Кровь! Даже если бы она до сих пор и не видела ни капли крови, то все равно бы постаралась увидеть пролитой кровь Ульрика Кентского, рассуждала Бронуин, разжигая в себе жажду мести, которая поддерживала ее последние три дня, взбадривая усталое тело и придавленный тяготами дух. Проклятье, Вольф дышал, когда она его оставила, обмотав полотенцем ему затылок, где каменная чаша оставила глубокую кровавую рану. Так этому дьяволу и надо! Слишком уж нахально обращался он с нею! Но почему же бежал от нее сон, время для которого она едва выкраивала последние три ночи?

От недосыпания ехать было еще тяжелее. Не раз, задремав, Бронуин чуть не падала со спины Макшейна. Собачья кровь, Вольф проникал в ее мечтания, и Макшейн сам выбирал дорогу, потому как всадница глубоко задумывалась, сидя в седле. «Вольф заслужил не одну шишку на голове!» – вновь и вновь приходила она к одному и тому же умозаключению.

И без постоянного чувства вины перед Вольфом, лишившего ее покоя, путешествие по незнакомому краю было бы нелегким. Многое здесь напоминало Уэльс, но многое было и непохоже на ее Родину. По крайней мере, у себя дома она знала людей и могла судить об их намерениях. А здесь все казалось ей подозрительным.

Макшейн – превосходный конь! – привлекал внимание любопытных, особенно оттого, что ехал на нем простой мальчишка. Пришлось прибегнуть к очередной лжи, чтобы сохранить секрет в тайне: конь принадлежит ее хозяину, она должна доставить его в Лондон на турнир. Ее пропускали, провожая недоверчивыми взглядами.

Если бы у Бронуин была не столь заметная лошадь, путешествовать ей было бы легче. Убеждая одних, что она не украла этого коня, Бронуин с тревогой ловила взгляды других, с жадностью поглядывавших на великолепного скакуна.

Ночью, истратив пару монеток из тех, что у нее были припасены, она засыпала рядом с Макшейном в том пристанище, которое можно было найти в придорожном трактире.

Рука девушки всегда лежала на рукояти кинжала, а упражняться в искусстве владения клинком она не переставала.

Макшейн был для нее не просто верховой лошадью. Это был конь ее отца – живое существо, доставшееся ей от Оуэна Карадокского. Такое отношение к лошади казалось ей самой детским, но оно было вызвано отчаянием. С Макшейном она могла говорить, полагаясь на его силу, встречать понимание и сочувствие в его карих глазах. Верный друг поддерживал в минуты страха и уныния.

На второй день, после того как у Бронуин кончились деньги, она повстречала на дороге группу комедиантов, направлявшихся на рождественские праздники в Лондон. Они предложили одинокому юноше ехать с ними до Лондона и делились своими скудными припасами, приняв его в свое веселое братство в обмен за помощь по уходу за лошадьми и в собирании хвороста. Бронуин, наслышанная о низменных нравах артистов, была немало удивлена их сердечностью. Теперь они направлялись к северо-западным стенам Тауэра, где собирались раскинуть лагерь. Бронуин была вынуждена повторить свою историю о коне, которого следовало доставить в Смитфилд, в конюшни для скакунов рыцарей, прибывших на турнир.

Стены Лондона возвышались в туманной дымке над скопищем хижин, построек и шатров, молчаливо скрывая город. Лондонские поселения казались огромными по сравнению с деревеньками, теснившимися у Карадока. Среди зловонных приземистых сараев для свиней и прочей скотины кое-где встречались сады и огороды, принадлежавшие знатным семействам. Но миниатюрные замки Уэльса выглядели гораздо более удобными и приспособленными для жилья, чем те громадные сооружения, что служили при строительстве для них образцом. Эти наблюдения лишь укрепили Бронуин во мнении, что у английской знати больше денег, чем здравого смысла, а, кроме того, явно притуплено чувство прекрасного. Если бы когда-нибудь снова довелось ей оказаться дома в Карадоке! Остается только надеяться, что люди Ульрика еще не выстроили загоны для скота прямо рядом с главной башней замка!

Однако одного чувства превосходства было недостаточно, чтобы не оробеть в большом городе. Хотя по-английски Бронуин говорила так же хорошо, как на своем родном языке, зачастую возле нее звучала речь, которую она совсем не понимала. Стараясь справиться со все возрастающей тревогой, она искала хоть что-нибудь знакомое. «Где же свита, прибывшая в Лондон из Уэльса неделю тому назад?» – удивлялась она, рассматривая вымпелы, реявшие над шатрами, и не находя известных ей геральдических знаков и цветов.

Она и представить себе не могла, что Лондон может оказаться таким огромным городом. Девушка наивно рассчитывала, что найти короля и Ллевелина будет не труднее, чем разглядеть издалека замок Карадок. С юга по всему горизонту высились такие же высокие строения, как и ее родной замок. «Все эти здания не могут быть соборами», – рассуждала Бронуин, чувствуя смущение при мысли, что англичане отличаются необыкновенной набожностью. Лондон выглядел так, словно все деревни края, такого, например, как Уэльс, были сведены в одно место. Черт побери, никогда не видела Бронуин такого потрясающего зрелища! Все знатные люди Англии собрались здесь вместе со своими вассалами!

Беспокойство сменилось возбуждением, стоило ей оказаться среди множества людей у стен города. На покрытых льдом озерцах, окруженных зеленеющими лиственницами – коричневыми стволами деревьев, сбросивших листву на время зимы, – катались молодые люди, совсем как развлекалась она недавно со своими друзьями в родных краях. Привлеченная этим зрелищем, Бронуин подвела Макшейна к дереву и привязала коня, чтобы понаблюдать за забавой.

К ногам катающихся были привязаны берцовые кости животных, в руках они держали шесты с железными наконечниками, с которыми самые отважные устремлялись друг к другу. Часто столкновения бывало таким сильным, что оба противника падали на спины и катились в разные стороны, как круглые камни. За этой забавой наблюдали, издавая одобрительные возгласы, зрители, рассевшиеся по берегу на обломках мельничных жерновов. То здесь, то там горели костры, возле которых Бронуин так хотелось согреться. В животе урчало, дразнящий запах горячего хлеба и пирогов доносился из кварталов, обжитых пекарями и бакалейщиками. Надворные кухни харчевен распространяли упоительные ароматы жареной говядины и птицы, доставленных, конечно же, с боен, мимо которых проезжала сегодня Бронуин в Ньюгейте, или же со дворов торговцев птицей и кожевников. Неподалеку буйное веселье в пивной усиливало праздничную атмосферу.

Начинало смеркаться, а Бронуин еще предстояло найти какое-нибудь местечко, где взяли бы на ночлег мальчишку без единого пенни в кармане. Стараясь не обращать внимания на голод, терзавший желудок, она оглядела всю широкую панораму, полную жизни и движения. Взгляд девушки снова и снова возвращался к полям, где были раскинуты шатры для тех, кто будет обслуживать проведение турнира. В то время как она обдумывала, что делать, от дерева, к которому был привязан Макшейн, донеслось знакомое ржание.

Двое стражников остановились, любуясь лошадью и отыскивая глазами хозяина или же прикидывая, не удастся ли потихоньку удалиться с красавцем-конем, какого ни за какие деньги не купить. Бронуин поторопилась к Макшейну. Пока она шла, стражники уже успели отвязать поводья.

– Эй! Куда это вы собрались с моей лошадью?

Мужчины остановились и уставились на запыхавшегося юнца с пылающими щеками, решительно преградившего им путь.

– Так ты говоришь, это твоя лошадь? – с вызовом переспросил один из них.

Бронуин кивнула.

– Да, моя… вернее, моего хозяина. Я присматриваю за конем.

– А кто же твой хозяин, парень?

– Лорд Оуэн Карадокский.

– Уэльсец! – усмехнулся другой.

Бронуин сдержала негодование, огнем вспыхнувшее в крови.

– Он в пути и собирается присоединиться к своему принцу. Я был бы вам благодарен, если бы указали мне, где остановился принц Ллевелин вместе со своей свитой.

– Они могли остановиться, где угодно. Однако многие здесь интересуются их лошадьми.

– Если это так, господа, то почему таким, как вы, позволяют крутиться поблизости?

Оттолкнув неуклюже протянутую к ней руку, Бронуин вскочила на спину Макшейна и подняла его на дыбы. Повинуясь всаднице, конь угрожающе двинулся на того, кто пытался поймать его поводья. Копыта угрожающе мелькнули перед лицом стражника, и он с проклятием кинулся прочь, забыв о своих намерениях.

– Держи вора! – завопил его напарник, но Бронуин быстро развернула Макшейна и умчалась подальше от гула голосов.

До этого момента она не представляла себе, сколько же стражников слоняется вокруг, радуясь рождественским праздникам и поддерживая в городе порядок. Не успела она оторваться от своих преследователей, как неизвестно откуда появились другие стражники, а вскоре подбежали и прежние, ухватившись за пояс, ее стянули с седла. Возмущенный крик сменился стоном боли, когда девушку сбросили на твердую землю. Резко рванув за волосы, ее поставили на ноги.

– Где ты взял эту лошадь, парень?

– Я… я же сказал! Она принадлежит Оуэну Карадокскому!

Слезы жгли ей глаза, несмотря на все усилия сдержаться. Собачья душа, до чего же безрассудно она себя повела!

– Почему же он расстался с конем? – недоверчиво усмехнулся ее мучитель.

Бронуин чуть не выпалила, почему на самом деле ее отец не едет на своем любимом коне, но еще не пришло время говорить правду. Ей нужно добраться до Ульрика Кентского, прежде чем распространятся вести о предательстве и взаимное недоверие снова сделает англичан и уэльсцев врагами.

– Это подарок!

– Подарок? Какой подарок?

Бронуин закрыла глаза и сжала зубы, чтобы не заплакать.

– Ульрику Кентскому… будущему зятю Оуэна.

Она с облегчением почувствовала, что рука, державшая ее за волосы, разжалась. Было ясно, судя по лицам преследователей, что если не о свадьбе, то об Ульрике Кентском они слышали.

– Конь для Ульрика Кентского, говоришь?

– Да, свадебный подарок. Мне поручено доставить коня в Лондон.

Один из англичан ехидно рассмеялся:

– Когда эти слабаки сдаются, то начинают проявлять здравомыслие: такой конь подойдет любому английскому рыцарю.

– Может, конь… украден из конюшен лорда? – предположил другой. – Всем известно, какие воры эти уэльсцы!

– Если бы вы, англичане, имели понятие о гостеприимстве, между нами не возникало бы недоразумений. Я только что прибыл в незнакомый город со свадебным подарком для английского рыцаря, а со мной обращаются как с вором, вместо того чтобы предложить горячую еду и теплое место для ночлега, где бы я мог дождаться, когда прибудут мой хозяин и невеста Ульрика. Как раз у вашего костра я и хотел погреться, когда вы пытались забрать мою лошадь.

– Откуда мы знаем, правду ли ты говоришь?

– Герб Карадока – ворон на скипетре, – ответила Бронуин сдавленным голосом. – Посмотрите на эту попону. Мать невесты вышила когда-то этот геральдический знак на черно-красной попоне Макшейна.

– Да, какая-то черная птица… похоже, ворон.

– Плохо придется тому, кто станет на пути у ворона, как и у Черного Борова.

Человек, ощупывавший тонкую шерстяную материю, отпустил ее, словно обжегся, что вызвало смех окружавших.

– Все это чепуха, Уилфред! Ты же знаешь, какие суеверные эти уэльсцы!

– Черный Боров… в него верят не только уэльсцы! Моя мать рассказывала…

– Так как же, господа? Вы мне покажете, где я могу разместить коня и поесть, или жениху будет доложено, что посланец его тестя встретил в Лондоне плохой прием?

Стражник, увернувшийся от копыт Макшейна, обменялся озадаченными взглядами со своими товарищами.

– Речь парнишки не похожа на говор обычного вора. Видно, обучался он по книгам, – сказал стражник.

– Заодно с уэльскими принцами, этакими наглецами и хвастунами! – сердито согласился другой.

– Вы не боитесь гнева Ульрика? Но если что-нибудь со мной случится, разбираться будет сам король, – добавила Бронуин.

– Ладно, но мы за тобой проследим, парень, – предупредил тот, кого звали Уилфредом. – Если ты попытаешься увести коня, твоя голова будет торчать над воротами башни уже на следующий день. Понятно?

Бронуин с облегчением кивнула. Снова она избежала опасности благодаря сообразительности и решительности. Ей удалось благополучно проделать путь от дикого края Сноудона до большого города Лондона, несмотря на опасную встречу с раздражительным и похотливым наемником и столкновение с королевскими стражниками.

В ту ужасную ночь, когда она уехала от Вольфа, умчавшись при свете луны, ей казалось, что она уже никогда не увидит сияния дня и, тем более, никогда не доберется до Лондона. Однако каким-то образом ей удалось избежать нападения стаи волков, завывавших где-то поблизости, и банды двуногих хищников, для которых человеческая жизнь ничего не стоила. Бронуин вознесла благодарственную молитву небесам и отправилась вслед за Уилфридом. Стражник должен был проводить ее к конюшне, где ей следовало переночевать.

– Мне… не хотелось бы доставлять вам беспокойство после случившегося недоразумения, но у меня с раннего утра крошки во рту не было, и я страшно голоден. Меня остановили какие-то разбойники, по виду крестьяне, и отобрали последние деньги, – для большей убедительности она встряхнула пустой кошелек. – Я замолвлю за вас словечко перед лордом Оуэном, сэр Уилфрид, если вы поможете мне заморить червячка.

Стражник остановился так резко, что Бронуин чуть не налетела на него. Недовольно нахмурившись, он направился к женщине, бдительно охранявшей поднос, нагруженный всяческой сдобой. Она протестующе заголосила, когда стражник взял один из небольших пирогов и вместо платы буркнул лишь:

– Именем короля!

– Чем запить, позаботься сам, парень, – обратился он к Бронуин. – Не хватало мне еще поить тут всяких сосунков вроде тебя.

Найти, чем запить пирог, оказалось легче, чем думала Бронуин. Пристроив Макшейна к яслям, полным сена, она направилась в другой сарай, где находились коровы, приведенные в Лондон для продажи. Парнишка примерно ее возраста как раз занимался дойкой. Бронуин предложила свою помощь в обмен на фляжку молока, что обеспечило каждому из них хорошую компанию на вечер.

Натан работал у торговца, которому принадлежали хлев и конюшни, и ухаживал за животными, пока их владельцы отдыхали в соседних домах. Он должен был следить за зажженными фонарями в течение ночи и охранять хлев от воров, хотя шериф и велел стражникам за день до проведения торгов усилить наблюдение за порядком в городе. Рождественская ярмарка только начиналась. От Тауэра до Вестминстера вся знать будет развлекаться на балах и торжественных приемах, и простой народ тоже станет веселиться, перебираясь с одной ярмарки на другую вместе с ряжеными, весело распевающими рождественские песни. Множество актерских трупп уже подошли к Лондону, где собираются провести наверняка не меньше двух недель.

Слушая рассказы Натана о предстоящих увеселениях, Бронуин с трудом могла представить себе подобное грандиозное празднество. В графствах вокруг Карадока проводились небольшие ярмарки, но весь Карадок занимал столько места, сколько один город Лондон. Даже ночью народ толпился среди скопления домов у лондонских укреплений, переходя из таверны в таверну. Казалось, все жители страны собрались в Лондоне.

– Сейчас здесь народу отовсюду, – подтвердил Натан. – Приезжают и французы, и итальянцы, и немцы, и кого здесь только нет! Не представляю, как они понимают друг друга!

Время от времени среди смеха и пения слышались выкрики уличных торговцев, фонари освещали переулки между рядами домов. На ночь лавки закрывались, а их владельцы отдыхали, набирая силы для следующего дня. Из конюшен доносилось ржание лошадей, сливавшееся с мычанием коров, которым предстояло быть проданными на рассвете.

Бронуин, оказавшись среди всей этой круговерти, жаждала узнать как можно больше об этом удивительном городе и его жителях, но усталость давала о себе знать. Девушка уже собиралась пожелать своему новому другу спокойной ночи и удалиться в отведенное Макшейну стойло, как услышала громкие крики, доносившиеся из одной таверны на краю поселка.

– Это же драка, парень! – воскликнул Натан и отшвырнул скамейку и ведро, безрассудно устремляясь на шум толпы.

Бронуин осторожно последовала за ним, держась на некотором расстоянии. Предосторожность оказалась не излишней, так как не успел Натан подбежать к двери, как она распахнулась и из таверны вывалилась толпа мужчин, вовлеченных в шумную потасовку. Юноша едва успел отскочить от налетевшего на него многоголового чудища, размахивающего множеством рук, брыкающегося множеством ног и орудующего дубинками, в качестве которых использовалось все, что можно было только отломать и обрушить на голову ближнему.

Стражники, так быстро схватившие ее сегодня, на этот раз не торопились явиться, чтобы положить конец драке. Сначала показалось, что пришедшие, наконец, стражи порядка лишь усугубляют сумятицу, но потом из-за городских стен, размахивая мечами и врезаясь прямо в самую гущу дерущихся, налетела на толпу конная стража, что и прекратило свалку. Зазвонили церковные колокола – сигнал к тушению огней, объяснил Натан. По этому знаку улицы следовало очистить от пьяных гуляк. Стражники захватили группу бакалейщиков, начавших драку, и повели в Тауэр, в то время как более везучие драчуны, улизнувшие от расправы, отправились по домам.

После такого трудного дня, полного впечатлений, Бронуин попрощалась со своим другом и отправилась в конюшню, где ее терпеливо ждал Макшейн.

В углу лежала большая охапка сена. Здесь Бронуин и устроила себе постель из одеял. Вспоминая все, что случилось с нею за последние несколько часов, она подумала, что не имеет права считать вражескую столицу такой захватывающе интересной, но на какое-то время она так увлеклась, что забыла о цели своего приезда.

Ей предстояло осуществить месть. Ее отец и мать холодны, как мерзлая земля под этой подстилкой из сена, пахнущего пылью. Они убиты человеком, который, несомненно, веселится сейчас в роскошном зале, греется у огня, пьет добрый эль и пользуется благосклонностью красавиц. Может быть, он даже пьет за семью, которую предал, делая вид, что ожидает приезда своих будущих родственников, однако, зная при этом, что никто не приедет. Какой же шум поднимется, когда станет известно о смерти Оуэна!

Ей только нужно добраться до Ульрика Кентского раньше Дэвида, не говоря уже о пылающем страстью Вольфе, с чьим прибытием все усложнится. Девушка глянула на отцовского коня – на его крепкий мускулистый круп, очертания которого вырисовывались в мерцающем свете факела. Может быть, Макшейн поможет в этом деле? Утром она пошлет Ульрику записку с просьбой прийти взглянуть на подарок, который будущий тесть прислал жениху до своего прибытия… И сделать это нужно, прежде чем станет известно всем о злодейском убийстве лорда. Рука легла на рукоять кинжала. Все должно получиться, устало подумала Бронуин. Должно. Время не ждет.

Если бы Бронуин призадумалась, то не удивилась бы, что образ Вольфа снова потревожил ее сон и что сопровождался этот сон чувством вины.

На этот раз сон был другим: она не наносила наемнику удар по голове, наоборот, до бесконечности длился головокружительный поцелуй. Во сне она не оттолкнула Вольфа и сдалась на милость его мужской силы.

Не ночной ли холод помог ей стряхнуть сон, прежде чем он унес бы ее в неведомое? Бронуин поглубже зарылась в теплое сено, завернулась в одеяло, и образ Вольфа уплыл куда-то в туманную дымку. Даже сказанное шепотом «идите сюда, миледи» не заставило ее подняться из уютного углубления в сене, где она так уютно пригрелась, когда он вернулся, на этот раз чтобы согреть ее, а не соблазнить.

Однако когда лошади начали беспокойно метаться, требуя корма, а торговцы спозаранку взялись устанавливать свои лотки, оживленно беседуя, Бронуин стала пробуждаться от глубокого сна, вызванного усталостью, но тяжесть рук Вольфа и притяжение его сильного теплого тела не исчезали, как ни странно, с уходящим сном. Не желая расстаться с приятным сновидением, девушка медлила, пока нетерпеливое фырканье проголодавшегося Макшейна было невозможно не заметить. Скосив один глаз на своего коня, она протестующе застонала и глубже зарылась в теплую ямку, как вдруг в поле зрения Бронуин попала еще одна лошадь очень темной масти, особенно в сравнении с золотистыми боками Макшейна.

Тело Бронуин тревожно напряглось, прежде чем разум осознал присутствие Пендрагона. Затем знакомый низкий голос тепло прозвучал у ее уха, окончательно стерев грань между сном и явью:

– С добрым утром, миледи.

Сознание моментально прояснилось, и Бронуин рванулась прочь из уютного гнездышка, но обнаружила, что в ловушке. Не сено грело ей спину, а тело Вольфа, и не одеяла укрывали ее, а крепко обнимали руки наемника. Теряясь в догадках, как это могло случиться, она начала вырываться из объятий. Единственное, в чем она была уверена наверняка, так это в том, что сейчас последует ужасное возмездие. От одной мысли о неминуемой каре, у нее невольно вырвался крик, сразу же заглушённый.

– Тише, миледи! Я не собираюсь причинять вам зла, – прошептал Вольф у нее над ухом. – Если бы хотел, то уже сделал бы это.

Бронуин оцепенела, в смятении пытаясь осознать смысл его слов. Была ли его искренность так же реальна, как и сам Вольф, или все это происходило в каком-то странном сне? Отыскивая подтверждение тому, что она не спит и действительно Вольф ее обнимает, Бронуин нерешительно повернула голову и глянула через плечо. Сомнения не было: золотистая борода, обрамлявшая благородную линию подбородка, а также белозубая улыбка, полная насмешки, принадлежала именно Вольфу. Не видя другого выхода, Бронуин обреченно закрыла глаза.

– Убьете ли вы меня прямо сейчас голыми руками или предадите Ульрику Кентскому за туго набитый кошелек? – спросила она, сдаваясь на милость победителя.

– Это зависит от вас, миледи.

– Что же тогда, сэр? Овладеете мною прямо здесь в сене на глазах конюхов? Вы же знаете, на вашей стороне все преимущества, – ворчливо бросила она.

– О, я больше не повторю ошибки, слишком велика у меня на затылке шишка.

Бронуин снова глянула через плечо.

– Я не хотела так сильно ранить вас. Вы… вы меня испугали своим натиском.

– Если бы я считал, что вы желали мне зла, милая, я бы не согревал всю ночь напролет ваши озябшие косточки, а вытряхнул бы из вас душу.

Дрожь прошла по телу Бронуин, воображение живо нарисовало картину исполнения угрозы.

– Если бы не полотенце, заботливо обернутое вокруг моей головы, я был бы весьма рассержен.

– А вы не рассержены? – отозвалась Бронуин, широко открыв глаза.

Вольф слегка разжал объятия, чтобы она могла повернуться к нему лицом.

– Ну, сначала я был, сердит, – признался он, скрывая улыбку, будто в глубине души чему-то радовался, – но вы ведь задержались и позаботились, чтобы я не захлебнулся и не истек кровью. При всем вашем коварстве ни одна косточка вашего прелестного тела, которое вы прячете под мальчишеской одеждой, не способна даже шелохнуться, чтобы совершить убийство.

Щеки Бронуин пылали. Одному небу известно, почему этот грубый небритый человек видит ее насквозь. Но на убийство Ульрика она способна и хотела бы, чтоб оно свершилось как можно скорее.

– Оставьте меня на одну минуту с Ульриком Кентским, и я докажу, что вы неправы, сэр, – еле слышно прошептала она.

– Бросьте это, милая. Вам с ним не справиться! – в мощных руках наемника девушка едва дышала.

Бронуин хотела, было рассердиться, но каким-то образом почувствовала, что Вольф против ее затеи, но не против нее самой. В самом деле, он называл ее милой! Странно, ведь ей доводилось слышать гораздо более галантные и изысканные комплименты, но одно его ласковое слово заставило зардеться и опустить глаза. Руки, которых она прежде опасалась, теперь сулили утешение и спокойствие в чужом мире, грозившем поглотить ее. Может быть, постоянно возвращавшееся воспоминание об этом человеке было вызвано не чувством вины, а тоской по грубоватому покровителю?

«Он – мужчина, – сказала она себе, стряхивая наплыв чувств, лишивший твердости духа, – наемник, беспокоящийся, прежде всего о себе». Полнейшим безумием было бы полагать, будто он отыскал ее, чтобы обнимать в течение всей ночи. Если бы не холод, трудно сказать, какие удовольствия он мог вкусить, прижимаясь к ней. Будь она мужчиной, Вольф бы, наверное, убил ее. А так как она женщина, возможно, ей уготован более жестокий удел.

– Если вы не хотите помочь мне, сэр, то все, о чем я вас прошу, это хранить молчание, пока я не завлеку Ульрика сюда в конюшню.

– Вот оно что! А как же вы это сделаете?

– Я пошлю записку, что мой отец прислал ему свадебный подарок… Макшейна! Если Ульрик хоть наполовину окажется тем воином, каковым считается, он не замедлит прийти взглянуть на подарок – боевого коня.

– А вы собираетесь сразиться с человеком, который видел больше битв, чем вы прожили лет, и убить его в рукопашном бою?

Под насмешливым взглядом наемника Бронуин поежилась.

– Я застигну его врасплох, – неловко пробормотала она.

Вспомнив вдруг о причине своей спешки, она спохватилась:

– А где Дэвид?

– Отстал на день. Его лошадь потеряла подкову в дне езды отсюда. И там отличная таверна…

– И много теплого эля и легкодоступных девушек.

Вольф поднял косматую бровь.

– Вы ведете себя как ревнивая женщина!

– Не говорите глупостей! – нахмурилась Бронуин. – Дело лишь в том, что, путешествуя среди мужчин под видом одного из них, я смогла побольше узнать об их нравах. Не осталось благородных людей в этом мире… одни лишь лицемеры, у которых для дамы одно лицо, а для себе подобных другое. В жизни не чувствовала такого унижения!

– За все свои восемнадцать лет, так ведь? – усмехнулся Вольф, сохраняя отеческий тон.

Однако его объятия были далеко не отеческими. Она чувствовала это всем телом. Похоже, что таким незамысловатым образом разговаривали между собой их тела.

– Откуда вам известен мой возраст? Не припоминаю, чтобы я сообщала вам, сколько мне лет.

– Дэвид часто говорил о вас.

– Можно себе представить, что именно! – Бронуин поморщилась. – Ничего больше не передавайте мне из его слов, сэр, иначе я лишу жизни двоих, прежде чем покину Лондон.

– Значит, список удлиняется? Буду ли я также включен в него?

– Только если попытаетесь остановить меня, – голос девушки был полон решимости, но в глазах, поднятых на Вольфа, читалась невольная мольба. – Мое дело правое, Вольф.

– И бессмысленное, голубушка.

– Не более бессмысленное, чем убийство моих родителей. Как вы понимаете, не может быть мира между Уэльсом и Англией, пока такое предательство остается безнаказанным. Оно будет подспудно тлеть и разгораться, пока не разразится новое восстание. Я не соглашусь быть женой убийцы, а мой народ не покорится человеку, погубившему уэльского лорда.

«Он беспокоится, по-настоящему беспокоится обо мне», – подумала Бронуин, когда Вольф сбросил с ее головы капюшон и отвел от лица спутанные темные волосы. Что за колдовское притяжение позволяло ему обнимать ее сейчас, почти не встречая сопротивления? Чувствует ли он сам это странное влечение? Девушке вдруг захотелось забыть все и снова пуститься в путь вместе с наемником.

– Ну что ж, если вы так настаиваете, я помогу вам. Я не стану орудием мщения, но подстрою так, что вы встретитесь с Ульриком в таком месте, откуда сможете выбраться живой и невредимой.

– О, Вольф!

От радости она порывиста, обвила его за шею и обняла с невольно вырвавшимся вздохом облегчения.

– Я знаю, с вашей помощью все получится! С моей хитростью и вашей силой мы добьемся всего!

– На словах побеждать легко, милая, – насмешливо заметил Вольф. – Оказываете честь мужчине, оценивая его силу?

Улыбка Бронуин померкла. Меньше всего ей хотелось бы обижать наемника сейчас, когда она так рассчитывала на его помощь.

– Я… не хотела сказать, что вы не умны… я только хотела…

Слова замерли у нее на устах, оттого что Вольф наклонился к ней. Время остановилось, все вокруг замерло, лишь гулко билось сердце. Она чувствовала, как гулко стучит оно в груди, в то время как нежный поцелуй превращается в головокружительный захватывающий натиск, сметающий все на своем пути еще до того, как она соберется противопоставить свое сопротивление этому безудержному напору. Всплеск горячих безудержных желаний разлился в крови, словно она лишь ждала этого поцелуя.

Во взбудораженном сознании Бронуин не возникало даже мысли о том, что они совершенно разные люди и принадлежат к разным мирам. Отдаваясь трепету горячей волны, заливавшей ее теплом, несмотря на прохладу раннего утра, Бронуин не понимала, что оказалась захваченной скорее сладострастием, чем влечением, и, как ни странно, нежностью, которую начинала, испытывать к этому человеку.

Когда их губы разомкнулись, остановив поток невысказанных слов, которыми обменивались два сердца, Бронуин прильнула к Вольфу, словно ее жизнь зависела от их близости. В напряженной тишине, куда не проникал шум пробуждающегося города, смотрела она на своего воина, и смятение мелькнуло в ее взгляде, пылающем скрытым огнем страсти. В этот момент казалось, что на земле остались лишь эти двое и не было для них жизни друг без друга.

– Почему? – выдохнула Бронуин, высказывая сомнения, мелькавшие в ее отуманенных страстью мыслях. – Почему вы это сделали?

– Чтобы узнать, действительно ли те уста, что могут беспощадно насмехаться над мужчиной, могут и обещать блаженную награду.

Дэвид! Опять беспочвенное хвастовство ее бывшего жениха! Да, она не раз насмехалась над ним, но ее губ он мог коснуться только в самом невинном поцелуе на Рождество, когда омела позволяла под своим укрытием совершить подобную вольность.

– Здесь нет омелы, одно только сено! Предупреждаю, сэр, что если вы снова удостоите меня своим вниманием, то можете узнать, настолько острый у меня кинжал!

К своему ужасу, Бронуин не сразу набралась решимости, чтобы вырваться из теплых объятий Вольфа. Щеки ее горели румянцем, когда она, наконец, откатилась в сторону и встала на ноги.

– Да, вы настоящая женщина! – проворчал Вольф, отнюдь не обескураженный неожиданными изменениями в ее настроении. – Ваши губы говорят и да, и нет в одно и тоже время.

Самым ужасным во всей этой ситуации казалось то, что Вольф был прав! Он понял: две противоборствующие силы столкнулись в ее душе и в предательски слабой плоти. Не в силах спорить и опасаясь находиться слишком близко к зовущей теплоте объятий Вольфа, девушка повернулась к нему спиной. Будь она проклята, если позволит ему полностью насладиться чувством удовлетворения при виде ее смущения.

– Вы глухи, как пень, сэр, и так же корявы!

Смешок, прозвучавший в ответ, не предполагал оправдания и лишь заставил ее покраснеть еще больше. Девушке оставалось лишь удалиться на безопасное расстояние. Когда она поравнялась с раскричавшимся осликом, озорная улыбка коснулась ее губ: может быть, стоило раньше перевести взгляд с одного осла на другого, чтобы прийти, наконец, в себя.