Мясной пирог, который она купила у жены булочника на деньги, что ей дал Вольф, оказался еще вкуснее, чем это можно было предположить, судя по запаху. А вино из бочки у городских ворот, предлагаемое всем желающим по случаю Рождества, согревало не хуже костра, у которого присела Бронуин. Наемник покинул ее после завтрака, состоявшего из горячего хлеба и молока, принесенного Натаном. Вольф продолжил свой путь в Вестминстер, где, как уяснила себе Бронуин, находилась королевская резиденция. Он резонно заметил, прежде чем отправиться, что нелегко убить человека, местопребывание которого неизвестно.

Бронуин рассудила так: иметь наемника в качестве сообщника совсем неплохо, он не подвержен срывам, в то время как горе толкало ее на безрассудство. Потрясение, испытанное девушкой, сделало ее совсем другой, не похожей на ту мечтательную наивную Бронуин, что весной покинула Карадок. Самым жестоким желанием, которое могло тогда ее одолевать, было желание дать Дэвиду пощечину, а в еще более юные годы – стремление сразиться с ним, вооружившись легким мечом. Это было до того, как ее заставили вести себя соответственно званию будущей леди Карадок.

Бронуин невольно улыбнулась, думая о злой насмешке судьбы. Все эти годы мать так старалась сделать из нее леди, а теперь ей приходилось вести себя подобно мужчине – стать сыном, чтобы отомстить за смерть родителей. Может быть, выпитое вино было тому причиной, но все показалось ей вдруг таким странным. Леди Карадок! Черт побери, что за шутку сыграет судьба, если ей все же доведется стать леди Карадок! Одна-единственная слеза выкатилась из ее задумчивых глаз, и Бронуин была рада, что не может увидеть в зеркале свое лицо. Все-таки она не желала посрамить честь своих родителей.

Бронуин допила вино и вытерла губы рукавом. Толпа, двигавшаяся от Тауэра, привлекла ее внимание. Все новые зрелища и события были девушке интересны, и она двинулась к запруженной народом дороге, ведущей к Смитфилду, и скоро оказалась со всех сторон зажатой толпой. Стражники верхом на лошадях тащили за собой двоих преступников, привязанных за ноги. За измену королю несчастных должны были казнить, услышала она, но вызывало сомнение, проживут ли она после подобного обращения достаточно долго, чтобы успеть быть повешенными, чего все вокруг ждали с большим нетерпением, словно это могло стать невесть каким пышным зрелищем.

Первой мыслью Бронуин было – король взял назад свое слово и не принял согласие Ллевелина сдаться. Протолкавшись в передние ряды, она бросила взгляд на бедняг. Оба были светловолосыми, один небольшого роста и крепкого сложения, а другой выглядел таким истощенным, что его становилось жалко до слез. Оба были грязными, оборванными. Ветхая одежда цеплялась за мерзлую дорогу, в прорехах виднелось голое тело. Вряд ли эти двое ей знакомы, решила Бронуин и принялась выбираться из толпы.

Но, оказавшись в самой гуще, она была вынуждена двигаться вместе со всеми к Смитфидцу. Толпа остановилась перед большим эшафотом, которого Бронуин вчера не заметила. К ее удивлению разносчики пирогов и продавцы сладостей сновали в толпе, словно на базарной площади, призывая купить их товар. Запоздавшие зеваки расталкивали остальных локтями, отвоевывая себе местечко получше, чтобы не пропустить ни одной детали ужасного зрелища.

– Эй ты, парень-то пришел раньше! – крупный мужчина рядом с Бронуин прикрикнул на слугу в ливрее, грубо пихнувшего ее в бок.

Добродушный сосед Бронуин – должно быть, мясник, судя по его фартуку с пятнами крови, повязанному вокруг объемистого живота – из самых лучших побуждений поставил ее впереди себя, обеспечив наилучший обзор происходящего на эшафоте. Во всяком случае, Бронуин надеялась, что ее сосед – мясник, иначе можно было подумать, что к казням он имеет отношение гораздо в большей степени, чем те двое бедолаг, которых втаскивали по крутым ступенькам их тюремщики.

– Вот что случается с предателями, сынок! Смотри, храни верность его величеству, иначе и тебя ждет казнь.

– Да, сэр! – охотно согласилась Бронуин, стараясь не замечать исходившего от соседа запаха свежей крови.

Только что съеденный пирог неприятно дал о себе знать, когда девушка увидела, что палач набросил петли на шеи осужденных. Если бы этих людей казнили в Уэльсе, отец никогда не позволил бы ей присутствовать на казни, да она и сама не осмелилась бы смотреть.

– Эдвин!

Бронуин обернулась к ней сквозь толпу пробивался Натан.

– Это не просто повешение! – сообщил ей мальчик, блестящие глаза которого были устремлены на эшафот. – Хозяину подвернулся случай хорошо заработать. Народ собрался со всей округи! Торговля у нас пойдет!

– Этих людей могут убить только один раз, они и так полумертвы, – сухо заметила Бронуин. – Что еще можно с ними сделать?

Натан усмехнулся, обнажив испорченные зубы, которые Бронуин не рассмотрела накануне – по правде говоря, освещение в конюшне было неважным, да и, кроме того, почти все время Натан упирался лбом в коровий бок.

– Подожди, парень! Сейчас сам все увидишь!

И она увидела. Даже больше, чем хотела. Осужденных повесили, но когда они уже начали терять сознание и задергались под радостные крики и вопли толпы, то к ее ужасу, им распороли животы прямо у людей на глазах и господин в черном колпаке разрубил тела на четыре части. Душераздирающие крики несчастных будут ее преследовать до скончания дней, не сомневалась Бронуин.

Девушка в оцепенении стояла перед эшафотом, залитым кровью, не в силах пошевелиться, в то время как люди расходились в поисках новых развлечений. Она никогда прежде не могла себе представить, что однажды ей придется увидеть столь варварскую казнь, но несколько недель назад довелось лицезреть последствия подобного кровожадного безумства.

– Ну что скажешь, Эдвин? – Натан сиял, словно гордясь спектаклем. – Эй, Эдвин!

Бронуин глянула на своего товарища, лицо которого расплывалось у нее перед глазами, и кровь отхлынула от ее щек, колени подогнулись.

– Тебе плохо? – усмехнулся Натан, склонив голову к плечу и презрительно поглядев на Бронуин.

Конюшни и городские стены за его спиной тоже начали расплываться. Все вокруг пришло в движение, только оставались неподвижными ее ноги. Ее мутило, тошнота подкатила к горлу. Бронуин показалось, что ее сейчас вырвет, и она предостерегающе махнула рукой Натану, чтобы он отошел в сторону, но, упав на колени, девушка закачалась, и черный водоворот беспамятства затянул ее, лишив чувств.

Никогда в жизни Бронуин не падала в обморок, это было для нее так же ново, как и английский город Лондон. Она слышала голоса или же, по крайней мере, думала, что слышит – громче других был испуганный голос Натана. Потом стали различимы голоса людей, которые, казалось, поднимали ее вверх, заставляя плыть в каком-то черном облаке. Ее ноздрей коснулся запах пыльного сена – на таком же сене она спала накануне. В темноте было очень уютно… и так спокойно, что, казалось, она погружается во мрак все глубже и глубже, уходя туда, где ярко-красная кровь и отвратительное зловоние смерти не смогут до нее добраться.

Бронуин не знала, долго ли она пребывала в таком состоянии, сознавая лишь одно: ей не хочется возвращаться к жизни. И она осталась бы насовсем в той тьме, если бы голос Вольфа не извлек ее из глубин небытия. Только слыша его, чувствовала она себя в безопасности в этом странном мире, где кровопролитие было развлечением.

Он держал ее за руку. Она чувствовала его крепкую ладонь, сомкнувшуюся вокруг ее пальцев – такую теплую во внезапно показавшемся леденящем мире.

– Вольф?

– Да, милая, я здесь.

Где она? Бронуин опасливо приоткрыла глаза. Она лежала в постели, а не на сене, и в комнате, а не в конюшне. В красивой комнате. Высоко вздымался потолок, окна были прикрыты ставнями, едва пропускавшими свет зимнего дня. Кровать оказалась массивной, широкой, с матрацем, плотно набитым камышом. Над кроватью висел балдахин с пологом из шелка с кисточками. Яркий огонь очага, пылающий в нескольких футах от кровати, освещал комнату. «Где я?» – удивилась Бронуин, потому что комната была слишком мала, чтобы оказаться залом замка, а отдельные спальни, по ее понятию, полагались разве что королю или, быть может, папе римскому.

– Где я?

– В Вестминстерском дворце, – сообщил ей Вольф, широко улыбнувшись, в то время как она изумленно охнула.

– Боже, ты уложил меня в постель самого короля?

– Нет, это одна из тех небольших комнат, которые предоставляются гостям.

– Что со мной было? – Бронуин побледнела еще сильнее, вызвав горячее сочувствие мужчины, сидевшего рядом, у ее постели.

Сберег ли Вольф ее тайну? Известно ли Ульрику Кентскому и королю о ее присутствии во дворце? Проклятье, не придется ли ей умереть такой же ужасной смертью, как тем двум беднягам, растерзанным на эшафоте? Множество вопросов металось в ее голове, не находя выхода.

– Я решил, что эта комната понравится вам больше конюшни, миледи. К тому же, вы хотели попасть во дворец, где Ульрик Кентский разделяет общество короля, не так ли?

– Но я не собиралась быть в числе их гостей! – раздраженно отрезала девушка. – Что вы ему сказали?

– Кому?

– Королю! Он уже знает о гибели моего отца?

Вольф пожал плечами.

– Откуда мне-то может быть известно? Король не удостоил меня аудиенции. Все это, – обвел он рукой комнату – любезность, оказанная мне одним другом из свиты Эдуарда. Со многими рыцарями из окружения короля я сражался в течение последних восьми лет в Святой Земле.

– С кем именно? – подозрительно спросила Бронуин.

Казалось невероятным, что она находится в королевском дворце, а сам король об этом ничего не знает.

– С Родериком Беркли. После нападения сарацинов на караван паломников, в число которых он входил, я извлек стрелу из его бедра, а потом долго тащил беднягу по песчаному аду в безопасное место.

– А вы сами тоже были ранены?

– Кажется, – небрежно заметил Вольф, словно речь шла об укусе насекомого.

Но Бронуин видела его шрамы, оставшиеся от ран, смертельных для обычного человека.

– Я отвлекся. Не могли бы вы рассказать мне, что произошло с вами в Смитфилде?

Бронуин села на кровать и подогнула под себя ноги.

– Там казнили двоих людей, и, причем таким образом, что я никогда прежде и представить себе подобного не могла, – она содрогнулась при воспоминании. – Я… ни разу не падала в обморок, но повсюду текла кровь, и вдруг… я увидела отца в луже крови, рядом лежит мама… и бедная Кэрин…

Она вздохнула. Вольф снова сжал ее руку.

– Никогда не думала, что можно быть такой усталой… и подавленной. Вы знаете, что я владелица Карадока?

Вольф мягко усмехнулся.

– Да, миледи. Я все стараюсь убедить себя в этом, с тех самых пор как обнаружил… вашу болезнь.

Тень улыбки мелькнула на губах Бронуин, а щеки начали приобретать живые краски.

– Мой отец всегда хотел иметь сына, – грустно призналась она. – Много лет я пыталась заменить его отцу, и мне это удавалось, пока не исполнилось двенадцать. В двенадцать лет меня лишили общества наставника и оруженосцев и заставили иметь дело с иглой, а вовсе не с мечом. Но рукоделие не показалось мне увлекательным занятием.

– Но владение мечом необходимо влечет за собой кровопролитие, что не соответствует вашей чувствительной натуре.

– Кровь Ульрика Кентского – совсем другое дело, – возразила Бронуин, понимая, куда клонит ее самонадеянный наставник. – Где сейчас этот дьявол? В этой башне?

– В башне короля, куда не допускаются рыцари, не приближенные к его величеству.

– Вы рыцарь?

Вольф покачал головой.

– Я отношусь к числу друзей одного из приближенных к королю рыцарей.

– В Карадоке мы все спим в большом зале замка.

Ее родной дом казался таким убогим в сравнении с этим дворцом. Трудно было привыкнуть, что у кого-то могут быть отдельные комнаты.

– Думаю, Лондон вам покажется более привлекательным, чем ваши уэльские замки и деревни.

– Да, мне уже удалось убедиться в его «привлекательности», – нахмурилась Бронуин.

– Вы видели лишь небольшую часть жизни Лондона, милая, и, должен заметить, не самую хорошую. После того как вы отдохнете, я покажу вам много интересного.

– Вы хорошо знаете Лондон?

– Так же хорошо, как Флоренцию, Париж и Иерусалим, и…

– Сэр Вольф-Неведомо-Откуда! – воскликнула Бронуин.

Вольф расхохотался. Девушка пыталась сохранить самообладание и чопорную холодность знатной дамы, но не могла не присоединиться к шумному веселью Вольфа. Когда он смеялся не над нею, то его смех казался ей заразительным. Кроме того, следовало все-таки признать, что Лондон был самым интересным местом, в которое ей когда-либо довелось побывать, а она здесь, по сути дела, ничего не видела, кроме городских стен и реки.

– Я уже отдохнула! – объявила Бронуин, выскакивая из постели и уже сгорая от нетерпения.

Город ждал ее, и без того много времени было потеряно впустую.

Бронуин удивилась, что Вестминстер находился вне кольца стен, окружавших Тауэр. Это был дворец со своими дворами и парками, крепостными стенами, он величественно выглядел даже в неприглядную зимнюю пору. Все арки были украшены зелеными ветками по случаю Рождества. Лорды и леди в богатых одеждах прогуливались по дворцовым площадкам, где в ярких балаганах мимы и актеры давали представления, а певцы распевали баллады. Девушка высматривала актеров, с которыми ей пришлось проехать часть пути, но, скорее всего, они разместились в Тауэре, а не в Вестминстере.

В квартале под названием Стрэнд, тянувшемся вдоль реки, встречались и бедные дома, но преобладали богатые владения с огороженными садами и дворцами. Террасы, построенные скорее для удобства, чем для защиты, уступами спускались к реке, на которой всевозможные суда и лодки боролись с ветром и ледяным течением.

Бронуин пришла в восторг от барж, курсировавших вверх и вниз по реке с тем, чтобы забирать и высаживать людей в определенных местах, обустроенных вдоль илистых берегов. С бортов барж высовывались большие весла. Гребцы усердно работали веслами, направляя баржу против течения, и спокойно гребли, когда баржа скользила вниз по реке. Те, кто поднимались на баржу последними, теснились на верхней палубе, что, наверное, было б приятно, не будь столь ветреным день, но когда судно приставало к берегу у небольших пристаней, пассажиры торопливо спускались в освободившиеся теплые нижние помещения, чтобы согреться.

Привыкнув к влажной прохладе реки, Бронуин все же вздрагивала при взгляде на холодную воду. Ветер трепал ее локоны, обрамлявшие лицо, хотя она надвинула шляпу как можно глубже. Увидев Лондонский мост, Бронуин вскрикнула от восторга. В Уэльсе был мост, на котором могли разъехаться две повозки, Но по обеим сторонам Лондонского моста стояли дома!

– Подумать только, ведь можно удить рыбу из окна собственного дома! – удивилась девушка, ее ярко-голубые глаза загорелись от возбуждения. – А нам можно прогуляться по мосту?

Вольф снисходительно глянул на нее:

– Почему бы и нет? Кто знает, вдруг это ваш последний день на этом свете, и надо сделать его приятным.

Чтобы не портить настроение в этот чудесный день, Бронуин пропустила насмешку Вольфа мимо ушей. Пританцовывая, она устремилась вперед, заглядывая в окна лавок и останавливаясь на каждом шагу, чтобы посмотреть на уличных комедиантов и певцов, которых здесь было великое множество.

– Наверное, корабли со всего света прибыли сюда, чтобы удостовериться в поражении Ллевелина! – воскликнула Бронуин, рассматривая море мачт и свернутых парусов у Биллингсгейта. – Я уверена, здесь люди изо всех стран!

– Как насчет того, чтобы попробовать немецкого эля? Неподалеку, в Чипсайде, есть одна неплохая таверна. Мы видели в Лондоне все кроме рынка, не стоит что-либо упускать!

– Вы правы!

Преисполненная решимости все увидеть и все запомнить, Бронуин схватила своего дюжего спутника за руку и с готовностью двинулась в путь, но Вольф, сердито нахмурившись, вырвал свою руку.

– Черт побери, парень, ты совсем с ума сошел?

Сердце сжалось, но, заметив бесовские искорки в глазах Вольфа, она вздохнула с облегчением и рассмеялась.

– Извините, сэр, забыл! Виноват! Я угощаю в искупление вины.

Платить Бронуин собиралась деньгами Вольфа, но это было самое меньшее, что она могла сделать в благодарность за его внимание. С тех пор как Вольф узнал, кто она есть на самом деле, он часто становился задумчивым. За последние несколько часов Бронуин почти забыла о своем замысле мщения, который теперь намеревалась осуществить не в конюшне, когда король и его гости удалятся ночью на покой.

В Карадоке девушка привыкла принимать как должное знаки внимания со стороны поклонников, но любезность и забота Вольфа проявлялись совсем иначе. Хотя он и был простым наемником, в его глазах светилось что-то особенное, теплое, чудесное – свидетельство искренности чувств. Его участие казалось сердечным, как и мимолетное замечание о том, что она очень милая, даже если это говорилось, чтобы вогнать ее в краску. На лице Бронуин горел румянец – такой же яркий, как те знамена, что трепетали на ветру у великолепного Вестминстерского дворца и вдоль всей улицы.

Они свернули на Чипсайд, и перед Бронуин развернулась панорама лавок и палаток с товарами. Молодые люди прошлись по улице, вдыхая соблазнительные запахи и рассматривая прилавки. Вольф показал на ветку плюща, свисавшую с одного дома чуть ли не на всю улицу, что говорило о том, что в доме находится пивная. Бронуин протянула руку к кошельку, которым снабдил ее Вольф.

– Он исчез! – воскликнула она, обнаружив, что кошелька на поясе нет, выражение недоверия появилось на ее лице, морщинка прорезала лоб. – Меня обокрали!

– Ничего! Денег у меня хватит на двоих.

– Но кто-то обокрал меня!

– Такое случается. В Лондоне промышляют лучшие карманники мира. Ты можешь вспомнить, парень, когда в последний раз видел кошелек у себя на поясе?

Бронуин задумалась.

– Еще до полудня. Я покупала пирог, и кошелек был при мне.

– Право же, парень, его не только украли, но уже трижды истратили его содержимое! – Вольф сочувственно хлопнул ее по спине. – Нам потребуется море эля, чтобы залить горечь потери. В этом и будет состоять твое лечение! Кроме того, – добавил он, понизив голос, чтобы никто больше не услышал их разговора, – не подобает владелице Карадока иметь при себе всего лишь несколько пенсов.

– Не деньги важны, а сам факт: меня обокрали! – снова вспыхнула Бронуин, поднимая взор на своего высокого спутника, уже входившего в таверну.

Над дверью висела зеленая ветка с маленькими белыми ягодками. Собачья душа, это же омела! Бронуин отскочила, словно увидела привидение.

– Вольф, какой сегодня день?

– Три дня до Рождества. А теперь, Бога ради, входи и закрой дверь!

Бронуин покачала головой.

– Ноги моей не будет в том месте, где вот это висит над дверью.

Видя, что с ней не договоришься, Вольф снова вышел из таверны и закрыл за собой дверь, успокоив хозяев.

– Чем тебе не нравится омела?

– Нельзя вешать омелу до самого что ни на есть кануна Рождества. На сегодня с меня хватит несчастий!

– Но ты можешь не опасаться, что я под омелой сорву с твоих губ поцелуй прямо перед всеми прохожими, ведь сейчас ты выглядишь как мальчишка.

Бронуин нетерпеливо поморщилась.

– Это плохая примета! Весь год над тобой будет висеть проклятие. Омела во многом помогает человеку, но если ее повесить…

– До наступления самого что ни на есть кануна Рождества… так ведь? – скептически отозвался о суеверии спутник. – И ты веришь в подобную чепуху?

– Твое невежество не спасет тебя! Нехорошо смеяться над тем, чего не понимаешь, – вспомнила Бронуин изречения тети Агнес.

– Тогда иди по этой улице до Ладгейта и возвращайся по Стрэнду в Вестминстер. Там мы с тобой и увидимся.

Взглянув на ее расстроенное лицо, Вольфу стало жалко ее.

– Я подойду к воротам через полчаса. Посмотри пока на реку, поджидая меня. Мне нужно здесь кое с кем повидаться по одному делу.

– Тогда скажи владельцам таверны, чтобы сняли омелу и помолились о прощении, – мрачно посоветовала Бронуин. – Может быть, они не знают приметы, если и сами родом из Германии, раз варят немецкий эль.

– Я слышал, что уэльсцы очень суеверны, – сурово заметил Вольф, – но, уверяю тебя, все это чепуха и ничего больше.

– Осторожность, вот что это! Есть духи, которых понимает только всемогущий Господь, и не стоит сердить их понапрасну.

– Да, есть, и ты один из них, парень, тупой, как пень, и упрямый, как осел.

Вне себя от раздражения Вольф вошел в таверну и захлопнул за собой дверь, резко оборвав спор, прежде чем Бронуин успела ответить достойным образом. Покачав головой, она направилась вдоль улицы к Ладгейту. Мужчины многое не понимают, предположила Бронуин, размышляя о наблюдениях тети Агнес над Оуэном Карадокским. Он был хорошим человеком, но тетя беспокоилась, что отец Бронуин недостаточно почитает духов, живущих в деревьях, а мать беспокоилась насчет того, что он не посещает церковных служб. Оуэн считал свой долг исполненным и забыл думать про церковь после того, как построил часовню для тех, кто желал молиться.

Группа молодых людей в плащах, богато подбитых мехом, собралась у ворот Ладгейта. Они с большим вниманием следили за двумя лодками, курсировавшими неподалеку от берега. Над одной лодкой развевался красный вымпел, над другой – синий. На носу каждой лодки стоял молодой человек, вооруженный копьем. Установив лодки одну против другой, обе команды гребцов начали грести изо всех сил навстречу друг другу. Захваченная напряженным состязанием, Бронуин вскрикнула, когда копьеносец красных сильно ткнул копьем в противника, столкнув его за борт и чуть не опрокинув в реку заодно с ним всю команду.

Мурашки пробежали у нее по коже при одной только мысли о ледяной воде, но упавшего моментально втащили в лодку, выловив из темной воды, и завернули в теплые одеяла. В то время как его товарищи по команде уже гребли к берегу, третья лодка, появившаяся на реке, собралась бросить вызов победителю, и драматическое действие повторилось снова. Сменились четыре команды, прежде чем человек с копьем в лодке с красным вымпелом в свою очередь оказался в воде. Его друзья на берегу издавали радостные вопли и хохотали, когда беднягу втаскивали в лодку и везли на сушу греться у одного из костров на берегу.

– Какое мучительное развлечение падать в холодную воду!

Бронуин обернулась, услышав замечание. Рядом с нею стоял Вольф и протягивал ей деревянную кружку подогретого сидра, от которого поднимался пар.

– Это должно согреть тебя, парень, хотя бы изнутри.

Бронуин с благодарностью приняла напиток, с любопытством отметив, что Вольф держит под мышкой какой-то сверток.

– А я их понимаю! Мама часто беспокоилась из-за моих прогулок верхом вдоль морского берега. В январе бывают очень сильные приливы. Ветер бил мне в лицо, но ощущение безграничной свободы… – она задумчиво отхлебнула из кружки, ее взгляд мечтательно устремился вдаль. – Кровь быстрее бежала у меня в жилах, и я чувствовала себя более живой, чем в течение дюжины часов, проведенных в солярии за вышиванием.

Бронуин совсем не замечала зимний холод, который заставлял ее щеки гореть огнем и зажигал сапфировое пламя в задумчивых глазах. Вольф догадывался, куда мысленно унеслась Бронуин – она мчалась верхом по узкой полоске влажного песка, дожидаясь, когда прилив подступит совсем близко или же когда иссякнет ее порыв. Он восхищался мужеством этой девушки, не по своей воле попавшей в исключительные обстоятельства. Впрочем, он восхищался ею, еще, когда считал ее парнем, вспоминая при этом самого себя в юном возрасте. Обнаружив Бронуин обнаженной, он был потрясен, разгневан ложью и очарован искусным созданием матери-природы.

Если когда-нибудь и родилась где-то женщина ему под стать, то это она – озорная девушка с лицом самой невинности, проказливыми глазами, сердцем, полным отваги и сострадания, и телом, созданным для услады мужчины. Такой он запомнил ее в ту удивительную ночь. Сейчас изысканные формы надежно были скрыты мужской одеждой. Как будет облегать их тот тонкий шелк, что он купил сегодня у фрау Хильды?

– Что случилось?

Вольф стряхнул с себя колдовские чары и улыбнулся.

– Темнеет, а нам нужно успеть вернуться, пока не закрыли ворота и не прозвучал вечерний звон, с первыми звуками которого начинают гасить в Лондоне огни.

Бронуин испытала разочарование, отразившееся в ее непостижимо странном взгляде, обращенном на спутника. Ее мысли вернулись из прошлого, из счастливого беззаботного времени, и возвращение не могло не огорчить.

– Да, пора.

Она молча шагала рядом с Вольфом, так и проделали они обратный путь мимо домов знати и бедняцких хижин к величественным башням дворца, которые четко выделялись на фоне малинового зимнего заката. В кольце городских стен комедианты в костюмах шныряли среди гуляющих, расхваливая предстоящие вечером представления. Флаги и вымпелы свисали из окон и с парапетов, гирлянды зеленых ветвей были развешены повсюду, куда ни бросишь взор. Костры, зажженные на улицах, наполняли воздух запахом сжигаемого мусора.

– Можем ли мы зайти в какой-нибудь балаган посмотреть представление? – спросила Бронуин, в то время как Вольф заботливо вел ее через толпу, оберегая от столкновений.

– Не сегодня. Вечером я должен присутствовать на одном званом ужине. Лучше тебе побыть в моей комнате, пока я не вернусь с пира, что я сделаю, как только Ульрик Кентский удалится в свои покои. Я прикажу прислать ужин, потому что не стоит тебе появляться в зале среди остальных оруженосцев.

Бронуин покачала головой.

– Если хочешь, я буду спать у твоих дверей… но потом, – многозначительно добавила она.

– Ты все еще не оставляешь мысли убить Ульрика?

– Я должна.

Беседа их закончилась, так как они подошли к лестнице, которая вела в башню, где находилась комната Вольфа. Мимо стражников, застывших у подножия лестницы, Вольф прошел первым. Бронуин смиренно следовала за ним, приняв вид послушного оруженосца. К тому времени как они добрались до третьего этажа, Бронуин уже не чувствовала вечернего холода, окутывавшего город. Она вся вспотела, едва поспевая за Вольфом. К двери подошли они вместе, и Бронуин отступила, пропуская наемника вперед, а потом последовала за ним.

– Вольф? – девушка прислонилась к закрытой двери.

Воин выжидающе обернулся. Весь день этот вопрос вертелся у нее на языке, она не могла больше терпеть.

– Почему ты не выдал меня Ульрику? Ты человек, для которого деньги многое значат, а моя голова сколько-то да стоит.

Вольф скинул с плеч грубый плащ, чтобы облачиться в более тонкий, темно-зеленый, этот плащ Бронуин видела в его дорожном мешке, когда искала трутницу.

– Даже у воров есть свой кодекс чести, милая. Я дал слово помочь тебе.

– Ты сказал, что научишь меня обращаться с кинжалом, – рука Бронуин легла на рукоять оружия. – У меня ведь хорошо уже получается?

– Ну-ка попади в этот сучок, что у тебя за спиной! – сомневаясь, потребовал Вольф.

Бронуин отошла к тому месту, где стоял ее спутник, и вынула кинжал из ножен. Со времени прибытия в Лондон она не упражнялась в метании, взволнованно вспомнила девушка, взвешивая кинжал в руке, как учил ее Вольф. Неожиданным движением кисти она послала клинок в цель, и он полетел прямо в намеченный на деревянной планке двери сучок, но вонзился на несколько дюймов ниже и левее, чем требовалось.

– Промахнулась, милая!

– Но как близко к цели!

Неумолимый Вольф повернул ее к себе лицом и встряхнул довольно грубовато.

– Достаточно близко, чтобы увидеть, как тебя будут разрывать враги на части. Ни одного мужчину не уложить наповал такой царапиной.

– Он бы истек кровью! – стояла на своем Бронуин.

– Вот как?

Вольф отпустил ее и одним сердитым движением сорвал с себя плащ и рубаху.

– Все это не помешало мне отхватить голову человеку, всадившему сюда свой нож, – проворчал он, показывая на один из своих шрамов. – А вот это не удержало меня, когда понадобилось продырявить негодяя, вонзившего свое копье мне в плечо.

– Но ведь ты не обычный человек! – Бронуин, растопырив пальцы, накрыла шрамы ладонью, пытаясь не растерять остатки решимости. – Ты никак не хочешь понять, почему я должна отомстить за смерть родителей!

– Потому что ты все еще хочешь быть сыном, которого у них не было?.. Черт побери, милая, ты ведь женщина… созданная… вот для чего?

Бронуин удивленно вскрикнула, когда Вольф привлек ее к себе и решительно впился поцелуем в губы. Одной рукой он обвил ее талию, другая легла на затылок, обхватив голову так, что невозможно было избежать безоговорочной покорности и полного подчинения. С самыми лучшими намерениями уперлась Бронуин кулаками ему в грудь, чтобы оттолкнуть того, кто в противном случае заставит ее плавиться в теплой истоме до тех пор, пока соприкосновение тел не лишит ее разума окончательно. Она собиралась воспротивиться, но… вместо этого разомкнула губы и отдалась головокружительному натиску, в котором не было пощады.

Бронуин как будто плыла в безудержном половодье чувств, искусно возбуждаемом каждым движением его руки, ласкавшем спину. Вольф все сильнее прижимал к себе девушку, пока даже дыхание не перестало разделять их.

– Вот для чего нужно использовать огонь, что горит в вас, миледи, – хрипло прошептал Вольф.

Прикосновение его бороды к ее нежной коже заставило девушку откинуть голову, и шляпа, и без того едва державшаяся на голове, упала на пол.

– Вот для чего вы созданы столь нежной и мягкой, дорогая!

Зарывшись лицом в волосы Бронуин, Вольф с обезоруживающей опытностью отыскал ее ушко, отвлекая внимание своей жертвы от руки, смело отыскавшей округлость груди под одеждой. Бронуин закрыла глаза, но огонь желания разгорался, делая, слепой ко всему, кроме кончиков пальцев ласковых рук. Когда она заставила себя поднять веки, то сквозь туман, застилавший глаза, увидела над собой лепной потолок и поняла, что уже не стоит, а лежит на постели. Вольф склонился над ней, как хищник, готовый напасть на добычу.

Кровь оглушительно шумела в ушах, но постепенно способность рассуждать вернулась к Бронуин. Она облизнула губы, будто пробуя на вкус следы поцелуев Вольфа, потом судорожно вздохнула. Какой стыд! Больше нельзя ей допускать в свое сердце эти сладостные желания!

– Останься со мной сегодня и забудь свою безумную мысль о мести, прекрасная дочь ворона. Клянусь, я добьюсь, чтоб убийца твоих родителей понес кару!

Более соблазнительных слов он не мог бы произнести. Они лишь усилили смятение, теснившееся в груди Бронуин. Если какой-то мужчина и мог бы заставить ее забыть обо всем, то только этот. Впервые она захотела быть женщиной и танцевать под дикую музыку его страсти, которую выводили пальцы Вольфа, касаясь ее кожи, пока, как ей было о том известно, таинственное завершение не переполнит их обоих.

– Больше, чем когда-либо, у меня есть причины вернуться сюда сегодня, сэр, – сказала Бронуин, собрав все силы, чтобы голос прозвучал громко и отчетливо. – Клянусь, я вернусь… после того как Ульрик Кентский будет мертв.

Яростное проклятье, вырвавшееся из уст Вольфа, испугало ее. Наемник вскочил с кровати и отошел к очагу, его ноздри гневно раздулись, взор был устремлен на огонь.

– Тогда пусть Господь сжалится над твоей душой, упрямая девчонка!

Он наклонился и подобрал с пола сброшенную ранее рубаху. Бронуин приподнялась на локте и молча смотрела, как он яростно натягивает рубаху через голову, закрывая рубцы и шрамы, испещрившие бугристые мышцы. Она робко спросила:

– Ты уходишь?

– Я ведь сказал тебе, что должен сегодня присутствовать на званом ужине.

Бронуин отвела глаза, чтобы скрыть свое огорчение.

– Но ведь ты вернешься, когда удалится Ульрик?

– Если и не вернусь, то прикажу передать тебе сообщение. Лучше всего нам сейчас попрощаться.

Сердце Бронуин сжалось. Он не видел причин возвращаться!

– Вы не верите в меня, сэр?

Вольф провел пятерней по своим волосам, спускавшимся до плеч, расправил плащ и только потом подошел к кровати.

– Я верил, милая, но понял, что ошибся. Сердце у тебя отравлено жаждой мести, а разум затуманен.

Но она останется живой и вернется к нему, в эту комнату! Бронуин вскочила с постели, в то время как ее покровитель повернулся к двери.

– Вольф, подожди!

Скрипнула резко распахнутая дверь. Бронуин колебалась, не говоря ни слова и разрываясь между желанием побежать за ним следом и обидой за свою уязвленную гордость.

Обратив к девушке лицо, искаженное усмешкой, воин насмешливо поклонился.

– Увидимся в аду, где соберутся души наемников и убийц. Наши души, миледи! – насмешливо бросил он.

Стук закрывшейся двери поверг Бронуин в пучину смятения и отчаяния. Ни один звук никогда не отзывался в ее душе такой болью и обреченностью, сходной со звоном погребальных колоколов.