13

Жизнь призраков

Округ Путумайо

Колумбия

1998

Арт шагает по загубленному полю кокаиновых кустов, срывает со стебля коричневый увядший листок.

Мертвые растения или мертвые люди, думает он.

Я фермер на поле мертвых. Чтобы вырастить мой бесплодный урожай, мне требуется только серп. Мой пейзаж — опустошение.

Арт в Колумбии с заданием от Объединенной комиссии по сбору информации, ищущей подтверждение, что Управление по борьбе с наркотиками и ЦРУ поют Конгрессу по одной псалтыри. Оба управления и Белый дом пытаются побудить Конгресс оказать поддержку «Плану Колумбия» — это миллиард семьсот миллионов долларов, нужных, чтобы задушить торговлю кокаином: уничтожить поля коки в джунглях округа Путумайо в Южной Колумбии. Помощь заключается в предоставлении отравляющих веществ, оружия, самолетов, вертолетов.

На одном из этих вертолетов они летели из Картахены до города Пуэрто-Асис на реке Путумайо, поблизости от границы с Эквадором.

Арт спустился вниз к реке, буро-коричневой лентой бегущей через густые, почти непроходимые зеленые джунгли, и встал у шаткой пристани, возле которой в длинные узкие каноэ — главное средство передвижения в этом районе, где дорог почти нет, — грузили бананы и связки дров. Хавьер, его сопровождающий, молодой солдат из 24-й бригады, торопился, догоняя его по берегу. Господи, подумал Арт, совсем мальчишка — не больше шестнадцати.

— На тот берег вам нельзя, — предупреждает Хавьер.

Арт и не собирался, но спросил:

— А почему?

Хавьер указывает через реку:

— Это Пуэрто-Вега. Там хозяйничает ФАРК.

Ясно было, что Хавьеру не терпится уйти с берега, и Арт возвращается с ним на безопасную территорию. Пуэрто-Асис и северный берег реки вокруг городка контролирует правительство, но чуть западнее, в Пуэрто-Кайедо, — уже ФАРК.

Но Пуэрто-Асис — это владение АУК.

Про АУК — Аутодефенсас Унидас де Колумбия, Объединенные силы самообороны Колумбии, Арту известно все. Они были организованы бывшим кокаиновым бароном из MAC Фиделем Кардоной по прозвищу Рэмбо. Раньше Кардона сражался в отряде смерти со своего ранчо Лас-Тангас в Северной Колумбии; в те времена, когда все были богаты и счастливы в картеле Медельина. Потом Кардона изменил Пабло Эскобару, помог ЦРУ выследить его — поступок, за который ему были прощены все его кокаиновые преступления. Кардона с новехонькой, сверкающей белизной душой окунулся с головой в политику.

АУК раньше действовали только в северном районе страны и продвинулись в Путумайо совсем недавно. Но когда они заняли этот район, то заняли прочно и крепко, и свидетельства тому Арт замечал повсюду.

Он видел полувоенных сторонников правых в Пуэрто-Асисе — камуфляжная форма и красные береты, они разъезжали на пикапах, останавливали крестьян и обыскивали их, рисуясь своими винтовками и мачете.

Показывая красноречиво campesinos, догадался Арт, что это территория АУК и мы вольны делать с вами, что пожелаем.

Хавьер подтолкнул его к колонне армейских машин на главной улице. Арт увидел рядом с джипом Джона Хоббса, нетерпеливо постукивающего ногой. Нам требуется военный эскорт для поездки в деревню, подумал Арт.

— Сеньор, нам нужно торопиться, — сказал Хавьер.

— Да, конечно, — ответил Арт. — Попить бы только сначала.

Жара — удушающая. Рубашка Арта уже пропиталась потом. Солдат отвел его к маленькому уличному киоску, где Арт купил две банки теплой кока-колы: одну себе, другую — Хавьеру. Хозяйка киоска, пожилая леди, о чем-то спросила его на быстром местном диалекте, Арт не понял.

— Она хочет знать, как вы будете расплачиваться, — перевел Хавьер. — Наличными или кокаином?

— Что?

Кокаин тут — те же деньги, объяснил солдат. Местные таскают пакетики порошка так же, как вы таскаете мелочь. Большинство расплачивается кокаином. Надо же, подумал Арт, покупают за кокаин содовую; он вытащил смятые влажные купюры из кармана. Кокаином за коку — да, тут мы точно выиграем Войну против Наркотиков.

Протянув солдату банку, он присоединился к группе отъезжающих.

И вот теперь он стоит на поле коки и растирает листок между пальцами. Листок липкий, и Арт поворачивается к представителю Монсанто, тот кружит вокруг него, будто комар.

— Вы смешиваете «КосмоФлакс» с «Раундапом»?

«Раундап Ультра» — марка дефолианта, колумбийская армия распыляет его с низко летящих самолетов под прикрытием вертолетов.

Да, много чего переменилось, думает Арт, сначала Вьетнам, потом Синалоа, теперь Путумайо.

— Ну да, так он лучше прилипает к растениям, — поясняет представитель.

— Но это ведь повышает риск отравления людей?

— Э... в больших количествах, может, и да. Но мы тут используем малые дозы «Раундапа», а «Космо Флакс» делает малые количества более эффективными. Больше выгоды от ваших баксов.

— И какие же вы применяете дозы?

Представитель Монсанто без понятия, но Арт не отстает, пока не получает ответа. Он задерживает всю компанию. Наконец они останавливают одного из пилотов и открывают бак его самолета. После утомительных расспросов и легкого запугивания парней, загружавших бак, Арт выясняет, что расходуют пять литров на акр. Инструкции Монсанто рекомендуют максимум литр на акр как безопасное количество глифосфата.

— В пять раз больше безопасной дозировки? — поворачивается Арт к Хоббсу. — В пять раз?

— Мы разберемся, — откликается Хоббс.

Он постарел. Я, наверное, тоже, думает Арт. Но Хоббс выглядит совсем уж дряхлым старцем. Седые волосы поредели, сквозь них просвечивает кожа, синие глаза смотрят еще остро, хотя очевидно, что они уже видят приближение заката. Хоббс в куртке, хотя они в джунглях и жара стоит изнурительная. Хоббсу постоянно холодно; так мерзнут обычно все старики и умирающие.

— Нет, — возражает Арт, — я сам разберусь. Гербицида в пять раз больше рекомендованной дозы, да еще вы смешиваете его с «Космо Флакс»? Что вы тут стараетесь отравить — коку или всю окружающую среду?

Он начинает подозревать, что видит не столько эпицентр Войны против Наркотиков, сколько эпицентр войны против партизан-коммунистов, которые живут, скрываются и сражаются в джунглях.

А значит, если отравить джунгли...

Пока хозяева показывают свои «достижения» — тысячи акров поникших кокаиновых кустов, Арт донимает их бесконечными раздражающими вопросами:

— Отрава убивает только коку или отравляет и другие культуры? Убивает она пищевые культуры: бобовые, бананы, маис, юкку? Нет? Хм, а это что? Мне кажется, это кукуруза. А маис ведь — главная еда местного населения? И что они станут есть теперь, когда их урожай уничтожили?

Потому что здесь не Синалоа, думает Арт. Тут нет наркобаронов с тысячами акров земли. Большая часть кокаина выращивается мелкими campesinos, которые сажают акр, ну от силы два. ФАРК облагает их налогами на этой территории, АУК берут с них налоги на землях, находящиеся под их контролем. Где campesinos приходится совсем туго, так это на территории, на которую активно претендуют обе стороны, — там они платят вдвойне за кокаин, который выращивают.

Наблюдая за самолетами, распыляющими химикаты, Арт интересуется, на какой высоте они летят. В сотню футов? Даже ваши же спецы из Монсанто говорят, что распылять выше, чем с десяти футов, не рекомендуется. Ведь это повышает риск перемещения облака химикатов на другие культуры. Так? А сегодня сильный ветер — значит, ваши отравляющие вещества распыляются по огромной местности?

— Ты заблуждаешься, — замечает ему Хоббс.

— Вот как? Надо бы вызвать сюда биохимика, пусть проверит воду в нескольких деревенских колодцах.

Арт заставляет их отвести его в лагерь беженцев, где сбились campesinos, удирая от опыления. Лагерь — просто прогалина в джунглях с наспех сооруженными строениями из железобетонных блоков и сараев под жестяными крышами. Он требует, чтобы его отвели в клинику, там доктор-миссионер показывает ему детей именно с теми симптомами, какие он и боялся увидеть: хроническая диарея, кожная сыпь, проблемы с дыханием.

— Более полутора миллиардов долларов, чтобы отравить ребятишек? — повернулся Арт к Хоббсу, когда они снова забираются в джип.

— Мы на войне, — откликается Хоббс. — Это не самое подходящее время колебаться, Артур. Это и твоя война тоже. Разреши тебе напомнить, что именно кокаин дает власть людям вроде Адана Барреры. Что на деньги за этот кокаин купили оружие, расстрелявшее людей в Эль-Саузале.

Мне напоминаний не требуется, думает Арт.

И кто знает, где теперь Адан? Спустя полгода после облавы в Бахе и бойни в Эль-Саузале Адан по-прежнему на свободе. Правительство США назначило награду в два миллиона долларов за его голову, но пока что никто не претендует на них.

Кому нужны деньги, до получения которых не доживешь?

Час спустя они доехали до опустевшей деревни. Ни единого человека. Ни свиньи, ни цыпленка, ни собаки.

Ничего.

Все домишки на вид целы и невредимы, кроме остова одного большого строения — это, похоже, общий амбар, он выгорел почти дотла.

Город призраков.

— А где же люди? — спрашивает Арт у Хавьера.

Паренек пожимает плечами.

Арт поворачивается к главному офицеру.

— Исчезли, — отвечает тот. — Сбежали, видно, от ФАРК.

— Но куда?

Теперь пожимает плечами офицер.

Ночь они проводят на небольшой армейской базе к северу от города. После обеда из мяса, поджаренного на костре, Арт извиняется: он хочет пойти спать. Потом украдкой выскальзывает, чтобы осмотреть базу.

Если ты был хотя бы на одной, считай, ты видел их все, думает Арт. Во Вьетнаме или Колумбии, без разницы, это выровненная площадка, обнесенная колючей проволокой, а вокруг — вырубленное в джунглях пространство под полигон.

Рыская по территории, Арт обнаруживает, что эта база разделена приблизительно напополам. Большая ее часть принадлежит 24-й бригаде, но он находит ворота, отделяющие часть базы, предназначенной для АУК, Объединенных сил самообороны Колумбии.

Арт идет вдоль длинного ограждения из колючки.

За ней тренировочный лагерь — Арт различает мишени для стрельбы и соломенные чучела для рукопашного боя, свисающие с деревьев. Сейчас солдаты как раз ползком подкрадываются с тылу к чучелам с ножами, намереваясь снять вражеских «часовых».

Арт, понаблюдав некоторое время, возвращается к себе, в небольшую комнатушку в глубине одной из казарм рядом с колючей проволокой. В комнатушке имеется окно, открытое, но забранное москитной сеткой, раскладушка, лампа, работающая от генератора, и — слава богу — вентилятор.

Присев на раскладушку, Арт наклоняется. Пот капает у него с носа на бетонный пол.

Господи, думает Арт. Я и АУК. Мы в одной команде.

Он ложится, но никак не может заснуть.

Через пару часов он слышит осторожный стук по раме. Это юный солдатик, Хавьер. Арт подходит к окну:

— Что тебе?

— Вы пойдете со мной?

— Куда?

— Вы пойдете со мной? — повторяет Хавьер. — Вы спрашивали, куда ушли люди.

— Да.

— «Красный туман», — шепчет Хавьер.

Арт надевает ботинки и выбирается через окно. Он низко пригибается, следуя за Хавьером, они украдкой скользят вдоль периметра базы, увертываясь от света прожектора, и наконец добираются до небольших ворот. Часовой видит Хавьера и выпускает их, и они ныряют в заросли. Арт следует за пареньком по узкой тропе, которая приводит их к реке.

Как это глупо, думает Арт. По-идиотски. Может, Хавьер ведет тебя в ловушку. Арт уже видит заголовки: «Босс Управления по борьбе с наркотиками похищен ФАРК!» Но все-таки не отстает от мальчишки. Ему необходимо выяснить кое-что.

На берегу реки их ждет каноэ.

Хавьер запрыгивает и машет Арту: прыгай!

— Мы поплывем через реку? — спрашивает Арт.

Хавьер кивает и жестом показывает: поторопись.

Арт прыгает в лодку.

Переправа через реку на веслах заняла всего несколько минут. Они причаливают, и Арт помогает Хавьеру вытащить каноэ на берег. А когда выпрямляется, то видит четверых в масках с винтовками, возникшими будто ниоткуда.

— Ведите его, — говорит Хавьер.

— Ты, маленький гаденыш! — кричит Арт. Но люди не хватают его, а просто показывают, чтобы он следовал за ними на запад вдоль берега реки. Переход трудный, Арт то и дело поскальзывается на ветках, спотыкается о толстые лианы, но наконец они добираются до маленькой прогалины, и тут при лунном свете он видит, куда пропали из деревни люди.

К берегу прибились обезглавленные, точно рыбы, приготовленные к потрошению, трупы. Другие тела застряли в ветвях, нависших над рекой. Стайки крошечных рыбок обгладывают голые ступни. Дальше по берегу расставлены ровными рядами отрубленные головы, кто-то закрыл им глаза.

— Это сделали партизаны? — спрашивает Арт.

Человек в маске отрицательно качает головой и рассказывает, что вчера в деревню пришли АУК, они поубивали молодых мужчин и изнасиловали женщин. Потом заперли часть выживших в деревенском амбаре, подожгли его, а остальных заставили смотреть и слушать, потом отвели на мост над Путумайо, отпилили им головы цепными пилами и выбросили и головы, и тела в воду, в качестве предупреждения деревням, расположенным ниже по течению.

— Мы пришли к вам, — сказал Хавьер, — потому что подумали: если вы узнаете правду, то дома расскажете. Тогда люди в Америке не станут посылать деньги и своих солдат.

— Что значит — наших солдат? — удивляется Арт.

— Людей из АУК, — говорит тот, в маске, — тренировали ваши спецназовцы.

Человек указывает на трупы и добавляет на превосходном английском:

— Это работают ваши доллары.

На обратном пути Арт молчит.

Да и сказать нечего.

Вернувшись на базу, он разыскивает комнату Хоббса и барабанит в дверь. Старик со сна как в дурмане. На нем тонкий белый халат, и он похож на больного в госпитале.

— Артур, сколько сейчас времени? Господи, где ты был?

— «Красный туман»?

— О чем ты? Ты пьян?

Но Арт по глазам видит: старик прекрасно понял, о чем он.

— В Колумбии проводится операция под названием «Красный туман»?

— Нет.

— Не лги мне, черт бы тебя побрал! — взрывается Арт. — Это та же программа «Феникс», да? Только для Латинской Америки?

— Выдерни ты голову из кустов, Артур.

— Мы обучаем АУК? — допытывается Арт.

— Это закрытая информация!

— Но мне нужно знать!

Арт рассказывает Хоббсу про то, что видел на реке. Хоббс берет бутылку воды с маленького прикроватного столика, открывает, наливает в стакан и пьет. Арт видит, как дрожит при этом его рука. Наконец Хоббс говорит:

— Ты, Артур, очень глуп и на редкость наивен для человека с твоим опытом. Совершенно очевидно, что это зверство совершило марксистское движение ФАРК специально, чтобы взвалить вину на АУК, стараясь подогреть ненависть у местного населения и вызвать международное сочувствие. Расхожая уловка еще со времен Вьетконга...

— «Красный туман», Джон, — что это?

— А это тебе, Артур, должно быть прекрасно известно! — огрызается Хоббс. — Ты сам воспользовался им недавно, во время своего маленького налета в Мексике. В глазах закона ты — серийный убийца. Ты тоже по уши увяз в дерме, как и любой из нас.

Арт, обмякнув, валится на кровать. И это правда, думает он. С того самого момента, когда мы последний раз стояли в армейском лагере в джунглях и я продал тебе душу ради мести. Когда я лгал, покрывая вас, когда я обратился к тебе за помощью, чтобы убить Адана Барреру.

Он чувствует, как рядом присаживается Хоббс. Старик практически ничего не весит, он словно мертвый засохший лист.

— И не вздумай улизнуть из нашей команды, — произносит Хоббс.

Арт кивает.

— В «Плане Колумбия» я рассчитываю на твою полную поддержку.

— Ты получишь ее, Джон. — Арт возвращается к себе в комнату. Раздевшись до трусов, смешивает виски и присаживается на кровать, его трясет. Жужжит в безнадежной борьбе против жары вентилятор. Но все-таки вентилятор пытается, думает Арт. Он ведет битву.

А я всего лишь пешка в тайной войне.

Война против Наркотиков. Я веду ее всю свою чертову жизнь и ради чего?

Миллиарды долларов на безуспешные попытки убрать наркотики с самой дырявой границы мира? Всего лишь одна десятая бюджета, вкладываемого в борьбу против наркотиков, идет на образование и медицину. А на искоренение причин потребления наркотиков денег не хватает. Зато тратятся миллиарды на содержание арестованных нарко в тюрьмах, камеры уже так забиты, что приходится досрочно освобождать убийц. Не говоря уже о том, что две трети всех преступлений в Америке совершается людьми или наглотавшимися до одури наркотиков, или упившимися спиртным. И все наши попытки победить это зло бесполезны: новые тюрьмы, еще больше полицейских. Мы расходуем все больше миллиардов»на лечение симптомов, а их не уничтожить, пока не излечишь саму болезнь. Большинство жителей в моем районе, которые хотели бы соскочить с иглы, не могут пройти курс лечения, потому что у них нет дорогостоящей медицинской страховки. А чтобы получить бесплатное лечение, требуется ждать от полугода до двух лет. Мы расходуем почти два миллиарда долларов на отравление полей коки — а заодно и детей — тут, в Колумбии, а дома, в родной стране, нет денег, чтобы помочь человеку, желающему избавиться от наркозависимости. Бред какой-то!

Арт никак не может решить, что же все-таки такое Война против Наркотиков — непотребный абсурд или абсурдное непотребство. В любом случае эта война — трагический кровавый фарс.

Где «кровавый» — ключевое слово.

Так много крови, так много трупов. И все больше ночных гостей. Прежние плюс еще мертвецы из Эль-Саузала, а теперь призраки из Рио-Путумайо. В комнате становится чересчур людно.

Арт, встав, подходит к окну глотнуть свежего воздуха.

Лунный блик сверкнул на автомате.

Как подкошенный Арт падает на пол.

Длинные очереди рвут в клочья противомоскитную сетку, решетят стену над головой Арта, от оконной рамы летят щепки. Он вжимается в пол и слышит завывание сирены тревоги, топот сапог, щелканье курков, крики, суматоху.

Дверь его отлетает, бухнув о стену, врывается дежурный офицер с пистолетом наготове:

— Вы ранены, сеньор Келлер?

— Нет вроде.

— Не волнуйтесь, мы их схватим.

Двадцать минут спустя Арт сидит с Хоббсом в палатке-столовой и пьет кофе, успокаивая нервы после взрыва адреналина.

— Тебе все так же нравятся гуманные реформаторы сельского хозяйства из ФАРК? — сухо осведомляется Хоббс.

Немного погодя возвращается офицер с тремя солдатами, они швыряют молодого парня — напуганного, дрожащего и явно уже избитого — к ногам Арта. Арт смотрит на паренька — ну просто брат-близнец Хавьера. Черт, да он годится мне в сыновья!

— Это один из них, — объясняет офицер и бьет ногой мальчишку по лицу. — Другие удрали.

— Не надо! — останавливает его Арт.

— Скажи ему то, что говорил мне, — приказывает офицер, его ботинок прижимает лицо мальчишки к полу. — Скажи!

Паренек начинает говорить.

Он не партизан и не из ФАРК. Они бы не осмелились напасть на военную базу.

— Мы только хотели заработать деньги, — говорит юнец.

— Какие деньги? — недоумевает Арт.

Мальчишка рассказывает:

Адан Баррера пообещал больше двух миллионов долларов тому, кто убьет Арта Келлера.

— ФАРК и Баррера, — замечает Хоббс, — суть одно и то же.

Арт не уверен.

Уверен он в одном: или он убьет Адана, или Адан убьет его, только так.

Синалоа, Мексика

Сан-Диего, Калифорния

Адан тоже живет с призраками.

Призрак его брата, например, оберегает его. Большинство мексиканцев считают, что именно Рауль устроил бойню в Эль-Саузале, что слухи о его смерти — всего лишь ширма, скрывающая его от полиции, а Рауля в Мексике слишком боятся, чтобы осмелиться пойти против братьев Баррера.

Адан испытывает непроходящую боль из-за смерти брата и злобу на Келлера: это он убил Рауля. Брат заслуживает мщения, и его дух не успокоится, пока Адан не поквитается с Келлером.

Так что к нему является призрак Рауля, а еще призрак Норы.

Когда ему сказали, что она мертва, он долго не мог поверить. Не желал верить. Но потом ему показали сообщение о смерти: американцы заявляли, будто она погибла в автокатастрофе по дороге домой из Энсенады. Хоронить ее тело привезли в Калифорнию. В закрытом гробу, чтобы замаскировать то, что это они ее убили.

Что убил ее Келлер.

Адан устроил ей пышные похороны в Бадирагуато. Через всю деревню пронесли крест с ее фотографией, а музыканты пели corridos ее красоте и храбрости. Он поставил памятник из красивейшего мрамора с надписью «Tienes mi alma en tus manos».

Ты держишь мою душу в своих руках.

Он заказал по ней ежедневные мессы, и каждый день у алтаря Санто Хесуса Малверде появляются деньги от ее имени. И каждый день на ее могиле на кладбище в Ла-Холла появляются свежие цветы — постоянный заказ сделан мексиканскому цветочнику, он знает только, что должен приносить самые лучшие цветы и что счет будет оплачен. От этого Адану чуть легче на душе, но успокоится он, только когда отомстит за нее.

Адан посулил награду в два миллиона сто тысяч долларов тому, кто убьет Арта Келлера. На сто тысяч выше награды, назначенной за него самого в Америке. Глупость, он понимает, но это и вопрос гордости.

Да и не важно, деньги у него есть.

Последние полгода Адан кропотливо, не покладая рук восстанавливал свою организацию. Ирония судьбы — после событий последнего года он стал еще богаче и могущественнее, чем раньше.

Он общается с миром сейчас только через Интернет. Его сообщения зашифрованы и закодированы по такой программе, что даже американцам не раскусить ее. Он посылает через Интернет приказы, проверяет свои счета, через Интернет продает товар и оплату получает тоже через Интернет. В мгновение электронного ока Адан перебрасывает деньги и отмывает их буквально быстрее скорости звука.

Он может убить через Интернет — и убивает. Попросту печатает и посылает сообщение, и определенный человек исчезает — не нужно больше засвечиваться где-то в реальном пространстве или времени.

Я и сам превратился в призрак, думает он, существую только в виртуальном мире.

А реально он живет в скромном доме неподалеку от Бадирагуато. Хорошо снова вернуться в Синалоа, обратно в деревню, жить среди campesinos. Поля в конце концов оправились от операции «Кондор»: земля отдохнула, воскресла, и на ней вновь роскошными красными, оранжевыми и белыми цветами полыхают маки.

Что тоже очень здорово, ведь героин вернулся снова.

К черту колумбийцев, ФАРК и китайцев всяких. Кокаиновый рынок сейчас в упадке. Огромным спросом в США снова пользуется добрая старая мексиканская «грязь», и снова плачут маки, но на этот раз от радости. Дни gomeros вернулись, и я — их patron.

Жизнь Адан ведет тихую. Рано встает, выпивает cafe con leche — его ему готовит его старая abuela-домоправительница, а потом работает за компьютером, проверяет свои дела, руководит бизнесом, отдает приказания. Затем ланч — холодное мясо и фрукты, и он отправляется наверх, на затянутый сеткой балкон на короткую сиесту. А когда встает, то идет на прогулку по старой грунтовой дороге, огибающей дом.

Его сопровождает Мануэль, он всегда настороже, как будто существует какая-то опасность. Мануэль, конечно, счастлив снова вернуться в Синалоа, к своей семье и друзьям, хотя жить по-прежнему продолжает в маленьком casita позади дома Адана.

После прогулки Адан возвращается к компьютеру и работает до обеда, а позже, случается, выпивает пару кружек пива и смотрит futbol или бокс по телевизору. А иногда выходит посидеть на лужайку, слушает переборы гитар, доносящиеся из деревни. В тихие вечера он даже разбирает слова песен: о подвигах Рауля и предательстве Эль Тибурона, про то, как Адан Баррера перехитрил federales и янки, и о том еще, что его никогда не поймают.

Спать Адан ложится рано.

Это спокойная жизнь, хорошая, и желать бы лучшей нечего, если б не призраки.

Призрак Рауля.

Призрак Норы.

Призраки живущей вдалеке от него семьи.

С Глорией он общается только по Интернету. Это единственно безопасный способ, но ему больно, что его дочка теперь — всего лишь сочетание точек на экране. Они болтают по сети почти каждый вечер, она посылает ему снимки. Но ужасно тяжело не видеть ее, не слышать ее голоса — непереносимо. И за это он тоже винит Келлера.

Но приходят и другие призраки.

Они являются, когда он ложится и закрывает глаза.

Он видит лица детей Гуэро, видит, как волны швыряют их о валуны. Различает в ветре их голоса. Про это, думает он, песен никто не слагает. Никто не переложил этот случай на музыку.

Не поют они и про Эль-Саузал, но есть призраки и оттуда.

А еще отец Хуан.

Он приходит чаще других.

Мягко укоряя. Но с этим призраком я ничего не могу поделать, думает Адан. Я должен сосредоточиться на том, что могу.

На том, что я должен сделать.

Убить Арта Келлера.

Адан целиком поглощен составлением планов этого убийства и управлением Федерасьон, когда его мир вдруг рушится.

Он садится за компьютер прочитать обычное сообщение от Глории. Но здоровается с ним на экране не дочка, а жена, и если минутное сообщение может вопить, это — вопит:

— Адан! У Глории удар. Она в госпитале «Скриппс Мерси».

— Господи, что случилось?

Необычно, но ничего исключительного для девочки в ее состоянии. Давление на сонную артерию стало слишком сильным. Люсия зашла в ее спальню, а Глория лежит без сознания. Никакие высокие технологии не смогли привести ее в чувство. К ней подключили приборы, поддерживающие жизнедеятельность, ей постоянно делают всякие анализы, но прогнозы не очень обнадеживающие.

Если не случится чудо, скоро Люсии придется принимать очень трудное решение.

— Не отключай ее от аппарата!

— Адан...

— Не отключай!

— Но надежды нет. Даже если она выживет, врачи говорят, она станет...

— Не произноси этого слова.

— Тебя тут нет. Я посоветовалась с моим священником, он говорит, морально это приемлемо.

— Мне плевать, что там говорит священник!

— Адан...

— Я буду сегодня же вечером. Самое позднее — завтра утром.

— Она все равно не узнает тебя, Адан. Не поймет, что ты рядом.

— Зато я пойму.

— Хорошо, Адан. Я буду ждать. Мы примем решение вместе.

Двенадцать часов спустя Адан уже ждет в пентхаусе дома, выходящего на границу у Сан-Исидро. Он смотрит в бинокль ночного видения, карауля, чтобы сошлись два обстоятельства: подкупленный пограничник на мексиканской стороне заступил на дежурство одновременно с подкупленным агентом на американской.

Предполагается, что момент наступит в 10:00, но если и не наступит, Адан все равно рискнет.

Но он очень надеется, что все совпадет.

Так будет проще.

Однако на риск он не пойдет: ему обязательно нужно попасть в тот госпиталь, и потому он ждет смены дежурств на пограничном посту. Тут звонит телефон. На маленьком экране появляется одна цифра — 7.

«Иди».

Через две минуты Адан уже внизу на стоянке, стоит рядом с «Линкольном-навигатором», угнанным сегодня утром в Росарито, к машине прикрепили новый номерной знак. Молодой человек, нервничая, придерживает для него заднюю дверцу. Ему не больше двадцати двух — двадцати трех лет, думает Адан, мокрая от пота рука у парня дрожит, и на секунду Адан засомневался: это у него из-за нервов или тут — ловушка?

— Ты понимаешь, конечно, — говорит он, — если предашь меня, то всей твоей семье конец.

— Да.

Адан садится назад, где другой молодой человек, может, брат водителя, снимает подушку с заднего сиденья, и под ней обнаруживается ящик. Адан забирается туда, ложится, пристраивает на нос и рот дыхательный аппарат и, как только крышку опускают над ним, начинает вдыхать кислород. Лежа в потемках, он слышит постанывание электрической отвертки: закручивают на место шурупы.

Адан заперт в ящике.

Очень похожем на гроб.

Он подавляет панику клаустрофобии, заставляет себя дышать медленно и ровно. Нельзя попусту тратить воздух, говорит он себе. Среднее время ожидания у границы — сорок пять минут, но эти подсчеты могут оказаться ошибочными, да и потом им, скорее всего, придется ехать еще какое-то время, отыскивая местечко попустыннее, чтобы вызволить его.

И это — если все пойдет гладко.

И если это не ловушка.

Все, что им надо, думает Адан, чтобы получить солидную награду, — отвезти его прямиком в полицейский участок. Догадайтесь, ребята, что у нас в ящике под сиденьем? Или того хуже, может, их нанял кто-то из его врагов, и тогда они могут просто заехать в каньон в пустыне и бросить там машину. Он задохнется или изжарится на завтрашнем солнце. А не то сунут тряпку в бензобак, подожгут ее и...

Не думай об этом, приказывает он себе.

Думай, что все пойдет по плану, придуманному, правда, второпях, что эти парни преданны (да и времени у них не было состряпать предательство), что ты легко проскочишь через подкупленный пост и часа через три будешь держать за руку Глорию.

И может, веки у дочки дрогнут, а глаза откроются, может, случится чудо.

И Адан замедляет дыхание и ждет.

В гробу время тянется томительно.

Думай себе сколько влезет.

Об умирающей дочери.

О детях, сброшенных с моста.

Об аде.

Времени хоть отбавляй.

Тут Адан слышит приглушенные голоса — агент пограничного патруля задает вопросы. Сколько времени вы находились в Мексике? Зачем туда ездили? Везете что-нибудь домой? Не возражаете, если я загляну в салон?

Адан слышит, как дверца открывается... и захлопывается.

И они вновь едут.

Адан догадывается об этом по легкому покачиванию. То ли это его воображение, то ли воздух и правда стал чуть прохладнее в его вонючем контейнере, но ему вроде как дышится легче, когда машина набрала скорость.

Потом бег ее снова замедляется, его швыряет о стенки ящика на ухабистой дороге, наконец, машина останавливается. Адан сжимает pistola на поясе и ждет. Если его предали, то, возможно, через несколько секунд, когда крышку отвинтят, он увидит людей, стоящих вокруг, готовых расстрелять его из пистолетов или автоматов.

А может, думает Адан с содроганием, ящик вообще не откроют...

Или чиркнут спичкой...

Тут он слышит слабое жужжание электроотвертки, крышку откидывают, и над ним стоит молодой водитель, улыбаясь ему. Адан сдирает дыхательный аппарат, берется за протянутую руку, и парень помогает ему выбраться из ящика.

На деревянных ногах Адан стоит в пыли дороги и видит у обочины припаркованный белый «лексус». Другой улыбающийся парень, шея у него сплошь разукрашена бандитскими тату, протягивает ему связку ключей.

— Заведи сам, — бросает Адан.

Поверни ты в зажигании ключ, сам взлети на воздух в клубах пламени и покореженного металла, когда бомба под тобой взорвется.

Парень бледнеет, но, кивнув, забирается в «лексус» и включает мотор.

Мотор урчит.

Бандит выбирается из машины, посмеиваясь.

Адан садится в машину.

— Где мы?

Ему объясняют, куда ехать, чтобы попасть на шоссе. Через час Адан уже въезжает на стоянку госпиталя.

Он шагает через автостоянку, и ему чудится, будто за ним следят десятки глаз.

Но никто не выскакивает из машин, люди в куртках с надписью «DEA» на спине не набрасываются на него с криками, приказывая лечь на землю. Вокруг лишь печальная, мрачноватая .тишина больничной автостоянки. Адан заходит в двери госпиталя и узнает, что палата его дочери на восьмом этаже:

Двери лифта разъезжаются.

На скамейке в коридоре сгорбившись сидит Люсия, по лицу у нее катятся слезы. Он обнимает жену:

— Я опоздал?

Не в силах говорить, она мотает головой.

— Я хочу ее видеть. — Адан открывает дверь палаты и заходит. В лицо ему тычет пистолетом Арт Келлер:

— Здорово, Адан.

— Моя дочь...

— С ней все отлично.

Адан чувствует, как что-то острое колет его сквозь рубашку, жалит сзади.

И мир проваливается в черноту.

Арт с Шэгом укладывают потерявшего сознание Адана на каталку и везут вниз, в морг. Засовывают там в мешок, опять пристегивают к каталке и выкатывают к фургону с надписью «Похоронное бюро Идальго». Через сорок пять минут они в безопасном месте.

Заставить Люсию предать мужа оказалось довольно легко, но подлее поступка, пожалуй, Арт в жизни не совершал.

Они несколько месяцев следили за ней, держа под наблюдением дом, подключившись к телефону, прослушивая мобильник, пытаясь взломать код, с помощью которого переговаривался Адан Баррера с дочкой.

В конце концов решить проблему им помогли цифры.

Номер банковского счета Люсии.

Как бы они ни отмывали деньги, Люсия не могла объяснить происхождение своих капиталов. Конец песне. Она не работала, но вела образ жизни, свидетельствующий, что доходы у нее очень даже неплохие.

Однажды, когда Люсия выходила из дорогой кулинарии рядом с их домом в богатом квартале Ранчо Бернандо, Арт подошел и заговорил с ней. А женщина она еще привлекательная, подумал Арт, глядя, как она выходит из дверей, толкая перед собой магазинную тележку. Фигурка стройненькая благодаря занятиям в спортклубе три раза в неделю, красиво уложенные волосы искусно подкрашены в янтарные тона в салоне Хозе Эбера на Ла-Коста.

— Миссис Баррера?

Она испуганно обернулась, потом как-то вся сникла.

— У меня сейчас девичья фамилия, — ответила она, глядя на жетон, который он продемонстрировал ей. — Мне ничего не известно ни о делах моего мужа, ни о том, где он сейчас находится. А теперь, пожалуйста, извините меня. Мне нужно забрать дочь из...

— Она в списке учениц-отличниц, правильно? — Арт улыбался, хотя чувствовал себя последним дерьмом. — В клубе хорового пения? У нее «отлично» по английскому и по математике? Позвольте спросить вас, а как девочка будет справляться, когда вы сядете в тюрьму?

И выложил ей все прямо тут, на узкой полосе стоянки магазина: посадят ее самое малое за уклонение от налогов, но сценарий еще хуже — а я уверен, что сумею этого добиться, добавил Арт, — ее обвинят в получении наркодоходов, что обеспечит ей от тридцати лет до пожизненного, по приблизительным прикидкам.

— Я отберу у вас дом, ваши машины, ваши банковские счета, — продолжал Арт. — Вы будете отбывать срок в федеральной тюрьме, а Глория — жить на социальное пособие. Как думаете, бесплатная медицина обеспечит ей уход, необходимый для ее здоровья? Девочке придется простаивать в очередях в дешевых клиниках, лечиться у самых «лучших» докторов...

Ну ты молодец, Арт, думал он. Используешь как рычаг неизлечимо больную девочку. Он заставил себя вспомнить труп младенца в Эль-Саузале в мертвых объятиях матери.

Люсия полезла в сумочку за телефоном:

— Я позвоню своему адвокату.

— Ага, договоритесь с ним о встрече в федеральной тюрьме, — подсказал Арт, — потому что туда мы сейчас с вами отправимся. Знаете, я могу послать кого-нибудь в школу забрать Глорию, ей объяснят, что ее мамочка в тюрьме. И отвезут в Центр Поласки. Там она заведет много милых новых друзей.

— Вы низкий человек!

— Ну, по низости я второй. За первого вы вышли замуж. И по-прежнему берете у него деньги, вам все равно, как они ему достаются. Желаете взглянуть на кое-какие снимки, которые просветят вас, как Адан делает деньги для своей дочери? У меня они в машине.

Люсия расплакалась:

— Моя дочь очень больна. Ей нужны дорогие лекарства... Она не сможет вынести...

— ...жизни без мамы, — подхватил Арт. — Я понимаю.

Он позволил ей подумать минуту-другую, уверенный, какое решение она примет.

Люсия вытерла глаза.

— Что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила она.

Сейчас Арт закончил печатать на ноутбуке и перевел глаза на Адана, прикованного наручниками к кровати. Адан открыл глаза, пришел в себя и понял: это не ночной кошмар, его не стряхнешь, проснувшись.

Узнав Арта, Адан бросает:

— Удивительно, как это я еще жив.

— И мне тоже.

— Почему же ты не убил меня?

Потому что устал от убийств, говорит себе Арт. Меня уже наизнанку выворачивает от крови. Но отвечает:

— У меня насчет тебя есть планы получше. Позволь мне рассказать тебе о федеральной тюрьме в Мэрион, штат Иллинойс: ты будешь проводить по двадцать три часа в день один, в камере восемь на семь, из которой даже не сможешь выглянуть на улицу. А час в день тебе разрешат гулять взад-вперед в одиночку между двумя стенами из железобетонных блоков с колючей проволокой поверху, видя дразнящий клочок голубого неба. Десятиминутный душ будешь принимать два раза в неделю. А пакостную жратву тебе будут совать через отверстие в двери. Спать придется на металлических нарах, под тонким одеялом, при свете, включенном с двенадцати ночи до семи утра. Будешь присаживаться на корточки, будто животное, над открытой дыркой туалета без всякого сиденья и нюхать собственное дерьмо и мочу. И я ни за что не стану требовать смертного приговора. А буду настаивать на пожизненном, без права отпуска на поруки. Сколько тебе сейчас — где-то сорок пять? Надеюсь, ты проживешь еще долго-долго.

Адан принимается издевательски хохотать.

— Что, теперь, Арт, ты вздумал играть по правилам? Собираешься отдать меня под суд? Удачи тебе, viejo. Никаких свидетелей у тебя нет.

Адан смеется и смеется, но его слегка кольнула тревога, когда Арт присоединился к его смеху. Арт ставит перед Аданом компьютер, щелкает мышкой и нажимает пару клавиш.

— Сюрприз, сукин сын!

Адан смотрит на экран и видит призрак.

В кресле сидит Нора, нетерпеливо листая журнал. Она смотрит на часы, хмурится и снова утыкается в страницы.

— Прямая трансляция, — сообщает Арт и выключает компьютер.

— Думаешь, она не станет свидетельствовать против тебя? — спрашивает Адана Арт. — Считаешь, не станет, потому что сильно тебя любит? Надеешься, она проведет остаток жизни, скрываясь в этой дыре, ради того чтобы смог отвертеться ты?

— Я выторгую ей жизнь в обмен на свою.

— Ну да, ты у нас такой благородный.

Арт чувствует, что Адан размышляет, внутри его головы гудит на полную мощь маленький компьютер, перетасовывая новую информацию, выдавая решение.

— Мы можем заключить сделку, — предлагает Адан.

— Да нечем тебе торговать. Вот в чем проблема, Адан. Когда находишься наверху — выставить на продажу нечего.

— «Красный туман».

— Что?

— «Красный туман», — повторяет Адан. — Разве ты не знаешь? Американцы вечно не в курсе. Тут не просто наркотики, пропитанные кровью. Тут и ваша нефть, ваш кофе, ваша безопасность. Единственная разница между тобой и мной — я открыто признаюсь в том, что делаю.

Адан сразу же снял копии документов из кейса Парады. Разумеется, снял, только законченный идиот не сделал бы этого. Они находятся в сейфе банка «Гранд Кейман», в них улики, способные свалить два правительства. Все детали операции «Цербер» и сотрудничества Федерасьон с американцами в операции контрас «наркотики за оружие»; есть и документы об операции «Красный туман», подтверждающие, что Мехико, Вашингтон и наркокартели спонсировали убийства левых в Латинской Америке. Есть доказательства убийства двух чиновников ради фальсификации президентских выборов в Мексике, а также активного партнерства Мехико с Федерасьон.

И все это в сейфе. А в голове у него и того больше, а именно: сведения об убийстве Колосио, а также о лжесвидетельстве Келлера перед комитетом Конгресса, расследовавшим дело «Цербер». Так что, может, Келлер и засадит его на всю жизнь, а может, и нет.

Адан излагает условия сделки: если они не достигнут соглашения в течение тридцати шести часов, то и кассеты, и документы передадут в подкомитет Сената.

— Возможно, я и закончу жизнь в федеральной тюрьме, — заключает Адан, — но как бы нам не стать сокамерниками.

Нечем торговать? — думает Адан.

А как насчет правительства США?

— Что ты хочешь? — спрашивает Арт.

— Новую жизнь.

Для меня.

И для Норы.

Арт смотрит на него долгим взглядом. Адан расплывается в улыбке, как кот из поговорки. Арт говорит:

— Пошел ты...

Он рад, что у Адана есть улики. И рад, что они выплывут наружу. Пора отведать правды как горькой грязи.

Ты думаешь, Адан, я боюсь тюрьмы?

А где, черт дери, я, по-твоему, сейчас?

Отложив журнал, Нора шагает по комнате из угла в угол. Последние несколько месяцев она часто так ходит. Привыкла в то время, когда снимали с наркотиков, а потом, когда ей стало получше, продолжала расхаживать, борясь с отчаянной скукой.

Она сто раз им говорила, что хочет уехать. И сотни раз Кареглазый давал ей один и тот же ответ:

— Пока это опасно.

— Что? Я тут заключенная?

— Нет, не заключенная.

— Тогда я хочу уехать.

— Пока это опасно.

Первое, что она увидела, когда пришла в себя в ту жуткую ночь на море Кортеса, — его карие глаза. Не холодно-равнодушные, оценивающие, как у большинства смотревших на нее мужчин, не горевшие желанием, нет, они светились заботой.

Пара карих глаз.

Нора снова возвращалась к жизни.

Она начала было говорить что-то, но он покачал головой и приложил палец к губам, точно утихомиривал малого ребенка. Нора попыталась пошевелиться, но не смогла: она лежала на дне маленькой лодки и была закутана во что-то теплое и тесное. Потом он ласково провел ладонью по ее глазам, будто приказывая ей спать, и она заснула.

Даже теперь та ночь помнилась ей очень смутно. Когда-то Нора слышала, как люди в глупом ток-шоу болтали всякую чушь о похищении их инопланетянами, и теперь с ней происходило нечто похожее, только без всякого зондирования или медицинских экспериментов. Однако она помнит, что ей сделали укол и завернули во что-то мягкое, узкое, вроде спального мешка, что не напугалась, когда его застегнули на молнию, потому что перед лицом у нее был маленький черный экран и она могла нормально дышать.

Норе вспоминалось, что ее перенесли на другую лодку, побольше, потом в самолет, где ей сделали еще один укол, а когда она проснулась, то находилась уже в этой комнате. И он был тут.

— Я здесь, чтобы охранять тебя, — вот и все, что он сказал. Даже не назвал своего имени, и она стала звать его Кареглазый. Позже, в тот первый день, он соединил ее по телефону с Артом Келлером.

— Это ненадолго, — заверил ее Келлер.

— Где Адан? — спросила она.

— Мы его упустили. Но зато ранили Рауля. И почти уверены, что он уже мертв. Ты кстати тоже мертва, — добавил Келлер.

Он объяснил Норе, на какую уловку они пошли. Хотя они и подставили Фабиана Мартинеса, выдав его за soplon, все-таки лучше, чтобы все, а особенно Адан, считали, будто она погибла. Иначе Адан никогда не прекратит попыток вернуть ее обратно. Или вариант второй — убить ее. Мы пустим слух, что ты погибла в автокатастрофе. Адан, конечно, будет знать, что тебя убили во время рейда, и посчитает новость за прикрытие.

Что тоже отлично.

Было так странно, когда Кареглазый принес ей некролог о ней самой. Коротенькое сообщение; ее профессию обозначили как «организатор вечеринок» и известили о деталях похорон: время прощания, всякая такая чепуховина. А интересно, кто пришел на похороны: ее отец, скорее всего обкуренный, мать, само собой. Ну и Хейли.

Вот, пожалуй, и все.

«Ненадолго» растянулось на очень даже надолго.

Раз в неделю звонил Келлер, говорил, что он действует, старается арестовать Адана и что ему бы хотелось приехать навестить ее, но это небезопасно. Вечный припев, думает Нора. Гулять ей небезопасно, ходить за покупками и в кино небезопасно, опасно вести хоть какую-то жизнь.

Всякий раз, когда она спрашивала Кареглазого, можно ли ей пойти куда-нибудь, ответ был один. Он смотрел на нее своими щенячьими глазами и говорил: «Нет».

— Скажи мне, что тебе нужно, — продолжал Кареглазый, — и я тебе принесу.

И одним из немногих ее развлечений стало отправлять Кареглазого в поход за покупками все более сложными. Она детально описывает ему, какую косметику ей купить, обычно ее непросто разыскать; дает особые инструкции, какого именно оттенка блузка ей требуется; изощренные просьбы о нарядах от известных модельеров из ее любимых бутиков недоступны для мужского понимания.

Он покупает все, кроме платья из бутика в Ла-Холле.

— Келлер сказал, туда мне заходить нельзя. Это будет...

— ...небезопасно, — заканчивает Нора; и в отместку посылает его купить всякие женские мелочи и нижнее белье. Она слышит, как он заводит мотоцикл и с ревом уносится; несколько часов, пока его нет, Нора наслаждается воображаемыми картинками, как он бродит, краснея, по «Секрету Виктории» и наконец просит помощи у продавщицы.

Но вообще-то ей не нравится, когда он уходит, потому что тогда она остается наедине с неприятным ей трио телохранителей. Она, не противясь, подыгрывает им, будто не знает их имен, хотя прекрасно слышит из своей комнаты, как они разговаривают друг с другом. Тот, что постарше, — Микки, он ничего, достаточно любезен и приносит ей чай. О'Боп, парень с курчавыми рыжими волосами, странноватый какой-то, поглядывает на нее так, будто не прочь трахнуть, но к этому Нора привыкла. Тревожит ее всерьез третий — толстяк, который все время лопает из банки персики.

Большой Персик.

Джимми Пиккони.

Они притворяются, будто не помнят друг друга.

Но я помню тебя, думает Нора. Мое первое профессиональное траханье.

И она помнит его жестокость и то, как он использовал ее, будто она так, тряпка для естественных надобностей. Нора прекрасно помнит ту ночь.

А потом она вспоминает и Кэллана.

Не очень скоро, тем более она была под действием наркотиков, когда ее привезли сюда. Но именно Кэллан — Кареглазый — отучал ее от наркотиков, давал ей кусочки льда, когда ей до смерти хотелось пить, а ее от всего рвало; он гладил ее по голове, пока она сгибалась над унитазом, болтал всякую чепуху, когда она мучилась бессонницей, иногда играл с ней в карты ночи напролет; ласково уговаривал ее поесть, готовил для нее тосты и куриный бульон и специально ездил купить ей пудинг «Тапиока» только потому, что она как-то сказала, что у него соблазнительно загадочное название.

Произошло это, когда Нора почти отошла от наркотиков и чувствовала себя гораздо лучше, вот тут-то она и вспомнила, где видела его прежде.

Дебют в качестве проститутки, моя вечеринка — премьера, когда меня представили собравшимся клиентам. Я хотела, чтобы он стал моим первым, припоминается ей, потому что он был на вид таким ласковым и добрым, и мне понравились его карие глаза.

— Я помню тебя, — сказала Нора, когда он зашел в ее комнату с ланчем: банан и пшеничные тосты. На лице у него проступило удивление. Он стеснительно пробормотал:

— Я тоже тебя помню.

— Это было так давно.

— Да, давно.

— Много чего случилось с тех пор.

— И то правда.

В общем, хотя ей и было ужасно скучно в ее «заточении», как Нора стала называть свою жизнь тут, на самом деле жилось ей неплохо. Ей купили телевизор, радио и плеер, набор компакт-дисков и целую кипу книг и журналов. И даже сделали для нее маленькую площадку для занятий спортом рядом с домом. Кэллан и Микки огородили площадку деревянным забором, хотя вокруг на много миль не было других домов, а потом поехали и купили ей беговую дорожку и велосипед-тренажер. Так что она укрепляла мускулатуру, читала, смотрела телевизор, и все шло ничего себе до того вечера, когда по Пи-би-эс показали специальный репортаж про Войну против Наркотиков и она увидела кадры кровавых убийств в Эль-Саузале.

У нее перехватило дыхание, когда комментатор выкладывал свои соображения, что всю семью Фабиана Мартинеса, Эль Тибурона, казнили в отместку за то, что тот стал информатором наркоуправления. Она была в ужасе при виде показанных кадров — трупы, валяющиеся во дворе.

Нора заставила Кэллана тут же связаться по телефону с Келлером.

— Почему ты не сказал мне?! — прокричала она в трубку.

— Подумал, лучше, чтоб ты не знала.

— Ты не должен был поступать так! — кричала она. — Ты не должен был!..

После этого Нора замолчала, она лежала на кровати лицом к стене, скрючившись, не вставала, не ела. На нее навалилась тяжелая депрессия.

Девятнадцать жизней, неотступно билась мысль.

Женщины, дети.

Младенец.

И все вместо меня.

Ее телохранители запаниковали. Кэллан заходил к ней в комнату и сидел в изножье кровати, точно собака, молча, не разговаривая. Просто сидел, будто бы мог защитить от боли, раздиравшей ее изнутри.

Но он не мог.

Никто не мог.

Нора лежала как мертвая.

Но однажды Кэллан с очень серьезным выражением лица протянул ей телефон — это был Келлер. Он коротко сказал:

— Мы взяли его.

Джон Хоббс и Сол Скэки обсуждают арест Адана.

— Уверен был, что Артур убьет его, — говорит Хоббс. — Так было бы гораздо проще.

— А теперь у нас на руках проблема, — откликается Скэки.

— Это уж точно, — соглашается Хоббс. — Ситуация, чреватая большими неприятностями. И их придется разгребать.

Мертвый Адан Баррера — это одно. А Адан Баррера живой и много чего рассказывающий, особенно в суде, уже совсем другое. И Артур Келлер... Трудно догадаться, что у него на уме в последнее время. Нет, положительно необходимо предпринять кое-какие меры.

Джон Хоббс садится за телефон: нужно все организовать.

Он звонит в Венесуэлу.

А Сол Скэки отправляется разгребать неприятности.

Свистит чайник. Пронзительно, громко.

— Выключи ты эту дерьмовую штуковину! — орет Персик. — Ты с твоим долбаным чаем достал уже!

Микки хватает с плиты чайник.

— Отстань ты от него, — вмешивается Кэллан.

— Что?

— Я сказал: нечего с ним так разговаривать.

— Эй, эй! — вступает О'Боп. — Что-то у нас тут напряженка.

И точно, думает Персик. Мы ведь заперты в этом домишке среди голых холмов вот уже несколько месяцев с любовницей Адана Барреры в задней комнате. Хренова шлюха.

— Микки, прости, что наорал на тебя, о'кей? — Персик поворачивается к Кэллану: — О'кей?

Кэллан молчит.

— Пойду отнесу ей чай, — говорит Микки.

— Какого черта? — возмущается Персик. — Дворецкий ты ей, что ли? — Он не хочет, чтобы Микки привязался к этой женщине. С парнями, которые много чего натворили, вечно так. Они становятся сентиментальными, проникаются сочувствием к любому живому существу, которое не пытается убить их или загнать в угол: к мышкам, птичкам. Персик видел, как закоренелые преступники проливали слезы над тараканом, подохшим естественной смертью в камере. — Пусть кто другой поработает обслугой. Вон пусть О'Боп. Он и смахивает на официанта. Хотя нет, пускай лучше Кэллан.

Кэллан догадывается, какие мысли бродят у Персика в голове, и огрызается:

— А почему бы тебе не отнести ей чай?

— Я тебя попросил, — возражает Персик.

— А чай-то остывает, — вмешивается Микки.

— Нет, — говорит Кэллан, — ты не попросил, ты приказал.

— Мистер Кэллан, — говорит Персик, — не будете ли вы так любезны отнести молодой леди ее чай?

Кэллан берет со стойки чашку.

— Черт, вот что приходится терпеть, — бросает Персик, когда Кэллан идет к комнате Норы.

— Постучись сначала, — подсказывает Микки.

— Она же шлюха, — возражает Персик. — Что, никто никогда не видел ее голой, что ли?

Персик выходит на крыльцо, смотрит на лунный свет, обливающий голые холмы, и удивляется про себя: как, хрен дери, он дожил до такого? Нянчиться со шлюхой.

К нему присоединяется Кэллан:

— Проблемы?

— Шлюха Барреры, — сплевывает Персик. — Мы что, теперь обязаны обихаживать ее? Лично я отрубил бы ей, к черту, руки да отослал ее обратно.

— Она тебе ничего не сделала.

— Тебе просто охота трахнуть ее. А я тебе вот что скажу: давайте все попользуемся.

Кэллан смотрит ему в глаза и говорит:

— Джимми. Попробуй дотронься до нее, и я тебе пулю меж глаз всажу. Вообще-то давно надо было. Еще в тот раз, много лет назад, когда я в первый раз увидел твой жирный зад.

— Желаешь порезвиться, ирландец, так еще не поздно.

Микки, выйдя на крыльцо, встает между ними.

— Завязывайте, вы, придурки! Скоро все закончится.

Нет, думает Кэллан.

Закончится все сейчас.

Кэллан знает Персика, знает хорошо: если тот заберет что себе в башку, так непременно сделает, что бы ему ни втемяшилось. И он читает мысли Персика: Баррера убил человека, которого любил я, а теперь я убью ту, кого любит он.

Кэллан, зайдя в дом, проходит мимо О'Бопа, стучится в Норину дверь и входит.

— Пойдем! — отрывисто бросает он.

— Куда? — удивляется Нора.

— Пойдем, — повторяет Кэллан. — Надевай туфли. Мы уезжаем.

Она озадачена. Он не ведет себя ласково и стеснительно, как обычно. Он раздражен, жесток и командует ею. Норе это не по душе, и она нарочито медленно надевает туфли, чтобы показать ему: он тут не начальник.

— Давай же, поторопись!

— Остынь.

— Я и так как лед, — возражает Кэллан. — Шевели задницей, ладно?

Нора встает, смотрит на него в упор:

— И какую скорость ты желаешь, чтоб я включила?

Она удивлена, когда он хватает ее за руку и быстро тащит к двери. Кэллан ведет себя как типичный засранец-мачо, и ей это не нравится.

— Эй!

— Некогда тут рассусоливать, — бросает Кэллан. — Нужно поскорее со всем этим разделаться.

Нора пытается вырваться, но хватка у него железная, и у нее нет выбора — только следовать за ним, когда он тянет ее в другую комнату.

— Держись позади меня.

Кэллан вынимает свой любимый пистолет и держит его наготове.

— Что происходит? — недоумевает Нора.

Он, не отвечая, все тянет ее в большую комнату.

— Какого хрена ты делаешь? — изумляется Персик.

— Мы уходим.

Персик хватается за пистолет в кармане куртки.

— Ну-ну, — хмыкает Кэллан.

И Персик передумывает.

— Кэллан, — хнычет О'Боп, — ну что ты задумал? — И потихонечку продвигается к дробовику, лежащему на стареньком диване.

— Не вынуждай меня, Стиви, стрелять в тебя, — предостерегает Кэллан. Будет ужасно погано видеть, чем обернулась заварушка, начавшаяся с того, что он пытался спасти жизнь О'Бопу. — Я не хочу стрелять в тебя.

И О'Боп тоже явно не хочет, чтоб в него стреляли, а потому рука его застывает.

— Ты все как следует обдумал? — вмешивается Микки.

Нет, думает Кэллан, ничего я не обдумывал. Только знаю: я никому не позволю убить эту женщину. И, заслоняя собой Нору, он, пятясь, выходит из дверей, пистолет его нацелен на старых друзей.

— Увижу кого из вас — убью.

— Прыгай! — велит он Норе.

И сам вскакивает на мотоцикл.

— Хватайся за пояс!

Очень хорошо, что она послушалась, потому что он с ходу врубает газ, и мотоцикл сначала встает на дыбы, как норовистая лошадь, а потом мчится, взметая позади тучу пыли. Нора вцепляется еще крепче, когда он сворачивает на немощеную дорогу и катит вверх по крутому холму, заднее колесо виляет, зарываясь в мягкую землю. На вершине он останавливается на небольшом пятачке, оголенном яростными ветрами Санта-Аны.

— Держись! — кричит он.

И она чувствует, что летит.

Несется вниз по холму в невесомости. Вслед им плюют выстрелы.

Кэллан не обращает на них внимания, сосредоточившись на мотоцикле.

Мимо хибар, машин, людей, прячущихся за машины; они тянутся за оружием, но ныряют вниз, когда свинец разбивает стекло; Нора едва успевает это заметить, все сливается в сплошное пятно. Слух улавливает выстрелы, свист пуль, обрывки испуганных вскриков. Видит она только его шлем, и она кладет голову ему на плечо и крепко, изо всех сил, держится. Она точно попала в тоннель, где свистит ветер, и ветер силится сдернуть ее с мотоцикла: они мчатся так быстро. Так быстро, так быстро...

Вниз по грунтовой дороге. Уже стемнело, чернота смыкается вокруг нее в этом скоростном тоннеле. И теперь Нора поняла: они убегают от смерти, мчатся навстречу жизни, бросая вызов судьбе, отбросив всякую веру; вся ее надежда сосредоточилась в сумасшедшем, который гонит вперед мотоцикл; ее подбрасывает на неровностях дороги, она подпрыгивает, и вдруг — они в воздухе, они парят в воздухе, заброшенные в ночное небо небольшой кочкой; Нора летит, летит с ним к звездам, звезды так прекрасны; они сейчас разобьются, они погибнут, их кровь разольется лужицей на дороге, их общая кровь; она чувствует, как пульсирует ее и его кровь, несущаяся к небу. Тут они приземляются, мотоцикл, вырвавшись из-под контроля, входит в длинный юз. Нора вцепилась в Кэллана, она не хочет умирать одна. Она хочет умереть с ним в этом длительном скольжении к смерти, в медленно-стремительном скольжении в забвение; миг боли, а потом — ничего, пустота, и следом покой. Она всегда думала, что умирающий человек уносится на небо, но, оказывается, он падает, падает, вниз и вниз; Нора держится за Шона, обнимает его, прижимается к его спине: не дай мне умереть одной, я не хочу умирать в одиночку. Он выправляет мотоцикл, они несутся дальше, воздух, который они раздвигают своим движением, такой холодный, а кожа его куртки теплая, греет ей лицо. Кэллан делает длинный вдох, глотая воздух, и Нора может поклясться, что слышит смех, заглушающий грохот мотора. Или это грохочет ее сердце? Но она слышит свой смех и слышит, как смеется он. Под колесами вдруг понеслось гладкое шоссе, гладкое и черное: они выехали на асфальт, на чудесную ровную американскую дорогу.

Джимми Персик выходит на крыльцо.

Прихватив с собой только что открытую банку персиков и ложку; в небе висит красивый осколок серебряной луны, и сейчас самое время подумать.

Может, это было у Кэллана уже давно на уме, у этого хитрозадого ирландца, сукина сына. А может, они с девкой спланировали все вместе, он же вечно таскал ей чай. Очень даже похоже на Кэллана, всегда был одиноким волчарой.

Солу, конечно, не понравится. Звонил опять с инструкциями, все угрожал: вот я приеду, я хочу проверить, что там все на местах. Что ж, Скэки выследит Кэллана и проучит, преподаст ему урок, как кидать друзей. Джимми запустил ложку в банку.

Ломтик персика взлетел в воздух.

Сок плеснул Персику на грудь.

Джимми опустил глаза, удивляясь, чего это он такой золотисто-красный, цвета пылающего заката. Он и не знал, что такой компот бывает. Грудь у него стала липкой и теплой, и он изумляется: отчего это солнце сегодня заходит во второй раз?

Следующая пуля угодила ему точно в лоб.

О'Боп видит это, выглянув из окна, забранного мелкой сеткой. Рот у него складывается идеальной буквой О, когда он наблюдает, как мозги Персика растекаются по стене дома. Но это все, что он успел рассмотреть: пуля влетает в открытый рот и взрывается у него в черепе.

Микки, увидев, как О'Боп осел, будто весенний снег, ставит чайник. Вода только-только начинает закипать, когда в дверь врываются Скэки и два его стрелка, направив на него винтовки.

— Сол.

— Микки.

— А я вот чай пить сажусь, — бормочет Микки.

Сол кивает.

Чайник свистит.

Микки наливает кипяток в битую чашку, несколько раз окунает туда чайный пакетик. Чашка позвякивает, когда он сыплет сахар и добавляет молоко; мелко стучит ложка о край чашки, когда трясущейся рукой он размешивает чай.

Поднеся чашку к губам, он делает глоток.

И улыбается — чай хороший, горячий. Он кивает Солу.

Быстро и чисто Скэки приканчивает Микки и, переступив через труп, входит в спальню.

Норы тут нет.

И где же Кэллан?

Его «Харлей» исчез.

Вот черт!

Кэллан увез женщину, он играет в одиночку, думает Скэки. И теперь придется охотиться за ним.

Но сначала нужно подчистить все тут.

За пару часов его люди устроили в доме лабораторию по изготовлению метамфетамина, затащили внутрь труп Персика, полили стены йодисто-водородной кислотой, затем, отойдя на приличное расстояние, обстреляли окна зажигательными пулями.

Пожарникам в ту ночь повезло: ветер дул совсем слабый, и огонь от взрыва лаборатории выжег всего акров двенадцать старой травы и кустарника на холме. Что не так уж плохо, полезно даже, чтоб время от времени случался такой пожар.

Выжигал бы старую траву.

Чтобы на ее месте выросла новая.

 

14

Пастораль

Округ Сан-Диего

1998

Они рано поднимаются и едут дальше.

— Нас обязательно будут искать, — говорит ей Кэллан.

Уж это точно, думает Нора. Когда их бешеная гонка вчера ночью наконец закончилась, она потребовала, чтоб он объяснил, какого все-таки черта происходит.

— Они хотели убить тебя, — ответил Кэллан.

Он нашел дешевенький мотель чуть в стороне от шоссе, и они урвали несколько часов на сон.

Кэллан разбудил Нору в четыре: им нужно ехать дальше. Но кровать такая мягкая и теплая, и Нора натягивает одеяло до подбородка, устраиваясь поспать хотя бы еще несколько минут. Все равно он пока принимает душ — через тонкие стенки ей слышно, как льется вода.

Встану, думает она, когда услышу, что вода больше не шумит.

Она чувствует его руку на плече, он снова будит ее:

— Мы должны ехать.

Нора встает, находит свой свитерок и джинсы там, куда их бросила накануне, на спинке единственного стула в комнате, и одевается.

— Мне понадобится новая одежда.

— Мы купим.

Кэллан смотрит на нее и не верит, что она на самом деле с ним. Не верит тому, что сделал. Не знает, что будет дальше, да ему все равно. Нора такая красивая, даже сейчас, когда у нее усталый вид и она в мятой одежде, от которой пахнет. Но это ее запах.

Нора надевает туфли, поднимает глаза и сталкивается с его взглядом.

В четыре утра всегда холодно.

Пусть даже летом посреди амазонских джунглей, но если вы вылезли из постели перед восходом солнца, то все равно холодно. Кэллан замечает, что Нора дрожит, и отдает ей кожаную куртку.

— А как же ты?

— Нормально.

Нора берет куртку. Она ей очень велика, и Нора просит завязать рукава на спине; старая куртка такая мягкая и теплая, кажется, будто это его руки обнимают ее, как обнимали ночью. Мужчины дарили ей бриллиантовые колье, платья от Версаче, меха. Но ничто не радовало ее так, как эта куртка. Нора забирается на заднее сиденье мотоцикла, и ей приходится развязать рукава, иначе ей не суметь за него держаться.

Они едут на восток по автостраде 8.

На дороге им попадаются грузовики да старенькие пикапы, в них сидят mojado, полевые работники, едущие на фермы рядом с Броули. Кэллан доезжает до выезда на шоссе под названием Санрайз, Восход Солнца. Что ж, название очень даже подходящее, думает он и сворачивает на него. Дорога лезет вверх по крутому южному склону горы Лагуна, точно в аттракционе «Американские горки», мимо маленького городка Дескансо, потом бежит по верху горной гряды, где по левую сторону густой сосновый лес, а справа, в сотнях футах внизу, пустыня.

И восход солнца сегодня — просто волшебное зрелище.

Они тормозят у обочины и любуются, как занимается над пустыней заря, изменяя цвета от красного до оранжевого, и наконец окрашивает в нежную гамму коричневой палитры: рыжевато-коричневый, бежевый, серовато-коричневый и, конечно же, песочный. Они снова садятся на мотоцикл и едут еще какое-то время вдоль вершины горы, лес постепенно переходит в чапараль, потом в длинные полосы лугов, и они подъезжают к берегу озера рядом с развилкой на шоссе 79.

Кэллан сворачивает на юг, и они едут вдоль берега озера, пока не натыкаются на маленький ресторанчик, стоящий прямо у воды.

Кэллан подкатывает к самой двери.

Они заходят.

Место довольно тихое: парочка рыбаков, трое мужчин, похожих на фермеров, которые поднимают глаза от тарелок, когда Кэллан с Норой входят. Они выбирают столик у окна с видом на озеро. Кэллан заказывает яичницу-глазунью из двух яиц, бекон и картофель фри. Нора берет чай и подсушенные тосты.

— Поешь нормально, — говорит Кэллан.

— Мне не хочется есть.

— Ну что ж.

Ни к чаю, ни к тостам Нора не притрагивается. Когда Кэллан расправился с яичницей, они вышли прогуляться вдоль озера.

— Что теперь станем делать? — спрашивает Нора.

— Погуляем вокруг озера.

— Я серьезно.

— И я тоже.

На другом берегу растут сосны; их иглы чуть поблескивают под солнцем; ветер рябит воду.

— Меня станут искать.

— А ты хочешь, чтоб тебя нашли? — спрашивает Кэллан.

— Нет, — отвечает Нора. — Хорошо б скрыться от всех на какое-то время.

— И у меня такое желание. Пожить хоть немного спокойно, понимаешь? Я не знаю, чем все в конце концов обернется, но сейчас я просто хочу покоя. Ты как, согласна?

— Да, конечно.

— Нам нужно избавиться от мотоцикла, — говорит Кэллан. — Разыскивать станут его, он слишком приметен.

Они находят другую машину в нескольких милях к югу по шоссе 79. Там в низине, чуть в стороне от шоссе, стоит старый фермерский дом, перед ним двор — в таких домах обычно живет белая голытьба. Но здесь двор забит подержанными машинами, а у обшарпанного амбара разбросаны отслужившие свой век запчасти. Да еще во дворе стоит несколько полуразвалившихся сараев, раньше служивших, скорее всего, курятниками. Кэллан сворачивает на грунтовую дорогу и ставит мотоцикл у амбара. В амбаре мужик в неизменной бейсболке ремонтирует «мустанг» 68-го года выпуска. Высокий, костлявый, лет, может, пятидесяти, хотя под бейсболкой не разберешь. Кэллан смотрит на «мустанг»:

— Сколько за него хочешь?

— Нисколько не хочу, — буркает тот. — Эта не на продажу.

— А какую-нибудь продаешь?

Мужик тычет в желтовато-зеленый «гранд» 85-го года, стоящий чуть поодаль.

— У ней пассажирская дверца с улицы не открывается. Нужно изнутри открывать.

Они подходят к машине.

— Двигатель-то работает? — уточняет Кэллан.

— Это да, еще как работает. Очень даже исправно.

Кэллан садится в машину и поворачивает ключ зажигания.

Мотор оживает, словно Спящая красавица от поцелуя.

— Сколько? — интересуется Кэллан.

— Ну, не знаю. Одиннадцать сотен?

— Лицензия на покупку?

— И лицензия есть, и регистрация. Номера. Все есть.

Кэллан возвращается к мотоциклу, вынимает двадцать сотенных и протягивает фермеру:

— Тысяча за машину. Остальные, чтоб ты забыл, что видел нас.

Тот берет деньги:

— Эй, в любое время, когда пожелаете, чтоб я вас не видел, заезжайте.

Кэллан отдает ключи Норе:

— Поезжай за мной.

Она едет за ним следом к северу по 79-му до Джулиана. Там они поворачивают на восток и съезжают вниз по петляющей по склону дороге к пустыне, потом пересекают открытое пространство, и наконец Кэллан сворачивает на грунтовую дорогу и тормозит в полумиле от места, где обрывается дорога, у въезда в каньон.

— Тут сойдет, — говорит он, когда Нора выходит из машины, имея в виду, что тут огонь не расползется по песку, и поблизости вряд ли кто-то окажется: дым не заметят. Нацедив немного бензина из запасной канистры, Кэллан обливает «Харлей».

— Желаешь попрощаться? — спрашивает он у Норы.

— Прощай.

Кэллан швыряет спичку.

Они наблюдают, как горит мотоцикл.

— Похороны викингов, — замечает Нора.

— Только мы не в море. — Кэллан, подойдя к «гранду», садится за руль и открывает дверцу для нее. — Куда желаешь прокатиться?

— Куда-нибудь, где красиво, тихо и спокойно.

Кэллан задумывается. Если кто-то обнаружит остатки их мотоцикла, то скорее всего, решит, что они отправились на восток, через пустыню, чтобы сесть на самолет из Таксона, Феникса или Лас-Вегаса. А потому, когда они выезжают на шоссе, он едет обратно, на запад.

— Куда мы? — интересуется Нора. Хотя вообще-то ей все равно, ей просто любопытно.

А он отвечает:

— Сам не знаю.

Он и правда не знает. У него нет никаких планов, только ехать, любоваться пейзажем, наслаждаться тем, что рядом Нора. Они вновь проезжают городок Джулиан: им не хочется находиться среди людей, а потом дорога опять пошла под уклон, а когда гора сбегает вниз к прибрежной равнине на западе, их окружают поля, яблоневые сады и коневодческие ранчо. Они въезжают на длинный холм, откуда открывается вид на красивейшую долину.

Посередине долины скрещение дорог: одно шоссе уходит к северу, а другое — на запад. Вокруг развилки сбились здания: на северной стороне — почта, рынок, столовая, булочная и — полная неожиданность — картинная галерея; на южной — старый универмаг и с десяток белых коттеджей. И больше ничего нет. Только дорога, прорезающая просторный луг, где пасется скот. Нора замечает:

— Как красиво.

Кэллан останавливается на подъездной дороге рядом с домиками. Заходит в старый универмаг, где теперь продаются книги и садовый инвентарь, и через несколько минут выходит с ключом.

— Мы сняли домик на месяц, — сообщает он. — Но если тебе здесь надоест, тогда заберем деньги обратно и отправимся куда-нибудь еще.

Дом состоит из небольшой гостиной со старым диваном, парой стульев и столом и маленькой кухоньки с газовой плитой, дряхлым холодильником, раковиной и деревянными шкафчиками над ней. Из комнаты дверь ведет в крошечную спальню, рядом с ней душ, ванны нет.

В таком месте мы друг друга не потеряем, думает Нора.

Кэллан все еще нерешительно мнется в дверях.

— Мне тут очень нравится, — говорит она. — А тебе?

— Да. Все хорошо, даже прекрасно. — Он захлопывает за собой дверь. — Мы, между прочим, супруги Келли. Я — Том, ты — Джин.

— Я — Джин Келли?

— Хм, я как-то не сообразил.

После того как Нора приняла душ и оделась, они снова едут за четыре мили в Джулиан, купить одежду. На единственной — она же главная — улице расположены в основном небольшие ресторанчики, где продают яблочные пироги, фирменное местное блюдо, но есть и несколько магазинов. Там Нора выбирает пару будничных платьев и свитер. Но большую часть одежды они покупают в магазине инструментов, где торгуют к тому же джинсами, рубашками, носками и нижним бельем.

Дальше по улице Нора обнаруживает книжный магазин, там она приобретает «Анну Каренину», «Мидлмарч», «Бриллианты Юстесов» и несколько романов Норы Роберте — все в мягких обложках.

Потом они едут на рынок через шоссе от их коттеджа и закупают продукты: хлеб, молоко, кофе, чай, мюсли (его любимые) и кукурузные хлопья (ее любимые), бекон, яйца, пару стейков, цыплят, картошку, рис, спаржу, зеленую фасоль, помидоры, грейпфруты, а также яблочный пирог, немного красного вина и пива. И всякие мелочи: бумажные полотенца для ванной, жидкость для мойки посуды, туалетную бумагу, дезодоранты, зубную пасту и зубные щетки, мыло, шампунь, бритву и лезвия, крем для бритья, краску для волос и пару ножниц.

Оба согласны, что следует принять некоторые меры предосторожности: бежать ни к чему, но и лезть на рожон без нужды нечего. Поэтому пришлось распрощаться с «Харлеем», и с ее длинными волосами придется расстаться: если наружность Кэллана самая обыкновенная, то у Норы — вовсе нет. Первое, о чем станут спрашивать их преследователи людей, не видели ли они поразительно красивую блондинку.

— Я уже не такая красивая, — возражает Нора.

— Нет, ты очень красивая.

И, вернувшись в коттедж, Нора обрезает волосы.

Стрижет их коротко. Закончив, оглядывает свою работу и говорит:

— Жанна д'Арк какая-то.

— А мне так нравится.

— Лгун.

Но когда она снова смотрится в зеркало, то и ей вроде ничего, тоже нравится. И еще больше после того, как она красится в рыжий цвет. Ладно, думает Нора, теперь за волосами хотя бы будет легче ухаживать. И вот она я, с короткими, ну очень короткими, рыжими волосами в хлопчатобумажной рубашке и джинсах. Кто бы мог такое вообразить?

— Твоя очередь. — Нора пощелкивает ножницами.

— И так сойдет.

— Но тебе все равно пора стричься, — настаивает она. — С такими волосами у тебя вид, будто ты из семидесятых годов. Позволь мне хотя бы подровнять.

— Нет.

— Трусишка.

— Да, я такой.

— Мужчины платили мне большие деньги за это.

— За то, чтобы ты постригла им волосы? Ты шутишь.

— Эй, Томми, люди-то разные бывают!

— У тебя руки дрожат.

— Значит, тебе лучше сидеть смирно.

Кэллан позволяет ей постричь себя. Сидит, замерев на стуле, глядя на ее и свое отражения, пока она стоит позади него и щелкает ножницами; его каштановые кудри падают сначала ему на плечи, а потом на пол. Нора заканчивает, и они смотрят на себя в зеркало.

— Я нас не узнаю, — заявляет Нора. — А ты?

Я тоже совсем не узнаю, думает он.

Вечером он готовит для нее куриный суп, стейк с картошкой для себя, и они сидят за столом, едят, смотрят телевизор, и, когда передают новости про взорвавшуюся лабораторию по изготовлению метамфетамина и найденные тела, он ничего не объясняет ей, потому что совершенно ясно: она не поняла.

Он старается почувствовать жалость к Персику и О'Бопу, но у него не получается. Эти двое спровадили слишком много людей в мир иной, такой конец был написан у них на роду.

Так же, как и у меня.

Но вот Микки ему жалко.

Новость эта также означает, что Скэки уже пустился по их следу.

Ночь Нора провела беспокойно, не могла заснуть: как только она закрывала глаза, видела кровь, трупы, искалеченных людей. Кэллан понимает и сочувствует: у него самого таких картинок навалом. Только, думает он, я к ним уже попривык.

Он лежит, крепко прижав Нору к себе, и рассказывает ей ирландские истории, какие помнит с детства. А чего не помнит — придумывает, что не слишком трудно, потому что только и нужно молоть чушь про фей, лепреконов и всякую прочую ерунду.

Сказки и небылицы.

Часа в четыре утра Нора засыпает, потом и он, сжимая под подушкой пистолет двадцать второго калибра.

Просыпается Нора голодная.

Еще бы, думает Кэллан, и они отправляются через шоссе в ресторанчик, где она заказывает омлет с сыром, сосиски и ржаные тосты с маслом.

— Желаете американский сыр? — спрашивает официантка. — Чеддер или Джек?

— Да.

Нора ест, будто приговоренная к смерти.

Расправляется с омлетом, словно это последняя еда в жизни, как будто ее уже ждут у дверей, чтобы проводить к Старине Спарки . Кэллан подавляет улыбку, наблюдая, как она орудует вилкой, словно оружием, — у сосисок нет ни малейшего шанса уцелеть. Он не говорит ей про пятнышко соуса в уголке ее губ.

— Ну, понравилось? — спрашивает он.

— Изумительно.

— Возьми еще.

— Нет!

— А булочку с корицей?

— Давай!

— Испекли только сегодня утром, — сообщает официантка, водружая на стол огромную тарелку с булочками. Отложив наконец вилку, Нора выходит и возвращается с «Сан-Диего Юнион Трибун». Просматривает колонку личных объявлений:

«Ким от ее сестры. В семье беда. Ищем тебя всюду. Срочно свяжись с нами». И номер телефона. Очень похоже на Келлера, думает она, давать сообщения везде, так, на всякий случай. Я агент добровольный, и я в бегах. А Артур хочет, чтобы я объявилась.

Но я не приду, Артур. Пока что — нет.

Если я так уж тебе нужна, придется тебе постараться, чтобы разыскать меня.

И он старается.

На розыски Арт бросил всех своих ребят. В аэропорты, на железнодорожные вокзалы, автовокзалы, в морские порты. Они проверяют документы пассажиров, заказы на билеты, паспорта. Парни Хоббса проверяют списки эмигрантов во Францию, Англию, Бразилию. Они знают, что занимаются ерундой, но к концу недели хоть одно становится ясным: страну Нора Хейден не покидала, во всяком случае, по своему паспорту. Не пользовалась ни кредитками, ни мобильником; не пыталась найти работу, ее не задерживали за превышение скорости, и она не давала номера социальной карточки, чтобы снять квартиру.

Арт надавил на Хейли Сэксон, пригрозил всем, чем мог, от нарушения акта Манна и содержания публичного дома до обвинения в соучастии в покушении на убийство. А потому поверил ей, когда Хейли клятвенно заверила, что давно не имела известий от Норы, и обязательно позвонит ему, как только что-то узнает.

Ни его прослушки на границе, ни посты Хоббса за границей не зацепили ни единой ниточки. Ни разговоров Норы, ни разговоров о ней.

Арт притащил спеца по реконструкции несчастных случаев исследовать следы от шин мотоцикла Кэллана; спец колдует с грязью и объявляет Арту, что на мотоцикле точно сидели двое и он очень надеется, что пассажир держался крепко, потому что «Харлей» летел на бешеной скорости.

Насильно Кэллан не мог бы увезти ее далеко, рассуждает Арт, есть столько мест, где можно привлечь к себе внимание или просто соскочить с мотоцикла: бензозаправка, светофор, перекресток. И вряд ли он сумел бы везти сопротивляющуюся пленницу в самолете, поезде или автобусе.

Арт сужает свои поиски до расстояния от коттеджа, которое можно преодолеть без заправки. Он ищет «Харлей-Дэвидсон электра глайд».

И находит мотоцикл.

Вертолет пограничного патруля прочесывает местность над Анса-Боррего, разыскивая mojados, и засекает выгоревшее пятно. «Вертушка» приземляется узнать, что это. Сообщение к Арту поступает сразу же: его ребята контролируют все радиопереговоры транспортного пограничного патруля. И двумя часами позже там уже работает его человек в компании с дилером «Харлеев», на котором висит обвинение в хранении метамфетамина. Этот тип осматривает обгоревшие остатки мотоцикла и подтверждает, чуть не плача: да, это та самая модель, которую разыскивает Келлер.

— Ну зачем же надо было жечь-то? — причитает он.

Не нужно быть Шерлоком Холмсом, да нет, черт, не нужно быть даже каким-нибудь Ларри Холмсом , чтобы увидеть: за мотоциклом следом ехала машина, из этой машины кто-то вышел, потом два человека сели в эту машину, вернулись на шоссе и укатили в неизвестном направлении.

Опять приезжает спец по реконструкции. Измеряет глубину следов шин и ширину между колесами, делает слепок отпечатков и через какое-то время сообщает Арту: искать надо небольшой, с двумя дверцами седан с автоматической передачей и шинами «Файерстоун».

— И кое-что еще, — добавляет агент из пограничного патруля. — Пассажирская дверца не открывается снаружи.

— Откуда, черт дери, ты про это-то узнал? — изумляется Арт. Агенты пограничного патруля — эксперты по расшифровке знаков, то есть в распознавании следов. Особенно в пустыне.

— Следы ног у пассажирской дверцы, — объясняет агент. — Она отступила, чтобы дать дверце открыться.

— А откуда знаешь, что это «она»?

— Следы от женских туфель. Та же женщина вела сюда машину, — объясняет ему агент. — Она вышла с водительской стороны, подошла туда, где стоял парень, встала рядом и наблюдала. Видите, след от каблука тут глубже? Она простояла несколько минут. Потом направилась к пассажирской дверце, а он сел на место водителя и открыл ей дверцу.

— А можете сказать, какие на женщине были туфли?

— Кто, я? Нет, — ответил агент. — Но спорю, у вас найдется человек, который сумеет.

Такой человек у Арта действительно есть, и он прилетает сюда на «вертушке» уже через полчаса. Делает слепок со следа туфли и везет в лабораторию. Через четыре часа он звонит Арту и сообщает результаты.

Это Нора.

Она с Кэлланом.

И явно по собственной воле.

Это сообщение ставит Арта в тупик. Что такое? — размышляет он в растерянности. Вариант стокгольмского синдрома? Что? Хотя есть и хорошая новость: Нора жива, во всяком случае, была жива пару дней назад, но есть и плохая: Кэллан прорвался за очерченный радиус поисков. Он ехал в машине, двигающейся на восток, с пленницей, которая не оказывает ему сопротивления, и теперь он может быть где угодно.

И Нора с ним.

— Давай с этого места подключусь я, — говорит Арту Сол Скэки. — Я этого парня знаю. И сумею договориться с ним, если найду.

— Парень убил троих своих старых дружков, похитил женщину, а ты сможешь договориться с ним? — удивляется Арт.

— Мы с ним старые приятели.

Нехотя Арт соглашается. Все разумно: Скэки и правда уже контактировал с Кэлланом, а Арт не может продолжать преследование, не привлекая внимания. Но ему нужна Нора. Она нужна им всем: без нее они не смогут заключать сделку с Аданом Баррерой.

Их дни потекли по приятному устоявшемуся порядку.

Вставали Нора с Кэлланом рано, завтракали. Иногда дома, порой в ресторанчике через дорогу. Кэллан брал еду покалорийнее, посытнее, а Нора овсянку без всяких приправ и подсушенные тосты, потому что фруктов в ресторанчике на завтрак по будням не подавали, только на воскресных бранчах . За завтраком они не разговаривали. Вместо бесед проглядывали газеты.

После обычно отправлялись куда-нибудь прокатиться. Они понимали: разумнее было бы оставить машину позади коттеджа, но оба были фаталистами, к тому же им просто нравилось путешествовать. Кэллан разыскал озеро в семи милях к северу от шоссе. По дороге они любуются проплывающими мимо пейзажами: лугами с возвышающимися кое-где дубами, невысокими холмами; по одну сторону дороги — большие ранчо, а по другую — индейская резервация. Холмы сменяются широкой плоской равниной, начинаются пастбища, холмы остаются далеко на юге (обсерватория Паломар высится гигантским золотым шаром на вершине самого высокого из них), а посредине — большое озеро.

Не такое уж оно и большое — так, овал посреди просторной равнины, но все-таки озеро, и они гуляют по берегу. Обычно тут пасется стадо черно-белых коров породы холстейн, и Норе нравится смотреть на них.

А иногда они ездили мимо Ранчито в долину Калп, в пустыню, где разбросаны огромные валуны, точно великан играл в шарики, потом его что-то отвлекло, и за шариками он так и не вернулся. А случалось — вверх по холму к пику Инаха, где, оставив машину, забирались вверх по короткой тропе на смотровую площадку, с которой были видны все горные ранчо, а на юге — Мексика..

Вернувшись домой, они готовили ланч: для Кэллана сэндвич с индейкой или ветчиной, а Нора ела фрукты, их они покупали на рынке. После ланча они устраивали долгую сиесту. Нора до этого не чувствовала, как же она устала; ее тело требовало отдыха, и она засыпала, не успев головой коснуться подушки.

После сиесты они сидели дома: или в парадной комнате, или, если было тепло, на маленьком крылечке. Нора читала книгу, а Кэллан слушал радио или просматривал журналы. Под вечер они отправлялись на рынок купить еды на ужин. Норе нравится покупать продукты только на один день: это напоминает ей Париж. Она дотошно расспрашивает продавца, какое мясо самое свежее.

— Готовка — это на девяносто процентов закупка продуктов, — втолковывает она Кэллану.

— О'кей.

Ему кажется, что это доставляет ей больше удовольствия, чем еда: она минут по двадцать проводит, выбирая лучшую вырезку для стейка, а съедает потом, ну, может, пару кусочков. Или самое большее — откусит три раза, если это цыпленок или рыба. Из-за овощей Нора особенно суетится: их она поглощает в огромных количествах. Для него она покупает картошку («Ты же у нас ирландец»), но для себя всегда только бурый рис.

Обед они готовят вместе. Это стало ритуалом, которым он наслаждается: они толкутся на крохотной кухоньке, режут овощи, чистят картошку, нагревают масло, жарят в небольшом количестве жира овощи, мясо или отваривают пасту. И болтают. О всякой всячине: о киношках, о Нью-Йорке, о спорте. Нора немного рассказывает ему о своем детстве, а он ей немного о своем, но все тяжелые подробности оба опускают. Она рассказывает ему про Париж: какая там еда, рынки, кафе, река, огни.

О будущем они не говорят никогда.

Они и о настоящем не говорят. Какого черта они тут делают, кто они такие, кто они друг для друга. Они не занимаются любовью и даже не целуются. Им хорошо вместе, и ни один не задумывается, надолго ли, и не пытается как-то обозначить свои чувства. Нора знает одно: Кэллан — второй человек в ее жизни, который думает не только о том, как бы трахнуть ее, и, может быть, первый, которого она сама действительно хочет. А Кэллан уверен: он рядом с ней и этого для него достаточно.

Достаточно, чтобы жить.

Скэки едет по шоссе Санрайз, когда замечает захудалую ферму, похожую на стоянку для машин-развалюх. Любопытно, думает Скэки и сворачивает туда.

К нему подваливает типичная деревенщина в замызганной бейсболке:

— Помочь?

— Может быть, — отвечает Скэки.— Продаешь свои развалюхи?

— Люблю копаться в них, вот и все, — бурчит Бад.

Но Скэки отмечает, что в глазах мужика мелькнула тревога, и действует по наитию:

— Это ведь ты продал недавно тачку, у которой снаружи не открывается пассажирская дверца?

Мужик лупает глазами в точности как олухи в телерекламе «Друзья парапсихологии», типа «Как же это ты узнал?».

— Ты кто? — спрашивает Бад.

— Сколько он там тебе отстегнул, чтоб ты держал рот на замке? — напирает Скэки. — Я тот парень, который заплатит тебе больше, чтоб ты его отпер. Вариант: я конфискую твой дом, твою землю, все твои машины и фото с автографом Ричарда Петти, а потом запихну тебя в тюрьму и выпущу только, когда «Чарджерс» выиграют Супербоул , то есть, сам понимаешь, никогда!

Он вынимает пачку денег и начинает отсчитывать купюры:

— Скажи, когда остановиться.

— Ты коп?

— И еще несколько. — Скэки продолжает это увлекательное занятие. — Хватит?

Уже тысяча пятьсот долларов.

— Почти.

— А, ты у нас такой хитренький деревенский жучок, да? — говорит Скэки. — Решил ободрать городского задавалу-идиота. Тысяча шестьсот, этого вполне хватит на пряники, приятель, а кнута, надеюсь, тебе неохота.

— «Гранд» восемьдесят пятого года выпуска, — бормочет Бад, запихивая деньги в карман. — Желтовато-зеленый.

— Номер?

— Четыре АДМ ноль сорок пять.

Скэки кивает:

— Я скажу тебе то же, что сказал тот парень: если кто станет спрашивать, меня тут не было. Ты меня не видел. А разница такая: продашь меня покупателю повыгоднее... — Скэки вынимает револьвер 38-го калибра, — вернусь, засуну его тебе в задницу и стану жать на курок, пока не расстреляю всю обойму. Мы поняли друг друга?

— Да.

— Ну и отлично. — Скэки убирает револьвер.

И, забравшись в свою машину, уезжает.

Кэллан с Норой заходят в церковь.

Они, как обычно, поехали на дневную прогулку, свернули с шоссе 79 у заповедника Кьюмиэй к старой миссии Санта Изабель. Это маленькая церквушка, чуть побольше часовни, построенная в классическом миссионерском калифорнийском стиле.

— Хочешь зайти? — спрашивает Кэллан.

— Да, хотелось бы.

Рядом с церковью стоит небольшая абстрактная статуя, на ней табличка — «Ангел потерянных колоколов», а на доске рядом запечатлена история о том, как колокола миссии в двадцатых годах были украдены, но прихожане по-прежнему молятся за их благополучное возвращение, желая, чтобы церковь вновь обрела свой голос.

Стащили церковные колокола? — спрашивает себя Кэллан. Очень даже типично. Люди крадут все, что под руку попадет.

Они заходят в церковь. Беленые стены из саманного кирпича резко контрастируют с темными деревянными, вручную сработанными балками, поддерживающими сводчатый потолок. Нижняя часть стен обшита недорогими сосновыми панелями, совсем тут неуместными, над ними витражи с изображениями святых и остановок Христа на Крестном пути. Дубовые скамьи кажутся новыми. Цветисто, в мексиканском стиле разукрашен алтарь с яркими статуями Девы Марии и святых.

Нору охватывает сладко-горькое чувство: в церковь она не заходила со дня похорон Хуана, и церковь напоминает ей о нем.

Они стоят перед алтарем вместе. Нора говорит:

— Я хочу поставить свечу.

Кэллан идет с ней, и они вместе преклоняют колени. За свечой стоит статуя Младенца Иисуса, а позади нее — картина, изображающая красивую молодую кьюмиэйскую женщину, благоговейно поднявшую глаза к небесам.

Нора зажигает свечу, и, склонив голову, молча молится.

Шон стоит на коленях в ожидании, пока она закончит, и разглядывает фреску во всю стену справа, позади алтаря. Это очень реалистичное изображение Христа на кресте и двух распятых вместе с ним преступников.

Молится Нора долго.

Когда наконец они вышли на улицу, она говорит:

— Теперь мне лучше.

Нора рассказывает ему про Хуана Параду. О своей дружбе с ним, про то, что она любила его. И как убийство Парады привело ее к предательству Адана.

— Я ненавижу Адана, — заключает она. — И хочу видеть, как он горит в аду.

Кэллан молчит.

Когда они сидят в машине, минут, может, уже десять, Нора говорит:

— Шон, я должна вернуться.

— Почему?

— Дать показания против Адана. Он убил Хуана.

Кэллан понимает. Ему это совсем не нравится, но он понимает.

Однако он пытается отговорить ее:

— Скэки и другие... Не думаю, что им нужны твои показания. Думаю, они хотят убить тебя.

— Шон, я должна вернуться.

Он кивает:

— Я отвезу тебя к Келлеру.

— Завтра?

— Да, завтра.

В ту ночь они лежат в постели в темноте, слушая цвирканье цикад на улице и дыхание друг друга. Вдалеке стая койотов заводит какофонию воя и скулежа. Потом снова наступает тишина.

— Я был там, — произносит вдруг Кэллан.

— Где?

— Когда они убивали Параду. Участвовал в перестрелке.

Кэллан чувствует, как напряглось ее тело. У Норы перехватило дыхание. Потом она спрашивает:

— Во имя Бога, почему?

Проходит не меньше десяти минут, пока он не нарушает тишину.

Кэллан начинает издалека: с того, как в семнадцать лет застрелил в пабе Лиффи Эдди Фрила. Он говорит и говорит, тихонько бормоча в теплоту ее шеи, рассказывает ей про людей, которых он убил. Про убийства в Нью-Йорке, Колумбии, Перу, Гондурасе, Сальвадоре, Мексике. Дойдя до того дня в аэропорту Гвадалахары, Кэллан говорит:

— Я не знал, что убить задумали его. Я пытался не допустить убийства Парады, но опоздал. Нора, он умер на моих руках. Сказал, что прощает меня.

— Но сам ты — не прощаешь?

Он отрицательно качает головой:

— Мне нет прощения, я виноват. И в его смерти, и во всех остальных.

Кэллан удивляется, когда Нора обнимает его и притягивает к себе. Его слезы катятся по ее шее.

Когда слезы у него иссякают, Нора начинает:

— Когда мне было четырнадцать...

И она рассказывает ему про всех своих мужчин. Про клиентов, работу, вечеринки. Про секс: анальный, оральный, обычный. Заглядывает ему в глаза, думая увидеть отвращение, со страхом ждет, что заметит его, но — нет. Тогда она говорит Кэллану, что она любила Параду, и как истово желает отомстить за него, и как стала жить с Аданом, и сколько людей из-за нее погибло. И как ей больно.

Лица их совсем близко друг к другу. Губы почти соприкасаются.

Нора берет руку Шона и кладет под рубашку себе на грудь. Глаза у него открыты, вид удивленный, но она кивает, и он гладит ей сосок ладонью, и она чувствует, как он твердеет, и ей это очень приятно, а когда он целует ей грудь, ласкает ее, то во рту у него будто цветы, и Нора чувствует, что она тает.

Кэллан готов. Нора, опустив руку, расстегивает ему джинсы, и он стонет у нее на груди. Она высвобождает его плоть и гладит, Кэллан осторожно распускает молнию на ее джинсах и трогает ее лоно одним пальцем — она говорит: «Мне хорошо» — и проникает пальцем внутрь и ласкает ее бутон, через минуту тело ее выгибается, она стонет, вскрикивает. А он опускается вниз и ласкает ее, точно залечивая рану. Она хватает его за руку, дойдя до высшего наслаждения. Он гладит ей шею, волосы, приговаривая: «Все хорошо, все хорошо». И когда Нора перестает плакать, то наклоняется к нему, но он говорит: «Я хочу быть внутри тебя, ладно?» И она отвечает: «Да, да».

Откинувшись на спину, она помогает ему, показывает дорогу, и он мягко входит в нее. Она обхватывает его ногами, помогая, и он уже прошел весь путь. Он смотрит на ее прекрасное лицо, в ее прекрасные глаза, и она улыбается, а он говорит: «Господи, это так красиво», — и она кивает. Приподнимает бедра, чтобы вобрать его всего, и он чувствует сладкое местечко внутри нее. Он выскальзывает, потом входит снова, она вся — сладкий жар для него, мерцающая серебристая влажность. Она ласкает его спину, ноги и стонет: «Мне так хорошо, так хорошо!» Он проникает в самую сокровенную ее глубину, на верхней губе у Норы проступают капельки пота, он слизывает его, пот у нее на шее, он слизывает и его тоже. Он чувствует, как пот с ее груди смешивается с его, чувствует сладкую влагу между ее бедер, которые она так крепко сжимает вокруг него. Он говорит:

— Я сейчас взорвусь.

И она шепчет в ответ:

— Да, малыш. Да!

Последний удар, она крепко удерживает его, отвечает ему, он кричит от наслаждения и, наконец, без сил падает на нее.

— Мне было очень хорошо, — шепчет Нора.

Они так и засыпают: Кэллан лежит на ней.

Встает Кэллан рано, Нора еще спит. Он едет в город купить продуктов, чтобы она проснулась от запаха кофе, блинчиков с черной смородиной и ветчины.

Когда Кэллан возвращается, Норы уже нет.

 

15

Пересечь черту

Сан-Диего

1999

Арт встречается с Хоббсом в Органном павильоне Бальбоа-парка. Широким полукругом спускаются к сцене ряд за рядом белые металлические стулья. Хоббс сидит, читая книжку, в предпоследнем ряду. Над ним на два стула левее устроился Сол Скэки.

На улице тепло. Первые весенние денечки.

Арт садится рядом с Хоббсом.

— Есть новости про Нору Хейден? — интересуется Арт.

— Артур, — говорит Хоббс, — мы знаем друг друга очень давно. Со времени нашего знакомства много воды утекло.

— Что ты хочешь сказать, Джон?

О господи, неужели она мертва?

— Прости, Артур, я не могу допустить, чтоб Адан Баррера предстал перед судом. Ты должен передать его нам.

Он все тот же, думает Арт. Сначала фокус с Тио, теперь Адан.

— Джон, он — террорист! Ты сам это говорил! Он в одной лодке с ФАРК и...

— Меня заверили, — перебивает Хоббс, — что pasador Баррера больше не будет сотрудничать с ФАРК.

— Кто заверил? — переспрашивает Адан. — Адан Баррера?

— Нет, — спокойно парирует Хоббс. — Мигель Анхель Баррера.

У Арта просто нет слов.

Но у Хоббса слова находятся легко.

— Артур, ситуация выходит из-под контроля. Пришлось вмешаться серьезным людям, чтобы не допустить катастрофы.

— Серьезные люди. Ты и Тио.

— Тио пришел в ужас от заигрываний племянника с террористами, — продолжает Хоббс. — Он давно положил бы этому конец, узнай он раньше. Теперь он в курсе. Это, Артур, удачное завершение дела. Адан Баррера может стать неоценимым источником информации, если у него будет мотив для сотрудничества.

Все это абсолютная чушь! — злится Арт. Они попросту до смерти боятся того, что Адан может рассказать на суде. И у них на то есть основательные причины. Я на сделку с ним никогда не пойду, но эти согласятся. Они уже все просчитали. Дадут ему новое лицо, новое имя, новую жизнь.

Как бы не так!

— Вы его не получите.

В голосе Хоббса пробивается раздражение:

— Напомнить тебе, что мы воюем с терроризмом?

Арт запрокидывает лицо, наслаждаясь весенним солнцем.

— Война с терроризмом, война с коммунизмом, война с наркотиками. Вечно вы воюете.

— Боюсь, это неизбежность.

— Для меня нет. Больше — нет, — отзывается Арт. — Я выхожу из игры.

Он встает.

— Этому надо положить конец! — заявляет он. — Когда-то надо.

— Разреши тебе напомнить, что мы, между прочим, и твою задницу спасаем из огня. От этого ханжеского выражения морального превосходства на твоей роже, откровенно говоря, с души воротит. И нет у тебя на него оснований, могу добавить. Ты ведь участвовал в...

Арт предостерегающе поднимает руку:

— Баррера уже предлагал мне сделку. Я отказался. Я передам Адана в окружную прокуратуру, и пусть правосудие вершится своим чередом. А потом я намерен рассказать все. О том, что происходило во время операций «Кондор», «Цербер». И про «Красный туман».

Хоббс бледнеет:

— Артур, ты не сделаешь это.

— Погоди, увидишь.

Бледность Хоббса переходит в мертвенную белизну привидения.

— Я считал тебя патриотом.

— Я и есть патриот.

И Арт поворачивается, чтобы уйти.

Весна и правда наступила: деревья в парке взорвались зеленью, и воздух теплый, лишь с легким намеком на зиму, придающим ему свежесть. Арт окидывает взглядом стайки школьников, приехавших на прогулку, которые окружают учителей; на скамейках сидят, угощаясь сэндвичами, молодые пары; туристы, увешанные камерами, изучают карты парка; неторопливо прогуливаются старики, наслаждаясь воздухом и только что наступившим весенним теплом.

Тут низко над головой с оглушительным ревом пролетает самолет, готовясь приземлиться в аэропорту Сан-Диего, и Арт едва расслышал слова Джона Хоббса:

— Нора Хейден.

— Что?

— Она у нас, — говорит Хоббс. — Мы готовы обменять ее.

Арт поворачивается к нему.

— Ты не сумел спасти Эрни Идальго, — продолжает Хоббс, — но еще можешь спасти Нору Хейден. Все очень просто: привези мне Барреру. Иначе...

Заканчивать угрозу ему ни к чему.

И так ясно: они всадят ей пулю в голову.

— На мосту Кабрилло, — сообщает Хоббс. — Не в полночь, слишком отдает мелодрамой. Пусть будет, ну, скажем, в три ночи? После того как закончатся свидания геев, но еще не начнется бег трусцой. Ты привозишь Барреру с западной стороны, мы подъезжаем с мисс Хейден с восточной. И, Артур, если тобой по-прежнему владеет необоримая потребность во всем признаться, могу предложить тебе: наведайся к священнику. Потому что если ты думаешь, что кто-то поверит или кому-то нужна эта твоя «правда», то ты глубоко заблуждаешься.

И Хоббс снова безмятежно утыкается в книгу.

Скэки сквозь темные очки разглядывает бесконечное пространство перед собой.

Арт уходит.

— Хочешь, чтобы я все организовал? — осведомляется Скэки.

Хоббс кивает. Печально, конечно. Арт Келлер — такой хороший парень, но ведь это аксиома: на войне чаще погибают хорошие люди.

Арт возвращается на тайную базу, где прячет Адана.

— Ты добился своего! — бросает ему Арт.

— Всего одна последняя работа.

Так говорит Скэки Кэллану.

Ага, всегда так: одна и последняя.

Но у тебя нет выбора, придется поверить и на этот раз, думает Кэллан, шагая через Бальбоа-парк.

Сделать работу. Или они убьют Нору.

Он покупает билет в театр «Старый Глобус» на пьесу Гарольда Пинтера «Предательство». В антракт выходит покурить и заворачивает в проулок между театром и ветеринарной лечебницей. Он доходит до ограды под эвкалиптами на склоне, спускающемся к шоссе, налево от него — мост Кабрилло. Кэллан скрыт от глаз со стороны улицы зданиями театра и ветлечебницы, а несколько трейлеров, стоящих чуть ниже, загораживают его со стороны шоссе. Кэллан вынимает оптический прицел, снятый с винтовки, и ловит в него Скэки, стоящего на мосту с сигарой. Расстояние до него меньше мили.

Последняя работа будет легкой, даже ночью.

Кэллан возвращается и досматривает спектакль до конца.

Поднявшись на парадное крыльцо, Арт нажимает на кнопку звонка.

Элсия выглядит потрясающе.

Удивляется тому, что он пришел.

— Артур...

— Можно войти?

— Конечно.

Она ведет его к диванчику в гостиной и садится с ним рядом. Это мог бы быть мой дом, думает Арт, должен бы быть мой дом. Да только я отказался от него ради погони за тем, что и ловить-то не стоило.

И от тебя отказался, думает он, глядя на Элсию.

Очень немногие женщины хорошеют с возрастом. Но она от морщинок, прочерченных смехом и улыбками, стала еще привлекательнее. Арт замечает, что она подкрасила волосы. На ней черная блузка и джинсы, на шее золотая цепочка. Арт вспоминает, что цепочку ей подарил он, но не может вспомнить: то ли на день рождения, то ли на Валентинов день. А может, и на Рождество.

— А Майкла нет дома, — говорит Элсия. — Он ушел в кино с друзьями.

— Повидаюсь с ним в другой раз.

— Арт, у тебя все нормально? — вдруг встревожившись, спрашивает она. — Ты не болен или...

— Все отлично.

— У тебя такой вид...

— Очень давно, — перебивает он, — ты хотела, чтобы я рассказал тебе правду. Помнишь?

Она кивает.

— Теперь я каюсь, что не рассказал. Жалею, что оттолкнул тебя.

— Может, еще не поздно...

Нет, думает он. Поздно, да еще как. Арт встает с дивана:

— Ладно, я пойду.

— Было приятно повидать тебя.

— Мне тоже.

У дверей Элсия обнимает его. Целует в щеку.

— Арт, береги себя, ладно?

— Само собой.

Он выходит за дверь.

— Арт?

Он оборачивается.

— Мне очень жаль.

Да все нормально, думает он, я только зашел попрощаться.

Он знает, что это ловушка. Что они задумали убить на мосту Кабрилло и его, и Нору. У них нет другого выбора.

Нора забирается на заднее сиденье к Джону Хоббсу.

Он держится с ней подчеркнуто любезно — старый джентльмен в костюме, в белой рубашке и галстуке бабочкой. И в плаще, хотя ночь очень теплая.

Нора сегодня ослепительно красива, и знает это. Она опять блондинка, на ней черное платье, облегающее ее, как вторая кожа. Бриллиантовые серьги, бриллиантовое колье и туфли на каблуке. Макияж безупречен: искусно подведены огромные глаза, губы влажно блестят красным.

Нора чувствует себя шлюхой.

Ты играешь такую роль и оделась соответствующе.

Хоббс повторяет ей все сначала, но она уже и так запомнила. Сол Скэки все по полочкам разложил. Да от нее и требуется всего встретиться с Аданом посередине моста и дойти с ним до машины.

Потом она свободна отправляться куда хочет, и Шон Кэллан тоже.

Новые имена, новая жизнь.

Шон будет ждать ее на тайной базе, он — заложник до того, как она выполнит свою часть договора. Нам нечего тревожиться, думает Нора. Пока что я выполнила все, что они требовали. Ну, поизображаю притворную любовь еще минуту-другую, подумаешь.

Единственно, ее грызет, что Адану так все и сойдет с рук. ЦРУ, а эти люди, несомненно, оттуда, надежно спрячет его, обеспечив заботу и уход, он так и не понесет наказания за убийство Хуана.

Это невыносимо, несправедливо. Но она смирится ради Шона.

И Хуан поймет.

Ведь ты поймешь? — посылает она вопрос к небесам. Скажи мне, что ты меня понимаешь, скажи, что хочешь, чтобы я так поступила. Скажи, что прощаешь мне грехи, которые я совершила, и тот, что я совершу сейчас.

Сол Скэки встречается с ней взглядом в зеркале заднего вида и подмигивает. Он понимает, как мужчина может потерять из-за нее голову. Даже Кэллан влюблен в нее, а Шон Кэллан — самый бессердечный сукин сын, какого когда-нибудь носила земля.

Что ж, Кэллан, надеюсь, твои мысли сегодня вечером заняты ею. Предпочтительно, чтоб ты был капельку рассеян, потому что нынче мне предстоит угостить тебя пулей. Паршиво, конечно, чего там, сынок, но придется тебе исчезнуть. Не могу рисковать, вдруг ты ненароком распустишь язык насчет этого дельца.

Все четко продумано. Перестрелка наркоманов ночью на мосту, СМИ начнут официально, публично горевать по герою Арту Келлеру, а через денек-другой тиснут историйку, что Келлер-то, оказывается, был взяточником, состоял на оплате у Баррера, но стал слишком жадничать, за что и схлопотал пулю. Убит киллером Адана.

Пресловутым Шоном Кэлланом.

Да уж, Шон, малыш, сегодня ты действительно начнешь новую жизнь.

Жизнь после смерти.

Джон Хоббс вдыхает аромат духов женщины.

Старики, думает он, ловят угасающие удовольствия, где могут. В прошлом, очень далеком прошлом, он, может, и попытался бы соблазнить ее. Если, конечно, вот смех-то, можно говорить о соблазнении проститутки. А теперь, увы, все, что ему требуется от нее, чтобы она выполнила свое обязательство.

Спокойно передала ему в руки Адана Барреру.

Ни малейших угрызений совести Хоббс не испытывает. Никаких сожалений из-за неприятной, но крайне необходимой санкции против Артура Келлера.

Да ладно, ведь тот, иной мир, идеален, а наш весьма далек от совершенства.

Хоббс вновь вдыхает аромат.

Арт на встречу едет на своей машине.

Адан сидит рядом в наручниках. На улице в половине третьего ночи транспорта нет. Едет Арт по Харбор-Драйв — шоссе Гавань, потому что ему нравится смотреть на яхты, луну, отражающуюся в воде, и огни города.

Адан сидит тихо, с самодовольной усмешкой на лице.

— Знаешь что, Адан? — роняет Арт. — Из-за тебя я верю, что ад и правда существует.

— Только не воображай, что все закончилось, — откликается Адан. — За тобой еще должок за Рауля.

Арт тормозит, выскакивает из машины, выдергивает Адана и швыряет его на колени. Выхватывает из кобуры револьвер 38 калибра и упивается страхом, разлившимся в глазах Адана. Арт ударяет его по лицу рукояткой. Первый удар рассекает щеку под левым глазом. Второй ломает ему нос. А третий разбивает нижнюю губу и выбивает два зуба.

Адан со стоном заваливается набок, плюясь кровью.

— Это так, чтоб ты понял, у меня — все всерьез, — говорит Арт. — Попробуй только выкинуть со мной какой-нибудь фокус, и, клянусь Богом, я забью тебя до смерти. Доехало?

Адан кивает.

— Кто обратился к тебе, чтобы ты заманил в ловушку Параду?

— Никто, это был...

Ага, несчастный случай, мысленно заканчивает Арт. И случайностью был побег Тио из тюрьмы и то, что Антонуччи дал тебе полное отпущение всех грехов. Все — случайность, хрен дери! Арт рванул его за волосы и ударил револьвером по уху.

— Кто попросил заманить Параду в ловушку?

Да какого черта? — думает Адан. Теперь это уже не имеет никакого значения.

— Скэки, — отвечает он.

Арт кивает. Так я и думал, говорит он себе.

Так и думал.

— Но почему?

— Парада знал про все, — объясняет Адан, — как и я.

— Он знал про «Цербер»?

— Да.

— А про «Красный туман»?

— И про него тоже.

Арт рывком вздергивает его на ноги, снова тащит к машине и заталкивает внутрь.

Пора ехать на мост.

Кэллан занимает позицию.

Вынимает тяжелую снайперскую винтовку из сумки, устанавливает треногу и инфракрасный прицел и навинчивает глушитель. Улегшись в траву, наводит винтовку на мост Кабрилло.

Никаких сложностей не предвидится. Как только Келлер передаст Барреру, Сол посмотрит в его сторону и кивнет, и тут Кэллан снимет выстрелом Келлера.

А потом уйдет.

Сол проедет мимо, заберет его на Бульвар-парк и отвезет к Норе. Передаст им новые паспорта, и они уедут в Лос-Анджелес. Сядут на самолет в Париж.

Новая жизнь.

Шон устраивается половчее, готовясь убить Арта Келлера.

Операция «Красный туман» добралась теперь и до родной страны.

Мост Кабрилло перекинут через шоссе 63 там, где оно разрезает пополам парк Бальбоа.

Арт останавливает машину чуть западнее, у лужайки для игры в кегли, куда приходят старики, одетые во все белое, поиграть в свою неторопливую игру на солнышке. Он открывает дверцу машины и вытаскивает за локоть Адана, показывает ему на своей револьвер в кобуре и говорит:

— Попробуй только сбежать.

Он подталкивает Адана к мосту, и они шагают в восточном направлении, к центру парка Бальбоа.

Настил моста отсвечивает матово-золотистым под янтарными фонарями.

Направо Арт видит высотки центра и огромную красную неоновую вывеску «Отель Кортес».

Дальше — гавань, океан и мост Коронадо, взлетающий, словно прекрасная мечта, от парка Чикано в баррио Логан, где вырос Арт. Налево — расселина Пальмового каньона, лес калифорнийских мамонтовых деревьев и сосны, маячащие на западной стороне шоссе позади, на северо-востоке — зоопарк Сан-Диего.

Прямо перед ними — парк Бальбоа с Калифорнийской башней, вздымающейся над двумя высокими пальмами, будто верхушка свадебного торта. Сам мост сбегает к Прадо, к длинной широкой аллее между музеями и садами, а в конце Прадо — фонтан на Плаза-Бальбоа бьет подсвеченными струями в ночное небо.

Арт тут гулял много раз.

Значит, убийство отца Хуана — часть операции «Красный туман», думает Арт.

И приказ отдал Хоббс.

Наконец-то Арт понял все окончательно.

Кэллан наводит прицел на лоб Келлера, потом на грудь, снова на лоб. Пусть выстрел будет в голову, приказал ему Скэки. Нарки всегда убивают предателей в голову.

Арт видит, как дугой проплыли перед ними фары — машина сделала широкий разворот посередине Прадо и направилась к ним. Это черный «Линкольн». Он остановился у противоположного конца моста.

Из машины появляется Скэки и помогает Хоббсу, тот выбирается медленно, тяжело, опираясь на трость, хотя его и поддерживает Скэки. Потом Сол обходит машину, и из «Линкольна» изящно выпархивает Нора, как женщина, которая привыкла, что перед ней открывают двери.

Арт чувствует, как напряглась рука Адана.

Тут из машины вылезает еще один человек, и Арт прищуривается, вглядываясь.

Он постарел. Волосы у него стали серебристо-седые, поседели и усики. Он похудел, но у него по-прежнему осанка джентльмена Старого Света.

Как всегда галантный, Тио берет Нору под руку.

Адан видит ее, улыбается.

Нора прелестна, особенно при мягком свете луны. Она точно обрела вновь всю свою прежнюю живость и женственность. Адан порывается броситься к ней, но Арт тянет его назад. Но это не нужно, потому что она идет к нему сама.

Не подходи слишком близко.

Так мысленно приказывает Кэллан, когда Нора шагает по мосту. Забирай Барреру и возвращайся. Нора понятия не имеет, что сейчас произойдет. К чему было просвещать ее? Кэллан надеется, что она уже сядет в машину к тому моменту, когда ему придется спустить курок.

Не надо, чтобы ее снова забрызгало кровью.

Встречаются они почти посередине моста.

Скэки, шагавший впереди остальных, подходит к Арту.

— Без обид, Артур, — говорит он. — Отдай оружие.

Арт откидывает полу куртки, и Скэки, вынув револьвер, сует его себе за ремень. Потом разворачивает Арта, заставляет опереться о перила моста и быстро проверяет, нет ли еще оружия. Ничего не найдя, Скэки машет остальным — подходите.

Арт смотрит, как идет к нему Тио, держа под руку Нору. Будто ведет ее по проходу церкви, думает Арт.

Позади тянется Хоббс.

Тио смотрит на разбитое лицо Адана и говорит Арту:

— Совсем ты не переменился, mi sobrino.

— Нужно было пустить тебе пулю в лоб, когда у меня была такая возможность.

— Да, надо было, — соглашается Тио. — Но ты не пустил.

— А как ты тут оказался?

— Я приехал, чтобы мой племянник был уверен, что его отправят в безопасное место, — отвечает Тио, — что не убьют. И похоже, я вовремя.

Он обнимает Адана, стараясь, чтобы кровь не попала на его костюм.

— Mi sobrino, Адан, что они с тобой сделали?

— Тио, рад видеть тебя.

— Пожалуйста, снимите с него наручники, — просит Тио.

Арт снимает наручники с Адана и подталкивает его вперед.

Хоббс смотрит на Арта:

— Ты, Артур, человек слова. Благородный человек...

Арт мотает головой:

— Нет, вам показалось. — И, схватив Хоббса, выставляет старика перед собой как щит, одной рукой он держит Хоббса за шею, другой — за голову. Один рывок — и старик мертв.

Скэки выхватывает пистолет, но стрелять боится.

— Брось оружие, Сол, не то я сверну его чертову шею!

— Попробуй только, и я убью тебя!

— О'кей.

Сол кладет пистолет на мост.

— Теперь мой.

Сол кладет рядом револьвер Келлера. После чего смотрит поверх головы Келлера и кивает.

Кэллан видит.

Он ловит в крест прицела затылок Келлера и делает глубокий вдох.

Перемени свою жизнь.

— Нора, — велит Арт, — дай мне мой револьвер, другую пушку кинь с моста.

Адан хохочет.

Но Нора идет и действительно выкидывает пистолет.

— Что ты делаешь?! — истошно орет Адан.

Она смотрит ему прямо в глаза.

— Soplon была я, Адан. Всегда только я.

— Я же любил тебя!

— Ты убил человека, которого любила я. А тебя я не любила. Никогда.

Она протягивает Арту револьвер.

Сол смотрит вверх и что есть силы кричит:

— Стреляй же!

Арт крутанулся, чтобы увидеть снайпера.

Скэки, выхватив из-за пояса второй пистолет, наводит его на спину Арта.

Кэллан всаживает пулю точно в голову Скэки. Сол исчезает из зрачка прицела.

Наклонившись, Тио хватает пистолет Скэки.

Арт поворачивается.

Тио вскидывает пистолет.

Арт посылает две пули ему в грудь.

Рука Тио рефлекторно нажимает на курок.

Пуля, прошив навылет бедро Хоббса, попадает Арту в ногу.

Оба падают.

С трудом поднявшись, Хоббс хватает трость и, ковыляя, спешит с моста, шатаясь, точно бездарный актер, изображающий пьяного.

Кэллан прицеливается. На спине Хоббса расцветает кровавое пятно.

Трость, стуча, прыгает по камням.

Адан ползет к Тио.

Вынимает пистолет из его руки.

Кэллан пытается выстрелить, но мишень загораживает Нора.

С трудом приподнявшись, Арт видит, что Адан стоит на коленях рядом с Тио.

Адан стреляет раз, другой, но обе пули свистят мимо, не задев Арта.

У Арта кружится голова, но он прицеливается и стреляет.

Пуля вонзается в мертвое тело Тио.

Опять стреляет Адан.

Голова Арта откидывается, ветер подхватывает брызнувшую кровь, Арт падает на перила моста, его револьвер летит вниз на шоссе.

Адан направляет пистолет на Нору.

— Ложись! — истошно кричит Кэллан.

Нора падает на землю.

Адан — тоже.

Ползет по мосту, отстреливаясь.

Кэллан не может прицелиться, мешают перила, он даже не видит сейчас Адана. Отшвырнув винтовку, Шон мчится к мосту.

Вскочив на ноги, Адан бежит.

Тело свирепо грызет боль. Из глубокой ссадины на лбу Арта льется кровь, заливая ему глаза, он почти не видит. Арт шатается, сражаясь с картинкой, расплывающейся в мозгу, — тоннель, который затягивает его в черноту. Подняв голову, он еле различает фигуру удирающего Адана. Келлеру кажется, будто Адан отражается в кривом зеркале в комнате смеха — настил под ним кренится то в одну сторону, то в другую.

Арт с трудом поднимается на ноги, падает, поднимается снова.

И бежит.

Адан слышит настигающий его топот.

Беги, не останавливайся, приказывает он себе. Он знает, ему даже не нужно пересекать границу, ему бы только добраться до баррио, там он постучит в нужную дверь; дверь откроется для Адана Барреры и захлопнется перед Артом Келлером.

И Адан бежит по Прадо, пустынному сейчас, ранним утром, корпуса музея грозят сомкнуться вокруг него, точно стены затерянного города. Если ему удастся убежать с Прадо, то он спасен: он сможет затаиться в темноте, а потом пробраться в баррио.

Баррера видит фонтан ярдах в пятидесяти впереди, там конец Прадо, огни его переливаются в высоких струях серебристой воды.

Арт тоже видит фонтан.

И тоже понимает, что это означает.

Если Адан фонтан минует, считай, он исчез — возможно, навсегда. Парни с Двадцать восьмой улицы спрячут его, переправят обратно через границу. Арт заставляет себя двигаться быстрее, хотя каждый шаг отдается всплеском боли в ноге.

Он слышит вдалеке вой сирен, но не понимает: настоящие они или ему просто мерещится.

Адан сирены тоже слышит, и он бежит, бежит...

Еще несколько ярдов — и он уйдет.

Адан оборачивается посмотреть, где Келлер.

Арт прыгает.

Хватает Адана за плечи и швыряет через низкий бортик фонтана в воду.

Адан, вскочив, бьет Арта кулаком в лицо, метя в глаз.

Голова у Арта взрывается от боли, но он крепко вцепляется в рубашку Адана и не выпускает ее. Держи, и все, приказывает себе Арт, держи! Рубашка Адана трещит, он вырывается.

Арт бросается вперед, слепо, отчаянно, и чувствует, как тело Адана валится под его ударами, слышит, как хрипит Адан — из его легких выходит воздух. На поверхности воды там, где Адан стукнулся головой о бортик, расплывается кровь. Ухватив его за волосы, Арт силой удерживает его под водой.

Вытаскивает, слышит, как тот хватает ртом воздух, и снова окунает в воду, крик его перекрывает шум фонтана:

— Это тебе за Эрни, подонок! За Пилар Мендес и ее детей! За Рамоса!

Арт удерживает Адана под водой, он ликует, чувствуя, как беспомощно бьются у того ноги, ему нравится ощущать дрожь умирающего тела, страдания Адана.

— А это — за Эль-Саузал!

Арт наваливается еще сильнее, Адан выдирается из рук, спина у него выгибается и, кажется, вот-вот переломится. Арт этого не видит: перед глазами у него мертвый младенец в объятиях матери. Он чувствует власть пса.

— А это за отца Хуана! — вопит Арт. Он выдергивает из воды голову Адана.

Два человека стоят на коленях в фонтане, хватая ртом воздух, кровь их кружит по воде вокруг, вода льется им на головы и плечи.

Арт видит сполохи красных огней, к ним подбегают копы с пистолетами наготове. Одной рукой он держит Адана за шею, а другую предупреждающе вскидывает.

— Не стреляйте! — кричит он. — Не стреляйте! Я — коп! Это мой арестованный. Его арестовал Я!!

Вдалеке, точно в глубине длинного тоннеля, он видит, как к нему идут Нора и Кэллан.

И сваливается в воду.

Вода такая чистая и прохладная.