего прочего, то была совсем маленькая ложь в сравнении с тем, как он обманывал ее.

Глаза Ульрика подозрительно сощурились.

– Когда я спрашивал, не в тягости ли вы, то с большим жаром вы отвергли мое предположение. Так вы ждете ребенка или нет?

– Я пока не уверена, милорд, но в любом случае яд причинил страдания только телу, вынашивающему плод.

– Тогда вы непременно должны остаться в этой комнате.

– Нет, милорд, я вполне хорошо проведу ночь в зале, как прежде. Тетя Агнес ляжет спать со мной на одной постели и станет ухаживать за мной. Я не собираюсь купаться в роскоши за счет моего народа.

Ульрик поднял глаза к потолку, расписанному золотом художником из Италии. Роспись гармонировала с рисунками на стенах. Только зал и комната хозяина были украшены столь изысканно, причем за его собственный счет. Королевские деньги были истрачены на сооружение укреплений, чтобы эти строптивые люди, уэльсцы, разгневанная представительница которых стояла сейчас перед ним, помнили о подчинении Англии. Однако он не собирался опускаться до защиты самого себя в собственном замке, полученном вполне заслуженно, если уж ни за какие прочие подвиги, то хотя бы за терпение, проявленное в трудном деле быть мужем леди Бронуин Карадокской!

– Боже, вы невыносимы! – он отступил, галантно кланяясь и разводя руками. – В любом случае, миледи, я знаю, спать вы ляжете, где захотите, хотя вам прекрасно известно, что общество рыцарей не очень подходит вашей нежной и ранимой женской натуре.

– Если выбирать, с кем спать, с вами или со свиньей, я выбрала бы свинью, сэр!

– Однако за последние несколько ночей я не слышал жалоб!

Бронуин встала на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей вниз.

– Я находилась под одурманивающим воздействием отвара, который вы считали столь благотворным для моего здоровья! Но отныне я буду всегда настороже!

Ульрик буквально дрожал, ухватившись за ручку недавно поставленной дубовой двери. Проклятье, оба они должны почему-то плясать под мелодию безразличия, которая, как он подозревал, была фальшивой, исходя из медовых уст, с готовностью принимавших его поцелуи, когда исчезала, под действием ли дурманящих трав или по другой причине, настороженность. Если он не сможет усмирить бешеный нрав жены лаской, то, во имя неба, придется как-то иначе подчинить Бронуин своей воле. Если бы только удалось достаточно умно представить дело!

– Пусть будет так, женщина. Это избавит меня от докучной необходимости делить с тобой ложе и даст волю развлекаться по своему усмотрению, раз я лорд этого замка!

Бронуин уставилась на разделившую их враждебным хлопком дверь. «Я докучная необходимость?» – негодовала она, когда, круто развернувшись, спускалась по лестнице, еще пахнущей свежей известкой. Святые угодники, она станет докучать ему лишь настолько, насколько он заслуживает того своим упрямством!

На последней ступеньке винтовой лестницы она остановилась, удивленная теми изменениями, что произошли в этом, таком знакомом ей прежде, замке. С удивлением рассматривала Бронуин узоры бледно-голубого цвета, нанесенные на гладко оштукатуренную стену песочного цвета. Раньше здесь, прикрывая грубую каменную стену, где скреплявший камни раствор выкрошился и торчал безобразными кусками, висели ковры, вытканные ее матерью.

Подняв глаза вверх, Бронуин обнаружила, что свет проникает сквозь открытые окна, куда свободно залетает и ветер. Охватывая все стены зала, поверху тянулась галерея, а окна были расширены и теперь закрывались двустворчатыми ставнями, заменившими узкие щелеобразные отверстия, позволявшие лучникам стрелять по приближавшемуся неприятелю. Но, давая для освещения зала в два раза больше света, окна впускали в два раза больше холодного воздуха!

Однако холод проникал в основном через окна, выходившие на северо-запад, к морю, а они сейчас как раз были закрыты… и на них висели ковры ее матери! Открытыми оказались только окна, выходившие во двор, защищенный от ветра, и лишь сквозняки самого замка слегка шевелили знамена, украшавшие стены. Поднявшись на галерею второго этажа, где раньше едва могли разминуться два человека, она обратила внимание на сам зал.

Кровати, на которых спали ее родители и она сама, были вынесены вместе с вышитыми ширмами на прочных дубовых каркасах. Привычный ей зал стал похож на зал Вестминстерского дворца – помещение лишь для совместных трапез и времяпрепровождения. Даже от очага больше не исходили соблазнительные запахи, обычно будившие Бронуин по утрам и усыплявшие каждый вечер.

– Вы, кажется, растерялись, миледи. Могу я чем-нибудь помочь?

При виде Дэвида Эльвайдского по губам Бронуин скользнула улыбка. По крайней мере, если не что-то знакомое, то хоть кто-то знакомый попался ей на глаза.

– О, Дэвид, – грустно призналась она, – я хотела бы снова поставить мою кровать и ширму у очага, если бы только знала, где они!

К счастью, Дэвид не стал задавать вопросов, а воспринял ее пожелание как приказ. За сегодняшний день она уже достаточно потратила сил на борьбу, и нужно сохранить оставшиеся, чтобы противостоять Ульрику.

– Я спрошу о кровати у управляющего нашего лорда. Ваша тетя говорит, только она одна наблюдала за всем этим хаосом во время перестройки замка.

В это время в комнату лорда вошли трое слуг с большой деревянной лоханью, которую приказала принести Бронуин, чтобы выкупаться. Следом тянулась вереница служанок с ведрами, полными горячей воды.

– Как я понимаю, кухня теперь совсем в другом месте? – напряженно спросила Бронуин.

– Да, миледи. Многое изменилось. Я вам все покажу, но сейчас вы, может быть, присядете, чтобы немного отдохнуть после утомительного путешествия?

Бронуин не стала сопротивляться, когда Дэвид подхватил ее на руки и отнес на возвышение, находившееся на том же уровне, что и большой очаг. Пододвинув ногой большое кожаное кресло, служившее еще ее отцу, он галантно усадил на него Бронуин. По правде говоря, она была благодарна, что кто-то позаботился о ней. Перебранка с Ульриком совершенно лишила ее сил. И все же она слабо протестовала:

– Не следовало делать это, сэр!

– Честное слово, я чуть сам не лишился чувств от волнения, когда увидел, как вы упали в обморок на пастбище после того скандального поцелуя на глазах у всех. Помните, мой долг охранять вас, миледи, по приказу короля и по велению моего собственного сердца. Скажите, что вам нужно, и я сделаю все возможное, чтобы это было выполнено, – Дэвид приподнял руку Бронуин и поцеловал. – Я сейчас же поговорю с управляющим и пришлю вам служанку.

– Скажите ей, что нужно перенести из повозки мои вещи… – Бронуин поколебалась, взглянув на ступеньки лестницы, ведущей в комнату лорда. – Нет… пусть прихватит лишь то, что мне сейчас понадобится для купания, – деловито рассудила она.

Комната Ульрика достаточно просторна и она укроет от чужих взглядов, думала Бронуин, с досадой вспоминая, что вожделенная лохань с горячей водой ждет ее в логове златогривого льва. Но она не осмелилась рискнуть, потому что нахалу-мужу ничего не стоило присоединиться к ней во время купания. Когда будет в зале установлена ее кровать с ширмами, лучше уж вот там она и вымоется, не беспокоя лишний раз слуг из-за ссоры с лордом. Нужно дать урок этому ужасному английскому вояке, и никто, кроме нее, не осмелится это сделать.

 

ГЛАВА 16

– Спать в зале вместе со слугами и воинами? Действительно, твое упрямство доходит до глупости, Бронуин Карадокская! – не веря своим ушам, воскликнула ее тетка, услышав о требовании племянницы. – У меня теперь есть моя собственная комната, небольшая и уютная, какая и нужна больным косточкам пожилой женщины, что, кстати, тоже говорит в пользу твоего доброго супруга.

Бронуин не могла решить, насколько хорошо это характеризует Ульрика, но ей хотелось бы остаться в действительно уютной и, без сомнения, тихой комнате тетки, вместо того чтобы пытаться заснуть в суете, поднятой Ульриком и его рыцарями в зале. Черт побери, никогда она не слышала еще угроз, подобных тем, которыми разразились они, чего только не наобещав сделать с разбойниками, напавшими на деревушку Бринморфа к юго-западу от Карадока! Те небольшие запасы зерна, что уэльсцам удалось спрятать от английских завоевателей, были сожжены вместе с домами, и жители деревни пришли к Ульрику с просьбой о защите.

Нельзя сказать, что оставшиеся неизвестными негодяи не заслужили участи, уготованной им рыцарями, но просто, чем больше мужчины накачиваются элем своего повелителя, тем больше распаляются. Если они хоть наполовину окажутся так ловки при захвате разбойников, как рассуждают об этом, накачавшись элем, то уже завтра вечером головы негодяев будут висеть на внешней стене замка.

Сейчас, наверное, уже за полночь, подумала она, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Когда ее родители удалялись на покой, то засыпал и весь замок, но, очевидно, ее потребность во сне и отдыхе не принималась во внимание новым лордом. Можно не сомневаться, Ульрик преднамеренно поддерживал шумное застолье компании, чтобы заставить ее пожалеть о принятом решении. Признавая его замысел удавшимся, она в то же время готова была скорее не спать всю ночь, чем пойти на попятную. Завтра утром она отомстит, устроив шум, когда он будет спать, решила Бронуин.

Однако, к ее разочарованию, когда рассвет пробился сквозь ставни окон на верхней галерее, люди Ульрика уже проснулись. Бронуин встала и оделась за ширмой. Лорд присоединился к рыцарям, ни один из которых ни разу, не пошатнувшись, ни стукнулся о ширму и не свалился на нее, как Бронуин того опасалась.

Доставая новое розовое платье из тех вещей, что принесла Мириам, Бронуин заметила, что девушка по ошибке принесла мешок Ульрика вместо ее мешка. Расправляя длинный узкий рукав платья, запутавшийся в завязках, стягивавших мешок, она уронила его на пол, и некоторые вещи высыпались из мешка. Бронуин хотела, было позвать служанку, чтобы та унесла мешок Ульрика и заменила его на тот, в котором лежали ее вещи, как на глаза ей попался флакон странной формы, закупоренный пробкой.

«Духи?» – удивилась она, рассматривая флакон. Понюхав, Бронуин убедилась, что жидкость во флаконе предназначалась не для того, чтобы выливать ее на себя. Запах был похож на лекарственный, так пахли мази и отвары тети Агнес.

«Или яд?» Пальцы Бронуин сомкнулись на флаконе, как будто, спрятав его, можно было стереть из сознания подозрение. Но было уже поздно, зерно проросло.

Надев платье, Бронуин положила флакон в сумочку на поясе, чтобы попозже показать его тете Агнес и узнать ее мнение. Затем она тщательно сложила обратно в мешок вещи Ульрика: гребень, бритвенные принадлежности и трутницу, с помощью которой они разжигали огонь, согревавший их по пути в Лондон. Казалось, она прожила три жизни: одну со своими родителями, другую с Вольфом и третью с Ульриком – человеком, который мог потчевать ее нежными словами и ядом одновременно.

«Но ведь я еще не знаю наверняка, яд ли это! – спорила Бронуин сама с собой, в глубине души безнадежно влюбленная в своего молодого супруга. – Нужно убедиться. Но если во флаконе яд…» Тогда она будет знать, что делать!

Бронуин порывисто бросилась к выходу, чтобы сразу же задать мужу все жгучие вопросы, не дававшие ей покоя, но обнаружила, что Ульрик уже отбыл с отрядом. Она так разволновалась, что не услышала, как они собрались и уехали. Когда же управляющий сказал, куда отправился лорд, она не поверила своим ушам. Оуэн Карадокский считал, что, построив часовню, он выполнил свой долг перед Богом, а посещать богослужения вовсе не обязательно. «Часовни нужны для женщин и свадеб», – часто говаривал он, когда леди Гвендолин пыталась убедить его, что он должен, посещая часовню, подавать хороший пример простолюдинам.

– Лорд Ульрик – чрезвычайно набожный человек, миледи. Его семья в Кенте каждое утро посещает службу, и он собирается придерживаться семейной традиции, и, живя здесь, – сообщил ей управляющий, глядя на нее, словно она была язычницей.

Затем, извинившись, он занялся своими делами и принялся отдавать распоряжения слугам.

Это тоже была одна из привычек лорда: завтрак должен был стоять на столе к его возвращению из часовни. А в зале сейчас не все еще было готово, чтобы подтвердить беспрекословное выполнение пожеланий его милости.

Судьба словно наказывает ее, печально рассуждала Бронуин о дьявольском поведении ее мужа накануне, когда в зале рыцари шумно обсуждали предстоящие дела. Было ясно, что Ульрик считает своих отвратительно прожорливых, рыгающих и пускающих ветры соратников своей семьей, к которой, благодарение Богу, она не принадлежала. Иначе лорд проявил бы любезность и, по крайней мере, пригласил бы ее поехать с ними.

Решив заняться расследованиями чуть позже, Бронуин отправилась на поиски Гриффина, прежде бывшего старшим слугой, чтобы узнать, какие еще изменения произведены в доме. В ее обязанности хозяйки входило определение времени и порядка трапез, и не этот суровый мужчина с негнущейся шеей, которого Ульрик назначил вместо Гриффина, должен за нее все решать. Как же его зовут? Кажется, Гарольд… а управляющего Бланкард. Или наоборот?

– Хорошо ли спали, миледи?

Бронуин перестала гадать и обратила внимание на своего защитника из Эльвайда, встретившегося у входа в зал. Щеки у него горели от холода – день вьщался морозным. «Красные яблочки под парой черных орешков!» – Бронуин вспомнила, как описывал отец своего пригожего оруженосца. С тех пор скулы повзрослевшего Дэвида стали квадратными, а на яблочках появились пятна в виде щетины, такой же темной, как его глаза. Сейчас, впрочем, – свежевыбритые щеки порозовели.

– Неплохо, сэр! Вы не поехали с остальными в часовню, Дэвид?

– Я вижу в этом не больше надобности, чем вы, мой наставник, миледи, – искренне признался Дэвид. – Вместе с моим оруженосцем я был на конюшне, проверяя, хорошо ли смотрят за моим конем.

Даже находясь в чужом замке, Дэвид не мог не утолить своей потребности покомандовать хоть кем-то – хотя бы оруженосцем. Бронуин предполагала, что он был сильно огорчен тем, как складывалась его судьба, ведь его ореховые глаза всегда были устремлены на Карадок. Однако Дэвид мужественно воспринял потерю. Кроме кратковременного бунта на ристалище, он с большим достоинством признал Ульрика своим лордом. Оставалось только гадать, из – каких соображений он это сделал. Почему-то Бронуин никак не могла сказаться от мысли, что молодой рыцарь не чувствует к ней ничего, кроме грубой похоти, и хочет лишь потешить свое тщеславие.

Дэвид направился к столу, куда слуга уже поставил поднос с хлебцами, накрытый полотном.

– Почту за честь, если миледи позавтракает со мной вместе. Пахнет очень соблазнительно, а мне необходимо подкрепиться перед судебными разбирательствами, которые состоятся сегодня утром. У меня такое предчувствие, что вчерашние жалобы крестьян – это лишь слабые отзвуки того, что разразится сегодня.

– Да? – с интересом посмотрела на него собеседница. – А я подумала, уже сегодня утром Ульрик поедет прогонять разбойников.

Дэвид Эльвайдский покачал головой.

– Нет, я думаю, он поедет после обеда смотреть, какой нанесен ущерб. Как воин, он должен изучить поле битвы, прежде чем ввязываться в схватку.

Разломив хлебец пополам и попробовав ту часть, которую собирался он отдать Бронуин – как предписывало делать то распоряжение лорда, Дэвид углубился в историю убийств, случившихс в Карадоке, о чем Ульрик говорил в тот день, когда на турнирном ристалище раскрыл перед всеми, кто она такая. Старший каменщик, архитектор и простой работник были найдены с перерезанными глотками, а на стене их кровью оказалось написано предостережение не расширять внешние укрепления.

– Но это трудный разговор для дамы, – заметил Дэвид, увидев, что Бронуин отложила недоеденный кусок хлеба.

– Я еще не совсем оправилась от болезни, – призналась она, – хотя, впрочем, со вчерашнего дня сознание мое прояснилось.

– У вас есть какие-нибудь соображения, от чего вы заболели?

Бронуин испытывала большое искушение показать флакон Дэвиду, но было ни к чему возбуждать ненужные слухи.

– От хлеба, кажется, – прошептала она, делая знак служанке поставить перед ней деревянную миску с дымящейся кашей. – Но вот это блюдо должно совершить чудеса с моим больным желудком!

В наигранном приливе воодушевления Бронуин наложила меда и налила свежего молока в горячую кашу и потом размешала все ложкой.

– Вы правы, добрая порция каши и молока очень кстати после многих недель поглощения эля, пива и мяса, приготовленного во всех видах! – заметил Дэвид, посмеиваясь над английской диетой. – Ей-богу, не удивительно, что англичане такие раздражительные и угрюмые! Вполне может быть, что их младенцы выплевывают материнское молоко и вопят, требуя крови.

Бронуин рассмеялась и взяла предложенный Дэвидом кусок горячего хлеба с медом. Она не замечала, что Ульрик со своим отрядом вернулся из часовни, пока слуги не засуетились, разнося завтрак лорду и его рыцарям.

Посуровев, она холодно приветствовала мужа. Ульрик протянул слуге плащ и ответил таким же сдержанным кивком, задержав долгий и тяжелый взгляд на Дэвиде Эльвайдском, прежде чем сесть в обтянутое кожей кресло на противоположном конце стола.

– Нам недоставало тебя в часовне, Дэвид.

– Когда я увидел, что вы уезжаете без леди Бронуин, то решил побыть рядом с нею за завтраком, чтобы пробовать ее пищу, а потом охранять после трапезы, милорд.

– Очень благородно с вашей стороны, сэр, – произнес Ульрик неестественно-спокойным тоном, что не осталось незамеченным окружающими.

– Я ее преданный слуга.

– Настолько ли преданный, чтобы оказаться кастрированным? Лишь в этом случае ты будешь самой подходящей компаньонкой для моей жены.

– Ульрик! – возмущенно воскликнула Бронуин среди всеобщего хохота.

С дьявольской усмешкой, ставившей, на взгляд его жены, под сомнение пользу от посещения часовни, он скривил губы:

– Так часто поступают на Востоке, миледи… по известным причинам.

– На Востоке многое делается иначе, милорд. Можно себе представить, однако нам не следует подражать им.

– Совершенно верно, миледи, – со смешком согласился Ульрик. – У нас другие способы удержать сластолюбца в штанах. Мы его в штанах похороним.

Веселье стихло после явной угрозы, прозвучавшей в голосе лорда.

– Милорд, – галантно заговорил Дэвид, – не подобает подвергать сомнению честь вашей жены, потому как она не может допустить каких-либо отношений между нами, кроме самих целомудренных.

– О, брось, Дэвид! Лорд Карадок не имеет представления о галантных отношениях, – резко возразила Бронуин.

– Ха, женщина, не этого ли рыцаря вместе со всей его ратью еще совсем недавно ты клеймила как неуклюжего и грубого?

Щеки Бронуин залила краска.

– Это, сэр, было до того, как он, глядя на вас, узнал, каким не должен быть.

На мгновение Бронуин показалось, что она зашла слишком далеко. Ульрик положил сжатые в кулаки руки по обе стороны стоявшей перед ним миски и сидел с таким видом, словно в любой момент готов был вскочить и одним прыжком преодолеть расстояние, отделявшее его от нее и Дэвида. Стараясь не подавать вида, что испугалась, Бронуин ухитрилась проглотить ложку каши, которая комом провалилась в горло и, казалось, застряла где-то посередине.

От неожиданно раздавшихся раскатов хохота у нее широко раскрылись в удивлении глаза. Смеялся Ульрик:

– Ей-богу, сдается мне, что по утрам у меня будет возможность поупражняться в словесных баталиях всякого рода! Может быть, те из вас, кто женат, поделятся опытом?

Подстрекательское заявление лорда вызвало множество мнений, от порицающих до сочувственных, но неизменно проникнутых искренним весельем. Судя по всему, гроза пронеслась. Ульрик вгрызался в хлеб и поглощал кашу, как голодный волк, одновременно успевая принимать участие в беседе, касавшейся достоинства боевых коней, стоявших во дворе. Но Бронуин чувствовала, как пронесшееся над столом напряжение, смыкается вокруг ее горла.

Ей снова захотелось вытащить флакон, но на этот раз швырнуть его в лицо мужу и спросить, не знает ли он, что в нем находится. Однако мрачный взгляд лорда, устремленный на нее всякий раз, когда бы она ни поднимала глаза от своей миски, предупреждал, что супруг способен расправиться с нею довольно жестоко. Бронуин подавила тяжелый вздох. Выжидать она никогда не любила, но знала: именно это сейчас необходимо.

После того как муж опустошил вторично наполненную миску, он вымыл руки и снова обратился к Бронуин:

– Предлагаю заключить мир, миледи, – заявил он. – В конце недели состоится служба за упокой душ ваших родителей. Должен ли я приказать управляющему и старшему слуге заняться угощением, или вы готовы взять на себя некоторые из обязанности жены?

У Бронуин не было другого выбора, кроме как согласиться.

– О, я готова заняться этим прямо сейчас. Уверяю вас, все останутся довольны. Я тоже сяду среди гостей, и буду выслушивать жалобы наших людей, – добавила она с улыбкой, намекая, что без нее суд не состоится. – Потом я прослежу, чтобы наточили колы, на которые вы со своей компанией собираетесь насадить головы ночных разбойников.

«Черт побери, как только эти слова вырвались?» – сурово бранила себя Бронуин. Даже если они и выражали ее подлинное презрение к хвастливым намерениям рыцарей, все равно некрасиво порицать одного из гостей и, тем более, пренебрежительно отзываться обо всех. Правила хорошего тона, которым учила ее мать, исчезали в присутствии Ульрика, словно сдувались ветром.

– Виселица и кол слишком хороши для гробокопателей!

Скрестившиеся взгляды голубых и карих глаз переметнулись на фигуру пожилой женщины, спускавшейся по лестнице на негнущихся ногах. Ульрик осторожно заметил:

– Почему вы думаете, что те люди – гробокопатели? Что-то я не слышал о надругательствах над могилами или склепами, леди Агнес.

Тетка Бронуин взглянула на молодого рыцаря, прежде чем, нащупав скамью, села рядом с племянницей.

– Еще услышите, милорд!

Разговоры за столом стихли при таком необычном заявлении. Ульрик оперся на локоть, нахмурившись. Предположение, высказанное женщиной, взволновало его.

– И скажите на милость, откуда вам это известно, Агнес?

Женщина подняла на него глаза, оторвавшись от кружки с теплым молоком, словно удивилась вопросу:

– Как откуда? Я это видела!

Вот оно! Слово сказано! Покровительственный снисходительный тон Агнес приводил в смущение. Бронуин слышала, как таким же тоном говорила тетка с Оуэном, но теперь не зять с нежностью взирал на нее. Как же защитить ей тетю Агнес от Ульрика, запретившего говорить о мире духов – о том, что для этой женщины было естественно, как дыхание!

– Во сне, – объяснила Бронуин, в то время как мурашки бегали у нее по спине при одной только мысли об этих самых злобных из отверженных.

Никогда прежде не было такой напасти в Карадоке. Случались преступления, но обычно незначительные, что-нибудь вроде размолвки между соседями. Но если тетя Агнес видела их…

– Ага! Во сне! – повторил за Бронуин Ульрик, бросив искоса насмешливый взгляд на своих рыцарей. – В таком случае, я крайне ценю ваше предупреждение, леди Агнес.

«Он смеется над ней», – раздраженно подумала Бронуин. Тетя занялась кашей, ничуть не задетая насмешкой. Обычно же Агнес оказывалась втянутой в словесную перепалку с лордом Оуэном, осыпая зятя всяческими предостережениями и благословениями, которые должны были защитить его лишь потому, что он был мужем ее сестры, и вовсе не потому, что он того заслуживал. Может быть, тетя все еще находилась под впечатлением зрелища резни? Но вчера, казалось, Агнес была вполне в здравом рассудке. Бронуин надеялась, что в любом случае мистические наклонности тетки не притупились до такой степени, чтобы она не смогла понять, яд ли во флаконе.

– Извините, миледи.

Бронуин вздрогнула, услышав за спиной голос управляющего. Упоминание о гробокопателях в сочетании с напряженной обстановкой, установившейся за столом, разумеется, подействовало на и без того измотанные нервы Бронуин.

– Да, Гарольд?

– Бланкард, миледи, – поправил ее управляющий. – У ворот собрались люди. Они просят милостыню. Надо ли позвать Гарольда разобраться с ними?

– Я сама это сделаю, – властно вмешалась тетя, похлопав племянницу по руке. – Я знаю этих попрошаек много лет и могу сразу же разоблачить самого ловкого обманщика. Тебе же понадобится время, чтобы научиться так зорко различать их, как это получалось у Гвендолин и у меня, хотя, я уверена, со временем у тебя получится это не хуже.

Ульрик не возражал, и Бронуин позволила тетке заняться этим делом. Агнес обладала даром распознавать шарлатанов, страдавших только от лени и жадности. Иногда истории, которые рассказывали во время застолья ее тетка и мать, заставляли всех смеяться до коликов в животе, а иногда доводили до слез. В Карадоке никогда не оставляли нуждавшихся без милостыни. Черный плащ управляющего взметнулся, когда он бросился помочь пожилой даме, вставшей со своего места.

– Я провожу вас, миледи?

– Право же, не стоит, друг мой. Я должна быть во всех отношениях скромна, имея дело с теми, кто может работать, но забирает себе еду, предназначенную для немощных, – поблагодарила Агнес управляющего, и лицо ее при этом приняло такое мягкое выражение, какого Бронуин у нее никогда раньше не видела. – Если ваша мать чему-то вас научила, Бланкард, так это обходительности. Вы оправдываете ее надежды.

– Это вполне естественно в присутствии такой изумительной дамы, как вы.

Агнес усмехнулась.

– Вы льстите дамам, прямо как молодой человек, сэр.

– Как говорится, мы стары, насколько себя таковыми чувствуем, миледи.

«Собачья смерть, этот человек умеет улыбаться!» – подумала Бронуин, поражаясь этому дружескому обмену любезностями. А она-то еще беспокоилась о тете Агнес, оказавшейся в обществе английских грубиянов! Если бы она не знала тетку лучше, то могла бы поклясться, что та заигрывает с управляющим Ульрика, и этот господин отвечает ей взаимностью. Судя по насмешливым взглядам, которыми обменялись присутствующие, не одной Бронуин пришла в голову такая мысль.

– Ну, сэр! – с готовностью поддержала Агнес новую тему, предложенную Бланкардом. – Как чувствует себя пожилая женщина – зависит от того, спрашиваете ли вы об этом ее больные колени или сердце!

– Я бы принял во внимание сердце, и Бог с ним, со всем остальным, Агнес! – добродушно посоветовал Ульрик.

Тетка одобрительно кивнула, отметив про себя, что замечание Ульрика не оставило равнодушной Бронуин.

– Хорошо сказано, седьмой сын Кента!

Бронуин тоже встала, как и Дэвид, собравшийся удалиться. Лорд и леди обменялись красноречивыми взглядами.

– Я побуду с тобой, тетя, пока столы не уберут для судебных разборов лорда. Не хочешь ли сопровождать нас, Дэвид?

– С разрешения милорда, – великодушно согласился Дэвид.

– Во всяком случае, Дэвид, я склонен думать, у тебя наметанный глаз на обманщиков.

Бронуин почувствовала, что волосы у нее на голове зашевелились, но, не позволяя Ульрику впасть в гнев, Дэвид просто почтительно поклонился лорду.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь леди разглядеть их.

Бронуин сдержала внезапное желание улыбнуться Дэвиду, так умно парировавшему выпад Ульрика. Она сердцем чувствовала, что идет по узкой кромке с тех пор, как муж яростно обрушился на ее единение с давним другом. Меньше всего ей было нужно, чтобы у супруга сейчас нашлось время собраться с мыслями и снова нанести удар. Отступление произошло в полном боевом порядке, хотя Бронуин, медленно следуя за неспешно передвигавшейся теткой, еле удерживалась, чтобы не обогнать старую даму, стремясь поскорее оказаться вне пределов досягаемости сумрачного взгляда, неотступно устремленного на нее.

После того как был произведен беглый отбор претендентов на милостыню, смутные сомнения Бронуин в здравомыслии тетки исчезли – по крайней мере, относительно того, что касалось ее памяти. Раньше Бронуин ограждали от участия в исполнении ее матерью этих обязанностей владелицы замка, и теперь молодая дама была поражена, до какой степени некоторые люди готовы унижаться ради бесплатного подаяния. Уже само по себе недостойно брать пишу, которую мог бы съесть действительно голодный человек, но засовывать в рот мыло, чтобы шла пена, и кататься по земле на манер театральных трюков бродячих актеров казалось совершенно лостыдьым.

– Подайте! Ради Христа, подайте! – ухитрялись выкрикивать обманщики в промежутках между раздиравшими их судорогами.

После того как шарлатанам была предложена возможность заработать честным трудом свой кусок хлеба и некоторые из них обратились в бегство под напором стражи, тетя Агнес и Гарольд начали оделять едой тех, кто на самом деле в том нуждался. Бронуин узнала нищих, о которых рассказывала когда-то мать. Женщину с соседнего хутора, с рождения пораженную слепотой, вел ребенок. Молодой парень с изувеченной мельничным жерновом рукой ждал своей очереди. Один из старых карадокских охотников с больным горлом и мать восьмерых детей, муж которой погиб в сражении, были лишь немногими из вереницы других несчастных.

Предоставив тетке и слуге распределять хлеб и куски мяса, Бронуин горестно задумалась о недавнем замечании слуги Ульрика насчет возмутительно пустой траты продуктов на подаяние нищим. Надо быть милосердными, думала Бронуин, оправдывая себя. Еды ведь хватало, чтобы наполнить мешки всех нуждающихся, выстроившихся у ворот, и еще что-то дать каждому в руки.

Но неудивительно, что среди нищих было немало бездельников. Молва о щедрых подаяниях в Карадоке разносилась по всей округе. Из-за того, что отряд ее мужа уничтожил запасы зерна на Англси, зима для Уэльса будет суровой. Без сомнения, приток бедняков – еще одно последствие победы англичан.

«И еще этот набег гробокопателей!» – размышляла Бронуин, быстро шагая по узкому проходу между новым внешним и старым внутренними дворами. Стайка цыплят бросилась врассыпную из-под ее колышащихся юбок. С каждым шагом росла решимость Бронуин исправить положение. Во имя Господа, если жители деревни Карадока были ограблены и лишились своих зимних припасов, они должны страдать вместе с семьей лорда.

Забыв о флаконе, болтающемся в сумочке на поясе, Бронуин ворвалась в зал, собираясь, сразу же поговорить с Ульриком. При виде рыцарей и служивших ее отцу вассалов, расположившихся за столом во главе с лордом, она резко остановилась. Все присутствующие повернулись к ней, в том числе и виллан, обращавшийся к собравшимся. С зардевшимися щеками она вежливо присела.

– Прошу извинить, милорд, за опоздание. Раздача милостыни потребовала больше времени, чем я ожидала.

– Ваше кресло ждет вас, миледи, – Ульрик встал и протянул руку Бронуин, помогая подняться на возвышение и занять свое место, затем сам сел с ней рядом. – Но не опасайтесь, что нам придется разбирать спор о границах участка или о том, кому принадлежит свинья с шестью поросятами.

Шутливый тон Ульрика заставил ее слегка улыбнуться, несмотря на замешательство. Такие мелкие тяжбы едва ли удостоились бы внимания столь представительного собрания, так как обычно разбирались одним лишь прево, сидевшем сейчас в своем кожаном камзоле на краю стола, за которым восседал лорд.

– Этот виллан рассказывает нам о последнем набеге на деревню, – светловолосый лорд дал знак невзрачному крестьянину продолжать.

– Да, милорд, они налетели с холмов, как волки, и промчались по деревне, как исчадия ада. Даже на мордах их лошадей были маски с большими нарисованными глазами. Гробокопатели они, я их видел!

Смешливое настроение Бронуин сразу же улетучилось. Она скосила глаза на мужа, сидевшего наклонившись вперед и положив руки на стол.

– Ваших покойников потревожили?

– Эти дьяволы промчались по кладбищу и посбивали могильные камни, как будто сражались с ними!

– Я говорю о могилах, – уточнил Ульрик. – Выкапывали они тела?

Крестьянин нервно теребил шапку.

– Нет, милорд. У них не было времени. Они были слишком заняты тем, что выгоняли наш скот и наших свиней и сжигали амбары и дома. Они схватили дочь старого Эрвина, но она убежала от них, еще, прежде, чем они добрались до холмов, и пряталась, пока разбойники не перестали ее искать.

Ульрик выпрямился.

– Где она? Я хотел бы расспросить ее, в каком направлении злоумышленники уехали… или же… хотел бы услышать все, что она может рассказать нам.

– Девочка не сказала ни одного толкового слова, с тех пор как прибежала обратно. Платье у нее было все изорвано, а лицо исцарапано ветками деревьев. Ее везли, перекинув через седло.

– И все-таки я хотел бы ее видеть.

Человек бросил взгляд через плечо на людей, столпившихся за его спиной, и махнул им. В толпе послышался шепот и топот ног. Чем ближе кого-то подталкивали к краю толпы, тем пронзительнее становились протестующие крики. Ульрик поднялся на ноги.

– Поставьте ее в конце стола, – попросил он.

Грязное оборванное существо бросило взгляд на высокого рыцаря и забилось в истерике. Девочка сопротивлялась отчаянно, пока крестьяне тащили ее к столу.

– Нет!

Мужчины остановились по знаку, данному Ульриком. Бронуин с интересом наблюдала за своим мужем, который сошел с возвышения и приблизился к испуганной девочке-подростку. Когда он снова заговорил, то обратился к ней со звучными словами, произнесенными мягко и чисто. «Он говорит на уэльском наречии!» – поняла Бронуин, не веря своим ушам. Все ее попытки проклинать и ругать Ульрика на его языке, чтобы он в полной мере мог понять, силу ее презрения, оказывается, были ни к чему. Она вполне могла бы воспользоваться родным уэльским говором и значительно углубить значения наносимых ему оскорблений. Но Бронуин тут же совсем забыла о своем удивлении, глядя, как Ульрик Карадокский опускается на колени перед девочкой.

– Иди сюда, девонька. Я твой защитник, а не враг, – лорд обратился к мужчинам: – Как ее зовут?

– Авала.

Улыбка, с которой Ульрик снова обратился к девочке, была такой теплой, что даже статуя оттаяла бы и заговорила с ним. Его золотистые волосы, кудрями падавшие на плечи, и красивое лицо с правильными чертами напомнили Бронуин одну из римских статуй – Апполона, бога солнца. Он нежно взял руку девочки и поднес к губам.

– Авала, – мягко повторил лорд Карадок ее имя.

Он смотрел на девочку поверх ее руки, и озорные искорки мелькали в его глазах.

– Не удивительно, что они забрали тебя с собой, сладкое яблочко, потому что ты, несомненно, самая красивая во всей деревне. А еще они, видно, подумали, что ты хоть и красавица, но не сообразишь, как убежать от них.

«Что за восхваления рассыпает этот дьявол?» – удивлялась Бронуин, задетая льстивыми нотками в голосе мужа. Боже мой, это же простая деревенская девчонка! Похоже, не мылась с прошлого лета! И уж ясно, что гребень давным-давно не касался спутанной массы волос.

– Но я-то знаю, – мягко продолжал Ульрик, – они не подумали, что ты заметишь, куда они тебя везут! А ты заметила, правда, Авала?

Девочка, успокоенная звуками голоса Ульрика, подозрительно уставилась на него сквозь пальцы другой руки, которой закрыла себе лицо.

– Бланкард, дайте чашу с фруктами из буфета!

Управляющий поторопился исполнить указание Ульрика. При появлении фруктов, лицо Авалы оживилось. Кончик языка девочки скользнул из одного угла рта в другой, в то время как темные глаза перебегали с лица Ульрика на яблоки и обратно.

– Ну, бери!

Бедное дитя, наверное, никогда не попадало в замок и, тем более, не получало угощение с господского стола. Она посмотрела на Ульрика так, будто он отрубит ей руку, если она послушается. Понимая переживания девочки лучше, чем то казалось Бронуин, молодой лорд выбрал одно яблоко и протянул его.

– Вот, возьми! Это мой тебе подарок.

Авала жадно выхватила яблоко из рук Ульрика и прижала к груди.

– Можешь ты надуть этих дьяволов и сказать мне, по какой дороге они поехали, когда покинули деревню?

Авала яростно затрясла головой.

– Колдуны!

– Колдуны? – переспросил Ульрик. – Колдуны, а не дьяволы?

Девушка кивнула и, все так же прижимая яблоко к груди одной рукой, другой описала круг. Потом, вырвавшись из рук мужчин, ослабивших хватку, девочка отбежала к северо-западной стене, бормоча что-то так быстро, что даже Бронуин не смогла все понять.

– Она что-то говорит о том, как они ускакали на конях в море, – сообщила Бронуин своему сбитому с толку супругу.

– Колдун и его люди скакали по берегу?

Девочка неуверенно кивнула, а потом торопливо вернулась к своим сторожам, словно опасаясь, как бы разбойники снова не налетели на нее в любой момент, раз она их выдала. Авала снова начала бормотать и показывать на стену.

– Они не ушли в холмы! – воскликнула Бронуин, которой передалось возбуждение свидетельницы. – Они пересекли низину и ушли в море!

– По берегу, который заливает прилив? – переспросил Ульрик, заглушая своим голосом поднявшийся шепот, так как собравшиеся принялись обмениваться догадками.

Авала снова лихорадочно закивала.

– Проклятье! – выругался рыцарь, оборачиваясь к своему отряду. – Их следы, должно быть, смыты приливом!

Услышав возглас Ульрика, девочка с визгом спряталась за спины своих спутников. Усилием воли подавив вспышку гнева, рыцарь вынул оставшиеся яблоки из чаши.

– Это тебе, Авала. Ты так же храбра, как мила и красива. Твой лорд благодарит тебя и обещает обратить свой гнев на колдуна и его людей, чтобы отомстить за народ Карадока.

Ульрик выпрямился и обратился к толпе.

– Я всем вам даю слово, мой прево с отрядом и я будем следить за берегом, пока не выясним, где на сушу из моря снова выйдут разбойники. Бланкард, суд окончен. Я выезжаю немедленно.

Авала ухитрилась захватить в руки штук восемь яблок, не позволяя остальным помочь ей, и устремилась прочь из зала. Сама не зная почему, Бронуин позавидовала сочувствию, проявленному ее мужем к безумной девочке. Все так же сидя в своем кресле, продолжала она наблюдать, как лорд отдает приказы о приготовлениях к отъезду.

– Три деревни, и все на побережье! – произнес он, как бы вторя своим мыслям.

– И три основных поставщика припасов в Карадок, милорд, – напомнил ему управляющий. – Низины – самая плодородная земля в графстве.

– Может быть, это сам Эдуард? – Бронуин закусила нижнюю губу, но было поздно: крамольная мысль оказалась высказанной достаточно громко, чтобы все услышали. – Это всего лишь шутка, милорд!

Холодный пристальный взгляд Ульрика выразил все, что он хотел сказать. Ирония судьбы – он сам и его рыцари отрезали уэльсцев от их запасов продовольствия – не ускользнула от его внимания.

– Любезные рыцари, моя добрая жена немного не в себе, после того как в ее пишу попал яд. Прошу вас простить ей эту неловкость и дать указания оруженосцам готовить коней к выезду.

Выгнув дугой золотистую бровь, он обратился к Бронуин:

– Это будет освежающая перемена, миледи. Мы согреемся на ветру и в морских брызгах после пронизывающего холода этой комнаты.

 

ГЛАВА 17

Верхние окна были закрыты ставнями, в массивном очаге ярко горел огонь, но Бронуин было холодно. Во флаконе находилась мазь, сообщила ей тетя Агнес после того, как мужчины уехали выслеживать разбойников, и мазь эта, сказала тетя, хороша для лечения потертостей и порезов на ногах лошадей, но ее нельзя ни в коем случае скармливать лошадям из-за последующих жестоких коликов, которые могут иметь для лошадей роковой исход. Даже самые неопытные конюхи и оруженосцы знают: нельзя оставлять даже следы этого лекарства на руках и, не вымыв руки, садиться есть.

– Все это мне не нравится, – проговорила озадаченно Агнес, возвращая флакон племяннице. – Мне надо обо всем хорошенько подумать.

«Подумать!» – печально вздохнула Бронуин. Только этим она и занималась, отдавая распоряжения насчет вечерней трапезы. Как может один и тот же человек быть способным на такие мягкость и сострадание, какие он проявил к бедной испуганной деревенской девочке, да и, следует признать, к ней самой, и в то же время замышлять подлое предательство? В Ульрике как бы жили два человека, и один из них приводил ее в ужас, другого же она любила.

Тревожное состояние Бронуин усугублялось еще и тем, что Ульрик уже должен был бы вернуться со своим отрядом после рейда по побережью. Ночная тьма тяжело нависала над горизонтом, и мрачность этого зрелища подчеркивали тучи, в которые садилось солнце. Может быть, рыцари наткнулись на этих гробокопателей? Английские кольчуги не спасают от стрел, пущенных из большого уэльского лука. Стрела, как известно, пробивает рыцаря насквозь, пронзает седло и впивается в спину боевого коня.

Завтра… завтра обо всем нужно снова хорошенько подумать, размышляла Бронуин, открывая ставню на галерее, чтобы взглянуть в окно и бросить взгляд на стены двора и дальше, на поросшие травой низины и изломанную линию берега, куда днем под сенью пурпурно-черных знамен ускакал со своими соратниками Ульрик. Завтра вместе с тетей она поедет верхом в разграбленную деревню и посмотрит, что можно сделать для тех, кто пострадал от нападения, оставшись без крова и пропитания. Она не может участвовать в разгроме разбойников, но, не исключено, ей удастся узнать об этом деле несколько больше, чем английским рыцарям.

Бронуин уловила какое-то движение вдали у леса и сразу определила, что это новый лорд Карадока возвращается в замок. Вздох несказанного облегчения сорвался с ее губ. Она торопливо захлопнула ставню и перегнулась через перила, оглядывая зал, раскинувшийся внизу.

– Гарольд, поторопите всех на кухне. Милорд возвращается и, конечно, он проголодался!

Старший слуга коротко поклонился Бронуин, выказывая ей лишь самую толику необходимого почтения. Он болезненно воспринял изменения, которые внесла леди в составленное им меню, и то, что его предшественнику Гриффину было вменено в обязанность проверять исполнение распоряжений хозяйки. Хотя в Карадоке готовилось гораздо меньше блюд, чем при королевском дворе, но Бронуин не сомневалась: кушанья, приготовленные поварами Карадока, не уступают английским. Леди Гвендолин долго учила своих слуг на кухне, как наилучшим образом использовать те продукты, которыми они располагают, а чутье мастера Мейтлена в том, что касалось внешнего вида подаваемых блюд, всегда было безукоризненно.

К тому времени как Ульрик в окружении своих рыцарей вошел в большой зал, Бронуин уже стояла у стола на возвышении, следя за тем, как расставляют миски с супом из сыра с приправами. К неудовольствию молодой хозяйки Ульрика окружали также и собаки ее отца, выказывая преданную любовь к своему новому повелителю. Из уважения к матери отец Бронуин держал собак на заднем дворе замка, откуда они могли заходить во внутренний двор, но большой зал всегда оставался чистым, здесь никогда не пахло псиной, порядок поддерживался получше, чем в самом Вестминстерском дворце.

Из своей комнаты вышла тетя Агнесе привлеченная шумом, лаем собак и смехом. Она спустилась по лестнице и направилась к одной из корзинок со свежими хлебцами, расставленными на равном расстоянии одна от другой по всему столу. Занятая своими мыслями, Агнес принялась жевать один из продолговатых хлебцев и, повернувшись, собралась подняться по лестнице и вернуться к себе, не переставая что-то шептать себе под нос.

– Тетя Агнес, а как же ужин? – окликнула Бронуин, обиженная тем, что тетка не окажет внимания первому ужину, приготовленному под ее руководством в. качестве леди Карадок.

Раньше тетя Агнес всегда помогала ей советами!

– Все было прекрасно, дорогая. Спокойной ночи.

Бронуин расстроенно вздохнула. Она знала: упрашивать тетю бесполезно. Когда Агнес пребывала в таком особенном состоянии, трудно было вернуть ее к действительности. Казалось, она находилась в другом мире, где другие люди могут ее видеть, но не могут дотянуться до нее… разве что только как следует встряхнув. Обычно такое состояние Агнес раздражало Оуэна Карадокского. Наверное, для раздражения были причины, ведь к тетке стекались темные духи, витавшие над Карадоком, и только одним небесам было известно, чем это могло обернуться для обитателей замка.

Пока мужчины умывались в специально отведенном для того месте возле входа, Бронуин держала для Ульрика большую латунную миску, которой всегда пользовался для мытья рук ее отец. В то же время она успевала бдительно приглядывать за собаками, обнюхивавшими край стола в надежде найти что-нибудь вкусное в пределах досягаемого. При виде такого безобразия ее мать возмутилась бы, хотя в большинстве замков это было обычным делом.

Бронуин собралась высказать свои замечания, но подумала, что лучше будет поговорить об этом, как и о найденном ею флаконе, без свидетелей. Кроме того, под глазами Ульрика залегли тени, и, судя по тому, как тяжело он опустился в кресло, долгие часы, проведенные в седле, не прошли бесследно. Ничего, вкусная еда приведет его в хорошее настроение.

– Надеюсь, милорд, день прошел успешно? – осмелилась она, наконец, подать голос, усаживаясь слева от мужа.

Бронуин была довольна тем, как она сегодня справилась с новой ролью хозяйки. Леди Гвендолин тоже считала, что жена должна проявлять заботу о супруге и интерес к его делам, задав такой вопрос.

Ульрик промолчал. Он помешивал суп в своей миске и изучал ее содержимое.

– Что это?

– Сырный суп с приправами.

– Я вижу, что это сырный суп, миледи, а где все остальное? Мы должны есть только одно блюдо?

– Раз вы хотите быть уэльским лордом, Ульрик, то будете ужинать как уэльский лорд. Не бойтесь, – смягчилась Бронуин, – принесут и остальное. С голода вы не умрете, – уверила она. – Карадок славится своим гостеприимством.

Ульрик оглядел столы, за которыми его приятели-англичане сидели, ожидая, когда он начнет, есть, чтобы приступить к трапезе. Рыцарь сделал глубокий вдох и выдох, как бы выпуская копившееся раздражение.

– А что, если кто-то не любит сырный суп? Для них сейчас больше ничего нет на столе!

– Есть еще горячий хлеб, масло и желе.

– Черт побери, женщина! Эти люди ехали верхом шесть часов без отдыха, а ты собираешься кормить их хлебом?

Хороший уэльсец может обойтись без пищи в течение всего дня, если потребуется, а потом еще сразиться с самым отважным воином! Щеки Бронуин пылали не только от высказываний лорда, но и от необходимости сдерживаться. Она подала знак Гриффину подойти.

– Гриффин, пусть слуги спросят, не желают ли рыцари отведать сладкого миндаля и капустного супа, который подают на другом столе вон в том конце зала.

– Ты собираешься кормить моих рыцарей как слуг? – еле слышно прошипел Ульрик.

– Милорд, это всего лишь блюда на выбор, пока не подоспеет следующая перемена блюд. Проявите снисхождение, ведь мы с Гриффином долго совещались насчет первой трапезы, а мастер Мейтлен очень старался.

Ульрик что-то неразборчиво проворчал и открыл крышку кубка, поставленного перед ним. Заглянув в кубок, он так яростно стиснул зубы, что Бронуин даже услышала скрип.

– Молоко!

Лорд вел себя так, словно перед ним оказался яд.

– Подогретое молоко, подслащенное медом, милорд, чтобы вы могли согреться.

– Гарольд!

Бронуин вздрогнула, когда Ульрик окликнул назначенного им слугу. Гарольд явился без проволочек – похожий на долговязого неуклюжего эльфа, предвкушающего возмездие за его уязвленное самолюбие. Даже уши у него, как и костлявый подбородок, были слегка заострены, могла поклясться Бронуин. Уродливая коричневая одежда завершала неприятный облик слуги.

– Что угодно, милорд?

– Убери это молоко с глаз моих и принеси эль!

– Слушаюсь, милорд, – сказал слуга, бросая косой взгляд на Бронуин.

– И принеси еще чего-нибудь поесть. Ей-богу, мы умираем от голода, а аппетит нам лишь раздразнили.

Бронуин хотела положить свою изящную ладонь на руку Ульрика, но кончики пальцев лишь скользнули по рукаву.

– Милорд, я хотела бы напомнить вам, что дом и кухня находятся в моем ведении. Если вы…

Сощурив карие глаза, Ульрик снял руку жены и положил на стол.

– Миледи, мое терпение и без того подвергается большим испытаниям, недоставало еще этого оскорбления, которое вы наносите моим рыцарям, – предупредил он.

К счастью, его голос заглушила музыка, донесшаяся с галереи, где девушки начали играть на арфах.

– Их нужно накормить, и накормить, как полагается!

Как будто он один подвергается испытаниям! Сегодня, обнаружив лошадиное лекарство в дорожном мешке своего мужа и выдержав сражение с Гарольдом и пересмотрев список блюд с целью сократить его, Бронуин вышла прогуляться в растущий в стенах замка городок, чтобы глотнуть свежего январского воздуха и немного прийти в себя после всех горестных волнений. И здесь, к своему величайшему возмущению, она потерялась! Потерялась у себя дома! Это испытание похуже!

Глядя поверх голов, туда, где Гриффин стоял, упрямо заступив дорогу Гарольду, Бронуин нехотя кивнула.

– Как вам угодно, милорд.

Что ж, может, это послужит уроком мужу и его самодовольным рыцарям, если еда, принесенная с кухни, остынет, пока будет стоять перед ними на столе. В Лондоне на Бронуин обрушивалось такое множество самых разных блюд, что трудно было оценить что-либо, кроме количества. Но и в Лондоне блюда подавались одно за другим, а сейчас все творения мастера Мейтлена будут выставлены одновременно, хотя одно разительно отличается от другого, в унынии размышляла она.

Непрерывной чередой под сухое щелканье пальцев Гарольда опустошалась кухня. Пирог с лососиной, такой великолепный, с выпеченной птицей на верхней корочке, принесли на большом блюде. Ростбиф в перечном соусе был выложен на большую круглую лепешку из теста, зеленого благодаря петрушке. Такие же лепешки меньшего размера, украшенные шафрановыми цветами по краям, были разложены перед приближенными к лорду рыцарями, а лепешки без украшений – перед теми, кто сидел в конце стола.

«Слишком красиво, чтобы есть!» – решила Бронуин, наблюдая за кравчим, прислуживавшим лорду. Кушанья он накладывал на общее для лорда и леди блюдо, поставленное между ними. Поварята и служанки на кухне под началом мастера Мейтлена постарались на славу. Если это так же вкусно, насколько соблазнительно пахнет, то на угрюмом лице мужа должна появиться, в конце концов, улыбка. Она отломила твердую корку и бросила ее в миску для объедков, потом отсюда выберут куски для нищих.

Сдобрив пищу, появившуюся у него на блюде, приправами из красивой солонки в виде лодки, Ульрик принялся орудовать обеденным кинжалом. На серебряной рукояти было выложено изображение черного ворона. Этот кинжал принадлежал когда-то црадеду Бронуин, построившему первую главную башню, окруженную теперь новыми стенами и постройками. Она не собиралась пристально наблюдать за Ульриком, ожидая его одобрения, но все же была вознаграждена одобрительным кивком. С вымученной улыбкой Бронуин сидела над своей миской с супом, который доела, лишь, когда принесли последнее блюдо – сладкие грушевые торты с начинкой из изюма и фиников.

Сама Бронуин не привыкла к такому количеству блюд, которые ей пришлось заказать в этот день, и она попробовала лишь пирога и мяса, а потом перешла сразу к десерту. Торт был замечательным, теплый ванильный соус казался в меру терпким, по ее вкусу. К сладкому были поданы графины с красным вином, сдобренным корицей, гвоздикой, солью и перцем – как раз то, что нужно в конце ужина в холодный зимний день.

Общая беседа и звуки арф на галерее успокоили тревоги Бронуин. Она потягивала пьянящий напиток и пыталась прислушиваться к разным мнениям по поводу событий дня. Если бы не флакон в сумочке у пояса, она бы с удовольствием разыгрывала свою роль владелицы замка, потому что со всех сторон сыпались похвалы ее усердию. Со страхом, ожидая окончания этого первого за долгое время более-менее приятного вечера, Бронуин откинулась в кресле, внимательно слушая Ульрика.

– Если бы мы начертили пути их набегов, то обнаружили бы, что они прокладывают путь к самому Карадоку. Эти люди всегда наезжают с возвышенности по ночам и уходят морем. Проследить, куда они удирают, просто невозможно.

– Из-за утреннего прилива?

Ульрик кивнул, отвечая Бронуин.

– На побережье множество мест, где они могут скрываться, здесь полно пещер в скалах, а вода смывает следы.

– У нас слишком мало людей, чтобы распределить силы по всему краю в ожидании следующего нападения, – справедливо заметил прево. – Жители деревни вполне сами могли б отразить нападение, но эти разговоры о гробокопателях и духах заставляют их прятаться за дверьми своих домов.

– Суеверная чепуха! Если бы нам удалось поймать хоть одного злоумышленника, то мы показали бы людям, что эти разбойники состоят из плоти и крови, как и любой человек, – Ульрик сделал знак Гарольду и отодвинул тарелку с остатками ужина. – Подать следующую перемену блюд.

Слуга обвиняюще посмотрел на Бронуин.

– Еще одной перемены нет, милорд.

– Что? – Ульрик перевел требовательный взгляд на Бронуин. – Очередная уэльская выходка, миледи?

Вырванная из состояния умиротворенности, Бронуин с каменным лицом посмотрела на мужа, тогда как в душе нарастало волнение, грозя разрушить ту стену хладнокровия, что она успела воздвигнуть. Этот дом больше ей не принадлежит, возмущенно думала она, теперь это дом Ульрика!

Он не только перестроил Карадок, но и намерен изменить заведенные порядки. А потом он вобьет английский закон им всем тут в глотки!

– Да, милорд, это была та трапеза, которую для вас приготовила я. Если хотите еще что-нибудь, то… – ее голос сорвался.

«Проклятье, только не сейчас!» – попыталась она сдержать подступающие слезы и рыдания, рвущиеся из груди.

– … то позаботьтесь об этом сами!

Бросив салфетку в высокомерное лицо, с вызовом взирающее на нее, Бронуин вышла из-за стола, сердито взмахнув юбками. Однако, сходя с возвышения, обернулась она так резко, что головная повязка съехала набок.

– Ваши англичане не только храпят, как свиньи, они еще и едят, как свиньи!

Короткого рывка до ее отдельной комнаты за ширмой между очагом и лестницей было достаточно, чтобы боль и гнев прорвались. «Они не имеют понятия о бережливости! – возмущалась она. – Только одна расточительность у них на уме!» Им были поданы блюда, которые не стыдно поставить перед самим принцем Уэльским! Если бы она питалась, как они изо дня в день, то растолстела бы, как корова!

Бронуин замерла при звуке шагов, которые предшествовали появлению огромной тени на занавеске.

– Оставьте меня в покое! – приказала она, пренебрежительно фыркнув, когда Ульрик зашел за ширму.

Рыцарь предупреждающе поднял руку.

– Мадам, у меня был трудный день…

– Ах, у вас был трудный день? Милорд, вы, покрайней мере, что-то можете сказать в своем собственном доме, который теперь больше ваш, чем мой! Я же… Во имя всех богов, сегодня я даже потерялась там, где строится крепость… потерялась у себя дома! – Бронуин негодующе покачала головой. – Я не узнаю замка, и я не знаю, чего вы хотите от меня. Я не понимаю своего мужа!

– Миледи, присядьте. В зале полно ушей, – его голос был спокойным, но не менее напряженным, чем у Бронуин.

– Ушей! – повторила она, вскакивая с кровати, потому как Ульрик приближался к ней. – Вы же не беспокоитесь о том, что ваши соратники услышат о вашем презрительном отношении ко мне и моему народу. Ну что ж! Как вы, так и я! И я сделаю так, чтобы все услышали мое мнение о вас, отравителе своей жены! – крикнула она, рупором приложив ко рту ладони.

Гости замолчали, и арфистки, до этого непрерывно развлекавшие гостей музыкой, перестали играть, отчего еще больше сгустилась тишина. Эхо обвинения звенело под высокими сводами потолка. Бронуин прижалась к спинке кровати, приготовившись отпрыгнуть, если разгневанный лорд бросится на нее.

– Миледи, сойдите с кровати, не то упадете, – Ульрик протянул руку, чтобы помочь ей сойти, но Бронуин не собиралась поддаваться уловке.

– Как будто вас это волнует! – воскликнула она. – У меня есть тот яд, которым меня отравили вы, Ульрик Карадокский! Он из вашего дорожного мешка!

Собаки, привлеченные криками, начали лаять на нее и бегать вокруг кровати.

– Вон отсюда, и заберите с собой свою свору!

При виде проворного пса, отважившегося забраться в изножье кровати, Бронуин сорвала свою головную повязку с обручем и бросила в него, одновременно наклонившись вперед. Собака с визгом отпрыгнула, так как обруч задел ее по носу, и ударилась о ширму. Бронуин лихорадочно уцепилась за ширму в попытке не дать ей упасть, ведь иначе ее маленькое укрытие было бы открыто всем взглядам, однако Ульрик успел подхватить жену, когда все сооружение уже зашаталось.

Ширма с грохотом и треском свалилась на каменный пол, словно молния ударила в дерево. Голос Ульрика, обратившегося к своим рыцарям, напоминал гром, который всегда неизменно сопровождает грозу.

– Прошу простить меня, мои добрые господа, но миледи необходимо поговорить со мной наедине. Мои буфеты и погреба в вашем распоряжении, – сообщил лорд Карадокский. – Гарольд принесет мясо и все остальное, что только можно быстро приготовить сейчас на кухне. Мириам!

Девушка, ужинавшая с остальными слугами в противоположном конце зала, вскочила на ноги.

– Да, милорд?

– Приготовь отвар из травы отца Грегори. Миледи расстроена.

Бронуин яростно заколотила кулаками по спине Ульрика.

– Черт бы тебя побрал! Больше ты не будешь накачивать меня одурманивающими отварами!

– Я… я не могу, милорд, – робко ответила Мириам. – Леди Агнес выбросила мешочек с травами в окно.

Не обращая внимания на брыкания Бронуин, Ульрик обвел взглядом зал.

– Где эта старая ведьма? – проревел он так громко, что служанка упала на колени от страха.

– Пощадите, милорд, леди Агнес взяла ужин к себе в комнату, – дрожащим голосом выкрикнула Мириам.

Бронуин почувствовала, как вздымается и опадает грудь Ульрика в попытке сдержать свою ярость не только ради склонившейся перед ним девушки, но и ради рыцарей, гостей замка.

– Тогда принеси графин вина в мою комнату, надо успокоить миледи.

– Во всех твоих погребах не найдется столько вина, чтобы примирить меня с тобой! – воскликнула Бронуин, колотя по спине Ульрика, уже поднимавшегося вместе с ней по ступенькам. – Черт побери, Дэвид, ты же мой защитник! Неужели ты оставишь меня в руках этого зверя? – она шлепнула одну из собак, не только посмевшую подняться вслед за хозяином по лестнице, но и лизнувшую ее в лицо. – Чтобы твоя черная душа горела в аду, Ульрик Карадокский! До последнего издыхания я буду бороться с тобой, если проведу ночь в твоей комнате! О, нет, ты не прекратишь так грубо обращаться со мной!.. Но, по крайней мере, сделай это ради состояния, в котором я нахожусь!

Дверь захлопнулась, и они оказались в комнате лорда. Пока Ульрик нес ее к кровати, Бронуин успела узнать дамаскский шелк занавесок на окнах и изголовье кровати, на которой она очнулась в день возвращения в Карадок. Супруг опустил ее на постель, но Бронуин упиралась, изо всех сил, теперь цепляясь за его пояс, чтобы воспротивиться его воле.

– Я ненавижу тебя, Ульрик! Ненавижу тебя и всех твоих рыцарей! Если бы яд убил меня, то хотя б не выпало на мою долю всех этих мучений! Но и тогда бы мой дух возвращался и досаждал тебе до конца твоих дней!

Расстегнутый пояс остался в руках удивленной Бронуин. Отбросив его, она ухватилась за рубаху мужа. На этот раз получилось так, что она стянула рубаху с его плеч, и, освободившись от одежды, Ульрик стоял теперь перед нею с обнаженным торсом, похожий на человека-демона с львиной гривой золотистых волос.

Не догадываясь, какой голубой огонь полыхает в ее взоре, упавшем на покрытый шрамами мускулистый торс, Бронуин приподнялась на локтях, собираясь на четвереньках отползти подальше от мужа. Однако Ульрик схватил ее за щиколотки и опрокинул навзничь. Бронуин мотала головой, темные волосы разметались вокруг лица, она уже не могла пошевелиться под тяжестью его тела.

– Вот что мне нужно от вас, миледи, – пророкотал он голосом, напоминавшим приглушенное звериное рычание.

Бронуин увернулась от настойчивого поцелуя, но жадные губы сразу же завладели ее ухом. Как ни была она холодна до того, как оказалась в постели, но от прижавшегося к ней мужского тела разлилась головокружительная теплота! Молодая дама по-детски закрыла глаза, словно надеясь, что все исчезнет. Но натиск не прекратился, напротив, стал еще более изощренным. Горестный стон вырвался из груди Бронуин во время нежнейшего поцелуя, и Ульрик мягко отстранился.

– Расскажи мне, что за яд у тебя оказался.

Яд! За это тоже следовало отомстить! Бронуин перевела дыхание. И лед, и пламя смешались в ее душе, приведенной в смятение непредсказуемым мужчиной, в котором уживалось двое столь разных людей.

– Он в моей сумочке на поясе.

Ульрик приподнялся, чтобы развязать прикрепленный к поясу изящный мешочек. Мысль о флаконе улетучилась из головы Бронуин, когда муж снова сомкнул объятия и одно колено его оказалось между ее ногами, опутанными юбками. Напряженное лицо, осунувшееся от усталости, расслабилось, он узнал флакон.

– Так это всего лишь мазь для Пендрагона. Такой флакон ты найдешь в мешке любого рыцаря, в том числе и твоего чертова Дэвида.

Как легко он все объясняет! Наверное, это еще один дар седьмых сыновей, рассуждала Бронуин, постепенно признавая обезоруживающее воздействие прикосновений мужа к ее телу.

– Тетя Агнес сказала, что если проглотить эту мазь, то последствия будут точно такие же, как у меня в ту ужасную ночь.

– Ты с ума сошла! Черт побери, Бронуин, зачем мне подвергать тебя такой опасности, если ты носишь моего ребенка? Где же твой острый ум? Ты ведь не какая-нибудь истеричка!

Трудно было говорить, когда сердце билось где-то в глотке – там оно и оказалось при упоминании о ее лжебеременности.

– Может быть, в этом и состоит… причина, милорд, – запинаясь, проговорила Бронуин.

Одинокая слеза скользнула по щеке и проложила влажную дорожку к уху. К ее удивлению, Ульрик захватил слезинку губами и поцеловал щеку. От его дыхания теплые волны пробегали у нее вдоль спины, а взгляд рыцаря был так серьезен, что не было нужды в словах. Он отвел темный локон от лица Бронуин и заложил его ей за ухо.

– Кто-то пытается разлучить нас, жена, отравляя твой разум подозрениями, хотя виноват я лишь в том, что влюблен в тебя. Будь со мной заодно, как подобает то жене. Спи сегодня здесь. Наша жизнь совсем другая, не такая, как у твоих или моих родителей. Давай создавать ее вместе.

«Бывают ли сирены в мужском обличьи?» – растерялась Бронуин. Ее решимость была поколеблена страстным желанием поверить словам, которые хриплым шепотом говорил ей Ульрик. Нет ничего в мире слаще, чем таять под тяжестью возлюбленного и держать его в своих объятиях. Она дотронулась до его щеки, колючей, небритой, затем тронула губы – опаляющие, чувственные, обольщающие…

– Я…

Громкий стук в дверь и голос Мириам – «Ваше вино, милорд!» – не позволили ей и дальше погружаться в манящие глубины взгляда Ульрика. Когда он поднялся с постели, чтобы открыть дверь, не стало тепла его тела и холод проник в ее сердце. Как же близко она подошла к тому, чтобы поверить убийце! Как же сильно хотела она ему поверить! И как поверить боится!

– Спасибо, Мириам, – Ульрик повернулся к Бронуин, уже сидевшей выпрямившись. – Я велю служанке перенести в комнату лорда твои вещи, прекрасная дочь ворона?

Бронуин заколебалась. Мягкая постель притягивала, воспоминания искушали тем пронзительным наслаждением, которое ждет ее, стоит только кивнуть. На нее возложена судьбой обязанность стать новой леди Карадока и постараться наилучшим образом заменить свою мать, но готова ли она выполнить свой долг по отношению к человеку, который еще не совсем оправдан в ее глазах. Он лишь на словах отрицает свою вину, и нет доказательств его невиновности. Этот человек обманул ее, заставив считать своим другом, а не тем врагом, которого она поклялась убить. Этот человек лишил пропитания Мать-Уэльс, заставив ее детей умирать от голода. Нет, леди Гвендолин вонзила бы кинжал в сердце этого человека, вместо того чтобы предавать свой народ и семью.

– Милорд, я немедленно покидаю вашу комнату, пока не отравлен мой разум, как было отравлено тело.

Ульрик оцепенел, косточки пальцев, сжимавших горлышко графина, принесенного Мириам, побелели. Взгляд, только что согревавший и ласкавший, как солнечный свет, теперь хлестал, будто порыв северо-западного ветра. «Ах, только змей может так долго притворяться ангелом!» – с горьким разочарованием подумала Бронуин.

– Тогда уходи, женщина! И я обрету покой… по крайней мере, в этих стенах, – ее муж сделал широкий жест рукой. – Я смогу также отдохнуть от этих необыкновенных рук, обхвативших меня за шею, потому что чувствую себя так, словно какая-то цепь стягивает мои голову и тело.

Бронуин холодно расправляла свое платье.

– Эй, Мириам! – позвал Ульрик служанку, удалившуюся от двери.

Бронуин прошла мимо мужа.

– Будьте добры, миледи, сказать моим друзьям, что мы отбываем на рассвете, и сегодня лорд ляжет спать рано, – попросил Ульрик жену.

Она кивнула, не решаясь, подать, голос из опасений выдать свое смятение, но, как только за Мириам закрылась дверь, вместо того чтобы спуститься вниз, Бронуин поднялась на внешнюю галерею, не собираясь передавать слова лорда его рыцарям.

Ступеньки были такими же узкими и крутыми, как всегда, но истертые камни заменили новыми. Снаружи не было факелов, но Бронуин знала дорогу, как свои пять пальцев. Родители нашли ее на верхней открытой площадке башни, когда, едва сделав свои первые шаги, она убежала сюда от няньки. Именно сюда она приходила восхищаться звездами и слушать шум волн, бьющихся о скалистую стену замка. Отсюда были видны освещенные факелами зубчатые стены внутреннего двора, похожие на плоские зубы, ощерившиеся на ночное небо.

Бронуин устроилась в самой дальней части площадки в одной из широких бойниц. «Принцесса в башне!» – вспомнила она одну из своих детских фантазий. Впрочем, желание быть принцессой часто сменялось стремлением стать воином. Трудно сказать, сколько игрушечных стрел выпустила она в море, воображая, что защищает свой замок до последней капли крови.

Она жила, окруженная любовью, под защитой каменных стен и умелых воинов отца. Никто не угрожал ее счастливому маленькому королевству, и меньше всего принц, о котором она мечтала. Предполагалось, что он спасет и завоюет ее сердце, а не украдет его, укрывшись под личиною обмана. Бронуин попыталась подавить отчаяние, сжимавшее горло. Родители подготовили ее к тому положению, которое она должна была занять в жизни, но никогда не смогли бы они предвидеть, что появится он – лорд Ульрик Карадокский. Если змей в Эдемском саду обладал хотя бы половиной его обаяния, то неудивительно, что Ева поддалась искушению.

 

ГЛАВА 18

– Никто не потревожит сегодня твой сон, дорогая.

Обещание тети Агнес, в теплой комнатке которой племянница, продрогнув на площадке башни, нашла утешение, уплыло в небытие, благодаря отвару, приготовленному для нее теткой. Странно, однако, что ее окружали в небытии голоса и звучали так, будто говорившие находились совсем рядом. Они не потревожили ее сон, тетя Агнес оказалась права, они просто были…

Из всех голосов лучше всего Бронуин различала голос Дэвида. Казалось, он был ближе остальных и нес ее куда-то. Холодный воздух сменился теплым, когда он ступил в узкий проход – проход был очень узким, Бронуин поняла это по тому, как холодные и твердые камни царапали ее босые ноги. С каждым шагом Дэвида ей казалось, что они спускаются в темноту все ниже и ниже. Один раз она неуверенно пробормотала его имя, но он торопливо успокоил ее, поцеловав в лоб.

– Все в порядке, миледи. Я здесь. Вам нечего бояться.

Дэвид был ее защитником, назначенным королем, но почему-то в его объятиях Бронуин не чувствовала себя так спокойно, как в руках Ульрика. «Будь все проклято!» – выругалась Бронуин, крепче прижимаясь к груди молодого рыцаря, мускулы которой напряглись от тяжести ноши, как и его руки. Что это он задумал? Ульрик непременно убьет его за это. Кроме того, пальцы ее ног, высовывающиеся из-под подола ночной рубашки, замерзли. Нет, стали мокрыми, с недовольством поняла она.

Сон завладел ею, но когда Бронуин пошевелилась на твердой, как камень, постели, куда ее уложили, раздражение вновь вытеснило удивление. Ей следует приподняться на локте и сказать Дэвиду все, что она думает… если б только она могла владеть своими руками и ногами! Как будто они принадлежали кому-то другому и не слушались ее! Даже веки не подчинялись, удалось лишь немного приоткрыть их, чтобы бросить блуждающий взгляд сквозь узкую щелку.

Где же она, удивилась Бронуин, прилагая все силы, чтобы пошире открыть глаза и рассмотреть странное место, в котором она оказалась. Это была большая комната, удивительно теплая по сравнению с тем туннелем, по которому они с Дэвидом спустились сюда. Горели зажженные светильники, прикрепленные к едва различимым стенам, придавленным низким потолком. Все казалось размытым, темноту и тени пронизывал мерцающий свет.

… и пение. Люди пели… пели псалмы. Если бы она обращала побольше внимания на свои занятия латынью, то могла бы сейчас понять, о чем поется в этих необычных песнопениях. Если бы она могла, то сжала бы руку, в которой лежала ее рука – единственное, что она ощущала. Благодарение Богу, Дэвид пришел вместе с нею в этот невероятный сон. Было бы страшно оказаться здесь совсем одной.

– Диана… Диана…

Имя отозвалось в затуманенном сознании Бронуин, и наступила тишина. К ее неудовольствию, Дэвид убрал руку, и она вдруг осталась одна во тьме. Бронуин снова попыталась открыть глаза. «Нет, но не тьма… огонь!» – сказала она себе, стараясь успокоиться.

– Великая богиня, благослови церемонию в эту ночь.

Женский голос резко, как мстительный клинок, разорвал тишину. Бронуин попыталась повернуть голову, чтобы увидеть говорившего, но смогла лишь разглядеть белое одеяние, украшенное драгоценными камнями.

– Сегодня твой сын родился от Карадока, как предсказано в пророчестве.

– Диана… Диана… – раздавался шепот во влажной теплоте комнаты. – Ты обещал ниспослать его, когда чужаки будут править морским побережьем и равнинами…

– Диана… Диана…

– Из чрева Карадока…

Бронуин почувствовала, как что-то давит на ее живот. То была рука в длинном рукаве, щедро украшенная золотыми и серебряными лентами.

– Он окажется среди чужаков так, что они об этом и не заподозрят!

– Диана… Диана…

К пению, становившемуся все громче, примешивались теперь крики ребенка. Ее ребенка? – поразилась Бронуин, пытаясь разобраться в происходящем. Нет, у нее же был зеленый камень! Зачатия не могло произойти.

– Дитя!

Сквозь щелку между веками Бронуин разглядела на потолке тень стучащего ножками ребенка, которого держали на вытянутых руках.

– Диана!

– Мать!

– Диана!

Вдруг Бронуин почувствовала, как тянут подол ее ночной рубашки. Ленту у ворота ослабили и оттянули книзу. Теперь младенец находился прямо у нее перед глазами, отчаянно отбиваясь. Его засунули ей под рубашку.

– Слушай его крики, великая богиня! Смотри, как растет он в чреве своей земной матери!

Рубашка шевелилась над младенцем, лежавшем на ее животе плоть к плоти. У Бронуин от стыда кружилась голова. Но камень…

– Он просит освободить его, чтобы он мог осуществить пророчество! – голос женщины звучал истерически пронзительно, как и пение собравшихся.

Ткань рубашки туго натянули, прижимая ребенка к телу Бронуин.

– Диана!

Охваченная странным возбуждением, Бронуин вцепилась в каменную постель, пытаясь приподняться на локтях. Где же ее защитник? Не мог он оставить ее здесь одну в этом кошмаре!

– Дэвид!

Она услышала его голос, их руки снова соединились, и Бронуин облегченно опустилась на твердое ложе.

– Это всего лишь усыновление, прекрасная черная птица Карадока.

– Услышь крик матери в родовых муках!

Утешительный ответ Дэвида ничего не значил.

«Что они делают с ребенком?» – тревожилась Бронуин, чувствуя, что ее снова куда-то несут. Ее дитя! Сын Ульрика! Она хотела положить руки на живот, но они безвольно лежали, вытянутые по бокам.

– На этот раз!..

– Диана… Диана… Диана… Диана…

Пение звучало в учащенном ритме, так же быстро, как бежала кровь в жилах Бронуин. Она почувствовала, что ребенка забрали. Чьи-то руки дотрагивались до нее и тянулись к дитю сквозь складки рубашки. Неожиданно ребенок начал соскальзывать с ее живота, возмущенно взмахивая крошечными ручками и ножками.

– Дэвид! – испуганно вскрикнула Бронуин. – Не позволяй им забирать моего ребенка, Дэвид!

Она резко вскочила в своей постели, проснувшись от собственного крика и обливаясь потом под толстым полотном рубашки. Рука метнулась к вороту, целомудренно затянутому лентой. Бронуин дрожала. Этот сон был так похож на явь! Она скрестила на груди руки и обхватила локти. Кожа в одном месте была содрана и чувствовалась боль. Наверное, содрала во сне о простыни из грубой ткани, решила она, все больше возвращаясь к действительности.

Это расплата за то, что она солгали Ульрику насчет ребенка! В приливе чувства вины Бронуин положила ладонь на свой живот. Она столько слышала о своем долге родить наследника, что ей приснилось, будто она стала роженицей! Накинув на себя одеяло, Бронуин встала и вышла из-за ширмы, чтобы согреться у тлеющего очага, хотя понимала, что озноб не был вызван прохладой. Чтобы избавиться от нервной дрожи, недостаточно просто согреться.

Она обвела глазами спящих рыцарей и заметила Дэвида Эльвайдского, мирно почивавшего рядом с ширмой. Весьма печально, что, несмотря на воспитание, которое Дэвид получил у ее отца, друг детства не смог стать ее защитником… ни во сне, ни наяву. Ему недоставало храбрости в отстаивании своих убеждений. Ей стало немного жаль Дэвида. Впечатляющая личность Ульрика, несомненно, подавляла его, и это было вполне оправданно, если вспомнить об обладании английским лордом всеми рыцарскими доблестями, от воинского мастерства до искусства любви.

Однако и сама она в противоборстве с ним проявила слабость. Если бы Мириам их не прервала своим появлением, то, вполне вероятно, ей пришлось бы пасть жертвой его мастерского, хоть и насильственного, обольщения. Черт побери, Ульрик заставлял ее чувствовать себя такой живой… даже в порыве гнева, размышляла Бронуин, и гнев этот не так уж далеко ушел от любви, учитывая легкость, с какой одно из этих чувств переходило в другое.

Бронуин посмотрела наверх – туда, где вилась винтовая лестница, ведущая в комнату мужа. «Когда Мириам сошла вниз?» – задалась она вопросом, все еще уязвленная вниманием рыцаря к этой девушке. Конечно, он хотел рассердить ее, и, дьявол забери его душу, преуспел в этом! Привстав со скамьи у очага, Бронуин попробовала различить фигуру Мириам среди служанок, устроившихся на ночь на принесенных в зал тростниковых матрасах.

Ночной покой с такими мирными звуками, как приглушенные похрапывания и потрескивание сучьев в очаге, внезапно был нарушен появлением Ульрика на верху лестницы. Лорд, торопливо одеваясь, крикнул своим рыцарям:

– К оружию, парни! Негодяи жгут деревню Карадока у нас под носом!

У Бронуин перехватило дыхание оттого, что Ульрик неловко пошатнулся на верхней площадке лестницы, но, к счастью, успел ухватиться за стену. Слуги сразу же поднялись со своих постелей и принялись искать, что могло бы им послужить оружием, в то время как служанки начали испускать пронзительные крики, но всего лишь несколько рыцарей попытались встать.

– Во имя Господа, парни, подчиняйтесь же приказу своего лорда! – воскликнула Бронуин, устремляясь к одному из рыцарей и сильно встряхивая его. – Эй, женщины, помогите мне разбудить этих увальней, не то гробокопатели возьмут Карадок, не успеем мы оглянуться!

При упоминании о гробокопателях женщины торопливо принялись будить своих защитников, истерически вопя и тряся спящих. Мужчины шевелились, но, к негодованию Бронуин, представляли они собой жалкое зрелище. Рыцари шатались, недоуменно натыкаясь на женщин, и друг на друга. Что касается оруженосцев, тоже пробудившихся, то вряд ли они смогли бы выехать из замка до рассвета, столь медлительны были в своих движениях. Даже Ульрик, казалось, утратил свои обычные живость и воинский пыл.

– Мириам! – крикнула Бронуин, заметив служанку среди толпы женщин, наблюдавших за сборами мужчин. – Дай мне шаль!

Тетя Агнес, проснувшаяся, видимо, от шума и суеты, спускалась по ступенькам, полностью одетая. Бронуин кинулась за ширму накинуть на себя платье.

– Это дело рук дьявола! – клятвенно заверила пожилая женщина, добравшаяся, наконец, до последней ступеньки лестницы. – Если бы я не увидела это во сне, с деревней было б покончено к тому времени, как мы проснулись бы.

Кровь застыла в венах Бронуин.

– Это ты разбудила Ульрика?

Агнес самодовольно кивнула.

– В самом деле, я. Если они поторопятся, то еще смогут захватить гробокопателей!

Ульрик же сдерет с нее кожу заживо, если Агнес отослала его из замка без особых на то оснований!

– Ой, тетя, а ты уверена?

– Клянусь своими больными косточками, девочка! Да ты взгляни на огни из окон галереи! Оказывается, ты еще тупоголовее, чем твой муж!

Бронуин не знала, то ли облегченно вздохнуть, то ли рассердиться.

– Пожалуйста, вели кому-нибудь из оруженосцев оседлать Макшейна!

– Тебе незачем ехать вместе с мужчинами и ввязываться в схватку! – всполошилась тетя Агнес. – Твой отец не стал бы…

– Теперь я хозяйка этого замка, а отца нет с нами, тетя Агнес, и делай, как я сказала, или мне послать Мириам?

«Все двигаются как-то медленно», – заметила Бронуин, наблюдая за теткой, которая, шаркая ногами, направилась на конюшню. По правде говоря, сама она тоже была не так проворна, как хотелось бы. Бронуин влезла в платье, натянутое Мириам ей через голову поверх ночной рубашки, но потом она долго никак не могла надеть чулки и башмаки. Казалось, слишком долго возится она с одеждой, когда нельзя терять ни минуты. Набросив шаль на плечи, Бронуин сбежала вниз по ступенькам, ведущим во двор и в кладовые, где окликнула тетю.

– Видно что-нибудь?

– Отсюда не видно. Надо было посмотреть из окна галереи, откуда я показывала огни милорду.

Да благословит Господь ее рассеянную тетушку, подумала Бронуин, торопливо шагая. Хорошо, что она не ошиблась, а то иной раз, случалось, забывала, что говорила минуту назад.

– Миледи! Можно мне будет поехать с вами? – крикнула Мириам, догоняя Бронуин во внутреннем дворе и переходя с нею во внешний, где били копытами землю лошади. – Если вы не хотите послушаться свою тетю, то, может быть, хотя бы возьмете меня с собой? – запыхавшись, попросила она, подбежав к Бронуин, ожидавшей, когда оседлают Макшейна.

Прочтя в лице девушки крайнюю обеспокоенность, Бронуин кивнула.

– Я собираюсь ехать за этими молодцами, – показала она на пеший отряд, собиравшийся отправиться вслед за всадниками, ускакавшими вперед.

Когда они оказались на каменистой равнине, Бронуин увидела, что уже почти вся деревня в огне. Сердце у нее колотилось все быстрее с каждым ударом копыт Макшейна о землю, но она еще пришпорила коня, в отчаянии оттого, что не может быть с передовым отрядом. Бронуин смогла заставить себя остаться с пешими бойцами. На освещенном огнем пространстве метались темные фигуры. Крики доносились через луг сквозь дым и туман.

Были там и всадники, но с дальнего расстояния затруднительно было определить, то ли это рыцари Ульрика, то ли гробокопатели. Они носились в столпотворении, сокрушая одного противника и тут же отыскивая следующего. «Успели ли рыцари надеть кольчуги?» – волновалась Бронуин, пытаясь припомнить, как собирались люди Ульрика после тревоги, поднятой лордом. Оруженосцы находились в зале, но ведь нужно было седлать лошадей…

– Миледи, умоляю, не подъезжайте ближе! Даже самые обыкновенные военачальники ждут своих воинов в отдалении!

Прислушавшись к разумному, хоть и неприятному совету Мириам, Бронуин неохотно остановила Макшейна, как ни хотелось ей поскорее узнать, что происходит. Так надел ли свою кольчугу Ульрик? Боже, он же тогда ворвался в гущу рыцарей и промчался прямо по спавшим подальше от огня слугам, увлекая всех за собой, как выводок сонных утят. Но с другой стороны, если он без доспехов, то будет так же быстр и проворен в движениях, как и разбойники.

Однако никакие доводы разума не могли остановить поток опасений, поднимавшийся в душе. Пешие воины, казалось, еле двигались, но все же добрались, наконец, до деревни. Вел их Гарольд. Со своими обрезанными в кружок волосами и в мрачной коричневой одежде, развевавшейся на легком ветру, дувшем с моря, он был похож на зловещего монаха. По команде старшего слуги отряд, вооруженный тем, что можно было найти на кухне и хозяйственном дворе, устремился вперед в гущу огня и дыма.

– Мириам, если ты боишься, то слезай с коня, – предупредила Бронуин служанку, уцепившуюся за талию госпожи, сидя за ее спиной, – потому что я отправляюсь сейчас к сражающимся и не хочу, чтобы ты выла у меня над ухом.

Мириам не пришлось долго упрашивать. Ее преданность простиралась достаточно далеко, чтобы верно служить госпоже, но ни одна женщина в здравом рассудке не вмешается по своей воле в жуткую схватку мужчин.

– Будьте осторожны, миледи!

– Если разбойники проедут этим путем, спрячься в скалах, потом расскажешь, куда они ускачут.

– Да, миледи!

У Бронуин не было другого оружия, кроме Макшейна. Или было? Она ощупала украшенную луку седла, сделанную по указаниям отца. В седле был тайник со спрятанным в нем кинжалом. Оуэн Карадокский когда-то доверил дочери секрет. Теперь нужна была только храбрость, чтобы воспользоваться оружием. И этому еще предстояло научиться, потому что, обладай она достаточной отвагой, Ульрик Кентский никогда не стал бы Ульриком Карадокским, может быть, даже не было бы и этого кошмара, вызванного, несомненно, демонами, взбудораженными духом мести.

А не дело ли то душ ее отца и его воинов, павших в той резне? Нет, сурово убеждала себя Бронуин, отец никогда не навлек бы беду и опустошение на свой народ, пусть даже для того, чтобы добраться до убийцы – ее мужа, Ульрика Карадокского. Это дело рук демонов.

«Кто-то пытается нас разлучить, жена», – слова мужа, казалось, звенели в ее ушах, заглушая скрежет скрещиваемых клинков.

А вдруг разбойники нападают на Ульрика в этот самый момент, когда она борется со своцм сердцем? Холодок пробежал по спине у Бронуин.

Дым застилал ей глаза, когда она ворвалась в деревню, миновав кузницу и мельницу на краю селения и направившись к выгону, где часто играла с деревенскими детьми, пока мать раздавала крестьянам подаяние и лечебные мази и отвары. По обе стороны от нее пылали соломенные крыши глинобитных хижин. Женщины и дети с плачем и криками разбегались в разные стороны, как и испуганный скот и прочая домашняя живность.

Узнав жену мельника, Бронуин придержала Макшейна.

– Матильда, собери женщин и детей. Мы должны пригнать животных в замок. Здесь ничего уже не спасешь! Наши мужчины задержат разбойников.

Как ни хотелось ей найти Ульрика, нужно было выполнить свой долг. Дома можно будет отстроить заново, а пополнение домашнего скота, и без того уменьшившегося в численности после восстания, станет еще одной трудной задачей.

– Я посмотрю в переулках и между домами и выведу скот оттуда, – крикнула Бронуин через плечо.

Стянув шаль, которую, уезжая, она впопыхах накинула на плечи, Бронуин стала размахивать ею над головой и кричать. Она объехала горящие дома, находившиеся неподалеку от выгона, где развернулась битва, и потом объехала задние дворы, осматривая все открытые проходы и закоулки, выясняя, нет ли где оглушенных и потерявшихся, будь то люди или животные.

Макшейн пугался дымных завес, но настойчивости у Бронуин было достаточно, чтобы скакун подчинялся воле хозяйки. Свиньи, цыплята, коровы и быки метались повсюду. Сбежавшие от разбойников жители деревни сгоняли их на край селения, собираясь вести под защиту стен Карадока.

Однако некоторые животные растерялись, подобно людям, и бродили по деревне, словно отыскивая свои дома. Увидев надвигавшуюся на них леди Карадок, размахивающую шалью и испускающую громкие крики, они спешили к ближайшему выходу в противоположном направлении – к башне замка. Во время своего последнего, четвертого, объезда, когда огонь и дым сделали невозможными дальнейшие поиски, Бронуин вдруг услышала жалобный хор мяукающих котят.

Макшейн резко остановился, когда она натянула поводья и соскользнула с седла на утоптанную землю, замотав нос и рот шалью, чтобы не задохнуться в дыму. Среди полыхающего огня она ухитрилась найти укромное местечко под перевернутым бочонком. Здесь и находились четверо маленьких котят, у которых, видимо, лишь недавно открылись глаза. Где находилась их мать, Бронуин могла только гадать, но оставлять малышей сгорать заживо не собиралась. Она торопливо сунула их в шаль и, завязав узел, прикрепила к седлу Макшейна.

Стремена были слишком высоки, но обученный боевой конь оставался, спокоен среди бушевавших огня и шума. Подогнув передние и задние ноги, он опустился, чтобы хозяйка могла вдеть ногу в стремя и вскочить в седло. Бронуин увидела впереди вереницу людей и животных, направлявшихся к воротам Карадока, но вместо того чтобы последовать за ними, повернула Макшейна к выгону.

Некоторые из разбойников еще бились с рыцарями и пешими бойцами, но когда Бронуин добралась до места сражения, нападавшие вскочили на лошадей с развевающимися попонами и разрисованными масками на мордах и помчались к берегу. На мгновение Бронуин задумалась, не погнаться ли за негодяями, но, вспомнив об указании, данном ею Мириам, решила разыскать Ульрика, она и так уже долго медлила.

Сэр Хаммонд, помощник Ульрика в командовании отрядом, рыцарь, чье буйное веселье с лордом частенько лишало ее спокойного сна, спешился и сражался с двумя разбойниками, бывшими тоже без коней. Бронуин показалось, рыцарю приходится трудно. Разбойники тоже поняли это, и один из них обошел сэра Хаммонда справа и скользнул за его спину, чтобы поразить противника сзади. Забыв о том, что отбивавшийся от негодяев человек – один из чужаков, поставивших Уэльс на колени, Бронуин пришпорила Макшейна и бросилась на разбойника.

Нож, занесенный над спиною Хаммонда, вылетел из руки мерзавца, как только Макшейн обрушился на него, отбросив в сторону от рыцаря в тот момент, когда разбойник обернулся, услышав приближающийся стук копыт. Шум битвы, должно быть, пробудил боевые качества коня: он быстро развернулся, прежде чем Бронуин успела дать ему команду, и лягнул врага. Хотя от огней пожара было достаточно светло, Бронуин не увидело повернутое к ней лицо отступившей жертвы, потому как оно было прикрыто уродливо разрисованной маской, но от одного вида жуткой маски кровь стыла в жилах не меньше, чем от вида лошадей-призраков с нарисованными глазами величиной с тарелку. Всадница вцепилась в золотистую гриву Макшейна, поводья давно уже выскользнули у нее из рук во время яростной атаки скакуна, но она все же держалась в седле и позволяла коню делать то, чему он был обучен. Узел шали оказался перед нею, котята копошились и своими крохотными коготками царапали ее скврзь тонкую ткань.

Бронуин едва успела заметить, что на нее собираются напасть сзади, как услышала предупреждающий крик и почувствовала, что ее сильно дернули за подол, чуть не скинув со спины коня. Она оглянулась через плечо и увидела, что один из нападавших пытается вскочить на круп Макшейна, чтобы умчаться вместе с нею на коне. Поймав болтающиеся поводья, всадница повернула своего скакуна, чтобы конь заметил опасность. Макшейн стал кружить вокруг разбойника, выбиравшего момент, чтобы вскочить на спину гарцующей лошади.

Голова кружилась от непрерывного движения по кругу. Бронуин пригнулась к шее коня и нащупала рукоять спрятанного кинжала. Когда стало ясно, что оружием удастся воспользоваться успешно, она извлекла его из тайника. Уцепившись за гриву, Бронуин полоснула по рукам своего несостоявшегося похитителя. Если круговой маневр Макшейна не отпугнул его, то жалящий клинок заставит отступить. Он отшатнулся со злобным криком, а Макшейн, перестав выписывать круги, помчался прочь от разбойника.

– Боже мой, миледи!

Не успев прийти в себя от только что миновавшей опасности, Бронуин глянула на Дэвида, скакавшего к ней на своем темно-сером скакуне без седла. Добравшись до Бронуин, он переложил меч в левую руку и обхватил ее за талию.

– Ты с ума сошла, женщина? – спросил Дэвид, пересаживая ее на своего коня и устраивая перед собой.

– Со мной все в порядке, но… – Бронуин осеклась, заметив среди затихавшей битвы, что какой-то человек с арбалетом целится в широкую спину лорда Карадока, обтянутую красно-черным плащом. – Дэвид! Вон там!

– Я увезу тебя отсюда!

Некогда было спорить, тем более тратить время, убеждая Дэвида, чтобы он отпустил ее на помощь мужу. Бронуин ударила Дэвида по ребрам рукоятью кинжала, который еще сжимала в руке. Дэвид удивленно вскрикнул и ослабил хватку. Она соскочила с его коня. Замерев, увидела Бронуин, как первая стрела пролетела над плечом Ульрика, и продолжала бежать к стрелявшему с одним единственным намерением. Не обращая на нее внимания, человек хладнокровно вложил еще одну стрелу в арбалет и взвел пусковой механизм.

Обладай она такой же быстротой бега, как сам бог Меркурий, то и тогда не смогла бы помешать разбойнику выпустить стрелу – мысль промелькнула у нее в голове именно в тот момент, когда стрелявший поднял арбалет, чтобы еще раз прицелиться. Она помешать не может, но может помешать кинжал. Бронуин остановилась и ловко прикинула вес кинжала в руке. Не тратя ни мгновения на молитву, она послала кинжал с именем Господа на устах, пылко произнесенное шепотом.

– Иесусе!

Вторая стрела улетела в небо, потому как разбойник дернулся, когда разящая смертоносная сталь вонзилась ему в спину. Арбалет упал на землю, а следом с глухим стуком свалилось и тело негодяя.

Бронуин услышала женский крик и не поняла, что это кричит она сама. Ульрик обернулся. Его покрытое сажей лицо блестело от пота в свете пожара. Он бросил потрясенный взгляд на Бронуин, застывшую над своей жертвой. Она не сводила глаз с рукояти кинжала, торчавшей из спины мертвеца. То был кинжал Оуэна, и она хотела забрать его, но не могла решиться вытащить клинок.

– Увези ее в замок!

– Да, милорд!

Снова подъехал к ней Дэвид, подхватил за юбки и посадил на своего серого скакуна. На этот раз нельзя было поспорить с мускулистыми руками, сомкнувшимися вокруг ее талии и усадившими на спину коня, и уж тем более было не до задравшегося подола.

– Макшейн! Они заберут с собой Макшейна! – всполошилась Бронуин, когда Дэвид пустил коня в галоп вокруг деревни к равнине, отделявшей селение от замка. – Потерять скакуна еще хуже, чем кинжал!

– Сейчас разбойники спасают свои жизни, миледи, и это единственная добыча, о которой они беспокоятся.

Отнюдь не перестав тревожиться, Бронуин бросила взгляд назад и увидела кучку беглецов, направлявшихся к берегу.

– Дэвид, смотри! Едем за ними и…

– Если упадет хоть один волос с твоей головы, твой муж заколет меня мечом! – упрямо возразил Дэвид и добавил: – Да я бы и сам с собой покончил, если бы позволил этому случиться.

– Но…

– Чшшш, миледи, – уэльский рыцарь крепче прижал ее к себе. – Вы холодны, как лед, и от вас пахнет дымом.

Ни ночной холод, ни тепло, которым дарил ее Дэвид, не могли отвлечь молодую даму от тревоги об Ульрике, ее народе… и даже о рыцарях лорда. Когда они добрались до ворот, она вспомнила о Мириам, спрятавшейся неподалеку от берега.

– Ой, Дэвид, я оставила мою служанку наблюдать, по какой дороге поедут разбойники, – она показала на нагромождение скал. – Она там… в тех скалах.

Дэвид осторожно спустил ее на землю.

– По крайней мере, у нее хватило ума спрятаться и не скакать по головам половины бандитов, чтобы затем вторую половину бандитов попытаться зарезать!

Бронуин не успела возразить, потому, как молодой рыцарь сразу же развернулся и скрылся в ночи. Во внешнем дворе слышался голос управляющего, громко дававшего указания, как разместить людей и куда отвести скот и прочую домашнюю живность. Стремясь побыстрее подняться повыше для обзора окрестностей, Бронуин согласилась накинуть на себя плащ, предложенный одним из стражников, и – стала подниматься по узким ступеням винтовой лестницы на верхнюю площадку башни.

– Миледи, ваша тетя… – начал управляющий, увидев с собой Бронуин у зубчатой стены.

Он замолчал, заметив, что леди перепачкана сажей и в растрепанной одежде.

– Да, милорд? – подбодрила его Бронуин, удивляясь, что у него есть охота говорить о тете Агнес среди всего этого столпотворения.

– Она не стала слушать уговоров и отправилась к скалам. Мне следовало остановить ее, но милорд приказал подготовить замок к защите во время возможной осады и принимать тех, кто бежал из деревни.

– К скалам?

Бронуин побежала на другую сторону башни, надеясь рассмотреть скалистый берег, уступами спускавшийся к морю, но из-за тумана и дыма ничего нельзя было разглядеть.

– Вы кого-нибудь послали за ней?

– Да, миледи, а потом мне пришлось заняться другими делами, хотя к этому времени люди уже должны были б вернуться.

Тронутая глубоким волнением этого человека, Бронуин успокаивающе положила ладонь на его руку.

– Мы, женщины Карадока, очень выносливые. Тетя знает берег как свои пять пальцев.

– Но она может простудиться! В ее возрасте…

– Ничего, выпьет отвара омелы и посмеется надо всем случившимся… после того как пожалуется на свои больные суставы, конечно.

Бланкард улыбнулся – с нежностью, подумать только! Да ведь он неравнодушен к Агнес! До какой степени, Бронуин могла только догадываться, особенно сейчас, когда ее одолевало столько тревог! Она снова вернулась на ту часть площадки, откуда были видны огни, освещавшие пространство между замком и деревней. В замок направлялись всадники и пешие люди, оставив за спиной догоравшие дома. Все было кончено.

Высунувшись в амбразуру между зубцами, Бронуин всматривалась в темень, пока не различила Пендрагона. Конь не только вез светловолосого лорда, но в поводу вел за собой Макшейна. Когда рыцари проходили под воротами, Бронуин с тревогой заметила, что на других конях лежат тела раненых и, вероятно, убитых. Дэвид Эльвайдский с Мириам, сидевшей перед ним, скакали во главе пеших бойцов, возвращавшихся в замок.

Бронуин скатилась по ступенькам, появившись из башни в тот момент, когда Ульрик передавал обоих скакунов конюху. Рыцарь обернулся к подбежавшей Бронуин. В руках у лорда была шаль с пищавшими в ней котятами. Облегчение, переполнившее сердце Бронуин, не отразилось на лице ее мужа. Ульрик был разгневан, но выражение его лица свидетельствовало о том, что он слишком утомлен, чтобы дать выход своему негодованию. Заострившиеся черты лица, покрытого грязью и потом, придавали ему вид страшно измученного человека.

– Если бы я так сильно не устал, то прямо сейчас положил бы тебя на колено и отшлепал бы как следует за то, что ты осмелилась покинуть замок, – угрюмо проговорил он. – Вместо этого я пойду в часовню и вознесу благодарственные молитвы, потому что только благодаря божьей милости спаслись мои храбрые воины и безрассудная леди.

– Миледи! – Бланкард остановил хозяйку, двинувшуюся вслед за мужем, который, однако, не пошел в часовню, а стал подниматься на башню. – Я считаю, нужно оставить милорда в покое. Ему пришлось нелегко, – посоветовал управляющий.

Не зная, что делать, Бронуин, растерявшись, услышала вдруг, как голос Ульрика перекрыл вопли и плач людей, и шум, производимый домашним скотом.

– Народ Карадока!

Лорд взял факел, укрепленный на стене, и помахал им над головой, дожидаясь, когда стихнет шум и внимание всех будет приковано к нему.

– Я хочу, чтобы вы знали, что эти самые гробокопатели – всего лишь негодяи из плоти и крови. Они используют вашу веру в злые силы против вас, потому как разрисованные маски и черные сердца наводят на вас ужас.

– Но что же нам делать, милорд? Мы живем на расстоянии плевка от замка, а дома наши пропали! Что же вы так долго собирались к нам на помощь?

Вопросы сыпались на нового лорда, как туча стрел, да и прицел был верен. Бронуин сочувственно скрипнула зубами. Вместо того чтобы ответить тем же, лорд Карадока выпрямился, принимая удары на себя.

– Среди нас есть злодеи, добрые люди. Я не собираюсь оправдываться, но мои воины бросились вам на помощь, как только нам стало известно о вашей беде. Нельзя допустить, чтобы горе разъединило нас, пусть оно нас сплотит! Вместе мы победим этих негодяев. Вместе мы отстроим все заново.

– А с голода помирать мы будем тоже вместе, милорд?

Во взволнованной толпе раздались возгласы одобрения – вопрос нашел живой отклик у жителей деревни.

Ульрик торжественно кивнул.

– Если понадобится, то да. Кладовые Карадока на рассвете будут открыты для выдачи провизии тем, кто лишился своих запасов.

Удивленный шепот пронесся над толпой. Бронуин самой показалось, что она ослышалась. Лорд, открывающий свои кладовые для вилланов? Неслыханно! Даже Оуэн Карадокский, славившийся своей щедростью, никогда не делал ничего подобного! Бедным и нуждающимся полагалась милостыня от церкви и со стола лорда после того, как его семья насытится, но не прежде!

– Пока же мои люди разожгут костры и поставят шатры, какими пользуемся мы в походе, чтобы укрыться от непогоды. Остаток ночи вы должны отдыхать. Завтра мы разберемся в случившемся кошмаре. Тела убитых гробокопателей будут повешены на стенах замка. Вы должны опознать их. Затем я и мой прево сделаем все возможное, чтобы найти их сообщников и подвергнуть их такой же каре! Со мной вы, люди Карадока, или против меня?

Теплая волна растопила лед в груди Бронуин, когда она услышала, каким единодушным одобрением и согласием отвечают люди на зов Ульрика. Она присоединилась к радостным крикам, приветствующим нового лорда Карадока. Супруга Ульрика была изумлена и испытывала благодарность и радость. Она даже не пыталась разобраться, почему слезы текут по щекам. В чем Бронуин сейчас была уверена, так это в том, что она хочет показать Ульрику, как глубоко одобряет и поддерживает своего мужа.

– Мириам, – обратилась Бронуин к служанке, стоявшей рядом, – позаботься об этих людях и помоги тете Агнес проследить, чтобы все были устроены. Я присоединюсь к своему мужу в часовне.

– Но леди Агнес еще не вернулась! Мы с лордом Дэвидом видели ее и предложили забрать с собой, но она отказалась.

Бронуин тревожно оглянулась на ворота, взволнованная поведением тетки.

– Так вот, она уже здесь! – с облегчением промолвила Бронуин. – Пойди, посмотри, чем ты можешь ей помочь. Мне же нужно сейчас видеть мужа.

Невозможно было ей добраться до Ульрика, пока он не вошел в часовню. Ни одному королю не оказывали таких почестей. Мужчины и женщины цеплялись за его плащ, благословляя и благодаря за щедрость и доброту. Со всех сторон Бронуин слышала рассказы о том, как он и его рыцари ворвались в самую гущу разбойников.

– Как ураган он был, весь золотой, и бился с злодеями.

– Он вбежал в дом и вынес мою прикованную к постели мать прямо из огня.

– Они потащили мою жену за волосы, а тут двое его рыцарей как налетят, и ну рубить их и кричать, впору самому дьяволу испугаться!

И эти же англичане убили ее родителей? Бронуин обвела взглядом рыцарей, отдававших своим оруженосцам приказы ставить походные шатры во внешнем дворе. Гарольд, старший слуга, помогал крестьянам раскладывать костры, чтобы согреться. Бланкард уже собрал женщин и детей в большом зале, где можно было спастись от ночного холода.

Пройдя по темному переходу, разделявшему дворы, Бронуин попала, наконец, в часовню, где и нашла перед алтарем коленопреклоненного супруга. У алтаря горела всего одна свеча, пламя которой колебалось от сквозняка. Когда Бронуин вошла, отец Деннис, наспех облачившийся в свое одеяние, заторопился к ней, но хозяйка замка сделала ему знак оставаться на месте.

Она боролась с неодолимым желанием обнять мужа, обхватить эти устало поникшие широкие плечи и сказать, как она им гордится. Но Бронуин просто заняла место у алтаря рядом с мужем и почтительно склонилась, чтобы вознести благодарственную молитву и попросить Всевышнего помочь Ульрику и его соратникам поскорее покончить с набегами разбойников.

– Боже мой, женщина, ты вела себя как ненормальная!

Бронуин непонимающим взглядом уставилась на Ульрика, прервавшего ее молитвы.

– На тебе же только ночная рубашка и рваное платье!

Бронуин улыбнулась.

– Ты все больше становишься похожим на моего отца!

Ульрик хотел, было продолжить нравоучение, но она заставила его замолчать, положив свою руку на его локоть.

– Милорд… я… если бы вы захотели согреть меня, я бы не возражала.

Не только это собиралась она сказать, но утонула в вопросительном взгляде, в котором тепло мерцал огонек свечи. Или это сверкали те янтарные искорки, что зачаровали ее однажды? Они притягивали и околдовывали. Бронуин не могла бы пошевелиться, даже если бы захотела. И вдруг… оказалась в объятиях Ульрика.

– Никогда я не был так испуган, как сегодня вечером, женщина, – признался он, поглаживая ее спину согревающими ласковыми движениями.

– Из-за их разрисованных лиц?

– Нет, из-за твоего упрямства. Как ты оказалась в гуще схватки? А если бы что-нибудь случилось с тобой или с ребенком?

Ребенок. Бронуин слегка откинулась и посмотрела на супруга.

– Но ведь ничего не случилось… и мне хочется думать, что я тебе помогла.

Ульрик еще крепче обнял ее.

– Ты помогла. Ты была отважна и прекрасна, но подумай об опасности, тебе грозившей!

– Ты сказал, мы будем сокрушать врагов вместе, благословенный мой супруг. Это мы и делаем. Доказательством тому те негодяи, что лежат во дворе замка мертвыми.

Последовавшее замечание Ульрика привлекло особое внимание Бронуин.

– Не знаю, что было с нами. Казалось, мы все были мертвецки пьяны, но пили ведь не так уж много и достаточно хорошо отдохнули. Если бы я не был так уверен в обратном, то мог бы утверждать: в вино что-то подмешали.

«Никто не потревожит сегодня твой сон, дорогая». Уверенность тети Агнес отчетливо вспомнилась ей. Пресвятой Боже, а не добавила ли тетушка какого-нибудь сонного зелья в вино, чтобы заставить рыцарей заснуть? Тошнотворное чувство страха накатило на Бронуин. Если Ульрик вдруг заподозрит…

Почувствовав ее невольное содрогание, Ульрик подхватил жену на руки.

– Я отнесу тебя в дом, пока вы с малышом не простудились, хотя охотно допускаю, что вы, уэльсцы, очень выносливы.

– И очень преданны… если только суметь заслужить наше доверие, – сообщила ему Бронуин. – Люди верят в тебя, Ульрик.

Ульрик остановился на пороге часовни.

– А как насчет тебя, жена?

Бронуин высказала свое сердечное желание:

– Я хотела бы верить, милорд. Бог мне свидетель, я попытаюсь.

 

ГЛАВА 19

На следующее утро завтрак запоздал, потому, как пришлось убирать из зала слишком много постелей и выводить людей. На кухнях лорда и на кострах во дворе было сварено и роздано большое количество каши. Устанавливались самые разнообразные палатки, а на балках, соединивших внешние укрепления со стенами замка, делались навесы, под которыми тоже размещали пострадавших.

Все это напомнило Бронуин те истории, что рассказывала ей бабушка, мать ее отца, о тех временах, когда первая башня Карадока, уже давно разрушенная, стояла в самом центре деревни, там, где сейчас был выгон. Оставшиеся от башни камни использовали для постройки новой башни на скале неподалеку от деревни. Но когда башня стояла еще посреди деревни, перед нею располагалась рыночная площадь и мастерские с лавками, где продавались различные изделия. Башня была похожа на каменную наседку, охранявшую своих цыплят. Некоторые семьи уже обратились к Ульрику с просьбой разрешить им ради большей безопасности устроиться на постоянное жительство во внешнем дворе замка, как в прежние времена.

Ульрик пообещал рассмотреть их просьбу на совете, который должен был состояться после службы в часовне и завтрака. Однако в ближайшее время он намеревался приложить все усилия к спасению оставшегося и отстроить сгоревшие дома заново. С этой целью он попросил вилланов выбрать себе старшин для непосредственной работы с назначенными им людьми и с прево, а также для улаживания споров, неизбежно возникающих из-за скученности.

– Надо действовать в двух направлениях: во-первых, закончить постройку нового двора Карадока, где укроется большая часть жителей в ожидании, когда будет заново отстроена деревня, и, во-вторых, начать рубить лес, чтобы все оказалось готово к наступлению весны. До этого времени наши общие припасы будут собраны в замке и станут распределяться в зависимости от потребностей.

Когда жители деревни были отпущены на еще дымящееся пепелище спасать остатки своего имущества, Ульрик попросил прево и рыцарей остаться и каждому что-то вменил в обязанности. Некоторые должны были заниматься доставкой необходимых для постройки материалов, другие – распределением очередности строительства жилья. Заботиться о нуждах каждой семьи следовало отцу Деннису и управляющему, а помогать им должна была тетя Агнес, знавшая в округе почти всех.

Бронуин и старший слуга Гарольд оказались назначенными нести ответственность за порядок в самом замке. Кроме того, ожидалось прибытие гостей на праздненство по поводу бракосочетания Ульрика и Бронуин, а также на поминальную службу по покойным лорду и леди Карадок. Следовало позаботиться не только о кушаниях, но и о размещении гостей в стенах замка. Несмотря на страшную головную боль, Бронуин начала обдумывать, как лучше принять гостей.

– Мы ведь рыцари, и наше дело сражаться, а не заниматься строительством и хозяйством! – жаловался лордам один из людей Ульрика. – Откуда нам знать, что делать?

– А где вы были прошлой ночью, сэр? – столь же бесцеремонно спросил Ульрик. – Эта падаль, что висит на стенах, поклялась бы, если б могла, что прошлой ночью была битва, а не совещание по строительным и хозяйственным делам.

Послышались смешки, но стало ясно, что не всем пришлось по нраву намеченное лордом. Тем не менее, каждый понимал значение взгляда Ульрика, когда он переводил глаза с одного на другого. Чисто выбритое лицо и светлые волосы придавали ему совсем юный вид в сравнении со многими его соратниками, но крупная фигура и уверенная манера держаться не оставляли сомнений ни насчет зрелости этого человека, ни в его способности настоять на выполнении отданных приказаний.

– Многие из вас знают, что нападавшие, как выяснилось, прибыли с острова Англси. Я послал Дэвида Эльвайдского и сэра Хаммонда на остров узнать, что только можно, и найти сообщников. Когда мы будем располагать новыми сведениями, то станем действовать по обстановке. Пока что, думаю, мы уже доказали бессмысленность бестолковых поисков и бесполезность утомительного прочесывания холмов. Используем же наши силы на благо Карадока! И когда почтенные гости приедут, они увидят: хоть что-то здесь делается!

Рыцари склонились перед лордом. В их взглядах можно было прочесть множество разноречивых чувств, от гнева до сочувствия.

– Мы должны показать этим людям, что мы стоим за них, что их враг – наш общий враг, которого мы должны сокрушить вместе, изгнав его из края и восстановив им разрушенное, – Ульрик показал на Бронуин. – Наш брак – символ того, что больше мы не воюем с Уэльсом! Теперь мы братья.

– Именно поэтому ваша жена спит отдельно от вас, милорд?

– Откуда вы знаете, не стоит ли она за этими набегами?

– Добрые рыцари! – воскликнула Бронуин, надеясь не дать прорваться ярости, от которой уже окаменело лицо ее мужа. – Прежде всего, у меня есть обязательства перед моим народом! А наши с мужем постельные дела не касаются никого из вас… но раз уж вы проявили такую неделикатность и заговорили об этом, я готова дать объяснения ради этого достойного человека, стоящего перед вами.

– Вам ничего не нужно никому объяснять, миледи! Все, что нужно, я могу объяснить своим мечом! – прорычал Ульрик, приблизившись к ней.

Бронуин внутренне содрогнулась. Боже, что она наделала! Даже его собственные рыцари начали сомневаться в нем из-за войны, которую она с ним вела – войны, без труда им выигранной, и не силой, а добротой.

– Умоляю вас позволить мне уладить это, милорд! Я сама создала затруднение, а не вы. Не позволяйте же трещине образовать пропасть, которая разделит нас и заставит англичанина пойти против англичанина или же англичанина против уэльсца. От этого получит выгоду только наш общий враг, если на одного рыцаря уменьшится войско его противника. Все вы устали, и потому вам может недоставать выдержки и рассудительности.

Одобрительный шепот послышался в толпе. Бронуин робко улыбнулась Ульрику, умоляюще взглянув сапфировыми глазами, и в глубине нежного взгляда таилось обещание… искупить вину. После того как они вышли из часовни в эту ночь, на них свалилось столько забот, что еще не было возможности разобраться со своими собственными делами, неожиданно потребовавшими немедленного решения.

– Вот! Ваши люди согласны со мной! Могу ли я говорить, милорд?

– Думаю, можете, миледи, с моего согласия или без оного.

Лицо Ульрика оставалось непроницаемо. Волнение и оттенки чувств были замаскированы из осторожности, но от необходимости быть настороже она его избавит, если только это в ее силах. Бронуин сошла со ступенек возвышения.

– Наши обычаи весьма различны и в то же время во многом схожи, совсем как лорд Ульрик и я. Не ночевала же я в его комнате, потому как восстала против того, что мне казалось легкомыслием с его стороны. Я считала перестройку Карадока пустой бессмыслицей, английским хвастовством и способом утереть нос нам, уэльсцам… до этой ночи! – она обернулась, чтобы взглянуть на молчаливого лорда, оставшегося на возвышении. – Прошлой ночью вы предложили мне не ваши ласки, милорд. Вы и ваши люди рисковали своей жизнью ради народа Карадока. Вы сражались за нас. Ни я, ни они никогда этого не забудем. А если бы вы не расширили внешний двор и не построили новые укрепления, то куда бы пришли люди в ночь нападения? Вы доказали не только свою преданность моему народу, но и свою мудрость, мой лорд и защитник. С вашего позволения, я прикажу перенести мои вещи в комнату хозяина замка.

Ульрик ничего не ответил, он сошел с места, отведенного лорду, и приблизился к жене. Хотя Бронуин и не поднимала опущенных глаз, сердце ее отмечало каждый шаг мужа, пока он не остановился перед ней. Ульрик приподнял ее подбородок, и Бронуин взглянула в утомленное лицо супруга, улыбнувшегося ей. Улыбка разгладила морщины на лбу и осветила черты, как солнце, заглянувшее в окна галереи.

– Разрешение даруется, и весьма охотно, прекрасная дочь ворона.

Но за словами Ульрика скрываются и другие мысли, опасалась Бронуин, замечая, как разгорается желание в его торжествующем взгляде, когда он целует ее. Однако сладостный прилив уверенности в прекращении вражды, нахлынувший с поцелуем, подавил желание вносить какие бы то ни было поправки. Завоевание доверия – это только первый шаг. «Объясню потом», – решила Бронуин, едва ли сознавая, что рыцари в молчании покидают зал, оставляя наедине лорда и леди. Один из них все же подал голос:

– Мы подождем вас во дворе, милорд?

Вспомнив о долге, Ульрик неохотно отстранился и, прощаясь, поднес руку жены к губам.

– До встречи, миледи.

Слова, сказанные шепотом, были скорее обещанием, чем прощанием, и оставили в душе Бронуин смешанное чувство разочарования и надежды. Она смотрела, как он уходит в окружении своих рыцарей – настоящий лорд-защитник Карадока!

И все же, хотя восхищение и любовь согревали ее, Бронуин понимала, что гордому красавцу-лорду понадобится помощь… ее помощь! И она, конечно, окажет ему помощь. Отослав охотников за дичью, необходимой для небольшого пира, задуманного лордом, и составив список блюд, которые можно было бы приготовить из тех запасов, что остались в кладовых, Бронуин немедленно занялась задуманным: во-первых, нужно было поговорить с тетей Агнес, а во-вторых, вырваться из суеты и сумятицы замка на согретый солнцем берег, чтобы вывести Макшейна на давно обещанную прогулку.

Тетку она нашла в солярии на галерее, где пожилая женщина грела на утреннем солньппке свои больные кости. Агнес, сидевшая на скамье в нише окна, казалась озабоченной. Морщинки на лице, которые обычно скрадывались мягким выражением лица, преисполненным доброты, или же собирались в лучики улыбки, сейчас резко обозначились под темными с проседью прядями волос, вечно выбивавшихся из-под головной повязки.

Когда Бронуин была маленькой, она думала, что у тети нет ушей, потому как та их никогда не открывала, никогда не снимая свой головной убор. О, как тетя Агнес и покойная мать смеялись над невинным вопросом девочки! Тогда Агнес успокоила сомнения маленькой племянницы, сняв обруч с повязкой и показав свои уши. Бронуин вспоминала, что уши тети ей показались такими же морщинистыми, как лицо. Тетя всегда была старой, предположила девочка, которой некогда была Бронуин.

– Господь победил сегодня самого Сатану, – заметила Агнес, указывая на позолоченные солнцем волны, с монотонным шумом набегавшие на берег, – и оказал благодеяние для этих косточек, скованных зимним холодом. Если солнышко и дальше будет так светить, то я смогу даже потанцевать на празднике в честь вашего бракосочетания.

Бронуин улыбнулась.

– Ты всегда грозишь сделать это, но видеть, как ты танцуешь, мне не довелось.

– Я никогда не встречала человека, с которым мне хотелось бы потанцевать, девочка… до сих пор.

– Бланкард?

Глаза Агнес блеснули.

– Он самый!

– А я-то думала, он такой же негнущийся, как твои колени.

– При определенных обстоятельствах и то, и другое сможет согнуться.

– Тетя Агнес! – рассмеялась Бронуин, присоединившись к по-девически скромному смешку тетки, однако, вспомнив о цели своего прихода, она спросила: – Тетя Агнес, ты добавляла что-нибудь в мой кубок, чтобы я покрепче спала прошлой ночью?

Странно, подумала Бронуин, что ей действительно пришлось что-то изменить в себе. И Агнес, и леди Гвендолин предупреждали: в один прекрасный день это случится, и она сама станет расстраиваться из-за своего необузданного нрава.

Тетка ответила с простодушной искренностью:

– Конечно, добавила! Бедняжка, ты так нуждалась в отдыхе, но я ведь тогда еще не знала, что на деревню нападут.

Бронуин содрогнулась. Благослови ее Бог, у тети на уме ничего плохого не было, но Ульрик содрал бы с нее кожу заживо, если бы узнал об этом. Так что лучше все оставить, как есть.

– Ты ведь спала хорошо, пока не началась эта суматоха, правда ведь, дорогая?

– Я… да, спала, – согласилась Бронуин, – хотя сон был очень беспокойным.

– Неудивительно, кругом вьется столько зла! Я могу обещать тебе крепкий сон, но, к сожалению, снами управлять не могу.

Бронуин прогнала от себя мысль о ночном кошмаре из боязни, что он снова возникнет в ее сознании.

– Ладно, думаю, Гарольд проследит за приготовлением ужина, а я выведу Макшейна на берег. Отлив уже начался.

– Будь осторожна, девочка! Именно там скрылись гробокопатели! – торопливо крестясь, предупредила Агнес, одновременно бросив взгляд на изломанную линию берега.

Неистребимая удаль юности проглянула в лице Бронуин, старавшейся держаться как настоящая леди.

– Непременно!

Когда солнце омывало берег моря, ветер становился ласковее. Но даже в пасмурный день он не причинил бы вреда молодой даме, которую защищал от холода шерстяной плащ, подбитый теплым мехом. Бронуин с семи лет полюбила скакать верхом по полоске влажного песка – как только достаточно подросла, чтобы сидеть на своем первом пони. Конечно, один из конюхов сопровождал ее, как и няня, с радостью наблюдавшая за черноволосым херувимом, трусившим на своей лошадке от одного края берега до другого, где вздымалась скала с возвышавшимся на ней замком.

Только при отливе можно было объехать на лошади вокруг северной стены Карадока. Стоило посмотреть снизу, встав у подножия скалы, как замок казался вдвое больше. Соленый морской воздух щекотал ноздри, ветер трепал темные кудри, а солнце гладило их своими лучами. Бронуин придержала стремительно скакавшего коня и огляделась, внимательно изучая отвесную скалу.

В такой же солнечный день она наткнулась однажды на пещеру, ведущую к горячим источникам, хотя, кажется, тогда подъехала к этому месту с другой стороны. Расстояние до замка казалось довольно значительным. Вход в пещеру был, конечно, большим, потому что не только сама Бронуин, но и ее пони поместились в пещере. Однако сейчас, внимательно осматривая серо-черную скалу, покрытую морскими водорослями и мхом, она не видела никакой пещеры! Если те люди направились в море в том месте, которое показала Дэвиду служанка Мириам, то они или погибли в волнах прилива, или проехали по берегу к низинам.

Где же эта пещера? Даже если отбросить вполне здравую мысль о том, что в пещере могут скрываться разбойники, остается еще возможность устроить в ней идеальную баню, подогреваемую и зимой, и летом прямо из недр земли. Может быть, вход лишь показался ей большим, потому что сама она была тогда маленькой, рассудила Бронуин. О, если бы тогда она не поддалась страху, который напустила на нее тетя Агнес, узнав о ее открытии, и попробовала бы снова отыскать пещеру! Но дьяволы и демоны живут в пещерах, равно как летучие мыши, змеи и прочие исчадия ада. Долгое время Бронуин поеживалась, объезжая скалу верхом. Черное отверстие, казалось, со временем исчезло.

И воспоминания тоже исчезают, печально размышляла она, снова окидывая взглядом скалу, на которой возвышалась каменная крепость, неприступная со стороны моря. Даже при отливе скала была слишком высокой, чтобы по ней могло вскарабкаться вражеское войско. Бронуин попробовала определить на глаз высоту башни, откуда когда-то пускала стрелы в воображаемых врагов, и вдруг заметила женщину, выглядывавшую из-за зубца башни.

«Тетя Агнес?» – удивилась всадница, помахав женщине в платье серо-голубого цвета, предпочитаемого ее тетей, впрочем, как и половиной служанок в замке. Никакими уговорами Бронуин и леди Гвендолин не могли заставить тетю Агнес выбрать другой цвет, более подходящий благородной даме. «Милая тетушка беспокоится, наверное, за меня», – подумала Бронуин, хотя, должно быть, она слепа, как крот. Но стоило Бронуин взмахнуть рукой, как тетя скрылась из виду.

Как ни хотелось Бронуин возвращаться к той истории, но придется все же расспросить тетю, не помнит ли она, где находится пещера. Кроме того, ей теперь все равно известно, что племянница искала вход в пещеру, раз она видела ее с башни. Вряд ли Агнес расстроится еще больше, чем расстроилась уже, независимо от того, есть ли в пещере демоны и дьяволы или нет.

Бронуин повернула Макшейна, чтобы еще раз промчаться по берегу до того места, где берег упирался в скалы. Добравшись до поворота, она развернула коня, гордо перебиравшего ногами в стремлении домчать всадницу в замок, где ждут ее обязанности хозяйки. Захваченная красотой открывшихся ее взору просторов, Бронуин наклонилась к золотистой гриве Макшейна, готовясь бросить вызов ветру, как вдруг заметила Пендрагона, огибавшего скалу со всадником на спине.

– Бронуин! – крик Ульрика сливался с шумом волн, набегавших на влажный песок.

Приподнявшись на стременах, она весело помахала мужу, отметив с мягким юмором, что его скакуна, взволнованно переступающего, беспокоит вода, заливающая берег. Сомнительно, чтобы конь, привыкший к пыли и грязи ристалищ и полей битв, скакал когда-либо раньше по морскому берегу. Однако светловолосый всадник в развевающемся на ветру красном с черным плаще держал скакуна в подчинении, несмотря на то, что тот прядал ушами и пятился.

– Чудесно, правда? – крикнула Бронуин, когда они встретились.

Она мечтательно обвела рукой зеленоватые волны прилива, блестевшие на солнце, как зеркало.

– Боже мой, женщина, разум совсем тебя покинул!

Бронуин непонимающе глянула на мужа.

– Я так не считаю, милорд!

– Я не хочу, чтобы ты выезжала без сопровождающих! Бог знает, что могут сделать эти разбойники, если им попадется одинокая женщина, тем более леди Карадок. Я не хочу, чтобы тебя постигла та же участь, что твою служанку.

Напоминание о бедной Кэрин заставило покинуть те воодушевление и радость, которые всегда дарил Бронуин морской берег.

– Но вы же видите, милорд, выехать отсюда можно только с западной стороны замка, где все просматривается теми, кто работает на укреплениях, и, кроме того, – деловито добавила она, – я хотела взглянуть на скалу. Когда я была ребенком, то нашла там пещеру с горячим источником, весьма подходящим для такого купания, как… – щеки у нее покраснели, когда Ульрик вопросительно приподнял бровь. – … Ну… не совсем такого, но похожего на купание в тех банях, что неподалеку от Ковентри. Там ведь тоже горячий источник бьет из-под земли, не так ли?

– Если вы хотите искупаться, миледи, то я с радостью услужу вам несколько позже в уединении комнаты владельца замка.

Грусть и смятение мелькнули во взоре Бронуин. Он смеется над ней, не зло, но смеется!

– Я говорю серьезно, милорд. Там есть пещера, достаточно большая, чтобы мог спрятаться всадник.

Все еще сомневаясь, Ульрик обвел рукой высокую скалистую стену.

– Тогда покажите ее мне, миледи! Может, мы испробуем теплые воды источника, пока не наступил прилив?

– Я не могу ее найти! – раздраженно призналась Бронуин. – Но если вы сомневаетесь, спросите у тети Агнес, она знает об этой пещере.

– Твоя тетя – старая дура, впавшая в детство, хотя у нее хватило ума сказать мне, что ты одна поехала на берег.

И он позволил тревоге, одолевавшей пожилую женщину, проникнуть в его кровь при мысли, что его молодая жена и будущая мать его сына безо всякой защиты скачет верхом на своем коне по уединенному берегу – тому самому берегу, на котором скрываются после набегов кровожадные преступники!

Ульрик сам, не дожидаясь помощи конюхов, оседлал Пендрагона и помчался на розыски. Когда он ступил на влажную полоску песка и не увидел, кроме отпечатавшихся на песке копыт Макшейна, следов Бронуин, его сердце чуть не остановилось.

Он проследил направление отпечатков копыт и с облегчением увидел, что следы уходят к скале, на которой построен замок. И там, среди скал, он нашел ее, с черными, как вороново крыло, волосами и розовыми щеками, всю освещенную солнцем. Она могла бы быть русалкой или сиреной – такой же неукротимой, как все, что ее окружало. Откинув капюшон, Бронуин пригнулась к шее коня и помчалась ему навстречу, словно летела наперегонки с самим ветром.

– Давай поскачем до замка! Я обгоню тебя!

Ульрик очнулся от задумчивости. Собачья душа, она же покалечит себя и ребенка с этой своей безумной отвагой!

– Нет, я не могу позволить тебе…

Возражения Ульрика потонули в громком кличе, который издала Бронуин, устремляя Макшейна вперед. Пендрагон, испуганный воплем и застигнутый врасплох особенно сильной волной, шарахнулся в сторону, чуть не сбросив всадника на мокрую скользкую скалу. Тихо выругавшись, Ульрик пришпорил коня. Пендрагон помчался стрелой, явно радуясь возможности удалиться от воды, с шипением заливавшей его копыта.

Однако Макшейн успел опередить в самом начале, и потому, когда Пендрагон на всем скаку вылетел с влажного песка на твердую почву пастбища, Бронуин уже ждала своего рыцаря у замка, самодовольно улыбаясь. Может, и были у кого-то глаза голубее, но Ульрик более голубых глаз не видел. Даже когда он считал ее Эдвином – ошибка, которую Ульрик себе до сих пор простить не мог, – эти глаза поражали его. Оказавшись глазами женщины, они околдовали. Неодолимая притягательная сила голубых глаз и была той сверхъестественной магией Бронуин и ее драгоценного Карадока, что так таинственно окружала эту женщину.

И если утром после ее пылкой клятвы в верности Ульрик просто хотел схватить жену в объятия и унести в свою комнату, то сейчас он нестерпимо жаждал этого. Даже когда он так сердился на нее, что готов был придушить, все равно знал: в тот момент, как коснется он гладкой белой кожи ее шеи, это будет только лаской и ничем иным. Ни одна женщина не вызывала у него столь противоречивых чувств.

– Вы не поможете мне собрать «деревья леди» с берега, сэр, или ваши обязанности лорда призывают вас?

На мгновение тень недоумения промелькнула на лице Ульрика.

– Деревья леди?

Бронуин показала на берег, усеянный водорослями.

– Вот они, милорд. Я подумала, что слишком много несчастий в последнее время обрушилось на нас, и в замке полно людей, и костры жгут во дворе, как бы чего не случилось! Я решила высушить водоросли и развесить их повсюду… чтобы избежать пожара в стенах замка.

Ульрик пренебрежительно хмыкнул. Когда-то он считал, что нет никого суевернее безграмотных англичан, но, видно, нет конца уэльским поверьям.

– По-моему, у хозяйки замка есть более важные дела, нежели собирание водорослей, особенно когда до приезда гостей остается меньше недели!

– Я старюсь защитить вас и свой народ, милорд, как только могу.

– Бронуин, наши несчастья порождены людьми из плоти и крови, а не духами. Собачья смерть, взгляни!

Бронуин проследила за направлением его протянутой руки, указывавшей на стены Карадока, где висели тела мертвецов, и невольно вздрогнула, но, все же, повернувшись к Ульрику, она продолжала настаивать:

– «Деревья леди» и тому подобные средства хорошо охраняли Карадок от несчастий все прошлые годы, милорд, а ваше благородное отношение к нашим затруднениям пока еще не помогло избавиться от них.

Терпение Ульрика начало истощаться под напором ее наивных, но все же уязвляющих гордость доводов.

– Проклятье, женщина, я человек образованный и верящий в Бога!

– Тетя говорит, многие мужчины не способны получить должное образование, сколь бы ни были прилежны к учению.

– Твоя тетя – глупая старая дура.

Бронуин оскорбленно вздернула подбородок.

– Дура, милорд? – она тихо хмыкнула. – Однако эта самая дура разбудила вас, чтобы предупредить о нападении на деревню. Своими травами и отварами она вылечила больше людей, чем какой-нибудь знахарь! Если и есть среди нас дурак, то советую вам повнимательнее посмотреть в зеркало, сэр!

Перебросив ногу через седло, Бронуин соскользнула с коня, и Ульрик поморщился, услышав приглушенный стук ее ног о влажный песок. Она же в тягости!

– Ладно, надеюсь, Агнес сможет наложить на тебя какое-нибудь заклятие, чтобы ты не потеряла ребенка, раз сама ты о нем совершенно не думаешь!

Бронуин надеялась, что краска, от чувства вины заливавшая лицо, сможет показаться Ульрику румянцем.

– Беременность еще не одну женщину не делала немощной, милорд!

– Сегодня вечером я вам это напомню, миледи!

– Вам отводится половина кровати, милорд, больше ничего, – неловко запинаясь, ответила Бронуин.

Она опустилась на колени, чтобы подобрать отличную веточку водорослей, очень подходящую для ее цели.

– Тогда я выбираю ту половину, на которой будете вы.

Бронуин вспыхнула от насмешливого тона его голоса. Что за проклятый человек! Он может и очаровать, и оскорбить одновременно, потревожив слабую женскую плоть, у которой такая хорошая память!

– Думаю, у нового владельца замка слишком много дел, чтобы развлекать свою леди!

Это был остроумный ответ, но при одной мысли о том, что подразумевал муж, волнение, к возмущению Бронуин, стало терзать ей душу, усугубляясь взрывом сочного смеха. Неслыханно! Как мог он обидеть ее, а в следующее мгновение взволновать? Бронуин не могла отрицать чувственную плотскую связь, бросавшую вызов всякой логике и всевозможным попыткам отмести эту связь как несущественную.

Об этой связи она думала, принося клятву верности благородному лорду Карадока, но, вовсе не собираясь отдавать ему свое тело, что, как мужчина, он, очевидно, подразумевал. Жена должна поддерживать своего мужа и хотя бы соблюдать приличия и условности – например, переселиться в его комнату вместе со своими вещами. Но это ни в коем случае не значит, что все их лишние разногласия улажены! Супруг завоевал ее уважение и, пусть с большим трудом, любовь. Разве не честно ожидать взамен того же?

– Хорошо, собирайте ваши водоросли, миледи, если это вам нравится, а я посторожу вас, пока вы занимаетесь своим делом, – милостливо разрешил Ульрик, изогнув губы в улыбке, сводившей Бронуин с ума, как и сам его голос. – Но ничего не кладите поблизости от нашей постели сегодня вечером. Это как раз то место, где нужно много огня.

Задыхаясь от возмущения, Бронуин поднялась с колен, зажав пригоршню водорослей в руке. Во имя всего святого, она не собирается позволять ему так насмехаться над ней и, уж тем более, стоять над нею с этой невыносимой снисходительностью на лице.

– Наглости у тебя, наверное, хватило бы, чтоб набить себе матрац, ты, напыщенный олух! – Бронуин зашагала к Макшейну, терпеливо ждавшему ее, переступая по мокрому песку.

Хозяйка была в такой ярости, что, почувствовав ее настроение, конь прижал уши.

– Можете занимать свою постель целиком, сэр, потому что, клянусь, я не разделю с вами ложе ни в эту ночь и ни в какую другую, пока вы не извинитесь!

Веселое настроение Ульрика постепенно улетучивалось, когда он спешивался, чтобы помочь жене сесть в седло. Как всегда, стремясь сделать больше, чем в ее силах, его супруга набрала слишком много водорослей.

Сначала она была готова в одиночку отомстить ему за своих родителей – ему, опытному воину! Сама наивность ее стремлений завоевала его сердце и проникла в мысли. А затем она, испытывая его терпение сверх всякой меры, перешла к холодной войне упрямого неприятия всего, что он предлагал, и теперь собиралась провести ночь в его комнате без естественных и полноправных последствий, которых он сам себя лишал дольше, чем допустимо для любого нормального мужчины!

– Прочь от меня! – отрезала Бронуин, когда Ульрик подошел, чтобы помочь ей.

Мокрой ступней туфли ему был нанесен удар, оставивший песок на его груди, что мало способствовало желанию и дальше шутить и развлекаться с этим непредсказуемым созданием. Мало того, что она так серьезно относилась ко всем этим смешным верованиям, так еще и легкомыслие ее выходило за пределы здравого смысла!

– У тебя ноги промокли, ты, дурочка! – возмутился Ульрик, отступая перед Макшейном, крутившемся на месте, в то время как Бронуин пыталась, вдев одну ногу в стремя, выбрать момент, чтобы вскочить на спину коня.

Не заметив, что они подошли слишком близко к воде, Ульрик не был готов к тому, что большая волна внезапно накатит на берег, залив его водой до колен. Этого, конечно, было бы недостаточно, чтобы свалить рыцаря, но Пендрагон, выведенный из себя ледяной водой, намочившей ему брюхо и круп, переступая с ноги на ногу, подтолкнул своего хозяина прямо в воду.

Когда Бронуин забралась, наконец, в седло с милостивой и услужливой помощью понятливого коня, то, обернувшись, увидела мужа выбирающимся из воды, явно не остудившей его ярости. И хоть не в том она была настроении, чтобы смеяться, все же не смогла не хихикнуть при виде этого зрелища: плащ, прилипший к телу рыцаря, был весь в песке, и вода переливалась через край сапог из тонкой кожи.

– Вот как, милорд! А вы, в отличие от меня, кажется, замочили не только ноги!

– С глаз моих долой, хладнокровная ведьма, пока я не проверил, как твоя природная выносливость выдержит зимой купание в твоем любимом море!

Предусмотрительно отъехав на безопасное расстояние, Бронуин глянула на Пендрагона, выбравшегося на сушу.

– Кажется, ваш скакун любит море не больше вас, милорд. Поймать его для вас?

Ответ Ульрика не подходил для ушей леди. Бронуин имела полное право негодующе умчаться на своем коне. Но не возмущение заставило ее пустить Макшейна в галоп. Смех! Ульрик, конечно, заслуживал унижения, поджидавшего, когда он войдет в замок, больше похожий на мокрую крысу, чем на лорда, думала Бронуин, пытаясь не расплываться в веселой улыбке столь безудержно. Но у лорда Карадока было такое… выражение лица! Никогда не видела она его красивые черты искаженными в столь сокрушительном смущении.

 

ГЛАВА 20

– Я видела тебя на берегу, девочка. Не годится так обращаться со своим мужем, – мягко обратилась к ней тетя Агнес. – Могу поклясться, никогда еще я не видела тебя такой строптивой. Обычно ты ведешь себя более сдержанно, особенно в отношении мужчин.

– Ульрик оказался самым несносным мужчиной, которого когда-либо создавал Господь.

Бронуин закрыла затянутое пергаментом окно солярия. Солнечные лучи проникали через пергамент, но холодный воздух не проходил. Все женщины, не занятые приготовлением пищи или уборкой, были созваны сюда, чтобы проявить свое мастерство в умении обращаться с иглой. На случай, если придется принимать Жиля де Клера Меринвитского и его свиту, следовало починить простыни для людей этого лорда, чьи владения располагались на границе Уэльса и Англии. Англичанин, равный Ульрику по знатности, выразил через гонца желание поздравить с женитьбой нового верховного лорда Карадока, с которым он рука об руку сражался во время уэльского восстания.

– Думаю, он достойный человек, – заметила Мириам, орудуя иглой. – Мне же приходилось видеть и настоящих тиранов.

Одобрительное хихиканье прекратилось, когда Бронуин обратилась к своей служанке:

– Я, кажется, твоим мнением не интересовалась, Мириам.

– Ну, не веди себя так высокомерно и властно со своей служанкой только потому, что муж взъерошил тебе перышки, – вмешалась тетя Агнес. – На этот раз нужно проглотить свою гордость и упрямство и позволить ему их пригладить.

– Я не покорюсь человеку, который меня не уважает.

Агнес рассмеялась.

– Ха, ты хочешь получить все сразу: любовь, уважение…

– Он меня не любит! – настаивала Бронуин. – Может, он и питает ко мне страсть, но…

Агнес покачала головой, пощелкивая языком, из-за чего негодующая тирада племянницы осталась незаконченной.

– Он любит тебя, девочка. В противном случае муж затащил бы тебя в свою постель за волосы и воспользовался своими правами с твоего согласия или без оного. Я думаю, пожалуй, он даже слишком сильно тебя любит.

Бронуин была озадачена тем, как решительно тетка встала на защиту Ульрика.

– Ты хочешь, чтобы я склонилась перед человеком, который, не исключено, стоит за убийством моих родителей?

Агнес встала со своего кресла и отложила иглу.

– Пожалуй, нам лучше поговорить наедине, дорогая, – прошептала она, подмигивая, чтобы хоть как-то переменить настроение племянницы.

Однако подмигивание не помогло. Бронуин холодно извинилась перед работницами и последовала за пожилой дамой в ее комнату, которую, как выяснилось, отвел ей в отсутствие лорда Бланкард. Комнатка была весьма уютной, с очагом в форме улья. Очаг распространял еще тепло, хотя угли только тлели, но расходовать дрова было неразумно, потому, как Агнес расхаживала по замку в дневные часы. Единственное окно, выходившее на юг, пропускало солнечный свет сквозь створку, затянутую пергаментом.

Агнес села на свою постель – длинное узкое ложе, с трех сторон окруженное занавесями для защиты от сквозняков – и похлопала по матрацу рядом с собой, приглашая Бронуин присесть тоже.

– Глупая ты девочка, но, думаю, рано или поздно любовь всех нас делает глупцами.

Бронуин опустила глаза на свои пальцы, бездумно переплетя их.

– Не уверена, что это любовь, тетя Агнес. Я испытываю к Ульрику множество противоречивых чувств, и некоторые из них меня пугают.

Тетка успокаивающе пожала ей руку.

– Одними следует, наверное, пренебречь, дорогая, другие же могут представлять серьезный повод для беспокойства. Знаешь, твой муж не повинен в смерти твоих родителей.

Утверждение заставило Бронуин поднять глаза от сплетенных пальцев и удивленно взглянуть на лицо Агнес.

– Ты видела того, кто это сделал?

– Нет, я пустила по воде два ваших волоса, и каждый раз золотистый и черный встречались, что было бы невозможно, если б Ульрик убил твоих отца и мать.

Бронуин раздумывала над словами Агнес. Однажды леди Гвендолин рассказала ей, что Агнесс всегда точно предсказывала счет в играх. Расспрашивать подробнее было бесполезно.

– Значит… значит, ты полагаешь, я напрасно жду уважения за все свои старания спасти шкуру этого самоуверенного лорда?

Агнес тихо хмыкнула.

– Он ведет себя именно так, а не иначе, потому что любит тебя, и ты ведешь себя подобным образом по этой же причине. Уважение придет само собой, если постараетесь вы оба, – старая дама нежно взяла руки племянницы в свои. – Оба вы напоминаете мне Гвендолин и Оуэна. У них были трудные времена, пока ты не была зачата. Им пришлось многое узнать друг о друге, пока все не наладилось.

Как было бы здорово, если б мать оказалась здесь, с ней рядом, печально думала Бронуин. Это, конечно, не значит, что она не принимает тетю Агнес всерьез, но просто, несмотря на все ее мудрые советы, тетка сама никогда не была замужем и вряд ли знала, как чувствуешь себя, будучи женой.

– Пожалей его, Бронуин – терпеливо продолжала Агнес. – Он седьмой сын, и это о чем-то говорит! И учти: не все люди, сколь бы одаренными ни были, так настроены к тому, что неведомо простым смертным, как мы, уэльсцы. Пока у твоего супруга не откроются глаза, мы должны проявлять терпение и защищать его изо всех сил.

Бронуин очнулась от тоски по прошлому.

– Как?

– Он взялся за дело с хорошими намерениями, но невольно оскорбил злых духов. Деревья, срубленные для перестройки Карадока, были посажены, ты знаешь, для них. Чем быстрее удастся умилостивить духов, тем скорее снова будут править в Карадоке мир, согласие и любовь.

– А это не те духи, что живут в пещере внутри скалы?

Агнес внезапно оцепенела.

– Ты нашла ее?

– Нет, я собиралась спросить у тебя, не помнишь ли ты…

– … где пещера? – закончила за нее тетя, недоверчиво покачивая головой. – Право же, дитя мое, последнее время я даже теряюсь в этом замке с двумя дворами. Теперь я знаю лишь, как пройти прямо через оба эти двора. Неужели ты думаешь, что я, как прежде, иногда брожу по берегу?

Бронуин вздохнула.

– Полагаю, нет.

– Лучше подумать, как быть с этими злыми духами, вместо того, чтобы гадать, где они обитают. Тебе нужно защитить мужа и ребенка, не говоря уже о своем народе, – Агнес вызывающе подняла бровь в ответ на готовые прорваться возражения Бронуин. – Не думай, что я не слышала слухов.

Как быстро распространяются ложные домыслы!

– Нет, тетя, я не беременна. Это всего лишь маленькая хитрость, к которой мне пришлось прибегнуть, чтобы не подпускать к себе мужа. Мы… мы спали в одной постели, но только один раз… были близки, – краска залила шею и уши Бронуин, а затем и все лицо у нее запылало, – и у меня же в ту ночь был зеленый камень с Англси.

– Глупышка! – снисходительно усмехнулась Агнес. – Ты считаешь, что зеленый камень сможет противостоять силе седьмого сына? – она рассмеялась и радостно обняла Бронуин. – Я уже видела во сне твоего первенца, дорогая! У тебя родится мальчик.

– Собачья душа, да ты смеешься надо мной! – воскликнула Бронуин.

Ее лицо побледнело, а колени ослабели. Если бы она уже не сидела, то непременно бы упала. Слабость расползалась, как чума: закружилась голова, появилась тошнота.

– Но камень… камень! – шептала Бронуин, пока тетя заботливо укладывала ее на подушку, испугавшись внезапной бледности племянницы.

– Я же тебе говорила, седьмой сын – человек особенный. Впереди вас ждет счастье, если вы примите друг друга телом и душой, – Агнес нежно погладила Бронуин по волосам. – Только предупреждаю тебя: пока духи не успокоились, ты никому не должна говорить о своем состоянии.

– Но ты же сказала…

– У молодых людей вскоре после свадьбы обычно появляются дети, вот люди и судачат. Думаю, я единственная, кто на самом деле знает всю правду.

Бронуин положила руки на живот, словно могла с помощью этого жеста найти подтверждение словам Агнес.

– Ребенок… в опасности, тетя Агнес?

Когда Бронуин подняла глаза на тетку, то поразилась, насколько ее лицо стало серьезным и встревоженным.

– Ты ничего никому не должна говорить.

Волнение в голосе тетки напомнило Бронуин о кошмаре, приснившемся прошлой ночью, когда кто-то пытался забрать у нее ребенка. Может, это и были духи?

– Тетя Агнес, ты должна сказать мне! Что за опасность?

Лицо пожилой дамы озабоченно сморщилось.

– Я бы сказала, если б могла, девочка. Это должен узнать седьмой сын, а не я. В наших силах только направлять его и защищать, пока он не распознает зло. Любовь к тебе и ребенку наведет его на врага.

Однако Бронуин хотелось знать, как долго будет нависать над ними опасность. Прекрасно, что Ульрик твердо знал: он должен быть таким же уверенным и твердым, как его меч. Ребенок… дитя Ульрика! Боже, как обманула ее судьба, обернув ложь правдою!

Ужину, состоявшему всего лишь из двух, но вкуснейших перемен блюд, Бронуин не смогла отдать должное, и она была весьма благодарна мужу за его мрачное настроение, не покидавшее молодого рыцаря. Но к нему вновь вернулось достоинство, чуть было не растерянное в ледяных водах при падении. В любом случае, он, по всей видимости, не собирался напоминать ей о предстоящем мгновении, когда впервые за ними закроется дверь комнаты владельца замка. По правде говоря, Бронуин даже сомневалась, впустит ли Ульрик ее в свою комнату. Он все еще сердился! Можно подумать, это она наслала на него ту озорную волну, и, кроме того, это его конь, а не Макшейн, подтолкнул всадника в воду!

Улыбка коснулась губ Бронуин при воспоминании, как пытался подняться на ноги Ульрик, не веря, что подобное могло произойти. Поистине, в тот момент он был кем угодно, только не полновластным верховным лордом Карадока!

– Чему я обязан этим смешком, миледи?

Не заметив, что рассмеялась, не сдержавшись, Бронуин постаралась поплотнее сжать губы.

– Я смеялась, вспоминая ваше лицо в тот момент, когда Пендрагон опрокинул вас в воду, милорд. Хорошо, что ваш сын не мог вас видеть в таком неподобающем виде, не совместимом с достоинством лорда.

Его сын. Бронуин была удивлена тем светом, что озарил ей душу при одном лишь упоминании о ребенке. Ее сын. Их сын.

– Нет сомнений, твой трясущийся от смеха живот привлек его внимание к случившемуся эпизоду, – ехидно заметил Ульрик. – Соломон подвергался меньшим испытаниям и волнениям со всеми своими женами, нежели я с одной!

Стиснув зубы, Бронуин смиренно опустила глаза. Когда она снова глянула на мужа, то тихо сказанные слова были полны расскаяния:

– Мне не следовало смеяться, милорд! Вы могли утонуть, не умея, должно быть, плавать!

Хотя она и не могла видеть одобрительного выражения лица своей тетки, но почувствовала, что та повернулась к ней, во всяком случае, праздная беседа между пожилой дамой и Бланкардом прекратилась. Однако когда Бронуин увидела обращенное к ней лицо мужа, на котором враждебность смешалась с заботливым вниманием, она не выдержала. Мрачно Бронуин глянула в золотисто-карие глаза.

– Прошу прощения, благословенный мой супруг. В последнее время у меня не самое лучшее настроение,… да и аппетит тоже, – призналась Бронуин, кладя салфетку рядом с почти нетронутой порцией жареной свинины и кроличьего жаркого. – Если вы позволите, милорд, я хотела бы удалиться.

Когда она выходила из-за стола, Ульрик поднялся. Беспокойство отразилось на его лице.

– Попросить тетю сопровождать вас, миледи?

– Я сама попрошу о том Мириам, милорд.

Разумеется, Бронуин и не ожидала, что с нею пойдет сам Ульрик. Учитывая положение в замке, его подчиненные каждый вечер давали лорду отчет о проделанном за день, что было необходимо для составления плана работ следующего дня. Гарольд обсудил с Бронуин планы на завтра, еще, когда она пробудилась от послеобеденного сна в теткиной комнате, где ей вздумалось вздремнуть, так что после ужина у нее не было дел, кроме докучных развлечений, а к ним ее душа сейчас была совсем не расположена.

Наверное, мысль о ребенке была так удивительна для Бронуин, что руки сами собой тянулись к животу, когда она поднималась по ступенькам винтовой лестницы в комнату лорда. «Мальчик, – думала Бронуин, проникаясь благоговением перед грядущим. – Будущий властелин Карадока. А это вот комната твоего отца, – говорила она про себя, робко открывая дверь. – Эта комната такая же красивая, как он сам. И твой отец – не убийца моих родителей, нет. Он высокий мужчина, отважный воин и просто хороший человек с добрым сердцем, совсем как твой дедушка Оуэн».

Бронуин открыла ставню и выглянула во внутренний двор. К кухням лорда тянулись вилланы. Можно было ожидать, что несчастье придавит их своим гнетом, но они вовсе не казались подавленными, наоборот, жизнерадостными и даже несколько шумными, особенно мужчины, видно, сильно проголодавшиеся на работах в лесах к югу от Карадока, где лорд велел рубить деревья для новых построек.

К стенам замка были сложены первые бревна, привезенные на быках.

– … закладка деревни, – донесся до нее чей-то веселый голос.

Она улыбнулась и напрягла слух.

– Хороший человек, его милость.

– Уэльсец по духу, если не по крови.

– Не много найдется уэльских лордов, что откроют свои кладовые для вилланов.

– А какой красавчик!

– Лорд Оуэн им гордился бы, упокой Господи его душу.

– Седьмой сын, я слышал.

Седьмой сын. Нельзя не признать, что обаяние было величайшей силой ее мужа. Конечно, эта сила произвела впечатление и на жителей деревни, и на слуг замка. И на нее, призналась себе Бронуин, бросая последний взгляд на закат и поплотнее закрывая ставню.

Она встала со скамьи, и в это время в комнату зашла Мириам, чтобы помочь приготовиться ко сну. Охваченная странным чувством, Бронуин рассеянно слушала болтовню девушки о том, какими красивыми будут волосы миледи, когда вырастут до пояса. Если кудри дочери достигали плеч, леди Гвендолин уже считала это несказанной радостью. Бронуин терпеливо ждала, когда служанка заплетет ее волосы в короткую косу и украсит косу белой лентой.

– Конечно, вам бы следовало заплетать волосы каждую ночь. Моя бабушка считала, волосы растут быстрее, если леди спит, заплетя их в косу. Иначе, она говорила, они будут путаться и сечься, как бы напрашиваясь, чтобы их обрезали.

Вместо того чтобы возразить насчет длины волос, как, бывало, она возражала матери, Бронуин восхищалась мастерством служанки. Благодаря ее стараниям, она теперь больше походила на истинную женщину… женщину-мать, поправила себя Бронуин. Если бы ее спросили раньше, хочет ли она дитя, то, скорее всего, она яростно отрицала бы это, а теперь, когда ребенок, в существование которого она хотела заставить поверить мужа, вдруг стал реальностью, голова шла кругом от радости.

Да благословит Господь тетю Агнес за то, что помогла ей разобраться в путанице мыслей и облегчить совесть, отбросив необоснованные обвинения! Какой бы странной ни была ее тетка, Броуин верила в ее предсказания. Люди в округе всегда считали Агнес прирожденной целительницей, она вылечила мятежное и разбитое сердце племянницы своими мудрыми и успокаивающими сковами.

Теперь жену отделяла от Ульрика только внешная нервная дрожь, неожиданно овладевшая Бронуин, когда Мириам вышла из комнаты. Какой бы усталой она ни чувствовала себя за ужином, но знала, что сон сейчас не коснется ее широко раскрытых глаз, пока муж не придет к ней. Не успела она углубиться в свои размышления, как на пороге появился супруг. Должно, быть, он ждал, когда уйдет Мириам, подумала Бронуин, вцепившись за сиденье стоявшей у изножия кровати скамьи, на которой она сидела, глядя на приближавшегося Ульрика.

– Я… – он замолчал, как бы собираясь с духом. – За столом, миледи, вы говорили… о сыне. Значит ли это, что ребенок на самом деле зачат? Встретившись глазами с его взглядом, полным надежды, она утвердительно кивнула. Ульрик тяжело перевел дыхание, его губы изогнулись в нежнейшей улыбке. Он сделал несколько шагов в сторону и повернулся к ней, ударив себя кулаком в грудь.

– Да, мы подходим друг к другу, миледи! Сначала я решил, что это одна из женских хитростей, которой вы столь долго мучите меня, чтобы удерживать на расстоянии, – он возбужденно засмеялся. – Одна ночь, и ребенок… черт побери! Мне придется пристроить еще одну башню для детской!

– Милорд! – воскликнула Бронуин, даже смущение не могло уменьшить ее радости при виде ликования Ульрика. – Я жду одного ребенка, помилуйте! Сына!

Ульрик так стремительно кинулся к ней, что Бронуин вскрикнула, когда он заключил ее в объятия.

– Сын, дочь – все равно! Дочь будет такой же отважной и красивой, как ее мать, и станет следить за хозяйством и даже заботиться о своем замке и землях, если следом не появится брат, – Ульрик поцеловал жену в лоб, возбужденно расхаживая по комнате, держа ее на руках. – Мы объявим об этом сегодня!

– Нет, милорд!

Ульрик замер.

– А почему нет, скажите на милость? Если этого не достаточно, чтобы заставить мужчину кричать от гордости, то я…

– Мы не должны допустить, чтобы кто-либо узнал об этом! – Бронуин почувствовала, как сердце у нее упало.

Как же объяснить ее здравомыслящему супругу, какая таится опасность?

– Потому что я боюсь тех людей, кто может причинить мне зло, узнав, что я ношу в своем чреве наследника Карадока.

Не выпуская, жены из объятий, Ульрик опустился на кровать.

– И ты думаешь, есть такие люди?.. Кто?

Бронуин пожала плечами.

– Не знаю. Прошу тебя, храни нашу новость в тайне, пока не схватят всех этих разбойников и не наступят в Карадоке мир и спокойствие. Тетя… гм… – спохватилась Бронуин, решив, что не стоит ссылаться на Агнес как на человека, внушившего ей все эти опасения. – Может существовать связь между моим отравлением в дороге и набеге разбойников. Кто-то из тех, кто надругался над телом Кэрин, хочет видеть меня мертвой, – она прижалась к Ульрику в поисках успокоения в его объятиях. – Я знаю, все это, кажется бессмысленным, милорд, но согласитесь ли вы исполнить мою просьбу.

Ульрик наклонился и коснулся ее губ.

– Миледи, ради вас я согласен совершить многое, не только исполнить просьбу.

Бронуин не понимала, причиной тому радость пли безотчетный отклик ее тела, но, когда Ульрик находился рядом, невозможно ей было собраться с мыслями. Ни о чем она не могла думать, когда он целовал и ласкал ее с рокочущим стоном – низким, как мурлыканье льва, так ей казалось. Бронуин знала, до каких высот наслаждения может поднять ее этот человек, но все же обратилась к нему со словами, которые были гораздо более смелыми, чем она сама.

– Тогда, милорд, я хотела бы, чтобы вы легли со мной в одну постель и отогнали бы те ужасные сны, что преследуют меня в последнее время.

– Охотно, леди, но… это все?

Бронуин безотчетно сжала колени, чтобы стряхнуть наваждение, нараставшее с каждым словом, бархатным голосом произносимым Ульриком. Боже, не так ли он говорил с нею в том безудержном содрогании, что познала она однажды, соединившись с ним столь тесно, как только может женщина соединиться с мужчиной?

– Хорошо… вы можете снять сапоги, милорд.

Бронуин удивленно вздрогнула от взрыва раскатистого смеха Ульрика.

– Женщина, я сниму не только сапоги!

Что он незамедлительно и сделал. Справиться с рубахой не составило труда, но чтобы стянуть леггинсы – узкие облегающие штаны из тонкой кожи – с их многочисленными пряжками по всей длине стройных ног, потребовалось некоторое время, показавшееся Бронуин вечностью. Опершись на локоть и подсунув свои голые ступни под свернутое одеяло, она пробежалась пальцами по бугристым шрамам, покрывавшим спину рыцаря.

– Ты все еще Вольф, – произнесла Бронуин вслух невольно пришедшую мысль, она пыталась соединить два образа в один.

Ульрик насторожился.

– Нет, миледи, я Ульрик. Вольф – только прозвище.

– Но в тебе есть… что-то волчье.

Она говорила с такой искренностью, что рыцарь не мог не улыбнуться, справляясь с пряжками.

– Да? А ты напоминаешь мне птицу. Как раз, когда я подумал, что птица уже навсегда моя, ты улетела… не так далеко, чтобы я не мог тебя видеть, но оказалась недосягаемой.

Он расстегнул последнюю пряжку леггинсов и стянул их вместе с нижними штанами.

– Почему бы вам не сделать то же самое, миледи?

Вопрос Ульрика застал ее врасплох. Но вдруг ей открылась одна сторона его натуры, остававшаяся прежде для нее скрытой. Это была уязвимость. Вместе с одеждой он словно снял покровы с души, и Бронуин поняла всю глубину страданий своего лорда из-за неизвестных врагов, прошлого недоверия ее народа и, что хуже всего, недоверия жены.

Бронуин сморгнула слезы, не желая, чтобы этот вдруг открывшийся ей добрый и благородный образ исчезал, хотя и лорд Карадока, и наемник оба были мастера скрывать его.

– Почему?.. – ее голос дрожал, так много она хотела сказать, в стольком исповедаться. – Милорд, мне надоело улетать. Я мечтаю, чтобы меня удерживал и защищал отец моего ребенка, будь то Вольф или Ульрик, они оба нашли место в моем сердце.

– А ваше доверие они обрели, миледи?

– При всей своей власти надо мной Вольф, раз обманув, не смог восстановить мое доверие, милорд, – Бронуин откинулась на подушки и протянула руки к стоявшему перед ней рыцарю, – но мудрость и доброта Ульрика завоевала меня.

Супруг накрыл ее своим телом и осыпал поцелуями. Страсть и возбуждение, не напоминавшие о себе, пока она говорила, снова завладели ею, требуя отклика плоти, словно можно было говорить друг с другом не только с помощью слов. Бронуин хотелось еще раз воздать должное тете Агнес за то, что добрая женщина облегчила ей душу, но время разговоров прошло, и так она потратила слишком много сил на слова, которые никогда в точности не отражают того, что хочет сказать сердце.

В порыве страсти Бронуин попыталась освободиться от своей рубашки, прежде чем она превратится в лохмотья под нетерпеливыми руками мужа. Слегка запутавшись у талии, рубашка улетела с быстротой, которая посрамила бы честь лучшего придворного волшебника, Бронуин увидела молниеносное исчезновение своей одежды, улетевшей в неизвестном направлении, и шаловливый смех вырвался у нее из груди, сразу же превратившись в стон наслаждения под безудержной лаской пальцев и губ Ульрика.

Доблестный воин на поле боя, таким он был и в постели. Тело содрогалось от непрерывного натиска со всех флангов, требовавшего полного и окончательного признания своего поражения. Бронуин хотела вернуть хоть часть головокружительного наслаждения, доводившего до безумия, но ответные ласки превращались в мольбу, а нежные слова прерывались стонами и вздохами блаженства, сплетенные с именем лорда.

Когда в очередной раз Ульрик нежно прикоснулся к ее трепещущему истомленному телу, Бронуин направила бедра навстречу его торжествующему вторжению, сливаясь с ним в таком отчаянном порыве, словно от этого зависела ее жизнь. Никакая безудержная скачка на коне по продуваемому ветром берегу моря никогда не давала такого полного самозабвения. Никакой стук копыт по плотному песку не мог бы совпасть с биением сердца, стремящегося к вершине счастья.

– Муж мой! – воскликнула она в ответ на волчий рык мужчины, содрогавшегося над нею и внутри нее.

Тело Бронуин до предела было заполнено сонмом – ощущений, жгучих, разрывающих на части, уносящих вслед за своим повелителем в неведомые дали блаженства.

С громким стоном Ульрик перекатился на кровати к Бронуин и изумленно проговорил:

– Я околдован, женщина. Что за страсть ты возбуждаешь! Как заставляешь ты мужчину вывернуться наизнанку и оказаться выжатым досуха?

Лениво улыбнувшись, Бронуин свернулась клубочком в кольце его рук и положила ладонь на увлажненную потом любовных объятий грудь.

– Это не я, милорд. Это ваша собственная магия.

Ульрик усмехнулся.

– Магия?

– Ты седьмой сын. Тетя Агнес говорит, это делает тебя особенным человеком, – Бронуин поцеловала плотный коричневый сосок на мускулистой груди и опустила голову. – Если б это было не так, ты бы не смог мне зачать ребенка.

– Почему же? Какой магией ты была защищена от зачатия?

По тону Ульрика чувствовалось, что он шутит, но Бронуин была настроена серьезно. Тетя предупреждала: ему потребуется время, чтобы осознать истинность уэльских поверий.

– У меня с собой в ту ночь был камень, на котором выступают капельки влаги, когда мужчина и женщина обнимаются в постели. Женщина не может забеременеть, если этот камень оказывается с ней рядом.

– Волшебный камень?

Бронуин шутя, шлепнула Ульрика по губам.

– Если будешь смеяться надо мной, я не скажу больше ни слова! Мою мать он не подвел ни разу.

– А тебя подвел!

– Потому что ты седьмой сын, повеса! – приподнялась Бронуин на локте. – Камень был со мной в нашей комнате в Вестминстерском дворце, но…

– Ты его не видела в последнее время?

Озадаченная неожиданно серьезным выражением, появившемся на лице Ульрика, Бронуин покачала головой.

– Думаю, он где-то в дорожном мешке…

– А ведь в тот первый раз он вполне мог и растаять, изойдя влагой!

Она хлопнула его по животу, заставив подскочить с громким воплем.

– Черт тебя побери, я говорю серьезно!

К ее удивлению, Ульрик заключил ее в объятия и повалил на подушки с дьявольским выражением лица.

– Я тоже говорю серьезно, прекрасная дочь ворона… Седьмые сыновья имеют обыкновение по семь раз за ночь любить свою жену, – он коснулся ее губ и затем поцеловал каждую из грудей.

– Что?! – воскликнула Бронуин, чувствуя, как снова пробуждается в ней страсть.

– Уж не знаю, повезло ли вам, миледи, что не обычного человека взяли себе в мужья, – рассмеялся Ульрик, напряженно опускаясь на Бронуин.

Да, он был седьмым сыном.

 

ГЛАВА 21

Лорд Жиль де Клер был старше Ульрика. Бронуин побаивалась, что новая комната для гостей не будет готова к тому времени, как он с женой прибудет в Карадок, и им с Ульриком придется уступить гостям свою комнату-мечту – а если и существовало на земле место, где исполняются мечты, так это была их комната. Бронуин с легкостью привыкла к отдельной комнате, и теперь уже ни за что не хотела лишаться этой роскоши. Как бы то ни было, а к тому времени, как прибыл лорд Мерионвитский, слуги как раз заканчивали уборку комнаты для гостей, вешая гобелены на стены и занавеси над кроватью. Комната находилась напротив хозяйской и выходила окнами на северную стену скалы.

Подобно большинству английских лордов и леди эта супружеская чета сначала вела себя так, как будто кровь у них голубая в жилах. Узкие аристократические носы задирались вверх, когда они шествовали к замку, но острые глаза ничего не упускали из виду. Вилланы собрались поглазеть на прибывших, но толпа разразилась приветственными криками, только когда навстречу гостям вышел лорд Карадокский. Он вел свою леди под руку за ним следовали его рыцари из числа тех, кто не был занят на постройках и в прочих хозяйственных делах.

Испугавшись шума, цыплята устремились во внутренний двор в поисках укрытия, присоединив свой писк ко всеобщему ликованию. Бронуин в своем богатом темно-красном с фиолетовым платье, складки которого роскошно колыхались на ее стройной фигуре под порывами холодного ветра, ужасно волновалась. Прежде ей не приходилось участвовать в приемах в качестве владелицы замка. «Крепости», – мысленно внесла она поправку, проследив за любопытным взглядом де Клера, скользнувшим по новым укреплениям вдоль старых стен Карадока.

Собачья душа, Бронуин была готова все отдать, умоляя Бога, чтобы знатный гость остался доволен приемом, раз это доставит радость ее любимому мужу. Сам Ульрик работал денно и нощно. Из окна их комнаты она видела, как он, его рыцари и каменщики, собранные со всего края, работают при свете факелов, торопясь закончить строительство стен и положить крышу на жилые помещения. Постепенно семьи вилланов переезжали в свои новые жилища, некоторые же оставались на постоянное жительство во внешнем дворе замка. Натерпевшись от нападения гробокопателей, они обретали чувство безопасности за прочными стенами.

Хотя ее мнение складывалось под влиянием того головокружительного и согревающего чувства, которое овладевало ею каждый раз, когда поблизости оказывался Ульрик, Бронуин совершенно справедливо полагала, что пример, подаваемый новым лордом, лежит в основе всеобщего воодушевления. Задавая темп, Ульрик работал бок о бок с самыми ничтожными из вилланов, несмотря на их удивленные возражения.

В результате строительство продвигалось поразительно быстро, о чем лорд каждое утро молился в часовне, где к нему присоединялось, к вящему удовольствию отца Денниса, все большее количество людей. Здесь велось под предводительством священника духовное сражение, на тот случай, если враг, который, как было доказано, являлся людьми из плоти и крови, все же находился под влиянием демонов. Труды отца Денниса получили благословение, и всякий, приходивший в часовню, оказывался, помазан священным елеем.

Стены были уже построены. Крепость, которой надлежало выражать идею верховной власти Англии, но на самом деле символизировавшая союз Ульрика и Англии, была надежно защищена от вторжения. Оставалось лишь закончить внутренние работы. На подъездах к замку со стороны поросших лесом холмов Карадок походил на сверкающую жемчужину: евежевыбеленные стены высились на величественных серых скалах, черно-красные знамена развевались над зубцами башен, отчетливо выделяясь на фоне ярко-голубого зимнего неба.

Ослепительно красивый, в бархате, шитом золотом – а не в рабочей одежде, как люди привыкли его видеть в последние дни – Ульрик смотрелся настоящим верховным лордом Карадока. Как владелец замка, он торжественно приветствовал Жиля де Клера и его жену. Его манеры были естественны и полны достоинства, словно всю жизнь он был наследным лордом, а не седьмым сыном, титулованным одними только добрыми пожеланиями.

– Добро пожаловать, лорд Жиль, леди Мария, – сказал он, галантно наклоняясь, чтобы поцеловать протянутую руку пожилой дамы.

– Мы надеялись, вы остановитесь с вашей молодой женой в Мерионвите на пути в Карадок, лорд Ульрик, – упрекнула его леди Мария.

– Моя жена заболела в пути, миледи, и мы торопились поскорее добраться до дома.

Женщина подняла тонкую темную бровь, взглянув на Бронуин.

– В таком случае дом благотворно повлиял на нее, ибо сейчас, судя по ее виду, она пышет здоровьем. Добрый день, леди Бронуин. Мы много слышали о вас.

Не будучи уверенной, в благожелательности тона леди Клер, как и в сути услышанного ею, Бронуин вежливо присела в поклоне.

– Приветствую вас обоих, милорд, миледи.

Добро пожаловать в наш дом.

«Наш дом». Впервые Бронуин так говорила о Карадоке. Она взглянула на Ульрика и была согрета теплом его одобрительной улыбки, но ее супруга отвлек гость-англичанин.

– Я слышал, что вы заручились поддержкой наших вилланов, чтобы закончить строительство укреплений Карадока, и, должен отметить, милорд, я не ожидал увидеть даже крыши у вас над головой, не то, что хорошо укрепленный замок.

– Моя жена приготовила уютную комнату для нас и леди, милорд. Вы оказываете нам честь, являясь нашими первыми гостями.

Леди Мария и ее служанка были поручены заботам Бронуин. Она отвела их в приготовленную комнату, в то время как Гарольд предложил мужчинам напитки. Бронуин просто светилась от похвал, расточаемых гостьей. Она со своими помощницами немало потрудилась, готовясь к приезду де Клера.

Хозяйство в Карадоке до сих пор велось по старинке, и некогда было покупать, а тем более ткать простыни и скатерти для гостей, а потому старые простыни и занавеси были выстираны и украшены вышивкой, чтобы казались, поновей. Покрывала, предназначенные для застилания набитых тростником тюфяков, представляли собой всего лишь тяжелое грубое полотно, но цветные стежки-вкрапления выглядели изысканно и придавали ткани богатый вид. Кровать, на которой Бронуин некогда спала в зале, изысканно украшенная занавесями и покрывалами, сразу же вызвала довольную улыбку на лице леди Марии. Она призналась в своих опасениях: не придется ли ей спать на скамье неподалеку от какого-нибудь храпящего олуха!

– … и в стороне от своего мужа, – шаловливо добавила она, растопив первоначальную сдержанность молодой хозяйки.

Леди решила немного отдохнуть, а мужчины отправились в поля поохотиться. Полная решимости не допустить, чтобы хоть одна мелочь испортила столь радостное начало, Бронуин чуть не истерла подошвы своих новых туфель, бегая в кухню посматривать через плечо Гарольда, как идут приготовления к трапезе. Блюда из оленины и мяса дикой свиньи – добычи ловких охотников Карадока, – а также птица и рыба должны были украсить стол его милости.

Вкуснейшие цыплята в винном соусе, от одного вида которых текли слюнки, были лишь частью хитроумной затеи тети Агнес, задумавшей опровергнуть известную поговорку о том, что нельзя одним камнем убить двух птиц. Цыплята не только пополнили перечень блюд, подаваемых на стол лорда, но и выполнили роль жертвоприношения – их осторожно прикончили на каждом из пней, оставшихся от дубов в роще, вырубленной людьми Ульрика. Окровавленные пни, несомненно, умилостивили оскорбленных духов деревьев, и они наверняка должны были не только перестать вредить Карадоку, но и, конечно, помочь преодолеть возможные грядущие неприятности.

Кроме того, высушенные стебли «деревьев леди», украшенные лентой, свисали с железного гвоздя над каждой дверью. Лорд и его гости были не только защищены водорослями от пожара, но и гвоздями от воздействия злых сил, ведь Железо, как известно, помогает их побороть. А гвоздь, вбитый в изножие кровати, на которой спали Бронуин с Удьриком, обеспечивал защиту будущей матери и ее еще не родившегося ребенка от одержимости злыми духами. Однако, опасаясь насмешек мужа, Бронуин убрала с кровати «дерево леди». Пожар полыхал в сердцах супругов, и «деревья леди» были тут ни при чем.

Большой зал выглядел так, что можно было принимать короля. Мужчины вернулись с охоты, забив большого кабана. Слуги несли его на шесте. В комнатах, и лорда, и гостя уже стояли лохани с горячей водой для купания. Мириам была отправлена прислуживать Жилю де Клеру. Бронуин сама собиралась помочь вымыться Ульрику, хотя наивысшей честью, какую она только могла оказать лорду Жилю, было бы помочь Мириам. Может, когда она станет постарше, и не будет так смущаться, то отдаст должное этому обычаю. Сейчас же, пока она еще молода и с трудом смотрит на тело своего мужа, не краснея при этом до ушей, нет смысла ей помогать Мириам.

Бронуин послала слугу сказать мужу, что все готово для купания, и принялась нетерпеливо ждать, когда он придет. Весело плясало в очаге пламя, наполняя комнату радостным сиянием. Одежда Ульрика, а также полотенца, на которых Бронуин вышили «она» и «он», ее собственными руками были разложены на кровати. Сидя у огня в кресле Ульрика, она раздумывала, ласковое ли пламя в очаге заставило гореть ее щеки или предвкушение того, как шаловливыми пальцами будет мыть покрытое шрамами мускулистое тело своего мужа. Ведь у них останется свободный час до ужина – достаточно много времени для мытья и… того, что будет угодно его милости.

Бронуин услышала шаги Ульрика по винтовой лестнице и поспешно выпрямилась, скромно сложив руки на коленях. Похвалы леди Марии роились в ее голове, и ей не терпелось поделиться ими с мужем. Она привыкла обсуждать с ним все происходящее в замке.

– Все готово для купания, милорд, – объявила Бронуин, когда муж вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь.

Ульрик обернулся к жене, его лицо было хмурым, хотя лишь недавно выражало одобрение. Стремясь предупредить возможное недовольство супруга, Бронуин поспешила доложить:

– Я послала Мириам помочь лорду Жилю, сэр.

Она гадала, уж не допустила ли ошибки, послав вместо себя служанку. Конечно, Ульрик был бы против. Ему ведь даже не нравилось, когда его рыцари оказывали ей знаки внимания, и хотя выражал он свое недовольство вполне добродушно, однако достаточно ясно, чтобы все поняли, он все замечает.

– Хорошо. Это говорит о том, что у тебя появляется какое-то подобие разума в добавление к уже имеющимся куриным мозгам.

– Что? – Бронуин вскочила, смущенная неожиданным нападением лорда.

– Черт бы побрал тебя и твою глупую тетку! Вы натворили достаточно, чтобы выставить меня перед гостями дураком!

– Милорд, дурак не может построить такую крепость и…

– … и позволить своей жене увешать себя водорослями! Когда, черт возьми, вы ухитрились все это проделать? – спросил Ульрик.

Сжав кулаки, он расхаживал перед ней, как бы борясь с искушением встряхнуть жену. Покрасневшее лицо красноречиво свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.

Ни в коей мере не смущаясь, Бронуин решила стоять на своем.

– Еще вчера, милорд! Вы, должно быть, слишком устали, не то бы заметили.

– А эти цыплячьи жертвоприношения? Когда произошла эта кровавая церемония? Собачья смерть, да это выглядело, когда мы проезжали мимо, словно там случилась настоящая резня! Можешь ты себе представить, как я рассказываю лорду Жилю о том, что моя жена полагает, будто я оскорбил духов деревьев, и потому она принесла в жертву всех чертовых кур в округе, чтобы умилостивить их?

«Он не понимает». Бронуин повторяла про себя совет тети Агнес, но от этого возмущение и гнев не переставали медленно закипать в душе. «Он не понимает». Она сделала глубокий вдох, чтобы придать себе уверенности.

– Милорд, куры будут поданы на ваш стол в том количестве, которое вы сочли достаточным. Не думаю, что имеет значение, где именно они, были умерщвлены, раз уж в любом случае не станут они склевывать перец с оленины на глазах у вас и ваших гостей.

Хмыкнув, Ульрик повернулся и прошел к очагу, но, заметив прицепившийся к плащу пучок «деревьев леди», сердито сорвал водоросли и бросил в огонь. Бронуин испугалась, увидев это.

– Как ты можешь верить в такую чушь? – сердито выговаривал Ульрик. – Я знаю, у тебя больше здравого смысла! Может, если избавить Карадок от присутствия твоей тетки, это восстановит твой Богом данный разум, женщина?

Вышвырнуть из Карадока Агнес? Слова Ульрика показались ей такими же смехотворными, как и его гнев. Губы Бронуин упрямо вытянулись в одну плотно сжатую линию.

– Этот замок стал домом моей тети с тех пор, как поженились мои родители, и останется им, пока я здесь! Если ты ее вышвырнешь, то и я уйду! Агнес пыталась помочь тебе, ты, неблагодарный невежественный осел! Она даже защищала тебя передо мною, а ты выгоняешь ее из дома! Как… – проклятый подбородок начал дрожать. – Как ты посмел!

Ульрик вздохнул и поднял глаза к потолку.

– Собачья душа, не могу же я спорить с плачущей женщиной!

Бронуин решительно вытерла глаза рукавом, чтобы муж увидел все, что выражал ее взор.

– Во имя Господа, я не плачу! Слезы – признак слабости и поражения, а это совсем другое, – заявила она, толкая супруга в грудь обеими руками. – Это гнев, милорд! – на этот раз Бронуин обрушилась на него со всей своей силой, заставив Ульрика покачнуться.

Не обращая внимания на яростный натиск жены, лорд обхватил ее за талию и приподнял, возмущенную и брыкающуюся. Бронуин хотела заставить его опустить ее на пол, но совершенно неожиданно Ульрик бросил ее во всей одежде в приготовленную для купания лохань. С отчаянным криком, заглушённым водой, Бронуин с головой ушла под воду, но, нащупав опору, выбралась, изрыгая такой поток ругательств на своем родном уэльском наречии, что у самого Сатаны почернели бы от стыда уши.

– Как ты посмел! – закончила она, заметив, что Ульрик, замкнувшись в напряженном молчании, не отвечает ей.

– Собачья душа, женщина, скажи спасибо, что я вообще тебя не утопил! – его голос звучал глухо, словно горло сжалось от боли.

Он отступил к постели, отодвинувшись от мокрой женской фигуры в лохани.

– Если бы ты еще раз меня ударила, я…

– Ульрик! Осторожнее…

Не успела Бронуин договорить, как ее предостережение было заглушено треском рвущейся ткани и последовавшим проклятием. Резко выпрямившись, лорд рассматривал окровавленный рукав и глубокую царапину на руке, отыскивая гвоздь, ставший причиной несчастья. Не зная, то ли выбраться из лохани, оставив мокрые следы на свеженатертом полу, то ли просто нырнуть под воду и утопиться, Бронуин смотрела, как Ульрик в ярости голыми руками вырывает злополучный гвоздь, который они с тетей пристроили, как им показалось, в самом незаметном месте.

– Что это такое, миледи? – прорычал он, швыряя ей гвоздь. – Так вы пригвождаете демонов?

Хотя вода в лохани была горячей, Бронуин задрожала.

– Это защита от злых духов… Всем известно, что железо…

– Гвозди вбиты только в нашу кровать? – враждебно спросил Ульрик.

Бронуин отвела глаза, виновато покраснев.

– В постели гостей, значит, гвоздя нет, – с надеждой заключил он.

Бронуин продолжала молчать, а лорд – рассерженно пнул гвоздь, который пролетел через всю комнату и стукнулся о стену, затянутую гобеленом.

– Где еще гвозди, миледи?

– Все «деревья леди» висят на железных гвоздях, сэр… и в кровати гостей есть гвоздь.

– Лишь потому, что других кроватей в замке просто нет!

– Но это же всего лишь мера предосторожности, Ульрик! Кому, какой от этого может быть вред? – возразила Бронуин. – А если это защитит нашего будущего ребенка от опасности? Не стоит ли его спасение небольшого беспокойства с твоей стороны?

Она подняла свои юбки и стала их выжимать, как вдруг услышала, что Ульрик направляется к двери.

– Куда ты идешь?

– Вытащить гвоздь из кровати Мерионвитов, пока кто-нибудь из них не поранился! – Ульрик остановился на пороге. – Лорд Жиль – ученый человек, он даже работал с сэром Фрэнсисом Бэконом. Ты знаешь, кто это?

Бронуин покачала головой.

– Человек, который может совершить переворот в военном деле своими исследованиями. Я попросил лорда Жиля показать мне некоторые чудодейственные результаты их работ, чтобы усилить мощь Карадока, а ты выставляешь меня в дурацком виде с этими твоими колдовскими штучками! – его ноздри трепетали от едва сдерживаемого гнева. – Я требую, чтобы сию же минуту все водоросли были выброшены из замка и чтобы живность забивалась мясником на бойне, даже если все дубы в округе окажутся, срублены для построек, понятно?

– Тиран!

– Вам понятно, миледи?

Бронуин неохотно кивнула. Черт бы побрал этого человека! Если бы он оказался в лохани, она бы его утопила!

– А гвоздь, милорд?

От Ульрика не укрылось движение ее руки к животу, как бы продиктованное стремлением защитить дитя, росшее у нее под сердцем. Вздохнув обреченно, лорд ответил:

– Положите его под матрац, где он никого не поранит.

Бедная Мириам вскрикнула при виде своей госпожи, выжимавшей одежду, стоя в лохани, приготовленной для сердитого лорда, встретившегося служанке на лестнице. Тетя Агнес, подоспевшая на испуганный крик Мириам, бросила взгляд на племянницу и удалилась, покачивая головой и разговаривая сама с собой. Она даже не обратила внимания на сердитый возглас Бронуин:

– Трудно иметь дело с невежественным человеком, милая тетушка!

Понимая, что Мириам должна идти прислуживать Жилю, Бронуин не стала отвечать на расспросы служанки и отослала ее в комнату гостя.

Появившись спустя некоторое время в зале, Бронуин обнаружила, что Ульрик беседует со своими гостями за столом, а перед ними стоят кубки с гасконским вином, привезенным с собой лордом Жилем. Бронуин надела бледно-голубое верхнее платье на нижнее, отделанное золотой тесьмой. Голубые с золотом ленты были вплетены в короткую косу и переброшены через плечо, зрительно удлиняя волосы – так, она видела, делают и другие молодые женщины. На ней не было украшений, кроме золотого обруча, поблескивавшего на столе лорда. Неукротимые черные кудри выбились из косы и обрамляли лицо изящными завитками.

Ульрик все еще не снял своего охотничьего костюма из зеленого сукна. Лицо у него покраснело от солнца и ветра из-за охоты… а может быть, от чрезмерного количества крепких напитков, которыми он накачивался после того, как оставил жену в одиночестве наслаждаться купанием. Бронуин была так сердита, что расслабиться в постепенно остывающей воде оказалось для нее невозможным, но она все же быстро вымылась душистым мылом, приготовленным когда-то в замке под бдительным присмотром леди Гвендолин, и выбралась из лохани, чтобы одеться, пока не пробрала дрожь.

– Миледи, у вас свежий вид!

Водоросли, которые она повесила над очагом, исчезли. Скорее всего, сгорели в огне по приказу лорда, догадалась Бронуин. Быстрый осмотр показал, что гвозди, однако, остались нетронутыми, только были забиты поглубже, чтобы не привлекать внимания. Бронуин не придала значения восхищенным взглядам, устремленным на нее, и обратилась к гостям:

– Надеюсь, вы остались довольны приготовленной к вашему приезду комнатой?

– Дитя мое, я так рада была оказаться в отдельной комнате, а также тому, что вы предложили нам смыть дорожную пыль! – уверила ее леди Мария. – Такое гостеприимство – редкость даже в английских замках, но найти его в диком Уэльсе… А какое чудо – ваша крепость!

– Это еще одно свидетельство английского ума и изобретательности, – заметил Ульрик.

– И уэльского пота и мастерства, милорд, – мягко напомнила ему Бронуин. – Сегодня утром я слышала, как Бланкард говорил, что за последнюю неделю сделано больше, чем за четыре предшествующие, когда трудились лишь работники, присланные королем из Англии.

Жиль де Клер поднял кубок.

– За союз Англии и Уэльса! Пусть он процветает, как ваш союз!

– Вы знаете, последние намерения Эдуарда в Карнарвоне и Руддлане не идут ни в какое сравнение с тем, чего вы здесь добились, – одобрительно отозвалась гостья. – Жиль непременно расскажет его величеству о Карадоке, и я уверена, его рассказ понравится королю.

– Да уж, все, что делает этот светловолосый лорд, нравится Эдуарду… и мне тоже! – с похвалой заметил лорд Жиль. – Если вам потребуются мои молодцы, чтобы прогнать разбойников, побеспокоивших вас, только скажите слово.

Ульрик горделиво расправил грудь и кивнул.

– Благодарю, милорд. Отрадно знать, что лорды приграничных владений стремятся поддержать друзей. Но довольно о делах! Для них хватит времени и завтра. Вечера предназначены для удовольствий и развлечений, не правда ли, миледи?

Бронуин покраснела под пристальным взглядом мужа.

– Конечно, милорд. Гости, разумеется, надеются провести веселый вечер в Карадоке, – она бросила взгляд на галерею, где уже собирался ансамбль арфисток, флейтистов и певцов. – Думаю, скоро заиграют наши музыканты. Трогательная баллада согреет мне сердце не хуже, чем бутылка наилучшего эля или вина, – призналась она леди Марии, – а Дамарис знает наизусть больше стихов, чем я.

Отметив оценивающее внимание Ульрика, обратившегося в слух при первых же звуках приятной мелодии, Бронуин устремила взгляд на галерею и слушала музыку, пока леди Мария не пересела к ней, чтобы поговорить о гораздо более интересных вещах, чем послеобеденная охота, запахи которой все еще, увы, распространял Ульрик. «Такое впечатление, словно ужинаешь в конюшне», – размышляла Бронуин немного позднее, когда неохотно брала со стоявшего рядом с ним блюда куски жареного мяса. От Ульрика несло конским потом.

Появление собак, вбежавших в зал вместе с вереницей слуг, возглавляемых Гарольдом, произвело неблагоприятное впечатление: собаки начали рыскать под ногами у сидевших за столами и хватать куски мяса и жира, бросаемые Ульриком им прямо на пол. Бронуин сердилась и злобно поглядывала на свой обеденный кинжал, не имея при этом в виду пролить хоть каплю крови своего мужа. Однако она могла бы, если б только тут не находились гости, припечатать хорошую пощечину на его раскрасневшемся лице. Поистине, любовь – самое противоречивое чувство!

По причине приезда гостей и благодаря удаче охотников Карадока были поданы три перемены блюд, и каждая состояла из мясного блюда, птицы и рыбы. Творения мастера Мейтлена заслужили множество похвал, как своим внешним видом, так и вкусовыми качествами. Орехи, сливки, желе, хлебцы и другие яства вносили приятное разнообразие и дополняли ужин. Бронуин была сыта уже после первой перемены, но пробовала понемногу каждое блюдо из вежливости перед гостями, пока те не приступили к фруктовым тортам и сладким пирогам и пирожным.

Несмотря на присутствие знатных гостей, зал был, как обычно, уставлен столами, за которыми сидели не только обитатели замка и слуги, но и некоторые вилланы, еще не нашедшие себе пристанища. Они насыщались остатками мясных блюд, пирогов и жаркого со стола лорда. Однако крестьяне думали и о тех, кому меньше их повезло, и клали куски на стоявшие на каждом столе блюда для сбора подаяний, вместо того чтобы набивать кусками карманы, оставляя еду про запас.

– Теперь я могу понять, почему о вас складывается столь благоприятное мнение у людей, лорд Ульрик. Вам делает честь то, что вы приютили этих бездомных, пока их деревня не будет отстроена заново.

– Моя обязанность – их защищать. Если мне это не удалось, то единственно правильным решением было помочь им всем, чем только можно, – грусть в голосе Ульрика заставила Бронуин поколебаться в своем раздраженном отношении к мужу в этот вечер.

– Но если бы вы со своими рыцарями не подоспели, резня и разрушения были бы еще страшнее, милорд, – заметил Жиль: – Я знаю, такой человек, как вы, с поражением никогда не смирится, но рано или поздно поражение случается в жизни и самых лучших из нас! Я нисколько не сомневаюсь, что вы доберетесь до сути случившихся бесчинств, окончательно искоренив их.

– Лорд Жиль прав, милорд! – вмешалась тетя Агнес. – Прислушайтесь к совету старой женщины и направьте свои помыслы и усилия на то, что можно сейчас сделать, а не на то, что следовало сделать.

– Хорошо сказано, миледи! – воскликнула леди Мария. – Лорд Ульрик, помните, вы говорили, что мы сможем поиграть в разные игры после трапезы. Могу я предложить жмурки?

Жиль де Клер рассмеялся.

– Это ее любимая игра! Но предупреждаю вас: пойманный мужчина или женщина, – повернулся он к Бронуин, – должен одарить поцелуем того, кто ловил с завязанными глазами, а если попадаются двое мужчин, то достаточно рукопожатия.

– Значит, жмурки! – объявил Ульрик, подзывая Гарольда, чтобы отдать необходимые распоряжения. – Давно я не играл в эту игру, но поцелуй… очень соблазнительно!

Бронуин не могла не заметить нетвердую поступь человека, предложившего ей руку; Оказалось, что скорее она его поддерживает, чем он ее. Бронуин видела и раньше Ульрика громогласным и шумным, но не пьяным настолько! Должно быть, он пил с тех самых пор, как вышел из своей комнаты, оставив ее в лохани с водой.

– Может быть, вы хотите подышать свежим воздухом? – предложила она. – Можете взять с собой собак и отвести их в загон, не то они начнут лаять и станут мешать игре.

«Так можно будет убрать два докучливых обстоятельства сразу», – с досадой думала Бронуин. Она собиралась поговорить с Ульриком о собаках. Если он настаивает на том, чтобы их впускали в дом, то следует научить их, себя вести, собаки клали морды на колени обедавших и пытались красть куски со стола, и это было так же неприятно, как и их беспорядочное отправление естественных надобностей. Женщины Карадока всегда гордились чистотой пола в замке и свежим воздухом с ароматом пряностей, высушенных цветов и тростника.

– Мне не нужен никакой воздух, кроме сладкого запаха вашего мыла, миледи, – ответил Ульрик, склоняясь в преувеличенно низком поклоне и чуть ли не падая.

При этом две борзых воспользовались случаем и лизнули лорда в лицо.

– Что касается моих собак, – продолжал он, игриво обхватывая борзых за шеи, – они имеют право побыть со своим хозяином.

Бронуин отказалась от мысли выставить их всех и улыбнулась гостям, как бы умоляя о снисхождении. Ночь обещала показаться ей очень долгой.

 

ГЛАВА 22

Игры продолжались до позднего вечера, хотя лорд Карадок в них и не принимал участия. Пока он мирно спал в кресле, Бронуин и ее гости, а также рыцари и оруженосцы проводили время приятнейшим образом. Даже тетя Агнес принимала участие в шарадах, хотя стихи, выходившие у нее, приводили пожилую женщину в замешательство, немало при этом всех веселя. Она ретировалась, чтобы кто-то другой принялся строить из себя дурака, что получалось непременно, потому, как шарады на то и были рассчитаны.

В конце концов леди Мария удалилась в свою комнату, оставив лорда Жиля веселиться в обществе мужчин. Бронуин воспользовалась моментом, чтобы извиниться перед гостями и проследить, как Ульрику помогает управляющий добраться до комнаты. Подвыпивший владелец Карадока растянулся на кровати, и его жена вместе с Бланкардом раздели рыцаря. Бронуин собиралась все же выкупать мужа, так как невозможно было ей смириться с запахом лошадей, эля и собак. Отправив управляющего к гостям, Бронуин принялась за дело.

Ульрик был ее первым и единственным возлюбленным, и потому неудивительно, что он оказался также и первым и единственным мужчиной, которого она мыла. Он крепко спал, слишком много выпив и мало съев, и Бронуин могла удовлетворить свое любопытство, уделив великолепному телу мужа то внимание, какого оно заслуживало, ведь когда они ласкали друг друга, было достаточно трудно что-либо рассмотреть. По крайней мере, сейчас он не отвлекал ее от сосредоточенного созерцания своими поцелуями.

«Ульрик и вправду очень красив», – думала она, оттаивая, хотя твердо намеревалась остаться беспристрастной к стройному мускулистому телу. То была безупречная красота статуй юных римских богов с чреслами, прикрытыми тканью, но то, что открылось ее взору, отличалось прекрасными пропорциями и силой. Шрамы воина говорили о доблести, и каждый из них был достоин уважения, а со стороны жены – поцелуя.

Закончив мыть мужа, она быстро переоделась и натянула ночную рубашку. Мириам успела развести огонь в очаге, и теперь Бронуин оставалось лишь забраться в постель, напомнив себе, что она сердится на Ульрика и не должна, потакая своим желаниям, прижиматься к нему. Действительно, он скверно вел себя в этот вечер, не говоря уже о том, что отверг их с тетей Агнес попытку позаботиться о благе Карадока.

Поздняя ночь и завывание ветра за стенами башни вскоре усыпили Бронуин. В мире снов у нее не было причин сохранять расстояние между собой и тихо похрапывавшим у нее под боком мужчиной, и расстояние все сокращалось, пока, наконец, они не заключили друг друга в объятия и не погрузились в блаженное забытье.

Горизонт на востоке уже посветлел в ожидании нового дня, но солнце еще не поднялось. Бронуин была потревожена неразборчивым бормотанием и подергиваниями Ульрика. Стряхивая с себя глубокий сон, лишенный сновидений, она открыла глаза как раз в тот момент, когда муж, резко оттолкнув ее, сел в постели. Тут Бронуин обнаружила, что рубашка у нее влажная. «Почти такая же влажная, как его кожа», – подумала она, успокаивающе опуская руку на спину Ульрика.

– Ты болен?

При звуке ее голоса он обернулся.

– Боже мой, милая, иди сюда! – его голос срывался от волнения.

Бронуин оказалась в отчаянных объятиях. Ее охватила тревога – Ульрик дрожал!

– Что случилось?

Он что-то увидел во сне? Тетя Агнес сказала, седьмой сын непременно увидит врага Карадока но сне.

– С тобой все в порядке?.. С тобой и ребенком?

– Конечно. У нас все хорошо… вернее, было хорошо, пока ты вот так не подскочил.

Она заколебалась, обеспокоенная его поведением.

– Вы что-нибудь видели во сне, милорд?

Ульрик покачал головой и прижался лицом к ее нежной шее, поцеловав в бьющуюся жилку. Он как бы успокаивал сам себя: она действительно с ним рядом, а не порождена лишь одним его воображением.

– Такой плохой сон… но казался он очень похожим на явь, – Ульрик тихо выругался. – От всех этих разговоров о духах и демонах у меня начинаются кошмары, а я даже не верю во всю эту чепуху!

– Отец тоже не верил, но не возражал против суеверия других.

– Муки Христовы, во рту такое ощущение, словно он набит ватой!

Бронуин села.

– Я дам тебе воды. Может, сделать отвар от головной боли?

Ульрик нахмурился.

– Откуда ты знаешь, что у меня болит голова?

– Мне доводилось и прежде видеть пьяных, милорд. Головная боль – обычное наказание Господа за слишком обильные возлияния.

– А это что? – Ульрик показал на рукав ее ночной рубашки.

– Это… – сонно проворчала Бронуин, – это ночная рубашка.

– Сам вижу, но, скажи на милость, почему ты ее надела? Я ведь ясно дал понять прошлой ночью, что лучше всего остаться тебе без рубашки!

– Ты разве всегда такой разговорчивый в ранние утренние часы?

Ульрик отмахнулся от ее вопроса.

– Не до разговоров мне, женщина.

Бросив подозрительный взгляд на мужа, Бронуин просунула руку под одеяло и обнаружила… нет, вчера она видела это твердым и напряженным! Покраснев так, что румянец стало возможным разглядеть даже в предрассветных сумерках, она поспешно объяснила свой поступок:

– Если вы заметили, милорд, вы чисты и приятно пахнете лавандой. Я не могла допустить, чтобы от вас несло, как от вьючного животного, – она отдернула руку, – и признаться, я рассматривала ваше тело.

Ульрик обнял ее, шепча на ухо обжигающие слова.

– И что же, позвольте поинтересоваться, вы уиидели примечательного? А что сделали, увидев?

– Что еще может сделать хорошо воспитанная женщина? Я накрыла вас одеялом, а спали вы беспробудным сном, надо заметить! – возмутилась Бронуин, неожиданно покраснев еще больше.

Она сердито натянула на себя одеяло и повернулась на бок. Однако не было никакой возможности не обращать внимания на настойчивые объятия и бороться с собственными желаниями, зажавшими ее в тисках страсти, которую, как ей совершенно напрасно казалось, удалось укротить. Но нет, на самом деле она только и ждала, когда же Ульрик улучит момент для слияния с ее истомленным телом.

Волна волнующих предчувствий поднялась, когда рубашка соскользнула с груди под натиском нежных пальцев. Бронуин позволила Ульрику увести себя в неведомые дали, где они снова и снова находили друг друга на вершинах любви. В конце концов, волны страсти вынесли Бронуин на безопасный берег в надежные объятия возлюбленного. Она мечтательно улыбнулась, когда он отвел ее волосы с лица.

– Я люблю тебя, прекрасная черная птица Карадока. Изо всех моих побед и завоеваний тобой я дорожу превыше всего.

Ульрик тихо запел приглушенным голосом, хрипловато и мелодично. Это была знакомая мелодия, от которой наворачиваются на глаза слезы у самого хладнокровного из людей, и тает сердце любой девушки. И Бронуин не осталась равнодушной, слушая песню возлюбленного, восхвалявшего ее нежность и красоту. Она услышала, что приносит он ей в дар и свое сердце, и душу.

Бронуин задумчиво поглаживала шрам на плече мужа, удивляясь ласковости закаленного в боях рыцаря и поражаясь невероятной милости судьбы, одарившей ее этим мужчиной. Нельзя было скрыть слез радости, бежавших по ее щекам и стекавших на грудь Ульрика, да и не было нужды скрывать правду: она навеки полюбила своего благословенного супруга.

Должно быть, Бронуин заснула, потому что, снова открыв глаза, увидела лучи солнца, пробивавшиеся сквозь ставни. Больше она не обнимала своего великолепного возлюбленного, теперь у нее под руками была подушка, что показалось ей далеко не столь притягательным. Окинув быстрым взглядом комнату, Бронуин убедилась, что Ульрик ушел, заботливо позволив ей спать, сколько вздумается. Он не разбудил ее для утренней службы в часовне. Она лениво потянулась, улыбаясь при воспоминании об упоительных, ощущениях раннего утра и с неудовольствием думая о необходимости покидать приятные воспоминания и уютную постель.

Однако долг призывал. Она жена лорда и должна позаботиться о гостях… по крайней мере, о леди Марии, с которой успела подружиться. Бронуин спустила ноги с кровати и поскорее соскочила на холодный пол, пока не появилось искушение передумать. Пробежав босыми ногами до теплого очага, она надела рубашку, найденную ею в изножии кровати, и подвязала ее в талии пояском.

Немного позже появилась Мириам со свежей водой для утреннего купания. Выплеснув из окна ту воду, в которой Бронуин мыла вечером мужа, служанка наполнила лохань водой с отваром из высушенных цветочных лепестков. То ли заботливое внимание Мириам, нашедшей время позаботиться, чтобы вода оказалась душистой, то ли прохлада комнаты сделали утреннее омовение особенно бодрящим, но Бронуин, стряхнув остатки сна, присоединилась к своему мужу и гостям за завтраком весьма всем довольной.

Ульрик замолчал на полуслове, когда его жена сошла по лестнице в зал, и поднялся ей навстречу. Он слышал, что от женщины, ожидающей ребенка, исходит сияние, но до сих пор считал это сентиментальной чепухой. Боже, если что-то с нею случится…

«Все словно сон и мечта», – сказал он себе, отодвигая кресло для супруги и садясь на свое место. Ульрик улыбнулся в ответ на улыбку Бронуин и шаловливо подмигнул, отчего ее щеки зарделись румянцем. Пленительно опустив черные ресницы, она обратилась к гостье, предоставив мужу продолжать беседу с лордом Жилем, но, вернувшись к разговору о порохе, привезенном английским лордом в Карадок, Ульрик поймал себя на том, что мысли непрестанно возвращаются к ужасному сну, от которого он проснулся весь в поту.

Он чувствовал себя беспомощным. Безликие люди в белых одеяниях и темных одеждах привязали Бронуин к столу, и в тот же миг, когда он, вознамерившись защищать свою жену до последней капли крови, вошел в освещенную факелами комнату с выпиравшими из потолка и пола кусками скал, кровь застыла у него в жилах при виде сверкнувшего в быстром взмахе кинжала, занесенного над бурно поднимавшейся и опускавшейся грудью обожаемой им женщины. Он бежал изо всех сил, но не смог добраться до нее, прежде чем… проснулся от собственного яростного крика и обнаружил жену рядом с собой в постели. Затем…

– Во имя Господа, приятель, ты оглох? Не вижу ничего смешного… у человека оторвало взрывом руки и ноги. То был ужасный случай.

Ульрик почувствовал, как несвойственное ему смущение краской заливает лицо.

– Примите мои извинения, милорд. Что-то нашло на пустоголового рыцаря. Я хотел бы взглянуть на эту смесь после трапезы, пока Бланкард будет заканчивать приготовления к поминальному отпевания усопших родителей моей жены.

Большая миска подслащенной медом горячей каши со свежими хлебцами помогла Ульрику выдержать напор ветра и холодного воздуха, когда после завтрака они с лордом Жилем спустились к самому подножию замка, где заботливо хранились запасы селитры, древесного угля и серы. Лорд Карадока с любопытством взирал, как осторожно его гость смешивает три составные части в соответствии с записями на пергаменте, данном ему его другом Бэконом.

Дуя на руки, чтобы согреться, Ульрик размышлял, стоило ли Бронуин спускаться в склеп, вырубленный прямо в скале. Известно, как многословен, может быть отец Деннис, если на него снизойдет вдохновение, и можно не сомневаться, что привязанность достопочтенного святого отца к прежним лорду и леди Карадок обеспечит добрый час церемонии, если не больше. Ульрик хотел лишь, чтобы Бронуин увидела: ее родители похоронены надлежащим образом и на могилах установлены каменные изображения лорда Оуэна и леди Гвендолин, заказанные им. Но незачем долго оставаться ей на холоде в темном и сыром склепе!

– Так, сэр, отходим.

Факелом, снятым со стены, лорд Жиль поджег сальный фитиль длиной в половину его руки и поторопился оттолкнуть Ульрика на расстояние, показавшееся ему безопасным. В это самое время в глубине склепа раздался громкий крик, полный ужаса, и на пороге склепа появился Бланкард. Ульрик оглянулся. У двери склепа по обе стороны от резной каменной арки располагались фигуры: у одной створки двери – рельефное изображение Девы Марии, у другой – архангела Гавриила. Его взору предстало зрелище панического бегства тех, кто уже вошел в склеп. Лорд Жиль поспешил к приготовленному заряду и погасил фитиль. Люди, выбежавшие из склепа, отвечали на расспросы Ульрика лишь неразборчивым бормотанием молитв и крестными знамениями, которыми они торопливо осеняли себя, прежде чем броситься наутек.

– Стража! – рявкнул Ульрик, по привычке потянувшись к мечу, не оказавшемуся на месте, и ухватив лишь воздух.

Выругав себя за то, что женитьба, похоже, сделала из него дурака, он выхватил оружие из рук первого попавшегося стражника, примчавшегося по его зову, и устремился вглубь подземелья замка мимо донжона и кладовых. Но, держа меч наизготове и направляясь навстречу неизвестному, Ульрик не мог избавиться от неприятного холодка, пробегавшего по спине. Рыцарь повторно выругался, на этот раз по поводу того, что все эти глупые разговоры о духах и предзнаменованиях истощили его терпение и вымотали нервы.

Тетя Агнес сидела на своем любимом месте в солярии и чинила куклу для дочери одной из служанок. Она заметила суматоху во внутреннем дворе замка и позвала Бронуин и леди Марию.

– Дело плохо, – беспокоилась Агнес. – Они крестятся, будто увидели самого дьявола!

Толпа ринулась к замку. Бронуин заметила смятение людей: мужчины крестились, женщины кричали…

– Случилось что-то ужасное, чувствую это всеми моими косточками.

Не медля ни минуты, Бронуин, подобрав юбки, сорвалась с места и бросилась вниз по ступенькам. Леди Мария отстала, чтобы помочь Агнес спуститься по лестнице, так что когда Бронуин была уже на полпути к подножию замка, две пожилые дамы только лишь добрались до внутреннего двора.

Тошнотворное чувство страха и опасности теснилось в груди Бронуин, когда она прокладывала себе путь сквозь толпу, не прислушиваясь к возгласам ужаса и сочувствия, раздававшимся вокруг. Запах дыма, горящей смолы и серы еще больше усилили ее смятение. «Ульрик! – в отчаянии думала она. – Где Ульрик? Только бы найти его, все остальное не важно!» Она различала одно только выражение ужаса на мелькавших вокруг лицах.

Наконец, впереди показались створки ворот с Девой Марией и архангелом Гавриилом – фигуры были вырезаны, когда в семейную усыпальницу положили ее прадедушку много лет тому назад. Будучи ребенком, она думала, что эти фигуры – такие же призраки и обитатели потустороннего мира, как и души умерших. Глаза их, казалось, и в детстве следили за ней, совсем как сейчас. Поверх голов людей Бронуин заметила золотые кудри Ульрика и окликнула мужа.

– Нет, Бронуин! – крикнул рыцарь, увидев ее в толпе. – Иди обратно в замок! Уведите ее!

Оказавшись с ней рядом, слуги решили выполнить указание лорда, но не проявили проворства. Тогда Ульрик заполнил вход в склеп своей крупной фигурой, однако Бронуин успела увидеть следы разгрома, скрытого за его спиной. Увиденное как бы запечатлелось в ее сознании, озаренном вспышкой. Боже, неужели не будет конца этому кошмару? Неужели ее родители недостаточно пострадали от рук жестоких убийц, что не дают им покоя даже в могиле? Кто мог так расчленить их тела? Кто же, кроме…

– Бронуин, любимая, поднимись наверх. Тебе здесь нечего делать.

Ульрик накинул плащ на застывшую в горе жену, не только чтобы скрыть от нее вид разгромленного склепа, но и потому что она выбежала из замка без верхней одежды. Он почувствовал, как ее руки судорожно обхватывают его за спину в отчаянной попытке найти убежище в объятиях, а рыдания сотрясают плечи.

– Почему? Почему?

– О, небеса! – воскликнула у нее за спиной Агнес. – Так я и знала! Я так боялась, что произойдет что-нибудь в этом роде! Это дело рук гробокопателей!

Одно лишь упоминание о преступниках, питавшихся, как известно, мясом мертвецов, подействовало на толпу подобно удару молнии, посеяв еще большую панику.

– Молчи, старуха! Это дело рук злодеев, а не демонов! Хуже того, эти негодяи среди нас!

Ульрик поднял жену на руки. Он мог справиться лишь с одним паническим ужасом, но сейчас беспокоился и о жене, и о ребенке, которого она носит. Много приходилось ему слышать о том, как нервные потрясения вызывают осложнения при родах или выкидыши, а иногда влекут за собой и смерть матери.

Бронуин не стала возражать, когда Ульрик понес ее через толпу и поднялся по ступенькам в их комнату. Она уже видела все, что могла только вынести.

– Как было тя-я-жело, ми… милорд, видеть моих родных убитыми теми негодяями, но разрубить на части их мертвые тела… – плакала Бронуин, когда муж опускал ее на кровать.

– Разрубить?.. – Ульрик всмотрелся в ее залитое слезами лицо и понял: – Право же, любовь моя, ты ошиблась, на полу лежали не останки твоих родителей, а надгробия, которые я недавно приказал сделать. Клянусь, их могилы не потревожены. Кто бы ни совершил дьявольское злодеяние, это дело рук вандалов… но не тех, кто грабит могилы или выкапывает мертвых, – с презрением закончил он.

– Но я чувствую, они здесь, в замке!

Во второй раз за день Ульрик ощутил себя беспомощным, но на этот раз все происходило на самом деле, а не во сне. Ему захотелось прижать к себе жену и поклясться, что ей нечего бояться, но он не уверен, сможет ли сейчас говорить достаточно убедительно. Не произнося ни слова, Ульрик просто держал Бронуин в объятиях и покачивал, как маленького ребенка, пока ее рыдания не стихли и дыхание не успокоилось.

– Я прикажу восстановить надгробия, и отец Деннис благословит могилы. Что же до вашей безопасности, миледи, я хотел бы, чтобы кто-нибудь находился с вами постоянно, когда меня нет рядом. И вам нельзя ездить верхом по берегу…

– Почему, если вандалы здесь, в замке?

– Я найду злодеев, – сурово пообещал Ульрик. – Бог мне свидетель, я найду их и вывешу их тела на стенах замка.

– Извините меня, милорд, я… Тетя миледи думает, что ей нужно выпить успокоительного отвара.

Ульрик с трудом сдержался, чтобы не высказать, что он думает о докучливой родственнице Бронуин. Но вместо этого он разжал объятия и выпустил из рук свою бесценную ношу.

– Отдыхай, любимая. Мириам останется с тобой, – он поднял руку, успокаивая расстроенную жену, протестующе приподнявшуюся на кровати.

– Помни, – прошептал он, – ты носишь ребенка!

Бронуин покорно откинулась на подушки. Ей не хотелось лежать бесцельно, но и с гостьей, как бы ни была приятна леди Мария, сейчас ей беседовать не хотелось. Собачья смерть, кто же мог совершить такое? Только тот, кто находился в самом замке, мог пройти мимо стражников, стоявших во внутреннем дворе и у входа. Но в любом случае, злодеи не знали ее родителей. Все любили лорда Оуэна и леди Гвендолин!

– Выпейте, миледи. Ваша тетя говорит, это поможет вам успокоиться.

Бронуин задумчиво приподнялась на локте.

– Мириам, принеси мне доску!

– Доску, миледи?

– Доску, Мириам, – подтвердила Бронуин, спуская с кровати ноги. – Я выпью отвар, но не сейчас, только дай мне доску примерно вот такой длины и вот такой ширины, – она показала, какая доска ей нужна.

Служанка поставила отвар на столик у очага и прошла вслед за Бронуин к кровати.

– Миледи, мне не хотелось бы проявлять излишнее любопытство, но… зачем вам доска?

Бронуин кинулась перебирать вещи Ульрика. Она помнила, что видела среди них кинжал, бросать который учил ее Ульрик, потом забрал оружие у нее в Вестминстере. Рука нащупала гладкую костяную рукоять. Бронуин вытащила кинжал.

– Вот! – удовлетворенно заявила она. – Вот зачем мне нужна доска, Мириам. Какие бы злодеи нас ни окружали, я не собираюсь оказаться беспомощной жертвой.

Когда Ульрик оставил управляющего присматривать за восстановлением склепа и поднялся по ступенька в большой зал, то был покрыт пылью с ног до головы и полон беспомощной ярости. Лорд Жиль и рыцари ждали его за столом для полуденной трапезы. Гарольд и Гриффин работали в этот день бок о бок, наблюдая за приготовлением блюд, как сделала бы это сама леди Бронуин, но согласие, установившееся между новым и прежним слугами, осталось незамеченным лордом, так как слишком уж был он озабочен.

– Сдается мне, ваш человек заснул на посту, – резко заявил лорд Жиль. – Я бы высек его для острастки, чтоб другим неповадно было спать на посту. А может, это он и есть тот, кто…

– Нет, сечь его я не буду, – угрюмо произнес Ульрик. – Вы видели беднягу. Он был так же напуган случившимся, как и все остальные.

– Еще бы не испугаться, сэр! – заметил Жиль. – Особенно, если он проявил нерадивость или же сам виновен в случившемся!

– Его бедная душа преисполнена отчаяния. Он тут ни при чем.

Тетя Агнес вошла в комнату. Ее одежда была покрыта пылью, как и у всех, кто собирал разбитые надгробья. Она настояла на том, чтобы лично вымести склеп, и оставила мешочек с травами для отвращения от склепа злых духов.

– Почему вы так в этом уверены, миледи? – удивился Жиль.

Агнес налила себе эля и опустилась в кресло рядом с Ульриком.

– Потому что я знаю это, милорд. Я сердцем то чувствую, – женщина положила руку себе на грудь. – Я лечила этого мальчика от лихорадки, вправляла ему сломанную руку, учила писать его имя. Он не делал этого. Правда, сынок?

Ульрик был поражен, осознав, что тетя его жены обратилась к нему. Что-то защекотало в носу и защипало в глазах. Ульрик справился с волнением.

– Ну, так, правда, ведь?

«Собачья смерть, ну и женщина!» – печально подумал рыцарь.

– Я верю, что этот человек искренне раскаивается.

– Надо бы приглядеться к уэльским слугам, у них могли быть причины ненавидеть…

– Ни один уэльсец никогда не совершил бы подобного преступления! – возмущенно возразила Агнес.

– Миледи, – начал лорд Жиль с покровительственной улыбкой, – вы, женщины, не разбираетесь в делах войны и мира…

– А вы, чужаки, не разбираетесь в мире духов, а я вот кое-что знаю о нем, – снисходительно ответила пожилая женщина. – Вы, англичане, рассердили духов деревьев, срубив дубы без жертвоприношения.

– Она что, колдунья?

– Леди Агнес… – произнес Ульрик, пытаясь погасить разгоравшийся спор.

– Увы, я недостаточно много знаю, чтобы быть колдуньей! Если бы я была ею, то превратила бы вас в жабу, вы, английский упрямый мул! – взволнованно выпятив свой обширный бюст, Агнес, презрительно фыркнув, отвернулась от лорда Жиля. – А ты, седьмой сын, прислушайся к тому, что подсказывает тебе сердце, а не к словам этого человека, – она схватила руку Ульрика и сжала в своих пальцах, искривленных артритом. – Твой дар скажет тебе больше, чем глаза и уши обычного человека, тем более чужака.

Ульрик поднялся из-за стола, чтобы помочь женщине выбраться из кресла и проводить ее в комнату, прежде чем она по своей глупости навлечет еще больших бед и на свою, и на его голову.

– Хорошо, миледи, но сейчас я хотел бы, чтобы вы присмотрели за моей женой. Она была страшно бледна, когда я ее оставил, – и думаю, если кто-то и может уговорить ее поесть, так это только вы.

Агнес улыбнулась. Ульрик растопил своими словами раздражение, проявившееся в выражении ее лица.

– С нею все будет в порядке, сынок. Мы с тобой позаботимся об этом, не так ли?

– Конечно.

– Милорд!

Ульрик резко обернулся, услышав встревоженный возглас рыцаря, поднявшегося из кладовых. В этот момент ему захотелось, чтобы кто-то другой был лордом Карадока – кто-то, сумевший бы принимать более мудрые решения. Он мог сразить любого врага, но эта чепуха насчет незримых духов начинала сводить его с ума.

– Да, Гейлард, что случилось? – спросил он, заметив, что его соратник с трудом переводит дыхание.

– Пришло известие, которое мы ждали, милорд! – возбужденно сообщил ему рыцарь. – От Хаммонда и Дэвида с острова Англси.

 

ГЛАВА 23

Бронуин сидела у очага в комнате хозяина замка и тихонько прихлебывала отвар тети Агнес, присланный с Мириам, пока служанка готовила ее платье. Она понимала, что и тетя, и служанка желают ей добра, но если когда-либо и нужно бьшо иметь ясную голову, то именно сейчас, раз опасность притаилась в самих стенах Карадока. После выпитого отвара Бронуин прилегла отдохнуть и проснулась только после полудня.

После той ночи, которую провели они в объятиях друг друга, Ульрик отдал приказ, чтобы ее не тревожили, но и не оставляли одну. Его присутствие успокаивающе действовало на Бронуин и залечивало душевные раны, открывшиеся после святотатства, сотворенного в склепе. Мягкость и доброта супруга говорили о благородстве. Последнее время он не стремился удовлетворять свои плотские потребности, возникавшие, однако, несмотря на все его усилия сдерживаться. Но Бронуин сама заявила о желании отрешиться от страданий, унесясь в мир блаженства.

Она никогда не думала, что у любви так много граней, каждая из которых драгоценна по-своему. Впереди у них была целая жизнь, чтобы открыть их все. Об этом нашептывал ей на ухо Ульрик, заставляя смеяться, пока она, свернувшись клубком, не заснет в его объятиях под звуки нежной баллады, напеваемой хрипловатым низким голосом – так рыцарь выражал свои чувства. Мелодию он выводил не совсем чисто, но слова шли от самого сердца, успокаивая и утешая лучше любых отваров тетушки.

Женщины проводили послеобеденное время в солярии, как было принято в замке, и Бронуин пришла туда вместе с Мириам. Леди Мария приветствовала молодую даму сердечным объятием:

– Доброго вам дня, миледи. Мы все так беспокоились о вас!

– Ты хорошо спала, дорогая? – спросила тетя Агнес, отрываясь от сундука, в котором сосредоточенно копалась.

– Она потеряла куклу, – прошептала леди Мария в ответ на удивленный взгляд Бронуин.

– Кажется, я спала слишком уж хорошо, тетя Агнес: уже полдня прошло!

На самом деле Бронуин не так уж много спала в эту ночь, Ульрик ей того не позволил.

– Где же наши мужья, миледи?

Леди Мария обменялась виноватым взглядом с Мириам, тревожно поправившей прядь волос на затылке своей госпожи.

– Что еще случилось? – прошептала Бронуин, спрашивая больше себя, нежели кого-либо другого, могло ли случиться что-то хуже произошедшего вчера.

– Да, – подала голос тетя Агнес, с досадой захлопывая крышку сундука. – Я не могу найти свою куклу! Вчера она была здесь, а сейчас ее нет!

Не обращая внимания на вспышку тетки, Бронуин обратилась к гостье:

– Миледи?

Леди Мария успокаивающе погладила руку Бронуин и подвела ее к приоконной скамье.

– Я должна сказать, есть и хорошие новости. Наши мужья уехали ловить разбойников. Хаммонд и Дэвид прислали гонца с известием, что злоумышленники собираются напасть на Биконовское аббатство сегодня вечером.

– Милорд просил, чтобы мы не тревожили вас, миледи, – виноватым тоном произнесла Мириам. – Он опасается за ваше здоровье.

– А меня беспокоит здоровье милорда, – раздраженно проворчала Агнес. – Не нравится мне это… ох, не нравится! Кости болят немилосердно, и…

– Миледи, – прервала ее Мириам, – это оттого, что вы сегодня провели столько времени в башне! Конечно, от морского воздуха боли у вас усилились.

Леди Мария обратилась к Бронуин:

– Я пыталась заставить ее взять одеяло, но она не пожелала.

– На башне сидело шесть воронов!

Бронуин почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица. Шесть воронов! Она будто заново увидела себя на месте резни и стаю воронов, рассевшуюся на голых ветвях деревьев у нее над головой. В тот день кости тети Агнес тоже болели немилосердно. Оуэн Карадокский нестал слушать ее причитания о недобрых предчувствиях.

– Черт побери!

Если бы не скамья, о которую Бронуин опиралась обеими руками, она бы упала, потому, как ноги стали словно ватными. «Смерть? Шесть? Все они?» – лихорадочно метались в голове мысли, уж очень свежи были воспоминания о злой участи отца и матери. Но как она объяснит Ульрику, почему кинулась вслед за ним? Как бы ни были они близки, суеверия и предчувствия ее тетки оставались камнем преткновения.

– Мириам!

– Что угодно, миледи?

– Прикажи конюхам немедленно оседлать Макшейна и позови Бланкарда. Мне нужно поговорить с ним.

Если это западня, то не придется что-либо, объяснять. Если же нет, то вреда не будет оттого, что в отряде Ульрика окажется подкрепление – люди, которых она приведет с собой.

Бронуин поднялась и подозвала к себе тетку.

– Мне нужно сказать тебе кое-что по секрету, тетя Агнес. Леди Мария, умоляю вас извинить нас. – Слуги знают, наш замок – ваш тоже. Не стесняйтесь попросить у них, что пожелаете.

Леди с глубоким сочувствием опустила руку Бронуин на плечо.

– Наши мужья – опытные воины, миледи. Почему бы вам не выполнить пожелание супруга и не остаться в замке ради вашей же безопасности?

– Потому что, миледи, боюсь, им устроена западня. Тетя Агнес! – властно позвала Бронуин, прежде чем повернуться и выйти вслед за Мириам.

– Твой муж, я думаю, останется, жив, девочка, – заверила Агнес племянницу, когда они вошли в комнату лорда: Бронуин собиралась потеплее одеться. – Я настояла, чтобы он заколол плащ железной пряжкой.

– Той, что сделана в форме ворона?

Агнес кивнула.

– Той самой.

Отец отказывался взять подарок свояченицы, отправляясь в Лондон. Только золото и серебро должны были украшать лорда. Он умиротворил Агнес тем, что носил пряжку во время восстания, но не собирался носить столь скромное украшение на глазах короля. Бронуин удивилась, что Ульрик согласился заколоть плащ этой пряжкой, ведь он так пренебрежительно относился к ее чудачествам!

– Ты считаешь, что мне не нужно предупреждать Ульрика?

Ей хотелось, чтобы тетка высказалась более определенно, но тогда бы это была не тетя Агнес! Судя по выражению лица, ей самой не хватало ясности в этом деле.

– Не знаю, девочка. Там, в башне…

Бронуин надела еще одно платье поверх того, что уже было на ней.

– Что там в башне?

– Одна из этих проклятых овчарок пробралась в башню по ступенькам из зала и спугнула воронов таким жутким лаем, словно то выл сам дьявол в преисподней! Бедные мои косточки, я думала, что оглохну от одного только отголоска этого лая, а сердце у меня до сих пор колотится как сумасшедшее!

Закрепляя пояс с кинжалом в ножнах, Бронуин подняла на нее глаза.

– Думаю, что нельзя доверять ни одной из этих проклятых собак!

– Они бегают по замку больше меня, – ворчливо согласилась Агнес. – Гвендолин никогда бы этого не одобрила. Кстати, ты не видела мою куклу? Куда я ее засунула?

Немного поколебавшись при виде озабоченной тетки, упорно возвращавшейся мыслями к злополучной кукле, Бронуин застегнула на плече тяжелый плащ.

– Я уверена, ты найдешь куклу. Наверное, кто-то из детей схватил ее.

Лицо Агнес прояснилось.

– Бьюсь об заклад, в этом все и дело?

Бронуин вышла из комнаты вслед за теткой и по ступенькам спустилась в большой зал, где уже накрывали к ужину столы. В зале будет пустынно без Ульрика и его рыцарей, подумала она, но для компании с леди Марией остается в замке Агнес, а также управляющий. Они возьмут на себя часть вины хозяйки замка за то, что она покидает гостью. Как тетя ни рассеянна, а беседу поддержать сможет.

Муж, конечно, придет в ярость от поступка своей молодой жены: во-первых, за то, что она оставила замок, во-вторых, за то, что прислушалась к предчувствиям тетки. Может, поэтому он и надел пряжку – чтобы успокоить обеих? В поведении мужа еще так много непонятного ей, отчаивалась Бронуин. Однако она не собирается упускать возможность провести с ним всю жизнь и узнать до конца этого человека.

Решительно возразив намерению Бронуин самой вести мужчин в аббатство на помощь мужу, Бланкард, тем не менее, согласился собрать как можно больше людей на случай, если лорд Ульрик действительно в ловушке. Весть о том, что новому лорду Карадока грозит опасность, распространилась по замку с невероятной скоростью, и множество людей выразили готовность отправиться на его спасение. Бронуин была тронута столь единодушным порывом и стремлением прийти на помощь. Ульрик завоевал сердце уэльского народа, как и ее собственное сердце.

Хотя Бланкард и потребовал, чтобы Бронуин ехала позади и позволила ему возглавлять отряд крестьян и ремесленников, все же, когда отряд двинулся в путь, Бронуин на Макшейне оказалась впереди – рядом с управляющим, не захотевшим остаться в замке. Большинство бойцов отряда были вооружены тем, что не взяли с собой рыцари Ульрика, а остальные – вилами, косами и палками – орудиями их труда.

Оглядываясь на людей через плечо, Бронуин думала, что никогда еще не видела более забавного и в то же время благородного отряда. Позади сверкали в лучах послеполуденного солнца новые стены Карадока, старая башня серела на фоне зимнего неба. Там, у парапета, виднелась сгорбленная фигура женщины в серо-голубом одеянии, наблюдавшей за их отправлением. Хотя Бронуин и помахала рукой, тетка не ответила подобным же жестом. Бедняжка, зрение, должно быть, не позволило ей разглядеть племянницу. Стоя тихо и торжественно, она напоминала Бронуин изображение Девы Марии на каменном барельефе. В конце концов, Бронуин отвела взгляд от фигуры на башне и устремила взгляд вперед.

Пока процессия не исчезла из виду, скрывшись в лесу, женщина на башне не шелохнулась. Только потом она повернулась лицом к востоку и подняла руки вверх, словно тянулась к сумрачному горизонту. Ее голос был ровным и мелодичным, присущим юности, даруемой богиней, которой она служила как верховная жрица.

– Теперь, великая богиня, – почтительно воззвала женщина, – все они – твои!

Затянутое тучами небо было обычным явлением для морского побережья, на котором более двухсот лет тому назад было построено Биконовское аббатство. Но в эту ночь луна, казалось, разогнала облака тумана своими золотыми пальцами, обеспечив отличную видимость, «… и затруднив намерение застать разбойников врасплох», – размышлял Ульрик, оглядывая ровную местность с редкими вкраплениями скал. Земля простиралась к востоку в спокойном ожидании лета, когда она сможет отблагодарить трудолюбивых монахов за их неустанные труды, принеся обильный урожай. В прежние времена аббатство страдало от набегов даннов, но до сих пор не было нужды в защите южной границы, огражденной лесами, откуда легко было совершить набег.

Ульрику трудно было убедить настоятеля. «Презреннейший из смертных, и тот побоится напасть на церковь», – говорил настоятель. Кроме того, запасы зерна и прочие припасы, предназначенные для пропитания монахов и подания нищим, едва ли кому-либо могли показаться соблазнительной приманкой. Однако когда Ульрик рассказал о святотатственном разрушении надгробий в склепе Карадока и бессмысленном сожжении деревень, святой отец позволил ему укрыть отряд в стенах аббатства.

Оставалось только ждать, а ждать Ульрик терпеть не мог. Половина его соратников встала на стражу, другие же под предводительством лорда Жиля скрылись в лесу, откуда они могли б напасть на разбойников после их первой атаки. Разделение отряда, скорее всего, не было столь уж большой необходимостью, но здравый смысл подсказывал лорду Карадока, что следует подготовиться к неожиданностям.

Когда сэр Хаммонд уезжал с Дэвидом Эльвайдским, Ульрик дал другу свою печать. Ее следовало прикладывать так, чтобы хвост волка устремлялся вверх, как стрелка в двенадцать часов. Воск, которым был заклеен пергамент с Англси, был припечатан по всем правилам, но хвост волка показывал на три часа, а не на двенадцать.

Ульрик расстроенно ударил кулаком о ладонь. Его друг мертв. Он предупреждал Хаммонда остерегаться Дэвида по той причине, что сам никак не мог поладить с уэльсцем. До сих пор свою неприязнь Ульрик приписывал ревности. Дэвид Эльвайдский не стремился скрыть свою страсть к Бронуин и ее землям. Он даже признался в этом в присутствии Ульрика и потом, не переводя дыхания, поклялся в верности новому лорду, разыгрывая из себя благородного человека.

«Надо было бы еще кого-нибудь послать с ними», – мучился Ульрик. Но Дэвид здраво рассудил, что, чем больше англичан его сопровождает, тем подозрительнее это покажется жителям острова, и те не захотят говорить с ними. Хотя могло получиться все и иначе. Может, Дэвид тоже погиб. Если же нет, то он пожалеет, что не умер!

Будь то духи или сам Сатана, лорд Карадока станет сражаться до последнего вздоха, чтобы избавить свою жену от грядущих несчастий. Чувство беспомощности усилилось, когда вчера поздно вечером он вошел в свою спальню, надеясь увидеть супругу мирно спящей, но обнаружил, что она упражняется в метании кинжала. Да, Бронуин с радостью принимала его любовь и заботу, однако чувствовала, что должна уметь защитить себя сама, раз муж сделать это не в силах.

Сегодня вечером, с Божьей помощью, он покончит с этим раз и навсегда. Ни один из разбойников не должен ускользнуть, даже если им всем суждено тоже погибнуть. Таков был его приказ своим людям. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы думать иначе. Следовало показать злоумышленникам, где раки зимуют, уже только за то, что пришлось пережить бедным жителям деревни, не говоря уже о страданиях Бронуин. Негодяи заслуживали наказания худшего, чем смерть, но на все оставалась воля Всевышнего.

«Не устрашимся ни железа, ни злобного духа», – мрачно думал Ульрик, дотрагиваясь до массивной железной пряжки, скреплявшей плащ на плече. Уголок его рта приподнялся в улыбке. Странное создание – тетушка его жены, настолько же преданная и любящая, насколько чудаковатая и суеверная. Он сльшгал, как она молилась в часовне о его небесной защите и об успехе правого дела. Как же мог он отказаться от ее подарка, без сомнения, преподнесенного от чистого сердца? «Любовь вмешивается в образ мыслей мужчины», – решил Ульрик. Тетка Бронуин начинала ему нравиться.

– Милорд! – позвал один из воинов, стоявших на часах, прерывая его размышления. – Через поле скачут всадники с факелами.

Ульрик насторожился.

– Сколько?

– Не меньше дюжины, сэр!

Всего лишь дюжины? Ответ отозвался в его сознании предостережением. Той ночью в деревне они насчитали разбойников на десяток больше, и это после того, как некоторые уже ускакали!

– Открывайте ворота, – крикнул он, сжимая ногами бока Пендрагона. – Мы встретим их и зададим им жару!

Когда открылись узкие ворота, рыцари выстроились в одну линию с копьями наперевес. По команде «лучники!» из монастыря высыпали пешие воины и образовали три ряда перед рыцарями.

– Стреляй!

Стрелы, пущенные первым рядом лучников, упали прямо к ногам резко остановившихся разбойников. Они быстро развернулись и бросились прочь.

– Лучники, назад! В погоню, храбрые рыцари! – крикнул Ульрик. Но что-то здесь было не так. Их было слишком мало. «Конечно, – прикинул он, вкладывая копье в кожаную петлю, – вилланы не очень хорошие бойцы и охотно поворачивают назад, обращаясь в бегство, но…»

Достигнув края широкого поля, разбойники вновь повернули коней – навстречу угрожающему натиску вооруженных рыцарей. Ульрик непроизвольно поднял копье, давая отряду знак замедлить продвижение. В самом деле, происходило что-то странное. Трусы, убегая, не поворачиваются внезапно лицом к неприятелю, если их не загнали в угол, а этих впереди ждал лес, где они могли бы укрыться.

– Милорд, аббатство!

Ульрик развернулся в седле и увидел лавину конных бандитов, число которых превышало все его ожидания. Они хлынули из того самого леса, где занял позиции лорд Жиль. «Так вот оно что! – понял Ульрик. – Западня! Засада, подстроенная, вне всякого сомнения, Дэвидом Эльвайдским!»

Всадники ринулись между лучниками и рыцарями, затрудняя лучникам стрельбу: теперь они могли попасть и в рыцарей Ульрика.

– Повернуть коней! – приказал он и, подавая пример, развернул Пендрагона, отступая.

Всадники с мечами едва ли представляли большую опасность для его опытных воинов, умеющих хорошо обращаться с копьем, но число иной раз превосходит умение.

«Где же, черт побери, Жиль?» – тревожился Ульрик, наблюдая, как сокращается расстояние между его рыцарями и противником. Лязг металла и крики раздались в ночи, когда сошлись враги. Сбросив двоих всадников, прежде чем потерять копье, Ульрик вытащил меч из ножен. Разбойники дрались, как демоны, вскрикивая и испуская вопли то ли победы, то ли поражения. Проложив себе путь среди их лошадей в разрисованных попонах, Ульрик пустил Пендрагона в обход и только теперь понял причину странного отсутствия отряда лорда Жиля: наступая на пятки разбойникам, английские рыцари, рассчитывая поразить противника внезапностью, мстительно обрушились на них. Сейчас на стороне его отрада было не только умение, но и численность воинов. Испустив громкий боевой клич, с огнем в крови, Ульрик пришпорил Пендрагона и снова ринулся в схватку.

Сидя на спинах боевых коней, рыцари были непобедимы, и разбойникам стоило большого труда сбросить их на землю, но, оказавшись на земле, они становились неповоротливыми в своих латах и менее подвижными, чем злоумышленники. Незащищенный доспехами враг мог зайти со спины и вонзать клинок или копье в щели между латами, отыскав уязвимое место в броне.

Заметив, что рыцарь, в котором Ульрик узнал Гайлорда Рисдельского, сражается пешим, оказавшись вышибленным из седла раненого коня, он поспешил ему на помощь и яростно обрушился на подступивших к рыцарю негодяев, быстро разбежавшихся от его могучих ударов. Некоторые из них так и остались лежать на земле. Гайлорд смог вытащить из ножен свой меч.

– Благодарю, милорд! – крикнул он, прежде чем скрестить оружие с одним из разбойников, рискнувших вернуться.

– Карадок! Берегись! За спиной! – предупредил кто-то.

По знаку Ульрика Пендрагон ударил копытами, но человек, вспрыгнувший на спину коня позади лорда, оказался проворнее. От толчка Ульрик наклонился вперед, но его сразу же дернули назад – нападавший стал душить плащом. Ожидая в любое мгновение жгучий удар смертоносного клинка, Ульрик поступил, как опытный боец, закаленный в боях на многих полях сражений. В столь ближнем бое меч был бесполезен, и потому одной рукой лорд Карадока закрепил его у себя под ногой, а другой оттянул плащ, чтобы глотнуть воздуха и в то же время суметь отыскать рукоять кинжала, спрятанного в седле.

Резко повернувшись, он вонзил клинок, направив его вверх, между ребрами противника. С криком, полным мучительной боли, человек ослабил хватку и упал с крупа Пендрагона на твердую землю. Не вытирая кровь с кинжала, Ульрик спрятал оружие в потайные ножны и снова взял в руки меч.

Быстрый взгляд убедил его, что схватка, считай, выиграна. Поле, частично освещенное кустарником, загоревшимся от брошенных факелов, которыми разбойники намеревались поджечь аббатство, было усеяно телами. Лошади бродили без седоков. Некоторые из рыцарей помогали подняться товарищам, другие ставили на колени немногих из оставшихся разбойников.

– Лорд Карадок!

Ульрик повернулся, оглянувшись через плечо, и в тот же самый миг увидел одинокого лучника, стоявшего в тени, отбрасываемой его конем. Длинная стрела была уже направлена и нацелена ему в грудь. Ульрик моментально развернул Пендрагона, чтобы лучнику труднее было целиться, но стрела уже свистела в полете. Он почувствовал толчок от удара и бесконечно долгое время ждал, когда же стрела пробьет доспехи и вонзится в его плоть.

Но ничего подобного не произошло. Ошеломленный рыцарь медленно распрямился и взглянул на плечо в поисках раны, он был уверен: стрела попала в него. Черт побери, было, такое ощущение, словно он получил удар кулаком, способный вышибить дух, но недостаточно острый, чтобы пробить доспехи.

– Сегодня ты умрешь, Ульрик!

Только хорошо развитое чувство опасности спасло лорда от смертоносного копья, вдруг обрушившегося на него. Рыцарь поднял руку, чтобы отразить удар, заставив напавшего выложить для удара все силы, но сам потерял при этом равновесие и выронил меч. Подъехав ближе, он завладел копьем, воткнувшимся в землю. Его противник подступил еще ближе, но Ульрик уже держал наизготове копье. От одного единственного удара по клинку врага наконечник копья сломался, но оно оставалось достаточно длинным, чтобы сбить противника с ног ударом в защищенную кольчугой грудь. Копье хрустнуло, расколовшись от удара о металл, однако враг был отброшен назад и отступил.

Пендрагон был готов затоптать поверженного, но Ульрик, натянув поводья, ждал с мечом в руке – один из его товарищей успел подать ему меч. Когда противник поднялся, Ульрик пришпорил коня, и скакун, фыркая, рванулся вперед, собираясь догнать убегавшего. У его хозяина, однако, были другие намерения. Настигнув врага, Ульрик отклонился, чтобы избежать удара. Искры брызнули во все стороны, когда скрестились два меча, скользя по клинкам до самых рукоятей.

Лорду не оставалось ничего другого, кроме как или выпустить из руки оружие, или упасть с коня, ослабив хватку. Пендрагон остановился, и рыцарь неожиданно кинулся на противника, придавив его к земле всей тяжестью. На этот раз он ощутил боль, сильную, пронизывающую. Заставив себя откатиться, Ульрик обнаружил причину: в щели доспехов между рукой и плечом меч проложил себе дорогу.

Стиснув зубы, извлек Ульрик кинжал и занес его над своим более легким и подвижным противником. Снова ему удалось отбить удар и отступить. Однако на ноги он поднимался слишком медленно. Перед его помутившимся взором мелькнул Гайлорд, бросившийся наперерез боевому коню, устремившемуся на лорда.

Опираясь на меч, Ульрик, шатаясь, встал на ноги.

– Этот враг – мой, доблестный рыцарь! – крикнул он.

Холодный, как ночь, пот застилал глаза, когда лорд Карадока приготовился к нападению воина, имевшего вид, внушавший омерзение, – лицо было разрисовано кроваво-красными молниями, кожа начернена, глаза окружены большими белыми кругами. Однако этого было достаточно, чтобы засомневаться в действительности происходящего. В глазах разбойника, очерченных белыми кругами, отражался огонь горевшего вокруг кустарника.

– Ну что же ты, негодяй? Будешь сражаться, как мужчина, или убежишь, словно скулящий щенок? Так ты говоришь, я умру сегодня? Но могу обещать, что не стану заставлять тебя сдерживать слово. Докажи мне твердость твоих обещаний, если хватит смелости!

Человек явно разволновался при виде златовласого лорда с поднятым мечом. Он продолжал кружить вокруг Ульрика, но не делал попыток ответить или напасть.

– Нет ли у тебя желтой краски, чтобы нарисовать еще и на спину полоску для большей красоты?

Ульрик держался лицом к противнику. Он чувствовал, как запекается кровь под доспехами. Рана причиняла боль при каждом движении. Усилием воли он прогонял головокружение, захлестывавшее ежеминутно.

– Черт побери, это битва или танец?

Надо бы поскорее покончить с этим, иначе кровоточащая жгучая рана одержит над ним верх – но не противник! Прерывая монотонное кружение, Ульрик ринулся на врага, тщательно выверив бросок. Роковой может стать ошибка, если нанести удар, не ступив двумя ногами на землю или же повернув меч не под тем углом. Однако все было ни к чему – разбойник в первое же мгновение броска рыцаря повернулся и попытался пробиться сквозь кольцо окруживших его людей.

– Я хочу знать, кто этот трус, – крикнул Ульрик тем, кто разоружил бежавшего, задержав его. – Он не разбойник! На нем кольчуга, и ведет он себя так, словно обучен военному искусству, но боится показать это!

Во рту лорда пересохло – так пересохло, что, казалось, даже слова царапают язык. Хотя пот заливал брови, и болезненно горело плечо, его бил озноб. Он пошатнулся и оперся на меч.

– Милорд!

Гайлорд и Жиль оказались рядом и поддержали под локти. У рыцаря не было сил даже оттолкнуть их, отказываясь от помощи, однако он не сдался тьме, застилавшей взор.

– Кто это? – упрямо спросил он.

– Это Дэвид Эльвайдский!

Дэвид. В ответном «а!» Ульрика не слышалось удивления. Он давно уже заподозрил в измене этого уэльсца. Но если здесь перед ним стоит Дэвид, то кто же вынашивает еще более гнусные замыслы в замке Карадока, размышлял верховный лорд в болезненном смятении. Кто? Вопрос отозвался эхом в глубинах темной пропасти, которая открылась перед ним и поглотила.

 

ГЛАВА 24

Бронуин сидела у постели мужа и смотрела, на него сквозь пелену слез. Она знала, он поправится. Тетя Агнес поклялась в этом своими больными косточками, после того как промыла рану отварами трав и прижгла ее раскаленным железом. Голова у рыцаря кружилась от потери крови, но он не терял сознания и не издавал ни единого стона, даже когда раскаленный металл с шипением стягивал его плоть. Бронуин, напротив, чуть не упала в обморок от жгучего шипения и запаха жженого мяса, но держалась стойко. Сжав зубы, ее муж молча страдал, боль выходила лишь капельками пота на лбу. Когда все было кончено, он заснул, измученный совершенно.

Бронуин подумала, что время, которое потребуется, чтобы вернуть Ульрика к жизни, будет длиться целую вечность, но оно в любом случае покажется ей мгновением по сравнению с долгой ночью, проведенной у его ложа. Она могла лишь волноваться, но в том извечно, и заключена женская доля. Когда еще она сможет вот так склониться над своим мужем? Он успел стать частью ее самой, и, казалось, она чувствует его боль с ним вместе. Любовь, видимо, так же полна боли, как и наслаждения!

Женщины Карадока врачевали раны соратников лорда в большом зале замка. Благодарение Всевышнему, воины Ульрика вышли из битвы с меньшими потерями, чем разбойники, которые теперь или сидели под стражей в донжоне, или же висели на стенах замка мертвой падалью. Несомненно, преступников, оставшихся в живых, ждало повешение, как только лорд Жиль и прево проведут расследование. Бронуин невыносима была мысль о применении пыток для дознания сведений о преследуемых целях и количестве людей, принимавших участие в набегах, и она даже не стала спускаться к подножию замка, когда епископ, сопровождавший рыцарей от самого аббатства, проводил церемонию отлучения преступников от церкви с тем, чтобы горели в аду, земном и небесном, души тех, кто собирался нанести оскорбление церкви ограблением аббатства.

Известие – Дэвид Эльвайдский оказался одним из предводителей разбойников! – пронзило Бронуин наподобие лезвия его меча, ранившего Ульрика. Как это могло случиться? Дэвид был для нее старшим братом, с ним она, конечно, могла ссориться до бесконечности, но в то же время никогда не переставала питать к этому молодому человеку нежную любовь сестры.

Ее отец был кумиром Дэвида, а ведь лорд Оуэн никогда бы не пал так низко, чтобы стать одним из тех негодяев, что сейчас сидели в донжоне! Бронуин с содроганием вспоминала их разрисованные лица и запах от немытых тел. «Волчьи головы», – назвал их лорд Жиль.

Она могла бы даже пожалеть Дэвида, если бы только он не пытался убить Ульрика. Но Дэвиду хотя бы не придется подвергнуться унизительной казни через повешение, он будет обезглавлен, как подобает человеку благородного происхождения, однако тело его никто не осмелится предать земле по всем христианским обрядам. Как всех мертвых гробокопателей, труп Дэвида и тела его отлученных от церкви сообщников после казни оставят на корм хищникам и кровожадным птицам.

Дэвид, разумеется, был огорчен, что не стал ее мужем и лордом Карадока, она понимала это, но до какой степени горьким оказалось его разочарование, если он возжелал увидеть ее саму и всю ее семью убитыми? Бронуин сонно прикрыла глаза. Пока нет доказательств, что он имел отношение к убийцам в оранжево-голубых плащах, но после случившегося она не удивится, если обнаружатся доказательства его вины.

Самое ужасное, что это по ее просьбе король закатил ядовитое яблочко в Карадок! Должно быть, уже тогда Дэвид собирался подбивать всяких глупцов восстать против нового лорда. Бронуин молилась, чтобы все враги были схвачены и чтобы никто никогда больше не угрожал любимым ею людям и Карадоку. Она молилась, чтобы все несчастья остались в прошлом и они с Ульриком зажили бы счастливо, совсем как в сказках, которые рассказывали ей в детстве. «Ульрик, наш сын и я…» – думала Бронуин, в то время как завеса усталости окутывала ее сознание.

Уже после полудня скрип кровати пробудил Бронуин ото сна. Она резко села на краешке постели, где лежала, свернувшись клубком, и увидела, что Ульрик приподнялся. Когда он попробовал подвигать рукой, повязки на его раненом плече, даже немного переместившись, все равно не обагрились свежей кровью. Однако он поморщился – рана болела.

– Что вы собираетесь делать, милорд? – воскликнула Бронуин, вскакивая и пытаясь вернуть раненую руку супруга в прежнее положение, пока, упаси Господь, рана не открылась. – У вас же снова пойдет кровь! – она натянула одеяло на обнаженный торс. – И вы простудитесь, если будете раскрываться!

– Помоги мне одеться, жена! У меня в донжоне пленники, и я должен…

Бронуин звонким поцелуем заставила Ульрика замолчать.

– Не желаю ничего слышать! Лорд Жиль, епископ и ваш прево занимаются допросом. Кроме того, – добавила она с озорным блеском в глазах, – мне бы хотелось, чтоб вы оставались в постели, а не скакали навстречу Бог знает какой опасности! – вернула Бронуин супругу однажды сказанные им слова.

Возражения, готовые сорваться с его губ, отразились на его лице кривой усмешкой.

– Если это так, женщина, почему же тогда ты спишь одетой?

– Я боялась помешать вам, милорд.

Чем дольше Ульрик изучающе разглядывал лицо жены, тем больше подозрений выражал его взор.

– Кстати… о том, чтобы «скакать навстречу Бог знает какой опасности»… Мне снился странный сон прошлой ночью. Казалось, я вижу, как ты едешь на коне своего отца во главе жалкой кучки вилланов, вооруженных неизвестно чем, вернее, крестьянскими орудиями труда.

Краски покинули лицо Бронуин.

– Так, значит, это правда? – мрачно нахмурился Ульрик. – Проклятье, женщина, я что, должен запереть тебя в донжоне, чтобы избавиться от твоих легкомысленных выходок? Разве ты не понимаешь, какой опасности подвергала себя, а также и ребенка? – разъяренный воитель в гневе отбросил одеяла, в которые его только что укутала жена, и опустил босые ноги на пол.

– Ульрик, прости, никогда больше я так не поступлю! Останься, пожалуйста, в постели! Ты болен! – Бронуин упорно не желала уходить с пути возвышавшегося над ней мужчины и не пускала его, пока он не сдался.

Ей ничего не оставалось другого, кроме как оправдываться. Она не могла рассказать Ульрику про воронов, увиденных ее теткой, а еще меньше, почему она, услышав о воронах, испытала страх, связав их с теми птицами, что намеревались клевать трупы ее родителей. Услышав это, Ульрик только бы рассердился еще больше.

– Вы не окрепли еще, милорд, и нуждаетесь в покое! – Бронуин повысила голос, и, так как Ульрик зашатался от головокружения, она обхватила его за плечи. – Если оба мы станем упрямиться, дело на лад не пойдет.

Бронуин видела: ему не хочется соглашаться с нею, но он покорно вздохнул.

– В твоих словах есть зерно здравого смысла, женщина, так что… Но ты сама выглядишь так, словно не спала две недели!

Он рухнул на постель и потянул жену за собой, обхватив ее за талию. Нежно поцеловав, Ульрик посмотрел ей в глаза.

– Почему бы тебе не лечь со мной рядом?

Что-то в сиянии карих глаз и в бархатистом ласкающем голосе убедило Бронуин согласиться. Она и на самом деле устала, и, кроме того, если так можно удержать мужа в постели, почему бы ей не исполнить свой долг?

– По-моему, – лукаво возразила Бронуин, в то время как супруг помогал ей снять платье, – стыдно валяться в постели среди бела дня. Что подумают гости?

– Они подумают… – Ульрик замолчал и подмигнул.

– Я сама сниму платье, подожди! – Бронуин уложила больного на подушки. – Как бы не пришлось снова звать тетю Агнес осматривать твою рану!

– Не столько плечо болит, как лопатка. Проклятье! Такое впечатление, будто меня лягнула лошадь!

Бронуин видела страшный кровоподтек от удара стрелы о железную пряжку, подаренную тетей Агнес Ульрику для защиты от духов. То ли мистическая сила, то ли молитва, сопровождавшая подарок, не позволили смертоносной стреле пробить насквозь тело возлюбленного супруга племянницы. И слишком трудно было Бронуин промолчать об этом, особенно из-за насмешливого отношения Ульрика к ее тетке.

– Вас чуть не пронзила стрела, милорд!

Уловив недоумение, промелькнувшее во взгляде мужа, Бронуин продолжала:

– Вас спасла пряжка, подаренная Агнес. Мы нашли на ней углубление, оставленное стрелой.

Выражение лица Ульрика стало замкнутым, и не последовало никакой раздраженной тирады, обычной при упоминании о ее тетушке, и это показалось Бронуин значительным шагом вперед. Предоставив мужу поразмышлять о случившемся, она заперла дверь и сняла, наконец, платье. Если у нее и не было намерения разжигать огонь страсти, то понаслаждаться дружескими разговорами в постели она никогда не отказывалась. Глубокая и сердечная привязанность согревала ей душу, как близость супруга – тело.

Бронуин осторожно устроилась рядом с Ульриком, беспокоясь о его ране. В последнее время между ними возникла какая-то особая связь: как бы тепло его тела передавалось ей, наполняя душевным блаженством. Она была чрезмерно благодарна мужу за все то счастье, что дарил ей он. Рядом с ним всегда у нее возникало удивительное чувство покоя, позволявшее потихоньку погрузиться в сон:

Гарольд и Гриффин в очередной раз позволили Карадоку гордиться вечерней трапезой. Красиво разложенные на блюдах кушанья, сплошным потоком быстро и учтиво подаваемые из кухни, были достойны внимания короля. Лорд Жиль, его супруга и епископ изливались в восторгах, часто с набитыми ртами, что заставляло Бронуин вспоминать правила поведения за столом, вдолбленные в ее голову матерью: «не набивай рот хлебом, чтобы не стать похожей на обезьяну», «ешь суп тихо, не прихлебывая», «не сплевывай в миску, когда моешь руки, особенно если за столом сидит священник»…

Хотя никто не сплевывал, сейчас за столом было достаточно обезьян, что привело бы леди Гвендолин в ужас. «И англичане еще считают уэльсцев грубым народом!» – размышляла Бронуин, самодовольно улыбаясь. А сколь они расточительны! В последнее Время приходилось ведь кормить и вилланов, а блюда для сбора кусков для подания ломились от едва тронутых ломтей. Но такой уж порядок завел ее муж-англичанин, напомнила себе Бронуин.

Улыбка застыла на ее лице, когда она увидела не замеченные ею прежде пятна на салфетке, которой лорд Жиль вытер свою рубашку.

– Проклятые «волчьи головы»! – проворчал он, обращаясь к епископу. – Кровь брызнула даже на меня!

«Собачья смерть, что за пытку имеет он в виду?» – задумалась Бронуин, желудок у нее сжался.

– Вы упомянули о крови, милорд? – она не могла припомнить случая, чтобы ее отец когда-либо говорил о подобных вещах, особенно за столом.

– От вида собственной крови у некоторых людей иногда развязываются языки, миледи, – терпеливо объяснил лорд приграничных владений.

– Жиль, это не совсем подходящая для застольной беседы тема! – напомнила ему леди Мария.

Полностью с нею соглашаясь, Бронуин, однако, не стала обращать внимание на мягкое замечание леди.

– Но эти люди в цепях не могут защитить себя!

– Эти преступники заслужили подобное обращение, миледи. Вам лучше предоставить эти дела мужчинам, ведение домашнего хозяйства больше подходит дамам.

Дэвид! Как ни сердилась на него Бронуин, а все-таки они выросли вместе! До сих пор существовала неведомая связь между ними, заставившая ее сейчас возмутиться, удивив не только гостей, но и саму ее.

– Мой муж в постели, он ослаблен ранением, и долг жены лорда участвовать в делах Карадока! Пожалуйста, продолжайте ужинать.

Ей следовало бы давно самой заглянуть в донжон, а не проводить столь эгоистично большую часть дня в сладком сне возле мужа. Ей следовало…

Бронуин сошла по ступенькам лестницы, ведущей в подвалы замка. А что, если кровь на рубашке лорда Жиля – кровь Дэвида? Бронуин прежде не принадлежала к числу тех женщин, что падают в обморок при виде крови, но последствия ужасной резни, в которой погибли ее родители, слишком крепко запечатлелись в памяти, и она опасалась теперь утверждать о себе подобное.

Молодая дама замедлила шаг. А можно ли попасть ее ребенку в то место, где содержатся осаждаемые демонами негодяи? Она ощупала висевшую на цепочке пряжку в виде ворона, спасшую Ульрику жизнь. Успокаивающим движением, прижав ее к животу, Бронуин обратилась к стражникам:

– Я хочу видеть Дэвида Эльвайдского.

Будучи уэльсцами, эти люди не стали задавать Бронуин вопросов. Как владелица замка она имела право бывать повсюду, да и выражение непреклонной решимости на ее лице не располагало к расспросам.

Один из стражников взял факел.

– Сюда, миледи… но предупреждаю вас, – осторожно заметил он, – зрелище не из приятных.

Только по одежде смогла Бронуин узнать молодого человека, воспитанного ее отцом, превратившим мальчишку-пажа в рыцаря. Один глаз распух и полностью закрылся, лицо представляло собой сплошное кровавое месиво. На мгновение Бронуин забыла, что этот человек вонзил меч в ее супруга.

– Дэвид! Что они с тобой сделали?

Он поднял голову и чуть приоткрыл уцелевший глаз.

– Это правосудие вашего англичанина, миледи, – слова с трудом срывались с разбитых губ.

Он провел по ним языком, слизнув проступившие капельки крови.

Напоминание об Ульрике заставило Бронуин отрешиться от сочувствия.

– Нет, Дэвид! Это не так! Мой англичанин лежит в постели, раненый твоей рукой! О, Дэвид, как ты мог? Что за наваждение заставило тебя присоединиться к этим… гробокопателям?

Дэвид попытался улыбнуться. Каким бы страшным ни было его лицо, она не могла отвести от него глаз.

– Пророчество, Бронуин!.. Оно сбудется.

Собачья смерть, он одержим! Пламя факела, казалось, плясало в темных глазах, устремленных на нее.

– Какое пророчество, Дэвид? – услышала Бронуин свой голос.

Мурашки пробежали у нее по спине, волосы на голове словно зашевелились. Ей вдруг захотелось оказаться рядом с тетей Агнес.

– Пророчество Мерлина, женщина! В Карадоке родится бритт, который будет править всей Англией и Уэльсом… совсем как король Артур из Пендрагона. Этот бритт станет новым воплощением Артура.

Не было уэльсца, не слышавшего о знаменитом пророчестве Мерлина: принц Уэльский снова будет править всей Англией и Уэльсом, как некогда Артур, однако, после унизительного поражения Ллевелина, пророчество Мерлина казалось суеверной чепухой. Не будет нового принца Уэльского… по крайней мере, в роду Ллевелина. Черт побери, Эдуард до сих пор держит у себя его невесту!

– Спроси у него, как он убил твоих родных!

Бронуин резко обернулась, услышав голос мужа.

– Ульрик?

Не обращая внимания на епископа и сопровождавшего лорда гостя, она подбежала к мужу и обняла его.

– Тебе пока нельзя вставать… и находиться в такой сырости…

– … без теплого плаща, как и тебе!

Резкий тон мужа ее покоробил, и она на шаг отступила. Ульрик был бледен, но гнев окрасил щеки и зажег взгляд.

– Если ты не хочешь спросить его, то спрошу я, – напряженно продолжал он. – Почему ты, Дэвид Эльвайдский, убил лорда Оуэна и его близких?

Голос Дэвида дрогнул:

– Потому что лорд Оуэн стал трусом! При всех его разговорах о смелости на деле он был готов отдать свою дочь в обмен на мир!

– Дэвид! – Бронуин словно впервые видела этого человека, а когда-то была уверена, что не удивится, если ей станет известно о его причастности к смерти ее отца и матери.

Его предательство казалось ей необъяснимым.

– И такую же судьбу ты уготовил мне?

– Уж лучше, чем та судьба, которая ждет тебя с англичанином! – выпалил Дэвид. – Но раз ты не умерла, мы распорядимся твоею судьбой иначе!

– Мы? – Переспросил Ульрик. – Кто твой сообщник?

– Богиня! Вы рассердили ее, милорд!

Епископ перекрестился:

– Пропащий человек!

– Но она пообещала мне леди Бронуин, живой или мертвой!

Бронуин непроизвольно прижалась к Ульрику. Живой или мертвой? Должно быть, Дэвид сошел с ума!

Ее мысли были прерваны суровым голосом епископа:

– Пусть будет он проклят в городе и в поле, в житницах своих, в своем урожае и в своих детях. Пусть проглотит его земля, и да падет он в преисподнюю, – взяв факел у стражника, епископ устремил свой вдохновенный набожный взор на Дэвида Эльвайдского. – Как может погаснуть этот факел в моей руке, так и свет твоей жизни погаснет для вечности, если ты не раскаешься. Отрекись от богини, сын человеческий, или будешь, обречен на вечное осуждение.

Вместо ответа Дэвид собрал слюну и плюнул в пламя факела. Епископ сразу же затушил его огонь в странной тишине, воцарившейся вокруг.

– Так угаснет свет англичан и всего их семени, милорды! – выкрикнул Дэвид, повысив голос, на который неожиданно откликнулись другие пленники, гремя цепями и распевая вместе с ним:

– Диана… Диана… Диана…

– Не-е-ет! – Бронуин с ужасом смотрела на лица окружавших, чьи взгляды устремились к ней.

Как объяснить им? Одной рукой уцепившись за пряжку-амулет, а другой – прикрывая живот, она отшатнулась. Все было слишком похоже на реальность. Сон превращался в явь. Они сейчас заберут ребенка, вынут из тела, плачущего, кричащего…

– Бронуин! – Ульрик взял ее за руку, но она легко высвободилась, потому, как одной здоровой рукой он не мог ее удержать.

– Не слушайте его! – просила она, бросаясь назад к ступенькам. – Я должна немедленно увидеть тетю Агнес!

– Ты будешь моей, Бронуин! Наш сын будет править Британией!

– Обман!

– Ересь!

Лорд Жиль и епископ одновременно принялись обвинять Дэвида в безумии, но Ульрик кинулся вслед за Бронуин, бормоча ругательства. Страхи ее были глупыми, неоправданными, но могли оказаться опасными, если она в них поверит. И если от болтовни Дэвида Бронуин пострадает, он, Ульрик, сам отрежет негодяю язык и заставит проглотить этот отвратительный кусок мяса!

Лорд нашел свою жену в комнате тетки в объятиях пожилой женщины. Агнес сделала Ульрику знак рукой, приказывая молчать, и продолжала поглаживать племянницу по спине. Комнатка была маленькой. Большую ее часть занимали ложе и сундук. Ульрик остановился в дверном проеме, опершись о притолоку здоровым плечом.

– Ну-ну, дорогая! Этот парень болтает чепуху! Он не может причинить никакого вреда твоему ребенку!

– Я этого не допущу! – вмешался Ульрик, теряясь в догадках, что делать, и все же испытывая настоятельную потребность что-то предпринять.

Черт побери! Женщина, которую он любит, дрожит от страха! Он должен положить этим страхам конец, но как здравомыслящему мужчине справиться с глупыми истеричными россказнями? Следовало бы немедленно сварить язык этого мерзавца и ему же и скормить!

– П-почему я? П-почему К-карадок? – всхлипывала Бронуин. – Какое отношение имеем мы к пророчеству?

– Никакого! – возмутилась Агнес. – Этот парень никогда не мог разобраться в самых простых вещах. Это Карнарвон, а не Карадок обещал дать короля Англии и Уэльсу.

– Но мои сны! Я видела себя в пещере, и кто-то забирал у меня ребенка. Они тянули его из-под одежды. Когда я проснулась, у меня даже локти были сбиты, так я старалась отбиться! Все было как в жизни!

Агнес посмотрела на Ульрика, словно в словах племянницы был хоть какой-то смысл.

– Из-под одежды, говоришь?

– Из-под одежды, из тела, какая разница? Это же был всего лишь сон! – нетерпеливо возразил Ульрик.

Ему хотелось поскорее увести жену в комнату лорда, ведь всякие разумные уговоры не всегда помогали переубедить Бронуин… особенно в таком состоянии!

– Как седьмой сын, вы знаете все лучше меня, милорд, – произнесла Агнес.

Ее замечание было встречено отнюдь не благосклонно. Лицо Ульрика исказилось от раздражения.

– Опять седьмой сын?

Он слишком поздно прикусил язык, слова сорвались с губ, но Агнес продолжала, не обращая внимания на его вспышку:

– Эти язычники никак не могут навредить твоему ребенку. Ни покушение, ни яд не действуют! Разве не понимаете вы оба, какой у вас родится особенный ребенок?

– Он как бы говорит из твоей утробы, дорогая, что Провиденье на нашей стороне! – вставил седьмой сын.

Агнес улыбнулась.

– Конечно! Нет большей власти ни над плотью, ни над духом, чем любовь! Однако мы можем делать лишь то, что в наших силах, и оставить все остальное на волю Всевышнего. Но Бог помогает лишь тем, кто старается помочь себе сам.

– Женщина, ни я, ни моя жена не нуждаемся в библейских поучениях, исходящих от старой суеверной коровы!

– Ульрик! – с глубоким возмущением обрушилась на него Бронуин. – Как ты можешь так разговаривать с моей тетей?

– Все верно, дорогая. У седьмых сыновей может быть особый дар, но они упрямы, и мы не должны на них за это обижаться. Намерения ведь у них похвальные, – Агнес тяжело вздохнула. – Я только хочу, чтоб память не отказала мне в ближайшее время. Тогда я могла бы открыть ему на все глаза.

– Собачья смерть, я уже достаточно наслушался всякой чепухи! – раздраженно заявил Ульрик. – Я буду с моими людьми на случай, если миледи пожелает найти меня.

– Но твоя рука…

– Она досаждает мне меньше всяких глупых комедий, разыгрываемых твоей теткой!

Закрыв за собой дверь, Ульрик начал спускаться по лестнице. Он был готов свернуть лорду Жилю шею за то, что тот позволил Бронуин отправиться в донжон. Богохульствуя, Ульрик порицал и церковь в лице епископа, вздумавшего на глазах леди Карадок устроить это волнующее представление с требованием отречения. Впрочем, может, они оба и вполне здравомыслящие люди, но этот потусторонний бред о богинях и пророчествах заставит свихнуться, кого угодно, в том числе и набожного, и ученого человека.

 

ГЛАВА 25

Было решено повесить пленников на следующий день в полдень. Никто из воинов Жиля или Ульрика не видел, чтобы хоть одна душа ускользнула в ночь нападения на Биконовское аббатство. Все разбойники были или убиты, или заключены в донжон. Кого бы ни подвергали допросу, все негодяи несли чушь о богине Диане и пророчестве. Но чем больше допрашиваемые в самых пышных выражениях славили богиню, тем больше недоумевали одержавшие победу уэльские верноподданные Ульрика. Чем скорее безумцы будут повешены, тем скорее кончится это всеобщее помешательство, решил лорд.

Может, тогда, по прошествии некоторого времени, появится на лице Бррнуин улыбка будущей матери и она направит свои бьющие ключом силы на хозяйственные дела и подготовку к появлению нового наследника Карадока. Но пока что ее сон прерывался кошмарами, заставлявшими бедняжку пробуждаться несколько раз за ночь. Пробудившись, она садилась в постели рядом с Ульриком, нащупывая оставленный поблизости кинжал. Бронуин предпочитала не спать, нежели мучиться во сне страхами. Муж больше не в силах был успокоить ее своими объятиями, а отвары, приносимые Мириам, она пить отказывалась из опасения провести остаток ночи во сне, похожем на явь.

«Еще и это!» – в отчаянии сердился Ульрик, поглядывая поверх зубцов башни на войско, собравшееся у стен замка. Известие, что вражеские силы с острова Англси высадились у берегов Карадока, прервало его молитвы в часовне сегодня утром. Во главе войска стоял отец Дэвида Эльвайдского, лорд Гундольф. Вдали показался гонец с белым флагом, которым всадник размахивал, давая понять, что напавшие желают вести переговоры.

– Я думаю, надо стереть этих наглецов в порошок, – высказал свое мнение лорд Жиль. – Ясно, что им с нами не сравниться в силах!

Ульрик кивнул, соглашаясь: отряды с острова Англси действительно не соблюдали даже боевого порядка. Но все же он возразил:

– Нет, милорд, иной раз откровенный разговор помогает избежать кровопролития. По крайней мере, мы узнаем, почему эти молодцы собираются напасть на Карадок.

– Потому что их родня у нас в донжоне! – воскликнул Жиль, спускаясь вслед за Ульриком по ступенькам вдоль стены укреплений во внешний двор, где уже была организована первая линия обороны.

За зубцами стены стояли лучники, кто в черно-красном, кто в оранжево-голубом. С ними смешались некоторые из жителей деревни, поклявшихся в верности Ульрику. Одетые в лохмотья, в которых им удалось ускользнуть от головорезов-гробокопателей, эти бойцы были полны решимости сражаться не хуже остальных. Несколько воинов из свиты лорда Жиля отмеряли во внутреннем дворе замка необходимое количество неопробованной прежде взрывчатой смеси, закладывая ее в небольшие бочонки с фитилями. Ульрик не думал, что придется их применить, но, с другой стороны, предоставлялся подходящий случай проверить порох. Он сомневался, что хоть кто-то из островитян подозревает о существовании подобного оружия, и полагал, что никто и не узнает, потому, как вряд ли приготовленные заряды будут применены.

От людей, занявших позиции на стенах, постоянно передавались сведения тем, кто нашел убежище во внешнем дворе замка и ютился в укреплениях. Паники не было, с облегчением отметил Ульрик. Ему удалось убедить людей, что он умеет достойно сражаться, если уж не с духами, то с войсками. Когда посланец вошел в большой зал замка, Ульрик восседал на месте, отведенном ему как верховному лорду. Лорд Жиль, епископ и рыцари, сменившиеся с постов, также присутствовали при встрече. Все хотели услышать о требованиях напавших. Владелец замка, еще бледный от потери крови, не производил, однако, впечатления человека, ослабевшего от ран. Когда посланец вошел, Ульрик встал, ожидая, когда тот приблизится.

Бланкард встретил посланца и подвел к лорду, как того требовала церемония. Развернув лист и прочитав первые строки, Ульрик недоверчиво приподнял бровь и взглянул на посланца.

– Что за шутки? Нет в Карадоке никакого преследования уэльсцев! У меня есть веские причины держать Дэвида Эльвайдского в донжоне, – верховный лорд отбросил пергамент в сторону. – Скажите лорду Гундольфу, что его сын обвиняется в участии в грабежах и убийствах, причем не только в деревнях Карадока, но и на священной земле Биконовского аббатства. Он отлучен от церкви и приговорен мною и равными ему к повешению вполдень.

– Могу ли я передать ваши слова, написанными на пергаменте, милорд? – спросил посланец.

Ульрик отверг предложение и повторил свою речь на уэльском наречии, немало удивив воина.

– Теперь вы выслушали мой ответ на английском и вашем родном языках. Постарайтесь передать лорду Гундольфу все в точности. У меня нет желания вступать с ним в сражение, но я не потерплю неповиновения, если он таковое проявит!

Посланец кивнул, торопясь поскорее оказаться вне досягаемости жестокого взгляда лорда, неотступно следившего за ним.

– И скажите Гундольфу, что, если он хочет поговорить со своим сыном, то может войти в ворота Карадока без сопровождающих. Отец имеет на это право, – добавил он из сочувствия.

«Неважно, что натворил сын, кровь есть кровь. Сын остается сыном», – с сердечным убеждением сказал себе Ульрик. Избави его Бог оказаться когда-либо в подобном положении.

Как только посланец удалился, Ульрик обратился к лорду Жилю. Не время было предаваться размышлениям! Ответственность, возложенная на него как на верховного лорда, призывала к решительным действиям.

– Милорд, следуйте за мной. У меня созрел план, который может помочь нам отбить, кому бы то ни было охоту нападать в дальнейшем на мой замок. Я человек разумный, но терпение мое небесконечно!

Бронуин с бьющимся сердцем сидела в своей комнате. Что собирается делать Ульрик? При его порывистом характере едва ли дело кончится миром. Она подбежала к окну и распахнула ставни, не обращая внимания на хлынувший в комнату зимний воздух. Через несколько мгновений из башни вышел Ульрик в окружении рыцарей, среди которых был и лорд Жиль. Все они прошли в центр внешнего двора, где воины Жиля заполняли бочонки неприятно пахнущим порошком – запах, хорошо запомнившийся ей с того дня, когда обнаружилось бесчинство в склепе.

Лорд Гундольф был известен своей вспыльчивостью, но Бронуин и предположить не могла, что есть причины подозревать лорда Англси в связях с «волчьими головами». Он исправно платил десятину церкви и старался, чтобы все на острове то знали. Этот человек был чрезмерно прямолинеен в своем отношении к греховности, как лукаво заметил однажды ее отец.

– Извините, миледи, у меня для вас весточка.

От неожиданности испугавшись, Бронуин обернулась, услышав голос служанки. Она прижала руку к забившемуся сердцу. Какой ужасно нервной она стала!

– Весточка… от кого?

– Один из стражников передал, что вас зовет Дэвид Эльвайдский.

Холодок пробежал по спине Бронуин.

– Дэвид?

– Да, – подтвердила Мириам, нахмурившись. – Хотя не думаю, что его милости это понравится… даже если речь идет о предательстве.

– О предательстве? – Бронуин закрыла створки ставень и закрепила их. – Дэвид знает, что его отец угрожает осадить Карадок?

Мириам пожала плечами.

– Мне это неизвестно, миледи. Если это и так, мне кажется, он должен предупредить отца, как многочисленно войско Карадока. Я никогда прежде не видела столько воинов. Зубцы башни стали разноцветными от их одежд, а люди лорда Жиля говорят… говорят, что собираются отправить этого уэльсца на тот свет!

Вспомнив, что она только что видела Ульрика рядом с людьми из Мерионвита, работавшими с порохом, Бронуин сорвалась с места и помчалась к лестнице. Мириам следовала за ней по пятам, ее голос звенел от тревоги:

– Миледи, возьмите с собой его милость, умоляю вас! Ему это совсем не понравится!

– Что ему не понравится? Что случилось? – спросила у нее за спиной Агнес.

Шум и суета привлекли ее внимание, и она покинула свое любимое местечко в нише у окна, где, сидя на скамье, преспокойно вышивала.

– Хоть вы скажите ей, миледи!

Бронуин слышала, как Мириам умоляюще обратилась к Агнес, но ноги несли ее дальше – через вал к лестнице, ведущей к подножию замка. Надо потребовать, чтобы Дэвида освободили от цепей, когда он будет говорить с отцом. Теперь, когда все открылось, самое меньшее, что может сделать Дэвид, так это сказать правду. Такой поступок мог бы даже, не исключено, спасти его, если учесть, сколько людей будет избавлено от гибели в сражении. Для него это единственная возможность совершить достойный поступок и тем самым избежать вечного проклятия, обещанного епископом.

А если Ульрик предупредил стражу не пускать ее в донжон? Но все, должно, быть заняты приготовлениями к казни и тем, что происходит за стенами замка, никто не заметит ее! Бронуин обежала последний круг ступенек винтовой лестницы и поспешно толкнула тяжелые дубовые двери, прикрывавшие темное помещение, освещенное дымящимися факелами. Она прижала рукой железный амулет, спрятанный под одеждой, постоянно носимый ею теперь втайне от мужа, – чтобы не вызывать его раздражения.

Молодая дама увидела Дэвида, все еще безжизненно висевшего на цепях, закрепленных у него над головой в стене башни. Она порывисто обратилась к отлученному от церкви рыцарю:

– Дэвид, твой отец у стен Карадока…

Не успела Бронуин понять, что происходит, как из темноты протянулась рука и зажала ей рот. Затем, к ее удивлению, Дэвид выпрямился и безо всякого усилия снял цепи со своих окровавленных запястий. Он улыбнулся разбитыми, опухшими губами, морщась от боли.

– Конечно, он здесь, миледи, и это очень кстати в день нашей с вами свадьбы!

Свадьбы? Бронуин стала вырываться, но крепкие руки тащили ее в глубину башни. Боже, о чем он говорит? Как удалось ему высвободиться? От нехватки воздуха у нее закружилась голова. Бронуин попыталась повернуть голову, чтобы суметь вдохнуть, но глоток затхлого влажного воздуха, который всегда бывает в помещениях, куда не попадает солнечный свет, не принес облегчения. Колени у нее подогнулись. Похититель, тащивший ее, отступил, чтобы пропустить Дэвида к двери склепа.

От изумления глаза Бронуин широко раскрылись, когда темноволосый рыцарь не стал открывать дверь, обитую железом, а прикоснулся к статуе Девы Марии. Раздался скрип, и каменная фигура сдвинулась в сторону, открыв узкий проход в скале.

– Неси ее туда и скрой поскорее наши следы!

Хотя отверстие было небольшим, оно поглотило Бронуин, как ужасающее чудовище из ее кошмаров. Это был он – проход, по которому ее нес Дэвид, и этот проход вел в пещеру, где у нее под одеждой протаскивали ребенка. При мысли об опасности, грозящей дитю, Бронуин отбросила страх. Она укусила ладонь, зажимавшую ей рот, заставив похитителя на мгновенье отдернуть руку. Однако ее крик с призывом о помощи был сразу же заглушен: Дэвид заткнул ей рот куском своей запятнанной кровью рубахи. В отчаянии выхватила Бронуин кинжал, висевший на поясе, но оружие немедленно оказалось выбитым из рук.

Звон упавшего кинжала заглушило шарканье ног тех, кто шел следом. Темнота сомкнулась над их головами. Они устремились куда-то вниз, и Бронуин перестала вырываться, опасаясь, что ее выронят. Она услышала скрежет камня о камень, и тонкий лучик света придавила черная, душная волна. Наступила тишина.

Ульрик Карадокский стоял у зубцов башни, когда лорд Гундольф подъехал к воротам в сопровождении шести вооруженных рыцарей. Судя по обвисшей шкуре гнедого коня, на котором восседал островной лорд, год на Англси выдался голодным. Черт побери, Ульрику совсем не хотелось уничтожать запасы зерна уэльсцев и забирать их прочие припасы, но необходимо было прибегнуть к этому, чтобы положить конец восстанию.

Теперь наступило мирное время. Он был воином, но даже ему надоело сражаться. Слишком долго забавляли его кровавые битвы и рискованные приключения. Нежная, гибкая, стройная жена с обворожительными голубыми глазами, одарявшая его ночами сладостными поцелуями, завладела мыслями совершенно и заставила сильнее, чем в сражениях, биться его сердце. Он хотел провести всю жизнь вместе с нею и растить своих детей на этом скалистом берегу, столь его очаровавшем. Но чтобы так оно и было, сейчас он должен проявить силу и стойкость, иначе все будет потеряно. Ульрик подал кивком головы знак своим воинам у катапульты.

Веревка щелкнула, отпуская пружину. Бочонок с зажженным шипящим фитилем взвился в воздух и приземлился на некотором расстоянии от приближавшихся всадников. Лошади шарахнулись и попятились, прежде чем их успокоили седоки.

– Я сказал, без сопровождающих! Отошлите своих людей, лорд Гундольф, или я за последствия не отвечаю! – предупредил Ульрик.

– Откуда мне знать, могу ли я доверять вам, Ульрик Карадокский?

– В таком случае вы можете доверять мне, если хотите, но в любом случае постарайтесь отойти от бочонка, пока я не досчитал до десяти! – лорд Жиль, стоявший рядом с Ульриком, начал считать. – Один, два…

Его голос усиливался отзвуками громкого шепота: вместе с ним все вокруг отсчитывали время.

«Раз порох не загорелся в момент падения бочонка, значит, загорится, стоит только догореть фитилю, пропущенному в отверстие на боковой стороне», – думал Ульрик, делая знак лучникам, чтобы те приготовились силой заставить всадников отступить, если они не прислушаются к предупреждению. Он не хотел кровопролития и надеялся, что окажется достаточным продемонстрировать свою силу.

– Семь, восемь, девять…

На слове «десять» раздался грохот. Лошади и всадники отшатнулись и понеслись прочь от стен Карадока, спасаясь от падающих дождем горящих обломков, а в это время народ на башнях крепости испускал радостные крики. Глаза Ульрика удовлетворенно блеснули. Он бросил взгляд на лорда Гундольфа, беспорядочно махавшего руками в попытке привлечь внимание к себе.

– Я войду в крепость один, милорд! Не бросайте больше ваши огненные бочонки!

Обменявшись веселыми улыбками с лордом Жилем, Ульрик ответил:

– Входите же, сэр! Вы увидите, я человек слова.

Чтобы успокоить дрожащего лорда, Ульрик сам встретил его у ворот. Лорд Гундольф с достоинством сошел с коня и отдал поводья одному из конюхов Карадока, а затем обратился к светловолосому лорду, о котором уже давно был наслышан.

– Вы держите в тюрьме моего сына, сэр! Я хотел бы знать, какова причина.

– Дэвид Эльвайдский был осуждён мною и моим судом за убийства и грабежи.

– Какие у вас доказательства? Еще несколько дней тому назад он находился на Англси, выполняя ваше поручение.

– А что же случилось с рыцарем, которого я послал с ним, сэром Хаммондом? – спросил Ульрик.

Хоть и хранил Ульрик в глубине души слабую надежду, он не был удивлен появившимся на лице сэра Гундольфа смущением.

– С Дэвидом на Англси не было никакого рыцаря!

– Все доказательства состоят в том, – вмешался лорд Жиль, – что мы застали вашего сына на месте преступления! Он напал на лорда Ульрика и вонзил меч ему в плечо, прежде чем его отмыли от языческой раскраски.

– Языческой раскраски? – лорд Гундольф произнес проклятие и возвел глаза к небу. – Это все та южно-уэльская колдунья, которую он встретил, когда служил у принца! Она его околдовала, вот в чем дело! – он протянул руку Ульрику. – Прошу принять мои нижайшие извинения, милорд. Мне сказали, что Дэвида держат в застенке безвинно, и я приготовился сражаться до последнего вздоха, чтобы его спасти. Но вместо этого претерпел такое унижение!

Глубоко опечаленный поведением сына отец преступника обернулся, чтобы бросить взгляд на равнину, где его ждало войско.

– Дэвид приложил руку к этому грязному делу? – спросил он, глядя на следы пожарища на месте разрушенной деревни, размещавшейся некогда между берегом и поросшими лесом холмами.

– Его задержали только во время нападения на Биконовское аббатство, милорд, – угрюмо сообщил Ульрик.

– Один Господь теперь может спасти его душу! – добавил епископ, осеняя себя крестом. – Если бы он раскаялся, то не страдал бы от вечного проклятия, а пережил бы муки только на земле. Может быть, вы, милорд, могли бы поговорить с сыном? На меня он лишь плюет с презрением.

Гордая осанка лорда с Англси исчезла, плечи поникли. Он задумчиво кивнул.

– Я попытаюсь.

В молчании прошли они по темному проходу во внутренний двор. Лорд Гундольф с любопытством взглянул на запас бочонков, приготовленный для битвы, но ничего не сказал. Однако его молчания было достаточно, чтобы догадаться: уэльский лорд понял значение этого мощного оружия, как понимал это и он сам.

Лорд Карадока уже знал также, что нападения на его замок не будет, и не только потому, что в его стенах находился сейчас Гундольф, но и потому, что суеверные уэльсцы до сих пор еще наверняка шептались, обсуждая увиденное.

– Милорд! – панический вопль стражника прервал его раздумья. – Пленники сбежали!

С ругательством, которое заставило бы покраснеть самого дьявола, Ульрик рванулся, опустив руку на рукоять меча.

– Каким путем они ушли?

Стражник, запинаясь, попробовал ответить. Его лицо исказилось, словно ему трудно было говорить.

– Не знаю, милорд. Они… они просто исчезли, словно растворились!

Крики, вырвавшиеся у всех, кто столпился вокруг, слились в единый возглас, когда Ульрик схватил стражника и встряхнул его.

– Черт тебя побери, я спрашиваю, куда они делись?

– П… помилуйте, милорд, они просто исчезли! Никто из нас ничего не видел и не слышал!

– Невозможно!

Отшвырнув от себя стражника, лорд Карадока вытащил меч из ножен и помчался к подножию замка. Чтобы поспевать за ним, остальным приходилось бежать. Внизу, у донжона, их встретил главный страж. Он упал перед лордом на колени.

– Клянусь, милорд, они растаяли, оставив свои цепи! Все пленники были на месте, когда я пошел за веревками для повешения, а, вернувшись, никого не нашел!

Осмотрев цепь, которой Дэвид был прикован к стене, Ульрик отбросил ее. Цепь не была сломана. Каким-то образом кто-то проскользнул мимо стражников и освободил пленников. Он не допускал мысли, что люди могли просто исчезнуть. Плоть не исчезает так просто.

– Во имя всего святого, они должны быть где-то здесь! ~ Ульрик оглядел воззрившихся на него людей.

Все готовы были последовать за лордом, несмотря на испуг и неуверенность, сквозившие в их взглядах.

– Надо обыскать замок, углы, закоулки, трещинки… И немедленно собрать всех женщин в зале под охраной стражников. Если бежавшие раздобудут оружие…

– Оружейная комната закрыта, милорд! Ее не открывали, – успокоил его стражник. – Это я проверил первым делом.

– Тогда за мной!

Ульрик пробрался сквозь ряды воинов и начал подниматься по ступенькам, но, заметив лорда Гундольфа, последовавшего за ним, остановился.

– Что вы намереваетесь делать, милорд?

Не собирается ли лорд с острова Англси воспользоваться суматохой, чтобы ускользнуть? Но Ульрик понял: этот человек потрясен не менее его самого.

Достойный лорд не отвел взгляда.

– Мой сын опозорил меня, милорд. Прошу позволить мне вернуть честь имени Эльвайдов, служа вам.

«Бронуин», – подумал Ульрик. Тревога вспыхнула молнией в его смятенной душе. Совет Агнес преследовал неотступно. «Прислушивайся к своему сердцу». Ульрик принял предложение Гундольфа и бросился стремительно подниматься по лестнице, перешагивая через две ступеньки.

Если Дэвид и его сообщники на свободе, то Бронуин в опасности. К тому времени, как Ульрик добрался до зала и стал подниматься на второй этаж, раненое плечо заныло. Не обращая внимания на боль, он распахнул дверь своей комнаты.

– Бронуин!

Жены в комнате не было. С приоконной скамьи вскочила лишь служанка и торопливо закрыла ставни.

– Что-то случилось, милорд?

– Где леди?

Мириам сжала на груди руки, ее карие глаза расширились от ужаса.

– Бог мне свидетель, милорд, я просила ее не ходить в донжон к Дэвиду Эльвайдскому! Спросите у леди Агнес!

– Милорд!

Ульрик резко обернулся и чуть ли не бегом кинулся к управляющему.

– Что?

– Леди Агнес нигде нет! Я нашел вот эту куклу на ее скамье и оставленное вышивание. Боюсь, с нею случилось несчастье.

Как будто сокрушительный удар обрушился на Ульрика. Бронуин, леди Агнес и Дэвид исчезли! Снова и снова перебирал он в памяти события последних дней, как бы убеждая себя в том, с чем никак не хотел согласиться.

– Да хранит нас Господь! – пронзительно вскрикнула Мириам, бросаясь вниз по лестнице, словно сам дьявол гнался за ней.

– Дайте-ка посмотреть! – приказал лорд Жиль, забирая соломенную куклу из рук Бланкарда. – Это… – крикнул он, бросая куклу Ульрику в лицо, – колдовство! Это же вы, милорд, и в плече у вас торчит булавка!

Ульрик рассеянно глянул на куклу, которой ее создатель придал его черты, но все мысли лорда были поглощены исчезновением Бронуин. Один мужчина или одна женщина могли еще проскользнуть мимо стражников, но нескольким пленникам это не удалось бы, размышлял он, пытаясь не обращать внимания на Жиля, не прекращавшего выкрикивать обвинения в колдовстве. Значит… есть какой-то выход в нижней части замка!

– Бланкард, соберите стражников на нижней площадке!

– Но мы же там только что были! – возразил управляющий.

– Я говорил, что эта женщина – ведьма! – указал Жиль на куклу вошедшему епископу.

Епископ отпрянул из опасения прикоснуться к дьявольскому предмету и перекрестился, чтобы оградить себя от зла, которое этот предмет мог ему принести.

Ульрик нетерпеливо схватил куклу и отшвырнул подальше.

– Это дело рук людей из плоти и крови, а не каких-то там ведьм! Черт побери, вы же ученый человек, Мерионвит! Пленники не могли испариться под воздействием колдовства!.. Они сбежали из донжона, и я собираюсь выяснить, как это им удалось.

С вереницей спутников, следовавших за ним, Ульрик спустился в зал, где остановился лишь на минуту, чтобы забрать пригоршню сальных свечей из канделябров. Когда они снова оказались на нижней площадке, у подножия замка, он обратился к сопровождавшим его людям:

– Жизнь моей жены и, возможно, ее тётки поставлена на карту. Время дорого. Мне нужны шестеро здравомыслящих мужчин, которые не напустят в штаны при мысли о духах или еще, о какой другой чертовщине.

Карие глаза лорда Ульрика горели, отражая свет факелов. Он испытующе встретился взглядом с каждым из шестерых выступивших вперед, пока не натолкнулся на лорда Гундольфа. Первую из свечей, что были в его руках, Ульрик протянул уэльскому лорду, затем роздал остальные, пока не осталась одна – для него самого.

– Зажгите свечи и осмотрите каждую трещину, каждую шероховатость. Ищите любой признак сквозняка, который мог бы нам указать на потайной ход. Моя жена говорила, где-то здесь есть пещера с горячим источником и к нему можно проникнуть со стороны берега. Вполне возможно, что именно так негодяи уходили от погони, скрываясь в море. Бланкард!

– Да, милорд!

– Возьмите оставшихся людей и обыщите стену со стороны моря под замком, нет ли там какого-нибудь отверстия.

Ну почему только он не поверил Бронуин в тот день на берегу? Если из-за его надуманного самолюбия Бронуин пострадает…

Ульрик заставил себя не думать об этом и зашагал прямо к той части замка, где находился склеп. Не оставалось времени для самобичевания – только для действия. Держа в руке зажженную свечу, он начал – медленно водить ею вдоль влажной скалистой стены, как вдруг заметил, что пламя факела, закрепленного в скобе возле входа в склеп, колышется сильнее и горит ярче, чем огонь факела, висящего напротив. Душа у него замерла. Он прекратил свои упорные поиски и последовал подсказке сердца.

Раньше он не замечал, что изображение Девы Марии более закопчено, чем фигура архангела, располагавшаяся по другую сторону от входа. Поставив свечу позади статуи, Ульрик разглядел тонкую трещину, шедшую вдоль закрытого камнем проема. Когда он пронес свечу вдоль этой трещины, огонь весело заплясал, как бы отыскав струйку воздуха, втягивавшую пламя в скалу.

– Жиль! – крикнул Ульрик, отбрасывая свечу, чтобы сдвинуть статую.

Тут он задел что-то ногой и отшвырнул предмет в сторону, но при виде кинжала Бронуин его охватил еще больший страх.

– Жиль!

– Сейчас, приятель! – Жиль подхватил статую с другой стороны.

Совместными усилиями они сравнительно легко отодвинули каменное изваяние Девы Марии, и в склепе открылся темный проход.

– Ну и чудеса! – перекрестился Жиль.

– Нет здесь ничего ни чудесного, ни потустороннего! Архитектор и мастер, присланные в Карадок для ремонта и перестройки замка, были убиты, потому что обнаружили этот ход, могу побиться об заклад! – заявил Ульрик. – Ход ведет в пещеру, находящуюся в скале под замком. Без сомнения, это какой-то языческий храм.

Сцена из приснившегося кошмара ясно вспыхнула в его сознании, когда он схватил факел, собираясь войти в разверзшуюся бездну. «Прислушивайся к голосу своего сердца». Боже упаси, чтобы то ему было ниспослано видение, которому суждено сбыться. Боже упаси, чтобы Бронуин…

Ульрик не хотел себе в том признаваться, но страх вполз ему в душу. Он знал! Черт бы побрал старуху и всю ее суеверную чепуху насчет седьмых сыновей, но он сейчас знал все наверняка! Однако Бронуин не умерла в его сне! Он ведь проснулся тогда, а сейчас все окружающее тоже могло бы оказаться сном, но холодные влажные стены и тяжесть собственного тела, опиравшегося на ноги, обутые в сапоги, были такой же явью, как и звуки шагов его соратников позади.

Каменные стены смыкались над Ульриком, не давая дышать, но все же он продвигался по проходу, наклонно идущему вниз. Нечто подобное он уже испытывал однажды, когда во время осады одного французского замка вел воинов по проходу, вырубленному в скале. То была дьявольски страшная битва. В аду, наверное, больше воздуха! Тогда он поклялся себе никогда больше не попадать в проходы в скалах, но с тех пор он принес и другие клятвы – более важные для него. Если он и задохнется, пытаясь спасти жену и будущего ребенка, которым посвятил свою жизнь и любовь.

Туннель казался бесконечным: наверное, они находятся уже ниже уровня моря, думал Ульрик, хотя не было слышно шума волн. Наконец наклонная тропа выровнялась, и Ульрик протянул свой факел тому, кто шел следом, чтобы свет не слепил ему глаза. Если впереди окажется просвет, он должен его заметить. Внезапность появления отряда сослужит, подозревал он, хорошую службу.

– Приготовить оружие! – прошептал он через плечо.

Приказание передавалось дальше, от одного к другому, замерев в темноте за поворотом узкого прохода. Шестое чувство подсказывало Ульрику, что слабый свет, мерцавший где-то впереди, не так уж далеко. Он приказал передать назад все факелы и дал людям время, чтобы их глаза привыкли к изменению освещения. Совсем ни к чему им оказаться ослепленными в гуще врагов.

– Диана… Диана…

Из пещеры, о которой рассказывала ему Бронуин, вместе с теплым влажным воздухом доносилось тихое пение. Даже стены уже не были такими холодными, как прежде, заметил Ульрик, коснувшись мокрой скалы. Впереди маячила фигура человека, несомненно, оставленного сторожить вход на тот случай, если потайной туннель будет обнаружен.

– Великая богиня, мы приносим тебе в жертву дочь Карадока и неродившегося бастарда, возжелавшего сделать пророчество Мерлина ложным…

Не колеблясь ни секунды, Ульрик протянул свой меч человеку, шедшему за ним следом, и с кинжалом в руке подобрался к сторожившему вход разбойнику, чей удивленный возглас слился с пением, становившимся все громче. Получив обратно свой меч, Ульрик, крадучись, пробрался за выступ скалы.

Сквозь пар горячего источника и дым факелов можно было разглядеть людей в темных и светлых одеждах, сгрудившихся вокруг каменного стола. Люди накинули на головы капюшоны, на руках и поясах у них были золотые украшения. На освещенных факелами стенах Ульрик увидел начертанные астрологические знаки.

– Славим мать твоего первенца, великая богиня!.. Единственного лорда и наследника Карадока и трона всей Англии и Уэльса!..

– Диана… Диана… Диана…

– Благослови этот клинок, который вырежет ложного лорда из ее чрева и прольет бесстыдную кровь обмана в последнем жертвоприношении!

В ужасе Ульрик увидел, как расступились фигуры в белом, открыв его взору лежавшую на столе женщину. Ее, как он понял, безликие мучители собирались принести в жертву. Он даже увидел, что женщина пытается освободиться от опутавших ее веревок. Как в том сне, он не успел бы обогнуть скалу и бивший из нее источник, чтобы добежать до жертвы, прежде чем… Имя женщины застыло у него на губах.

– Постой! – тот, кто стоял рядом со жрицей, схватил ее за руку, перехватывая занесенный клинок. – Ты обещала отдать ее мне!

– Ты и получишь ее, Дэвид Эльвайдский… в другой жизни!

Пользуясь возникшей заминкой, Ульрик обрел дар речи:

– Вперед!

Ноги его едва касались земли, когда он бросился между застывшими в удивлении фигурами в белых одеждах прямо к столу, где Дэвид Эльвайдский боролся со жрицей.

– Я вырву ваши языческие сердца и скормлю их рыбам! – поклялся Ульрик, мечом прокладывая путь остальным, как яростный демон из преисподней.

Язычники сбросили одеяния, сражаться в которых было бы неудобно, и расхватали отнюдь не набожное оружие, чтобы защититься от разящих мечей лорда Карадока. Пламя смерти полыхало в их глазах – исход битвы был их последней участью. Железо клацало о железо, меч скрещивался с деревянной дубинкой, в ход пошло все.

В тот момент, когда Ульрик добрался до стола, Дэвид выхватил у жрицы нож и приставил его к горлу Бронуин. Женщина, лежавшая на столе, выкрикивала имя Ульрика, но окровавленная тряпка заглушала ее крики. Огромные глаза на мертвенно-бледном лице взывали о помощи.

– Остановитесь, милорд, иначе, клянусь, я перережу леди горло.

Как ни хотелось Ульрику излить свою ярость на рыцаря с разбитым лицом, он овладел собой.

– Что ж, тогда никому из нас она не достанется, а тебя, обещаю, я с большим удовольствием отправлю прямиком в преисподнюю.

– Но ты слышал, что сказала жрица! Я получу ее в загробной жизни. Так ты только ускоришь наше свидание!

– Сын, во имя Господа! – крикнул Гундольф из противоположного конца пещеры, где двое убитых язычников лежали у его ног.

– Нет, отец! Даже во имя Господа! Во имя богини, отдавшей мне Бронуин, несмотря на твоего Бога и честь! – Дэвид кивнул Ульрику: – Разрежь веревки своим мечом. Я предпочитаю взять ее с собой и наслаждаться ею в этой жизни.

Капли пота выступили на лбу Ульрика, когда он выполнял указание Дэвида. В пещере не было другого пламени, кроме пламени факелов, но ему показалось, что он находится в покоях самого дьявола.

– Я не дам тебе далеко уйти, Дэвид, и ты это знаешь.

– Но где вы найдете меня, милорд? – насмешливо ответил Дэвид, не отводя ножа от шеи Бронуин и помогая ей подняться. – Глянь-ка! Где наша жрица? Она исчезла! Исчезла!

Ульрик бросил взгляд на неровные стены пещеры, убедившись, что действительно женщина убежала, но, хотя и было здесь, где спрятаться, далеко уйти она не могла.

– У меня расставлены люди на берегу, никуда она от нас не денется!

Дэвид задумался, его уверенность поколебалась.

– Но у нее нет такого сопровождения, как у меня, – быстро нашел он ответ. – Лорд Ульрик Карадокский пойдет впереди и снабдит конем меня и леди.

– Куда идти? – спросил Ульрик.

Если бы только ему удалось захватить Дэвида врасплох в темном проходе!..

– Положи свой меч и кинжал, и я покажу.

Не замечая, что схватка закончилась, и его воины стоят вокруг, не в силах прийти на помощь, Ульрик вошел в туннель, на который показал движением головы Дэвид. Как и другой, он был длинным и узким, но в его конце мерцал яркий свет.

– Будь ты проклят, Дэвид Эльвайдский! – услышал лорд Карадока знакомый голос. – У тебя, видно, ума не больше, чем у индюка, раз ты полагаешь, что можешь сбежать!

Наверное, Бронуин вытолкнула тряпку изо рта. То, что было сказано далее на ее родном языке, вызвало бы улыбку на губах Ульрика, если бы положение не было столь опасным.

– Черт побери! У тебя острый язычок, девочка! Я с удовольствием его укорочу.

Не пугаясь угрозы, Бронуин продолжала браниться, и вдруг…

– Я ничего не вижу! Я… ой!

Ульрик резко повернулся на испуганный крик жены, но едва смог различить ее в темноте. Пользуясь заминкой, он бросился на Дэвида. Их тела столкнулись с глухим стуком, и Ульрику тяжестью своего тела удалось придавить противника к земле. Он почувствовал, что Бронуин отползает подальше от сцепившихся мужчин, и испытал великое облегчение, а затем с новой яростью обрушился на врага.

Где-то между ними находился церемониальный нож, но не почувствовав до сих пор его жала, Ульрик рассудил, что нож оказался выбит из руки Дэвида при падении. Приподнявшись, рыцарь со всего маха ударил кулаком и был вознагражден хрустом кости и криком боли. Неожиданно по его голове был нанесен сильный удар, и темнота взорвалась искрами и постепенно затухающими огненными кругами, угрожавшими беспамятством. Ульрик дотронулся до виска, почувствовав липкую теплую кровь на пальцах, и ощутил второй удар каким-то твердым предметом. «Камень», – догадался он, стремясь лишить противника его нечаянно подвернувшегося оружия.

– Ульрик, нож у меня! – крикнула Бронуин, и ее голос громом отозвался в его ушах.

– Отойди!.. Ох!..

– Ульрик?

Лорд откатился к стене, получив в живот пинок, ударился головой о твердую скалу, и тьма бешено завращалась у него перед глазами.

– Ульрик, где ты?

– Пропадай, дьяволица!

Внезапный крик Бронуин разогнал черноту, окутывавшую сознание. Ульрик заставил себя отодвинуться от стены и поползти к борющимся фигурам. Ноги у него дрожали, замедляя продвижение. Имя жены снова и снова звучало в голове с каждым движением все тяжелеющего тела, пока ничего в душе не осталось, кроме стремления добраться до нее.

Он так и не заметил крупную фигуру, быстро мелькнувшую мимо него, но она вдруг полностью закрыла происходившее. Сначала Ульрик подумал, что потерял сознание, хотя по-прежнему слышал звуки и чувствовал, как пот заливает лицо.

– Во имя Господа, отец, ты убил меня! – раздался крик Дэвида, и сразу же случившееся прояснилось, потому что в туннеле появились мужчины с факелами.

Лорд Гундольф стоял за спиной своего сына, и рука его еще оставалась на рукояти кинжала, погруженного в тело молодого рыцаря. Не веря в приближавшуюся к нему смерть, Дэвид перевел взгляд с сурового лица отца на лицо Ульрика. И тогда лорд Карадока увидел нож, вырванный Дэвидом из руки Бронуин. С мстительным блеском в глазах Дэвид обратил оружие против женщины, которую все еще прижимал к себе.

– Я беру тебя в жены! – он опустил кинжал, всем весом своего падающего в предсмертной агонии тела вгоняя в женщину клинок.

– Бронуин!

Воины подняли лорда на ноги, и он устремился к жене, – ее тело и тело Дэвида пытался разъединить лорд Гундольф. Из глубины души рвалось имя:

– Бронуин!

– Муж мой! – слабо вскрикнула она, медленно поднимаясь, после того как мертвое тело Дэвида сдвинули в сторону.

– Собачья смерть! – Ульрик помог ей встать, горло его сжалось при виде ножа, рукоять которого торчала прямо из живота жены, там, где на платье были пятна крови. – Пресвятой Боже! – сокрушался он, хватаясь за рукоять, чтобы извлечь клинок.

Проклиная слезы, застилавшие глаза, он потянул за рукоять, но оказалось, что кинжал только запутался в складках платья, а конец его застрял в чем-то…

– Амулет! – взволнованно воскликнула Бронуин, едва веря в случившееся. – Он попал в мой амулет! Я… я не ранена, Ульрик!

Лорд Карадока упал на колени, ослабев от радости. С новыми силами принялся он высвобождать клинок из железной пряжки в виде ворона, уже однажды спасшей ему жизнь. Он не верил и сейчас в силу заклятья, но благодарил Провидение за те глупые суеверия, что заставили жену носить эти украшения как амулет.

– Ты вся в крови! – хрипло прошептал он, пытаясь понять, откуда взялось все больше расползающееся по ее одежде красное пятно.

– Я… я, наверное, поранила ладонь, – Бронуин поднесла руку к свету, чтобы разглядеть порез. – Я пыталась перехватить клинок, а потом вдруг поняла, что падаю.

Высвободив, наконец, нож из пряжки и отбросив его в сторону, Ульрик крепко обнял жену, не замечая, что по его лицу текут слезы.

– Женщина, я не смог бы без тебя жить!

Бронуин подумала, что ноги ее не удержат. Она шевельнулась в объятиях мужа и на мгновение отстранилась, чтобы заглянуть Ульрику в лицо и ощутить в груди прилив любви, захлестывавший ее, пока она неотрывно смотрела супругу в глаза. Как же она любит этого сильного и нежного мужчину! Любит! Любит!

Бронуин обняла Ульрика, наслаждаясь чувством безопасности и любви в мире, который он ей открыл.

– Как вы нашли меня, милорд? Вы прислушались к голосу своего сердца?

Верховный лорд Карадока всмотрелся в ее лукавое лицо. Черт побери, что за неугомонное создание!

– Я воспользовался своим даром седьмого сына, – усмехнулся он. – Своим необыкновенным разумом!

– Разумом седьмого сына? – самодовольно переспросила Бронуин.

– Точно таким же, какой будет и у нашего первенца, дорогая, о чем я горячо молюсь.

– Разумеется! Он же родится сыном седьмого сына! – заметила Бронуин, в то время как луч солнца проникал в проход, где лорд Жиль обнаружил отверстие, закрытое заграждением, покрытым мхом. – Берег, милорд! Я рассказывала вам, что в скале была когда-то пещера с горячим источником. Теперь я понимаю, почему тетя Агнес не хотела, чтобы я приходила сюда, когда была маленькой. Это же какой-то языческий храм, и я на него совершенно случайно наткнулась!

Замечание Бронуин отозвалось беспокойством в душе Ульрика. Пожилая дама еще не найдена, и…

– Лорд Ульрик! Мы нашли колдунью!

 

ГЛАВА 26

– Моя тетя не колдунья!

Бронуин ходила из стороны в сторону перед возвышением в большом зале, где сидели Ульрик, лорд Жиль, епископ Биконовского аббатства и другие рыцари. Несмотря на требование супруга отдохнуть и позволить ему самому во всем разобраться, она переоделась и появилась в зале чудесным образом посвежевшая и со щеками, пылающими от возмущения – как только посмел лорд Жиль обвинить ее тетушку в колдовстве! Черные волосы, освобожденные от головного убора, разметались по белому меховому воротнику платья.

– Если она говорит, что пыталась найти вход в пещеру, чтобы спасти меня, но поскользнулась и поранила голову, значит, так оно и было!

– А как же, миледи, вы объясните, почему она сделала куклу, изображавшую вашего мужа? – покровительственным тоном спросил лорд Жиль.

– И почему белое платье было обнаружено неподалеку от того места, где она выбралась из пещеры? – добавил епископ.

– Жрица покинула пещеру и оставила на берегу платье, чтобы возвести напраслину на рассеянную старую женщину, – ответила Бронуин, но не столь убежденно, как ей хотелось бы.

Она в отчаянии повернулась к Ульрику, умоляющий взгляд проникал ему в самое сердце.

– Милорд, если она желала нам зла, то, как вы объясните, почему амулет, ее подарок, спас нам обоим жизнь?

– Но ведь ее снадобье, как утверждает ваша служанка, нанесло вред вашему здоровью!

– Тети Агнес не было с нами, когда меня отравили!

– Ее сообщником был Дэвид Эльвайдский, – неохотно заметил Ульрик. – Однако я склоняюсь к тому, что эта женщина не ведьма, а старая суеверная дура. Ее поступки были всего лишь поступками обыкновенной женщины, немного разбирающейся в настоях и отварах.

– И что это за поступки, милорд? – с сомнением поинтересовался Жиль.

– Прежде всего, убийство присланных из Англии работников. Я уверен, их убили, чтобы скрыть тайну найденной ими пещеры под Карадоком и прекратить дальнейшую перестройку замка.

– Несомненно, это не так, – заявил епископ.

Ульрик не обратил внимания на его замечание.

– Что же касается отравления моей жены, думаю, вполне вероятно, это было делом рук Дэвида.

– А как же убийство лорда Оуэна и его свиты? Зачем это было нужно еретикам?

– Скорее всего, чтобы все казалось вызванным иными, не религиозными мотивами. Если бы Бронуин находилась рядом с отцом во время нападения, полагаю, ее похитили бы, но не стали б убивать, как остальных. Мы же слышали, она была им нужна, чтобы родить ребенка, о котором говорится в пророчестве. Когда же та резня не предотвратила наш брак, действия фанатиков стали более отчаянными. Само отравление, по-моему, должно было внушить леди Бронуин недоверие ко мне и еще больше разделить нас.

Бронуин остановилась перед возвышением и слегка наклонилась вперед.

– Если вы думаете облегчить участь моей тетки, сэр, то напрасно стараетесь! Вы просто заменяете сожжение на костре повешением! – ее голос звенел от волнения. – Я знаю свою тетушку! Она за всю свою жизнь ни одной живой душе не причинила вреда и не могла бы участвовать в свершившихся злодеяниях ни за что на свете. Она не виновна!

– Она виновна в колдовстве и должна быть сожжена на костре! – настаивал лорд Жиль, так громко стукнув кулаком по столу, что Бронуин вздрогнула.

– Ваши обвинения еще нужно доказать, милорд! Может ли моя жена говорить о своей родственнице, без того чтоб ее прерывали? – Ульрик пошевелился в кресле, как бы ощущая трудность сложившегося положения, и кивнул Бронуин, чтобы та продолжала, ведь должен был найтись способ все выяснить!

– Я могу собрать свидетелей со всего края, они подтвердят доброту и сердечность леди Агнес. Отец Деннис, знали ли вы когда-нибудь женщину добродетельнее? – обратилась Бронуин к священнику Карадока, угрюмо молчавшему, сидя рядом с епископом. – Да, она одарена способностью исцелять и порой предвидеть события, но это Богом данный ей дар, такой же как ваш, милорд! – обратилась Бронуин к Ульрику. – Недавно вы сами говорили о своем даре седьмого сына!

«Как это похоже на женщину – взять слова мужчины, перевернуть их и использовать против него самого!» – размышлял Ульрик, не без доли юмора и восхищения оценивая находчивость своей жены. Если она никого не убедит в невиновности своей тетки, то от него уж наверняка не отстанет, пока не докажет свою правоту. Однако ему следует остерегаться ее речей, чтобы не позволить сердцу возобладать над разумом. Ульрик не верил в колдовство и не мог поверить, что Агнес была замешана в заговоре.

– Куклу же подложили в вещи моей тетушки, чтобы направить нас по ложному следу, и кукла, я считаю – доказательство вины того, кто на самом деле замешан в случившемся, – продолжала рассуждать Бронуин. – Да, тетя искала потерявшуюся куклу, но я видела, как она чинила ее для детей одной служанки несколько дней тому назад. О пропаже той куклы она и говорила сегодня! Леди Агнес не занималась колдовством, а просто проявляла доброту к ребенку, – Бронуин раздраженно скрестила руки на груди. – И за это вы посадили ее в донжон, как преступницу! Ей не позволяют выступать в свою защиту, вместо нее говорит обвинитель, заранее составивший свое мнение. Если бы тетя была колдуньей, разве ж решетки удержали б ее? А уж половину из вас она бы точно превратила б в жаб за всю ту глупость, что вы тут нагромоздили.

Повышенный тон голоса Бронуин понизился, когда Ульрик приподнял бровь: переживания не принесут добра ни самой Бронуин, ни ребенку.

– Миледи, прошу вас, сядьте справа от меня на свое место и давайте обсуждать дело более беспристрастно и менее возбужденно.

– Могу я говорить, милорд? – леди Мария, наблюдавшая за судом из противоположного конца зала, поднялась из уважения к Ульрику.

– Пожалуйста, миледи. Мы хотели бы, чтоб как можно больше света пролилось на это запутанное дело.

– Я знакома с леди Агнес лишь несколько дней, но могу поклясться своей жизнью, что она добрая пожилая женщина, полная предрассудков, но преданная истинной вере. Она не колдунья!

– Черт побери, Мария, она и тебя околдовала, что ли? – воскликнул лорд Жиль.

Вызывающе подняв подбородок, женщина взбунтовалась против своего собственного мужа:

– Да, околдовала, но только добротой и золотым сердцем, милорд, и ничем иным!

– А голос! – Бронуин вскочила на ноги с кресла, в котором только что уселась, и вновь бросилась на защиту Агнес, озаренная неожиданным воспоминанием. – У жрицы был высокий чистый голос! А голос моей тетушки дрожит порой от старости!

– Миледи, – упорствовал Жиль, – вы были напуганы и не могли запомнить все в точности, как оно было.

– В отличие от некоторых, считающих себя учеными, я никогда не пугалась ни опасностей, ни суеверий! – глянув на приподнятую бровь Ульрика, Бронуин уточнила: – Я боялась, конечно, смерти и ранения, но на рассудок мой страх не повлиял! Признайтесь, кое-кто из вас хотел бы видеть уэльсцев темными и отсталыми, испугавшимися того, как вы смешиваете порох и делаете заряды, хотя это получилось бы у любого, знающего состав и пропорции!

– Это оскорбление, милорд! – крикнул лорд Жиль Ульрику. – Не меня здесь судят, а эту женщину-колдунью по имени Агнес!

– Леди Агнес! – пылко поправила Бронуин.

– Милорды, миледи! – со своего места поднялся епископ, и Бронуин была усажена на место сильной, но заботливой рукой супруга. – Обычно в вопросах ереси церкви позволено выносить свое суждение. Я предлагаю решить дело с помощью камней.

– Нет! – Бронуин вырвалась из рук Ульрика. – Она старая женщина с больными костями! А испытание убило бы и любого святого ее возраста, если б кто накидал ему на грудь камней! Если вы проявите сердечность, то позволите мне понести это наказание вместо нее!

– Этого не будет! – хотя голос Ульрика звучал спокойно, показалось, что в зале прогремел гром, заставив всех присутствующих перестать шептаться.

– Есть еще один выход, ваша милость!

Все посмотрели на до сих пор сидевшего тихо отца Денниса. Скромный священник откашлялся.

– Допустимо уладить дело с помощью мечей, если найдется человек, который согласится защитить невиновность леди Агнес.

– Хорошо сказано, святой отец, – похвалил его епископ. – Лорд Ульрик будет защитником стороны, обвиняющей леди Агнес в колдовстве.

Как ни был набожен лорд Карадока, но в этот момент он готов был задать трепку обоим священникам, потому что женщина, сидевшая рядом с ним, отшатнулась от него, словно он один решал вопрос о виновности ее тетки в колдовстве.

– Бронуин… – начал Ульрик.

– Это самый злостный приговор, какой можно было составить лишь в преисподней, – бросила обвинение Бронуин, ее жгучий взгляд прошелся по лицам всех мужчин, пока не остановился на муже. – Здесь нет человека, который стал бы сражаться с вами, милорд! Даже ваш управляющий покинул мою тетю, хотя еще недавно выказывал к ней привязанность!

Ах, да, управляющий! Ульрик про себя выругался.

– Бланкард послан мною по одному поручению.

Ну что ж, ложь, не хуже всякой другой лжи! Исчезновение управляющего оставалось для Ульрика загадкой. Это не было похоже на Бланкарда! Ульрик молил Бога, чтобы управляющего не постигла участь Хаммонда, чье тело было найдено во время поисков входа в пещеру со стороны берега. Его обнаружили среди скал под утесом. Если бы не богатая одежда, опознать труп не представлялось бы возможным.

Да, Бланкард исчез после того, как доставил леди Агнес из пещеры в замок, когда опасность для нее миновала, по крайней мере, со стороны разбойников-гробокопателей. Любовь к женщине заставляет мужчин делать странные вещи, предположил лорд, а управляющий был явно расстроен, услышав обвинения лорда Жиля. Однако с исчезновением Бланкарда можно будет разобраться позже. Создавшееся затруднительное положение истощало его терпение, лишая присутствия духа.

– Ваша милость, при всем моем уважении, не совсем справедливо, что вы должны решать судьбу своей родственницы, сражаясь на стороне обвинения, – заговорил лорд Жиль. – Это я обвинил эту женщину в колдовстве и потому должен выступить в сражении, представляя обвиняющую сторону.

Благослови Господь верного друга! Взгляд Ульрика, упавший на епископа, был полон надежды. Бронуин встала, как ангел мщения, изливая презрение к супругу и ко всему этому расследованию. Каким бы ни был итог, Ульрик и мир в Карадоке снова оказались проклятыми ею.

– Отец Деннис, я хотел бы знать ваше мнение о леди Агнес, прежде чем мы продолжим. Вы знаете ее лучше всех нас.

Ульрик уважал священника Карадока. Мнение отца Денниса имело большое значение для осуществления того замысла, что он задумал от отчаяния.

Не торопясь выносить свое суждение, священник прочистил горло и отпил глоток из кубка, как бы оттягивая время.

– Я знаю леди Агнес около двадцати лет. Я считаю ее очень мудрой женщиной в том, что касается трав и их целебных свойств. Как сказала леди Бронуин, это дар, посланный небесами, и использовался он только ради блага людей. Я готов поклясться, что леди Агнес известно больше, чем нам всем вместе взятым…

– Дело не в знаниях леди относительно исцеления страждущих, а в практике колдовства! – напомнил епископ своему собрату.

– Против леди Агнес выдвинуты тяжкие свидетельства, но леди Бронуин представила разумные объяснения каждому из обстоятельств, – закончил отец Деннис.

– Тогда дайте мне меч, и пусть решает Всевышний! – нетерпеливо воскликнул лорд Жиль.

Ульрик благодарно улыбнулся священнику, прежде чем дать стражникам указание:

– Приведите леди Агнес во двор замка, и присутствующие станут свидетелями испытания мечом.

Вместе со стражниками ушли и зрители, собравшиеся возле входа в зал, торопясь занять местечко получше, чтобы понаблюдать за предстоящим поединком. Как ни уважали многие из них леди Агнес, оправдания все-таки казались не до конца убедительными. Святой поединок должен был решить дело.

Когда все сошли с возвышения в зале, Гарольд дал распоряжение двенадцати слугам разобрать в срочном порядке сооружение на составные части и установить его во дворе. На возвышении должны были находиться во время поединка члены судебного совета.

– Лорд Жиль! Ваша милость!

Движимый все большим убеждением в невиновности леди Агнес, подкрепленным свидетельством отца Денниса, Ульрик направился во двор, как вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за плащ. Удивленно обернувшись, он поймал руку Бронуин, пытавшейся снять его меч сперевязи.

– Какого черта тебе это нужно, женщина?

– Я буду защитником тети Агнес, сэр, потому что никто другой не выступит на стороне защиты.

Отчаяние, застывшее в глазах Бронуин, ни в чем не проявлялось внешне, но прерывистое дыхание она не смогла скрыть. Бронуин упрямо закусила нижнюю губу, но подбородок начал угрожающе дрожать, несмотря на то, что был гордо поднят.

– Вы слишком неопытны в подобных поединках, миледи, – мягко ответил Ульрик. – Я собирался сам выступить на стороне защиты.

– Вы шутите! – недоверчиво заявил Жиль своему другу. – Лорд Ульрик! Я хотел дать вам шанс избежать неловкого положения, но не думал сражаться с вами!

Ульрик хорошо понимал удивление своего друга. Конечно, поединок не будет смертельным, но если он проиграет, жизнь ему станет не мила. Провидение подтвердит в дальнейшем невиновность Агнес. Избави его Бог подписываться под словами старой дуры, но он должен прислушиваться к голосу своего сердца.

Лорд Карадока расправил плечи. Не отводя глаз от лица жены, он ответил:

– Я убежден в невиновности этой женщины, милорд. И раз вы столь любезно освободили меня от необходимости защищать сторону, выдвинувшую обвинение, я избавлю леди Агнес и свою жену от необходимости сражаться с таким доблестным воином, как вы.

– Но…

– Не станете же вы настаивать на поединке с пожилой женщиной с больными суставами, лорд Жиль!

Тон Ульрика не допускал каких-либо возражений, однако Жиль попытался воспротивиться.

– Разумеется, нет, милорд, но…

Тетя Агнес была права, думала Бронуин, едва не лишаясь чувств от радости. Пожилая женщина клялась, что седьмые сыновья никогда не предают близких, но все же у Бронуин оставались сомнения. Она знала, муж презрительно относился к образу мыслей ее тетки. Бронуин положила свою руку на руку мужа, сжавшую ей ладонь, и заглянула в его лицо с благородными чертами.

– Милорд… – ее голос дрогнул от переполнявших сердце чувств. – Я благодарю вас!

Преисполненная благодарности, она поцеловала эти загрубевшие в битвах руки, которые могли быть такими нежными, когда прикасались к ней… почти такими же нежными и волнующими, как и его ответ:

– Однажды вы просили меня сражаться за вас, миледи, но я не мог. В этот час вашей печали я не покину вас и не подведу.

– Я люблю вас, милорд!

Бронуин бросилась в раскрытые объятия Ульрика и крепко прижалась к нему, как бы выражая свои самые глубокие чувства. Тетя Агнес была права, снова думалось Бронуин, когда она упивалась силой и волшебной магией своего мужа. Не обращая внимания на посторонних, она отыскала его губы и подтвердила брачные клятвы с пылкостью, не подобающей леди, но благосклонно принятой супругом, а затем обхватила руками шею мужа и притянула его к себе еще ближе. Застонав от боли, Ульрик оцепенел и непроизвольно отстранился.

– Ей-богу, прекрасная дочь ворона, если хочешь, чтобы я выиграл поединок, прибереги свое сладостное рвение до его окончания!

– Твоя рана! – воскликнула Бронуин, расстроенная своей забывчивостью.

Ульрик был, конечно, искусным воином, но и лорд Жиль ему не уступал. Кроме того, Жиль не был ранен. А что, если…

– В левой руке меч я не держу, миледи, – заверил Ульрик, словно читая ее мысли. – И после такого вдохновляющего поцелуя я чувствую себя совершенно здоровым.

Здоровым? Бронуин приняла предложенную руку, и лорд вывел ее во двор замка. Сейчас он выглядел так, будто его только что вынесли с поля боя. Однако – Бронуин глянула на лорда Жиля – такой же вид был и у его противника. Оба они были покрыты копотью, грязью и кровью, но та сторона лица Ульрика, куда ударил его камнем Дэвид, распухла и покрылась синяками.

Двое стражников привели из башни Агнес, поддерживая ее под руки с двух сторон. Лицо пожилой женщины казалось изможденным и усталым, а темные волосы с проседью были в таком же беспорядке, как и покрытое пятнами грязи серо-голубое платье. Увидев Бронуин и Ульрика, Агнес просияла.

– Сотри это тоскливое выражение с лица, девочка! Я слышала, два самых отважных рыцаря королевства будут сражаться из-за меня. Седьмой сын знает, я не ведьма, – сказала она, поднимая восхищенный взгляд на Ульрика.

Несмотря на все попытки поддержать в бодром состоянии и свой дух, и племянницы, последние ступеньки на площадку, где уже собирались обитатели замка и жители деревни, преодолела Агнес с трудом – боли в суставах обострились из-за сырости темницы.

– Тетя Агнес! – Бронуин заторопилась к ней навстречу и взяла под руку.

– Мириам, помоги мне усадить тетю в мое кресло!

Непривычно было видеть, что обвиняемый человек сидит на возвышении рядом с теми, кто вершит правосудие, но никто не осмелился возразить – то ли из уважения к леди, то ли из страха перед верховным лордом, смущавшим всех воинственно-враждебным выражением лица. Когда Агнес усадили, Ульрик вышел на площадку перед возвышением, и к нему присоединился лорд Жиль, уже готовый к сражению.

Со своего места поднялся епископ и объявил правила поединка. Наблюдавшие притихли. Последовала монотонная молитва, призывавшая божественное Провидение вмешаться в поединок на стороне правды. Молитва сопровождалась благословением обоих воинов. Явно обескураженный поворотом дела, Жиль Мерионвитский попятился от возвышения и встал в центр круга, образованного зрителями, где его уже ждал Ульрик. Хотя лорд Карадока и казался утомленным, глаза его зорко смотрели из-под густых золотистых бровей, а меч сверкал на ярком послеполуденном солнце. Оба кружили друг вокруг друга, выжидая удобный момент и наблюдая за движениями противника.

Наконец Жиль прервал осторожный танец, обрушившись на Ульрика с воплем, от которого у Бронуин мороз пробежал по коже. Лорд Карадока отбил удар с грозным скрежетом металла о металл. Не было сомнения, кому принадлежат симпатии толпы. «Он оберегает свою руку!» – забеспокоилась Бронуин, заметив, что Ульрик не сделал ни одного движения раненой рукой. Он стойко держал оборону, пока Жиль не вонзил меч в землю рядом с ним. И тогда вдруг златовласый воин обрушился на противника, как мстительный ураган.

Толпа завопила, когда Жиль попятился, больше он ничего и не мог предпринять, отражая град ударов, наносимых мечом и кинжалом. Однако силы рыцаря пошли на убыль, и лорд приграничных владений не только парировал последующие удары, но и сам нанес ответный удар. Ульрик покачнулся. Крик Бронуин был слышен во всем замке, когда лорд Карадока чуть не выронил оружие из рук. Если бы не быстрый маневр, клинок меча противника разрубил бы его пополам.

– Отец небесный! – громко шептала Бронуин, нащупывая руку тети Агнес и не смея оторвать глаз от поединка, в котором решался вопрос жизни и смерти.

Неоконченная молитва замерла, горло сжалось – Ульрик чуть не упал на колени. Жиль обрушился на покачнувшегося рыцаря сзади, и казалось, еще мгновение – и он опустит свой меч лорду Карадоку на шею, но златовласый рыцарь выпрямился и вступил в бой с такой яростью, что клинки сцепились у рукоятей и мечи оказались прочно зажаты.

Ульрик не издал ни единого стона, но Бронуин чувствовала всем телом, как боль пронизывает раненое плечо мужа, когда он пытается отбить удар противника. Время застыло, как и ее дыхание в напряженной тишине, нарушаемой только стуком копыт… копыт?.. «Это стучит мое сердце», – подумала Бронуин.

– Немедленно прекратите поединок!

Стук копыт замедлился, так как всаднику пришлось натянуть поводья, чтобы не проехать сквозь толпу, в центре которой двое мужчин застыли в ожесточенной схватке, подобно каменным статуям. – Бронуин разглядела всадника, только когда он поскакал прямо на двух воинов, заставив их разойтись и упасть на землю. Она с удивлением поняла: это управляющий замка. В руках он держал ребенка – стучащего ножками, плачущего малыша месяцев двенадцати или чуть больше.

– Бланкард! Что это значит? – запинаясь, проговорил епископ, явно ошеломленный происходящим.

– Мой ребенок!

Бронуин удивленно повернулась к своей служанке, издавшей этот пронзительный крик, и уставилась на ее испуганное лицо. Мириам вскочила на ноги.

– Твой ребенок? – недоверчиво переспросила Бронуин.

Прежде чем она успела оправиться от потрясения, Мириам метнула на нее дикий, полный панического страха взгляд и ухватилась за цепь с амулетом, который Бронуин носила на шее. Молодая дама непроизвольно попыталась сбросить металлическую петлю, но служанка яростно затянула ее. Яркое небо над головой Бронуин заколыхалось, как пламя свечи на ветру, вот-вот готовое померкнуть. Ей не хватало воздуха из-за сжимавшей горло цепи, а служанка толкала ее перед собой. Сорвав кинжал с пояса Бронуин, Мириам приставила острый клинок своей госпоже под ребра.

– Будь ты проклят, Бланкард! – крикнула она, и ее голос стал принимать слишком хорошо знакомые Бронуин напевные интонации. – Отзовите своих людей, милорд, иначе я заколю вашу жену кинжалом.

Бронуин вскрикнула: острие кинжала проникло сквозь плотную ткань платья и кольнуло кожу.

– Ульрик, сделай, как она говорит!

– Плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона! – предупредила служанку Агнес таким напряженным голосом, что Бронуин пожалела тетю.

Благослови Бог ее тетку, лихорадочно думала она. Ни к чему мучить людям того, кто и без них так безмерно страдает!

– Пролей хоть каплю, крови миледи, девка, и я перережу горло твоему отродью от уха до уха, – пригрозил Бланкард.

– Ты хочешь, чтобы пророчество не сбылось, Мириам?

– Заткнись, старая ведьма! – сквозь зубы бросила служанка.

– Дитя должно родиться у дочери северо-западного Уэльса, а не у какой-то тщеславной южноуэльской колдуньи, – бесстрашно продолжала Агнес. – Все знают пророчество Мерлина!

– Тетя Агнес! – взмолилась Бронуин.

Сумасшедшая служанка и без того шипела, сжав зубы, и раздражать ее более не стоило. Она была похожа на загнанное животное… даже хуже, раненое!

– Но ребенок ее, этой дочери северо-западного Уэльса, слышишь, ты, старая ведьма? Мы протащили ребенка под ее одеждой, словно вынув из чрева! Это было усыновление, совершенное с благословения богини!

«Так, значит, то было правдой», – слабея, думала Бронуин. Дитя Мириам было тем ребенком, которого они у нее отобрали. Она отважилась бросить взгляд на плачущего на руках Бланкарда малыша, усыновленного ею помимо своей воли. И не тетя тогда добавила сонное зелье в вино рыцарей, а Мириам!

– Это ты опоила в ту ночь милорда и его воинов сонным зельем, – с трудом проговорила Бронуин, ощущая тиски металлической цепи на шее.

– Да! – рассмеялась Мириам, и кинжал слегка отодвинулся от бока Бронуин. – И очень жаль, что они все же выступили против последователей богини.

– И ты пыталась отравить меня! Ты!

– Да, глупышка! Но только в Карадоке я узнала, что ты носишь ребенка седьмого сына, несмотря на то, что мы достаточно упорно пытались отдалить тебя от его отца.

– Оставь леди, колдунья, и мы пощадим твоего ребенка! – сурово предложил Бланкард.

– Ребенок за ребенка? Нет! Ребенка за жену с ребенком! – насмешливо пропела Мириам. – Пошли, миледи, полетим, как птицы, с башни и подумаем обо всем этом.

– Убей ребенка! – приказал управляющему лорд Карадока, зная, что тот не осмелится.

Мириам неожиданно всхлипнула и выкрикнула:

– Нет! Я буду меняться! Вашу жену за моего сына, милорд!

Бронуин прикусила губу, когда кинжал снова коснулся кожи. Морозный воздух холодил кровавое пятно в том месте, где клинок поранил ее. Может, попробовать ослабить пальцы, придавленные на шее цепью, чтобы выбить кинжал? Выбор все равно небольшой: или задохнуться, или быть заколотой!

В глазах мутилось. Бронуин едва различала фигуру Ульрика, взявшего ребенка из рук Бланкарда и приставившего кинжал к горлу малыша.

Боже, мелькнула у нее мысль, он в любом случае не убьет ребенка!

Мириам потащила свою госпожу к ступенькам лестницы, ведущей на башню.

– Поднимайтесь, миледи!

Повинуясь острию клинка, Бронуин обреченно послушалась.

– Куда ты? – спросил Ульрик.

Он был совсем рядом, Бронуин хотелось увидеть мужа, хотя бы ценой самой жизни, но видеть она могла лишь ослепительно яркое небо – особенно, яркое по контрасту с темнотой, уже собиравшейся в уголках сознания.

– Мы произведем обмен на верхней площадке башни, милорд… где нам никто не помешает!

Правый туфель Бронуин соскользнул с ноги и скатился вниз по ступенькам, когда она продвигалась вслед за служанкой, тащившей ее, как собаку на поводке, намотав цепи на шею и покалывая острым клинком. Хватка была так сильна, что Бронуин в любой момент могла потерять сознание от недостатка воздуха. Ее жизнь и жизнь ребенка находилась в руках безумной женщины, доведенной до отчаяния.

Наконец Бронуин почувствовала под рукой шершавые зубцы башни и догадалась, что они уже стоят на самом верху. Подтащив к себе свою жертву, Мириам крикнула:

– Это… совсем нетрудно, милорд! Положите ребенка перед собой и отойдите!

– Брось кинжал в море, и я сделаю со своим кинжалом то же самое, – поставил условие Ульрик.

Мириам истерически засмеялась, голос у нее стал таким резким, что и у глухого заболели бы уши.

– Кажется, мы зашли в тупик, милорд! Но сейчас все это кончится! Сейчас!.. Вот!

Служанка яростно рванула цепь, и нажим кинжала от ее усилия ослабел. Из последних сил Бронуин дернулась в противоположную сторону, чтобы не задохнуться. Цепь, не рассчитанная на такую нагрузку, разорвалась, и ее куски полетели Мириам в лицо. Разозлившись, та злобно ударила пленницу по спине. Бронуин покатилась, и вдруг под ногами у нее оказалась пустота, больше не было ступенек, только воздух.

– Ульрик – вскрикнула она, вцепившись в обломок скалы.

Пальцами Бронуин ухватилась за зазубренную кромку грубого камня. Она повисла на стене.

– Бросьте кинжал, милорд, и положите ребенка, не то я ударю вашу жену по пальцам! – бесновалась Мириам над головой Бронуин.

– Хорошо. Кинжал выброшен, как видишь. Теперь отойди, а я положу ребенка.

Волна тошноты захлестнула Бронуин. Целую вечность длилось мгновение, прежде чем тень от взметнувшихся юбок Мириам пронеслась у нее над головой и послышались звуки быстрых шагов и учащенное дыхание. Снова засияло зимнее небо, скрытое раньше фигурой Мириам, и появилось вдруг лицо Ульрика. Бронуин чуть не разжала пальцы от радости. Сильные руки втаскивали ее наверх.

– Любимая! Я с тобой!

Тяжело дыша, Бронуин беспомощна висела, боясь разжать пальцы и не находя опоры на гладкой стене. Она прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла снова, Ульрику уже помогал лорд Жиль.

– Я получила своего ребенка, а вы своего, милорд! – услышала Бронуин в отдалении насмешливый голос Мириам.

Сильные руки тянули и тянули, и вот Бронуин будто взлетела над зубцами башни и опустилась, коснувшись площадки, на колени, голова у нее кружилась, мир тускнел. Усилием воли она удержалась на грани потери сознания, чтобы суметь оказаться в надежных и желанных объятиях мужа:

– Схватите суку и ее отродье! – приказал Ульрик слугам, кивнув в сторону Мириам.

– Милорд, – прошептала Бронуин с облегчением, когда он помог ей встать на ноги.

– Все позади, любовь моя, – ответил лорд Карадока, прижимая ее к себе, в то время как его воины гонялись по площадке башни за служанкой. – Ты спасена.

Бронуин посмотрела наверх, куда побежала женщинами как раз в этот момент Мириам вскочила с ребенком в руках на самый край башни. Волосы у нее развевались на ветру. Верховная жрица богини Дианы насмешливо кричала приближавшимся стражникам:

– Если задумали поймать меня, то вам придется последовать за мной!

Бронуин вскрикнула, когда служанка показала на море, бившееся о скалы у подножия стен Карадока в начинающемся приливе, уже заливавшем берег.

– Мы не умрем, а вы умрете, если станете преследовать нас! Полетели, мой маленький король!

Бронуин спрятала лицо на груди Ульрика, когда Мириам сорвалась с зубцов стены, прижав к себе прелестное дитя. Ее затихающий крик и плач ребенка смешались с плеском волн. Наступила тишина, которую осмеливался нарушать только мерный шум моря.

– Она утонула, милорд! – доложил стражник, свешиваясь с края стены и вглядываясь в пенистую воду. – Захлебнулась! Теперь уж точно, все кончено!

«Кончено?» – слово снова отозвалось в сознании Бронуин, когда, опираясь на руку мужа, она медленно сходила с башни вниз по ступенькам навстречу своему народу. Прижимая свободную руку к животу, Бронуин со слезами на глазах думала о невинном ребенке, принесенном в жертву безумной матерью. Кто бы мог подумать, что Мириам, такая мягкая, задумчивая, способна на подобный разбой и кровопролитие?

– Как вы догадались? – спросила она у Бланкарда, когда они оказались внизу.

– Ваша тетя послала меня за ребенком, – ответил управляющий, посматривая на Агнес каким-то странным взглядом. – Мудрость этой женщины может сравниться только с ее сердечностью и добротой.

– А как вы узнали о ребенке, тетушка? – осторожно задал вопрос Ульрик, опасаясь поднять новую волну обвинений в ее адрес, но, все же желая удовлетворить свое любопытство.

– Это благодаря моему Богом данному разуму, племянничек, – дерзко заявила Агнес. – Лорд Гундольф сказал, что Дэвид связался с южно-уэльской колдуньей. А когда мы в последний раз распределяли подаяние, среди прочих пришла старуха из Аска с маленьким ребенком на руках. – Агнес пожала своими круглыми плечами. – А в замке у нас была только одна девушка с южно-уэльским говором и внешностью… та, которую ты привезла с собой из Англии, дорогая.

Глаза Бронуин расширились от изумления.

– Тетя Агнес, но почему ты никому ничего не сказала раньше?

Бронуин заслужила от тетки такой же взгляд, каким удостаивают маленьких несмышленых детей, когда те задают глупые вопросы.

– Я сказала! Я все рассказала Бланкарду!

– А нам? – нетерпеливо приставала к ней Бронуин.

– Никто, кроме тебя, девочка, не стал бы меня слушать. Никто меня и на самом деле не слушал, кроме тебя, – глаза Агнес озорно сверкнули, когда она перевела взгляд с Жиля на Ульрика. – Никогда раньше двое мужчин не сражались из-за меня, тем более, в то время как третий бросался мне на помощь. Об этом такая старая дева, как я, могла только мечтать!

Бронуин глянула на смущенно покрасневшего Ульрика. Если и есть что-то предсказуемое в тете Агнес, так это лишь то, что она непредсказуема.

– Это и была главная причина, миледи, по которой вы молчали? – спросил верховный лорд, скорее озадаченно, чем рассерженно.

– Нет, – Агнес обратилась к лорду Жилю. – Еще мне хотелось сбить немного спесь с одного англичанина. Плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона, Жиль Мерионвитский, а на пути у седьмого сына, тем более!

На лице лорда Жиля отразилось множество всяческих чувств, когда мягко подталкиваемый женой, он приблизился к Агнес и поднес к губам ее руку. Однако галантность не могла скрыть его уязвленную гордость.

– Примите, леди Агнес, мои нижайшие извинения за ложные обвинения… а также вы, милорд, – обратился он кУльрику. – Поистине, сердце у меня не лежало к этому поединку.

Ульрик с чистым сердцем хлопнул приятеля по плечу.

– Я хорошо понимал это, друг. Не будем больше об этом!

– Этим чужакам-англичанам нужно многому поучиться у нас, уэльсцев, девочка, но, думаю, у них найдется для этого Богом данный им разум.

– Смотри-ка, Жиль, мы с тобой, оказывается, еще не совсем потерянные люди!

Бронуин не поддалась желанию рассмеяться из боязни обидеть гостя, но когда Ульрик от души расхохотался, все присоединились к нему. И то ли остроумие Агнес и лорда Карадока было тому виной, то ли потребность расслабиться после напряжения, в котором все они жили последнее время, Бронуин наверняка не знала, но что она знала определенно, так это, как хорошо смеяться снова всем вместе.

– А теперь… вот что! – объявила Агнес, когда все уже расходились, оживленно обсуждая события. – У меня есть бальзам для вашего плеча, милорд. Он поможет вам снять напряжение в мускулах. И твою царапину на боку тоже нужно промыть и помазать мазью, девочка. Бланкард, будьте так добры, посмотрите, как Гарольд управляется в зале с подготовкой к вечерней трапезе. А мы все пойдем к себе, достаточно холодно на ветру, по крайней мере, для моих больных косточек, и это уж совсем непомерное испытание для старой женщины.

Медленной поступью Агнес, удостоенная всяческих почестей, шествовала, как королева, во главе своей свиты, когда направлялась в замок. Ульрик уважительно держался позади под руку с Бронуин.

– Знаешь, чем больше я узнаю твою тетку, тем больше, она мне нравится, – признался он рокочущим шепотом, предназначенным только для ушей жены. – Как ты думаешь, она сможет развлекать гостей вместо нас, позволив нам отдохнуть в постели?

– Я уверена, сможет, милорд, но едва ли подобает нам оставлять гостей. Мы и так, наверное, показались им не слишком гостеприимными со всеми нашими бедами, и…

Бронуин замолчала, потому что Ульрик вдруг покачнулся, и она поспешно протянула руки, чтобы поддержать его.

– Милорд! Стражники!

Воины Ульрика незамедлительно оказались рядом и поддержали рыцаря под руки.

– Немедленно сопроводите лорда в его комнату, – приказала Бронуин, снова охваченная тревогой.

Боже мой, большего ей уже не выдержать! Иначе стражникам придется и ее нести на руках! Ульрик ранен, измучен до невозможности. И он еще предлагал… Нужно настоять, чтобы он остался в постели на некоторое время, но совсем не по той причине, что мелькнула у него в голове, решила Бронуин, забыв о своей усталости и преисполнившись заботы о муже.

Она проследовала за стражниками в комнату лорда и проследила, чтобы мужа осторожно опустили на кровать. Когда слуги заканчивали снимать с лорда сапоги, леггинсы и ремень, вошла Агнес и поставила на стол кувшинчик с бальзамом и баночку с мазью.

– Это для плеча, – сказала она Бронуин, показывая на кувшинчик. – А вот повязки. Мазь же для твоей царапины на боку.

– А разве ты не поможешь мне?

– Конечно, дорогая. Я присмотрю за ужином и развлеку гостей.

– Но…

– Да в том нет ничего сложного! Ты управишься сама. И запомни, нет ничего такого, чтобы не излечили нежная забота и покой, – уверила племянницу тетка, направляясь к двери. – Ухаживай за мужем, Бронуин Карадокская! Позаботься о руке, укротившей тебя.

Укротившей ее? Агнес закрыла за собой дверь, прежде чем Бронуин успела потребовать разъяснения этого странного замечания. Была ли она на самом деле укрощена мужем, думала молодая жена, оборачиваясь к супругу, лежавшему с закрытыми глазами. Воспоминания о первом дне их приезда в Карадок, когда Ульрик пригрозил приручить ее, пришли на память. Бронуин приблизилась к кровати. Нет, он не укротил ее, нет! Он покорил своей любовью… и она полюбила его в ответ.

Бронуин присела на край кровати и убрала непослушный локон со щеки.

– Я люблю вас, милорд, люблю всем сердцем.

Когда она наклонилась поцеловать его, Ульрик открыл глаза. В светло-карих глазах горел теплый свет, всегда появлявшийся, когда возникало между ними неизъяснимое волнение. И вдруг руки Ульрика, притянув, обвились вокруг ее стана. Их губы встретились, его жадный рот требовательно поглощал ее нежную ласку. Бронуин закрыла глаза и пребывала в сладостном согласии со своим сердцем, пока, открыв глаза, не увидела, что муж смотрит на нее с улыбкой, полностью раскрывающей коварный замысел – а слабость-то его была притворной!

– Милорд, подобный обман совершенно не к лицу человеку, занимающему столь высокое положение, – укоризненно заметила Бронуин, на самом деле считая невозможным искать серьезную провинность в невинном озорстве. – Мы думали, вы лишились чувств!

– Я лишился чувств, прекрасная дочь ворона, – ответил Ульрик, обводя кончиком языка, контуры ее губ, словно пробуя первое блюдо роскошного пиршества, которое только лишь раздразнит его аппетит. – Лишился чувств от голода… по тебе!

Сладостная волна захлестнула ее после первого поцелуя, но все же Бронуин нашла в себе достаточно решимости, чтобы спросить:

– А как же ваше плечо, милорд?

– О, оно не так сильно болит, как то, что воспламеняется при одной только мысли о тебе, лежащей в моей постели.

«Ты давно сдалась и покорилась, – шепнул ей внутренний голос, – и бесстыдным образом рада этому!»

– Так, значит, ты полагаешь, что укротил меня, Ульрик Карадокский? – игриво поддразнила она мужа, предвкушая, что вскоре должно последовать.

– Только для того, чтобы ты выполняла любое мое желание, дорогая, по своему собственному велению, не меньше!

– По моему собственному велению? – удивленно подняла бровь Бронуин.

Волчий огонек зажегся в глазах Ульрика.

– Да, миледи. Разве ты не сказала мне однажды, что «плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона»? А ведь ты его дочь!

Бронуин провела рукой по его растянутым в улыбке губам, не подозревая, что и в ее глазах зажигаются мерцающие огоньки. Ульрик – первый светловолосый ворон Карадока, но во всех отношениях столь же достойный этого титула, как и она. Он сражался за нее и за Карадок и победил не только своей воинской доблестью, но и любовью.

Ворон… ее ворон. Бронуин глубоко вздохнула, навеки сдаваясь в плен и признавая поражение, ибо кто она такая, чтобы бросать вызов девизу, начертанному на гербе ее предков?

– Тогда пусть ворон летит, милорд, потому что жена уже ждет его с нетерпением.