10

Золотой Запад

Сан-Диего

1996

Солнечный свет такой омерзительный.

Пробившись сквозь грязное окно и пропыленные, поломанные жалюзи, он прокрался в комнату Кэллана ядовитым газом, тошнотворным, желтым. Описание подходило и к Кэллану — тошнотворный, желтый, потный и заросший щетиной. Шон крутится на простынях чуть не месячной давности, его поры безуспешно пытаются вывести из организма алкоголь, в углах полуоткрытого рта засохла слюна, мозг лихорадочно силится отделить обрывки ночных кошмаров от надвигающейся реальности пробуждения.

Слабенький солнечный свет бьет по векам, и они открываются.

Новый день в раю.

Вообще-то Кэллан почти рад проснуться: сны ему снятся нехорошие, а от выпивки еще хуже. Он чуть ли не ждал, что сейчас увидит на кровати кровь: все сны у него кроваво-красные, кровь в них льется рекой, слепляя один кошмар с другим.

Хотя и реальность тоже ненамного краше.

Кэллан смаргивает несколько раз, уверяет себя, что проснулся, и медленно нащупывает ногами, ноющими от накопившейся молочной кислоты, давно не мытый пол. Секунду сидит, прикидывая, не свалиться ли снова в постель, потом тянется за пачкой сигарет на прикроватном столике. Забрасывает сигарету в рот, нашаривает зажигалку и подносит огонек, прикуривая.

Глубокая затяжка, раздирающий кашель, и ему становится чуточку лучше.

Что Кэллану сейчас требуется — это глотнуть спиртного.

Похмелиться, чтоб взбодриться.

Кэллан опускает глаза и видит на полу пинтовую бутылку джина «Сиграм». Пустую.

Вот хреновина — такое случается все чаще и чаще.

Чаще и чаще, черт! Да каждый вечер. Ты выжираешь всю бутылку, не оставляя ни капли на утро. Что означает — надо вставать. Вставать, одеваться и отправляться за выпивкой.

Раньше — и не так уж давно, — когда он просыпался с похмелья, ему требовалась чашка кофе. А еще раньше этого раньше он шел в маленькую столовую на Четвертой авеню и покупал эту чашку, облегчающую головную боль, и даже одолевал завтрак: жареную картошку, яйца и тосты — их фирменные блюда. Потом он перестал завтракать, мог выпить только кофе, а потом, где-то на полпути вялого дрейфа по реке затянувшегося пьянства, ему уже требовалось ранним ужасным утром не кофе, а опять спиртное.

И Кэллан поднимается на ноги.

Колени скрипят, спина болит от долгого лежания в одном положении.

Шаркая, он плетется в ванную. В комнатушку, которая раньше служила туалетом, втиснуты раковина, унитаз и душ. Тонкая, ненадежная металлическая закраина отделяет душ от пола, а потому в дни, когда он регулярно принимал душ (Кэллан доплачивает за отдельную ванную, потому что не хочет пользоваться общей в конце коридора вместе с косноязычными психами, старыми сифилитиками и алкоголиками-гомосеками), вода всегда переливалась на вытоптанный, в грязных пятнах плиточный пол. Или брызгала через драный пластиковый занавес в выцветших цветочках. Сейчас он душ принимает не часто. Может, сполоснуться? — задумывается он, но это столько хлопот, да и флакон с шампунем почти пуст, остатки высохли и прилипли ко дну, а поход в аптеку покупать новый требует слишком много душевных затрат. И ему не нравится болтаться там, где много народу, во всяком случае, гражданского.

Тонкий обмылок прилип к полу душевой кабины, а еще один кусок потрескавшегося, сильно пахнущего антисептического мыла — его дают в отеле вместе с истершимся, реденьким полотенцем — лежит на раковине.

Кэллан ополаскивает лицо.

Он в зеркало не глядит, но зеркало смотрит на него.

Лицо у него опухшее и желтое, волосы, отросшие по плечи, жирные, грязные, борода свалялась.

Я уже становлюсь похож, думает Кэллан, на самого заурядного алкаша в Лампе. Наркомана и алкаша. А что, я не такой? Только что могу всегда подойти к банкомату и снять деньги, а так я и есть самый обыкновенный пьянчуга и наркоман тут, в Лампе.

Он чистит зубы.

На это его еще хватает. Он не может выносить застоявшейся вони вчерашнего виски и рвоты изо рта: его мутит. Потом мочится. Одеваться не надо — в одежде он и вырубился: черные джинсы и черная майка. Но ноги босые, что означает — ему придется снова садиться на кровать, наклоняться и обуваться, и пока он шнурует черные высокие кеды «Чак Тейлор» на босу ногу, его уже опять тянет лечь подремать.

Но уже одиннадцать утра.

Пора отправляться.

Купить выпивку.

Кэллан лезет рукой под подушку, нашаривает свой двадцатидвухкалиберный, засовывает пистолет за ремень под просторную майку навыпуск и выходит.

И в коридоре тут же окунается в зловоние.

Пахнет в основном лизолем, им администрация щедро поливает всюду, точно долбаным напалмом, стараясь заглушить стойкие запахи мочи, рвоты, дерьма и умирающих стариков. Ну хоть микробы убивает. Безнадежная непрерывная битва, думает Кэллан, нажимая кнопку единственного скрипящего лифта. Отель и есть нескончаемая беспросветная битва на проигрыш.

Потому ты и выбрал его для житья.

Место, где ты окончательно проиграешь свою безысходную битву.

Отель «Золотой Запад».

Меблирашки СРО .

Номер строго на одного.

СРОчно в номер одиночный.

СРОк твой вышел — вон пошел!

Последняя остановка, а дальше уже — лист картона на улице или стол в морге.

Потому что в отеле «Золотой Запад» расплачиваются чеками соцобеспечния, чеками пособий на безработицу, чеками по инвалидности. Но как только чеки кончаются — СРОк твой вышел — вон пошел! Простите, ребята, валите на улицу, на лист картона, на стол в морге. Некоторые счастливцы умирают в своих комнатах. Они долго не платили, или запах разложения просочился в коридор и наконец заглушил даже лизол, и портье нехотя, зажав платком нос, отпирает дверь запасным ключом. Потом он звонит по телефону, и «скорая» медленно ползет по привычному маршруту к меблирашкам. И еще одного старика выкатывают на носилках в последнюю поездку, его солнце наконец закатилось на «Золотом Западе».

Но живут тут не только старые алкоголики. Бывает, что и случайный турист из Европы находит сюда дорогу, соблазнившись дешевизной в дорогом Сан-Диего. Поживет с недельку и съезжает. Или какой молодой американец, вообразивший себя Джеком Керуаком , или новый Том Уэйтс, привлеченный теневой стороной жизни, пока его рюкзак вместе с плеером и всеми деньгами не стащат из номера, или его обворуют на улице, а не то красочный персонаж-старожил попытается пощупать его коленку в общей ванной. Тогда потенциальный «бродяга Дхармы» звонит своей мамочке, и та сообщает номер своей кредитки дежурному, чтобы вызволить своего мальчика оттуда. Но все-таки он увидел ту сторону Америки, с которой иначе не познакомился бы никогда.

Но в основном все-таки тут старые алкоголики и психи, усаживающиеся, точно вороны, на разорванные стулья перед телевизором в зале. Что-то бормочущие себе под нос, спорящие из-за каналов (случались и потасовки, даже на ножах дрались из-за «Скорой помощи» или «Острова Гиллигана»).

Битвы без победителей.

Кэллана жить тут никто не заставляет.

У него есть деньги, он мог бы поселиться в отеле и получше, но он выбрал этот.

Назовите это покаянием, чистилищем, как желаете, — но в этом месте он отбывает долгое самонаказание: наливается спиртным в смертельных дозах (летальные самоинъекции?), потеет от ночных кошмаров, харкает кровью, кричит во сне, умирает каждую ночь. И начинает все сызнова утром.

Я прощаю тебя. Бог прощает тебя.

Почему вдруг старый священник это сказал?

После той роковой перестрелки в Гвадалахаре Кэллан отправился в Сан-Диего, поселился в «Золотом Западе» и запил. Прошло полтора года, а он все еще тут.

Подходящая обстановка для человека, ненавидящего самого себя. Ему тут нравится.

Подползает лифт, стеная, точно уставший официант, обслуживающий номера. Кэллан отодвигает дверь, нажимает кнопку со стертой надписью «ВНИЗ». Решетчатые двери закрываются, будто в тюремной камере, и лифт, скрипя, начинает спускаться. Кэллан чувствует облегчение, что в кабине он один: никаких французских туристов, загромоздивших заплеванное пространство тяжелыми сумками, никаких студентов, познающих Америку, толкающих его рюкзаками. Ни старых алкоголиков, от которых воняет потом. Да что это я, вяло вспоминает Кэллан, я и сам алкоголик, воняющий потом.

Ну и ладно.

Дежурному клерку Кэллан нравится.

А что в нем может не нравиться? Незнакомый, молодой (для «Золотого Запада» молодой) парень, платит наличными, всегда авансом. Он тихий, ни на что не жалуется, а как-то ночью, когда он стоял у стойки в ожидании ключа, какой-то грабитель пригрозил ножом клерку. И этот парень покосился эдак на него, а потом попросту свалил грабителя на пол. Пьяный был в хлам, а вот все-таки вырубил бандита одним ударом, а потом снова вежливо попросил ключ.

Так что Кэллан клерку нравится. Конечно, парень вечно пьяный, но он не причиняет никаких беспокойств, а ведь что еще надо? И клерк приветствует Кэллана, когда тот бросает ключ на стойку. Кэллан, бормотнув что-то в ответ, выходит на улицу.

Солнце бьет в лицо, точно кулаком.

Сумерки от солнца. Ослепленный, Кэллан стоит с минуту, щурясь. Он никак не может привыкнуть к солнцу: в Нью-Йорке никогда не бывает такого яркого. А в этом треклятом Сан-Диего вечно солнечно. Город нужно было назвать Солнечный Диего. Кэллан готов отдать левое яичко за хоть один-разъединственный дождливый день.

Глаза у него привыкают к свету, и он шагает по кварталу Газовая Лампа.

Когда-то это был порочный, опасный квартал, густо усеянный стриптиз-клубами, порнозабегаловками и СРО — типичный центр в упадке. Но потихоньку пошел процесс преобразования квартала в район для среднего класса. И жить в Лампе стало модно и стильно. Рядом с порнозабегаловками появились роскошные рестораны, наискосок от СРО — дорогой ночной клуб, дом с кофейней на первом этаже стал соседом разваливающегося здания, где в подвале ютятся алкоголики, а на крыше — наркоманы.

Но средний класс побеждает.

Разумеется, деньги всегда побеждают. Лампа превращается в заповедник яппи. Еще держатся несколько СРО, пара порномагазинчиков, пара-тройка подозрительных баров. Но процесс необратим, тут уже начинают открываться сети магазинов «Стар-бакс», «Гэп», кинотеатры «Эдуарде». Лампа становится похожей на любой другой квартал, и затрапезные порнозабегаловки, захудалые бары и отели СРО напоминают аборигенов-индейцев, пьяно толкущихся, замешкавшихся на задворках американского общества.

Никакие такие мысли Кэллана не посещают.

Думает он только об одном — о выпивке, и ноги сами несут его в одну из старых уцелевших пивнушек — в обшарпанный узкий бар, притулившийся между последней прачечной квартала и картинной галереей; названия его Шон даже и не знает: вывеска давным-давно стерлась.

Тут темно, как и положено в барах.

Это заведение для серьезных пьяниц, любителей или дилетантов просят не беспокоиться, сидит тут где-то с десяток выпивох, одни мужчины, расположившиеся у стойки и в кабинках у дальней стены. Люди приходят сюда не общаться, или там болтать про спорт, политику, или дегустировать образцы отменного виски. Приходят они сюда напиться и оставаться пьяными, сколько позволят им деньги и печень. Некоторые негодующе поднимают глаза, когда Кэллан, открыв дверь, впускает в потемки клин солнечного света.

Дверь, однако, быстро захлопывается, и все снова утыкаются в свои стаканы, а Кэллан занимает табурет у стойки и заказывает выпивку.

Хотя нет, не все.

Один тип у конца стойки продолжает украдкой посматривать поверх стакана с виски. Коротышка, старый, с пухлым младенческим лицом и пышной шапкой серебристо-белых волос. Он слегка напоминает лепрекона из ирландских сказок, примостившегося на грибе-поганке. Он удивленно моргает, узнав человека, только что вошедшего в бар и заказавшего два пива и стаканчик виски вдогон.

Прошло почти двадцать лет с тех пор, как «лепрекон» последний раз видел этого человека. Тогда в пабе Лиффи в Адской Кухне этот человек — тогда конечно же совсем еще мальчишка — выхватил пистолет из-за ремня и всадил две пули в Эдди Фрила—Мясника.

Микки даже помнит музыку двадцатилетней давности. Помнит, что ставил и ставил в музыкальном автомате «Лунную реку», потому что ему хотелось наслушаться этой песни напоследок, прежде чем он загремит очередной раз в тюрягу. Помнит, как посоветовал тому парню — а это определенно он, даже маленький бугор от пистолета, как и тогда, сзади под майкой — пойти и бросить пушку в Гудзон.

Больше Микки его никогда не встречал до этого самого момента, но он слышал его историю. Про то, как парень этот — как уж там его зовут? — продолжил дело, прикончил еще и Мэтти Шихэна и стал одним из королей Адской Кухни. Как они с другом поладили с Семьей Чимино и стали киллерами у Большого Поли Калабрезе и как потом — если слухи верны — он пристрелил Большого Поли у «Спаркс Стейк-Хауса», как раз накануне Рождества.

Кэллан, мелькает в голове старика.

Его зовут Шон Кэллан.

Да, я узнал тебя, Шон Кэллан, а ты, похоже, меня — нет.

Что и к лучшему, к лучшему.

Микки Хэггерти заканчивает стакан, сползает с табурета и выскальзывает на улицу, к телефонной будке. Он знает кое-кого, кому будет очень интересно узнать, что Шон Кэллан сидит сейчас в баре в Газовой Лампе.

Наверное, это фокусы белой горячки.

Но Кэллан все-таки тянется к своему пистолету.

Но нет, это определенно белая горячка — наконец-то явилась, потому что нет никакого иного объяснения, откуда взяться Большому Персику и О'Бопу у его кровати в отеле «Золотой Запад» с револьверами, нацеленными на него. Кэллан видит даже пули в барабанах: блестящие, смертоносные, красивые, серебряно бликующие под светом фонаря на улице, имитации газовой лампы; свет легко проникает через поломанные жалюзи.

Помаргивает сигналом тревоги красный неон на порнолавчонке через дорогу.

Слишком поздно.

Если это не белая горячка, то я уже покойник, думает Кэллан. Но все-таки тянет пистолет из-под подушки. Прихватит с собой и их.

— Оставь, ты, тупой гребаный ирлашка! — рычит голос.

Рука Кэллана замирает. Так что это — пьяный кошмар или реальность? Вправду, что ли, Большой Персик и О'Боп стоят в комнате, наведя на него револьверы? А если они хотели стрелять, так чего не стреляли? Последнее, что ему помнится, — как он накачивался пивом и виски в баре. Теперь он проснулся и не поймет, мертв он или жив. А может, он снова в Адской Кухне и последние годы ему только приснились?

Большой Персик заливается хохотом.

— Ты что теперь, гребаный хиппи? Волосы у тебя какие длиннющие. Борода...

— У него загул, — вступает О'Боп. — Ирландская суббота.

— У тебя там под подушкой этот твой двадцатидвухкалиберный пугач? — спрашивает Персик. — Мне плевать, хоть ты пьян в смерть, но у тебя есть пистолет. Не потей. Пришли б мы замочить тебя, так ты помер бы, даже не проснувшись.

— Тогда зачем револьверы? — спрашивает Кэллан.

— Назови это нелишней предосторожностью, — отвечает Персик. — Ты ведь у нас, Кэллан, настоящий Билли Кид! Кто ж знает, чего ты сюда притащился? Может, у тебя заказ на меня. Так что пистолет вынимай медленно.

Кэллан так и делает.

Мелькнуло на полсекунды: может, кокнуть обоих? Да ладно, какого черта.

Да и рука у него дрожит.

О'Боп осторожно вытягивает пистолет из руки Кэллана и засовывает себе за пояс. Потом бухается рядом с Кэлланом и приобнимает его:

— Эй, здорово снова видеть тебя!

Персик присаживается в ногах кровати.

— Куда, мать твою, ты запропастился? Эй, когда мы сказали двигать на юг, мы не имели в виду Антарктику!

— Видок у тебя дерьмовый, — вставляет О'Боп.

— Дерьмово себя и чувствую.

— А какого хрена тебя занесло в этот сортир? Господи, Кэллан... — продолжает спрашивать Персик.

— Выпить найдется?

— Само собой. — О'Боп, вынув из кармана полпинты «Сиграма», протягивает Кэллану.

Тот делает мощный глоток.

— Фух, спасибо.

— Гребаный ты ирландец, — говорит Персик. — Все вы там пьянчуги.

— Как вы меня нашли?

— Да все Малыш Микки Хэггерти, раз уж разговор о пьянчугах, — отвечает Персик. — Он засек тебя в том ублюдочном баре, где ты надирался. Бросил в телефон монетку, и мы выследили, что живешь ты в «Золотом Западе». И прям обалдели. Какого хрена с тобой стряслось?

— Много чего.

— Оно и ви-и-идно, — тянет Персик.

— А зачем пришли?

— Вытащить тебя отсюда, — отвечает Персик. — Поедешь ко мне домой.

— В Нью-Йорк?

— Нет, болван. Теперь мы живем тут, в Сан-Диего. Тут красиво. Отличный город.

— У нас команда сбилась, — подхватывает О'Боп. — Я, Персик, Персик Маленький, Микки. А теперь вот и ты еще.

— Нет, — мотает головой Кэллан, — я с этим дерьмом завязал.

— Ага, — вмешивается Персик, — сейчас ты, конечно, только богоугодными делами занимаешься. Слушай, потолкуем об этом позже. А теперь надо вытащить тебя из запоя, впихнуть в тебя приличную еду. Немного фруктов — ты не поверишь, какие тут фрукты! И не только персики. Тут тебе и груши, и апельсины. А грейпфруты такие розовые и сочные, лучше даже секса, точно. О'Боп, кинь своему дружку одежку, надо увезти его отсюда.

Кэллан пьян, а потому уступчив.

О'Боп сгребает кое-какое его барахло, и Персик выводит Кэллана.

Кидает сотняжку на стойку дежурного и говорит, что по счету уплачено, сколько там набежало, не важно. Всю дорогу до машины — а Персик купил себе новый «мерседес» — О'Боп с Персиком расписывают Кэллану, как тут здорово, какую богатую жилу они разрабатывают.

Как улицы тут вымощены золотом, приятель.

Да, золотом.

Золотым солнышком лежит в бульонной чашке грейпфрут.

Толстобоким, пухлым, сочным солнышком.

— Съешь, — говорит Персик. — Тебе нужен витамин С.

Персик стал фанатом здорового образа жизни, как и все в Калифорнии. Весит он по-прежнему тонну с хвостиком, но теперь это загорелая тонна с хвостиком, с низким уровнем холестерина. И сидящая на диете из овощей и фруктов.

— Я провожу много времени на толчке, — делится он с Кэлланом, — но чувствую себя, хрен дери, великолепно.

А Кэллан — нет.

Кэллан чувствует себя в точности как человек, который несколько лет был в запое. Препаршиво он чувствует себя, точно сама смерть, если смерть способна чувствовать себя препаршиво. А толстый загорелый Большой Персик сидит тут и пристает к нему с этим дерьмовым грейпом.

— А пиво у тебя есть? — интересуется Кэллан.

— Да, у меня пиво есть. Но у тебя — нет. И ты никакого пива не получишь, гребаный ты алкоголик. Мы сделаем из тебя трезвенника.

— Сколько я уже тут?

— Четыре дня, — отвечает Персик. — И каждая минута с тобой была — ну настоящий восторг: тебя рвало, ты орал, бормотал, нес какую-то ахинею...

Какую ахинею я нес? — гадает Кэллан. Это его тревожит, потому что сны ему снились кровавые, тяжелые. Чертовы призраки — а их много — не желали исчезать, и все тут.

И этот долбаный священник.

Я прощаю тебя. Бог прощает тебя.

Нет, отец. Он не прощает.

— Да, дружище, ни за что не хочу видеть снимок твоей печени, хоть за миллион, — продолжает Персик. — Наверняка похожа она на старый теннисный мячик. Теперь я играю в теннис, я тебе говорил? Каждое утро играю, ну, кроме последних четырех дней, когда я изображал медсестру. Да, играю в теннис. И катаюсь на роликах.

Триста двадцать фунтов Большого Персика на роликах? — думает Кэллан. Это ж что случится, если он грохнется?

— Ага, — подхватывает О'Боп, — мы с грузовика сняли колеса и поставили на них доски.

— Да пошел ты. Мочалка ржавая, — огрызается Персик. — Я здорово катаюсь.

— Люди у него из-под ног так и разлетаются, точно тебе говорю, — подкалывает О'Боп.

— А тебе нужно тоже физические упражнения делать, не только локоть поднимать, — набрасывается Персик на О'Бопа. — Эй, безнадега, лопай свой грейпфрут.

— А его что, нужно сперва очистить? — спрашивает Кэллан.

— Да уж конечно, идиот. Дай-ка мне.

Взяв нож, Персик разрезает грейпфрут пополам, потом аккуратно разделяет его на дольки и снова кладет в чашку Кэллану.

— А теперь ешь его ложкой, ты, тупой варвар. Знаешь, что слово «варвар» пришло от римлян? Означает «рыжеголовый». Это они про вас, ирландцев, говорили. Я видел по — как уж его там — историческому каналу вчера вечером. Классно. Мне понравилось.

Звонят в дверь, и Персик поднимается и идет открывать.

О'Боп ухмыляется Кэллану:

— Персик в этом халате похож на старушку, mamma mia , верно? У него даже и титьки есть. Еще б пушистые такие розовые тапки надел с помпонами. Ну честное слово, видел бы ты его на этих роликах. Люди так и шарахаются в стороны! Точно в японском ужастике. Годзилла.

Они слышат, как зовет Персик:

— Идите на кухню, посмотрите, кого принесло.

Через пару секунд Кэллан уже смотрит на Персика Маленького, а тот дружески тискает его.

— Мне сказали, — говорит Персик Маленький, — но я не поверил, пока сам тебя не увидел. Где это ты пропадал?

— По большей части в Мексике.

— А что, у них в Мексике нет телефонов? — спрашивает Персик Маленький. — Не мог позвонить людям, дать им знать, что ты живой?

— Куда ж, интересно, я мог тебе позвонить? — возражает Кэллан. — Ты ж в долбаной Программе защиты свидетелей. Если б я сумел найти тебя, то смогли б и другие.

— Все другие в «Мэрион», — замечает Персик.

Это уж точно, думает Кэллан, ты ж их туда и упрятал. Большой Персик превратился из мафиози старой Школы в самую «певучую птичку» после Валачи. Запихнул в тюрьму Джонни Боя пожизненно, а после него и других. Не то чтобы Джонни Бой протянет в тюряге так уж долго — ходят слухи, что у него рак горла.

Но удачно, что Персик продался копам, потому что теперь Кэллану нечего волноваться, что тот звякнет насчет него Солу Скэки, который конечно же вряд ли доволен, что Кэллан улизнул от дальнейших заказов. Кэллану слишком много известно про дела Скэки — про «Красный туман», его опасно отпускать на волю. Так что очень даже неплохо, что Скэки и Персик не контачат.

Персик Маленький поворачивается к брату:

— Ты вообще кормишь этого парня?

— Да, кормлю.

— Ты не этим дерьмовым грейпом его накармливай. Ты дай ему sausiche , копченую ветчину, равиоли. Если сумеешь найти тут. Представляешь, Кэллан, в этом городишке есть «Маленькая Италия», но ты не купишь канноли под дулом пулемета. В итальянских ресторанах тут подают высохшие помидоры. Да чего там! Пара годков тут, и я сам стану как высохший помидор. Здесь вечно восемьдесят три градуса, и солнце жарит даже ночью! Как это они так умудрились сотворить? А? Кто-нибудь даст мне кофе или мне придется заказывать его, будто в долбаном ресторане?

— Вот тебе твой долбаный кофе, — говорит Персик.

— Спасибо. — Персик Маленький ставит коробку на стол и усаживается. — Вот, я принес пончики.

— Пончики? — возмущается Персик. — Почему ты вечно подначиваешь меня?

— Эй, Ричард Симмонс, не ешь их, если не желаешь. Никто не приставляет тебе пистолет к башке.

— Засранец ты.

— Потому что не прихожу в дом брата с пустыми руками? — поворачивается Персик Маленький к Кэллану. — Вот и имей после этого хорошие манеры.

— Долбаный причем засранец, — добавляет Персик, хватая пончик.

— Кэллан, съешь пончик, — угощает Персик Маленький. — Съешь пять. Каждый, съеденный тобой, не слопает мой братец. А то мне неохота опять слушать его хныканье насчет фигуры. Ты толстый, Джимми. Толстый, жирный итальяшка. Смирись с этим.

Они выходят в патио, потому что Персик считает, что Кэллану требуется солнце. Вообще-то Персик считает, что это Персику требуется солнце, но он не хочет казаться эгоистом. По мнению Персика, незачем жить в Сан-Диего, если не сидишь на солнце при всяком удобном случае.

И он разваливается на шезлонге, распахивает халат и натирает тело маслом для загара.

— Неохота заработать рак кожи, — замечает он.

Микки уж точно неохота. Он нацепляет бейсболку и укрывается в патио под зонтиком.

Персик вскрывает холодную банку персиков и начинает жевать. Кэллан наблюдает, как падает на его толстую грудь капля сока, сливается с потом и маслом для загара и катится по животу.

— В общем, круто, что ты объявился, — замечает Персик.

— Почему это?

— А тебе понравится, — продолжает Персик, — совершить преступление, жертвы которого не побегут к копам?

— Ничего. Неплохо.

— Неплохо? Да по мне, это просто райская музыка.

И он выкладывает Кэллану все.

Наркотики плывут на север — из Мексики в Соединенные Штаты.

Деньги текут на юг — из Штатов в Мексику.

— Они попросту запихивают баксы — суммы с шестью, а иногда и с семью нулями — в машины и перевозят через границу, в Мексику, — рассказывает Персик.

— А бывает, и не довозят, — добавляет Персик Маленький.

Они уже провернули пару-тройку таких операций, а теперь им шепнули, что наркотайник в Энехейме прямо лопается от наличных, и вот-вот должна состояться поездка на юг. У них имеется адрес, имена, есть марка машины и ее номер. Им даже приблизительно известно, когда отправятся курьеры.

— А где вы раздобываете информашку? — спрашивает Кэллан.

— Узнаем от одного парня, — уклончиво отвечает Персик.

Кэллан так и думал, что от одного парня.

— Тебе не к чему голову забивать. Он берет тридцать процентов.

— Все равно что снова заниматься наркобизнесом, только еще лучше, — замечает О'Боп. — Барыш получаем, к порошку и не прикасаемся.

— Солидное честное преступление, — подтверждает Персик. — Обдираем наркоторгашей и получаем денежки.

— Все, как того желал Господь Бог, — роняет Микки.

— Так Кэллан, — спрашивает Персик Маленький. — Ты в игре?

— Да не знаю, — тянет Кэллан. — А чьи деньги мы забираем?

— Баррера, — отвечает Персик с хитрым выражением глаз, вопрошающим: а что, разве не все равно?

Не знаю, думает Кэллан. Может, и не все равно.

Баррера опасны, как акулы. Не те люди, которых можно дурить безнаказанно. Это во-первых. А потом, они «наши друзья». По крайней мере, так говорит Сол Скэки. Это во-вторых.

Но ведь они убили того священника. И убийство было преднамеренное, а вовсе не случайность. Хладнокровный киллер вроде Фабиана, Эль Сукина Сына Тибурона, случайно не убивает никого в упор.

Такое просто невозможно.

Кэллану неведомо, почему они убили священника, знает он одно — они его убили.

И меня подписали.

А потому им нужно отомстить.

— Да, — отвечает Кэллан, — я в игре.

Банда Вестсайда снова вместе.

О'Боп следит, как выезжает с подъездной дороги машина.

Сейчас три ночи, и он притаился в своей тачке, в полуквартале оттуда. У него важное задание: следовать за машиной курьера незамеченным и подтвердить, что она въехала на шоссе 5. Он настукивает номер на мобильнике и сообщает:

— Машина выехала.

— Сколько человек?

— Трое. Двое спереди, один сзади.

О'Боп складывает телефон, выжидает несколько секунд и трогается.

Согласно плану Персик Маленький звонит Персику, тот звонит Кэллану, а тот — Микки. Они нажимают на кнопку секундомера на часах и ждут следующего звонка. Микки, конечно, заранее высчитал, что среднее время поездки от подъездной дороги до шоссе занимает шесть с половиной минут. Так что им известно с точностью до минуты, когда ждать следующего звонка.

Если позвонят вовремя, то все идет как надо.

Если нет, придется импровизировать, а этого никто не хочет. А значит, эти шесть минут они проводят в подвешенном состоянии. Особенно дергается О'Боп. Сейчас работу выполняет он, и он может завалить все, если его засекут. Он должен вести курьеров, стараясь, чтобы они его не обнаружили. Он меняет расстояние. Квартал, два квартала. Включает сигнал левого поворота, на секунду гасит фары и снова зажигает — пусть им покажется, будто это другая машина.

О'Боп работает.

А Персик Маленький сидит, мается в полутора часах езды в южном направлении на шоссе 5.

Три минуты.

Четыре...

Большой Персик сидит «У Дэнни» рядом с шоссе, чуть севернее от Персика Маленького. Он смел омлет с сыром, жареную картошку, тосты и кофе. Микки не нравится, когда перед работой наедаются: набитый желудок осложняет дело, если тебя подстрелят, — но Персик вот такой. Хрен. Не желает осторожничать на случай, если его ранят, боясь, что сглазит. Он подъедает оставшуюся картошку, достает пару таблеток ролейдс из кармана и жует, просматривая спортивную страницу.

Пять минут.

Кэллан старается не смотреть на часы.

Он валяется на кровати в номере мотеля на выезде с шоссе Ортега, рядом с шоссе 5. Включив канал Эйч-би-оу, он смотрит какой-то фильм, не интересуясь названием. Нет смысла торчать в такой холод на улице верхом на мотоцикле. Если курьеры свернут на шоссе, времени будет навалом. Глядеть без конца на часы бесполезно, только нервы издергаешь. Но проползают минуты, ему кажется, не меньше десяти, и он не выдерживает, смотрит.

Всего пять с половиной минут.

Микки на часы не смотрит. Звонок раздастся, когда раздастся. Он сидит в машине, припаркованной у транспортного центра в Оушенсайд. Курит сигарету и прикидывает, что произойдет, если курьеры не свернут на шоссе. Тогда единственное, что им остается, отложить все и дожидаться следующего раза. Но Персик ни за что не позволит. А потому придется как-то выкручиваться. Пытаться вычислить маршрут согласно информации, которую будет передавать им О'Боп, придумывать способ опередить машину курьеров и определять место, где их лучше всего убрать.

Такая вот ковбойско-индейская игра.

Ему она не нравится.

Но на часы он смотреть не станет.

Шесть минут.

Персик Маленький вот-вот звякнет.

На кону миллион наличными...

Телефон звонит.

— У нас порядок, — слышит он голос О'Бопа.

Микки снова нажимает кнопку «старт» на часах. Час и двадцать восемь минут занимает в среднем поездка от развилки до выезда с шоссе. Он звонит Персику, тот берет трубку, не отрывая глаз от газеты.

— Порядок.

Персик смотрит на часы, звонит Кэллану и заказывает кусок вишневого пирога.

Кэллан слушает, они сверяют часы, звонит Микки, затем встает с кровати и долго стоит под горячим душем. Спешки никакой нет, и он хочет прийти в норму, не дергаться. И потому не торопится, подставляя обжигающим струям то плечи, то загривок. Потихоньку закипает адреналин, но Кэллан не хочет распаляться раньше времени. Он заставляет себя бриться медленно и тщательно и доволен, когда замечает, что рука у него не дрожит.

Так же неторопливо одевается: натягивает черные джинсы, черную майку и черную трикотажную куртку с капюшоном. Черные носки, черные байкеровские ботинки и бронежилет. Поверх — черную кожаную куртку, на руки — тесные черные перчатки. И наконец выходит. Расплатился он еще накануне вечером, так что теперь просто оставляет ключ в комнате и захлопывает за собой дверь.

Теперь у О'Бопа задача полегче. Не простая, но все-таки полегче, он может держаться от курьерской машины на значительном расстоянии и приблизиться только тогда, когда они подъедут к боковой дороге. Ему надо следить, не выкинут ли они какого неожиданного коленца: не свернут ли на 57-ю или 22-ю дорогу, а не то на Лагун-Бич-роуд или шоссе Ортега. Но похоже, интуиция Персика сработала правильно: парни катят прямо, как по струнке, по главной дороге, прямиком к Мексике. Так что О'Боп прицепился себе позади и сейчас может поговорить по телефону без опасения, что его засекут. Он сообщает Персику Маленькому детали:

— Синий БМВ, номер —УЗ-1 832. Парней трое. Кейсы в багажнике.

Последнее сообщение — не такая уж приятная новость, это создаст дополнительные хлопоты, когда они захватят машину, но Микки конечно же натаскивал их и на такой случай, так что О'Боп не особо переживает.

Переживает Микки.

Микки весь издергался от беспокойства в ожидании, пока откроется касса «Амтрека» . Войдя, он платит наличными за билеты, один до Сан-Диего, другой в Лос-Анджелес. Потом отправляется на автостанцию «Грейхаунд» и покупает билеты до Чула-Виста. Снова возвращается в свою машину и ждет. И волнуется. Они отрепетировали все десятки раз, но он все равно нервничает. Слишком много возможных вариантов. Чересчур много «если»... Что, если случится пробка на дороге, что, если какой коп припаркуется поблизости, что, если есть еще одна машина сопровождения, а мы ее прошляпили? Что, если кого-то пристрелят? Если, если, если...

— Если б у моей тетки были яйца, то она была бы моим дядей, — вот и все, что выдал Персик на все его тревоги. Персик приканчивает пирог, выпивает еще чашку кофе, расплачивается по счету наличными, оставляет чаевые (ровно столько, сколько положено, — не слишком маленькие, но и не слишком щедрые: он не хочет, чтобы его запомнили) и выходит к своей машине. Достает из бардачка пистолет и проверяет магазин. Все пули на месте, он и без того знал, но это уже привычка, рефлекс. Персика преследует кошмар, что однажды он спустит курок и услышит лишь сухой щелчок бойка: обойма пуста. Он пристегивает кобуру к лодыжке — ему нравится ощущать тяжесть оружия — и нажимает педаль газа.

И вот все на своих местах: Персик Маленький на Калафиа-роуд, Персик у выезда с шоссе Ортега, Кэллан на мотоцикле караулит у выезда на Бич-Ситис в Дана-Пойнт, Микки у транспортного центра в Оушенсайд, О'Боп по шоссе 5 едет следом за машиной курьеров.

Все на местах.

Дожидаются «дилижанса». Который катит прямо в засаду.

О'Боп звонит по телефону:

— Осталось полмили.

Персик Маленький видит, как проезжает машина. Опускает бинокль, хватает мобильник:

— Сейчас.

Кэллан выезжает на шоссе:

— Готов.

Персик:

— Понял.

Микки пускает секундомер по новой.

Кэллан засекает машину в зеркале заднего вида, чуть сбрасывает ход и дает ей обогнать себя. Никто в машине и не смотрит на него. Одинокий байкер мчится на юг в предрассветной темноте. Осталось двадцать минут до пустынного отрезка у Пендлтона, где должно осуществиться задуманное. Он чуть отстает, не упуская из вида хвостовые огни машины. Пригородный транспорт двигается в основном на север, не на юг, а редких машин, следующих в одном с ними направлении, останется еще меньше, когда они минуют Сан-Клементи, самый южный городок округа Орандж.

Они проезжают Бесилоун-роуд, потом знаменитый серфинговый пляж под названием «Трестлис», две башни ядерной станции Сан-Онофре, пропускной пункт пограничного патруля, который блокирует полосы шоссе, ведущие на север, и на дороге становится пусто и тихо. Справа от них лишь песчаные дюны и океан, чуть проступающий в слабом свете первых солнечных лучей, пробивающихся из-за Черной Горы, господствующей над пейзажем Кэмп-Пендлтон.

У Кэллана микрофон и наушники спрятаны в шлеме.

Он произносит одно слово:

— Начали?

И Микки отвечает:

— Начали.

Кэллан нажимает на акселератор, пригибается, уменьшая сопротивление ветра, и мчится за машиной курьеров. Он поравнялся с ней почти точно в том месте, где планировал: на длинной прямой полосе чуть не доезжая до правого поворота к океану.

Водитель замечает его в самую последнюю секунду. Кэллан видит, как у него удивленно округлились глаза, и машина прыгает вперед — водитель утопил педаль газа. Его уже не волнует, что могут тормознуть копы, тревожит одно: его могут убить, и БМВ уносится вперед.

На мгновение.

Вот потому-то и купили «Харлей», верно? Для того и купили мотоцикл, этот мотор с двумя колесами и прицепленным к ним сиденьем. Этот долбаный «Харлей» не обогнать ни одной машине яппи. И уж точно его не обогнать машине не яппи с начинкой в миллион баксов.

И когда курьерская машина полетела семьдесят, Кэллан тоже разогнал до семидесяти.

Машина прибавила до восьмидесяти, Кэллан не отставал.

Девяносто — девяносто.

БМВ вильнул на правую полосу, Кэллан — следом за ней.

Обратно налево, и он — налево.

Направо — направо.

Машина выжимала сто, и у Кэллана стрелка дрожала у отметки «век».

Теперь Шон возбуждение не сдерживает. Мотоцикл, мотор, ездок — адреналин поет в крови, и он плывет, он летит. Кэллан достиг нужного напряжения, чистейший адреналин нагнетает скорость, когда он летит вровень с БМВ и водитель крутит руль влево, пытаясь протаранить Шона, — и ему почти удается. Кэллану приходится взять в сторону, и он чуть не теряет управление. Тогда его швырнуло бы на бетон, и от него осталось бы только кровавое месиво. Но Кэллан выправляет мотоцикл и держится за машиной, которая мчится теперь в десяти ярдах впереди, заднее стекло в ней опускается, высовывается ствол «Мак-10», и начинается пальба, как из хвостовой пушки.

Но может, Персик был прав: из автомобиля не попасть в цель на такой скорости, да и Кэллан виляет то вправо, то влево, бросая мотоцикл то вперед, то назад, и парни в БМВ соображают, что стрелять без толку, полезнее прибавить скорость, и нажимают педаль газа.

БМВ мчится уже на скорости сто два, сто пять, сто десять — и вырывается далеко вперед.

Даже «Харлей» не может угнаться за ним.

А потому Кэллан настигает машину, где и задумал: прямой отрезок шоссе заканчивается гигантским крутым поворотом на боковую дорогу, такой БМВ не взять и на восьмидесяти, а уж что говорить про сто с лишним. Вот такая хренотень с физикой — у нее законы железные. Так что либо водитель сбрасывает скорость и позволяет киллеру на мотоцикле нагнать его, либо слетает с дороги, будто реактивный самолет с палубы авианосца; только этому реактивному в небо уже не взлететь.

И водитель решает рискнуть, потягаться с киллером.

Выбор неправильный.

Кэллан берет влево, его колено чуть не скребет по бетону. Он вылетает с верхней точки поворота вровень с окошком водителя, и водитель пугается до смерти, когда видит двадцать второй калибр совсем рядом, у лица. Кэллан делает один выстрел — стекло тут же разбежалось паутиной трещин, а потом...

Бенц, бенц.

Всегда два выстрела, один за другим, потому что второй автоматически поправляет первый. Не то чтобы это требовалось в данном случае: оба выстрела попали точнехонько в цель.

Две пули двадцать второго калибра влетели в мозг парня, точно шары в автоматическом бильярде.

Вот почему двадцать второй калибр — любимое оружие Кэллана. Оно не очень мощное и не пробивает череп насквозь. Нет, пули из него кружатся внутри головы, будто, обезумев, ищут выхода, от них в мозгу вспыхивают огни, а потом гаснут навечно.

Игра закончена.

Никаких дополнительных попыток.

БМВ разворачивает на 360 градусов и срывает с дороги.

Однако он не переворачивается (отменная немецкая работа). Двое пассажиров сидят еще в шоке, когда подкатывает на мотоцикле Кэллан и...

Бенц, бенц.

Бенц, бенц.

Кэллан снова выезжает на шоссе.

Тремя секундами позже к БМВ подъезжает Персик Маленький. Выскакивает из машины с обрезом в руках, так, на всякий случай, подбегает и рвет дверцу водителя. Наклонившись над мертвецом, выдергивает из зажигания ключи. Бежит к багажнику, вынимает оттуда кейсы, снова забирается в свою машину и мчится прочь.

Наверное, хоть кто-то из водителей десятка машин, растянувшихся по шоссе, видел куски этой сцены, но ни один не остановился, и никто не подъехал, потому что рядом дежурил Персик Маленький в патрульной машине дорожной полиции штата Калифорния и в форме дорожного копа, и, конечно, все сочли, что полицейский все держит под контролем.

И Персик Маленький держит.

Забравшись в машину, он спокойно катит на юг. Ничуть не тревожась, что его может остановить настоящий коп, потому что за несколько минут до этого, точно по часам Микки, Большой Персик включил кнопку радиоуправления, и на пустой стоянке в полуквартале от него взлетел на воздух старый автофургон «додж». И когда Большой Персик тронулся выполнять следующую задачу, он уже слышит, как воют сирены, стекаясь к месту происшествия. Он едет к стоянке рядом с муниципальным полем для гольфа на севере Оушенсайда и ждет там. На стоянку въезжает Персик Маленький. Он забирает кейсы, вылезает из фальшивой полицейской машины и садится в машину рядом с Персиком. Пока они едут к транспортному центру в Оушенсайде, Персик Маленький выбирается из полицейской формы.

О'Боп, проезжая мимо разбитого БМВ, понимает: часть работы сделана. Он направляется к выезду на шоссе 76. Посреди транспортной развязки есть небольшая неасфальтированная стоянка, на ней-то и дожидается его Кэллан. Бросив «Харлей», он пересаживается в машину к О'Бопу, и они едут к транспортному центру.

Где их ждет в машине Микки.

Ждет, уперев глаза в часы.

Минуты убегают.

Или операция прошла хорошо, или его друзья ранены, убиты, арестованы...

Тут Микки видит: на стоянку заезжает Персик Маленький. Они с братом ждут в машине, пока не объявляют о прибытии поезда, видят, как состав катится по рельсам со стороны Сан-Диего. Тогда они выходят из машины, оба в строгих неброских костюмах, у каждого в одной руке кейс, в другой — кофе в одноразовой чашке, а через плечо перекинута дорожная сумка: по виду самые обычные бизнесмены, спешащие на поезд, чтобы ехать на деловую встречу в Лос-Анджелес. Микки незаметно сует им билеты, когда они проходят мимо его машины. На поезда они садятся за минуту до их отправления — потому-то они и выбрали транспортный центр Оушенсайд: «Амтрек» подъезжает сюда с юга, а местный пригородный поезд, отъезжающий по другому пути, двигается на юг. Персик, забрав один кейс, садится на поезд в Лос-Анджелес. А его брат, с другим, двигается в южном направлении, в Сан-Диего.

Когда поезда отходят от платформы, Кэллан с О'Бопом заезжают на стоянку и выходят из машины. Волосы у них коротко пострижены в стиле военных моряков, на них плохонькая одежка, в такую обычно одеваются моряки не на службе. Они закидывают рюкзаки через плечо, проходят мимо машины Микки, получают от него билеты и идут к той стороне вокзала, где паркуются автобусы. Два обыкновенных морячка из Пендлтона в отпуске. Садятся в автобусы, идущие в разные города.

У Персика билет до Лос-Анджелеса, но он до него не доехал. За несколько минут до прибытия на станцию Санта-Ана он заходит в уборную, меняет скучный деловой костюм на небрежный калифорнийский и ждет остановки. Выходит в Сайта-Ане и поселяется в мотеле. Персик Маленький едет таким же манером, только в южном направлении, и, сойдя с поезда в занюханном серфинговом городишке Энсинитас, поселяется в старом коттедже одного придорожного мотеля, через дорогу от пляжа.

А Микки, тот просто возвращается в свой отель. Его и рядом не было с ограблением, и если копы станут задавать вопросы, ему все равно нечего сказать. Он проезжает свои 35 миль до центра и отправляется в постель.

Кэллан с О'Бопом доезжают до обозначенных в билетах пунктов назначения. О'Боп останавливается в неприметном мотеле рядом с порнолавкой. Тут он вполне счастлив, ему есть чем заняться, пока он отлеживается на дне. Он регистрируется, потом выходит, покупает на двадцать баксов жетонов и почти весь день проводит, скармливая жетоны видеоавтомату.

Кэллан, сидя в автобусе, старается забыть о том, что только что убил троих. Но ему не удается. Он не ощущает обычного безразличия; своему чувству он не может подыскать названия.

Я прощаю тебя. Бог прощает тебя.

Никак не выбросить эту ерундовину из головы.

Сойдя с автобуса, Кэллан снимает комнату в мотеле № б. Комната маленькая, зато в ней есть кабельное телевидение. Кэллан валится на кровать и смотрит фильмы. В комнате пахнет дезинфекцией, но все равно тут куда лучше, чем в «Золотом Западе».

План таков: пусть все поуляжется, а через несколько дней, когда все угомонятся — а причин, чтоб не угомонились, никаких, — они все встретятся в «Морском домике» в Ла-Холле, покайфуют на побережье несколько дней. Вызовут туда телок (Персик так и выражается — «телок») от Хейли Сэксон и закатят вечеринку.

Кэллану вспоминается девушка, которую он видел когда-то у Сэксон. Нора. Он помнит, как хотел тогда эту девушку, а Большой Персик увел ее. Помнит, какая она была красивая, и думает, что если б ему удалось просто побыть рядом с такой красотой, то его жизнь не сложилась бы так по-уродски. Но все это было уйму лет назад, много крови утекло под мостом с тех пор, и вряд ли Нора еще в Белом Доме.

А может, все-таки?..

Но спрашивать ему не хочется.

Через три дня Персик звонит по телефону, заказывая девушек, точно китайскую еду. Какую желаете? Блондинку, брюнетку? А как насчет черненькой? Все они сбились у Персика, хотя у каждого есть комнаты рядом, прямо на пляже. Полный отпад, думает Кэллан, — выходишь из комнаты и оказываешься на пляже. Его зачаровывает вид садящегося за океан солнца, пока Персик уточняет по телефону детали.

— Да любую, — бросает он Персику.

— И еще любую, — добавляет в трубку Персик. После чего выпроваживает всех: у него есть кое-какое личное дельце, участвовать в котором им вовсе необязательно. Поплавайте, примите душ, пообедайте и приготовьтесь к приему телок.

«Дельце» Персика приезжает через час после того, как стемнело.

Разговор с посетителем не затягивается. Персик протягивает ему кейс с тремястами тысячами наличных — доля за информацию.

Арт Келлер берет деньги и уходит.

Вот как все просто.

Хейли Сэксон тоже времени зря не теряет.

Она решает, каких пятерых девушек направить в «Морской домик», а потом звонит Раулю Баррере:

— Кое-какие мафиози, наши старые знакомые, возникли в городе, швыряясь наличными. Догадайся, кто это? Помнишь Джимми Персика? Так вот, у него вдруг появились большие деньги.

Рауль очень заинтересовался.

Хейли известно точно, где сейчас эти ребята.

— Только моих девушек не трогай.

Кэллан лежит в кровати, наблюдая, как девушка одевается.

Она хорошенькая, очень даже — длинные рыжие волосы, красивая фигура, аппетитная попка, но все-таки она — не та. Однако она здорово сняла ему напряжение, очень старалась отработать плату: сделала минет, потом оседлала его и галопировала, пока он не достиг пика.

Теперь девушка стоит в ванной, поправляя макияж, и ловит в зеркале его взгляд.

— Можем и еще разок, если желаешь, — предлагает она.

— Нет, мне хорошо.

Когда она уходит, Шон, обернув вокруг бедер полотенце, выходит на маленькую террасу. Смотрит, как рассыпаются серебром под лунным светом маленькие волны. Ярдах в ста от берега покачивается красивая яхта, огни ее золотисто сияют.

Было бы так мирно и тихо, думает Кэллан, если б еще не было слышно, как Большой Персик занимается сексом в соседней комнате, пыхтит и пыхтит. Этот сукин сын не переменится никогда — опять проделал свой трюк «твоя девочка мне нравится больше», только на этот раз со своим братом. Персику Маленькому все равно, и он сказал: «Ну и забирай ее». Но он уже отослал выбранную девушку к себе в комнату, и они поменялись женщинами и комнатами. И теперь Кэллан вынужден слушать, как Большой Персик отдувается и пыхтит, будто бык-астматик.

Утром они находят труп Персика Маленького.

В дверь Кэллана стучится Микки, и, когда Кэллан открывает, Микки молча хватает его и тащит в комнату Большого Персика, а там Персик Маленький сидит, привязанный к стулу, а кисти рук засунуты в карманы.

Только кисти отдельно от рук.

Их отрубили — ковер в комнате насквозь пропитался кровью.

В рот Персику Маленькому заткнуто полотенце, глаза у него вытаращены. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться: ему отрубили кисти и бросили истекать кровью.

Кэллан слышит: в ванной Большой Персик — он рыдает, и его рвет. О'Боп сидит на кровати, обхватив голову.

Деньги, само собой, исчезли.

Вместо них оставлена записка:

«ДЕРЖИТЕ СВОИ РУКИ В СОБСТВЕННЫХ КАРМАНАХ».

Баррера.

Из ванной появляется Персик. Толстое лицо покраснело, из носа капает.

— Мы не можем его здесь оставить! — кричит он.

— Придется, Джимми, — возражает Кэллан.

— Я до них доберусь! — грозится Персик. — Пусть это последнее, что я сделаю, но я отомщу этим ублюдкам!

Вещи они не стали упаковывать, ничего не стали собирать. Рассаживаются по машинам и уезжают.

Рауль Баррера получил свои деньги обратно, хотя сумма и облегчилась на триста тысяч.

Рауль догадывается: триста тысяч ушли тому, кто дал братьям Пиккони наводку.

Но — надо отдать должное Персику Маленькому — держался парень стойко, он так и не выдал им, кто был информатором.

Твердил, будто не знает.

Кэллан доезжает до Сан-Франциско, находит маленький мотель рядом с пляжем, платит наличными и закрывается в номере.

Первые несколько дней он не покидает мотеля. Потом начинает уходить на долгие прогулки по пляжу.

Где ему ритмично нашептывает прибой:

Я прощаю тебя.

Бог...

 

11

Спящая красавица

Ранчо Лас-Бардас Баха, Мексика

Март 1997

Нора спит с Лордом Небес.

Это новое прозвище Адана среди наркодельцов — Эль Сеньор де лос Сиелос — Лорд Небес.

А если он Лорд, то Нора — его Леди.

Теперь они не скрывают свою связь. Нора почти всегда с ним. Наркодельцы с явной насмешкой прозвали ее Ла Гуэра — Блондинка. Золотоволосая леди Адана Барреры. Его любовница, его советчица.

Последнее место успокоения Гуэро в Гвамучилито.

На его похороны пришел весь городок.

И Адан с Норой тоже. Во всем черном, они шагали в процессии позади усыпанного цветами катафалка. Оркестр мариачи играл печальные corridos, восхваляя усопшего, пока процессия двигалась от церкви, которую построил Гуэро, мимо клиники и футбольного поля, за которые он заплатил, к склепу, где покоились останки его жены и детей.

Люди, не стесняясь, плакали и, подбегая к открытому гробу, бросали цветы на тело Гуэро.

Лицо у него в смерти стало красивым, мирным, почти безмятежным. Его одели в дорогой темно-серый костюм со старомодным красным галстуком, а не в черный наряд наркоковбоя, какой он так любил при жизни, светлые волосы аккуратно зачесали назад.

Всюду были sicarios: и люди Адана, и veteranos Гуэро, но оружие из уважения к событию спрятано под рубашки и куртки. И хотя люди Адана привычно настороженно осматривались, никто всерьез не опасался: война закончена, Адан Баррера вышел победителем, и ведет он себя с достойными восхищения уважением и достоинством.

Это Нора предложила: пусть Адан позволит похоронить Гуэро в его родных местах вместе с семьей, а они должны присутствовать на похоронах, да так, чтобы все их заметили. Нора убедила Адана сделать крупные пожертвования местной церкви, школе и клинике. И Нора же уговорила его стать спонсором нового городского центра: пусть его назовут в честь покойного Гектора Мендеса Саласара Гуэро. Нора также посоветовала Адану выслать вперед доверенных лиц, чтоб те заверили sicarios Гуэро и копов, что война закончена, мстить за прошлые дела никто не собирается, наркооперации будут продолжаться как и прежде и все подручные Гуэро останутся на своих местах. И Адан шагал в похоронной процессии, как Лорд-завоеватель, но завоеватель с оливковой ветвью в руке.

Адан вошел в маленький мавзолей, опять же по настоянию Норы, преклонил колена перед фотографиями Пилар, Клаудии, Гуэрито, перед каждой зажег свечу и, наклонив голову, помолился.

Эта низкопробная слащавая сценка не прошла не замеченной людьми на улице. Смысл поняли все — они привыкли к смертям, убийствам и неожиданным и странным примирениям. Когда Адан вышел, они будто уже забыли, что именно он и уложил сюда всю семью.

Воспоминания об этом были похоронены вместе с Гуэро в могиле.

Все то же самое происходило и на похоронах Эль Верде и Гарсии Абрего; всюду, где они появлялись, Адан жертвовал школам, клиникам, игровым площадкам — в память об усопших. А скрытно встречался с союзниками погибших и предлагал им мир, амнистию, защиту и низкий налог, как в Бахе.

Распространился слух: вы можете поговорить с Аданом, а можете встретиться с Раулем. Мудрое большинство отправлялось на встречу с Аданом, а кучка тупиц устраивала собственные похороны.

Федерасьон утвердилась вновь, и patron ее стал Адан.

Воцарился мир, а с ним — процветание.

Новый президент Мексики вступил на пост первого декабря 1994 года. На другой же день два брокерских дома, контролируемые Федерасьон, стали скупать tesobonos — правительственные облигации. На следующей неделе наркокартели забрали свой капитал из Национального банка Мексики, вынудив нового президента девальвировать песо на 50 процентов. После чего Федерасьон обналичила свои tesobonos, обвалив мексиканскую экономику.

Feliz Navidad!

В качестве рождественских подарков Федерасьон скупала собственность, фирмы, недвижимость и pesos, складывала все под елку и выжидала.

У мексиканского правительства не было наличных, чтобы гарантировать tesobonos. He хватало ему пятидесяти миллиардов долларов. Капиталы улетали из страны стремительнее священников из борделя во время облавы.

Мексика находилась всего в нескольких шагах от объявления себя банкротом, когда подоспела американская конница с заемом в пятьдесят миллиардов долларов — подпереть мексиканскую экономику. У американского президента не было выбора: и ему и всем конгрессменам на Холме ежедневно лихорадочно названивали главные вкладчики Ситикорп — крупнейшего банковского холдинга США. Они выложили эти пятьдесят миллиардов, будто счет за ланч оплатили.

Новому мексиканскому президенту пришлось буквально умолять наркобаронов с их капиталами вернуться обратно в страну ради оживления экономики и выплаты займа. И теперь у наркобаронов было на миллиарды долларов больше, чем до кризиса песо, потому что в период падения pesos (до американской помощи Мексике) они скупали за доллары девальвированные pesos, курс которых опять вырос после того, как американцы предоставили стране крупный заем.

На самом деле Федерасьон купила страну, затем продала ее по более высокой цене, купила снова по низкой, после чего вложила в нее деньги и теперь наблюдала, как растут ее доходы.

Адан снисходительно принял приглашение Эль Президенте. Но цена, которую он назначил за возвращение наркодолларов в страну, была — «благоприятные условия для торговли».

Подразумевалось, что Эль Президенте может с пеной у рта разоряться о своих намерениях перешибить хребет наркокартелям, но лучше ему ничего в этом отношении не предпринимать. Пусть разглагольствует сколько угодно, но в путь по этой дорожке не отправляется, потому что один неверный шаг — и он никогда не вернется домой.

Американцы все понимали. Они передали Эль Президенте список важных персон из ИРП, Институционно-революционной партии, которым платила Федерасьон, и неожиданно трое из этого списка были назначены губернаторами штатов. А еще один стал министром транспорта. А следующий, тот, кто возглавлял список, был назначен настоящим королем наркотиков — главой Национального института по борьбе с наркотиками.

И наркобизнес закрутился по-прежнему.

Лучше, чем прежде, потому что среди прочего, на что Адан пустил свои баснословные прибыли от кризиса песо, были «Боинги-727».

За два года он купил двадцать три «боинга»: целый флот реактивных авиалайнеров, больше, чем их имелось в большинстве стран третьего мира. Адан под завязку загружал их кокаином в Кали, и они летели в гражданские аэропорты, на военные посадочные полосы и даже на шоссе, которые перекрывались и охранялись армией, пока самолет благополучно не разгрузится.

«Кокс» загружали в грузовики-рефрижераторы и перевозили на склады рядом с границей, где его фасовали в упаковки помельче и грузили на машины, творения гениев-новаторов. В Бахе образовалась целая индустрия: умельцы оборудовали машины скрытыми отделениями, тайниками. Они мастерили в машинах фальшивые крыши, дно и бамперы — полые внутри. Их заполняли наркотиками. Как и в любой другой индустрии, мастера специализировались в разных областях: одни придумывали, другие претворяли в жизнь, кто-то шлифовал, красил. Как только машины были готовы, их перегоняли за границу в США, на тайные базы, обычно в Сан-Диего или в Лос-Анджелес, потом распределяли по местам назначения: Сиэтл, Чикаго, Детройт, Кливленд, Филадельфия, Нью-арк, Нью-Йорк, Бостон.

Наркотики переправлялись морем. Их перевозили с места приземления в Мексике в города на побережье Бахи, там их расфасовывали в вакуумные пакеты, грузили на частные и коммерческие рыболовецкие суда, а те доставляли груз к берегам Калифорнии, там наркотики сбрасывали в воду. Груз выуживали катера, а иногда ныряльщики, переправляли на берег, потом перевозили на тайные базы.

Доставлялись наркотики в США и пешим ходом. Мелкие контрабандисты попросту запихивали их в пакеты и пересылали на спинах mujados, их называли «койоты», которые бежали за границу в надежде нажить богатство. Платили им, ну, тысяч по пять долларов за доставку груза в договоренный заранее пункт, куда-нибудь в окрестности Сан-Диего. Иногда районом таким оказывалась глухая пустыня или высокие горы, и нередко пограничный патруль натыкался на труп mujado, умершего от обезвоживания в пустыне или замерзшего в горах потому, что он не нес с собой воды или одеяла, которые могли бы спасти ему жизнь, он тащил на спине только одну поклажу — наркотики.

Наркотики текли на север, а деньги текли на юг. И путешествие в оба конца стало гораздо легче, потому что служба безопасности на границе стала из-за договора НАФТА куда менее бдительной, что обеспечило среди прочего перевозку без помех товаров между Мексикой и США. А заодно и беспрепятственный наркотрафик. Наркоторговля стала прибыльнее, чем когда-либо, потому что Адан использует свою новую власть, чтобы добиваться более выгодных сделок с колумбийцами: «Мы купим ваш кокаин по оптовой цене, в розницу будем продавать сами, спасибо». Никаких больше «тысяча долларов за кило поставки».

Северо-Американское соглашение о свободной торговле наркотиками, думает Адан.

Благослови, Господь, НАФТА!

При Адане прежний Мексиканский Батут представляется уже невинным подпрыгиванием малыша на кроватке. Эй-эй, зачем же прыгать, когда можно летать?

И Адан может летать. Он — Лорд Небес.

Не то чтобы жизнь потекла по старому, довоенному руслу.

Нет, это не так. Адан — реалист. Стать прежней жизнь после убийства Парады не может. Официально он по-прежнему разыскиваемый преступник, их новые «друзья» в Лос-Пинос назначили награду в пять миллионов долларов за братьев Баррера. Американское ФБР включило их в список особо опасных преступников, их фото висят на стенах пограничных пропускных пунктов и в полицейских участках.

Но все это, конечно, так, ширма. Реверанс американцам. Мексиканский закон старается выследить Баррера не больше, чем пытается покончить с наркоторговлей в целом.

И все же Баррера в открытую не могут бросать им вызов, не могут ставить президента в неловкое положение. Это молчаливое соглашение. А потому с прежним покончено — никаких больше вечеринок в роскошных ресторанах, никаких дискотек, скачек, мест в первом ряду на крупных боксерских матчах. Баррера приходится обеспечивать правительству правдоподобные мотивы неудач в их розыске, что позволит пожимать в растерянности плечами, выдвигая отговорки перед американцами: мы бы с радостью арестовали Баррера, если б только знали, где их разыскать.

И потому Адан не живет в большом особняке в Колониа Иподромо, не навещает свои рестораны, не сидит в задней кабинке, производя вычисления в желтых блокнотах. Особняк он и не вспоминает, рестораны ему безразличны, но он очень скучает по своей дочке.

Люсия и Глория живут в Америке, в спокойном пригороде Сан-Диего — Бонита. Глория учится в местной католической школе, Люсия теперь ходит в новую церковь. Раз в неделю курьер Барреры на машине встречает ее на стоянке торгового центра и передает кейс с семьюдесятью тысячами долларов наличными.

Раз в месяц Люсия привозит Глорию в Баху повидаться с отцом.

Они встречаются в уединенных домиках в деревне или за городом, в местечке для пикников у дороги рядом с Текате. Адан живет ради этих встреч. Глории сейчас двенадцать, и она начинает понимать, почему отец не может жить с ними, почему не может переехать через границу в Соединенные Штаты. Он пытается объяснить ей, что его ложно обвиняют во многих преступлениях, что американцы взвалили все грехи мира на плечи Баррера.

Но чаще они болтают о повседневном: как девочка учится в школе, какую музыку ей нравится слушать, какие фильмы она видела, кто ее друзья и что они поделывают вместе. Девочка растет, но увеличивается, к сожалению, и ее увечье; болезнь, похоже, прогрессирует в подростковом возрасте быстрее. Наросты на шее тянут ее и без того тяжелую голову книзу и влево, и ей все труднее говорить четко. Некоторые ребятишки в школе — как жестоки дети, думает Адан, — дразнят ее, называют Девочкой-Слоном.

Адан знает, Глория страдает от этого, но старается не обращать внимания.

— Идиоты, и всё, — говорит она отцу. — Не волнуйся, у меня есть друзья.

Но он волнуется и очень нервничает из-за ее здоровья, грызет себя, что не может бывать с ней чаще, мучится из-за малооптимистичных прогнозов ее здоровья. Он с трудом сдерживает слезы каждый раз, когда их встреча подходит к концу. Пока Глория сидит в машине, Адан спорит с Люсией, стараясь убедить ее вернуться в Мексику, но она даже и слышать об этом не желает.

— Не хочу я жить как изгой, — говорит она ему. — И кроме того, мне страшно в Мексике, я боюсь новой войны, боюсь за себя и за дочь.

Доводы убедительные, но Адан знает и истинную причину: жена теперь его презирает. Она стыдится того, чем он зарабатывает на жизнь, того, что он совершил ради денег. Она хочет отстраниться от этого, отдалиться, быть хлопотливой мамочкой-наседкой, заботиться об их болезненной дочке в покое и безмятежности американской пригородной жизни.

Но деньги она все-таки берет, думает Адан.

Никогда не отсылает курьера обратно.

Он старается не озлобляться.

Ему в этом помогает Нора.

— Ты должен понять ее чувства, — убеждает его Нора. — Она хочет для дочки нормальной жизни. По отношению к тебе это жестоко, но ты должен понять.

Странно, думает Адан, любовница принимает сторону жены, но он еще больше уважает ее за это. Она много раз говорила, что если он сумеет вернуть семью, то пусть так и делает, а она уйдет в тень.

Нора — утешение его жизни.

Когда он бывает с собой честным, ему приходится признать, что светлая сторона в отчуждении между ним и женой та, что это дает ему свободу жить с Норой.

Лорд Небес летает высоко.

Пока не...

... начинает скудеть поток кокаина.

Случается это не вдруг.

Все постепенно, точно медленно подступающая засуха.

А все хреновое американское наркоуправление виновато.

Сначала они прикрыли картель в Медельине (Фидель Кардона — Рэмбо — разозлился на своего старого друга Пабло Эскобара и помог американцам выследить и убить его), потом они взялись за Кали. Забрали братьев Орехуэла, когда те возвращались со встречи с Аданом в Канкуне. Оба картеля: и в Медельине, и в Кали — раздробились на мелкие осколки. Детские Погремушки — дал им прозвище Адан.

Все логично, думает Адан, естественная эволюция под напором неослабевающего американского прессинга. Выживут те, кто сумеет остаться маленькими и незаметными. Летать по указке американского радара. Логично, конечно, но это осложняет бизнес Адана: вместо того, чтобы договариваться с одним или двумя крупными объединениями, теперь ему приходится жонглировать десятками, а то и больше, мелких групп и даже отдельными торговцами. И с распадом вертикально объединенных картелей Адан больше не может положиться на поставки качественного продукта, своевременные и бесперебойные. Говорите, что желаете, о монополиях, думает Адан, но они эффективны. Монополия доставляет то, что обещает, туда, куда обещает и когда обещает, в отличие от Погремушек, у которых своевременная доставка качественного продукта скорее исключение, чем правило.

Так что из-за трудностей с поставками кокаиновый бизнес Адана шатается, и вибрация отзывается вниз по всей линии оптовиков, которых Баррера обеспечивают транспортом и защитой, до новых розничных рынков сбыта в Лос-Анджелесе, Чикаго и Нью-Йорке, которые Адан прибрал к рукам после ареста братьев Орехуэла. Постепенно все больше «Боингов-727», покупка которых, содержание и обслуживание обходятся дорого, приземляясь в Колумбии порожними, долго дожидаются кокаина, а его доставляют с опозданием, а то и вовсе не привозят. Но когда все-таки привозят, то наркотик бывает совсем не обещанного качества. Так что покупатели на улицах жалуются розничным торговцам, а те оптовикам, которые (предельно вежливо) жалуются Баррера.

Потом поток кокаина и вовсе иссякает.

Сначала превращается в ручеек, затем в жидкую струйку, и наконец цедятся лишь редкие капли.

И Адан выясняет почему:

Лас Фуэрсас Армадас Революсионариас де Колумбия.

Иначе — ФАРК.

Старейшее и самое мощное из всех уцелевших марксистское движение мятежников в Латинской Америке.

ФАРК контролирует отдаленный юго-западный район Колумбии, у самых границ с производящими кокаин странами: Перу и Эквадором. Из своего опорного пункта с окраин джунглей Амазонки ФАРК уже тридцать лет ведет партизанскую войну против колумбийского правительства, богатых землевладельцев и нефтяных магнатов, заправляющих в богатых нефтью прибрежных районах.

И мощь ФАРК растет. Не далее как в прошлом месяце партизаны атаковали армейский аванпост в городе Лас-Делисиас. С помощью минометов и фугасных гранат они захватили укрепленный пост, уничтожили шестьдесят солдат, а остальных захватили в плен. ФАРК перекрыло ключевое шоссе, соединяющее юго-западные регионы с остальной страной.

И ФАРК не только контролирует контрабандные маршруты кокаина из Перу и Эквадора, на его территории находится район Путумайо, где густые джунгли, амазонский тропический лес, а теперь и большие плантации коки. Заиметь источник кокаина на своей территории было давней мечтой гигантских картелей, и они вложили миллионы долларов в кокаиновые плантации в этом районе. Но как раз когда их усилия начали приносить плоды, картели развалились на Детские Погремушки. Около трехсот тысяч гектаров возделываемых плантаций сменили хозяев.

То, что Синалоа для мака, то Путумайо для кокаинового листа — источник, неистощимый родник, из которого течет наркотик.

А ФАРК перекрыло этот источник, а потом связалось с Аданом, чтобы предложить начать переговоры.

И мне придется пойти на это, думает Адан, глядя на Нору, лежащую рядом с ним.

Нора, проснувшись, видит, что Адан смотрит на нее. Она улыбается, ласково целует его и говорит: — Мне бы хотелось пойти на прогулку.

— Я пойду с тобой.

И, надев халаты, они выходят.

Мануэль тут.

Мануэль всегда тут, думает Нора.

Адан построил для него домик на территории поместья. Небольшой простой дом в стиле синалоанских campesino. Только Адан попросил строителя сделать его нестандартным — учесть, что у Мануэля не гнется нога и он при ходьбе подволакивает ее. Заказал для него специальную мебель, чтобы было легче вставать и садиться, и мелкое джакузи в глубине дома, чтоб тот мог облегчить боль в ноге, становившуюся все сильнее с годами. Но Мануэль пользоваться им не любит: ему кажется, нагреть его стоит слишком дорого, так что Адан нанял слугу, который каждый вечер включает ее.

Мануэль, поднявшись со скамейки, идет следом. Подволакивая правую ногу. Идет прихрамывая на подобающем расстоянии. Норе он кажется почти карикатурой: на плече у него висит «АК», на каждом бедре по пистолету, точно у бандита старых времен. А за ремень спереди заткнут огромный нож.

Недостает ему, думает Нора, только большущего сомбреро и висячих усов.

Торопливо выбегает горничная с подносом.

Два кофе: с молоком и сладкий — для Адана, черный без сахара — для нее.

Адан благодарит горничную, и девушка ускользает обратно на кухню. На Нору она не смотрит: из страха, что глаза gringa околдуют ее так же, как околдовали patron. Такие разговоры ходят на кухне: взгляни в глаза этой bruja и попадешь под ее колдовские чары.

Сначала было трудно: пассивная враждебность прислуги и активное неодобрение Рауля. Брат Адана считал: имеешь любовницу, ну и распрекрасно, но не приводи ее в дом. Нора слушала, как братья ссорились из-за этого, хотела уехать, но Адан и слышать об этом не желал. Теперь уже все успокоилось, они живут тихой домашней жизнью; утренняя прогулка — часть этого размеренного существования.

Здесь очень красиво. Норе поместье особенно нравится по утрам, до того, как солнце уничтожит тени и выбелит все краски. Прогулку они начинают с фруктового сада. Адан знает, что ей нравится резкий запах фруктовых деревьев: апельсиновых, лимонных, грейпфрутовых — и сладкий запах мимозы и палисандра; его цветы свисают с веток, будто лавандовые слезы. Они прошли мимо аккуратных ухоженных цветников с лилейниками, каллами, маками, останавливаются у роз.

Нора любуется цветами, поблескивающими каплями воды, слушает ритмичные дзинь-дзинь-дзинь крутящихся разбрызгивателей.

Адан выпроваживает из цветника павлина, шикая на него и размахивая руками.

Поместье кишит птицами: тут и павлины, и фазаны, и цесарки. Как-то утром, когда Адан был в отъезде, Нора вышла в сад, а там на бортике фонтана примостился павлин. Он взглянул на нее и распустил хвост, зрелище было волшебное — тысячи оттенков всевозможных цветов переливались на фоне желтоватого песка.

А в ветвях прячутся другие птицы. Поразительное разнообразие всяких видов вьюрков — Адан тщетно старался научить Нору их правильным названиям, но она все равно распознает их только по окраске: золотисто-желтые, лилово-красные. Всякие певчие птицы и лазурные овсянки, неправдоподобные танагры, которые кажутся ей похожими на летающий солнечный закат. А еще колибри. Чтобы приманить колибри, посадили специальные цветы и подвесили поильнички с сахарной водой. Колибри самых разных видов: анна, коста, чернобородые. Адан их различает.

Но для Норы они все — летающие ослепительные драгоценные камешки, ей будет очень недоставать птичек, если они вдруг перестанут прилетать в сад.

— На животных хочешь взглянуть? — спрашивает Адан.

— Конечно.

Адан — человек практичный и трудолюбивый и никак не может заставить себя одобрить время и деньги, которые Рауль просаживает на зверинец. Для Рауля это всего лишь еще одна забава, баловство. Он тешит свое самолюбие: вот глядите, у меня есть оцелот, два верблюда разной породы, гепард, пара львов, леопард, два жирафа и стадо редких оленей.

Но уже нет белого тигра. Тигра Рауль продал одному коллекционеру в Лос-Анджелесе, и этот идиот попытался провезти его через границу, где его и арестовали. Ему пришлось заплатить большой штраф, а тигра у него забрали. Теперь тигр живет в зоопарке Сан-Диего.

А кит, который был у Рауля, стал кинозвездой. Парк аттракционов они обобрали до нитки, а потом сожгли его. Жившего там кита в конце концов стали снимать в фильмах, некоторые сделались хитами. Так что для кита все обернулось неплохо, хотя, правда, последнее время Адан не видел его в кино.

Адан и Нора гуляют по зоопарку. Один из служителей держит наготове еду, чтобы Нора покормила жирафов. Она обожает жирафов: их грациозность, длинные шеи, смешные рожки.

Нора спускается с маленькой платформы, на которой кормила жирафов, берет свою чашку кофе и идет перед Аданом. Другой служитель открывает калитку, впуская ее в олений загон, и протягивает пластиковую миску с едой.

— Доброе утро, Томас.

— Сеньора.

Олени сбиваются вокруг нее, нюхают ее халат, вытягивают морды, чтобы добраться до еды..

Нора с Аданом завтракают на восточной террасе, там сейчас солнце. У нее на завтрак кофе и грейпфруты. И все. Грейпфрут свежий, прямо из сада, сорванный за несколько минут до того, как ей его подали. А Адан ест, словно лев Рауля. Огромная тарелка яичницы, куски горячей чоризо. Целая горка теплых кукурузных тортильяс. По настоянию Норы — фрукты. И маленькая чашка свежей салсы — от запаха помидоров и кориандра рот у Норы наполняется слюной, но она стойко ограничивается грейпфрутом, от них худеют.

Адан замечает это.

— В нем совсем нет жира, — говорит он.

— Но тортилья, с которой я его буду есть, жирная.

— Тебе не мешает прибавить несколько фунтов.

— Ты такой любезный!

Адан, улыбнувшись, утыкается в газету, зная, что ее не уговорить. Она почти так же одержима своим телом, как и он. Как только он, приняв душ, уходит в кабинет работать, Нора отправляется в спортзал, где и занимается все утро. Адан установил там стереосистему и телевизор: ей не нравится тренироваться в тишине. В спортзале по два комплекта всех тренажеров: два велотренажера, две беговые дорожки, два универсальных тренажера, два набора разных гантелей, но ей редко удается уговорить его поразмяться вместе с ней.

Иногда Нора бегает по тропинке, которая идет от поместья. Ее пробежки вызывали недовольство службы безопасности, пока наконец Адан не нашел двоих sicarios, которым тоже нравится бегать. Тогда стала жаловаться она: ей неловко, что эти мужчины бегут за ней, но тут уж он стоял твердо, и спор утих.

Так что когда Нора бегает, за ней двигаются двое телохранителей. По его специальному указанию они то идут быстрым шагом, то переходят на бег. Адан не хочет, чтобы оба запыхались одновременно. Если дойдет до стрельбы, он желает, чтобы по крайней мере у одного была крепкая рука. И их предупредили: «Если с ней что случится, вам обоим это будет стоить жизни».

Дни у Норы тянутся долго и неспешно. Так как Адан весь день работает, обедает она одна. Потом у Норы короткая сиеста, она дремлет, растянувшись на шезлонге под зонтиком, прячась от солнца. Из-за солнца же Нора почти весь день проводит в доме, читая журналы и книги, лениво глядя мексиканские телепередачи, а в основном дожидаясь, пока появится Адан перед поздним обедом.

Сейчас он говорит:

— Мне нужно уехать по делам. Может, задержусь на какое-то время.

— Куда ты едешь?

Он мотает головой:

— В Колумбию. ФАРК желает договориться.

— Я поеду с тобой.

— Это слишком опасно.

Ладно, Нора все понимает. Она съездит в Сан-Диего, пока его нет, походит по магазинам, заглянет в кино, повидается с Хейли.

— Но я буду скучать по тебе, — заключает Нора.

— Я тоже буду по тебе скучать.

— Пойдем спать.

Она трахает его страстно, одержимо. Зажимает в своем лоне, крепко обхватывает ногами, чувствует, как он взрывается глубоко в ней. Гладит его волосы, когда он отдыхает на ее груди, и говорит:

— Я люблю тебя. Tienes mi alma en tus manos.

Ты держишь мою душу в своих руках.

Путумайо

Колумбия

1997

Адан сидит на заднем сиденье джипа, который медленно катит, подскакивая, по грунтовой дороге, проложенной через амазонские джунгли на юго-западе Колумбии. Воздух тут жаркий и зловонный, и он отмахивается от мух и москитов, роящихся вокруг его головы.

Поездка и до этого была нелегкой.

От мысли лететь на одном из своих «боингов» Адан отказался. Никто не должен знать, что он намерен встретиться с Тирофио, командующим ФАРК, да и вообще полет был бы слишком опасен. Если бы американское ЦРУ или Управление по борьбе с наркотиками засекли маршрут полета, результаты оказались бы самыми гибельными. И кроме того, Тирофио пожелал, чтобы Адан увидел кое-что по пути.

Так что Адан сначала плывет на яхте из Кабо, потом пересаживается на старую рыбацкую лодку и после длинного медленного плавания высаживается на южном побережье Колумбии в устье реки Какета. Это самая опасная часть путешествия, потому что береговая линия под контролем правительства и патрулируется частной милицией, нанятой нефтяными компаниями для охраны буровых вышек.

С рыбацкой лодки Адан перебирается на маленький одномоторный бот. Они отплывают ночью, ориентируясь на реке по пламени, вырывающемуся из труб нефтеперегонных заводов, будто сигнальные огни ада. Устье реки илистое и загрязненное, воздух душный, смрадный. Они скользят по воде мимо владений нефтяных компаний, оцепленных оградами в десять футов высотой из колючей проволоки со сторожевыми вышками по углам.

На плавание по реке у них ушло два дня. Приходилось уворачиваться от военных патрулей и частной охраны. Наконец Адан попал в тропический лес и теперь вынужден преодолевать остаток пути на джипе. Дорога идет мимо плантаций, в первый раз Адан видит, как растет кока, на которой он сколотил миллионы.

Но растет не везде.

Встречаются поля мертвые, с поникшими растениями, отравленными с вертолетов ядовитыми химикатами, которые уничтожают не только коку, но заодно и бобовые, томаты, овощи. Отравляют воду и воздух. Адан проезжает через брошенные деревни, похожие на экспонаты в музее: колумбийская деревня, только в ней нет людей. Жители покинули свои дома, спасаясь от отравляющих веществ, от армии, сбежали от партизан ФАРК, от войны.

А другие деревни были выжжены. Обугленные круги на земле отмечали места, где раньше стояли хижины.

— Армия, — поясняет проводник. — Они жгут деревни, если думают, что тут живут союзники ФАРК.

А ФАРК сжигает деревни, если подозревает в поддержке армии, думает Адан.

Наконец они добираются до лагеря Тирофио.

Партизаны Тирофио в камуфляже, в беретах и с «АК-47». Удивительно, но тут много женщин — Адан цепляет глазом одну, особенно эффектную, амазонку с длинными черными волосами, ниспадающими из-под берета. Она отвечает взглядом, в котором ясно читается: «И чего ты пялишься?» — и он отворачивается.

Всюду, куда ни посмотри, кипит работа: одни тренируются, другие чистят оружие, кто-то стирает, наводит чистоту в лагере — и все делается четко, организованно. Лагерь большой и аккуратный: ровные ряды оливково-зеленых палаток стоят под камуфляжной сеткой. Несколько кухонь сооружены под пальмовыми ramadas . Адан видит палатку, похожую на госпитальную, и амбулаторию. Они проходят даже мимо палатки, где расположена библиотека. Короче, это не шайка бандитов в бегах, думает Адан. Это хорошо организованный отряд, контролирующий свою территорию. Камуфляжная сетка, маскировка от наблюдения с самолетов, — единственная уступка грозящей опасности.

Провожатые довели Адана до палатки, где расположен штаб. Она больше других, с полотняными навесами, образующими что-то вроде веранды: на ней стоят стулья и столы, сколоченные из грубо отесанного дерева, умывальник. Через минуту провожатые вернулись с человеком постарше, плотным, одетым в зеленый камуфляж, в черном берете.

Лицом Тирофио напоминает лягушку, думает Адан. Толще, чем положено бы партизану, под глазами набрякшие мешки; тяжелые челюсти и широкий рот, сложенный в вечно хмурую гримасу. Скулы у него высокие, резко очерченные, глаза узкие, брови дугами, седые. И все-таки смотрится он моложе, чем на свои почти семьдесят лет. Шагает к Адану энергично, упруго, короткие мускулистые ноги ничуть не дрожат...

Тирофио с минуту смотрит на Адана, оценивая гостя, затем указывает на веранду под пальмовым ramada. Садится сам и жестом приглашает Адана. Без всяких предисловий он говорит:

— Я знаю, ты поддерживаешь операцию «Красный туман».

— Не из-за политики, — отзывается Адан. — У меня тут только бизнес.

— Ты знаешь, что я могу задержать тебя и потребовать выкупа, — продолжает Тирофио, — или убить тут же, на месте.

— А ты знаешь, — возражает Адан, — что переживешь ты меня, ну, самое большее, на неделю.

Тирофио кивает.

— Так о чем будем говорить? — спрашивает Адан.

Тирофио вынимает из кармашка рубашки сигарету и предлагает Адану. Адан отрицательно мотает головой, и Тирофио, пожав плечами, закуривает и, сделав долгую затяжку, спрашивает:

— Когда ты родился?

— В пятьдесят третьем.

— А я начал сражаться в сорок восьмом. Во время, которое сейчас называют «Ла Виоленсиа». Слыхал про такое?

— Нет.

Тирофио кивает.

— Был я тогда лесорубом, жил в небольшой деревушке. В те дни и меня совсем не занимала политика. Левое крыло, правое крыло — это было без разницы для леса, который я валил. Однажды я ушел утром рубить лес в горах, а в нашу деревню ворвалась местная полиция, поддерживающая правых. Они согнали всех мужчин вместе, завязали им локти за спиной и перерезали горло. И бросили их на деревенской площади истекать кровью, будто свиней, пока насиловали их жен и дочерей. Знаешь, почему они сделали это?

Адан покачал головой.

— Потому что деревенские разрешили отряду партизан выкопать себе колодец. Вернувшись в деревню, я увидел тела, валявшиеся в пыли. Моих соседей, моих друзей, моей семьи. И я снова ушел в горы, на этот раз чтобы присоединиться к партизанам. Почему я рассказываю тебе эту историю? Да потому что ты, конечно, можешь твердить, будто политика тебя не касается, но в тот день, когда увидишь своих друзей и семью валяющимися в пыли, ты тоже заинтересуешься политикой.

— Есть деньги, — говорит Адан, — и отсутствие денег. Есть власть и отсутствие власти. Вот и все.

— Видишь? — улыбается Тирофио. — Ты уже наполовину марксист.

— Чего ты от меня хочешь?

— Оружия.

У Тирофио двенадцать тысяч бойцов и планы завербовать еще тридцать тысяч. Но у него всего восемь тысяч винтовок. У Адана Барреры есть деньги и самолеты. Если его самолеты могут вывозить кокаин, то почему бы им не ввозить оружие?

Стало быть, если я желаю защитить свой источник кокаина, понимает Адан, мне придется сделать то, чего желает этот старый солдат. Придется привозить ему оружие, чтобы он мог защищать свою территорию от полиции, армии да и американцев. Такова практическая необходимость, но присутствует тут и доля сладкой мести. И Адан спрашивает:

— А каковы условия договора? Надумал?

Тирофио надумал.

Пусть все будет просто.

Один килограмм — один автомат.

За каждый автомат, который Адан доставит, ФАРК разрешит продажу одного килограмма кокаина с его территории по цене, урезанной на стоимость оружия. Предпочтительнее «АК-47», но приемлемы также американские «М-16» или «М-2», а боеприпасы для них ФАРК сумеет захватить у разгромленных армейских частей или полиции. А что до другого оружия — и Тирофио энергично хлопает по противотанковому ружью на плече, — то за них Адану позволят купить полтора кило, а то и два.

Адан принимает все условия без споров.

Почему-то он чувствует, что торговаться как-то недостойно, даже непатриотично. Да и потом, сделка заработает, только если — и это большое если — он сумеет заполучить достаточное количество оружия.

— Ладно. Значит, мы договорились? — говорит Адан.

Тирофио пожимает ему руку:

— Когда-нибудь ты поймешь, что все — политика, и будешь действовать по велению души, а не кармана.

— И в тот день, — заключает Тирофио, — ты найдешь свою душу.

Нора раскладывает обновки на кровати в своем номере люкс маленького отеля в Пуэрто-Валлларте: рубашки и костюмы, которые купила для Адана в Ла-Холле.

— Тебе нравится?

— Да, нравится.

— Да ты толком и не посмотрел, — обижается Нора.

— Прости.

— Не надо просить прощения. — Нора подходит и обнимает Адана. — Лучше скажи, что у тебя на уме.

И Нора внимательно слушает, как Адан описывает технические трудности, с которыми столкнулся: где раздобыть столько оружия, сколько потребуется ему для выполнения своих обязательств перед Тирофио? Купить несколько автоматов сравнительно легко: США, в сущности, — один огромный рынок оружия, но те тысячи, которые ему потребуются в ближайшее время, — этого не сумеет поставить даже и американский черный рынок.

Но оружие нужно переправить через Америку, а не через Мексику. Если янки бесятся, когда через их границу перевозят наркотики, то мексиканцы при виде оружия вообще звереют. На многочисленные жалобы Вашингтона о наркотиках, поступающих из Мексики, Лос-Пинос отвечает жалобами на оружие, переправляемое из США. Это постоянный раздражитель в отношениях между двумя странами: мексиканцы считают, что огнестрельное оружие куда опаснее, чем наркота. И не понимают, почему в Америке человек получает срок за марихуану весомее, чем за продажу оружия.

Да, мексиканское правительство остро реагирует на всякое оружие, как и положено стране, чья история переполнена революциями. И тем более сейчас, когда в Чьяпасе действуют мятежники. Адан жалуется Норе, что нет никакого способа, ну никак невозможно ввезти такое большое количество оружия непосредственно на территорию Мексики, даже если ему и удастся найти поставщика. Оружие придется переправлять сначала в США, потом небольшими партиями провозить контрабандой через Баху, грузить на «боинги» и по воздуху перебрасывать в Колумбию.

— А ты сумеешь закупить так много автоматов? — спрашивает Нора.

— Как-нибудь извернусь, — отвечает Адан.

— Но где?

Гонконг

1997

Гонконг поражает с первого взгляда.

Сначала долгий перелет над Тихим океаном, внизу несколько часов ничего, кроме синей воды, потом из волн вдруг выскакивает остров, изумрудно-зеленый лоскуток со сверкающими на солнце башнями-высотками на фоне впечатляющих гор.

Адан никогда не бывал тут раньше, поэтому Нора показывает ему в иллюминатор достопримечательности: сам Гонконг, пик Виктория, Цзюлун, гавань.

Они поселяются в отеле «Полуостров».

Это ее идея — остановиться на материке в Цзюлуне, а не в одном из современных отелей для бизнесменов на самом острове. Норе нравится колониальное очарование «Полуострова», и она думает, что и Адану понравится тоже, и потом, Цзюлун — район привлекательный, особенно вечерами.

И Адану действительно пришлась по вкусу старомодная элегантность отеля. Они сидят на старой веранде (теперь застекленной) с видом на гавань и пристань парома в ожидании, пока им приготовят люкс, устраивают чаепитие на английский лад (заказывает она).

— Вот тут, — говорит Нора, — и обитали в старину опиумные бароны.

— Правда? — Адан плохо знает историю, даже историю наркоторговли.

— Конечно. Ведь британцы заполучили Гонконг в ходе Опиумной войны.

— Опиумной войны?

— Ну да, в тысяча восемьсот сороковом году, — объясняет Нора. — Англичане пошли войной против китайцев, чтоб заставить их разрешить торговлю опиумом.

— Ты шутишь.

— Да нет. И по одному из пунктов мирного договора английским торговцам разрешили продавать опиум в Китае, а британская корона прибавила к своим колониям еще одну — Гонконг. Так им достался порт для безопасной перевозки опиума. Армия и флот фактически защищали наркотики.

— И ничего не переменилось. А откуда ты все это знаешь?

— Я читаю, — говорит Нора. — В общем, я подумала, ты получишь особый кайф, поселившись в этом отеле.

Адан и правда наслаждается. Откинувшись на спинку кресла, он потягивает чай «Дарджилинг», накладывает на ломтик кекса взбитые сливки и джем и чувствует себя продолжателем давней традиции.

Когда они приходят к себе в номер, Адан валится на кровать.

— Нет, ты не будешь спать! — тормошит его Нора. — Так ты никогда не опомнишься от разницы во времени.

— Я не могу не спать, — бормочет он.

— Я тебя взбодрю.

— Ах так?

Да, так.

Потом они принимают душ, и Нора говорит ему, что уже распланировала, как провести остаток дня и вечер, ему следует только отдаться в ее руки.

— Разве я этого только что не сделал? — поддразнивает он.

— И как тебе? Получил удовольствие?

— От радости до потолка прыгал.

— Главное, не упустить момент, — говорит она Адану, пока тот бреется. — Поторопись.

И он торопится.

— Это одно из моих самых любимых зрелищ в мире, — замечает Нора, пока они спускаются к пристани «Звездный паром». Она покупает билеты, им приходится подождать несколько минут, и наконец они садятся на паром. Места Нора выбирает на левом борту старого ярко-красного судна: отсюда открывается чудесный вид на центр Гонконга, пока они плывут к острову. Все вокруг них: рыбачьи лодки, катера, джонки и сампаны — держат курс на гавань.

Когда они причаливают, Нора подгоняет Адана на выходе.

— Да что за спешка? — недоумевает тот, когда она хватает его за локоть и тянет вперед.

— Увидишь, увидишь. Быстрее же! — Нора ведет его по Гарден-роуд к подножию пика Виктория, где они запрыгивают в вагончик фуникулера. Фуникулер, погромыхивая, скользит по крутому склону.

— Точно в парке аттракционов, — замечает Адан.

До обзорной башни они добираются перед самым закатом солнца. Вот это Нора и хотела, чтоб он увидел. Они стоят на террасе и наблюдают: небо розовеет, потом становится красным и плавно затягивается чернотой, и почти тут же россыпью бриллиантов на черной бархатной подушке вспыхивают огни города.

— Никогда ничего подобного не видел! — ахает Адан.

— Я так и думала, что тебе понравится.

Адан, повернувшись, целует ее:

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

На другой день они встречаются с китайцами.

Как и было договорено, катер забирает Нору и Адана в гавани Цзюлуна и мчит их в залив, где они пересаживаются на ожидающую их джонку; на ней они совершают долгую поездку в залив Серебряный Источник на восточной стороне острова Лантау. Тут джонка теряется среди флотилии тысяч других джонок и сампанов, на них живет «речной народ». Лавирует через лабиринт доков, верфей, стоящих на якоре лодок и наконец притирается к большому сампану. Капитан перекидывает сходни, и Нора с Аданом перебираются туда.

За небольшим столиком под тентом-аркой посередине лодки сидят трое. Они встают при виде Адана и Норы. Двое из мужчин постарше. У одного из них, как сразу же отмечает Нора, квадратные плечи и жесткая выправка военного офицера. Другой держится вольнее, он сутуловат — это бизнесмен. А третий — молодой парень, явно нервничающий в присутствии начальников высокого ранга. Этот, догадывается Нора, скорее всего, переводчик.

Молодой человек называет себя по-английски — мистер Ю. Нора будет переводить на испанский, хотя Адан вполне прилично знает английский и мог бы обойтись без нее. Но для Норы это предлог присутствовать на переговорах, она и оделась соответственно: простой серый деловой костюм, кремовая с высоким воротничком блузка, скромные украшения.

Но все равно ее красота не остается незамеченной: офицер, мистер Ли, называя себя, кланяется, бизнесмен, мистер Чен, сияет улыбками и только что не целует ей руку. Покончив со знакомством, все усаживаются — теперь чай и бизнес.

К досаде Адана, первая часть переговоров — это долгая болтовня о пустяках и ненужные любезности; пустословие особенно утомительно из-за двойного перевода: с китайского на английский, потом с английского на испанский, после чего — все в обратном порядке. Ему хотелось бы перейти сразу к сути, но Нора заранее предупредила его, что это — обязательная часть бизнеса в Китае и его посчитают невоспитанным, а следовательно, и партнером ненадежным, если он попытается сократить ритуал. Так что Адан сидит и улыбается, пока обсуждают красоты Гонконга, потом красоты Мексики, восторгаются ее чудесной едой, прекрасным и умным мексиканским народом. Нора вскользь хвалит качество чая, а мистер Ли тут же откликается: нет, этот чай совсем дрянной, а Нора говорит: она совсем не прочь купить такой «дряни» в Тихуане, и мистер Ли вызывается прислать ей такого чаю, если она настаивает, хотя чай совсем ее недостоен, и так далее и тому подобное, пока наконец мистер Ли, генерал Армии народного освобождения, не кивает едва заметно молодому мистеру Ю, и тот переходит к деловой части сегодняшней встречи. Ее цель — покупка оружия.

Переговоры идут через многоступенчатый перевод, хотя Ли объясняется на достаточно сносном английском. Но процесс перевода дает ему время подумать и посовещаться с Ченом, офицером из ГКМП — Гуандунской компании морских перевозок, да и к тому же это поддерживает удачную придумку, будто эта ошеломительно красивая женщина — переводчик, а не любовница Барреры, как всем хорошо известно. Потребовалось немало времени, чтобы договориться об этой встрече. И китайцы подготовились основательно. Они выяснили, что у наркодельца связь со знаменитой путаной, но она не только его любовница, но и очень умная и энергичная деловая женщина. Так что Ли терпеливо слушает, пока Ю переводит его слова женщине, а женщина переводит Баррере, хотя все они и так прекрасно знают: Адан пришел, чтобы купить оружие, а они желают его продать.

— Оружие какого типа?

— Автоматы. «АК-47».

— Вы называете их Рогами Козла. Удачное прозвище. Сколько желаете купить?

— Для начала небольшую партию. Ну где-то пару тысяч.

Ли ошарашен размахом требования. Это производит на него впечатление: надо же, Баррера, а может быть, эта женщина назвали такой заказ небольшим, что придало им весу в глазах генерала. И я «потеряю лицо», если не сумею выполнить столь «незначительную» просьбу. И как ловко они ввернули это «для начала», как приманку. Дали мне понять: если я сумею выполнить этот солидный заказ, то последуют еще и другие.

Ли снова поворачивается к Адану:

— Обычно мы не заключаем сделки на столь небольшое количество.

— Мы понимаем, вы оказываете нам любезность. Может, для вас выгоднее, если мы купим еще и, ну, скажем, некоторое количество противотанковых реактивных ружей «КПГ-2»?

— Противотанковые ружья? Вы готовитесь войне?

Отвечает Нора:

— Миролюбивый китайский народ знает, оружие покупают не для того, чтобы вести войну, а чтобы предотвратить необходимость вести ее. Сунь-Цзу писал: «Непобедимость зависит от тебя самого; уязвимость врага — от него».

Долгие часы в самолете Нора потратила недаром. На Ли цитата производит впечатление.

— Поскольку у заказа такой скромный объем, — говорит Ли, — мы не сможем продать вам оружие по той же цене, как при крупной сделке.

— Но ведь это, — возражает Адан, — всего лишь начало наших, как мы надеемся, долгих деловых отношений. И мы рассчитывали, что в качестве аванса вы предложите цену, которая укрепит нас в решении обращаться к вам и в будущем.

— То есть вы хотите сказать, что не сумеете заплатить полную стоимость?

— Нет, я говорю, что не стану ее платить.

Адан тоже подготовился неплохо. Он знает, что НОАК, Народно-освободительная армия Китая, — не только национальные силы обороны, но и бизнес, и находится она под сильным прессингом Пекина, требующего от нее доходов. Им эта сделка нужна не меньше, чем мне, думает он, а может, даже и больше. Так что вы согласитесь на мою цену, генерал, особенно если...

— Конечно, — добавляет Адан, — платить мы будем в американских долларах. Наличными.

Потому что на НОАК не только давят, требуя доходов, но требуют при этом иностранной валюты, и побыстрее, и им ни к чему какие-то там неустойчивые мексиканские pesos. Им требуется крепкая «зелень» янки. Адан получает несказанное удовольствие от такой комбинации: американские доллары Китаю за оружие, оружие Колумбии за кокаин, а кокаин в Соединенные Штаты за американские доллары...

И все работает на меня.

Работает и на китайцев. Еще три часа они проводят, торгуясь из-за деталей — цены, сроков поставок.

Генерал очень хочет заключить эту сделку. И бизнесмен тоже. И Пекин. А ГКМП строит портовые терминалы не только в Сан-Педро и на Лонг-Бич, но и в Панаме. И закупает огромные участки земли вдоль канала, раскалывая американский флот пополам и соединяя две возникшие в Центральной Америке армии мятежников: движение ФАРК, воюющее в Колумбии, и Армию национального освобождения Запатиста, готовящую восстание в южной Мексике. Пусть американцы для разнообразия займутся делами в собственном полушарии. Пусть лучше волнуются о Панамском канале, чем о так называемом тайваньском вопросе.

Так что эта сделка с картелем Баррера только увеличит влияние Китая на заднем дворе Америки, заставит американцев заниматься тушением коммунистических пожаров, а заодно вынудит тратить ресурсы на Войну против Наркотиков.

Появляется бутылка вина, и произносится тост. За дружбу.

— Wan swei, — провозглашает Нора.

Десять тысяч лет жизни вам.

Через полтора месяца груз — две тысячи автоматов «АК-47» и шесть дюжин гранатометов плюс приличный запас боеприпасов — будет отправлен из Гуанчжоу на грузовом пароходе ГКМП.

Сан-Диего

Через неделю после возвращения из Гонконга Нора переезжает границу у Текате, а потом отправляется в долгую поездку в глубь страны, через пустыню и в Сан-Диего. Она поселяется в отеле «Валенсия», в люксе с видом на бухту Ла-Холла и океан. Встречается с Хейли, и они вместе обедают в «Далекой бухте». Бизнес идет хорошо, говорит ей Хейли.

Нора рано легла спать и встала тоже рано. Надев спортивный костюм, она отправляется на долгую пробежку вокруг бухты Ла-Холла по тропинке, вьющейся вдоль скал, которые смотрят на океан. Уставшая и вспотевшая, она, вернувшись, заказывает, как всегда, грейпфрутовый сок и черный кофе в номер, а пока ждет, принимает душ.

Позавтракав, одевается и отправляется по магазинам в Ла-Холла-Виллидж. Все модные лавки рядом, в двух шагах, и пока она добралась до своего любимого бутика, у нее уже полны руки пакетов. В бутике она выбирает три платья и идет с ними в примерочную.

Через несколько минут Нора выходит с двумя платьями, кладет их на прилавок и говорит:

— Эти я возьму. А красное я оставила в примерочной.

— Я повешу на место, — обещает хозяйка.

Поблагодарив ее, Нора улыбается и снова выходит в роскошный солнечный денек Ла-Холлы. На ланч она решает зайти во французский ресторанчик и без труда находит столик в «Брассери». Остаток дня она убивает в кино, а потом долго спит. Проснувшись, заказывает на обед консоме, надевает новое черное платье, красиво причесывается и накладывает макияж.

Арт Келлер припарковался за три квартала от Белого Дома и идет до него пешком.

Он не женат. У него есть только его работа и больше почти ничего.

Кэсси сейчас уже восемнадцать, скоро она закончит Паркмен, Майклу шестнадцать, он — первокурсник в Школе Бишопа. Арт ходит на волейбольные матчи Кэсси и соревнования по плаванию Майкла, потом обычно ведет куда-нибудь детей, если у них нет никаких других планов. Раз в месяц они встречаются в уикенды — все при этом испытывают неловкость — в его квартире. Он всячески старается развлечь их, но чаще всего они сидят у бассейна с другими «приходящими папашами» и их детьми. Его собственные дети все больше злятся на эти обязательные посещения: они мешают их развлечениям с друзьями.

Арт все понимает и обычно разрешает им отменить встречу, с деланым весельем заявляя: «Ну и ладно, в следующий раз».

Постоянной женщины у него нет. Случались кратковременные связи с парочкой разведенок — удобные траханья, втиснутые между работой и встречами с детьми-подростками, но они были скорее обузой, чем удовольствием, и очень скоро он прекратил встречаться.

Вечера он по большей части проводит в компании с мертвыми.

Вот они никогда не бывают заняты. Эрни Идальго, Пилар Талавера и двое ее детей, Хуан Парада. Все случайные, ни в чем не повинные жертвы в личной войне Арта против Баррера. Они навещают его по ночам, болтают с ним, допытываются у него, а стоило ли того дело.

Ответ, по крайней мере пока что, — нет.

Арт проигрывает войну.

Картель Баррера теперь получает прибыль приблизительно в восемь миллионов долларов в неделю. Половина кокаина и треть героина, выливающиеся на улицы Америки, поступает через ненавистный картель. И практически все метамфетамины к западу от Миссисипи тоже идут от Баррера.

Власть Адана в Мексике безгранична. Он вновь слепил воедино Федерасьон своего дяди, и он ее полновластный patron. Другим картелям до его могущества, как до неба. Более того, Баррера организовал собственные поставки кокаина из Колумбии. И стал независимым и от Кали, и от Медельина. Наркооперации Баррера ведет самостоятельно, без всякой поддержки извне: от плантаций коки до мелкого торговца на углу, от маковых цветков до наркопритонов, от семян сенсимиллы до брикетов, продающихся на улицах, от сырья эфедрина до «конфеток» из кристаллического «мета».

Картель Баха — вертикально интегрированные операции с самыми разными наркотиками.

В эти восемь миллионов не входит прибыль от его «законных» предприятий. Крупные суммы денег Баррера инвестированы в поместья вдоль границы, в недвижимость по всей Мексике, особенно в курортных городках Пуэрто-Валларта и Кабо-Сан-Лукас, а еще на юго-западе Соединенных Штатов; есть вклады и в банковское дело, в том числе в. несколько банков и кредитных союзов в Штатах. Финансовые механизмы картеля густо опутали самые богатые и влиятельные бизнес-концерны Мексики.

Арт подходит к парадной двери Белого Дома и звонит.

Встретить его выходит Хейли Сэксон. Улыбается профессиональной улыбкой и протягивает ему ключ от комнаты наверху.

Там на кровати сидит Нора.

Ослепительно красивая в черном платье.

— Как ты? — спрашивает он.

Красное платье — это сигнал, что ей нужно встретиться с ним лично. Уже два года, как она оставляет ему сообщения в тайниках по всему городу.

Это Нора сообщила ему детали встречи братьев Орехуэла с Аданом, и ее информация позволила наркоуправлению арестовать их на обратном пути в Колумбию.

Нора дала ему сведения о новой системе организации Федерасьон.

Именно благодаря ей у Келлера есть схема организации Барреры в Бахе и в Калифорнии. Маршруты доставок, тайные базы, курьеры. Он знает, когда прибывают наркотики, когда отправляют деньги, кто кого убил и почему.

Нора жизнью рискует, доставляя Арту эту информацию в своих «походах по магазинам» в Сан-Диего и Лос-Анджелесе, в поездках на отдых, в любой поездке за пределы Мексики без Адана.

Метод, которым они пользуются, до наивности прост. У наркокартеля, бесспорно, больше денег, а следовательно, и аппаратура новее и мощнее, чем у Арта, и братья Баррера не подчиняются никаким конституционным ограничениям. А потому единственный способ взять верх над превосходством в технике — это использовать почти забытые методы, и Нора попросту, сидя в своем номере, записывает информацию и отправляет ее Арту на почтовый ящик, который он снял под фальшивым именем.

Никаких мобильников.

Никакого Интернета.

Только добрая старая почта США.

Если, конечно, не случается какой-нибудь срочной необходимости. Тогда Нора оставляет в примерочной красное платье. Хозяйке бутика грозило пять лет за незаконное хранение наркотиков. Чтобы избежать этого, она согласилась оказывать услуги Лорду Границы.

— У меня все отлично, — отвечает Нора.

Но она раздражена.

Хотя «раздражена» не совсем точное слово, думает Нора, глядя на Арта Келлера. Ты ведь говорил, что с моей помощью быстро расправишься с Аданом. Но прошло уже два с половиной года. Два с половиной года притворства перед Аданом Баррерой: изображать любовь, заниматься сексом с мужчиной, который отвратителен мне, чувствовать его у себя во рту, во влагалище, в попе; играть восторг и радость. Изображать любовь к этому монстру, убившему человека, которого я действительно любила. Да еще руководить им, помогать ему обретать все большую власть для совершения грязных дел. Ты не представляешь, каково это — откуда тебе? — просыпаться утром рядом с ним, елозить между его ног, визжать в притворном оргазме, улыбаться и смеяться, делить с ним разговоры и пищу... и все время жить в кошмаре, в ожидании — вот сейчас ты начнешь действовать.

А что ты, собственно, сделал за это время?

Кроме ареста братьев Орехуэла — ничего.

Арт уже два с половиной года обдумывает, анализирует ее донесения и все караулит подходящий момент, чтобы начать действовать.

— Пока что, — и сейчас твердит Арт, — это слишком рискованно.

— Но я хочу, чтобы ты наконец что-то предпринял, — откликается она. — Немедленно.

— Адан все еще неприкасаем. Я не хочу...

Нора рассказывает ему про сделки Адана с ФАРК и китайцами.

Арт в благоговейном почтении смотрит на нее. Он давно понял, что она умна — он следил за тем, как она помогала Адану пройти по мелководью, не сев на мель, — но все-таки не догадывался, что она настолько проницательна. Она продумала все.

Да уж, черт побери, конечно, все, думает Нора. Она читает мысли мужчин всю жизнь. Она увидела, как переменилось его лицо, как загорелись возбуждением глаза. Каждого мужчину возбуждает свое. Каких только она не навидалась. А теперь видит, что возбуждает Келлера.

Месть.

Так же, как и меня.

Адан совершил серьезную ошибку. Он заключил сделку, которая может погубить его.

И мы оба знаем это.

— Кому еще известно про поставки оружия? — спрашивает Арт.

— Адану, Раулю и Фабиану Мартинесу. И мне. А теперь — тебе.

Арт мотает головой:

— Если я буду действовать с американской стороны, они догадаются, что утечка идет от тебя. Тебе нельзя возвращаться в Мексику.

— Я вернусь, — возражает Нора. — Мы знаем про Сан-Педро и ГКМП. Но не знаем ни названия корабля, ни номера причала...

Но даже если ты раздобудешь и эти сведения, думает Арт, арестовать их — все равно что убить тебя.

Когда Келлер поворачивается уходить, Нора окликает:

— Арт, хочешь трахнуть меня? Ради реализма ситуации, конечно.

Его одиночество просто осязаемо, думает она.

Даже можно потрогать.

Она слегка раздвигает ноги.

Арт колеблется.

— Я пошутила, Арт.

Это лишь маленькая месть за то, что он держит ее «в тылу врага» так долго. И какая приятная месть!

Он понимает.

Келлер знает: оставлять тайного агента на одном месте на столь длительное время недопустимо и бессовестно. Шесть месяцев — уже долгий срок. А год — максимум. Агентам просто не под силу столько продержаться: у них нервы на взводе, они сгорают; информация, которую они поставляют, выводит на их след, отпущенное им время убегает с каждой минутой.

А Нора Хейден даже не профессионал. Строго говоря, она даже и не тайный агент, а секретный осведомитель. Но не в этом суть — она все равно находится в опасности, и находится слишком долго.

Но я не мог воспользоваться сведениями, которые она передавала мне, в Мексике, потому что Баррера там — как за каменной стеной. И в Штатах не мог, потому что это могло бы выдать ее, прежде чем мы успели бы арестовать Адана и засадить его на всю жизнь.

Он испытывал тогда чувство опустошающего бессилия. Нора передала ему информации вполне достаточно, чтобы одним мгновенным ударом под корень уничтожить организацию Барреры, а у него не было возможности нанести этот удар. Единственное, что он мог, — выжидать и надеяться, что Лорд Небес подлетит слишком близко к солнцу.

И вот теперь наконец это случилось.

Пора спускать курок. И пора вызволять Нору.

Я мог бы арестовать ее сейчас, думает он. Богу известно, поводов для этого предостаточно. Арестовать ее, и тогда она сможет больше не возвращаться к Баррере. Дадим ей новое имя и новую жизнь.

Но Арт этого не делает.

Потому что ему все еще нужно, чтобы Нора находилась близко к Адану. Еще совсем чуть-чуть. Арт знает, он подводит ее к краю, женщина того гляди сломается, но все-таки позволяет ей уйти из комнаты.

— Мне нужны доказательства, — заявляет Джон Хоббс.

Крепкие, осязаемые доказательства, чтобы предъявить их мексиканскому правительству, прежде чем даже думать о том, чтобы подстрекать их пойти атакой против Адана Барреры.

— У меня есть источник, — говорит Арт.

Хоббс кивает: ну-ну, продолжай.

— Но раскрыть его я не могу.

— Ну да, ты ведь тот самый парень, — Хоббс улыбается, — прославившийся тем, что создал информатора, которого на самом деле никогда не существовало?

А теперь Келлер, хорошо известный своей одержимостью Баррера, заявляется с историей, будто Адан Баррера заключил сделку с мятежниками ФАРК об импорте китайского оружия в обмен на кокаин. Такая операция, безусловно, заставит ЦРУ участвовать в его войне против Баррера. Но слишком уж эта информация кстати.

Арт все понимает. Я — тот мальчик, который без конца кричит: «Волк! Волк!»

— Какие вам требуются доказательства?

— Ну, например, очень было бы неплохо предъявить партию оружия.

Но в том-то и трудность, думает Арт. Конфискация партии оружия четко и ясно разоблачит ту, кого я пытаюсь прикрыть. Если б я сумел убедить Хоббса вынудить Мехико нанести упреждающий удар против Барреры немедленно, то отпала бы необходимость подвергать Нору опасности. Но чтобы Хоббс пошел на это, мне необходимо предъявить партию оружия, а единственный человек, который может помочь мне в этом, — Нора.

Но тогда она, вероятнее всего, погибнет.

— Да хватит тебе, Джон! — возражает он. — Ты же можешь заявить, будто получил информацию с китайской стороны. Перехватил-де радиосигналы. Получил по Интернету, через спутниковую разведку — да скажи просто, что у тебя есть источник в Пекине.

— Значит, ты желаешь, чтобы я рискнул ценными осведомителями в Азии ради того, чтобы прикрыть какого-то наркодельца, которого ты зацепил? О-о, ну уж извини.

Однако искушение велико.

Повстанцы в Чьяпасе активизировались как никогда, их ряды, по донесениям, разбухают, пополняясь беженцами из соседней Гватемалы, а значит, существует вероятность коммунистического мятежа, который может охватить весь регион.

И новая группа мятежников ЭПР — Эхерсито Популар Револусионарио, Народной революционной армии, образовалась в июне на поминальной службе по крестьянам, убитым в Герреро отрядами смерти. А несколько недель назад ЭПР предприняла одновременные атаки против полицейских постов в Герреро, Табаско, Пуэбле и в самом Мехико, убив шестнадцать и ранив еще больше полицейских офицеров. Во Вьетконге, думает Хоббс, заварилось все с меньшего. Он предложил своим мексиканским коллегам в разведке помощь против ЭПР, но мексиканцы, всегда очень болезненно реагирующие на малейший намек на неоимпериалистическое вмешательство янки, отказались.

И очень глупо, размышляет Хоббс, потому что достаточно беглого взгляда на карту, чтобы понять: коммунистический мятеж распространяется к северу от Чьяпаса, подогреваемый экономическим разорением из-за кризиса peso, неурядиц, вызванных внедрением НАФТА.

Мексика балансирует на грани революции, и все, разве что кроме слепых, видят это. Даже министерство обороны признает ее возможность — Хоббс только что закончил читать совершенно секретный план о вероятности вторжения в Мексику США в случае тотального социального и экономического обвала. Господи, одного Кастро на Кубе хватает с избытком! Можете себе представить какого-нибудь Команданте Зеро, правящего из Лос-Пиноса? Марксистское правление в стране, имеющей общую границу протяженностью в две тысячи миль с Соединенными Штатами? Это недопустимо. Но мексиканцы на стенку полезут, кровью станут харкать, если когда пронюхают про этот план.

Нет, мексиканцы американскую военную помощь согласятся принять только под предлогом Войны против Наркотиков. Не сильно отличаясь в этом от Конгресса США. Вьетнамский синдром мешает Конгрессу выделить хоть пенни на ведение скрытых войн против коммунистов, но они всегда готовы открыть сейфы на Войну против Наркотиков. А потому бессмысленно обращаться на Капитолийский холм и рассказывать там, что ты помогаешь союзникам и соседям защищаться от партизан-марксистов; нет, своих сторонников в наркоуправлении ты посылаешь просить денег для того, чтобы все больше молодых американцев не становилось наркоманами.

Конгресс никогда не санкционирует, а мексиканцы не примут в открытую предложения прислать им семьдесят пять вертолетов «Хьюи» и дюжину самолетов С-26 для борьбы против Запатиста и ЭПР, но Конгресс профинансировал такой же объем помощи мексиканцам для уничтожения наркоторговцев, а боевая техника будет по-тихому переправлена в мексиканскую армию для использования в Чьяпасе и Герреро.

А теперь — пожалуйста вам — patron Федерасьон поставляет оружие коммунистам-мятежникам в Колумбию. Это поставит мексиканцев на уши.

Арт выбросил козырь:

— Значит, ты намерен вот так взять и разрешить, чтобы груз оружия доставили мятежникам в Колумбию? Не говоря уж о росте китайского влияния в Панаме?

— Нет, — хладнокровно отрубил Хоббс. — Это ты разрешаешь.

— Да пошел ты, Джон! Если такое случится, то ЦРУ не получит вообще ничего. Я не стану делиться информацией, ресурсами, кредитом — ничем.

— Назови мне осведомителя, Артур.

Артур только пристально взглянул на него.

— Тогда предъявляй партию оружия.

Но я не могу, думает Арт. Пока Нора не сообщит мне, куда они его доставят.

Мексика

И на Ранчо лас Бардас тоже проходит встреча.

Присутствуют на ней Адан, Рауль и Фабиан.

И Нора.

Адан настоял, чтобы включили и ее. Дело в том, что без нее сделка не состоится.

Раулю такое не по нраву.

— С каких это пор baturras суют нос в наш бизнес? — спрашивает он Фабиана. — Ей сидеть в спальне нужно, там ее место. Пусть молча ноги раздвигает.

Фабиан издает смешок. Он бы очень не прочь и сам раздвинуть ноги Ла Гуэре, а заодно и рот. Она самая соблазнительная chocho, какую он видел. Ты напрасно теряешь время, растрачиваешь себя на слюнтяя вроде Адана. Приходи ко мне, красотка, и я заставлю тебя орать от восторга.

Нора видит выражение его лица и думает: только попробуй, ублюдок, Адан с тебя с живого шкуру сдерет и поджарит на медленном огне. А я с удовольствием помогу.

Китайцы желают получить наличные сразу по доставке оружия и не примут никакой другой формы оплаты, никаких переводов по телеграфу, ни поэтапной выплаты «отмытыми» деньгами через компании-ширмы. Они настаивают на оплате абсолютно непрослеживаемой, а единственный способ обеспечить ее — передача денег из рук в руки.

И они желают, чтобы деньги передала Нора.

Это для них гарантия, если Адан пришлет к ним свою любовницу, которой так дорожит.

— Категорически — нет! — в один голос восклицают Адан с Раулем, хотя по абсолютно разным причинам.

— Говори ты первый, — показывает Нора на Рауля.

— Нельзя сказать, чтоб вы с Аданом так уж таили свои отношения, — начинает Рауль. — У наркоуправления, может, уже больше твоих фоток, чем моих. И если тебя арестуют, то в твоей хорошенькой головке больно уж много информации и мотивов, чтобы слить ее.

— За что же меня арестуют, интересно? За то, что я сплю с твоим братом? — удивляется Нора. И поворачивается к Адану. — Твоя очередь.

— Это слишком опасно. Если случится что-то непредвиденное, тебе грозит пожизненный срок.

— Так давайте действовать наверняка, — говорит она, — чтобы ничего такого не произошло.

Нора выкладывает свои соображения:

— Я часто езжу через границу. Я гражданка Америки, и у меня постоянный адрес в Сан-Диего. Я достаточно привлекательна и пройду через любой пропускной пункт, пустив в ход кокетство. И что самое главное, китайцы просят, чтоб приехала я.

— А почему? — вдруг вскидывается Рауль. — Почему ты вдруг готова пойти на такой риск?

— Потому, — улыбается Нора, — что в обмен ты сделаешь меня богатой.

Она ждет. Ее объяснение повисает в наступившем мертвом молчании.

Наконец Адан произносит:

— Мне нужен лучший умелец в Бахе. Максимум безопасности по обе стороны границы. Фабиан, пришлешь наших лучших людей в Калифорнии для приема оружия. Я хочу, чтобы и ты был там. Если с ней что-то случится, ответите оба.

И Адан встает и выходит.

Нора остается сидеть, она улыбается.

Рауль выходит вслед за Аданом в сад.

— Где только твоя голова, hermano? — спрашивает он. — Что помешает ей предать нас? Что помешает ей попросту хапнуть деньги и удрать без оглядки? Она же гилюха, черт побери!

— Ты мой брат, Рауль, и я люблю тебя. Но если ты еще раз посмеешь повторить эти слова, мы разделим pasador и отправимся каждый своей дорогой. А теперь, пожалуйста, выполняй свою работу.

Пока Нора ждет в очереди на пропускном пункте в Сан-Исидро, лучший умелец в Бахе сидит на стуле на десятом этаже в доме напротив, наблюдая и немножко нервничая, потому что он теперь что-то вроде гарантийного талона на свою работу: если в машине, пересекающей границу, обнаружат тайник, Рауль Баррера пообещал пустить ему пулю в затылок.

— Это чтоб у тебя имелся кровный интерес, — говорит Рауль.

Умелец не знает, куда едет машина, ему не известно, кто за рулем, одно он знает точно: очень необычно, что наличные везут на север, через границу, а не, как всегда, на юг. Он оборудовал тайники в неприметной «тойоте-камри», где только смог, и малютка эта набита миллионами американских долларов. И он надеется, что пограничному патрулю не вздумается взвесить машину.

Надеется на это и Нора. Обычный осмотр ее не слишком тревожит, и собаки тоже — псины ведь натасканы вынюхивать наркотики, а не наличные. Но на всякий случай пачки сотенных купюр все-таки вымочили в лимонном соке, чтобы нейтрализовать всякий запах. И сама машина «чистая» — ее никогда не использовали для перевозки наркотиков, так что никаких остаточных запахов в ней нет.

Зато чуть припорошили песком днище слева, со стороны водителя, и на заднем сиденье вместе с мокрыми полотенцами валяется куртка с капюшоном и парой стареньких шлепанцев.

Сегодня ожидание на границе затянулось уже на час с лишним, сил уже нет. Но Адан настаивал, что пересечь границу надо в воскресенье днем, когда пропускной пункт перегружен: тысячи американцев возвращаются домой с уикенда на дешевых курортах в Энсенаде и Росарито. Так что времени у нее более чем достаточно, чтобы перебраться на третью полосу, где агент пограничного патруля, заступающий на дежурство, получает деньги у Барреры.

Предусмотрено как будто все. Рауль тоже стоит у окна в доме и следит в бинокль. С мексиканской стороны на границу смотрят три дома-высотки, и все три принадлежат Баррера. Сейчас Рауль наблюдает, как его подкупленный агент заступает на пост, оглянувшись на дом-высотку.

Рауль нажимает кнопки на пейджере.

Норин пейджер пикает, и она, взглянув, видит на маленьком дисплее цифры «666» — наркокод, означающий «все чисто». Нора кивает водителю «форда» впереди. Тот смотрит в зеркало заднего вида и сворачивает на третью полосу, подавая ей сигнал свернуть следом. Джип «чероки» позади нее проделывает тот же маневр, освобождая для нее пространство. Надрываются клаксоны, взлетают в воздух средние пальцы, но Нора упорно переползает на третью полосу.

Теперь ей остается одно: ждать и отбиваться от полчищ торговцев, которые мотаются вдоль припаркованных машин, стараясь всучить сомбреро, milagros, тако , пластиковые пазлы — карты Мексики, содовую, буррито , майки, бейсболки — разную дребедень уставшим туристам, ждущим переезда через границу. Стоянка у границы — это длинная, узкая барахолка под открытым небом. Нора покупает дешевенькое кричащее сомбреро, пончо и маечку с надписью «МОЯ ДЕВУШКА ПРИЕХАЛА В ТИХУАНУ, А Я ВСЕГО И КУПИЛ ЕЙ ЭТУ ПАРШИВУЮ МАЙКУ» в подкрепление своего образа туристки, а также потому, что ей всегда жалко уличных торговцев, особенно ребятишек.

Она уже за три машины от пропускного пункта, когда Рауль, снова взглянув в бинокль, орет:

— Мать твою!..

Умелец срывается со стула:

— Что такое?

— Они меняются, смотри!

Рауль пристально вглядывается. Начальник пограничного патруля перемещает агентов на другие полосы дороги. Дело обычное, но момент подгадали уж слишком кстати для простого совпадения.

— Они что-то пронюхали? — дергается умелец. — Может, нам всё свернуть?

— Слишком поздно. Она уже не сможет развернуться и уехать обратно.

На лбу у умельца высыпают крупные капли пота.

Нора видит, что агента поменяли, и она молит: Господи, не надо, не сейчас, когда я уже так близко. Сердце у нее бешено колотится, она старается дышать поглубже, замедлить его галоп. Пограничных агентов обучают различать признаки волнения, говорит она себе, а ты, помни, так, обычная блондиночка, возвращающаяся после развеселого уикенда в Мексике.

К пропускному пункту подкатывает «форд». Это «подарочный мешок, набитый под завязку чиканос», как выразился Фабиан, это тоже часть их плана. Агент потратит полно времени на проверку этой машины, и тогда Норину, вероятнее всего, оглядит лишь поверхностно. Все правильно. Агент долго ходит вокруг «форда», задает массу вопросов, заглядывает в окна, проверяет удостоверения личности. Выскакивает золотистый ретривер и прыгает вокруг машины, счастливо обнюхивая ее и помахивая хвостом.

Хорошо, конечно, что на осмотр «форда» уходит столько времени, думает Нора. Но какая же все-таки это мучительная пытка!

Наконец «форд» отъезжает от пропускного пункта, теперь очередь Норы. Она поднимает на лоб солнечные очки — пусть агент увидит ее синие глаза во всей красе. Но не говорит «Хэлло!» и не старается завязать разговор: агенты настороженно относятся к людям, которые ведут себя чересчур дружелюбно или излишне общительны.

— Ваше удостоверение? — спрашивает агент.

Нора показывает ему свое калифорнийское водительское удостоверение, но и паспорт держит на самом виду, на пассажирском сиденье. Агент отмечает это.

— Что вы делали в Мексике, мисс Хейден?

— Ездила туда на уикенд. Ну знаете, солнце, пляж, парочка коктейлей «Маргарита».

— Где останавливались?

— В отеле «Росарита». — У Норы есть квитанции, соответствующие датам на кредитке «Виза» в сумочке.

Агент кивает:

— А им известно, что вы прихватили их полотенца?

— У-ух.

— Везете что-нибудь в страну?

— Только это, — указывает она на заднее сиденье.

Агент бросает взгляд на туристическое барахло, которое она купила, пока ждала в очереди. Момент самый острый. Махнет он ей, чтоб проезжала, или станет обыскивать машину дальше? А может, велит отъехать на полосу для осмотра. Варианты первый и второй более-менее приемлемы, но вариант номер три может закончиться полным крахом. Рауль дышать забыл, следя, как агент, сунув голову в окно, осматривает заднее сиденье.

Нора улыбается. Постукивая ногой и подпевая в такт классическому року из приемника.

Агент убирает голову:

— Наркотики?

— Что?

Агент улыбается:

— Добро пожаловать обратно в вашу страну, мисс Хейден.

— Она проскочила! — объявляет Рауль.

Умелец бормочет, что ему надо сходить отлить.

— Ты не очень расслабляйся-то! — орет вслед Рауль. — Ей еще нужно проехать Сан-Онофре!

На столе Арта звонит телефон.

— Келлер.

— Она здесь.

Арт не кладет трубку, он узнает модель машины, ее внешний вид и номерной знак. После чего звонит на станцию пограничного патруля в Сан-Онофре.

Адан в своем офисе получает ту же информацию.

— Она проскочила, — сообщает Рауль.

Адану чуть легчает, но тревога отпустила его не совсем. Норе еще предстоит миновать пропускной пункт в Сан-Онофре, вот тут-то и начинаются главные страхи — пункт Сан-Онофре расположен на пустом отрезке шоссе 5 к северу от военно-морской базы в Пендлтоне, и район напичкан электронной аппаратурой слежения и радиоглушителями. Если наркоуправление намерено сцапать Нору, то там ее и заметут, подальше от высоток Баррера и возможной помощи из Тихуаны. Очень даже возможно, что катит Нора прямиком в ловушку.

Нора едет на север по шоссе 5, главной северо-южной дороге, перерезающей всю Калифорнию. Она проезжает через центр Сан-Диего, мимо аэропорта и «Морского мира», мимо большого храма мормонов, будто сделанного из сахарной ваты, которая вот-вот растает под дождем. Минует въезд в Ла-Холлу, ипподром в Дел-Map, на полной скорости мчится мимо Оушенсайда и, наконец, тормозит у площадки для отдыха к югу от военно-морской базы в Кэмп-Пендлтон.

Нора вылезает и запирает машину. Она не видит sicarios Барреры, хотя они наверняка где-то поблизости, она точно знает, что они в этой машине или в той, а может, и в нескольких сразу, и будут охранять ее автомобиль, пока она находится в туалете. Сомнительно, конечно, чтобы кто польстился на подержанную «тойоту-камри», но нельзя же рисковать, когда в машине спрятано несколько миллионов долларов.

Нора зашла в кабинку туалета, подошла к раковине помыть руки и освежить макияж. Уборщица терпеливо дожидалась, пока она закончит. Нора улыбнулась ей, поблагодарила и дала доллар, уходя. Купила диетическую пепси в автомате, вернулась в машину и двинулась дальше на север. Ей нравится этот отрезок шоссе, проходящий через морскую базу: здесь, после того как проедешь корпуса, шоссе практически всегда пусто. Только гряда холмов на востоке и западе, несколько полос шоссе для машин, едущих на юг, и — синий Тихий океан.

Она сотни раз проезжала пропускной пункт в Сан-Онофре, как и большинство южнокалифорнийцев, едущих из Сан-Диего в округ Орандж. Очень забавно, думает она, когда машины впереди нее замедляют бег: пограничный пункт за семьдесят миль до границы. Хотя, может, в этом и есть смысл: многие нелегалы стремятся попасть в Лос-Анджелес, и большинство едут по шоссе 5.

Обычно бывает так: подъехав к пропускному пункту, ты жмешь на тормоза, и если ты белый, то агент пограничного патруля утомленно машет рукой — проезжай! Обычно бывает так, думает Нора, останавливаясь за полудюжиной машин, на это она рассчитывает и сейчас.

Но на этот раз агент делает ей знак остановиться.

Арт смотрит на часы — в который уже раз. Сейчас все и происходит. Он знает, когда Нора пересекла границу, когда доехала до площадки для отдыха. Если она не повернула где-то обратно, если не психанула, если не передумала, если... если... если...

Адан мечется по офису. Он тоже мысленно следует графику поездки Норы. Уже скоро Нора должна позвонить. Рисковать и звонить ему из района электронного слежения в Пендлтоне она не станет. Да и сказать ей, пока она не проехала Сан-Онофре, все равно нечего, но теперь она уже должна его проехать. Ей уже пора доехать до Сан-Клементе. Ей пора...

Агент делает Норе знак опустить стекло.

Другой подходит с пассажирской стороны. Нора и это окно опускает тоже, потом оглядывается на агента, того, что рядом, бросает на него самый свой чарующий взгляд и осведомляется:

— Что-то не так?

— У вас есть при себе удостоверение личности?

— Конечно.

Нора роется в сумке, находит бумажник, раскрывает его, показывая водительское удостоверение. Агент, стоящий с пассажирской стороны, нагнувшись как бы для того, чтобы осмотреть заднее сиденье, заталкивает прибор слежения между подголовником и сиденьем.

Первый агент долго изучает документ, наконец говорит:

— Простите за беспокойство, мэм. — И машет рукой, чтобы проезжала.

Арт хватает трубку, не успел дозвенеть первый сигнал.

— Сделано.

Положив трубку, он испускает долгий вздох облегчения. Теперь можно обеспечить слежение с воздуха, чередуя вертолеты военной транспортной полиции с частными самолетами. Они смогут вести ее на протяжении всего пути.

И когда Нора встретится с китайцами, мы будем уже на месте.

Нора выжидает до самого Сан-Клементе и только там берется за мобильник и набирает номер в Тихуане. Когда Фабиан отвечает, она говорит:

— Я проехала, — и тут же дает отбой.

Теперь осталось только ехать на север, пока китайцы не сообщат им время и место встречи.

Что она и делает.

Едет себе и едет.

Рауль звонит Адану: Нора миновала пропускной пункт в Сан-Онофре и едет без всяких помех по шоссе. Остается только ждать.

Да, думает Адан, только ждать.

У Фабиана в Лос-Анджелесе грузовики наготове, чтобы забрать партию оружия и отвезти его к границе, в заброшенное местечко в пустыне, там оружие переложат на другие грузовики, отвезут на несколько разных взлетных полос и переправят на самолетах в Колумбию.

Все на местах. Но сначала Нора должна благополучно завершить первую, такую важную, стадию сделки с китайцами. А еще раньше китайцы должны сообщить: где и когда.

У Арта люди тоже в полной готовности: отряды, вооруженные с головы до ног: агенты наркоуправления, ФБР, начальники федеральной полиции, — все затаились в Сан-Педро в ожидании сигнала. Гавань в Сан-Педро огромная, и у ГКМП там огромный терминал — их грузовые склады тянутся ряд за рядом, а потому им нужно знать точно, на который обрушить удар. Операция хитрая, им ведь придется оттягивать ее до самого начала сделки, зато потом стремительно завершить.

Арт сейчас сидит в вертолете, следя по электронной карте округа Орандж за красным мигающим огоньком — это едет машина Норы. Он колеблется. Приставить к ней наземную группу сейчас или выждать? И решает — выждать. Она сворачивает на шоссе 405 и направляется в Сан-Педро.

Тут никаких сюрпризов.

Но Арт удивляется, когда мигающий огонек перемещается с 405-го на бульвар Мак-Артура в Ирвине и бежит на запад.

— Какого это хрена она вытворяет? — громко спрашивает Арт. И приказывает пилоту: — Следуй за ней.

— Не могу, — качает головой пилот. — Тут контроль воздушного движения.

Тут до Арта доходит, куда едет Нора.

— Черт подери!

По рации он приказывает наземным отрядам мчаться к аэропорту Джона Уэйна. Но карта подсказывает — из аэропорта есть пять потенциальных выходов. Ему повезет, если он сумеет взять под наблюдение хотя бы один.

Нора съезжает с бульвара Мак-Артура у выхода из аэропорта и паркуется на стоянке. Вертолет Арта парит над 405-м к северу от аэропорта. Самая большая надежда Арта, что Нора въедет в аэропорт, блокирует аудиопрослушку, получит координаты в Сан-Педро и скоро снова выедет на шоссе.

А может, мелькает у Арта, она прихватит миллионы из машины да и смоется от всех. Он пристально вглядывается в экран, но красный мигающий огонек как сгинул.

Нора звонит по мобильнику:

— Я на месте.

Рауль дает ей адрес в близлежащей Коста-Меса, милях в двух от нее. Она выезжает со стоянки и сворачивает на Мак-Артур на запад, в сторону от 405-го, затем въезжает на Беар-стрит, в неприметный район складов Коста-Меса.

Нора находит, что требуется. Это маленький гараж на улице, застроенной небольшими складами. Мужчина с пистолетом в руке открывает дверь, и она заезжает.

Дверь за ней опускается, а дальше все как в гонках «Формула-1», на которые она как-то ходила с клиентом: группа мужчин мгновенно накидывается на машину с мощными инструментами, проворно разбирают ее на части, деньги пакуют в кейсы «Халлибэртон», укладывают их в багажник черного «лексуса».

Вот, думает Нора, самый подходящий момент для грабежа, но ни один из них даже думать об этом себе позволить не может. Все они нелегалы, у них в Бахе семьи, и им прекрасно известно — sicarios Барреры сидят в машинах перед их домами с приказом перестрелять в доме всех, если деньги и курьер не покинут гараж быстро и в полной сохранности.

Нора смотрит, как они работают: молча, ловко — специалисты высшей квалификации. Тишину нарушает только жужжание мощных дрелей. Всего тринадцать минут — и машина уже разобрана, а деньги переложены в «лексус».

Человек с пистолетом протягивает ей новый мобильник.

Она звонит Раулю:

— Сделано.

— Назови цвет.

— Синий, — говорит Нора. Любой другой означал бы, что ее задерживают против ее воли.

— Поезжай.

Нора забирается в «лексус». Гаражная дверь поднимается, и она выезжает. Возвращается снова на Беар, через десять минут она опять на 405-м и направляется в Сан-Педро. Прямо над ней кружит патрульный вертолет.

Арт смотрит и смотрит на пустой экран.

И наконец признается себе — Нора Хейден исчезла.

Нора знает это, понимает, она едет на север бог знает куда, и едет теперь одна. Но в этом для Норы ничего нового — кроме нескольких лет с Парадой, она всю жизнь справлялась в одиночку.

Но она не представляет, получится ли у нее теперь. Или — что произойдет дальше. Легче всего было бы попросту присвоить деньги и отправиться куда душа пожелает. Но деньги не принесут ей того, чего она добивается.

Когда она проезжает Карсон, уже совсем темно, буровые вышки пылают, точно огни в некоем промышленном подобии ада. Следуя плану, она съезжает с шоссе, на этот раз на выезде в Международный аэропорт Лос-Анджелеса, и звонит.

Они называют место встречи.

Проехать бензозаправку, а дальше на запад, к выезду на шоссе 110.

По пути в Сан-Педро.

— Назови мне цвет.

— Синий.

— Поезжай.

Секунду Нора раздумывает: а может, позвонить по мобильнику Келлеру? По номеру горячей линии, который он ей дал? Но нет, номер останется в памяти телефона, и кроме того, в машине, может быть, поставили жучок. И она едет к бензозаправке и тормозит у колонки. Мигает фарами машина. Она подъезжает к ряду телефонов-автоматов. (Господи, неужели в наше время кто-то еще пользуется автоматами? — думает она.) Сидит и ждет, пока из другой машины не вылезает азиат с маленьким кейсом в руке. Он подходит к пассажирской дверце ее машины.

Она отпирает дверь, и он забирается.

Это молодой парень, чуть за двадцать, одетый в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком — похоже, это униформа для молодых азиатских бизнесменов в наши дни.

— Я мистер Ли, — представляется парень.

— Хм, а я мисс Смит.

— Извините, — говорит Ли, — но, пожалуйста, повернитесь и положите руки на дверь.

Нора поворачивается, и он шустро ощупывает, нет ли на ней проводов. Потом, открыв кейс, вынимает электронный искатель и проверяет машину на предмет жучков. Удовлетворившись, что все чисто, говорит:

— Еще раз простите.

— Без проблем.

— Едем.

— Куда?

— Скажу вам по дороге.

Он называет Норе направление, и они едут к гавани.

Арт держит под наблюдением все сооружения ГКМП в гавани.

Это его последняя надежда.

На гигантском подъемном кране сидит агент наркоуправления, его мощный бинокль ночного видения направлен на въезд в ГКМП, и он видит едущий по улице черный «лексус».

— Приближается машина.

— Водителя узнать можешь? — спрашивает Арт.

— Невозможно. Стекла тонированные.

Это может быть кто угодно, думает Арт. Может, Нора, а может, менеджер ГКМП едет проверить склад, а может, какой чувак, подцепивший черную девку для быстрого минета, заехал в темный уголок.

— Следи за ней.

Арт не может говорить по телефону слишком долго. Если действительно скоро произойдет сделка, то нарко уже включили аудиоперехватчики, и хотя его сообщения закодированы, но — печальный факт — у нарко денег больше и техника лучше.

Арт сидит в фургоне в трех милях от гавани и ждет.

И это все, что он может предпринять.

Нора едет между двумя рядами складов ГКМП, расположенными перпендикулярно к двум причалам, где стоят два огромных грузовых судна ГКМП. Летят искры — сварщики производят на суднах ремонт, снуют автопогрузчики взад-вперед между причалами и складами. Нора все едет, и наконец они оказываются в месте поспокойнее.

Дверь склада открывается, и Ли указывает ей — заезжай внутрь.

— Я потерял их, — сообщает агент Арту. — Они заехали на склад.

— На какой именно, черт дери?

— На один из трех: ряд Д, строения тысяча восемьсот три, пять или семь.

Арт сверяется с планом складов ГКМП. Он может вызвать команды, и они прибудут на место за десять минут и окружат склады с двух сторон. Арт переключает каналы и приказывает:

— Отрядам приготовиться, через пять минут, возможно, начнем.

Мистер Ли чрезвычайно вежлив.

Он выходит и, обойдя машину, открывает дверцу для Норы. Она вылезает и оглядывается.

Если здесь находится огромная партия оружия, то ее очень искусно замаскировали под ряды пустых полок и черный «лексус», близнец того, на котором она приехала.

Нора, оглянувшись на Ли, поднимает брови.

— Деньги при вас? — спрашивает тот.

Нора откидывает крышку багажника, отпирает кейсы. Ли сноровисто перебирает стопки подержанных купюр, аккуратно закрывает.

— Ваша очередь, — говорит Нора.

— Мы подождем, — отвечает китаец.

— Чего?

— Посмотрим, не нагрянет ли полиция.

— Ожидание в план не входит, — протестует Нора.

— В ваш — нет.

Несколько долгих минут они сверлят друг друга глазами.

— Это, — произносит Нора, — становится ужасно скучным.

Она забирается в машину, сидит в напряжении. Господи, только бы Келлер не ворвался сейчас в дверь!

По радио доносится голос Шэга Уоллеса:

— Ждем вашего сигнала, босс.

Арт застегивает бронежилет, снимает с предохранителя «М-16», делает глубокий вдох и говорит:

— Начали!

— Приказ принят!

— Нет! Стойте! — вопит Арт в микрофон. Чутье подсказывает ему: тут что-то не так, что-то не стыкуется. Слишком уж они были осторожны, слишком мудрили. А может, это я трусоват к старости стал? Но все-таки приказывает:

— Оставайтесь на местах.

Пятнадцать минут.

Двадцать.

Полчаса.

Нора тянется за мобильником.

— Что вы делаете? — спрашивает Ли.

— Звоню своим людям. Наверное, они уже удивляются, что со мной случилось.

Китаец протягивает ей свой мобильник:

— Звоните по этому.

— Зачем это?

— Для безопасности.

Пожав плечами, Нора берет его трубку.

— Где мы?

— Сюда их не надо вызывать.

— Почему?

У китайца играет на лице слабая самодовольная усмешка. Такую Нора наблюдала у мужчин тысячи раз, обычно после ее притворного оргазма.

— Товар не здесь.

— А где же?

Теперь, раз никакая полиция не появилась, мистер Ли чувствует, что уже безопасно раскрыть ей настоящее место. Да и к тому же у него в залоге любовница Адана Барреры. Страховка.

— На Лонг-Бич. Новый склад ГКМП в гавани на Лонг-Бич, — говорит он. — Четвертый пирс, ряд Д, строение три тысячи триста двадцать три.

Она звонит Раулю и сообщает ему координаты. Дав отбой, поворачивается к Ли:

— Нужно еще позвонить нашему боссу, получить его согласие на такую перемену планов.

Арт Келлер исходит потом, словно кули в летний зной.

Если это Нора заехала на склад, то находится она там уже больше получаса. И ничего не происходит. Ни единый человек не вошел и не вышел, не подъехал ни один грузовик. Что-то там идет не так.

— Всем отрядам быть наготове, — распоряжается он. — Выступаем по моему сигналу.

Тут звонит его мобильник.

Ли тревожно слушает, как Нора рассказывает Адану Баррере, что ее завезли в пустое здание, приставили пистолет к голове, а оружие на самом деле находится на Лонг-Бич.

— Пирс номер четыре, ряд Д, строение три тысячи триста двадцать три.

— Пирс номер четыре, ряд Д, строение три тысячи триста двадцать три, — повторяет Арт Келлер.

— Ты понял правильно, — подтверждает Нора.

Сложив мобильник, она протягивает его обратно Ли.

— Поехали, — говорит Нора.

Ли мотает головой:

— Мы остаемся здесь.

— Не поняла.

Она понимает, когда китаец вынимает пистолет 45 калибра из-под черного пиджака и кладет оружие на колени.

— Когда сделка благополучно завершится, — говорит Ли, — я заберу машину с деньгами, а вы сядете в другую и уедете, но если случится что-то плохое...

Лонг-Бич, думает Арт.

Долбаный Лонг-Бич. Мы должны успеть туда, прежде чем приедут грузовики Барреры и начнется погрузка. Он берется за рацию и приказывает своим людям шевелиться. Мы должны двинуть всю нашу чертову армию на Лонг-Бич и сделать это как можно скорее.

У Фабиана Мартинеса возникают похожие мысли. Колонна его грузовиков сейчас уже стоит на дороге; три полуприцепа, покрашенные как машины «Калексико Продьюс Кампани», готовы были выехать в Сан-Педро, а теперь им придется катить по 405-му к хреновому Лонг-Бич.

Ну тебе болячка в заднице.

Фабиан сидит на пассажирском месте переднего грузовика, и под курткой у него «Мак-10».

Так, на всякий пожарный.

Двое из его лучших ребят в машине-разведчике в полумиле впереди. Они приедут первыми, и если засекут что-то, чему там быть не полагается, то пошлют ему сообщение на пейджер, чтоб сматывался к чертям.

Для южной калифорнийской ночи холодновато, даже для мартовской, и Фабиан поднимает воротник и велит водителю включить гребаный обогреватель.

Нора сидит на переднем сиденье «лексуса», ждет.

— Не возражаете, если я включу приемник? — спрашивает она.

Ли не возражает.

Арт мчится к Лонг-Бич и лихорадочно перекраивает план.

Да какой там еще план? — думает он. В том-то и проблема. У него был тактический план для атаки в Сан-Педро, но теперь это будет импровизированная атака на неизвестное помещение. И из-за этого он дергается черт знает как.

Самое лучшее было бы позволить грузовикам Барреры забрать груз и захватить их по дороге. Но он должен быть уверен, что Нора останется невредима. А значит, арест нужно произвести на складе, и все должно произойти мгновенно. Ударить стремительно, во всю мощь.

Всех агентов уже проинструктировали, все знают, что Лорду Границы позарез нужна Ла Гуэра, и нужна живой: на нее можно потом надавить, чтобы она выдала своего дружка. Знать-то знают, думает Арт, но не забудут ли в хаосе облавы, а уж тем более если люди Барреры вздумают отстреливаться?

Да, тут маячит огромная вероятность сокрушительного облома, Нору свободно могут убить.

Арт снова радирует Шэгу, проверить, все ли он понял верно.

Машина-разведчик Фабиана не заметила ничего подозрительного, и ему посылают сигнал — «666».

Час ночи, и комплекс Лонг-Бич кишит большегрузами, ночная работа в разгаре. Что очень удачно, думает Фабиан. Лишних три никто не заметит.

Фабиан находит пирс 4, затем ряд Д и строение 3323 — огромный металлический сарай, ничем не отличающийся от других. Выпрыгнув из грузовика, он стучится в дверь. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, пока два китайца проверяют его полуприцепы — кабины и трейлеры. Наконец большая металлическая дверь склада отъезжает.

Фабиан снова забирается в кабину грузовика и заезжает первым.

Нора вздрагивает от звонка мобильника Ли.

Она видит, как его рука стискивает пистолет, пока он слушает. Нора втягивает воздух, готовясь вцепиться в его запястье. Китаец складывает телефон и поворачивается к ней:

— Ваши люди на месте. Все о'кей.

— Вот и прекрасно, — откликается она. — Поехали.

— Пока еще нет, — мотает головой китаец.

Фабиан стоит, разговаривая с китайцем-начальником.

— Вы получили свои деньги?

— Да.

— Где женщина?

— В другом месте, — отвечает китаец. — Как только передача товара благополучно завершится, она к вам присоединится.

Фабиану это не нравится. Не потому, что он так уж переживает за Нору Хейден — весь интерес его только оттрахать ее по полной программе, а так плевать, пусть даже ее и замочат, — но вот Адану очень даже не плевать, а он назначил его отвечать за безопасность Норы. Чего эти косоглазые держат ее заложницей? Это странно. И Фабиан говорит:

— Я хочу с ней поговорить.

Китаец-начальник набирает номер. Ли протягивает телефон Норе:

— Тебя хотят услышать.

Нора берет трубку.

— Назови цвет, — просит Фабиан.

— Красный.

Фабиан возвращает трубку китайцу, а потом выхватывает из-под куртки «Мак-10» и тычет ему в лицо.

— А ну, звони своему парню! — приказывает он. — Скажи ему — все путем.

Сразу всюду возникают пистолеты. Парни Фабиана выхватывают свои, китайцы — тоже. Но большинство китайцев наверху, на рабочих мостках, и целятся вниз, а потому у них тактическое преимущество.

Ситуация, что называется, патовая. Но она разрешается, как только дверь склада срывают с петель.

И взорвался хаос.

Первым врывается Арт, за ним отряд агентов. Арт вышибает засов, и металлические ворота склада вновь откатываются, открывая новые полчища агентов — из наркоуправления, ФБР, БАТОО — целую смертоносную армию с автоматами, винтовками, в бронежилетах и пуленепробиваемых визорах, на шлемах ярко светят лампочки.

Агенты одновременно громогласно вопят:

— Стоять!

— Наркоуправление!

— На пол! На пол!

— ФБР!

— Бросить оружие!

Оружие клацает о металлические мостки и бетонный пол. У Фабиана на секунду возникает мысль, может, попытаться отстреливаться, но он быстро оценивает ситуацию: бесполезно, — и тоже бросает «Мак-10» на пол и поднимает руки.

Арт озирается, ищет Нору. В таком хаосе трудно что-то разглядеть: кто мечется, кто падает на пол, кого-то агенты хватают, выкручивают руки, швыряют лицом вниз. Арт высматривает светлые волосы и не видит. Он вопит в радиомикрофон:

— Вперед! — надеясь, что Шэг сумеет расслышать его сквозь какофонию криков и ругани, молясь, что еще не слишком поздно.

Рядом с ним кричит что-то в мобильник китаец.

Схватив за воротник, Арт кидает его на пол и вышибает из рук телефон.

Ли слышит, как его босс визжит в телефон.

Нора видит, как у него расширяются глаза, как поднимается пистолет, целя ей точно в лоб.

Она вскрикивает.

Заглушая глухой хлопок выстрела.

Кровь и осколки кости разбрызгиваются по пассажирскому стеклу.

Тело Ли оседает на сиденье, и Нора, обернувшись, видит снайпера с оружием, стоящего в проеме сорванной двери.

Нора еще кричит, когда, медленно подойдя к машине, Шэг Уоллес открывает дверцу и ласково берет ее за локоть.

— Все в порядке, — говорит он. — Вылезай скорее, нам надо побыстрее увезти тебя отсюда!

Шэг выводит ее на улицу, усаживает на переднее сиденье своей машины.

— Подожди тут минутку.

Вернувшись на склад, Шэг забирается на переднее сиденье «лексуса» и вынимает пистолет из мертвой руки Ли. Прижимает его ко лбу китайца, совмещает с входным отверстием от своей пули и спускает курок.

Вытирает рукоятку и возвращается к своей машине.

Сев рядом с Норой, он велит ей подержать пистолет. В полном отупении от шока Нора послушно выполняет все. Забрав у нее оружие, Шэг наставляет:

— Вот твоя история: все пошло наперекосяк. Он хотел застрелить тебя. Ты схватилась за пистолет, старалась вырвать, и ты победила. Все поняла?

Нора кивает.

Ей кажется, она поняла. Но она не уверена. У нее все еще дрожат руки.

— С тобой все хорошо? — спрашивает Шэг. — Слушай, если и нет, не страшно. Если желаешь бросить все, только скажи. Мы поймем.

— Вы арестовали Адана? — спрашивает Нора.

— Пока еще нет.

Нора отрицательно качает головой:

— Тогда не хочу.

Арт, придавив коленом шею Фабиана, связывает ему руки телефонным шнуром.

— Это та сука сделала, да? — спрашивает Фабиан.

Арт надавливает коленом сильнее, зачитывает Фабиану его права.

— Адвоката я хочу точно, — заявляет Фабиан.

Рывком Арт поднимает его на ноги, запихивает в микроавтобус наркоуправления и идет осматривать два грузовых контейнера: двадцать футов длиной, восемь футов шириной и восемь футов высотой — набиты ящиками.

Его люди вытаскивают и вскрывают их.

«АК-47» китайского производства, две тысячи штук, высыпаются из ящиков частями: стволы, магазины, приклады. Среди прочего ракетные установки «КПГ-2» китайского же производства, они считается особо ценными, потому что портативные.

Две тысячи автоматов равны двум тоннам кокаина, думает Арт. Богу известно, сколько килограммов будет разрешено провезти за установки, из которых можно сбить вертолет.

Затем они нашли шесть грузовиков с винтовками «М-2», переделанными из «М-1» — стандартных армейских карабинов. Разница между оригиналом и «М-2» та, что последние можно перевести на автоматическую стрельбу единственным щелчком переключателя. Арт также находит несколько «ЛАУ» — американский вариант «КПГ-2», не такое эффективное оружие против «вертушек», но вполне действенное против бронированных машин. Короче, все это великолепие предназначено для партизанской войны.

И за него дали бы тысячи килограммов кокаина.

Это самая крупная конфискация оружия в их истории.

Но Арт еще не успокоился.

Все это бессмысленно, если он не уничтожит Адана Барреру.

Любой ценой.

Если Адан выскользнет из силков, то единственный шанс разыскать его опять — только через Нору. У меня был план, как избавить ее от Адана, но у планов есть свойство меняться, думает Арт.

Нора ведь сама захотела вернуться, убеждает он себя. Я предоставил ей выбор, она решила все сама. Она взрослый человек и вольна в своих действиях.

Ну правильно, давай, давай, убеждай сам себя.

Нора в другом «лексусе» едет по шоссе к первому выезду, тормозит у бензоколонки, заходит в дамскую комнату, там ее рвет. Когда желудок у нее опустел, она возвращается в машину и движется к вокзалу в Санта-Ане, бросает машину на стоянке, заходит в телефонную будку, закрывает дверь и звонит Адану.

Заплакать не проблема. Слезы легко катятся из ее глаз, когда она, давясь рыданиями, бормочет:

— Что-то сбилось... Не пойму... Он хотел убить меня... И я... я...

— Возвращайся.

— Меня, может, полиция ищет.

— Нет, пока еще рано. Бросай машину, садись на поезд и поезжай в Сан-Исидро, перейди там через пешеходный мост.

— Адан, я боюсь.

— Все нормально, — успокаивает он. — Поезжай в городскую квартиру. Жди меня там. Я свяжусь с тобой.

Она знает, что он имеет в виду. Это код, его они придумали уже давно, как раз для таких непредвиденных случаев. Городская квартира — это апартаменты в кондоминиуме, которые они оставили за собой в Колониа Иподромо в Тихуане.

— Я люблю тебя, — плачет она.

— Я тоже тебя люблю.

Нора садится на первый же поезд в Сан-Диего.

У планов есть также свойство идти наперекосяк.

В этом случае получилось так: механики в Коста-Меса трудятся над разобранной маленькой «тойотой-камри», готовя ее к новой поездке, и вдруг натыкаются на любопытную штучку между сиденьем и подголовником на месте пассажира.

Интересный такой электронный приборчик.

Шеф команды звонит по мобильнику.

Нора сходит с поезда в Сан-Диего, садится в троллейбус, едущий в Сан-Исидро, выходит, забирается по лестнице на пешеходный мост и пересекает границу.

 

12

Соскальзывание в темноту

Тихуана

1997

Нора Хейден исчезла.

Такова жестокая правда, с которой Арту приходится смириться.

Как со смертью Эрни Идальго.

Осведомитель Чупар возвращается.

Страшнее минуты в жизни любого, кто руководит тайными агентами, не бывает. Пропущенные свидания, никаких оставленных условных знаков. Тишина.

От этой тишины все внутри крутит и жжет. Ты скрипишь зубами, стискиваешь челюсти, тишина потихоньку задувает слабый огонек призрачной надежды. Мертвое молчание в ответ на твои сигналы, посылаемые один за другим в темноту, в пропасть. А ты все равно ждешь и ждешь.

Нора намеревалась приехать в кондоминиум Колонио Иподромо и встретиться там с Аданом. Но она так и не появилась. А вот Антонио Рамос возник. С двумя отрядами спецназовцев в бронированных машинах он наглухо заблокировал весь квартал. Они обрушились на кондо, будто союзники в 45-м на Нормандское побережье.

Да только квартира оказалась пустой.

Ни Адана, ни Норы.

Теперь Рамос обрабатывает Баху, разыскивая братьев Баррера.

Этого знака Рамос ждал долгие годы. Лос-Пинос, убежденный Джоном Хоббсом, что Адан Баррера продает оружие мятежникам в Чьяпасе и другим, наконец спустил Рамоса с поводка, и тот рванулся в бой, точно питбуль, которому хозяин скомандовал фас. За неделю операции он распотрошил семь тайных баз, все в дорогих престижных кварталах: Чапултепек, Иподромо и Качо.

Целую неделю отряды Рамоса бушевали в богатых кварталах Тихуаны, носясь в бронированных машинах; не церемонясь, взрывали роскошные двери, переворачивали вверх дном дома, блокировали проезд транспорта. Рамос будто желал восстановить против себя всю элиту города; богачи исходили злобой, не зная, кого же винить за все свои неприятности: Рамоса или Барреру.

Что было главным достижением тщательно разработанной стратегии Адана Барреры: настолько слиться с «высшим светом» Бахи, чтобы атака на него воспринималась нападением на всех представителей элиты. И они истошно взывали о помощи к Мехико, жалуясь, что Рамос неуправляем, что он переходит всякие границы и попирает их гражданские права.

Рамосу было без разницы, что богачи Тихуаны ненавидят его всеми печенками. Он тоже их ненавидит, считает, что они продали свои души — сколько там у них еще оставалось — братьям Баррера, введя их в общество, в свои дома, позволяя своим сыновьям и племянникам баловаться торговлей наркотиками ради дешевой встряски нервов и быстрых легких денег. Они вели себя, думает Рамос, точно стайка девчонок-фанаток наркобизнеса, воспринимая подонков Баррера будто знаменитостей, рок-музыкантов, кинозвезд.

Рамос высказал им все это, когда те приходили сетовать на неудобства.

Послушайте, говорил Рамос отцам города, narcotraficantes убили кардинала, а вы гостеприимно встретили их в городе. Они расстреливали federales на улицах в час пик, а вы защищали их. Они расправились с вашим же шефом полиции, а вы посиживали себе сложа руки. Так нечего приходить ко мне и жаловаться, вы сами навлекли на себя все неприятности.

Рамос появляется на экране телевизора с обращением к городу.

Он смотрит прямо в камеру и заявляет, что не далее как через две недели он намерен засадить Адана и Рауля Баррера за решетку, а их картель превратить в пригоршню пепла, во вчерашний день. Он стоит рядом с грудами конфискованного оружия и тюками наркотиков и называет имена: Адан, Рауль и Фабиан. И перечисляет имена отпрысков видных тихуанских семейств, входящих в организацию Хуниоры, и обещает засадить в тюрьму и их тоже.

Потом объявляет, что уволил больше пяти десятков federales Бахи за отсутствие у них «моральных качеств», необходимых полисмену.

Это позор нации, в Бахе так много полицейских превратились из врагов картеля Баррера в его прислужников.

Я не собираюсь отступать, продолжает он. Я намерен и дальше бороться против Баррера. Кто поддержит меня? Кто со мной?

Н-да, сторонников что-то не слишком много.

Один молодой прокурор, следователь штата и люди самого Рамоса — вот, пожалуй, и все.

Арт понимает, почему жители Тихуаны не сбегаются под знамена Рамоса.

Они боятся.

И разве у них нет на то причин?

Два месяца назад коп из Бахи, тот, который назвал имена подкупленных в полиции штата, был найден у обочины дороги в парусиновом мешке. Кости были переломаны все до единой — фирменная казнь Рауля Барреры. А всего три недели назад прокурора, который расследовал дело братьев Баррера, застрелили во время утренней пробежки. Стрелков еще не арестовали. Охранника из тихуанской тюрьмы убили выстрелом из проезжавшей машины, когда тот вышел забрать утреннюю газету. Говорят, за то, что он дурно обошелся с каким-то сообщником Баррера, который сидел в его отделении.

Да, хотя братья сейчас и в бегах, но это не означает, что царство террора закончилось. Баррера пока что не в морге, и люди не желают совать голову в петлю.

Дело в том, думает Арт, что прошла уже целая неделя после начала операции, а мы не выдали результата. Жители Бахи знают, что мы замахнулись на головы братьев Баррера, но удар пришелся мимо цели.

Рауль по-прежнему на свободе.

Адан тоже все еще на воле.

А Нора?

То, что Адан не попался в ловушку в Колонна Иподромо, возможно, означает, что ее разоблачили. Арт еще цепляется за соломинку надежды, но дни бегут, по-прежнему тишина, и ему приходится признать, что вероятнее всего искать придется изуродованный труп.

И оттого Арт в настроении совсем неприподнятом заходит в комнату для допросов в федеральной тюрьме в центре Сан-Диего для разговора с Фабианом Мартинесом по кличке Эль Тибурон, Акула.

Этот подонок выглядит сейчас не таким уж модником в тюремном комбинезоне, наручниках и «браслетах» на щиколотках. Но все так же иронически усмехается, когда его вводят и толкают на складной стул за металлический стол напротив Арта.

— Ты учился в католической школе, верно? — начинает Арт.

— Да, Святого Августина, — отвечает Фабиан. — Тут, в Сан-Диего.

— А значит, тебе известна разница между чистилищем и адом.

— Освежите мою память.

— Пожалуйста. В обоих ты будешь невыносимо страдать. Но время мук в чистилище когда-нибудь да заканчивается, а в аду — длится вечно. Я пришел, чтоб предложить тебе выбор между чистилищем и адом.

— Слушаю.

Арт объясняет ему расклад. Что одно только обвинение в торговле оружием тянет на срок от тридцати лет до пожизненного в федеральной тюрьме, а плюс еще обвинения в торговле наркотиками — от пятнадцати до пожизненного. Вот это — ад. Однако если Фабиан выступит свидетелем со стороны правительства, то проведет несколько мучительных лет, давая показания против старых друзей, за этим последует короткая отсидка в тюрьме, а потом — новое имя и новая жизнь. И это — чистилище.

— Во-первых, — возражает Фабиан, — я знать ничего не знаю ни про какое оружие, приехал туда, чтобы забрать овощи и фрукты. Во-вторых, что еще за обвинения в наркоторговле? Каким тут еще боком наркотики приплели?

— У меня есть свидетель, который поставит тебя, Фабиан, в центр крупной наркосети. Вообще-то ты мне очень подходишь как ключевая фигура в уголовном деле, разве что у тебя есть кто другой на примете.

— Вы блефуете.

— Если желаешь заплатить от тридцати лет до пожизненного ради того, чтобы увидеть мою карту, звони мне. Но ты играешь не со мной, фактически ты сражаешься против другого моего свидетеля, тебе еще нужно перехватить у него лот на аукционе. Тот, кто даст мне шанс сделать наиболее удачный выстрел по Баррера, тот и выиграет.

— Я хочу адвоката.

Ладно, думает Арт. И я очень даже хочу, чтоб у тебя был адвокат. Но вслух проговорил:

— Нет, Фабиан, ты не хочешь адвоката. Адвокат велит тебе заткнуться и упечет тебя в тюрьму на всю оставшуюся жизнь.

— Я хочу адвоката.

— Значит, сделки не будет?

— Сделки не будет.

— Мне положено зачитать твои права.

— Вы мне их уже читали. — Фабиан развалился на стуле. Он утомлен, ему охота вернуться в камеру и почитать журналы.

— Ну, это были права по обвинению в торговле оружием. А теперь мне нужно зачитать их тебе снова в связи с делом об убийстве.

— Какое еще убийство? — резко выпрямляется Фабиан.

— Я арестовываю тебя за убийство Хуана Парады, — заявляет Арт. — У нас лежит заверенное обвинение еще с 1994 года. Ты имеешь право молчать. Все, что ты скажешь...

— Но ваша юрисдикция не распространяется на убийство, — перебивает Фабиан, — которое произошло в Мексике.

— Родители Парады, — наклоняется через стол Арт, — были «мокрыми спинами» . А Парада родился неподалеку от Ларедо в штате Техас, он американский гражданин, как и ты. Так что у меня все в порядке с юрисдикцией. Слушай, а может, нам отдать тебя под суд в Техасе? Тамошний губернатор просто обожает выносить приговоры о смертельных инъекциях. До встречи в суде, урод!

А вот теперь беги, разговаривай со своим адвокатом.

Нахлебайся дерьма.

Если бы Адан поехал на свидание с Норой в Колонна Иподромо на машине, то полиция, скорее всего, схватила бы его.

Но он отправился пешком.

Копы этого никак не ожидали. Поэтому Адан, увидев, что в квартал подтягиваются полицейские машины, просто повернулся и пошел по тротуару, минуя заграждения, расставленные на дорогах.

С тех пор везти ему перестало.

Его выкурили из двух тайных квартир — он вовремя получил предупреждения от Рауля. И теперь он затаился в районе Рио, гадая, когда сюда доберутся спецназовцы. А самое плохое — связь, вернее, отсутствие ее. Большинство его мобильников не защищены, и он боится пользоваться ими. А те, что закодированы, скорее всего, уже засвечены, так что даже если полиция не сумеет расшифровать сообщение, то сможет определить его местонахождение по сигналу. И потому он в полном неведении, кто арестован, в каких домах произошли облавы, что в этих домах нашли. Не знает, кто проводит облавы, сколько они еще продлятся, куда ударят в следующий раз, известно ли полиции, где он.

И что по-настоящему тревожит Адана, так это неожиданность, с которой происходят аресты и проверки.

Ни словечка, ни шепотка от его друзей в Мехико, которым он так щедро платит.

И это пугает. Раз политики из ИРП, правящей партии, предали его, значит, их сильно припекло. И они, конечно, знают, что если бить по Баррера, то промахиваться никак нельзя. А значит, они стали очень опасны.

Им обязательно надо свалить меня, думает он.

Обязательно убить.

И Адан принимает меры предосторожности. Раздает свои мобильники людям и рассылает их по всему городу и штату с приказом позвонить куда угодно, а потом выбросить. Рамос, разумеется, начинает получать сообщения: Адан Баррера в Иподромо, Чапултепеке, Росарито, Энсенаде, Текате и даже за границей: в Сан-Диего, Чула-Виста, Отей-Месе.

Рауль отправляется в «Радиорубку», покупает новые телефоны и звонит копам на оплате: federales в Бахе, в полицию штата Баха, тихуанским муниципальным копам.

Известия не очень приятные. Копы штата и местные — те, кто ответили на его звонки, — ни фига не знают, им ничего не говорили, — но одно могут сказать точно — операция федеральная, они тут ни при чем. А местные federales!

— Сорвались с крючка, — сообщает Адану Рауль.

Они опять переехали — убрались из квартиры в Рио за десять минут до того, как в дом ворвалась полиция. Сейчас они в кондо в Колониа Качо и надеются, что сумеют отсидеться тут хотя бы несколько часов, пока не разузнают, какого все-таки хрена творится. Но местная полиция помогать им не намерена.

— Их телефоны не отвечают, — говорит Рауль.

— Достань их дома! — взрывается Адан.

— Они и дома трубку не берут.

Адан, схватив новый мобильник, набирает межгород.

Мехико.

Никого нет дома. Ни один из его знакомцев из ИРП недоступен, но если он желает оставить номер, они с удовольствием перезвонят...

А все эта сделка с оружием, думает Адан. Хренов Арт Келлер сообразил, что оружие для ФАРК, и использовал эти сведения, чтобы вынудить Мехико действовать. Адану тошно, на душе черно. Только четверо в Мексике знали про его сделку с Тирофио: он сам, Рауль, Фабиан...

И Нора.

Нора исчезла.

Она так и не появилась в Колониа Иподромо.

Зато полиция появилась.

Она добралась туда раньше меня, думает Адан. Ее загребли во время облавы, и теперь полиция где-то прячет ее.

Рауль берет ноутбук и вызывает одного из их местных хакеров на конспиративную квартиру в Колониа Качо. Он рассылает кодированные е-mail-сообщения по их сети компьютеров. За шифр — собственное изобретение компьютерного гения — ему заплатили шестизначную сумму, шифр такой мудреный, что даже наркоуправление не сумело раскусить его. Вот до чего дошло, думает Адан, рассылаем электронные сообщения в пространство. Они сидят и сторожат, не катят ли по улице бронированные машины, пока дожидаются ответов. За час Раулю удалось вызвать некоторых sicarios и пару незасвеченных машин, которые никак не связаны с картелем. А также установить несколько наблюдательных и прослушивающих постов.

Когда солнце заходит, Адан, одетый работягой, и Рауль забираются на заднее сиденье старенького «доджа-дарта». Впереди сидит вооруженный до зубов водитель и один sicario. Машина петляет по опасному лабиринту, в который превратилась Тихуана, разведчики и электронные прослушки дают информацию о чистых маршрутах. И наконец Адан выбирается из города и едет на Ранчо лас Бардас.

Там они с Раулем вздохнули посвободнее и попытались вычислить, что к чему.

Помог им Рамос.

Баррера включает вечерние новости, а на экране Рамос на пресс-конференции, заявляющий, что он намерен покончить с картелем Баррера за две недели.

— Вот и объяснение, почему мы не получали предупреждений, — замечает Адан.

— Частичное, — поправляет Рауль. Такое впечатление, что у Рамоса имеется прямо-таки путеводитель по картелю. Месторасположение тайных баз, имена сообщников. Где же это он, любопытно, накопал всю эту информацию?

— Это Фабиан слил им все, — говорит Адан.

На лице Рауля появляются призраки сомнения.

— Нет, дорогой, это не Фабиан. Это твоя любимая Нора.

— Нет, не может быть.

— Ты не хочешь верить? — Рауль рассказывает Адану о найденном в машине приборе слежения.

— И это тоже мог быть Фабиан, — упирается Адан.

— Да ведь полиция устроила засаду в твоем любовном гнездышке! — орет Рауль. — Фабиан что, знал про него? А кто знал про сделку с оружием? Ты, я, Фабиан и Нора. Донес не я, и не думаю, чтобы ты. Фабиан в американской тюрьме, так что...

— Но мы даже не знаем, где она! — Тут Адан пугается своей мысли. Он уставился на Рауля, который, чуть сдвинув жалюзи, выглядывает на улицу. — Рауль, что ты с ней сделал?

Рауль молчит.

Адан вскакивает с кресла.

— Рауль, ты что-то сделал с ней?

И сгребает Рауля за рубашку. Рауль, легко стряхнув брата, толкает его на кровать.

— А что, если и так?

— Я хочу ее видеть.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Теперь у нас командуешь ты?

— Твоя ненормальная привязанность к этой суке загубила все наше дело, — ответил Рауль, подразумевая: да, братишка, пока ты не очухаешься, командую я.

— Я хочу ее видеть!

— А я не хочу, чтобы ты превратился во второго Тио.

El chocho, думает Рауль, погибель мужчин Баррера.

Разве не одержимость Тио юной киской уничтожила его? Сначала Пилар, потом появилась та, другая шлюшка, я даже имени-то ее не помню. Мигель Анхель Баррера, М-1, человек, который создал Федерасьон, самый умный, самый жесткий, самый хладнокровный человек из всех, кого я знал. Да вот только мозги у него помутились из-за какой-то потаскушки, это его и доконало.

И Адан унаследовал ту же болезнь. Черт, да Адан мог бы иметь всех телок, каких пожелает, но ему потребовалась именно эта. Мог бы заводить одну любовницу за другой, но по тихой, не позорить жену. Но только не Адан — нет. Он взял да влюбился в эту шлюху и всюду рисовался с ней.

Наведя Арта Келлера на превосходную мишень.

А теперь вот полюбуйтесь на нас.

Адан вперился в пол.

— Она жива?

Рауль молчит.

— Рауль, скажи мне одно — она жива?

В дверь врывается охранник.

— Уходите! — вопит он. — Уходите!

Животные в зверинце визжат и воют, когда Рамос и его ребята перелезают через стену.

Рамос вскидывает к плечу гранатомет, прицеливается и спускает курок.

Одна из сторожевых вышек взрывается желтым огнем. Он перезаряжает, прицеливается — новый выброс пламени. Рамос видит: два оленя бьются об ограду, пытаясь убежать. Он спрыгивает в загон и открывает дверь.

Олени стремглав уносятся в темноту.

Пронзительно кричат, клекочут птицы, суматошно лопочут обезьяны. Рамос припоминает, будто у Рауля водится и парочка львов, и тут же слышит рык, точь-в-точь как в кино. Однако он тут же забывает об этом, потому что раздается ответная стрельба.

Они прилетели на самолете, сели, рискуя, при потушенных огнях на старую полосу, используемую раньше для наркоперевозок. Затем совершили ночной марш-бросок через пустыню, последние тысячу ярдов ползли, прячась от патрульных джипов Баррера.

И вот мы во владениях Рауля, думает Рамос. Он чувствует щекой привычный приклад Эспозы, делает два выстрела, поднимается и продвигается вперед, зная, что ребята прикроют его. Потом падает и сам прикрывает огнем своих людей, теперь те делают бросок вперед — таким манером они продвигаются к дому Рауля.

Один из его парней вдруг подпрыгнул, словно раненая антилопа, когда его настигла пуля. Рамос подползает, но у того снесено пол-лица, ему уже не поможешь. Рамос отстегивает обоймы от его ремня и откатывается — следом скачут фонтанчики от пуль.

Стрельбу ведут с крыши какого-то низкого строения, и Рамос, привстав на колени, поливает огнем вдоль линии крыш. Чувствует вдруг два жестких толчка в грудь и соображает: это пули ударили в кевларовый бронежилет. Отстегивает от пояса гранату и дугой запускает ее на крышу.

Глухой стук, затем взрыв, взлетают в воздух два тела, и на крыше — тишина.

Однако из дома по-прежнему строчат.

В окнах и в дверных проемах ослепительно сверкают красные вспышки. Рамос пристально следит за дверьми, ему понятно: они заперли нескольких человек Рауля в доме и те попытаются выскочить с фланга на атакующих. И точно, один из наемников расстреливает обойму, встав в дверном проеме, и делает рывок вбок. Две пули Рамоса пробивают ему живот, и он кувыркается в пыль, истошно крича от боли. Другой выскакивает, чтоб затащить его внутрь, но сам получает с десяток пуль и оседает у ног приятеля.

— Огонь по машинам! — кричит Рамос.

Машин тут полно: «лендроверы», излюбленные наркодельцами «сабербаны», несколько «мерседесов». Рамос вовсе не желает, чтобы кто-нибудь из нарко, а уж тем более Рауль, добрался до одной и укатил, но теперь, после обработки из автоматов, никто никуда не уедет. Шины спущены, стекла разбиты вдребезги; тут взорвались бензобаки, и две машины запылали.

А затем началась фантасмагория.

Потому что кого-то осенила блестящая идея открыть все клетки — неплохой отвлекающий маневр. И теперь звери бегают повсюду. Ошалело мечутся туда-сюда, охваченные паникой из-за грохота, пламени, пуль, пронзительно свистящих в воздухе. Рамос смаргивает, когда condenado жираф пробегает перед его носом, следом — две зебры; зигзагами носится взад-вперед по двору антилопа. Рамос снова вспоминает о львах и решает, что умереть в пасти хищников было бы до смешного нелепо. Он вскакивает с земли и продвигается к дому, уворачивается от какой-то огромной птицы, низко пролетевшей над его головой; теперь нарко вырываются из дома, и двор превращается в O.K. Коррал.

Серебристые от луны, бликующие силуэты людей, животных, пистолетов. Кто бежит, кто стоит, падают, пригибаются, все стреляют. Похоже на сумасшедшее сновидение, но пули, смерть и боль настоящие. Рамос посылает выстрел наугад, потом огибает обезумевшего осла, который в ужасе ревет, тут слева от него возникает нарко, другой материализуется справа, нет, это один из его ребят, свистят пули, вылетает пламя из стволов, на землю валится еще один нарко... И тут Рамос видит — или ему кажется, будто видит, — высокую фигуру Рауля. Он бежит, паля из двух пистолетов. Рамос прицеливается ему в ноги, но Рауль вдруг исчезает. Как сгинул. Рамос бросается туда, где тот только что мелькнул, и тут же стремглав ныряет на землю, заметив, что нарко вскинул пистолет. Рамос стреляет назад, и тот, отлетев, падает; на фоне луны вздымается легкое облачко пыли.

Братья Баррера как сквозь землю провалились.

Когда умирает перестрелка — Рамос выбирает слово умирает намеренно, потому что многие из наемников Рауля мертвы, — он переходит от трупа к трупу, от раненого к раненому, от арестованного к арестованному, выглядывая Рауля.

На Ранчо лас Бардас полный бедлам. Особняк похож на гигантское решето — произведение народного искусства. Горят машины. Примостились в ветвях деревьев диковинные птицы, а некоторые животные уползли обратно в свои клетки, где подвывают, съежившись от страха.

Рамос замечает тело, лежащее у забора на ковре из маков, на белых цветах — красные брызги крови. Держа Эспозу нацеленной на него, Рамос пинком переворачивает тело. Но это не Рауль, и Рамос в ярости. Но мы же знаем, думает он, Рауль был здесь, в доме. Мы слышали его. И я видел его. По крайней мере, мне показалось, что видел. А может, не видел? И звонки с мобильника были подставой, чтобы сбить нас со следа, а братья посиживают себе на пляже в Коста-Рике или Гондурасе и смеются над нами за кружкой холодного пива. Может, их и вовсе в этом доме не было.

И тут Рамос замечает кое-что.

Люк присыпан землей, прикрыт ветками, но он различает на земле его прямоугольные очертания. Приглядевшись, Рамос видит и следы ног.

Ты можешь, Рауль, бегать, но летать не умеешь.

Значит, тоннель. Это очень даже здорово.

Наклонившись, Рамос видит, что крышку люка недавно поднимали: у края узкая щель, куда проваливается пыль. Он отшвыривает ветки и нащупывает утопленную в крышку ручку, цепляет ее и с силой откидывает.

Рамос слышит слабый щелчок, видит взрывной заряд.

Но слишком поздно.

Me jodi.

Я сам себя угробил.

Взрыв разносит его на куски.

Зловещая тишина превратилась в похоронную.

Арт перепробовал все способы, какие мог придумать, чтобы найти Нору. И Хоббс использовал все свои ресурсы, хотя Арт категорически отказался назвать имя своего осведомителя. Так что в распоряжении Арта были и снимки со спутника, и пункты прослушки, и сканирование Интернета. Но безрезультатно.

Его возможности действовать ограничены: он не может прибегнуть к активным розыскам, как в случае с Эрни Идальго, так как это означало бы рассекретить Нору, а значит, убить ее, если она уже не мертва. И у него нет больше неподкупного и беспощадного Рамоса.

— Как-то хреновато, босс, — замечает Шэг.

— Когда следующий запуск спутникового поиска?

— Через сорок пять минут.

Если позволит погода, они получат снимки Ранчо лас Бардас, коттеджа Баррера в пустыне. У них уже есть пять снимков, но они ничего не дали. Никого похожего на Адана или Рауля, а тем более на Нору.

Никаких разговоров по мобильнику, ни малейшего движения. Так же обстоит дело и с другими ранчо Баррера и с тайными базами, по которым Рамос не успел ударить.

— Дайте мне знать, — бросает он.

У него встреча с новым королем по наркотикам — генералом Аугусто Риболло. Объявленная цель встречи — Риболло должен вкратце посвятить Келлера в намеченные операции против картеля Баррера, это часть их двусторонних действий, недавно возобновленных.

Плохо то, что Риболло мало что известно о предстоящих операциях. Рамос свои намерения держал в секрете, и все, что Риболло может в реальности, — это выступать по телевизору с видом свирепым и целеустремленным, заявляя о полной своей поддержке продолжения всего, что предпринимал погибший герой Рамос, хотя слыхом не слыхивал о его планах.

Но правда такова — его трон уже шатается.

Мехико нервничает все больше: дни бегут, а Баррера по-прежнему на свободе. Чем дольше длится война, тем сильнее нервничает Лос-Пинос. Им требуются, как тактично объясняет Джон Хоббс Арту перед тем, как им отправиться на встречу, «поводы для оптимизма».

Короче, Риболло на встрече с Артом в военной форме, чистенькой и отглаженной, как с иголочки, разговаривает мягко и вкрадчиво. Очевидно, у его коллег в наркоуправлении имеется тайный осведомитель в клане Баррера. Его офис смог бы оказать больше помощи в их совместной борьбе против наркотиков и терроризма, и вообще, это было бы в духе сотрудничества, если б сеньор Келлер поделился, кто его источник.

Риболло улыбается Арту.

Хоббс улыбается Арту.

Все бюрократы в кабинете улыбаются Арту.

— Нет! — отрубает тот.

Из окна высотки ему видна Тихуана. Нора где-то там.

Улыбка Риболло гаснет. Вид у него оскорбленный.

— Артур... — начинает Хоббс.

— Нет.

Пусть потрудится поусерднее ради этого.

Встреча заканчивается общим неудовольствием.

Арт возвращается в комнату боевых действий. Вот-вот должны поступить новые снимки со спутника Ранчо лас Бардас.

— Есть что? — спрашивает он Шэга.

Тот отрицательно мотает головой.

— Вот дерьмо!

— Они ушли в подполье, босс, — замечает Шэг. — Ни телефонных переговоров, ни электронной почты, ничего. Пусто.

Арт смотрит на него. Обветренное лицо старого ковбоя уже бороздят морщины, и теперь он носит бифокальные очки. Господи, неужели и я так же постарел? — думает Арт. Два старых воина против наркотиков. Как, интересно, называют нас молодые? Антинарки юрского периода? Но Шэг старше меня — ему скоро на пенсию.

— Он обязательно будет звонить дочке, — вдруг выпаливает Арт.

— Что?

— Дочке, Глории, — поясняет Арт. — Жена Адана и дочь живут в Сан-Диего.

Шэг кривится. Оба знают, что вовлекать в войну ни в чем не повинную семью — это против негласных правил, действующих в борьбе между нарко и ними.

Арт понимает, конечно, что тот думает.

— Да на хрен всякие правила! — бросает он. — Люсия Баррера прекрасно знает, чем занимается муж. А значит, ее нельзя назвать непричастной.

— Но маленькая девочка ни при чем.

— Дети Эрни тоже живут в Сан-Диего, — парирует Арт. — Только теперь они никогда не увидят своего папу. Ставь электронную прослушку!

— Босс, ни один судья в мире...

И замолкает на полуслове от взгляда Арта.

Рауль Баррера тоже недоволен.

Они отстегивают Риболло триста тысяч долларов каждый месяц, за такие денежки он мог бы и расстараться для них.

Но Риболло не приструнил Антонио Рамоса, допустил его атаку на Ранчо лас Бардас, а теперь даже не может подтвердить, была ли Нора Хейден причиной всех их бед, а Раулю выяснить это требуется позарез. И как можно скорее. Он родного брата держит фактически под арестом на этой тайной базе, а если soplon была не любовница Адана, то расплачиваться придется дорого.

Так что когда Рауль получает сообщение от Риболло — «прошу прощения», то посылает ответное, следующего содержания:

«Старайся лучше. Потому что если станешь бесполезен для нас, то невелик труд — распустить слух, что ты у нас на оплате. Вот тогда и будешь просить извинений. В тюрьме».

Риболло сообщение получает.

Фабиан Мартинес устраивает совещание со своим адвокатом, он переходит сразу к делу.

Ему известно, каков ритуал при аресте за наркотики. Картель посылает адвоката, и ты сообщаешь, какой информацией ты поделился, если такое случилось. Таким образом все можно урегулировать до того, как картелю причинят какой-то вред.

— Я им ничего не сливал, — заявляет Фабиан.

Адвокат кивает.

— У них есть осведомитель, — продолжает Мартинес, и голос его падает до шепота. — Это baturra Адана, Нора.

— Иисус! Ты уверен?

— Это может быть только она. Ты должен добиться, чтобы меня отпустили под залог, приятель. У меня в этой тюряге крыша едет.

— Обвинение в торговле оружием, Фабиан, это очень серьезно.

— Да какое там, на хрен, оружие.

Он рассказывает адвокату об обвинении в убийстве.

А вот это уж совсем погано, думает адвокат. Если только Фабиан Мартинес не договорится о сделке с прокурором, ему грозит долгий срок.

Нора не то чтобы арестована в буквальном смысле слова, но идти, куда хочется, она не вольна.

Нора даже толком не знает, где она, только что где-то на восточном побережье Бахи.

Коттедж, в котором ее держат, выстроен из красноватых камней, которыми усеян берег. Кондиционера в доме нет, но толстые каменные стены сохраняют внутри прохладу. В коттедже три комнаты: маленькая спальня, ванная и парадная комната, смотрящая на море, — это гостиная, соединенная с открытой кухней.

Электричество вырабатывается генератором, он шумит снаружи. Так что электрический свет у нее есть, есть горячая вода и туалет. И она может выбирать между душем и ванной. Есть даже спутниковая тарелка, но телевизор из дома убрали, радио тоже. И все часы, у нее конфисковали даже наручные часики, когда привезли сюда.

Стоит маленький CD-плеер, но нет дисков.

Они хотят, чтобы я оставалась наедине с моей тишиной, думает Нора.

В мире, лишенном времени.

И она действительно стала терять счет дням с тех пор, как Рауль поймал ее в Колониа Иподромо и приказал лезть в машину, уверяя, что творится настоящий беспредел и он отвезет ее к Адану. Она не доверяла ему, но выбора не было. Тоном даже извиняющимся он попросил позволить завязать глаза; ради ее же безопасности, объяснил он.

Нора поняла, что ее везут на юг от Тихуаны. Она знает, они ехали довольно долго по сравнительно гладкому шоссе Энсенада. Но потом дорога стала хуже, ее трясло, и чем дальше, тем хуже. Она почувствовала, что машина медленно взбирается куда-то вверх, грохоча по каменистой дороге, а потом в лицо Норе пахнуло морской свежестью. Уже стемнело, когда ее ввели в дом и сняли повязку.

— Где Адан? — спросила она Рауля.

— Приедет.

— Когда?

— Скоро, — ответил Рауль. — Отдыхай. Поспи немного. Тебе сегодня досталось. — Он протянул ей снотворное.

— Мне не нужна таблетка.

— Да нет, возьми. Тебе надо поспать.

Рауль стоял над ней, пока она не проглотила лекарство, и она спала крепко, а утром проснулась с дурной головой и будто с ватой во рту. Она думала, что она на побережье, где-то к югу от Энсенады, пока солнце вдруг не взошло не с той стороны, что она ожидала, и тогда Нора поняла: она в глубине страны. Когда совсем рассвело, Нора узнала характерную ярко-зеленую воду моря Кортеса, Калифорнийского залива.

Из окна спальни она разглядела дом побольше выше на холме и увидела, что окрестности похожи на лунный пейзаж из красного камня. Чуть позже из большого дома спустилась женщина, неся поднос с завтраком: кофе, грейпфрут и теплые тортильяс.

И ложка есть, отметила Нора.

Но ни ножа, ни вилки.

Стакан воды и опять таблетка снотворного.

Нора крепилась и не принимала ее, пока нервы у нее совсем не разгулялись, тогда она все-таки проглотила таблетку, и ей стало получше. Она продремала почти до полудня и проснулась, только когда та же девушка принесла новый поднос, с ланчем — жаренный на гриле тунец, тушеные овощи и опять тортильяс.

И — снотворное.

Среди ночи какие-то люди, еле разбудив ее, так крепко она спала, начали задавать вопросы. Допрашивающий, коротышка с акцентом явно не мексиканским, держался мягко, вежливо и настойчиво.

— Что случилось в ночь конфискации оружия?

— Куда вы поехали? Кого видели? С кем говорили?

— Ваши поездки за покупками в Сан-Диего — что вы там делали? Что покупали? С кем виделись?

— Артур Келлер, вы его знаете? Это имя о чем-то вам говорит?

— Вас когда-нибудь арестовывали за проституцию? За наркотики? За уклонение от налогов?

В ответ она задавала свои вопросы...

— О чем вы говорите?

— Почему обо всем этом спрашиваете меня?

— Кто вы вообще?

— Где Адан?

— Он знает, что вы допрашиваете меня?

— Могу я пойти спать?

Спать ей позволили пойти, но через пятнадцать минут разбудили снова и стали уверять, что это уже новая ночь. С трудом Нора все-таки поняла, что это неправда, однако сделала вид, будто поверила им. Допрашивающий задавал ей одни и те же вопросы, снова и снова. И наконец она взорвалась:

— Я хочу лечь спать!

— Я хочу видеть Адана! И...

— Я хочу еще таблетку снотворного...

Вам дадут, скоро, пообещал допрашивающий. И переменил тактику.

— Расскажите мне, пожалуйста, про день, когда конфисковали оружие. Проведите меня по нему в подробностях, минута за минутой. Вот вы садитесь в машину и...

— И, и, и...

Нора забралась на кровать, накрыла голову подушкой и попросила его заткнуться и убираться, она устала. Он протянул ей таблетку, и она взяла ее.

Ей позволили проспать двадцать четыре часа, и все закрутилось снова.

Вопросы, вопросы, вопросы.

Расскажите мне про это, расскажите мне про то.

Арт Келлер, Шэг Уоллес, Арт Келлер.

— Расскажите, как вы застрелили китайца. Как все происходило? Что вы при этом чувствовали? За что вы схватили пистолет? За ствол? За рукоятку?

— Расскажите про Келлера. Вы давно его знаете? Он обратился к вам или вы сами нашли его?

— Про что вы вообще говорите? — удивилась Нора.

Потому что знала, если станет отвечать хоть что-то, то увязнет по шейку, одурманенная барбитуратами, измученная, напуганная, вконец сбитая с толку. Что они делают, Нора понимала, но только ничего не могла поделать, чтобы остановить их.

Они пока что и пальцем не дотронулись до нее, не угрожали.

И это давало ей надежду: значит, они не до конца уверены, что осведомитель именно она. Будь они уверены, то информацию из нее вытягивали бы пытками, а не то попросту убили бы. «Мягкий» допрос означал, у них есть сомнения и еще кое-что...

Что Адан по-прежнему на ее стороне. Они не истязают меня, думала она, потому что боятся Адана. И она держалась. Давала уклончивые путаные ответы. Категорически отрицала, выдвигала возмущенно встречные обвинения.

Но сил оставалось все меньше. Терпеть становилось все труднее.

Однажды утром не принесли завтрака. Она спросила про него, и девушка, смутившись, ответила, что она уже подавала. Но она же не приносила ничего. Я знаю или уже путаюсь? — недоумевала Нора. А потом принесли два ланча: один за другим, потом снова сон и опять таблетка.

Теперь она ходила гулять вокруг коттеджа. Двери не запирались, и никто не останавливал ее. С одной стороны особняка раскинулось море, а с трех других тянулась бесконечная пустыня. Если Нора попытается сбежать, то погибнет либо от жажды, либо от палящего солнца.

Спустившись к морю, Нора зашла по щиколотку в воду.

Вода такая теплая и приятная.

За спиной у нее опускалось за горизонт солнце.

Адан наблюдает за Норой из окна спальни в доме на холме.

Он — пленник в своей комнате, охраняемый посменно sicarios, преданными Раулю. Они сторожат дверь круглые сутки, и Адан прикинул, что в поместье их должно быть не меньше двадцати.

Он стоит и смотрит, как Нора бредет по воде. На ней светло-желтый сарафан и мягкая белая шляпа, предохраняющая кожу от солнца. На голые плечи падают волосы.

Это была ты? — гадает он.

Это ты предала меня?

Нет, решительно отметает он, я не могу заставить себя поверить в это.

Зато Рауль верит безоговорочно, хотя несколько дней допросов никак не доказали предательства. Допрос очень мягкий, уверяет Адана брат. До нее и пальцем не дотронулись, не говоря уж о том, чтоб пытать.

Да, лучше не трогайте ее, остерегает Адан. Один синяк, один шрам, один вскрик боли — и я найду способ устроить твое убийство, брат ты мне или не брат.

Ну а если soplon она? — спрашивает Рауль.

Тогда, думает Адан, глядя, как Нора присаживается у кромки воды, все по-другому.

Да, тогда совсем другое дело.

Они с Раулем приходят к соглашению: если Нора не предатель, то Рауль посторонится и Адан снова займет свой пост patron. Таково, конечно, соглашение, думает Адан, но опыт ему подсказывает: еще ни один человек, однажды дорвавшийся до власти, ни за что не уступил ее.

Во всяком случае добровольно.

И с легкостью — тоже нет.

А может, это и к лучшему, раздумывает Адан. Пусть Рауль забирает себе pasador, а он возьмет свою долю наличными, заберет Нору и уедет с ней куда-нибудь жить спокойной жизнью. Она всегда мечтала о Париже. Почему бы и нет?

Ну а если ситуация повернется по-другому? Если окажется, что Нора по какой-то причине предала их, тогда временный захват власти Раулем превратится в постоянный, а Нора...

Нет, он даже думать об этом не желает.

Он хорошо помнит Пилар Талаверу.

Если так, думает Адан, я сделаю все сам. Вот странно, как можно продолжать любить человека, который предал тебя. Я заведу ее в океан, пусть смотрит, как последние лучи солнца угасают на воде.

Все произойдет быстро и безболезненно.

А потом, если б не Глория, я бы сунул пистолет себе в рот.

Дети привязывают нас к жизни.

Особенно эта девочка, такая хрупкая и нуждающаяся в помощи.

Дочка, наверное, уже до смерти переволновалась. Новости из Тихуаны наверняка попали в газеты Сан-Диего, и хотя Люсия, конечно же, попытается оградить девочку, Глория все равно будет переживать, пока не услышит моего голоса.

Адан бросает еще один долгий взгляд на Нору, потом отходит от окна и стучит в дверь.

Охранник открывает.

— Принеси мне мобильник, — приказывает Адан.

— Рауль сказал...

— Приказы Рауля для меня задницы крысиной не стоят, pendejo, — рявкает Адан. — Я пока еще patron, и если велю тебе принести что-то, так ступай и принеси!

И телефон ему приносят.

— Босс?

— Угу?

— Проклюнулось.

Шэг протягивает Арту наушники, подсоединенные к жучку на линии Люсии Баррера. Арт слышит голос Люсии.

— Адан?

— Как Глория?

— Она нервничает.

— Дай мне с ней поговорить.

— Где ты?

— Так можно с ней поговорить?

Долгая пауза. И наконец голос Глории.

— Папа?

— Как ты, детка?

— Я очень за тебя переживаю.

— Со мной полный порядок. Не волнуйся.

Арт слышит, как девочка плачет.

— Где ты? Газеты пишут...

— В газетах все врут. Со мной все прекрасно.

— Можно мне приехать к тебе?

— Пока еще нет, миленькая. Скоро. Послушай, скажи маме, пусть она тебя крепко от меня поцелует, о'кей?

— О'кей.

— До свидания, детка. Я люблю тебя.

— Я тебя, папа, тоже люблю.

Арт оглядывается на Шэга.

— Босс, на это потребуется время.

Потребовался час, но он тянулся точно целых пять: пока электронные данные переслали в АНБ , потом проанализировали. Наконец они получают ответ. Звонок сделан с мобильника (это-то мы уже знаем, думает Арт), а потому адреса они сообщить не могут, но могут назвать ближайшую передающую вышку.

Сан-Фелипе.

На восточном побережье Бахи, к югу от Мехикали.

В радиусе шестидесяти миль от вышки.

Арт уже расстелил на столе карту. Сан-Фелипе — крохотный городишко с населением, ну, может, от силы двадцать тысяч, и многие жители там американцы, перелетные птицы, переезжающие на зиму в края потеплее. Городок окружен пустыней, единственное, что есть в окрестностях, — цепочка рыбацких кемпингов, тянущаяся к северу и к югу от Сан-Фелипе.

Но даже при радиусе в шестьдесят миль искомая точка все равно что пресловутая иголка в стогу сена, а Адан мог и вообще прикатить туда, только чтобы позвонить в пределах роуминга мобильника, а теперь уже мчится назад в укрытие. Но все-таки это дает нам зону для разведки, думает Арт.

Слабенькую надежду.

— Звонок сделали не из города, — бросает Шэг.

— Откуда ты знаешь?

— Послушай-ка еще раз.

Они прокручивают запись, и Арт слышит глухое гудение и ритмическое постукивание. Озадаченный, он смотрит на Шэга.

— Ты у нас парень городской, да? — говорит Шэг. — А я вырос на ранчо. То, что ты слышишь, — генератор. А значит, помещение не присоединено к сети подачи электроэнергии.

Арт звонит и просит провести съемку со спутника. Но сейчас ночь, и изображения у них не появится еще несколько часов.

Допрашивающий набирает обороты.

Он будит Нору от тяжелого после снотворного сна, усаживает на стул и тычет ей в лицо миниатюрный прибор слежения:

— Что это?

— Не знаю.

— Нет, ты знаешь, — напирает он. — Это ты засунула его туда.

— Куда — туда? Сколько времени? Я хочу спать...

Он встряхивает ее. В первый раз он коснулся Норы. И также в первый раз орет:

— Слушай! До сих пор я был с тобой очень любезен, но я теряю терпение! Не начнешь помогать, сделаю тебе больно! Очень больно! А теперь отвечай: кто дал тебе это, чтобы засунуть в машину?

Нора долго смотрит на маленький приборчик, точно на какой-то музейный экспонат. Держит его между большим и указательным пальцами, вертит, рассматривая под разными углами. Потом подносит к лампе и разглядывает еще внимательнее. Снова поворачивается к допрашивателю:

— Я никогда не видела его прежде.

Он наклоняется к ней и орет во всю глотку. Нора даже не разбирает слов, но он вопит и вопит, слюна брызжет ей в лицо, он трясет ее за плечи, и, когда наконец отпускает, она сваливается без сил на стул.

— Я так устала, — бормочет Нора.

— Я знаю. — Он опять сама мягкость и сочувствие. — Все это можно закончить очень быстро, ты знаешь.

— И тогда я смогу поспать?

— О да!

Арт по-прежнему сидит в офисе, когда на мониторе появляются снимки.

Глаза ему жжет от недосыпания, он будит Шэга, тот заснул, привалившись к спинке стула, забросив ноги на стол.

Они пристально изучают изображения. Начинают с крупного — карты погоды со спутника всего района Сан-Фелипе; отсекают зону, входящую в сеть подачи электроэнергии, и принимаются исследовать увеличенные снимки квадратов к северу и к югу от города.

Они исключают внутренние районы. Нет источников воды, очень мало проезжих дорог, те немногие, что петляют через скалистую пустыню, оставляют Баррера всего лишь один путь к бегству; вряд ли они загонят себя в такую ловушку.

А потому они сосредоточиваются на самом побережье, к востоку от гряды низких гор и главного шоссе, бегущего параллельно побережью, с боковыми дорогами, идущими к рыбацким кемпингам и другим маленьким поселкам у моря.

Побережье к северу от Сан-Фелипе — популярное местечко у отдыхающих, оно обычно забито туристами, рыбаками и трейлерами, так что на него они ставку не делают. Ближнее побережье к югу от городка — то же самое, но затем дороги становятся все хуже, цивилизация исчезает, и шоссе утыкается в маленькую рыболовецкую деревушку Пуэрто-Ситос.

Но между этими двумя населенными пунктами лежит отрезок в десять километров. Начинается он где-то километрах в сорока к югу от Сан-Фелипе — тут нет никаких кемпингов, лишь несколько редко стоящих пляжных домиков. Радиус слышимости совпадает с силой сигнала мобильника Адана, 4800 байт в секунду, а потому именно эту зону они и изучают особенно пристально.

Место идеальное, думает Арт. Всего несколько проезжих дорог — если их можно так назвать, — и Баррера, несомненно, расставили посты на этих дорогах, а также в Сан-Фелипе и в Пуэрто-Ситос. Они засекут любую машину, которая появится на дороге, не говоря уже о нескольких бронированных, требующихся для облавы. Пока мы подберемся ближе, Баррера давно скроются по дороге или на лодке.

Но сейчас рано ломать голову над этим. Сначала нужно разыскать мишень, а уж потом соображать, как сбить ее.

С десяток домов раскиданы на этом пустынном отрезке побережья. Некоторые на самом побережье, но большинство выше, на низкой горной гряде. Три явно нежилые: нет ни машин, ни свежих отпечатков шин. Среди оставшихся девяти выбрать трудно. Все по виду самые обыкновенные, из космоса по крайней мере. Хотя Арт весьма затруднился бы определить, в чем именно заключается эта обыкновенность. Все построены на участках, расчищенных от камней и кустов агавы; в большинстве это прямоугольные строения без изысков, крыши или из пальмовых листьев, или...

И тут Арт улавливает нечто необычное.

Он чуть не пропустил.

— Ну-ка, увеличь здесь, дай крупный план, — просит он.

— Зачем? — удивляется Шэг. Он не видит ничего особенного в месте, куда указывает Арт. Скалы, кусты и ничего больше.

Нечто — это тень, отбрасываемая камнями, ничем не отличающимися от миллионов подобных, но эта тень — ровная, с прямыми углами.

— Там здание, — говорит Арт.

Они увеличивают снимок. Изображение зернистое, трудно различимое, но при рассмотрении в лупу обнаруживается затемнение, глубина..

— Мы смотрим на квадратный камень? — спрашивает Арт. — Или на квадратное здание с каменной крышей?

— Кто ж это делает крышу из камней?

— Тот, кто хочет, чтоб дом слился с окружающими камнями.

Они снова смотрят общий план и теперь начинают замечать и другие, слишком правильные, ровные тени и островки кустарника, похожие на аккуратные прямоугольники. Сначала все расплывается, но потом на изображении начинают проступать два здания: один дом поменьше, другой побольше, — и навесы, под которыми могут прятаться машины.

Они накладывают кадр на большую карту. Дом стоит у дороги, ответвляющейся от главного шоссе километрах в пятидесяти к югу от Сан-Фелипе.

Пять часов спустя рыбацкая лодка резво прокладывает себе путь от Пуэрто-Ситоса, борясь с крепким встречным ветром. Лодка бросает якорь в двухстах ярдах от берега, она ощетинивается удочками. А когда чуть смеркается, один из «рыбаков» ложится на палубу и направляет инфракрасный бинокль на два каменных дома.

Он засекает женщину в светлом платье, неверной походкой бредущую к воде.

У нее длинные светлые волосы.

Арт кладет телефонную трубку, прячет голову в ладони и вздыхает. Когда он опять поднимает глаза, на лице у него улыбка.

— Мы нашли ее.

— Может, вы имеете в виду, босс, — «его»? — уточняет Шэг. — Давайте все-таки не смещать фокуса. Главное ведь арестовать братьев Баррера, так?

Фабиан Мартинес все еще в камере, но в общем жизнь ему теперь представляется чуть более приятной.

Встреча с адвокатом прошла успешно, тот заверил Фабиана, что насчет обвинения в распространении наркотиков волноваться ему больше нечего: свидетель правительства не появится на суде, — и информация о soplon передана определенным людям.

Обвинение в торговле оружием — пока еще проблема, но у адвоката есть кое-какая гениальная идея и насчет этого тоже.

— Посмотрим, может, сумею добиться твоей экстрадиции в Мексику, — говорит он. — По делу об убийстве Парады.

— Ты шутишь?

— Ну, во-первых, — объясняет адвокат, — в Мексике нет смертной казни. Во-вторых, потребуются многие годы, чтобы довести дело до суда, а тем временем...

И обрывает фразу. Фабиан понимает намек. А тем временем... все утрясется. Начнут бесконечно обсуждать разные формальности, прокуроры порастеряют энтузиазм, судьи получат rancho для летнего отдыха.

Фабиан укладывается на матрац и думает, что положение у него вполне приличное. И пошел ты, Келлер, подальше — без Норы у тебя ничего нет. Пошла и ты на хрен, Ла Гуэра. Надеюсь, ты славно сейчас проводишь вечерок.

Спать они Норе не давали вовсе.

Когда ее только что привезли сюда, ей многого не позволяли, зато можно было спать сколько угодно. А теперь не разрешают и глаз сомкнуть. Сидеть ей можно, но стоит Норе задремать, они тут же расталкивают ее и заставляют стоять.

Ей больно.

Болит все — ступни, ноги, спина, голова.

Глаза.

Хуже всего глаза. Горят, пульсируют. Нора отдала бы все, только бы лечь и закрыть глаза. Ну пусть сидеть или даже стоять — но только бы закрыть глаза.

Но ей не позволяют.

И не дают больше снотворного.

А ей не просто хотелось таблетку, она была ей необходима.

Кожу ей как будто колют иголочки, как после онемения, а руки не перестают дрожать. Вдобавок к невыносимой головной боли и тошноте еще и...

— Ну хоть одну! — плачет Нора.

— Сама просишь, а взамен не желаешь дать ничего, — говорит допрашиватель.

— Но у меня ничего нет.

Ног она не чувствует, они как деревянные.

— Не правда. — И допрашивающий снова заводит: Артур Келлер, наркоуправление, прибор слежения, ее поездки в Сан-Диего.

Они знают, думает Нора. Они уже знают, так почему бы и не рассказать им то, что им все равно уже известно? Просто рассказать, и пусть делают что хотят. Зато я смогу поспать. Адан не идет, Келлер не идет — так расскажи им немножко.

— Если я расскажу про Сан-Диего, ты позволишь мне поспать? — бормочет Нора. Допрашивающий согласно кивает.

Он ведет ее все дальше, шаг за шагом.

Шэг Уоллес наконец уходит из офиса.

Забирается в свой «бьюик» пятилетней давности и катит на стоянку рядом с супермаркетом «Эмис». Он не ждет и двадцати минут, как рядом с ним тормозит «Линкольн-навигатор».

Из «Линкольна» вылезает человек и пересаживается в «бьюик» к Шэгу.

Ставит на колени кейс. Отлетают с металлическим щелком застежки, он поворачивает кейс так, чтобы Шэг увидел стопки упакованных купюр.

— Пенсии полицейских в Америке больше, чем в Мексике? — интересуется человек.

— Ненамного, — отвечает Шэг.

— Триста тысяч долларов, — говорит человек.

Шэг колеблется.

— Бери. В конце концов, не наркоторговцам же ты информацию сливаешь. Это ж от одного копа другому. Генералу Риболло требуется знать.

Шэг испускает долгий вздох.

И говорит человеку то, что он желает узнать.

— Нам требуются доказательства.

Шэг вынимает из кармана куртки доказательство и протягивает собеседнику.

После чего забирает триста тысяч долларов.

Южный ветер дует на полуостров Баха, гоня туда теплый воздух и затягивая плотными облаками море Кортеса.

Снимков со спутника больше не поступает, и последние разведданные пришли к Арту уже восемнадцать часов назад. А за это время много чего могло случиться: могли уехать Баррера, может, уже погибла Нора. В завесе облаков нет ни малейшего просвета, а значит, новых данных не будет еще долго.

А значит, у него есть то, что есть, — и ничего больше он не получит, и действовать нужно быстро. Или не действовать вовсе.

Но как действовать?

Рамос, единственный коп в Мексике, которому Арт мог доверять, мертв, Риболло продался Баррера, а Лос-Пинос пятится задним ходом в кампании против братьев Баррера на шестой скорости.

У Арта имеется только один вариант.

Который ему страшно не нравится.

С Джоном Хоббсом он встречается на островке Шелтер, на пристани для яхт, посередине гавани Сан-Диего. Встречаются они ночью и отправляются по узкой полосе парка, примыкающего к воде, в направлении к мысу.

— Ты понимаешь, о чем меня просишь? — говорит Хоббс.

Еще бы, думает Арт.

Но Хоббс все равно ему растолковывает:

— Нанести незаконный удар на суверенной территории дружественной страны. Что нарушает чуть ли не все международные законы, какие я могу припомнить, да плюс несколько сотен местных национальных законов. Такое может запалить — прости за неудачный выбор слов — грандиозный дипломатический кризис с соседним государством.

— Но это наш последний шанс уничтожить братьев Баррера.

— Но мы же остановили груз из Китая.

— Этот — да, — соглашается Арт. — Но ты что, думаешь, Адан все бросит? Если мы не арестуем его сейчас, он заключит еще сделки «оружие за наркотики», и ФАРК будет экипирована до зубов, не пройдет и полугода.

Хоббс молчит. Арт шагает рядом, стараясь проникнуть в его мысли, слушая плеск воды, лижущей камни рядом с ними. Вдалеке переливаются, подмигивая, огни Тихуаны.

Арту кажется, он не может дышать. Если Хоббс не согласится, то Нора Хейден, точно — труп, а Баррера будут праздновать победу.

Наконец Хоббс говорит:

— Я не смогу воспользоваться нашими обычными ресурсами. Придется привлекать со стороны, вслепую, без проверки.

Спасибо тебе, Господи, молится про себя Арт.

— Но, Арт, — поворачивается к нему Хоббс, — операцию нельзя проводить без разрешения, тайно. Иначе нам никогда не суметь объяснить потом мексиканцам, как мы засадили Баррера. Задействованы будут не правоохранительные органы, это будет скрытой акцией разведки. А потому произойдет не арест, а операция в экстремальной ситуации. Ты с этим согласен?

Арт кивает.

— Мне нужно, чтоб ты сказал это вслух, — настаивает Хоббс.

— Это будет операцией в экстремальных условиях, — произносит Арт. — Я, собственно, этого и хотел.

Пока что все идет путем, думает Арт. Но он знает, Джон Хоббс ни за что не уйдет просто так, не выжав взамен платы. И тот не задержался.

— Мне необходимо знать, кто твой информатор.

— Конечно.

Арт называет ему имя.

Кэллан шагает с пляжа в коттедж, который снимает. День сегодня на побережье Нокэл прохладный, туманный, ему нравится.

Так приятно.

Он распахивает дверь в коттедж, выхватывает свой двадцать второй калибр и прицеливается.

— Осты-ы-ы-нь! — тянет Сол. — Мы ведь друзья.

— Правда?

— Ты, Шон, смылся из лагеря, — говорит Сол. — Лучше б сначала поговорил со мной.

— А ты отпустил бы меня?

— С необходимыми мерами предосторожности — да.

— А как же удар по Баррера?

— Прокисшая новость.

— Значит, мы друзья. — Кэллан пистолета не опускает. — Спасибо, что сообщил. А теперь уходи.

— У меня есть предложение для тебя. Работа.

— Мимо. Больше я такой работой не занимаюсь.

— Да ты не дергайся, — успокаивает Скэки. — На этот раз не нужно лишать жизни. Сейчас разговор про то, чтобы спасти человека.

Атаковать они решают с моря.

Арт с Солом изучают подробную карту района и приходят к выводу — это единственный способ проникнуть в дом неожиданно. Рыбачий катер подойдет с юга ночью, они погрузятся на лодки «Зодиак» и высадятся на берег.

Теперь только вопрос времени и отлива.

В море Кортеса отливы необычные — вода может отступить на сотни ярдов, и при таком расстоянии внезапное нападение невозможно. Они не смогут пробежать сотни ярдов открытого берега незаметно. Даже ночью их засекут и скосят мгновенно, они к домам и приблизиться не успеют.

А потому они загнаны в очень тесные рамки: необходима темнота и непременно высокая вода.

— Придется идти между девятью и девятью тридцатью, — решает Сол. — Сегодня вечером.

Это слишком рано, думает Арт. А может, и слишком поздно.

Нора рассказывает про свою последнюю поездку в Сан-Диего.

Как она отправилась по магазинам, что купила, в каком отеле жила, как они с Хейли ходили на ланч, потом сон, пробежка и ужин.

— А что делала вечером?

— Осталась в номере, заказала ужин, смотрела телевизор.

— Ты была в Ла-Холле, городе веселья, и всего-то смотрела телевизор? Чего так?

— Захотелось, и все. Побыть одной, спокойно посидеть, побездельничать у телевизора.

— И что ты смотрела?

Нора понимает, что она не может удержаться на скользкой горке. Понимает, но не представляет, как ей спастись. Такова уж природа скользких горок, думает она. На самом деле я в тот вечер отправилась в Белый Дом на встречу с Келлером, но я же не могу сказать про это... А потому...

— Не знаю. Не помню.

— Не так уж давно это и было.

— Чепуху какую-то. Какой-то ерундовский фильм. Может, я даже заснула.

— По платному каналу? Эйч-би-оу?

Нора не помнит, были ли в отеле платные каналы или Эйч-би-оу. Она даже точно не помнит, смотрела ли она вообще там телевизор. Но если я скажу, что смотрела платный фильм, то это включили бы в счет, думает она. И говорит:

— По-моему, это был Эйч-би-оу. А может, «Шоу-тайм» или что-то подобное.

Допрашивающий чувствует, что близок к победе. Нора — любительница, профессиональная врунья отвечает уклончиво на все вопросы. («О, я не помню, может то, а может, и другое».) Нора рассказывала вполне точно и детально обо всем, что делала. Вплоть до вечера. Вот тут она стала мяться и давать уклончивые ответы.

Профессиональной врунье прекрасно известно, что самое главное не в том, чтобы сделать вранье похожим на правду, а чтобы правда была похожей на ложь.

Ну, ее правда похожа на правду, а вот ее вранье?

— Но ты не помнишь, что это был за фильм.

— Понимаете, я переключала с канала на канал.

— Переключала, значит.

— Ну да.

— А что ты ела на обед?

— Рыбу. Я всегда ем рыбу.

— Следишь за весом.

— Конечно.

— Я скоро вернусь. А пока меня нет, пожалуйста, уж постарайся вспомнить, какой фильм ты смотрела.

— Можно мне поспать?

— Если ты будешь спать, то не сможешь вспоминать, верно?

Но я не смогу думать четко, если не посплю, нервничает Нора. Вот в чем беда. Я не смогу придумать никакого вранья, не смогу врать складно. Я уж и сама точно не уверена, что было, а чего не было. Какой же я фильм смотрела? Что за фильм? Чем там все закончилось?

— Если сумеешь вспомнить, что смотрела в тот вечер, я разрешу тебе поспать.

Весь процесс ему прекрасно известен. Если поднапрячь мозги, они выдадут ответ, и в этом случае не играет роли, факт это или фантазия. Он лишь хочет принудить ее к ответу.

В обмен на обещание сна ум женщины «вспомнит» информацию, и она даже может показаться реальной ей самой. Если это будет правда, тем лучше. Но если ложь, она образует трещинку в ее рассказе, и постепенно обман расколется, разлетится, обнажив истину.

Нора сломается.

И мы добьемся правды.

— Она врет, — докладывает допрашивающий Раулю. — Выдумывает.

— Откуда ты знаешь?

— Язык жестов, — пожимает он плечами. — Уклончивые ответы. Если б я проверял ее на детекторе лжи и стал бы спрашивать об этом вечере, она бы провалилась.

Хватит ли этого, чтобы убедить Адана? — размышляет Рауль. Чтобы я мог прикончить эту лживую сучку, не начиная гражданскую войну с родным братом? Сначала Фабиан посылает через адвоката сообщение, что эта девка soplon. А теперь этот вот-вот поймает ее на вранье.

Но нужно ли мне дожидаться?

Чтобы Риболло дал нам точное подтверждение? Если он сумеет дать.

— Как быстро ты сумеешь расколоть ее? — спрашивает Рауль.

Допрашивающий смотрит на часы:

— Сейчас пять? Ну, к половине девятого, самое позднее к девяти.

Теперь облака на нашей стороне, думает Арт, когда рыбачий катер прорезает бурную воду. Он прислушивается к ритмичным ударам мелких волн по корпусу. Непогода, мешавшая сбору разведывательной информации, теперь работает на них, укрывая от глаз наблюдателей на берегу и от других лодок, в каких-то из них наверняка прячется охрана Барреры.

Арт оглядывается на мужчин, молча сидящих на палубе. На смуглых лицах блестят глаза. Курить запрещено, но многие нервно мусолят незажженные сигареты. Другие жуют жвачку. Кое-кто тихонько переговаривается, но большинство сидят и молча вглядываются в туман — серое марево, подрагивающее под лунным светом.

На всех — бронежилеты поверх черных комбинезонов, и у каждого личный арсенал: или «Мак-10», или «М-16», пистолет сорок пятого калибра с одной стороны пояса и зловещего вида плоский, острый как бритва клинок на другой. На жилетах гирляндами — гранаты.

Так вот они — «резервы со стороны», думает Арт.

Где только, черт дери, Скэки раздобыл таких?

Кэллан знает где.

Будто вернулись прежние времена: он на катере рядом с парнями из «Красного тумана», некоторые из них его старые приятели из Лас-Тангас, а они только и ждут, чтоб заняться привычным делом.

— Перекрыть поставки оружия для террористов у самого истока, — так определил их задание Скэки.

Три лодки «Зодиак», прикрытые парусиной, закреплены на палубе. В каждую сядет по восемь человек, и к берегу они причалят в пятидесяти ярдах друг от друга. Солдаты из двух лодок, что причалят севернее, атакуют тот дом, что побольше, а команда из третьей лодки двинется к маленькому коттеджу.

А вот доберемся мы туда или нет — это вопрос, думает Кэллан.

Если Барррера уже шепнули, мы угодим под перекрестный огонь из двух каменных зданий, пришпиленные на голом месте без всякого прикрытия, кроме тумана. Берег будет усеян трупами.

Но трупы не должны остаться там.

Сол отдал приказ: не оставлять никого; мертвых, живых, полумертвых — всех погрузить в лодки. Кэллан оглянулся на штабель шлакобетонных блоков на корме. «Надгробия» назвал их Сол.

Мертвые будут похоронены в море.

В Мексике мы не оставим ни одного тела. Для всех заинтересованных — нападение совершили соперничающие нарко, понадеявшиеся воспользоваться моментом — затруднительным положением Баррера. Если вас захватят — но старайтесь, чтоб не захватили, — так и говорите. Что бы с вами ни делали. Идея получше? Проглотите свой пистолет. Мы не морские пехотинцы, мы вам на выручку не примчимся.

Арт спускается вниз.

От едкого запаха дизельного топлива ему крутит желудок. А может, это от нервов, думает Арт.

Скэки пьет кофе.

— Как в добрые старые времена, а, Артур?

— Почти.

— Эй, Артур, если не хочешь атаки, скажи только слово.

— Хочу.

— У тебя на берегу будет тридцать минут, — говорит Сол. — Через тридцать минут мы возвращаемся на лодку и отчаливаем. Меньше всего хотелось бы, чтобы нас задержал патрульный катер мексиканцев.

— Уловил, — отзывается Арт. — Когда мы будем на месте?

Скэки перекидывает вопрос капитану катера.

— Через два часа.

Арт смотрит на часы.

К берегу они подойдут около девяти.

Спотыкается Нора в 8:15.

Она уже засыпает стоя, но ее встряхивают, водят по комнате. А потом усаживают снова, когда входит допрашивающий.

— Ну что, ты вспомнила, — спрашивает он, — что смотрела в тот вечер?

— Да.

Мне просто необходимо хоть немного поспать. Я должна поспать. Если я смогу поспать, то смогу думать, придумать, как выкрутиться. Так что кинь ему подачку, какую-нибудь малость, купи себе капельку сна. Купи немного времени.

— Отлично. И что же?

— «Эмистад».

— Фильм про рабов.

— Да, верно.

Давай же, спроси меня про сюжет, думает Нора. Я видела его. Я его помню. И могу рассказать. Задавай мне свои вопросы. Хрен тебя...

— По уикендам не показывают фильмов по телевидению. Значит, наверное, это был или платный показ, или Эйч-би-оу.

— А может, по какому еще каналу...

— Нет, я проверял. В твоем отеле есть только Эйч-би-оу и платное.

— А-а.

— Так какой же это был канал?

Откуда, черт возьми, мне это знать, думает Нора.

— Эйч-би-оу.

Допрашивающий печально покачивает головой, словно учитель, которого разочаровал студент.

— Нора, в этом отеле нет Эйч-би-оу.

— Но вы же только что сказали...

— Я проверял тебя.

— Значит, по платному.

— Вот как?

— Да, теперь я вспомнила. Это было платное, потому что я помню, я видела карточку, которую мне положили на телевизор, и подумала, что персонал считает, я буду заказывать порно. Да, правильно, и я... Что?

— Нора, у меня есть копия твоего счета. Ты не заказывала фильм.

— Не заказывала?

— Нет. Послушай, а может, ты лучше скажешь мне, Нора, что ты на самом деле делала в тот вечер?

— Но я сказала.

— Ты мне солгала, Нора. Я очень разочарован.

— Я просто запуталась. Я так устала. Если вы позволите мне немного поспать...

— Ложью, Нора, всегда прикрывают что-то. Что, Нора, прикрываешь ты? Что ты на самом деле делала в тот вечер?

Нора прячет лицо в ладони и рыдает. Так она не плакала со дня смерти Хуана. Плакать так хорошо. Такое облегчение.

— Ты куда-то ходила в тот вечер, правильно?

Она кивает.

— И ты лгала мне все время?

Она кивает опять:

— Теперь мне можно поспать?

— Дайте ей снотворное, — распоряжается допрашивающий. — И позовите Рауля.

Дверь Адана открывается. Входит Рауль и протягивает ему пистолет:

— Ты сможешь это сделать, брат?

Нора чувствует у себя на плече руку.

Сначала думает, что это во сне, потом, открыв глаза, видит стоящего перед ней Адана.

— Любовь моя, — говорит он. — Пойдем прогуляемся.

— Сейчас?

Он кивает.

Он смотрит так серьезно, думает она.

Адан помогает ей встать с кровати.

— У меня такой жуткий вид.

И это правда. Волосы у нее взлохмачены, лицо распухло от наркотиков. Ему приходит в голову, что никогда раньше он не видел ее без макияжа.

— Ты всегда красивая, — отзывается он. — Вот, надень свитер. На улице прохладно, я не хочу, чтобы ты заболела.

Она выходит с Аданом в серебристую мглу. Голова кружится, и она с трудом ступает по крупной гальке пляжа. Адан, поддерживая ее за локоть, ласково ведет от коттеджа к кромке моря.

Рауль следит из окна.

Он видит, как Адан и его любовница вышли из каменного коттеджа и направились в темноту. Скоро они растворяются в тумане.

Сможет ли брат сделать это? — гадает Рауль.

Сумеет ли приставить ствол к красивой светловолосой голове и спустить курок? А в общем, не все ли равно? Не сможет он — сделаю я. Так или иначе, я все равно новый patron, а новый patron будет вести дела иначе, чем старый. Адан стал слишком мягкотелым. Маленький бухгалтер — он и есть маленький бухгалтер. В цифрах разбирается, а вот в кровавых делах у него выходит не так хорошо.

Мысли его прерывает громкий стук в дверь.

— Что там еще? — грубо кричит он.

Входит один из его парней. Он запыхался, будто бегом взбирался по лестнице.

— Soplon, — выдыхает он. — Мы только что получили известие от Риболло. А он узнал от парня из наркоуправления, Уоллеса...

— Это Нора.

Парень отрицательно мотает головой:

— Нет, patron. Это Фабиан. — И выкладывает доказательства: давно оформленное обвинение в убийстве, угроза смертного приговора и, наконец, самая страшная улика: копии депозитных корешков, деньги внесены Келлером на имя Фабиана в банках Коста-Рики, Каймановых островов и даже в Швейцарии.

Сотни тысяч долларов — навар от операции, которую провернули братья Пиккони.

— Они предложили ему выбор, — добавляет парень. — Plata о plomo.

И Фабиан выбрал серебро.

— Давай присядем, — зовет Адан.

Он помогает Норе сесть и садится рядом.

— Мне холодно, — говорит она.

Адан обнимает ее.

— Помнишь ту ночь в Гонконге? — спрашивает он. — Когда ты отвезла меня на пик Виктория? Давай представим, будто мы там.

— Я бы с радостью.

— Посмотри туда. Ты можешь вообразить, что там огни?

— Адан, ты плачешь?

Он медленно вытаскивает пистолет из-за пояса сзади.

— Поцелуй меня, — просит Адан.

И, повернув ее за подбородок к себе, ласково целует в губы, приставляя пистолет к затылку.

— Ты была для меня sonrisa de mi alma, — шепчет он ей в губы, готовясь выстрелить.

Улыбка моей души.

Брат, мне так жалко. Но пока информация дошла до меня, было уже поздно. Да, трагедия. Но мы отомстим Фабиану, не сомневайся.

Рауль репетирует.

Сейчас разделаемся с Ла Гуэрой, а потом с Фабианом, думает он. Убийство любовницы уничтожит Адана. Он не сумеет снова взять контроль над pasador. Но он твой брат. Esta chingada, думает он. Это подло.

Оттолкнув посланца, Рауль кубарем слетает по лестнице в ночь.

— Адан! — надрывается он. — Адан!

Адан слышит крики, приглушенные туманом.

Слышит бег по камням, приближающийся к нему. Он крепче прижимает палец к курку, у него мелькает: я не могу допустить, чтобы это сделал он.

Через плечо он видит: Рауль мчится к ним в тумане, будто призрак.

— Я должен сделать это.

Так делай же!

Арт выпрыгивает из лодки, не успела та еще ткнуться в берег.

Спотыкаясь, он бежит, меся волны, бьющие о щиколотки, и падает лицом на песок. Тут же вскакивает, низко пригнувшись, поднимается по склону и видит.

Рауля Барреру.

Бегущего.

К Адану.

И Норе.

Для прицельного выстрела далековато. По меньшей мере сто ярдов разделяет их, и Арт не стрелял в таком гневе из «М-16» с Вьетнама. Он вскидывает винтовку к плечу, утыкается глазом в оптический прицел ночного видения, ведет Рауля несколько шагов и нажимает на курок. Пуля настигает Рауля на полном бегу.

Угодив точно в живот.

Арт видит, как тот споткнулся, покатился, а потом пополз вперед.

Темнота вдруг взрывается сполохами ярких вспышек.

Рауль рухнул на землю.

Катается от неистовой боли по камням, истошно визжа.

Адан подбегает к нему. Падает на колени и пытается удержать его, но Рауль слишком силен, боль его слишком велика, и он вырывается из рук Адана.

— Dios mio! — кричит Адан.

Руки у него красные от крови.

Перед рубашки и брюк насквозь промокли от крови.

Кровь такая горячая.

— Адан, — стонет Рауль. — Осведомитель не она. Это Фабиан. — И воет, взывая к Богу: — Dios mio! Dios mio! Madre de Dios!

Адан старается сообразить, что к чему.

Мир вокруг грохочет и пылает. Всюду вспышки выстрелов, слышен топот бегущих по камням ног. Рядом возникают телохранители Рауля, некоторые отстреливаются, другие пытаются поднять Рауля с земли.

— Подгоните машину! — орет Адан. — Сюда, скорее! Рауль, мы отвезем тебя в госпиталь!

— Не двигайте меня!

— Но нам придется.

Они волокут его по земле, подальше от атакующих.

Адан, схватив Нору за руки, поднимает ее:

— Пойдем!

В нескольких шагах взрывается граната, и обоих швыряет на землю.

Нора лежит, оглушенная, на камнях, из носу у нее течет кровь. Адан кричит что-то, но она не разбирает слов. Мануэль тянет его вперед, Адан визжит и пытается выдраться из его рук, вернуться к ней. Но campesino ему не одолеть.

Двое sicarios пытаются подхватить Нору, но два одиночных выстрела укладывают их рядом с ней.

И обрушивается тишина.

Арт видит, как Рауля и Адана тащат по холму к «лендроверу», стоящему на вершине, рядом с главным домом.

Он кидается к ним.

Пули прошивают землю у его ног.

Из парадной двери коттеджа выскакивает худой человек в очках без оправы и бежит вверх по холму, но короткие очереди пуль останавливают его, и он на всей скорости влетает обратно в дверь, словно комик из немого кино, поскользнувшийся на банановой кожуре.

Дверь за ним захлопывается, окна начинают огрызаться ответной стрельбой. Арт, упав на землю, ползет к Норе. Кэллан ползет рядом, катится, стреляет и снова катится.

Потом Кэллан вопит позади него:

— Гранатой!

Через секунду граната, шипя, влетает в окно коттеджа. Взрыв. Выстрелы стихают.

Рауль визжит от жгучей боли, когда его укладывают на заднее сиденье. Адан садится с другой стороны и кладет голову брата себе на колени.

Рауль хватает его за руку и подвывает.

За руль прыгает Мануэль. Люди Рауля пытаются остановить его, но Адан орет:

— Мне нужен Мануэль! — И они его отпускают. Машина несется по побережью, каждый толчок отдается болью в теле Рауля.

Адану кажется: рука брата, стискивающая его, вот-вот переломает кости, но ему все равно. Он гладит Рауля по лицу, уговаривает держаться, все будет хорошо.

— Aqua, — бормочет Рауль.

Адан нашаривает пластиковую бутылку с водой в кармане, отвинчивает колпачок и подносит горлышко ко рту Рауля. Рауль жадно глотает. Адан чувствует, как вода льется ему на туфли.

Обернувшись, Адан смотрит на холм.

Видит обмякшее тело Норы.

— Нора! — заходится он в крике. И Мануэлю: — Мы должны вернуться!

Мануэль и не думает повиноваться. Он включает первую скорость, и машина медленно взбирается на холм все выше, другой «ровер» ползет следом за ними, sicarios прикрывают их отход, поливая огнем из заднего окна.

Трассирующие пули прочерчивают яркие дуги в темноте ночи, точно светляки, несущие смерть.

Крутящаяся граната настигает машину позади Адановой и взрывается, осколки горящего металла разлетаются в воздухе. Из машины вылетает водитель, объятый пламенем, и крутится в темноте, точно праздничный фейерверк. Еще одно тело вываливается через покореженную дверцу машины и шипит, сгорая на камнях.

Мануэль ударяет по педали акселератора, и Рауль кричит от боли.

Арт видит, что один из «роверов» взлетает на воздух. Он старается разглядеть, что творится за пламенем, и видит — передний пыхтит по холму дальше.

— Черт подери! — Арт оборачивается к Кэллану и приказывает: — Оставайся с ней!

Он перекладывает тяжелое тело Норы на руки Кэллану и несется за убегающим «лендровером». Пули из главного особняка комарами жужжат вокруг его головы. Арт пригибается, но бежит дальше, мимо раскуроченной горящей машины и обугленных тел, к тому, первому «роверу», с натугой въезжающему на холм.

Адан видит его, разворачивается и пытается пристроить пистолет в удобную для выстрела позицию, но каждое его движение, передаваясь Раулю, вызывает у того новый взрыв боли. Адан видит, как Келлер, все еще бегущий следом, вскидывает к плечу винтовку.

Адан стреляет тоже.

Оба промахиваются. «Ровер» переваливает через гребень холма. Теперь машина ходко несется вниз, и Рауль то и дело вскрикивает. Адан крепко обнимает его, когда машина набирает скорость.

Арт стоит на вершине холма. Он складывается пополам, отдуваясь, глядя, как «ровер» с ревом резво убегает от него.

Арт делает три глубоких вдоха, хватая воздух, вскидывает винтовку к плечу и прицеливается в левую сторону заднего стекла, где последний раз мелькнул Адан. Набрав в легкие побольше воздуха, он на выдохе жмет на курок.

Машина все так же удаляется от него.

Арт бежит к главному дому.

Парни Скэки выполняют свою работу не суетясь, основательно. Одна группа, залегшая наземь, ведет огонь короткими дружными залпами, прикрывая другую, а та продвигается вперед, потом они меняются ролями. Три чередования — и одному стрелку удается добраться до стены дома. Он вжимается в камень, пока другие поливают огнем окна. Потом, по сигналу, они прекращают пальбу, парень Скэки прикрепляет взрывное устройство к двери и кидается на землю — дверь разлетается в щепки.

Наемники врываются внутрь дома.

Три коротких залпа — и тишина.

Арт входит.

Всюду кровь, валяются мертвые и раненые; наемники Скэки сноровисто перебегают от одного к другому, отправляя на небо sicarios, замешкавшихся между двумя мирами.

Трое мертвых sicarios распростерты на полу в парадной комнате. Один из них лежит лицом вниз, в затылке у него две входные раны. Арт перешагивает через него и заходит в спальню.

Там еще одиннадцать трупов.

Один раненый, на плече у него кровавое пятно, сидит привалившись к стене. Скэки подходит к нему и, отведя ногу назад, точно намеревается забить гол через все поле против ветра, с глухим стуком присылает ботинком раненому по яйцам.

— Давай говори! — велит Арт.

Sicario говорит. Да, Адан и Рауль были тут. И Ла Гуэра тоже. Рауль серьезно ранен в живот.

— Что ж, хоть одна радостная новость, — замечает Скэки. Он, мысленно прикинув, приходит к тому же выводу, что и Арт: если Рауля Барреру ранили в живот, ему не выкарабкаться. Он, считай, все равно что труп, даже хуже: мертвым не больно.

— Мы еще можем нагнать их, — бросает Арт Скэки. — Они на дороге. Не очень далеко уехали.

— Догнать — на чем? — интересуется Скэки. — Ты прихватил с собой джип? — Он смотрит на часы и орет: — Десять минут!

— Мы должны догнать их! — тоже орет Арт.

— Нет времени.

Раненый продолжает извергать информацию: братья Баррера уехали в «лэндровере», направляются в Сан-Фелипе найти доктора Раулю.

Скэки верит ему.

— Выведите его и пристрелите! — приказывает он.

Арт и глазом не моргнул.

Все знают, какие действуют правила.

«Лендровер» подскакивает на ухабистой дороге.

Рауль надрывно стонет.

Адан теряется, не зная, что предпринять. Если он велит Мануэлю сбросить скорость, то Рауль наверняка истечет кровью, прежде чем они успеют добраться до больницы. Если же приказать Мануэлю прибавить скорость, то Рауль будет страдать еще больше.

Переднее колесо попадает в выбоину, и Рауль вскрикивает.

— Por favor, hermano, — чуть слышно произносит Рауль.

— Что, брат?

Рауль смотрит ему в глаза.

— Ты понимаешь. — И переводит взгляд на пистолет у своего бедра.

— Нет, Рауль. Ты выкарабкаешься.

— Я... больше... не могу... терпеть... — Раулю перехватывает дыхание. — Пожалуйста, Адан.

— Я не могу.

— Я тебя умоляю.

Адан переводит взгляд на Мануэля.

Старый телохранитель мотает головой. Такого он делать ни за что не станет.

— Останови машину, — приказывает Адан.

Вынимает пистолет из-за пояса Рауля, открывает дверцу, осторожно выбирается из-под головы брата и снова укладывает ее на сиденье. В пустыне остро пахнет шалфеем. Адан поднимает пистолет.

— Спасибо тебе, брат, — шепчет Рауль. Адан дважды нажимает на курок.

Арт следом за Скэки спускается на берег, там Сол осеняет крестом двоих мертвых наемников.

— Хорошие были ребята, — бросает он Арту. Двое других относят трупы на «Зодиак».

Арт бежит по берегу туда, где он оставил Нору.

И останавливается, увидев Кэллана, идущего ему навстречу. Он несет Нору, перекинув через плечо, светлые волосы и безжизненные руки колышутся в такт его шагам.

Арт помогает ему перенести тело в лодку.

Адан едет не в Сан-Фелипе, а направляется в маленький рыбацкий кемпинг.

Владельцу известно, кто он, но он прикидывается, будто нет, что очень умно. Он отводит им два домика на задворках: один для Адана, другой для водителя.

Мануэль и без всякой указки знает, что делать.

Он ставит «лендровер» рядом со своим домиком, заносит тело Рауля. Укладывает труп в ванну, приносит нож, каким пользуются рыбаки, расчленяет тело Рауля.

Стыдобища, конечно, что они не могут устроить ему подобающих похорон, но никто не должен знать, что Рауль Баррера мертв.

Слухи, само собой, поползут, но пока остается хоть какая-то вероятность, что тот, кто обеспечивал исполнение всех приказов в pasador Баррера, еще жив, никто не посмеет и пальцем шевельнуть против них. Но как только узнают, что Рауль мертв, ворота распахнутся и хлынут враги, жаждущие отомстить Адану.

Мануэль тщательно соскребает кожу с пальцев Рауля и смывает все в сток. Потом укладывает части тела в пластиковые мешки и моет ванну. Выносит мешки в маленькую моторку, набивает в них грузила для сетей и выводит лодку далеко в залив. Через каждые двести—триста ярдов он выбрасывает по одному мешку в воду.

И каждый раз произносит короткую молитву, обращаясь то к Деве Марии, то к Санто Хесусу Малверде.

Адан стоит под душем и плачет.

Слезы его уносит в сток вместе с грязной водой.

Арт с Шэгом едут на кладбище и кладут цветы на могилу Эрни.

— Остался только один, — говорит Арт надгробному камню. — Всего один.

Потом они едут в Ла-Холлу, из бара отеля «Морской домик» смотрят, как заходит солнце.

Арт поднимает кружку пива и говорит:

— За Нору Хейден.

— За Нору Хейден.

Они чокаются кружками и молча смотрят, как погружается в океан огненным шаром солнце, превращаясь на воде в ослепительно-золотой.

Фабиан с видом самодовольным и высокомерным выходит из здания федерального суда в Сан-Диего. Федеральный судья дал согласие на его экстрадицию в Мексику.

Он по-прежнему в том же оранжевом комбинезоне, щиколотки и запястья прикованы к поясу, но он все-таки умудряется сохранять надменный вид и улыбается своей разящей наповал улыбкой кинозвезды Арту Келлеру.

— Я выйду на свободу через месяц, неудачник! — бросает он, проходя мимо Арта и забираясь в микроавтобус.

Уже не сомневаюсь, думает Арт. Секунду он колеблется, а может, остановить Фабиана, но тут же решает: да хрен с ним.

В Мексике Фабиана Мартинеса передают в руки лично генералу Риболло.

В машине по дороге в суд он наставляет Фабиана:

— Ни о чем не беспокойся, но постарайся, не веди себя высокомерно. Заяви, что невиновен, и закрой рот на замок.

— Они рассчитались с Ла Гуэра?

— Она мертва.

В зале суда присутствуют его родители. Мать, рыдая, обнимает его, отец пожимает руку. Часом позже за полмиллиона долларов залога — и столько же тайно выплаченных ему — судья освободил Хуниора Нумеро Уно под ответственность родителей.

Они хотят увезти его с глаз подальше из Тихуаны и отправляют в коттедж его дяди в деревню под Энсенадой, неподалеку от деревушки Эль-Саузал.

Рано утром Фабиан встает пописать.

Встает с матраца, разложенного на террасе, и спускается вниз в ванную. На террасе он спит потому, что все спальни в estancia его дяди заняты родственниками, да и прохладнее там ночью: с Тихого океана дует ветерок. И спокойнее — не слышно ни рева младенцев, ни споров, ни занятий сексом, ни храпа. Никакого шума от собравшегося вместе большого семейства.

Только что взошло солнце, но на улице уже жарит вовсю. Опять ему предстоит долгий душный день тут, в Эль-Саузале, еще один знойный тягомотный день в Энсенаде с шумными братьями, их властными женами и капризными ребятишками, с его дядей, который считает его ковбоем и пытается усадить на лошадь.

Фабиан спускается вниз. Что-то тут сегодня не так.

Сначала он не может в точности определить что, но потом до него доходит.

Кое-чего недостает.

Нет дыма.

И это непонятно.

От домика прислуги, что рядом с воротами главного особняка, должен подниматься дымок. Солнце встало, а значит, женщины уже должны печь тортильяс.

Сегодня что, какой-то праздник? — недоумевает Фабиан. Религиозный? Да нет, если б был, так дядя заранее планировал бы его, а невестки бешено спорили бы о меню или сервировке стола, а ему поручили бы какое-нибудь занудство в подготовке к торжеству.

Тогда почему же не встали слуги?

И тут Фабиан увидел почему.

В ворота входят federales.

Их человек десять, в обычных своих приметных черных куртках, бейсболках. Фабиан думает, вот оно, черт дери. Вспоминает, что Адан всегда учил его, что надо делать: он поднимает руки. Он знает, грядет крупная заваруха, но ничего страшного, все можно уладить. В эту минуту он замечает, что первый federale подволакивает ногу.

Это Мануэль Санчес.

— Нет, — бормочет Фабиан. — Нет, нет, нет...

Фабиану следовало бы застрелиться.

Но его схватили, не успел он и пистолет найти, и заставили смотреть, что они делают с его семьей.

Потом привязали к стулу, и один здоровенный мордоворот, зайдя ему за спину, сгреб его густые черные волосы, так что Фабиан не может шевельнуть головой, даже когда Мануэль показывает ему нож.

— Это за Рауля, — говорит Мануэль. И делает короткие надрезы на лбу Фабиана, потом хватается за края и сдирает кожу. Ноги Фабиана стучат по каменному полу, пока Мануэль обдирает ему лицо, оставляя полоски кожи висеть, точно банановую кожуру.

Мануэль дожидается, пока ноги Фабиана перестанут дергаться, и тогда стреляет ему в рот.

Младенец лежал мертвый в объятиях матери.

Арт Келлер сразу понял по тому, как лежали тела: мать сверху, младенец под ней, — что она пыталась прикрыть свое дитя.

Моя вина, думает он.

Я навлек смерть на этих людей.

Я сожалею, думает Арт. Очень, очень сожалею. Наклонясь над матерью и ребенком, Арт творит над ними крест и шепчет: In nomine Patris et Filii et Spiritus Sanctis.

— El poder del perro, — слышит он шепот копа-мексиканца.

Власть пса.