Да, Петра «поприсутствовала», но это не помогло им в поисках Тэмми Роддик.

Если бы Тэмми и прогуливалась по району Оушн-Бич, то она легко могла затеряться в толпе местной публики, состоящей из алкашей, старых хиппи, хиппи среднего возраста, молодых хиппи, белого растамана с блондинистыми дредами, истощенного вегана, пенсионера и доброго десятка сёрферов, ошивающихся по пляжу в ожидании большой волны.

Петра поговорила с ними со всеми.

Заявив, что ей особенно хорошо удаются переговоры с мужчинами, она добросовестно выполняла свою работу и добыла немало полезной информации.

Алкаш поведал ей (за два доллара), что у нее прекрасная улыбка; старый хиппи сообщил, что дождь — естественный увлажнитель земли; хиппи среднего возраста не видел Тэмми, зато знал, где тут подают вкуснейший зеленый чай; молодой хиппи тоже не встречал Тэмми, но предложил в обмен сделать Петре массаж, который освободил бы ее (да и его тоже) от жуткого напряжения. Белый растаман точно знал, где находится Тэмми, и готов был всего лишь за одну сигару провести туда Петру, вот только Тэмми он описал как низенькую блондинку, а пенсионер, также не встречавший стриптизершу, заявил, что готов сопровождать Петру в ее поисках до конца своих дней.

Сёрферы велели ей приходить после большой волны.

— Хм, мужики и впрямь с тобой говорят, — сделал вывод Бун, когда Петра поделилась с ним своими «успехами». — В этом сомнений нет.

— А ты, надо полагать, вышел на след Тэмми?

Ни черта.

Никто не видел девушку, похожую на Тэмми. Никто не видел, чтобы она выходила из дома Анджелы. Никто вообще ничего не видел.

— И что мы теперь будем делать? — задала свой коронный вопрос Петра.

— Отправимся к ней на работу, — ответил Бун.

— Сомневаюсь, что она там, — раздраженно бросила Петра.

— Я тоже сомневаюсь, но возможно, там кто-нибудь что-нибудь знает.

— А, — протянула она и взглянула на часы. — Но сейчас ведь всего два часа дня. Наверное, надо до вечера подождать?

— Стрип-клубы работают двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, — сообщил Бун.

— Правда? — удивилась Петра и, подумав, добавила: — Ну, тебе, конечно, виднее.

— Хочешь верь, хочешь нет, — проговорил Бун, забираясь в кабину, — но я в стрип-клубах бываю редко. Строго говоря, я туда вообще не хожу.

— Ну разумеется.

— Как скажешь, — пожал плечами Бун.

Но он говорил правду. Стрип-клубы вызывали у него интерес минут на пять. После этого они становились для него такими же эротичными, как обои на стенке. Кроме того, там ужасно кормят, а от музыки просто вянут уши. Да и вообще, только сумасшедшие могут есть в стрип-клубах. Словосочетания «голые попки» и «шведский стол» вообще не должны оказываться в одном предложении, никогда и ни за что. Даже бывшие зеки после голодных забастовок не едят в стрип-клубах, если, конечно, у них все в порядке с головой.

К слову о психах — когда они повели Шестипалого отмечать день его рождения в заведение Дэна Сильвера, он там ел как оголодавший бабуин. Парень вычистил все тарелки, словно пылесос, с одного конца стола до другого.

— Поразительно, — шептал Прибой, сам не чуждый греху чревоугодия. — Так отвратительно, что даже прекрасно.

— У меня ощущение, будто я смотрю передачу о животных, — сообщил Дэйв, в то время как Шестипалый плюхнул на лепешку несколько слоев нарезанного мяса, залил все это толстым слоем майонеза и начал пожирать, другой рукой макая брокколи в луковый соус.

— По «Энимал Плэнет»? — уточнил Прибой.

— Ага.

— Ну, он хотя бы овощи кушает, — философски заметил Джонни. — Это полезно.

— Да? Мне вот интересно, заметил ли он, что парень, до него бравший брокколи, той же рукой перед этим чесал себе яйца? — осведомился Дэйв.

— Чесал-то через ткань или лапу прямо туда засунул? — спросил Джонни.

— Засунул, — горько сказал Дэйв.

— Господи, — прошептал вдруг Джонни, — он идет к креветкам. Парни, он идет к креветкам!

— Пойду-ка я наберу девятьсот одиннадцать, — решил Бун. — Лишняя секунда может спасти ему жизнь.

Шестипалый вернулся к столу и пристроил тяжелую тарелку на скатерти. Его бородку украшали крошки, капли майонеза, лукового соуса и чего-то еще, не поддающегося опознанию.

— Креветочек не хотите? — предложил он друзьям.

Все отказались. Шестипалый поглотил пару дюжин креветок, два огромных сэндвича, несколько подозрительных закусок, по поводу экстравагантности которых никто даже не стал шутить, двадцать миниатюрных сосисок в тесте, горсть картошки по-деревенски, три порции «спагетти в ассортименте» и несколько чашек клубничного желе с плавающими внутри виноградинами (и бог знает чем еще).

Уничтожив все эти деликатесы, Шестипалый вытер рот и вздохнул:

— Пойду за добавкой.

— Давай-давай, — подбадривал его Бун. — Это же твой день рождения.

— Последний, — цинично добавил Джонни, наблюдая, как Шестипалый несет тарелку обратно к шведскому столу, словно послушный винтик в конвейере.

— Как думаете, сколько чужих волос он съел? — поинтересовался Дэйв.

— Лобковых или с головы? — уточнил Джонни.

— Проехали, — отмахнулся Дэйв.

Шестипалый вернулся к столику с тарелкой, полной еды, которая ужаснула бы самого изощренного римского гурмана.

— Слава богу, я туда еще раз подошел, — поделился он, — они там как раз свежий сыр принесли.

Бун взглянул на пресловутый «свежий сыр». Он был со слезой.

— Мне что-то нехорошо, пойду на улицу, — выдавил он.

Но Бун не бросил друзей и продолжал наблюдать за Шестипалым со смешанным чувством ужаса и восторга. Парнишка, казалось, даже забывал дышать; он, как робот, все забрасывал и забрасывал пищу в рот, не отрывая от еды глаз. Слепая преданность Шестипалого бесплатной еде и голым женщинам казалась исполненной почти религиозного экстаза и даже умиляла.

— Может, приватный танец для него заказать? — предложил Дэйв.

— Его это и прикончить может, — усомнился Прибой.

— Быстрая смерть, — прокомментировал Джонни.

Но девочки — каждая из которых за двадцать баксов с радостью потерлась бы задом о причиндалы Адольфа Эйхмана — не решились танцевать для Шестипалого.

— Его сейчас вырвет, — с отвращением сказала Тони.

— Вырвет? — подхватила Хитер. — Да его сейчас разорвет!

— А вы в курсе, что таким людям посвящен целый журнал? — встрял Дэйв. — Ну, тем, кто блюет, выражая свою любовь? Как же это называется…

— Это называется психическое заболевание, — ответил Бун.

— Фетиш, — поправил Джонни. — И что из этого, Дэйв? Заткнулся бы уже.

— Меня не вырвет, — пробормотал Шестипалый со ртом, битком набитым пастой карбонара.

— Что-что? — не расслышал Джонни.

— Он говорит, его не вырвет, — перевел Бун.

— Да конечно, — не поверил какой-то парень за соседним столиком.

— Точно, не вырвет, — сразу встал на сторону Шестипалого Прибой.

— Ну, начинается, — еле слышно простонал Бун.

— О да, — поддакнул Дэйв. — Начинается.

Через десять минут конвоиры зари (за исключением Санни, которая категорически отказалась участвовать в празднике и просто подарила Шестипалому торт-мороженое) уже выложили на стол пятьсот с лишним долларов, утверждая, что именинник сможет съесть еще одну тарелку еды и довольно долго удерживать ее внутри — после бесконечных переговоров стороны сошлись на сорока пяти минутах. Некоторые участники пари вообще обошли этот вопрос стороной и сосредоточили свое внимание на очередности: что выйдет в первую очередь — креветки, паста или сыр.

— Я поставил пятьдесят на сыр, — поделился Джонни с Буном, пока Шестипалый наполнял очередную тарелку.

— Да ты же семьдесят пять поставил на то, что его вообще не вырвет, — удивился Бун.

— Ну, я пытаюсь часть из этих семидесяти пяти отыграть, — сказал Джонни.

— То есть ты считаешь, его все-таки вывернет?

— А ты нет? — удивился Джонни.

Ну, честно говоря, Бун тоже так думал, но надо же было поддержать именинника.

Весь следующий час в стрип-клубе творилось невероятное. Абсолютно все — возбужденные мужики, импотенты-дегенераты, моряки, солдаты, бармены, официантки, вышибалы, стриптизерши — все бросили свои дела и смотрели, как сёрфер двадцати одного года от роду пытается удержать в себе содержимое набитого пищей желудка. Даже Дэн Сильвер отвлекся от пересчета денег в офисе и вышел в клуб.

Бун смотрел на Шестипалого. Лицо друга приобрело зеленоватый оттенок, на лбу выступил пот. Он заерзал на стуле, наклонился вниз и дотронулся до пальцев ног. Шестипалый принялся глубоко дышать — по совету Джонни, который уже дважды сопровождал свою жену в роддом — и стал похож на запыхавшегося пса. Вдруг из его рта вырвалась громоподобная отрыжка.

— Не блюй, не блюй, не блюй, — быстро шептал Прибой, пока официальные судьи пристально изучали поверхность майки Шестипалого, на которой красовалась надпись «Джерри Гарсия — Господь Бог».

Но Шестипалый справился.

Последние секунды толпа скандировала вслух. Это был настоящий триумф, похлеще торжественных парадов. Кто-то выкрикивал цифры, как на Таймс-сквер в миг наступления Нового года, кто-то просто орал: «Шестипалый! Шестипалый! Шестипалый!»

Шестипалый сиял.

Еще никогда в жизни на него не обращали столько внимания; он никогда ничего не выигрывал, никаких денег, ничего. Он никогда раньше не был героем, и вот теперь стал им. Он расцвел и с радостью принимал поздравления, дружеские хлопки по спине и требования произнести речь.

Скромно улыбнувшись, Шестипалый открыл рот, намереваясь что-то сказать, и изящно выдал струю рвоты прямо на ни в чем не повинных зрителей.

Джонни выиграл основное пари плюс дополнительные пятьдесят баксов за ставку на сыр.

И это был единственный раз, когда Буну было хоть капельку весело в стрип-клубе.

…Если бы Тэмми работала медсестрой, мы бы поехали в больницу, размышлял он; если бы она была секретаршей, поехали бы к ней в офис. Но она была стриптизершей, так что…

— Тебе не обязательно идти, — сказал он Петре, надеясь, что она согласится.

— Нет, я хочу.

— Серьезно, это та еще вульгарная помойка, — убеждал он ее, — особенно в дневное время.

Если ночью в клубе просто скучно, то днем там можно повеситься с тоски — третьесортные танцовщицы вяло крутятся вокруг шеста, отрабатывая жалованье перед полупустым залом, в котором сидят одинокие алкоголики, работающие сторожами на кладбищах, да озабоченные извращенцы, которые надеются (зря), что с непопулярных стриптизерш им удастся-таки стянуть трусики.

Там по-настоящему отвратительно, и, хотя Буна и бесило бесконечное нытье Петры, он все равно хотел оградить ее от этой гадости.

Но плевать она хотела на его разумные доводы.

— Нет, я тоже пойду, — настаивала Петра.

— Там нет мужчин-стриптизеров, — сообщил Бун.

— Я в курсе. И все равно хочу пойти.

— А-а, — озарило Буна.

— Что «а-а»?

— Да нет, ничего. Я, честно говоря, сам считаю, что…

У Петры глаза полезли на лоб. Она была в шоке.

— О, — выдавила она. — Я поняла. Только потому, что на меня не действует твой неандертальский шарм, ты решил, что я…

— Ну, ты ведь так рвешься в женский стрип-клуб, — резонно заметил Бун.

— По работе!

— Да чего так беситься-то? Я думал, ты такая вся из себя политкорректная…

— Так и есть.

— Да здесь с этим нормально, — улыбнулся ей Бун. — Готов поспорить, тут половина знакомых мне девиц… ну, не половина, скажем, десять процентов тех, кого я знаю, играют за другую…

— Я не играю ни за какую другую, — начала говорить Петра и вдруг умолкла. — Тебя вообще не касается, за какую команду я играю.

— И за кем ты волочишься, — подначивал ее Бун.

— Не важно, — бросила Петра.

Всю дорогу до стрип-клуба она оскорбленно молчала.

Жаль, что идея с лесбиянками не пришла мне в голову раньше, подумал Бун.