— Мать его выбора не одобрила, — говорит Летти.

— Нет, серьезно? — удивляется Джек.

Они прикончили обед и прогуливаются по набережной. Сотни парусников и моторок подпрыгивают на отползающих волнах отлива.

— Какая-то там двадцатидвухлетняя недоучка, — говорит Летти, — да еще с фермы? У этой России-матушки она вызывала ненависть. Если уж жениться на шиксе, так почему бы не поискать богатую? Из состоятельной семьи?

Хорошо еще, она не знала, что Пам наполовину мексиканка, — говорит Летти. — С ней бы родимчик сделался. Впрочем, такого счастья не случилось.

Во всяком случае, ненавидеть она ее ненавидела.

Но Ник знал, что козырная карта за ним.

— Внуки! — догадывается Джек.

— В точку попал.

Время шло, и чем дальше, тем больше мамашу беспокоило, что их род прервется на холостяке-сыне. К тому же, как это водится, поползли слухи: тридцать пять лет и не женат?

Так или иначе, Россия-матушка зазывает Ника и Пам в свою стариковскую гостиную и говорит:

— Мой сын увлекся вами, но только потому, что никак не может залезть к вам под юбку.

— Миссис Валешин, — говорит Пам, — если б ему удалось туда залезть, то, уверяю вас, он увлекся бы мной еще больше.

От таких слов мамаша давится чаем, после чего не разговаривает с сыном чуть ли не до самого медового месяца.

Пышная свадебная церемония проводится дома. Приглашены и раввин, и священник. Они рассуждают об общем культурном наследии, о том, что ведь и Иисус, в конце концов, был евреем. Понятно, что Ник хорошенько им заплатил, чтоб они не слишком-то напирали на религию, поэтому они, не очень вдаваясь в детали религиозного свойства, больше толкуют об общечеловеческом. Однако Ник и Памела обмениваются кольцами, наступают на битое стекло, и вот они уже муж и жена.

— Подожди-ка, — говорит Джек. — Тебя-то пригласили?

— Как ее подругу, — признается Летти.

Стыдно сказать, но я такое приглашение приняла. Mi madré к тому времени загнала себя работой до смерти, вечно пьяному отчиму было наплевать — и на Пам, и на ее свадьбу. А я не хотела портить ей праздник. Как же она была счастлива, господи ты боже! Россия-матушка была и так шокирована, что невеста не еврейка, а если б еще стало известно, что она полумексиканка, брак бы вообще признали недействительным, а Пам отправили бы на кухню мыть посуду — если не всю, то, по крайней мере, половину посуды.

И конечно, роскошный прием там же, в Монарк-Бэй.

Я надеялась, что будут балалайки и эти парни, которые, танцуя, приседают и выкидывают ноги туда-сюда, ну, ты знаешь, но ничего подобного. Все так по-местному чинно и благопристойно, что впору уснуть от скуки.

Но Пам выглядит принцессой.

Будто и родилась во дворце, а может, брала уроки хорошего тона, или как там они называются.

И когда я встала, чтобы размять затекшие ноги, прогуляться и послушать разговоры гостей, я только и слышу: «И где только он мог с ней познакомиться?»

И говорится это с восхищением.

И завистью.

Пам — звезда.

И если б фильм окончился так, то получился бы, черт возьми, перепев «Сабрины».

Но он так не оканчивается, думает Джек.

А оканчивается он так, как всё.

Прахом и пеплом.